{"_entity": "story", "all_chapters_count": 1, "approved": true, "characters": [43], "date": "2015-08-14T04:12:03.000000Z", "draft": false, "finished": true, "first_published_at": "2015-08-14T04:12:03.000000Z", "freezed": false, "id": 10375, "notes": "Рассказ написан специально для 149-го выпуска RPWP.", "original": true, "original_author": "", "original_title": "", "original_url": "", "pinned": false, "published_chapters_count": 1, "rating": 3, "summary": "Сегодня мне нужно сказать спасибо, а что я буду делать завтра, я не знаю. ", "title": "Те, кто говорит спасибо", "updated": "2015-08-25T21:35:41.000000Z", "views": 119, "vote_extra": "{\"average\": 4.357143, \"stddev\": 1.39423}", "vote_total": 14, "vote_value": 42894, "words": 3053} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:12.534702Z", "id": 28960, "story": 10375, "tag": 5} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:12.536135Z", "id": 28961, "story": 10375, "tag": 22} {"_entity": "storycontributor", "id": 4970, "is_author": true, "is_editor": true, "story": 10375, "user": 4776, "visible": true} {"_entity": "chapter", "date": "2015-08-14T04:12:03.000000Z", "draft": false, "first_published_at": "2015-08-14T04:12:03.000000Z", "id": 16332, "notes": "", "order": 1, "story": 10375, "story_published": true, "text": "Кажется, лучи солнца сами наполнились водой, полный месяц непрерывно льющейся с затянутого тучами неба, и теперь стекают вниз с покатой крыши и капают на грядки, где цветут водянистые азалии. Дальше, за тем заборчиком, доски которого сгнили почти до самого основания, на дорожке верещат жеребята-одногодки, которым как-то удалось перекинуть свой мячик через трехметровый забор соседского особняка. Не знаю, что они здесь делают, ведь футбольные ворота, которые стояли тут, видимо, с самого рождения принцесс, давно сгнили и шторм сорвал их и занес в местный пруд еще в феврале. Дальше, начинаясь у этого пруда и протекая через прорытую под дорогой канаву, бежит ручей. Это не такой маленький ручеек, по которому ранней весной можно прошлепать несколько шагов, а сапоги потом будут в грязи до самого голенища, но и не такой большой, чтобы летом в округе стоял вой ревущих жеребят, случайно забросивших туда свой мячик. Искрясь и переливаясь так сильно, что иногда кажется, что вместо веток и камней на его дне лежат клады пиратских сокровищ, он перетекает через соседский участок, где на него в самую первую очередь водит посмотреть своих гостей жеманный старый пегас, хозяин того особняка, течет мимо остановившейся на время дождей стройки громадного универмага и несет свои воды дальше, в пустые и наполненные солнцем луга, раскинувшиеся под слепяще-голубым, искрящимся небом.\n\nА у меня раскалывается голова.\n\nЯ бы еще мог вынести всхлипывания жеребят, которых, видимо, все-таки научили, что громко кричать на улице неприлично, мог бы перетерпеть лучи солнца, капающие прямо на грядки и пока что не заглядывающие в мое окно, мог бы перенести вид радостных азалий, голубого неба и шатающегося заборчика. Но слепящий глаза ручей для меня невыносим. Он точно смеется надо мной, глядит на меня во все свои сверкающие глазки, то и дело вспыхивающие на глади воды, и кричит мне в самое ухо, что уж он-то знает, почему я сижу дома, почему у меня раскалывается голова и почему старый пегас, в это время обычно возящийся в своих грядках, даже и не думает показывать нос на улице.\n\nЭто я знаю, что на самом деле он сейчас сидит в своей гостиной, хлещет сидр, строит грустную, ничего не выражающую физиономию, какая обычно бывает у мертвецов, и ждет, пока я не приду и не скажу ему спасибо. Но иначе моя мать - а вместе с ней и весь город - будет думать, что это я виноват в том, что он так и не выйдет сегодня из дома и что корни его роз вылезут из рыхлой, пропитавшейся водой земли и засохнут, а не его дешевое самодовольство и высокомерие.\n\nЭто произошло ровно два дня назад, в его гараже-мастерской, где вечерами он вырезает из дерева фигурки грифонов. Не знаю, почему он так любил этих страшных, мнящих о себе невесть что пернатых, но любил он их до такой степени, что после обозревания сверкающего ручья он следом вел своих гостей прямиком в гараж. Возможно, это было как-то связано с его работой — он был профессором истории, вел лекции по древней эре, когда, по его словам, не было ни войн, ни сражений, ни бюрократии, ни завышенных цен на семена роз. Это было, видите ли, из-за того, что грифоны, существа по определению прекрасные, находились тогда у власти и не гнались за неведомой роскошью, ради которой, как он считает, нынешние принцессы, тратят чуть ли не половину городской казны. Вот ведь сумасшедший старик — каждый знает, что до принцесс был Дискорд, а до Дискорда были какие-то дикие рыцари, которые только и занимались тем, что убивали друг друга из-за блестящих медалей.\n\nВ тот день косоглазый почтальон, которого я видел только раза три за всю свою жизнь, перепутал номера домов и оставил под нашей дверью прямоугольный сверток, перевязанный красный подарочной лентой. В прилагавшейся записке было сказано, что нашего соседа поздравляет его мама, кобыла, которой по моим прикидкам было лет под сто, а то и больше. Я уже решил запрятаться со свертком в чулан и посмотреть, что это за подарок — ведь какая же разница, в самом деле — он и без того знает, что мама его любит, а в свертке наверняка картина, на которую бы в другом случае смотрели какие-нибудь богатеи. Но меня, уже начавшего возиться со скрученными уголками упаковки, нашла мать, залезшая в чулан за банкой черничного варенья. Она потребовала рассказать, что все это значит, а потом, когда я признался, что решил только одним глазком посмотреть, что это такое, тут же разозлилась и немедленно велела отнести подарок получателю. Она всегда боялась богатых, кем бы они ни были, всегда старалась угодить в первую очередь заходящим в наш дом гостям, а не своему сыну или хотя бы самой себе. За это я ее временами ненавидел.\n\nЯ отправился под дождь, а когда добежал до крыльца особняка вдруг заметил, что все-таки успел надорвать один слой бумаги. Если он увидит меня, что-то лопочущего и стыдливо отводящего глаза, протягивающего сверток, а потом заметит порванную бумагу, то, конечно же, все поймет. Я не знал, как он на это отреагирует — я редко перекидывался с ним чем-нибудь большим, чем «доброе утро» — поэтому решил как-нибудь пропихнуть посылку в дом, не привлекая внимания его владельца.\n\nСамым верным способом я посчитал затолкнуть сверток под неплотно закрытую поднимающуюся на ручном механизме дверь гаража. Я точно могу сказать, что такие двери — идеальный вариант для воров-домушников, желающих причаститься к миру элиты городской сферы образования и захватить с собой несколько сувениров на память, поскольку как бы сильно ни налегать на рычаг, между последней створкой опустившейся двери и гранитом всегда остается пара незаметных с первого взгляда сантиметров, через которые можно просунуть фомку. Старый пегас либо был слишком глупый, либо был слишком хорошего мнения или о производителях гаражных дверей или о местных горожанах, поскольку щель в его гараже была такая, что я не только смог протолкнуть туда сверток, но еще и просунуть голову и оглядеть помещение.\n\nПод потолком гаража горела навесная лампочка, из-за чего я поначалу испугался, что старик сейчас здесь работает и просто куда-то вышел. Но защелкнутый замок ржавой обрешечённой двери, разделявшей гараж и какое-то другое помещение дома, дал мне понять, что его тут нет — через вырезанный кусок двери можно было разглядеть закрытые засовы замка. Старик, вместо того чтобы купить новый, уже, наверное, раз десять переделывал старый, то вырезая, то ставя обратно.\n\nПо одной стороне комнаты тянулись полки, уставленные книгами, причем в таком количестве, прочесть которое мне показалось невозможным даже будь у меня в запасе две сотни лет. Толстенные пыльные тома стояли друг на друге до самого потолка и в три ряда тянулись от двери до противоположной стенки. Тут были и справочники, и энциклопедии, и стопки папок с исписанными листками, и книги на других языках, и много, очень много другого. В шкафчике моего дома стояло только две тонюсенькие книжонки — «Приключения Фара Фойера» и кого-то еще, про забавы жеребят из нищих семей. Они были такие нудные, такие слезливые, что я едва ли осилил половину первой. Я ненавидел эти «радости нищей жизни», это преклонение перед пони, которые были богаче тебя. Конечно, главные герои там творили много чего назло высшим кругам, но того, кем они оставались, это так и не меняло. До сих пор тошнит от этого. А потом учителя мне говорят, что я необразованный, потому что мало читаю. Попробовали бы для начала сами пожить пару лет в домике с разваливающимся забором, тошным, каждое утро слепящим глаза ручьем, и богатым особняком с грядками полными ярко-красных роз по соседству, пока книг у тебя всего две штуки, и даже те учат, что я обязан быть рад такому положению дел. Просто тошно.\n\nНа другой стороне гаража были только разорванные пальто и куртки, перемазанные черной грязью, поэтому я направился сразу к большому деревянному столу, приставленному к передней стене. Над ним висел небольшой стеклянный шкафчик, и все его полки были уставлены деревянными фигурками грифонов. Маленькие, большие, со сложенными крыльями, с распахнутыми, выпрямившиеся прямо или изогнувшись, они стояли там и почему-то были повернуты именно ко мне. Мне показалось, что на меня глядят даже те, которые были дальше всех. Но больше всего меня потрясла фигурка, стоявшая на столе. Стеклянная, прозрачная как вода того несчастного ручья фигурка, на которой была выделана статная грифониха. Я сразу понял, что это именно грифониха — раскосые глаза, острый клюв, томный взгляд, хвост, изящно обвившийся вокруг тела — это была «она». Это странно, потому что грифонов я в своей жизни видел еще реже, чем того почтальона, но все эти черты придавали фигурке такую изящность, такое великолепие, что я сразу же влюбился в это невиданное существо. Не удержавшись, я схватил фигурку в копыта и принялся оглядывать, осматривать со всех сторон. Дышать стало трудно, сердце заколотилось. Я глядел в ее смеющиеся раскосые глаза, отворачивался, разглядывал крылья, очертания стеклянных перьев, крепкие когти, а когда снова решался посмотреть на лицо, ее глаза снова смеялись надо мной, и я снова отворачивался. Меня что-то захватило, что-то унесло, я больше не был в заваленном книгами и деревянными стружками гараже особняка, которого ненавидел. Я был в другом месте, меня обуревали другие чувства, странные, чужие, прекрасные и страшные. Сердце колотилось как сумасшедшее, во рту пересохло, а глаза начало жечь от того, что я так долго не мигая глядел на красивую инопланетянку. Я даже не услышал, как скрипнули засовы замка, как зацокали копыта, переступавшие через порог. Очнулся я только тогда, когда над моим ухом кто-то заверещал: «Что такое?»\n\nСтарый пегас схватил меня за плечо. Наверное, увидь я за собой василиска, я бы и то не так сильно перепугался. Я закричал и ухватился за его копыто, стараясь вырваться, забыв, что до сих пор держу сокровище. Фигурка выскользнула из моих копыт, пролетела пару метров и шлепнулась на стопку книг. Книги, державшиеся друг на друге только на одном честном слове, зашатались; фигурка свалилась ниже, на следующую стопку, с нее еще ниже, теперь на кучу сложенных папок с чертежами. Старик с открытым ртом смотрел на нее, чуть ослабив хватку. Я вывернулся из-под его копыта и кинулся было к двери гаража, как вдруг вспомнил о том, где был и что чувствовал несколько секунд назад, и оглянулся. Фигурка покачнулась на самой вершине стопки, соскользнула вниз, в полете пару раз перевернулась вокруг себя и, наконец, упала на пол. Раздался звон. Крылья красавицы-грифонихи, на которые приземлилась фигурка, разбились на сотню маленьких стеклянных крошек, грудь треснула и голова с раскосыми глазами отлетела в сторону.\n\nМы вдвоем со стариком смотрели на осколки, оставшиеся от прекрасного ангела. Пегас очнулся первым; он в два счета подскочил ко мне, схватил за копыто и дернул так сильно, что у меня в глазах вспыхнули тысяча светлячков, секунду спустя превратившиеся в глаза погибшего ангела, чуть ли не унесшего меня в другой мир. И перед тем, как, вопя от боли, грохнуться на пол, я почему-то подумал, что старик когда-то тоже там был.\n\n