Наконец, я увидел её. Книга с выцветшим корешком цвета хаки, на котором было написано: “Повесть о настоящем пегасе”. Она стояла на самой верхней полке и фута на три правее меня. Я изо всех сил потянулся за книгой. Стремянка скрипнула. Растянувшись на пределе возможностей, до дрожи в ногах, я смог подцепить корешок книги краешком копыта. Довольный своей маленькой победой, я попытался достать повесть, наклонился ещё чуть-чуть и потерял равновесие. Я аккуратно скорректировал распределение нагрузки на тело взмахом крыла, схватил заветную книгу покрепче и потянул.
Я потерял равновесие. Жгучая обида и неверие резануло мою душу. Я никак не мог привыкнуть к тому, что я перестал быть пегасом. Впервые в жизни я почувствовал страх высоты, который сжал сердце и переместил его в задние копыта. Паршивое чувство. Стремянка жалобно скрипнула, а я, крепко схватив книгу, камнем полетел вниз и упал прямо на журнальный столик, сломав его. Этот удар выбил из меня весь дух, так что я судорожно раскрыл рот, пытаясь сделать вдох, но сделать это у меня не получалось. Зрение моё затуманилось, в голове ноюще гудело, в ушах звенело, а где-то на боку я чувствовал новенький ушиб. Я уже не раз падал или врезался в препятствия, так что ничего страшного — дышать я смогу уже через несколько секунд, а все синяки и ушибы пройдут. Но… просто упасть вниз — такое со мной было впервые.
Словно ставя жирную точку во всём этом происшествии, на меня упала стремянка, больно ударив меня по левой ноге, которой я закрыл своё лицо. Я столкнул стремянку с себя на пол. Лёжа в куче обломков, я мысленно возмутился: “Почему? Почему это происходит именно со мной?!”. Следом на меня напало несколько секунд апатии. Наконец, мне удалось успокоиться.
Я медленно встал на копыта, стоная от боли. Зрение прояснилось, а сквозь притихший звон в ушах я услышал шаги. Через секунду из-за ряда книжных полок показался очень обеспокоенный библиотекарь. Я состроил гримасу, которая, по задумке, была невинной улыбкой. Судя по лицу библиотекаря, она оказалась оскалом.
— Что случилось?! — встревожено спросила библиотекарь.
Никогда не понимал таких вопросов. Перед ней в окружении сломанных и упавших вещей валяется пони. Что случилось? Наверное, я решил переспать со стремянкой, а журнальный столик не выдержал силу любви.
Я повернул голову назад, осматривая то место, где должны были быть мои крылья.
— Вот чёрт, я же крылья дома забыл, — жалкая попытка обернуть всё в шутку.
Да, я шутил над своей проблемой. Некоторые психологи говорят, будто бы это является эскапизмом, попыткой спрятать глубокую душевную травму от всех, включая самого себя. Быть может, некоторые другие действительно становятся шутами лишь поэтому. Но я просто стараюсь продолжать жить. Не плакать же мне каждый раз, когда я обнаруживаю отсутствие крыльев? И жалость, жалость окружающих — она ужасна. Как сладкий яд, делает тебя слабым, уязвимым, размягчает твой внутренний стержень, отравляет сознание… и делает тебя поистине жалким. Но ведь жалеют чаще тех, кто сам себя жалеет, так что здоровая доля самоиронии это то, что меня спасёт.
За этим последовала слегка неловкая беседа, в которой библиотекарь выразила самое твёрдое намерение самой оплатить ущерб. Я не смог её переубедить, хоть и был упрям, как осёл. Дело в том, что она привела такой аргумент, который мне крыть было решительно нечем: в библиотеке нет никого главнее библиотекаря и её решение — закон. После такого сокрушительного поражения мне не оставалось ничего иного, кроме как помочь прибрать остатки крушения и пойти в свою каморку, изучать так тяжело доставшуюся мне повесть.
Но… что мне делать дальше, в будущем? Какой путь избрать? До этого момента я увлекался только двумя вещами: математикой и полётом. Не так давно они соединились в единое целое, в аэродинамику, изучение которой дало мне серьёзное улучшение техники полёта. Я даже стал уверенно держать такую скорость, с которой и в Вандерболты берут.
К сожалению, новый скоростной режим скрестился с привычными для меня тихоходными маневрами. Всего парочка откровенно глупых движений, вывихнутый или сломанный сустав, и вот я качусь по каменистому склону, тщательно размалывая каждую хрупкую косточку в своих крыльях, ведь прижать их к телу с этим вывихом уже не получилось.
А теперь меня ждал кризис выбора. Внутреннее, природное отвращение к земным делам давало о себе знать, но ведь и деньги сами себя не заработают (конечно, если вы не ростовщик). Казалось бы — родной Мэйнхэттен, город возможностей, где даже драконы находят, чем заняться. Но выбор всё равно тяжёлый.
Правда, сейчас я работал уборщиком в библиотеке. Но долго в этой скучной унылости я не вытерплю — тем более что только что я сломал казённое имущество и, если бы не альтруистический порыв библиотекаря, то я должен был бы возместить ущерб из своей зарплаты, которая была лишь чуть больше, чем мои крылья, хе-хе. С другой стороны, есть у этой работы и несомненные достоинства. Например, доступ к книгам.
Не то, чтобы мне нужна была дополнительная мотивация, но история о пегасе, который умудрился получить неизлечимую травму крыла и после этого взлетел, очевидно, была мне очень кстати. Пони всегда сбиваются в группы по интересам: полёты, магия-шмагия, копание в грязи, тяжёлая музыка, переодевание в книжных персонажей… А я увидел свою компанию в лице книги про другого инвалида. В конце концов, всегда интересно, как поступил бы другой пони в такой же ситуации.
Поморщившись от боли, я лёг на свою кушетку и положил перед собой книгу. На выцветшей от времени зелёной тканевой обложке была потёртая гравюра: весёлый пегас с короткой и взъерошенной от ветра гривой, одетый в тёплый высотный комбинезон. От него веяло спокойной уверенностью в своих силах.
Я открыл книгу. На первой же странице была ещё одна гравюра: всё тот же пегас, но теперь уже в боевом шлеме с плюмажем. С копьём в копытах налетел он на гигантского грифона. Тот был в латах и с моргенштерном в лапе. Копьё, ударившись о прочные латы, обломилось, как спичка. Моргенштерн же с лёгкостью сломал крыло герою книги. Я вздрогнул, представив себя на месте того пегаса. И тут же вздрогнул второй раз: я понял, что боль эмпатическая оказалась ещё и фантомной.
При желтоватом свете настольной лампы я принялся читать. Первые несколько абзацев удивили меня: в них автор от лица белки рассказывал о каких-то птицах. Однако всё быстро прояснилось и началось повествование о настоящем пегасе.
Книга захватила меня, увлекла и полностью поглотила. Я и не заметил, как кончились солёные крекеры и чай, как наступила ночь. Покрасневшие и слипающиеся от сонливости глаза доставляли лишь мелкое неудобство. Шаг за шагом передо мной разворачивалась сперва драма зазнавшегося и возжелавшего славы гордеца, а затем долгий и упорный путь калеки назад, в небеса.
Что сильно меня удивило — так это то, что пегас был Сталлионградцем. Раньше я думал, что это город только земных пони, но на страницах книги жили и работали представители всех трёх рас. Например, врач, который был приставлен к герою, оказался единорогом.
Погрузившись в раздумья, я даже не заметил, как заснул.