{"_entity": "story", "all_chapters_count": 31, "approved": true, "characters": [11, 12, 44, 48, 68, 69], "date": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "draft": false, "finished": true, "first_published_at": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "freezed": false, "id": 13717, "notes": "", "original": true, "original_author": "", "original_title": "", "original_url": "", "pinned": false, "published_chapters_count": 31, "rating": 3, "summary": "\"Помни\". Это было первое последнее слово, которое они сказали друг другу, не подозревая, что короткое послание пронесётся через времена, эпохи и миры, переживая саму вечность и служа пульсирующим сердцем силе, созидающей и разрушающей мироздания.", "title": "Тень и ночь", "updated": "2018-09-13T15:39:52.407798Z", "views": 130, "vote_extra": "{\"average\": 4.595238, \"stddev\": 1.11397}", "vote_total": 42, "vote_value": 45425, "words": 175123} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.206217Z", "id": 42380, "story": 13717, "tag": 1} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.207550Z", "id": 42381, "story": 13717, "tag": 3} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.208878Z", "id": 42382, "story": 13717, "tag": 4} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.210336Z", "id": 42383, "story": 13717, "tag": 5} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.211640Z", "id": 42384, "story": 13717, "tag": 9} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.212879Z", "id": 42385, "story": 13717, "tag": 18} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.214213Z", "id": 42386, "story": 13717, "tag": 21} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.215470Z", "id": 42387, "story": 13717, "tag": 25} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.216764Z", "id": 42388, "story": 13717, "tag": 28} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.218158Z", "id": 42389, "story": 13717, "tag": 39} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.219413Z", "id": 42390, "story": 13717, "tag": 40} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.220679Z", "id": 42391, "story": 13717, "tag": 43} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.222007Z", "id": 42392, "story": 13717, "tag": 46} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.223286Z", "id": 42393, "story": 13717, "tag": 47} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.224568Z", "id": 42394, "story": 13717, "tag": 49} {"_entity": "storytag", "created_at": "2018-08-07T19:08:40.225845Z", "id": 42395, "story": 13717, "tag": 52} {"_entity": "storycontributor", "id": 7197, "is_author": true, "is_editor": true, "story": 13717, "user": 2197, "visible": true} {"_entity": "chapter", "date": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "draft": false, "first_published_at": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "id": 22537, "notes": "https://vk.com/wall-128622930_474", "order": 1, "story": 13717, "story_published": true, "text": "Когда они впервые встретились, таких, как она, душили ещё в колыбелях.\n\nИх рождалось немало. В грозу с радужными молниями, в дождь из густой и сладкой тёмной воды, в массовое сумасшествие одомашненных и диких животных — любая аномалия, начавшаяся вместе с родовыми схватками какой-либо кобылы, намекала на то, что нужно держать наготове тяжёлый камень или смертельно заточенную острогу. Существо, что выкатится из несчастной в комьях крови и слизи, не будет отличаться от обычных жеребят ничем, кроме дополнительного комплекта конечностей на спине да рога во лбу, присутствующих одновременно.\n\nОни внушали ужас по многим причинам.\n\nПоявление аликорна в семье указывало из племени в племя на разное: на супружескую измену, на проклятье или наказание за неведомые страшные магические ритуалы, на страшную болезнь и самый позорный дефект одного из родителей. Межрасовые браки осуждались и порицались теми самыми присущими каждому древнему обществу, что только-только начало самоидентифицироваться, предрассудками. Пони жили на одном стойбище, ели из одного котла и спали на одной подстилке, мешая копыта, рога и крылья, но в делах репродуктивных такой фривольности не было места. Нечистая кровь сулила болезни, слабость и деградацию. Самый слабый чистокровный пегас имеет шансов на выживание больше самого сильного земнопони-полукровки.\n\nСтоит ли упоминания, что среди пони, получивших социальный статус нормальных и тем более респектабельных, носителей одновременно крыльев и рогов не было, а случайно выживших и подросших жеребят неизменно убивали если не в родном племени, то где-нибудь ещё. Избавление мира от мутанта, инстинктивно внушавшего трепет, страх и преклонение при одном взгляде на него, считалось достижением выше многочисленного, здорового и сохранённого потомства.\n\nА она родилась под ураганный ветер из лёгкого бриза, шепчущего на неизвестном языке, из которого ей в момент рождения было понятно каждое слово. Просто — она, потому что мать, молодая пегаска, выветрившаяся из памяти быстрее послания воздушной стихии, догадалась спрятаться от племени, родить свою крылато-рогатую дочь в одиночестве под жуткое пение ветров, и солгать, что жеребёнок родился мёртвым — частое явление при первых родах, — но при этом сперва от шока, а потом от отсутствия в этом необходимости забыла дать ей имя.\n\nМатеринский инстинкт велел ей часто приходить в тайное логово и кормить своё дитя, не давая ему погибнуть. Она даже сумела научить жуткую из-за своих крыльев и рога кобылку говорить, и та, едва освоив слова, самозабвенно перевела нашёптанное ветром. Она пыталась рассказать матери про большую яркую драку между чудовищами и пони; про то, как искры прокатились по земле, затапливая деревья и выжигая океаны, словно хотели, чтобы они поменялись местами; про то, как только одно чудовище и три пони остались в живых, но потом пони стало девять, а дальше — ещё больше, только по-другому…\n\nИ пегаску каждый раз забавлял этот лепет жеребячьих небылиц из снов или воображения, и она не стремилась найти в словах дочери нечто большее, чем они, не видела сокровенного послания из Предревней истории, память о которой последним вздохом умирающего унесётся тем же ветром, что её принёс, потому что малышка забывала. Она обижалась на материнскую безалаберность в этом отношении больше, чем на её реакцию на вопрос: «Мы выйдем на улицу, когда твой рожок отрастёт обратно, да, мама?».\n\nВ такие моменты мать бледнела, замирая с выражением потешного недоумения, словно сама была жеребёнком и встретилась с чем-то, что её, в общем-то, не пугает, но явно не должно случаться в этом мире, и в её глазах читалось жеребячье: «Ну надо же, неужели это правда происходит со мной?» — не несущее той предостерегающей угрозы, которая должна быть перед ужасающей по своей скорости сменой этой забавной гримасы на лютую ярость, хлёсткую пощёчину, валящую с ног, и отлёта без возвращения вплоть до следующего утра безо всякого внимания к громкому обиженному плачу.\n\nСо временем, в течение которого осанка пегаски горбилась и кривилась, ноги и крылья всё чаще давали дрожь, а лицо становилось дряблым и будто бы грустным, малышка, остававшаяся почему-то малышкой и не выраставшая ни на полкопыта, приучилась смирять своё любопытство и нетерпение и принимать вещи такими, какие они есть. Мир в её глазах был тёмным земляным сводом с проглядывающим через круглый выход кусочком чего-то небольшого, что циклично сменяло цвет в четыре захода — крохотную кобылку это вполне устраивало. Из частых истерик матери она знала, что зовётся аликорном, проклятым чудищем и наказанием рода понийского — тоже кое-что, не возникало вопросов о том, кто она такая. Для жизни ей требовалось тепло, немного воздуха и молоко, которое пегаска приносила в своём вымени вплоть до странной ворчащей фразы: «С этого года ни братьев, ни сестёр у тебя больше не будет», — после которой пришлось с трудом перейти на доставляемую ей теперь вместо животворящей влаги твёрдую пищу — пусть так. Щедро изливаемые, но во многом непонятные рассказы давали какое-никакое представление о внешнем мире, в который жеребёнку был путь закрыт из-за врождённого уродства — сама того не сознавая, малышка обладала разумом не младенца, коим оставалась физически, а подростка, и сумела удивительным образом приспособить и сохранить узнанное.\n\nНо она не так старалась обдумать и применить нехотя передаваемые матерью знания, как не забыть то, что знала с самого рождения. Величайшую битву между аликорнами и существами, собранными из тел разных животных — в логово часто заползали змеи, залетали птицы и по ошибке заглядывали робкие кролики, поэтому кобылка знала, кто это и какими они бывают. Раз за разом прокручивая эти видения в памяти и применяя на них элементы рассказов пегаски, как примеряют лиственные платьица на куклу из коры, малышка пришла к выводу, что была война между теми самыми гротескными чудовищами и аликорнами, чьё количество было столь велико, что они могли зваться не только отдельной расой, но и отдельным народом, видом. В результате неё мир умер — или, по крайней мере, видоизменился настолько, что вода и земля поменялись местами, — а от каждой стороны осталось меньше горсти: один у чудовищ и трое у аликорнов. Судьба выжившего монстра ей была неизвестна, судьба же троих пони была ясной и оттого удивительной: каждый из них распался на три сущности, дав в итоге начало трём пегасам, трём земным пони и трём единорогам. И уже их дальнейшие пути были сокрыты от малышки той же загадочной амнезией, что, приподняв свой саван, позволила взглянуть на пролог к Древней Эпохе.\n\nВ последние несколько смен цветов за логовом мать приходила всё реже и реже, и с каждым визитом выглядела всё хуже и хуже. Она слабела и высыхала, приносила меньше и меньше еды и совсем забывала про воду, так что кобылке приходилось боязливо высовываться из укрытия и ловить языком капли дождя, прорывающиеся сквозь лиственный полог сросшихся густыми и запутанными коридорами кустов.\n\nОднажды пегаска не пришла и больше не возвращалась. Приученная сидеть тихо и не подавать голос, малышка лишь тихонько скулила от страха, одиночества и голода. Когда последний стал нестерпим, она осмелилась осторожно выйти из логова на поиски съестного. Ей повезло, что мать исчезла изобильным летом, когда в лесу полянами наливаются ягоды, а растения вбирают в свои стебли и листья самый щедрый и питательный сок — каждый раз удавалось наесться досыта и послушно вернуться обратно, в темноту норы, чтобы не быть замеченной, обнаруженной и схваченной. Но время шло, мать не появлялась, а скребущая в подреберье боль от её отсутствия стушёвывалась и исчезала, как питательные дары природы вокруг убежища, а также былые наказы и запреты, поэтому в одну из ночей малышка решилась на отчаянный шаг: уйти отсюда навсегда и либо найти свою родительницу, либо…\n\n…Второго варианта кобылка так и не нашла, поэтому отправилась в путь только с первым.\n\nОна кралась по залитому лунным светом лесу, одетому во все оттенки мистического серебра. Широкие листья клонились к земле под собственной тяжестью, и кобылка пробиралась под ними не столько ради маскировки — в такой мёртвой тишине она услышала бы любое приближение. Её больше забавляло задеть спиной, крупом или торчащими от волнения крылышками матово-восковые края и насладиться щекочущим прохладным дождём из росы, ощутить лицом тонкое сухое касание паутины, заставляющее смешно фыркать носом, понаблюдать за игрой бледного света и кружевных теней.\n\nНочь здесь отличалась от унылой и мрачной темноты логова. Если там была бесхитростная чернота, в лесу луна высвечивала особенную, хрупкую, трепетную, драгоценную красоту. Всё обретало фетровые контуры, мелкой пушистой бахромой отражающие падающий на них звонкий в своей полупрозрачности свет, и каждый луч служил нитью, на которой бусинами была нанизана жизнь: призрачный вальс пыльцы и пыли, комариная возня, гибкое порхание светлячков, упругий и тяжёлый взмах крыльев огромного бражника, округлый блеск улиточной раковины.\n\nЧуть не наступив на сонно бредущих куда-то рыжих муравьёв, кобылка загарцевала на месте и засмотрелась на движения своей тени. Внезапно к ней подтекла ещё одна, сходная по очертаниям, но никаких шагов или порхания не было слышно. Малышка тревожно вскинула голову.\n\nТень тянулась из черноты, совсем не затрагиваемой лунными лучами. Кроме того, облака ограничивали радиус, который она заливала, и эта странная тень падала в противоположном логическому направлении. Внезапно она улыбнулась, позволив свету вырезать тонкую дугу в своём плоском теле, дёрнулась и шустро втянулась в чёрные деревья.\n\nКобылка, не чувствуя страха перед этим явлением, которое непременно напугало бы до чёртиков знакомых с внешним миром пони, поскакала прямо в глухую, непроглядную тьму. Она, кряхтя, спотыкалась о грубые корни, задранные так высоко, будто деревья разом подняли ноги, чтобы встать из дёрна и куда-то пойти, путалась в свисавших с нижних ветвей моховых лианах и тревожила целые маленькие насекомые миры ровно до тех пор, пока не столкнулась с чем-то высоким, тёплым и… живым.\n\nОна инстинктивно зажгла рог.\n\nПеред ней стоял по-милому удивлённый жеребёнок-единорог, смутно похожий на неё саму, но смотрящий на неё буквально сверху вниз. В полумраке нельзя было разобрать цвет его шерсти и стоящей дыбом гривы, но они явно были не ярче её собственных.\n\nЖеребёнок сказал что-то, и кобылка несколько раз переспросила, но так и не смогла понять ни слова, как бы медленно незнакомец ни пытался выговаривать чудные, искорёженные слова. Малышка уже начала злиться на это чудачество, как вдруг он сказал что-то другое, причём с совершенно различающейся интонацией: она усмирила поднявшееся в груди недовольство и внесла какую-то подсознательную, но успокаивающую ясность. Чувство это выражалось в понимании того, что единорог тоже её не понимает.\n\n— Сомбра, — чётко произнёс он, ударяя себя копытом в грудь. — Сом-бра.\n\n— Сом-бра? — озадаченно повторила его жест кобылка. Жеребёнок в ответ моргнул.\n\n— Сомбра, — увереннее и быстрее сказал он снова, касаясь копытом полочек торчащих костей у себя между грудью и шеей, а потом медленно перевёл копыто в сторону меньшей пони и вопросительно наклонил голову набок.\n\n— Сомбра, — ткнула в него копытом кобылка и получила кивок и какую-то фразу на родном языке нового — первого — знакомого.\n\nЕё смысл остался такой же загадкой для неё, как и для Сомбры — имя странной кобылки, что не побоялась приблизиться к управляющему тенями существу, пусть и выглядел он как простой семилетний жеребчик. Единорог практически не ассоциировал себя с пони — слишком силён был страх перед ним и его необъяснимыми способностями в родном племени.\n\nНа счастье или на беду, магическим вспышкам мира совсем чуть-чуть не хватило, чтобы сделать его аликорном.\n\nДовольно скоро Сомбра понял, что новая знакомая не понимает не только ни единого его слова, но и ни единого его жеста, однако ему не хотелось махать на неё копытом и оставлять здесь в одиночестве. Ночной лес, конечно, явно не вызывал в ней никакого ужаса… но и он сам, Сомбра, тоже. Это было необычно, странно и едва ли не пугающе само по себе, но жеребёнок вдруг почувствовал, что его одиночество после расставания с иноязычной кобылкой станет слишком острым для юного существа. А языковой барьер станет не такой проблемой, как повсеместное и массовое бегство ровесников прочь.\n\nЕдинорог после короткого раздумья улыбнулся, сморгнув из уголков глаз бисерины слёз при неприятных воспоминаниях, и призывно махнул младшей пони копытом.\n\nОни скакали по лесу, смеясь каждый на своём наречии. Что-то показывали друг другу, пытаясь рассказать, донести, чертили палочками в чёрной плодородной земле, криво рисуя образы, а, поняв, кивали с таким счастьем и радостными возгласами, какие иной раз не издаст прижимистый скряга, обнаружив в подполе заначенный давным-давно сундук с золотом.\n\nИм обоим было достаточно голосов и тепла друг друга рядом, живого, заинтересованного взгляда и искреннего хохота. Обоим кружило голову от невинной жеребячьей близости, от новой дружбы и тех уз, что чувствуют совсем юные пони, не научившиеся ещё лгать и обманывать и принимающие всё одновременно как должное и как удивительное. Они были счастливы в своём наивном, счастливом мировоззрении, забыв в какой-то момент про то, что говорят на разных языках, и черпая друг в друге понимание, которого не знали никогда раньше.\n\nСомбра показал ей не теневую магию, но обычную, и она в ответ сумела нарисовать бирюзовой аурой картинки, преследующие её с рождения, а маленький единорог восторженно вздыхал, но, кажется, тоже не слишком верил её визуальному рассказу, восхищаясь не масштабом и трагичностью истории, а скорее создавшим её воображением. Кобылке было достаточно и этого. Мать никогда не смотрела на неё с такой счастливой теплотой, как этот жеребёнок, и малышка не была уверена, могла ли она в принципе так смотреть.\n\nЭйфория достигла пика, когда Сомбра вывел новую — первую — подругу ведомыми ему тропками на широкую поляну, поросшую крупными белыми цветами, часто предваряющими скорый подъём в неплодородные горы. В волшебном свете луны они казались чем-то совершенно необыкновенным, прекрасным в своей сияющей снежной красоте, но единорог, не в силах сдержать счастливую улыбку, от которого даже начинали болеть уголки рта, и ему было всё равно, указал широко раскрывшей глаза малышке на небо.\n\nВысокая чёрная бездна была усеяна звёздами.\n\nСверхновые вспыхивали и гасли с нестабильностью, присущей совсем молодым мирам, и из-за их вспышек, переливов и блистания небесное полотно казалось флагом под касанием ветра, северным сиянием острой, ослепительной красоты. Кобылка, видевшая это впервые, потеряла дар речи, очарованная, а Сомбра, казалось, захлебнулся от одной её молчаливой реакции, сказавшей больше любых слов. И звёзды, отражавшиеся в заключённых в чистые бирюзовые радужки зрачках, казались ему прекраснее мерцавших в небе оригиналов.\n\nОн заговорил — быстро, пылко, так, что его энергичный говор, полный сочных громогласных звуков и переливчатых, как птичья трель, переходов, стал особенно необычен и прекрасен. Кобылка по-прежнему не понимала слов, но прекрасно различала суть, понимая друга по интонациям, выражению лица, жестам. Он рассказывал о звёздах — вдохновенно, очарованно, самозабвенно.\n\nТолько почему-то — о звёздах в её глазах.\n\nИ, повинуясь неясному порыву, но ни на секунду не сомневаясь в его правильности и уместности, кобылка обняла его.\n\nОна угодила прямо в робко поднявшиеся для точно такого же действия передние ноги. Сомбра успел узнать пони, заразиться от них предрассудками, сомнениями и комплексами, но его подруга знала лишь мать, стремительно забывающуюся, да это новое чувство, делающее её счастливее, чем когда-либо в жизни — и она просто бросилась в объятие, как в водопад. Смотрела открыто, широко улыбаясь, открыто и с аномальной нежностью глядя и улыбаясь, ничуть не стыдясь своего порыва, не поддаваясь неловкости, которая должна бы прийти после него.\n\nМаленький единорог, трепетно выдохнув, крепко обнял её в ответ и зарылся копытами в пуховое оперение на крыльях.\n\nМоргнув, он немедленно отстранился.\n\nУвлечённый жеребячьим вальсом по красотам и прелестям ночного леса, Сомбра, конечно, замечал некие очертания на боках кобылки, но принимал их или за пятна, или за игру неверного лунного света, но теперь сомнений не осталось: его новая подруга была аликорном.\n\nОн всего лишь удивился, не успев подумать ничего дурного, но малышка уже вспомнила всё, что кричала ей о её уродстве мать. Пролепетав оправдание, она отшатнулась из копыт серого единорожка, сломав объятие, и разом сникла, готовая заплакать, горько сожалея о своей чудовищной природе. Сомбра, прыгнув за ней, заговорил так же жарко, как прежде, но теперь — с таким сокрушением и скорбью в голосе, что у малышки сердце сжалось сильнее, чем за саму себя.\n\nЕдинорог что-то пытался донести ей, путаясь в словах, нервно сжимая маленькие копытца своими, не глядя ей в лицо, но определённо разговаривая именно с ней. И кобылка поняла, что его горечь направлена на что-то другое, но не на пару крыльев на её спине.\n\nЖивой и бойкий темп речи Сомбры стих, и некоторое время жеребята сидели молча. Малышка раздумывала, будет ли хорошо вернуться в объятья друга, но он сам притянул её к себе и сгрёб в охапку даже до того, как она, подумав об этом, успела посмотреть на него. Словно все её мысли были очевидны и прозрачны для него, словно у них на двоих билось одно сердце, посылающее одинаковые импульсы им обоим, словно они знали друг друга всю жизнь, а не одну ночь.\n\nОни молчали до рассвета, стеревшего своим светом ночную красоту и расчистившего дорогу утренней. Персиковые и розовые лучи подсветили перистые облака, в ночи казавшиеся пушистыми дуновениями снежного серебра, и кобылка впервые в жизни увидела восход. Терпеливо дав подруге насладиться зрелищем, которое она увидит ещё бесчисленное множество раз в своей жизни, Сомбра поднялся на ноги, не выпуская копыта малышки из своего, и заставил все тени вокруг разом взбеситься, плетями изогнувшись на земле и сделавшись похожими на занесённые для удара когти. А затем они разом исчезли, со скоростью света разбежавшись во все стороны.\n\nКобылка встревоженно наблюдала за замершим другом, глядя, как на его лице появляется то складка между бровей, то морщинки под зажмуренными сейчас красными глазами, то след от островатых зубов на нижней губе. Его рог окутывался тонким, невесомым слоем жидкой тьмы, от которой мелкими травяными корнями время от времени отлипало множество нитей, судорожно извивавшихся в воздухе, прежде чем присоединиться обратно к равномерно текущему чёрному полотну, поглощающему свет. В отличие от фокусов в лесу, этот приём явно давался Сомбре тяжелее, что бы он собой ни представлял.\n\nНаконец, выглядя очень уставшим, единорог открыл затуманившиеся глаза, но нашёл силы тряхнуть головой, слабо, печально улыбнуться подруге и поманить её за собой. Она пошла, не раздумывая.\n\nВ свете дня мир был обширнее, ярче и громче. Он тоже нравился маленькой кобылке своим масштабом, разнообразием и буйством красок и звуков, пусть и был лишён ночной недосказанности, которая так пришлась ей по душе. Сомбра провёл полностью доверяющую его тёмному дару подругу через весь лес, через открытую поляну, пока они оба не скрылись в высокой траве, жёлтой, будто выгоревшей под солнцем, и вдруг, легонько ударив кобылку в плечо и задорно что-то крикнув, легконогой ланью унёсся в заросли. Лишь чёрный хвост его мелькал то справа, то слева, показывая, куда уносится юный единорог.\n\nМалышка поняла, что это — не страх, а игра, и её задорный, беззаботный дух быстро захватил её. Смеясь и перекрикиваясь двумя разными наречиями, они ловили друг друга, убегали, искали жертву или охотника глазами среди сухих качающихся стеблей, ориентируясь на хруст, шорох и хихиканье, пока Сомбра вдруг не замер, позволив подруге врезаться в его плечо и упасть на землю. Она засмеялась, но быстро оборвала себя, заметив, с какой серьёзностью и напряжением, часто беззвучно сглатывая, жеребёнок смотрит вдаль. Осторожно поднявшись и отряхнув с крыльев солому, кобылка посмотрела туда же, куда и он.\n\nЗолотым сиянием магии осторожно раздвигая выжженную траву, к ним шла белая крылато-рогатая кобылка с тихой настороженностью во взгляде. Увидев жеребят, она осмотрелась по сторонам, но Сомбра что-то коротко сказал ей, и она, успокоившись, подошла к ним немного смелее.\n\nНесколько минут они говорили на одном языке, и кобылка никак не могла понять, о чём, словно магическая нить взаимопонимания разорвалась, стоило только Сомбре обратиться не к ней. Белая кобылка, по высоте, наверное, догнавшая её мать, внимательно слушала рассказывающего что-то молодого единорога, часто ободрительно посматривая на малышку, а затем кивнула и вдруг обратилась к ней:\n\n— Сомбра хочет сказать, что с удовольствием взял бы тебя в своё племя, как сестру, потому что у них нет недостатка ни в пище, ни в жилье, но это может быть опасным для тебя, ведь пони, как правило, боятся нас, аликорнов. Он считает, что нам с тобой лучше держаться вместе. Меня зовут Селестия. У тебя есть имя?\n\n— Имя? — озадаченно повторила кобылка и помотала головой: — Н-нет, наверное, нет… Ты говоришь не так непонятно, как он.\n\n — Его язык называется мунвайни, — ласково улыбнулась Селестия, — и я владею им достаточно хорошо, чтобы понять, что он мне говорит. Пойдёшь со мной?\n\n— А Сомбра пойдёт с нами? — жалобно почти попросила малышка.\n\n— Ему нужно вернуться к родителям и семье, — печально ответила аликорница. — Но, я думаю, вы ещё сможете встретиться… и вы определённо можете дружить. И, по-моему, он хочет тебе что-то сказать.\n\nЗаговорщицки улыбаясь, она посмотрела на жеребёнка. Тот слегка покраснел, нервно зарывшись копытом в густую торчащую гриву, и что-то вполголоса пробормотал, а потом робко улыбнулся подруге в глаза.\n\n— Он говорит, что хочет, если ты не против, подарить тебе кое-что напоследок, — перевела Селестия, безмятежно и ласково глядя на обоих жеребят. — Имя — такое, какое он видит подходящим для тебя. Ты напомнила ему луну в ночи. Так он и хочет запомнить тебя.\n\n— Луна? — моргнула малышка. — Моё имя — Луна?\n\nСелестия и Сомбра в ответ кивнули.\n\n— Мне… мне нравится, — покивала кобылка, улыбаясь. С её щёк сорвалась пара прозрачных капель. — Почему только… почему только я плачу?\n\n— Это — знак того, что пора расставаться, — мягко ответила Селестия, покровительственно раскрыв крыло. — Но вы ещё обязательно увидитесь, даю слово.\n\nЛуна шагнула под сень белоснежных перьев, но вдруг замерла на секунду, а потом бросилась к Сомбре, крепко обвив его шею передними ногами.\n\n— Помни, — шепнула она на прощание. — Помни меня, Сомбра, пожалуйста, помни.\n\nРазорвав объятие и несколько секунд посмотрев в глаза своему другу, она медленно отошла от него и пошла за Селестией. Ещё многие шаги, пока стоящий на месте провожающий её взглядом жеребёнок не превратился в неразличимую точку, она оборачивалась, стремясь с тоской в груди продлить зрительный контакт, а затем посмотрела туда же, куда всё это время почти царственно устремлялась её новая покровительница.\n\nПытаясь завязать знакомство и заслужить дружбу, она начала рассказывать единственное, что знала наверняка и твёрдо — хранившиеся в памяти ещё с рождения истории о величайшей войне между чудовищами и аликорнами, такими, как она и Селестия…", "text_md5": "482fb8ff532e9bb7f0b806781794e578", "title": "I. Свобода", "updated": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "views": 98, "words": 3436} {"_entity": "chapter", "date": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "draft": false, "first_published_at": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "id": 22538, "notes": "", "order": 2, "story": 13717, "story_published": true, "text": "Луна рассказывала о себе все те скудные истории, что только могла поведать. Они все были похожи одна на другую, демонстрируя невыносимую серость и скуку жеребячества кобылки, и по-настоящему выделяющиеся можно было перечесть по копытам, но и они, в общем-то, были ничем не примечательны с точки зрения имевшего хоть немного более яркую жизнь пони.\n\nСелестия, однако, всегда слушала свою названую младшую сестру. Они остановились именно на таких отношениях, потому что старшая аликорница не могла зваться её матерью ни физически, ни психологически. Луна, однако, не отказалась бы от такой мамы. Она восторженно смотрела на изящное тело с потаённой силой, на длинный рог и пушистые крылья, не вызывавшие ни страха, ни отвращения, а вкупе с ласковыми и мудрыми лавандовыми глазами нежность и благодарность к покровительнице и вовсе переполняли малышку. Селестия была для неё признанным локальным божеством.\n\n— Ты самая красивая, самая добрая, самая умная, — щебетала аликорночка, подпрыгивая рядом с чинно не идущей даже, а плывущей по лесу сестрой. — Пони обязательно тебя полюбят!\n\n— Сомневаюсь, — грустно улыбнулась в ответ Селестия. — Пони боятся нас.\n\n— Почему?\n\n— Потому что мы отличаемся от них. А для пони «не похожий» значит «опасный».\n\n— А мы с тобой — пони?\n\n— Разумеется.\n\n— Тогда почему пони боятся нас, если мы тоже пони?\n\n— Потому что мы, в отличие от них, способны задать такие вопросы, — загадочно ответила Селестия, щекотно коснувшись пером нежно-синего носика.\n\nЛуна озадаченно затормозила, прислушиваясь к гипнотическому шороху листьев. Она, однако, в своей задумчивости не выпускала из виду мерно ступающие длинные ноги и покачивающийся над ними хвост сестры, по мягкости и гладкости превосходящий даже самые шёлковые и нежные травы. С недавних пор волосы Луны стали точно такими же: Селестия играючи научила её правильно мыть их и расчёсывать. Старшая аликорница вообще обладала безграничным, воистину материнским запасом терпения, что так отличалось от биологической родительницы Луны. Снова переполнившись любовью к сестре, она подпрыгнула на месте и бросилась догонять её на своих коротких ножках.\n\n— А пони помнят про ту битву, из которой появились? — снова открыла поток бесконечных вопросов малышка. Она спрашивала всё и обо всём, познавая мир любопытно и жадно, навёрстывая то, что упустила во время своей изоляции.\n\nСелестия сделалась печально-задумчивой.\n\n— Боюсь, Лулу, только ты о ней и помнишь. Я тоже помнила, когда была в твоём возрасте, но теперь я выросла, и от моих воспоминаний осталась только способность верить тебе.\n\n— Я тоже забуду? — испугалась младшая кобылка.\n\n— К сожалению, — кивком подтвердила Селестия.\n\n— Я не хочу забывать. Я чувствую, что это важно — помнить об этом. Только я помню почему-то не всё.\n\n— Откуда ты знаешь?\n\n— А зачем бы я попросила Сомбру тоже помнить?\n\n— О, так ты просила его запомнить это? — чуть приподняла брови старшая аликорница. — Я думала, что ты просишь запомнить себя.\n\n— Это тоже, — беззаботно ответила Луна, прыгая на ходу из стороны в сторону с присущей жеребятам озорной непоседливостью, и голос её от весёлых скачков прерывался резкими выдохами. — Просто, если я забуду, я правильно сделала, что попросила его помнить. А когда я забуду?\n\n— Не знаю, — спокойно ответила Селестия и оживилась: — Но я могу сделать так, чтобы мы не забыли.\n\n— Правда? — восхищённо захлебнулась воздухом малышка и наверняка упала бы, перестав контролировать своё тело в середине прыжка, но была поймана золотым телекинезом, как тёплой и вязкой подушкой.\n\n— Правда, — поставила её на землю старшая, — но ты должна пообещать быть терпеливой, усердной, сосредоточенной и аккуратной.\n\n— Хорошо, Селестия, я буду!\n\nИ, придя на берег погружённой в позолоченный солнцем сумрак реки, старшая кобылка принялась учить её писать. Луна удивлённо, мило раскрыв рот в едва ли не фанатичном интересе, внимала рассказу сестры о буквах, словах и предложениях. Для неё были поразительными открывавшиеся знания о том, что обычно произносимое и слышимое можно было передать совершенно другим способом.\n\nВычерчиваемые палочкой на песке штрихи превращались в гранёные клинья с точками, засечками и завитками. Луна старательно выводила знаки, чуть высунув от усердия язык.\n\n— Молодец, — одобрительно улыбнулась её наставница, когда малышка выпрямилась и оторвала палочку от песка. — Теперь прочитай, что получилось.\n\n— Л… Лу-у… Лу-на… Луна! Моё имя! — восторженно затрепетала крыльями аликорночка. — А что это такое?\n\n— Кристаллопись, — был ответ. — Это письмо родом из Кристальных Земель. Туда я и направлялась, пока тени не сказали мне следовать за ними и не привели к тебе.\n\n— А что такое Кристальные Земли?\n\n— Это удивительное место, — вздохнула Селестия, подняв глаза к небу, и они засияли как-то по-особенному. — Место, где аликорнов не гонят, а почитают, как богов. Силой своей магии они вырастили среди снежной пустыни траву и куполом сохранили тепло, чтобы собрать пони под своими крыльями и вести их со всей мудростью и заботой.\n\n— Ты так много знаешь, сестра, — восхищённо выдохнула Луна и получила слабую улыбку.\n\n— Я никогда не видела этой земли. Я узнала о ней из рассказов путешественника, решившего посмотреть мир и возвращавшегося обратно. Он звал меня с собой, но… я не могла пойти.\n\n— Почему? — опустила уши аликорночка.\n\n— Потому что пони, когда-то спасший меня, постарел и ослаб, — впервые голос Селестии горько дрогнул. — Слепой и беспомощный, теперь он нуждался во мне так же, как я некогда — в нём. Оставить его было бы неблагодарностью, а долгой дороги в Кристальные Земли он ни за что не осилил бы…\n\n— А где он теперь? — тихо и осторожно спросила Луна.\n\n— Умер, — просто, но невесело ответила старшая сестра.\n\n— Что такое «умер»?\n\nКристаллописью Селестия начертала на песке слово «смерть».\n\n— Это значит, что он прекратил жить. Закрыл глаза, уснул и больше не проснулся.\n\n— Он видит сны?\n\n— Надеюсь. И я надеюсь, что сны эти светлые и счастливые. Он заслужил это.\n\n— Я обязательно буду оберегать его сны, когда вырасту.\n\n— Спасибо, малышка, — нежно погладила её по гриве Селестия. — Можешь прочитать, что я только что написала? Хотя, нет, давай лучше возьмём слово повеселее…\n\nЗа словами пошли предложения, а за ними — цифры и вычисления. Каждый день с Селестией сулил новые открытия и знания, Луне не приходилось скучать ни минуты. Но ещё более радостным, чем получать знания, оказалось делиться ими. Учить Сомбру кристаллописи и счёту было даже увлекательнее, чем учить их самой. Пока что они не могли освоить языки друг друга. Мунвайни со своим однообразным строем любых слов оказался слишком зависим от интонаций, мимики и жестов, требуя отдаваться себе всем существом. Тарпан же, на котором изъяснялись Селестия и Луна, был разнообразен, не терпел такой горячности и содержал множество ловушек, в которые можно было попасться и исказить смысл всей фразы, ошибившись всего в одном месте.\n\nЛуна вдохновенно рассказывала старшей сестре об успехах друга, радуясь за них даже больше, чем за собственные.\n\n— Мы ведь пойдём в Кристальные Земли, правда? — повисла она однажды на шее у Селестии.\n\n— Пойдём, — легко согласилась аликорница. — Как только ты достаточно подрастёшь и окрепнешь.\n\n— А Сомбра пойдёт с нами?\n\nСтаршая кобылка замялась, прикусив губу и отведя взгляд от взирающей на неё с неисчерпаемой надеждой сестры. Как она может сейчас разбить светлые жеребячьи мечты, эту невинную уверенность в том, что всё всегда будет ровно так, как сейчас, что всегда будет юность и живой и здоровый друг рядом?\n\n— Луна, — деликатно ответила она, по-прежнему не глядя в сияющие бирюзовые глазищи, — я буду только рада, если он сможет составить нам компанию.\n\nКристальный стал для Луны и Сомбры и общим языком, и способом весело показать друг другу мир. Группы неаккуратных пиктограмм кристаллописи теснились везде, где они только бывали: были выведены в пыли, оттиснуты во влажной земле, выцарапаны на стволах деревьев, вырваны из огромных низких листьев. Причём носитель языка, разобрав каракули, озадачился бы, потому что они даже не были предложениями. Кристаллописью жеребята вразнобой обозначали конкретные предметы и абстрактные понятия, но и впрямь больше для развлечения, чем в стремлении донести друг до друга мысль. Для последнего им было достаточно просто пересечься взглядами.\n\nТон их дружбе, несмотря на лидирующую роль Сомбры, неосознанно задавала Луна. Именно её невинность, не подвергшаяся порче жестокого мира, определяла царящие между этими двумя отношения — полная открытость, откровенность и понимание любых вещей безо всяких слов. Нежность жеребят друг к другу трогала часто наблюдавшую за ними Селестию, согревая сердце одним фактом существования такой искренней, неиспорченной, неопошленной любви. Они не стремились прикоснуться друг к другу нигде, кроме жеребячьих игр, и не видели нужды выпытывать мысли и желания друг друга, вместо этого довольствуясь ощущением дыхания друг друга, взглядами на улыбающиеся губы и редкими объятьями под светящимся от звёзд небом, когда собирались расходиться по домам. Вернее, домой уходил только Сомбра, а Луна возвращалась под заменяющий хижину купол, созданный магией Селестии.\n\nСтаршая аликорница объяснила, что всегда пользовалась им во время путешествий. Он не только не пропускал ни дождь, ни любую угрозу, но ещё и делал своих обитателей невидимыми, внушая любому проходящему даже в двух шагах мысль, что идёт он мимо пустого места. Только это спасло сестёр, когда однажды зимой мимо их ночлега пробирались грифоны.\n\nЛуна проснулась даже не от скрипа снега под их ногами, а от ноющего в груди чувства тревоги, заставляющего сердце заходиться в немыслимо бешеном темпе. Она открыла глаза и ощутила, как сохнет глотка при взгляде на огромных существ, одетых в кое-как сшитые из грубой кожи одежды. Пернатые создания с мускулистыми львиными лапами шли молча, даже не бренча оружием, которым в изобилии был обвешан каждый из них.\n\n— Селестия, — зашептала малышка, забыв о звукоизоляции заклинания, и растолкала видевшую пятый сон сестру. — Селестия, кто это?..\n\nМычаще выдохнув, аликорница подняла голову и, проморгавшись, сменила снисходительно-благодушное выражение лица на встревоженное, острое и почти испуганное.\n\n— Грифоны, — вполголоса ответила Селестия, обнимая дрожащую Луну и прижимая её к своему тёплому молочному боку. — Разбойничий народ, держащийся своей земли лишь затем, чтобы грабить караваны, которые через неё проходят. Видимо, они устали ждать новых торговцев и пошли на охоту самостоятельно…\n\n— На охоту?!\n\nАликорница помолчала немного, размышляя, стоит ли маленькой кобылке знать, что грифоны и впрямь не брезгуют мясцом, в том числе — пони.\n\n— Это воители, — аккуратно подобрала слова Селестия, — которые считают признаком слабости вырастить или сделать что-то своими копытами… или лапами. Если ты не можешь отнять это крыльями и когтями — ты слаб, и тебя следует заклевать.\n\nНекоторое время аликорницы молчали, наблюдая за длинной вереницей грифонов. Селестия с тревогой подмечала, что несомое ими оружие — не чета понийскому, из которого самым грозным была разве что погружённая в землю часть плуга. Опасения только утвердились, когда Луна дрожащим от страха голосом спросила:\n\n— Если они заберут у пони всю еду, то её уже негде будет вырастить, потому что сейчас зима, да?\n\nСтаршая не ответила. Она уже догадалась, что в этот раз грифонов интересует вовсе не пища.\n\n— Давай спать, — попросила Селестия, посмотрев себе под крыло, но не пытаясь скрыть своего испуга. — Нас это не касается.\n\n— А как же Сомбра? — проронила Луна, и глаза её болезненно наполнились слезами. — Они идут прямо к его деревне…\n\n— Мы… мы ничем не поможем им, — бессильно ответила аликорница, роняя голову. — Грифонов слишком много, а нас всего двое.\n\n— Но в деревне же есть пони! — отчаянно воскликнула младшая кобылка, забыв про страх быть услышанной. Весь её разум был отдан страху за лучшего друга, и больше ничего не могло волновать её в тот момент. — Если бы мы объединились…\n\n— Если бы мы могли объединиться с ними, мы уже давно сделали бы это, — твёрже прервала Селестия. — А если мы сейчас попытаемся помочь, то не только не преуспеем, но ещё и найдём себе бед от соплеменников Сомбры. Уж я-то знаю.\n\n— Они будут благодарны нам за помощь, — нервно предложила Луна, бегая взглядом по сухому сену под собой, словно оно могло подсказать ей все аргументы. — Ты же сама говорила о…\n\n— Луна, — почти сорвалась на крик Селестия, и малышка отшатнулась не столько от страха, сколько от того, что не ожидала увидеть на безмятежном и ласковом лице столько горя и отчаяния, — они будут благодарны кому угодно, но не нам! Они не будут благодарны нам, даже если бы могли победить, потому что пони просто не верят аликорнам! Любой благородный порыв они воспринимают как ловушку, и это только потому, что нам не повезло появиться с рогом и крыльями сразу!\n\n— Сомбра не воспринимал ни один из моих порывов, как ловушку! — выкрикнула ей в лицо младшая аликорночка, и её глаза сверкнули так страшно, что зрачок на мгновение почудился узким и вертикальным. — И только это я считаю достаточным, чтобы спасти всё его племя!\n\nСелестия шире распахнула глаза.\n\nЗащитный купол с оглушительным в ночном тишине звоном разлетелся осколками во все стороны, заставив прошедших мимо него грифонов обернуться и рефлекторно выхватить оружие. Селестия, на миг дав рогу погаснуть, снова разожгла его с такой силой, что волна света всколыхнула заснеженные нагие ветви.\n\n— Держись позади меня! — жёстко приказала старшая кобылка перед тем, как взмахнуть головой и, встав на дыбы и заслонив крыльями жмущуюся к её задней ноге сестру, утопить четверть грифоньего отряда в солнечном жаре магической атаки.\n\nВ отрывистых возгласах каркающего языка разбойников замелькало общенациональное «аликорн» — одно из немногих слов, в которых были солидарны все народы. Аликорны были такой опасностью и бедой, которую не пожелаешь даже врагу и о которой даже врага немедленно предупредишь. Название могущественного и редкого вида передавалось из уст в уста, из клюва в клюв, во избежание страшной трагедии не претерпевая никаких изменений. И если кто-то само название уже считал оберегом и защитой от трагедии, Селестия прямо сейчас доказала бы, насколько он не прав.\n\nЗадетые её огнём грифоны, едва высвободившись из жидкого пламени, протекающего сквозь перья и подшёрсток к коже и выдувающего на ней болезненные волдыри, со страшными криками бросились в сугробы в попытках потушиться. Эхо щедро разнесло их страдания по всему лесу.\n\nСелестия телекинезом закинула Луну себе на спину, взмахнула исполинскими крыльями и взмыла в небо, виляя, уворачиваясь от частоколом полетевших в неё стрел. Она обогнала ушедший вперёд, к самой деревне, отряд, заодно отрываясь от воздушной погони, и обрушила прямо перед ними шквал бурлящей лавовыми пузырями магии. Грифоны, закричав и заслонившись от волшебного огня лапами, попятились было от поселения, но вскоре сориентировались и бросились врассыпную, затерявшись в ночном мраке.\n\nШироко взмахивая крыльями, аликорница вращалась вокруг своей оси и пыталась поймать взглядом хоть одного. Оплавленный снег внизу начинал медленно схватываться морозом.\n\n— Мы их отпугнули? — робко понадеялась Луна, обнимая сестру за шею.\n\n— Сомневаюсь, — тихо ответила та и слабо кивнула, не глядя в том направлении: — Но мы явно привлекли внимание.\n\nМалышка посмотрела, куда коротко указала её покровительница. Из хибар на холод нехотя высовывались пони и, жмурясь и зевая со сна, заторможенно рассматривали статную фигуру Селестии прямо над их деревней. Рассматривание белоснежного, почти сияющего аликорна в кромешной тьме не продлилось слишком долго.\n\n— Нас заметили, — мрачно констатировала аликорница, — улетаем.\n\n— Нет! — взмолилась Луна, вцепляясь в её гриву. — Мы не прогнали грифонов! Как же эти пони? Как же Сомбра?\n\nНазванный, тоже выглянув на улицу, увидел парящую над поселением знакомую и в узнавании широко раскрыл глаза. Он тревожно осмотрелся: соплеменники незаметно, но уверенно готовились обороняться… или, вернее сказать, атаковать. Сомбра не верил, что Селестия может причинить кому-то вред — тем более, его родне. Он выскользнул наружу, от беспокойства совсем не замечая щиплющего тёплое тело холода, и принялся бегать от одного пони к другому, пытаясь уговорить оставить эту затею и просто вернуться в дома. От него отмахивались. Заметавшись на месте после нескольких неудач и признав все последующие очевидными, единорожек призвал свою магию, и Луна обратила внимание на метание теней внизу. Они настойчиво складывались раз за разом в кристаллописные символы.\n\nУ.\n\nЛе.\n\nТай.\n\nЕдва тени вернулись на свои места, и Селестия развернулась, чтобы последовать совету, в её грудь со свистом вонзилась из темноты стрела. Болезненно вскрикнув, она неровно взмахнула только одним крылом и полетела к земле. Луна закричала и попыталась телекинезом остановить падение, но не смогла даже замедлить его.\n\n— Сомбра! — в небывалом отчаянии закричала аликорночка, и к бирюзовому сиянию моментально прибавилось красное, но рослое тело раненой старшей сестры всё равно прорвало телекинетические силки и утонуло в снегу.\n\nИз-за облаков, из-за деревьев, даже из-за домов торжествующе выглянули грифоны. Но Луна могла смотреть только на кровь, сочащуюся из раны вокруг застрявшей в груди Селестии стрелы. Когда же шокированная малышка смогла отвести от пропитавшегося красным снега взгляд, она впервые в жизни столкнулась с адом.\n\nДеревня горела. Соломенные крыши поверх стен из толстых деревянных прутьев вспыхнули в мгновение ока, и ветер понёс пылающие искры дальше. В жадный треск оранжевого огня вплетались крики пони, пытающихся спасти себя и свои семьи, но они были ничем против подготовленного грифоньего отряда и собственной паники. Луна заплакала от смертельного страха, то безостановочно зовя Сомбру, то умоляя Селестию очнуться.\n\nЕдва старшая сестра с трудом приоткрыла затуманенный болью лавандовый глаз, аликорночка стремглав обернулась на пожарище. Почти все пони были связаны и построены в опутанную верёвками колонну, а пленение остальных, загнанных в угол, становилось лишь вопросом времени. Причём очень недолгого.\n\nЛуне не сразу удалось отыскать взглядом Сомбру. Он, игнорируемый пока захватчиками, стоял среди догорающего остова дома, и слёзы чертили дорожки по застланным копотью щекам. Чёрная грива была густо посыпана пеплом, что местами всё ещё тускло тлел, и Луна боялась, что сейчас угольки прожгут густую шевелюру насквозь и больно доберутся до кожи, но вдруг лицо её друга исказилось яростью, которую невозможно встретить у жеребят.\n\nОн поднялся на дыбы, как недавно — Селестия, будто на самом деле был одной с ними кровью и плотью.\n\nОбилие света, пляшущего и кривляющегося адским пламенем на том, что было дорого Сомбре, дало такое же обилие теней. Они все разом забесновались гуще* пожара, потянувшись к жеребёнку и окутав его поглощающим свет коконом. Луна сипло вдохнула, прижимаясь к ослабевшей шее Селестии, но не оторвала глаз от скрывшегося во тьме друга.\n\nГрифоны содрогнулись от тянущихся к ним по месиву талого снега когтистых теневых лап, отшатнулись от пленных, позади которых выросли из мрака извращённые чудовища, но первое же брошенное копьё доказало, что это — всего лишь представление, игра жеребёнка, у которого не хватает сил облечь свой гнев и страх в физическую форму.\n\nОбман был с позорной лёгкостью раскрыт, и тени моментально сгрудились в одном месте. Засмотревшись на них, Луна заметила, что Сомбра вплотную подошёл к ней с сестрой, в самый последний момент. Теперь хоровод ночных силуэтов бродил вокруг двух аликорнов, закрывая их ото всех глаз.\n\nЕдинорожек произнёс несколько коротких и безнадёжных фраз на своём языке, а затем внятно сказал заставившее сердце Луны сделать перепад:\n\n— Помни меня.\n\nТени погребли под собой сначала аликорнов, а следом — их сознание.", "text_md5": "a91bf70259536410ff72c2b5d6d57699", "title": "II. Кристаллы и тени", "updated": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "views": 70, "words": 2879} {"_entity": "chapter", "date": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "draft": false, "first_published_at": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "id": 22539, "notes": "", "order": 3, "story": 13717, "story_published": true, "text": "Последним воспоминанием Луны стала маленькая, но яркая вспышка в очертании скрывшегося за пожирающим свет пологом Сомбры. Затем она очнулась в незнакомом месте леса.\n\nА Селестия — нет.\n\nВ жизни младшей аликорночки были два периода, одинаково показательных. Первый был наполнен чувством несправедливости и смирения, второй — дружбой и всепоглощающим счастьем. Ни один из них не нёс ей знаний о болезнях, поэтому состояние названой сестры повергло её в глубочайший ужас. Луна не понимала, что происходит, вернее, почему не происходит ровным счётом ничего: почему Селестия лежит в снегу безо всякого движения, почему не открывает глаза, почему её рот страдальчески приоткрыт, и из него изредка можно услышать тихие хрипы, почему вечный белый свет от её шерсти померк, сделав ту какой-то обычной, ассоциирующейся с обыкновенными пони…\n\nМалышка даже не смогла довести свою мысль до конца словами «которым тоже свойственно умирать», потому что ей было страшно от этого. Действительно страшно — остаться одной. Она с нарастающей паникой взирала на торчащую из груди Селестии стрелу и делала единственное, что могла, сидя полностью парализованной от растерянности: думала. Отчаянно пытаясь найти решение, она раз за разом приходила в тупик. В попытках принять какое-либо решение забывала о своей жеребячьей сущности и вспоминала о ней только когда беспомощность и страх накатывали со всей силой, заставляя рыдать и теребить бездыханное тело:\n\n— Селестия! Пожалуйста, вставай! Я обещаю, я всегда буду тебя слушаться, я буду самой лучшей младшей сестрой и никогда не буду тебе перечить, только, пожалуйста, проснись! Не оставляй меня одну, пожалуйста, Тия, мне страшно! Только не засыпай навсегда!\n\n— Сердце стучит совсем рядом со стрелой… — смогла, не открывая глаз, слабо выговорить Селестия, когда Луна сорвала голос, но не замолкла, и её обезумевший хрип мешал старшей аликорнице лететь к манящему её свету, каждый раз возвращая обратно, в боль и немощь. — Ничего не чувствую… но мне больно… должно быть больно…\n\n— Что мне сделать? — задыхаясь, держала её оледеневшие щёки копытами заплаканная малышка. — Что мне сделать?\n\n— Свет…\n\nЛуна, до крови закусив губу, беспокойно осмотрелась. Зимой светлеет слишком поздно. Сомбра каким-то чудом перенёс их в безопасное место, подальше от грифонов — и от самого себя! — но явно не ближе к рассвету, чем хотелось бы, так хотелось в этот момент. Маленькая аликорночка вперила взгляд в величественно застывшую на небе луну, в первый и последний раз ненавидя её за то, что она не хочет уступать дорогу солнцу.\n\n— Уходи, — дрожащим голосом приказала Луна светилу, в честь которого была наречена. — Уходи, немедленно убирайся! Моей сестре нужно солнце! Ты достаточно там сияла!\n\nНо луна оставалась такой же, какой была столетия до этого — прекрасной и холодной. Её серебряный лик обнимал ночной лес задымлённым белым светом, но и он малодушно возвращался к ней, отражаясь от снежного покрывала и высветляя чёрное небо. Луна медленно сложила расправившиеся в решимости крылья, опустив уши, но из её насупленного взгляда не ушла упрямая решимость:\n\n— Ладно. Ну и пожалуйста. Если не хочешь сама — я тебя заставлю!\n\nСветило казалось ей чем-то очевидно небольшим, чем-то вроде белого агата идеальной шлифовки. Она смело зажгла рог и потянулась к луне магией, намереваясь опутать её телекинетическими тисками и сдвинуть за горизонт: в сознании жеребёнка небесные тела виделись двумя концами одной палки. Но в реальности Луне уже приходилось скалить зубы и толкать простейшее заклинание уже много дальше испытанных пределов. Тёмный рожок окутался вторым слоем ауры.\n\n— Давай же… — скрипела аликорночка, встав на задние ноги в попытке хоть как-то стать выше и помочь своей магии. — Хватит… убегать от меня…\n\nЕё рог оборачивался новыми и новыми слоями, зубы, кажется, дробились друг о друга, а кости начинали дрожать от резонирующей вниз по рогу натужной вибрации. Кобылка начала понимать, что до луны было бесконечно, немыслимо далеко, но она могла позволить себе сдаться, только будучи уверенной, что сделала всё, что было в её силах. И пока у неё останутся силы — она будет пытаться.\n\nСедьмой по счёту кокон ауры заполыхал, как недавний пожар, до слёз слепя свою создательницу. Тщетно расходуемая магия светочем рассыпала кругом мерцающие, беспокойные блики. Мистический ветер завыл и закружился над парой аликорнов, спускаясь ниже и сильнее трепля тонкие гривы и хвосты, потому что Луна не желала отступать, и в это настырное стремление вложила всё, что осталось в душе после выжигания страхом.\n\nНалившееся свинцом белое веко, не зарытое в снег и открытое миру, медленно приподнялось. Только отдохнув от непрекращающейся мольбы младшей сестры, Селестия, уже собравшись дальше двигаться к зовущему её свету, не могла не посмотреть, что творится вне того тёмного пространства, в которое она проваливалась. Гул и моргание привлекли её сильнее ровного стабильного огонька где-то вдалеке, и через мгновение лавандовый глаз распахнулся шире.\n\n— Луна! — из последних сил воскликнула аликорница, и пусть это всё равно получилось негромко — этого хватило, чтобы напряжённая до предела малышка переключилась на неё.\n\nИ разогнанное до износа телекинетическое поле — тоже.\n\nСтрела была вырвана им с такой скоростью, что Селестия не поняла, что произошло, даже когда вслед за наконечником брызнула короткая и бледная струя крови, словно успела застояться и выцвести возле инородного тела. Магический ветер сделал физически невозможный зигзаг, с недовольным рыком поднимая ближайший сугроб, и обрушил его на сестёр плотной лавиной.\n\nЛуна проснулась, потому что не могла больше спать. Она разлепила полностью отдохнувшие глаза, сонно осмотрелась и моментально подскочила, вспомнив всё предшествующее обмороку. Ночной — уже следующий — холод обдал разогретое тело, на несколько секунд дезориентировав и внушив новую панику, но любые страхи были разогнаны знакомым мягким голосом:\n\n— Спи, сестрёнка. Ещё слишком рано вставать.\n\nКобылка прыжком развернулась, широко раскрытыми глазами глядя на лежащую на животе Селестию, усталую, измождённую, но живую. Её рог слабо горел, но Луна не стала рассматривать, какое заклинание та колдует, со счастливым визгом бросаясь в объятья:\n\n— С тобой всё в порядке!\n\nОбняв, аликорница всё же деликатно придержала малышку, не позволяя ей тесно прижиматься к своей раненой груди.\n\n— Ох… осторожнее, Луна. Я всё ещё… восстанавливаюсь.\n\nМладшая сестра поспешно отстранилась от неё, вспомнив, что совсем недавно из хрупкой белоснежной груди, снова начинавшей чуть заметно светиться, торчало тонкое смертоносное тело стрелы.\n\n— Ты теперь не умрёшь? — испуганно заглянула Луна сестре в глаза. — Я всё сделала правильно?\n\nСелестия умолчала, что поднялась лишь из-за осознания того, что малышка не проживёт долго под толстым пластом снега. Не было отверстий для дыхания, и им обеим грозило задохнуться. Для неё самой всё было решено, а Луна?.. Поднявшись из-под снега и выкопав сестру, аликорница на адреналине принялась исцелять себя. Но улыбнулась и сказала:\n\n— Да, Лулу. Ты спасла меня, благодарю.\n\n— Не надо, — замотала головой аликорночка, сдерживая слёзы радости и снова обнимая старшую сестру, но теперь намного бережнее. — Я просто… я просто счастлива, что ты теперь в порядке.\n\n— Я не совсем в порядке, — осторожно поправила Селестия. — Я всё ещё восстанавливаюсь.\n\n— Как?\n\n— Своей магией… но, по большому счёту, моё тело всё делает само, — задумчиво ответила Селестия. — Мы, аликорны, во всём крепче и сильнее любых других пони. От такого ранения земной пони, пегас или единорог был бы уже мёртв, но я лишь… — она опомнилась, посмотрев в перепуганные бирюзовые глазёнки. — Одним словом, просто дай мне несколько дней — и я поправлюсь. Заодно узнаешь, на что способны наши тела.\n\n— На что? — любопытно подняла уши Луна.\n\nСелестия перестала улыбаться и с грустью задрала голову к небу.\n\n— Я пока не смогу находить для нас еду, мне нужен покой, поэтому придётся поголодать.\n\n— А, всё хорошо, — расслабилась аликорночка, махнув копытом. — Когда моя мама исчезла, я несколько дней обходилась только дождём… — она замерла на секунду, а потом робко посмотрела на старшую сестру. — Селестия…\n\n— Да?\n\n— А может быть такое, что моя мама… умерла?\n\nСтаршая кобылка грустно посмотрела на младшую.\n\n— Рано или поздно ты должна была об этом узнать, но — да. Пони умирают, когда приходит их время. Ты рассказала мне кое-что о себе, и, насколько я поняла, в последний раз пегаска, что заботилась о тебе, была совсем дряхлой. Полагаю, Луна, тебе уже больше пятидесяти лет. Твоей маме повезло прожить так долго.\n\n— И она… не пришла… потому что…\n\nЛуна содрогнулась. Пережитый несколько часов назад страх вернулся с новой силой. Она снова могла остаться одна, но теперь, в свете открытого обстоятельства, это переживалось ещё острее. Если бы Селестия осталась лежать под сугробом, оставив свою младшую сестру безо всякой опеки, в полном одиночестве и безоружности…\n\n— Не думай об этом, — торопливо, но ласково попросила аликорница, обняв притихшую малышку крылом и провезя по снегу к себе под бок, в самое безопасное для сознания Луны место. — Теперь мы вместе, и я точно не уйду так.\n\n— Ты могла, — бирюзовые озёра слёз поднялись на неё, голос срывался и дрожал, — ты могла умереть прямо здесь, потому что я… потому что я… — кобылка стиснула зубы, глотая комки в горле. — Потому что я не послушалась тебя!\n\nСелестия подавила в себе порыв утешить сестру. В обучении не обходится без жестоких уроков, а жизнь — самый жёсткий и непримиримый наставник. Пусть лучше Луна сейчас поймёт последствия своей импульсивности и капризности, равно как и то, что не все благие поступки оканчиваются благом.\n\n— Надеюсь, нам больше не придётся к этому возвращаться, — зарылась носом в светло-голубую макушку аликорница.\n\nЛуна украдкой покосилась в сторону, надеясь, что примерно там находится разграбленное, выжженное и опустевшее поселение. Как ей хотелось спросить у мудрой и всезнающей сестры про Сомбру, как ей хотелось просто побежать туда, броситься искать его везде, пока не найдёт, как ей хотелось надеяться на чудо, что друг останется жив…\n\nНо откуда-то из желудка расползся болезненный холод, когда Луна поняла, что Сомбра, как и её мать, не был аликорном. Единорожек никогда не говорил своего возраста, но она, будучи пятидесятилетней или даже старше, выглядела младше, чем он. Сколько ей понадобится времени, чтобы внешне стать его ровесницей? Будет ли он жив к этому моменту?\n\nЧувство одиночества впилось не в сердце, а в душу, заставляя ныть и болеть всё существо Луны. Она бы охотнее признала Сомбру плодом своего воображения, состоящим из обрывков кристаллописи, складывающимся в слова, перетянутым тугими строками — лишь бы он продолжал жить вместе с ней, в её голове. Одна мысль о возможной кончине лучшего и единственного друга, как ни удивительно, причиняла столько боли, что аликорночка малодушно испугалась, предпочтя подумать о чём угодно, кроме этого, и выпалила:\n\n— А ты видела других аликорнов? Кроме нас с тобой?\n\n— Трёх, — просто ответила Селестия, пожав плечами.\n\n— И почему они не пошли с тобой? — несмело поинтересовалась Луна.\n\n— Они были старше, чем я, и один хотел меня убить. Он был безумен. Такой, из-за кого подтверждается миф о чудовищной сути аликорнов.\n\n— Убить — это что-то плохое?\n\n— Убить — это худшее, что может сделать пони, Луна. Сознательно и намеренно лишить другое существо жизни, а ведь даже его кьютимарка предрекала, что его жертвами станут все живущие. Ему было всё равно, кого и как убить. Он видел во мне не сестру, а очередную жертву.\n\n— И как тебе удалось спастись? — прошептала аликорночка, будто маньяк из рассказов сестры мог быть где-то неподалёку.\n\n— Я спряталась, — просто ответила Селестия. — Я была слишком мала, чтобы вступать в битву, но зато тогда я придумала тот купол, под которым мы с тобой спали каждую ночь. Я спряталась на самом видном месте, и он просто пронёсся мимо.\n\n— Умно, — восхитилась Луна, но старшая сестра покачала головой:\n\n— Я собой не горжусь. Из-за моей трусости могло погибнуть ещё много пони. Я открыла заклинание, прячущее меня от мира, но даже под ним я не могла спокойно уснуть ещё несколько ночей. Я так распереживалась, что, летя к Кристальным Землям, повернула назад и пустилась разыскивать того аликорна, чтобы бросить ему вызов и очистить свою совесть. Но мне так и не удалось его найти.\n\n— У моей мамы была кьютимарка в виде облачка, — неуверенно сказала младшая кобылка.\n\nВзгляд Селестии упал в пустоту.\n\n— А кьютимарку своей я уже не помню… Я даже не скажу, какой моя мама была расы и был ли у меня отец. Но он определённо был тоже единорогом, тоже пегасом или тоже земным пони, как мать.\n\n— Почему ты так уверена?\n\n— Потому что у пони не бывает по-другому. Они не заключают браков и не заводят жеребят с кем-то, кто отличается от них.\n\n— Я думала, что это касается только аликорнов! — чуть ли не задохнулась от удивления Луна, и Селестия лишь грустно усмехнулась:\n\n— Видишь, как глубоко заходит их страх перед различиями? Они не доверяют даже тем, у кого всего один набор «лишних» частей тела.\n\n— А кьютимарки?\n\n— Что — кьютимарки?\n\n— Они доверяют пони, если его кьютимарка отличается от их?\n\n— Кьютимарка у всех пони отличается. Не существует, я думаю, двух одинаковых кьютимарок — разве что похожие.\n\n— А у тебя нет кьютимарки?\n\n— Нет, — обернулась аликорница на свой девственно-чистый круп. — И я делаю всё, чтобы она не оказалась подобной той, что была у того жеребца. Знаешь, если я всю жизнь прохожу с чистым боком, я буду считать это достижением, потому что, по крайней мере, тогда я не стану убийцей.\n\n— Я тоже, — широко улыбнулась Луна, вдохновлённая этой фразой. — А даже если я не стану убийцей, но ты не получишь кьютимарку, я свою тоже получать не буду.\n\nСелестия, усмехнувшись, благодарно поцеловала кончик её рога:\n\n— Спасибо, это лучшее, что я могла услышать.\n\nБлизилось короткое время рассвета. Кобылки затихли, наблюдая за поднимавшимся над заснеженными елями солнцем. Глаза Луны моментально выхватили взвивающиеся вместе с ним тонкие столбы дыма. Именно там находилась сожжённая грифонами деревня.\n\nИменно туда всё это время рвалось сердце и взгляд. В нужном направлении.\n\nВ священной утренней тишине звонко разлилось пение какой-то жизнелюбивой птицы, которая и зимой преданной не покинула родные края. Луна слышала его каждое утро, если не спала, но всё равно аккуратно поинтересовалась:\n\n— Скоро весна?\n\n— Скоро, — кивнула Селестия. — Солнце с каждым днём греет теплее.\n\n— Я не замечаю.\n\n— Ты просто не умеешь этого замечать. Но я тебя научу.\n\n— Как думаешь, весной будет безопаснее?\n\n— Весной будет легче, — мягко улыбнулась Селестия. — Ты не мёрзла?\n\n— Нет, твои крылья тёплые. А… мы сможем сходить туда и посмотреть, когда будет безопасно?\n\nЛуна покраснела, стыдясь своих порывов. Её сестра недавно была при смерти, а она печётся о том, что послужило этому причиной. Селестия тяжело вздохнула, отведя взгляд.\n\n— Давай сначала доживём до того момента, — попросила она. — Ведь, если там будет опасно, я даже не смогу быстро унести нас оттуда.\n\n— Сомбра смог, — нахмурилась младшая сестра, вспоминая. — Взял и перенёс нас сюда своими тенями.\n\n— Он может делать с ними впечатляющие вещи, — вежливо подтвердила Селестия. — Жаль малыша. Из него мог получиться выдающийся маг.\n\nЛуна не могла не уловить чёрствости в голосе старшей кобылки.\n\n— Ты сердишься на него? — прошептала аликорночка, боясь ответа.\n\n— Нет, — сдержанно мотнула головой Селестия. — Я не сержусь даже на тебя. Ты сделала то же самое, что и я когда-то: повернула назад в попытке спасти чью-то жизнь, даже если это было бесполезно. Ты не дала мне струсить и пустить всё на самотёк. Ты поступила правильно, Луна, потому что лучше потерпеть неудачу, совершая доброе дело, чем преуспеть, замышляя зло.\n\n— Но тебе было больно.\n\n— У всего есть цена, — пространно ответила аликорница. — Так устроена жизнь. Даже у знаний, моя любимая сестрица, есть своя плата: узнавая что-то новое, ты утрачиваешь часть той наивности, что позволяла тебе открыто и счастливо взирать на мир. И из-за этого ты не всегда будешь рада тем знаниям, что получишь.\n\n— А это работает… с воспоминаниями? — неуверенно спросила Луна.\n\n— Воспоминания — это единственное, что остаётся у тебя, когда всё остальное потеряно, — Селестия подняла глаза в бледно расцветающее тусклым зимним солнцем небо. — То, что было раньше, определяет то, кем ты являешься сейчас, и это важно, Луна, это хорошо… Потому что ты, живя, не становишься лучше или хуже. Ты становишься собой. Поэтому ты никогда не должна корить себя за воспоминания. Они нужны, чтобы знать, кто ты такая, и ты должна научиться жить с ними, какие бы ошибки ни совершала и каких бы поступков ни стыдилась. Но самое забавное, — усмехнулась она, — что ты можешь изменить свои воспоминания, если не сможешь себя простить. Всего лишь добавь в них капельку лжи.\n\n— Это будет правильно?\n\nАликорница помолчала, словно не знала ответ и разыскивала его в лабиринтах своего мозга. Наконец она посмотрела на Луну добрыми глазами и ответила вопросом на вопрос:\n\n— А как думаешь, легче ли станет жить, если у тебя не будет воспоминаний, что потревожат среди ночи?\n\nНекоторое время Луна молчала, а потом подняла на сестру взгляд:\n\n— Ты помнишь, что я сказала Сомбре, когда мы с тобой встретились? Когда думала, что мы куда-нибудь уйдём, и я больше его не увижу?\n\n— Нет.\n\n— А он — да. Я попросила его помнить меня, и, когда он нас спас, он повторил эту фразу… на моём языке. Не на своём родном, иначе я не поняла бы это, а на нашем с тобой. Почему? Что, если он на самом деле понимал меня?\n\n— Верно, он понимал тебя, — кивнула Селестия. — И ваше взаимопонимание всегда уми… удивляло меня. У некоторых многолетних пар не случается такого, что было у вас за эти месяцы. Но это хороший вопрос, Луна: почему он запомнил именно это?\n\nЛуна закрыла глаза, вспоминая. На внутренней стороне век раз за разом проносились все разы, все те редкие разы, когда были сказаны эти сакраментальные слова. Аликорночка, словно на цитаты, разбивает эти моменты на взгляды, жесты, эмоции, она готова расщепить свою память до соприкосновения серых и синих шерстинок, лишь бы добраться до её ядра. До того, что, как она уверена с не-жеребячьей стойкостью, стало теперь ядром её памяти.\n\nОна должна помнить о Сомбре, потому что они сами просили друг друга об этом. Потому что он дал ей имя. Он дал ей возможность быть самой собой и обретать воспоминания. Он дважды спас ей жизнь.\n\nИ если она не сумела отплатить ему тем же, она хотя бы выполнит его последнюю просьбу, чего бы то ни стоило.\n\n— Хочешь, мы сразу пойдём в Кристальные Земли? — взяла копыто Селестии своим Луна, искательно заглядывая ей в лицо. — Сразу, как только тебе станет лучше, хочешь?\n\n— Но ты ещё слишком маленькая для такого путешествия, — медленно и неуверенно возразила аликорница, подняв брови. — И, к тому же, я думала, что ты захочешь…\n\n— Ничего, — горячо заверила Луна, перебив. — Я справлюсь. Я же буду с тобой, а вместе мы всегда справимся… всегда и со всем… правда?\n\nПушистое белое крыло любовно прижало кобылку теснее. Некоторое время Селестия молчала.\n\n— Спи, — наконец повторила она. — Завтра тебе потребуется много сил, ведь ты будешь учиться летать. Если не будет страшно — над тем пепелищем, где жил Сомбра.", "text_md5": "0ff8e77f3bd01aa4d845b1cd46df1496", "title": "III. Возрождение", "updated": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "views": 65, "words": 2887} {"_entity": "chapter", "date": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "draft": false, "first_published_at": "2018-02-14T08:49:08.632506Z", "id": 22541, "notes": "", "order": 4, "story": 13717, "story_published": true, "text": "Селестия сдержала своё обещание научить Луну летать, но, не переоценивая свои способности к регенерации и опасаясь того, что рана откроется, делала это с земли и помогала сестре телекинезом, формируя из золотой ауры подобие облака и заставляя Луну хихикать от ощущения, очень похожего на невесомость.\n\n— Воздух — это практически вода, — степенно объясняла аликорница, лёгкими толчками подбрасывая малышку выше, когда она от слабости или неумения опускалась ниже требуемой высоты. — Ты ничего не добьёшься, если будешь просто махать крыльями. Ты должна загребать ими воздух, как при плавании, чтобы двинуться с места.\n\n— Но я не умею плавать!\n\n— Поверь, тебе не захочется учиться в проруби. К тому же, ползать на крыльях ты точно умеешь — попробуй сделать эти движения более размашистыми.\n\nМладшая кобылка, каламбуры или нет, схватывала всё на лету. Сказывались явно пегасьи гены. Уже к моменту, когда Селестия с присущей ей осмотрительностью решилась вернуться к физической активности, Луна уверенно держалась в воздухе и могла медленно закладывать повороты, нерешительно заваливаясь на одно из крыльев. Вся её гордость от собственных успехов тут же скукожилась, когда истощённая заживлением раны сестра одним слитным, грациозным взмахом крыльев оторвалась от земли и действительно поплыла по воздуху, безмолвно зовя за собой Луну.\n\nЗа Селестией хотелось следовать само по себе. Белоснежный окрас, длинные пушистые перья, неизменно ласковый взгляд — всё это отсылало её облик к полумифическим ангелам, дающим надежду заблудшим душам и оберегающим невинных жеребят. Луна зачарованно следила за её величественным полётом. Божественная царственность, казалось, была стержнем, вокруг которого сформировалось во всём совершенное тело старшей аликорницы, и искрящийся снежным убранством лес создавал для него исключительно подходящий по своей чистоте фон.\n\nОчень плавно в пышную лесную чащу вклинивались жалкие, грубо обломанные стволы. Луна проморгалась, словно в её дивный благоговейный сон вползали прыщавые щупальца кошмара — полосы выжженной земли с почерневшими после пожара пнями. Очнувшись, она сумела оторвать взгляд от по-прежнему слабо сияющей Селестии и начала напряжённо всматриваться.\n\nПепелище выглядело совершенно заброшенным. На краю, поджав одну из передних лап и подозрительно втягивая морщащимся носом воздух, присела готовая к прыжку в обоих направлениях лиса. Непонятно, выискивала она обгоревшие трупы для своего пиршества или примеривалась к охоте на воронов, занятых тем же самым. Их отрывистая хриплая ругань заставляла вибрировать стылую тишину, а матовый блеск крупных оперённых смолью тел резко выделялся на безжизненной серости льда.\n\nЭто был застывший снег, растаявший после того, как огонь выкосил здесь следы обитания пони. Не было намёка не то, что на Сомбру — хоть на кого-то выжившего. Селестия огорчённо опустила брови, поняв, что разжиться едой здесь не получится. Луна мужественно голодала полторы недели до её выздоровления, ограничиваясь, как догадывалась старшая сестра, обгладыванием коры деревьев тут и там, чтобы заглушить резь в животе, но аликорница больше не хотела заставлять малышку терпеть это испытание.\n\n— Можно мне приземлиться? — робко подала та голос. Прошли недели после трагедии, Луна успела смириться с тем, что Сомбру за то время, что она охраняла раненую сестру, утащили бесконечно далеко. Но у неё всё равно не получалось отпустить его. Пусть даже это причинит ей боль — она хочет прикоснуться к тому, что так прочно связано с потерянным другом.\n\nСелестия скользнула взглядом по земле, но ничего опаснее охотящейся лисы найти не смогла и кивнула.\n\nЛуна практически спикировала вниз, и аликорница успела испугаться, но малышке повезло, и посадка вышла на зависть мягкой. Тем не менее, она не обратила внимания на свой успех и очертя голову побежала заглядывать в остовы обгоревших домов. У Селестии на миг сжалось сердце при виде лица младшей сестры, на котором смешались два самых беспощадных чувства — надежда и отчаяние. До последнего избегая встречаться с тяжело дышащей Луной взглядами, она опустилась на неслышно зашуршавший под копытами пепел и пошла следом за кобылкой, успевшей добраться до дальних домов поселения. Она долго не выходила из хижины, и аликорница, встревожившись, осмелилась подойти к порогу, чтобы заглянуть внутрь.\n\nЛуна уже сидела, оборачиваясь через плечо, будто только и ждала сестру. В её глазах переливались мелкие слезинки, а копыта бережно удерживали перед грудью длинный кусок алой ткани.\n\nОгонь пощадил его, лишь немного подпалив края и закоптив. В остальном находка выглядела практически первозданной.\n\n— Это дом Сомбры, — прошептала аликорночка, изо всех сил стараясь шёпотом скрыть то, как рвётся наружу плач. — Я помню, он выглядывал отсюда, когда мы прилетели… — Луна, отвернувшись, туго прижала ткань к груди. — Значит, эт-то принадлежало ему… И это всё, что от него осталось…\n\nСелестия пригнула увенчанную длинным рогом голову, входя внутрь, и без слов заключила тихо плачущую сестрёнку в объятья. Та прижалась к ней, но лицо спрятала не в шерсти, а в найденном ярком лоскуте.\n\n— Скажи честно, — глубоко дыша от слёз, негромко попросила Луна. — Что с ним стало? Где он?\n\nАликорница прикусила губу и беспокойно завертела головой, будто надеялась найти решение в скудной закопчёной обстановке, но ослабевший и безнадёжный голосок:\n\n— Только честно… — не позволил ей даже пытаться юлить.\n\n— Я не знаю, — быстро ответила Селестия вполголоса, теснее обнимая Луну крылом. — Он может быть где угодно, если не здесь, но… Луна, мир устроен так, что более сильные существа подчиняют слабых. Страхом, болью или угрозами, — голос аликорницы задрожал, не желая раскрывать сестре тёмную сторону этого мира. Не здесь, не сейчас, не когда она так мала… — …сильные добиваются повиновения, и слабые становятся их вещами. Рабами. В этот раз… пони оказались слабее.\n\nЛуна боязливо подняла на сестру глаза. Она страшилась правды, но желала услышать её прямо в лицо.\n\n— Сомбру угнали в рабство, Луна. И я не знаю, куда. Я не знаю, что с ним будет, я не знаю, жив ли он. Я не знаю даже, где его искать, и не знаю… будет ли это… осмысленно.\n\n— Я хотела бы быть с ним, — сдавленно призналась малышка, вытирая копытами нос и глаза, но оберегая испачканную ткань, как драгоценность. — Я хотела бы… жить с ним, как обычные пони, и играть, не таясь… Почему, Селестия? Это всё оттого, что я родилась аликорном?\n\nСлова ослепительно-больно резанули по памяти.\n\n— Почему мне нужно было родиться аликорном?!\n\nСлёзы смешиваются с вымачивающим шерсть ливнем, всхлипы и вой сливаются с рёвом падающих на и без того размытую землю водных масс. Если бы не колоссальный по своей мощи и обильности дождь, удерживающие лавандовое тело копыта уже давно сделались бы багряными.\n\nСелестия закрыла глаза, запрокидывая голову в заново переживаемых страданиях.\n\n— Это нужно для того, чтобы хоть кто-то смог понять боль этого мира, — прошептала аликорница вымученное, затверженное оправдание несправедливому року. — Чтобы кто-нибудь, помня о том, какое горе можно принести ближнему, не допускал того, чтобы оно его достигло. Чтобы кто-нибудь помнил о том, каково это — срывать голос в попытке докричаться о помощи…\n\nСелестия придержала готовый опуститься подбородок сестры кончиком копыта.\n\n— …и не проходил мимо, услышав этот зов.\n\nМалышка молчала несколько долгих минут, лишь медленно моргая, но слёзы уже не выливались из её глаз, держась в ограждении век и ресниц. Наконец Луна совсем по-взрослому взглянула сестре в глаза — по-настоящему, в самую глубину, добираясь до сокровенности души — и почти спокойно спросила:\n\n— Селестия… как долго ты пытаешься добраться до Кристальных Земель?\n\nАликорница почему-то не смогла выдержать этот разом помудревший, проницательный взгляд. Но она нашла в себе силы ровно ответить:\n\n— Больше четырёхсот лет.\n\n— Это настолько далеко отсюда?\n\n— Если честно, путь можно осилить за год.\n\nОни сидели в молчании долгое время, прежде чем Луна вполголоса, будто стесняясь нарушить тишину, сделала вывод:\n\n— И ты четыреста раз не могла пройти мимо.\n\n— Больше, — рассеянно проронила Селестия, поднимая голову к дырявому потолку хижины. — Намного больше.\n\n— У тебя получалось? — с надеждой посмотрела на неё аликорночка. — Ты же не жалеешь о том, что разворачивалась обратно?\n\n— А что ты чувствуешь, глядя на то, что осталось от этой деревни, несмотря на то, что ты попыталась всех спасти?\n\nЛуна даже не задумывалась.\n\n— Что сделала бы это снова.\n\nСелестия подняла уши, не удивившись ответу сестры. Но в следующий момент её тело напряглось.\n\n— Нужно уходить.\n\n— Да.\n\n— Нет, Луна, ты не поняла… — от тихого твёрдого голоса аликорницы веяло тревогой. — Прислушайся.\n\nМалышка послушно напрягла слух, прорезаясь сквозь гробовую тишину. Было слышно даже ленивое движение воздуха и далёкое полумистическое завывание ветра, но больше ничего.\n\n— Куда-то улетели вороны, — ещё тише произнесла Селестия, видя, что младшая сестра не догадывается о происходящем. — Они не насыщаются так быстро и не уносят добычу с собой. Что-то спугнуло их.\n\n— Лиса?.. — неуверенно понадеялась Луна. Аликорница в ответ только подозрительно прищурилась.\n\n— Оставайся здесь.\n\nСелестия осторожно, пригибаясь к снегу, вышла наружу. Она передвигалась полубоком, в любой момент готовая отскочить, взлететь, броситься в галоп. Её сосредоточенные глаза сканировали местность, скользя по шапкам сугробов, руинам хибарок и обломанным стволам. На последнем взгляд аликорницы наконец-то невольно застыл, заставив её напрячься и лихорадочно подумать: «Здесь был пожар, но огонь пожирает деревья, а не ломает и не раскалывает их посередине. Кто же тогда…».\n\nОтветом стала искореженная горбатая фигура, испещрённая сучками и разномастными годовыми кольцами. Древесный волк обозревал пространство под лапами зловещими огнями глаз под густыми лиственными бровями и нюхал снег, не чувствуя себя на охоте уверенно из-за пропитавшего всё запаха гари. Селестия тяжело сглотнула и бесшумно отступила назад, думая, что её светлая окраска — благословение в зимнее время.\n\n— Нужно уходить, — едва слышно сообщила аликорница, вернувшись, — и быстро. Древесные волки вышли на охоту. Нет, брось этот шарф. Нас заметят из-за него.\n\n— Но Селестия! — слезливо мяукнула Луна, прижимая к груди последнее, что осталось от друга. Быстро найдя выход, она скомкала ткань и сунула себе под крыло.\n\nСелестия торопливо кивнула и телекинезом подняла сестру на спину, а при выходе из хижины подняла крылья, чтобы тёмный окрас не выдал их обеих на фоне снежного ландшафта. Аликорницы бросили взгляд на волка. Он оглянулся и открыл поленообразную пасть, приветствуя ещё нескольких особей, что поднимались к нему из-за холма. Кобылка воспользовалась их отвлечением и рысью побежала прочь.\n\nХолкой она ощущала яростные удары испуганного сердца сестры.\n\n— Что они могли нам сделать? — неровно спросила Луна, изо всех сил вцепляясь копытами в лебединую шею.\n\n— Я не знаю способа их уничтожить, — мотнула головой Селестия, не замедляясь. — Как бы я ни старалась разрубить их или взорвать — они каждый раз просто собираются обратно, а то и ломают деревья, чтобы вырастить из щепок новых союзников в стаю. Легче сбежать, чем пытаться с ними подраться.\n\n— А как у них с огнём?\n\n— Вот этим, пожалуй, побить их получится, но ты же не хочешь возвращаться, чтобы посмотреть?\n\n— Ну уж нет, — согласилась Луна, обернувшись, но облегчённо выдохнула, не обнаружив погони.\n\nСелестия остановилась лишь на их стоянке и по крылу позволила сестре скатиться на землю. Несколько минут она приводила в норму дыхание и магией подлечивала начавшие опасно гореть после бега края раны на груди. Малышка всё это время рассматривала унесённый из сгоревшей деревеньки трофей.\n\n— Шарф? — повторила она недавно услышанное название.\n\n— Да, — кивнула аликорница, поднимая ткань телекинезом и завязывая бантик на шее Луны. — И обычно его носят вот так.\n\n— Тепло, — довольно распушилась Луна.\n\n— Обычно его носят вот так, — повторяя, продолжила старшая сестра, — но у нас с тобой будет другой случай.\n\nСелестия магией развязала красивый узел, сняла шарф с шеи аликорночки и обернула вокруг её головы, завязывая затем на манер банданы и в петле ткани пряча торчащий из нежно-голубой чёлки рог.\n\n— Хорошо, что твой рог ещё маленький, — выдохнула аликорница, довольно осматривая свою работу. Луна закружилась с поднятыми кверху глазами, тоже пытаясь посмотреть. — Так мы будем привлекать меньше внимания. Ты же не передумала идти к Кристальным Землям?\n\n— Нет, — помотала головой аликорночка после короткой заминки. — Зато ты будешь привлекать внимание.\n\n— Я раздобуду себе накидку, — пообещала Селестия. — Маленькая пегаска вместе с взрослой единорожкой, конечно, вызовут вопросы, но не столько, сколько было бы к двум аликорнам. Оставайся здесь. Я поищу для нас еды… и, пожалуй, проводника.\n\n— Проводника?\n\n— Да, какого-нибудь пони покрепче, который согласился бы нас проводить. Я пока не могу сражаться, а в пути нам встретится множество опасностей. Лишние копыта никогда не помешают.\n\nЛуна боязливо поцокала собственными копытами:\n\n— А он не попытается нам навредить?\n\n— Лучше беспокоиться об опасности, исходящей от одного пони, — вздохнула Селестия, — чем об опасности, исходящей от всего, от чего этот пони будет нас защищать.\n\n— Селестия…\n\n— Да?\n\n— А… может быть такое… ну, вдруг… что он поможет нам найти и спасти Сомбру?\n\nАликорница опустилась перед Луной на колени, обнимая её крыльями.\n\n— Я обязательно поспрашиваю об этом, обещаю, — прошептала она. — Но может быть такое, что Сомбру угнали в другую сторону. Или вообще мимо всех, кто мог увидеть это…\n\n— А куда ты пойдёшь, чтобы найти помощь? — встрепенулась Луна.\n\n— Далеко, — ответила Селестия. — И не возьму тебя с собой не столько из-за того, что это далеко, сколько из-за того, что… в общем, то, что там творится — не для твоих глаз и ушей.\n\n— Мне больше пятидесяти лет, ты сама сказала, — заупрямилась аликорночка.\n\n— Да, но за всё это время ты видела меньше, чем Сомбра за свои семь-десять лет, — привычным ласковым жестом тронула носик той пером Селестия, заставив её вымученно хихикнуть. Аликорница поднялась на ноги. — Оставайся здесь и жди меня, хорошо? Я обязательно вернусь. Максимум — через два дня. Не забоишься остаться одна так долго?\n\n— Нет. Мама пропадала и дольше.\n\n— Но я не пропаду, — пообещала Селестия и, поцеловав сестру в лоб под шарфом, пошла прочь с последним напутствием: — Спрячься в сросшихся кустах, они защитят тебя от ветра и снега.\n\n— Х-хорошо, — откликнулась Луна, испытав волнение от вида всерьёз оставляющей её сестры. — Возвращайся скорее!\n\n— Не беспокойся.\n\nАликорночка долго смотрела Селестии вслед. Луна знала, что аликорница обязательно вернётся, но в её душе неизменно возилось беспокойство, что они могут больше не увидеться. Испытывал ли жеребёнок, чей шарф теперь согревал ей голову, те же чувства, что и она сейчас, когда сам отпускал её с сестрой по духу?\n\nПри воспоминании о весело и ласково глядящих на неё красных глазах кобылка тихо всхлипнула, впервые за долгое время ощутив одиночество. Она осторожно, стараясь не нарушить форму, сняла импровизированный головной убор, воровато огляделась и ноздрями втянула запах. Она никогда не нюхала, чем пахнет шерсть друга, но была уверена, что точно не гарью. Дымком, серым, как шерсть — возможно, но обоняние от неуловимого аромата точно никогда не щипало.\n\nЛуна прижала к груди единственное, что теперь, когда она временно осталась одна, связывало её с одним из двух самых дорогих ей пони. Она скучала и, не давая тоске одержать верх, занимала мысли воспоминаниями. Её разум настойчиво обращался раз за разом к тому моменту, когда Сомбра нашёл Селестию при помощи своей магии.\n\n«А что, если..?» — робко понадеялась Луна и, прикусив губу, попыталась вспомнить, что именно делал жеребёнок.\n\nОна не была властна над тенями, и ей в принципе плохо давалась магия. Селестия говорила, что всё придёт со временем, но сейчас, не в состоянии осознать то заклинание поиска, к которому в своё время прибег Сомбра, Луна готова была захныкать оттого, что этого времени у неё на самом деле нет.\n\n— Я всё равно тебя не забуду, — обняв шарф и зажмурившись, пообещала малышка. — Даже если мы больше никогда не увидимся… я всегда тебя буду помнить. Даже в Кристальных Землях и даже через четыреста лет. И дальше буду помнить. Всегда, понимаешь?\n\nОпалённая красная ткань не ответила.\n\n
Если мимо пройдёт — говори «повезло»,\nСеять хаос и дрожь — вот его ремесло.
\n\nТекст предупреждения они пели, истекая слюной от экстаза. Жуткая песня гудела по улицам, затекая в опустевшие дома: каждый житель вышел на улицу. Даже новорождённые, брошенные в домах, поддавались его зову. Они не кричали от голода или одиночества, они лишь, не моргая, смотрели в сторону раздававшегося пения и хлопали беззубыми ртами, словно стремились присоединиться.\n\nА пока его крик режет тень-тишину,\nДа пока не охрип, разгоняя волну.
\n\nБэт-пони взяла оторопь. Даже неразумные крохи оказались заражены безумием; только их физические возможности ограждали их от того, чтобы тоже встать на передние ноги и пойти вслед за взрослыми. А пони шли, не теряя равновесия, не шатаясь и не падая — шли с такой уверенностью, будто всю жизнь подметали землю не хвостами, а гривами. Рано или поздно мозг не выдерживал приливавшей к нему крови, и она через нос сочилась на землю, пунктиром обозначая путь одержимых.\n\nЭто те же костры, только меньше огня,\nЭто те же глаза, только молятся пням,\nЭто те же слова, только наоборот.
\n\nОни не атаковали. Да и от принцессы Луны никогда не было приказа убивать несчастных, напротив — строгий запрет на причинение им вреда, если они не были агрессивными. Эти не были. Эти просто шагали крупами вверх, истекая кровью до тех пор, пока не падали. И тогда их товарищи по несчастью просто шагали по мёртвым телам, не нарушая траекторию ни на дюйм. Всё, что можно было сделать — выдёргивать покойников с дороги, и ночные гвардейцы решили сделать именно это, единственное, что могли, ведь так и не был найден способ приводить таких пони в чувство. Однако первый же труп, свезённый со своего места, потянул за собой жирный след из смешанной с грязью крови — и находящиеся рядом певцы озверели. Они набросились на пытающихся хоть как-то помочь им перепончатокрылых пегасов, словно дикие животные. Их зубы, из-за которых вырывался визгливый рык, что по-прежнему вычерчивал роковую песню, стремились добраться до глоток и смешать кровь бэт-пони с уже покрывавшей землю.\n\nПегасы, спасая себя, взлетели высоко над обречённым городом. Под серебристым лунным светом зловеще блестел выведенный сошедшими с ума горожанами знак в виде той же звезды, которую их предшественники вырезали у себя на телах. Именно это было тем символом, что они так старательно рисовали собственной кровью в мучительном ритуале, принимая боль за неземной экстаз. И этот символ ни в коем случае нельзя было нарушать или портить.\n\nБэт-пони не могли улететь. В городе находились жеребята, которых ещё можно было вынести и, возможно, спасти. Гвардейцам принцессы Луны пришлось провести на крышах несколько часов. Шокированное, жуткое молчание нарушалось бесконечным и неустанным повторением не несущих никакой смысловой нагрузки куплетов. Бывалые бесстрашные солдаты дрожали, глядя немигающими светящимися в темноте глазами на то, как один за другим падают мёртвыми пони, не выдержав часов в положении вверх тормашками. Разрывались сердца, переполнялись жидкостью лёгкие, укрывал дорогу узорчатый ковёр разноцветных тел. Бэт-пони, как и прочие случайные наблюдатели до них, не подвергались изменениям психики, не испытывали жажды присоединиться к смертельному хороводу, но происходящее и наблюдаемое так давило на сознание, что ни один из них к утру, когда свалился замертво последний поющий, не был уверен в том, что у него сохранилась адекватность.\n\nОни даже поверили, что стали понимать логику этого места, потому что все разом подумали: спускаться вниз и касаться копытами этой проклятой земли — худшая идея из всех, что может возникнуть. И они заранее знали о том, что каждый из них думает об этом, потому что с неописуемым ужасом осознали: не могло быть иначе, ведь так же, как ни один не мог об этом не подумать, теперь ни один не мог оторваться от крыши, чтобы улететь прочь. У них не осталось никакого другого пути, кроме как вниз. В город.\n\nЕщё никогда прежде тишина не имела такого права зваться мёртвой.\n\nГвардейцы разбрелись по одиночке, чтобы забрать оставшихся сиротами жеребят. Они должны были пережить эту ночь. Так и было: лежащие ровно там, где их оставили, малыши по-прежнему смотрели в те же точки, куда и смотрели, когда ночные пегасы пролетали патрулем над городом и заметили нечто странное. Жеребята не кричали и не плакали. Но стоило каждому из бэт-пони подойти достаточно близко, как они расхохотались.\n\nИх смех не просто не был младенческим — он не походил вообще ни на какие звуки, что может издавать ведомое живое существо. Злобный, истеричный, он срывался на визг и дребезжащие вопли, а звучал так, будто был усилен гигантскими трубами, чей рёв способен разрушить крепостные стены. Лица жеребят растягивались невозможным образом, отвратительные гримасы уродовали их до неузнаваемости, из голых мягких дёсен выскакивали неровные, будто обломанные клыки, шерсть серела, а глаза выпучивались и наливались кровью.\n\nБэт-пони обезумели от страха окончательно. Собственным криком ужаса они пытались заглушить этот леденящий душу смех, пока раз за разом вонзали копья в тельца, что хохотали и хохотали до последнего мгновения своей жизни, а затем перестали ограничиваться этим и в завершение бронированными копытами превращали мягкие черепа в кашу.\n\nВедь, если не сделать этого — мёртвое лицо завершит трансформацию, начатую при жизни, и морда драконикуса посмотрит на тебя весёлыми жёлто-красными глазами. В животном страхе перед тем, что трупы восстанут и пойдут за ними, гвардейцы Луны приложили все усилия к тому, чтобы сжечь город и не оставить от него ни единого здания. Пожар полыхал до самых небес, и бэт-пони сдерживали огонь и направляли его в сердце города не чтобы спасти от пламени соседние, незаражённые поселения, а чтобы стереть с лица земли нарисованный кровью символ во весь город.\n\nВместо того, чтобы исчезнуть, он запёкся в камень и гордо горел посреди пепелища, когда другие пони прибыли на зов напуганных огнём жителей окрестных городов.\n\nВернувшись под конвоем дневных пегасов, как преступники, бэт-пони сумели рассказать обо всём до того, как получили нервный срыв, сошли с ума и закончили свои дни в больнице тем же самым образом, что и жители того города — распевая песню в хороводе на передних ногах.\n\nПринцесса Луна не могла винить жителей Эквестрии в том, что они не поверили страшной повести её гвардейцев. Она сама не верила в это до последнего момента, до той минуты, когда лично не увидела страшную их кончину. Тогда она осознала, что её пони не лгали ни в едином слове, но было поздно. Эквестрия уже почитала бэт-пони как безжалостных, сумасшедших убийц, которые скорее присоединятся к безумию заражающихся, чем защитят от него здравомыслящих.\n\nФеномены массового помешательства уже невозможно было держать в секрете. И они становились действительно массовыми. Энитирский инцидент стал началом общественной настороженности и тихой паники.\n\nСелестия и Луна верили, что Старсвирл Бородатый — один из тех пони, что может найти решение, но теперь он бесследно исчез, прихватив с собой остальные столпы Эквестрии… И как будто перестала существовать надежда на ответ, на решение, на спасение. Чётко зная, что исследования мага затрагивали также и вопрос массового безумия, а также то, что в своём дневнике он нередко упоминал дальнейшие планы — даже бытовые вроде покупки репы, на полях основных записей, чтобы не забыть — сёстры решили нарушить личное пространство своего друга, наставника и соратника и прочитать его записи.\n\nОни вошли в его келью и не смогли обнаружить журнал с изображением кьютимарки владельца. Какое бы заклинание сёстры ни применяли для поиска — оно давало осечку, и всё, что им осталось — черновые записи, рассованные по всем углам. Это оказалось задачей ещё более нелёгкой. Старсвирлу, естественно, прекрасно было известно заклинание записи мыслей, поэтому он отнюдь не экономил бумагу и записывал всё, что приходило ему в голову и казалось полезным. Уже потом из этого он выбирал по-настоящему нужное и переносил в дневник, который, разумеется, в самый тяжёлый момент оказался утерян, а черновые записи ему, конечно же, не пришло в голову упорядочить. Результаты его экспериментов, исследований или размышлений были незаурядными, гениальными и оттого интересными, но наблюдать пути их достижения оказалось не так увлекательно и легко, как казалось на первый взгляд — хотя бы потому, что требовалось сперва выстроить в правильном порядке и без этого сложные для понимания записи, сделанные отвратительным почерком и…\n\nВ общем, Селестия и Луна быстро поняли, что просто не могут позволить себе проводить сутки над многословными и заумными записями, забросив все дела. А они обе отнюдь не битьём баклуш занимаются. Благодарение звёздам, был Сомбра. Он освободил сестёр от тяжкой обязанности и принялся за разбор и упорядочивание записей Старсвирла самостоятельно, столкнувшись, правда, с ещё одним подводным камнем. Вместе с тем, что единорог обладал терпеливостью и преданностью, он также был на редкость жаден до знаний. Как Сомбра ни старался сосредотачиваться на повестке поисков, его взгляд то и дело цеплялся за какую-то интересную для изучения тему, он бросался отыскивать другие части исследования, и поиск основательно затягивался. Кое-как жеребцу удалось уговорить себя просто откладывать не нужное, но интригующее в сторону, чтобы заняться детальным прочтением потом, и продолжать выискивать нужные зацепки. Спустя восемь дней разбора черновиков и две опухшие и посиневшие от раздаваемых самому себе за слабоволие пощёчин щеки Сомбра, забывший про сон и прочие физиологические потребности, предоставил Селестии и Луне подшивку того, что им было нужно.\n\nСреди всего перебранного хлама (или, по мнению почти забывшего себя за это время единорога, не такого уж и хлама) полезной информации оказалось так мало, что это было и смешно, и обидно, и нелепо. Скудные сведения сообщали о том, что всеми забытый единорог по имени Стигиан решил напомнить о себе по-крупному, похитил те личные вещи столпов Эквестрии, что несли отпечатки их душ, и обратился в существо, которое жаждало высосать из мироздания всю надежду и радость. Если он не мог быть счастливым — никто тоже не будет, так, видимо, он думал.\n\nПри этом Старсвирл лишь самыми туманными и метафорическими фразами сообщал о своей судьбе, так и не принеся никакой определённости ни о местонахождении, ни о статусе — жив, мёртв, в коме, потерял память? Неизвестно. Но мир больше не хранил в себе следов ни великого мага, ни его прославленных друзей, и даже в царстве снов не затерялись их души.\n\n— Единственное, что нам осталось, — горько отбросила записи к подножью трона Селестия, — так это какое-то «семя». Где его искать? Что оно делает? Непонятно!\n\n— Нам кажется, — притянула к себе черновики Луна, выравнивая их в аккуратную стопку, — что это — наша главная зацепка. Последнее дело жизни Старсвирла не может быть каким-то пустяком, — она отчаянно обнялась с неряшливыми записями, выдавая, как её внутреннее состояние расходится со спокойным тоном. — Ты знаешь его, Селестия. Он не мог уйти, не решив проблему… или не оставив нам само решение!\n\nАликорница промолчала. Ей нечего было возразить на это, она тоже знала их друга и наставника, но и ничего позитивного в свете открывшихся событий отыскать не смогла.\n\n— Ваши Высочества! — ворвался в тронный зал один из придворных магов, нарушая депрессивную меланхолию обеих принцесс. — Благодаря легату Лайт Кнайту стало известно кое-что… о-о! — он испуганно затормозил и запоздало поклонился.\n\n— Не медли, — взволнованно потребовала Селестия. — Что вы выяснили и о чём?\n\n— Дело касается Энитирского инцидента…\n\nЕдинорог сглотнул, судорожно оправив на себе форменную мантию.\n\n— Простите, Ваши Высочества, — вновь поклонился он, — говорить такое непросто.\n\n— Мы приказываем тебе глаголить, — прогремела Луна, — и гарантируем твою безопасность вне зависимости от того, вызовет в нас радость новость или нет.\n\nСелестия не изменила выражения лица, но её взгляд, опустившись на «гонца», подбадривающе потеплел.\n\n— Легат предполагает, — промямлил жеребец, по-прежнему храня нерешительность, — что этот печальный город стоял в точности над заключённым в Тартаре лордом Тиреком.\n\nЕго нервно тряхнуло несколько раз, когда молчание затянулось, но поднять взгляд на принцесс было страшно. Луна наконец произнесла:\n\n— Благодарим. Ты можешь идти.\n\nЕдинорог медленно прошёл к двери и скрылся за ней. Селестия поднялась с места, начав ходить вперёд-назад по ковровой дорожке перед лестницами к тронам.\n\n— Может ли это что-то значить? — гадала она.\n\n— Определённо нет, — хранила невозмутимость Луна. — Подобные инциденты случались и ранее, этот — всего лишь самый крупный. Вряд ли стоит связывать его с Тиреком. Он слаб и беспомощен, тем более — для такого. Ах, если бы только сохранилось хоть одно тело из Энитира! — топнула копытом аликорница и ахнула. — Тел нет, но остались их души! Мы можем написать Аниме, она наверняка провожала их в царство мёртвых.\n\n— И в любой момент может поговорить с кем угодно оттуда, чтобы узнать, как всё было на самом деле! — обрадовалась Селестия. Она не верила в виновность стражей Луны… но не сказать, чтобы высказывала свою позицию публично. Младшая сестра же не обращала на это внимания, особенно — теперь.\n\nПринцессы отправили сообщение в Империю и очень скоро получили ответ. Но Анима обратилась вовсе не к своему Предназначению, чтобы помочь им в расследовании — она открыла Инскриптум, и священная книга показала лишь два серебряных слова: «Завеса пала».\n\n— «Несомненно, это — дело лап драконикуса, что уже готов вернуться в мир и лишь пробует свои силы», — ужасаясь, читала ответ наставницы Луна. — «Но вам, мои дорогие сёстры, придётся справляться с ним в одиночку. Я и Дженезис готовимся к слишком важному событию, чтобы рисковать собой».\n\nСелестия взорвалась.\n\n— Событию?! Событию?! — она загрохотала на весь дворец; её голос сам собой усилился от ярости, а в глазах заплясали настоящие языки пламени. — Наши подданные сходят с ума, весь мир грозится разорваться на части, возвращается враг из начала времён, а они заняты каким-то… мероприятием?!\n\n— Селестия… — растерянно проронила Луна, судорожно наблюдая за мечущейся сестрой. Её белоснежные, всегда ласковые перья распушились до такой степени, что казались острыми и шипастыми лезвиями.\n\n— Драконикус использует пони, как игрушки! Кобыл, жеребцов и жеребят, которые были живыми! Если он так всего лишь тестирует свои силы, что он будет делать, когда уверится в их полноте?!\n\n— Селестия! — её младшая сестра нервно расправила крылья.\n\n— Неужели они не понимают? Неужели им всё равно? Да, тем несчастным уже не помочь, но есть ещё живые! И они боятся! Они надеются на нас, они верят нам, они впервые в жизни по-настоящему верят аликорнам, потому что им больше ничего не остаётся, и при этом мы совершенно не знаем, что делать, а Дженезис и Анима просто… махнули на нас копытами! Какая может быть причина допускать такую жестокость? Или они считают, что существо, способное с одной искры свести с ума целый город, остановит их знаменитая армия? Или их купол, под которым они трусливо отсиживались всё это время и продолжают традицию даже сейчас?!\n\n— Сестра, просим тебя, успокойся!\n\n— Я не могу быть спокойной!\n\n— Мы можем гневаться на наших покровителей и не делать ничего или же начать думать и попытаться спасти Эквестрию, с ними или без них! У нас нет других вариантов!\n\nЭто отрезвило Селестию и погасило её праведный гнев, как и языки огня в горящих лавандовых глазах. Она тихо охнула, опуская взгляд и находя смысл в словах сестры. Та сверлила её взглядом настойчиво, но безо всякого осуждения.\n\n— Ты права, Луна, — признала аликорница, обнимая сестру. — Не время для паники. Мы должны что-то придумать.\n\n— Нельзя подключать к борьбе с драконикусом наших подданных, не важно, воины они или нет, — покачала головой младшая из принцесс. — Ты видела, что он может сотворить с их рассудком. Нам придётся справляться самим.\n\n— Значит, нам нужно подготовить надёжное убежище.\n\nОни потратили остаток дня, собирая совет, описывая проблему и вместе с инженерами разрабатывая её решение. К тому моменту, когда Луна вывела на небо ночь, у Эквестрии был план. Но когда над Эквестрией взлетело солнце, несмотря на крепкий сон Селестии, что им управляла, стало понятно, что плана снова не было.\n\nСтражи у покоев старшей принцессы, увидев младшую, приосанились и сурово звякнули оружием в знак приветствия и боевой готовности. В спешке не обратив на них внимания, Луна магией распахнула дверь и лишь ускорила шаг, увидев спокойно спящую сестру. Телекинез сдёрнул с неё одеяло.\n\n— Пожалуйста, скажи нам, — выпалила аликорница, игнорируя сонное ворчание и недовольный взгляд из-под слипшихся ресниц, — что ты обрела могущество, которое позволяет тебе поднимать солнце даже во сне, и очень быстро, и мы порадуемся за тебя. Но в следующий раз, будь добра, не отнимай законные полтора часа окончания у нашей ночи.\n\n— О чём ты говоришь? — пробормотала Селестия, зевая и магией пытаясь нашарить одеяло, а в его отсутствие прикрываясь крылом от режущих сонные глаза лучей.\n\nСлишком ярких лучей, когда она ещё не поднимала солнце.\n\nСон мигом слетел с неё. Она бросилась к окну. Долгое молчание обволокло неподвижные покои.\n\n— Луна. Пожалуйста, давай это ты скажешь, что обрела могущество, которое позволяет тебе управлять не только луной, но и солнцем.\n\nСмертный сошёл бы с ума, попытавшись понять устройство пространства, что было полно парадоксов и противоречий, оправдывающих друг друга в запутанной и перекрученной последовательности, столь длинной, что к её концу доживаешь до старости и забываешь о её начале. Пони было легче назвать это первозданным хаосом, и среди всех его аномалий и безумия лишь два существа были способны чувствовать себя живыми — Время и Пространство, не считая вечно витающей вокруг них Тьмы, что была не вреднее и не самостоятельнее дуновения ветра.
\n\n— Я знаю о том, как был создан мир, — раздражённо бросила аликорница. — Анима показала мне это в первую оч…\n\n— Именем мироздания, Луна, что ты делаешь?!\n\nПринцесса судорожно втянула воздух ртом и обернулась, чтобы встретиться взглядами с разъярённой королевой. Та стояла за дверью-треугольником, не в силах войти — с перепугу Луна спонтанно сотворила что-то мощнее рунобоя, даже не поняв этого. Невидимая преграда точилась ментальными усилиями Анимы, но она избегала риска тратить слишком много энергии разом, боясь за жеребёнка в своей утробе. У младшей аликорницы было несколько минут, чтобы найти решение.\n\nЛуна прилипла к Инсриптуму, раз за разом торопливо перечитывая единственный отрывок, который он согласился продемонстрировать: про себя и вслух, вдумчиво и быстро, во всех направлениях — ответа так и не виделось.\n\n— Дай подсказку! — почти прохныкала Луна. — Пожалуйста, дай подсказку!\n\nТьмы
\n\nОдно-единственное слово осталось на странице после того, как все остальные расплавились и растворились в золоте.\n\n— Т-тьмы? — растерянно прочитала аликорница. — Ты хочешь тьму? Возьми!\n\nЕё рог вспузырился кислотной зелёно-фиолетовой энергией, по завиткам побежали стайки мелких красных молний. Луна, прикладывая усилия к управлению не так уж часто, несмотря на её природу, использующейся дисциплиной, щедро залила Инскриптум аурой концентрированной чёрной магии. Но уже через долю секунды принцесса завопила, почувствовав, что рог беспощадно замерзает по мере того, как реликвия подавляла энергию. Висящая над ним корона задрожала и дала трещину. Луна вскрикнула, отскакивая и позволяя остаткам нечестивого свечения растаять под золотистым ореолом.\n\n— Ты хотел тьму! Я дала её тебе! — обиженно заметила аликорница и вздрогнула всем телом, когда ударная волна от сломленного рунобоя пронеслась через все её рецепторы.\n\nАнима сломала печать и почти прыгнула в тайный отсек. Луна, не имея другого выхода, бросилась в подпространство, но её магия от волнения снова сошла с ума — и вместо того, чтобы просто перенестись в другой слой мироздания, тело принцессы буквально растворилось.\n\nГолову, вернее, то место, где она должна была остаться или где теперь сосредоточился разум, стальными скобами перехлестнула мигрень. Аликорница осознала, что осталась на месте, не умерла и не исчезла; это было сродни состоянию, в которое переходил Сомбра, когда превращался в тень, и удерживать его было колоссально трудно. «Как ты вообще держался, как умудрялся побочно творить заклинания и просто… двигаться?!» — крича про себя от натуги, поражалась Луна.\n\nАнима затормозила, или удивившись подобной трансформации, или испугавшись её. Аликорница сквозь треск в каждом своём (воображаемом) шве подумала о том, что это — самый подходящий момент для побега, но куда бежать, как двинуться, если само пребывание в форме этакого фиолетового дымка уже похоже на новое определение мучения? «Единственное, куда я могу деться, — подумала Луна сквозь лютую боль, — это Инскриптум». Она приложила все оставшиеся силы к тому, чтобы собраться в густой комок, а затем вбить себя в открытые страницы.\n\nКнига моментально захлопнулась с громовым грохотом, запирая аликорницу внутри. Это были совершенно новые, непередаваемые ощущения — как твою газообразную форму словно заливает плавленым золотом, и весь привычный мир и каждое знакомое чувство стушёвывается и тонет во тьме…\n\n