Джейк и его девчонка

Глава 1: Начало

Ночь выдалась тёмной.

До прихода бури ещё оставалась пара часов.

Несмотря на это, ветер уже завывал в чащобе и дребезжал трухлявой дранкой в кровле старого амбара, что, подбоченившись, стоял посредине лесной просеки. Вокруг вздымались седые древа-великаны, чья листва давным-давно облетела зябкими ноябрьскими ночами. Длинные голые ветви колыхались, точно когтистые лапы, а иные, поближе к амбару, скреблись о поросшую мхом дранку. Облака плавно мчались по небу, то скрывая, то вновь открывая яркую полную луну; тени стволов скользили по просеке и закрадывались в амбар, когда лунный свет просачивался сквозь старые пыльные окна.

Внутри амбара тревожно расхаживал молодой першерон. Ростом он был высок даже для своей породы: метр восемьдесят в холке, – но несколько щупловат, ибо не достиг зрелых лет. Вороная шкура сливалась со мраком, отчего в темноте виднелись только белки глаз, беспокойно мечущихся из угла в угол. То и дело он замирал; тени беззвучно ползли по полу, взбирались вверх по стенам. Больше тут никого не было, не считая одной оголодавшей мыши, которая ворошила солому в поисках зёрен.

Джейк не пугался – он ведь дестриэ, боевой конь. Так говорила старшая сестра, Карри. На его прадеде рыцари ездили биться с драконами. Джейк не знал, кто такие эти драконы; а судя по тому, что рассказывает Карри, драконы – это сущая жуть пополам с горой злобности. Но прадед Джейка был не из трусливых, потому и сам Джейк не трусливый. Кроме того, Карри сама сказала: она рыцарь. Если она рядом, он никого не испугается, даже дракона.

Вовсе нет! Что с того, что темно и никого нет? Он ни капельки не боялся. Просто чуть-чуть волновался. Прошло около недели с тех пор, как его навещали Карри и Старый Бен. Заглядывали только какие-то незнакомцы, приносили новый корм и чистили денник. Не то чтобы его нужно было чистить, просто Джейка заперли. При воспоминании щёки залились лёгким румянцем. Если б его только выпустили на двор, он бы сам делал всё как надо. Карри жутко рассердится, пристыженно размышлял он. С того случая минуло несколько месяцев, а с недавнего – дней пять.

Джейк шаркнул мощным оброслым копытом по чистой соломе, устилающей пол, чем до смерти перепугал боязливо запищавшую мышь. Вздыбился, попятился от тоненького писка, но врезался крупом в стену. Доски прогнулись под тонной живого веса, древесина натужно застонала, и он поспешно отодвинулся от стены. Конь стоял, не смея шелохнуться, и трясся в страхе, что наступил на кое-что податливое, писклявое и хрусткое. Солома яростно зашуршала, и он облегчённо всхрапнул: незваная гостья в панике уносила ноги из денника.

Неожиданно скрипнула амбарная дверь; Джейк прянул ушами и насторожился. Округлил глаза, дёрнул головой, в страхе попятился: что-то размером с низенький стог проскользнуло внутрь. Низкое, но широкое, его было не разглядеть. Сердце неистово заколотилось в груди. Вот и всё, лесное чудище нагрянуло по его душу. Прощай, Карри, прощай, Старый Бен.

— Чего весь дрожишь как лист осиновый, а, пони-переросток? — спросил из мглы тонкий ехидный голосок. Знакомый.

Весь страх Джейка улетучился, и он сердито тряхнул гривой.

— Чтоб я – пони? Хрена с два!

— Тогда веди себя соответствующе, — фигура вышла на пятно лунного света.

По полу волочилось мешковатое красное ватное пальто; пухлая подбойка скрывала любые намёки на то, кто же прячется внутри. На макушке сидела безразмерная ковбойская шляпа, надёжно примотанная длинным шарфом, что уходил под ворот пальто. Меж двумя слоями ткани оставалась лишь тоненькая щёлочка, сквозь которую на Джейка глядела пара бойких зелёных глаз.

— Ума не приложу, как такой здоровяк шарахается от теней, — проворчала фигура.

Из рукавов высунулись две маленькие, но огрубелых руки. Она размотала шарф и стянула безразмерную шляпу. Копна рыжевато-русых волос, взлохмаченных так, что сгодилось бы птицам вместо гнезда; загорелый лоб, рассечённый тонким шрамом; курносый нос; щёки, в меру усыпанные веснушками.

— Карри! — громко заржал Джейк, когда глаза подтвердили то, что передали уши. Он подступил ближе, упёрся грудью в дверцу денника – хлипкие досочки со стоном прогнулись, – высунул голову наружу.

— Ну да. А кто же ещё-то? — Карри расстегнула пальто и, облегчённо вздохнув, оставила нараспашку: чуть не упарилась. На улице хоть и было прохладно, но пальто ощущалось духовкой, в нём ведь полагалось ходить взрослым в суровые морозы. Она будто целую палатку на себя напялила.

Глаза Джейка снова округлились, только на сей раз скорее от изумления, чем от страха. Это что на ней... платье? И чёрные колготы вдобавок к чёрным туфлям на плоской подошве. Конские яблоки.

— Не смотри на меня так, — Карри похлопала полами пальто, чтобы остыть, и буркнула недовольно: — Я сама б не вырядилась так по-дурацки. Вот же надоеда, ходит и прячет всю нормальную одежду.

Ноздри коня раздулись – кружащий голову цветочный аромат волной прокатился от девчонки. Джейк всхрапнул, подался вперёд, принюхался получше.

— Вкусно пахнет, — заявил он. Перед глазами предстали вешние луга, полные полевых цветов.

— Да-а, знаю, воняю хуже поганца-скунса, — Карри с отвращением наморщила нос.

Карри всегда «разговаривала» с Джейком, сколько себя помнила. Другие считали, что она так играется, мол, как девочка-припевочка с куклами, но что б они понимали! Она знала его лучше всех на свете, хоть тот и не умел говорить. Каждое сокращение мускулов, каждое движение выражало мысли, так отчего бы не озвучить их, раз он сам не может? Вот сейчас его заинтриговали духи.

Джейк потихоньку отходил от удивления, как вдруг вспомнил, сколько времени провёл в одиночестве. Он втянул голову в денник, повернулся к Карри боком, встал в непринуждённую позу и, отведя взгляд, принялся любоваться стеной. Пускай сама почувствует, каково это – когда про тебя забывают.

Карри ухмыльнулась при виде надувшегося коня.

— Ну что ты, Джейк, — для десяти лет её голос звучал просто ангельски. Как-то раз один мальчишка в школе даже назвал его «красивым», но только раз. Карри объясняла доходчиво. — Смотри, что у меня.

Она сунула руку в бездонный карман пальто и что-то вытащила.

Джейк чуть повернул голову, но и этого хватило, чтобы разглядеть подарок. Глаза его широко раскрылись, и он нетерпеливо заржал: в руке лежало крупное, сочное, хрустящее, сладкое, восхитительное, наливное ЯБЛОЧКО.

Деланое безразличие испарилось быстрее, чем мышь из денника. Карри всё-таки было очень, очень стыдно. Не принять такого чистосердечного раскаяния – просто-напросто грубо. Он вытянул шею над дверцей, осторожно схватил фрукт губами и с удовольствием схрумкал, смакуя сладостную свежесть; из мякоти под большими зубами брызнул сок.

Карри глядела, как Джейк радуется угощенью, точно ребёнок, и тяжесть в груди чуточку слабела. Ей так не хватало здоровяка всю неделю. Она, если б могла, как обычно притащила бы спальник и заночевала прямо в амбаре. Но они про это не ведали. Они вообще мало о чём знали. Например, что Карри выгребает навоз из денника и носит удобную одежду. Или что не принимает ванну, когда надо: больно она пачкается за пару-тройку дней!

Она тогда думала, соседки как обычно беседуют о своих дамских делах, пока не услыхала их разговор со стариканом Седжвиком. Карри отвернулась и привычно сплюнула на землю от одной лишь мысли об этой нечисти.

Карри сидела на кровати и из последних сил старалась не разрыдаться. Только что закончились похороны, а она впервые за весь день – да что там, впервые за неделю с того рокового мгновения, когда её вызвали в кабинет к директору, – не спала и не таскалась со взрослыми. Вдруг до отвращения знакомый голос вырвал её из дум. Она бесшумно выскользнула из комнаты. С наблюдательной позиции у лестницы открывался вид на гостиную, занимавшую почти весь первый этаж.

Шушукались городские дамы; была и, лягать её, соцработница, которая последние шесть месяцев пыталась отобрать Карри. А ещё старикан Седжвик, её злейший враг. Он, может, и одурачил Бена, но от Карри его чёрная душа и загребущие лапы не укроются. Ишь, Джейка захотел! Он постоянно капал Старому Бену на мозги, что ей под стать миниатюрный пони, а не громадный неуклюжий тяжеловоз. «Да, ездовая лошадь это здорово», — представила она на миг, но тут же прогнала предательскую мысль. Джейк пускай хоть трижды исполинище, вредные и капризные пони, не выходившие из стойла, с ним не сравнятся.

Вообще, это именно Седжвик научил её обходным выражениям, когда Старый Бен запретил чертыхаться. Пару раз они спасали её зад от неминуемого ремня. Но это было давным-давно, до того как она раскусила лиходея.

И всё-таки было непонятно, с чего они вдруг собрались. Карри навострила уши, а снизу всё лилось слово за словом.

— В последний раз повторяю, мистер Седжвик: нет. Это даже не обсуждается.

— Вы, мисс Эндора, никак не возьмёте в толк. Не ждите, что Карри будет всё равно. Я к тому... Да ёлки-палки, вы против воли отрываете её от родных мест. Она сразу же слиняет к этому своему коню, только вы отвернётесь.

Карри насторожилась. А зачем ей убегать к Джейку? Чтобы к нему вернуться, надо сначала куда-то уехать.

Мисс Эндора одарила старика таким взглядом, что Карри непременно порадовалась бы, будь на месте соцработницы кто-то другой. Одним человеком, выведшим злыдня на чистую воду, было бы больше. Другие дамы явно хотели поддержать Седжвика, но не смели.

И пускай так, Карри всё равно не шибко симпатизировала мисс Эндоре; не сильнее, чем старикану Седжвику так точно. Тот силился прибрать Джейка к рукам, но это, по крайней мере, можно было понять: Джейк – лучший конь на свете. А соцработница же, с другой стороны, пыталась подыскать ей более подходящий дом. Как будто этот был чем-то плох. Чем такое оправдаешь, кроме как тем, что старой перечнице не даёт покоя вид счастливого ребёнка? Последовавшие слова уверили Карри только сильнее.

— Мы прекрасно управляемся с трудными детьми, уж поверьте. Кроме того, банковский счёт даёт нам куда больший простор, чем обычно в таких случаях. Она переедет в дом её двоюродного деда на западном побережье. Гувернантка для присмотра уже нанята. То, как Карри живёт последние девять лет, просто недопустимо. Стойкая девочка. И будет лучше, если она вырвется из этого мрака.

У Старого Бена есть второй дом... вот так новость! А ещё какая-то дребедень, именуемая «банковским счётом». Но куда важнее было то, что Карри куда-то переселят, увезут за тридевять земель. Она-то не слишком задумывалась и считала, что останется тут, а жизнь потечёт своим чередом, только без самого Бена. Потерять горячо любимого дядю – ужасно, но и Джейка вдобавок? Просто немыслимо.

Карри привыкла сначала действовать, а уже потом обдумывать поступок и жалеть, и этот случай не стал исключением. Ей надо срочно повидаться с Джейком. Правда, оставалась маленькая проблемка: верхней одежды в комнате не было, а её пальтишко висело у двери гостиной, футах в пяти от взрослых. Будто этого мало, всё удобное было давно упаковано и убрано с глаз долой; только и осталось, что пара воскресных да вечерних платьиц, совсем никудышных. Проблему решили ватное пальто Бена, висевшее в старой прихожей, его любимая потрёпаная шляпа и шарф. Она ещё прихватила дюжину спелых яблок из корзины у двери, но скорее машинально, нежели намеренно.

Карри не слишком задумывалась, что станет делать потом. Но за ту четверть мили, что она взбиралась в гору, время чуть поразмыслить нашлось. И наконец добравшись до амбара, она знала, что будет. Они с Джейком убегут.

---

Бон-Бон, первая на Понивилле кондитер-оформитель с подходом даже к самому привередливому покупателю, была чрезвычайно довольна собой и жизнью в частности.

За окном стоял чудесный денёк, а внутри конфетной лавки он был и того чудеснее. Один из тех, когда пони выбираются из дому и вальяжно прогуливаются по городку. В небе, ярко-голубом, висела всего пара облачков для настроения. Температура была в самый раз: не так жарко, что сразу покрываешься потом, но и не настолько холодно, что невольно дрожит круп. Сочная изумрудная травка так и манила постелить одеяло для пикника, а уж если кто собрался на пикник со своей второй половинкой, без отличных конфет было никак не обойтись. Стабильный поток покупателей радовал Бон-Бон, причём некоторые её экспериментальные творения получили положительный отзыв. Что случалось редко. А вишенкой на торте стала Пинки Пай, которая заявилась в магазинчик и заказала такую партию, что хватило бы на весь город. Ну, и чуть-чуть себя побаловать. Пинки темнила, зачем ей понадобилось вот столько, и отделалась дежурной фразочкой про «лучшую вечеринку всех времён и народов». Впрочем, Пинки Пай всегда твердила о вечеринках.

На вопрос «когда?» вечериночная пони отозвалась туманно и только заверила, что Бон-Бон непременно управится в срок. Что было капельку странно, так как кондитерша не сказала даже предположительно, сколько это займёт. Оказалось, минимум неделю.

Готовиться Бон-Бон начала между делом, обслуживая простых покупателей. Составила список всего нужного и, закрыв лавку вскоре после полудня, когда улочки опустели, потратила остаток невероятно приятного денька на беганье по городу, затаривание припасами и заказывание остального, что сейчас не было доступно. Пинки заплатила вперёд, так что проблем с закупкой гигантского числа ингредиентов не возникло. Бон-Бон вернулась домой усталой, но довольной; всё необходимое должно очутиться у порога в ближайшие дня два.

Ничего, кроме заказа Пинки, больше не планировалось, и кондитерша была вольна как птица. А раз выпало драгоценное свободное время, почему бы не расслабиться перед грядущими трудами? Или, что лучше, заняться кое-чем и создать себе нужный настрой, чтоб потом сотворить самые восхитительные сласти из всех возможных. Расплывшись в сальной ухмылочке, она приготовилась вешать на дверь особенную табличку [1].

— Эй-эй, погоди! — выкрикнули вдруг запыхавшимся голосом.

Бон-Бон выглянула за дверь: Дерпи Хувз, местная почтальонка, в своей привычной хаотичной манере летела к магазинчику. Светло-серая пегаска выглядела помято, но для неё такое не в диковинку, равно как и понивилльцам было не в диковинку получать утреннюю прессу под закат. Как правило, подобная ленца даже была Бон-Бон по нраву: совсем не то, что кантерлотская «шустрей-шустрей-шустрей» спешка; а парочка таких индивидов жила по соседству. Конкретно сейчас, однако, она ожидала ответа от своих бывших нанимателей, Рыцарей Тёмного креста и шоколада.

Бон-Бон отучилась по пятилетнему контракту, ныне числилась подмастерьем, но отчаянно стремилась к статусу мастера. Месяц назад она отослала им свою последнюю пробу в «шедевре» и с тех пор с нетерпением ждала ответа [2]. Если б не Пинки и другие покупатели, не дававшие расслабиться, она бы истоптала весь пол, не находя себе места, или давным-давно поскакала в город отлавливать почтальонку.

Бон-Бон распахнула дверь и нырнула вбок – Дерпи шла на посадку. Только пегаска коснулась земли, передние её ноги переплелись. Она закачалась, устояла. Вдруг запуталась ещё и в задних ногах. Грохнулась вперёд носом, но благодаря долгим упражнениям вовремя сгруппировалась и перевернулась на бок. Кубарем влетев в лавку, крылатая катавасия покатилась по полу и врезалась в главную витрину. Блюдо с фирменными конфетами, сложенными пирамидкой, слегка заколебалось. Шарик на самой-самой верхушке качнулся взад-вперёд, соскочил вниз, промчался по прилавку и скатился с витрины, угодив в рот Дерпи. Её челюсти сомкнулись.

— М-м-м-м, вкуснятина. Тут вам почта, кстати, — пробубнила она с набитым ртом, потом полезла в сумку и извлекла целую россыпь писем, листовок и одну газету, свёрнутую в трубочку. Бон-Бон закатила глаза: интересно, успеет она всё просмотреть, прежде чем…

— Что, почта? — Лира Хартстрингс, любовь всей её жизни, высунула голову из дверного проёма, соединяющего магазин с домом. Радостно завопила: — Ну ещё бы!

Её рог зажёгся, и пачка корреспондеции вылетела из копыт почтальонки, взамен одарив ту конвертом из плотной бумаги.

— Снова в «Эквестрийскую правду»? — Дерпи изучила конверт.

— Ага, столько крутых кругов на овсяном поле у Эпплджек наснимала, — оживилась Лира. — Уж теперь-то они просто обязаны меня напечатать.

Она поднесла пачку к глазам.

— Да!

Притопнула копытом и выудила из стопки газету. Затем шустро рассортировала остальное.

— Платёжка, платёжка, реклама… о, от мамы, платёжка, буклет… о-о-о, вот это тебе, и… — умолкла, непонимающе моргнув. — Чего моему чуднóму дядюшке опять надо?

Кое-что она оставила на прилавке, что-то швырнула в мусорку, оставшееся же протянула Бон-Бон.

Та еле подавила рвущийся наружу радостный визг, заметив на письме характерный логотип единорога в полном латном облачении. Она немедля принялась его вскрывать, но застыла, обработав последние слова Лиры.

— Это ты своего дядюшку зовёшь чудным? — Бон-Бон явно озадачилась.

— Ну да. У дядюшки Шторма Уорнина серьёзно протекает крыша, — Лира покрутила копытом у виска.

Газета в её копытах была открыта на статье с заголовком «"Снежный конь" согрешил со мной», а также жирно выделенным текстом и фотографиями земной пони, кормящей жеребёнка раза в два больше себя.

— Он считает, что Ночная гвардия затевает переворот и хочет вернуть Найтмер Мун. Ну, обычно что-то в этом духе. Он ничего не писал с тех пор, как принцессу Луну очистили от злой магии, так что понятия не имею, на что он переключился.

— Видать, черепица и правда кап-кап, — прибавила Дерпи и будто бы невзначай ткнула витрину, ожидая продолжения конфетного банкета.

Бон-Бон вытянулась и спихнула ещё один шарик, который так же слетел с прилавка и был поглощён довольной Дерпи.

— Ладненько, надо бежать, — буркнула она со ртом, полным тягучей карамели, поднялась на ноги и зашагала на выход.

Бон-Бон заперла за ней дверь и в мгновение ока разорвала всё ещё не открытое письмо. Предвкушение на её лице сменилось разочарованием; корявые буквы сообщали:

Дорогая госпожа Бон-Бон,

Сожалеем, однако наша экспертная группа не сочла ваш тройной шоколадно-кофейный леденец на палочке достойным включения во Всеэквестрийский перечень кулинарных эталонов.

Вы можете продавать его на «Пони-Экспресс». Наш отдел сбыта уже отошёл от шока и уверен, что он будет пользоваться спросом, если сделать ставку на верную категорию населения, например на ломовиков-дальнобойщиков.

Благодарим за понимание и надеемся, что вы не оставите попыток.

— искренне ваш, председатель Свитуф
Рыцари Тёмного креста и шоколада

— Дискорд бы их драл. А я думала, последний рецепт придётся им по вкусу, — буркнула Бон-Бон отчасти раздражённо, а отчасти в надежде, что получит скромное утешение от возлюбленной. Но подняв взгляд больших щенячьих глаз, обнаружила, что Лира давным-давно скрылась в гостиной. Вздохнула, собрала корреспонденцию и перешла из магазина в дом.

В комнате, что звалась гостиной, царил привычный беспорядок. Лира целиком реквизировала одну из стен и покрыла её всевозможными фотографиями и набросками, которые истыкала булавками и соединила нитками. Получившаяся паутина якобы показывала взаимосвязь между уликами. Ко всему прочему на стене присутствовали полки для «научных» материалов, а по всем углам были разбросаны уникальные «артефакты».

Лира левитировала перед собой газету, поглощённая очередной статейкой. Внимательно вчитывалась в текст, а затем прикалывала новую булавку с ниткой к стене, приговаривая: «Ну конечно. Как же могла не заметить. В этом смысла поболее».

Бон-Бон тяжко вздохнула. Похоже, постельных забав можно не ждать. Тут её лицо озарилось надеждой: после своих изысканий Лира становится особо «энергичной».

Услада её сердца намеревалась бродить по чуждым мирам ещё как минимум час-другой, так что кондитерша переключилась на почту. Разумеется, как Лира и упомянула, в корреспонденции ко всему прочему было письмо от её матери, адресованное Лире и Бон-Бон Хартстрингсам. Бон-Бон почувствовала небольшое облегчение: хорошо, что Келло снова начала писать её имя на конверте [3].

Трудно корить Лирину мать за то, что избранница дочери не оправдала её ожиданий. Келло дозволила ненаглядной дочурке выйти за простую земную пони в основном потому, что Бон-Бон на тот момент была подающей надежды подмастерьем в самой престижной конфетной мануфактуре Эквестрии. И Келло не слишком одобрила, когда Бон-Бон забрала документы и открыла собственный магазинчик в какой-то тмутаракани на окраине мира.

И хотя письмо в копытах было адресовано им обеим, Бон-Бон не шибко спешила его открывать, уже примерно догадываясь о содержании. Само собой, внутри обнаружились глянцевые фотографии жеребцов плюс полный обзор их родословных. И ни слова про то, чем оные женихи зарабатывают на жизнь. Пробежавшись взглядом по коллекции смазливых морд, Бон-Бон ещё сильнее уверилась, что их жизнь состоит из банковских счетов, встреч с себе подобными в Джентльпоньском клубе и взаимного обмусоливания собственной важности.

Не то чтобы Лире и Бон-Бон было неинтересно подыскать себе жеребца когда-нибудь. Они много раз спорили на эту тему: иногда серьёзно, иногда нет – в зависимости от количества сидра в крови. В общих чертах они были непритязательны: лишь бы любил, а они любили его. Родословные и состоятельность в их списке ожиданий стояли не на первом месте, точнее вообще не стояли.

Бон-Бон отложила письмо в сторону: пускай Лира сама потом глянет. Той доставляло неимоверное удовольствие воображать характеры жеребцов, присылаемых Келло. Истории выходили уморительные и всегда непристойные.

Осталось последнее письмо от Шторма Уорнина. Сама мысль о том, что Лира кого-то называет чудным, навевала интересные соображения. Было трудно сопротивляться желанию вскрыть конверт, однако адресован-то он был не Лире, и хотя она не стала бы возражать, Бон-Бон старалась не переступать определённых границ. Например, не открывать чужие письма без спросу.

— Читай-читай, — обводя заголовки маркером, сказала Лира, хотя могло показаться, что она совершенно забылась за содержимым газеты.

Получив разрешение, Бон-Бон с готовностью разодрала конверт и пробежалась глазами по листку бумаги. Взгляда на первые абзацы в общем-то хватило, чтобы понять Лиру. Этот тип – натуральный безумец! Он был буквально одержим принцессой Луной. По его мнению, принцесса прикинулась безобидной и внушила Селестии иллюзию безопасности, а сама тем временем готовит покушение на доверчивую сестру. Настанет час – её злобные приспешники, ночные гвардейцы, ворвутся в дома аристократов под покровом глухой ночи и устранят любое сопротивление новой власти.

Ну, тон был не такой безапелляционный. Шторм Уорнин, несомненно, очень осторожно нёс околесицу, но и Бон-Бон хорошенько поднаторела в языке теорий заговора с первого же дня, как повстречала Лиру в милом кафе по соседству с местом работы. И овладела этим искусством в совершенстве. Ещё раз доказывая старинную мудрость: хочешь выучить язык – спи с его носителем.

— Так чего там дядюшка хочет? — прошамкала Лира с маркером во рту. Все способности к телекинезу, и без того скромные, она употребила на поддержание в воздухе вороха булавок и ниток.

— Насколько понимаю, чтобы ты тонким намёком предупредила Элементы Гармонии о подлом заговоре принцессы Луны. А те чтоб немедля действовали, пока не поздно. Особенно его очень впечатлило, как Твайлайт выступила против всего королевского двора во время нашествия чейнджлингов. Но она, как он думает, выявила лишь марионеток, а не кукловода.

— И кукловод – принцесса Луна, само собой?

— Угадала. Ну и что, ты им передашь?

— Да! — громко огласила Лира.

— Что? Совсем двинулась? Нельзя же… — Бон-Бон осеклась: её любовь скакала по комнате с таким оживлением, что позавидовала бы даже Пинки Пай, и бесперебойно тараторила: «Да-да-да-да!»

Верно рассудив, что речь уже не о чудном дядюшке, Бон-Бон отправила бумажку в надлежащую корзину [4].

Миг спустя её сдавили в медвежьих объятиях, отчего затрещали рёбра, и одарили поцелуем, отчего подогнулись колени. Лира разорвала поцелуй, держа голову любимой копытами и ухмыляясь в паре дюймов от лица.

— Люди возвращаются! — без тени сомнения объявила она. — Заточение Луны мешало лунной тропе проявиться. И сегодня звёзды встанут в нужное положение в первый раз с момента её освобождения. Только представь, этой ночью где-то в Эквестрии человек впервые ступит на нашу землю впервые за тысячу...

Чувствуя, что долг исполнен и потворствовать второй половинке уже нету сил, Бон-Бон обвила шею Лиры ногами и накрыла её губы в чувственном поцелуе.

Аквамариновая единорожка посопротивлялась для виду, но спустя миг протяжно застонала, и парочка повалилась на мягкий ковёр.

---

Карри чихнула, утёрла нос. Затем втянула ладони в рукава и обхватила себя руками, не даваясь в объятия стужи. Температура сразу упала на несколько градусов, стоило им с Джейком выйти из амбара. Девчонка накинула на плечи старую попону и сжалась в комочек, лишь бы сберечь побольше тепла.

Она сидела в санях для дрессировки. В отличие от рабочих саней, на которых возили дрова, хворост и камни, эти были относительно легонькими салазками; с их помощью коня учили разным командам и приёмам, нужным для тягания тяжестей. Весили всего пару сотен фунтов, отчего Джейк едва ли вообще их замечал, пока тащился по знакомой тропинке в гору, к лесовырубке Старого Бена. Они преодолели половину пути, и оставалось ещё где-то с час до заветной цели – ветхой избушки. Карри не могла дождаться, как разведёт трескучий костерок и сварит бульона из банки, чтоб прогреть озябшие косточки.

Съежившись сильнее, она натянула попону на голову. Изнеможение брало своё. Моральное и физическое напряжение, не отпускавшее в последние дни, высосало из неё все соки. Студёный воздух щипался; она свесила голову и скоро задремала. А потому не заметила, как посыпались первые снежинки, кружась в ночных небесах.

Конь уныло плёлся с поникшей головой. Давно уж спать пора, ворчал он мысленно. Чего Карри так неймётся? Нет бы, по-нормальному, до утра подождать. Всё шло как-то вкривь да вкось. Джейк несколько дней себе места не находил, гадая, куда же пропали Карри и Старый Бен. Он-то привык к обычному распорядку. Всю неделю Карри приходит по утрам, поит и кормит его, после исчезает. Вечером возвращается на часок-другой, снова уходит. Днём время от времени наведывается Старый Бен. На выходных же, поутру, они вытаскивают эту штуку – Джейк вместе с ними идёт по этой тропке. Целых два дня напролёт они с Карри резвятся, потом идут обратно. Раньше он всегда с нетерпением рвался в гору, а спускался удручённо. Однако сейчас всё было по-другому. Что-то стряслось с Карри: она казалась такой измученной. Напряжение в девочке тревожило его, неведомо даже отчего. Он бы ещё посокрушался, конечно, если б настолько не вымотался. Ступая более осторожным шагом, чтоб совсем не запутаться в собственных копытах размером с плошку, он сосредоточился на дороге к избушке и своему уютному стойлу.

Джейк брёл уже на автомате, когда показалась большая развилка. И вместо того, чтобы направиться к лесозаготовке, свернул не туда: выше в горы, в чащобу. Знаки «Частная собственность» и «Вход воспрещён!» говорили сами за себя, правда никто из местных уже не помнил, кто и когда их сюда воткнул. Только олени и ходили теми тропами.

Старый Бен однажды махнул в ту сторону рукой и вкратце пояснил: мол, одна трясина да гнус. Карри, которая горячо ненавидела мошку и комаров, сразу же поостыла совать туда нос, несмотря на неизлечимую тягу обследовать каждый клочок земли в пределах доступности.

Джейк и Карри забирались всё глубже, а начавшаяся пурга мела всё злее и злее, стирая последние следы беглецов.

---

— Шериф! У меня к вам разговор.

Шериф Гриффит поднял голову и обречённо вздохнул: в его кабинет ворвался не кто иной, как Джо Седжвик. Он знал, о чём этот разговор, знал и ответ – «ничего». Тем не менее состроил внимательное лицо и терпеливо подождал, пока Джо объяснится.

— Вопрос с Карри надо решать. Ты в курсе, что Бен назначил опекуном меня. И у этой тётки ещё хватает наглости переть против воли усопшего?

— Сам знаешь, Джо, как давно она хочет отобрать Карри у Бена, — испустил вздох шериф. — Всё началось, когда она нагрянула к ним домой с проверкой, а Бен послал её подальше. Ну, после того случая с Мэттом Кольсоном. Карри поставила ему фингал за то, что лез целоваться. Суд ни в жизнь не даст десятилетке жить с шестидесятилетним бобылём. Ну не сделается так, исчезни хоть Эндора с белого света. Да и твои поползновения выкупить Джейка в обмен на какого-нибудь пони вряд ли делу помогут. Девчонка считает тебя чуть ли не картинным злодеем.

Джо было открыл рот, чтобы возразить, но затрезвонивший телефон его перебил.

— Обожди-ка, — шериф сделал жест пальцем и поднял трубку. Весь его осовелый вид будто рукой сняло; он, с глубокой озабоченностью на лице, выпрямился в кресле. — Давно? Говорите конкретнее. Лошадь в амбаре? Ну так пошлите кого-нибудь, пускай проверит, и мне перезвоните.

Гриффит положил телефон и повернулся к Джо.

— Карри сбежала. Не знают когда. Где-то спустя полчаса после похорон, когда все заметили, что её нет.

— А я ведь этой тётке говорил, — насмешливо фыркнул Джо.

— Тут уж не до смеха, Джо, — грубо оборвал шериф. — Прогноза не слышал? На нас идёт буря. За следующие двое суток обещают от двух до пяти футов снега. Времени у нас мало. Скрести пальцы, чтоб она сейчас сидела с Джейком в амбаре. Потому как если они уже полезли в горы, дело плохо.

— Лесозаготовка, — выдал сразу посерьёзневший Джо и на вопросительный взгляд шерифа добавил: — У Бена было местечко в горах, где он рубил дрова на растопку. Последние два года брал Карри и Джейка, чтобы она училась управляться с конём и санями. Она только об этом и болтала: хотела занять первое место на осенней ярмарке в следующем году и утереть мне нос. В горах ещё есть избушка и стойло. Бен там хранил консервы и сено. Так что если она сбежала, то только туда.

— Звучит логично. Если сбежала с лошадью, — снова затренькал телефон, и Гриффит подорвался ответить. — Да. Хорошо. Думаю, знаем куда. Перезвоните ещё, мы будем тут.

Повесив трубку, он резво метнулся к входной двери и отработанным движением схватил пальто с вешалки.

— Собирайся. Конь исчез. Поедем на мотовездеходах. Ты же знаешь дорогу, да?

— Знаю. Давай-ка поспешать, пока эта дурочка не угробила их обоих к чертям собачьим.

Не прошло и часа, а два мотовездехода круто затормозили у высокогорной избушки. Кружили снежные вихри, убивая видимость уже футах в двадцати. Джо еле сориентировался по зарубкам на деревьях, росших вдоль тропы, да банкам из-под кофе, прибитым к стволам на развилках.

Он кое-как слез – старые кости недовольно заскрипели – и смятенно уставился на хибарку, не подававшую намёков на жизнь.

— Может, свет потушила? — предположил шериф.

Весь бледный, Джо покачал головой. Шмыгнул носом.

— Даже если так, дым от огня она никуда б не убрала. На такой холодине она первым делом развела бы огонь. Ничего не чую. И Джейка ей тем более не спрятать, — он кивнул на стойло, сколоченное у подветренной стены избушки.

Дверь стойла была чуть приоткрыта: даже пони не укрылся бы там от чужого взгляда, не то что зверюга вроде Джейка. Кроме того, дружелюбный конь уж не упустил бы возможности громко поздороваться и выклянчить яблоко-другое.

Живот скрутило. Джо вгляделся в неистово метущую белую пелену. Но сколько ни всматривался, видимость всё ухудшалась. Старик обернулся к шерифу; они не двигались едва ли минуту, а снега на полях его шляпы набралось с добрый дюйм. И это только начало. В горах, если вьюга разбушуется на полную, может навалить десяток футов. Но буря не пугала его – Джо готов был ринуться хоть в пекло, чтобы отыскать Карри и Джейка.

— Может, свернули не туда? А теперь услыхали наши вездеходы и вернулись на дорогу? — Гриффит, казалось, сам мало верил своим словам.

— Если не пошли в другую сторону, — холодно отозвался Джо и уже хотел идти обратно к мотовездеходу, как вдруг шериф схватил его за руку.

— Плохая идея, Джо. Нам лучше развести огонь и надеяться, что они выйдут на дым. Если нет… тут много сосен, под ними можно укрыться. Даже еловый бор кое-где. Джейк сам крупный, и согреет, и убережёт. А Бен научил её обращаться с валежником. Будем надеяться.

Джо намеревался вырвать руку, как вдруг просеку озарил лунный свет. Старик потрясённо застыл. Каким образом? Но самое странное было не то: луна висела не на своём месте. Шериф её не замечал. Джо тупо уставился на ровный диск, разумом переместившись на шестьдесят лет назад.

Диковинная луна была видна лишь миг, прежде чем растворилась бесследно. Джо оцепенел, не смея оторвать взгляда от того места, где только что сияло потустороннее светило. В памяти всплыла похожая луна, только с головой единорога, видной под правильным углом. То, чему не место в этом мире. Столько лет минуло с тех пор, как он видел её, посвящённый в Орден рыцарей Эквестрии.

— А? — шериф проследил за его взглядом. — Заметил чего?

Тот потряс головой, всё не отводя взгляда.

— Нет. Ничего. Твоя правда, лучше б нам самим укрыться и развести огонь.

Джо отвернулся к хибарке, живот потихоньку отпускало. Чудо, воистину чудо. Он ведь последний из ордена! Последний поборник их праведного долга. И в итоге, после стольких безуспешных попыток дитя их магистра возвращается домой без его помощи.

---

В отличие от людей, обитавших здесь оленей больше прельщал легчайший путь из доступных, а не то, как бы побыстрее попасть из пункта А в пункт Б. Результат – дорогу Джейка можно было назвать какой угодно, только не прямой. Она змеилась меж возвышенностей, огибала деревья и валуны. Только благодаря двум годам тренировок и практики сани со спящей Карри до сих пор не улетели в кусты.

Если же смотреть с хорошей стороны, еловые лапы и непроходимая стена деревьев неплохо защищали тропинку от ветра. Пускай снег на открытых полянках становился всё глубже, Джейк этого практически не замечал. Мощным мышцам не составляло труда пробираться через сугробы, а волочить сани стало только легче: полозья легко скользили по свежевыпавшему снегу.

Один шаг оборачивался десятком, десяток – сотней, сотня – тысячей. Они взбирались всё выше и выше в горы; сделав последний рывок через просеку, жеребец пробился сквозь шестифутовый сугроб и вышел на голый, продуваемый ветрами утёс. Во влажных лошадиных глазах блистала луна. От края утёса к сверкающему диску тянулась дорожка из мягкого белого света; Джейк грузно ступил на неё. Веки наливались тяжестью, слипались, но он из последних сил не давал им сомкнуться. Коня и сани объяло тусклое свечение. Была только белая дорожка – он на автомате устремился по ней, даже не заметив, как под ногами не стало камня и копыта коснулись облаков.

Конь шёл навстречу луне, которая становилась шире и шире. Всё вокруг пропало, осталась лишь луна. Он шагнул вперёд. Сияние вокруг Джейка и Карри сплелось с лунным, они слились воедино… и медленно растаяли в пустоте. Всё, что осталось, – снежинки, что плясали в пурге, искрясь, пока окончательно не растеряли блеск. Мир погрузился во тьму. И лишь ветер завывал свою нескончаемую песнь.

---

Луна, принцесса Ночи, госпожа Луны и Звёзд и соправительница Эквестрии, невольно гордилась собой. Сегодняшним вечером она, по своему искреннему и беспристрастному мнению, постаралась на славу. Месяц взошёл гладко, будто по шёлку. Круглый диск изливал сияние на земные просторы, а мерцающие звёзды аккуратно добавляли небесной композиции блеска. Просто сегодня за этим наблюдает одна особа, которая по достоинству оценит самые тонкие волшебные штрихи, превращающие банальное поднятие луны в искусство. И которая, в отличие от большинства, видит в Луне не только владычицу Эквестрийскую или, того хуже, исчадие ночи.

Луна отвернулась и уже собиралась отправиться по вечерним делам, как вдруг что-то развернуло её обратно. На роге заплясали белёсые искорки; взгляд сам собой метнулся вверх, к месяцу. На краткий миг лунный диск будто раздулся вдвое, но тут же возвратил привычные очертания. Мгновением спустя принцессу захлестнула волна магической энергии, ослепительно-ярко вспыхнул рог, и её ночное зрение померкло. Она сморгнула слёзы, не веря в то, что сейчас произошло.

— Быть того не может. После стольких лет... Надо сказать Селестии! Это же всё меняет!

---

Твайлайт Спаркл всегда любила ранние сумерки. Ещё до переезда в Понивилль, в Кантерлоте, она частенько забиралась на самый верх башни-обсерватории и созерцала красоту ночи. Внизу солнцелюбивые пони отправлялись на покой от дневных забот, а серошкурые ноктюрны, таясь в тенях, покидали дворец и незримыми фантомами заступали на стражу. Тогда-то было легко представлять, что вся ночь принадлежит ей – только ей и небесным светилам.

Но с недавних пор порядки поменялись: звёздное небо с ней делила ещё одна пони. И это нисколько не умаляло удовольствия – напротив, приносило только больше. Твайлайт могла пребывать за многие мили от Кантерлота, но ничто не мешало ей просто закрывать глаза и представлять, как Луна стоит рядом, глядит ввысь и повелевает небесами.

Обычными вечерами Твайлайт закутывалась в тёплый клетчатый плед, потягивала горячее какао и, прильнув глазом к телескопу, вглядывалась в звёзды.

Сегодняшним вечером какао и плед никуда не делись, однако вместо телескопа она избрала иной способ для наблюдения за небом. Такой, на который понадобилось разрешение от самой принцессы Луны. Твайлайт прикрыла глаза и простерла магию, пытаясь ощутить и луну, и звёзды, и даже чары самой принцессы, занятой своим сакральным долгом. О чудо! Она почувствовала Луну, почувствовала, как струится колдовство, направляемое божественной волей. Её охватил благоговейный трепет. Даже когда Луне пришлось отвлечься на другие обязанности, Твайлайт не ослабила магических чувств и до последнего смаковала капли волшебства, витающие вокруг луны и звёзд.

Так, в полудурмане, она и была застигнута врасплох: внезапный порыв энергии сшиб её с табурета и вздыбил гриву так, будто это Рейнбоу Дэш бахнула молнией из тучи.

— Какого сена сейчас было?!

Опрокинутая на спину, Твайлайт с круглыми глазами долго таращилась на небо. Потом неуклюже утвердилась на копытах.

— Луна! — потрясённо, со страхом в голосе прокричала она. На миг оцепенела. Луна ведь так далеко, добираться до неё долгие часы, а Твайлайт даже не ведает, что это с ней сотворило. — Нужно спросить принцессу Селестию.

На ватных ногах Твайлайт вихрем влетела в библиотеку.

— Спайк! Спайк, а ну просыпайся. Надо отправить письмо. Сейчас же!
___________________________________

[1] подарок от Пинки – им с Лирой как новосельцам и молодожёнам. Надпись гласила: «Если стены ходуном, не тревожьте этот дом», — что вызывало у взрослых понимающие смешки и бурю острот. А жеребята ещё не раз наведывались в лавку, надеясь увидеть, как стены ходят ходуном, но, к своему разочарованию, никаких привидений не находили. Хотя жутковатые стоны и завывания оттуда порой доносились.

[2] пони относятся к сладостям серьёзно. Основателя сей организации посвятили в рыцари, когда его трюфель-крем «чёрная ночь» успешно рассудил мирную конференцию, а стороны и правда подписали обоюдный договор, попутно утопая в блаженстве вкуса.

[3] после того, как Лира отправила с полдюжины писем обратно, накорябав на лицевой стороне «Ошиблись получателем».

[4] ту, где лежала макулатура на растопку. Для компостной кучи письмецо было слишком ядовито.

Глава 2: Внимание, аликорн!

Куролиски — существа не из приятных. Вероятно, виной тому обстоятельства их появления на свет: яйцо, отложенное петухом в навозную кучу, высиживает жаба. Ну кто после такого детства вырастет нормальным? Независимо от причин, гнусность этих птицеящериц поражала воображение. Они не терпели соседей, а тем более конкурентов. Хорошо хоть, своих сородичей они ненавидели не меньше других. Выживали только самые поганые и сильные; у остальных же выбор был невелик: либо улепётывай, либо становись камнем.

Как итог, во всём Вечнодиком лесу обитал один-единственный куролиск. И долгие годы он несказанно радовался тому, как прочие лесные чудища, даже самые громадные, боязливо сторонятся его, хотя сам был не крупнее курицы. Все исправно опускали взгляд и убирались с дороги, едва натыкались на тварь. Окаменелые остовы тех, кому не хватило ума выказать достаточно уважения, мрачным напоминанием усеивали лесные дебри.

Так было, так есть, так будет. Звери уступали ему дорогу, да, но за спиной втихую потешались над ним. А это уязвляло куриную гордость и распаляло в чешуйчатой груди пожар гнева.

Могучего куролиска из Вечнодикого переглядела пони. Какой позор! Он только и мечтал отомстить кобыле, которая посрамила его перед всем лесом. Но если униженное достоинство распаляло пожар, мысль о светло-жёлтой пегаске быстро этот пожар тушила. Куролиск, весь в холодном поту, до сих пор просыпался посредь бела дня, когда во сне на него смотрели эти глаза — ужасные, ужасные глаза. Одного цокота копыт по брусчатке хватило бы, чтоб он забился в ближайшие кусты.

Уязвлённую гордость он пробовал тешить тем, что обращал в камень любого монстра, застигнутого врасплох. Раньше он едва обращал внимание на отворачивающихся чудищ, но сейчас делал всё в своих силах, чтобы заглянуть им в глаза. Если до этого он рыскал по валежнику, подстерегая путников, то теперь беззастенчиво и с вызовом ходил по проторённым тропам. Зверь дошёл аж до того, что превратил старый королевский замок в личное гнездилище. Не то чтобы он смог пробраться внутрь — просто захватил прилегающие угодья, но, пока он не ослаблял бдительности, старый дворец, по сути, принадлежал ему.

А кто владеет замком — тот, считай, объявил себя правителем Вечнодикого. Куролиску оставалось только испытать на себе, как лес относится к своим «правителям».

Чувство юмора у Вечнодикого не страдало разнообразием.

Куролиск с важным видом вышагивал по потресканной каменной дорожке где-то на задворках замка, когда сверкнула ослепительная вспышка, заставив его отвернуться. Поморгав секунду, он повернул голову вбок и прищурился, пытаясь разглядеть, что происходит. Сияние не пропало, а становилось всё ярче, отчего тварь даже зажмурила слезящиеся глаза. Стало так светло, что на закрытых веках проступили алые капилляры. Тело завибрировало от магической энергии, и дрогнула сама земля.

Он уже думал, что ему конец, как вдруг мир решил перевести дух. Всё улеглось. Куролиск нерешительно убрал крыло, которым закрывал глаза, сморгнул слёзы. Впереди вырисовывалась огромная неясная тень, и он, испугавшись, невольно попятился. Но чем ближе, тем отчетливей в силуэте угадывался пони. Очень крупный, очень чёрный — но тем не менее пони! Разъярённое видом самой желанной добычи, чудище забыло недавний страх и встало поперёк дороги; взгляд горящих красных глазищ впился в великана. Сегодняшней ночью дворец украсит новая статуя.

Только пони не думал останавливаться, делаясь с каждым шагом всё больше и больше. Куролиск задрал голову, чтобы не упустить взгляда жертвы, и в последний миг с ужасом осознал: глаза здоровяка закрыты. Он бросился в сторону от надвигающейся горы лошадиной плоти, но не успел. Копыто размером в половину его тела очертило дугу и отправило птицеящерицу в полёт.

— Куд-кудах!

С воплями отчаяния он закувыркался по расколотой брусчатке, пытаясь уворачиваться от громыхающих копыт. Шаг — пинок, шаг — пинок; с отбитым хвостом и отдавленной лапой куролиск катился вперёд по дорожке. Но наконец он, извернувшись, выскользнул из-под громадины и, когда пони прошествовал дальше, вяло вздохнул. Едва он утвердился на недержащих ногах, как новый шорох заставил его обернуться. Алые глаза округлились, когда сани, влекомые пони, заехали ему по лбу железным полозом.

— Кудах-тах-тах!

Придавленный тяжёлым весом, он снова покатился, пока полоз не проехал по нему полностью. Тушка, вся в синяках и ссадинах, распростёрлась на дорожке. Потихоньку куролиск пополз к кустам, но сзади из теней, отравляя душу, уже доносилось мерзкое хихиканье.

— А?.. Чего?.. — забормотал Джейк, часто моргая и вертя головой.

Он поднял взгляд выше, и ещё выше, и ещё: в паре шагов от него вздымалось в небо колоссальное каменное сооружение.

— Ого, большущий амбар, — буркнул он и обернулся через плечо: на санях восседала снежная баба. — Карри?

Он отступил на шаг и легонько лягнул полоз, раскачав сани. На голую землю шлёпнулась кучка снега, баба глухо замычала. Мгновением спустя Карри приподняла края попоны, в которую куталась, и стряхнула оставшийся снег.

Еле разогнувшись, она медленно подобрала под себя ноги, недовольно шипя. Джейк, наверное, пересчитал все камни и кочки на дороге. Карри поморгала и заслонила лицо неразличимой рукой: в полные влаги глаза, привыкшие к темноте, ударил яркий отблеск полной луны. Первое, что девочка ощутила после света, был дующий в лицо тёплый ветерок. А второе — обжигающий мороз, ибо с воротника за шиворот свалился целый ком снега.

— А-а-а! Хол-лод-но, — стуча зубами, Карри соскочила с саней и выпуталась из не по размеру крупного большого пальто. Она схватила своё платьице у спины, оттянула и хорошенько встряхнулась.

Только избавившись от ледяного безбилетника, она смогла хорошенько оглядеться. На ум, как всегда, первым делом пришёл Джейк. Она посмотрела на него — тот нетерпеливо уставился в ответ. Как-то странно он выглядел, вороная шкура лоснилась в лунном свете, но что-то различить в темноте было сложно. Прежде, чем любопытство взяло верх, Карри заметила то, что находилось за конём. С круглыми глазами она задрала голову, так задрала, что коснулась спины затылком, угрожая плюхнуться на зад.

— Какого сена, — удивлённо выдала она и вытаращилась на развалины... всамделишного замка. — Да не может быть. Потрясно! А Старый Бен ничегошеньки не рассказывал.

— Карри, мне надо отойти, — произнёс слегка напряжённо Джейк.

Карри, не сводя глаз с замка, только махнула рукой в направлении каких-то кустов и неопределённо выдала:

— Ну так иди. Будто на нас кто-то орать будет.

Она опустила голову и посмотрела в одну сторону, затем в другую. Громадное каменное сооружение тянулось на сотни ярдов, куда ни глянь.

— Это тебе не какая-нибудь ветхая избушка. Всё нормально. Никто нас...

— Ну быстрее, Карри, — жалобно басил Джейк, причём с надрывными детскими нотками. — Распряги.

— А? В смысле? — Карри оторвалась от руин сказочного замка и перевела взгляд на Джейка, который ну очень неловко переступал с ноги на ногу. Сбруя тряслась вслед движениям. — Лады, уговорил. Только не дрыгайся.

Она принялась расстёгивать крепежи и пряжки, на которых держались ремни. Рост ей не позволял запрягать коня целиком, потому перед побегом она разобрала сбрую до основного каркаса и усиленно поколдовала над ремешками. Но надевать — не снимать. Девочка ослабила пару важных скоб, хорошенько поддала, и оглобли со стуком упали на землю. Хомут Джейк скинул самостоятельно и, ничем не обременённый, резво ускакал в кусты.

Карри проводила коня удивлённым взглядом и тут внезапно озадаченно сощурилась.

— Минутку, Джейк только что... Да не, воображаю всякое. Но всё-таки.

Она нерешительно последовала за лучшим другом, в то время как тот, отыскав просвет в зарослях, двинулся напролом. Не отставая ни на шаг, она ступила на расчищенную тропку. Джейк оглянулся, на его морде читалось неудовольствие.

— Джейк, ты... — колеблясь, начала она, но договорить не успела.

— Карри, мне очень нужно. Честное-пречестное, — проскулил Джейк. Его задние ноги дёрнулись, и тут уже никаких сомнений не осталось. Он разговаривает. А ещё ему надо отойти по делам.

— Не может быть, — громко выпалила Карри.

Она потянулась, чтобы потрогать жеребца — это, должно быть, сон. Но только она шелохнулась, он круто развернулся, поднял переднюю ногу и вежливо вытолкал её из кустов.

— Прости, прости. Я на один раз, Карри, — произнёс он невероятно виновато. И, кажется, слегка раздражённо — из-за Карри, намеренно не уважающей чужого личного пространства.

Однако очередной странностью такое поведение не было. Давно, когда Джейк ещё подрастал, беззастенчивое справление нужды показалось Карри неправильным. Она не только приучила его к деннику, но и постаралась внушить, что не надо делать такие вещи на виду у нежных юных особ. Те ведь ударить могут.

Голова коня торчала над кустами, но он, видать, в сложившихся обстоятельствах пришёл к выводу, что сойдёт и так. Не прошло и двух секунд, как валежник неожиданно зашебуршался, а затем из травы выскочила мокрая курица и метнулась в кусты на другой стороне тропки. Ну, вроде как.

Карри склонила голову набок. Видно было плоховато, но сейчас перед ней как пить дать пробежала курица, наполовину проглоченная змеёй. Да, с такой штукой не хотелось бы встречаться. Она заозиралась: может, тут ещё где-нибудь змеи? Такие змеи, которые не успели набить брюхо курятиной и ищут чем бы поживиться.

Потерявшаяся девочка присела на край саней. Шестерёнки в голове скрежетали, перекручивая всё увиденное. Там странные развалины замка, тут расхаживает говорящий Джейк, а за поворотом змей лопают курицы. Вывод напрашивался сам собой.

Круче места не бывает!

---

Принцесса Селестия, бывшая безраздельная владычица Эквестрии, олицетворение силы и величия, вышла из ванной в стареньком банном халате и ярко-розовых бигудях, размалёванных шариками и конфетами. Первое — подарок на Согревающий Очаг от тогда ещё десятилетней ученицы. Второе — сюрприз уже от одной из подруг ученицы.

Селестия ценила эти вещи не за красоту, но за практичность. Халатам ведь полагается быть мягкими, а бигудям — удобными. По неведомой причине чем больше у тебя власти, тем менее приемлема в обществе чисто практичная одежда. Не приведи небо, Селестия появится на публике в наряде, устаревшем хотя бы на месяц. Вся экономика тут же рухнет, если биржевикам на Стойл-стрит придёт в голову, будто у правительства кончились деньги!

Теперешний гардероб Селестии прямо, если не по хитрому умыслу, вытекал из возвращения Луны. Избавленная от ночного бдения над Эквестрией, принцесса осталась наедине с позабытой за тысячу лет роскошью — свободным досужим временем.

О, кое-какие придворные всё так же игнорировали Луну и бежали со своими мелочными проблемами к Селестии. Отчасти потому, что плохо воспринимали перемены; отчасти потому, что Луне недоставало сестрицыной тактичности; но в основном потому, что они боялись её непредсказуемости. Луна, пускай и не Найтмер Мун, оставалась частичкой тысячелетней старины. В конфликтах она не искала окольных путей.

С одним вопросом она уже разобралась в собственном стиле. То есть, не считая прочего, распустила просуществовавшее пятьсот лет ведомство и оставила без работы много проверенных пони.

Когда об этом известили Селестию, ей потребовался весь с трудом накопленный опыт, чтобы не покатиться по полу со смеха. Ведомство пришлось восстанавливать: оно было важным бастионом против козней остальных пяти министерств. А сумятица, требовавшая пересмотра негласных договорённостей, вставила бы палки в колёса всем, кто месяцами, если не годами занимался настоящей работой. Потеха потехой, но последствия могли дорого обойтись её маленьким пони. Селестия, впрочем, времени не теряла и сплавила пару особо вредных министров в раннюю отставку. Придумывать, каким именно пинком под круп спровадить их за дверь, ей нравилось. Министрам оставалось только поблагодарить принцессу за то, что она так великодушно одарила их временем на семью и увлечения.

А то, что после этого ненадолго подскочила частота разводов, было всего лишь чистой воды совпадением. Уж Селестия не сомневалась!

Позже она пригласила Луну на чай и объяснила, как важно поддерживать равновесие между госучреждениями. Во-первых, чтобы никто не перетянул одеяло на себя; а во-вторых, чтобы чиновники с интригами не путались под ногами у реальной власти. Селестия давным-давно высчитала, что регулярные увольнения выйдут куда дешевле такой системы. Но подумав, пришла к выводу, что лучше тратиться на вычурную бюрократию и богему, чем «не удержав вожжей» дать им волю и смотреть на разорения.

И всё-таки выражения морд, когда опальные вельможи пришли смиренно бить челом и умолять, чтобы она отменила повеление Луны, стоили всей возни с переучреждением. Холодными ночами, вот как сегодня, этот миг приятно грел душу.

Луна пообещала советоваться с сестрой, прежде чем принимать такие бесповоротные решения, но и Селестия разрешила ей иногда выпускать Найтмер Мун — если уж кто-то серьёзно напрашивается. Принцесса ночи изумительно поднаторела в этом с тех пор, как слетала на Ночь Кошмаров в Понивилль. Накладные клыки впечатлили Селестию. Она бы не хотела снова увидеть такие же, но настоящие.

Неожиданным, но приятным побочным эффектом стало то, что многие чинуши с особым усердием избегали обращаться к Луне, даже если бы это решило их проблемы.

К слову о тех, кто не понимал нового положения дел. Ну... всем просителям, настаивавшим, будто исключительно Селестия и только сейчас может помочь им, гвардейцы давали от ворот поворот. Справлялись они на ура: число тех, кому удалось прошмыгнуть мимо них, наконец упало до нуля.

Поэтому Селестия облачилась в столь не подобающий принцессе наряд, а теперь вовсе совершила немыслимое — уселась читать непристойный эротический роман, заедая всё мороженым с шоколадной крошкой.

---

Для многих эквестрийцев ноктюрны были ужасом, летящим на крыльях ночи. Горящие янтарём большие глаза, тёмно-серебристая шкура, и — о страх! — кожистые перепонки вместо старых добрых перьев. Не одна прекрасная кобыла лишалась чувств, едва завидев этих кошмарных созданий.

Разве могло этакое чудовище чего-то испугаться? Да ещё как, ведь, несмотря на облик, они мало чем отличались от других пони. Они любили, плакали, по праздникам напивались в гостях у тёщи...

Многие, впрочем, нашли себе место в рядах Королевской гвардии — точнее в Ночной роте, — и это открывало им такое, о чём обычные пони не смели грезить в худших кошмарах. Вот наглядная иллюстрация: молодой ноктюрн по имени Памперникель Рай, недавно женился и получил повышение. Сущий ужас для пони скромной породы вроде него. Но он ещё даже не начал постигать истинные, сводящие с ума пучины новой жизни.

Могильный страх — не совсем то, с чем обычно ассоциируются уроки в деликатном искусстве дипломатии.

С одной стороны, большинство изучающих сие искусство не ожидает, что на каждом занятии лично принцесса Луна будет их спрашивать о тонких различиях между крупами разных придворных, включая саму принцессу. А с другой стороны, от будущих дипломатов не ждут, что те станут отвечать на такие вопросы в компании собственной жены — жены, которая, по стечению обстоятельств, является служанкой принцессы, зорко следит за уроками и позже допрашивает беспомощного мужа, но уже не в присутствии августейших особ.

Это была одна из тех вещей, от которых в холодном поту и с дикими воплями просыпаешься посредь ночи.

И ничего удивительного, что Памперникель, ноктюрн из Ночной роты, был несказанно доволен своими обязанностями. Стой себе тихо на посту у покоев принцессы, жди смены. «Изображай статую», как сказали бы гражданские.

Гвардейцы гордились непоколебимостью, с которой исполняли свой долг. Относиться к ним как к живой мебели — значит серьёзно недооценивать их. Если охранник из гражданских, будучи пойман за сном на посту, ещё мог выйти сухим из воды, то любого гвардейца, которому хватило дурости выкинуть такой финт, очень скоро отучали от этого либо спроваживали за дверь. Из поколения в поколение заскорузлые офицеры ласково и ненавязчиво напоминали нежным кадетам, что их долг — стоять на страже, а не предаваться бесцельной дрёме. Обычно эти любезные нотации проходили на таких тонах, что отчитывать нерадивцев получалось только в местах без хрупкого стекла и несовершеннолетних кобылок, которые могли нахвататься ненужных слов.

А долг их, как в мельчайших подробностях разглагольствовал сержант, это постоянно находиться начеку и быть готовым действовать в любую минуту. Соответствовать этому на удивление трудно, когда буквально всё мотивирует тебя на обратное. Что же делать? Не давать мозгу расслабиться, находить что-то такое, на чём можно сосредоточиться, но в то же время пристально следить за обстановкой.

Но в список чего-то явно не входило «грезить о красавице-жене» — сегодняшней ночью Памперникелю это удавалось с особым трудом. Ламиния упорно не желала лезть из головы, но он-то был тёртым калачом. Было достаточно представить её реакцию на мужа, пускающего слюни, как жеребёнок на первую любовь — и вот его уже будто окатили ведром ледяной воды. Так как мысли о мягкой серой шёрстке, прекрасных жёлтых глазках и массирующем бёдра крыле скорее мешали, ему предстояло придумать иной способ.

Памперникель до сих пор помнил — вот будто сейчас, — как его, зелёного юнца, впервые поставили на пост. Издревле гвардейцы-кадеты сторожили особую галерею, посвящённую исключительно портретам принцессы Селестии; самые разные дворяне, охочие до внимания, веками жертвовали их короне. Несмотря на охрану из одних кадетов, отсюда не похитили ещё ни одного холста, что было для Королевской гвардии поводом большой гордости, а для принцессы — неиссякаемым источником отчаяния. Она без шуток подумывала вломиться сюда с факелом как-нибудь ночью, и останавливала её только вероятная потеря перспективных кадетов.

Раньше Памперникель непомерно гордился, что ему доверили такое дело. Он себя хорошо показал, думалось ему. Ни разу не уснул на посту! Гордость продлилась ровно до того мига, пока его не решил опросить сержант. Командир потребовал подробный рассказ о каждом полотне: размеры, содержание, дату написания, даже палитру.

Памперникель еле-еле вспомнил с полдюжины картин — и то лишь благодаря их жуткой отвратительности. Он даже испугался, что они отпечатались в его глазах до конца жизни.

Он истёр две зубные щётки, чистя нужник всю следующую неделю.

Спустя две недели очередь стоять в карауле снова дошла до Памперникеля. На сей раз он с особой внимательностью изучал галерею и запоминал буквально всё, о чём мог спросить сержант. Тот был впечатлён. Особенно его удивили знания гвардейца о полотне, висевшем в пятидесяти футах над постом.

Ещё неделя — ещё шесть щёток.

Постепенно вместе с теми, кто не отсеялся, Памперникель научился всем премудростям. Как стоять расслабленно, чтобы не затекали суставы. Как на подсознательном уровне наблюдать за окружением: слушать, видеть, чуять. Как после всего этого не довести себя до нервного срыва. Как замечать видимое, а самое важное — иногда замечать невидимое.

И вот он — тренированный, недавно повышенный гвардеец, приближённый к кругу самой принцессы Луны — смотрел на караульную службу как на способ расслабиться. Поразмышлять, дать развеяться напряжению от других занятий. И всё в полном сосредоточении, неважно, сколь безмолвна или недвижима ночь.

Сейчас ещё сносно — не то что было до возвращения принцессы, подумал Памперникель. Он содрогнулся, вообразив, как на протяжении тысячи лет ночные гвардейцы несли дозор в пустых залах лунного крыла. И только, может, случайный грабитель раз в десять лет разбавлял их бытие.

С тех пор, как вернулась Луна, жизнь здесь текла куда энергичнее и обещала поменяться ещё больше, если принцесса не остановится на достигнутом. И так будет, несмотря на всё противодействие со стороны бюрократов, стоявших во главе Королевской гвардии, как считал жеребец.

Как будто доказывая его правоту, по крайней мере частично, в соседних коридорах шумела одна из таких перемен. Памперникель вспомнил, что «последствия» великой Трагедии [1] заступили на работу как раз этой ночью.

Днём на протяжении тысячи лет ночное крыло убирали и меняли там цветы, сохраняя их свежими. А по ночам оно становилось пустым мавзолеем, где обитали лишь немногочисленные бело-серые фантомы стражников.

Обычай убираться днём сохранился даже после возвращения принцессы Луны. По большей части это ни на что не влияло. Однако жизнь в ранее пустовавшем крыле постепенно набирала обороты, и становилось всё очевиднее, что появилась нужда хотя бы в каком-то ночном персонале для поддержания порядка после захода солнца. Но бюрократическая инерция — сила непреодолимая, и только после Трагедии положение дел начало как-то меняться. В ночную смену открыли набор для новых горничных и прочего персонала.

Частично такое рвение объяснялось напрасной надеждой, что принцесса Луна позабудет или хотя бы смягчит решимость, с которой она вознамерилась допустить кобыл в крайне консервативную Королевскую гвардию, а особенно — в Ночную роту, скованную традициями. Пони наверху надеялись, что присутствие полового разнообразия в уборщиках заставит принцессу отказаться от странноватого, аморального каприза. В конце концов, кому надо, чтобы казарменные душевые были постоянно забиты кобылами? Памперникель бы им сказал, сколь тщетны их мечтания! Как он и ожидал, принцесса Луна ни на йоту не отступилась от своего намерения.

Это убило весь смысл в новых служанках, но самого процесса не остановило. Заставить вращаться колесо власти безумно трудно, но ещё труднее — обратить его вспять. А каков итог? В один день в одну и ту же приёмную подали заявки как те, кто желал служить в рядах Ночной гвардии, так и те, кто мечтал погрузиться в восхитительный и чарующий мир метёлок и тряпок. Заявки были приняты, все проверки пройдены, и нанятые заступили на службу. Вернее, заступила одна.

Из пятидесяти претенденток, в основном единорожек, нагрянувших тем днём, только одна пожелала заниматься хозяйством. Согласно молве, самый часто задаваемый вопрос у кандидаток в гвардейцы звучал как: «А мы правда будем заниматься вместе с вон теми красавчиками?» В Королевской гвардии единогласно сошлись на мнении, что ни одна из них не продержится до конца месяца. Сам Памперникель уже как четыре дня поддержал всеобщее пари.

На службу горничной подала одна Мурашка, приземистая кобылка-ноктюрн. По правде, она вообще была единственным ноктюрном среди всех претенденток, а что самое поразительное, родом из очень традиционной семьи. Диво, что её вообще выпустили за порог дома — не говоря уже про то, что позволили устроиться на работу. Самые закостенелые семьи имели привычку держать кобыл под замком, а если и выпускать в мир, то исключительно под присмотром жеребца. Напрашивалось единственное объяснение, почему её отпустили — слуги и гвардейцы приближены непосредственно к принцессе Луне, иначе же за кулисами точно шла какая-то игра.

У самого Памперникеля жена была прекрасным примером подобного. Как личная служанка принцессы она наслаждалась всеми прелестями [2] высокого положения в кантерлотском обществе и приковывала внимание, беспрецедентное для ноктюрна. Даром, что она не жеребец. Её родичи терялись: то ли им пыжиться от гордости, то ли с позором забиться в тень — как же, кобыла не в доме! Смысл жизни они видели в замкнутости и покое. Но далеко не все семьи тянули за собой такие устои. Может, родичи Мурашки считали, что если член семьи, пускай даже кобыла, встанет на службу Луне, то это даст право их старейшинам мнить себя дутыми фанфаронами?

Во дворце её приняли с распростёртыми объятиями. Вдобавок к тому обстоятельству, что Мурашка урождённый ноктюрн, было крайне маловероятно, что она окажется шпионкой какой-нибудь жёлтой газетёнки. Лично Памперникель считал, что любой журналист, попытайся он выторговать у Мурашки всё закулисье лунного двора, рисковал сохранностью шкуры. В лучшем случае.

Саму Мурашку он, конечно же, не знал. Ещё даже в глаза не видывал. Но типаж ему был известен: пегаски ноктюрнов кажутся на первый взгляд кроткими и добросердечными, но лучше их не гневить. В этом он лично убедился на примере сестёр. Никому лучше их не гневить.

Он поёжился: детская травма давала о себе знать.

Само собой, Мурашка не годилась работать в настоящих покоях высшего света — годилась она в обыкновенные дворцовые поломойки, что само по себе достижение, но уже вознамерилась войти в круг личной прислуги принцессы. Никто не знает тебя лучше, никто не имеет к тебе большего доступа, чем тот, кто заправляет постель или скребёт унитаз. Вот так Луна нуждалась в высокопрофессиональных горничных с навыками телохранительниц даже больше, чем в компетентных гвардейцах. Пока что Мурашка соответствовала стандартной квалификации. Требовалось же гораздо, гораздо больше. Для начала — её должен оценить настоящий эксперт.

По этой причине напарницей, которую ей назначили сегодня ночью, была госпожа Грейс — кобыла, по легенде, с многолетним опытом в ведении домашнего хозяйства. На самом же деле Грейс недавно перевели в Ночную роту с должности капитан-лейтенанта, ответственного в полиции за отдел особых расследований.

Впервые с этой дамой Памперникель встретился, когда её вместе с тремя товарками-полицейскими представили его взводу. Её взгляд точно проникал под кожу, когда на краткий миг их глаза встретились; она мило улыбнулась и пожала его копыто.

Памперникель всё гадал, хорошая ли это была идея — допустить в гвардию кобыл. Первое знакомство с новенькими, которых перевели из полиции, прошло приятно и даже познавательно. Другие пускай себе сомневаются, но по крайней мере за эту четвёрку он бы поручился. Он и не сомневался, что ещё до восхода солнца Грейс вытянет из Мурашки всё её прошлое до последней крупицы. А за неделю будет знать её лучше матери. Если Мурашка пройдёт испытательный срок, её допустят к следующему шагу, а то есть надлежаще обучат не самым очевидным обязанностям служанки.

Памперникель нахмурился. Сильные мира сего из шкуры вон лезли, только бы не допустить новой Трагедии. В конце концов, именно поэтому они всем и заправляли.

По всей справедливости, Мурашка должна была два месяца проходить усиленную воинскую подготовку, прежде чем казать нос во дворце. Ратное дело — не уборка. В протирании пыли смыслят все кобылы её лет, тем более из семьи консерваторов.

Проблема крылась в другом — легко может выйти так, что Мурашка останется последней линией защиты между принцессой и нападающим. Ей не требуется полная программа подготовки, какой подвергают кандидатов в стражу, но она должна суметь дать отпор или хотя бы отвлечь агрессора на какое-то время. Чтобы такая безобидная кроха, как Мурашка — и выдержала тренировку или, если на то пошло, причинила серьёзный вред другому пони... Сомнительно.

Но с другой стороны, она ноктюрн. А значит, даже без тренировок способна броситься навстречу опасности. Такому не так-то просто научиться: либо умеешь, либо нет. Памперникель с интересом бы понаблюдал, как она овладевает приёмами грамотного мордобития.

По галереям эхом разнеслась чьи-то голоса, и он, не оставляя мыслей, пытливо навострил ухо в сторону беседы. Голос Грейс он узнал сразу; а та, верно, кто ей отвечала — Мурашка. Слов было не разобрать, но кобылы неторопливо подбирались ближе. Их задача заключалась в уборке микроскопических намёков на пыль, образовавшихся за те десять часов, с тех пор как тут всё подмела, вымыла и оттерла дневная смена.

Горничным из дневной явно не хотелось, чтобы новенькая считала, будто они не могут вылизать какой-то там дворец до зеркального блеска.

Две кобылы не сразу добрались до поста Памперникеля. В итоге, впрочем, они подошли достаточно близко, чтобы можно было различить слова. И похоже, Грейс успешно завоевала доверие Мурашки: болтала та без умолку.

Голос её звучал приятно и женственно, но иной раз надрывался от досады:

— Я говорила им, говорила, но ведь не слушают. И всякий раз, стоило мне подкараулить стражника, налетала какая-нибудь коза с идиотскими вопросами, — Мурашка изобразила фальшивый, писклявый голосок: — Ой, а мне надо будет стричь гриву, как у остальных? Ой, а спать мы будем в одной казарме с жеребцами? Ой, а можно будет украсить форму? Такая безвкусица.

— Дорогуша, зачем же ты пошла к нам, если на самом деле хочешь быть стражницей? Думаю, у тебя ещё будет шанс, — поинтересовалась Грейс с подлинным любопытством.

Памперникель неловко прижал уши к голове.

— Потому что после этих дурочек в гвардии точно больше не откроют набор для кобыл, — в голосе молодой кобылы всё отчётливей сквозили обида и огорчение. — Если открывали его специально, чтоб доказать, будто кобылам в войсках не место, то попали в яблочко. Идеальных кандидаток получили. А у меня остался последний шанс попасть на службу к принцессе. Деваться было некуда.

Памперникель вскинул бровь. Он уже слышал россказни о том, что указ принцессы Луны не нашёл отклика в офицерской среде. Неужели они подтасовали карты? И если да, то как это повлияет на ставки тех или иных сил? Но что самое главное, как же ему поиметь выгоду из таких сведений?

Пока он ломал голову над вопросами, двое горничных выплыли из-за угла и двинулись по коридору. Грейс, очевидно, сразу заметила ноктюрна, но Мурашка по-прежнему трещала, не сводя глаз со стен и пола, которые она с тщанием натирала тряпкой.

— Доброй ночи, гвардеец, — отчётливо произнесла Грейс, резко оборвав Мурашку.

Та устремила взгляд в его сторону. C такого расстояния трудно судить, покраснела ли она, но если да — Памперникелю сейчас пришлось не лучше.

Всё его первое впечатление о кобыле укладывалось в единственное слово: «короткая». Короткая в холке, короткая в длину, с коротко стриженой гривой и хвостом. Грудка у неё была широкой и объёмной, однако это только подчёркивало миниатюрность форм. Но уж что-что, а крылья у неё были не короткие. О звёзды, ну и крылья! Перепончатые крылья ноктюрнов обычно доставали от плеча до бедра, едва-едва прикрывая метку, но у этой кобылы они одновременно тёрлись об шёрстку на шее и выпирали далеко за круп. И кьютимарки не разглядишь, пока её обладательница не решит взлететь. Правда, любому теплокровному жеребцу в таком случае будет уже не до разглядывания кьютимарки. На тренировочное поле её точно лучше не выпускать, иначе все кадеты-пегасы поголовно слягут с переломами — отвлекающие факторы в полёте вам не шутки.

Памперникель оторвался от созерцания громадных крыльев, мысленно напомнив себе, что он уже вообще-то женат. Головная боль и блуждающий взгляд в присутствии Ламинии обеспечены, когда она об этом услышит. А уж она-то, будь уверен, услышит.

Гвардеец преисполнился уверенностью, что неудача Мурашки, в которой она всех так старается убедить, связана совсем не с кобылами и последовавшей сумятицей.

Он представил ответственного за набор сержанта, представил, как тот окидывает её взглядом и думает про себя: «О, не-не-не, я в такие яблоки конские ввязываться не собираюсь».

Памперникель — а он всё-таки был перепончатокрылым ноктюрном — не имел обширной практики в охране высшего общества, разве что из теней или с воздуха. Но слухи до него доходили. Бичом всех гвардейцев были простые единороги голубых кровей. Те, кто держал молчаливых стражей за потешных чурбанов, но в особенности — самые обычные кокетливые обольстительницы, которые забавы ради пускали в ход свои кобыльи ловкости и ухищрения, чтобы пробудить стойких солдатиков ото сна. Во всех смыслах.

По этой причине гвардейские начальники почти всегда ставили на подобные мероприятия исключительно пегасов. Проблемные кобылы были в основном единорожками и иногда земными пони. И хотя пегас, как всякий нормальный жеребец, ценил аппетитный задок, рога его совершенно не заводили. А что точно приковывало его взгляд и внимание, так это пара поджарых крыльев в придачу к поджарой пегаске.

Новые рекруты-кобылы, возможно, и не стали бы делить казармы с жеребцами, однако с тренировочным полем тот же номер не пройдёт.

Памперникель содрогнулся при мысли, какой погром могла учинить Мурашка, если бы занялась обычной гимнастикой перед толпой юнцов. Такие порвали бы друг друга на части, лишь бы доказать, что достойны Селестии — такие они горячие, что жарче солнца.

Напоминая себе о не менее миловидной жене с... неоднозначным нравом, он перевёл взгляд с Мурашки на Грейс. Та едва заметно улыбнулась и подмигнула ему, отчего он только заметнее покраснел.

Прежде чем ситуация скатилась бы ещё глубже, дверь за Памперникелем распахнулась и с грохотом ударилась об стену, едва его не припечатав. В коридор вылетела принцесса Луна и, не удостоив троицу даже взглядом, стрелой промчалась мимо служанок. Грейс отвесила изящный поклон; Мурашка распласталась на полу и спрятала голову в крылья, отгородившись от мира.

Даже когда Луна скрылась из виду, она не сдвинулась с места — только шептала тихо под нос:

— Это принцесса. Моя принцесса. Наша принцесса. Ой, ой, ой. Тут была принцесса, чуть не наступила на меня. Ой-ей. А если бы наступила? А если бы подвернула колено? Мама убьёт. Уволят. Никогда не выйду на улицу.

— Боюсь, принцесса её cломала, — прокомментировала Грейс.

Средь Королевской гвардии ходила давняя шутка, в которой внезапно оказалось чуть больше правды, чем хотелось бы. Синдром Внезапной Принцессы (СВП) заставлял обычных пони застывать в ступоре, и от этого, по слухам, существовало лишь одно действенное лекарство — быстро лизнуть ушко. Лучше, если это будет делать юная неженатая кобылка неземной красоты, хотя в крайнем случае сгодится и брутальный стражник.

Памперникель поймал себя на том, что уже готов добровольно помочь пострадавшей, но косой взгляд старшей кобылы убедил его, что о тайнах гвардии ей известно куда больше положенного. От этого и от образа Ламинии, выскакивающей из палат принцессы в самый неловкий момент, на лбу проступила холодная испарина.

---

Внимание Селестии было всецело поглощено парившей перед ней книгой.

Писистрат, полуночно-чёрный ноктюрн, схватил беззащитную единорожку по имени Клитемнестра и теперь мчался с нею на спине в свой полуночно-чёрный дворец в дебрях Вечнодикого леса. Застёжки на её одеяниях — единственный щит против низменного вожделения — опадали одна за другой; колдовство Писистрата лишило Клитемнестру последней воли к сопротивлению...

Ложка подтаявшего мороженого подлетела к пунцовому лицу Селестии. Принцесса солнца приоткрыла рот, не отрываясь от жаркой сцены, что развернулась перед ней. Ложка, чуть дрогнув, всё же взяла курс на нужную цель.

— Сестра! — проорала Луна, ворвавшись в личные покои Селестии. От Королевского Кантерлотского голоса разные вазы и безделицы на пьедесталах заколебались, а в рамах задребезжали окна.

Селестия подпрыгнула от неожиданности. Книга её улетела куда-то в сторону, а ложка, вместо рта, вмазала мороженым в ноздри. В носу засвербило — кобыла то ли чихнула, то ли кашлянула, и из гривы выпало несколько бигудей. Селестия попыталась подняться, но запуталась в халате и, рухнув на свой королевский круп, распростёрла ноги в весьма недвусмысленной манере.

Вслед за Луной вбежали двое гвардейцев. Оглядели лохматое чудо, кое звалось их суверенной владычицей, покраснели, приняли мудрое решение не лезть на рожон и спешно убрались из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.

Луна, не обращая внимания на ошеломлённую сестру и ретировавшихся стражей, взволнованно выдала:

— Сестра! Разве не чуешь ты?

Селестия поднесла к морде носовой платок и, хорошенько высморкавшись, телекинезом притянула с одного из постаментов тряпку столетней давности, чтобы оттереться.

— А это, дорогая моя сестра, сильно зависит от того, что ты имеешь в виду, — сухо отозвалась она, утвердилась на ногах и помассировала круп. — Я сейчас ощутила много всякого.

— Магия аликорна! — нетерпеливо воскликнула Луна, чем сразу приковала к себе внимание сестры.

— Новая кобылка? — сразу спросила та настороженно и даже как-то взволнованно.

Мысленно она твердила себе: слишком рано. Если её вычисления верны, Твайлайт оставалось ещё несколько месяцев. Селестия поежилась, представив, что та в ужасе может учинить, если вознесётся без подготовки. И ведь не предупредишь загодя — это расстраивало больше всего. Даже крупица знания о грядущем вознесении может резко подпортить её потенциал.

Душевных метаний сестры Луна не заметила, но уж на вопрос ответила будь здоров:

— Да... нет! Неведомо мне. Отпечаток не тот, что указал бы на сполох рождения. Но не колеблясь молвлю: в мир явился аликорн, — она досадливо притопнула копытом. — Слишком он слаб был, да минул скоро. Я не успела переместиться туда и вычислить место. В силах моих было только определить сторону. И я питала надежду, что сие учуяла ты, ведь меня не было, когда на свет явилась Каденс иль когда проявились её чары. Сложно мне судить, каково это — рождение аликорна. Но клянусь, то был аликорн. Здесь у меня нет сомнений.

— В которой стороне? Какого пола?

Луна призадумалась и начала неторопливо, как будто вспоминая всё до мельчайшей детальки:

— Где-то окрест Понивилля. Но сие, боюсь, неточно. Я едва ощутила его.

Селестия сдавленно ахнула.

Луна, с растрёпанной гривой, расхаживала перед сестрой и возбуждённо, без умолку трещала — совсем как Твайлайт, которая, открыв нечто совершенно новое, пыталась уложить всё в голове и попутно разъясняла суть вслух:

— Токмо если сие не утечка магии, в таком случае она ещё ближе. Но коли было применено заклинание — значит аликорн взрослый. Сие мне не представляется возможным. Ты, сестра, поведала мне довольно, как у меня случалась иногда маготечка в детстве. Не думаю, чтоб аликорн ускользал от нашего взора столь долгий срок, что выучился скрывать своё присутствие. Я не определила пола, но ощущался он иначе, нежели ты и Каденс. Столь я привыкла к вашим чарам, и потому сомневаюсь, что распознала бы жеребца. Но это пояснило бы разницу!

Селестия потихоньку приходила в себя, вспоминая простые факты. Вознесение — это не праздничная хлопушка бахнула. Если бы силы Твайлайт проявились раньше срока, то она — да что там, каждый единорог в Эквестрии — почувствовали бы это.[3] Отбросив пустые тревоги, она переключилась на другие варианты.

— Странно, — она озадаченно покачала головой. — Не представляю, как мы могли упустить кобылу, вынашивающую аликорна. Следы беременности отчётливо находятся.

— И крайне редко случаются. Ничего удивительного, что они были столь незаметны.

— Да, это бы всё объяснило, — Селестия крепко призадумалась. Предупреждающие знаки, если ей не изменяла память, описывались в одной из глав жития их повитухи. Вполне возможно, Селестия просто проглядела их или забыла.

— Конечно. И здесь, быть может, я ошиблась, — подытожила Луна, в её голос закрались нотки сомнения.

— Мы все ошибаемся, сестра моя. Но и ты не из тех, кто робеет перед опавшим листиком или разбитой чашкой. Нам нужно расследование.

— Да! Я соберу гвардейцев, и мы обыщем дом за домом, проверим все лечебницы, нападём на след. Найдём виновных.

— Или, — перебила Селестия, одарив сестру серьёзным взглядом, — тихо попросим Твайлайт и её подруг. Для нас с тобой и Каденс это личное. Для других — ключ к большому влиянию. Мне бы не хотелось делать из аликорнов яблоко раздора. Хотя бы до тех пор, пока она... или он не отрастит рог поострее.

Внезапная вспышка зелёного пламени озарила комнату, оставив в воздухе свиток. Селестия мигом подхватила его магией, едва тот начал падать.

— Не столь быстро, сестра, — упрекнула старшую сестру Луна и, не успела та остолбенеть от её наглости, выхватила свиток. — Вспомни-ка, будь добра, кто ночью у дел.

Дразнящий голос и озорной блеск в её глазах как бы говорили: а вот нечего было спихивать на меня своих чинуш!

Луна бы и не подумала, что станет скучать по уединению ночи. Но Кантерлот был не селом пахарей — здесь пони не особо обращали внимание на смену дня и ночи. Это были самые раздражающие из всех, кто бодрствовал и трудился в её бдение.

Она полностью развернула свиток и принялась читать. И чем дальше, тем круглее делались её глаза:

— Видится, не одна я бодрствовала ныне в полночь. Твоя ученица, Твайлайт Спаркл, тоже заприметила волшебную вспышку, хоть и не имеет представленья, что сие было. Она боится, что со мной приключилось нечто ужасное — она созерцала мою магию, когда оно случилось, — на последних словах голос принцессы едва заметно потеплел, но тут же в него вернулся задор, стоило ей продолжить читать. — О, просто чудесно. Она пишет про направление. Карту, живей!

У Селестии будто камень с души свалился. Сколько бы она себя ни утешала, беспокойство не оставляло её.

Она потянулась к книжной полке и, вытащив большущий альманах, открыла разворот с подробной картой Эквестрии.

— Так-так, — Луна левитировала с письменного стола сестры чернильницу и перо.

— Если позволишь, сестра, — Селестия слегка опешила, но вовремя выдернула письменные принадлежности из ретивой сестрицыной хватки. — Я не горю желанием объясняться перед секретаршей и библиотекарем, откуда в бесценном пятисотлетнем фолианте каракули. И замечать косые взгляды Твайлайт тоже.

Чуть вздрогнув, она трепетно сорвала два стебелька из ближайшего цветочного горшка.

Луна ухом не повела на шутливый укор Селестии — молча принялась вертеть стеблями, чтобы определить точку и направление. Обе сестры склонились над картой и вгляделись в то место, где те пересеклись.

— Складывается определённая симметрия, — объявила наконец Селестия.

— Воистину. Разве есть место более достойное для новоявленного аликорна? Вылетаю сей же миг.

— Прошу не торопись, сестра, — резко осадила её Селестия. — Мы уже обсуждали. Если наши маленькие пони на пороге вознесения, то мы должны дать им возможность преуспеть — или потерпеть поражение — самим. Нам, всесильным, легко про них забыть. Дать им возможность стать чем-то, большим или меньшим — неважно.

— Но сестра... — возразила было Луна.

— Я поверила в Твайлайт, и она спасла тебя. Может, я подталкивала её из тени, да, но в итоге благодаря сердцам и воле простых шестерых пони мы с тобой воссоединились. А будь я на их месте и сразись мы, что стало бы? Прошу, поверь в неё и теперь. Наблюдай, но издалека. Пусть они приведут нам нашу новую сестру... или брата.

Луна колебалась. Однако она поставила себя вровень с сестрой, а потому готова была отречься от любых желаний — только бы доказать, что достойна стоять рядом с Селестией как равная.

— Как пожелаешь, сестра. Я попробую. Боюсь, однако, сие будет непросто. Что же нам молвить твоей ученице?

— Я обычно не делюсь с ученицей своими предвзятыми советами. Но в нашем случае важно хотя бы подготовить её к тому, что она найдёт. Жеребёнок — не кучка булыжников и не кристальная побрякушка. И ему, и матери нужны вполне конкретные вещи. Давай подумаем...

Левитировав чистый свиток с чернильницей, Селестия принялась писать. На первой строчке она тихо хихикнула про себя, но вернула себе серьёзный вид и продолжила.
___________________________________

[1] громкий газетный скандал разразился вокруг того, что принцесса Луна угодила в безвыходную ловушку в туалете, где кончилась бумага, а её единственный стражник-жеребец не решился войти к Её Величеству с новым рулоном. Отголоски Трагедии сильно повлияли на нынешнюю комплектацию гвардии. В частности, вдруг обнаружилось, что научная команда по подсчёту пингвинов в арктических регионах — это пропавший отряд Королевской гвардии. Выяснилось и то, что личным телохранителям принцессы Луны внезапно не хватает кобыл. Оба недостатка быстро устранили: первый — прямым приказом и билетами на места первого класса в поезде; а второй — «заимствованием» у полиции нескольких опытных офицеров.

[2] читай, с великой неохотой таскалась по всем светским раутам в сопровождении Луны.

[3] вероятно, из-за громогласного вопля «О Селестия!»

Глава 3: Во снах твоих

— О, вот и ответ, — встрепенулась Твайлайт Спаркл, когда Спайк изрыгнул шар зелёного пламени; из огня материализовался перевязанный лентой свиток. — Уж она-то наверняка знает, что это была за вспышка. Если не она, то кто?

Спайк кашлянул пару раз и принялся читать торжественным голосом [1]:

— «Глубочайше сожалею, моя дорогая ученица. Боюсь, я была занята иными неотложными делами и не почувствовала того выброса, что ощутила ты...»

— Н-но как? Мне померещилось? Или я что-то подхватила, и теперь у меня чувство магии сбоит?

— «...Однако его почувствовала принцесса Луна, бдящая ночью, как велит ей долг», — прыснув со смеху, продолжил Спайк. Он-то видел, что там было написано, но намеренно выдержал незаметную паузу ради забавы.

— Ну-ка дай сюда, — рявкнула Твайлайт и вырвала свиток из лап покатывающегося со смеху дракончика.

Она бегло просмотрела уже зачитанные строчки и продолжила с места, где он остановился.

— «Что важнее, Луна полагает, будто выброс сходен со вспышкой, сопровождающей явление на свет аликорна. Я бы хотела, чтобы ты со своими друзьями посетила новорожденного и представила Эквестрию от имени меня и Луны. Если родители не возражают, доставь его в Кантерлот без лишнего шума. В противном случае окажи им посильную помощь и сразу же уведоми нас. С большой любовью и верой, принцесса Селестия и принцесса Луна...»

— У-у, дело серьёзно, — взорвался Спайк. — Это же обалдеть просто! В смысле, тысячу лет была принцесса Селестия. Потом отыскалась Каденс — стало две. А сейчас возвращается Луна и рождается целый жеребёнок. Столько живых аликорнов за раз, по-моему, ещё не бывало. Ну не обалдеть ли, а, Твайлайт?

Ответа на вопрос не последовало. Спайк обернулся: Твайлайт застыла как вкопанная и таращилась на свиток выпученными глазами.

— Твайлайт? Ау-у, Твайлайт. ТВАЙЛАЙТ!

— А-а! Что? Где? Ох, прости, Спайк. Я просто в недоумении.

— Ага. Аж крышу сносит.

— Ты и половины себе не представляешь. Принцессы доверились мне. Мне! Это как бы огромная честь, да, но и ещё большая ответственность! Надо официально поздравить родителей от имени принцесс. Они едва ли понимают, что значит рождение аликорна, и мне придётся им всё объяснять. Наверное, есть какая-то церемония. Жеребята-аликорны — редкость, наверняка там всё не просто так. А я не читала! Принцессы ведь упомянули бы что-нибудь про церемонию, если бы она была, да, Спайк? Ладно, не время думать, сочиним на ходу! Нам столько предстоит!

Спайк подошёл к столу.

— Три, два, один...

— Нам нужен список!

— Угу. Диктуй, Твайлайт, — он, забравшись на стул, изготовился с недавно заточенным пером.

— Не глупи, Спайк, — единорожка левитировала себе на спину перемётные сумки из рундука. — Составим на ходу.

Заученным движением она выхватила с полки две книги, прекрасно помня, где те стоят — спасибо близняшкам Кейков. Пинки с недавних пор туда постоянно заглядывала. Хотя книги были далеко не про аликорнов, а про пегасов и единорогов соответственно, какие-то общие советы там можно было почерпнуть. Чтобы совсем ничего не упустить, Твайлайт пихнула в сумку ещё и альманах про земных пони.

— Пошли, Спайк. Найдём для начала Рейнбоу Дэш, — бросила она на ходу и распахнула входную дверь.

Спайк потрусил вслед за ней, прикусив язык и аккуратно выводя на свитке:

— Книги про детей — есть. Отправиться за Рейнбоу Дэш — есть.

Чуть позже.

— ...Найти Рейнбоу Дэш — есть. Разбудить Рейнбоу Дэш — есть. Убежать от возмездного ливня — есть. Отправить Рейнбоу за Эпплджек, чтобы ждали нас у Флаттершай — есть. Вычесать из гривы Твайлайт веточки, занесённые порывом ветра — есть...

Ещё позже.

— Вот ты где, Твайлайт! — возбуждённо тараторила Пинки. — Детские бутылочки. Детские салфетки. Детские подгузники. Ты вот знала, что подгузники бывают разные? Я — нет. Сущая путаница. Детское седло. Детская соска. Детская присыпка. Детский крем. Детские морковки. Детское масло — не из настоящих детей, конечно.

— Есть, есть, есть... Что, правда?.. Есть, есть, есть-есть-есть, — вторил Спайк, вычёркивая последние пункты в списке.

Не успел он договорить, как на них налетела Рейнбоу Дэш и резко затормозила перед носом у Твайлайт, зажмурившейся от внезапного облака пыли.

— Ну всё, Эпплджек топает к Флаттершай. А теперь давай-ка объясняй, какого сена вообще творится. Не фигня очередная? Ты меня разбудила на самом интересном месте!

— Расскажу, как придём. И если затолкаю всё это в сумку! — прокашляла Твайлайт, телом закрывая огромную коллекцию пинкиных жеребячьих примочек от пыльной ауры Рейнбоу.

— Я, я, давай я! Мне эти штуки за последний месяц как родные стали, — защебетала Пинки, выгребла предметы из-под подруги и, ещё не успев договорить, рассовала по собственным сумкам, свисавшим с боков.

— А, да-да, спасибо, Пинки. Но правда, тебе необязательно. Можешь возвращаться в постель, — Твайлайт сразу представила, как её подружка-попрыгушка глухой ночью закатывает «привет-пузожитель-вечеринку» в гуще Вечнодикого, призывно завлекая на огонёк древесных волков, гидр, куролисков и Селестия знает какую нечисть.[2]

— Ну что ты прям как головотяпка, Твайлайт. Говорю же: я учёная и опытная, тебе пригожусь. Не стану же я закатывать громкую вечеринку-вечеринищу и привлекать всяких страшилок, которых хлебом не корми — дай проглотить беззащитную кроху.

— Конечно, не станешь, — Твайлайт, с испариной на лбу, смиренно потрусила вслед за подругой и тихо пробормотала: — Никто не станет.

Рейнбоу Дэш, поравнявшись с Твайлайт, зашептала краем рта:

— Ты не волнуйся. Я о том же думала.

— А я всё слышу-у-у-у, — задорно пропела Пинки с дюжины ярдов впереди.

---

Первый бурный восторг от настоящих развалин замка, скрывавшихся буквально под боком, стремительно таял, пока Карри с Джейком пробиралась по галереям. И хотя, чего сомневаться, для любителей пустых пыльных комнат добра тут было навалом, лично девочка ничего важного не находила.

Где старинные латы? Ржавые клинки? Скелеты? Ржавые клинки в костлявых руках скелетов, облачённых в старинные латы? А что самое главное, почему нет тайных комнат и сокровищ?

Сколько бы Карри ни тыкала плитки над каминами в поисках скрытых кнопок и ни повисала на держателях факелов, потайные двери решительно отказывались открываться. Полное надувательство! Единственное, что было хорошего — бесчисленные барельефы и статуи лошадей, единорогов, пегасов. Особенно выделялись фигуры, посвящённые двум кобылам с рогом и крыльями. Карри ещё не слыхивала о крылатых единорогах. Потрясно же! Но всё равно не так потрясно, как ломящиеся от богатств сундуки.

Джейка не интересовало ни то, ни другое; он устал. От каменного пола болели ноги, а лестницам не сказать, что хватало порядочных высоких перил. Один раз он глянул вниз, но увидал только черноту — так было далеко до пола — и разумно решил прижаться к стене. Жалобы лились из него чуть ли не через шаг.

Карри же в восхищении пропускала несмолкающее нытьё мимо ушей. Она бы никогда себя так не повела, только вот конь внезапно обрёл дар голоса. Как будто если ты можешь ныть, то будешь ныть всегда по пустякам.

Ни Джейк, ни Карри почти не обращали внимания на мягкий приглушённый свет, разлитый по всему замку даже в залах без окон. Девочка просто принимала это за должное, а коню и вовсе в голову не приходило таким заморачиваться.

Постепенно, однако, дневное напряжение и нервотрёпка последней недели брали своё. Девочка начала зевать. Ни капельки не помогало и то, что плетущийся сзади Джейк сам заразительно громко зевал. Поэтому когда они вышли в комнату, в которую сквозь огромную дыру в стене занесло опавшую листву и бурелом, она наконец вспомнила про ночь.

Она нагребла сухих листьев и веточек и водрузила маленькую охапку в большой каменный очаг, занимавший почти всю стену. Над камином был высечен барельеф гарцующей единорожицы с распростёртыми крыльями, а напротив неё — полная луна. На бедре кобылы поблёскивало серебро рогатого месяца и несколько звёзд. Грива её развевалась за спиной, вырезанная столь искусно, что казалось, будто она движется сама по себе.

Уже с трудом разлепляя веки, Карри вытащила из тревожного чемоданчика пару восковых спичек и подпалила хворост. Под её чутким руководством Джейк зубами сволок в кучу сломанную мебель и копытом наломал кусков поменьше. Вскоре в очаге ревел огонь, а рядом лежала солидная груда добротных поленьев на растопку. Ночная прохлада почти не чувствовалась, но трещащее пламя прогнало и её. Сидя перед камином, Карри наконец задумалась о другом. Например, как давно в последний раз ела.

Джейк-то перекусил листьями с ветки, торчащей из пролома, а вот её живот начинал возмущаться. Искать съедобные растения или ставить силок на зайца — темно. Это дело потерпит до рассвета. На миг она вспомнила про пальто, оставленное в санях: в карманах ещё была пара яблок, — но нахмурилась и отбросила мысль. Как впотьмах возвращаться назад к своему скарбу, она не представляла. Ну ничего, перебьётся.

Карри с помощью Джейка (тот подглядел за ней и тоже схватил ветку, чтобы мести, как метлой) обустроила в углу комнаты большую лежанку из листвы и веток поменьше. Само собой, убедившись, что от огня её отделяет кусок каменного пола. Не успела она оторопеть, как на её лежанку взгромоздился конь; без труда развалился, как пёс на подстилке, что для такого великана было невозможно. Карри усилием воли поборола невольное возмущение. Всё равно она одна бы не уснула, как не могла уснуть прошлую неделю. Джейку что, кровать не положена? И вообще, она всю неделю мечтала поспать с ним в обнимку.

Скинув туфли и повесив колготки сушиться на каминную полку, она прошлёпала мозолистыми ступнями по ледяному полу и взобралась на сонного першерона. Девочка свернулась клубком между ногами и брюхом. Тепло его тела помогало справиться с отсутствием одеяла, но всё равно было чуть-чуть холодновато. И в который раз она сокрушилась, что бросила пальто Старого Бена в санях.

Джейк не заворочался, наверное, даже не заметил её веса. Хотя чего удивляться, это всё равно что кошка свернётся калачиком на волкодаве. Тело у него такое горячее и удобное — Карри, прислушиваясь к глубокому мерному дыханию, глядела на барельеф над камином. Крылатая единорожица купалась в лучах лунного света, что струились из окна высоко под потолком.

В голову, слабо соображающую от усталости, лезли разные мысли. Это замок заколдованный, как у Чудовища? А где статуи древних сеньоров и дам, ждущих того, кто снимет проклятие? Быть может, барельефом над камином была принцесса, хозяйка замка. Заточённая в орнаменте, пока кто-то не вызволит её из плена камня. Когда она сойдёт со стены, то останется единорогом? А покатает Карри среди звёзд?

Глаза налились тяжестью, дыхание выровнялось, напряжение на лице исчезло, и уголки рта приподнялись в лёгкой улыбке — она погружалась в безмятежный сон.

Пока девочка и конь мирно дремали, прижавшись друг к другу, в месте соприкосновения их тел появилось тусклое мерцание. Оно росло и росло, пока не поглотило обоих в тлеющем коконе света.

---

Немного поразмыслив, Луна решила посетить предполагаемое место рождения через план снов. У этого способа были серьёзные недостатки. Для начала — во снах невозможно разглядеть что-то, не привязанное к одной точке хотя бы пару недель. А следовательно, она не увидит физических тел тех, кого ищет.

Час стоял поздний. Мать только что перенесла тяжёлые роды, да и отец, если таковой имеется рядом, тоже должен быть вусмерть вымотан. Если повезёт, вся троица спит. Значит, видит сновидения. Нет, не жеребёнок — он ещё слишком мал, чтобы связно грезить. Хотя можно будет заметить бесформенные пузыри цветов и звуков, из каких обычно состоят сны младенцев.

При должной удаче Луна заведёт разговор с родителями, получит все самые важные сведения, а под утро пони как ни в чём не бывало проснутся, туманно помня о прошедшей ночи. Визит принцессы почудится им сном, правда, если только кто-то из них не окажется опытным волшебником-единорогом. И у её старшей сестрицы даже язык не повернётся назвать сие вмешательством! Ответственность за первый контакт по-прежнему на плечах Твайлайт и её подруг. Луна ведь просто удостоверится, чтобы не возникло неожиданных трудностей.

Но первым делом, решила она, надо проверить замок и убедиться, что в окрестностях безопасно как для новорожденного с родителями, так и для протеже Селестии. Древние обереги, наложенные на дворец, всё ещё работали. Защитные чары держатся, покуда цел камень, так что внутри нет и намёка на что-то опасное.

Паря высоко в небе, в темноте, Луна закладывала виражи над развалинами былого дома, зорко осматривая округу. По большей части она держалась как-то отчуждённо, но, стоило ей пролететь над взорванной стеной опочивальни, в памяти открылись старые раны. Она отвела глаза и сосредоточилась на земле.

Единственной опасностью, которую засекла принцесса, был мокрый и помятый куролиск. Он громко закудахтал, когда в считанных дюймах от его клюва с громом приземлился грозный силуэт пони, и стрелой бросился наутёк.

Она ещё долго гнала чудище, чтобы отвадить подальше от замка. И только затем скользнула в царство грёз.

Отыскать сновидца — не то чтобы дело трудное. Всего-то и надо найти, где изменчивое пространство подстраивается под сны конкретных пони.

Немалый кусок замка, что медленно растворяется в воздухе. Залитый солнцем луг. Она свернула в его сторону и воспарила повыше; перед её сновидческим взором оживала целая картина.

По полю носился крупный чёрный земной пони, брыкался и со ржанием вскидывал голову в чистом незамутнённом ликовании. Луна улыбнулась: вот и гордый папочка. Тут её взгляд приковала чалая кобылка, стоявшая у плетня и наблюдавшая за жеребцом. Луна пригляделась: на лбу проступил рог, из-за плечей вытянулись крылья. Соломенно-жёлтые грива и хвост развевались на эфирном ветру — будто сквозь вуаль глядишь на летние нивы. В них трепетали колосья и полевые цветы.

На мгновение Луну охватило предвосхищение. Аликорн урожая! Такой принесёт империи и земным пони много блага. Однако она быстро отмела восторг холодным росчерком логики. Жеребёнок слишком мал, чтобы представлять во сне такой образ. А то, что она видит — это игра отцовского воображения, его же дочурка, но постарше. И естественно, земной пони видит в ней связь с урожаем.

Луна напомнила себе, что кобылка существует только в голове отца, галопом носившегося в траве.

Она грациозно спланировала на поле, преградив счастливому жеребцу дорогу, и уставилась на него круглыми глазами. Ну и громадина же! Никого крупнее она ещё не видала. Это он такой от гордости, что стал отцом аликорна? Любопытный вопрос, надо бы его изучить. Как-нибудь в другой раз.

— Прими наши поздравленья, добрый господин, — изрекла она. — Мог бы ты остановиться и поведать о своём дитяти?

Хитрая уловка. Новоиспечённые родители, расточая похвалы своим чадам, полезут хоть в лаву.

К её неудовольствию, однако, он не повёл и ухом. Как носился по лугу, будто большой жеребёнок, так и продолжал. Она втянула носом воздух, готовясь перейти на Королевский Кантерлотский голос.

— Ты — заколдованная принцесса? — спросил сзади чей-то дерзкий голосок, отчего Луна аж поперхнулась словами.

Она крутанулась на месте и уставилась на чалую кобылку-аликорна, которую видела у изгороди. Та удивлённо разглядывала её — и даже без намёка на страх. Первое случалось постоянно, а вот второе, увы, крайне редко.

Луна растерялась. Как это понимать? Кобылке на вид было не меньше десяти. А даже если она младше и во сне прибавила себе возраста, она никак не новорожденная. Как же её прятали столь долго?

— Ты, наверное, не разговариваешь, — вздохнула кобылка и, отвернувшись, продолжила наблюдать за резвящимся земным пони.

— Мы глаголем, — тихо отозвалась Луна. Чалая кобылка обернулась с чуть округлившимися глазами.

— Мы? — она повертела головой, будто ища спутника прекрасной крылатой единорожицы.

— Прошу простить, я привыкла к царственному «мы». Мы... я есмь принцесса Луна.

— Всамделишная принцесса-единорог? Или ты заколдованная девушка?

— Разве не ведаешь ты, кто я? — удивилась Луна. Замечание про «девушку» её озадачило, но это уточнение она решила на время отложить.

— Не-а, впервые слышу и вижу. Ты какая-то особенная лошадь?

— Лошадь? — повторила Луна, вертя необычное слово на языке. — Изволишь подразумевать «пони»?

— Ты странная. И причём здесь пони? Про них эти дурочки в школе трещат. Только и слышно: ой, вон тот пони, нет вот этот...

— О, ты посещаешь школу. Где же сие место? — Луна торопливо прервала её, дабы перехватить инициативу в разговоре.

— Там у подножья, — Карри было махнула рукой в сторону спуска с горы, но опомнилась. Повертела головой: вокруг лишь бесконечное море травы и цветов, ничего более. — Ах да, тут же сон. И ты мне снишься. Я видела большой барельеф над камином, где мы уснули. До сих пор сплю, видать. А тот барельеф — вылитая ты. Только не пойму, почему ты вся чёрная и жуткая. Но грива у тебя красивая. Я будто вот как сейчас упала на траву и смотрю на звёзды сквозь дымчатые облака.

Луна слушала болтовню кобылки вполуха, раздумывая над словами про подножие. Она — из уединённого горного села? Это объяснило бы, почему её удавалось так долго прятать. Во многих горных хребтах содержались вкрапления кристаллов, блокирующих и рассевающих магию. О да, это бы всё прояснило.

Вместе с этим Луна сделала мысленную пометку: кобылка побывала в её старой опочивальне.

Та приподнялась на задние ноги, а передние положила на изгородь, теперь отделявшую их от луга и земного пони.

— Ну, до встречи, наверное, — прошелестела она, смахнув со щеки слезу.

— Отчего же так скоро, дитя?

Кобылка не ответила прямо, но продолжала глядеть на вороного жеребца.

— Дура, блин, безмозглая. Думала, убегу из дому, и всё будет как в сказке. Вместе мы бы продержались... Ну да, как же, скорее околели бы вместе.

— Ты убежала?

— Мой дядя, Старый Бен, умер, — шмыгнула она и утёрла нос копытцем, пряча лицо. — Меня хотели забрать от Джейка. Сказали, надо в большой город. Учиться девчачьим манерам. Одеваться в дурацкие платья. Смазливо разговаривать. Хочешь не хочешь, купаться в ванне каждый день.

Луна кивнула, но скорее сама себе; кусочки мозаики потихоньку складывались. Родилась кобылка в горах. Её магию мешали обнаружить кристаллы. Родителей не упомянула — только дядю. Мать умерла? А дядя старался защитить её от собственной натуры, прямо как и хотела Селестия. Он умер, и деревенские кобылы решили отправить её в город на воспитание, как полагается аликорну. Не Луне их винить, но что же побудило их... Забота о кобылке? Или страх за свои шкуры?

К жеребцу-великану она неровно дышит, тут без вопросов. Луна едва заметно зарделась, когда вспомнила свои давние-давние, ещё детские чувства к капитану ночной стражи.

Но что же жеребец испытывал в ответ? Смотрел на неё, как на младшую сестру? Как на ответственность? Или как на золотой билет к власти и богатству? Это надо тщательнейшим образом разузнать.

Мозаика наконец сложилась. Луна отчётливо представляла, откуда кобылка родом и что здесь делает. А насчёт того, каким образом та выросла в тайне ото всех, у неё имелась прекрасная догадка. Осталось последнее, и можно покидать сон:

— Каково твоё имя, дитя?

...Карри покраснела и втянула голову в плечи. Как-то оробело покосилась на создание небесной красоты, что стояло рядом. Она б и в миллион лет не сказала никому правды, но тут-то сон, в конце концов. Никто не станет тут дразниться.

— Селена-Амфитрита, — прошептала она.

— Сие правда? — воскликнула Луна и подступила к светло-чалой кобылке. Уж такого имени она точно не ожидала.

— Моя мама была почитательницей луны, верила в... как там Старый Бен говорил... в викку. Он рассказывал, я родилась в горной долине у маленького озерца. На небе стояла полная луна. Мама сказала Бену взять меня на руки, а сама попросила у Селены благословения.

Луну захлестнула волна эйфории. Это распространённый обычай — представлять новорожденных солнцу и просить благословения Селестии, но она не припоминала, чтобы хоть раз подобное просили у неё. Если подсчитать, выходит, она ещё пребывала в обличье Найтмер Мун, когда родилась кобылка. Это... привносило в поступок матери мрачноватый оттенок. Кто бы стал поклоняться тёмной стороне луны?

— Я её даже в лицо не видела. А растил меня Старый Бен. Он говорил, что с имечком типа Селена меня в школу не пустит. Ещё рассказывал, что не успела я выучиться ходить, как попыталась накормить коня карри и кмином. Верещала, будто сумасшедшая, когда он попытался их отнять. Потому и назвал так: Карри Кмин. Или просто Карри.

Луна моргнула. Не слишком-то подходящее имя для принцессы, но она же ещё жеребёнок. А вот настоящее имя было ей под стать. Оставалось надеяться, когда её жизнь вот-вот круто переменится, она не станет против него возражать.

— А что же твоё истинное имя?

— Мне по душе Карри. И уж я-то знаю, что скажут девчонки в школе, если я назовусь Селеной-Амфитритой. Наверное, из-за имени я больше всего на свете и восхищалась луной. Всегда любила перед сном выглянуть из окошка на луну. А там будто бы мама — смотрит на меня сверху.

У Луны в горле встал ком.

— В луне больше важности, чем у солнца. Старый Бен частенько так говаривал.

Луна приосанилась, стараясь выглядеть царственней.

— Оттого что солнце всё сияет днём, когда света полным-полно, а луна же — ночью, когда его мало.

— Но дитя... — Луна потрясённо уставилась на кобылку.

— Дядя Бен любил плоские шутки, — ухмыльнулась та и пожала плечами.

— Ах да, ну конечно шутка. Очень забавная... — Луна была не прочь продолжить беседу, но не хотела надолго пропадать из мира яви. — Отсель вынуждена тебя покинуть... Селена?

— Да ничего. С твоих слов оно как-то даже приятно звучит. Ты ведь над ним не смеёшься.

— И не посмела бы. Что ж, до скорой встречи, Селена. Да осветит твой путь луна и проведёт тебя.

Луна было развернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила ещё одну вещь. Она обернулась через плечо.

— Друзья близко. Можешь положиться на них.

И с тем растаяла в воздухе.

— Ла-адно, это было странно, — буркнула себе под нос Карри и повернулась к Джейку. — А знаешь, зуб даю, что с крыльями и рогом ты будешь выглядеть ещё круче.

Тут же сделалось так, как она сказала.

Карри взмахнула собственными крыльями и перепорхнула через плетень, чтобы присоединиться к играющему Джейку. Забыв про загадочную единорожицу, она кинулась резвиться на летних лугах вместе с лучшим другом на свете.

---

Сник Пик, некогда крапчато-бурый единорог c полузакрытым глазом на крупе, ненавидел Понивиль. Презирал до глубины провонявшей папиросами и спиртом души.

Легкие с каждым вдохом грозились выскочить из тела, если в них попадёт ещё хоть глоточек свежего деревенского воздуха. Глаза на открытом свету слезились, и это приходилось терпеть, потому что все улочки тянулись строго за рассветным солнцем — в это время он обычно только выползал из койки. От мягкого матраса в пансионе ломило спину, папиросы давно кончились, а в городке их никто не продавал.

Что хуже всего, его вынудили забыть про выцветшее коричневое пальто и грязно-бежевую фетровую шляпу. В Кантерлоте они работали едва ли не лучше заклятия невидимости и отводили любое ненужное внимание. В Понивиле же они привлекали взгляды, подачки в пару монет на жизнь, уговоры зайти на горячий обед, купоны в спа, предложения отстирать ему одежду... И, просто бр-р, предложения устроить на честную работу, пока он не встанет на ноги!

Все такие... такие... такие, лягай их в рот, любезные! Яблочный штрудель, который домовладелица буквально запихала ему в глотку, противные овощи с грядки и пюре попросились обратно. За шесть месяцев командировки он прибавил в весе на добрых двадцать фунтов.

Ещё б только уметь держать язык за зубами. Как же глупо было хвастать, что через недельку на первой странице «Подслушано в Эквестрии» будет красоваться эксклюзив про носительниц Элементов Гармонии. За его авторством. Сники — его так звали коллеги, а друзей у журналиста подавно не водилось — признал бы пари неудачным и послал бы всю эту кашу подальше, но чувство гордости не пускало.

Просто уму непостижимо. Насколько ему удалось выяснить, вся шестёрка была девственницами, даже деланая эстетка-единорожка с сочным белым крупом. Да две из них, покарай Селестия, наверняка даже не поняли бы выражения «спать с жеребцом». Ох уж эти местные. Шесть роскошных кобыл — и ни один тюфяк не попробовал забраться к одной в постель. Молодое, называется, поколение. Куда же Эквестрия катится-то?

Порой он даже завидовал своим непритязательным коллегам. У них дело шло легко: «Малая Медведица разбушевалась», «Нашествие параспрайтов» — сюжеты чуть ли не сами себя писали. Однако он был выше. Он искал новости с вызовом, а не чепуху, творящуюся перед глазами у каждого встречного-поперечного; докапывался до самого грязного белья и тащил его на свет. Только вот сейчас в бельевой куче было старое долбаное ничего.

А он пытался, о, как пытался! Его вместе с плащом царапала кошка. Пугал беззубый крокодил в шифоньере. Колотила по темечку летающая черепаха. Обдирал дочиста миленький крольчонок на пару с шайкой пушистого зверья. Донимала одним вопросом разжиревшая жуткая птица. А когда он применил магию иллюзий и в подлеске замаскировался под куст, его облюбовала шелудивая псина.

Но и это конец. Пальто ему залатали, заштопали все любимые дыры и прорехи, а шкуру щедро забинтовали. Устроили вечеринку. Его таскала к доктору кобыла. Сокрушённо осыпала извинениями пегаска, словно это она вломилась к нему домой в поисках компромата, а не наоборот. Ему предлагали читательский билет, авторские сочинения — наконец, садовый шланг и возможность умыться, а когда он закончил, ещё и большой кусок горячего яблочного пирога.

От удалого журналиста осталась лишь бледная округлая тень. Бурая шкура возвратила давно утраченный в юности лоск, сальный крапчатый узор уступил место тёмно-ореховой шерсти, а копыта на новых подковах засверкали хуфикюрным блеском. Он ходил по улице и не замирал на каждом повороте, ловя ртом воздух. Как ни прячься, отовсюду доносились дружелюбные оклики. Все знали его имя — вернее то, каким он представлялся. А симпатичная барменша с недурными бёдрами и местная погодница с самыми очаровательными крылышками на свете даже позвали его на свидание.

Если он вскорости ничего не сделает, вся его карьера вылетит в трубу.

И тут фортуна — эта превратная особа — сама повела его за копыто.

Сники слонялся по городку почти до вечера. Может, бросить всё и согласиться на предложение Берри Пунш или Клауд Кикер, может, дать теплу домашнего очага шанс? Так он и размышлял, когда заметил Твайлайт Спаркл, главаря его истязательниц, которая носилась по городку и, по-видимому, собирала друзей.

Он скрестил копыта, молясь, чтобы это было что-то стоящее, а не очередное сборище в спасительный поход против зла.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть они идут в лес плясать нагишом под луной и обмазываться грязью, чтобы вызвать дух Жеребца Похоти, который, наконец, лишит их девственности, — бормотал он под нос, пока крался за ними на почтительном расстоянии.
___________________________________

[1] обычай, что именно Спайк читает корреспонденцию от принцессы, вообще взялся ещё с тех самых пор, как Твайлайт учила его читать на письмах. Чем сложнее становились уроки Селестии, тем сильнее, буквально до ужаса, она боялась вскрывать конверты. Ей чудилось, будто она вот-вот облажается и в письме придут очень скверные вести.

Например, приказ перепройти учебную программу, начиная с детсада.

Однажды во время одного из таких припадков Спайк сам нетерпеливо открыл письмо и зачитал громко вслух. Твайлайт с облегчением переложила это бремя на него.[1а]

[1a] а то, что она заставляла его читать письма, чтоб понежиться в сиятельных речах принцессы Селестии, произносимых кем-то другим, сущая неправда.

[2] глупые, в самом деле, тревоги. Древесные волки — не любители заглядывать на огонёк.

Глава 4: И встретились они

На Понивиль опустилась глухая ночь. Из своих логовищ показались ночные животные, но в большинстве своём что звери, что пони предпочли не выбираться из уютных норок и кроваток. Несколько исключений из этого правила — кто по своей воле, кто нет — собрались перед симпатичным домиком на окраине городка и пытались выманить его обитательницу на позднюю прогулку с приключениями.

За всем этим с безопасного расстояния наблюдал гнедой жеребец, засевший в кустах с наспех смастерённым конусом из газетки, и внимательно подслушивал их беседу. Правда, без особого успеха: пони говорили вполголоса, и ни звука не долетало до чужих ушей. Но о том, чтобы подобраться ближе, не могло быть и речи. Тот кролик — сущее чудовище.

— Мне почему-то так не кажется, — Флаттершай шептала из-за приоткрытой двери. — Может, через пару часиков, когда встанет солнце, посветлеет и будет не так много теней?

— Но Флаттершай, ты нам нужна, — запротестовала Твайлайт — уже в захлопнутую дверь. Оттуда донеслось приглушённое «простите».

— Я-то думала, ты сильнее всех захочешь посмотреть на жеребёнка. Подозрительно! — воскликнула Пинки. — Будет самым-самым миленьким комочком счастья на свете, зуб даю.

Дверь со скрипом отворилась, и сквозь щёлку наружу выглянул глаз, едва заметный под розовой гривой.

— Жеребёнка?

— Ну да, я об этом и говорила, — немного раздражённо ответила Твайлайт.

— Вообще-то нет, дорогуша, — заявила Рэрити. — Ты до смерти перепугала бедняжку Опалесенс, пока колотила в дверь, вытащила меня из мягкой уютной кроватки и мимоходом бросила, что нужна моя помощь, а объяснишь всё у Флаттершай.

На последнем слове она широко зевнула, чинно прикрыв рот копытом.

— Да нет, я точно говорила.

— Кхм, — это призывно кашлянул Спайк, восседавший у Твайлайт на спине. Стоило ей оглянуться через плечо, он ткнул пером в свиток: сразу под аккуратно выведенным «Собраться у Флаттершай» были пункты «Извиниться» и «Объяснить всем, что к чему».

— Ой, — Твайлайт залилась краской. — Простите меня, пожалуйста. Я так переволновалась, что и забыла совсем. Никто же кроме нас со Спайком ещё не знает. Новости просто невероятные, уж поверьте.

— Мы-то, сахарок, — улыбнулась Эплджек, — поверим. Только узнать бы, что за вести такие. Единственное, что я поняла — эт какая-то оказия с жеребёнком.

— Пф, всего-то младенец? А носимся как угорелые, — фыркнула Рейнбоу Дэш и заложила над подругами вираж брюхом к небу.

Все пятеро кобыл разом уставились на неё, заставив пойти на попятную:

— Нет, ну а что? Это не редкость, вообще-то. У Кейков вон двойня меньше месяца назад родилась. Хоть прибей, но не верю, что ты собрала нас в полночь ради вот этого.

— Ну скажешь ещё, — неодобрительно фыркнула Пинки. — У них детки не рождались по ночам. Нет ничего невероятней и чудесней, чем родная крохотулечка. Они все такие сладенькие, миленькие и пахнут, что кружится голова, ну, не всегда в хорошем смысле. Но почти всегда. А как смотрят на тебя своими глазёнками, как тянутся копытцами — и хвать за нос. Разве есть что-то лучше?

— Да, именно, но в нашем случае… — не успела Твайлайт набрать в грудь воздуха, как вперёд выступила Рэрити и тоже подключилась к разговору.

— Рейнбоу Дэш, ты себе даже не представляешь, сколько всего надо учитывать, если хочешь позаботиться о жеребятах. Необходимо подобрать индивидуальное сочетание цветов, снять мерку с тела и уже только потом думать о ткани. Надо выяснить, нет ли у них аллергии на какие-то материалы. А растут они быстро. Приходится выкраивать одежду не просто хорошую, а на размер больше — чтобы одновременно росли и не теряли ни унции шика.

— Это очень всё замечательно, но...

— Мамка с папкой, я вам скажу, сейчас валятся с ног от усталости, — взяла слово Эплджек, поддержав сторону жеребятофилок. — Вот что им делать, если никто им не протянет копыто помощи и не прихватит с собой чуток готовой еды? Пущай отдыхают и не думают, на кого оставить малыша.

— Чистая правда, однако...

Флаттершай с открытым ртом вертелась от одной подруги к другой, порываясь что-то сказать, но всякий раз её перебивали. Слова внутри неё копились, копились, как в паровом котле без спускного клапана, пока наконец давление не перевалило за критическую отметку, и пегаска попросту взорвалась:

— Жеребёночек! Как мило! Что же ты молчала, Твайлайт? И да, Рейнбоу, для родителей новорожденный — самое драгоценное на свете.

*      *      *

Чуть поодаль Сники удивлённо встрепенулся и ещё плотнее прижался к самодельной слуховой трубке, едва не уронив её на землю.

— Жеребёнок?

Он мигом выхватил камеру, прильнул к фотообъективу и во второй раз тщательно осмотрел каждую кобылу — вдруг он пропустил у кого-то нехарактерно выпуклый живот? Но ничего не обнаружив, только обругал себя за то, что дал надеждам возобладать над здравым смыслом. Как-то сомнительно, что они собрались в полночь на опушке леса, чтобы просто обменяться новостями. У кого же тогда пополнение в семье? И почему это так важно, что потребовалось собрать аж шестерых носительниц Элементов сразу? Втайне? Тут зреет чистой воды сенсация.

Жеребец отложил камеру и снова взял слуховую трубку, приготовившись «развесить уши».

*      *      *

— ФЬЮТЬ!

*      *      *

Шерсть на спине у Сники встала дыбом, а барабанные перепонки завибрировали, угрожая вылететь из поникших ушей.

*      *      *

Все перекрикивания смолкли, и пони дружно повернулись к Спайку; тот как раз вынимал два пальца изо рта после ушераздирающего свиста.

— Кхм, вот, Твайлайт, — он театрально взмахнул лапой, как бы уступив «старшей сестре» дорогу.

— Да, Спайк, спасибо. Это не обычный жеребёнок — это аликорн. Поэтому, по мнению принцессы, очень важно, чтобы мы помогли родителям и жеребёнку всем чем сможем и позаботились о них, пока не будут приняты соответствующие меры.

Твайлайт, как оно зачастую бывало в длинных разъяснительных монологах, не слишком много внимания уделяла слушателям, и над этим промахом ей как будущему красноречивому оратору предстояло серьёзно поработать. В какой-то момент она осознала, что вещает в гробовом молчании: ни звука, разве что сверчки стрекочут. Умолкли даже ночные друзья Флаттершай.

Единорожка непонимающе моргнула: подруги таращились на неё, застыв, как на картине, в позах изумления и неверия.

— Жеребёнок-аликорн, значит, а ты только созрела нам сказать?! — заорала Рейнбоу Дэш, спланировала вперёд и чуть не впечаталась в неё носом. — Ты понимаешь, какая это бомба? Сногсшибательно просто! И что мы тут телепаемся?

— Ну, вообще... — начала было Твайлайт.

— Простите... — совсем тихо прошептала Флаттершай.

— И впрямь, Твайлайт, зачем ты это скрывала? Бедняжка что, благородных кровей? И почему мне кажется, что у него нет ни единой соответствующей вещички. Бежим без отлагательств! Я подберу самые подходящие регалии.

— Извините... — протянула Флаттершай едва слышно.

— Ума не приложу, чем ты думала, сахарок. Препираемся тут дискорду ведомо о чём, а могли бы уже там быть. Идёмте скорее.

— Я согласна, и... — попыталась вставить хоть слово Твайлайт.

— Просто не верится, что ты нам не рассказала. Новорожденный — это здорово, чудесно и великолепно. Но чтобы аликорн! Это великолепно и чудесно в кубе. Почему? Да потому что у них есть магия всех трёх рас, а это значит, в три раза больше вечеринок! Отчаливаем сейчас же!

— Нам, конечно, надо... — Твайлайт умолкла на полуслове, осознав, что подруги выдвинулись без неё и уже почти дошли до калитки.

С криками «Меня подождите!» она ринулась вслед за ними. Спайк же, вцепившийся в неё изо всех сил, напряжённо пытался вписать в лист последний пункт. Но не успела единорожка добежать до калитки, как в воздухе загремел кошмарным звоном коровий колокольчик. Все шестеро обернулись: Флаттершай так и не сдвинулась с порога, а рядом с ней стоял Энжел в спальном колпаке и сжимал в лапах колокол размерами больше себя.

— Спасибо, Энжел, — тепло поблагодарила Флаттершай сердитого кролика. Тот в свою очередь смерил её друзей испепеляющим взглядом, фыркнул и, брезгливо дёрнув хвостиком, скрылся под крышей дома.

Флаттершай обратила взгляд на пятерых пони, самых близких в её жизни, и внутренне приготовилась к суровейшему испытанию, что её ждало.

— Я думаю, нам пока не стоит идти, — намеревалась она отчеканить громко и твёрдо, но вместо этого, как обычно, получился едва различимый шёпот.

— Да хорош ломаться, Шай. Мы тебя защитим. Или не веришь? — вознегодовала Рейнбоу и, сорвавшись с места, зависла в воздухе над подругой детства, как колибри над цветком.

— Без твоей помощи правда никак, Флаттершай, — подбодрила Твайлайт. — Никто больше твоего не знает растений и зверей Вечнодикого, ну, кроме Зекоры.

— В этом-то и всё дело. Сейчас слишком опасно, — прошептала та и сжалась от страха, едва договорила последнее слово.

Да, чего тут спорить, она трусиха. Лично ей эта черта характера не мешала, однако расстраивать друзей Флаттершай жутко не любила.

— Ну, — сокрушённо вздохнула Твайлайт, — если ты так против, мы тебя силой не тащим. Пойдёмте, девочки, путь предстоит неблизкий.

— Нет!

Все остолбенело замерли, когда Флаттершай испустила оглушительный — по-своему — крик. Проскакав по тропинке, она перегородила Твайлайт и остальным подругам дорогу. Сверху парила Рейнбоу.

— Не стоит туда идти, — Флаттершай снова повысила голос и тут же добавила шёпотом: — Не сейчас точно.

— Это ж не потому, что ты боишься, да, сахарок? — Эплджек пересилила себя и, глядя робкой пегаске в глаза, выступила впереди всех.

— Нет, не потому, — та чуть склонила голову, спрятав лицо за чёлкой, и испытующе спросила у Твайлайт: — Принцесса Селестия сказала, что это срочно? Или чрезвычайно?

— Вообще, нет, но...

— А ты уверена, что жеребёнок в старом дворце? — вопреки обыкновению перебила Флаттершай.

— Ну, перекрёстная проверка — метод не самый точный, однако да, по идее, там.

— Значит, в полной безопасности до самого утра, — Флаттершай вздохнула с облегчением. — А вот мы не факт. Ходить по Вечнодикому в ночной час жутко опасно. Уж ты-то, Твайлайт, должна знать.

Твайлайт залилась лёгким румянцем — жалостливый укор подруги неприятно напомнил, что можно невзначай и превратиться в каменную глыбу, если не относишься к опасностям леса серьёзно. Но сдаваться не собиралась.

— Почему ты думаешь, что родители с жеребёнком в безопасности, а мы — нет?

— Потому что они во дворце, а туда не зайдёт ни один зверь, — произнесла Флаттершай мягко, но с непоколебимой уверенностью.

Твайлайт хотела было что-то ответить, но внезапно передумала и спросила:

— А ты откуда знаешь?

— Когда мы гнались за Найтмер Мун, внутри дворца не оказалось ни помёта, ни гнёзд, ни вообще звериных следов. А он стоит уже тысячу лет. В Вечнодиком, где всё дикое, такое возможно только в том случае, если что-то отпугивало бы животных.

— Вообще говоря… резонный довод, — признала единорожка.

Она перебрала в голове все воспоминания о той ночи, но вдруг поняла, что ни разу в жизни не обращала внимания на то, что подмечала Флаттершай. Разумеется, пегаска говорила о вещах, которых не было, а такие заметить всегда труднее всего.

— И что думаете? — единорожка обвела подруг взглядом.

— По мне, так если девонька так уверена, то надо прислушаться. Эплблум мне рассказывала, как тебя чуть в каменюку не превратили. Знатока лучше Шай ночью не сыщешь. Она говорит: жди, вот и буду ждать, — заявила Эплджек

— Я против, — угрюмо буркнула Рейнбоу Дэш, однако сразу же смягчилась: — Но Шай никогда б нас не затормозила, если б знала, что жеребёнок — или какой-нибудь детёныш звериный — в прямо реальной опасности. Да она б ломанулась в первых рядах! Так что да, её правда.

— Поддерживаю. Флаттершай в подобных вопросах ещё ни разу не заблуждалась, — прибавила Рэрити.

— Малыши и родители всегда такие буки, когда будишь их на вечеринку. Пускай отоспятся, а уж празднование-то никуда не убежит, — сказала Пинки, на время оставив попытки надуть громадный шарик с крупной надписью: «С появлением на свет, <вставьте-имя-аликорна>!» 

*      *      *

Сники проклинал звон в ушах, мешавший уловить хоть ещё словечко от компании кобыл. Пришлось снова взяться за фотокамеру и попытаться прочесть что-то по губам. И его потрёпанное жизнью сердце чуть не выскочило из груди, когда он заметил надуваемый Пинки шарик. Новый аликорн?

Именем всех богов чернил и бумаги! Кто-то обрюхатил принцессу! Небось, кто-нибудь из тех смазливых голубчиков, которых Селестия за собой таскала.

Немного пораскинув мозгами, Сники отбросил вариант с другой принцессой. Возвратилась с луны она слишком недавно, если только уже на момент изгнания не была в щекотливом положении. Ну да, всё складывается. Спрятали живот Селестии волшебством! А следы теперь заметают? Не так-то просто. И этому надо найти объяснение. Чем всё обернётся, он не догадывался, но очевидно было одно: раз уж они с головой окунулись в эту передрягу, о материнстве Селестии не должен был узнать никто. И если он сорвёт её тайное прикрытие, то навеки войдёт в анналы истории!

*      *      *

— Что ж, решено, — объявила Твайлайт, обвела подруг взглядом и подняла глаза к небу, прикидывая, сколько часов осталось до зари. Стоило ей лишь представить, сколько им предстоит просто сидеть на месте без дела, и по телу пробежала нервная дрожь. — И что нам делать ещё шесть часов?

— У-у! Знаю, знаю! Чемпионат по крестикам-ноликам, — Пинки радостно запрыгала на месте.

— Как хотите, а я дрыхнуть, — бросила Рейнбоу.

Все, за исключением Пинки и Твайлайт, поддержали пегаску и вскоре мирно засопели на одеялах, постеленных Флаттершай в гостиной. Сама хозяйка возвратилась в кровать.

Единорожка выудила три книги про жеребят, прочитанные как минимум дважды, и решила освежить знания.

А Пинки лишь развела ногами и принялась выяснять, не побьёт ли она сама себя. Она — непростая соперница, но уж в этот-то раз себя обставит.

*      *      *

Ногу Сники уже начало сводить судорогой, но он не прерывал бдения. Они могут сорваться с места в любую секунду, нельзя упускать их из виду. В любую секунду, любу-у-у-у-у-ую...

*      *      *

Селестия бок о бок с сестрой шагала по прохладным тенистым галереям замка и, несмотря на тревожный миг, наслаждалась бесценными минутами. Сегодня вечером стражи держались поодаль — после случайно оброненной фразы про «кобыльи дела и боли в животе». Всегда срабатывало; с жеребцами это несложно, а уж с ночными гвардейцами тем более. И только сейчас, в недолгом уединении, Селестия могла раскаяться в неудаче:

— Мне до сих пор с трудом верится, что аликорна так просто обошли стороной и слухи, и свидетели. Должна же я была его заметить.

— Ты была в заботах, сестра. Исполняла и свой долг, и мой, — резко возразила Луна.

— Я ведь уже говорила, сестрёнка, — Селестия покачала головой и, вытянувшись, ткнула её носом. — Прошлое — в прошлом. Сосредоточься на настоящем. Или хочешь ещё лягушек под одеяло?

— Ты не посмеешь, — голос Луны неуверенно дрогнул.

Проснуться и обнаружить, что делишь ложе с целым выводком склизких земноводных — такое забудется нескоро. То, что сестра не брезгует жеребячьими розыгрышами, казалось чем-то неправильным. Они, принцессы, должны быть выше этого. Но даже сознавая это, Луна вспоминала прошлогоднюю Ночь Кошмаров и то, как угостила филейные части радужногривой пони молнией. Всё же было весело. Так отчего бы и сестре не подыскать в постель зелёных кавалеров?

Селестия же, довольная, что не дала сестре утонуть в очередном омуте мрачных мыслей, возвратилась к насущным вопросам:

— Я очень рада, что жеребёнок уже во сне проявляет черты взрослого. Когда проявились силы Каденс, некоторые из моих советников наслушались чужих разговоров и, не разобравшись, потребовали, чтобы её сделали протектором государства. А для этого надо её отдать в обучение самым грамотным учителям и знатокам, какие только есть. Представляешь их лица, когда они увидели жеребёнка? Жеребёнок и клика воспитателей, — Селестия слегка вздрогнула при этой мысли. — Не пожелала бы такой судьбы ни одной кобылке. А особенно той, кому суждено однажды принять бразды правления. Ты точно уверена насчёт возраста, Луна?

— Уповаю, что близка. Ей недостаёт метки. А никто, единожды получив метку, не потеряет её во сне — разве что в кошмаре, когда сильно этого боится. Будь она старше десяти и без метки, её сновидческое воплощение под чужим взором само бы придумало метку. Но подобные метки эфемерны; они то возникают, то растворяются от мига к мигу, в отличие от настоящих. Сего не видывала даже я. Она же была пустобокой — и вовсе этого не сознавала. Зрелость чувствуется в ней, да, но не та зрелость, что опережает годы. Мне не верится, что она юнее, чем выглядит. Только у взрослых случаются сны, где они возвращаются в детство. Посему вердикт мой строго таков: от восьми до десяти лет.

— Личность уже целостная, но ещё податливая, — размышляла вслух Селестия. — Доставит хлопот то дело, что у неё никого нет, кроме земного пони. Отгонять всяких «заботливых» будет непросто.

— Видится нам… — Луна, кашлянув, поправилась: — Видится мне, ты уже предусмотрела и это, сестра. С чего б ещё тебе посылать за ней Элементы Гармонии? Они — добрые пони, что и не помыслят воспользоваться своей властью, а власть при их-то статусе велика. Что там, едва ли кто из них осознаёт, сколь велик простор для злоупотребления. Из твоей ученицы, Твайлайт, выйдет лучшая опекунья.

— А я тебе возражу: она слишком юна. Она старше жеребёнка самое большее на десять лет, и это если ты не ошиблась насчёт возраста. Твайлайт была бы великолепной старшей сестрой, но не думаю, что кобылка примет её как вторую родительницу. О нет, боюсь, у нас и вправду один-единственный вариант. Ты будешь чудесной матерью, сестрица моя дорогая.

— Сестра! — Луна застыла как вкопанная. — В своём ты ль уме? Сие невозможно. Если им не по душе Твайлайт, то что ж они заголосят, когда надежду Эквестрии возьмёт на воспитание Найтмер Мун? Её грива и хвост предстали пред мои очи, и я не вижу резона усомниться. Она — создание не хлада и тьмы, но дня, полей и урожая. Следуя твоему разуменью, в наставницы ей годишься скорее ты.

Селестия даже не замедлила шага, и Луне пришлось догонять её галопом. Солнечная принцесса хранила молчание, пока сестра снова с ней не поравнялась, и продолжила с поддёвкой в голосе:

— Мне кажется, или ты сейчас упрекаешь себя за несправедливо скудные обязанности, дорогая сестра? Я ведь, как знаешь, приглядываю за носительницей Элемента и одновременно слежу, чтобы всякие знатоки поменьше совали нос в дела тех, на ком держится Эквестрия. Всё, чего я прошу у тебя — взять под крыло крохотную кобылку и стать ей наставницей. Представь, будто она — твоя младшая сестрёнка, над которой можно подтрунивать, как душе заблагорассудится.

Луна с досадой согласилась: принять это бремя — вполне разумная просьба. Но осознание этого не убавило страхов и тревог. Как, во имя Эквестрии, она может стать кому-то примером для подражания, если сама в этом дивном мире будущего с трудом обходит подводные скалы, грозящие отправить её на дно? Но нельзя же цепляться за сестру или Твайлайт Спаркл, когда на дороге возникает очередная препона. Пора взять быка за рога.

Селестия мысленно улыбнулась: сестра наконец-то взглянула на себя со стороны. Но пока не стоит дальше давить на эту тему. Селестия надеялась, что посеяла зерно в плодородную почву, а пока будет довольно и этого.

Сейчас, впрочем, их звал царственный долг. Луне надо было опустить луну, а ей — поднять солнце. Работы у полубогинь всегда полно.

*      *      *

— Ну, пора. Держитесь за мной — в случае чего подниму щит.

Рог Твайлайт наконец засиял, и в воздухе проступили слабые следы аликорньей магии, которые она искала последний час. Вообще, след был поразительно силён для жеребёнка, но ничего такого, с чем нельзя было бы совладать. Могущество — суть аликорнов. Селестия и Луна строго ограничивали собственные силы, но ждать осознанного самоконтроля от жеребёнка было бы глупо. Если опасные искры вспыхивают порой даже у юных единорогов, к делу тем более следует подойти с осторожностью. Однако не ступила ученица Селестии и пары шагов, как рог замерцал и потух — волшебная нить пропала.

— Ну ещё бы. Тьфу на тебя, — выругалась Твайлайт.

Если б жеребёнок и дальше подсвечивал своё местоположение, она провела бы всех прямо к нему. А так оставалось довольствоваться уже известным: где-то в замке.

— Ладно, придётся нам немного разбиться и поискать по-обычному. Ведём себя осторожно и никаких, я повторяю, никаких внезапных появлений. Последнее, что нам нужно — это перепуганные родители и залп защитной аликорньей магии, — обратилась Твайлайт ко всем подругам, но на последних словах смерила Пинки Пай особенно пристальным взглядом.

Ходячая вечеринка чуть ли не вибрировала, готовая по первому же слову сорваться с места, однако всё же остудилась до приемлемого уровня и выдала успокаивающую улыбку:

— Не волнуйся, урок с близняшками я ого-го как усвоила. Не серди младенцев, с какого конца ни возьмись — тебе точно не понравится.

Тут же Рейнбоу молнией метнулась вверх. Твайлайт раздражённо закусила губу: Рейнбоу умчалась далеко вперёд, и магией ей в случае чего никак не поможешь. Но не успела она погнаться вслед за неусидчивой пегаской, как та отозвалась сама:

— Впереди по старой дороге какая-то хреновина. Может, от наших осталось?

Минуту спустя все столпились вокруг загадочной находки.

— Ну… это вроде сани, — Эплджек потыкала громадную, похожую на сани штуку. — Мы на ферме в таких дрова и камни тягаем. Лучше всякой телеги, когда дороги нету — на распутице или зимой самое то. Наша семейка, по ходу, шла по валежнику, если это они сани бросили.

— Дело принимает любопытный оборот, — Рэрити подлевитировала что-то большое, мягкое и красное.

Касанием волшебства она разгладила складки и расправила вещь так, что получился словно невидимый пони в одежде.

— Нет, не бывает... Ноги чересчур короткие для такого живота. А если вот так…

Рэрити потянула за кусок ткани, и два болтавшихся рукава для ног растопырились в разные стороны.

— Гм-м-м… Спайк, дорогуша, не возражаешь? — спросила вдруг она и, не дожидаясь ответа, смела дракончика со спины Твайлайт, а затем поставила рядом с красным одеянием, мимоходом бросив: — Подними лапы, если не трудно.

Спайк, всегда готовый броситься Рэрити на выручку, повиновался беспрекословно. Будь на её месте Твайлайт, он бы так быстро не сдался.

— Да, вот. Пропорции то что надо, — торжествующе объявила единорожка. — Это для кого-то с телосложением примерно как у Спайка, только крупнее.

— Для большого дракона? — слегка испуганно спросила Флаттершай. Спайк был детёнышем — дракон же, умещающийся в красном одеянии, оказался бы раза в три-четыре больше.

— Вряд ли, шипы и крылья исключаются. Может, минотавр? — гадала Рэрити. — Но только взгляни на материю, Твайлайт. Ты когда-нибудь видела подобное?

— Я не большой знаток тканей, Рэрити, — Твайлайт оторвалась от изучения хомута с кучей ремней, громоздившихся рядом с санями, и поскакала к подруге. Подойдя поближе к левитируемому наряду, она потёрлась о ткань щекой и с любопытством согласилась: — Да, теперь понимаю, о чём ты. Не шёлк, не шерсть и не хлопок. Вообще на волокно натурального происхождения не похоже. И на крой посмотри — просвечивает.

— Действительно. С уверенностью заявляю, что тоже ничего подобного не встречала. Я бы даже сказала, это невозможно, если бы не увидела. Интересно, в каком месте Эквестрии такое шьют.

— А вдруг и не в Эквестрии вовсе, — пародией на потусторонний голос произнёс Спайк. — Вдруг оно оттуда… извне, — но тут же интригующе продолжил: — Вот знаете, на прошлой неделе в одной статье «Эквестрийских сенсаций»…

— Нашёл достоверный источник, — перебила Твайлайт, закатив глаза. Её мозг отказывался понимать, как Спайк с его-то багажом академических знаний умудрялся верить в снежного коня, инопонитян и даже людей.

— И вот ещё: оно на деле совсем не огромное, внутри в основном воздух. Безвкусица кошмарная, но зато неимоверно тёплая. Я просто обязана поэкспериментировать и попробовать сотворить нечто похожее, но с толикой шика, — Рэрити едва сложила наряд в стопку, как вдруг заметила на одной из сторон выпуклость. — А это что?

Краткая проверка показала, что это были пришитые карманы.

— Как полезно, — тихо прошептала Рэрити и проверила их содержимое. — Ну, по этой части ты эксперт, Эплджек.

Вверх в облаке телекинеза взлетела пара крупных яблок.

— Дай-ка гляну, — сказала фермерша, схватив одно копытом. Принюхалась — сощурилась. Откусила, пожевала с задумчивым лицом и наконец выдала: — Ну, не из местных краёв. И точно не с яблони Эплов. Так сразу и не скажешь, из какой области — на вкус вроде «северный разведчик». Добрый сорт для пирогов. Может, стоит засеять да поглядеть, что вырастет?

— Не знаю, как вы, а мне эта штукенция покоя не даёт, — Рейнбоу Дэш пихнула кучу ремней, которую недавно разглядывала Твайлайт. — Тут сбруи на полдюжины пони, а хомут всего один.

— Сейчас посмотрим, дорогуша, — Рэрити, оторвавшись от изучения пальто, аккуратно отложила его в сторону и проделала со сбруей тот же самый фокус.

Ремни, хоть и сплелись в клубок, представляли собой единое целое. Сосредоточенно нахмурившись, пони принялась наводить порядок, ориентируясь по пряжкам — те должны были подсказать, куда какой конец просунуть.

— Вот сено, — не выдержала Эплджек. — Прям как у моего братца двоюродного, Навал Оранжа. Чудаковатый он был парень, я вам скажу.

— О-о-о, завсегдатаям «Голубой устрицы» в Кантерлоте такое бы понравилось, — восторженно выдала Пинки. — Они знают толк в вечеринках.

Рэрити слишком глубоко погрузилась в поиск пряжек и крепёжных ремешков, чтобы реагировать на окружение подобающим образом. Уловив краем уха возгласы подруг, она лишь рассеянно бросила:

— Да, вкусы в нарядах у них довольно эксцентричные. Они ходят почти в таком же, но кто… — и тут же осеклась, будто кожей ощутила на себе чужие взгляды. Мысленно прокрутила в голове последние слова. С круглыми глазами она торопливо скомкала ремни в кучу и закинула на сани. — О, кхм… Кто бы мог подумать, что мы найдём такую вещь в лесной глуши!

Чувствуя, что подруги продолжают пялиться, Рэрити украдкой покосилась: из всех только Эплджек понимающе усмехнулась, ну или так казалось из-за её неожиданно пунцовых щёк; Пинки радостно улыбалась, как Пинки; а остальные просто стояли с немым вопросом в глазах.

— Нет, ну а что? Заказчик платил хорошо. Вот мне и пришлось немного разобраться в теме, — надула губы Рэрити, сконфуженно залившись лёгким румянцем, резко отвернулась от Эплджек и процедила железным тоном: — Больше ни слова.

Эплджек не совсем понимала, с чего вдруг подруга так завелась. Только оттого что посредь Вечнодикого очутились шмотки её дурного братца? Но смотреть, как она любовно возится с ремнями, было забавно.

Пока все дружно отвлеклись на Рэрити с её бзиками, Спайк — не в силах сопротивляться зову природы — решил наведаться в ближайшие кусты. И только он приготовился к самому важному, как вдруг понял, что выбрал неправильное место.

— Оселестияповеритьнемогу, т-тут снежный конь!

— Так, а ну тпру, серьёзно?! — Рейнбоу Дэш с воплем спланировала над кустами, нимало не смущаясь стеснительным ужимкам дракончика. — Офигеть, серьёзно.

— Да?! Ой, то есть… ты уверен? Это разве не выдумки? — с заиканием пробормотала Флаттершай и заозиралась в поисках надёжного укрытия.

— Вот-вот, Рейнбоу, я тоже нахожу это крайне маловероятным, — Рэрити была только рада переключиться на другую тему, пускай даже такую нелепую.

— Вероятно не вероятно, а по-моему, он прав, сахарок. Чего думаешь, Твай? — спросила Эплджек, сунув голову в кусты.

Твайлайт посмотрела на громадный след, отпечатавшийся в сырой земле: вне сомнений, подкованное копыто. Но такого огромного ей не доводилось видеть. Она наступила на след своим копытом, и разница в габаритах стала ещё очевиднее — по меньшей мере четыре размера.

— Мне захотелось по-маленькому. И кто б подумал, что я там найду следы! Да сам снежный конь, наверное, этого не ожидал. У Биг Макинтоша нога меньше раза в два, — бурно восторгался Спайк.

Твайлайт же внезапно осознала, во что она наступила и почему земля такая мокрая, что на ней хорошо отпечатываются следы. Подавив рвущийся наружу тошнотный позыв, она тщательно обтёрла копыто о пучок ближайшей — и сухой — травы и только затем ответила:

— Даже не знаю. Да, большой. Но не настолько, чтобы рассыпаться в эпитетах, как журналисты. Пока же можно с уверенностью сказать, что это жеребец. Отец? Спутник? Скоро узнаем, надеюсь, — Твайлайт вернулась на тропу, попутно ещё раз проведя ногой по кусту.

— Стоп, что? Да ты шутишь, Твайлайт.

— Спайк, ты что делаешь? — Твайлайт с удивлением уставилась в кусты: Спайк ползал по земле и, вооружившись рулеткой, кропотливо мерил следы.

— Это величайшее открытие в истории Эквестрии, Твайлайт. Подлинное доказательство существования снежного коня — мы прославимся!

— Ну здрасьте, добрый день. Нам надо найти первого за сотни лет аликорна-младенца и сопроводить с родителями в Кантерлот. Тоже не каждый день случается, правда?

— Твайлайт дело говорит, сахарок.

Спайк смерил пони таким взглядом, словно не мог поверить своим чешуйчатым ушам. Все каждый день видят трёх аликорнов — снежного коня же ещё никто не видел. Даже доказательств его существования ни у кого не было.

— По-моему, это потряснее мелкого аликорна. Ближайшую пару месяцев от него всё равно ничего не дождёшься, кроме смешных звуков и какашек.

— Жеребёнок, Спайк. Родился в Вечнодиком лесу. Это ненормально! Что-то явно случилось, раз родители забрели именно сюда. И нам надо их найти — как можно скорее.

Очевидно, слова Твайлайт подействовали на Спайка, но и бросить следы было выше его сил. Он буквально разрывался на части. Лира, похоже, совсем забила неокрепшие детские мозги своими небылицами. Кое-кого в Понивиле ждёт крайне серьёзный разговор.

Твайлайт потёрла рог и испустила вздох:

— Так, знаешь что? Нас тут шестеро, этого хватит с лихвой. А ты, так уж и быть, иди по следам. Но чтоб услышал, если крикну из замка! И позвал на помощь, если всё-таки наткнёшься на этого своего… — Твайлайт запнулась, как будто словечко из жёлтой прессы ранило её учёную натуру, — снежного коня.

— Спасибо, Твайлайт! Ты не пожалеешь, обещаю. Мы прославимся.

Спайк пулей метнулся вдоль вереницы следов, уходящих на старую дорогу. Несмотря на весь пыл, слово он сдержал и поглядывал на обочину, где могла таиться опасность… и улики, оставленные жертвой.

— Ты уверена, что это разумное решение, Твайлайт? — обеспокоенно поинтересовалась Рэрити, глядя вслед удаляющемуся силуэту. — А если мы наткнёмся на этого зверя?

На мгновение всем показалось, что Твайлайт вот-вот взорвётся. Она глубоко вдохнула и самым спокойным, самым ровным голосом произнесла, отчего Эплджек и Флаттершай попятились на шаг:

— Снежных коней не бывает. А очень крупные пони — бывают. Неподалёку родился аликорн; значит, это родитель или сопровождающий. Например, нанятый охранник. Что вполне логично с такими-то габаритами. А если найдём младенца, то найдём и спайкова снежного коня.

*      *      *

Карри было тепло и уютно. Пуховое одеяло, накинутое поверх тела, согревало посто чудесно и не пускало под себя прохладный утренний воздух, обдувавший лицо. Из Джейка получился на удивление удобный матрас; его глубокое мерное дыхание, биение сердца — это умиротворяло. Карри нахмурилась и свернулась под одеялом ещё сильнее. На задворках памяти витало что-то неуловимое, но понять, что это, мешали иные мысли. Мысли о том, что надо спускаться с гор.

Карри, будь её воля, пролежала бы так целую вечность. Потому что как только она проснётся окончательно, придётся собирать пожитки и под звук фанфар возвращаться обратно домой. Конечно, по пути можно было бы свернуть на лесозаготовку и переждать пару недель, пока не кончатся припасы, однако еды там не было, а дарам леса девочка откровенно не доверяла, чтобы потом ещё и кормить ими Джейка. Надо отвести его туда, где о нём позаботятся как следует. Мистер Седжвик хоть и довольно мерзкий тип, но за Джейком присмотрит. Все лошади и пони у него в стойле были довольные и ухоженные.

Вдруг в носу защекотало, и она потянулась почесаться. Пальцы коснулись чего-то невероятно мягкого — будто лебединое крыло. Она однажды трогала такое. «Из одеяла перо, наверное, выпало», — подумалось ей. Неожиданно неуловимая мыслишка разогналась и дала ей пинка под зад. Карри разомкнула веки. Какое к сену одеяло? Она с собой такого не брала. И первым, что она увидела, распахнув глаза, было огромное чёрное крыло, заслонившее солнце.

— А-а!

Представив, какое существо должно обладать такими крыльями, Карри с испугом вынырнула из-под перьевого покрывала и скатилась с жеребца. Она завертелась на месте в поисках хоть чего-нибудь, чем можно отбиться от неведомого нечто. Взгляд её метнулся к Джейку, но вместо какой-нибудь жуткой твари, взгромоздившейся на коня, обнаружила только сонные лошадиные глаза. Глаза моргнули.

— Чего там, Карри, вставать пора? — спросил Джейк раскатистым басом, похожим одновременно на детский лепет и ревущий прилив. Он поднёс к морде копыто и протёр глаза, будто младенец после дрёмы.

Карри молчала, пытаясь переварить увиденное. У Джейка крылья. Крылья. У Джейка. У ДЖЕЙКА КРЫЛЬЯ! О, и рог изо лба торчит. В глазах у неё потемнело, сердце застучало как бешеное. Что за чушь? Как? Она яростно потёрла глаза и посмотрела снова: ничего не поменялось. Джейк лежал на ворохе палых листьев, поджав под себя ноги, как жеребёнок, а торчавшие из-за лопаток огромные крылья двигались и шуршали перьями. 

Конь заспанно моргнул, обернулся через плечо на новые приобретения. Застыл на пару секунд. И заметно дрожащим голосом спросил:

— Откуда у меня крылья, Карри?

— Не знаю, милый. Но выясню. Я сделаю всё, как было. Обещаю.

А Джейк и не слушал. Неуклюже вскочив на ноги, он смотрел то за одно плечо, то за другое, расправив крылья на добрые тридцать футов, и едва не задевал ими стены.

— По-тряс-но!

С радостным ржанием он гарцевал, как молодой жеребчик, и неловко хлопал обретёнными крыльями, отчего поднимал в воздух плотные тучи пыли.

— А я летать умею?! — взбудораженно завопил он, однако, не рассчитав силы, потерял равновесие и зашатался из стороны в сторону.

Просто из чувства самосохранения Карри без оглядки нырнула в сторону — под ногу подвернулся какой-то мусор. Отчаянно замахав руками, она полетела спиной назад.

— Оп-па, поймала, — прозвенел на ухо радостный голосок, и чьи-то крепкие руки подхватили её за корпус, не дав грохнуться на пол. В носу защекотал аромат конфет, напомнив о деревенских ярмарках и ярких фонарях.

Карри приподняли и поставили на ноги.

— Вот, всё оки-доки. Ух ты, а он здоровяк.

Девочка подняла взгляд: её спасителем оказалась… розовая пони? Ей сделалось тошно. Если пони она недолюбливала, то вот девчонок, обращавшихся с ними как с модными цацками, просто ненавидела. Кого так шишкой тюкнуло, что она вымалевала пони в розовый?

Пока Карри медленно закипала, розовая пони принялась рыться в своих перемётных сумках — странное зрелище. Суставы у лошадей и пони попросту не способны так гнуться. Будь девочка постарше, её наверняка сильнее удивило бы само происходящее. Но так как было ей всего десять, говорящая розовая пони казалась лишь странностью, а не каким-то совсем уж невозможным событием.

Пони извлекла из сумки какую-то белую штуку, в которой Карри угадала сменный подгузник. Лошадка приподняла его и сощурила глаз, словно зачем-то примеряя его на Джейка.

— Ну вы только гляньте. Видать, стоило мне всё-таки взять другие, — обиженно фыркнула пони и выбросила подгузник куда-то за плечо.

Тут наконец Джейк тоже заметил незнакомку и бросил тщетные попытки взлететь. Ему невероятно редко выпадал шанс пообщаться со своими лошадиными родичами, а потому, когда такое случалось, он никогда не упускал возможности хотя бы поздороваться. К несчастью, почти все встреченные им пони принадлежали сопливым папенькиным принцесскам и разделяли гадкий нрав своих хозяек. Немало же ему досталось пинков и укусов за неделикатное вторжение в личное пространство! Впрочем, его это не останавливало. Догадываясь, что сейчас будет, Карри ретировалась подальше в угол. Джейк — самый добродушный конь на белом свете, но при виде незнакомых сородичей он немного перевозбуждался, и лучше бы не стоять у него на пути, если не хочешь быть затоптанным.

Подскакав поближе, он навис над розовой пони, нагнулся и ткнул носом с такой силой, что та плюхнулась на круп. На этом моменте большинство пони обычно начинали щёлкать зубами, однако эта, похоже, ничуть не возражала.

— У-у, ты прямо как большой мишка-обнимашка, — заворковала та и погладила его по макушке.

Джейк шумно принюхался к её кудрявой гриве: видать, аромат ему тоже понравился.

— Пахнет вкусно, — пророкотал он и тут же лизнул её, подумав, наверное, что на вкус розовая пони явно не хуже. Широкий язык прошелся по всему лицу и оставил на гриве характерный зализанный след, будто это сделала какая-то корова, а не молодой жеребец.

Пони громко расхохоталась, а затем на удивление хорошо спародировала крылатую фразу Элвиса:

— Спа-асибо, спасибо большое!

— Я тебя спасу, Пинки! — раздался из коридора голос.

В комнату будто влетела радуга. Бух! Джейк чуть отшатнулся в сторону, а между тем «радуга» оказалась ещё одной пони, только с разноцветной гривой и хвостом. На какую-то секунду у Карри засосало под ложечкой, но неприятное чувство вмиг улетучилось, когда Джейк снова утвердился на ногах. Она пытливо посмотрела на пони, протаранившую его плечом — как и ожидалось, очередная несчастная жертва девчачьей безмозглости. Однако в голову Карри закрались сомнения, стоило ей приглядеться к её растопорщенным крыльям. Незаметно брошенный взгляд подтвердил и другое: нет, у розовой крыльев не было. Радужная с искрами, сыпящимися из глаз, еле поднялась с пола.

— Только спокойствие, у меня всё под контролем... — и тут же шлёпнулась обратно на круп.

Джейк подбежал к ней поближе и тоже щедро одарил слюнявым поцелуем. Результат его не слишком обрадовал.

— На конфету не похоже, — посетовал он.

Этой пони, в отличие от розовой, подобный опыт пришёлся не по вкусу. Учащённо задышав, она принялась яростно скрести лицо и что есть силы отплёвываться.

— Рот помой, парень! — обиженно выдала она.

Карри едва удержалась, чтобы не покатиться со смеху. Она прекрасно понимала скривившуюся бедняжку: ей самой тоже время от времени доставались неуклюжие поцелуи Джейка — обычно когда она забывала умыть лицо после рожка мороженого или шоколадки.

Тут появилась третья лошадка, на сей раз из бреши во внешней стене. Эта была скрупулёзно покрашена в пегий, но обладала просто невероятной светло-розовой гривой; на такую укладку ушло, наверное, немало часов. Тут что, целая клика девчонок соревнуется, у кого пони расфуфыреннее выйдет? О, а у этой тоже крылья. Значит, всего пока две крылатые и одна простая... Не считая Джейка, само собой. Тот, кстати, не упустил новоприбывшую из виду и в переизбытке эмоций ринулся прямо к ней.

— Ох, мамочки дорогие. Что бы здесь ни… и-и-и-и!

Светло-жёлтой хватило одного взгляда на першерона, чёрной тучей несущегося на неё с распахнутыми крыльями, чтобы рухнуть без чувств. Карри насторожилась. Она видела, как пони убегают или кусаются, но вот падали в обморок...

Ровно в это же мгновение из пролома, крича, выбежала прекрасная белая пони с тёмно-синей гривой.

— Флаттершай! — она заслонила своим телом упавшую пони и прокричала: — Ни шагу дальше, лесное отродье!

Не то чтобы нужны были какие-то слова — Джейк замедлился сразу же, как только пегаску покинуло сознание, и даже раскрыл крылья в полную длину, чтобы улучшить торможение. Окончательно он остановился лишь в считанных метрах от белой единорожки, накрыв её густым вороным оперением, и тут же отступил на шаг. Единорожка потрясённо задрала голову.

— Божественно! Какая грудь! А крылья, о Селестия, а рог! — она приложила копыто ко лбу и, картинно ахнув, в подозрительно театральном движении распостёрлась на полу без чувств.

Одна пони, один единорог, два пегаса — да Джейк, оказывается, ещё не самое пугало. Наверняка всё из-за здешней воды... или замка. Взгляд Карри скользнул по барельефу на стене, где была изображена кобыла с такими же крыльями и рогом, как у Джейка. В мыслях возник яркий образ кобылы: чёрная шкура, в хвосте и гриве переливающиеся звёзды. В этом и заключается ответ? Все эти пони заснули в других комнатах с похожими барельефами и преобразились? Тут явно замешано какое-то волшебство. Это место всё сильнее и сильнее походило на настоящий заколдованный замок.

Внезапно над головой Джейка просвистело лассо и обвилось аккурат вокруг его шеи. Он испуганно заржал от неожиданности, но шелохнуться не посмел — дёргать на себя верёвку или сбрую без спроса его отучили давным-давно. Желая рассмотреть пленителя, конь оглянулся через плечо. 

Карри проследила взглядом, куда тянулось лассо... и бесповоротно влюбилась. Там стояла, зажав конец верёвки в зубах, рыжая пони с соломенной гривой и в широкополой ковбойской шляпе. Хотелось просто взять и завизжать от восторга, как типичная девчонка, но Карри переборола себя. Вот это настоящая рабочая лошадка! С первого же взгляда становилось понятно, что кобыла была крепко сложена и привычна к повседневному труду. Фигура её была безупречна, мускулатура — жилиста, глаза — ясны и светлы; на её лице читался открытый и непосредственный нрав.

Все предубеждения Карри по отношению к пони испарились без следа. Несмотря на безграничную любовь к Джейку, ей давно стало понятно, что ездить на нём как положено не выйдет. Если, конечно, у неё не случится всплеска роста и она не вымахает как минимум на фут. Но эта... эта пони была идеальна. Карри уже видела, как обычно участвуют в молодёжных родео, как соревнуются в перепрыгивании бочек, заарканивании телят и беге с дистанциями. Она бы заставила других пони и испорченных маменькиных девчонок есть пыль. С Джейком они бы взяли золото в индивидуальном тягании тяжестей, а если бы ей выпал случай попрактиковаться, то и в состязании пахарей. Она бы утерла всем нос.

Восторг Карри длился пару мгновений, и тут на неё всей тяжестью навалилась действительность. Не будет больше никаких ярмарок — ни для неё, ни для Джейка. Никаких родео. Карри волоком утащат в большой город, а Джейка отправят горбатиться на старикана Седжвика. Там, в окружении других лошадей, ему будет хорошо; он быстро про неё забудет

По её щеке скатилась слезинка.

— Попкорн? — Карри выдернули из внезапной хандры, не успевшей даже толком начаться.

— Чего? — она утёрла слёзы рукавом и, обернувшись, увидела рядом с собой розовую пони. И виданное ли дело — в копытах та сжимала огромную плошку с попкорном.

Завладев вниманием Карри, лошадка зачерпнула пригоршню жареных кукурузин и набила полный рот, как бы показывая, что ничего опасного в этом нет, после чего протянула плошку девочке.

— М-м, вкушнятина.

Карри не то чтобы впрямь хотела, просто машинально приняла предложение. Однако попкорн оказался ещё горячим и необыкновенно вкусным; сливочного масла было в самый раз, чтобы придать аромат, но не столько, чтобы зёрна в этом масле утопали.

— Спашибо, пхавда вкушно, — кивнула она.

— Ещё бы! Я — Пинки Пай, — представилась пони и протянула ей копыто. — А как тебя зовут?

Карри торопливо протянула руку в ответ и, почувствовав, что Пинки её каким-то образом схватила, крепко пожала копыто. И в голове всплыло яркое воспоминание — о том, как она сказала другой пони имя, своё настоящее имя. Имя, которое не произносили вслух. Имя, которому полагалось оставаться во мраке памяти, сколь бы странными ни были перипетии жизни. 

— Карри, Карри Кмин. Рада знакомству, мисс Пинки Пай.

— А, зови меня просто Пинки, Карри... Карри Кмин. А я буду звать тебя Карри.

С неохотой Карри признала, что невольно заулыбалась. Розовая пони, эта Пинки, не уступала чувством юмора Старому Бену.

— Так ему, Эплджек! Держи крепче, — победный вопль откуда-то из центра зала привлёк внимание Карри. Радужная пегаска зависла в воздухе перед Джейком, будто волшебством приковав его взгляд, а «рабочая лошадка» тем временем держала верёвку. Не то чтобы конь вообще сопротивлялся.

— Джейк, знаешь ли, просто уволочет её за собой, если захочет, — вступилась Карри за так бесцеремонно принижаемые силы друга.

— Джейк, серьёзно? Ну и имечко. А я думала, его зовут что-то типа «Блэк Фьюри» или «Даркмейн Стилвингс», — радужная подлетела к Карри и, прикрываясь копытом, прошептала на ухо: — Он реальный жеребец, ну, ты сечёшь.

Карри, набившая рот ещё одной порцией попкорна, буквально прыснула со смеху, и добрая половина пригоршни разлетелась по полу. Пинки с довольным взглядом наблюдала за происходящим.

— Какого сена вы тут творите? Эплджек, немедленно его отпусти.

Карри обернулась на голос: в комнату вошла фиолетовая единорожка — ростом пониже остальных, но окружённая аурой властности, чем напомнила девочке некоторых любимых учительниц из школы.

— Это Твайлайт. Иногда мнит себя командиршей, но в остальном просто замечательная. А ещё супер-пупер-дупер-мупер крутая в магии.

Карри открыла рот и уже хотела заявить, что магии вообще-то не бывает — обращаясь к говорящей розовой пони с попкорном, — как вдруг рог фиолетовой засветился. Верёвка на шее Джейка ослабла и, подлетев, снялась с жеребца сама собой.

Единорожка, Твайлайт, гордо выступила вперёд и начала говорить:

— Приветствую. Меня зовут Твайлайт Спаркл, и я ученица принцессы… м-м-м!

Изо рта Твайлайт брызнула слюна — это Джейк, нагнувшись, с захлёбом чмокнул её в губы.

— Двойка, и то лишь за старания. Тебе ещё учиться и учиться, — прокомментировала Пинки и помахала карточкой с цифрой «2».

— А ты дай ему оклематься. Ему всего пять лет, — вмешалась Карри. Тут же её настигло откровение: она так легко втянулась в беседу, отчего ей начало казаться, что всё происходящее было откровенно нормальным. Ну то есть блин, откуда взялась карточка?!

— Серьёзно?

— Ага, день рождения на прошлой неделе справляли.

Радужная пегаска загоготала так, что аж перевернулась кверху крупом, умудрившись при этом остаться в воздухе. Джейк во второй раз уставился на неё круглыми от изумления глазами. Фиолетовая единорожка, с зализанной к затылку гривой и искрящим рогом, застыла от возмущения А рыжая красавица стояла с растерянным взглядом и не понимала, что делать — то ли смеяться, то ли удирать со всех ног.

Возмущение фиолетовой начало переходить в хмурую мину, когда к ней подскочила Пинки. В буквальном смысле подскочила.

— Твайлайт — Джейк. Джейк — Твайлайт. Джейку на прошлой неделе стукнуло пять. Ну не здорово ли! Сказочная была вечеринка, а, Джейк?

Джейк замялся, бросил короткий взгляд на Карри — та лишь развела руками.

— Не было никакой вечеринки, — он помотал головой.

— Что?! Как без вечеринки?! Жуть! Ну вот вернёмся в Понивиль, я закачу тебе самую замечательно-неповторимую, мозго-вышибательную вечеринку на свете! Как тебе, а?

Джейк, немного ошарашенный такой речью, стушевался.

— Ага, — выдал он, не придумав ничего лучше, что сказать. Рыжая пони отчего-то разинула рот, выронив конец аркана, который до сих пор сжимала в зубах.

— Постой, Пинки, — заявила с непотухшим рогом Твайлайт, выпрямляя гриву и вытирая обильную слюну с лица. — Пять? Невозможно. Как это ему пять? Ну сами поглядите. Такой здоровяк.

— Да-да, Пинки. Ты, должно быть, ошиблась. В таком юном возрасте столь дивной фигуры быть не может, — прибавила белая единорожка — эта, судя по всему, отошла от предыдущего потрясения и придвинулась как можно ближе к Джейку, восхищённо созерцая кончики крыльев и мускулистые бёдра.

По какой-то неведомой причине от её плотоядного взгляда в глубине Карри пробуждался материнский инстинкт защиты. Девочка выступила вперёд, но не успела вымолвить и слова, как её перебила ещё одна пони со своим мнением.

— Ну, кьютимарки у него нет, — сказала жёлтая пегаска со струящейся розовой гривой так тихо, что никто не расслышал, и подбилась к белой единорожке.

— Да пять ему, пять, — отмахнулась Пинки. — Карри мне сама сказала. А кому про это ещё знать, если не ей?

— Чего-чего, сахарок? Какое ещё к сену карри?

— Ну, она. Карри, — Пинки показала копытом на Карри, прислонившуюся к стене.

На девочку обратились двенадцать глаз. Из них пять пар расширились в немом потрясении, столько же челюстей беззвучно упали на пол. Пинки, не заметив реакции друзей, продолжала тараторить:

— Подожди, ты ведь «она», да? По одёжке-то сразу и не скажешь. И надеюсь, я права. Жеребцы жутко дуются, когда по ошибке называешь их кобылами.

— Э-э, ну да, я девочка. Здрасьте, — слабо отозвалась Карри, стушевавшись под пятью недоверчивыми взглядами. От волнения её сельский говор зазвучал только хуже: — Будем знакомы?

*      *      *

Далеко отсюда, за много-много миль, сонно всхрапнул Сник Пик — солнечные лучи прокрались между листьями куста, где прятался журналист, и разбудили его. Он разлепил веки, на миг сощурившись на свету, но тут же его лицо перекосило от ужаса. Он махом вскочил на ноги и бросил взгляд в сторону симпатичного домика, за которым наблюдал всю прошедшую ночь. Ни следа кобыл.

— Не-е-е-е-е-е-ет! — возопил Сники в небеса, но те безразлично промолчали.

Глава 5: Мурашки бегут домой

— Королевской гвардии капрал Плам прибыл! Опцион Памперникель, пост принять готов! — рявкнул дневной стражник и резким движением отдал честь, следуя вековой традиции.

— Часовой пост сдать готов! Во время несения службы происшествий не случилось! — рявкнул в ответ Памперникель Рай, отсалютовав ничуть не хуже.

— Опцион Памперникель, пост принял.

— Капрал Плам, пост сдал.

Крепко сложенный серошкурый ноктюрн с жёлтыми глазами и перепончатыми крыльями развернулся и зашагал прочь; покои принцессы Луны, конкретно сейчас пустовавшие, остались в надёжных копытах. Похожая картина повторялась сплошь по всему замку — дневной караул сменял ночной ровно в той же манере, как это происходило дважды в сутки на протяжении столетий.

Памперникель торжественно, как на параде, прошествовал до ближайшего угла, куда и шмыгнул, чтобы скрыться от глаз дневного караульного. Лишь тогда он дал ногам чуть расслабиться, а спине — разогнуться из состояния прямой палки. Наверное, он никогда не привыкнет к новому высокому положению после того, как всю свою откровенно короткую карьеру пробыл мелкой сошкой. Теоретически опцион стоял не слишком-то высоко, однако как телохранитель, лично выбранный принцессой, он выпал из цепочки обычных офицеров и оказался морально не готов к той ответственности, что на него свалилась.

Последнее стояло на особом счету. Когда он был простым гвардейцем, ему не грозила личная служанка самой принцессы, которая ставила его пред светлые монаршии очи и использовала как манекен для демонстрации новых творческих фантазий. А принцесса, будучи в своих палатах, продолжала проявлять тревожную склонность к беззастенчивой свободе тела. Для большинства обычных пони было нормальным разгуливать без одежды, но когда сама августейшая особа после долгого заседания Ночного двора скидывала накопытники и нагрудную регалию, то между понятиями «голая» и «принцесса» в бесхитростном жеребцовом мозгу случался когнитивный диссонанс. В такие мгновения он уже не терял самообладания, как раньше, но всё равно заливался краской до самых ушей, чем несказанно смущал служанку. Наверное, потому что она знала прекрасный способ его остудить, после того как они позже уединялись в собственных покоях.

Когда от нового положения и потенциальной влиятельности становилось совсем невмоготу, Памперникель в мыслях частенько обращался к носительницам Элементов Гармонии. Победив Найтмер Мун, они обрели славу и огромный политический вес, — и хоть бы одной из них было до этого дело! Каких бы амбиций ни питала эта шестёрка, они всегда полагались исключительно на свои природные дарования и старания, а к обретённому положению относились скорее как к помехе, чем преимуществу.

Волею случая он очутился на своём месте лишь благодаря тому, что проявил характер и личность, когда возник повод их проявить. Так же было с носительницами. И если он, равно как и они, позволит положению повлиять на свою натуру, то разве будет он достоин этого самого положения?

В каком-то смысле ему приходилось быть даже более сознательным, нежели носительницам. Если они в погоне за властью предадут суть себя, то, вполне вероятно, лишатся Элементов. У него же подобный стимул отсутствовал, а потому держать эго в узде надо было ему самому и его любящей жене. К счастью — или нет, в зависимости как посмотреть, — она очень умело справлялась с задачей.

Тем не менее никто не запрещал наслаждаться некоторыми привилегиями. Больше можно было не бояться испорченного свободного времени, если кому-то старшему по званию (а старше него были все) внезапно захочется чашечку кофе с пончиками от Пони Джо. Больше никаких стоек смирно и покрашивания травы зелёной краской по желанию заднего левого копыта старших офицеров! Теперь красить траву зелёной краской его отправляли только принцесса Луна и её служанка, по-видимому, разбиравшаяся в том, какую траву каким оттенком красить в тот или иной момент.

— И это ты называешь выправкой, солдат? — гаркнул сзади кто-то, будто подавившийся ведром гальки.

Спина Памперникеля с хрустом выпрямилась, ноги спружинили, а голова на окаменевшей шее устремила взгляд в потолок.

— Сэр! Никак нет, сэр! Больше не повторится, сэр! — выпалил он на автомате.

— Какого сена ты творишь? Ты теперь офицер. И не «сэркай» сержанту, даже если ему когда-то по неудаче всучили твою бестолковую тушу и дали невыполнимый приказ превратить её в подобие гвардейца, хоть бы и жалкое!

Голос смягчился, правда, совсем чуточку. Перед Памперникелем, застывшим по стойке смирно, показалась до боли знакомая фигура его бывшего инструктора. Сержант Шадоу Дэш поглядел на него тёмно-жёлтыми кошачьими глазами, отрывисто отдал честь перепончатым крылом и сам замер по стойке смирно.

— Рад видеть, что мои старания не пошли прахом, сэр! Могу я занять минуту вашего времени, сэр?

Памперникель прекрасно знал, как должен отвечать сержанту, согласно уставу: отдать приказ «вольно!» и потребовать объясниться. Но от мысли, что надо сказать так своему бывшему инструктору, который был старше него раза в два, язык буквально прилип к нёбу. Отчётливо видя перед собой неподвижно застывшего гвардейца, опцион отчаянно попытался нацедить слюны, чтобы по крайней мере расшевелить пересохший язык. Но, в конце концов, лишь едва уловимый блеск в глазах сержанта заставил его раскрыть рот и выдавить из себя:

— Что я могу сделать для тебя, сержант? — в голос его просочилось чуть больше напряжения, чем того хотелось бы.

— Имею проблему личного характера, сэр! Надеялся, что вы окажете мне некоторое содействие, сэр!

Морщась от оглушительных выкриков, Памперникель изо всех сил сопротивлялся искушению прижать уши к голове и хоть как-то сберечь слух. Эту привычку вдолбил в него тот же самый пони, что стоял перед носом.

— В чём проблема, сержант? — спокойно произнёс Памперникель, надеясь намекнуть на громкость.

Как выяснилось далее, непогасшая искра в глазах сержанта мало сходилась с его надеждами.

— Должен был сопроводить младшую сестру домой после работы, сэр! Не имею на то возможности, сэр! Кое-какая проблема с двумя кадетами, сэр! Надеялся, что вы сможете сделать мне одолжение, сэр! Как офицер и джентлькольт, сэр!

К этому мигу Памперникель уже был готов пообещать ему своего первенца, лишь бы он хоть чуть-чуть сбавил громкость. От громового потока слов слезились глаза, однако один кусок из рублёной сержантской речи всё же просочился сквозь пелену боли.

— У тебя есть сестра? — спросил опцион таким тоном, каким мог бы спросить: «Ты в тайне ото всех крутишь жаркую интрижку с той седогривой главной библиотекаршей?»

— Да, сэр! Несколько, сэр! Эта — младшая, сэр!

К этому мигу Памперникель отчаялся настолько, что заорал сам:

— Будь добр, поменьше «сэров» и побольше объяснений, сержант! — и неловко прянул ушами, услыхав собственные слова.

Сержант всхрапнул, и огонёк в его взгляде вспыхнул ещё сильнее. Выражение его лица можно было более-менее точно описать как «совсем капельку недоволен».

— Я надеялся, что вы проявите великодушие и отведёте мою младшую сестру домой. Она только заступила на службу, и нашей матушке весьма не по душе мысль, что ей придётся ходить по улице одной в такое время суток, сэр. Совершенно, я бы сказал, не по душе. О маленькой Мурашке наша добрая матушка... сильно печётся.

Памперникель пытался осмыслить, что у сержанта есть не только сестра, но и мать, но при неожиданном упоминании имени глаза у него непроизвольно полезли на лоб.

— Мурашка? Новая служанка на испытательном сроке? Та самая с большими... — Памперникель заметил взгляд бывшего инструктора, откуда пропал огонёк, и быстро передумал то, что хотел сказать, — глазами. Очень красивые глаза. Минувшей ночью сразу же их углядел, когда она засмотрелась на принцессу Луну. Около личных покоев самой принцесы. Где была моя жена. Буквально за дверью. Фактически в паре шагов. Правда.

Снова глаза сержанта не заблестели, но и взгляд его, по крайней мере, больше не сулил неминуемого кровопролития. Он вновь всхрапнул:

— Да, у нашей Мурашки очень красивые... «глаза». Иногда даже заводят бедняжку в неприятности. Некоторым при виде этих «глаз» в голову лезут всякие неправильные мысли. Я осведомлён, что вы не из тех, кто делает подобного рода ошибки. А потому знаю, что вы доставите её домой в целости и сохранности.

— И разумеется, моя жена — доверенная принцессы и сама по себе пользующаяся дурной славой — не будет иметь никакого отношения к твоей осведомлённости, сержант, — тихо буркнул Памперникель.

Но не достаточно тихо, чтобы его слова не достигли чутких ушей опытного сержанта-инструктора.

— Затрудняюсь с ответом, сэр.

Чаёк перед сном и ленивое утро угрожающе отодвинулись из ближайшей перспективы. Ни принцесс, ни сержантов, ни постов — только он и Ламиния. Что ж такое-то...

— Буду рад сопроводить твою сестру, сержант, — обречённо вздохнул Памперникель. — Где её искать?

*      *      *

Мурашка молчаливо сидела в стороне от главного входа во дворец, на почтительном расстоянии от больших деревянных ворот, ведущих во внутренний дворик и оттуда на улицы. Поверх её головы и спины была накинута чёрная шаль, прикрывающая крылья. Миниатюрная кобылка прислонилась к спинке лавочки, стоявшей у стены, и крепко сжимала в копытах нераскрытый чёрный зонт, словно щит, утопив его кончик в пол.

Она изо всех сил старалась не обращать внимания на взгляды, коими её одаривали дневные пони, снующие у входа в замок. Ноктюрна редко увидишь днём на улице, а кобылу-ноктюрна и того реже. Большинство ночных гвардейцев, насколько Мурашка знала, улетали домой из окон верхних этажей. Сильно же она им завидовала.

Мурашка бросила взгляд на огромные распахнутые ворота, сосредоточилась на здании напротив входа, медленно подняла голову... Показался кусочек пронзительно-голубого неба, — и внутри всё свернулось. Борясь с нахлынувшим головокружением, она потупила взгляд. И ещё больше пар глаз косилось в её сторону: она тяжело сопела, силясь одолеть внезапную паническую атаку.

— Уважаемая, вам плохо? — раздался в паре шагов от неё чей-то вежливый голос.

От неожиданности Мурашка шарахнулась в сторону и покосилась на говорившего, — но оторопела, узнав в ноктюрне королевского гвардейца, виденного у покоев принцессы. Зардевшись лёгким румянцем, она отвернулась.

— Всё хорошо. Просто жду кое-кого, — последние слова она выдавила как-то затравленно, будто оправдываясь, что находится там, где ей быть не положено.

— Должно быть, сержанта Шадоу, — жеребец осёкся, но всё же прибавил, — вашего брата, — с большим недоверием в голосе.

Видеть такую реакцию Мурашке было не впервой. Шадоу, усыновлённый в десятилетнем возрасте, был практически на тридцать лет старше неё. Видеть незнакомых жеребцов ей доводилось нечасто, однако к ним захаживали несколько друзей её другого брата, будучи в отпуске. Так вот, при виде старшего Шадоу, нависающего над громадным обеденым столом, все они сразу же заметно скисали.

— Что-то случилось? — кобыла немного обеспокоенно кивнула.

Она не боялась за брата, нет. Он — такая личность, что бояться обычно приходилось за других. Её скорее терзал страх услышать что-то нехорошее про новую работу.

— Ничего существенного. Вероятно, дела с какими-то кадетами. Он не вдавался в подробности — только попросил сделать ему одолжение и отвести вас домой.

Лицо Мурашки превратилось в каменную маску. Она промолчала, но мысленно произнесла много ласковых слов, после которых её рот ждала бы неминуемая встреча с куском мыла, услышь подобное матушка или тётушки. В основном там было про то, какими дураками бывают молодые жеребцы.

Стоявший перед ней жеребец слегка постарше — а значит, к счастью, не такой дурак — нахмурился при виде её лица.

— Всё в порядке? — аккуратно поинтересовался он, тщательно подбирая слова. Почти как сапёр на минном поле, где любой шаг в сторону может означать взрывную западню.

Мурашка натянула фальшиво поблёскивающую улыбку.

— Всё в порядке. Просто восхитительно. Лучше и быть не может. Я люблю новую работу. А работается просто прекрасно. Завтра я вернусь и увижу принцессу Луну, — на последних словах улыбка стала искренней, а лицо буквально озарилось восхищением и радостью.

Целую секунду она просидела не шелохнувшись, вспоминая первое близкое знакомство с Луной, пускай и чрезвычайно короткое. Но тактичное покашливание гвардейца вырвало Мурашку из дум.

— Ой, простите. И знаете, я вообще-то доберусь до дома сама. Моя семья немного... — консервативная? старомодная? ненавидит кобыл?

Нет, последнее не совсем правда. Они не презирали кобыл — просто обладали твёрдым взглядом на место слабого пола в этом мире, где не было места работе вне стен дома. И уж точно туда не входило вступление в ряды гвардии. Как раз по этой причине ей пришлось улизнуть из дому в предполагаемый день набора. Мурашка вздохнула, вспомнив тот кавардак. И ведь всё шло как по маслу!.. пока она с удивлением не обнаружила, что стоит не в той очереди и заполняет заявление не на ту работу. В этом не было бы какой-то особой проблемы, да вот только она опомнилась слишком поздно, витая в облаках от радости.

Мурашка была так подавлена, что хотелось свернуться в каком-нибудь тёмном уголке и просто хорошенько порыдать. Но вспомнив одно важное обстоятельство, она оживилась: ей, с другой-то стороны, предстояло регулярно видеться с принцессой Луной. И она готова была поспорить, что о подобном те пустоголовые неоперившиеся олухи, подававшие на курсантов-гвардейцев, не смогут даже заикнуться.

О, принцесса Луна! Мурашка мысленно вздохнула от кратких памятных мгновений, проведённых с легендарной принцессой. Столь царственная, столь прекрасная, столь властная, столь грациозная... и столь быстрая, что трудно представить.

Памперникель уже начал замечать прохожих, что бросали на них любопытные взгляды. Молодая кобылка кидалась из одной эмоциональной крайности в другую, да так, что не успеешь и глазом моргнуть. Свои мысли она не озвучивала вслух — чем бы там молодые кобылки ни забивали себе мозги в таком возрасте, — однако с этими душевными вздохами и невероятно выразительным глазами вполне могло оказаться, что она воображала себя где-то посредь оперной сцены.

Судорожно сглотнув, Памперникель снова кашлянул и потеребил копытом кончик зонта.

— Что ж, нам лучше бы поторопиться. Зачем заставлять вашу пожилую матушку лишний раз переживать?

Мурашка очнулась от внезапно нахлынувших фантазий и смерила жеребца максимально сердитым взглядом.

— Я доберусь до дома сама, — твёрдо повторила она.

Словесный укол отскочил, не причинив вреда. Её взгляд, горящий огоньком раздражения, был как светлячок по сравнению с пылающими факелами жены или ослепительно-яркими лунными дисками недовольной принцессы.

— Ничего страшного, я не буду вас провожать. Просто так получилось, что мне тоже надо в ту сторону. Идём? Или вы предпочтёте и дальше развлекать утренний караул? — за последнюю фразу Памперникель почувствовал лёгкую гордость. Вот и пригодились хоть как-то уроки дипломатической речи.

Мурашка разъярённо всхрапнула, слезла с лавочки и перехватила ручку зонта зубами. С хлопком он раскрылся, будто большая и необычайно вытянутая шляпка гриба. Край зонта нависал в паре дюймов над уровнем глаз, из-за чего почти вся голова скрывалась под его куполом. Дорога впереди оставалась видна шагов на тридцать, но не более.

— Идёмте, — огрызнулась кобыла и, не дожидаясь Памперникеля, резко сорвалась с места, возмущённо помахивая коротким хвостом.

— А мы не полетим? — жеребец даже слегка удивился. Хоть пегасы и предпочитали ходить, когда отправлялись за покупками, они всё же не оставались на земле, если надо было просто добраться из одного места в другое, не разглядывая достопримечательности.

— Неф, — прошамкала Мурашка с зонтом во рту.

Несмотря на невнятность, у неё получился на удивление ровный тон, не подразумевавший возражений. А как ветеран супружеской жизни длиною в два месяца Памперникель знал, когда стоит попридержать язык.

Пожав плечами, он нацепил огромные чернильно-чёрные солнцезащитные очки и выбежал следом за ней на свет яркого утреннего солнца. В мыслях же он себе отметил потолковать об очках с её братом: к чему таскать целый навес над головой? Неудивительно, что девочка не хочет летать с такой громадой.

Занятый рот давал Мурашке повод не болтать. Она, может, и пожалела бы об этом, если б знала, что удержит тему разговора на принцессе Луне. Этот здоровяк наверняка знал много интересного. Впрочем, она на личном опыте убедилась, что от гвардейцев можно ничего не ждать. Она родилась в семье служивых: отец, два дяди, три родных и шесть двоюродных братьев — все служили в гвардии. И про царственных особ все говорили только самое общее, шарахаясь от конкретики, как от чумы. Если собственные братья не делятся впечатлениями от редких встреч с принцессой Луной, то чего уж ожидать от полного незнакомца. Да что он, что родичи — всё едино. Перевёл бы стрелки на другую тему, про работу или про здоровье. Как жизнь? Полегчало? Она сердито фыркнула. Нет, не полегчало! Они что думают, это возрастное? Будто однажды утром она проснётся и безграничный ужас перед бездной неба испарится сам собой?

В уголках её глаз заблестела влага, и она с тихим шмыгом помотала головой, прогоняя слёзы.

Чтобы отвлечься от осточертевшей немощности и досады, она принялась размышлять о двух глупых кадетах, из-за которых к ней и приставили незнакомца.

Два часа назад они с госпожой Грейс взялись за уборку картинной галереи, заходившей на территорию Лунного крыла. Место показалось знакомым, хотя Мурашка никогда здесь не бывала, и через пару минут она поняла, в чём дело. Рассказывая о кадетской юности, её родственники в благоговейном ужасе шептали о «Той Самой Галерее». В глаза мгновенно бросилось главное панно, занимавшее непочётное место в середине зала, и сомнения пропали окончательно.

В целом не шедевр, панно как панно. Да? Картина была шесть-семь футов в высоту и около десяти-двенадцати в ширину. На первый взгляд, в ней воплотился самый невинный сюжет: Селестия лежит на залитом солнцем лугу в окружении дюжины резвящихся жеребят. Были тут земные пони, и пегасы, и единороги, но не ноктюрны.

Тут ничего удивительного. Пересчитать значимые произведения живописи с ноктюрнами можно было по копытам одной ноги, да и то место останется.

Не все кобылки и жеребчики резвились. Некоторые прижимались к бокам Селестии, а она прикрывала их могучими крыльями — образ материнской фигуры, немного угловатая кладка, но ничего из ряда вон. Зато уж где художник оставил свой почерк, так это в выражении её лица. Изгиб бровей, блики света в глазах, неуловимая экспрессия... Да, гвардейцы меж собой неспроста прозвали панно «Молестия среди цветов». Совсем не по-матерински она смотрела на кобылок.

Художник никак не мог сделать это намеренно. В конце концов, он дожил до седых волос у себя дома, а не в лечебнице или темнице.

Первый взгляд на панно, легендарное в гвардейских кругах, одновременно ужаснул и восхитил Мурашку настолько, что она не заметила двух кадетов-караульных. Ноктюрн и пегас, в свою очередь, ещё как заметили её присутствие.

На лице ноктюрна читалось до боли знакомое выражение: «Какого сена ты не на кухне, деточка? Тебе разве не надо быть дома? Откуда ты?»

Пегас же одарил её совсем другим, но тоже неприятно знакомым взглядом. Его глаза бегали по перепончатым крыльям, будто те расправлены всем на обозрение. И ей не особо-то хотелось знать, какая мыслишка сквозит в его остекленелом лице. 

Они не вымолвили ни слова. Однако взгляды их Мурашка чувствовала всё время, пока она и Грейс натирали пол до зеркального блеска. Бурно краснея, она развернулась лицом к кадетам и шла до самого конца коридора задом наперёд.

Служанки скрылись за углом, но не минуло и секунды, как раздалась негромкая реплика — Мурашка разобрала что-то про «крылья» и «я б облетал». А потом послышалось уханье и хрипы отчаянной потасовки.

Грейс покачала головой и положила копыто ей на плечо.

— Дело не в тебе, девочка, а в них. Даже на секунду думать не смей, будто хоть капельку виновата в том, что они там устроили.

То ли от смущения, то ли от злости Мурашка залилась пунцовой краской; Грейс попала не в бровь, а в глаз. Чья же ещё это вина, что два юнца пытаются свернуть друг другу шеи?

Гнев помог выжечь дотла самоосуждение, и Мурашка выкинула из головы саму мысль о том, что она каким-то боком причастна к каше, заваренной двумя остолопами.

*      *      *

Дом Мурашки находился неподалёку от дворца. Как и всё остальное в Кантерлоте, в общем-то. До своего жилища она в компании незваного сопровождающего добралась всего за пятнадцать минут. А их, судя по всему, только и ждали: не успели они дойти до порога, как дверь со стуком распахнулась — в проёме стояла матушка и тётки, шуршащиеся у неё за хвостом. Шесть пар горящих жёлтых глаз уставились на Мурашку, поглядели на незнакомого мускулистого жеребца и снова воззрились на кобылу.

— Ну и кто это? — спросила матушка с подозрительным энтузиазмом в голосе. — Я вот думала, домой тебя должен был отвести брат.

— Докладывает королевский гвардеец Памперникель, опцион Ночной роты, личный телохранитель принцессы. Сержанта Шедоу, к сожалению, задержали некоторые неотложные дела, и он по знакомству обратился ко мне с просьбой сопроводить Мурашку домой.

Глаза матушки буквально загорелись. По спине Мурашки пробежал холодок.

— Ах, в самом деле? А он, случаем, не обещал... не обещал, может, чутошку перекусить в отплату? Ты большой жеребчик, да. А большой жеребчик не откажется от сытного домашнего ужина, я-то знаю.

Мурашке сильно, очень сильно не понравилось, как матушка изменилась в голосе и как её взгляд теперь сновал меж дочкой и красавчиком-жеребцом. Имя Памперникеля ей знакомо, это очевидно, так что не могло и быть речи о том, чтобы гвардейца затащили на мирный семейный ужин. Матушка — та ещё сводница, и Мурашка это отлично знала, чтобы поверить, будто это просто вежливость. Что-то у неё на уме.

— Поверьте, я бы с радостью, — лихорадочно процедил Памперникель очевидную ложь. Похоже, уроки дипломатии ещё не закрепились окончательно у него в голове. — Но мне надо срочно возвращаться в замок. Меня жена хватится.

Мурашка покосилась на глаза матушки: промазав первым выпадом, она готовилась зайти с другого боку. Наверняка всучит опциону корзинку с едой, чтобы отнёс домой жене — протоптать дорожку к влиятельным персонам, с которыми Памперникель видится каждую ночь. У Мурашки было две сестры, тоже незамужних, но ей почему-то казалось, что матушка положила глаз именно на неё. И поэтому она самоотверженно отвлекла следующий выпад на себя.

— Нельзя его задерживать, мама. Он и так оторвался от своих дел, чтобы помочь Шадоу Дэшу. Вдруг, пока мы тут разговариваем, он понадобился принцессе Луне?

При упоминании принцессы Луны глаза матушки зажглись, а тётки оживлённо защебетали. Кое-кто даже вспомнил, что пора посадить Мурашку под замок, пока она «не опозорила всю семью перед принцессой».

Для её тётушек существовала лишь одна принцесса.

Тем не менее женская половина семьи была сильно впечатлена: Мурашка едва начала работать, а уже повстречала пони, который ежедневно видится с принцессой. Теперь её начинание поддерживали все. Это уже хорошо.

А что не совсем хорошо — они сошлись на том, что неплохо бы по-быстренькому научить Мурашку «правильным» манерам, дабы она не посрамила семью в чуть более официальной обстановке, нежели под принцессиными копытами в коридоре.

Гвардеец, проводив её до порога, поспешно откланялся и трусливо улизнул сверкая подковами. Мурашка осталась одна под пронизывающими взорами матери, тёток и пары двоюродных сестёр — те высунули нос на общий шум, и теперь все дружно с укоризной глядели на Мурашку.

Ах, дом, милый дом! Что бы делала без тебя юная кобыла-ноктюрн? Просто страсть как хочется узнать.

Глава 6: Близкое знакомство

Вновь Карри очутилась в знакомом положении: тихо в уголке и как бы не при делах, пока толпа взрослых решала, как с ней поступить и к чему её принудить.

Что касается чужих попыток решать жизнь за неё, свой личный рекорд она побила шесть месяцев назад, когда поставила Джессу Кармайклу фингал под глаз. Джесс был на два года старше, на голову выше и обладал чрезвычайно раздутым самомнением. Первые два пункта Карри не то чтобы заботили, насчёт же третьего у неё была своя точка зрения. Конечно, она тоже заработала фингал и потеряла зуб (который, впрочем, и так шатался). Однако когда их разнимала учительница, Карри сидела сверху, а мальчишка свернулся калачиком на полу и навзрыд звал мамочку.

После этого в кабинете директора собрались та учительница, что оттащила Карри с кулаками и воплями от Джесса, сам директор школы, завуч, классный руководитель, медсестра, осмотревшая синяки и ссадины, папа Джесса и, само собой, Старый Бен.

Тот день оставил после себя много приятных впечатлений, пускай даже в итоге ей пришлось извиниться перед Джессом и целый месяц убирать конюшни старика Седжвика. Вообще, извиняться оказалось даже приятно. Уж с каким лицом Джесс завертелся,  когда на него уставились все симпатичные девчонки из седьмого класса: щуплая соплячка-пятиклашка просит прощения за то, что утёрла его носом пол.

Ах, добрые времена!

Тогда Карри казалось, что разозлить взрослых ещё больше у неё никогда не выйдет. А зря. Девочка с любопытством наблюдала за кучкой разноцветных лошадок, горячо обсуждающих её наличие в действительности. Совсем как взрослые в кабинете директора, они ломали головы и никак не могли решить, что с ней делать. И на сей раз рядом не было Старого Бена, который бы разнял препирательства и предложил что-то дельное. До неё долетали обрывки самых разных фраз, от «кто она?» до совсем уж нелепого «а вдруг она ест пони?».

Именно на последней фразе животу Карри вздумалось громко заурчать. Горсть жареной кукурузы, которой её угостила Пинки Пай, не слишком помогала заполнить пустоту в желудке. Жёлтая пегаска, Флаттершай, на это тихонько пискнула и спряталась за подругами. Поддавшись уговорам внутреннего бесёнка, Карри скорчила на это страшную рожу — она так делала не раз, когда кто-то в школе на неё пялился. Но только она увидала непритворный страх в глазах пони, ей сразу стало совестно. Радужная пегаска, Рейнбоу Джаз, бросила в её сторону недобрый взгляд, отчего на душе совсем погано, хуже червивой поганки: мол, такую трусиху дразнить всяк горазд. Бедняжку наверняка шпыняли в детстве.

А Пинки Пай расположилась на полу рядом с Карри и перекидывалась мячиком с Джейком. Конь учился, как пользоваться новыми, более ловкими передними ногами: Пинки бросала, а он отбивал. Иногда мячик успешно возвращался, иногда — улетал по касательной. Тогда Пинки бежала его подбирать, и всё начиналось по новой. Только через несколько попыток Джейк всё же наловчился хватать мяч под бабки.

Не то чтобы это сильно повлияло на ход игры, так как у Джейка всё равно не каждый раз получалось кинуть мяч обратно. В половине случаев мяч будто не хотел отлипать от него, и жеребец сидел с неловким выражением морды, отчаянно тряся ногой. Карри, сколько бы ни пыталась, не видела разницы, когда мяч приклеивался к бабке и когда не приклеивался.

Всё это время Пинки Пай не прекращала оживлённо тараторить. Что-то было маловразумительным, но кое-что оказалось и полезным. Например, теперь Карри знала имена всех пони, а также их дни рождения, любимые пироги и их профессии, хотя образ пони-дизайнера модных платьев с трудом укладывался в голове. Если уж на то пошло, представить пони в платье само по себе было непросто. Поэтому девочка внутренне порадовалась, узнав, что Эпплджек держит ферму и яблоневые сады.

Джейк точно свихнётся, если узнает про это. Карри засомневалась, стоит ли ему вообще знать. В её памяти ещё жив был тот день, когда он разобрался, за что хватать корзину из-под яблок в амбаре — Карри почти начала мечтать о противогазе, пока вычищала перепачканное стойло, и чуть не породнилась с половой тряпкой. И ей очень не хотелось проходить через подобное снова. Но если не вспоминать неприятное, она начала смотреть на Эпплджек с большим уважением. Сразу было понятно, что пони в кобвойской шляпе — настоящая рабочая лошадка, а не напыщенная фифа попугайской масти, как остальные.

— Твайлайт, ты тут? — раздался из-за стены тонкий мальчишеский голос.

Карри невольно оскалила зубы, но тут же вспомнила, где очутилась. Это не какой-то безмозглый мальчишка, а скорее молодой жеребчик. Жеребчики бывали глупыми и милыми, а вот мальчишки просто глупыми, но ни разу не милыми.

Фиолетовая единорожка, которую Пинки назвала волшебницей, отвлеклась от спора и прокричала в ответ:

— Секундочку, Спайк, — на кончике её рога зажёгся шарик света и, сорвавшись, вылетел в дверь. Единорожка крикнула: — Я пустила путеводный талисман. Он тебя приведёт.

— Спайк? Что, серьёзно? — съехидничала Карри. И вдруг в комнату вошла двуногая прямоходящая ящерица.

Карри общалась с пони совершенно обыденно, насколько это вообще можно было назвать «обыденным». В конце концов, она разговаривала с лошадьми не меньше, чем с людьми, только вот речь последних в реальности звучала куда глупее лошадиной в воображении.

Жизнь, однако, не готовила её к ходячей разговаривающей рептилии (за исключением коллекции фильмов). Карри вскочила на ноги и вжалась спиной в стену, взглядом ища пути к отступлению, пока ещё не поздно. Ящерица заметила Джейка, после чего с круглыми глазами ринулась в его сторону.

То ли позабыв собственный испуг, то ли в страхе за жизнь друга Карри метнулась вперёд, намереваясь сшибить тварь прежде, чем та причинит Джейку вред. Вместо этого она получила полный рот розовых кудрей и аромат сахарной ваты в носу; путь ей преградила Пинки.

— Прости! Моё пинки-чувство сказало, что если я прямо сейчас же не встану сюда, то начнётся череда случайностей, которая приведёт к концу Эквестрии и вообще всех пони, — у розовой пони заурчало в животе, она сосредоточенно нахмурилась и затем прибавила: — Или у меня газы.

Обычно после такого заявления Карри, наученная горьким опытом и Джейком, уже бы помчалась в сторону холмов. Но сейчас она не искала спасения в бегстве.

— Уйди с дороги, — потребовала она.

Не сработало. Кобыла не сдвинулась с места. Карри выплюнула изо рта несколько прядок, по вкусу напоминавших пастилу, и попыталась обойти препятствие; Пинки с виноватым лицом тоже сделала шаг. Тогда девочка лихо запрыгнула розовой пони на спину, чтобы затем перемахнуть на другую сторону.

— Уи-и-и! — завопила Пинки и принялась скакать по залу.

На прошлогодней осенней ярмарке Карри заняла второе место в скачках на быках. Поэтому она машинально прильнула к загривку всем телом и крепко прижала ноги к бокам. По сравнению с молодым бычком, с Пинки управиться было легче, но если держишься у животного на спине, то на раздумья или действия не остаётся времени. Когда Пинки с ржанием и фырканьем наконец остановилась, взбудораженно ударяя копытом о пол, было уже поздно. Гигантская ящерица добралась до Джейка. Карри остолбенела. Ни зубов, ни когтей, ни клыков — ничего кровожадного не случилось; вместо этого на Джейка посыпались вопросы со скоростью одна миля в минуту:

— Поверить не могу! Снежный конь оказался аликорном. Выходит, все фотографии и следы твои? Ты столетиями бродил по горам? Жил в уединении отшельником? А теперь вышел, чтобы поделиться мудростью, накопленной за века медитации в аскезе?

Карри расслабилась. Хотя в его речи иногда проскальзывали умные словечки, спрашивал он совершенно обычно. Прямо как ботаник. Разве можно бояться ботаника? И неважно, как он выглядит.

Джейк похлопал глазами и нагнулся пониже, чтобы разглядеть ящера, который на его фоне выглядел куда меньше, чем показалось Карри в первый раз. Ростом чешуйчатый был не выше трёх или трёх с половиной футов, а значит, на целую голову ниже неё. Конь тщательно обнюхал болтливую рептилию, обвёл взглядом всех пони и девочку, безмолвно таращившихся на развернувшуюся сцену, снова посмотрел на ящера, а затем на мяч, так и не отлипший от ноги. Он протянул пресмыкающемуся копыто.

— У меня мячик.

Ящера это, кажется, ничуть не смутило. Твайлайт, тихо посмеиваясь, вышла вперёд; Рейнбоу Дэш взорвалась истеричным гоготом и едва не покатилась по полу, Эпплджек скромно фыркнула, а Рэрити деликатно прикрыла широкую ухмылку копытом. Даже Флаттершай чуть-чуть заулыбалась.

— Спайк, я же говорила тебе, что снежного коня не существует. Джейк просто очень крупный. Это даже укладывается в определённые рамки.

— В рамки для кого, для пятигодовалого, сахарок?

— Конечно нет. Но ведь он аликорн, а это нарушает выборку данных. Принцесса Селестия тоже гораздо крупнее большинства пони, так же как и Найтмер Мун.

— Погодите-погодите, ему всего пять? — затараторил ящер, пытаясь увернуться от мяча, которым в него тыкали, но в итоге всё же взял его и поднял глаза на громадного Джейка. — Сколько тебе надо доказательств, Твайлайт? Если он такой в пять лет, то каким же он будет, когда вырастет?

— Не, может, ещё на пол-ладони, но сейчас он уже вымахал почти как взрослый. Он за следующие лет пять скорее наберёт пятьсот фунтов мышц, — отозвалась Карри со спины Пинки. Она практически слово в слово повторила Старого Бена, который рассказывал это стайке первоклашек на полевой экскурсии пару месяцев тому назад.

— Ну да, конечно. Будто кто-то защитил докторскую по жизненному циклу снежного коня, — отмахнулась рептилия и повернулась в сторону девочки как раз в то мгновение, когда та соскочила на пол.

— Я уверена, что Карри знает, о чём говорит, Спайк, — произнесла Твайлайт с толикой облегчения в голосе.

Она как-то не задумывалась, что предполагаемый возраст Джейка не соответствует его размерам, пока эту тему не поднял Спайк, однако она обрадовалась, что о дальнейшем его росте беспокоиться не придётся. Его габариты и без того доставят хлопот, это уж точно.

Спайк не слушал: с челюстью, отвисшей дюймов на шесть, он пустым взглядом таращился на Карри. Девочка этого не заметила, так как переключилась на иное занятие, а именно пыталась стряхнуть со своих чёрных колгот конфети. Не добившись успеха голыми руками, она схватилась за свою огромную шляпу, чтобы попробовать иначе; она не раз видывала, как дед таким образом отряхивает куртку и штаны от снега. Но едва сняв шляпу, она обомлела.

На плечи ниспала обильная россыпь каштановых волос с медным отливом. Когда вчера ночью Карри ложилась спать, на голове у неё была самая обычная растрёпанная копна — и ни волоска длиннее шести-семи дюймов. Простая короткая стрижка. А теперь её шевелюра касалась бёдер.

Волосы волнами струились по спине и плечам, создавая ощутимое напряжение. Она опустила взгляд: и правда, закрывают бедра. Обескураженная, она потянулась к затылку и нащупала густой пучок. Корни длинных прядей крепко уходили в голову, и даже больше, они словно росли вдоль всего изгиба шеи. Совсем как... лошадиная грива? Но Карри не то чтобы была потрясена: после всего случившегося за утро это просто мелочь. Уж что она испытывала, так это легкую обиду. Джейку достался рог и крылья, а ей какие-то волосы. Да какого сена?

Из досадливых раздумий её вырвал громкий вопль паренька-ящера:

— Обалдеть! О-БАЛ-ДЕТЬ!

— Спайк? — попыталась вклиниться в его крики Твайлайт.

— О СЕЛЕСТИЯ!!! Человек! Самый настоящий, взаправду, перед нами! Кто-нибудь, камеру, быстрее! Ради Селестии, сделайте снимок!

— Ладушки-оладушки, — Пинки достала из сумки камеру с громадной вспышкой, — скажи «ванильный торт с вишенкой наверху»! — и щелкнула у Спайка прямо перед лицом, отчего у дракончика посыпались искры из глаз.

— Пинки Пай! Не меня, а её, — Спайк ткнул куда-то в сторону Карри, одновременно с тем пытаясь оттереть глаза от слёз.

— Ну так что же сразу не сказал, глупый? — и Пинки, помахав камерой, обратилась к девочке: — Ты не против?

— Да пожалуйста, не вижу причин отказываться, — та прекратила перебирать свои новые волосы и пожала плечами. — Только дай встану рядом с Джейком.

Карри обогнула Спайка, так и застывшего столбом, по широкой дуге и подошла к Джейку. Жеребец, чуть наклонившись, ткнул её носом в щёку и для пробы пожевал губами длинные пряди. То ли это показалось ему неуместным, то ли шевелюра пахла не так приятно, как грива Пинки Пай, но он поднял голову и сел с прямой спиной. Карри встала между широко раздвинутыми задними ногами, прислонившись к брюху. Тогда Джейк заключил её в объятия, и она обхватила мускулистую переднюю ногу левой рукой, а в качестве финального аккорда сняла шляпу и прикрыла правое предплечье, как делал на фото Старый Бен

— Тебе нормально? — произнесла она краешком рта, всей своей гримасой и оскалом как бы говоря: «Фоткай скорее», — пока Пинки устанавливала камеру на треногу.

— Просто балдёж, Карри.

Вдруг рядом с ней втиснулась Пинки. Пони поднялась на задние ноги, сразу став намного выше маленькой девочки, приобняла её передней ногой за плечи и с довольной улыбкой посмотрела вверх на Джейка, чей подбородок был над её макушкой.

— Само собой, балдёж. А почему должно быть не балдёжно? Это самая балдёжная штука на неделе. Ну, в понидельник был взрыв в ларьке с мороженым, конечно, но сейчас всё равно балдёжнее.

И камера с громким «пуф!» испустила яркую вспышку, едва не ослепив Карри и Джейка.

— А НУ, ХВАТИТ! — заорал Спайк. — Да что с вами такое? Вы совсем не понимаете? Перед нами же че-ло-век. Это грандиознее тысячи снежных коней! Это уже ну просто всё. Просто задумайтесь, сколько всего она должна знать. Сколькое может рассказать! Например, зачем они столько лет подряд рисуют те загадочные круги на полях.

— Я как бы сама по себе это знаю, — Эпплджек помахала копытом. — На прошлой неделе потеряла аж целый акр добротного овса из-за какого-то вредителя, который выел целую тьму этих клятых вензелей и финтифлюшек на северном поле.

— А ты не в курсе, что ли? — отозвалась Рейнбоу Дэш. — Это было зашифрованное послание всем клёвым пегасам, кто в теме, про то что в Клаудсдейле намечается грандиозная туса.

— И ты, значит, не сообразила ничего лучше, кроме как сделать из моего поля огромную доску для объявлений! — Эпплджек с рыком взвилась на свою радужногривую подругу.

— Это была не я, э! И вообще, не такую уж и огромную. А туса была клёвая.

Между двух кобыл вклинился Спайк.

— Народ, ау! Может, не будем уходить от темы? У нас тут человек, — он обеими лапами махнул в сторону Карри, но осёкся и на какое-то мгновение уставился на неё, застыв перед сидящим Джейком и стоящей Пинки Пай. Поморгав, он произнёс: — Забавно, мне казалось, ты должна быть крупнее.

— Сам-то вообще Годзилла в миниатюре, — огрызнулась Карри, слегка задетая. Она выше его! И с чего он взял, что люди не большие? Когда-нибудь она подрастёт.

— Никакая я не миниатюра. Я, чтоб ты знала, самого подходящего роста и веса для дракона моего возраста.

— Повтори-ка, — Карри приподнялась и шагнула в сторону от Джейка и Пинки.

Такой поворот в корне менял дело. В детстве, ещё маленькой девочкой, она считала драконов огромными чудовищами, которые сжигают всё вокруг и лопают людей, пока храбрый рыцарь верхом на коне не зарубит гадину. Но теперь-то она знала: драконов просто не понимают. Если относиться к ним хорошо, они могут стать и верными друзьями.

— Именно, да, — Спайк когтём почистил чешуйки на гордо выпяченной груди. — Скажи, круто?

Но тут он вспомнил, что вообще-то должен изображать досаду.

— Э, нет, тебе своими хитрыми человечьими трюками меня не надурить. Мы тебя поймали, так что ты должна исполнить одно желание, а то не отпустим.

— Пра-а-авда? Желание? — протянула Рэрити, сразу навострив уши. — Так уж вышло, что я давно хочу достать кусочек одной великолепной ткани, но её выпускают лишь пару ярдов в год, а в очередь не пробиться. Я, конечно, ни на что не намекаю... но ты что-нибудь можешь сделать, Спайки-Вайки?

— Твоё желание — моё желание, — завороженно пролепетал Спайк, чуть приоткрыв рот и даже слегка пустив слюну, и повернулся к Карри. — Ты слышала Рэрити. Вот это вот желание.

— Спайк! Живо угомонись! — гаркнула Твайлайт. — Снежных коней не бывает, а уж людей и подавно. Прекращай читать тот словесный мусор, на который подписана Лира. Правильно же, да, Карри?

Фиолетовая единорожка вопросительно посмотрела на девочку.

— Ну, да, что-то типа того. В каком-то смысле, — Карри нервно сложила пальцы домиком. Меньше всего ей хотелось перечить учителю, а кем бы Твайлайт ни была на самом деле, выглядела она как заправская учительница с железной выправкой.

Кобыла всё глядела на неё, глядела, пока надежда на лице не испарилась окончательно, и Твайлайт, со вздохом понурив голову, тихо спросила:

— Так ты всё же человек, да?

— Ну, в общем, да, — пискнула Карри так робко, как могла. Она по собственному горькому опыту знала, как неприятно говорить учительнице, что та не права.

— Видишь? А я тебе говорил. Давай желание. И кстати, зачем делать на полях круги? — Спайк выпытывающе посмотрел на заёрзавшую Карри.

Она чувствовала себя как-то неловко. Мелкий ящер всё продолжал и продолжал её донимать.

«Как там было в фильме, когда задабривали дракона? Ах да, точно».

Карри протянула руку вперёд, едва не коснувшись морды Спайка ладонью.

— Я не имею причастности к порче урожая, клянусь жизнью, — произнесла она таким голосом, будто осторожно подходила к строптивому пони.

Глаза дракончика медленно скосились на нос, в паре дюймов от которого застыли её пальцы, и на миг в его взгляде даже зажглась искра изумления, но тут он сильно потряс головой и сердито поглядел на девочку.

— Нет, ты так просто не отделаешься. Я знаю, что ты пытаешься меня заколдовать своей человечьей магией!

Он отодвинулся от вытянутой руки и уже намеревался устроить Карри жаркий разговорчик (в смысле, устроить допрос с пристрастием), как вдруг его охватил ореол сиреневого света и, дёрнув назад, оттащил в дальний угол.

— Кажется, кому-то надо поумерить пыл, — сурово заявила Твайлайт надувшемуся дракончику и поглядела на Карри с улыбкой на лице. — Человек, значит. Это... интересно.

— Да не шибко интереснее, чем быть пони с волшебной силой, — пожала плечами та, похлопав ресницами. Левитирующий в телекинетическом поле Спайк произвёл на неё впечатление.

— Тогда скажи, Карри, — Твайлайт усмехнулась себе под нос, не сводя с неё пристального взгляда, — как ты здесь очутилась?

Этот простой вопрос стал камушком, начавшим лавину.

Обыкновенное правило разума гласило, что если говоришь со школьным учителем, то выдавай лишь самую малость. Не ври, но и не раскрывай рот без надобности. Строго говоря, у этой пони не было над ней власти. А значит, Карри обязана ей сообщить как взрослому лишь своё имя, адрес и домашний телефон.

Только вот последнюю неделю в девочке копились совсем другие слова. Слова боли, слова гнева, слова печали. Если б ей разрешали навещать Джейка, она бы изливала их ему каждую ночь. А когда у них наконец-то получилось увидеться, она не посмела произнести их вслух. Ей надо было быть спокойной и хладнокровной, чтобы и жеребец в свою очередь не боялся и не пугался при подъёме на гору.

И вот, когда со всех сторон на неё глядели пони с глазами, полными любопытства и доброты, без капли осуждения, банальный вопрос от Твайлайт почему-то захлестнул её голову бурей воспоминаний. Воспоминаний, загнанных поглубже и подальше. Карри старалась отмахнуться от них, думать о необыкновенной волшебной стране с необыкновенными и забавными цветными лошадками, старалась изо всех сил, но ничего.

По её щекам заструились слёзы, но она проглотила их, сдавленно шмыгнула носом — и беззвучно зарыдала. Глаза Твайлайт расширились: с немного испуганным выражением на лице она осторожно протянула копыто, чтобы успокоить девочку, но замерла на полпути, не зная, что делать. Не зная, как помочь.

Неожиданно лавандовую пони подвинули в сторону: жёлтая пегаска с розовой гривой была уже тут как тут и заключила Карри в объятия, пахнущие цветами и солнечным светом. Её крылья обвили маленькую девочку, точно вторая пара ног, стиснули ещё крепче и подарили больше тепла.

— Ну-ну, малышка, ты чего. Тут безопасно. Никто тебе не сделает плохо.

Девочка уткнулась мокрым лицом в мягкие пегасьи перья. В это время Джейк, нависавший сверху, между делом бросал на Спайка задумчивые взгляды, однако не упустил из виду расстроенную подругу. С тревожным всхрапом он опустил голову и буквально обернул парочку громадными чёрными крыльями, укрыв от взглядов. Он уткнулся носом в длинные волосы Карри и ласково потеребил за локоны.

— Не плачь, Карри. Не грусти, — конь тоже шмыгнул носом, и крупные солоноватые слёзы покатились у него из глаз, закапали девочке на макушку и плечи.

Почувствовав влагу, Карри отстранилась от Флаттершай с тихим всхлипом и подняла взгляд на Джейка, чьи слёзы начали капать ей на лицо. Её охватило чувство вины: зачем делать ему больно? Ведь он по натуре добрый малый, а выразить эту радость ему удаётся ой как редко. Она подавила рвущийся наружу всхлип и натянула на лицо улыбку.

— Ну уж ты не начинай, верзила, — шмыгнув, Карри с заплаканным лицом поглядела на коня и потрепала по щеке. — Я не плачу, просто в глаз что-то попало. Сам знаешь, как раскисаю, когда ворошу снопы вилами, а тут вообще. Иди лучше сходи к своей ящерице.

— Дракону! — крикнул Спайк из угла.

Жеребец нерешительно замялся, но Карри пихнула его в грудь ладошкой. С долей неловкости он подобрал длинные ноги под брюхо и даже никого не сшиб, пока вставал, после чего нерешительно двинулся к Спайку, то и дело оглядываясь, однако девочка махала: мол, иди. Не успев толком подойти, Джейк обрушил на дракончика шквал вопросов и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать про подъём на гору и замок. Через миг снова посыпались вопросы, но уже про всё, что он только что поведал. Настала очередь Спайка неловко съёжиться.

— Спайк, почему бы тебе не прогуляться с Джейком? — предложила Твайлайт и обвела взглядом подруг. Эпплджек вытянула копыто.

— Я пригляжу, Твай, — она резво подбежала к Спайку и Джейку. — Пойдёмте, ребята. Сходим-ка разомнём ноги.

Троица вышла из зала через пролом в стене: Джейк легко перешагнул через перевёрнутые каменные глыбы; Эпплджек прыжком взобралась на кучу щебня и, будто пёрышко, перемахивала с одной груды на другую, пока не скрылась из виду; а Спайк петлял между высокими и вскарабкивался на те, что пониже. Перед тем, как сделать последний шаг, он оглянулся на Твайлайт, произнёс одними губами: «За тобой должок», — и исчез. Какое-то время бас Джейка ещё гудел без остановки про всё и вся, что приходило жеребцу в голову, пока в один момент не стих.

Глядя вслед уходящему другу, Карри расплакалась только сильнее. Попыталась утереть слёзы рукой, но те всё текли и текли. Она сглотнула солёный комок к горле. В глотке назойливо запершило, изо рта вырвался сдавленный хрип, дыхание участилось. Лицо её скривилось, она с шумом втянула носом воздух, и когда Флаттершай укрыла Карри крыльями и крепко прижала к себе, плотину прорвало: маленькая девочка, уткнувшись в её плечо, взвыла во весь голос.

Внутри у Карри скопилось очень много боли, и далеко не сразу её рыдания начали стихать. Флаттершай даже не поморщилась, когда девочка зарылась ей в плечо лицом, перемазанным слезами и соплями. По шёрстке ей и не такое размазывали.

— Ты как? — спросила пегаска очень нежно, без толики страха, который растворился, будто его никогда и не было. Она пригладила веснушчатое личико Карри мягким крылом и поняла, что оно вовсе не такое жуткое, как казалось раньше.

— Мне уже лучше, мисс Флаттершай, — от напряжения голос Карри звучал слабовато.

Неожиданно к её глазам подлетела небольшая бутылка.

— Попей немного, милая. У тебя, должно быть, жутко пересохло в горле. У меня так всегда, как хорошенько проплачусь.

Карри подняла глаза на доброе, сочувствующее лицо белой единорожки.

— Большое спасибо, мэм, — она старательно изобразила голос ангелочка на воскресном обеде.

— Небеса благие, зови меня Рэрити. Я ещё не в тех годах, чтобы ко мне обращались «мэм».

— А меня Флаттершай, — кротко прошептала Флаттершай. — Это же ничего?

— Меня можешь звать Клёвая и Крутая, — прибавила радужная пегаска. — Или просто Рейнбоу Дэш.

— Да, ты правда крутая, — Карри слабо улыбнулась.

— Ну а то. Я лучшая.

— Да, мы все знаем, Рейнбоу. Я — Твайлайт Спаркл, личная ученица принцессы Селестии. Можно просто Твайлайт. Спайк, тот дракончик, мой помощник и почти что брат.

— Интересная, наверное, семейка... Твайлайт, — икнув, сказала Карри.

Вдруг откуда ни возьмись появилась Пинки и потрясла девочку за руку.

— О-о, у неё лучший старший брат на свете. А невестка у неё такая, что невестки замечательнее вообще не сыщешь. И Спайк просто золотце. А я Пинки Пай, но ты уже знаешь. Мне столько тебе надо рассказать! Надеюсь, что и тебе для меня тоже. Потому что у меня столько интересного, но люди дуются и страшно обижаются, если не даёшь им вставить слова, так что вот я и надеюсь, что у тебя тоже много интересного, потому что у меня-то... ого-го... — Пинки сделала вдох и закончила: — ...сколько.

Карри только похлопала ресницами и утёрла глаза.

— Спасибо. И у меня найдётся, что рассказать, — наконец вымолвила она и обвела взглядом цветных лошадок, окруживших её кольцом.

В голове сразу же роем зажужжали слова, какие она не решалась сказать Джейку всю последнюю неделю. После пролитых слёз в объятиях Флаттершай на душе немного полегчало, но скопившиеся слова никуда не делись, и их надо было выплеснуть, иначе она взорвётся.

— Всё началось где-то с неделю назад. Я была в школе, и меня вызвали к директору...

Слова каскадом полились из Карри... Про то, как узнала, что умер её дед Бен — Старый Бен, потому что отец был Беном-Малым. Как переселили в дом одной из местных дам. Как раз за разом допытывалась соцработница. Про похороны. О том, как слушала причитания и сетования от всего города. Как отвели назад домой, чтобы собрать вещи. Как подслушала, что её собираются увезти в большой город. Про побег из дому, подъём на гору, старый замок на вершине. Про то, как приняла утром решение отвести Джейка обратно, где будет безопасно, даже если из-за этого они никогда не увидятся вновь.

Всё это время Флаттершай нежно обнимала девочку крыльями и то и дело смахивала слезинки, катившиеся по её щекам. Едва только голос начинал хрипеть, Рэрити тут же давала ей воды.

Под конец Карри чувствовала себя будто выжатая тряпка. Живот болел, внутри скрутился тугой узел горечи, но в то же время ей стало как-то легче и спокойнее. Когда Рэрити поднесла к её носу платок, велев высморкаться, она беспрекословно подчинилась: хорошенько шмыгнула и дала белой единорожке оттереть своё лицо от грязи и слёз мокрой тряпкой. Отдаться чьей-то заботе было так приятно. Целую неделю она не смела довериться ни единому взрослому, а сейчас её окружают сразу пятеро, едва знакомые, но до бесконечности близкие. Может, потому что они пони, а так легче. Какой бы ни была причина, она верила им, верила — настолько, что вновь стала девочкой, которой нужно высморкать нос и утереть личико. Чтоб обняли и дали пореветь в плечо или мягкий бок. Верила настолько, что медленно погрузилась в глубокий сон, дав телу и уму необходимый отдых.

Медленно, на цыпочках Твайлайт отошла от Флаттершай и маленького создания, задремавшего в её крыльях. Молчали даже Пинки и Дэш, только выскользнули вслед за ней в коридор. Ну а Рэрити, разумеется, без того всегда двигалась тихо и грациозно.

— Что же нам теперь с ней делать? — поинтересовалась единорожка. Тон её явно намекал, что сделать что-нибудь они обязаны. — Назад её мы не отправим, даже не обсуждается. Куда ей идти?

— Ага. Совсем малой потеряла родителей. Неделю назад — опекуна, последнего родича. Злая ведьма разлучила с единственным другом на свете. Мелкой несладко пришлось, — согласилась Рейнбоу Дэш с непривычной серьёзностью.

— Не думаю, что то слово означало ведьму, Рейнбоу, — отвлечённо возразила Твайлайт.

Её мысли метались от намёка к намёку, между услышанными и логически выведенными зацепками. Карри была из мифических созданий, из тех, про кого слагали многочисленные предания и сказки. Созданий иногда благожелательных, но куда чаще — злых. Само присутствие Карри и её рассказ доказывали, что за старыми историями может крыться толика правды. Кобылка вместе с Джейком шагнула между мирами в Эквестрию. Жеребец, очевидно, принадлежал этому миру, учитывая, что с ним случилось. Видимо, потому его сюда и затянуло. Его аликорньей магии хватило могущества открыть врата и буквально пронести Карри с собой.

Это порождало трудности. При всех своих габаритах и внешней зрелости он оставался жеребёнком. Не тщательно сплетённое заклинание перенесло их сюда, а спонтанная вспышка магии, примерно как у Твайлайт в день получения кьютимарки. Она не сомневалась: в то мгновение Джейк отчаянно хотел доставить Карри в безопасное и спокойное место. Его волшебная природа избрала путь и место назначения.

Вероятно, повторить проделанное Джейком было невозможно, как невозможно было бы точно скопировать неожиданные результаты, получившиеся у Твайлайт в далёкие дни детства. Жеребец толком даже не объяснит, как у него так вышло — едва ли он понимал, что именно сделал. А оно, может, и к лучшему? Гораздо лучше, если он подрастёт и уже со взрослой ответственностью подойдёт к делу. Твайлайт по опыту с Метконосцами знала, что если он выяснит «как», то пойдёт на что угодно, лишь бы это у него получалось хорошо. Её передёрнуло при мысли о том, какие разрушения Джейк способен учинить, пытаясь намеренно ходить меж мирами. Это — магия самых высших порядков. По правде сказать, об этой возможности она только сейчас и узнала. Нет в мире такого слова, как «единожды»: если сделано один раз, будет сделано и во второй. И судя по старым легендам, такое уже сотворяли.

Только это не решало трудность с Карри.

— Джейк принадлежит этому миру. Она — нет, — прошептала Твайлайт, обдумывая, что делать дальше.

— Не говори глупостей, Твайлайт, — возразила Рэрити с толикой досады. — Ещё как принадлежит. У неё есть Джейк, Флаттершай, Эпплджек, Рейнбоу Дэш, Пинки Пай, ты и, разумеется, я. Это гораздо больше, чем у неё было в том ужаснейшем месте, откуда она перенеслась.

— Да-да, может, и так, — Твайлайт не хотела встревать в бессмысленные споры. Всё равно ей никак не отправить кобылку обратно на родину. — Но от фактов не денешься, у нас она единственная в своём роде. Что с ней будет?

От всей фантастичности происходящего на душе у Твайлайт становилось как-то легче. Это было настолько выше её теоретических познаний, что она видела лишь верхушку айсберга. Разбираться с подобной проблемой не в её силах и не в её ответственности.

Она бросила взгляд на брешь, за углом которой только что скрылись Спайк, Эпплджек и Джейк. Конь тараторил как заведённый, земная пони болезненно морщилась, да и дракончик уже выглядел помято.

— Спайк! — окликнула Твайлайт. — Приготовь письмо!