Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)

Глава 1: Зелёная линия

“...И запомните, стажёры. Красный – это “фаза”, синий – это “ноль”. Прямо как в душевой кабине – холодной водой вы точно не ошпаритесь”.

“Зе-лё-ный. И толстый, как лиана. Откуда он тут взялся?” За два года своей службы в бригаде электриков Стойла я изучила почти все отмеченные на картах закоулки, в том числе и коммуникационные тоннели и шахты. Потому повидала я многое, но грязно-зелёная линия, ползущая по стене – вот это было мне в новинку. Даже то обстоятельство, что в Шахте-9 я ещё ни разу не работала, так как там уже несколько лет ничего не ломалось, не снижало странности того, что я увидела.

Впрочем, странности странностями, но сначала нужно было закончить работу на аварийном участке. Я вставила янтарный камень в гнездо, прижала его железным фиксатором, закрыла крышку щитка и включила питание. Через стекло было видно, как камень начал излучать тёплый свет, ток пошёл по проводам, издавая низкое гудение, а где-то внизу заработала система вентиляции.

– Ээй, Коппер! – прокричала я ниже в шахту. Металл завибрировал эхом.

– Aaaa? Если что, я ничего не нажимала! – тонкий голос стажёрки Коппер Вайр из-за переотражений казался ещё выше и звонче, чем обычно.

– Ясное дело, что нет – это я систему запустила. Мне другое нужно. У тебя Справочник с собой? Если да, то открой его на 119-й странице и скажи, что там пишут по поводу кабелей диаметром в треть копыта и с оплёткой зелёного цвета.

– Сейча-ас! – Коппер Вайр так забавно тянула гласные, что можно было сразу догадаться: ей очень хочется меня порадовать. Она вообще относилась к моей персоне с излишней заботой и вниманием, что выражалось в весьма прозрачных намёках, которые я предпочитала игнорировать. Что радовало, перед Коппер я могла вести себя так, словно сама всего три недели назад получила кьютимарку. Пусть я формально была её начальником, мне совершенно не хотелось быть образцом для подражания для этого жеребенка.

Вопреки ожиданиям, моя ассистентка молчала довольно долго. Справочник она знала почти наизусть, но, судя по всему, пристально вчитывалась в него сейчас, чтобы дать точный ответ. При всей своей внешней несерьёзности и юном возрасте к работе она подходила ответственно.

Наконец снизу донёсся голос.

– Додо, удивишься! – радостно-игриво ответила моя напарница. – А таких в природе нет. Я и книгу пролистала, и конспект Мастера посмотрела. Нет его – и всё тут!

– Тогда перед моим носом не болтается такой кабель, а я сплю, – ответила я. Мне и правда хотелось вздремнуть пару часиков. Даже шезлонг в Атриуме под унылые завывания виолончели Октавии вполне подошёл бы. – Ладно, счищаю грязюку, кххе, ищу маркировку… Кх. Готово.

– Диктуй!

– NS-35 модификации 2
– Додо, это левак какой-то. У меня самый лучший справочник, дополненное издание. Индекса NS вообще нету. По толщине самый близкий – СmС-34 модификаций 1,2 и 3. У твоего оплётка резиновая?

– Не-а, ткань. Крупное “зерно”.

– Поздравляю, ты спишь, вися на карабине, и бормочешь мне всякий бред в стиле историй про Дэрин. Смена давно закончилась, а ты тут пыль собираешь. Спускайся.

– Ну тебя, лучше выпусти трос на всю длину, а я хоть погляжу, куда ведёт эта “лиана”.

– Оки, доки...

– ...сила в токе. Я полезла! Скажи Шорт Сёркит, чтоб доминошки без меня не начинала.

– Обяза-а-тельно, – догнала меня последняя фраза помощницы номер один.

Сразу после того, как Коппер спустилась обратно в Стойло, я отодвинула крышечку, закрывавшую микрофон, встроенный в ПипБак, и сделала аудиозаметку: “Пятое ноября, 20:35. Вечерняя смена окончена. Состав смены: старший электротехник Дэзлин Даск, стажёр Коппер Вайр. Проблема: короткое замыкание в электрощитке “9-12”. Результат: проблема успешно устранена, произведена замена трёх пакетных выключателей, поставлен более мощный фильтрующий кристалл. Примечание: обнаружен зелёный кабель маркировки “NS-35 модификации 2”, не указанный в Справочнике. Рассчитываю добраться до верха шахты, чтобы установить, куда он ведёт. Конец записи”.

Задвинув защитную крышку обратно в ПипБак, я перестегнула карабин страховочного троса чуть выше головы и начала восхождение.

Карабин в вертикальных шахтах – очень полезная вещь. По стенке через равные промежутки идут железные скобы со специальными проушинами. Цепляешься к ним, подтягиваешься на страховочном тросе где-то на метр, затем перецепляешь карабин и тянешь свой вес выше, выше...

Чтобы подъём не проходил даром, я включила радиотрансляцию из каморки Кашемир Вейв, нашей доморощенной диджейши, которая уломала Смотрительницу вклинивать в официальный эфир радио “Симфония” двухчасовой марафон бодрой неклассической музыки. Около двадцати минут зажигательного хуфф-н-ролла и флэнк-свинга мне было обеспечено. Не то чтобы я ненавидела классическую музыку, но постоянное её наличие в Атриуме, коридорах, комнатах отдыха и даже уборных, если честно, утомляло. Наша Смотрительница была старомодна в музыкальных предпочтениях, впрочем, как и многие представители старшего поколения. Мне же хотелось чего-то более прогрессивного, хотя говорить такое применимо к музыке, написанной двести лет назад, довольно странно.

Почти у самого потолка шахты скобы закончились, кабель ушёл в стену, а слева от него обнаружилась гермодверь, запертая на рычаг. Одновременно подтянувшись на рычаге и толкая дверь от себя, я ввалилась в высокий и узкий коридор, выкрашенный тёмно-серой краской и впитавший ржавчину железяк, которые то и дело выступали из стен. Из-за высокой влажности по полу стелился туман, зелёный кабель так и тянулся вдоль правой стены, а под потолком неприятно мерцали тусклые лампы. Пахло сыростью и гнилью.

По левое копыто от меня располагался дверной проём, ведущий в вытянутую комнату с остатками железных кроватей и потрескавшимся кафельным полом. Обследование этого когда-то жилого помещения привело к тому, что в моей седельной сумке появилась пара коробочек с заколками для гривы и хвоста, несколько довоенных монеток и изрядно потемневший значок “Слесарь третьего разряда”. Ух, да я уже начинала ощущать себя настоящим археологом! К сожалению, больше интересных находок не было. На полу остался бесполезный мусор, вроде разбитых бутылок и ржавых консервных банок, поэтому я вернулась в коридор.

Примерно у второй лампы мой страховочный трос натянулся так сильно, что его пришлось отстегнуть от пояса и примотать к ближайшей железке. Примерно после пятой лампы (а больше горящих ламп в коридоре и не было), я споткнулась о какую-то трубу, так что пришлось включить фонарь ПипБака и тыкать им в темноту, чтобы заранее видеть подобные препятствия. Это помогло не удариться головой о потолочную балку, когда коридор резко пошёл вверх, а кабель уполз в щель между правой стеной и потолком.

В Стойле я такого решения не видела ни разу. Коробом закрыть – пожалуйста, на крючья повесить – тоже можно, но укладывать кабель в узкую щель, откуда его не всякие копыта достанут – это было верхом дилетантства. Я ещё выбравшись из шахты ощущала, что этот коридор уже не относится к Стойлу, поскольку у нас я даже на нежилом уровне не видела настолько заброшенных комнат, а теперь сомнений уже не оставалось: эти помещения строили не Стойл-Тековцы. Одна тайна зацепилась за другую, и я, стараясь не упустить из виду кабель, теперь ползущий по потолку, ускорила шаг.

Приветливый голос Кашемир Вейв попрощался со своими преданными радиослушателями и в эфире воцарил Кантерлотский Симфонический Оркестр. Я выключила трансляцию и задумалась.

Интересно, куда я умудрилась забраться? Слой пыли под ногами подсказывал, что сюда уже очень давно никто не заходил. Может быть, я вообще первая, кто здесь оказался с момента постройки этих помещений? Не то, чтобы в Стойле яблоку было негде упасть, но все же нечасто удавалось найти места, которые вообще никогда никем не использовались.

Становилось зябко, я даже чувствовала небольшой сквозняк. К моему разочарованию, коридор “Не-Стойла”, как я мысленно окрестила эти помещения, упёрся в высокий и узкий колодец: круглые бетонные кольца, знакомые ржавые скобы и неизменный загадочный кабель, который по-прежнему тянулся вверх. Отличие было только в том, что за спиной больше не болтался страховочный трос.

Сидеть на крупе и придумывать что-то хитрое совершенно не хотелось, сквозняк донимал, а любопытство распирало. Впервые за этот день я решила пустить в ход свои крылья, слабые, но временами очень полезные.

Крылья. Из всех пони в Стойле они были только у меня. Дело в том, что я единственный в нашем Стойле пегас.

Оказаться первым, родившимся за два столетия существования нашего закрытого сообщества пегасом, – перспектива, я прямо скажу, не радужная. Чего только я не натерпелась из-за своей непохожести на остальных. Меня обзывали мутантом, ошибкой природы, смеялись над моими попытками научиться летать. Пару раз дело доходило до стычек в коридоре. Одна из них закончилась для меня ударом рога под рёбра и неделей в лазарете. Даже моё имя – Додо – на самом деле было прозвищем. Если верить довоенной книжке про животных, так называли птицу, которая умудрилась вымереть ещё задолго до того, как на Эквестрию упали первые жар-бомбы. Но зачем обижаться на то, что тебя сравнивают с птицей, пусть и не умевшей летать?

Я подталкивала себя вверх взмахами, повисала на передних копытах, упиралась задними. Поначалу колодец казался бесконечно длинным, как “Концерт для виолончели до-мажор” в исполнении Октавии, а ещё он был настолько узок, что кончики крыльев едва не упирались в стены. Два раза я отдыхала, вися на поясном карабине и успокаивая сбитое дыхание. Ощущение сырости, буравящей позвоночник, прошло, но накопилась усталость, которую – о да! – мог снять только шоколадный батончик “SPECIAL choice” (с орешками!), который я зубами вытянула из нарукавного кармана. Меня всегда интересовало, почему “SPECIAL” в названии пишется заглавными буквами, но в нашей электробригаде никто об этом понятия не имел, даже Мастер Шорт Сёркит.

Вися на поясном карабине, я уплетала шоколад и думала: вот какого сена я вообще туда, наверх, лезу? Да, уже вижу люк в потолке, но до него минимум половина пути. А если люк заварен или с той стороны висит замок? Но ЗЕЛЁНЫЙ кабель! В Стойле, где есть только красные, синие, чёрные и ещё полосатые, чередующие в себе вышеназванные цвета, так и просыпается жажда первооткрывательства.

Голова коснулась холодного металла. Я напрягла задние ноги и упёрлась лбом в круглый ржавый люк. Он был такой тяжёлый, что при всех моих усилиях поднимался на полсантиметра, не больше, и только при давлении вверх. По всей видимости, перемещению люка вбок мешал его обод, в котором он, к тому же (предположительно) глубоко сидел.

Вот тут я разозлилась. Отстегнув поясной карабин, что являлось грубым нарушением техники безопасности при работе в коммуникационных шахтах Стойл-Тек, я одновременно уперлась в лестницу всеми четырьмя копытами, расправила крылья и стала со всей силы молотить ими по густому от тумана, но не желающему меня держать воздуху.

Левитация коммуникационного люка посредством собственной головы – это задача, посильная для взрослого единорога, но при том условии, что он обладает мощным телекинезом. Коппер вряд ли с этим справилась бы. А я, наверняка вся красная от напряжения, висела над треклятым колодцем с железным блином на голове! Полсекунды, может, секунду. Сначала люк упал вбок, потом я грохнулась носом вперёд.

Перед глазами было темно, а в висках бешено стучало. Зажмурившись, я ждала, когда пройдёт это отвратительное ощущение.

Я открыла глаза и сфокусировала взгляд... на почти бесформенной куче, которая лежала прямо передо мной. Трупный запах, намного более резкий, чем у того радтаракана, что два месяца назад окочурился в системе вентиляции, ударил мне в нос. Словно пронзённая молнией, я почти без помощи крыльев отпрыгнула назад. Если бы я была менее удачливой, то, скорее всего, упала бы в дыру и умерла в мучениях на дне злополучного колодца, но я стояла на четырёх несгибающихся ногах и таращилась на останки того, кто погиб здесь до моего появления.

В свете ПипБака я видела полуразложившийся труп жеребца с неестественно вывернутой шеей и сломанной передней ногой – кость из неё так и торчала. Судя по всему, несчастный умер прямо на люке, пытаясь его открыть, и, похоже, вес его тела как раз мешал мне вытолкнуть люк наружу. Трупы пони я до этого никогда не видела, тем более так близко, поэтому вид гниющих останков, одетых в грязные зелёные лохмотья, спровоцировал ожидаемый эффект – меня замутило. Я зажмурилась и попыталась успокоиться, но сочетание головной боли, этого ужасного запаха и самого осознания столкновения со смертью скрутило мой желудок в спазме. Открытый люк, перед которым я стояла, пришёлся очень кстати.

Нет, сильно легче мне не стало. Меня колотило. Даже дыша ртом, я чувствовала зловоние, а мозг выстукивал мысль: “Додо, беги отсюда!”. Но так просто сорваться с места в галоп не получилось. Сначала я подняла голову вверх, чтобы хоть как-то унять новую волну тошноты, затем, стараясь не смотреть в сторону покойника, стала обходить люк, для чего мне пришлось одновременно двигаться вперёд и влево, то есть практически боком. Привело это к тому, что я упёрлась в шершавую стену серо-коричневого цвета, а через пару шагов вдоль неё угодила передним копытом в яму, наполненную ледяной водой! Мой ПипБак начал трещать, сигнализируя о повышенном уровне радиации в воде, так что, отдёрнув копыто, я подалась вправо, где споткнулась обо что-то крупное и – ай! – острое и растянулась на животе. Только после этого я сообразила, что фонариком надо светить не вперёд, в темноту, а себе под ноги. Треск ПипБака прекратился, но уже то, как он реагировал на воду, подтвердило опасения наших учёных: даже за два столетия Эквестрия не смогла оправиться от заражения.

Я поднялась на ноги, чувствуя, как тёплая кровь течёт по задней ноге. Меня по-прежнему мутило. Ещё бы! Но, несмотря на боль, вперив свой взгляд почти в пол, ощущая слабость в ногах, и потому периодически спотыкаясь о какие-то предметы, я старалась уйти как можно дальше от места смерти пони.

Чёрт, лучше бы я напоролась на гору дохлых радтараканов, это было бы омерзительно, но, в общем-то, терпимо. Но видеть останки разумного существа, такого же, как ты сам, умиравшего в темноте и сырости, было куда более тяжёлым испытанием, наводящим на мрачные мысли. Я пыталась от них избавиться, сосредоточившись на обхождении ямок в полу и кусков потемневшей штукатурки, которыми тот был усеян. Свет от фонарика вновь скользил по неровной стенке, которая шла по левое копыто от меня. Я решила двигаться именно вдоль неё, поскольку пространство справа не удавалось “прощупать” лучом, идущим от ПипБака.

Судя по всему, помещение, в которое я выбралась из технического колодца, было каким-то заброшенным складом. Следов ящиков видно не было, но выбоины и трещины в полу говорили о том, что контейнеры могли спешно вывозить. Мои размышления были прерваны блеском ещё одной фонившей лужи, которую я успешно обогнула, а затем упёрлась в угол помещения, оказавшийся очень неровным и выщербленным.

Вот тут я, наконец, решилась обернуться назад. В пределах видимости был только неровный пол, усеянный бетонной крошкой. Вдали поблёскивала лужа радиоактивной воды, в которую откуда-то с потолка падали капли. Признаки тошноты отступали, а люк с трупом остался позади, что меня немного успокоило. Я попробовала поймать радиоволну нашего Стойла, чтобы понять, насколько далеко я ушла. Но приёмник шипел помехами, и я не услышала даже вездесущей виолончели. Вместо неё качественно и отчётливо ловился другой сигнал, увы, представлявший собой всего лишь высокий писк, повторяющийся раз в две секунды. Послушав его с полминуты и так и не дождавшись каких-либо изменений в эфире, я выключила радиомодуль.

Достав из седельной сумки аптечку первой помощи, я начала приводить себя в порядок. Прежде всего, надо было разобраться с раной на внутренней стороне бедра, оставшейся от куска арматуры, торчавшей из пола. Основные рекомендации из медицинских курсов, на которые нас, электриков, чуть ли не силой сгоняли, оказались очень полезными. Во всяком случае, результатом промывки раны и последующей перебинтовки задней ноги я осталась довольна. Узел получился хоть и не такой аккуратный, но крепкий. Теперь, когда я угрохала половину содержимого аптечки, дело оставалось за малым.

Растирая ушиб, оставшийся от той проклятой трубы из коридора Не-Стойла, я сидела в бледно-жёлтом пятне света, окружённая со всех сторон темнотой и пыталась разобраться, что же делать дальше. О возвращении обратно в Стойло прежней дорогой не могло быть и речи, во всяком случае, в ближайшее время. Следы зелёного провода были потеряны, а поверхность пола была такая неровная, что приходилось светить себе прямо под ноги, чтобы не набить очередной синяк. Определённо, мне не хватало мощного прожектора, который именно в этот раз я не стала брать с собой...

А вот тут ситуацию можно было немного улучшить! Я вспомнила хитрость, которую несколько раз использовала в самых тёмных шахтах Стойла. В памяти моего ПипБака среди прочей дребедени вроде инструкций по технике безопасности, уже неактуальных напоминалок, списков дней рождений и получений кьютимарок, была картинка, представлявшая собой сплошной белый, то есть, в представлении ПипБака, — жёлтый цвет. Вот её я и развернула на весь экран. Вокруг стало заметно светлее, и это позволило мне понять, что пространство, в котором я нахожусь, не является ни комнатой, ни коридором, ни складом, ни вообще чем-либо, что можно было бы идентифицировать как помещение, в котором живут и работают пони.

Водя подсветкой ПипБака по стенам и потолку, я сопоставляла увиденное с личным опытом и понимала, что закравшееся в голову подозрение подтвердится прямо сейчас. То, что стены не были ровными, я заметила уже давно, но теперь удалось разглядеть их внимательнее. Вообще, самым ровным вокруг меня был пол, стены же с потолком проще всего было назвать “бесформенными”. Они выглядели так, словно их снаружи смяло какой-то неведомой силой. Я бы и посчитала, что это последствия мощной бомбардировки, если бы не тот факт, что сама их поверхность была сделана из неизвестного мне материала, совершенно непохожего ни на один из металлов или пластиков, которые использовались у нас в Стойле. Стены были сырыми и грязными – протерев поверхность стены рукавом своей куртки, я оставила на нём широкий грязный мазок. Такой грязи я нигде ранее не встречала — это не были наслоения пыли или потёки масла. Больше всего это напоминало мне порошковую смесь, используемую в водоочистных фильтрах, только там она была несколько светлее.

Наконец я поняла, чем на самом деле являлась бетонная крошка, устилавшая пол и те предметы покрупнее, о которые я отбила себе все копыта. Они не были бытовым мусором, не являлись кусками арматуры. Это были камни! Да чтоб меня! Это были натуральные камни, а я находилась в естественной каменной пещере! Сырой, грязной, пыльной, настоящей пещере, прямо как в моих любимых книгах!

Усталость, боль в ногах и даже мысли про ужасный труп мгновенно отошли на второй план. Я поняла, что пересекла ту границу, которую в какой-то степени удавалось преодолеть только сидя в библиотеке, читая приключенческие книги о похождениях Дэрин Ду. Всякий раз, когда Дэрин оказывалась в очередной пещере или древнем храме, мне хотелось быть на её месте или, на худой конец, на месте её помощницы — той самой, с голубой шкурой, у которой в каждой книге было разное имя, — но увидеть это все своими глазами! Быть помощницей Мастера Шорт Сёркит было, безусловно, интересно, я любила своё инженерное дело и знала, что смогу многому у неё научиться, но это не шло ни в какое сравнение с участием в настоящей археологической экспедиции.

И вот я оказалась в пещере сама! Потрясающе. В тусклом свете ПипБака я видела блестящие от влаги стены, неровные, неправильные линии на камнях и витающую в воздухе пыль. Даже воздух тут был не такой, как в Стойле и тех служебных колодцах, которые явно к Стойлу не относились. Трупный запах уже не доносился сюда, и я могла дышать полной грудью, ощущая непривычный холод и сырость пещерного воздуха.

Здесь не было ветра, как не было и отзвуков эха. Эта неестественная тишина оглушила меня. Пришлось даже подать голос, чтобы убедиться, что я внезапно не потеряла слух. Впервые в жизни я столкнулась с чем-то непонятным и настолько незнакомым, как это пространство. Это было и жутко, и захватывающе одновременно. Я сделала несколько пробных шагов на месте, чтобы проверить, хорошо ли закреплена моя повязка на ноге. Бинт держался, рана больше не кровоточила. Я повернула за угол и вновь чуть не споткнулась о ряд “зубов”, торчащих из пола. Из книжек я знала, что они называются сталагмитами.

Да, в этой пещере, с искривлёнными стенами и камнями под ногами, двигаться было совсем непросто. Вместо того, чтобы бодро рысить вперед, как я обычно делала в коридорах Стойла, когда опаздывала на смену, приходилось постоянно смотреть себе под ноги. Однако медленный темп и старательное высматривание препятствий привели к тому, что я заметила своего старого знакомого — зеленый провод! Изрядно потемневший и грязный, он бежал вдоль стены пещеры, закрепленный на ржавых железных крючьях. “Значит, всё-таки он не закончился в колодце. Куда же, сено мне в уши, он ведёт?” — подумала я.

Игра продолжилась. Я готова была тратить время и силы, только бы разгадать эту загадку. По моим ощущениям, прошло не меньше четверти часа, прежде чем я заметила, что что-то изменилось. Я остановилась и попыталась понять, что именно. Так и есть: воздух стал холоднее и свежее, и словно откуда-то потянуло сквозняком. Если в безветренной пещере постоянное движение заставляло обливаться потом, то теперь малейшее дуновение ветра заставляло меня дрожать от холода. Из книг я знала, что если не хочешь замерзнуть — надо двигаться.

Просторная пещера сменилась узким тоннелем, потолок которого далеко не везде был под стать моему росту. Когда попадались развилки, я неизменно выбирала то ответвление, в которое уходил провод. Мне часто приходилось нагибать голову, а в нескольких местах я и вовсе была вынуждена пробираться ползком на животе, толкая перед собой седельную сумку и плотно прижав свои крылья к бокам. Единственное неизменное свойство, которое, с одной стороны, заставляло тратить силы, а с другой внушало веру в успех моего предприятия, заключалось в том, что тоннель всё время шёл вверх. И судя по тому, что тьма впереди словно стала чуть менее темной, он подходил к концу.

Поверхность! Еще вчера я даже не мечтала выбраться за пределы Стойла. Точнее, мечтала, но не представляла себе, как это осуществить. Ещё будучи пустобокой, я облазила все известные уголки Стойла и знала, что мой дом — это ограниченное замкнутое пространство, выход из которого не предусмотрен. И вот сейчас у меня появился шанс увидеть тот мир, от которого мы отгородились два столетия назад!

“...Шагнув в яркое пятно света, Дэрин невольно зажмурилась, а когда её глаза привыкли к освещению, достала из седельной сумки бинокль и принялась изучать раскинувшийся перед ней вид. Цель её путешествия, Запретный Город, утопал в зелени, которая не встречала никакого сопротивления и прорастала сквозь окна, крыши, вилась по стенам Сторожевой Башни, украшенной величественными статуями грифонов, потемневшими от времени, но всё ещё выглядевшими грозно. Оставленный столетия назад город не был разграблен, а потому не растерял былого великолепия. Вдалеке блестел золотой купол дворца...”
Я топталась на “пороге” пещеры, мялась в нерешительности и дрожала от холода. Я знала, что вместо Запретного Города там, снаружи, будет что-то совсем иное, то, к чему нельзя подготовиться. Спереди задувало белыми крупинками, которые, падая мне на нос, моментально превращалась в воду. Нетрудно было догадаться, что это снег, тот самый, из песенки про Зимнюю уборку. Также легко было предположить, что снаружи его намного больше, чем в пещере, а там где есть снег, присутствует и лёд. Я очень жалела, что у меня с собой не было термоса с чаем, а может, и чем покрепче...

Ааакхх-х. Эхо разнесло мой кашель по всему тоннелю. Отразившийся от стен, он казался совсем чужим и неестественным, а ещё было ощущение, что ему вторил какой-то совсем недружелюбный звук. Вспомнив про труп возле люка, я предположила, что в пещере могут жить какие-нибудь твари, которые, в отличие от меня, прекрасно видят в темноте. Это побудило меня осторожно двигаться к выходу. Сглотнув, я сделала последний шаг навстречу Поверхности.

Снега снаружи оказалось действительно много. Очень много! Он падал с неба постоянным потоком, и мне сначала показалось, что он должен очень скоро завалить меня по самую холку. Поначалу это было забавно, но довольно быстро холод начал проникать под куртку, а затем и до самых костей.

Cнаружи была ночь, но небо было настолько плотно застелено грязно-серыми облаками, что угадать это было невозможно. Поэтому я взглянула на цифры, мерцавшие в углу ПипБака – 00:15. Это моя первая ночь вне дома. Сомнительное достижение. И всё же, когда я читала о чём-то подобном в книгах, я знала — после такой ночи жизнь героя круто меняется. А обстановка, которая окружала меня сейчас, уже круто отличалась от той, в которой я находилась ещё каких-то три с половиной часа назад.

Постепенно привыкая к неприятному ощущению, когда снежинки впиваются в твою физиономию, а ветер грубо треплет гриву, я оглядывалась по сторонам. Вокруг не было ярких красок. Художник, рисовавший картину “Додо, вылезшая из пещеры”, решил использовать очень сдержанную, почти монохромную гамму: белое, серое, вкрапления коричневого.

Оглядев окрестный пейзаж настолько, насколько это позволила метель, я поняла, что пещера вывела меня на относительно ровную площадку, которая с трёх сторон обрывалась в темноту. Двигаться отсюда можно было только наверх; это как раз совпадало с неожиданным изгибом зелёного кабеля, облепленного кусками льда и пропадавшего под снегом чуть выше выхода из пещеры.

Уверена, если ты в джунглях, лезть по вырубленным в тропическом скальном массиве ступеням легко и приятно. Тебя обдувает тёплый ветерок, солнце согревает кьютимарку, а уверенный стук копыт предвосхищает большое приключение. О, Дэрин, я понимаю, почему ты так любила далёкие страны с южным климатом! Карабкаться по обледеневшему склону, когда твои ноги разъезжаются в стороны, а тонкая куртка после новой неудачи заметно прибавляет в весе от набившегося в неё снега, удовольствие более чем сомнительное. Самое большое издевательство заключалось в том, что склон совсем не был крутым, он был просто очень скользким и где-то на его середине я всякий раз съезжала вниз.

После очередной тщетной попытки, усадившей меня на круп, я отвлеклась на сообщение, мигавшее в углу ПипБака. Оказалось, что устройство высвечивало название той точки, где я находилась, — “Высота 472”. Помимо этого подгрузилась карта местности, на которой среди линий рельефа одиноко расположился прямоугольник, отмеченный как “тех. стр.”. Я понятия не имела, где и зачем в моем ПипБаке находилась карта Поверхности, но, в целом, это было вполне логично. Должны же были пони рано или поздно покинуть Стойла, верно?

Наличие наверху постройки, в которой можно было спрятаться от изрядно надоевшего ветра, перечеркнуло моё намерение возвращаться обратно в пещеру и придало сил. В этот раз я успела ухватиться за кабель зубами, тут же обняла его передними копытами и замерла. Теперь, имея под собой хоть какую-то опору, я осторожно ползла в сторону покосившейся железной конструкции, того самого Технического Строения, которое мне высветил ПипБак. Барахтаться в снегу мне надоело сразу, но, подтягиваясь на кабеле передними ногами, я продолжала скользить задними. Я понятия не имела, как сопоставить весь этот злой снежный пейзаж с теми яркими картинками, которые я видела в детских книжках. Я не знала, сколько ещё времени можно мёрзнуть на ветру, который, похоже, продувал мои кости насквозь, но мне становилось ясно, что та Катастрофа, от которой обитатели Стойла укрылись двести лет назад, сломала что-то и в небе и на земле.

Так я и ползла вдоль кабеля, пока чуть не упёрлась носом в чёрный камень. На нём белой краской была нарисована стрелка, указывающая прямо на металлическую башню, слева от которой располагалась одноэтажная пристройка, — во всяком случае, мне было приятнее думать, что это жилое строение, а не железный контейнер, набитый до отказа каким-нибудь ржавым хламом.

Почти сразу за камнем стала прощупываться более шероховатая поверхность, и мне наконец-то удалось вылезти из сугроба, отряхнуться и нормально осмотреться. Хотя смотреть-то было особо не на что.

Помимо вышки, которая выглядела как какая-то передающая радиоантенна, можно было видеть пару-тройку чёрных камней, только больших и без стрелок, и много белого снега, гораздо больше, чем я рассчитывала увидеть в одном месте. Но всё-таки было и необычное ощущение, которое меня, пожалуй, обрадовало — это отсутствие стен и потолков. Да, я продрогла насквозь, моя куртка вымокла, голова болела, а внутренний голос повторял: “Додо, ну куда ты лезешь?”, но чувство простора, в разы более сильное, чем можно было ощущать в Атриуме Стойла, переполняло меня.

Впервые в жизни я могла расправить крылья и совсем не опасаться, что задену какой-нибудь электрораспределительный щит, торчащий из стены, или ненароком зацеплю лампу, жужжащую под потолком. Инженеры, спроектировавшие наше Стойло, совсем не рассчитывали на то, что в нём будут жить пегасы, и потому выводили трубы и кабели прямо в коридоры, мол, их так чинить легче. Тут же всего этого не было! Если бы не накопившаяся за последний час усталость и сильный встречный ветер, я бы попробовала взлететь, тоже впервые в жизни — по-настоящему, с длинным разбегом, крутым виражом в воздухе и плавным снижением обратно в снег, носом вперед.

Но в первую очередь надо было обследовать строение без окон и дверей, которое хоть и напоминало грузовой контейнер, но имело двускатную крышу, из которой торчала небольшая радиоантенна, а вплотную к нему стоял ярко-жёлтый мусорный бак. Подобравшись к баку и приподняв крышку, я поняла, что постройка действительно когда-то была жилой. На дне бака среди прочего мусора покоились ржавые консервные банки и пара бутылок, накрепко вмёрзшие в лёд. Обойдя строение по кругу, я добралась до входной двери. Она была не заперта, но так сильно примёрзла к косяку, что мне пришлось активно работать отвёрткой, откалывая лёд, а затем изо всех сил, а их оставалось очень мало, давить на её рукоятку, пока упрямая дверь не поддалась.

Щелчок главного рубильника включил свет, а вместе с ним и терминал, располагавшийся на письменном столе в углу помещения. Как назло, отопления в этом строении не было или оно не работало. Но отсутствие снега и ветра уже радовали. Решив оставить изучение терминала “на сладкое”, я стала рыться в небольшом настенном шкафчике и обнаружила там аптечку с бинтами, йодом, парой блоков лейкопластыря и таблетками “от головы”, а также гораздо более полезную в моём случае вещь — бутылочку коньяка “Эмбер Мэйр”. Разумеется, она была оставлена там также для лечебных целей.

Уу-х! Раньше мне не удавалось ухватить этой прелести в каком-либо основательном количестве. Мало того, что в нашем Стойле всех пугали ужасами, которые несет в себе алкоголь, так еще и техникам не положено было находиться пьяными на смене. За это можно было загреметь в операторы швабры и тряпки.

Разумеется, имея такое сокровище в своих копытах, я не смогла отказать себе в удовольствии её незамедлительно пригубить... до слёз из глаз и волны жгучего тепла, прокатившейся по всему телу. Изо всех сил стараясь вернуть себе способность дышать, я поняла, что вновь чувствую кончики своих копыт! Я вспомнила Стойло и что за такое “второе дыхание” можно было запросто получить взыскание от Смотрительницы. Повезет, если только взыскание — выслушивать нудные воспитательные беседы было в разы хуже. Мы все гордились нашим статусом культурной резервации Эквестрии, и эта гордость сыграла с нами плохую шутку, превратив все Стойло в прибежище для блеклых и скучных снобов. Хоть я и любила свое Стойло, как любят свой родной дом, я с удовольствием поучаствовала бы в знатном сабантуйчике. Всякий раз, когда Кашемир Вейв включала свой хуф-н-ролл, мне всегда хотелось сделать его погромче. Намного громче, чем позволял мой ПипБак. Или приличия.

Я сделала еще один глоток и продолжила исследовать строение.

Солидная подборка пожелтевших газет “Эквестриан Дейлайт”, “Пони Пресс”, откровенный постер из журнала “Вингбонер” с обворожительной кобылкой в... полосатых шерстяных носочках. Ох, как мне их сейчас не хватало! Судя по всему, житель этой каморки был жеребцом средних лет или, может, чуть старше, и жил тут один. О да, склад пустых коньячных бутылок под столом позволял утверждать это с высокой вероятностью.

Радиоприёмник “RCV-IV” почти сразу после включения хлопнул внутри и задымился. Впрочем, “Роял Кантерлот Войсы” особой надёжностью и не отличались никогда. Свой виниловый проигрыватель я в своё время собрала из трёх таких нерабочих “RCV”, да ещё Отдел Коммуникации пришлось пограбить на предмет запчастей. А вот стойл-тековский терминал работал исправно, но требовал ввести шестизначный пароль, которого ни на стенке прилепленного, ни на столе нацарапанного я не нашла.

Впрочем, я знала отличный способ, которому меня научили в том же Отделе Коммуникаций. О, на что только не пойдёт компьютерный гений в толстых очках и с кривой спиной, дабы привлечь женское внимание! А рассказал он следующее: так как компьютеры Стойл-Тек разрабатывались для массового использования в офисах, постоянно возникала проблема запоминания паролей. Секретарши, рядовые сотрудники, а ещё чаще директора предприятий доводили терминал до блокировки и, чтобы вновь ввести его в строй, нужно было доставать мастер-ключ, снимавший ограничение доступа. Чтобы не отвлекать своих квалифицированных сотрудников от их основной работы, Стойл-Тековцы внесли в устройство терминала простое изменение: добавили два контакта, замыкание которых проводом, ну, или, скажем, заколкой для гривы, при загрузке очищало служебную область, отвечавшую за хранение паролей. Понятное дело, для того чтобы добраться до заветных контактов, нужно было отключить питание терминала и отвинтить заднюю крышку, но уж с этим мог справиться и слабо подготовленный инженер, а я — тем более.

Минуты через три терминал вновь жужжал, а я просматривала записи, которые в нём сохранились.

Запись #28
Погода скверная, настроение тоже. Припёрлись эти ******сы из Стойл-Тека, спрашивают, что я знаю по поводу драконьей пещеры ниже по склону. А я чего, ****ь, туда соваться буду?

Провиант не поступал уже месяц, питаюсь консервированной фасолью да сушёной морковкой, что осталась про запас.

Запись #31
Эти идиоты не жалеют динамита. Гора так и трясётся, а я подпрыгиваю вместе с ней. Я не знаю, что за полезные ископаемые они там отыскали, но не удивлюсь, что вместе с их тяжёлой техникой я со своей хибарой, вышкой и фасолью (больше жрать нечего) провалюсь вниз к **ям!

“Ух, сколько грубых слов... Додо, ты не должна читать такое”.

Запись #34
Погода улучшилась, жду поставок продовольствия.

Надеюсь, что это будет...

*нечитаемая часть*

...потому что сколько можно жрать фасоль. Такими темпами меня скоро можно будет запускать в качестве метеозонда на реактивной тяге.

“Как смешно”.

По радио сообщили о том, что Зебры в очередной раз бомбят Хуффингтон. Ну, удачи им проклятым, пусть разобьют копыта нахрен.

Запись #38
А польза от этих придурков всё-таки есть. Они запитали мою хибару от своих мощных генераторов. Теперь свет мигает гораздо реже, да и обогреватель можно врубать одновременно с радиоприёмником.

“Интересно, что же он имел ввиду под “обогревателем” — вот ту длинную коробочку у противоположной стены? Так она никакого тепла не даёт”.

А в пещеру всё везут стройматериалы. Балки, листовой металл, катушки кабелей. Это совсем не похоже на строительство шахты по добыче угля или драгоценных камней.

Пегас, который наконец-то привёз провианта на 3 месяца вперёд, сказал, что ходят слухи о строительстве подземных бункеров, как у тех шишек из Кантерлота, только для обычных пони. Ну-ну, принцесья щедрость не имеет границ.

Новости, ****ь, всё хуже и хуже, в Литтлхорне зебры распылили какой-то жуткий токсин.

Запись #43
*нечитаемая часть*

...вереницы беженцев. И транспорт, разукрашенный символикой Министерства Мира.

Эти Стойл-Тековцы и правда выстроили подземное убежище. Выгребли драконову пещеру и ...

*нечитаемая часть*

...Стойло 96, то есть по всей стране их до***. Раз это не одиночный эксперимент и убежищ уже около сотни, дело принимает серьёзный оборот. Вся эта военная истерия, в которой захлёбываются уверения нашей новоиспечённой командующей Луны о том, что нет повода для паники, мне очень не нравится.

Ну да, я всегда знала, что порядковый номер нашего стойла — 96. Это было написано на плечевой нашивке моей куртки, эти цифры были проставлены на всех дверях и части вещей общего пользования. И всё же, мне больше нравилось называть свой дом просто “Стойлом”.

Запись #67
**нуло так, что я чуть в потолок не впечатался. Включил радио, а там тишина. Мёртвая. **здец наступил. Сбегал к утёсу, замечательный Склеп 96 горит адским пламенем, повсюду опрокинутые фургоны, вижу мёртвые тела. Лагерь Министерства Мира у подножия разметало во все стороны. Тянет блевать как от произошедшего, так и из-за резко ухудшившегося самочувствия.

И чего вы добились, ублюдки? Пони, зебры... Сраный прогресс, чёртовы мегазаклинания.

Запись #70
половину дня сидЕл в обнимку с приёМниКом. копыта трясутся, пару раз истериЧный голос веещал, что мэЙнхэттен обращён в руины, а ккантерЛот разъедает какое-то жуткое розовое облако, от которого не спасают даже коСТЮмы химззащиты. самое поганое, что пегасы закры...

*нечитаемая часть*

..., а жратва закончилась вообще. надо спускаться в этот грёбаНный ад, обыскивать лагерь флаттершаевцев. дежурство закончено, маяк всё равно вырубился, кратер от зебрячьей ракеты светится, как и снег вокруг. ЗеЛЁным, **ять. ВНИзу никаких шевелений, разве что склеП-96 продолжает гореть.

Запись #71

Навернул антирадина — три пакета, запил Эмберчиком. Тот, кто это читает, должен знать, что старина Мэйни Браун последние 5 лет исправно следил за маяком, и за это время тот ни разу, ***ть ни*** не погас. А теперь Мэйни тащит свой круп в чёртову неизвестность. Хотя бы удачи ему пожелайте?!

На этом нерегулярный дневник хозяина хибары завершился. Судя по записям, Мэйни был брюзгой, каких мало. Спившийся жеребец, не видевший ничего хорошего в жизни, но даже после нескольких страничек, очерчивающих его унылое существование, мне было любопытно — что же с ним стало. Помимо этих записей ничего содержательного в памяти терминала не было, разве что сводки о погоде двухсотлетней давности, говорившие о том, что условия существования на Высоте 472 были стабильно отвратительные.

Впрочем, я вспомнила, что так и не осмотрела ящики письменного стола. Те, что были открыты, оказались пустыми. Не считая нескольких довоенных монет, бутылочной крышки, канцелярских скрепок... не, бесполезная мелочёвка присутствовала на дне каждого ящика, но набивать карманы откровенным мусором мне не хотелось. Самый верхний ящик был заперт на ключ, который Мэйни, скорее всего, утащил с собой. Все свои надежды я возлагала именно на этот последний ящик.

Надо отдать должное тем, кто делал этот письменный стол. Замок был сложный и простого ковыряния отвёрткой в его недрах оказалось недостаточно. Основательно изуродовав личинку замка, я случайно заглянула под крышку стола, где и обнаружила заботливо припрятанный Мэйни ключ. Разумеется, теперь он был бесполезен, так как не проворачивался в замке ни вправо, ни влево. Но опускать крылья, когда мне брошен вызов? Ну уж нет!

Стол был сделан из дерева. Из крепкого дерева, ну, насколько я могла судить, исходя из скудного личного опыта. Похожий стол я видела в кабинете пожилого профессора, который не испытывал никаких предубеждений относительно моей внешности и даже давал на время книги из своей личной библиотеки. Надо ли говорить, что массивный деревянный стол с декоративной резьбой выглядел на фоне металлической отделки профессорской комнаты, по меньшей мере, странно.

И всё-таки, если деревья ломаются при сильном ветре, как я читала в одной книжке про стихийные бедствия, то, наверное, удар чем-то тяжёлым...

Пять, нет, уже шесть ударов. Стойл-тековский молоток, который я сжимала в зубах, оставлял глубокие вмятины в передней стенке ящика, а при ударе об замок высекал из него оранжевые искры. С каждым последующим ударом медленно, но верно замок вбивался внутрь ящика, пока не ввалился в него совсем, оставив после себя дыру, край которой я подцепила отвёрткой и потянула на себя. Да, признаю, это был не самый изящный вариант взлома, но довольно эффективный.

Вытянув шею, я заглянула в ящик и поняла, что все мои издевательства по отношению к замку были проделаны очень не зря. На дне ящика лежал большой чёрный пистолет! Конечно, не такой новый, как модели, использовавшиеся Службой Безопасности Стойла, но зато простой и надёжный. И что вдвойне меня обрадовало, он был заряжен.

Моя седельная сумка заметно прибавила в весе. Во всяком случае, какая бы живность там, в горах, ни водилась, теперь я могла постоять за себя. Я пока не представляла, как буду спускаться вниз по склону, но понимала, что нет никакого смысла мёрзнуть в хижине Мэйни Брауна. Нужно было добраться до лагеря Министерства Мира, о котором Мэйни упоминал в своём дневнике, но сперва уладить одно дело двухсотлетней давности.

Запрокинув в себя остатки Эмберчика из бутылки и метко забросив её в мусорную корзину, я резко распахнула дверь. Ветер сорвал “вингбонерский” постер со стены, а я опустила рубильник вниз. Свет в хижине погас, и темнота скрыла следы погрома, который я совсем недавно учинила.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (2)
Новая способность: Суровый взлом. Теперь деревянные ящики, двери, сундуки вам не помеха. Немного грубой силы — и вы добираетесь до их содержимого. Однако помните: с контейнерами, сделанными из металла, этот номер не пройдёт.

Глава 2: Приключение для одного

Я стояла на улице и дышала на снежинки. Они испарялись прямо в воздухе, и от этого я ощущала себя огнедышащим дракончиком. Меня буквально переполняла жажда деятельности. Хотелось слепить снеговика, потом вынести всю груду коньячных бутылок на помойку, а дальше… Ох! Как я могла забыть про самое главное! Идея, которая посетила меня в хижине Мэйни, весело плясала в голове. Я поймала её и рассмотрела как следует. Она была гениальна!

Я же электромонтажник высокой квалификации! Не какой-нибудь новичок, едва держащий отвёртку в копытах. А это значит только одно: всё, что тут на Поверхности сломано, я могу починить! И я начну с маяка, который уже двести лет как не горит. Да, Мэйни, я принимаю твою вахту. К тому же это совпадает с ещё одной целью. Кабель! Вот теперь-то я вижу, где ты заканчиваешься!

Стоя у основания вышки, которая, несомненно, и была тем самым маяком, я слышала, как вся конструкция отзывается на порывы ветра протяжным скрипом. Зелёный кабель тянулся вдоль одной из её опор и терялся где-то вверху — обзор закрывала треугольная решётчатая площадка. На эту площадку вёл скобяной трап уже давно знакомого вида. Вида, я бы сказала, вызывающего. Меня так и подмывало покорить эту высоту, причём уже без всякой страховки.

Но вначале мне показалось забавным встать на задние ноги и упереться передними в одну из опор. Я оттолкнулась копытами от опоры, а потом резко упёрлась в неё. Башня не шелохнулась, и единственное, чего я добилась, это падения нескольких сосулек откуда-то с самого верха. Бац! Одна из них чуть не угодила в меня. Я повторила нехитрые движения и увернулась ещё от трёх острых сосулек. Какая я ловкая! Но мстительная железка приготовила последний сюрприз. Когда я в очередной раз вдарила по опоре, на меня упал здоровенный снежный сугроб. Я отряхнулась и поняла, что проигрываю башне со счётом 0:1!

Ну, я это так не оставлю. Пришла пора по-настоящему взяться за дело. Я обогнула угол башни и ступила передними копытами на одну из лестничных скоб. В отличие от шахт, где лестница располагалась вертикально, на вышке она шла под углом. Это немного облегчало задачу. Я энергично покоряла одну ступень за другой, в то время как башня дрожала от ощущения неизбежного поражения. Так-то!

Ах да, я совсем забыла упомянуть про ветер. Он пронизывал башню насквозь и, если бы я раскрыла свои крылья, то моментально воспарила бы высоко-высоко в небо."Не сейчас. Полетать я ещё успею – с площадки и стартовать всяко удобнее будет".

Похоже, я начинала привыкать к препятствиям подобного рода — до вершины вышки я добралась неожиданно легко. На самом деле я точно не знала, сколько времени у меня занял подъём. Зато я отчётливо запомнила тот момент, когда твёрдо, ну, или не совсем твёрдо, ступила всеми четырьмя ногами на обледенелую площадку и увидела своё отражение в тёмно-красной фонарной колбе!

О! Эту победу нужно было отметить. Вот только выпивка у меня вся вышла, а значит, был нужен какой-то другой жест."Ох, если бы у меня был флаг с номером убежища, я бы закрепила его на защитном ограждении площадки. Хотя… мой носовой платок отлично подойдёт! Он синенький с золотыми облаками. Красиво же!"
Привязав платок, я поняла, что покорила высоту над… Высотой 472. Хм, интересно, как её тогда можно назвать? 473? 472,5? Нет, ну-дя-ти-на же! Надо дать имя, только сначала хорошенько подумать над ним. В честь Принцесс называть такую маленькую вышку — это как-то совсем несолидно. Если я назову её в свою честь, это будет верхом хвастовства. Так что не подходит. Совсем. Я крепко задумалась, хотя знала, что ответ лежит на поверхности. Наконец, стайка весёлых и гениальных идей разбежалась по углам моего сознания и под ними оказалась спрятана одна очень стеснительная, но невероятно правильная.

Прочистив горло, я максимально торжественным тоном произнесла:"Я нарекаю тебя “Высотой Мэйни Брауна” — в честь твоего бывшего хозяина. Каким бы занудой он ни был, Мэйни всё-таки заботился о тебе. Менял лампы, очищал от наледи и ремонтировал электронику. Отныне и вовеки веков ты будешь носить его имя!" Для завершения картины не хватало только одобрительного постукивания копыт приглашённых на церемонию гостей, поэтому я сама постучала ими для порядка и затем изящно поклонилась в темноту.

Теперь мне осталось только возобновить подачу тока на лампу маяка. Кабель был цел и уходил в приземистое основание лампы, в котором был проделан специальный сервисный люк. Защёлка этого люка легко поддевалась обычной отвёрткой — было приятно осознавать, что стандарты Стойл-Тек соблюдались и на поверхности.

Открыв люк, я стала искать поломку. Ветер свистел в ушах, снег летел со всех сторон, решётчатый пол ходил ходуном, а я копалась под колбой из красного стекла с отвёрткой в зубах. Довольно быстро я нашла причину поломки и заглянула в то отделение своей седельной сумки, где лежали лучшие друзья пегаски-электрика: верный молоток, набор гаечных ключей, две бобины изоленты, синяя и красная, специальные щипцы, зачищающие провода, и многие другие полезные в моём деле инструменты. Я попыталась разложить их в нужном порядке перед собой и поняла, что это довольно трудное занятие.

Мне было тяжело сосредоточиться. Несколько раз я пыталась отвинтить гайку ключом большего размера, а один раз даже перепутала крестовую отвёртку с обычной. С каждой новой ошибкой я теряла заряд веселья, а голова становилась всё тяжелее и тяжелее. Дурацкая башня вновь стала одолевать меня. Обида на собственную неуклюжесть взращивала ощущение никчёмности. Ну ещё бы. Кому ты нужна, если не можешь как следует гайку завинтить? Заглушённый алкоголем голос разума понемногу прорезался в моей голове:"А вот не надо было так напиваться", — кричал он. —"Как ты теперь при таком ветре вниз спустишься, дура? Воспарить она хотела. Сначала нормально отвёртку прижми! И вот попробуй только замкнуть эти два кабеля!"
Последнее нужно было мне меньше всего, поэтому я положила отвёртку обратно в сумку, встала на ноги и стала резко мотать головой из стороны в сторону. Затем я дошла до края площадки, перекинула передние копыта через поручень и закрыла глаза. Холодный ветер дул в лицо, и сейчас я была этому рада.

Когда я вернулась к работе, то уже более свежим взглядом оценила свои недавние действия. Я чуть не испортила исправную электросхему! Вернув все вынутые детали на место и накрепко привинтив провода, я заметила в дальнем углу щитка истинную причину поломки. Проблема решалась до смешного просто: вот тут подкрутить, здесь перехватить изолентой и всё зарабо...

Яркая красная вспышка на мгновение ослепила меня, я инстинктивно подалась назад и, когда это мгновение закончилось, протаранила спиной хлипкое защитное ограждение. Я летела вниз и махала крыльями, пытаясь сопротивляться мощным порывам ветра. Впереди вспыхивала красная точка маяка. Воздушные потоки грубо кидали меня из стороны в сторону, видимость была нулевая, а моё умение летать вообще отрицательным. Увернувшись от острой скалы, неожиданно выступившей из темноты, я сделала несколько нелепых кувырков в воздухе и, окончательно потеряв управление, упала в глубокий сугроб.

Я лежала на спине, крупные хлопья сыпались откуда-то сверху, а перед глазами мерцали два красных круга. Разум говорил: заснёшь — замёрзнешь, но организм слишком многое вытерпел за эти несколько часов. Я моментально отрубилась.

Пронзительный писк, раздавшийся прямо возле уха, заставил меня открыть глаза. Будильник отметил 6.30 утра, – начало моего рабочего дня. Сейчас в душ.

П-похоже что кто-то сломал к-кондиционер. Иначе п-почему у меня в комнате так холодно? Еще 5 минут сна и встаю...

Я резко распахнула глаза, потому что вспомнила всё. Ну, верно: надо мной было грязное серое небо, уже без падающих снежинок, на вершине скалы мерцала красная точка; вокруг меня был снег, но ветер успокоился. Сколько же я пролежала в отключке? Час? Два?

Я привстала и почувствовала сильное головокружение, одновременно в глазах потемнело, и мне стоило больших усилий удержать тело в вертикальном положении. Продолжая ощущать головную боль и отбивая ритмичную дробь зубами, я кое-как встала на ноги.

Бутылочка. Размером с копыто, ну, чуть больше. К сожалению, Смотрительница была права, и это вкусное пойло оказалось ядом для мозгов. Или эти мозги были неправы, решив вылакать всю ёмкость за раз. Мозги...голова...таблетки от головы! Мэйни хоть и был грубым работягой, но в выпивке и её последствиях разбирался. Что там на коробке значится? “Единорогам – две таблетки после еды, земным пони – одна таблетка после еды, пегасам...”, – я оторвала ценник, закрывавший остаток фразы и прочитала: “...пегасам – одна таблетка после еды, в течение трёх часов слабость, полёт противопоказан. Предельная суточная норма препарата – три таблетки”.

Я проглотила “единорожью” дозу – чтобы наверняка. Всё равно я не планировала в ближайшие часы размахивать крыльями и огибать препятствия. Кроме того, я сомневалась, что единороги, пони и пегасы, страдающие от похмелья, настолько сильно отличаются друг от друга.

Теперь оставалось только согреться, но попрыгать на месте не удалось – таблетки были обычными, без магического усиления, а потому ещё не начали действовать, и голова продолжала раскалываться где-то в области затылка. Разминая закоченевшие крылья, я медленно вытаптывала снег у себя под ногами и нарезала круги. Падение с вышки напомнило мне историю одной из министерских кобыл – Флаттершай. Очень странная пегаска: она с детства плохо летала, потом, случайно свалившись с облака, переселилась на землю и совсем не тосковала по небу. Я никогда этого не понимала. До сегодняшней ночи я ничего не знала о настоящем небе, но жить как Флаттершай мне не хотелось. И стремительное неуправляемое падение, которое я пережила, вовсе не отбило у меня охоту использовать свои крылья по назначению. Бывало же и хуже. Я вспомнила свой самый первый “полёт”. Сигануть с балкона второго уровня Атриума было не самой лучшей идеей...

Мои размышления были прерваны сигналом ПипБака. Оказалось, что я с каждым кругом удалялась от места падения, протоптав в снегу здоровенную спираль. На карте появилась новая метка, почти вплотную к тому месту, где я сейчас стояла. Метка была в виде шестерёнки и надпись под ней заставила меня встрепенуться – "Стойло 96". Я увижу своё Стойло снаружи!

Ещё с раннего детства я задавалась вопросом, почему в нашем Стойле нет входной двери, связанной с Поверхностью. Взрослые были настолько заняты каждодневным поддержанием жизнеспособности Стойла, что игнорировали мои расспросы на эту тему. Папа с мамой отвечали, что наверняка выход есть где-то в дальнем углу или, там, на техническом уровне, куда пускали только инженеров. Однако, облазив каждый квадратный метр Стойла (в том числе и те места, куда жеребятам вход был заказан), я так и не нашла заветную дверь и пошла искать ответ на свой вопрос в нашей Библиотеке, носившей имя Твайлайт Спаркл.

Имя кобылы Министерства Магии, выполненной объемными фиолетовыми буквами, подсвеченными неоном, красовалось на сиреневой стене с розовой горизонтальной полоской, позади стойки администратора: интерьер Библиотеки был потрясающе красивым в сравнении с серо-металлическим миром Стойла, в котором постоянно гудели лампы и воздуховоды, а еда подавалась в строго определённое время.

Бабушка Тёртл, выписывавшая мне книги, очень удивилась, услышав, что такой юной кобылке понадобился Инженерный Справочник Стойл-Тек. Когда я назвала причину, она рассказала мне всё, что слышала от своей прабабушки, родившейся ещё во внешнем мире.

Наше Стойло проектировалось не просто как убежище для мирного населения. На него была возложена куда большая и значимая задача – стать хранилищем знаний и традиций всего рода пони. Неслучайно путёвки от Стойл-Тек через корпоративные каналы получали многие светлые головы из мира науки и искусств. Со всех концов Эквестрии свозились книги для пополнения единственной в своём роде подземной Библиотеки, а лаборатории, оборудованные по последнему слову техники, ожидали прибытия группы учёных из самого Хуффингтона. Но, похоже, зебры через своих шпионов были осведомлены как о местоположении Стойла 96, так и о его значимости. Иначе как объяснить то, что в роковой день именно по нашему Стойлу вёлся прицельный огонь. И ракет зебры, как выяснилось, не жалели.

Серия мощных взрывов сотрясла наше Стойло. Ни инженерные конструкции, ни камень, их укрывающий, не были рассчитаны на такой удар. Через выбитую, словно пробка от бутылки, взрывной волной главную дверь, а также многочисленные трещины в горной породе радиация устремилась вовнутрь. На верхнем уровне вспыхнул магический пожар, который обычные средства пожаротушения остановить не могли. Холл был до отказа набит контейнерами с книгами, которые хоть и были магически усилены, но довольно быстро начали оплавляться. На верхнем уровне горело и плавилось всё, что могло. Выживших эвакуировали на нижние уровни, а на борьбу с пожаром была брошена отдельная группа, состоявшая из добровольцев. Впоследствии их назвали Ликвидаторами. Когда стало ясно, что верхний уровень не спасти, было принято решение наглухо забетонировать наклонный коридор, соединявший Холл верхнего уровня Стойла и Библиотеку.

Ликвидаторы не просто мешали бетон и заполняли им пространство между двумя гермодверьми. Надев костюмы химзащиты, совершенно не спасавшие от радиации, они спускали в Библиотеку уцелевшие ящики с книгами. Уровень радиации был настолько высок, что все они умерли в первые же дни после облучения.

Вопреки инструкциям, их не отправили в утилизатор, а похоронили с почестями, выдолбив в полу одной из боковых галерей полупустой Библиотеки братскую могилу и залив сверху всё тем же бетоном, настолько сильно фонило от их облучённых тел.

История, которую я знала с детства, обретала реальные черты. Я стояла перед обвалившимся входом в огромный тоннель, причём тоннель не копытотворный, а природного происхождения. Если верить записи из терминала Мэйни Брауна, это был вход в драконью пещеру. Страшно подумать, каких размеров был тот дракон, что в ней жил до того, как пещеру начали осваивать Стойл-Тековцы.

Карабкаясь вверх по каменному завалу, я прекрасно понимала, что там под снегом и валунами лежат кости тех, кто не успел попасть в Стойло до его запечатывания. И я знала, что именно увижу внутри заброшенной части Стойла, если, конечно, смогу туда попасть. Но даже то обстоятельство, что ПипБак недовольно потрескивал, не останавливало меня. Не знаю, что в большей степени привело мою голову в порядок – таблетка противопохмельного или жажда приключений, но боль прошла, а ночные переживания вытеснились любопытством, которое я копила годами.

Похоже, одна из ракет угодила прямо в свод тоннеля – потолка у него практически не было, и я видела над собой серое небо. Оно изрядно посветлело с того момента, как я очнулась от холода, но осталось таким же монотонным и неприветливым. Почти семь утра. Значит, вот как выглядит рассвет на Поверхности. Белый рассеянный свет, как от матовых плафонов из коридоров Стойла. Обычно под таким освещением я в это же самое время суток стою возле кофейного автомата и пытаюсь разлепить заспанные глаза. Никаких ярких красок, так часто описываемых в романах или встречающихся на картинках в довоенных детских книжках. Серо, тускло, уныло.

В голове сразу промелькнула мысль: вокруг меня то же самое Стойло, только шире, холоднее и без обитателей. От осознания этой злой и опасной идеи я в сердцах пнула булыжник, который отлетел в едва заметную щель между стеной и засыпанными снегом камнями и зазвенел уже где-то в железном нутре Стойла. Я наклонилась к щели, окаймлённой проржавевшими зубцами, и вдохнула пропитанный гарью воздух. Закашлявшись, я начала отбрасывать камни в сторону. Работа эта была нелёгкая, но позволяла хоть как-то согреться. Более крупные камни проще было не оттаскивать в сторону, а вбивать задними ногами в проём, который когда-то занимала входная гермодверь. Наконец, я пролезла в образовавшуюся дыру, врубила на максимум подсветку ПипБака и обомлела.

В Холле горело только аварийное освещение. Горело тусклым красным светом, что придавало всей картине особо зловещий вид. Помещение неравномерно пострадало от пожара: почерневшие от копоти стены я видела, в основном, слева. Справа же, под облупившейся вывеской “Досмотр багажа” белели кости вперемешку с оставленными в панике дорожными сумками и чемоданами. Нет, слева тоже были кости, только обугленные, вплавленные в стекло и пластик. Кому из несчастных жертв ракетного удара повезло больше, оставалось только гадать.

Дышать приходилось ртом. Острый запах копоти свербил в носу, а глаза начали слезиться. Я видела перед собой огромную братскую могилу и желание копаться в вещах, принадлежавших погибшим от радиации и драконьего пламени, начисто отпало.

Но совсем не эти, ожидаемые и много раз прокрученные в голове ужасы так потрясли меня. Находясь в верхней точке, почти у самого потолка Холла, я отчётливо видела всё помещение. На полу валялась выбитая взрывной волной входная дверь-шестерёнка. И я бы отчётливо видела цифру “96” на ней, если бы не одно обстоятельство: в самом центре этой шестерёнки, подобно жертве древнего и очень мрачного ритуала, была распластана фигура гигантской птицы. И, судя по всему, её тело там лежало давно – даже с дальнего расстояния я видела пустые глазницы, “глядящие” в потолок и костлявую шею, лишь местами скрытую перьями.

Спускаясь в Холл (а делать это нужно было очень осторожно), я успела перебрать в уме всё, что знала о птицах довоенной Эквестрии – и ни одной, подходящей хотя бы по размеру, так и не вспомнила. Да и птицей это существо, причём существо разумное, о чём говорило наличие одежды и сжатый в когтистой лапе пистолет, можно было назвать лишь наполовину – на верхнюю половину. У этого существа было два крыла, две лапы, а ниже… ещё две лапы и длинный, узкий и совсем не птичий хвост.

Грифон! Эти гордые и независимые жители Эквестрии по-разному относились к пони. Как я помню, одни помогали Дэрин выпутываться из передряг, другие же были безжалостными наёмными убийцами и пытались покончить с ней раз и навсегда. А ещё один грифон, по имени Гюстав, написал кулинарную книгу, рецепты из которой я старалась повторить, но добрая половина продуктов, указанных в ней, просто-напросто отсутствовала в нашем Стойле.

Грифон, лежащий здесь, на пороге Стойла, явно не был мирным кулинаром. Одет он был в кожаную куртку с меховым воротником и линялые камуфляжные штаны. Грудь прикрывала стальная пластина, которая должна была спасти его жизнь, но с задачей не справилась. Во многих её местах зияли дыры с рваными краями, а под самим телом можно было угадать следы крови. Вообще, тело было скорее похоже на высушенную мумию, облепленную перьями. Это было немногим лучше, чем труп, на который я наткнулась в пещере. Но в отличие от того трупа, эта мумия хотя бы не распространяла зловоние вокруг себя. Сохранность тела и одежды говорила о том, что смерть настигла грифона намного позже других несчастных. Теперь оставалось только понять, как именно он погиб. И ответ оказался прост.

Как только я приблизилась к вещмешку, который валялся неподалёку, под потолком открылся люк, и из него показалась массивная охранная турель! Я бросилась бежать в другой конец зала, слыша треск пулемётной очереди прямо за спиной. Прыгая через горы костей и черепов, я затормозила только перед второй турелью, неожиданно выскочившей из потолка. Мерцая красным огоньком, она уставилась на меня. Совсем не понимая того, что от пуль это не поможет, я накрылась распахнутым чемоданом, что валялся рядом, и вжалась в пол настолько, насколько это позволили сделать раскиданные повсюду кости.

ВСЁ! КОНЕЦ! Уже осознав свою ошибку, последнюю в моей короткой и, увы, ничем не примечательной жизни, я услышала над собой сухой щелчок, которому вторил другой щелчок где-то у меня за спиной. Ещё через пару секунд щелчки повторились, а я опасливо высунула голову из-за чемодана. Турели вращались из стороны в сторону, словно изучали меня. Патроноприёмники щёлкали, но в обоймах было пусто. Сканирующий луч из командного блока ближней турели замер на моём ПипБакe. Через несколько секунд внутри турелей что-то пискнуло, красные огоньки погасли и рядом с ними загорелись зелёные.

Они взаправду изучали меня и признали... неопасной? Судя по всему, эти пулеметы предпочитали сначала стрелять, а потом разбираться.

Электрические автоматы громко щёлкнули и раздражающее красное освещение сменилось тусклым светом жёлтых потолочных плафонов. Я поднялась на ноги и зашагала обратно к грифоньему трупу. Вот уж после такого опасного приключения я просто обязана его обыскать, а всё полезное забрать с собой!

Взгляд невольно упал на большую прямоугольную гермодверь по правое копыто от меня. Прямо на ней трафаретом было нанесено: “Уровень два: Библиотека”, а закопчённые указатели в боковой нише подсказывали, что на этом уровне находится Кафетерий, Радиорубка, Библиотека, Читальный зал и Офис Смотрительницы. Прямо под дверью лежал скелет единорога в оранжевой строительной каске, частично вросший в бетонную лужу, которая вытекла из щели между дверью и полом. Один из Ликвидаторов.

Знаю, со стороны это выглядело глупо, но я осторожно перешагнула через него и, приложив копыто к стальной двери, закрыла глаза. Я представила себе ту толщу бетона, те пятнадцать метров, которые отделяли меня от администраторской стойки Библиотеки. Да, именно та фиолетовая стена, которую я видела, каждый раз посещая Библиотеку, скрывала за собой дверь и бетонную “пробку”, благодаря которой наше Стойло продолжало жить и через двести лет после Катастрофы. Но самое главное, эти метры отделяли меня от привычной, размеренной и скучной жизни. И теперь я чётко осознала, что не хочу возвращаться обратно в Стойло.

У меня была работа, в которой я преуспела, но она не давала того чувства приключения, которое я сейчас испытывала. Честно, я немного разочаровалась, когда у меня на боку появилась молния, ударяющая в красный провод. Я всегда хотела видеть на своём боку компас, карту местности или сундук с сокровищами. И то, что в тот день я разблокировала механизм складской двери, просто замкнув провода на управляющей панели, не значило, что я хочу быть электромонтажником. Мне всего лишь нужно было попасть в закрытое помещение! Но метка уже предательски появилась. Причём получила я её первой в своём классе, за что парочка задиристых пустобоких меня прямо-таки возненавидела.

Сейчас я была сама себе хозяйка. Да, я уже больше года жила отдельно от родителей, но всё равно подчинялась дурацким правилам Стойла – это когда библиотеку запирают на ночь, персонал каждое утро будят под одну и ту же “Утреннюю сюиту” Октавии, а занудные охранницы, обвешанные бронёй, не разрешают бегать по коридору.

Жить в тесном замкнутом пространстве, когда перед тобой пусть и недружелюбный, но простор? Да я всю жизнь мечтала не ощущать этот серый потолок над головой! Конечно, меня хватятся рано или поздно, но что они смогут сделать? Я-то со своими крыльями еле-еле добралась до вершины бетонного колодца. А они вряд ли вообще в шахту полезут. Надеюсь, что Коппер не сильно достанется. Всё-таки она стажёр и ответственности на ней не лежит никакой.

Ответственность... О чём я вообще думаю?! Словно часть меня ещё там, за бетонной преградой – и это не та свободная Додо, которая давно бы уже копалась в грифоньих вещах! Сейчас ещё в мыслях дойду до воспитательной беседы со Смотрительницей. Отставить!

Я отняла копыто от двери, собрав на нём копоть и пыль, и направилась прямиком к вещмешку, который так и не успела осмотреть. “Так, что тут у нас? Два пистолетных магазина – один из них пустой, потёртый компас – обычный, без всякой электроники! Бинокль с лопнувшим ремешком и разбитым окуляром. Надо же, и в таком состоянии он был пригоден для обзора местности. О! А вот это уже совсем интересно. Планшетка!”
В планшетке лежала драная школьная тетрадь без обложки, испещрённая непонятными карандашными каракулями – наверное, это была грифонья письменность. В прозрачном отделении находилась карта местности. Названия в ней были написаны на языке пони. Но, тем не менее, я не нашла ни одного знакомого города или другого ориентира. Внимание привлекла лишь надпись “Вспышка”, и то лишь потому, что была обведена красным карандашом. Если большинство вещей, некогда принадлежавших покойному грифону, можно было осмотреть сразу, то содержимое кожаной планшетки предстояло изучить тщательнее и в несколько другой обстановке.

Сложив загадочные записи обратно в планшетку, я взяла вещмешок в копыта и осмотрела со всех сторон. Он был пуст, сбоку зияла заметная прореха, так что я отбросила его в сторону и увидела на полу прямоугольную жестянку из-под карамелек, выпавшую из мешка ранее. В жестянке находилась целая коллекция бутылочных крышек от “Спаркл-колы” разной степени запачканности и заржавленности. Странное хобби, однако, было у этого грифона. Или он использовал их как фишки для какой-то походной игры? В любом случае, карманов у меня было много, да и седельные сумки оставались полупустыми, так что я и эту коробочку прихватила с собой. К моему глубокому сожалению, никакой еды в мешке и за его пределами я так и не нашла, а потому дело оставалось за малым – обыскать сам грифоний труп. Брр...
“Додо, ты же хочешь быть археологом? В самые плохие моменты можешь зажмуриться. Глаза боятся – копыта делают”. Я начала с того, что вытащила грифоний пистолет из посмертной хватки. При этом лапа с хрустом распалась на отдельные косточки. Сразу было видно, что грифонье оружие мне не подходит, в отличие от пистолета Мэйни. Оно было крупнее (за счёт длины ствола), тяжелее и совсем не приспособлено для зубного хвата – рукоять была узкая и шла под углом. Кроме того, устройство спускового механизма не позволяло приводить его в действие ни копытом, ни... языком. Да, в журнале “Вооружён до зубов” я видела и такие идиотские конструкции! Если бы у меня был верстак и кое-какие инструменты, я наверняка смогла бы переделать его под себя. Но пока что бесполезный пистолет грифона лёг на дно седельной сумки.

Гораздо больше я обрадовалась пистолетной кобуре, которая крепилась у пояса при помощи ремешка. Кобуру удалось привязать к передней ноге, чуть ниже плечевого кармашка. Пистолет Мэйни был хоть и меньшего размера, чем грифоний, но удобно поместился в кобуру, даже не болтался в ней. Теперь, в случае опасности я могла очень быстро его достать.

Обшарив карманы куртки, я нашла только пачку жвачки “Чудесные пузырьки”. На упаковке был нарисован жёлтый земной пони, летящий над разноцветным городом при помощи выдуваемого им розового пузыря. Пластинки внутри пачки слиплись в один твёрдый брикет розового цвета, которым можно было забивать гвозди. Я откинула её в сторону и, наконец, решилась посмотреть на голову грифона. Тёмные пустые глазницы, полураскрытый клюв, несколько дыр от пуль, пробивших череп птицы, то есть зверя, насквозь. Это всё было неприятно и жутко. Я отвела взгляд и увидела лётные очки, которые висели на костлявой шее грифона. Поразительно, но они уцелели под градом пуль.

Я попыталась снять очки, но они застряли. От моего усилия ремешок натянулся так сильно, что череп грифона отделился от шеи и скатился вниз. При этом внутри него что-то позвякивало. Что именно, догадаться было совсем нетрудно.

Очки были просто немного запачканы. Ну и металл, в который помещались стёкла, потемнел от времени. Я протёрла их о рукав куртки, отрегулировала ремешок и надела себе на лоб. Теперь проблема острых льдинок, из-за которых приходилось смотреть носом в снег, была решена.

Подобрав грифоний череп, я осторожно положила его на место и стала продвигаться к выходу из Стойла. Здесь больше нечего было делать. В момент пожара защитные системы наглухо заблокировали двери, ведущие в другие отсеки верхнего уровня Стойла. Разумеется, терминал, снимающий блокировку, находился в Кабинете Смотрительницы, а провода были вмурованы в стены. Так что фишка с замыканием проводков, мой особый талант, если верить кьютимарке, не прокатывала. Да и вообще, мне не хотелось туда лезть. Подозреваю, что до блокировки уровня не все пони успели выбраться из этих помещений.

Судя по истории с турелями, которые сначала стреляли, а потом уже выясняли, в кого именно, судьба одного неудачливого пони, или даже небольшой группы, беспокоила Стойл-Тековцев куда меньше, чем выживание всего Стойла. Нужно было убраться подальше от этого места, выгнать из головы такие разумные, но негуманные формулировки и просто подышать свежим воздухом. От постоянного вдыхания кислого запаха пожарища у меня сильно болела голова, а носоглотка горела огнём.

Выбравшись из “Склепа 96”, как метко обозвал моё Стойло Мэйни Браун, я почувствовала себя значительно лучше. Здесь было холодно и ветрено, но зато свежо. Вдохнув побольше чистого воздуха и как следует прокашлявшись, я дошла до места, где снег лежал ровным слоем, и принялась отчищать куртку снегом. Самые грязные чёрные пятна остались, но в целом куртка вновь приобрела первоначальный светло-голубой оттенок. К сожалению, запах гари никуда не делся, а лишь ослабился.

Для того, чтобы окончательно взбодриться, я набрала полные копыта снега и растёрла им лицо. После этого я надела лётные очки и направилась в сторону склона, который плавно перетекал в узкую горную тропу, дальний край которой терялся в снегопаде.

Я дрожала от холода. Постоянство этого ощущения уже доставало не на шутку. Порывистый ветер и не думал утихать и, как назло, почти всё время дул мне в лицо. Конечно же, я была голодна, потому и мёрзла. Температурный датчик ПипБака показывал -3 градуса, что при норме в +18, к которой я привыкла за эти годы, казалось какой-то дикостью. Часы в верхнем углу экранчика высвечивали 12.25, это означало, что полчаса назад в нашей каптёрке начался обеденный перерыв, в течение которого Стил Вайр, наверняка, незаметно умыкнёт лист салата из тарелки своей младшей сестры Коппер, если та отвлечётся на какой-нибудь интересный разговор. От мыслей об обеде желудок жалобно заурчал – с момента моей последней трапезы прошли уже сутки – шоколадка, по понятным причинам, не считалась.

Внутри меня боролись два противоположных желания – двигаться вперёд, навстречу огромному неизведанному миру, или всё-таки вернуться домой, в тепло и безопасность, где я никогда не увижу ничего более диковинного, чем странный зеленый кабель в стене. Когда я подумала о том, что этот кабель всю жизнь будет напоминать мне о тех приключениях, которые я упустила, то окончательно поняла, что назад дороги нет, и решительно направила копыта вперед.

Дорога, по которой я спускалась уже около двух часов, представляла собой узкую полосу между каменной стеной и обрывом. Она была усеяна крупными камнями – их приходилось обходить, и покрыта трещинами – их уже нужно было перепрыгивать. В некоторых местах и без того опасная тропа превращалась в ледяной каток, по которому оставалось только медленно скользить и надеяться, что не свалишься с обрыва вниз.

После очередного поворота показалась ржавая груда металла. По сути, это был обгоревший остов какого-то транспортного средства. Уцелевшие листы обшивки были грязно-жёлтого цвета, на одном из них можно было разглядеть розовую бабочку. Как я помнила из “Справочника служб и министерств Эквестрии”, именно три бабочки были символом Министерства Мира. Что ж, я была на верном пути.

Поскольку сгоревшая повозка преграждала путь, мне пришлось пробираться прямо сквозь неё. Под копытами что-то хрустело. Я опустила взгляд вниз и передней ногой счистила верхний слой снега. Лучше бы я этого не делала! Под снегом покоились чёрные обугленные кости несчастных пассажиров этого фургона. Я поймала себя на мысли, что за последние сутки видела сплошные кости и покойников. В этот самый момент после короткого и тихого звукового сигнала, на компасе моего Л.У.М.а загорелась одинокая красная точка, и почти сразу за спиной раздался утробный рык.

Хищник! Громадный, покрытый белёсой косматой шерстью, он стоял выше по дороге и готовился к прыжку. Лапы были напряжены, смешные перепончатые крылышки топорщились за спиной, а огромный хвост, состоящий из сочленений и с острым жалом на конце, качался из стороны в сторону. И да, я знала, что это была за тварь – Дэрин однажды от такой удирала.

Ман-ти-кора! Шерсть у меня на загривке встала дыбом. Сейчас. Меня. Сожрут!!!

Чудовище с рёвом кинулось на железный остов, а я отпрыгнула как можно дальше назад. Послышался скрежет сминаемого металла и недовольный рык – животное застряло в “скелете” повозки. Оно зацепилось когтем и пыталось высвободить лапу. Воспользовавшись замешательством мантикоры, я распахнула кобуру и схватила зубами твёрдую деревянную рукоять пистолета. Прицелившись в сторону зверя, я вызвала в меню ПипБака Заклинание Прицельной Стрельбы. ПипБак обиженно пискнул и выдал ошибку. Я вспомнила, что когда мне его вручали, то так и сказали: “ну, у него З.П.С. не работает, но он же тебе не понадобится”. К сожалению, понадобился.

Мантикора тянула лапу на себя, но коготь прочно застрял в раме. Я целилась в голову монстра и видела ярко-голубые глаза, полные ненависти. Тяжёлый пистолет вело из стороны в сторону, я ударила правым копытом по рычагу предохранителя и стиснула зубы. Отдача от выстрела была неожиданно сильной. Пистолет подбросило вверх и пуля отскочила от железной рамы. Следующие выстрелы ушли, как я надеялась, прямо в голову хищника. Может, так оно и было, но вместо того, чтобы свалиться замертво, зверь широко раскрыл пасть, огласил окрестности яростным рёвом и начал продираться сквозь “рёбра” фургона, разгибая их в стороны.

Я побежала прочь. Прямо с зажатым в зубах пистолетом я неслась, не пытаясь высматривать камни под копытами – перепрыгивала я их автоматически. Назад я тоже не оборачивалась, но рёв голодной мантикоры служил лучшим подтверждением тому, что сбавлять темп рано.

Путь преградила ещё одна повозка, более целая и развёрнутая почти боком. Я впрыгнула в дверной проём и с ужасом осознала, что выхода из повозки нет! Я сама загнала себя в ловушку! К этому моменту Мантикора добежала до повозки и со всего размаху влетела в неё. Стенка вдавилась, осколки стекла полетели в мою сторону. Я пригнулась и попыталась пробиться обратно к выходу, в надежде проскочить мимо хищника. Но моя попытка была пресечена: огромная когтистая лапа полоснула воздух прямо перед моим носом, и я попятилась в дальний угол. Тварь была дикая, но отнюдь не глупая. Скрежет обшивки фургона резал уши, а я судорожно пыталась сообразить – ЧТО ДЕЛАТЬ?!

Окно! Прямо надо мной, в потолке! Узкое и застеклённое, но если сбросить седельную сумку со всем снаряжением... Нет-нет-нет!!!

Фургон начал наклоняться. Похоже, мантикора решила вывалить меня из него прямо к себе в пасть, а заодно и вытряхнуть душу из меня. Хищник раскачивал фургон, я перекатывалась в углу между полом и стеной. Дальше последовал глухой удар и через мгновение потолок стал стеной, а стена, к которой я всё время жалась – полом. Вот оно! Я метнулась к заветному окошку и со всей дури стала колотить по нему пистолетом. Проклятье! Каким же твёрдым было стекло! "Все ради вашей безопасности. Даймонд Гласс, инк. подразделение Министерства Стиля". Им принадлежали все стекла в Стойле.

От ударов стекло покрылось сеткой трещин, но осталось в раме. Тем временем мантикора находилась где-то сверху – на боковой стене вагона – и отдирала лист обшивки. Удар задними копытами, и стекло вместе с рамой вывалилось наружу. Вложив бесполезный пистолет в кобуру, я начала протискиваться задом в образовавшийся лаз. Сумки, конечно же, застряли, и я их отстегнула. Тут же, сквозь распоротую обшивку просунулась лохматая голова моего преследователя, а за ней – огромная лапа, ухватившая когтями сумочный ремень. “Му ув нет!”, – проорала я, стиснув зубы, а сама направила фонарь ПипБака прямо в морду мантикоры и включила режим “проблеск”. Надоедливой твари это явно не понравилось, она разжала лапу, а я резким движением потянула сумки за собой в отверстие люка.
“Не везёт тебе с обедом," – подумала я, поднимаясь на ноги. Нет, кричать “ура!” было рано, потому я рванула из последних сил, забрасывая на ходу сумки себе за спину. Позади раздался грохот – фургона на дороге уже не было, мантикора спихнула его в пропасть и бежала за мной следом, свесив язык на бок и ритмично сопя. Какая настырная!

Камень, сухая ветка, какие-то ржавые железки, – прыжки обычные, прыжки вбок, прыжки со скольжением, похоже, их я уже освоила в совершенстве... ПРОПАСТЬ! Дорога обрывалась в пропасть! Назад – сожрут, вперёд – обрыв. В бок? Нет, вверх! Вот он – взлёт с разгоном, о котором я так мечтала. Я неслась под гору и махала крыльями. У самого края пропасти мои ноги оторвались от земли и по инерции продолжили движение в воздухе. Я летела! Нет! Я управляла своим полётом, а не была ещё одной снежинкой, находящейся во власти грубого порывистого ветра! Внизу выла мантикора, проигравшая гонку за добычей. Я издевательским тоном крикнула: “Ну что, гадина, съела?!” О, она это заслужила!

Я махала крыльями часто-часто, но оказалось, что важна не скорость, а сила, вложенная во взмах! Вот и главная ошибка, которую я до этого совершала раз за разом. Теперь, когда я с этим разобралась, можно было лететь туда, куда я хочу...

Внезапно накатившая слабость сделала мои движения опасно редкими. “В течение трёх часов – слабость, полёт противопоказан”. Да чтоб тебя!!! У меня было какое-то странное везение – большая удача обязательно компенсировалась почти соразмерной неудачей. Край пропасти был довольно близко, но мне пришлось очень сильно завернуть вправо, чтобы поймать попутный ветер. И понёс он меня к небольшой узкой площадке, находившейся на добрый десяток метров выше нужного мне уступа.

Приземление – всё-таки не падение. Тяжело дыша, я зарылась носом в снег, а задними копытами начала толкать себя подальше от края площадки. Я доползла до отвесной стены, привалилась к ней и остановилась, переводя дух. Когда в висках перестало стучать, я не успела сделать и пары шагов по уступу, как наткнулась на жестянку, которая оказалась банкой из-под консервированной фасоли.

О да. Я помнила восхитительную в своём “остроумии” шутку кого-то из электротехников, работавших когда-то в нашей бригаде. Ещё с момента постройки Стойла на стене подсобки висел плакат, рекламировавший как раз эту марку фасоли. Слоганом гордо красовалась придурь вроде “Сохраним вашу фасоль на века. Продовольственный Концерн Военного Времени”. Так вот, какой-то юморист на банке, лежавшей крышкой к зрителю, жирным чёрным фломастером намалевал число “96”.

Я даже не знала, как относиться к этой шутке – мы и правда были своего рода консервами, предназначенными для насыщения послевоенного общества знаниями и высококвалифицированными специалистами, вот только банку никто не собирался вскрывать ни через сто, ни через двести... да, наверное, и через пятьсот лет не вскрыли бы. Я проторчала на Поверхности уже почти сутки, но так и не встретила ни одной разумной живой души. Только трупы и снег. Так что наше Стойло 96, похоже, некому было вскрывать. А вот и очередной покойник...

Чуть правее от места моего приземления из снега торчала коричневая куртка. Нет, я уже привыкла к мертвецам, а потому сразу начала разгребать снег, догадываясь, чьи останки я в нём обнаружу. “Привет, Мэйни Браун,” – тихо сказала я.

Ветер так и норовил сдуть меня с площадки. Сама площадка была очень ровной и пустой, не считая мёртвого дерева, почерневший ствол которого торчал у самой стены. Я пыталась перевернуть тело Мэйни на спину, чтобы добраться до содержимого карманов его куртки. Труп Мэйни промерз до костей и до сих пор сохранял некоторое подобие своего облика. Своё незапланированное мародёрство я оправдывала тем, что находилась в безвыходной ситуации. Если я не найду что-то полезное на этом всеми принцессами забытом уступе, то загнусь прямо тут и составлю Мэйни неплохую компанию.
“В куртке должны быть карманы. И они не бывают пустыми. Это было бы ужасно глупо!” Да, я судила по себе, но искренне надеялась, что и другие пони забивают карманы разной полезной ерундой. Куртка была крепкой и намертво примёрзла к ледяной корке, потому я не смогла её отодрать даже зубами. Ну, то есть капюшон я оторвала, и увидела белёсый череп. Это было ожидаемо. А вот ледоруб, захват которого Мэйни по-прежнему сжимал во рту, оказался неожиданным подарком судьбы.

Судьба, удача, знак свыше – названия разные, суть одна. Мне нравится называть это “удачным стечением обстоятельств”. Завладев ледорубом, я стала крошить лёд вокруг останков Мэйни. Каждый удар отдавался острой болью в затылке, но сейчас я была готова и на худшие ощущения.

Карманов в куртке было всего два – один оказался пустым, а из другого я извлекла проржавевшие часы на цепочке – вещь, в моей ситуации совершенно бесполезную. Я осторожно перевернула скелет Мэйни на спину. Подкладка куртки сгнила, поэтому фляжку с булькающей на дне жидкостью я нашла не во внутреннем кармане, где она изначально была, а в глубине грудной клетки Мэйни Брауна (Символично, не правда ли?). И, похоже, Мэйни очень неудачно шлёпнулся – далеко не все рёбра у него были целыми. Я сразу вспомнила своё ночное падение с вышки и лишний раз поблагодарила Богинь за то, что имею крылья за спиной.

Как следует протерев фляжку от, эээм... “Додо, сейчас не время для брезгливости”. Ну, в общем, я открутила пробку, ощутила знакомый запах “Эмбер Мэйра” и вылила в себя то, что еще оставалось во фляжке. Сил стало чуть больше, но и желудок заныл сильнее. Стараясь игнорировать эти ощущения, я высвобождала страховочный трос, конец которого был до этого скрыт телом Мэйни. Вслед за тросом я извлекла и тяжёлое двуствольное ружьё, непригодное для стрельбы. Однако я уже знала, как его можно применить.

То, чем я сейчас занималась, было самым опасным и безрассудным из того, что мне вообще приходилось делать в своей жизни. Я болталась на страховочном тросе над пропастью. Верхний конец троса был примотан к ружью и защёлкнут на карабин. Само ружьё было закреплено в развилке мёртвого дерева.

Я раскачивалась из стороны в сторону в тщетной попытке зацепиться за нужный край обрыва ледорубом, который крепко сжимала в зубах. С каждым покачиванием я видела край чуть ближе, но обратное движение этого импровизированного маятника уносило меня в противоположную сторону. Качаясь туда-сюда, я испытывала мёртвое дерево на прочность. Переломиться пополам оно могло в любой момент, но думать об этом не хотелось. Где-то в глубине души я решила для себя, что по десятибалльной шкале моё везение болтается где-то в районе семёрки, а иногда и выше.

В момент очередного приближения к краю я резко дёрнула головой вниз и вбила ледоруб в замёрзшую землю. Маятник Додо остановился, а трос натянулся до предела. Я висела прямо над куском твёрдой каменистой почвы. Кончики передних копыт едва цеплялись за землю, а зубы держали ледоруб мёртвой хваткой. Я чувствовала, что меня одновременно тянет назад и вниз, и ощущение это было не из приятных. Для того, чтобы комфортно опуститься на землю, длины троса явно не хватало. И было ясно, что в таком равновесии система будет работать совсем недолго, поэтому я судорожно пыталась задней ногой разомкнуть карабин на поясе. Рычажок был крупный и ровно в тот момент, когда ледоруб начал прокапывать борозду в мёрзлой земле, трос отстрелился куда-то назад, а я упала животом прямо на твёрдые камни. Было так больно, что у меня посыпались искры из глаз, а вслед за ними потекли слёзы.

Перевернувшись на спину, я попыталась унять боль и вообще отдышаться. К счастью, рёбра были целы. Достав из аптечки обезболивающий препарат, я внимательно изучила инструкцию и поняла, что придётся обойтись без его помощи. Среди побочных эффектов значились сонливость и слабость, а этого я себе никак не могла позволить. Я поднялась на ноги и медленно побрела по дороге, заваленной камнями. Тогда я не осознавала, что являлась идеальной жертвой. На белом снегу моя светло-фиолетовая масть и желтая грива выделялись особенно хорошо. Я не могла ни убежать, ни улететь. Я даже копыта передвигала с трудом. В довершении всего, чтобы хоть как-то взбодрить себя, я охрипшим голосом пела песенку про Зимнюю Уборку. Слова я помнила плохо. Картинка с яркими пегасами в тёплых, уютных голубых жилеточках, счищающими снег с крыш, запомнилась лучше. Обрывая куплет на середине, я начинала перепевать его сначала. В итоге я застряла на том месте, где пегасы разгоняют унылые тучи, помогая пробиться первым лучам весеннего солнца, и мне стало совсем грустно.

Местность изменилась. Левый край дороги уже не срывался в пропасть, а сама она стала гораздо шире и теперь петляла между громадными валунами, которые мешали заранее увидеть возможных противников. Приходилось полагаться на Л.У.М. и удачу. И я очень надеялась, что последняя на моей стороне, поскольку бегство от ещё одной мантикоры или любой другой проворной зверюги я бы точно не выдержала. Нет, всё-таки хорошо, что не всё крылатое летает. Я вспомнила малюсенькие крылья мантикоры, совсем не соответствовавшие габаритам её тела, и улыбнулась.

После очередного поворота дороги спуск стал более пологим, а валуны закончились. За время моего пребывания на Поверхности глаз настолько привык к сдержанной серо-коричневой гамме, что ярко-жёлтая точка, маячившая далеко впереди, не могла остаться незамеченной. Вытащив из сумки “одноглазый” грифоний бинокль, я принялась изучать это яркое пятнышко, которое оказалось очередным фургоном, застрявшим на этой горной дороге. У него были крупные колеса и, судя по всему, эта повозка была предназначена не для полета, а для того, чтобы ездить по земле. От тех обгорелых и проржавевших железяк он отличался тем, что был покрашен, очищен от снега и, похоже, обитаем.

До этого момента, единственным доказательством наличия разумной жизни на Поверхности был, как ни странно, свежий труп из пещеры. Теперь я видела жилище, созданное уже после Катастрофы, что, во-первых, говорило о том, что пони, ну или существа, в которых они могли превратиться, не утратили способность мыслить. А это значит, что с ними можно попытаться найти общий язык.

И кто бы ни был обитателем этого яркого жилища, он являлся персоной, по меньшей мере странной, поскольку фургон, который я рассматривала в бинокль, был перевёрнут вверх тормашками!

И тут я увидела знакомую и очень значимую для меня вещь. На двери этого фургончика, красовалась роза ветров. Причём, из всех возможных роз ветров, я видела именно ту, что являлась кьютимаркой Дэрин Ду!

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (3)
Новая способность: Загнанный в угол. В критической ситуации ваши ловкость, скорость и сообразительность будут выше, чем у других пони.

Новая квестовая способность: Полёт птенца (уровень 1). Вы пробуете себя в лётном деле. Помните, при недостаточной силе и выносливости ваш полёт может окончиться плачевно.

Глава 3: Джестер

Да, я очень люблю совпадения. А такое совпадение не оставляло мне выбора. Желание добраться до фургончика слегка ускорило мои шаги, но всё равно прошло минут десять, прежде чем я достигла намеченной цели. Даже спускаясь под горку, я плелась, едва переставляя ноги – так они болели. Я слышала мерное тарахтение. Этот звук издавал электрогенератор, который был приделан к торцевой стенке вагончика рядом с дверью.

Конечно, несмотря на своё тяжёлое положение, грабить вагончик я не собиралась. А вот узнать, что находится внутри него? очень хотелось! Метка Дэрин, нарисованная на двери, говорила о том, что хозяин вагончика должен был знать что-то о ней. Вдруг у него есть те книги, которые не попали в нашу Библиотеку! Вдруг… да мало ли этих “вдруг”!

Я обошла вагончик кругом, пытаясь разглядеть через окна, что происходит внутри. Но свет в вагончике не горел, а почти все окна были прикрыты выцветшими занавесками. Даже при помощи фонаря я увидела лишь нагромождение каких-то коробок в углу. Тогда я взобралась на крыльцо и, низко пригнувшись, прильнула к дверному стеклу. Оно было у самого порожка – напомню, фургон был перевёрнут. Вглядываясь в темноту, я поняла, что ничего не узнаю, пока буду торчать снаружи. А дверь, как назло, была заперта всего лишь на хлипкий крючок, который можно было поддеть даже носом. Сил дожидаться хозяина у меня уже не было никаких. Соблазн оказался слишком велик.

Я просунула голову в дверной проём и, увидев то, что из темноты выхватил фонарь ПипБака, плюхнулась на круп. На меня взирал жуткий тёмный силуэт зебры с характерным разрезом горящих красных глаз. Кроваво-красное зарево было источником света для всего плаката, поэтому грозная фигура зебры-оккупанта отбрасывала полосатую тень на вереницу пони в военной форме, скованных единой цепью. Судя по всему, это были военнопленные – полинялая форма, покрытая теневыми полосками, напоминала тюремные робы, а неестественных размеров гиря, которую они тянули за собой, казалось, перекочевала со страниц книжки “Побег из Шоуфлэнка”. Прямо под этой угрюмой процессией немытых, заросших и перевязанных грязными бинтами пони была отчётливо видна надпись: “Лучше пулю в лоб пустить, чем полоски получить”.

Впечатление от этого плаката было двойственное – да, чётко, понятно, угрожающе. Однако эффектный слоган был подпорчен досадной ошибкой. Автор этих строк явно был единорогом, потому что я не могла себе представить тот изощрённый способ, благодаря которому пегас или земной пони смог бы одновременно тыкать стволом себе в лоб и приводить в действие спусковой механизм.

Вообще, лучший способ победить страшную вещь, это высмеять её недостатки. Таким образом, оправившись от испуга, я осторожно притворила дверь и продолжила изучать это необычное жилище. В отличие от тех брошенных повозок и фургонов, что мне попадались ранее, здесь пахло не плесенью или ржавчиной, а пыльным картоном. А самое главное, в вагончике было по-настоящему тепло! Проболтавшись на улице многие часы, я уже и забыла, как ощущаются предписанные уставом Стойла +18 градусов тепла в жилых помещениях. Здесь же были все 25!

Снег, которым я была буквально облеплена, незамедлительно начал таять, а потому, двигаясь по фургончику, я оставляла мокрые следы. Было видно, что изнутри вагончик был заново отстроен, причём умелыми копытами. Скорее всего, раньше он представлял собой точно такой же ржавый остов, как и любые другие транспортные средства, застрявшие на этой горной дороге. Но теперь это был настоящий дом – с мебелью, кучей полочек на стенах и деревянным дощатым полом. Все детали оригинального убранства были свинчены со своих прежних мест, повёрнуты в нужное положение и надёжно закреплены.

Вплотную к дальней стене вагончика стояли те самые коробки, которые я видела через окно. На их картонных боках угольным карандашом были нанесены буквы. Почерк был настолько неразборчивый, что я распознала лишь буквы “А”, “Е”, “П” и “О”. Последняя коробка была небрежно задвинута под откидной столик возле заколоченного окна. Я вытянула именно её и подняла целую тучу пыли, от которой тут же стала чихать. Всё это напомнило мне запасники нашей Библиотеки. Я и думала, что внутри коробок лежат книги. И каково же было моё удивление, когда вместо них я обнаружила старые довоенные грампластинки! Я села на пол и принялась перебирать выцветшие от времени конверты.

Помимо какого-то Омнипони, который был автором альбома с мрачным названием “Эквестрия в серых тонах”, я нашла только записи Октавии (ну а кто ж сомневался?!). Многие пластинки я видела в отцовской коллекции, но некоторые названия показались мне незнакомыми. Особое внимание привлекла обложка с надписью “DJ Pon-3 представляет: Октавия – живой концерт в Хуффбитс”.

На конверте, на фоне колоссальных звуковых колонок, стояла Октавия, а слева от неё – белая единорожка с кислотно-синей гривой. Огромные фиолетовые очки скрывали верхнюю половину её лица. Я никогда не видела эту пони раньше. Правым копытом она бесцеремонно обнимала Октавию, физиономия которой выражала одновременно растерянность и смущение. Единорожка же ухмылялась белозубой улыбкой и явно чувствовала себя увереннее подруги. Вместо своей фирменной виолончели, Октавия сжимала в копытах инструмент очень странной конструкции. Да, своими очертаниями он напоминал виолончель, но, в сущности, являлся изогнутой рамой, белого цвета с натянутыми на неё струнами, украшенной светящимися синими и красными камнями. Я смогла разглядеть провод, идущий от этого инструмента куда-то за пределы картинки. Магическая виолончель? Это было очень непривычно, и в то же самое время, выглядело круто и свежо. А самое главное, я совершенно не представляла, как именно это всё может звучать.

Отложив необычный конверт в сторону, я задвинула коробку обратно под столик. Выискивая взглядом какой-нибудь проигрыватель, я уставилась на помятый холодильник, стоявший в дальнем конце помещения. Измученный голодом желудок подал очередной сигнал бедствия, и я, заглушив голос совести, направилась к холодильнику. На полпути к нему, я услышала шорох и резко взглянула на ПипБак. На компасе Л.У.М.а мелькнула жёлтая точка и тут же погасла. Я обернулась вокруг своей оси, но больше ничего подозрительного не увидела. “Наверное, это радтаракан”, – предположила я. В наших шахтах они точно также появлялись и исчезали за считанные секунды. Очень прыткие твари. И это хорошо, что удар отвёрткой или разряд электрошокера успокаивал их навсегда.

Бормоча себе под нос: “Селестия, прости меня, пожалуйста”, я рванула ручку холодильника на себя. Металлический лязг оповестил о том, что мои усилия напрасны. “Верно, прямо под ручкой врезан замок”, отметила я про себя.

Приглядевшись к скважине, я поняла, что замок внутри ничем не отличается от тех, что используется в электрощитках. Я уже вытянула зубами подходящую отвёртку из нарукавного чехла и готовилась вставить её в скважину, как вдруг мои уши постиг страшный удар. Сочетание скрежета консервных банок, ритмичного шума перфоратора и визгливого скрипа, отдалённо напоминавшего виолончель, внезапно разразилось у меня за спиной. Я выронила отвёртку и подпрыгнула, чуть ли не до потолка. ЧТО! ЭТО! ТАКОЕ!!?

Откинув клапан кобуры, я выхватила пистолет, в котором после разборки с мантикорой осталась всего-то пара патронов. Я целила пистолетом во все стороны, в надежде поймать на мушку невидимого врага. Одновременно я пыталась прижать уши к голове, чтобы хоть немного заглушить невообразимый поток звуков, окружающий меня. Медленный раскачивающийся ритм словно боролся с быстро сменяющими друг друга завывающими, режущими ухо звуками, создавая абсолютный хаос, который не давал мне сосредоточиться.
“Выходи! Ты, выходи! Хватит прятаться!”, – бубнила я, пытаясь осветить тёмные углы комнаты фонарём своего ПипБака. Убивать я никого не хотела, но надеялась, что, увидев вооружённую пони, мой противник решит держаться на расстоянии.

Жуткий шум стих так же резко, как за секунды до этого взорвался в моей голове. Одновременно с этим я почувствовала вес чужого копыта на своём плече и поняла, что попалась.

– Выплюнь пистолет, не то проглотишь, – раздался голос кобылки прямо возле моего уха. Голос был спокойный, и в то же время в нем слышалась насмешка. В ответ на это предложение я энергично замотала головой:

– Ми-ва-фто!

– Чего?

– Я говорю: Ни-за-что!

Я произнесла это так чётко, что пистолет выпал изо рта и глухо стукнулся об пол. “Ой!” Я попыталась нагнуться, чтобы подобрать его, но встретила сопротивление со стороны второго копыта моей собеседницы.

– Ну, ну, пускай тут полежит. Никто не дырявит стены в моём доме, пока я не скажу.
“Ага, хозяйка значит”, – я украдкой повернула переднее копыто так, что смогла разглядеть экранчик ПипБака. Л.У.М. показывал одинокую жёлтую точку в центре компаса. А это значило, что “разговор” с владелицей фургончика, подразумевал ответы на вопросы, но без копытоприкладства. Ну, я надеялась на это.

Я перестала отталкивать противницу своими крыльями, за что она чуть ослабила свою хватку и ехидным тоном продолжила:

– Видишь? Это совсем не сложно, – голос моей собеседницы имел странный акцент, которого я никогда раньше не слышала. По крайней мере, мы говорили на одном языке. – Теперь: кто ты такой, жеребенок, и что ты делаешь в моем доме?

– Жеребенок?! У меня есть кьютимарка! И меня зовут Додо!

– О, какое забавное прозвище.

– Это... Имя! – да, я уже давно считала своё прозвище настоящим именем. Оно не было таким вычурным и длинным, как данное мне при рождении.

– Как скажешь. Но ты не уклоняйся от вопроса! За то, что ты трогаешь чужие вещи, тебя нужно как следует выпороть.

Я не восприняла её слова всерьез. Мою голову занимали две более важные мысли: чем мне грозит этот разговор, и что же это за такой странный акцент.

– Не выпорешь! Ты у меня на компасе обозначена нейтральной точкой! – бодро парировала я, так как мне этот тон беседы уже надоел.

Я услышала, как у меня над ухом игриво хмыкнули:

– Да что ты говоришь? – точка на Л.У.М.е стала красной, а потом у меня за спиной раздался смачный шлепок... чужого копыта по моему крупу. Какого сена! За ним последовали ещё два удара, и то, что они были смягчены моими брезентовыми шортами, никак меня не обрадовало. В последний раз подобную взбучку мне устроила мама, когда я попалась на том, что подпрыгивала до окошка Смотрительницы, стучалась в него, а потом пряталась под балконом. Глупые детские забавы.

– Прекрати! Ай! Я – увидела – кьютимарку – Дэрин – Ду – и поэтому – пришла – сюда!

– Чью кьютимарку? – я не услышала в голосе кобылки удивления, только элементарное недоверие. – Учти, мелочь, я могу пороть тебя весь день...

– Тот знак, у тебя на двери. Роза ветров. Это – кьютимарка Дэрин Ду! Ты живёшь в доме с такой отметкой и ничего о ней не знаешь...

– И что, это какой-то тайный знак, который означает что-то типа “Заходи кто хочешь, здесь есть дармовая еда?”
– Я бы отработала! Честно!

– А вот это уже интересно! И каким же образом? – в голосе хозяйки вагончика появились веселые заинтересованные нотки.

– П-пол бы помыла, ззанавески постира-ла... Извращенка! – спотыкаясь на каждом слоге, последнее слово я буквально выпалила. В ответ на это обвинение пони громко расхохоталась.

– Да, я плохая девочка! Не, видела бы ты сейчас свою рожу! Жаль, что ты и так малиновая.

– Я фиолетовая! Как же ты...

– Достала тебя? Потрясающе. Ты влезла в мой фургон, и ещё предъявляешь мне претензии.

– Я не предъявляю!

– А что ты делаешь? – эта пони и правда начала меня доставать. Казалось, на каждое моё слово у нее найдется два своих. Кроме того, она начинала говорить еще до того, как я заканчивала своё предложение.

Я немного повернула голову вправо и наконец-то заметила обшарпанное зеркало, висящее на стене. В нём я различила своё лицо, ох, какое же оно было грязное и осунувшееся, растрёпанную гриву и... серую зебру с зелёными глазами и бледными полосками на лице. Её белая улыбка контрастировала с длинной чёрной гривой, а весь вид говорил, что она вот-вот разразится новым приступом смеха.

– Ну, наконец-то ты меня нашла! Приятно познакомиться. Послушай, я не знаю, откуда ты выползла, но сейчас я отпущу тебя, а ты не будешь орать, бежать или делать ещё какие-нибудь глупости. Лады? И мы поговорим про кьютимарки, Дарлинг Дум, и всё остальное. Иначе я тебя всё равно поймаю и буду пороть, пока не станешь шёлковой!

– Угу. Только не Дарлинг, а Дэрин...

– Да как скажешь.

Я почувствовала, что дышать стало легче. Меня больше никто не удерживал, поэтому я прошла чуть вперёд и медленно развернулась в сторону зебры. Теперь я могла как следует рассмотреть её. Хозяйка фургона была одета в серо-зелёный плащ и почти такие же пятнистые штаны, за которыми скрывалась её кьютимарка. Глядя на её лицо, я понимала, что передо мной не пони, как я думала сначала, не зебра, как я видела потом в зеркале, а нечто среднее. Да, это словно на пони нарисовали полоски. И только непривычный разрез глаз мешал поддаться этому заблуждению.

Я пыталась придумать, как поделикатнее спросить, что же она такое, но голова соображала очень плохо, и меня шатало.

– Э! Куда это ты?

Моё поле зрения затуманилось, ноги подкосились, и последним, что я увидела, были серые копыта, в объятия которых я упала.

Бодрая и посвежевшая, я спускалась по горной тропе вниз. Мои сумки были наполнены провиантом, а пистолет тщательно перебран и смазан. Погода тоже улучшилась. Это утро было более дружелюбным, чем предыдущее. Мне даже казалось, что из-за тяжёлых облаков вот-вот выглянет солнце.

В тот момент, когда я перепрыгнула очередной камень, кто-то окликнул меня по имени:

– Додо! – я было подумала, что это мне показалось, но знакомый голос снова обратился ко мне:

– Ээй, Додо! Вот ты где! – я остановилась и обернулась в сторону голоса. Моему удивлению не было предела, поскольку выше по дороге стояла Коппер Вайр! Эта упрямица выбралась из Стойла и умудрилась найти меня! А главное, судя по её аккуратному, я бы даже сказала, почти парадному виду, она обошла все препятствия, которые попались мне в тоннелях и на Поверхности.

– Коппер? – только и успела ответить я, так как в этот момент единорожка на всей скорости влетела в меня. Несмотря на свои миниатюрные размеры, она попыталась сгрести меня в охапку. Это показалось забавным, но тут я услышала:

– Додо! Ты заставила нас всех волноваться, но самое главное, ты заставила волноваться меня! Ты же знаешь, как я тебя люблю! – с этими словами она потёрлась носом о мою щёку. Щека стала влажной – Коппер плакала. Я аккуратно отодвинулась от неё и одновременно по-дружески потрепала гриву на макушке.

– Да уж знаю, – нужно было направить тему в более безопасное русло, для чего я сделала максимально серьёзный вид и, глядя ей прямо в глаза, сказала:

– А теперь волноваться придётся мне. Тебя, наверное, уже хватились и ищут по всему Стойлу. Потерять двух инженеров за сутки – это, знаешь, уже слишком!

Копер обиженно взглянула на меня из-под чёлки:

– Глупая Додо. Ищут только тебя. Всем Стойлом. Когда мы поняли, что ты выбралась наружу, Смотрительница отменила блокировку первого уровня. Конечно, взрывать бетон – опасное занятие, но зато теперь Стойло связано с Поверхностью, как ты и мечтала.

Коппер Вайр сделала паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха:

– Знаешь, Додо, я о-о-очень рада, что именно мне удалось найти тебя! – она подмигнула мне и расплылась в блаженной улыбке. Не в силах подавить смущение, я смотрела на свою юную поклонницу. Но помимо смущения меня раздирало любопытство:

– И как ты меня нашла? Если я ничего не путаю, дорога здесь одна, и она срывается в широченную пропасть. Не с разбегу же ты её перепрыгнула? А?

Улыбка Коппер стала ещё шире.

– Левитация, а точнее самолевитация. Если у единорогов нет крыльев, то это совсем не значит, что они не умеют летать! – с этими словами Коппер приложила переднее копыто к своему рогу и легонько постучала по нему. После этого за моей спиной раздался хлопок. Во лбу Коппер, как раз чуть пониже её рога появилась аккуратная красная точка, из которой на меня брызнула кровь. Коппер Вайр закатила глаза и начала оседать на землю.

Я обернулась и получила пулю прямо в шею. Пытаясь зажать рану, из которой хлестала кровь, я смотрела на мертвеца в рваной куртке, капюшон которой болтался сбоку. Мэйни целил небольшим револьвером прямо мне в голову. Потом он снова выстрелил, и я повалилась лицом в снег.

Я была жива. Лёжа на животе, я пыталась вдохнуть побольше воздуха, которого мне очень не хватало. Мой нос упирался во что-то мягкое. “Тело Коппер”, – промелькнула ужасная мысль в моей голове. Я не хотела открывать глаза, меня знобило, а в горло, казалось, затолкнули пару-тройку раскалённых камней. Я повернулась на бок и поджала ноги под себя. Постепенно сознание прояснилось, уши уловили повторяющийся стук одной железки об другую, а заложенный нос ощутил запах еды!

Я была в помещении. А все те кровавые ужасы, которые я видела совсем недавно, оказались страшным сном. Подобная дрянь мне не снилась с тех самых пор, как я лежала с перебинтованным боком в лазарете Стойла. Успокоившись относительно судьбы Коппер, я перешла к улучшению собственного состояния.

Всё моё тело затекло, задняя нога ныла под повязкой, во рту было сухо, а в желудке по-прежнему пусто. Я потянулась и перевернулась на спину. Одеяло, в которое я была замотана, затрудняло движение, а ещё я наконец-то осознала, что лежу под ним совершенно раздетая.

Я открыла глаза и уставилась в бежевый потолок с очень тусклой овальной лампой, которая, видимо, служила ночником. Я лежала на подвесной койке, в уже знакомом вагончике. Моя одежда была сложена аккуратной стопкой возле изголовья. Вопреки недавним опасениям, та странная полосатая пони (я всё-таки решила думать, что она скорее пони, чем зебра), ничего такого со мной не сделала. Она сидела в дальнем углу комнаты возле холодильника и что-то помешивала в кастрюле небольшим половником, закреплённым у неё на копыте.

Я попыталась принюхаться, что незамедлительно вызвало спазм у всей носоглотки. Я очень сильно закашлялась, чем привлекла внимание хозяйки. Она повернулась в мою сторону, одновременно отхлебнув немного варева из половника, и довольно прищурилась.

– О, с добрым утром, жеребенок, – проворковала она. Злиться уже не оставалось сил. Поэтому я медленно повернула голову в её сторону и произнесла всего два слога:

– До До... – и отвернулась к стенке. Мой голос прозвучал неожиданно тихо и сипло. Новый приступ кашля подступил к горлу, и остановить его было очень тяжело. Я простыла.

Мне хотелось побыть одной, чтобы собраться с мыслями, точнее хотя бы попытаться это сделать. А ещё нужно было вытереть текущие по лицу слёзы, вызванные кашлем. Я очень не хотела, чтобы моя “спасительница” думала, что я плачу из жалости к себе.

– Отказываешься от завтрака в постель? Учти, второго предложения не будет.

Разобрав сквозь собственный кашель слово “завтрак”, я насухо протёрла лицо, ещё раз перекатилась по койке и высунула голову из одеяла.

– Ага, значит, есть ты хочешь, – полосатая пони заговорщически подмигнула мне и взяла в зубы кастрюльку.

Чтобы не выглядеть жалко, я улыбнулась и выдала:

– Даже если это похлёбка из радтараканов, то я съем её без остатка – такая я голодная, – и немного подумав, прибавила жирной точкой:

– Вот!

– О, тебе повезло. Она как раз из радтараканов сделана.

– О-очень смешно, – ответила я, придав лицу выражение, полное скепсиса.

– Хм, а ты быстро учишься, я смотрю.

Полосатая пони протянула копыто. И произнесла:

– Джестер.

Я слабо хлопнула по её копыту в ответ и чуть приподнялась на локтях.

Моя новая знакомая зачерпнула половником варево из кастрюльки и влила горячую похлёбку мне в рот. Я читала, что на голодный желудок любая, даже самая безвкусная пища покажется изысканным лакомством, но тут могу с уверенностью сказать: похлёбка была необыкновенно вкусна. Не считая варёной моркови, остальные ингредиенты были мне незнакомы. Было ясно, что Джестер добавила какие-то ароматные специи – в Стойле я тоже добавляла сушёные травки и молотый перец для того, чтобы придать пикантность моим блюдам, но здесь вкус и густота похлёбки зависели именно от основы. А основа эта хоть и напоминала по вкусу грибы, которые в виде спрессованных брикетиков хранились в нашем Пищеблоке ещё с довоенных времён, была чем-то иным.

С каждым глотком из половника я ощущала, как силы, выкачанные долгим путешествием, возвращаются. Кроме того, горячая похлёбка прогревала застуженное горло, а острые специи восстанавливали притуплённые вкусовые ощущения.

Джестер молча, практически находясь в трансе, наблюдала за тем, как её блюдо уплетается за обе щеки. По её лицу было видно, что она полностью удовлетворена происходящим.

Наконец, опустошив всю кастрюлю, а затем вылизав её без остатка, я впервые за всё время смогла обратиться к полосатой пони по имени. И я попыталась начать разговор максимально дружелюбным тоном:

– Слушай... Джестер. А я ведь неплохо умею готовить. Скажи, из чего ты варила эту похлёбку-то? На вкус она просто восхитительна! – да, моему восторгу не было предела, а потому его нужно было обязательно умерить последовавшей фразой:

– Из тараканов, я же сказала тебе, – сказала она абсолютно серьезно.

– Кха! – от осознания свершившегося факта у меня глаза на лоб полезли. Мало того, что я впервые в жизни отведала мясо, важнее было то, чьё мясо я с таким удовольствием съела! Однако выплёвывать было уже нечего, а более агрессивными методами избавляться от этого блюда я не хотела.

Джестер прямо сияла. Похоже, основным занятием в её жизни была расстановка подобных “ловушек” на пути ничего не подозревающих собеседников. “Интересно, как может выглядеть её кьютимарка?”, – подумала я, но потом поняла – её может и не быть вовсе. Я глядела на полоски, покрывающие её лицо, раскосые глаза, вспоминала на слух необычный акцент. Проще было спросить напрямую, чем придумывать разные нелепые версии. Поэтому, сделав мордочку попроще, чем “Я съела варёного таракана. Вот ужас-то!”, я сказала:

– Джестер...

– Только на пол не надо. Вот тебе кастрюля, – она снова меня перебила, и, похоже, всерьёз считала, что я несмышлёный жеребёнок, от которого одни лишь хлопоты.

– Да нет, – вспылила я, – тут всё в порядке. Переживу.

– Не сомневаюсь. От моей похлёбки пока ещё никто не умирал. – “Агрх! Ну что за манера разговора”.

– Дже... – я сделала маленькую паузу, ожидая что она тут же бросит ещё одну реплику, но она с увлечением ждала, когда я продолжу. Даже развернула оба уха, словно показывая: “я вся внимание”.

– …стер, – выдохнула я остатки воздуха и кашлянула.

– Ну-у?

– Я тут голову ломаю: ты же не совсем пони – верно?

– А ты наблюдательная. Мой отец из рода зебр, а мама – пони. Я, что называется, гибрид. – Я не могла прочитать на ее лице ни одной эмоции. Она отлично владела собственной мимикой.

– А тогда зачем ты напротив входа повесила тот страшный плакат? Разве он не отзывается плохо о твоих предках?

– Похоже, я переоценила твою наблюдательность! – с этими словами Джестер ткнула копытом в тёмный угол помещения, где и правда синел еще один лист бумаги. – Посвети-ка туда фонариком.

Мне пришлось развернуть копыто самым неудобным образом, но зато при свете фонаря смутные очертания превратились в рисунок. Этот плакат был сине-сиреневым. Но, если подумать, не так сильно отличался от предыдущего. Всё так же была обыграна идея грозной тени. Эффектный, не устаревающий приём. На этот раз в качестве агрессора выступал пони-солдат с зазубренным ножом в зубах. Он отбрасывал тень в виде аликорна на зебру и её жеребёнка. Те прижимались к стене разрушенного дома и смотрели на убийцу глазами, полными ужаса. Под рисунком располагался странный орнамент из спиралей и треугольников.

Джестер пояснила:

– Тут написано: “Найтмэр не щадит ни детей, ни матерей”. Ну и как, по-твоему, этот плакат отзывается о других моих предках?

Я молчала.

– Вот, например, ты у нас – пегас. А здесь пегасов не очень-то жалуют за то, что их предки в Последний День закрыли небо.

– Они что? – теперь, похоже, стало яснее, почему ночью не было видно звёзд, а утром рассвет едва пробивался через густой слой облаков.

– Ты даже этого не знаешь. Когда упали первые жар-бомбы, пегасы отгородились плотным облачным занавесом, забрав у всех остальных выживших Солнце, звёзды и Луну.

– Да это же… – большой комок подступил к горлу. – Как они могли?

– В том то и дело. В той войне все были хороши. И эти плакаты – одно из таких напоминаний. Поверь, я давно копаюсь в здешних развалинах и повидала много следов зла со стороны и тех и других. И что же, мне теперь испытывать чувство вины за всех, кто напортачил тогда? Или, например, жить таким образом, чтобы в итоге искупить грехи своих предков?

Я молчала, пытаясь примерить ситуацию на себя. Если верить словам Джестер, пегасы обрекли всю Эквестрию на голод. Да и снег весь этот кругом тоже неслучайно падал. Но была ли в этом моя вина?

– Нет, – мой ответ был совершенно твёрдым.

– Вот и не забивай этим голову и живи в своё удовольствие.

– И как же ты живёшь? – похоже, разговор наконец-то заладился. Я надеялась узнать о своей новой знакомой побольше. Чутьё подсказывало, что с такими как она происходят интересные события.

– Копаюсь в мусоре.

– Ээ? Зачем? Ты уборщица?

– Мусорщица. Хлам, раскиданный кругом – это не только пустые бутылки и мятые банки. В здешних развалинах попадается старая техника, разные диковины, о назначении которых не каждый скупщик знает. Иногда даже предметы искусства. А если удается найти войсковую часть, можно разжиться содержимым арсенала. Только тут уже нужны хорошие отмычки и умение отключать системы защиты...

– Получается, ты археолог? – от волнения моё сердце забилось чаще.

– Ну, археолог – это громко сказано. Я же не ищу древние сокровища забытых империй. Для этого надо хорошо знать историю и мифологию. А у нас тут университетов нет. Нет, Додо, таких как я, за глаза, называют “расхитителями могил”, “гробокопателями”, “мародёрами”. Забывая о том, что именно такие, как мы, приносим им блага цивилизации.

Я кивнула и открыла было рот, чтобы продолжить разговор о странных вещах, расположенных в доме Джестер, как она сама сказала:

– Ладно. Моя очередь задавать вопросы. Вчера мы не закончили, потому что кое-кто плюхнулся в обморок. Кто же ты такая?

– Я... – наступила пауза. После услышанного, хотелось подать себя как-то посолиднее. Потому я решила назваться той, кем мечтала быть всю жизнь. – Свободная Искательница Приключений...

– На свой круп? По тебе это отлично видно, – впервые я не обиделась, потому что она была в чём-то права. Тем не менее, для вида я скривила недовольную мордашку, и с трудом подавила желание высунуть язык, чтобы дополнить образ.

– Не, я серьёзно. Откуда ты такая взялась? Не с Луны же упала?
“Вот не нужно было меня лупить. Сама бы всё рассказала”, – подумала я.

– А откуда ещё? Там такие живописные кратеры.

Однако это совсем не смутило Джестер.

– Ладно, самой угадывать интереснее, – сказала она, и уже, не обращаясь ко мне пробормотала себе под нос:

– Из-под какого же камня ты такая выползла...

Последовала небольшая пауза, во время которой Джестер смотрела куда-то в сторону. Потом уже уверенным тоном она продолжила:

– Начнём с простого. Судя по форменной одёжке и вот этой бандуре у тебя на ноге, ты выбралась из запечатанного подземного убежища.

– Из Стойла, – уточнила я.

Джестер сделала вид, что не услышала моё замечание, и продолжила:

– Только вот что странно. Насколько я знаю, пегасьи Стойла строились отдельно, и они теперь все разорены. А все пегасы живут там, – Джестер многозначительно указала копытом куда-то в потолок, а потом, встретив непонимание в моих, глазах уточнила, – в смысле, за облачным занавесом.

Тут я решила наконец-то осадить свою собеседницу.

– То есть мысль о том, что я могла родиться в обычном Стойле у бескрылых родителей не приходила тебе в голову?

– О, – рассеянно произнесла она, – не знала, что такое бывает. – Джестер не подала виду, что огорчена. Она просто продолжила свои рассуждения:

– Теперь, что касается твоей кьютимарки. Я внимательно рассмотрела её, пока ты спала – Джестер многозначительно поглядела на меня, от чего я, наверное, снова покраснела.

– Так ты пялилась на меня, пока я спала!? Да ты... – Я задохнулась от негодования.

– Я провела тщательный медосмотр.

– Ааа? Что? – В моей голове пронеслась цепочка неприличных мыслей, навеянных журналами фривольного содержания, которые я однажды нашла в одном из ящиков в нашей каптёрке. Подивившись собственной испорченности, я заметила взгляд Джестер. Ну конечно же! Она ждала именно этой реакции. Порадовавшись, что очередной “снаряд” достиг цели, Джестер продолжила:

– А ты хорошо забинтовала рану на ноге. Нет, повязку я всё-таки сменила, но твой узел резать было даже жалко.

Я пообещала себе больше не реагировать на фразы-ловушки Джестер, но вовсе не была уверена, что это получится. Похоже, у неё был заготовлен целый склад намёков и двусмысленных реплик, причём лично для меня.

– Так вот, кьютимарка говорит о том, что ты разбираешься в отладке электрооборудования, если, конечно, твой особый талант не пронзать красных червяков раскалёнными молниями...

– Эй!

– И наконец, ты здесь болтаешься совсем недавно. День-два от силы. Так?

– Как ты догадалась?

– У тебя на куртке воротник весь запачкан песком и копотью, а если его отвернуть, на сгибе будет чистая серо-голубая материя. То же самое и с клапанами кармашков. Ну, всё верно говорю? А, Искательница?

– Д-да...

Я читала несколько детективных историй, в которых главным героем был пони-сыщик Шеринг Хоупс, который по отпечатку копыта на садовой клумбе мог сказать не только пол, возраст, видовую принадлежность преступника, но и в деталях описывал его привычки и манеру речи. По всей видимости, Джестер использовала похожий метод. В любом случае, ей нельзя было отказать в наблюдательности. Однако в голове промелькнула и другая мысль – гораздо менее приятная, и мне зачем-то захотелось её озвучить:

– Может, ты ещё и в сумках у меня порылась? Ну, для поиска дополнительных улик, например.

– Нет, – Джестер нахмурилась, – у нас, мусорщиков, есть понятие “хабар” – “добро”. И от того, уважаешь ли ты чужое добро, зависит то, какой ты мусорщик. Так что только наружный осмотр.

По тому, как изменился её голос, мне стало ясно, что я задела её своей идиотской репликой про сумки. Теперь оставалось только извиниться и ждать ответа.

– Прости... Я не подумала...

– А думать, между прочим, надо. В наших краях те, кто не думают, или делают это слишком медленно, влипают в ситуации. Ладно, мы с тобой уже, можно считать, знакомы. А вот ты такое кому незнакомому ляпнуть попробуй. Один просто в лицо плюнет, а другой пристрелит без всякого сожаления – так, для острастки.

Джестер вздохнула и продолжила разнос:

– Правду мне говорили. Жители Стойл – как с Луны упавшие. Ничего не знают, но вместо того, чтобы осмотреться на месте и понять всё самостоятельно, задают окружающим идиотские вопросы, а ещё они настолько брезгливы, что готовы жрать на морозе листья салата, когда в походном рюкзаке лежит питательный паштет из мантикоры...

– Жители Стойл? Других Стойл?

– Тебе лучше об этом не знать. – Взгляд Джестер сразу потяжелел, и я поняла, что в этом она, пожалуй, права.

– Но...

– Ох, не место тебе тут. – Джестер покачала головой – Тебе нужно поспать, набраться сил. Вместе мы дойдём до Стойла... – она покосилась на стопку моих вещей – 96, как я понимаю? А по дороге к нему я тебе расскажу и про Последний День, и про Остов, и про троюродного дядю по отцовской линии...

– До Стойла? Зачем, если я оттуда только выбралась?

– Доставлю тебя домой. Целой и невредимой – маме с папой на радость.
“Вот значит как”.

Джестер нужно было отлучиться по делам. Поэтому она показала, где именно в вагончике находится удобство. Им оказался высокий угловой шкаф с узкой дверцей. Долго бы я это место сама искала. Ещё Джестер поставила возле моей койки таз, как она пояснила – “на всякий случай”, и стала одеваться. Потом где-то в прихожей щёлкнул выключатель, затворилась дверь, и я осталась наедине со своими мыслями.

Теперь в комнате стало совсем тихо, но сон не шёл. Судя по часам ПипБака, я провалялась без сознания около шести часов. Хотя нет! Рядом с часами отчётливо виднелась дата – 7 ноября. Я была в отключке больше суток!

Про “доброе утро”, Джестер, разумеется, пошутила – за окном уже было темно. В голове крутился вопрос: а насколько вообще она серьезная по жизни? Во всяком случае, её намерение тащить меня домой к родителям выглядело таковым.

Родители. Так вышло, что с момента выхода из Стойла, о них я вспомнила впервые. И то после фразы Джестер.

Папа. Единорог с инженерным образованием. Воспитанный по лучшим программам Министерства Военных Технологий, сохранившихся у нас в Стойле. Специалист по пневматическим системам. Как только в Стойле ломалась какая-нибудь дверь, все обращались именно к нему. И это была лишь малая часть его умений. Сколько я себя помню, он постоянно что-то чинил. По столу были раскиданы синие бумаги с белыми линиями и цифрами, железные цилиндрики и различные инструменты – от часовых отвёрток до огромного разводного ключа.

По словам мамы, когда я родилась, папа поначалу вообще не мог понять, что я такое, и как это что-то могло стрястись именно с ним. К тому же, он хотел наследника. Но поскольку в нашем Стойле наблюдалось перенаселение, Смотрительница ввела ограничение: не больше одного жеребёнка на семью. В итоге, папа решил воспитать наследницу. Умение работать со всякими инженерными штуковинами перешло мне именно от него. Он же с детства кормил меня классической музыкой и, похоже, основательно перекормил ей.

Мама. Земная пони. Она работала в Пищеблоке помощником главного повара. С детства помню её накрахмаленный фартук и ряды синтезированных пищевым талисманом овощей, ждущих обработки. Не знаю, насколько они были похожи на настоящие, но между собой по вкусу различались сильно. Там же был шкаф с разными специями и огромный морозильник, в котором мама позволяла мне проводить научные опыты по превращению воды в лёд.

В день получения кьютимарки мама подарила мне маленький шарик из магического стекла с кусочком настоящего облака внутри и надписью “Из Клаудсдейла с любовью” на подставке. К слову, шарик этот до сих пор болтался в моей седельной сумке – на счастье. Когда-то он принадлежал моему далёкому предку по маминой линии и передавался из поколения в поколение.

Предок был пегасом, выбравшим в качестве спутницы жизни земную пони. В довоенной Эквестрии такие смешанные браки случались крайне редко, поскольку земные пони и единороги не умели ходить по облакам, а пегасы не хотели быть привязанными к земле. Однако обстоятельства сложились так удачно, что в общий набор генов попал тот, что сделал меня такой особенной.

Получив кьютимарку, я стала взрослой. Во всяком случае, по меркам Стойла. Поэтому, после года работы по специальности, я получила собственную комнату, в которой и жила одна, слушая музыку и зачитываясь книгами о Внешнем Мире.

Мои родители давно свыклись с мыслью, что мне не место в тесном Стойле. Разговор, в котором я сообщила им, что рано или поздно покину Стойло, имел место несколько лет назад. С тех пор моё решение ни разу не менялось. Я предупредила, что если не смогу выйти на связь с Поверхности, то оплакивать меня надо будет не раньше, чем через месяц. Также они узнали, что я могу исчезнуть, не оставив даже прощальной записки. И вовсе не потому, что я была неблагодарной дочерью. Я очень их любила. Просто из Стойла нужно было выбираться незаметно – Смотрительница в зародыше давила идеи, подобные моим.

Плохо, что я оставила столько следов. Теперь у меня было примерно 4 недели на то, чтобы побродить по Поверхности, а также придумать, как добраться до Стойла с минимальными проблемами. На свои крылья я пока что рассчитывать не могла. А Джестер... ох, сдаётся мне, она не знала, где именно располагается мой дом. Мне очень хотелось увидеть её физиономию в тот момент, когда мы доберёмся до края пропасти.

Вспомнив про пропасть, я задумалась о ещё одной проблеме: у меня было всего два патрона и довольно слабенький, как оказалось, пистолет. С этим срочно надо было что-то делать. Может, я смогу предложить Джестер что-то из своего “добра” в обмен на коробку патронов. Но сначала нужно было убедить её в том, что ни до какого Стойла меня провожать не надо.

От всех этих мыслей, а также попытки выстроить их в логическую цепочку, разболелась голова. Джестер была права. Прежде всего, мне нужно было выздороветь. Я зарылась головой в подушку, вытянула задние ноги до самого края койки и очень скоро уснула.

Проснулась я где-то в середине ночи и, повинуясь нахлынувшим желаниям, вылезла из постели. Всё-таки тараканье мясо ощутимо вдарило по моему не приученному к подобным деликатесам желудку.

Стараясь ступать как можно тише, я прошла мимо спящей на соседней подвесной койке Джестер. Она вернулась, пока я спала, и теперь лежала, свесив переднее копыто в проход, и довольно громко сопела в подушку. Дверь заветной кабинки напомнила скорее дверцу стенного шкафа – она была такой же узкой и открывалась с очень характерным скрипом. К счастью, внутри был не шкаф, а полноценный санузел, прямо как у нас в Стойле, только изрядно обшарпанный и меньших размеров.

Возвращаясь обратно, я наступила ногой в злополучный таз, и, потеряв равновесие, с грохотом упала на пол.

Джестер спрыгнула с койки, как по сигналу. Нет, в темноте её невозможно было увидеть, только услышать лёгкий шорох справа, а затем почувствовать на спине лишний вес. Признаться, лежать распластанной на холодном полу, когда в спину давят твёрдые копыта, очень неприятно. Пришлось изо всей силы изогнуть шею и прошипеть:

– А ну слезь с меня!

– А, Додо? С облегчением тебя. – “Нет, ну какая прямолинейность!”
– С-спасибо, – эта реплика относилась не к пожеланию, а к тому, что мне позволили встать на ноги и отряхнуться.

Джестер нащупала в темноте кнопку, включающую ночник, висящий над её койкой, и тусклый жёлтый свет осветил её абсолютно спокойную физиономию.

Мы стояли нос к носу. Впервые за всё время. Оказалось, что Джестер ниже меня примерно на пол головы. Да она и сама по себе была довольно миниатюрная. Наши взгляды встретились.

– Чего дерёшься? – спросила я.

– Ты устроила знатный кипиш. Я решила, что в дом решил забраться кто-то из твоих друзей.

– Издеваешься, да?

– Отнюдь. А ты не думала, что кто-то будет тебя искать?

– Так, Джестер, теперь послушай меня, пожалуйста.

По всей видимости, ударение на последнем слове возымело действие. Джестер, как и тогда, за обедом, навострила уши.

– Ты живёшь у подножия горы. А моё Стойло находится почти на самой её вершине. Там такая железная вышка ещё торчит. Между этими двумя точками зияет глубокая пропасть метров 50 в ширину, а может, даже больше. Других пегасов в Стойле нет. Тут искать меня никто не будет. Это ещё и к тому, что если ты хочешь вернуть меня в Стойло, то тебе надо или научиться бегать по стенам с грузом в зубах, так как добровольно я обратно не полезу. Или давай, наколдуй себе крылья – и тащи меня по воздуху. Вы, зебры, умеете же сочинять всякую странную магию?

– Мы, зебры? – Джестер иронично вздёрнула бровь, и я поняла, что сморозила глупость. – Вот представь себе пони-зебру с пушистыми крыльями. Представила? А теперь забудь. А вот первый вариант даже можно опробовать. Только называется это не бег по стенкам, а скалолазание.

– Знаешь, Джестер. Я уже там налазилась, – сразу вспомнилось тощее деревце и ржавый дробовик, которые чудом не сломались под моим весом. – Ты как хочешь, а я вниз – подальше от этих расщелин и крутых склонов.

– Боюсь, жеребенок, что у тебя это не выйдет. Горные цепи идут подковой вокруг Вспышки. И ты сейчас, если угодно, на месте одного из гвоздей этой подковы.

Услышав знакомое название, я вздрогнула, отчего задним копытом задела перевёрнутый таз, лежавший рядом. Он аж загудел.

– Ты сказала “Вспышка”?!

– Ну да. – Джестер, похоже, удивилась моей реакции.

– А где мои седельные сумки?

– Я их тебе под койку положила.

Брыкнув таз в сторону, я нырнула под койку. С сумкой в зубах, я проследовала до откидного столика и попросила Джестер включить свет. Как же я могла забыть про планшетку?

Джестер с явным интересом смотрела за тем, как я разворачиваю старую, выцветшую карту на столе. Если не считать пометки красным карандашом и напечатанные синим цветом линии рельефа, карта была белёсая, почти бесцветная. Словно её тоже занесло снегом. Однако в некоторых местах проступали не до конца выгоревшие участки изумрудного, салатового и бежевого оттенков. Это говорило о том, что до войны климат был всё-таки теплее. Горы и правда шли подковой. Они огибали бледно-салатовую равнину, в центре которой жирной точкой был отмечен населённый пункт под названием Поларштерн. Чуть правее, жирным красным карандашом было надписано “Вспышка”.

– Откуда у тебя довоенная карта местности? Она немалых крышек должна стоить.

– Каких крышек?

Джестер посмотрела на меня, как на круглую идиотку.

– А, ну да. На Луне же бутылочные крышечки не являются валютой, верно?

Я порылась в сумке и выложила на стол потёртую коробку из-под леденцов. Открыв её, я высыпала несколько крышек от газировки прямо на карту.

– Такие?

Джестер прищёлкнула языком.

– И где ты только разжилась таким богатством?

В течение следующих 15 минут Джестер слушала рассказ о моих похождениях. Я постоянно опасалась, что она меня снова перебьёт, а потому сильно торопилась. История получалась не очень складной, особенно за вычетом нежелательных подробностей, вроде моего восхождения на вышку и дальнейших проблем с антипохмельными таблетками. Там я сослалась на сильный ветер и малый опыт полётов, что тоже было недалеко от истины. Зато бегство от мантикоры я описала во всех красочных подробностях.

Джестер ни разу не прервала меня. Во время моего сбивчивого монолога на её спокойном лице то и дело возникали разные эмоции. Волнение, интерес, удивление, даже сочувствие один раз промелькнуло. Это были едва заметные колебания, но их было достаточно, чтобы понять – мой рассказ захватил Джестер. Я закончила на том моменте, где она подкралась сзади и напугала меня. Дальше Джестер сама всё прекрасно знала.

Я не могла сказать точно, но, кажется, теперь Джестер смотрела на меня с большим уважением, чем раньше. А ещё она молчала и ковыряла кончиком копыта бутылочную крышку. Наконец, она улыбнулась мне и сказала:

– В чём-то я тебя недооценила. Убежать от Белой Бестии не каждый сможет.

– Ты про мантикору?

Джестер кивнула и продолжила.

– А ещё лезть в сильную метель на верхушку железной башни, чтобы просто починить перегоревшую лампу. Да ты отчаянная! Мне это нравится.

Слушать похвалы в свой адрес, да ещё от Джестер? было приятно, но я вспомнила, для чего развернула карту, и спросила:

– Кстати о башне. Джестер, ты же разбираешься в картах?

– Скорее в схемах. Я за всю жизнь всего пару раз видела такие детальные карты, – сказала она.

– Но ты сможешь показать, где мы сейчас находимся?

– Попробую. Нужно знакомое название, а карта довоенная. Этих городов и деревень уже нет. А то, что осталось, имеет новую историю и новые названия.

Джестер склонилась над картой, вытянув шею и практически водя носом по бумажной поверхности.

– Скажи-ка ещё раз, как называлась та отметка, на которой стоит вышка?

– Высота 472.

– Тогда это вот тут. – Джестер распрямилась и подвинула свою бутылочную крышку в южную часть карты.

Я пригляделась и заметила едва читаемую карандашную надпись: “Стойло 96”, располагавшуюся справа от бутылочной крышки. Надпись явно была нанесена позже – прежним владельцем карты. Сама крышка своими зубчатыми краями напомнила мне дверь-шестерёнку, которой Стойло было обозначено в моём ПипБаке. Ещё одно совпадение.

Я сглотнула и сказала:

– Джестер, мне всё-таки нужно знать, что случилось с другими Стойлами.

– Ну, раз нужно. Не все Стойла находятся в такой глуши? как твоё. И уж тем более они не отрезаны от внешнего мира так удачно. – Джестер ткнула копытом в карту. – Вот, видишь? Тут был мост. А теперь дорога обрывается в пропасть. Поэтому вас не тронули.

– Что ты имеешь в виду? – от последней её фразы мне стало не по себе.

– Рейдеры, Додо. С тех пор, как они прознали о Стойлах, то придумали десятки хитрых способов, как выманивать доверчивых жителей наружу. Они убивали их, либо продавали в рабство. Сейчас такие Стойла полностью разграблены. Те, кто выжили, вряд ли даже смогут вспомнить о своей прежней жизни. Я не уверена, но я готова поспорить, что ты – первая пони, которая вообще выбралась из Стойла самостоятельно и добровольно.

Повисла мрачная пауза, после которой Джестер продолжила:

– Но здесь – север. Когда легкая нажива кончилась, для рейдеров здесь стало слишком холодно. Организованные банды распались, а дикие рейдеры вымерли. Просто знай. Твой костюм и этот навигатор на ноге уже являются поводом для того, чтобы тебя обмануть. Не обязательно это будут рейдеры, но мой тебе совет – старайся озираться по сторонам, наблюдать, делать свои выводы. Это избавит тебя от беды. И главное: учись задавать вопросы. Лучше вообще этого не делать. Но если вдруг придётся, они не должны быть глупыми.

– Но тебе-то я могу их задавать?

Джестер поморщилась, потом махнула передним копытом.

– Ладно. Как же ты иначе будешь учиться? И я готова биться об заклад, что у тебя прямо сейчас есть один такой вопрос.

– Да. Он меня с самой нашей встречи донимает.

– Снова что-то о моей родне? Что ж ты так на ней зациклилась?

– А вот и не угадала! – Я улыбнулась ей, – Я хочу узнать, как устроена сигнализация твоего холодильника. Когда ты уходила, я один раз в него заглянула, но ничего не заорало как в первый раз.

– Ах, это? – Джестер рассмеялась, – ты очень долго рассматривала тот конверт с пластинкой. Вот я и решила ознакомить тебя с её содержимым. Просто… немного переборщила с громкостью.

Она с гордостью указала на деревянную коробку, висевшую над нами. Раньше я её не замечала.

– Аудиосистема “Фиддлстикc Акустикс М-6”. Морёный дуб, золотые контакты, усилитель на магических кристаллах.

– Ничего себе, – я понимающе кивнула.

Я стояла посередине вагончика, словно заворожённая. Видеть такое произведение искусства здесь было очень странно. “Всё же лучше, чем изучать его по фотографиям из журнала “Волны Гармонии”, маленьким, блёклым и чёрно-белым”, – думала я.

Мои раздумья были прерваны фразой Джестер, которая стояла с уже знакомым конвертом в зубах.

– Ну фто? Так мы бувем пвобовать эту малышку в дейфтвии, или как?

Я утвердительно кивнула.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (4)
Новая способность: Кобыла с Луны.

Вы задаёте слишком много вопросов, касающихся устройства мира, в который попали. Как результат, одни собеседники поощряют вашу пытливость, другие, напротив, могут послать куда подальше... скажем, обратно на Луну. После пререканий с Джестер, ваш уровень красноречия увеличен до 25. Неплохое начало.

Глава 4: Искусство падения

За ночь выпало много снега. Он сгладил все неровности рельефа, однако это было лишь видимостью. На деле же, я постоянно проваливалась в сугробы.

Перед выходом Джестер предложила мне нацепить на ноги дурацкие штуковины, внешним видом напоминавшие теннисные ракетки – так называемые снегоступы. Я отказалась, только примерив их. Ещё бы: громоздкие, некрасивые, а для того? чтобы покопаться в настройках ПипБака или даже просто почесать нос, пришлось бы их снимать.

Однако сейчас я, пожалуй, жалела о своём отказе. Для того чтобы поспевать за Джестер, приходилось тратить много сил, а ещё говорить довольно громко, что совсем не шло на пользу моему простуженному горлу.

– И куда мы идём? – поинтересовалась я.

– В Баттерфлай.

– А что мы там будем делать?

– Как что? Приоденем тебя и найдём нормальную пушку. Ты же у нас упёртая и домой не хочешь. Значит, тебя нужно экипировать, как следует. Да заодно и с народом пообщаешься. Тебе полезно.

Последняя фраза прозвучала совсем тихо. Выбирая в снегу неглубокие участки, я успела отстать от Джестер на несколько метров. Голос же свой та принципиально не повышала.

Дорога шла по дуге. Следы Джестер – тоже. Мне показалось логичным идти по прямой, чтобы догнать её. В результате этого манёвра я провалилась в снег чуть ли не по шею. Что называется, срезала путь!

– Джестее-р, подожди-и!!! – крик получился громким, и больное горло снова напомнило о себе.

Моя проводница остановилась и обернулась посмотреть, что стряслось. Когда я выбралась из ямы и поравнялась с ней, то услышала:

– Говорила я тебе, что нужно идти за мной след в след.

Мы двинулись дальше.

Я задумалась: “Говорила? А верно, что-то было такое. Только я не думала, что эту фразу надо воспринимать так букваа…”
Я снова сошла с дистанции, больно прикусив язык: на этот раз ноги сами съехали вправо. “Как же меня это достало!” С этими мыслями я расправила крылья и сделала пару плавных движений, потом ещё. Копыта поднялись над снежной коркой, и, спустя несколько взмахов, я оказалась возле Джестер.

– О, привет снова. Не думала, что ты можешь быть такой быстрой.

И она, как ни странно, ускорила шаг! Но, в любом случае, теперь я поспевала за ней, а потому продолжила прерванный ныряниями в снег разговор.

– Баттерфлай, говоришь? А что это за место такое?

– Деревня. Тебе должно там понравиться. Весёлые ребята, отличная музыка.

При словах “весёлые ребята” я содрогнулась. Мне и одной Джестер с её постоянным весельем хватало. А тут, судя по всему, меня ожидал целый Джестервилль.

Я вздохнула, представив себе всё это в подробностях. Джестер даже повернула голову в мою сторону.

– И чего это у тебя такой кислый вид? За всю Пустошь я не ручаюсь, но из тех мест, где мне довелось бывать, Баттерфлай – самое дружелюбное поселение.

Мда.

– Что за дурацкое название – “Пустошь”? – уцепилась я за новое слово. – У вас же тут много всего. Даже деревья растут.

Джестер остановилась и задумалась, глядя перед собой. Я догнала её и теперь стояла рядом, разглядывая ставший уже привычным северный пейзаж.

Наш путь проходил по вершине горного хребта. Справа и слева виднелись лишь ущелья, присыпанные снегом, и другие горные цепи, очертания которых терялись в тумане. Но кое-где на склонах гор можно было различить деревья, судя по всему, хвойных пород. На фоне снега они казались не зелеными, как их рисовали в книгах, а почти черными. Но, в отличие от того деревца с обледенелой площадки, эти не выглядели мертвыми.

– Когда Эквестрия погибла, большая часть её территории превратилась именно что в пустошь. Причём, буквально пропитанную разной ядовитой дрянью. Но горы преградили путь радиации, а ветер унёс ядовитые осадки в сторону Мэйнхэттена и Хуффингтона – Джестер поморщилась своим мыслям. – Так что тут ты права: Пустошь – это общее название того, что раньше именовалось Эквестрией.

Закончив объяснение, Джестер зашагала дальше, а мне пришлось поспешить вслед за ней. Теперь было ясно, почему мой ПипБак молчал всё это время. Воздух не был отравлен, радиация не распространилась дальше моего Стойла. О том, что стало с теми местами, куда выпали радиоактивные дожди, мне совершенно не хотелось думать, но Джестер, словно уловив мои мысли, продолжила свой рассказ об окрестностях.

– Нет, и в этом регионе есть довольно грязные места – например, Остов. Раньше там был местный промышленный центр с гордым названием Штальбарн. Но его нынешнее прозвище говорит само за себя, что, впрочем, не мешает этим руинам кишмя кишеть всякими неудачниками, у которых не хватает опыта, смелости или средств, чтобы высунуть нос из местной тошниловки и отправиться в серьёзный поход.

Джестер фыркнула. Видимо, она была не слишком высокого мнения об этих пони.

– Эм, а что они там делают, ну, в этих руинах?

Джестер фыркнула ещё раз.

– Копаются, что же ещё? Молодняк вроде тебя. Они там друг другу разве что на хвосты не наступают. Пытаются найти что-то там, откуда всё уже вынесли до них. Идти в новые места решаются только самые отчаянные или безмозглые.

Джестер сплюнула.

– Те, у кого есть крышки, но не хватает смелости, надевают на себя навороченный химкостюм и ходят по более-менее безопасным участкам коммуникаций бывшего города. Те, у кого нет крышек, но есть мозги в голове, гоняют вниз новичков. Выжившие новички через пару лет становятся такими же, как их недавние “учителя”. Ну а те, кого Селестия мозгами обделила, через пару-тройку ходок загибаются, наглотавшись какой-нибудь дряни, либо свернув шею при спуске в очередной колодец. Обычная история.

– А если нет ни крышек, ни смелости?

– О, эти-то. Самое печальное зрелище – они попрошайничают и горько пьют. Вечно грязные, с осоловелыми глазами. Подкинь пару-тройку крышек и услышишь чудесные истории о том, как кто-то из них разорвал пасть мантикоре голыми копытами или же собственными глазами видел возле заброшенной шахты призрак Принцессы Луны... Ну, насчёт последнего я нисколько не сомневаюсь – по пьяни и не такое увидишь.

Я сглотнула.

Рассказ Джестер основательно встряхнул меня. Всё моё недовольство тесным мирком, который все эти годы был для меня домом, было перечёркнуто единственной короткой мыслью: “Я родилась в нужном месте и в нужное время”.

Кем бы я стала, если бы изначально жила вне Стойла? Неудачницей вроде тех раскопщиков из Остова? А если бы я родилась в семье рейдеров, ну, если те вообще заводят семьи? Убивала бы и грабила? Меня аж передёрнуло.

А как же Джестер? Не думаю, что ей пришлось легко. Я была почти уверена, что свою карьеру мусорщицы она начинала именно в Остове. Но Джестер не выглядела неудачницей, мало того, всем своим видом она показывала, что прекрасно приспособилась к жизни на Поверхности. Как же мне хотелось получить хоть каплю этой уверенности.

– Ну, ты идешь, или так и будешь пялиться в снег? – оказывается, пока мой мозг был занят перевариванием новой информации, Джестер успела уйти довольно далеко. Я попыталась догнать ее, но тут мои копыта в очередной раз разъехались, и я кубарем полетела вниз.

Да, мечтая о полётах, я предполагала, что они будут происходить по относительно прямой траектории и на некотором расстоянии от земли. Хотя какой это, к чёрту, полёт?!

Я катилась по склону, то и дело натыкаясь на камни, скрытые под снегом. Небо и земля постоянно менялись местами, отчего я моментально потеряла ориентацию в пространстве. “Будут новые синяки”, – пришла в голову мысль между двумя жёсткими ударами. Какой-то глубокий инстинкт заставил меня сгруппироваться, а не болтать ногами в воздухе, потом наступило уже знакомое чувство невесомости, и я со всего размаху влетела лицом в снег. Похоже, что на этом моё падение остановилось.

Попытка встать и отряхнуться от снега не увенчалась успехом. Утренняя порция тараканьего супа так и прорывалась наружу, а я старалась удержать вращающийся мир всеми четырьмя копытами. Разумеется, этого не удалось сделать.

Мне пришлось завалиться на бок, чтобы не расстаться с сытным завтраком. Мир перед глазами всё ещё вращался, и я решила подождать, пока вытянутое к небу копыто не перестанет двоиться перед глазами.

– Эй, жеребёнок, ты живой? – Джестер спускалась по склону, словно скользила по нему. Проклятье, как у нее это получается? Решив, что на морозе лучше не кричать, я помахала ей копытом.

– Не хочу тебя расстраивать, но полеты так не делаются. И не смотри на меня так, тебя даже не помяло. – Джестер приблизилась, спокойно глядя на меня. Ох, как же хотелось сказать ей какую-нибудь гадость в ответ! Мир все еще порывался уплыть из-под моего взора, а снег омерзительно таял за шиворотом.

– А я смотрю, ты делаешь успехи в своей археологии.

– О чем ты...?

Джестер прервала меня, указав копытом куда-то мне за спину. Я оглянулась и увидела, что мой непреднамеренный спуск закончился на краю большого, засыпанного снегом котлована, который одной стороной обрывался в ущелье. Посреди этого котлована, нависая одним концом над обрывом, лежало что-то очень большое и длинное, почти целиком занесенное снегом. Какое-то вытянутое сооружение или, скорее, какая-то машина, выкрашенная в серый цвет. Со своего места я не могла разобрать, что же я вижу перед собой.

– Джестер, что это там лежит? – я посмотрела на полосатую пони и увидела, как ее глаза загорелись живым огоньком азарта.

– Похоже, девочка, ты только что раскопала целый самолет!

Мы спускались по склону котлована с большой осторожностью. Я держала ледоруб наготове, чтобы, в случае чего, остановить своё скольжение, а Джестер прокладывала верёвку, по которой мы должны были забраться обратно.

Сначала мне казалось, что самолёт лежит на земле ровно, но по мере того, как мы достигли середины склона, стало видно, что машина расположена под углом: её хвост был чуть задран, а нос нависал над пропастью.

Спустившись на дно котлована, я поняла, что это был не единственный обман зрения: самолёт оказался намного крупнее, чем я думала. Даже несмотря на то, что большая часть фюзеляжа и крылья скрывались под снегом, было ясно, что этот летательный аппарат мог вместить в себя добрый десяток тех вагончиков, которые встречались мне на обледенелой дороге.

– Джестер, ты когда-нибудь видела такие самолеты раньше? – у меня уже гораздо лучше получалось рысить по снегу, хотя я все равно с трудом поспевала за серой кобылкой.

– Только на рекламных постерах. Но я слышала, что одно время они были довольно популярным средством доставки почты, грузов, а иногда и пони. Скорее всего, перед нами “Облачный разбойник”, а разрабатывать такие громадины стали, когда “Небесные бандиты” оказались неподходящими для нужд войны.

– Небесные бандиты?

– Ты рассказывала, что встречала странные повозки без колёс. Это и есть “Небесные бандиты”. Спереди впрягался пегас-водитель, а сама повозка вмещала до дюжины пони с багажом.

– Это же несколько тонн веса. Как!? – я попыталась представить себя на месте такого несчастного пегаса.

Джестер встала как вкопанная и посмотрела на меня так, словно я только что засунула заднее копыто себе в рот.

– Милочка, я что, похожа на пегаса?

Я не нашлась, что ответить.

– Святая Селестия, как же тебя легко обезоружить, – она картинно покачала головой, но затем подмигнула мне и улыбнулась.

– Я не очень хорошо разбираюсь в технике, это Хэк Рэнч могла бы тебе рассказать, как они летают.

– Хэк Рэнч? Ты мне не говорила, что у тебя есть знакомые пегасы.

– Вообще-то ты опять торопишься с выводами. Она была земнопони.

– Эм, а как она тогда связана с “Небесными бандитами”?

– О, эта кобылка была одержима идеей восстановить один из “Бандитов”, упавших недалеко от деревни. В какой-то книжке она нашла подходящие чертежи и постепенно превратила свой дом в склад-сарай, набитый ржавыми железками и проводами. “Бандит” и сейчас там стоит, недоделанный.

– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? – поинтересовалась я с опаской.

– Пока она занималась слесарными работами и механикой, дело шло. Но вот провода и батареи оказались ей не по зубам – знаешь, все эти электрические дела не были её особым талантом. И самое главное, за тот год она не смогла найти поблизости ни одного пегаса. Сама понимаешь, машина без водителя никому не нужна.

Я кивнула.

– А так как она пришла откуда-то с юга, то не смогла привыкнуть к здешним холодам. В середине зимы Рэнч собрала весь свой инструмент и покинула деревню.

– Ну-у, её можно понять, – ответила я, ёжась от холода. “Вот оно что. Неблагоприятный климат. А я почему-то боялась, что с ней что-то нехорошее стряслось. К чёрту такие мысли”.

– Так вот, — продолжила Джестер. — Рэнч объяснила мне, что у каждого Бандита есть собственный двигатель, который и толкает повозку. Пегас лишь управляет ей через механическую упряжь. А вот как и кто мог управляться с этой штуковиной, – Джестер указала копытом на засыпанный снегом самолет, – даже она тебе вряд ли рассказала бы.

Мы стояли у хвостовой части самолёта – она больше всего выпирала из снега. Огромный киль машины был устремлён в серое небо, готовое в любой момент разразиться очередным снегопадом. Настоящее солнце совсем не пробивалось сквозь эту преграду, но киль самолёта украшало другое, нарисованное – кьютимарка Принцессы Селестии. Похоже, что здесь она служила в качестве опознавательного знака. Ниже располагалась частично облупившаяся надпись. “Крлевскя Крлатая Пчта”, – прочитала я.

– О, мы будем читать чужие письма?

– Ага, любовную переписку принцессы Селестии, – съязвила Джестер.

Реплика Джестер заставила меня поморщиться. Конечно, я осознавала, что Принцесса Селестия была сделана из плоти и крови, но думать о ней такие вещи... это богохульство.

– Э, жеребёнок, приём! – Джестер махала у меня перед носом копытом, вынутым из снегоступа, – ты так и будешь стоять тут до вечера?

– A? – похоже, я слишком увлеклась проблемами теософии. – Нет, конечно. Вот только как мы попадём внутрь?

Я не видела ни одной двери или окна, через которые можно было пробраться в самолёт. Похоже, они находились под толстым слоем снега.

– А как бы ты это сделала? – Джестер скинула свои седельные сумки и начала увлечённо копаться в одной из них.

– Лично я войду через дверь. Возможно, с применением молотка, ледоруба или какого-нибудь другого средства порчи имущества.

Услышав это, Джестер даже оторвалась от своих сумок.

– Ну... Это если не удастся отверткой поддеть, – я сделала вид, что смущенно ковыряю копытом снег.

Мне показалось, или мне удалось ее удивить?

– Тогда копай.

– Где? – я опять начала чувствовать себя глупой.

– А вот прямо перед собой. – Джестер вернулась к своим сумкам, очевидно, что-то упорно пытаясь там найти.

Я глядела на снег перед фюзеляжем. Тут же, наверное, до двери метра полтора!

– Вот прямо копытами и копать?

– Ну, лично ты можешь и копытами, – судя по стихшему звону, Джестер, наконец, извлекла из своей сумки так глубоко запрятанный предмет.

Я повернула голову. У Джестер в зубах была небольшая складная лопата.

– Ну, можно и через окно, – сказала я, пожав плечами.

Мы стояли на дне небольшой прямоугольной ямы, совместными усилиями выкопанной в снегу. Рыть вторую такую же совершенно не хотелось. Я изучала клёпаный обод, который обрамлял круглый иллюминатор в боку “Разбойника”.

– Теперь осталось его аккуратно... – я полезла зубами за отверткой, но это движение прервал звук смачного удара и звон разбившегося стекла – …открыть.

Джестер взяла на изготовку небольшой обрез двуствольного ружья, достаточно короткий, чтобы держать его в зубах.

– Ну? Хто перфый?

Меня не надо было спрашивать дважды. Разгоряченная раскопками, я ринулась было лезть в окно, но твердое серое копыто уперлось мне в плечо.

– Жеребенок, либо ты меня не слушаешь, либо у тебя память об снег отшибло.

Я недоуменно моргнула, глядя на свою полосатую спутницу. Она уже третий раз назвала меня “жеребёнком”. Похоже, от впечатления, произведённого моим вчерашним рассказом, не осталось и следа.

– Что-то не так, Джестер?

Серая пони поморщилась, словно только что съела гнилую морковку.

– Ты хуже овцы, пасущейся на минном поле. Ты вообще не понимаешь, что собираешься подставить мне свою спину?

Нет, я действительно не понимала, куда она клонит.

– Что ты имеешь в виду?

Полосатая кобылка выплюнула ружье и смачно сплюнула вдогонку.

– В Пустоши нельзя доверять никому. Вообще. Ты видела ружье у меня в зубах. Что мешает мне выстрелить тебе в спину?

От такой постановки вопроса у меня невольно отвисла челюсть.

– Ты ведь только что спасла меня, Джестер! Ты потратила кучу сил и времени, чтобы поставить меня на ноги.

– Ну, а ты помогла мне донести твое добро, например. Теперь я могу пристрелить тебя ради этих вещей, – мне сложно было понять, шутит она или нет. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. – В этом и состоит твоя уязвимость. Нет ни одной причины, по которой житель Пустоши не сможет тебя пристрелить, что бы он ни говорил и ни делал до этого.

Я не верила тому, что говорила моя собеседница. Я не могла, не хотела в это верить.

– Пони так не делают, Джестер, – я оттолкнула ее копыто и полезла в окно, оставив ее позади.

Внутри было темно и пахло сыростью, железом и разными другими материалами, запахи которых были мне незнакомы. Спрыгнув внутрь, я включила подсветку ПипБака и огляделась.

Я уже говорила, что не представляла себе размеров этой машины. Изнутри она казалась еще больше. Пожалуй, грузовой трюм “Разбойника” был даже шире некоторых коридоров в Стойле. Железные “рёбра” самолёта торчали наружу, а коммуникации были проложены прямо под потолком. Очевидно, никто и не пытался заниматься отделкой салона в грузовом транспорте. Всё это, вкупе с круглым иллюминатором, отсыревшими деревянными ящиками и решётчатым полом, напомнило мне о трюмах старинных кораблей, о которых мне доводилось читать в книжках про пиратов. Хм, даже название у этого воздушного судна было пиратским.

Правда, в отличие от кораблей из книжек, здесь всё, ну, или почти всё, было сделано из металла и даже спустя двести лет выглядело куда современнее.

Но это был трюм, причём, наполненный добром, которое ждало своих новых владельцев. На ребристом полу стояли деревянные контейнеры, часть из которых разломалась, а часть опрокинулась при падении. Это можно было понять по красным значкам в виде сдвоенных стрелок, которые смотрели куда угодно, но не вверх.

Я услышала, как Джестер шумно свалилась в трюм следом за мной. Затем за моей спиной зажёгся источник света, и послышался одобрительный свист.

– Вот это да! Джекпот! Верно говорят, что везение сопутствует новичкам.

Обернувшись в сторону Джестер, я увидела странную картину. Яркий свет исходил прямо из её лба, словно та была... единорогом. Я прищурилась и поняла, что ошиблась. Шестигранный белый кристалл в металлическом корпусе был закреплён на ремешке.

– Что это у тебя за звезда во лбу горит? – спросила я, пытаясь подражать ироничным репликам полосатой пони.

– Завидно?
“Ещё бы не завидно! Такой небольшой кристалл, а светит втрое ярче моего ПипБака”, – подумала я, но ничего не ответила.

– Это “ЛП-31 Лайтбрингер”. Фирменная штучка, не какая-нибудь мулья подделка. Там, где обычные игрушки порадуют тебя от силы два раза, эта малышка потянет все тридцать и ещё один сверху. По крайней мере, так было написано на упаковке...

Проклятье, почему у нее любая, самая безобидная вещь звучала так, словно это что-то неприличное? Мои мысли ушли куда-то не туда, я почувствовала, что зарделась.

Оставив меня стоять с открытым ртом, Джестер устремилась вперёд, и луч её фонарика выхватил из сумрака еще больше ящиков.

– Черт, Додо, это все равно что Ночь Согревающего Очага, только в ноябре! Чего мы ждем?

Честно говоря, я и сама не знала, что положено делать в таких случаях. Джестер, впрочем, явно не собиралась терять времени. Вот у нее в зубах уже появилась красная загнутая железка – лом-гвоздодёр. Неужели она всегда таскает весь этот инструмент с собой? Джестер вставила гвоздодёр между досками ближайшего контейнера и сильно надавила на него копытом. Через пять минут вся боковая стенка ящика упала нам под ноги, осыпав нас обрезками упаковочной бумаги.

– Какого сена! – отплевавшись от бумаги, я посветила вперед. Весь контейнер целиком занимало огромное старое пианино. Пианино! Кому могла прийти в голову идея отправлять на север, в горы, пианино самолетом?

– Эй, Додо, ты любишь классическую музыку? – Джестер явно безумно веселил мой разочарованный вид.

– Ты даже не представляешь, насколько, – я состроила саркастичную физиономию.

Та музыка, которую накануне поставила мне Джестер, оказалась настоящим открытием. Я никогда раньше не слышала таких звуков. Джестер объяснила мне, что так звучат особые магические инструменты, работающие на кристаллах и матрицах заклинаний. Такие инструменты подключаются к другим устройствам, изменяющим исходный звук. Из устройств можно выстроить цепь любой сложности и, плавно меняя настройки, добиться практически любого звучания. В таком магическом обрамлении даже унылая игра Октавии звучала волшебно.

Я бы слушала эту музыку всю ночь, если бы Джестер насильно не уложила меня спать. Остаток ночи я провела, ворочаясь, и посылая страшные проклятья в адрес Смотрительницы и Культурного Совета Стойла, усилиями которых достать что либо менее “благозвучное”, чем пластинки с хуфф-н-роллом, было невозможно. Эти пожилые и уважаемые, но страшно занудные пони, совсем забыли главную цель нашего Стойла и из всего культурного разнообразия довоенной Эквестрии оставили лишь самые строгие и проверенные временем образцы искусства. Похоже, мне предстояло узнать, какие ещё неугодные творения были запрятаны у нас в самых дальних углах архивов.

К сожалению, гвоздодёр был только у Джестер, так что, пока она развлекалась с контейнерами, я решила обследовать другие отсеки самолёта. Кое-где иллюминаторы были разбиты, и через них в трюм нанесло снега, но в целом “Разбойник” сохранился прекрасно. Я даже нашла красную матерчатую сумку странной формы, на которой белыми трафаретными буквами было выведено: “Самоспасатель. Время действия 15 минут”.

– Эй, Джестер! – моя серая спутница копалась где-то позади и, судя по звукам, активно набивала сумки каким-то барахлом – что такое “Самоспасатель”?

– Это как противогаз, только с собственным источником воздуха. Можно дышать в дыму или даже под водой. Бери.

Сказано – сделано.

Контейнеры, которым ещё только предстояло познакомиться с гвоздодёром Джестер, закончились, и, миновав какие-то шкафы с оборудованием, которые сужали проход, я прошла в носовой отсек самолёта. Судя по табличке “Корреспонденция”, висевшей над входом, у меня была прекрасная возможность восполнить свою потребность в чтении.

В отсеке царил беспорядок. Пол был буквально устлан раскисшими от воды, пожелтевшими и запачканными конвертами всех возможных размеров и открытыми деревянными ящиками, из которых они вывалились. Я взяла один из тех, что выглядели поприличнее, и осторожно достала сложенный лист бумаги. Но чернила выцвели от времени и во многих местах потекли – разобрать что-то кроме отдельных слов не получалось. Открыв грубый холщовый мешок, также набитый письмами, я убедилась, что и они испорчены. Похоже, сказывалась общая сырость воздуха в салоне, а также то, что во время оттепелей вся вода стекала в носовую часть машины.

Разочарованная, я было побрела обратно в хвост самолёта, где Джестер варварски расправлялась с контейнерами, но заметила, что помимо открытых железных антресолей, забитых испорченными письмами, в стену строен вертикальный железный шкаф с надписью “Отправления Первого Класса”. Конечно, на дверце висел замок, но это не могло остановить меня. Выломать его не удалось, поэтому я просто (ладно, с большим трудом) сняла обе створки с петель и поставила их рядом со шкафом. Мне пришлось долго орудовать молотком и отвёрткой, прыгать на рукоятке ледоруба, просунутой под дверь, но зато доступ к ценным письмам был открыт!

Внутри, на верхних полках, стояли небольшие пластиковые контейнеры голубого цвета с логотипом “Королевской Крылатой Почты” – белым конвертом с крыльями, из которого била золотая молния. Судя по всему, они были герметичными.

Я сорвала сургучную пломбу с одного из них. В контейнере оказались различные документы на гербовой бумаге – какие-то договоры и счета, суммы в которых исчислялись миллионами довоенных монет. Документы были написаны сухим, казённым языком и содержали кучу непонятных слов, таких как “оферта”, “кадастр” и “диверсификация”. М-да, от них просто веяло скукой. Положив эти обесценившиеся бумаги на место, я опустила взгляд вниз и увидела большой ящик, также сделанный из пластика, с надписью “Письма Её Королевскому Высочеству Принцессе Селестии” и знакомым оранжевым солнцем на переднем боку.

Потрясающе! Шуточная фраза Джестер стала реальностью. Поборов накатившее смущение, я вскрыла ящик и приступила к чтению.

“Дорогая Принцесса Селестия. Знаю, Вы всё можете. Мой папа ушёл на войну и пропал. Пожалуйста, верните папу! Юнона, земнопони”.

“Дорогая Принцесса Селестия. Мы переехали в Поларштерн. Здесь у папы с мамой серьёзные научные дела. А ещё здесь смертельно скучно и отвратительная погода. Можете сказать пегасам, чтобы дали немного солнца? Вы же Солнечная Принцесса, они Вас послушают. С уважением, Оранж Спот”.

“Дорогая Принцесса Селестия. Я видела вас на последнем празднике Солнцестояния. Вы удивительно красивы. Я нарисовала вас по памяти. Знаю, вышло не совсем похоже. Скажите, у нас же всё будет хорошо? Подпись: Нюи Бланш, Клаудсдейл”.

На обратной стороне листа я увидела детский рисунок. Принцесса стояла на фоне оранжевого неба, в котором светило белое солнце. Её волшебная грива была нежно-розовой, с совсем незначительной полоской цвета морской волны. На переднем плане можно было увидеть силуэты пони, наблюдавших за ней – но они не были проработаны, в отличие от лица Принцессы, её диадемы и нагрудника. Не скажу, что у Нюи Бланш всё получилось идеально, но способности к рисованию у неё определённо были.

Я поняла, что все письма, лежащие в этом ящике, написаны жеребятами. К сожалению, их мечты, надежды, просьбы так и не добрались до адресата. Отложив рисунок в сторону, я взяла следующий конверт.

“Дарагая Пренцеса Силестия. Пивет.

Миня зовут Баттон

В этом году я вёл сибя харашо. Пачимута на вечер сагревающего очага я получил дурацкую бумашку Стойлтек. Мама сказала што это ваш падарок и што он очинь дорогой. Хочу абменять иго на модель паравоза о которой так давно мичтал. Надеюсь вы ни абиделись”.

Я вздрогнула и достала из конверта зеленоватый бланк с логотипом Стойл-Тек. “Глупый жеребёнок... ”
Каждое новое письмо рассказывало об очередных проблемах военного времени. Разбитые семьи, тяжёлый труд, травмы на производстве, голод и нужда. Многие жеребята не подозревали, насколько тяжело их родителям на самом деле. Они верили в то, что всё будет хорошо. Теперь я понимала, что даже если кто-то из них и укрылся потом в Стойлах, это была настоящая потеря – призвания, открытого пространства, прежней, тяжёлой, но привычной жизни.

Последнее прочитанное письмо больно ударило по моей собственной проблеме.

“Дорогая Принцесса Селестия. Вчера мы всей деревней убирали картошку. Осень началась раньше срока, и картошка могла сгнить. Я трудился изо всех сил и весь перемазался в грязи. Мы спасли урожай. Вечером, смывая всю эту грязищу, я обнаружил на боку метку: три картофельных клубня. За что?! Всю жизнь я мечтал стать хирургом и лечить пони! Теперь, с такой меткой и своим деревенским происхождением, я могу забыть о Медицинском Университете навсегда. Это несправедливо! Вы самая мудрая пони в Эквестрии. Ответьте, почему мы сами не можем выбирать судьбу? У грифонов, да и у проклятых зебр такого нет. Одни мы мучаемся. Если Вы думаете, что я один такой недовольный, то это не так. Может пора что-то менять? Рассчитываю на ваш ответ, Хэви Дьюти, фермер из Хэйфилда”.

Дочитав это письмо, я крепко сжала его между копытами и шмыгнула носом. Молодому парню, который всего лишь хотел помочь, кьютимарка испортила жизнь. Я-то нашла себе занятие по душе, а вот ему, судя по всему, светила карьера сельского доктора, но не больше.

Копыта дрожали, поэтому всунуть мятое письмо обратно в конверт мне не удалось. “Достаточно грустных историй на сегодня”, – подумала я и бросила злосчастный лист бумаги в общую кучу писем. Я стала задвигать ящик на место, но взгляд уткнулся в рисунок Нюи Бланш. Его нельзя было тут оставлять. В моей планшетке было два отделения – в прозрачном располагалась карта, а в закрытом – тетрадь с грифоньими закорючками. Вот туда я и положила рисунок неизвестной мне пони, жившей двести лет назад.

Настроение было испорчено. Ещё бы. Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, я решила осмотреть шкаф до конца. “Хуже-то точно уже не будет”, – успокаивала я себя, копаясь в среднем отделении, в котором хранились жёлтые полимерные пакеты с красно-белой полосой, шедшей по одной из сторон, и надписью: “Доставить Крылатой Почтой”. Я выкладывала их на пол, читая адреса и названия организаций, которым они были адресованы.
“Бэлтимэр Утилизейшн Групп (северный филиал)”, похоже, занималась улучшением экологической обстановки. Приложив немалые усилия, я всё-таки оторвала зубами верхнюю часть запаянного конверта. По всей видимости, в этот момент из него вышел весь довоенный воздух. Из конверта выпали белоснежные листы, будто отпечатанные вчера. Они были покрыты какими-то таблицами и графиками. Правильно. Уборку мусора же нужно как-то организовывать. Промах.

Охранная компания “Гидра”, туристическое бюро “Вуна Трэвел”, сеть пекарен “Пончики Джо”... Постепенно слева от меня выросла стопка конвертов, которые явно не содержали внутри себя что-либо ценное или интересное.

Следующий конверт был толстым и увесистым. И, поскольку он был адресован частному лицу – какому-то мистеру Пеппер Минту, я его вскрыла. Внутри оказалась подборка – нет, ну надо же, комиксов про Дэрин Ду! Скакать от радости по салону самолёта, глядящего носом в пропасть, я не стала. Но сердце колотилось сильно-сильно, когда я разглядывала цветную обложку, на которой Дэрин стояла, пригнувшись под лезвием гигантского топора, рассекавшего её знаменитую шляпу надвое. И таких историй в конверте было пять или шесть!

Я спрятала сокровище в своей седельной сумке и достала с полки последний конверт. Отправлен он был некоей Барбарой Сид из Мэйнхэттена на абонентский ящик почтового отделения, находившегося в городе под названием Мэрманск. От других просмотренных мною конвертов этот отличался большими размерами и круглой припухлостью с одного из боков. На ощупь она напоминала мой сувенирный облачный шарик. Что ж, это было дополнительной причиной вскрыть конверт сразу.

Лишний раз я порадовалась своей аккуратности. Конечно, вскрывать конверты зубами было тяжело, но я всё время старалась надрывать их с самого края, чтобы не повредить содержимое. Я осторожно выдвинула очень странный лист бумаги. Хотя может это и не бумага была вовсе. В любом случае, этот лист был намного старше грифоньей карты, и оказался испещрён символами вроде звёзд, подков, крыльев, деревьев и ещё более таинственных знаков, которые я не могла сопоставить с чем-либо виденным ранее. Похоже, Джестер не шутила насчёт моих успехов в археологии. Это зашифрованное послание, некогда попавшее в копыта к этой Барбаре Сид, явно относилось к древней истории пони. “Если, конечно, не являлось чьей-то шуткой”, – говорила скептически настроенная половина моего разума.

Просунув копыто поглубже в конверт, я зацепила загадочный круглый предмет. Им оказался небольшой чёрный шарик с лёгкими разводами. Не знаю, может, это был могущественный артефакт древности, а может, просто деталь интерьера. В любом случае, Джестер вряд ли объяснила бы мне, для чего он нужен, потому я отложила странный шарик до лучших времён.

Убрав древние бумаги, в свою седельную сумку – подальше от сырости, я с удовлетворением отметила, что с почтовым шкафом покончено.

Во всём самолёте оставалось единственное помещение, в котором я ещё не была – пилотская кабина. Она отделялась от грузового отсека тонкой перегородкой. Сама перегородка держалась на честном слове, а уж дверь в кабину так и вовсе вывалилась, когда я дотронулась до нее копытом.

Оказавшись в кабине, я невольно охнула: после темного трюма она показалась мне буквально залитой светом, проникавшим через огромное стекло во всю ширину самолета, разделенное на отдельные панели. Когда глаза немного привыкли к дневному свету, я огляделась.

Первая находка ждала меня сразу у входа: на крючке висела оставленная кем-то из экипажа отличная авиационная кожаная куртка. С подкладкой, кучей кармашков и массивным меховым воротником! Разумеется, провисев здесь всё это время, она промерзла насквозь, но зато мороз не дал ей сгнить. Судя по всему, куртка раньше принадлежала пегасу, потому что в ней были предусмотрены разрезы и даже карманы для крыльев! Брррр! Оставалось только как следует подвигать конечностями, чтобы согреться.

Разминая задубевшую обновку, я обратила внимание на странную установку, расположенную в центре кабины. Вообще, я ожидала увидеть в кабине кресло пилота, штурвал или что-нибудь подобное, что позволило бы управлять летающей машиной при помощи зубов или копыт. Ничего такого в этой кабине я не нашла. В общем-то, если не считать разных шкафчиков для вещей, приборной панели под окном и этой странной штуковины, в кабине больше ничего и не было. Установка представляла собой овальный стеклянный колпак, к которому шли толстые провода.

Я подошла поближе и попыталась разглядеть внутренности установки, но через покрытое инеем стекло не было видно решительно ничего. Я протерла иней рукавом и отшатнулась: из-под стекла на меня смотрел высохший труп. Пегас, жеребец... кажется. Провода, которые шли к колпаку, оканчивались в приборах, закрепленных на его теле. Пегас был подключен к самолету? Зачем?! Судя по всему, это и был пилот, но я не вполне понимала целесообразность такого решения.

За последние дни я уже вдоволь нагляделась на мёртвых, и, похоже, у меня еще не раз будет возможность это сделать. Так что я оставила пилота и его хрустальный гроб и подошла к окну. Через стекло, обильно припорошенное свежим снегом, едва виднелся противоположный край ущелья, бурой вертикальной стеной возвышавшийся над самолетом. А вот увидеть саму пропасть мне мешал нос “Разбойника”.

В попытке разглядеть хоть что-то я залезла на приборную панель. Чтобы стряхнуть налипший снег, мне пришлось стучать копытом по раме, обрамлявшей стёкла. В ответ на мой стук об крышу самолета ударилось что-то тяжелое. Огромная летающая машина пошатнулась, а я тут же упала обратно на пол, спиной вперед. Что за...

Долго гадать, что же это было, мне не пришлось. На нос самолета спрыгнула моя старая знакомая – белая мантикора! Это точно была она – я могла разглядеть раны от моих пуль у нее на морде. И, что самое неприятное, хищница тоже меня узнала; холодные голубые глаза светились совсем не холодной злобой. Я знала, какая эта тварь упрямая, но не думала, что настолько!

Мантикора протянула ко мне лапу, но та упёрлась в стекло. Не понимая, что же не дает ей добраться до вожделенного мяса, бестия в ярости ударила по стеклу, осыпав меня градом осколков. На её беду, я успела отползти подальше и упереться спиной в перегородку. Сюда зверюга дотянуться уже не могла – её длинная лапа царапала воздух в паре метров от меня. Похоже, тут, возле стенки, я была в относительной безопасности... Проклятье!

Ни в какой безопасности я не была! Мощным рывком лапы мантикора отделила раму с уцелевшими стёклами от кабины и отшвырнула её в пропасть. И это только казалось, что образовавшийся проём был узок для неё. Гибрид кошки и скорпиона обладал невиданной гибкостью. Втянувшись в кабину, разъярённый зверь вдарил обеими передними лапами по капсуле управления. Стекло хрустнуло и распалось на несколько крупных частей, а обшивка самолёта заскрипела где-то у меня под ногами.

Мягко спрыгнув на пол, мантикора ударом лапы сорвала капсулу с креплений, от чего та завалилась на бок, и её омерзительное сушёное содержимое упало прямо к моим ногам. Раньше от такого зрелища я бы закричала, а может быть и вовсе завизжала, как резанная, но сейчас все мои мысли были сосредоточены на поиске любого тяжёлого или острого предмета, лежащего на полу или висящего на стене.

Красный. Цилиндрический. Огнетушитель!

Я сорвала зубами пломбу и, направив раструб прямо в морду чудовища, до упора вдавила рычаг. Облако белой пены с шипением вырвалось наружу.

– Что, не нравится?! – прорычала я.

Потеряв ориентацию в пространстве, мантикора попыталась вслепую ужалить меня своим хвостом, а я, в свою очередь, истратив содержимое огнетушителя, со всей силы метнула красный баллон ей в голову. Мантикора завыла и начала трясти головой из стороны в сторону, отчего клочья пены разлетелись по всей кабине. Понимая, что мешкать нельзя, я кинулась в дверной проём и остановилась только тогда, когда столкнулась с Джестер, сжимавшей в зубах пресловутый обрез.

– Фто там у фебя за ферня творится? – спросила она.

Я настолько запыхалась, что, проглотив первый слог, ответила:

– ...кора

– Фто? Какая кова?

– Мантикора! – по расширившимся глазам Джестер было ясно, что к подобному она не была готова. Или?

Удар, и металлическая перегородка выгнулась в нашу сторону, а из дверного проёма показалась лохматая голова моей преследовательницы. Ощущая сильную дрожь в ногах, я вынула из кобуры свой пистолет и, зажмурив левый глаз, попыталась прицелиться поточнее. Последовал грубый тычок в плечо, и недовольный голос Джестер произнёс:

– Жеребёнок, уйди с линии огня.

Так как прицел мне всё равно сбили, я отступила влево и бросила взгляд на серую пони, которая сжимала в копытах уже не обрез, а толстую металлическую трубу с деревянным прикладом.

В тот момент, когда перегородка, раскрылась внутрь, словно двустворчатые двери, труба оглушающе хлопнула, а неведомая сила отшвырнула мантикору, вбежавшую в грузовой трюм, назад в кабину. Удара её жирной туши, запущенной в горизонтальном направлении, хватило, чтобы махина самолёта дёрнулась вперёд, а пол начал крениться в сторону пропасти.

Джестер стояла разочарованная.

– Нехорошо, – пробормотала она.

– Что “нехорошо”? То, что мы сейчас медленно съезжаем в пропасть, или то, что мантикора приходит в себя? – последнее было ясно по затравленному рыку, доносившемуся из кабины.

– То, что взрыватель у гранаты не сработал...

– ЧТО? – я была абсолютно уверена, что из этой трубки вылетел невидимый сгусток магии, уложивший мантикору на лопатки. Но...

В лицо ударила яркая вспышка и волна горячего воздуха, а в уши – грохот, от которого “Облачный разбойник” содрогнулся до последнего листа и болта.

Взрывной волной нас сбило с ног, а самолёт, ещё немного проехавшись на брюхе, начал задирать хвост вверх. Мимо меня прокатился небольшой ящик с чем-то бьющимся, и чуть не угодил в голову Джестер, отчаянно пытавшейся схватить зубами ремешок гранатомёта. Закинув его на спину, Джестер стала карабкаться по ребристой поверхности, – угол наклона пола ещё позволял это делать.

– Грузовой люк, срочно! – прохрипела Джестер, тыкая копытом вперёд.

Мы были ближе к хвосту самолёта, а в носовой его части уже разгорелся пожар из ящиков, забитых почтовыми конвертами. Спасаться бегством через иллюминатор никак не получалось. В несколько прыжков, сопровождаемых взмахами крыльев, я одолела расстояние до люка, находившегося в торцевой стенке хвоста самолёта, отщёлкнула два фиксатора с боков этой двери и вдарила по рычагу “аварийного открытия” копытом. Люк с грохотом распахнулся, струя свежего воздуха дала пожару новые силы, однако к этому моменту Джестер уже добралась до меня.

Эта сумасшедшая тащила с собой мешки с добычей!

– Что ты делаешь? – я попыталась перекричать скрежет сползающей вниз машины.

– Мы не за тем сюда залезли, чтобы бросить тут все эээээээ....!

Внезапно хвост самолета поднялся резко вверх, и Джестер лишилась опоры под копытами. Я едва успела ухватить её за ремень гранатомёта зубами. Моя шея сильно выгнулась вниз, но, к моему потрясению, эта кобыла, даже видя, как меня скрутило, совершенно не собиралась выпускать два тяжеленных мешка из зубов!

Проклятье, сколько всего она туда набрала?! Отчаянно махая крыльями, я чувствовала, как меня все равно постепенно тащит вниз под грузом добычи. Самолет продолжал заваливаться, издавая протяжный звук, от которого у меня заныли зубы. До грузового люка было еще слишком высоко, внизу бушевал пожар, и я готова была поклясться, что сквозь треск горящих ящиков слышала яростный крик мантикоры.

– Джестер, бросай мешки, мне тебя не удержать! – я вспомнила полет над пропастью. Главное было махать крыльями не часто, а плавно, ловя под взмах как можно больше воздуха. И похоже, мне удалось зависнуть в одном положении. Но я уже чувствовала судороги мышц – предвестники того, что скоро мой захват на ремне разожмется против воли.

Джестер отчаянно молотила копытами в воздухе, и я никак не могла понять, что она пытается сделать? Расстегнуть ремень? Да она явно головой ударилась!

– А ну прекрати! Если ты хочешь, чтобы мы выжили, перестань дёргаться! – в самом деле, чем больше она шевелилась, тем сложнее мне было держаться в воздухе. О том, чтобы лететь вверх, не могло быть и речи. Надо было срочно что-то придумать, иначе через несколько секунд нас ждала страшная участь сгореть в импровизированном костре в носу вертикально стоящего самолета. “Хм, почему эта штуковина не падает вниз?”
Я чувствовала, как горячий воздух начал доходить мне до копыт, всё это время Джестер упорно брыкалась, совершенно не помогая мне подняться выше. Ну и кто тут у нас “овца на минном поле”!? Из-за ее добра мы обе сейчас отдадим Селестии душу!

И тут я почувствовала, что безумная кобыла угомонилась. Когда я опустила глаза, чтобы посмотреть, что произошло, моя грива встала дыбом: не выпуская мешков из зубов, Джестер четырьмя копытами держала гранатомет дулом вниз!

– Джестер, что ты делаешь?!

– Подлифаю мафла в огонь, – прошипела та сквозь зубы. Ударом ноги она спустила гашетку, и с громким хлопком граната вылетела из ствола.
“В о т д е р ь м о !”
Граната полетела не вниз, как я думала. Она ударилась в борт примерно посередине – там, где снаружи были крылья. Откуда мне тогда было знать, что авиационное топливо как раз в крылья и заливается?

Поверьте мне, взрыв гранаты, поджарившей мантикору был ничем по сравнению со взрывом крыла, наполненного авиационным топливом. Прежде, чем я успела что-либо сообразить, ошеломительная волна давления обволокла меня, Джестер, её треклятые мешки и выбросила нас из люка, словно пробку из бутылки газированного вина.

Уже взлетев над самолетом, я почувствовала, как языки пламени облизали меня и ощутила запах палёной шкуры. Огромный самолет, который две сотни лет пролежал под снегом, сорвался с мёртвой точки под нами и отвесно упал в пропасть, полыхая изнутри пламенем, подобного которому я никогда раньше не видела. Когда он ударился о дно пропасти, то взрыв второго крыла разметал огонь, куски самолёта и остатки груза, и лишь затем я услышала грохот металлической обшивки и душераздирающий прощальный звук старого пианино.

Я раскрыла крылья, и уже без особых усилий мы опустились на землю.

– Фука, фтоф ше он так заштрял? – Джестер ругалась последними словами, пока я бережно опускала ее на снег. На самом деле, я сейчас тоже думала о ней не в лучших выражениях. Но, с одной стороны, она спасла нам жизнь. С другой стороны, если бы не мешки, то нам было бы проще выбраться.

Лёжа на почерневшем снегу, я посмотрела на свой бок. О, меня бы совсем не удивило, если бы после такого ударного приключения на месте моей метки обнаружилась другая, более подходящая к этому случаю.

Оставив Джестер наедине с её добычей, я подошла к краю пропасти. Внизу догорали останки самолета, а вместе с ними – моя заклятая противница. Похоже, это была моя первая настоящая победа на Поверхности. После Джестер шея безумно ныла, и я с трудом удерживала голову, но, в то же время, меня распирало чувство гордости. Я чувствовала, что надо было сказать что-то, подходящее к моменту.

– Я всегда говорила, что тебе нужна пара крыльев побольше.

– Додо, с кем это ты разговариваешь? – Джестер уже была на ногах и сияла, как её собственный медный таз, словно это не она висела только что над огненной бездной на тонком ремешке гранатомёта. Кстати, где, чёрт возьми, она раздобыла гранатомет?

– С мантикорой. Вернее, с тем, что от неё осталось. Откуда у тебя гранатомёт?

– Я нашла его в самолёте. Решила, что я просто не могу пройти мимо такого большого ствола.

Я посмотрела на Джестер исподлобья.

– Что? – она была сама невинность. – У каждой девочки могут быть свои маленькие желания.

У меня не было сил не неё злиться. Джестер была неунывающим комком безумия и, похоже, получала от этого огромное удовольствие. Но я не могла не высказать ей все, что думала по поводу случившегося.

– Джестер, мы могли погибнуть из-за твоих мешков.

– Могли, – она принялась развязывать свою добычу – и если бы стало совсем туго, то пришлось бы их выкинуть.

О! То есть это было еще не совсем туго.

– Но мы все равно выжили, и у нас есть добыча. А если бы мы её выкинули, у нас бы её не было. Простая арифметика Пустоши.

– Джестер. Ты подвергла риску и меня, и себя, и собственную добычу.

Полосатая пони оторвалась от узла и серьезно посмотрела на меня. Я уже знала, что она умеет смотреть серьезно, и заранее приготовилась к лекции.

– Додо, ты хочешь сказать, что не подвергла риску себя, когда выбралась из этого своего Склепа?

– Стойла.

– Неважно. И ты не подвергала риску себя, когда висела на веревке, привязанной к ржавому ружью?

– У меня не было выбора.

– У тебя был выбор. Например, застрелиться. Ухнуть камнем в пропасть. Разбить копыта и зубы, пытаясь взобраться по скале. Ты не представляешь себе, сколько вариантов открывается перед пони, впавшей в настоящее отчаяние. Но самое главное – ты могла с самого начала не выбираться на Поверхность, жить в комфорте и безопасности. Но ты приняла рискованное решение и теперь обвиняешь меня в риске?

Похоже, Джестер в очередной раз была права. Она была в чем-то цинична, но ведь, по сути, она всё верно говорила. И я оценивала ситуацию по привычке, а не по тому, что происходило на самом деле.

Меня поражала способность Джестер моментально переключаться из своего безумно-игривого настроения в совершенно серьёзное. Я начинала потихоньку привыкать к таким переменам в ней, и, судя по всему, важные вещи она предпочитала говорить серьезным тоном.

Я махнула копытом. В конце концов, мы выжили, у нас было два мешка добра, и мы только что уронили в пропасть огромный самолет со зловредной мантикорой внутри. И это... было круто. Чёрт! Это было по-настоящему круто!

Меня стало разбирать веселье, и я не могла сдержать улыбку. Я вспомнила, как мы обе вылетели из самолета верхом на взрыве, и у меня невольно вырвался легкий смешок. Потом я посмотрела на довольную, слегка подгоревшую физиономию Джестер, и меня разобрал дикий хохот. Упав на снег, я уже не могла остановиться.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (5)
Новая способность: Порча имущества. Открывать замки при помощи заколки и отвёртки? Это не ваш метод! Вы не ищете лёгких путей и придумываете свои изощрённые способы взлома. Другие взломщики могут только позавидовать вашей находчивости и упорству.

Новая квестовая способность: Полёт птенца (уровень 2). Вы по-прежнему не готовы к дальним перелётам, но на короткие расстояния уже можете переносить груз больше своего веса.

Общаясь с Джестер, вы постепенно учитесь красноречию. К своим 25 вы получаете... целых 2 дополнительных очка.

Глава 5: Баттерфлай

– Эй, Додо, подтягивайся! Тут потрясающий вид!

Моя спутница уже стояла на вершине перевала, в то время как я, пыхтя от напряжения, поднималась в гору с тяжёлым тюком на спине.

Пока я приходила в себя от нашего приключения, Джестер умудрилась связать из ремней и обрезков верёвки удобную сбрую, которая надёжно удерживала мешок на моей спине и, вдобавок, нигде не натирала. Конечно, для того чтобы приноровиться к тасканию тяжестей за спиной потребовалось время, но это было гораздо удобнее, чем нести такой мешок в зубах. Груз мы разделили поровну, но Джестер всё равно двигалась куда резвее меня. И дело тут было вовсе не в снегоступах, которые в этот раз Джестер уступила мне, а в её природной ловкости и небольшом весе – даже под тяжестью добычи она оставляла в снегу сравнительно неглубокие следы.

– Ну где ты там? – Джестер вновь окликнула меня в нетерпении, – такой закат пропустишь!
“Закат? Неужели тут это возможно?” Из последних сил я доковыляла до вершины и скинула тяжёлый мешок прямо в снег. Всё. Привал.

Стоя рядом с Джестер, я ощущала, как холодные потоки воздуха обдували нас со всех сторон. К счастью, моя лётная куртка прекрасно держала тепло. Ветер трепал длинную нечёсаную гриву моей спутницы, а от мороза её физиономия покрылась румянцем – было очень непривычно видеть игру цвета на её монохромной шерсти. Впрочем, наверное, и я сейчас выглядела примерно так же.

Сама же Джестер не отрывала взгляда от длинного жёлтого пятна, которое подсвечивало нависшие над Поверхностью облака и далёкий горный хребет, присыпанный снегом.

Солнце! С каждым мгновением бледный светящийся диск опускался ниже, а золотящиеся вершины гор постепенно тускнели. Мои мысли вновь вернулись к Солнечной Принцессе – где она сейчас? Я совсем не была уверена, что в данный момент именно её магия опускала Солнце за горизонт. Если бы она была рядом, то никакого облачного занавеса уже давно не было. Неважно что возомнили о себе те пегасы, Принцесса Селестия просто не позволила бы им скрывать Солнце от остальных.

Пока была возможность хоть что-то разглядеть в лучах заходящего солнца, я решила воспользоваться грифоньим биноклем, чтобы осмотреть окрестности. Но то ли быстрая ходьба, то ли наши недавние приключения добили его окончательно – в окуляр вообще ничего нельзя было увидеть, а внутри корпуса позвякивала какая-то деталь. Спрятав сломанный бинокль обратно в сумку, я стала всматриваться в пейзаж, раскинувшийся перед нами.

Это была небольшая долина, зажатая между двумя горными склонами. На самих склонах ещё росли деревья, а вот ниже поверхность была полностью расчищена, если конечно не считать маленькие чёрные точки, то тут, то там торчавшие из снега. Вдалеке, впрочем, я видела черное пятно леса. А в центре долины высилась грандиозная по размерам и грозная на вид постройка. Вернее, целый комплекс построек. Когда Джестер упоминала Баттерфлай, я представляла себе лагерь из бывших летающих вагончиков, или там, скопление домишек, окружённых сетчатым забором, но никак не полноценное фортификационное сооружение, выстроенное целиком из дерева и окружённое высоким частоколом! Да, понятие “деревня” и это городище с выступающими бревенчатыми башнями никак не вязались между собой у меня в голове.

– Ничего себе, – только и пробормотала я.

– Давно такого солнца не было, – отозвалась Джестер. По всей видимости, она часто бывала в Баттерфлае, раз не поняла причину моего удивления. Но на этот раз я ничего уточнять не стала и лишь молча следила за последними лучами столь редкого для этих мест солнца.

– Ну, ледоруб в зубы и вперёд, верно? – весело спросила я, когда небо наконец вернуло себе привычный грязно-серый оттенок.

– Ага. Только давай не как в прошлый раз. – Джестер явно имела в виду мой скоростной спуск до котлована с самолётом, который мне и самой повторять совершенно не хотелось.

Пока мы по заранее протянутым верёвкам карабкались по склону котлована обратно на дорогу, Джестер успела показать мне, как пользоваться ледорубом. В горах, во время спуска или подъёма его всё время нужно держать наготове. Если твои копыта вдруг начали разъезжаться в стороны, у тебя есть пара секунд, чтобы воткнуть его в лёд и остановить собственное скольжение, а то и зависнуть над пропастью.

Брр, последнее я уже испытала на свое шкуре в полной мере, когда слезала с того злополучного уступа. Так что слова Джестер лишь подтвердили мои собственные догадки. Интереснее было то, что она, в отличие от меня, рассматривала ледоруб в качестве оружия ближнего боя. Если подумать, в этом был смысл. Я бы не позавидовала тому противнику, который получил бы по черепушке этой штукой. Но сейчас я планировала использовать её по основному назначению. Поудобнее ухватившись за рукоятку и как можно шире расставив ноги, я начала спускаться в долину.

Нога споткнулась о твёрдую кочку, и я со всего размаху плюхнулась носом в снег, да так, что мешок с добром ощутимо стукнул меня по затылку. К счастью, произошло это не на склоне, а на ровном месте. Что называется, расслабилась.
“Ну конские перья!” – выругалась я про себя по привычке, и тут же крепко задумалась: а почему, собственно, это безобидное выражение считается ругательством?

– Э, ну что ты такая неуклюжая? – спросила Джестер, внезапно возникнув сбоку от меня.
“Аррр! Вот её комментариев только не хватало!” Я решила было огрызнуться в ответ, но пока подбирала слова, поняла, что злюсь просто от того, что устала и голодна. И, похоже, моё чувство голода проявилось ровно в тот момент, когда в воздухе поплыл запах еды – со стороны Баттерфлая как раз пахло жаренной картошкой, да ещё и с грибами! Скорее бы уже дойти!

Я отряхнулась от налипшего снега и осветила фонарём ПипБака предмет, о который споткнулась. Это была деревянная колобашка, раскопав которую я увидела корни, уходившие в мёрзлую землю.

Пенёк. На ровном спиле были чётко видны годичные кольца. Если верить справочнику пони-скаута, по количеству этих колец можно было узнать точный возраст дерева. А в одной из книг про Дэрин упоминалось, что с южной стороны эти кольца должны быть толще. И прямо сейчас я могла проверить, так ли это.

Совсем не так. Компас Л.У.М.а смотрел строго на юг, а вот утолщения на кольцах существенно отклонялись в сторону запада.

– У тебя такой серьёзный вид, будто ты занимаешься научным исследованием, – сказала Джестер, нависнув надо мной. – И нет. Они не всегда толще с южной стороны. Идём.

Жёлтые огни Баттерфлая манили вперёд, а запах еды так приятно щекотал ноздри, что я оставила пенёк в покое и зашагала вслед за Джестер. Вскоре подобные пеньки обступили нас со всех сторон и стало ясно, что они остались от деревьев, которые ушли на постройку Баттерфлая. Чем ближе мы подходили к стенам поселения, тем больше я поражалась тому, что видела.

Деревня, как же! Настоящая крепость с узкими бойницами в стенах, высокими железными воротами и приземистой, почти квадратной башней, возвышавшейся над всем комплексом. Примерно так выглядели поселения, которые земнопони выстраивали в те времена, когда были обособленным племенем. Во всяком случае, в учебнике истории была предпринята попытка реконструировать внешний вид подобной крепости. Создавалось впечатление, что именно такую реконструкцию держали перед глазами строители Баттерфлая.

Рельеф местности только показался мне ровным. На самом деле, мы снова поднимались по пологому склону. Всё это время над крепостью раздавались отрывистые звуки – крики каких-то животных. В тот момент, когда я поняла, что это такое, в меня влетел красно-коричневый ком шерсти и сбил с ног. Теперь, лёжа на спине, я ощущала, как кто-то лижет меня в нос. “Собака! Они выжили”. Открыв глаза, я увидела это древнее благородное животное.

Насколько я знала, в Стойле первые лет тридцать жили собаки, однако, в отличие от пони, поневоле приспособившихся к тесноте и синтетической пище, они очень скоро выродились. Впрочем, такая участь постигла и других животных. Исключение составляли лишь черепахи да улитки. Последние так вообще ели всё что угодно, а потом по полгода дрыхли в своих аквариумах. Ну и, конечно, были ещё радтараканы! О, эти вообще могли жрать всё, вплоть до резиновой изоляции проводов, отчего их прожаренные тушки часто встречались в шахтах энергообеспечения Стойла.

Я обняла рыжий комок одним копытом, другим стала трепать её за холку.

– Саманта! Вот ты где, – послышался незнакомый женский голос.

Собака, услышав своё имя, спрыгнула в сторону, и в поле моего зрения появилось несколько голов, изучавших моё бедственное положение. Это была Джестер и двое незнакомых пони. Голос принадлежал бежевой, почти белой кобылке, с конопатым носом и ярко-рыжей гривой. Она была одета в просторное холщовое платье тёплого серого цвета, украшенное по воротнику… белыми перьями. Две рыжие косы были перевязаны чуть ниже подбородка лентой – очень необычная причёска. Судя по тому, что теперь Саманта вилась у её ног, это была её хозяйка.

Второй пони был огромным жеребцом серой масти, с длинной чёрной гривой и мохнатыми копытами. Его одежда представляла собой пластинчатый доспех, натянутый поверх робы, сделанной из той же ткани, что и платье рыжей кобылки, а из-за спины выглядывал – ошибки быть не могло – пружинный арбалет! Определённо, старинные технологии, которые я знала лишь из “Археологического вестника” в Баттерфлае были в почёте.

Я пару раз дёрнулась в сторону в надежде, что удастся завалиться на бок, а уже потом встать на ноги, но без какой-либо опоры я лишь смешно болтала копытами в воздухе. Тогда серый жеребец наклонил голову и просто взял меня зубами за шкирку. Судя по всему, для него это было не сложнее, чем поднять небольшой дорожный саквояж.

Когда я вновь стояла на твёрдой земле, то готова была убить Джестер за то, что она знай себе посмеивалась в копыто, наблюдая за всей этой нелепой ситуацией. Но увидев перед собой дружелюбное и одновременно смущённое лицо рыжей кобылки, я остыла. Она подошла ко мне и, протянув копыто, так же как и у жеребца окаймлённое длинной шерстью, представилась.

– Хельга Ойленфедер, дозорный. Я гляжу, ты очень понравилась Саманте.

Высвободив правое копыто из снегоступа, я протянула его новой знакомой.

– Додо, очень приятно.

Я решила не уточнять свой род занятий. Да и уверенности в том, что баттерфлаевцы вообще знают о том, что такое электричество, у меня не было. Однако я уловила обрывок разговора, происходящего между вторым дозорным и Джестер:

– Позволь узнать, а что это за милая барышня с тобой?

– А это, Олаф, ваш новый инженер.

– Ух ты, как удачно!

Вот так вот. Без моего согласия уже о чём-то договариваются. Я подошла к ним и попыталась встрять в беседу:

– Вообще-то я... – но, поймав колючий взгляд Джестер, в котором однозначно читалась фраза “Додо, заткнись!”, тут же умолкла. Моей спутнице даже не пришлось пинать меня копытом по задней ноге, хоть она и была готова это сделать.

– Да, я немного не так выразилась. Додо – электрик. Но, думаю, что если ей дать кое-какие книжки из библиотеки, она сможет и с механикой разобраться. Я правильно говорю, а, Додо?

Услышав слово “библиотека”, а также понимая, что всё уже решено без моего участия, я улыбнулась на всю широту физиономии и бодро выпалила:

– Ага!

– Ну, вот и славно, – подвёл итог Олаф, и, сделав копытом пригласительный жест, направился к воротам крепости. Хельга последовала вслед за ним.

Саманта радостно описывала круги вокруг этой парочки, поминутно проносясь мимо меня. Мы с Джестер, гружёные тяжёлыми мешками, замыкали процессию, что было очень кстати, поскольку сейчас я была очень недовольна происходящим и планировала провести с Джестер профилактическую беседу.

– Ты зачем им про меня насочиняла всякого? – спросила я как можно тише.

– Жеребёнок, – устало вздохнула она, – для тебя стараюсь. Мы же видели, у тебя крышек совсем немного. Да и я сейчас на мели. Кое-какой хабар удастся толкнуть на рынке завтра, но остальное-то осядет на складе. Товар сначала реализуется, а уже потом за него выплачиваются крышки. Не знаю как у вас, под землёй, а здесь такая экономика.

– У нас жалование выдаётся каждый день в виде талончиков на еду. Вставляешь такой талончик в специальный аппарат и... – я не договорила, потому что Джестер бесцеремонно прикрыла мой рот копытом, развернулась ко мне лицом и сердито произнесла:

– Да не важно, жеребёнок. Я вообще-то о том, что в Пустошах дураков мало, – я уже рассказывала, что с ними происходит. Так что если ты хочешь жареных грибочков перед сном, то отрабатывай. Насколько я помню, на голодный желудок ты и не на такое была готова, верно?

Я смутилась, вспоминая ту сцену в вагончике.

– В-верно. Но это н-неправильно – решать за кого-то даже не спросив его согласия, – неуверенно продолжила я.

– Что ж, в следующий раз в незнакомом месте с незнакомыми пони предоставлю тебе полную свободу действий, – ответила моя спутница усталым, раздражённым голосом.

Как же так получается, что уже в который раз моя спутница оказалась права? Житейский опыт? Наверное. За пределами Стойла я знала только её, а вот сама Джестер видела десятки, если не сотни жителей с Поверхности. Конечно же, она знала, как лучше действовать.

Ладно, будет ей инженер. В конце концов, это шанс основательно порыться в местной библиотеке, какой бы скромной она ни была. И я совсем не удивлюсь, если вдруг найду там такие книги по электрике, каких не видела даже в шкафу у мастера Шорт Сёркит. Кроме того, есть надежда, что на полках нашлось место и для художественной литературы. А ещё я вспомнила о том, что в Баттерфлае есть одна вещь, очень интересующая меня. Прочистив горло, я постаралась говорить как можно более уверенно:

– Хорошо, Джестер, я берусь за эту работу, – она удивлённо взглянула на меня, в то время как я продолжила, – но при одном условии: ты договоришься с местными о том, что я смогу покопаться в том “Небесном бандите”, который ремонтировала Хэк Рэнч.

– Вот это другой разговор!

Наши провожатые остановились под крепостными воротами – солидной железной плитой, поднятой над землёй метра на два. Образовавшийся проём был закрыт бревенчатой стеной с узкой дверью и квадратным окном, в которое был виден скучающий часовой, внешне очень похожий на Олафа. Когда все формальности были улажены, он отворил дверь и впустил нас внутрь.

Перед нами открылся просторный двор, расчищенный от снега и освещённый жёлтым светом факелов, встроенных в стены. Справа располагался невысокий навес со сложенными под ним дровами, на крыше которого притаились две маленькие фигурки.

– Говорила тебе, это Джестер. А ты не верил, – произнёс тонкий голосок.

– Но ты смотри, она не одна, – ответил второй. – Ты когда-нибудь видела эту кобылку?

– Не-а. Ты погляди-ка, какая у неё физиономия чумазая! – с навеса раздался лёгкий смешок.

– Знаешь, у Джестер видок не лучше. Они, наверное, пожар тушили, – жеребята, а я уже в этом не сомневалась, переглянулись и прыснули со смеху.

– Или наоборот – разжигали! – громко и отчётливо уточнила сама Джестер.

Маленькие дозорные, поняв что их позицию раскрыли, одновременно дёрнулись и спрыгнули с навеса в разные стороны. А затем из-за поленницы выскочила группка примерно с полдюжины жеребят, которые на разные голоса начали кричать: “Джестер, Дже-е-стер!” – и окружили нас. Похоже, моя спутница была местной жеребячьей достопримечательностью. Интересно.

Из этой галдящей кучи выбралась крохотная кобылка со смешными короткими косичками цвета сена. Жеребята стихли, а малышка, глядя прямо на нас, попросила:

– Дзестел, ласскажи нам о фвоих пвиключениях. Повалуйфта.

– Да, дааа! Расскажи! – подхватили остальные. И галдёж продолжился.

Сбоку резко распахнулась дверь, и на крыльце бревенчатого дома, который я поначалу приняла за складское помещение, поскольку вдоль его стены стояли большие пузатые бочки, появилась сердитая и растрёпанная кобыла.

– Так, детишки. Который час, а?! – послышался громкий раздражённый голос. – А ну марш по домам!

Последовала короткая пауза, после которой один из сорванцов крикнул: “Народ, тикаем!”

Буквально за пару мгновений площадка перед воротами опустела, дверь сердито захлопнулась, и наступила полная тишина.

Хельга обменялась с Олафом многозначительным взглядом и сказала:

– Ладно, Додо. Нам надо патрулировать стену. Джестер всё тут тебе покажет. Приятно было познакомиться, – и она улыбнулась простой, открытой улыбкой. В отличие от Джестер, Хельга не считала нужным скрывать свои эмоции.

Я улыбнулась в ответ. Хельга развернулась и громко свистнула. Из-за угла выпрыгнула Саманта и радостно завиляла хвостом. На секунду она остановилась возле меня, а потом побежала к своей хозяйке. Проводив дозорных взглядом, я обратилась к Джестер:

– Так что там насчёт ужина для инженера?

– Ужин для инженера будет за счёт самого инженера. Пошли.

Сидя за столом, мы молча ели. Я медленно жевала кусок жаренной картошки, пытаясь понять, насколько же она отличается по вкусу от той, что мы получали при помощи пищевого талисмана. Отличия были, прямо скажу, неявные – картошка с Поверхности была чуть слаще и, похоже, сытнее. Но вот что было точно сытным, так это грибы. В отличие от тех полуфабрикатов, что использовались у нас, эти были жирнее и твёрже – так, что даже хрустели на зубах.

Лишь завидев это аппетитное блюдо, я последовала примеру Джестер и заказала двойную порцию. Ещё бы. Обычная стоила 3 крышки, а двойная – 5. В итоге, в наказание за собственную жадность, я сидела с полупустой тарелкой и опасливо поглядывала на Джестер. Та уже доедала свою порцию и, будьте уверены, без проблем слопала бы и мою. Но пока что я не была готова расстаться с честно купленным обедом – события последних дней намекали на то, что на Поверхности обед не выдаётся точно по расписанию, а потому нужно запасаться энергией впрок. Чтобы как-то потянуть время, я решила завалить Джестер расспросами. Глядишь, за это время у меня найдутся силы опустошить тарелку.

– Слушай, Джестер, расскажи мне о Баттерфлае. Ты ж тут вроде часто бываешь?

– А что тебя интересует?

– Да в общих чертах. Что это вообще за место?

– Начнём с того, что совсем недавно здесь ничего этого не было.

– Как это недавно? – удивилась я, вспоминая мощные наружные стены, надёжные дома из брёвен и те массивные железные ворота.

– А вот так.

И Джестер рассказала, что каких-то десять лет назад здесь был густой хвойный лес и пара-тройка разрушенных зданий, в которых засели рейдеры. Они устраивали свои вылазки на более обжитые земли и, в отличие от тех придурков из Остова, представляли реальную угрозу.

Пережив пару таких набегов, местные лесные охотники нашли их укрытие и в один прекрасный день перебили их до последнего. Охотники давно хотели осесть в этой местности, и разрушенные здания им очень приглянулись. Когда-то это были санаторные корпуса, принадлежавшие Министерству Мира, тот самый “лагерь”, который Мэйни Браун упоминал в своём дневнике. Так как Министерства строили свои здания на века, некоторые коммуникации по-прежнему функционировали, что на первых порах крайне способствовало восстановлению комплекса. Но охотники пошли дальше. Не желая цепляться за остатки прошлого, они выстроили целую крепость, которая была рассчитана на автономное существование. Главным принципом баттерфлаевцев стала экономия внутренних ресурсов и независимость от внешних поставок. Да, они охотно торговали с караванами с севера и с юга, но в случае нападения неприятеля, железные ворота опускались до земли, и крепость переходила на осадное положение. Несколько раз завистливые соседи пытались разорить поселение, но безуспешно.

Обитатели Баттерфлая держались “Пути Земного Пони”, то есть ориентировались на коллективный физический труд и взаимопомощь, а в бою предпочитали копытопашную, либо использовали простые механические устройства вроде арбалетов и луков. Такой выбор был очевиден – большинство обитателей Баттерфлая и были земными пони. Летом жители обрабатывали землю и снимали урожай, а зимой охотились.

Немаловажным было то, что санаторные корпуса Министерства Мира были выстроены вблизи геотермальных источников. В деревне всегда была горячая вода. Во все дома было проведено паровое отопление, что снижало риск возгорания деревянных конструкций, а некоторые жители не брезговали электричеством, которое вырабатывалось, опять же, при помощи пара, поступавшего на турбину. Кроме того, непосредственно рядом с этими источниками, жители устроили ферму по выращиванию грибов. Для тех пони, которые не признавали мясоедение, это был очень хороший вариант.

Разумеется, всю инфраструктуру нужно было поддерживать, поэтому, когда Хэк Рэнч ушла из деревни, начались поломки и авралы. Что-то местные жители устраняли своими силами, но в других случаях требовалась работа специалиста. И, по мнению Джестер, таким специалистом была как раз я.

Пережёвывая очередную картофелину, я задумчиво рассматривала стену помещения, выходившую на улицу – деревянную, с небольшими квадратными окнами, за которыми уже окончательно стемнело. Как и говорила та грозная пони возле ворот жеребятам, время уже, действительно, было позднее. Помещение столовой практически пустовало. За дальним столиком сидел единственный, кроме нас, посетитель – сутулый пони неопределённого возраста с кружкой чего-то горячительного, а за прилавком сама хозяйка заведения монотонно протирала тарелки.

– Слушай, Додо. Если ты не в состоянии доесть свою порцию – лучше сразу скажи.

Поскольку рот у меня был набит едой, я подвинула свою тарелку в сторону Джестер, на что она передвинула тарелку обратно ко мне.

– Нет, ты можешь взять еду с собой. Попроси хозяйку, она тебе завернёт.

– Угу, – ответила я, дожевав наконец картофель. – Только тут такая проблема: мне теперь это всё нужно запить.

В ответ на моё заявление Джестер закатила глаза, а потом, не говоря ни слова, встала из-за стола и пошла к прилавку. Я услышала, как на блюдце со звоном упало несколько крышек, после чего полосатая пони вернулась с большим кувшином ягодного морса.

– Держи.

– Джестер, не надо было...

– Жеребёнок, пей давай! – перебила она меня, – а я пока пойду, разузнаю кое-что.

И Джестер бросила меня наедине с кувшином в пустой столовой. Припозднившийся посетитель уже ушёл, и в помещении оставалась только хозяйка, которая теперь, лихо орудуя тряпкой, протирала обеденные столы.

Когда я выпила весь морс, то почувствовала, что меня жутко клонит в сон. Вытянув копыта вперёд, и положив на них голову, я смотрела на опустевший кувшин и зевала. Скорее всего, я бы так и уснула, не окликни меня та самая кобыла.

– Эй, дитя из Стойла, так тебе обед запаковать?

– А? – вяло переспросила я. – Д-да.

Неся в зубах пакет с недоеденным обедом, заботливо завёрнутым в фольгу, я углядела через окно свою полосатую спутницу. Она оживлённо беседовала с каким-то жеребцом. Наконец, тот передал ей небольшой предмет, заблестевший при свете уличного фонаря.

Джестер вошла в столовую и сообщила мне последние новости – ей удалось найти дешёвый ночлег. Тот пони, с которым Джестер договаривалась о размещении нашего хабара, был местным кладовщиком. Между делом он сказал, что если мы накинем по крышке с носа, то сможем переночевать в одном из “Небесных бандитов”, некогда принадлежавших санаторию, а теперь оборудованных под склад. Мешки с добычей Джестер согласилась дотащить сама, но вручила мне в зубы ключ и послала вперёд – отпереть вагончик и разложить одеяла.

Следуя путанным указаниям Джестер, я, конечно же, заблудилась и теперь стояла перед Главными Воротами деревни, пытаясь понять, где именно свернула не туда. Посреди ночи на улицах не было видно ни одного жителя, а спросить дорогу у часового я как-то постеснялась.

Мне стало неуютно. Только теперь я поняла, что именно благодаря Джестер чувствовала себя спокойно в этом незнакомом месте. Тут, вспомнив, что у меня есть встроенный накопытный навигатор, я активировала ПипБак и уставилась на карту. Конечно же, новых построек на ней отмечено не было, но крестообразное в плане здание, отмеченное как “Санаторий Баттерфлай”, я узнала сразу. Чуть в стороне от главного корпуса располагалась стоянка “Небесных бандитов”, и я решила направится именно туда – вряд ли жители стали бы их перетаскивать в другое место.

Хоть в чём-то я не ошиблась. Когда я, наконец, добралась до вагончика, Джестер сидела у входа на одном из мешков и, от нечего делать, пыталась доплюнуть до костра, устроенного в ржавой бочке, стоявшей неподалёку. Но едва завидев меня, она оторвалась от своего увлекательного занятия и спрыгнула в снег.

– Жеребёнок, тебя только за смертью посылать. Ты там снова в сугроб провалилась?

Она вновь назвала меня “жеребёнком”, причём явно в воспитательных целях. Было уже очевидно, что когда я делала всё верно, с её точки зрения, она обращалась ко мне по имени. Потупив взор, я объяснила ей, что просто заблудилась, и стала спешно открывать дверь.

Ключ нехотя провернулся в ржавом замке, и мы попали в помещение, практически целиком заставленное деревянными ящиками и железными бочками.

– Ээ? – я в недоумении вскинула бровь, – и где мы тут спать будем?

Джестер посветила “Лайтбрингером”, в этот раз болтавшемся у неё на копыте, в сторону небольшой выемки, в том месте, где ящики почему-то не доходили до самого потолка.

– Ты – вот там, наверху а я, так и быть, на полу. Тащи одеяла.

Увидев на моём лице растерянность, смешанную с разочарованием, она продолжила:

– Нет, если тебе там высоко, мы можем и поменяться, но всё-таки кто из нас пегас?

Она не поняла. После всех этих падений, полётов с тяжестью и марш-броска до деревни, мне хотелось плюхнуться на откидную койку, или, на худой конец, на матрас, набитый сеном и забыться сном. Как можно спать на кривых досках, завернувшись в одно только одеяло, я не представляла. А вот для Джестер, похоже, это было в порядке вещей.

Щёлкнув включателем, который зажёг тусклую лампочку под потолком, я проследовала в дальний конец вагончика, где в углу обнаружила кучу мешков, набитых чем-то не очень приятно пахнущим, но зато мягким.

– Джестер, я тут спать буду.

– А, ну давай, только свет сначала погаси.

– Угу.

Забравшись на мешки, я сняла куртку и подложила её себе под голову. Остальную одежду я решила оставить на себе. Да, железная труба, проходившая под потолком, грела исправно, но от пола тянуло сыростью. Как следует укутавшись в одеяло, я погасила подсветку ПипБака и моментально провалилась в сон.

Вытянув копыта вперёд, я летела над облаками. Вернее так: я летела почти что у самого облачного занавеса, а яркое солнце, светившее в спину, согревало меня. Занавес этот казался бескрайним морем, в котором периодически возникали серые или красно-коричневые острова, бросавшие тени на едва колеблющуюся поверхность. Я знала, что это самые высокие горные пики Эквестрии. Иногда я видела других пегасов – красных, жёлтых, малиновых... Мои собратья неспешно летели по своим делам или просто лежали на облачной поверхности, подставив лица тёплому солнечному свету. С одной стороны, помня весь тот холод, что я испытала внизу, я была на них зла, но с другой виноваты были не они, а их предки, принявшие такое эгоистичное решение.

Я вспомнила свою начальную цель. Долететь до крупного города и рассказать о том, что происходит внизу. Это было немного наивно, но вдруг другие пегасы прислушаются к своей соплеменнице и хоть что-то начнут менять?

Солнце припекало всё сильнее. Да, выше облачного занавеса тоже были облака. Только были они не грязно-серые и заполненные снегом, а белые и слегка прозрачные. Но, похоже, пару минут назад погодная команда разогнала их, и теперь небо было пронзительно голубым.

Я решила отдохнуть. Опустившись на плоскую скалу, прогретую солнцем, я выставила переднюю ногу и попробовала облако на ощупь. Поверхность мягко спружинила, и тогда я надавила на облако ещё сильнее, практически всем весом своего тела. Оно выдержало. Тогда, уже не боясь провалиться вниз, я спрыгнула на него и повалилась на спину. Поверхность была мягкой и очень приятной на ощупь. Казалось, что я обрела то, чего была лишена всё это время – свою стихию.

Вытянув ноги во все стороны, я старалась занять собой как можно большую площадь облачной поверхности. Я перевернулась на живот и зарылась носом в мягкую перину. И тут произошло нечто странное. Сначала что-то снизу ударило меня в плечо, а затем курчавая поверхность облака стала надуваться пузырём. Пара мгновений, и у меня перед носом возникло то, что я меньше всего ожидала тут увидеть. Из облачного полотна вынырнула голова Джестер и, широко улыбаясь, сказала: “Привет, Додо!”. Через секунду она исчезла, чтобы снова возникнуть в метре от меня, проделав в облаках дыру для своего полосатого тела с пепельно-серыми крыльями за спиной. По отношению к её миниатюрной фигуре крылья выглядели огромными.
“Ой, Джестер, а откуда у тебя крылья?” – весело спросила я. Джестер подлетела ко мне вплотную: “Крылья? Ты что, совсем сбрендила?”. Облачный занавес резко подпрыгнул и... я оказалась на полу. С трудом разлепив глаза, я снова зажмурилась от света, проникавшего через небольшое прямоугольное окно в потолке. Похоже, на Поверхности наступило утро.

Надо мной возвышалась Джестер, которая держала в зубах одеяло и смотрела на меня с неодобрением.

– Я зе пвосила, жабудь об этой гвупофти ф квыльями, – пробурчала она, а затем прищурилась, словно разглядывала что-то, лежащее возле меня.

– Так, а теперь быстро раздевайся.

Я по-прежнему лежала на полу, уперев заднюю ногу в мешок, на котором спала, и одарила свою собеседницу непонимающим взглядом.

– Чего? Думаешь я в этот раз куплюсь на твои сомнительные шуточки?

– А кто тут шутит? Ты принюхайся. Мало того, что от тебя всю дорогу несло гарью... и, кхм, спиртом, так теперь ещё и сырая картошка примешалась, – Джестер сделала кислую мину, – Как разденешься, как следует вытряхни одёжку, потом свяжи в тюк и вытащи на улицу, а я пока пойду к банщику – договорюсь о том, чтобы нам подогрели воду и выдали самое хорошее мыло.

По правде сказать, мне вообще не хотелось покидать деревянную кадку, наполненную горячей водой с запахом душистых трав. Привалившись спиной к её стенке, я глядела на запотевшее стекло светового окна и думала о том, что впервые за несколько дней чувствую себя по-настоящему расслабленной и непривычно чистой. Для того чтобы отмыть меня, пришлось извести не одну бутыль растительного мыла. Зато шёрстка приобрела свой изначальный лиловый цвет.

К сожалению, у Джестер на это субботнее утро были обширные планы, поэтому, наскоро обсохнув, уже через каких-то жалких полтора часа мы шагали мимо деревянных домов, направляясь к "Небесному бандиту", в котором ночевали. Там нас ждали заветные мешки с хабаром. По словам Джестер, на местном рынке каждые выходные шла оживлённая торговля. Надо ли пояснять, что ей хотелось поскорее сбыть наш товар, а мне наконец-то увидеть, что именно она тогда набрала в самолёте.

Я ёжилась от холода, поскольку впервые за всё время оказалась на Поверхности без одежды. Сейчас на мне был только ПипБак да оранжевое полотенце, намотанное поверх головы.

Свою измазанную в копоти одежду мы отнесли в соседнюю с баней постройку, которая являлась прачечной. Пожилой единорог прицепил к каждой вещи по красному ярлычку и бросил всё вместе в огромную бадью, полную одежды такого же неопределённого цвета, как наша. Когда я спросила, как мы потом среди этой кучи вещей отыщем свои, Джестер пояснила, что ярлычки пронумерованы. Это меня немного успокоило.

Там же, в прачечной, я впервые увидела её метку. Да-да, будучи полукровкой, Джестер имела кьютимарку, пусть и не столь обычную для пони. В её начертании явно угадывались народные орнаменты зебр, прямо как на том агитационном плакате про Найтмэр Мун. Кьютимарка была одноцветная и напоминала рисунок, выполненный чернилами. Это был глаз, причём по виду он принадлежал не пони или зебре, а какому-то другому существу. Может быть, грифону? В любом случае, было в нём что-то птичье. Я вспомнила свой недавний сон и улыбнулась про себя.

Сейчас Джестер выглядела довольно непривычно. Чистая и расчёсанная грива висела по обе стороны от её головы и казалась длиннее, чем обычно. Серая шерсть, изредка прерываемая более тёмными полосками, слегка поблёскивала, а хвост покачивался из стороны в сторону в такт её пружинистой походке. Мне казалось, что даже глаз, изображённый на кьютимарке, выражал нетерпение и жажду действия.

Джестер расстелила перед дверью “Небесного бандита” кусок серого брезента, принесла несколько хлипких на вид фанерных ящиков, а затем вытащила на свет мешки, до отказа набитые добром.

– Итак, посмотрим на наши подарки! – радостно воскликнула она, развязав первый мешок энергичным рывком зубов.

Признаюсь честно, у меня разбежались глаза, когда я увидела всевозможные запчасти, украшения, книги, канцелярские мелочи, какие-то электронные устройства и одежду. И я действительно почувствовала себя маленьким жеребёнком, которому надарили подарков на Ночь Согревающего Очага. Забыв про все, я закопалась в нашу добычу, вертела в копытах каждый новый предмет и, если честно, мечтала оставить это всё себе.

Мне было интересно буквально всё: рассматривая каждую вещь, я прикасалась к тому миру, что был до Катастрофы. Ещё сидя в Стойле и разглядывая фотографии в журналах, я с жадностью изучала те предметы быта, одежду и технику, которыми пользовались пони в те далёкие годы. В нашем Стойле таких вещей было очень мало, и в основном все пользовались тем, что носило на себе клеймо Стойл-Тек – грубым, некрасивым, но зато практически неубиваемым. Сейчас перед моим носом лежали вещи совершенно иного рода. Открыв небольшую деревянную шкатулку, украшенную драгоценными камнями, я нашла целую пачку фотографий, содержавших ценные для кого-то воспоминания.

Довоенная Эквестрия была удивительно разной: на одних снимках я видела сельские пейзажи с примитивными телегами и пони, неспешно прогуливавшихся на фоне ухоженных деревянных домиков, на других – многоэтажные остеклённые громадины больших городов и летающие повозки с плавными обводами корпуса и хромированными деталями, блестевшими на солнце. Владелец шкатулки, по всей видимости, был учёным. На многих фотографиях можно было заметить одного и того же жеребца – единорога в очках-половинках, демонстрировавшего те или иные чудеса техники: то сложный медицинский аппарат, мигающий многочисленными лампочками, то радиогарнитуру, подключённую к настенному терминалу в каком-то командном центре, а то и вовсе реактивный самолёт, потрясающий своим необычным внешним видом. Всю свою жизнь этот пони строил будущее Эквестрии. На последнем фото он, уже изрядно постаревший, сидел в саду в окружении детей и внуков, а на заднем плане возвышался скромный двухэтажный дом. Очки жеребца были подняты выше рога, а копыта держали газету с едва различимым заголовком "Мэйнхэттен чествует доктора…" Единорог улыбался.

Оторвавшись от чужих воспоминаний, я увидела, что Джестер выложила передо мной гору разнообразных книг. Научные труды и учебники по физике, химии, математике и магии соседствовали с любовными романами и детективными историями, а рядом со скучнейшими справочниками, наполненными рядами цифр, лежали красочные детские сказки. Эти книги не имели особой исторической ценности – они были набраны на современном Эквестрийском языке типографскими литерами и не отличались от тех, что ждали своих читателей в Библиотеке нашего Стойла. Раньше я бы прочитала их все, не задумываясь, но теперь у меня не было столько свободного времени. В итоге, отобрав с десяток книжек, касавшихся механики и машиностроения и несколько художественных романов, я отложила их в сторону, а остальное с сожалением сложила в ящик. Впрочем, у меня уже было что изучать: пакет с древней рукописью Барбары Сид, тетрадку с непонятными грифоньими каракулями и, конечно же, пачку комиксов про Дэрин Ду!

Вещей на брезенте становилось всё больше, и все они были очень разными – как по виду, так и по назначению. Видимо, авиапочта была основным каналом связи крайнего севера с цивилизацией, и пони использовали её для доставки абсолютно всего. Но, пожалуй, больше всего меня поразило то, как мало вещей напоминало о войне: то ли Джестер отсеивала такие предметы нарочно, то ли здесь, на севере влияние войны было действительно намного меньше.

Но была и отдельная куча, куда Джестер складывала всё, связанное с оружием. В основном, это были отдельные запчасти, но среди них лежала пара лёгких пистолетов и несколько магазинов от чего-то посерьёзней.

Поначалу Джестер пыталась меня подкалывать всякий раз, когда я брала в зубы какой-нибудь затвор или возвратную пружину, но довольно быстро перестала это делать и спокойным, практически преподавательским тоном называла мне ту или иную деталь и объясняла её назначение. К сожалению, эти запчасти были явно бесполезны для моего пистолета.

Я начала было терять интерес к тому, что мне говорит Джестер, как вдруг та подкинула мне две странных штуки. Обе были цилиндрической формы, только у одной сбоку имелось крепление, а у другой – нет. В ответ на мой растерянный взгляд Джестер сказала, что это – глушитель и лазерный прицел. Притащив свой пистолет из вагончика, я попробовала приспособить к нему эти детали. Глушитель встал на своё место идеально, а вот лазерный прицел приделать было некуда. Стоило мне сообщить об этом своей спутницей, как я тут же заработала насмешливый взгляд и получила моток серой клейкой ленты – точно такой же, какой мы пользовались в Стойле.

Закончив модификацию пистолета, я вложила его обратно в кобуру и принялась копаться в куче не разобранной одежды, которую Джестер почему-то скинула прямо на снег.

Одежда была в основном гражданская и совсем не подходящая для приключений. Самые нелепые платья я сразу откладывала в сторону. Пара неплохих вещей оказалась мне не по размеру, а в сером комбинезоне военного покроя была очень неприятная дыра на боку: сырость его не пощадила. Осмотрев одежду, я поняла, что обновление гардероба мне не грозило. По всей видимости, Джестер закинула это тряпьё в мешки лишь для того, чтобы беспорядочно наваленные в них предметы меньше бились друг о друга.

– А вот это, пожалуй, нам пригодится. – Джестер протянула мне какое-то маленькое устройство, похожее на карманный музыкальный проигрыватель или диктофон.

– А что это? – я вертела в копытах корпус с одним наушником на проводке.

– Карманная рация. Надо только найти для неё свежую батарейку. Неплохая штука: активация голосом, радиус действия потянет на пару километров. Даже инструкция сохранилась... Частично. Ну что, пошли толкать товар?

Я грустно вздохнула и кивнула головой. В самом деле, не таскать же это богатство с собой.

По обе стороны от Главных Ворот расположились торговые ряды. Одни торговцы принесли раскладные столы, другие выстроили импровизированные прилавки из пустых ящиков или бочек, накрытых листами фанеры, третьи же разложили свой товар прямо на земле, подстелив под него куски брезента или же замызганные картонки. Товар был разного качества. Продавалось всё, от дырявых ботинок и простреленных фляжек до когда-то явно работавших настенных ходиков и видавшего виды “Роял Кантерлот Войса II”, у которого не хватало половины регуляторов.

Джестер же предпочитала такой торговле другой метод добычи крышек. Она подходила к продавцам и заводила оживлённую беседу, стараясь сбыть им содержимое объёмного рюкзака, набитого до отказа “горячим товаром”. Так она называла те вещи и запчасти, которые на Поверхности пользовались наибольшим спросом, а именно – оружие, еду, автономные осветительные приборы и средства связи. Некоторые сделки проходили удивительно быстро, другие вытекали в спор, в котором один хвалил свой товар, а другой указывал на его недостатки. Пару раз, вопреки моим ожиданиям, Джестер дали от ворот поворот, что, впрочем, её нисколько не расстроило.

За время, проведённое возле торговых рядов, я поняла, что на Поверхности в ходу было три вида валюты: крышки, довоенные монеты и драгоценные камни. Также имел место и натуральный обмен – бартер, но он не пользовался особым спросом – мало кому хотелось тащить обратно домой новое барахло взамен проданного.

Но не менее интересным, чем торговля, было то, как эти пони между собой общались. Было видно, что большинство торговцев уже давно знают друг друга – они хвастались друг перед другом различными диковинами или рассказывали о наиболее выгодных сделках. Речь у них была довольно грубая и прямая, а вид нередко затрапезный, но это были яркие, запоминающиеся типажи. Среди них особенно выделялись двое лохматых пони – жеребец с повязкой на глазу и коротко стриженная кобыла, которые пили какую-то мутную гадость и клялись в вечной дружбе, а также тихий старичок, который просто сидел на дощатом ящичке и молча ждал, когда у него купят водопроводные трубы и пару медных кранов с потрескавшимися фарфоровыми рычажками.

И покупатель не заставил себя ждать. Им был рослый земнопони в истёртой кожаной куртке с поднятым воротником и плоской кожаной кепке, надвинутой на глаза. Взяв трубу в зубы, и несколько раз махнув ей в воздухе, он подозвал старичка, и, услышав цену, кинул ему мешочек крышек со словами “Сдачи не надо”. Потом опустил ещё три одинаковых обрезка трубы в сумку и спешно удалился. Ох, сдаётся мне, что он не протекающую ванну ремонтировать побежал, иначе купил бы заодно и краны. Старичок же прямо сиял от счастья.

И тут я увидела их. Среди груды хлама и стоптанной обуви стояли высокие бежевые ботинки для задних копыт с удобными магнитными застёжками. Заметив мой неподдельный интерес, продавец ботинок сразу оживился:

– Подошва шипованная, не промокают, тёплая меховая подкладка, хорошая сохранность, между прочим. Других таких точно не найдёшь на всей Пустоши. Берёшь?
“А, ну-ну”, подумала я и, тем не менее спросила:

– А сколько стоят? – и тут же получила обескураживающий ответ:

– А сколько дашь?

Я очень надеялась услышать фиксированную цену, которая сразу отбила бы у меня охоту торговаться. К такой постановке вопроса я была не готова. К сожалению, книги по довоенной экономике вызывали у меня скуку, и я вообще не имела понятия о ценообразовании. К торгу Джестер я тоже особо не прислушивалась, поэтому лучшее, что пришло в голову, это назвать навскидку сумму, в два раза большую, чем стоил тот вчерашний двойной обед.

– Десять крышек.

В ответ на это предложение жеребец только усмехнулся.

– Ну-у, юная леди, ты же понимаешь, что это не цена для таких великолепных ботинок.

Я растерялась. И не от того, что торговец совместил в одном предложении “ты” и “юная леди”, а от того, что явно сморозила большую глупость. Но деваться было уже некуда, и я продолжила торг:

– Двадцать... – жеребец покачал головой.

– Двадцать пять – в ответ он лишь криво ухмыльнулся.

– Тридцать? – уже совсем неуверенно спросила я.

Жеребец лениво цокнул языком и после небольшой паузы сообщил:

– Всё ещё мало.

Тогда я вспомнила то, как продавцы пытались сбить цену на те вещи, которые предлагала им Джестер, указывая на различные недостатки, вроде трещин, царапин и вмятин.

– Мне нужно осмотреть ботинки. Я же должна знать, что именно покупаю.

– А, ну давай, – ответил мне торговец.

Я взяла один ботинок с прилавка и стала вертеть его в копытах, затем осмотрела второй. Пару раз я было раскрывала рот, чтобы придраться к мелким изъянам, но, встречаясь взглядом с продавцом, который всё это время пристально наблюдал за мной, я давила это желание в зародыше. Да и ужасно неловко было указывать на какие-то незначительные мелочи. В целом, ботинки были просто отличные.

И я сдалась. Положив ботинки обратно на прилавок, я тяжело вздохнула, от чего налезшая на глаза чёлка сдвинулась вбок. Сейчас я готова была провалиться сквозь землю.

Если бы только Джестер была рядом, она бы бросила что-то вроде “Пойдём, жеребёнок”, – и моё поражение не было бы столь сокрушительным, но она ушла куда-то в дальние ряды, и вряд ли появилась бы в ближайшее время.

Во взгляде продавца читалось разочарование. Он долго теребил свой щетинистый подбородок, потом упёр оба копыта в прилавок и вытянулся в мою сторону, да так, что я невольно отпрянула.

– Так, юная леди. Сколько ты действительно готова отдать за эти ботинки?

Я несколько раз непонимающе моргнула:

– Эээ... что?

– Я вижу, как они нужны тебе. Ты так увлечённо торговалась, что даже не удосужилась примерить их.

В этот момент я хлопнула себя копытом по лицу, размазав по нему снеговую кашу, в которой стояла всё это время. “Идиотка!”

– Вот как мы поступим, юная леди, – прервал мои самокопания продавец. – Ты в последний раз называешь цену. Если она меня устроит, и ботинки подойдут тебе по размеру – они твои. Если же нет, извиняй.

Я достала из седельной сумки жестянку из-под карамелек и поставила на прилавок, потом, покопавшись на дне сумки, положила сверху стопку из довоенных монет.

– Вот, это всё, что у меня есть, – сказала я.

Продавец раскрыл коробку, высыпал крышки на прилавок и стал пересчитывать мои скромные сбережения . Когда он закончил, то отодвинул довоенные монеты на край прилавка.

– Монеты можешь оставить себе. Ужасно не люблю связываться с этой валютой. Курс, знаешь ли, очень нестабильный.

После этого он выпрямился и продолжил:

– Ну что, юная леди, сорок семь крышек выходит. Это, конечно, не густо, за такую-то вещь, но, если подумать, не в деньгах счастье, а в довольных клиентах. Так что примеряй давай.

Было непонятно, ирония это, насмешка, или же какое-то другое странное отношение к ситуации или ко мне.

Я молча обулась и стала ходить перед прилавком туда-сюда. Ботинки сидели если не идеально, то очень хорошо – нигде не жали, но и не болтались. А попытка проехаться по поверхности замёрзшей лужи закончилась неудачей. Теперь, вместе с ледорубом, я имела целых три точки опоры, позволяющие мне удержаться на очень скользких поверхностях.

– Сидят как влитые, юная леди, – окликнул меня продавец. – Точно говорю, эта вещь ждала тебя.

– Да, беру их, – я улыбнулась и облегчённо выдохнула. Та неловкая игра, в которую я ввязалась, кажется, закончилась. Но, вспоминая те краткие уроки от Джестер, что мне приходилось усваивать прямо на ходу, я понимала, что была веская причина, по которой эти отличные ботинки достались мне так дёшево.

– И в чём же был подвох? – спросила я жеребца, который как раз сгребал мои крышки в железный ящичек, выполнявший роль кассы.

– Подвох? – отозвался тот.

– Не может же всё так гладко складываться. Есть причина, по которой вы согласились на эту невыгодную для себя сделку.

– Ну, юная леди, сделка-то оказалась выгодной для нас обоих. На самом деле, с тех пор, как мне достались эти ботинки, я уже отчаялся их продать. Видишь ли, здесь, на севере трудно найти кобылу с таким небольшим размером ноги. Как ты уже, наверное, заметила, все здесь довольно-таки коренастые. Так что тебе действительно повезло. Ах да, за проявленную любознательность тебе полагается небольшой бонус. – с этими словами жеребец ткнул копытом в сторону ящика с мелочёвкой, лежавшего сбоку от прилавка. – Можешь выбрать себе красивую безделушку на память.

Трудно было понять, почему он себя так вёл. Впрочем, что-то мне подсказывало, что пони, устраивающие этот стихийный рынок у ворот Баттерфлая, не ставят основной целью зарабатывание крышек. То, что я сегодня увидела, было, если угодно, их стилем жизни, со своим кодексом, ритуалами и понятиями.

Порывшись в ящичке, я остановила свой выбор на губной гармошке. Слух у меня, если верить родителям, был музыкальный, и, учитывая то, что я любила слушать по вечерам “лунную” музыку, непосредственным атрибутом которой было соло на губной гармошке, то я и сама была не прочь научиться играть какие-то простые мелодии на ней.

– Хороший выбор, – сказал жеребец. – Сразу скажу, язычки на самых высоких нотах расстроены, но что-нибудь простое и для настроения сыграть ты сможешь.

Я поблагодарила его и попрощалась, но не успела сделать и нескольких шагов, как он окликнул меня:

– И последнее, юная леди. Ты когда в следующий раз будешь ввязываться во что-то подобное, взвесь все “за” и “против”. Не стоит рассчитывать только на удачу.

Это был хороший совет, но для какой-нибудь другой пони. Уже неоднократно именно рискованные решения, пусть подчас и дурацкие, приводили меня к успеху.

Я нашла Джестер с уже изрядно опустевшим рюкзаком на окраине рынка. Смерив меня взглядом, она тут же заинтересовалась моей покупкой.

– Хорошие ботинки. Сколько?

– Сорок семь крышек.

– Да ладно? Не может быть так дёшево.
“Всё-таки дёшево”, – успокоилась я, и принялась в подробностях пересказывать свой диалог с продавцом.

Так мы дошли до небольшого двухэтажного строения с ярко-жёлтой вывеской над входом. Надпись, испещрённая нарисованными пулевыми отверстиями, гласила: “ПУШКИ! и всякая всячина”.

За прилавком возле кассы сидел довольно упитанный единорог латунного цвета, в светло-сером брезентовом жилете с кучей карманов и в больших очках с оранжевыми стёклами. В передних копытах он держал каталог, посвящённый... шомполам для чистки ружей. Вот уж не знала, что бывают и такие. Единорог вопросительно взглянул на нас поверх очков, и серая пони достала из рюкзака те пистолеты, что я видела ранее.

– Бэкфайр, а Бэкфайр. Сколько ты дашь за оба? – прощебетала Джестер, и я поняла, что сейчас начнётся очередной торг, являющийся, прежде всего, дружеской беседой, и уже в меньшей степени способом выгадать пару-тройку крышек.

После моей истории с ботинками слушать, как они торгуются, было уже неинтересно, и я решила осмотреть магазин самостоятельно.

В лавке продавалось всё подряд – от портативных раций и “Лайтбрингеров” до жестяной посуды и одежды. Но, в отличие от тех вещей, что можно было купить на развале снаружи, состояние этих было значительно лучше.

Однако это всё было лишь дополнением к основному товару: главная витрина и пара небольших стоек были отведены под оружие – как холодное, так и огнестрельное, и всевозможные боеприпасы к нему. Да и на стенке позади кассы висели всевозможные карабины, автоматы, винтовки и даже крупнокалиберный пулемёт, пересекающий по диагонали знамя какой-то Эквестрийской пехотной дивизии – истёртое и поблекшее. Тут впору было вспомнить любовь Джестер к большим пушкам.

Стоило мне привстать на задние ноги, чтобы лучше разглядеть это чудо техники, как из-за спины раздался оклик продавца.

– Нравится? – весело крикнул он через весь магазин.

Я растерялась. Простого “Ага” тут явно было недостаточно, а в оружии я разбиралась плохо. Конечно, стоило признать, что оружие обладало красотой само по себе. Была в нём какая-то особая пропорциональность и угрожающая изящность. Поэтому я решила похвалить товар и ответила:

– Внушительная штука... В смысле, внушает уважение.

– Легенда, – ответил он. – Крупнокалиберный пулемёт “MWT-II Сторителлер” производства “Айроншод Файрармс”. Универсальная вещь! Использовался и на земле и в воздухе – этот когда-то был спаренный и стоял в хвостовой части “Облачного разбойника”. Пожалуй, единственный недостаток этого пулемёта – его вес. На боевое седло такой не поставишь, отдача – будь здоров. Он не очень скорострельный, – отсюда его название, – но зато силовую броню пробивает навылет. Слыхал я историю о том, как легионер зебр захватил огневую точку с таким пулемётом. Так он в одиночку успел выкосить целый взвод Стальных Рейнджеров, пока пегас-снайпер не разнёс его полосатую голову в кровавые ошмётки...

Джестер громко кашлянула.

– Эхм! Бэки, я так и не поняла, ты будешь стволы брать?

– Вроде как мы договаривались о реализации, – ответил Бэкфайр.

– А, ну тогда мне проще их тем парням у ворот толкнуть.

Бэкфайр сразу переменился в лице.

– Что? Такие отличные пушки этим неудачникам?

– Ну а почему бы и нет?

– Потому что ты разобьёшь мне сердце... дважды.

– Какая драма, – максимально безразличным тоном произнесла Джестер и стала отодвигать пистолеты в сторону своего раскрытого рюкзака. Признаться, наблюдать за тем, как Джестер кого-то обрабатывает, было куда приятнее, чем быть объектом такой обработки. Разумеется, Бэкфайр не выдержал и резким движением копыта подтянул пистолеты обратно к себе. Их глаза встретились.

– Крышки, Бэки. Крышки.

Тут Бэкфайр неожиданно обратился ко мне.

– Нет, ну вы посмотрите, мисс, что делает эта бессердечная особа! – потом он достал из-под прилавка мешочек, судя по звону, набитый крышками, а за ним ещё такой же. В дополнение он выгреб из кассы ещё где-то штук семь крышек, и ответил уже Джестер:

– Значит так, кровопийца, это тебе аванс, а остальное получишь, когда их купят. Сегодня вечером я приведу стволы в должный вид, а там – видно будет. Это моё последнее предложение.

– Идёт, – ответила моя спутница совершено спокойным тоном.

Добившись своего, Джестер сделала невинную улыбку, потом повернулась ко мне и пояснила:

– Представь себе, Додо, у этого малого действительно есть сердце, что большая редкость здесь, на Пустошах. И это сердце начинает биться сильнее каждый раз, когда он держит в копытах какой-нибудь пистолет или автомат, требующий ремонта. Он целыми вечерами заботливо перебирает их чуть ли не до винтика, чистит, смазывает, полирует приклады. Это его большая слабость. И надо отдать должное, с его талантом к торговле, он отлично устроился. Мало кто в Пустошах занимается работой, соответствующей его увлечению. Не сочти за рекламу, но если нужна хорошая пушка – обращайся именно к Бэкфайру. У него любое оружие работает как надо.

Похоже, после случившегося, Бэкфайр не ожидал такого отзыва и несколько растерялся.

Чтобы хоть как-то сгладить общую неловкость ситуации, я решила расспросить Бэкфайра об одной винтовке, которая уже давно привлекла моё внимание. Среди соседей она выделялась своим изящным корпусом, довольно крупным оптическим прицелом и сошками, расположенными в передней части ствола. Другие винтовки и автоматы явно были не хуже и по-своему интересны, но именно эту модель мне хотелось подержать в своих копытах.

– Мистер Бэкфайр, это же снайперская винтовка? – я указала на объект своего интереса.

Глаза Бэкфайра предсказуемо загорелись.

– Это “Скаут”. Очень интересная модель. Подходит и для войны, и для охоты. Причем скорее для охоты, чем для войны. Не самая мощная винтовка, но я её люблю как за удобство использования, так и за удобство прицеливания. Видишь, как низко над стволом находится прицел? Это позволяет почти не делать поправок по высоте. К тому же, она удобна при переноске за счет того, что её длина соразмерна длине тела среднего пони. А композитный корпус делает её легче. Я бы оставил её себе, но предпочитаю автоматическое оружие.

– Но как из неё стрелять? – ясное дело, такую длинную штуку в зубах было не удержать, но я не могла сообразить, как ей пользоваться. Внутренне я молилась о том, чтобы не выгляжу полной дурой. Но, вопреки моим опасениям, Бэкфайр совершенно спокойно ответил:

– Стрелять лучше всего из лежачего положения, либо с низкого упора. Для этого нужно разложить сошки. Тогда ствол не будет дергаться из стороны в сторону. Можно стрелять и на весу – с боевого седла, но, на мой взгляд, это чертовски неудобно, а главное – бессмысленно. В конце концов, это же не автомат, чтобы поливать свинцом во все стороны, а оружие для прицельного огня. А как правильно целиться из него, я сейчас тебе покажу.

C этими словами он захватил телекинезом винтовку и бережно опустил её на прилавок. Но не успела я заглянуть в прицел “Скаута”, как дверь магазина с грохотом распахнулась, и в помещение ввалилось что-то огромное, пернатое и страшно запыхавшееся. Здоровенный грифон! От неожиданности я вскрикнула и чуть не перевернула стойку с оружием.

– Джестер! – Голос у грифона был невероятно низкий, я никогда не слышала такого баса. – Вот ты где!

Внимание Джестер было приковано к внезапному гостю. Я не могла прочитать эмоции на её лице, но она явно была взволнована.

– Базилевс! Что стряслось?

– У нас большие проблемы. А это что за жеребёнок?

Я вспыхнула, но не успела открыть рот, как огромный грифон уже навис надо мной.

– Базилевс, – протянул он свою огромную лапу.

– Д.. Дэзлин, – я настолько растерялась, что забыла про своё прозвище напрочь. – Дэзлин Даск.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (6)
Новая способность: Ещё карманы! Вместо того чтобы набивать мелочёвкой седельные сумки, вы равномерно распределяете её по карманам своей одежды. Теперь любая вещь весом до 1 килограмма весит для вас в два раза меньше.

После похода на рынок ваш уровень красноречия увеличился с 27 аж до 30! Эй, не пора ли попробовать себя в чём-то другом?

Глава 6: Элемент жестокости

Разумеется, этот день просто не мог пройти спокойно. Я хотела приключений? Я их получила и продолжала получать сполна. С того момента, как я выбралась на Поверхность, со мной и вокруг меня постоянно что-то происходило. Вот и сейчас – не успел начаться новый день, а я уже торопилась вместе с Джестер и чудовищных размеров грифоном к центральному зданию деревни – той самой башне с каменным фундаментом, в которой на первом этаже располагалась общественная столовая.

Пока мы шли по лабиринту из одноэтажных построек, я невольно разглядывала грифона во все глаза. С моей стороны это было верхом неприличия – чем-то вроде излишне долгого разглядывания чужой кьютимарки. Но меня оправдывало то, что я никогда раньше не видела грифонов – ну, по крайней мере, живыми.

Базилевс, казалось, был огромным даже для грифона и выглядел слегка грузным. Такая комплекция странно контрастировала с его суровым, я бы даже сказала, воинственным видом. Торс грифона был подпоясан тёмно-красной материей. Многочисленные татуировки покрывали его передние лапы, а перья на голове были зачёсаны назад, что выглядело весьма угрожающе. Судя по экипировке, Базилевс был охотником, но я не могла себе представить, как такой здоровяк может близко подобраться к жертве и при этом не спугнуть её.

Снаряжение Базилевса по габаритам было вполне под стать своему владельцу: его расшитая узорами и украшенная перьями сумка, казалось, могла полностью вместить Джестер, семенившую рядом, а огромный охотничий лук, надетый через плечо, по толщине напоминал скорее ствол молодого дерева. Я мысленно прикинула, что вряд ли смогу согнуть этот лук, даже если навалюсь на него всем своим весом. А о стрельбе из него можно было и вовсе забыть. Но в том, что у Базилевса на это силы были, сомневаться не приходилось, как и в том, что он обладал высокой грузоподъёмностью. Глядя на его могучие крылья, сложенные за спиной, я невольно чувствовала себя ущербной. Мда, это вам не мантикора с её декоративными конечностями. Кстати о конечностях. Базилевс передвигался на задних ногах! Конечно, я читала про эту грифонью особенность, но одно дело просто что-то знать и совсем другое – наблюдать воочию.

Когда я отошла от первоначального испуга, то отметила про себя, что Базилевс говорил нарочито спокойным тоном, словно постоянно разъяснял что-то малым детям. Но, в тоже время, он не обращался к Джестер как к несмышлёному жеребёнку. Эти двое разговаривали друг с другом на равных, будто и не было между ними разницы ни в размерах, ни в видовой принадлежности.

Наблюдая за ними, я нашла единственное разумное объяснение этому явлению: они знали друг друга достаточно долго для того, чтобы отбросить все условности, неизбежно возникающие при общении столь разных существ. Проще говоря, Базилевс и Джестер были друзьями… Наверное.

Мне было довольно сложно свыкнуться с мыслью, что у Джестер могут быть близкие друзья. Я привыкла воспринимать её как нечто отрешенное от мира, как вещь в себе, как одиночку, поневоле таскающую за собой такую непутёвую кобылку, какой была я. Перекатывая эту новую мысль в своей голове, я вполуха слушала, как Джестер рассказывает Базилевсу обо мне и какие при этом применяет выражения.

Базилевс оказался очень благодарным слушателем. Лишь изредка он вставлял пару-тройку фраз, произнося их очень неторопливо, придавая тем самым вес каждому сказанному слову. Но, в основном, дело ограничивалось кивками, либо не очень понятными для меня движениями его больших когтистых лап.

Дойдя до башни, мы обогнули крыло, в котором располагалась столовая и подошли к глухой металлической двери. На крыльце стояла молоденькая пони светло-голубой масти, в меховой шапке из-под которой смешно выбивались белоснежные кудри. Было ясно, что она вовсе не охраняла эту дверь, а просто выбралась подышать свежим воздухом. При виде нашей троицы пони совершенно растерялась и теперь стояла, разинув рот, тщетно пытаясь вымолвить хоть слово.

– Доложите коменданту, что нам нужно срочно встретиться с ним, – обратился к ней Базилевс.

Кобыла нервно кивнула и скрылась в дверном проёме. Так как дверь за собой она не прикрыла, то мы услышали отчётливый стук копыт по металлу, затем где-то вдалеке хлопнула деревянная дверь, и послышались взволнованные голоса.

– Новенькая, – усмехнулась Джестер.

Через пару минут на крыльцо вышли несколько охотников с хмурыми обеспокоенными лицами. Они сопровождали пожилого жеребца, одетого в строгий военный китель защитного цвета с золотыми кроликами в петлицах. На шее у жеребца висел нагрудный знак, представлявший собой отполированную до блеска металлическую пластину, на которой были отчеканены три бабочки – кьютимарка кобылы Министерства Мира.

– Этот жетон – одна из тех немногих вещей, которые всё ещё напоминают об утраченном нами мире, мисс, – я вздрогнула, когда поняла, что пожилой жеребец обратился прямо ко мне. Неужели я так пристально его рассматривала?

– Комендант Аландер к вашим услугам, – представился он. – Здесь я вроде шерифа: слежу за порядком, а также за обеспечением и выживанием этого поселения. И не удивляйтесь такому вниманию, мисс. Со вчерашнего вечера весь Баттерфлай обсуждает ваше прибытие. Мы и не подозревали, что выше по дороге находится обитаемое Стойло. Такие гости как вы, мисс, большая редкость в наших краях. Не стесняйтесь спрашивать о том, что вам не понятно. Я же, в свою очередь, приглашаю вас на чашку чая. Мне бы очень хотелось послушать рассказ о ваших с Джестер приключениях и…, – Аландер сделал паузу, словно подбирал подходящие слова, – о вашем родном доме, мисс. Если вы, конечно, не против.

Комендант учтиво улыбнулся. Однако помимо этой официальной улыбки, я уловила и пытливый взгляд серых глаз жеребца, говорящий сам за себя. “Впрочем, если я и расскажу о Стойле в общих чертах, это же не повредит его безопасности”, – подумала я и улыбнулась в ответ.

– Но это всё будет после, – комендант произнёс это с некоторым сожалением в голосе. Затем он серьёзно взглянул на грифона.

– Базилевс, насколько я понял, у тебя есть важная информация для всех нас.

– Да, Аландер. На деревню готовят нападение, – ответил грифон.

– Кто?

– Неизвестные пони.

“Жизнь, полная приключений, да?” Похоже, что у меня появился реальный шанс увидеть оборону крепости, а то и поучаствовать в ней! Нет, я, конечно же, не стала бы лить кипящее масло на атакующих, но опрокинуть собственными копытами осадную лестницу, увешанную кровожадными бандитами, мне всегда хотелось. Впрочем, должность небесного дозорного была ничуть не хуже. Я могла бы парить над крепостью и подсказывать охотникам, где притаился хитрый враг...

Пока я мысленно прикидывала свою роль в предстоящей баталии, комендант обратился к остальным:

– Всё оказалось серьёзнее, чем я думал. Нужно собирать военный совет. Но сначала Джестер проводит Базилевса в лазарет – на перевязку.
“На перевязку? Он что, ранен?” – внешне Базилевс не выглядел нездоровым, стоял прямо и дышал ровно. Лишь внимательно присмотревшись, я, наконец, поняла, что тёмно-красная ткань, опоясывающая грифона – это бинты, насквозь пропитанные кровью. Я инстинктивно отвернулась от этого зрелища.

– Похоже, Додо с нами не пойдёт, – предположил Базилевс.

– Н-не, всё в п-порядке, – попыталась возразить я.

– Определённо не пойдёт, – подытожила Джестер, – Комендант, вы можете взять Додо с собой? Она совсем замёрзла, просто стесняется это показать.

Это была правда. Конечно, в долине Баттерфлай было не так холодно как в горах, но нескольких минут без движения хватало, чтобы начать дрожать от малейших порывов ветра. Как же я скучала по своей тёплой куртке!

– Что ж, раз мисс Додо замёрзла, то прошу в мой кабинет, – отозвался комендант.

Как бы мне ни хотелось выглядеть сильнее и выносливее, предложение коменданта я приняла с большой радостью.

Кабинет коменданта оказался намного просторнее, чем я думала. Общее помещение, занимавшее практически весь второй этаж башни, явно служило ещё и залом для собраний. Помимо рабочего места коменданта, устроенного возле широкого окна, в кабинете уместился вытянутый овальный стол. Он был завален бумагами, подшитыми в папки, а также отдельными листами, исписанными неровным почерком. Во главе стола, за печатной машинкой фирмы “Эрдепон”, сидела та самая белокурая кобылка и вслепую набивала какой-то текст. При этом она беззвучно шевелила губами, а длинные курчавые локоны смешно вздрагивали при каждом ударе копыт по клавишам. Нетрудно было догадаться, что беспорядок, устроенный на столе – её копыт дело. Чуть поодаль от кобылки сидел молодой жеребец и мечтательно поглядывал на неё. Кружка с горячим кофе, которую он держал в копытах, явно была прикрытием. За всё то время, что я наблюдала за жеребцом, он ни разу из неё не отпил.

Всё это – и стук печатной машинки, и запах кофе, и огромная карта на пол стены, утыканная разноцветными флажками, – напомнило мне о полицейских участках из детективных романов. Для полноты картины в кабинете не хватало лишь табачного дыма, клубящегося под потолком, и кем-то оставленной фетровой шляпы на вешалке возле входа.

Получив от коменданта указание расчистить стол, кобылка, с присущей ей нервозностью, принялась за дело. Жеребец не без удовольствия отодвинул кружку в сторону и кинулся помогать ей. Однако комендант тут же окликнул его и дал задание разыскать оружейника, кладовщика и ещё целый табун важных пони, без которых не было смысла начинать собрание. Погрустневший жеребец направился к выходу, а я, чтобы скоротать время, стала разглядывать карту поселения, висевшую по левое копыто от меня.

На самом деле, это была не просто карта, а инженерно-топографический план местности. Точность плана была потрясающая – на жёлтой зернистой бумаге можно было видеть не только постройки санатория и отметки высот, но и все кабели и трубы, проложенные под землёй. Кроме того, составители плана отметили каждый куст и каждое дерево, находившиеся как на территории санатория, так и за его пределами. Так я узнала, что вдоль дороги, ведущей к санаторию, были высажены лиственницы, а окна зоны отдыха выходили прямо в яблоневый сад. Конечно же, сейчас ничего этого не осталось. Поверх схематично изображённых деревьев жирным красным карандашом были добавлены включения десятилетней давности – постройки деревни Баттерфлай.

Остальную часть стены занимали фотографии в деревянных рамках и потрёпанный временем жёлтый флаг Министерства Мира. На снимках были запечатлены комнаты с облезлыми стенами, разбитыми окнами и пришедшей в негодность мебелью. Помимо этих, явно недавних фотографий, было и несколько видов долины, сделанных довоенными фотографами.

– Интересуетесь историей, мисс? – спросил меня комендант Аландер и, не дожидаясь ответа, продолжил. – В те моменты, когда что-то в деревне идёт не так, я подхожу к этой стене и вспоминаю, каким мы застали это место одиннадцать лет назад. И, знаете, на душе становится легче. Любая проблема кажется такой незначительной на фоне нашего большого достижения. Ведь совместными усилиями мы сделали это место вновь пригодным для жизни пони.

Комендант Баттерфлая встал напротив стены с фотографиями, устало сощурив глаза, и задумался о чём-то своём. Было как-то неловко его беспокоить, однако, вспомнив его гостеприимное “не стесняйтесь спрашивать, если что-то непонятно”, я решила продолжить разговор в интересующем меня ключе.

– Джестер рассказывала мне, что здесь раньше было рейдерское гнездо. Как вы думаете, те пони, которых видел Базилевс, они тоже рейдеры?

– Не знаю, мисс. Это могут быть рейдеры, это могут быть наши давние враги, получившие отпор в прошлый раз, это может быть и неизвестное кочевое племя, которое просто идёт мимо, сметая всё на своём пути. Кто угодно. В Пустошах с самого начала была сложная система взаимоотношений между пони. Выжившие после падения бомб долго не могли прийти в себя. Многие ринулись в центральную часть Эквестрии, поближе к тёплому климату и большим городам. Оттуда можно было по кусочкам растаскивать блага Старого Мира – довоенные технологии и консервированную еду, сохранившуюся в супермаркетах. На их беду, этих запасов хватило очень ненадолго. Те, пони, что не смогли адаптироваться к новым условиям, стали рейдерами – ведь грабить и убивать слабых гораздо проще, чем пытаться создать что-то своими копытами. Другие организовали племена, объединённые вокруг сильного лидера или отдельно взятой идеи. Эти племена непрестанно враждовали между собой. Власть переходила от одной общины к другой как мяч для хуффбола. Шли годы, а Пустошь не становилась лучше. Всё те же руины, выжженная земля и небывалая жестокость.

– И вы решили выйти из игры?

– Земные пони неслучайно так названы, мисс. С древних времён само их существование было связано с сельским хозяйством. Можно сказать, что после Катастрофы эта связь была разорвана. Когда плодородные земли оказались отравлены мегазаклинаниями, а солнце закрыто густыми облаками, мои предки предприняли рискованную экспедицию на север. Отказавшись от благ цивилизации, они стали осваивать этот холодный, но почти не затронутый войной край. Здесь не было массированных бомбардировок. Да, зебры уничтожили Штальбарн, а чуть ранее что-то страшное произошло в Поларштерне. Но если держаться подальше от этих мест, наш регион относительно безопасен и чист в сравнении с руинами Кантерлота, кратером Филлидельфии и, уж тем более, Хуффингтоном.
“Ага, а ещё зебры атаковали наше Стойло...”, – подумала я и вдруг зацепилась за знакомое слово, сказанное комендантом. “Поларштерн, Поларштерн... звучит очень знакомо”.

– Подождите, мистер Аландер, вы сказали, что нечто страшное случилось в Поларштерне? Неужели ни один пони не знает, что именно?

– Только если в общих чертах, мисс. Поларштерн, или, как его теперь называют, “Вспышка”, в буквальном смысле этого слова вспыхнул незадолго до конца Старого Мира. Была ли это диверсия зебр или неудачные испытания мегазаклинания пони, никто уже не скажет. Ясно одно: в том инциденте никто не выжил. По словам караванщиков, единственный путешественник, вернувшийся оттуда, рассказывал, что город давно мёртв, но по-прежнему смертоносен. Но что там происходит на самом деле, я не берусь вам ответить. Вспышка очень далеко отсюда – в зоне вечной мерзлоты. Там на сотни километров ни единой живой души.
“Вспышка! Ну конечно!” – теперь я вспомнила жирные красные буквы на карте в планшетке. Определённо, погибшему грифону было что-то нужно в развалинах Поларштерна. Вот только что?

– Однако, мисс, мы заболтались, – комендант прервал мои раздумья. – Ваши друзья уже здесь, а это значит, что пора начинать наше собрание.

За разговором с комендантом я и не заметила, как кабинет заполнился встревоженными пони, которые тихо переговаривались между собой. Самые важные из них заняли места за овальным столом и уже разложили пустые листы бумаги и карандаши с мягким зубным хватом, другие сидели сзади, на заранее приготовленных подушках, третьи же окружили Базилевса и Джестер и донимали их расспросами. Мои друзья стояли в дверях и безуспешно пытались протиснуться сквозь шумную толпу прямо к рабочему месту коменданта.

Видя, что ситуация постепенно выходит из-под контроля, комендант несколько раз стукнул копытом по столу, чтобы привлечь внимание собравшихся.

– Дамы и господа, я понимаю, что помещение не слишком большое, но всё-таки прошу вас не стоять в дверях, а главное, пропустить наших уважаемых гостей вперёд.

Услышав просьбу коменданта, охотники стали освобождать проход для грифона и его спутницы. Однако к тому времени Джестер рядом с ним уже не было. Оказывается, миниатюрная пони нашла лазейку в толпе и в два счёта оказалась в первом ряду, на свободном краю подушки, торчавшем из-под массивного крупа пони, в гриву которого были вплетены длинные узорчатые ленты. Я видела только затылок Джестер, но могла поспорить, что она сейчас мастерски отыгрывала роль невинного жеребёнка, с которого все взятки гладки.

Те, кто не поместились в кабинете, толпились в коридоре и наблюдали за ходом собрания прямо через открытую дверь. В помещении пахло потом, дублёной кожей, сырой тканью, а также какими-то травами и маслами. А ещё в нём было нестерпимо душно. Словно прочитав мои мысли, комендант движением копыта подозвал нервную кобылку к себе, и та, кивнув, стала поочерёдно открывать окна. Похоже, что эта пони выполняла уйму рутинной работы, которой коменданту Аландеру не положено было заниматься по статусу. Бедняжка.

Когда проблема с проветриванием была решена, комендант Аландер прочистил горло и мягким спокойным голосом сказал:

– Я вижу, что все в сборе. Как комендант Баттерфлая, я объявляю наше экстренное собрание открытым. Я предоставляю слово нашему другу Базилевсу, который принёс очень тревожные вести.

Базилевс вышел из толпы позади меня и встал в полный рост возле карты поселения. Теперь я смогла как следует разглядеть его. Весь торс Базилевса ниже передних лап в несколько слоёв был обмотан бинтами, ещё одна повязка была наложена на его правую заднюю лапу. Похоже, раны были серьёзными, но грифон по-прежнему держался очень спокойно.

– Друзья, – начал он, – у нас крупные неприятности. Недалеко от деревни неизвестные пони разбили большой палаточный лагерь. Одного беглого взгляда хватило, чтобы понять: эти пони пришли сюда отнюдь не с добрыми намерениями.

Базилевс сделал эффектную паузу, за что был вознаграждён взглядами, полными внимания и тревоги.

– Посудите сами – обычные пони, вроде торговцев или путешественников, не ставят в ряд десяток одинаковых камуфляжных палаток, не пользуются портативными радиоантеннами, рассчитанными на армейские частоты и, уж тем более, не возят свой скарб в телегах с маркировкой “огнеопасно”.

Уже этих слов было достаточно, чтобы собравшиеся начали перешёптываться между собой. Впрочем, возникший шум не являлся помехой для мощного баса грифона.

– Поначалу я подумал, что это какая-то военизированная группировка и очень удивился, увидев среди палаток рядовых жителей Пустошей. Эти пони носят простую, ничем не примечательную одежду, вооружены обычными ружьями и пистолетами и, что самое главное, разговаривают как местные. Для того чтобы понять, что к чему, мне пришлось подобраться вплотную к лагерю и шпионить за ними.

Я попыталась представить, как такой огромный грифон мог незаметно шпионить за теми подозрительными пони и невольно улыбнулась. Однако, видя совершенно серьёзные лица собравшихся, я поняла, что Базилевс действительно мог.

– Это было немного забавно, – продолжил он. – Вокруг лагеря не было даже простейшей сигнализации из проволоки и консервных банок, а сами эти ребята оказались настолько болтливыми и шумными, что за полчаса наблюдений за ними я узнал все их планы и намерения.

– И что же делают эти загадочные господа на границе с нашей деревней? – поинтересовался комендант, не скрывая иронии в голосе.

– Эти пони – бандиты и они пришли грабить нас, – ответил грифон.

– В таком случае, мы дадим им достойный отпор и прогоним туда, откуда они явились, – спокойно ответил комендант. – Только… Базилевс, а ты уверен, что речь шла именно о Баттерфлае?

– Да, Аландер. Они говорили, что в нашей долине есть чем поживиться, а также в красках расписывали, как сожгут деревянную крепость дотла за четверть часа.

– Хм, и как, интересно, они собираются это сделать? – поинтересовался комендант. – Наши стрелки уложат половину их отряда ещё до того как эти наглецы подберутся вплотную к поселению.

По тону коменданта было ясно, что Базилевс сгущал краски.

– А вот это самая неприятная новость, Аландер, – напряжённо ответил грифон. – Они не будут подходить к стенам поселения, а расстреляют его с дальней дистанции. Кто-то снабдил нападающих целым контейнером армейских гранатомётов и многоствольным реактивным миномётом. Я лично видел, как всё это добро развернули, и старший пони показывал остальным, как с ним управляться.

На мгновение в воздухе повисла тишина, а затем кабинет буквально взорвался от шума. Послышались отдельные возгласы, призывающие усилить охрану и готовиться к обороне. Другие предлагали срочную эвакуацию населения. Даже пони, сидевшие за длинным овальным столом, оживлённо жестикулировали и перебивали друг друга.

Слова Базилевса в корне изменили и мои представления о предстоящем событии. Теперь всё это выглядело чертовски опасным и уже не вписывалось в романтичную картину обороны крепости с осадными орудиями и приставными лестницами, с которых захватчиков сбрасывают в глубокий ров, битком набитый голодными зубастыми крокодилами...

Ах да, вокруг Баттерфлая рва с крокодилами не было. Впрочем, главным было другое: на горизонте маячил бой, совершенно не похожий на те книжные битвы, к которым я привыкла. Жестокий бой, в котором огневая мощь нападавших давала им реальные шансы на победу.
“Реактивные снаряды сжигают любые деревянные крепости, какими бы надёжными те ни казались на первый взгляд”. Даже с моими примитивными знаниями в области тяжёлого вооружения этот неутешительный вывод напрашивался сам собой.

Поскольку шум не прекращался, коменданту Аландеру пришлось повысить голос, чтобы призвать собравшихся к порядку. Когда пони в зале немного успокоились, Базилевс продолжил:

– Эти негодяи планируют напасть завтра, на рассвете. А сейчас они ждут некую Эмеральд Грин. Я так понял, это она у них всем заправляет. Помимо двух десятков пони, что я уже насчитал в лагере, она приведет с собой, по меньшей мере, полдюжины приспешников. Однако мне кажется, что их будет больше. Походная кухня в лагере способна прокормить где-то три десятка едоков, а то и больше.

Услышав это, комендант задумчиво проговорил вслух:

– Это небольшая армия… – было видно, что он уже пытается составить план действий. – Базилевс, а где именно расположен лагерь неприятеля?

– Вот здесь, прямо на границе наших охотничьих угодий, – грифон ткнул своим когтистым пальцем в точку где-то на юго-западе карты. Я невольно вспомнила скрюченную лапу мёртвого грифона на пороге Стойла 96. Лапу, сжимавшую здоровенный пистолет, теперь валявшийся без дела на дне моей сумки. Теперь я точно знала, кому это оружие может пригодиться.

– Спасибо, Базилевс. Это всё, что удалось выяснить?

– Да, Аландер. Мне жаль, что я встревожил их раньше времени. Я надеялся долететь до вас как можно быстрее, а в итоге подставил спину. Впрочем, тот, кто подстрелил меня, даже не стал искать место, где я упал. Просто развернулся и ушёл.

– Вот как? – удивился комендант. – Это непростительная оплошность с его стороны. Наши враги или слишком самоуверенны, или плохо организованы. Или всё вместе. В любом случае, это увеличивает наши шансы отбиться от них. И, кажется, я уже знаю, как нам следует поступить.

С этими словами комендант Аландер вышел из-за своего стола и встал рядом с грифоном.

– Друзья, из того, что я сейчас услышал, можно сделать вывод: у нас очень мало времени, и мы должны потратить его с максимальной пользой. Я уже слышал предложения заняться обороной крепости – усилить охрану, опустить ворота, эвакуировать стариков и жеребят в пещеры. Да, мы так поступали раньше, но сейчас это не сработает. Если враги дотащат свои грозные орудия до деревни, то, в лучшем случае, мы понесём серьёзные потери, в худшем – деревня будет полностью уничтожена. Единственным выходом из сложившейся ситуации я вижу нападение. Они планируют атаковать деревню на рассвете. Что ж, мы нанесём удар сегодня в полночь и защитим наш родной дом!

Последняя фраза коменданта была поддержана громким топотом копыт и одобрительными возгласами. Когда волнение почти улеглось, комендант продолжил:

– Командор Хардбоун, я бы хотел выслушать ваше мнение по поводу предстоящей операции.

Все, кто сидели рядом со мной, повернули голову в сторону пони, внешне напоминавшего горного варвара из старинных преданий. Разгуливая по Баттерфлаю, я уже привыкла к мысли, что местные жеребцы, в большинстве своём, отказалась от такого замечательного достижения прогресса, как бритвенные принадлежности, однако командор Хардбоун преуспел в этом больше остальных. За счёт своей косматой гривы и густой бороды он выглядел крайне суровым, а глубокий шрам, пересекавший его переносицу по диагонали, а также блестящий двухсторонний топор, покоившийся в его передних копытах, словно подсказывали: этот жеребец предпочитает жаркий бой на короткой дистанции.

– Мастер Аландер, наш друг Базилевс принёс очень ценные сведения, – голос Хардбоуна был хриплым, неровным и даже чем-то напоминал рык. – Однако этой информации недостаточно. Враг получил подкрепление. Враг стал сильнее. Но мы не знаем, насколько он силён. Конечно, очень удобно будет собрать большой отряд и всем скопом напасть на вражеский лагерь. И я прямо сейчас готов лично возглавить такой отряд. Но хоть этот план и прост, он содержит в себе много неприятных “если”. Если мы пошлём к лагерю всех опытных охотников, это совершенно не значит, что победа достанется нам легко. Прицельный гранатомётный огонь противника может существенно сократить наши ряды. Если мы понесём большие потери, остатки сил неприятеля могут прорваться к деревне, которая будет очень слабо защищена. Если при этом у них останутся гранатомёты или, не дай Селестия, упомянутый Базилевсом многоствольный миномёт, считайте, что Баттерфлай обречён.

В очередной раз зал загудел множеством взволнованных голосов. Тяжело вздохнув, комендант обратился к Хардбоуну.

– Командор, ваши опасения более чем справедливы. Однако, как я понимаю, у вас есть и другой план.

– Так точно. Раз мы не располагаем точными сведениями о численности сил противника, я предлагаю произвести разведку боем. Мы пошлём в лес небольшую ударную группу, главной задачей которой будет захват вражеского арсенала либо выведение его из строя. Ведь весь сыр бор именно из-за опасного оружия, находящегося в копытах наших врагов. Если мы лишим их этих игрушек, то старая добрая копытопашная в сочетании с обстрелом из арбалетов завершит эту битву в нашу пользу, – с этими словами Хардбоун заботливо провёл копытом по полированной поверхности своего топора.

– Если же группа погибнет, а уцелевшие силы противника прорвутся к деревне, то у нас останется мощный резерв, который будет защищать подходы к Баттерфлаю до последнего бойца. Конечно, этот план далеко не совершенен, и ударная группа подвергается большому риску. Однако точечный удар прямо в сердце неприятельского лагеря может оказаться гораздо эффективнее наступления по широкому фронту.

– Спасибо, Хардбоун, – комендант повернулся к остальным слушателям. – Друзья, мы все знаем, что во время Великой Войны диверсанты зебр сеяли страх среди регулярных войск Эквестрии. Они появлялись словно из-под земли и так же незаметно исчезали. Твой план, до какой-то степени, напоминает их тактику. Но зебры действовали на вражеской территории. Мы же защищаем свои земли. И знание особенностей рельефа даёт нам немалое преимущество. Пока бандиты сидят в лагере, ударная группа может подобраться довольно близко, оставаясь при этом незамеченной. Лесная чаща и складки местности будут служить группе отличным прикрытием.

Комендант взял длинную деревянную указку со стола и подошёл вплотную к карте. Сжимая указку в зубах, он очертил ей место предполагаемого сражения.

– Глядите, существует, по крайней мере, три маршрута безопасного подхода к неприятельскому лагерю. Лучший из них мы выберем позже. Но, в любом случае, у ударной группы будет проблема: последние метров сорок-пятьдесят – открытое пространство, отлично просматриваемое со стороны лагеря, – с этими словами комендант вычертил указкой дугу прямо по линии рельефа, отмечавшей границу низины, в которой расположился лагерь.

– Нужно преодолеть эту зону раньше, чем вражеские часовые заметят вас. Пожалуй, это самая рискованная часть операции. Врагу надо навязать ближний бой, иначе он использует свои гранатомёты против вас.

– Я думаю, мы кое-что придумаем, – подала голос Джестер, неожиданно возникшая возле коменданта. Я могла поклясться, что секунду назад её там не было! Комендант оглядел полосатую пони с ног до головы и спокойно ответил:

– Что ж, в твоём умении скрытно перемещаться я никогда не сомневался.

– Есть ещё одна вещь, которая меня беспокоит, – вмешался Хардбоун. – Если по какой-то причине ударную группу постигнет неудача, пони в деревне должны мгновенно узнать об этом. А это значит, что кто-то должен будет следить за ходом боя и, в случае провала операции, добежать практически до самой деревни в кратчайшие сроки.

– Или долететь по воздуху, – предложил Базилевс.

Комендант Аландер повернулся к грифону и очень строго посмотрел на него.

– Базилевс! Даже не думай об этом, – взгляд из-под густых серых бровей не терпел возражений. – Ты потерял много крови. И если на публике ты можешь делать вид, что всё в порядке, это совершенно не значит, что сейчас самое время скакать по лесу. Мне даже не нужно идти к доктору Трэвис, чтобы справиться у неё о состоянии твоего здоровья. Не забывай, я бывший врач, и мне прекрасно видно, что тебе необходим постельный режим. Ты и так сделал очень многое для Баттерфлая сегодня. Отдыхай.

– Да, наверное, так будет правильнее, – Базилевс вздохнул и как-то сразу осунулся. Было ясно, что до этого он держал себя в лапах именно ради участия в предстоящей битве.

– В таком случае, эта часть плана отменяется, – мрачно изрёк Хардбоун.

Я точно не знаю, что произошло в этот момент. Казалось, все эти проблемы касались меня очень опосредованно. “Если Баттерфлай устоит, я смогу получить здесь должность механика и до посинения ремонтировать трубы и электропроводку. Если же нет, я сбегу ещё до подхода врагов и направлю копыта куда-нибудь ещё. Это ведь не моя война, верно?”
И всё-таки какая-то невидимая сила толкнула меня вперёд. Поднявшись на свои копыта, дрожащие от сильного волнения, я не своим голосом сказала куда-то в пространство:

– Ничего не отменяется. Я… пойду. Вместо Базилевса, – для того чтобы все поняли смысл сказанного, я широко расправила свои крылья, – Видите? Я смогу долететь до деревни.

Я ожидала возгласов вроде “Это очень опасно”, “Ты ещё слишком мала” и кучу других подобных фраз, но вместо этого встретила серьёзные, оценивающие взгляды окружающих. Комендант Аландер повернулся к Джестер и спросил:

– А мисс Додо точно справится со своей задачей?

Полосатая пони привстала на копытах и, глядя коменданту прямо в глаза, ответила:

– Додо вытащила меня из горящего самолёта, который падал в пропасть. Вытащила вместе с двумя мешками добра. Нет, я совершенно не сомневаюсь в её лётных способностях.

– Что ж, в таком случае у меня нет возражений по поводу её участия в операции, – ответил Аландер.

Основная часть собрания закончилась, и большинство пони покинули зал, чтобы как следует подготовиться к предстоящей битве. Даже комендант Аландер на время оставил своё рабочее место. Джестер упросила его лично конвоировать Базилевса до дома, чтобы грифон по пути не выкинул какую-нибудь героическую глупость.

Стоя в дверях, Базилевс пару раз дружески хлопнул меня по плечу.

– Удачи, Малиновка, и не суйся под пули.
"Малиновка?"
Пообещав вести себя осторожнее, я проводила своих друзей до лестницы и вернулась в тёплый кабинет. Последняя реплика пернатого героя, которую я расслышала, затворяя дверь звучала так: “Надеюсь, у Джестер найдётся что-нибудь достаточно гадостное, чтобы быстро поставить меня на ноги”.

Теперь в кабинете остались лишь те пони, которых я почти не знала. Белогривая секретарша вновь засела за “Эрдепон” и стала перепечатывать те заметки, что сделала непосредственно во время собрания, а командор Хардбоун и несколько его подчинённых заняли дальний край овального стола, расстелив на нём большой лист кальки. Стараясь не отвлекать важных пони от их работы, я села на свободную подушку и стала наблюдать.

На кальке вкопытную был нанесён тот участок леса, где расположился неприятель. Конечно, эта импровизированная карта не была такой точной, как план местности, висевший на стене, но зато можно было наносить пометки прямо поверх неё. Впрочем, командор и его подчинённые не спешили браться за карандаши. Вместо этого они выложили прямо на разрисованную кальку разные мелкие подкопытные предметы, изображавшие как силы неприятеля, так и нападающих на них охотников. Со стороны всё это напоминало партию в настольную игру “Ковпони против бизонов”, в которую мы с Коппер часами резались в детстве. Разница была лишь в том, что вместо пирогов в этом бою в ход должны были пойти пули и арбалетные стрелы.

Хотя, сказки про пироги можно оставить маленьким жеребятам. Благодаря отделу исторической литературы нашей Библиотеки, где целый шкаф был отведён под книги, не прошедшие цензуру Министерства Стиля, я не питала наивных иллюзий относительно природы пони.

Мы начали убивать задолго до Великой Войны. Сначала мы убивали друг друга в межплеменных войнах, потом, покончив с внутренними распрями, стали убивать внешних врагов: безвольных кристальных рабов Короля Сомбры, агрессивных и непонятных ченджлингов и, наконец, сильных и гордых бизонов, чьи земли приглянулись основателям Эппллузы... Да что там, даже в моих любимых книгах про Дэрин Ду, герои чётко делились на категории “наши” и “враги”. Как правило, переговоры с последними ни к чему не приводили. Те пони, что разбили свой лагерь в лесу, однозначно подходили под категорию “врагов”, и командор Хардбоун делал всё, чтобы успешно устранить угрозу, исходившую с их стороны.

Поначалу мне было интересно наблюдать за тем, как охотники отыгрывают разные сценарии нападения на лагерь. Но работа с картой очень быстро сменилась обычным словесным обсуждением, в котором звучали незнакомые военные термины, поэтому я быстро потеряла нить разговора.

– Мисс Додо, чай готов, – ехидно окликнула меня Джестер, вернувшаяся с улицы.
“Ну, всё. Теперь минимум полдня она будет донимать меня этим странным обращением, пока не придумает какой-нибудь новый трюк”.

Оглянувшись, я увидела, что рабочий стол коменданта уже накрыт аккуратной клетчатой скатёркой, на которой стояли жестяные кружки с травяным чаем и тарелка с овсяными хлебцами. Джестер и комендант как раз приступили к трапезе, и, подсев к ним, я услышала конец истории о разграблении почтового самолёта. Мне даже удалось дополнить некоторые моменты этого рассказа своими уточнениями. Надо отдать должное, рассказчица из Джестер была хоть куда! Конечно, она немного преувеличила детали, но только в тех моментах, где это было необходимо с художественной точки зрения. Если подумать, у моей подруги был литературный талант.

Но вот история закончилась. Комендант обвёл нас взглядом и задумчиво произнёс:

– Потрясающие приключения, – и отхлебнул чай из кружки. Я ждала, когда он продолжит, но седой жеребец вновь задумался о чём-то своём.
"И всё?" – сказать по правде, я была немного разочарована такой спокойной реакцией со стороны коменданта. Джестер тоже как-то приуныла. Чтобы нарушить возникшее за столом неловкое молчание, я решила сменить тему:

– А я думала, что вы тоже будете участвовать в разработке плана нападения на лагерь, – обратилась я к коменданту, макая хлебец прямо в чай.

Джестер искоса взглянула на меня, в то время как комендант совершенно спокойно ответил:

– Видите ли, мисс, я вполне отдаю себе отчет в том, что ни один пони в нашей деревне не способен достаточно эффективно руководить всем и сразу. Многие пони в Баттерфлае опытнее меня в своих занятиях, и я всегда охотно прибегаю к их советам. Моя задача состоит в том, чтобы их организовать. Так было заведено с момента основания деревни и, на мой взгляд, это была удачная идея. Так что я полностью доверяю командору Хардбоуну и его помощникам и не считаю необходимым контролировать все их действия.

– А у нас в Стойле все подчиняются инструкциям Смотрительницы. Также немалый вес имеют решения культурного совета Стойла. Только пони там такие занудные… – я так увлеклась, что не заметила, как намокший кусочек хлебца упал прямо в чай. “Досада”.

– Вот как? – Джестер скорчила физиономию, полную сочувствия и поправила копытом невидимые очки на переносице. – Продолжайте.

Агрх. Для довершения образа ей не хватало только блокнота с карандашом. Удивительным было то, что комендант никак не отреагировал на её выходку. Видимо, он давно привык к подобным кривляньям со стороны полосатой пони.

Мой рассказ о родном Стойле не был долгим. Я постаралась сообщить те основные сведения, которые могли помочь в установлении контакта между Стойлом и деревней. Не исключено, что обе стороны смогли бы торговать или обмениваться специалистами. Кроме того, наверняка кто-то из наших также захотел бы поселиться на Поверхности. В конце концов, проблема отсутствия моста через пропасть могла легко разрешиться при починке “Небесного бандита”. Я поделилась своими соображениями по этому поводу и тут же получила карт-бланш на любые работы в мастерской, некогда принадлежавшей Хэк Рэнч, а также ключи от неё.

В общем-то, не считая огромной опасности, нависшей над деревней Баттерфлай, всё остальное складывалось наилучшим образом. Остаток чаепития был посвящён моей карьере инженера в Баттерфлае. Оказалось, что основная проблема, беспокоившая жителей поселения, была связана с поломкой системы искусственного орошения в оранжерейном комплексе. Именно там баттерфлаевцы круглый год взращивали некоторые зерновые культуры и съедобные растения. К слову, как раз на освещение оранжереи и приходилась основная доля вырабатываемого электричества в деревне. Но если электрооборудование ещё работало, хотя и было крайне изношенным, то водопровод в оранжерее отказал совсем, и пони приходилось по старинке, с леечкой в зубах, поливать каждую грядку.

Похоже, вскоре мне предстояло переключиться с проводов на трубы. Но сначала нужно было тщательно подготовиться к предстоящей битве. Комендант Аландер выписал специальную бумагу, по которой в арсенале мне должны были выдать сухой паёк на сутки, подходящие патроны к пистолету, а также сигнальную ракетницу, выстрел из которой должен был ознаменовать победу над врагом. Настоящий набор разведчика!

Но, прежде чем идти в арсенал, нам нужно было привести своё снаряжение в порядок. У Джестер были обширные планы относительно ремонта найденного ей гранатомёта, а я знала, где именно будет удобно провести такой ремонт.

Дом Хэк Рэнч, в первую очередь, являлся мастерской и уже потом – жилым помещением. Старый деревянный амбар, явно строившийся второпях, и потому изрядно скособоченный, теперь был укреплён железными трубами, сваренными между собой в своеобразный опорный скелет. Именно на эти трубы прикреплялись тросы, позволявшие при помощи механической лебёдки в любой момент отделить внешний корпус “Небесного бандита” от ходовой части. Под фургоном темнела смотровая яма, обитая листовым железом.

Сам “Небесный бандит” был красно-ржавым, за исключением нескольких блестящих кусков металла, приклёпанных поверх родной обшивки. Из любопытства я заглянула в спарк-отсек, находившийся в передней части вагона и ужаснулась, обнаружив клубки разноцветных проводов, наскоро соединённые между собой в причудливом порядке. Раньше я ни разу не видела таких очевидных ошибок в сборке электросхем. Силовые кабели, отвечающие за зажигание двигателя, хаотично переплетались с проводами, ведущими к передним фарам “Бандита”. Оказавшись в салоне, я убедилась, что это лишь полбеды – система отопления в случае перегрузки должна была выбить главные автоматы, что неминуемо привело бы к остановке двигателя! Не удивительно, что Рэнч не могла поднять фургон в воздух, – с такими-то познаниями в электротехнике.

Удовлетворив первичное любопытство, я стала осматривать другие уголки своих теперешних владений. В общем-то, половину этого амбара занимал летающий фургон, установленный на высокие железные упоры. Другая его половина была забита многочисленными запчастями и инструментами, разбросанными по полу или упакованными в коробки, которые были поставлены друг на друга. Прямо среди этих коробок стояла железная кровать, на которой и спала Хэк Рэнч в перерывах между работой и едой. Верстак, расположенный напротив двери, судя по жестяной кружке и эмалированной миске с остатками сушёных листьев на дне, был ещё и обеденным столом.

Нда. Я видела последствия увлечённости, переросшей в масштабное бедствие. Даже ребята из компьютерного отдела нашего Стойла не доводили своё рабочее помещение до подобного состояния.

Джестер бесцеремонно смела с верстака вместе с мусором все вещи предыдущей хозяйки, постелила кусок полиэтилена и выложила на него свой гранатомёт. Я же развернула тюк с выстиранной и почти высохшей одеждой, и, не без удовольствия, облачилась в свою инженерскую куртку.

Моя личная странность. На многих довоенных фотографиях я видела пони, разгуливавших без одежды. Это было абсолютно нормальным. Пони, которые не занимались инженерными работами в нашем Стойле, также носили минимум одежды. Я же, с тех пор как прошла тест на распределение и получила свою униформу электротехника, чувствовала себя в ней с большим комфортом, чем без неё.

До выхода нашей разведгруппы оставался целый час, и я начала перебирать содержимое своих сумок, чтобы выложить то, что точно не пригодится в этом кратковременном походе. И первой же вещью, что я выудила из сумки, был сломанный грифоний бинокль.

– Джестер, ты не могла бы ненадолго уступить мне верстак? – серая пони повернулась ко мне, держа в зубах небольшую маслёнку.

– Чебе зашем?

– Хочу починить одну вещь, – я показала сломанный бинокль. Джестер аккуратно положила маслёнку на верстак, затем резко выдернула бинокль из моих копыт, повертела во все стороны, потрясла, а потом со всего размаху зашвырнула в железную бочку, служившую мусорным ведром. В ответ на мой недовольный возглас она извлекла из своей седельной сумки складную подзорную трубу с откидным зубным упором.

– Вернёшь в целости и сохранности. Ясно?

Я указала копытом на мусорный бак:

– А...

– Ему там самое место, – резко оборвала она меня. – Потом зайдём к Бэки, купим тебе что-нибудь нормальное.

– Но...

– Не барахлись, жеребёнок.

– А? Я слышу это от пони, которая зовёт себя мусорщицей? – возмутилась я. Джестер ничего не ответила, но её строгий взгляд словно говорил: “Не отвлекай меня”. И, действительно, разобранный на отдельные части гранатомёт был веской причиной ненадолго оставить её в покое.

– И-извиини... – Джестер держала в зубах отвёртку, поэтому просто кивнула в ответ и продолжила колдовать над гранатомётом.

Недолго думая, я высыпала содержимое седельных сумок прямо на кровать и принялась раскладывать их на две кучки: “необходимые вещи” и “сокровища”. По идее, нужно было сложить всё самое нужное обратно в сумки, но я вместо этого копалась в высыпанных вещах, подробно разглядывая каждую. Учитывая предстоящий бой, меня это занятие здорово успокаивало.

Наконец, когда я уже была готова застегнуть седельные сумки, что-то мягкое угодило мне прямо в затылок. Комок бумаги.

– Паф! – послышалось за моей спиной.

– Ай, ну зачем? – недовольно пробурчала я, уставившись на серую шутницу. Она лежала на полу сарая, а точнее сидела верхом на гранатомёте и делала вид, что целилась прямо в меня. Похоже, только в таком положении она могла прицельно стрелять из этой бандуры.

– Затем, что ты там совсем зависла. Вот я и решила немного ускорить процесс, – пояснила Джестер, не испытывая ни малейших угрызений совести. – Пошли, Додо.

– Да, сейчас… – сердито ответила я, закидывая седельные сумки на спину. Я уже начала привыкать к этим розыгрышам. Если подумать, они были куда более безобидными, чем шутки моих сверстников из Стойла.

Дождавшись, когда Джестер выйдет на улицу, я украдкой вытащила бинокль из помойного ведра. Несмотря на грубое обращение со стороны серой пони, выглядеть бинокль хуже не стал. “Ещё послужит”, – подумала я, спрятав его в ближайший ящик с инструментами.

Ударная группа в количестве дюжины охотников, Джестер и меня, стояла возле арсенала. Тяжёлая ракетница, ствол которой по диаметру едва ли не превышал горловину гранатомёта Джестер, уже лежала в моей сумке. Как и сувенирный шарик, который я решила взять с собой – на удачу. Пистолет Мэйни, заряженный, почищенный и смазанный за пару крышек из кармана Джестер, висел в кобуре на плече.

Как только командор Хардбоун проверил боеготовность группы, мы двинулась в сторону Главных Ворот. Небольшая аллея, по которой мы шли, оказалась мне незнакома. С двух сторон от неё были высажены низкие деревья с узловатыми ветками, буквально увешанные разноцветными матерчатыми лентами. По обеим сторонам аллеи, прямо в снегу, стояли небольшие лампадки, излучающие тёплый свет. “Как странно”, – подумала я.

– Эй, Джестер, до Ночи Согревающего Очага больше месяца, а жители Баттерфлая уже оформляют деревню к празднику?

Услышав этот вопрос, Джестер явно хотела выдать что-то крайне нелестное в мой адрес, но потом одумалась.

– Эх, Додо, – устало вздохнула она. – Это Аллея Памяти. Здесь покоятся останки тех, кто погиб в долине, когда упали бомбы. Воины Баттерфлая всегда проходят этой дорогой перед боем.

Я вздрогнула, вспомнив все те кости, что встретились мне по пути из Стойла. Это миниатюрное кладбище было лишь каплей в море, но поступок баттерфлаевцев вызывал уважение.

– Да, я, кажется, поняла. Они просят у мёртвых защиты?

– Что-то такое. Я не вдавалась в подробности, – Джестер пожала плечами.

– А я думала, что ты здесь своя.

– Ну, я понемногу везде своя. И везде чужая одновременно, – она рассеянно улыбнулась.
“Чужая?”
Если Джестер не ощущала Баттерфлай своим домом, учитывая всё доверие со стороны коменданта, что я могла сказать о себе? Вообще, что я делала сейчас среди четырнадцати вооружённых пони, явно имевших за плечами не дюжий боевой опыт? Кем я была для них? Ещё одной случайной гостьей вроде Хэк Рэнч? Диковиной из закрытого сообщества? А то и вовсе пришельцем из другого мира?

Несколько дней назад по воле случая я оказалась на Поверхности. Прогнозы наших учёных обещали столкновение с враждебной средой – выжженной радиоактивной пустыней, в лучшем случае, населённой опасными монстрами. Вместо всего этого я обнаружила мир, в котором жизнь била ключом, и к тому же этот мир был населён нормальными здоровыми пони. Они не были многоногими мутантами, не дышали огнём и не превратились под воздействием радиации в ходячих мертвецов.

Конечно, некоторым жителям Стойла они могли показаться немного странными. Я-то, будучи обычным пегасом, привлекала к себе нездоровое внимание со стороны отдельных личностей, которые долгое время показывали на меня копытом и шептались за спиной. Потом, правда, привыкли. О, кто-нибудь из них не упустил бы возможности достать линейку, чтобы, к примеру, зафиксировать ненормированную длину меха на копытах Хельги, так сказать, ради науки.

Нет, я понимаю, у каждого могут быть свои предрассудки. Но когда на тебя начинают коситься только за то, что ты слишком громко отхлебнул чай из блюдца, это уже явный перебор. Но таковым было моё Стойло. Тем удивительнее было то, что со стороны своих новых знакомых я ничего подобного не наблюдала.

Проходя под Главными Воротами, я задрала голову вверх. Торец железной плиты был покрыт глубокими царапинами. Свет от настенных факелов очень хорошо подчёркивал все неровности.

Когда трепещущие на ветру огоньки оказались за моей спиной, стало довольно неуютно. За воротами была ночь. Сгустившись над долиной, она давила холодом и непроглядной темнотой. Никто из нас не использовал фонари или факелы. Свой ПипБак мне также пришлось обмотать толстой тряпкой, на случай, если экран неожиданно включится. Оставалось надеяться, что глаза привыкнут к темноте и идти след в след за Хардбоуном. Лес, в котором затаились наши враги, маячил невнятной чёрной полоской на фоне тёмно-серого неба. Ни света луны, ни мерцающих звёзд. Однотонный глухой мрак.

Я слышала хруст снега под копытами, лёгкое позвякивание железа, напряжённое дыхание то с одной, то с другой стороны. Никто из нас не разговаривал. Наверное, каждый думал о своей роли в предстоящей битве.

Чем я реально могла помочь отряду? В сущности, я должна была лишь наблюдать за ходом боя и надеяться оставаться незамеченной как можно дольше. У меня не было даже рации, чтобы предупредить охотников в случае угрозы. Хардбоун посчитал, что любые переговоры могут быть перехвачены врагом и выдать нас. Но охотники, видевшие за мной такую пассивную роль, не знали, что я набила свою сумку бинтами и медикаментами, которые смогла купить в арсенале на оставшуюся горсть довоенных монет. Если кого-то серьёзно ранят, я попробую оттащить его в безопасное место и оказать помощь. Нас учили.

Но сперва я должна была хотя бы выяснить, где вообще находится моё укрытие.

– Джестер, ты так и не сказала, где будет моя позиция, – тихо спросила я, ткнув полосатую пони копытом в плечо.

– А, это? Мы посадим тебя на дерево, – небрежный тон полосатой пони смутил меня.

– Я же не умею лазить по деревьям.

– А это и не нужно. Мы тебя посадим на особое дерево.
“Любит же она говорить загадками”, – подумала я.

Мы вошли в лес. Теперь охотники передвигались очень тихо, стараясь не задеть торчащие повсюду ветки. Их походка стала плавной и лёгкой, чем я, конечно, похвастаться не могла.

– А вот и твоё дерево, – шепнула Джестер прямо мне в ухо, тыча копытом куда-то правее нас. Действительно, в этом направлении высился холм, из которого торчал толстый ствол давно мёртвого дерева. Он оканчивался плоской платформой с небольшой постройкой, имевшей односкатную крышу.
“Домик на дереве”, – первая ассоциация, возникшая в моей голове. Излюбленная жеребячья забава довоенных времён. Даже будущие главы Стойл-Тек свою первую в жизни штаб-квартиру – “Клуб Меткоискателей” – организовали как раз в таком домике. Впрочем, как нам рассказывали на лекциях по “Стойловедению”, рыть ямы в земле они тоже прекрасно умели. И, к счастью для моих предков, эти умения с годами только улучшились.

Пришло время прощаться. Мы пожелали друг другу удачи и разделились: Джестер и охотники растворились в ночи, а я отправилась на определенную мне позицию. Ночная тишина окутала меня со всех сторон, и теперь даже лёгкий скрип снега под копытами казался оглушительно громким. В этой тишине я отчётливо слышала стук своего сердца, который отдавался даже в ушах, напоминая ритмичные удары барабанов. Предчувствие того, что сейчас что-то произойдет, наполняло кровь адреналином. Я читала, что перед бурей всегда бывает затишье.

Глаза окончательно привыкли к темноте. Поднимаясь на холм, я различала отдельные кочки, скрытые под снегом. Всё-таки сказывалась работа в вентиляционных шахтах Стойла. Найти лаз в густом кустарнике, окаймлявшем холм, не составило особого труда, как и лестницу, ведущую наверх. Изрядно обледеневшие ступеньки затрудняли подъём, но они больше не являлись моей проблемой. Расправив крылья, я в несколько взмахов оказалась на платформе.

Удивительно, но в домике, казавшемся снизу игрушечным, вполне хватало места для двух взрослых пони. Благодаря откидным ставням, сейчас наглухо закрытым, я, наконец, смогла зажечь фонарик ПипБака. Сквозь тряпицу он светил крайне бледно, но этого света было достаточно, чтобы оценить обстановку. Внутри домика я обнаружила соломенную подстилку, потушенный керосиновый фонарь и горелку: охотники явно проводили тут не один час, выслеживая добычу. Стоило мне ступить на подстилку, как ноги ощутили что-то твёрдое под ней. Откинув подстилку, я извлекла охотничью винтовку с приделанной к ней запиской:
“Дорогой Элберт, в прошлый раз я за собственные крышки отремонтировал эту винтовку. И поставил хороший оптический прицел на неё тоже я, между прочим. Теперь твоя очередь платить. Поменяешь боёк и поищешь глушитель, чтобы она не грохотала на всю округу. Патроны найдёшь, где обычно”.
“Вот это удача! Винтовка с оптическим прицелом – это вам не жалкая складная трубочка с четырёхкратным увеличением. А если ещё удастся раздобыть к ней патроны...”
Я обшарила весь домик, пока не обнаружила в углу, под слоем сена, сдвижную дощечку. В тайнике было четыре магазина, по пять патронов каждый. Мысленно поблагодарив безымянного автора записки, я стала осматривать винтовку.

В отличие от “Скаута”, с его изящным композитным корпусом, у этой винтовки и цевьё, и приклад были деревянными, что, конечно, сказывалось на её весе. Тем не менее, под стволом находились складные сошки, а само наличие оптического прицела вселяло надежду, что я смогу ранить цель, если в этом будет необходимость. Видят Богини, я не собираюсь никого убивать!

Я вытащила подстилку из домика и расстелила её прямо на слежавшемся снегу. Работать с оружием в кромешной темноте было не просто неудобно, но ещё и опасно. Я даже рискнула включить подсветку ПипБака, потуже замотав тряпку вокруг ноги.

Пытаясь вспомнить всё то, что мне было известно про огнестрельное оружие из каталогов, я начала приводить винтовку в рабочее состояние. Прежде всего я убедилась, что красный рычаг предохранителя находится параллельно земле и только потом заменила пустой магазин. Далее, по совету Бэкфайра, я разложила сошки и обняла оружие передними копытами. Приклад был немного великоват, но я лежала плашмя и довольно быстро поняла, как его крепко держать и одновременно плавно перемещать винтовку.

Прильнув к окуляру прицела, я поняла, что не вижу ни зги. Только поводив винтовкой из стороны в сторону, я догадалась, что пялюсь в однородное серое небо. Направив винтовку вниз, я разглядела какие-то ветки, присыпанные снегом. “Уже что-то”.
“Проклятье, да где вообще находится этот лагерь?!” – прицел давал очень сильное увеличение, но ужасно ограничивал обзор. Кем бы ни были нападающие, им хватило ума прикрыть все источники света со стороны деревни. Но вряд ли охотники посадили меня туда, откуда лагерь не видно вообще.
“Так. Джестер и остальные отклонились от домика влево. Лагерь, насколько я помню, расположен в низине. Следовательно…”
Сделав необходимые поправки и немного покрутив ребристое колёсико, отвечающее за увеличение, я поймала в прицел что-то копытотворное. Так и есть: на фоне леса темнела одинокая палатка. Если бы не снег, её окраска полностью сливалась бы с хвойными деревьями. “Значит, должны быть и другие”.

Вторая, третья… палатки были расположены на приличном расстоянии друг от друга. Я резко дёрнула винтовку влево, пытаясь найти границу лагеря.
“Отсвет! А костёр у них все-таки есть”. Отыскав яркое пятно света, я увидела небольшой костёр и двух часовых, гревшихся возле него. Затем из темноты вышел ещё один пони, который тут же ткнул дремавшего часового в бок. Тот сделал вид, что не заметил этого, за что получил смачную затрещину копытом. “О! Это так у них проходит смена караула?”
Заспанный часовой, наверняка осыпая обидчика страшной бранью, поплёлся обходить лагерь по периметру. Я решила проследить за ним и поняла, что всё это время не видела перекрестье прицела. “О, ну конечно”. Нащупав копытом удобную кнопку на корпусе, я включила тусклую оранжевую подсветку. Горизонтальные риски, вертикаль из галочек и какая-то дуга с цифрами смутили меня. Я догадывалась, что это поправки на расстояние, но понятия не имела, на каком расстоянии от меня расположен лагерь. Ночью, да ещё и с этим снегом вокруг, можно было лишь сказать, что оно “большое”. А ведь еще существовала поправка на ветер. Хорошо, что ночь выдалась безветренная.
“Так, где же наш подопечный?” – я поймала часового в перекрестье, но долго следить за его похождениями не получилось. Миновав дальние палатки, он зашёл за куст и, похоже, основательно там застрял. “Ага, с этим всё ясно”.

Оставив часового в покое, я начала методично прочёсывать территорию лагеря в поисках чего-нибудь интересного и вскоре заметила ещё одного пони, нарезавшего круги вокруг повозки, накрытой брезентом. “А вот и тот самый миномёт”. В отличие от сони, отлучившегося по делам, этот часовой бдительно охранял вверенную ему повозку. Хотя, наверное, для него это был лучший способ согреться.

Итого четверо. Ясно, что нападавших было больше, но либо они мирно спали, либо были скрыты от моего взора. Теперь оставалось найти охотников. Раз в лагере было по-прежнему тихо, они находились где-то поблизости.

Сильно наклонив ствол винтовки вниз и поводив им из стороны в сторону, я увидела, что охотники уже залегли в снегу. Ударная группа расположилась в форме полумесяца, в центре которого ясно угадывались две фигуры, разительно отличавшиеся друг от друга. Командор Хардбоун, отложив свой грозный топор в сторону, разъяснял что-то моей полосатой подруге. Какая же она была крохотная на его фоне! Прошла пара секунд... и Джестер исчезла!
“Нет, правда! Где она? Уж не в снег ли зарылась?” Для верности я протёрла глаза копытами и вновь посмотрела в окуляр. Следов серой пони не было ни слева ни справа от командора. “Только вот что это за сугроб в паре метров от него. Подождите, сугроб... ползёт?!”

Я стукнула себя копытом по лбу. “Пробраться в лагерь под прикрытием белой простыни. Разумеется, только Джестер могла до такого додуматься! Не удивлюсь, если в таком виде эта маленькая бестия доползёт до центра лагеря, и её никто не заметит.”
Белый “сугроб” подполз вплотную к палаткам и замер. Серое копыто откинуло капюшон, оказавшийся внутри зелёным, и мне стало ясно, что это не простыня, а её маскировочный халат, только вывернутый наизнанку. “Вот, значит, как она подкралась ко мне тогда в вагончике. Но почему я не увидела её на своем компасе?”
Полосатая разведчица навострила уши и вытянулась вперёд. Где-то с полминуты она пробыла в таком положении, потом накинула капюшон на голову и развернулась. Теперь маленький “сугроб” полз обратно в мою сторону. “Какого сена?” По моим прикидкам Джестер должна была подать сигнал к наступлению или любой другой условный знак. Вместо этого она вновь развернулась в сторону лагеря и теперь копалась в карманах своей маскировочной одежды. От волнения я крепко обхватила приклад винтовки и замерла в ожидании. “Что же там у тебя, серая пони? О, оооо... Нет-нет-нет, Джестер, это плохая идея!” Теперь в копытах кобылки была знакомая до дрожи толстая металлическая труба.

К чёрту скрытность! Граната по дуге пронеслась над внешним рядом палаток и упала где-то в середине лагеря, озарив его яркой безмолвной вспышкой. Через мгновение грохот взрыва долетел до меня, ударив по ушам. “А вот и сигнал к атаке”. Охотники, как один, выскочили из укрытия, и побежали к лагерю с оружием наперевес.

Взрыв, учинённый Джестер, уронил много палаток, и теперь те, кто ночевал в них, пытались выбраться из-под тряпичного плена, оглушенные и дезориентированные. Часовые тоже явно не ожидали такого подхода. Один из недавних картёжников сидел на крупе, сжимая в зубах обгоревший клочок бумаги и прижав передние копыта к ушам.

Началась беспорядочная стрельба. Незадачливые пони палили во все стороны, даже в сторону леса. Кто-то уже выпутался из палаток, а кто-то только пытался разрезать ткань ножом, чтобы выбраться на свободу. Теперь мне было хорошо видно пространство вокруг костра. Сам костер раскидало взрывом, лишь угли тлели на отдельных палатках. Те, кто имели неосторожность выйти на эту площадку, упали под градом стрел.

И тут я увидела её, изумрудно-зелёную кобылу с золотистой гривой и зелеными раскосыми глазами. Она возвышалась над творившимся вокруг хаосом, словно скала. При её появлении бестолковая беготня сразу как-то сошла на нет: кобыла размахивала копытами, выкрикивая какие-то команды, которые мне отсюда было не слышно. Сначала мне показалось, что это земнопони, но... Чтоб мне сдохнуть, у неё были крылья! Это была пегаска, и какая! Я никогда в жизни не видела таких кобыл: рядом с ней любой из наших врагов казался жалким доходягой.

Яркая вспышка взрыва ослепила меня. Резкий толчок заставил всю площадку ходить ходуном. Когда я вновь навела прицел на лагерь, ситуация в корне изменилась: обе стороны ввязались в ближний бой. В ход пошли дробовые ружья, дубины, ножи и, конечно же, копыта. Изрядно обросший единорог, в грязной от копоти одежде, так и вовсе пытался проткнуть нападавшего на него охотника своим рогом. Однако, получив сокрушительный удар по голове, он моментально успокоился. В десятке метров от этого места командор Хардбоун вдохновенно выбивал дурь из своих противников. Трое земнопони пытались повалить командора на землю, но каждый раз отправлялись в неконтролируемый полёт. Похоже, этот здоровяк даже не нуждался в помощи своего топора.
“Так, а это кто там на окраине лагеря?” Единорожка с яркой малиновой гривой стояла возле раскрытого зелёного ящика продолговатой формы. В своём телекинетическом поле она держала здоровенный прямоугольный тубус и целила им в Хардбоуна. “Вот чёрт!” За секунду до того, как я успела снять винтовку с предохранителя, она произвела залп... назад. Наверное единорожка проспала тот военный инструктаж, о котором упоминал Базилевс.

Оторвавшись от прицела, я увидела, как яркая белая полоса разрезала темноту, и ракетный снаряд взорвался у подножия каменной скалы красивым огненным цветком. Осознав свою ошибку, горе-гранатомётчица повернулась в сторону взрыва и была сметена потоком снега, сорвавшимся сверху. Лавина подмяла под себя пару уцелевших палаток и остановилась.

Между тем, в других местах лагеря бой продолжался с удвоенной силой. Нападавшие, вооружённые чем попало, теснили охотников к скальной гряде. Их было больше, но охотники были здоровее. Так что предугадать исход боя было крайне сложно. Меня беспокоило то, что я нигде не видела Джестер. Зато в поле зрения вновь попала зелёная пегаска, в одиночку вышедшая против двух рослых охотников. “Ну всё, теперь ей несдобровать”, – мысленно потирая копыта, подумала я.

Но пегаска взмыла в воздух, затем резко сложила крылья и всем своим весом обрушилась на ближайшего к ней охотника. Жеребец упал, как подкошенный. Его напарник попытался было напасть на кобылу, но удар задних ног отбросил его прочь. Жеребец смял собой догоравшую палатку и больше не встал. Первый охотник попытался было подняться, но кобыла уже занесла над ним копыто... с ПипБаком? “У неё есть ПипБак?!”
Кобыла с силой опустила копыто на спину охотнику, и мне показалось, что даже отсюда был слышен хруст его позвоночника. Гримаса боли и судорога исказили лицо жеребца. Я зажмурилась. “Святая Селестия!”
Если подумать, весь бой был жестоким. Любой пони, не успевший отразить удар, погибал или мог стать калекой. Но то, как зелёная пегаска расправилась с охотником... это было просто ужасно. Если бы в нашем мире, наряду с Элементами Гармонии, существовал Элемент Жестокости, то именно эта пони стала бы его носителем.

Когда я решилась снова взглянуть в прицел, пегаски на месте уже не было. Зато я увидела Джестер! Зелёная куртка, коричневая шапочка, надвинутая на глаза, и растрёпанный чёрный хвост мелькали на фоне одной из горевших телег. Свой маскхалат она где-то оставила за ненадобностью.

Полосатая пони отбивалась от нескольких верзил... гранатомётом? Честно говоря, я не думала, что такое вообще возможно.

На мгновение мне показалось, что в этой сумятице мелькнула знакомая фигура. Точно, “водопроводчик” с рынка! В этот раз кепки на жеребце не было, но я безошибочно узнала его по поднятому воротнику и гнутой железной трубе в зубах. Из всей троицы он был самым крупным, но отнюдь не самым ловким.

Джестер непрерывно двигалась в гуще врагов, раздавая направо и налево удары стволом и прикладом гранатомета, при этом само оружие она ничем не держала. Создавалось впечатление, что гранатомет вертится в воздухе сам, а Джестер лишь время от времени касается его копытами.

Судя по всему, её удары были достаточно болезненными для того, чтобы помешать врагам взять серую пони на прицел. Однако, пони, стоявший дальше остальных, направил на неё свой дробовик и выстрелил. Джестер мгновенно отскочила в сторону, предоставив заряду дроби оцарапать чужой круп. Ещё через мгновение сам стрелявший получил тычок прикладом по загривку.

Видя неудачу своих товарищей, разьярённый “водопроводчик” сделал неловкий выпад куском чугунной трубы, и Джестер тут же ударила по ней стволом гранатомёта. Я не уверена, но, похоже, бедолага лишился зубов. Во всяком случае, свою трубу он выронил. Развернувшись к нему спиной, Джестер подпрыгнула и, упёршись передними копытами в землю, сильно лягнула “водопроводчика” задними ногами. Сделав одиночное сальто в воздухе, тот отправился жевать снег.

В этот момент из-за горящей палатки выскочили еще двое. Джестер остановила вращение гранатомёта и воткнула его в землю, между задних копыт. Похоже, новоприбывшие пони слегка струхнули, увидев такой большой... хм, ствол и замешкались.

Удерживая гранатомёт передними копытами, Джестер лягнула пусковую скобу около приклада, и граната влетела прямо в грудь одного из нападавших, отбросив и этого пони, и его товарища обратно. Я не хочу знать, что с ними стало, когда граната взорвалась.

И тут я увидела ту жуткую зелёную кобылу. “Джестер, сзади!” – выкрикнула я, не сообразив, что серая пони меня никак не услышит. Зеленая бестия с разбегу врезалась в Джестер и сбила её с ног. Я занервничала: конечно, я видела, на что способна моя спутница, но эта пегаска была сильным и жестоким противником. Вот она нависла над Джестер и занесла над ней свою ногу с ПипБаком. Но Джестер явно не собиралась сдаваться просто так: она перекатилась в сторону, и сокрушительный удар ушел в землю. И всё-таки Джестер была в большой опасности.

Я попыталась прицелиться в голову зелёной кобылы, но куда там! Пегаска была слишком подвижна. Ещё бы: она старалась двигаться со скоростью маленькой серой пони, но всё равно проигрывала той в ловкости. При любой возможности Джестер награждала свою противницу хлёсткими ударами копыт, но ни один из них не нанёс пегаске ощутимого вреда. Со стороны это зрелище напоминало сложный танец, и я наблюдала за ним, затаив дыхание.

Но вот ситуация изменилась. Пегаска заблокировала копытом очередной удар серой пони и взяла её переднюю ногу в захват. Другим копытом она ударила Джестер прямо в грудь, так что полосатая пони с лёгкостью долетела до одной из дальних палаток. Похоже, дело принимало очень опасный оборот. Пегаску нужно было остановить любой ценой! “Если я не справлюсь, то она убьёт мою подругу, как до этого убила того охотника!”

Зелёная пони не торопилась закончить дело. Тяжёлой поступью она шла к своей жертве, совершенно не обращая внимание на происходящий вокруг хаос и летящие со всех сторон пули. Выйдя из оцепенения, я навела перекрестье прицела прямо на голову этой твари и надавила на пусковую скобу.
”Ох, ну и мощная же это штука!” Отдача заставила оружие подпрыгнуть на собственных сошках. Грохот выстрела отразился звоном в ушах. Но, судя по тому, что пегаска продолжала движение в сторону Джестер, пуля прошла слишком низко. Чёртово земное притяжение!
“Четвёртая галочка снизу. Третья...” Опытным путём я пыталась найти подходящую поправку. Каждый раз отдача винтовки сбивала мне прицел.
“Вторая галочка!” – пуля просвистела прямо над головой зелёной пегаски, заставив ту пригнуться и отпрыгнуть в сторону. В магазине остался последний патрон. Стараясь не дышать, я вновь навела оружие на цель. И теперь-то я целилась не в голову, а в её зелёное крыло. С такого расстояние попасть в туловище было проще. “Получи!” – процедила я сквозь зубы.

Винтовка вновь подпрыгнула на настиле. За эти пять выстрелов я насквозь пропахла порохом. “Ну же!” Я увидела в прицел Джестер, встающую на ноги. Недалеко от неё скрючился какой-то жеребец. Обоими передними копытами он зажимал рану на своём крупе и что-то орал.
“Это... я так сделала?” – меня слегка замутило. В конце концов, мне еще не приходилось стрелять в пони. “Надеюсь, он не умрёт от потери крови... Но где же зелёная пегаска?” Я рыскала стволом вправо и влево, но нигде не видела её. Зато в прицел попали силы противника, удиравшие в сторону леса. Во всём лагере не осталось ни одной целой палатки. Тележки с боеприпасами были опрокинуты, а пара умников, пытавшихся зарядить многоствольный миномёт, в ужасе разбежалась, лишь завидев командора Хардбоуна, размахивавшего окровавленным топором. Для наших врагов бой был проигран.

Достав из седельной сумки сигнальную ракетницу и вложив в неё заряд, отмеченный зелёной полосой, я подняла голову и уставилась в серое небо, на фоне которого струился чёрный дым. “Направить вверх, сжать челюсти и наслаждаться салютом”, – так сказал оружейник, объясняя мне принцип действия ракетницы. Но насладиться салютом не удалось. Тёмный крылатый силуэт закрыл и без того угрюмое небо.
“Пегаска!”
Отпрыгнув в сторону, я увидела, как задние копыта зелёной пегаски ударили по винтовке и, в буквальном смысле этого слова, втоптали оружие в деревянный настил. Раздался хруст стекла, ствол винтовки выгнулся вверх, а из спускового механизма полетели пружины. Опустившись на передние копыта и сложив крылья за спиной, пегаска медленно повернула голову в мою сторону.

Я не рассчитывала увидеть в её раскосых глазах и капли жалости. Куда уж там! По мою душу пришла настоящая машина смерти, пони-убийца, находящаяся в превосходной физической форме. Никогда раньше мне не приходилось видеть кобыл с такой развитой мускулатурой. Нет, она не была горой мышц, но её тело, прикрытое лёгким бронежилетом, излучало физическую силу – силу её полного превосходства надо мной.

У пегаски не было никакого оружия, но оно ей не было нужно. Я видела эту пони в действии и понимала, что жить мне осталось, в лучшем случае, пару минут, и то, если пегаска решит сначала поиграть со мной, а только потом прикончит мощным ударом копыта.

О попытке удрать от неё на крыльях можно было забыть. Долететь до своих я бы точно не успела. Я даже не могла позвать кого-нибудь на помощь, потому что до сих пор держала в зубах сигнальную ракетницу и чувствовала, как капли пота стекают по спине, а по бешено колотящемуся сердцу кто-то словно водит смычком.

Это был глубинный животный страх перед хищником, то самое чувство, которое помогало моим далёким предкам мобилизовать свои силы и выживать. К несчастью, я совсем не умела использовать это состояние себе во благо. Единственное, на что я была сейчас способна, это целиться из ракетницы прямо в голову пегаски. Похоже, она думала, что это обычный пистолет, и поэтому дистанция между нами сохранялась... какое-то время.

Но вот кобыле надоело ждать. Пригладив копытом свою короткую гриву цвета соломы, она сделала первый шаг в мою сторону. Я сделала ответный шаг назад. Пегаска лишь ухмыльнулась и покачала головой. Кажется, её забавляла вся эта ситуация.

Я ждала, что она скажет хоть что-нибудь, но зловещая пони молчала. Она просто сделала ещё один шаг вперёд и вынудила меня вновь отступить. Мертвенный свет её зелёного ПипБака ударил мне прямо в глаза. Конечно, пегаска хотела как следует рассмотреть лицо своей жертвы. Я сощурилась, мысленно проклиная пони, додумавшегося до такого варианта подсветки, но продолжила держать кобылу на мушке. Сделав ещё один шаг назад, я наступила на тряпку, обмотанную вокруг ноги, и едва удержала равновесие. Наличие у меня ПипБака немного удивило зелёную кобылу, но совсем не изменило её планов – она продолжила теснить меня к краю площадки.
“Сколько ещё шагов? Один? Два?” По довольному лицу пегаски я поняла, что ни одного. “Если бы только у меня было время выплюнуть ракетницу и достать пистолет из кобуры...” Но это было слишком длинное и сложное действие. “Стоп! Мне не нужно этого делать! Вот оно!”
Изобразив на своей физиономии полную покорность судьбе, я отвела уши назад и склонила голову, словно приглашая зелёную пони нанести сокрушительный удар сверху. На самом деле, я продолжала целиться в пегаску – чуть выше центра её груди, защищенной лёгким бронежилетом тёмно-серого цвета. В тот момент, когда кобыла встала на дыбы, занося передние копыта над моей головой, я с силой сжала челюсти.

Оранжевый сноп искр вырвался из ствола ракетницы, и почти сразу же пространство озарилось ярко-зелёной, почти белой вспышкой. Запахло какой-то химией. От неожиданности я выронила ракетницу и попятилась. Скользя копытами по обледенелым доскам, я видела, как заряд, выпущенный из ракетницы, ударил в грудь пегаски и отшвырнул её за пределы площадки. Моё падение вниз сопровождалось тщетной попыткой расправить крылья.
“Опять! Ну какого...”
Рухнув в колючие кусты, я крепко, но очень нелепо выругалась – язык совсем не слушался. Меньше чем в десятке метров от меня пегаска каталась по снегу, пытаясь загасить свой бронежилет. Но зелёное пламя было слишком жарким и, наверное, очень больно жгло. Я совсем не завидовала этой пони, но, после пережитого, ничуть её не жалела. “Когда это я стала такой жестокой?”
Приглушённо рыча, моя противница стягивала с себя горящий бронежилет копытами, одновременно пытаясь расстегнуть зубами крепёжные ремни.
“Ну, нет. Сама справишься”.

Пегаска справилась. Отбросив бронежилет в сторону, она злобно зыркнула на меня. Я было потянулась за пистолетом, но зелёная пони резко отвернулась и навострила уши. Вверх по холму, выкрикивая что-то ободряющее, бежала долгожданная подмога. Без лишних слов, по-прежнему страшная, но теперь изрядно обтрёпанная пегаска расправила крылья и, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя ногами, растворилась в темноте.

Лёжа на “матрасе” из гибких веток кустарника, я слышала, как кто-то из охотников выкрикивал моё имя. Но я не пыталась встать на ноги. После всего случившегося я имела право почувствовать себя слабой и беспомощной.
“А, провались оно всё. Поухаживайте за дамой”, – подумала я, когда из темноты появились несколько пони с факелами в зубах. Косматый жеребец сливового цвета бережно уложил меня к себе на спину и понёс в сторону разорённого лагеря к остальным. Когда я обхватила копытами его могучую шею, то почувствовала себя немного лучше и уж точно спокойнее.

Когда я была совсем маленькой и сильно уставала, папа так же заботливо сажал меня к себе на спину и вёз по техническому уровню, где ему часто приходилось настраивать компрессорные системы. Я вертела головой по сторонам и запоминала сложные названия тех или иных агрегатов. Да, определённо я была папиной дочкой.

К сожалению, поездка быстро закончилась и я, немного шатаясь, встала на собственные копыта. В центре разгромленного лагеря вновь горел костёр, освещавший снег, взрытый копытами, окроплённый кровью и перемешанный с землёй и пеплом.

Охотники ликовали. Я видела жеребцов и кобыл: кто-то из них был наскоро перебинтован, кого-то несли на самодельных носилках, сооружённых из сломанных палаток, но в воздухе витало чувство всеобщего возбуждения и победы. Кто-то смеялся, кто-то обсуждал моменты боя, которые я не увидела, и даже раненые – те, что были в сознании, – пытались улыбаться. Но я нигде не видела своей полосатой спутницы.

– Где Джестер? – взволнованно спросила я, чем привлекла внимание охотников, но в ответ увидела лишь странные улыбки. Что они на меня так смотрят? Я что-то сделала не так?

– Додо, я здесь! – от неожиданности я подпрыгнула и развернулась вокруг себя в воздухе.

Ну, разумеется. Где еще она могла быть, как не у меня за спиной? Я должна была это предугадать.

– Как самочувствие, снайпер?
“Снова ирония?”
– Издеваешься? Я же всё время мазала.

– Вовсе нет, – улыбнулась она в ответ, – если бы не ты, мне бы пришлось туго. Знаешь, такими винтовками учатся пользоваться месяцами. Ты молодец, Додо.

За спиной раздались одобрительные возгласы и я почувствовала, что краснею.

– Ну и самое главное, ты раздобыла нам языка.

Я непонимающе уставилась на подругу.

– Вы что, поймали ту пегаску?

– Нет, но вот этот типчик достался нам именно благодаря тебе.

Я повернула голову в ту сторону, куда Джестер указывала копытом и увидела в дрожащем свете костра тощего земнопони с завязанным ртом и испуганными глазами.
“Ого, пленник!”

Задняя нога жеребца была целиком перебинтована выше колена, и стало ясно, что это тот самый бедняга, который словил мою пулю.

– Ага, поняла. И кто он такой?

– Мусорщик, как ни странно. И я его даже немного знаю.
“Мусорщик?” Я попыталась понять, что мог делать обыкновенный мусорщик в окружении той страшной пегаски. Как я поняла из рассказа Джестер, мусорщики были падальщиками, а не хищниками. Что могло сподвигнуть их объединиться в организованную банду?

– И что, все эти ребята пришли из Остова?

– Мы пока что не знаем. Он или молчит, или начинает материться. Да так, что мне хочется вымыть его грязный рот с мылом.

– А другие?

– Других у нас нет. Они или сбежали или лежат вон там, – с этими словами Джестер указала мне на бесформенную кучу, сложенную под деревом. Один из охотников как раз притащил туда очередного убитого и стал стягивать с него всё снаряжение. По меркам нашего Стойла это казалось какой-то дикостью, но я уже не первый день бродила по Поверхности и прекрасно знала, чем здесь грозит отсутствие тёплой одежды и исправного оружия.

– А наших... сколько? – спросила я, понимая, что со стороны охотников тоже есть потери.

– Четверо. Трое тяжёлых.

– Пегаска?

– В основном, – вздохнула Джестер. Я заметила, как серая пони сжала челюсти. В её глазах промелькнуло что-то, чего я никогда раньше не видела. Гнев?

– Да кто она вообще такая... Неужели бывшая жительница Стойла могла до такого докатиться?

– Вот это нам и предстоит выяснить, Додо. У нас вообще будет много вопросов к нашему пленнику. На которые он... – Джестер нависла над связанным пони, – с удовольствием нам ответит в более приватной обстановке. Ведь так, малыш?

Всё-таки я была та ещё растяпа. Мои седельные сумки остались в охотничьем домике, и за ними пришлось возвращаться. Вдвоём с Джестер мы шли по ночному лесу, и я рассказывала о своей неприятной встрече с зелёной пегаской. Яркий свет от “Лайтбрингера” моей полосатой подруги и тёплая подсветка собственного ПипБака рассеивали тьму и внушали спокойствие. Никакого зловещего зелёного свечения вокруг.

– Ого, знатно ты её ощипала, – сказала Джестер, поддевая передним копытом подгоревший бронежилет. – Бери с собой, можешь считать его своим первым боевым трофеем. Уверена, эту штуку можно починить.

Я кивнула ей и ухватила матерчатую лямку зубами. В этот момент мой ПипБак тихонько пискнул. И, как оказалось, это был не первый его сигнал.
“Внимание. Обнаружено устройство ПипБак, серийный номер "1328ЭГ/148". Ведётся поиск... Ошибка: невозможно установить соединение с удалённым устройством”. Прокрутив лог ниже, я увидела, что мой ПипБак уже неоднократно пытался установить соединение с ПипБаком пегаски, но каждый раз получал отказ. Впрочем, я всё равно не собиралась обмениваться с ней данными. А вот серийный номер её ПипБака был полезен тем, что число, стоящее после косой черты, расшифровывалось как номер Стойла, за которым был закреплён ПипБак. Теперь я знала, что загадочная пегаска каким-то образом связана со Стойлом 148, если, конечно, этот ПипБак изначально принадлежал ей.

– Что там у тебя, Додо? – спросила Джестер, свешиваясь через моё правое плечо и разглядывая непонятные для неё цифры.

– Так, небольшая подсказка, – сказала я и загадочно улыбнулась.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (7)
Новая способность: Редко, но метко. Кто-то предпочитает палить во все стороны, вы же тщательно прицеливаетесь, а только потом стреляете. Кто знает, может из вас в будущем получится отличный снайпер.

Глава 7: Время для игры

– Нет! Не оставляй меня с ней! Она ж двинутая на всю голову! – отчаянные крики нашего пленника были слышны даже сквозь массивную железную дверь, расположенную в самом конце тёмного коридора. Мы вновь находились в центральном здании Баттерфлая. Вернее, в его подвале, который, судя по тёмно-жёлтым бочонкам фильтрационных установок за моей спиной, был когда-то санаторским бомбоубежищем. По обе стороны от нас располагались гермодвери, ведущие в бывшие жилые отсеки. Все они были наглухо закрыты, а на каждом запоре висела табличка, указывающая нынешнее назначение этих помещений: “стройматериалы”, “инструменты”, “генераторная”.

Прямоугольная дверь, к которой мы направлялись, отличалась большей шириной и наличием маленького круглого окошка, из которого лился жёлтый свет. По словам коменданта Аландера, комната, находившаяся за этой дверью, была самым мрачным местом во всём Баттерфлае, а значит, для нашей цели она подходила идеально.

Ночь была в самом разгаре, но после всего того, что случилось в лесу, спать мне совершенно не хотелось. За дверью находился единственный уцелевший враг, и он мог дать ответы на те вопросы, которые крутились в моей голове с момента выступления Базилевса на совете.

Я взглянула на Джестер. Та, судя по физиономии, то ли наслаждалась собственной репутацией, то ли предвкушала предстоящее действо. Я же нервничала и пыталась угадать, что же творится в этой непростой полосатой голове, а главное – насколько сильно мне не понравится то, что я увижу.

Джестер прекрасно чувствовала моё волнение.

– Подумай, как следует, хочешь ли ты в этом участвовать, – выражение её лица было предельно серьёзным.

Подумай... Как-то само собой получилось, что Джестер стала для меня кем-то вроде учителя. Наблюдая за её действиями и, изредка, получая прямые советы, я постепенно осваивалась в той непростой обстановке, которая сложилась на Поверхности. И там, за дверью, меня ждал ещё один урок от неё. Неприятный, но нужный. Если извлечение важной информации требует применения грубой силы, то надо учиться её применять.

Конечно, я ожидала от серой пони, в первую очередь, хитрости и актёрской игры, а не желания поломать кости нашему пленнику, но было совершенно ясно, что вряд ли дело обойдётся одним лишь психологическим давлением. Я прекрасно помнила тот её взгляд и стиснутые зубы. Там, у лагерного костра, сидела другая Джестер, та, которую я совсем не знала. И сейчас в её глазах мерцали те самые опасные искорки, готовые, если понадобится, разжечь большой пожар.

Жуткий лязг бронированной двери заставил меня втянуть голову в плечи. В дверном проёме показался охотник, который всё это время обустраивал место для будущего допроса.

– Готово, мэм. Всё, как вы и просили, – бесстрастно ответил он.

Я повернулась к Джестер и вновь уловила её тревожный взгляд.

– Так что ты решила? – спросила она.
“Импровизировать”.

– Пропустить такое?! Ну уж нет! Я буду держать его, а ты – бить, – крикнула я задорным голосом и одновременно подмигнула своей подруге.

В ответ на моё заявление Джестер лишь ухмыльнулась:

– Ну что ты, жеребёнок, в наше время существуют более эффективные методы.

Мы вошли. Комендант не ошибся, выделив нам именно эту комнату. Обшарпанные бетонные стены, квадратные короба вентиляции с проржавевшими решётками под потолком и всепроникающая сырость. Практически никакой мебели: железный стул, к которому толстыми верёвками был прикручен наш пленник, да небольшой столик на колёсиках, на котором стоял металлический поднос, прикрытый белой скатертью. Всё это скромное убранство едва освещалось одинокой лампочкой, свисавшей с потолка. Ни дать ни взять, отличная декорация для шпионского романа.

Впрочем, недостаток освещения был с лихвой восполнен ярким лучом “Лайтбрингера”, который Джестер прямо с порога направила в лицо земнопони. Тот часто заморгал и попытался отвернуться от раздражающего пучка света.

– Додо, ты только взгляни на это жалкое подобие жеребца, – не выключая фонарик, Джестер приблизилась к связанному мусорщику вплотную. Обхватив его голову передними копытами, она принялась поворачивать её и так, и эдак. Складывалось ощущение, что серая пони искала то единственное положение, при котором можно было просветить мозг нашего пленника насквозь и извлечь из него всю интересующую нас информацию. Надо ли говорить, что парень смотрел на неё огромными испуганными глазами, словно на какого-то демона, и мычал что-то нечленораздельное. Продолжая держать его голову в копытах, Джестер задумчиво произнесла:

– У него, кажется, даже есть имя, но оно настолько унылое, что я его напрочь забыла. Как тебя зовут, парень?

Пленник попытался что-то сказать, но ему это явно не удалось. Челюсть жеребца мелко подрагивала, и, в целом, это было довольно мерзкое зрелище.
“Почему он так боится её?”
Вдоволь налюбовавшись перекошенной физиономией мусорщика, серая пони резко отвернулась от него и направилась к тому самому столику, который вызывал у меня больше беспокойство, чем любопытство.

– Так как, ты говоришь, тебя зовут? – теперь Джестер стояла к пленнику спиной и копалась в предметах, которые были скрыты под скатертью.

– П-профанити, мэм, – выдавил из себя наш пленник. Джестер прыснула. Честно говоря, я тоже с трудом подавила улыбку.

– Во имя Селестии, у тебя даже имя, как у идиота. Хочешь пирога, Профанити?
“Э?!”
– Что? – челюсть Профанити даже перестала дрожать от удивления.

– Говорю, пирога хочешь? – Джестер потянула носом под скатертью. – Еще горячий. Кажется, с черникой.

Она подошла к связанному пленнику, удерживая блюдо с еще теплым пирогом на одном копыте. “Какого сена она задумала?”
Не дожидаясь ответа, Джестер размахнулась и изо всех сил воткнула блюдо с пирогом в лицо мусорщика. Я увидела, как обжигающе-горячая начинка потекла по его шее. Жеребец закричал от боли, и Джестер изо всех сил принялась втирать несчастный пирог ему в лицо. Судя по всему, Профанити поперхнулся и начал неистово кашлять, пытаясь вдохнуть воздух. Когда Джестер отняла блюдо, я увидела выпученные глаза жеребца и очень неприятные ожоги. Меня передернуло.

Серая пони неспешно обошла вокруг задыхающегося пленника, встала на передние ноги и с оттяжкой приложила его задними копытами по спине. Бедняга хотел закричать, но оставшийся в легких воздух вышибло вместе с тем, что забивало ему дыхательные пути. Профанити стал жадно глотать воздух.

– Вот видишь, какие у нас тут пироги, – произнесла Джестер елейным голосом. – Домашние. Мы их тут сами делаем: выращиваем пшеницу, мелем её в муку, замешиваем тесто, добавляем лесные ягоды и печём вкусные пироги. А не перебиваемся, как вы, гнилым дерьмом двухсотлетней давности! – с этим словами Джестер с разворота приложила Профанити блюдом по лицу. – И вы пришли сюда всё это поломать? – удар. – Отвечай, когда тебя спрашивают, парнокопытное!

– Это всё она, Джестер! Это она нас подбила! – физиономия у жеребца была жуткая. Кровь из разбитого носа вперемешку с шипящим черничным вареньем, кусками пирога и слезами из покрасневших глаз.

– Кто? Пегаска? – Джестер приподняла его подбородок копытом и теперь смотрела жеребцу прямо в глаза. Сейчас я видела свою подругу с другой, не знакомой мне стороны; наверное, так смотрели зебры на наших солдат, когда пытали их газом.

– Да... Её зовут... Грин... Эмеральд Грин, – парень всё никак не мог отплеваться и прокашляться.

– Кто она такая? – Джестер опять подошла к столу.

– Я не знаю! Ты сумасшедшая стерва! Ты ненормальная! – он явно начал себя накручивать, чтобы справиться со страхом, а потому обзывал свою мучительницу последними словами.

– Ты повторяешься. Да, кажется, это твоё? – Джестер достала из-под скатерти обрезок железной трубы, загнутый на одном конце. – Ты знаешь, я ведь могу выбить тебе все зубы. Ты же земнопони, у тебя даже телекинеза нет. Думаешь, твои друзья будут кормить тебя с ложечки? Правда, боюсь, у тебя больше не осталось живых друзей.

Судя по всему, до сознания нашего пленника дошла мысль, что ему светит жалкая участь инвалида. И тут Профанити словно только что заметил меня:

– Скажи ей! Ты же нормальная! Ты не такая, как она! – я чувствовала истерические нотки в его голосе и понимала, что он скоро сломается.

– Ты знаешь, она ведь и вправду псих. И, боюсь, у меня не хватит сил её остановить, – я изо всех сил старалась подыгрывать, полосатой пони, которая с самого начала взяла на себя роль “злого полицейского”. Мне же в этом безумном спектакле предстояло изображать “доброго полицейского”.
“Ну, прямо детективный роман, только наяву”, – подумала я и продолжила:

– Поэтому, Профанити, у тебя есть только один выход: ты расскажешь всё, что знаешь, а я попробую её урезонить.

Земнопони посмотрел на меня, потом перевёл взгляд обратно на Джестер.

– Да не знаю я, кто она такая. Она просто появилась в Остове не так давно, сломала ребра паре наших парней и мы решили, что с ней будет... безопаснее.

– Потрясающий ответ, браво. – Джестер даже отложила трубу в сторону. – То есть вы отдали свои несчастные задницы во власть бешеной сучке, появившейся из ниоткуда, и даже не удосужились выяснить, чего она от вас хотела? – серая пони вопросительно вскинула бровь.

Профанити покосился на неё.

– Ну что ты. Фергюс в первую очередь поинтересовался, на что она нас пытается подрядить. Ты ж знаешь заброшенные рудники на окраине Остова? Ну, вот там мы и раскапывали завал, пока двое наших парней не сцапали девчонку из вашей деревеньки. Очень зря сцапали, между прочим. Эта коза нас чуть работы не лишила.

– Какую девчонку? – Джестер резко повернулась к Профанити, и тот дернулся, как от удара.

– Ж-желтая масть, синяя грива, подшипник на заднице. Механик. Зелёная бестия сразу определила её настраивать бурильное оборудование, чтобы пробиться вниз.

Джестер посмотрела на меня.

– Это Рэнч.
“Да, недалеко она ушла”.

– Ага. Когда один из наших парней попытался твою Рэнч трахнуть, так зелёная сука лично затолкала ему в глотку разводной ключ. Ты б только это видела! – Профанити цокнул языком. Впрочем, Джестер на эти красочные подробности никак не отреагировала. Я же с интересом наблюдала за тем, как страх сменялся хамством в поведении жеребца. Судя по всему, это была его защитная реакция. И сейчас Джестер нужно было что-то, чтобы разбить ту шаткую защиту, которую этот парень пытался выстроить у меня на глазах.

– И где она сейчас?

– Наверное, там же в шахте и кукует. Пегаска нацепила на неё рабский ошейник и всё время держала при себе. Куда она, по-твоему, денется? – Профанити усмехнулся, и серая пони тут же вдарила ему копытом по затылку.

– Мы с тобой ещё не закончили. Пегаска, значит, во всём виновата. Вы какого сена решили напасть на Баттерфлай? А?

– Ну, ты видела те игрушки, что мы принесли с собой? Так вот, это был аванс, не растратить который было просто преступлением, – Профанити пожал плечами. – А ваш хренов Баттерфлай просто оказался ближе всех. И механичка ваша так рыдала, узнав, что мы пойдём именно туда.

– Аванс, значит, – теперь серая пони держала мусорщика за грудки и упиралась своим носом прямо в его обезображенную морду. – И что вы там копали за такой аванс?

– А твоё какое дело? – раздражённо ответил пленник. По его физиономии было видно: он злится, что сболтнул лишнего.

Джестер ничего не ответила. Она оттолкнула мусорщика от себя так, что железный стул под ним зашатался. В следующее мгновение моя подруга вновь держала в зубах обрезок водопроводной трубы и раскачивала им перед носом Профанити. Жеребец заверещал и начал прыгать вместе со стулом, пытаясь оказаться как можно дальше от своей мучительницы. В тот момент, когда она замахнулась, мусорщик вжался в стул, а я закричала:

– Джестер! Не надо!

Труба со свистом пронеслась мимо носа жеребца, но тот этого не увидел, так как крепко зажмурился, прижав уши к голове. Пленник открыл глаза лишь тогда, когда серая пони легонько постучала его концом трубы по макушке.

– Ау? Есть кто дома? – Профанити даже не поднял на неё глаза. Он полностью ушёл в себя, а именно: мелко трясся, бормотал что-то невнятное и никак не реагировал на копыто Джестер, которым она водила перед его бледным лицом.

– Так, всё ясно. У нас перерыв, – заключила серая пони, и жестом пригласила меня выйти в коридор.

Когда железная дверь закрылась за нами, я, пошатываясь, подошла к Джестер и, запинаясь, тихо спросила:

– Ты что, п-правда пыталась его ударить т-ой трубой по г-голове?

– А, то есть ты хотела, чтобы я его по головушке погладила? – серая пони вопросительно приподняла бровь.

– Если ты поступаешь с ним так, как он поступил бы с тобой, то тогда… чем же ты отличаешься от него? – спросила я в растерянности.

– Тем, что ему сейчас стыдно и страшно за свои поступки, а мне – нет.

Ответ, полученный от подруги, ошеломил меня. Вдохнув побольше воздуха, я крикнула:

– Ты понимаешь, что так нельзя?! Это неправильно, ненормально! Ты даже не пробовала с ним поговорить! Ты сразу распустила копыта!

Я орала так, что даже охотник, всё это время молча стоявший у двери, обернулся в нашу сторону. Однако все мои обвинения были встречены совершенно непроницаемым выражением лица серой пони. Как только у меня закончилось дыхание, она взглянула на меня исподлобья и невозмутимо спросила.

– И что ты предлагаешь, жеребёнок?
“Предлагаю?” Честно, я не ожидала, что Джестер будет выслушивать от меня какие-то предложения. Мне просто хотелось уйти подальше от этой пыточной камеры. Выйти на свежий воздух и пинать там снег, пока не полегчает. И как раз это я хотела сказать своей подруге минуту назад.

– Я… Дай мне поговорить с ним. Без всяких копытоприкладств с твоей стороны. Если у меня ничего не выйдет, тогда делай с ним, что хочешь. Только знай, я на это смотреть не буду!

– А, ты хочешь попробовать эту фигню с “добрым полицейским”, – догадалась она. – Хочу сразу предупредить: у нас в Пустошах такое не прокатывает.

– Да если бы ты не устроила этот фарс с пирогом, он бы уже всё рассказал нам! – я продолжала настаивать на своём.

– Вперед. Только не жди от него хороших манер, – прервала она меня и указала движением головы в сторону двери.

За то время, пока мы были в коридоре, Профанити пришёл в себя, а потому поднял голову, едва заслышав скрежет дверных петель. Я вошла в комнату первой, и направилась прямо к нему. Джестер же расположилась у самой двери, и это было очень хорошо: так она меньше нервировала и без того задёрганного пленника.

Мусорщик смотрел с любопытством, как я достаю из седельной сумки фляжку с питьевой водой и откручиваю крышку.

– Держи. Ты же наверняка хочешь пить.

– Пожалуй, я бы не отказался и выпить, после всего того, что она со мной сделала, – прохрипел земнопони, сделав пару долгих глотков, и мерзко осклабился. Я видела, как Джестер стояла в углу комнаты с таким видом, будто она сейчас воткнет копыто себе в лицо.
“Ух, да меня сейчас хоть на постер Министерства Мира помещай”, – подумала я и резко отняла фляжку от губ жеребца.

– Скажи, Профанити, – обратилась я к нашему пленнику как можно вежливее. – Что вы всё-таки копали в этих шахтах?

– И ты туда же? – огрызнулся он и продолжил тянуться к раскрытой фляжке. – А если это тебя совсем не касается?

Я покачала головой, закрыла фляжку и положила её на столик.

– Послушай, если ты будешь играть в молчанку со мной, то моя знакомая всё равно вытащит эти сведения из тебя. Уж поверь, я знаю о её методах не понаслышке.

Пленник дёрнулся и сглотнул.

– Мы копали Стойло. Эмеральд наняла нас для того, чтобы раскопать проклятое древнее Стойло. Она утверждала, что Стойло находится на самом дне шахты. – На этих словах пленник сильно закашлялся и кивнул головой в сторону столика. Я вновь откупорила фляжку, и Профанити сделал из неё ещё один глоток. Похоже, “пряник” действовал эффективнее “кнута”.

– Бурильное оборудование, оставшееся от прошлых хозяев, не работало, поэтому Эмеральд наняла нас – профессиональных “копачей”, – Профанити ухмыльнулся каким-то своим мыслям и замолчал, видимо, ожидая ещё один глоток из фляги. Такими темпами допрос мог идти очень долго, поэтому, увидев, как жеребец вновь указывает своим носом в сторону фляжки, я отрицательно покачала головой и убрала её обратно в сумку.

– То есть, вы поверили Эмеральд на слово?

Профанити посмотрел на меня с раздражением. Его мерзкая ухмылка усиливалась чудовищным макияжем, который устроила ему Джестер. Зрелище, честно говоря, было отвратное.

– Дура, что ли? Конечно, у неё были доказательства. Грёбаный ПипБак, который она выкупила у какого-то бомжа за несколько сотен крышек.

– Тот самый, что был у неё на копыте? – решила уточнить я.

– Нет, тот, который она привязала к своему хвосту, идиотина, – пленник мерзко заржал, а я поняла, что от моего авторитета не осталось и следа.
“Ну, конечно, Профанити при помощи этой фляжки проверял, насколько я покладистая. А когда я перестала идти у него на поводу, решил на мне отыграться. Блеск”.

– Так, я чего-то не поняла. Ещё раз: когда вы увидели пегаску в первый раз, на ней уже был ПипБак?

– Да ты вообще какая-то непонятливая, я посмотрю, – грубо перебил он меня.

Профанити внутренне ликовал. Конечно, Джестер распишет его под первое число, но я-то была беспомощна перед его издёвками.

Видя провал моей миротворческой миссии, серая пони подала голос:

– Ну, и как успехи?

– Знаешь, неплохо. У меня уже есть кое-какие догадки, – в ответ на эту фразу Профанити ухмыльнулся, обнажив два ряда жёлтых и пока ещё целых зубов.

– О, да, догадливая ты моя, давай, спроси у дяди Профанити ещё что-нибудь, – пленник залился отвратительным хохотом.

Глумливый тон жеребца подействовал на меня отрезвляюще.
“Да какого сена?!”
Сейчас Профанити был мне глубоко противен. Его внешний вид, грязная речь, отношение к другим пони. Можно сказать, в моём списке пони, вызывающих неприязнь он занял лидирующую позицию, оставив пьянчугу Мэйни Брауна далеко позади.

Я не собиралась учить Профанити хорошим манерам – это было совершенно бесполезно. У меня не было желания отыгрываться на нём за свой словесный проигрыш. Но этот гад, на свою беду, был препятствием, мешавшим поискам Эмеральд Грин. Он тратил наше время и нервы, тем самым отрицая своё право на сострадание с моей стороны.
“Значит, ты отказываешься от услуг “доброго полицейского”? Что ж, сам напросился!” – я обошла Профанити с фланга и наотмашь ударила копытом по его забинтованной ране. Я знала, что, скорее всего, пуля так и осталась в его крупе. Мне явственно представилось, как острый кусок железа врезается в его плоть, но сейчас мне было совершенно наплевать, что он чувствует. Он был помехой: как тот люк в пещеру, как терминал Мэйни, как шкаф с письмами в упавшем самолёте.

Пропустив мимо ушей поток нецензурной брани, прерываемой воплями и хрипом, я начала давить на рану.

– Что. Было. В том. ПипБаке? – спросила я у Профанити, с каждым словом надавливая на его забинтованный бок всё сильнее. Несчастный мусорщик выл от боли, стиснув зубы и роняя слёзы. Судя по тому, что его били судороги, боль была адская.

Я убрала копыто с его раны и придвинула своё лицо вплотную к его заплаканной физиономии.

– Ну! Отвечай!

– Карты Стойла там были. Явно настоящие. Сложные и подробные.

– О, замечательно. Может, ты ещё и номер Стойла вспомнишь? А?

– С-сорок восемь, – ответил пленник и жалобно заскулил.

– А? Не слышу, – сказала я, вновь приближая копыто к его забинтованному крупу.

– СТО СОРОК ВОСЕМЬ! – проорал Профанити, словно это было не копыто, а раскалённый утюг.

Я совсем не удивилась этому совпадению. Скорее, я удивилась сильному несоответствию. И, всё-таки, я решила уточнить:

– Ты уверен, что не ошибся в цифрах?

– У-уверен. У меня день рождения 14 августа.

Джестер, по-прежнему стоявшая у стены, ехидно отметила:

– О, значит, я пришлю тебе в подарок большой черничный пирог.

Услыхав это, Профанити выпучил глаза.

– Д-да что вы от меня хотите?

– Содействия следствию. Э, то есть нормальных ответов, – поправилась я. – Значит Стойло 148, да? В заброшенной шахте, на глубине в десятки метров, на окраине Остова. Так?

– Да. Именно так, мэ-эм.

– Тогда можно с уверенностью сказать, что вас использовали, – заключила я, глядя в свою планшетку. – Потому что Стойло 148, если верить моей довоенной карте, находится гораздо севернее. А в пределах Штальбарна, судя по ней же, Стойло было только под главным сталелитейным заводом и значилось оно под номером 140.

Услыхав это, Профанити выдал гневную тираду:

– С-сука. Так и знал, что этой косоглазой дряни нельзя верить. Пегаска в Пустошах… А этот мудила Фергюс такой: “Разбогатеем, разбогатеем, брат”. И где сейчас этот Фергюс?

Он бы и дальше продолжал свои причитания, если бы Джестер не отвлекла его новым вопросом:

– То есть, помимо оружия вам обещали крышки?

– М-много крышек. Грин сказала, что знает покупателей, которые щедро оплатят нашу работу.

– Но вы так ничего и не нашли?

– Мы докопали до самых старых штреков, но внизу оказался природный газ. Двое наших парней задохнулись, и работы были свёрнуты. Пегаска отправилась получать насосное оборудование, а чтобы мы не сидели без дела, она разрешила нам заняться грабежом.

– Как великодушно с её стороны. Продолжай.

– Два дня назад мы выдвинулись в поход и к утру добрались до вашего леса. Ребята так устали, что решили отожраться и отоспаться впрок. А тут как раз пегаска прилетела и сообщила, мол, механичка настроила насосы, и к нашему возвращению весь газ будет выкачан, – пленник замолк.

– И?

– Что и? Всё, – Профанити нервно тряхнул головой. – Потом пришли вы и всех перебили.

– И у тебя нет догадок, что на самом деле могла искать пегаска в шахтах?

– Можешь пойти и спросить у неё об этом сама.

Удар под дых заставил Профанити согнуться, насколько это позволяли связанные за спиной копыта.

– Придурок.

Как же всё-таки было здорово выбраться из тех мрачных стен на свежий воздух! Судя по часам моего ПипБака, близилось утро, хотя светать еще не начало. Лёгкий мороз щипал щёки, и всё, в общем-то, было хорошо… Если не считать того, что совсем недавно я сделала очень больно одному жеребцу. Конечно, он сам напросился, но я не узнавала себя. Раньше мне было бы противно даже дотронуться до него. А тут… меня словно замкнуло. Прямо как в тот день, когда я сцепилась с той задиристой единорожкой в коридоре Стойла. Это тогда я получила небольшой шрам на боку и обрела первого в своей жизни настоящего друга в лице Коппер Вайр.

Это всё адреналин. Действительно, как ещё можно объяснить моё агрессивное поведение? Жестокость, проявленная Джестер, вкупе с тем, что мне пришлось пережить при столкновении с Эмеральд Грин, привели к выработке огромного количества адреналина, который нужно было куда-то девать. Но, если подумать, так ли плохо то, что я оказалась способна на такое?

Для того чтобы ответить на этот сложный вопрос, нужно было как следует отдохнуть. Сейчас я была вымотана до предела и, больше всего на свете, мечтала о крепком здоровом сне, причём, в этот раз, не на мешке с картошкой, а в нормальной мягкой кровати. К счастью, до такой кровати было копытом подать. Мы с Джестер, в сопровождении коменданта Аландера, шли к дому Базилевса. Комендант жаждал новостей, и по дороге Джестер сообщила ему все, что рассказал наш пленник – про нападение, про похищение Хэк Рэнч и про опасную зелёную пегаску по имени Эмеральд Грин.

После того, что случилось на допросе, меня слегка трясло, и я не прислушивалась к разговору. Тем более, это был пересказ недавних событий. Но из того, что я услышала и запомнила, следовало, что комендант был обеспокоен появлением нового врага. Было очевидно, что Эмеральд не была кем-то из мусорщиков. Она пришла откуда-то извне и, скорее всего, была связана с теми пегасами, что скрывались за облаками, как бы дико это ни звучало. Но даже несмотря на сведения, выуженные из Профанити, до конца не было ясно, почему пегаска позволила своим работникам уйти из шахты и заняться откровенным грабежом. Скорее всего, после появления Рэнч и длительных поисков несуществующего Стойла эти пони начали роптать. Тогда Эмеральд, опасаясь бунта, решила подкинуть им лёгкой, как ей казалось, наживы.

Похожие ситуации встречались в книгах про морских разбойников, чьи образы легко удалось примерить на наших врагов. Эти джентльпони удачи работали на тебя до тех пор, пока ты платил им звонкой монетой. В противном случае, они могли захватить корабль и пустить тебя в одиночное плавание без шлюпки или, что гораздо хуже, высадить на острове, населённом, прости меня, Джестер, зебрами-каннибалами. Как бы то ни было, Эмеральд не смогла справиться с ситуацией, и, в ближайшее время, ждать от неё ответных действий не стоило.

Когда мы подошли к самым дверям, я с удовольствием поделилась этими соображениями со своими спутниками. Казалось бы, эта ночь уже не была способна принести новых сюрпризов, но Джестер, внимательно выслушав меня, повернулась к коменданту и сказала:

– Вот видишь, Аландер, что такое сила образования. Там, где другие пони набивают шишки на собственном опыте, Додо помогают её книги. Чем больше в Баттерфлае будет книг, тем быстрее будет развиваться и деревня, и её жители. Додо только недавно с нами, но, будь уверен, она быстро освоится.
“Она что, только что вслух меня похвалила? И кому!” Потеряв дар речи, я стояла с отвисшей челюстью и глядела на Джестер. Разумеется, серая пони не была бы собой, если бы не попыталась засунуть своё копыто в мой разинутый рот. Несносная девчонка!

Через пару минут нас уже встречал Базилевс со своим неизменным басом и сдержанно-добродушным настроением. Учитывая, что времени было уже ближе к утру, я предпочла отказаться от ужина и растянулась на простой, но такой мягкой и уютной кровати. Джестер и Базилевс остались на кухне и о чём-то негромко беседовали при свете керосиновой лампы. Уже засыпая, я подумала: “А зачем Базилевсу в доме кровать для пони?”, – но уже через пару секунд спала, крепко, как никогда.

Моё утро началось, можно сказать, самым обычным образом. Проснувшись от толчка в плечо, я разлепила сонные глаза и увидела прямо перед носом ужасное подобие лица. Покрытое глубокими шрамами, оно глядело на меня пустыми глазницами и ухмылялось зловещей улыбкой своего бездонного чёрного клюва. Увиденное заставило меня подскочить, наверное, метра на полтора. Я чуть не снесла головой ночной светильник и плюхнулась обратно, в тёплую, но теперь неотвратимо измятую постель. Ну конечно! Рядом с кроватью сидела Джестер. Она улыбалась во все свои 36 зубов и держала в копытах жуткую деревянную маску. Мерзавка!

Я разразилась пламенной и не слишком учтивой речью в её адрес, на что Джестер едва не покатилась со смеху. Нет, иногда она была просто невыносима! Схватив подушку, я метнула её прямо в физиономию серой пони и, разумеется, промазала. Мягкий снаряд был ловко отбит копытом и ударил меня по носу. Сообразив, что портить чужие постельные принадлежности невежливо, я отложила подушку в сторону и уставилась на Джестер взглядом, полным порицания. В ответ на это она пробурчала что-то про сонь и сон до полудня и направилась в сторону кухни. Я была возмущена до глубины души. Полудня еще не было! ПипБак высвечивал всего лишь “11:45”. Однако спорить было бесполезно, поэтому я прикусила язык и мысленно пообещала Джестер жестокую месть.

Наверное, я бы вновь зарылась головой в подушку и накрылась сверху одеялом, если бы с кухни не доносился пряный аромат готовящегося завтрака.
“Учись, Джестер. Вот как надо будить сонных и голодных пони!”

Аккуратно заправив постель и наскоро пригладив растрёпанную гриву, я окончательно проснулась и принялась исследовать дом, который вчера из-за усталости толком не осмотрела. Жилище Базилевса полностью характеризовало своего хозяина. Здесь всё было простым, надёжным и, что самое главное, невероятно большим. Конечно, для Базилевса это был более чем скромный дом, всего-то в пару комнат, но, по меркам пони, тут было более чем просторно.

В отличие от Джестер, чей вагончик был заставлен массой всяких интересных мелочей, Базилевс жил скромно, я бы даже сказала, аскетично. Особым убранством его дом похвастать не мог. Всё, что я видела, так или иначе было связано с охотой: снаряжение – сети, капканы, уже знакомый лук, какие-то снадобья и травы, явно предназначенные для обработки ран, и даже книги, теснившиеся на небольшой деревянной полке. Бегло пробежавшись взглядом по их корешкам, я поняла, что, в основном, это справочники и руководства по изготовлению и ремонту все того же снаряжения.

Насколько я могла судить, дом не был обжит. Похоже, его хозяин с большим удовольствием проводит время где-нибудь в горах или в лесу, чем в закрытом пространстве. И всё-таки кое-что примечательное в обстановке этого дома было – деревянные маски, подобные той, которой меня напугала Джестер. Они были выкрашены природными красителями и, очевидно, сделаны грифонами. Вид этих масок немного пугал, но, в то же время, они приковывали взгляд. Я отметила, что все маски висели над дверными проёмами, а самих створок дверей в доме не было вовсе. Когда я спросила у Джестер про их назначение, она объяснила мне, что это копии ритуальных масок грифонов, которые Базилевс сделал сам, а над дверями их вешали, чтобы отпугивать злых духов и дурные сны. Ну, уж отпугнуть сны они действительно умели.

– О, Малиновка! – раздался из кухни бас, от которого будто задрожали стены. – Иди завтракать.

Я смутилась. Признаться, я не знала, как надо вести себя с нашим хозяином и как вообще принято вести себя в Баттерфлае, но я точно знала, что излишние политесы могут привести к конфузам. Когда ты пытаешься соблюсти все приличия сверх привычной меры, обязательно где-нибудь случится непредвиденное, и потом будешь чувствовать себя не в своей тарелке. В итоге, я решила вести себя как обычно, и будь, что будет.

– Вообще-то, меня зовут не Малиновка, а Додо, – отметила я, усаживаясь за стол. Джестер расставляла тарелки, пока Базилевс завершал колдовство над огромной плитой.

– Ну что ты! – жизнерадостно пробасил Базилевс, оторвавшись от готовки, – додо, а вернее, дронт, не летает. А Джестер рассказала мне, что ты вполне умеешь летать.
“Однако Джестер здорово приукрасила мои способности”.

– Если уж на то пошло, мистер Базилевс, то я больше похожа на курицу. Могу взлететь, скажем, на забор. Или на крышу дома. Вряд ли меня хватит на большее. Видите ли, я выросла...

– В Стойле. Я наслышан про эти дырки в земле. Очень нехорошие места, – Базилевс покачал головой.

– Вот как? Почему? – как выросшей в Стойле и прожившей там всю свою жизнь, мне было безумно интересно узнать мнение со стороны.

– Потому что Большая Война прошла, Малиновка. Земля больше не полыхает огнём, и жизнь снова кипит вокруг. А пони из Стойл всё еще сидят внутри и боятся выходить наружу, не видя ни солнечного света, ни неба, ни леса, ни гор. Это неправильно.

– Мистер Базилевс...

– Без “мистер”, Малиновка. – Базилевс улыбнулся, и я в очередной раз удивилась его умению изобразить сложную мимику на своей птичьей физиономии. Может быть, дело было в выражении глаз? Глаза Базилевса располагали к себе. Они были спокойные, в отличие от глаз Джестер, в которых всегда играла шальная искорка. Они не были потухшими или безжизненными, нет. Просто Базилевс создавал впечатление грифона, которого решительно невозможно вывести из себя.

– Эээ, Базилевс... – грифон одобряюще кивнул. – Дело в том, что живущие там, внизу, всё еще считают, что наверху нет жизни. Что мир вокруг мёртв и заражён радиацией. Наши пони боятся Поверхности, как каждый из нас боится неизвестности.

– Значит, им надо показать пару красивых фотографий. Скажем, Джестер в обнимку с Самантой на фоне леса будет в самый раз.

Я решила промолчать про полосатую физиономию Джестер и несколько диковатый вид всех вокруг и просто пожала плечами. Базилевса, впрочем, отсутствие моего ответа нисколько не смутило. Он наконец-то снял сковородку с огня.
“Интересно, что же нам приготовил хозяин?”
– Глазунья! – словно прочитав мои мысли, провозгласила Джестер. – С мукой, черным перцем, тмином и настоящими куриными яйцами.

В принципе, у нас в Стойле готовили нечто, что называлось “глазуньей”, но я сомневаюсь, что пищевой процессор на самом деле мог имитировать животный белок. Впрочем, после тараканьего супа Джестер любая синтезированная еда казалась мне рационом, достойным лишь больниц и детских садов.

Я сидела на большом и крепком табурете, ножки которого, казалось, были сделаны из строительного бруса, и изучала содержимое тарелки. Порции Базилевс, видимо, тоже отмерял, исходя из собственных понятий о размерах.

– Итак, Додо, у нас сегодня есть дела, – серая пони отвлекла меня от созерцания ярко-оранжевого желтка, слегка присыпанного перцем. – Поэтому злоупотребить гостеприимством Базилевса не получится.

Пережёвывая незнакомую пищу, которая была на самом деле вкусной, я удивлённо посмотрела на Джестер. Не то чтобы я рассчитывала на то, что нам придётся прохлаждаться, но деловой настрой моей спутницы меня несколько пугал.

– Что, опять? Тебе не кажется, что после вчерашних дел нужно как следует отдохнуть?

– Не знаю как ты, а я уже отдохнула.
“Уже? Не пони, а ходячая батарейка!” – подумала я, зевая.

– Сейчас я схожу за едой и буду тут ближе к вечеру. А тебе, я напомню, комендант поручил задание: надо пойти в оранжерею и осмотреть системы орошения, которые настраивала Хэк Рэнч. Надеюсь, ты сможешь с ними что-нибудь сделать.

Тут вся сонливость мигом слетела. “РЭНЧ! Как я могла забыть о ней!?”
– Джестер, кажется, у меня есть идея получше.

Серая пони, которая уже собиралась вставать из-за стола, посмотрела на меня с удивлением.

– Сегодня воскресенье, и это выходной день, – судя по вскинутой брови, Джестер не понимала, на что я намекаю. – Я считаю, что мы с тобой должны отправиться в Остов и спасти Хэк Рэнч.

Джестер села обратно на свой стул и несколько раз моргнула, словно в замешательстве. Я продолжила:

– Судя по всему, там, в шахтах, никого не осталось. Не думаю, что уцелевшие мусорщики захотят вернуться к Эмеральд. Если кто-то и охраняет шахту, то, наверняка, это самые хилые и трусливые представители той банды. И потом, у меня эта история по-прежнему не укладывается в голове. Что на самом деле искала пегаска? Вдруг там лежат несметные сокровища древних пони, или какой-нибудь могущественный артефакт? Я хочу это выяснить.

Всё это время Джестер смотрела на меня с дурацкой улыбкой и молча кивала, видимо, пытаясь вывести меня из себя. Не тут-то было!

– Кстати, о сокровищах. Базилевс, ты ведь читаешь по-грифоньи?

– Конечно, Малиновка, – грифон отвлекся от своей тарелки и откинулся на стуле. – Если текст не написан как курица лапой, разумеется. Почему ты спрашиваешь?

– Видишь ли, наверху, в горах, я нашла тетрадь, некогда принадлежавшую одному грифону... – я замялась, не зная как сообщить Базилевсу про труп, лежавший на круглой двери моего родного Стойла. – В общем, ему эта тетрадь больше не пригодится. Не мог бы ты посмотреть, что там написано?

Базилевс кивнул, и я отдала ему тетрадь.

– Ну, что скажешь, Джестер? По-моему, это интереснее, чем копаться в трубах и вентилях. К тому же, я думаю, мисс Рэнч, когда мы её спасём, сможет справиться со своими системами гораздо лучше меня.

Ухмылка Джестер была мне лучшей наградой. Если бы у меня в голове жил маленький жеребёнок, он бы сейчас прыгал от удовольствия. “Я подружусь с Рэнч. Два технаря просто не могут не найти общий язык. Мы поставим “Бандит” на крыло и добьемся того, чтобы эта штука полетела, как полагается! А потом, вместе с Джестер, а, может, и с Базилевсом, мы отправимся в большое путешествие за какими-нибудь тёмными тайнами прошлого...”
Похоже, серая пони видела меня насквозь. Она долго не сводила с меня своих зелёных глаз, буквально ловя волны положительной энергии, исходившей от моей счастливой физиономии. Лишь вдоволь насладившись этим зрелищем, она произнесла:

– В таком случае, заканчивай свой завтрак и собирайся. Пожалуй, нам действительно стоит вытащить на свет дневной пропащий круп этой несчастной кобылы.

Прежде чем начать нашу операцию по спасению Рэнч, мы направились в лавку Бэкфайра докупить кое-какие припасы. Попутно выяснилось, что пистолеты Джестер, выставленные на стенде “оружейных новинок”, нашли своего покупателя каких-то полчаса назад. Как удачно. Похоже, пушки, проходившие через копыта этого жеребца, очень ценились в здешних краях. И сейчас я тоже имела виды на ремонтный талант Бэкфайра.

Вытащив из мешка трофейный бронежилет и ту груду металлолома, в которую превратилась позаимствованная мною винтовка, я пробудила в этом оружейном кудеснике живой интерес.

Конечно, он расстроился, увидев останки некогда отличной винтовки, но пообещал сделать всё возможное, чтобы из неё вновь можно было стрелять. Разглядывая повреждённую броню пегаски, Бэкфайр подивился тому, насколько она выглядела новой. Лямки были крепкие, и ткань совсем не полиняла. Если бы не уродливое чёрное пятно, расползшееся по внешней стороне бронежилета, можно было сказать, что его только что достали со склада. И, скорее всего, так и было.

Однако самую интересную находку я припасла напоследок. Как только Бэкфайр отложил бронежилет в сторону, я откинула клапан седельной сумки и, крепко обхватив зубами скруглённую ребристую рукоятку, выложила на прилавок грифоний пистолет.

– Ух, Дэзлин, да ты прямо собиратель раритетов, – восторженно воскликнул жеребец. – Ты хоть знаешь, что это такое?

Я вздрогнула. Продавец умудрился запомнить моё настоящее имя, хотя произнесла я его всего лишь раз и довольно негромко. Вот это память!

– Это? Пистолет, приспособленный под лапу грифона. Судя по диаметру дула, стреляет чем-то мощным, а раз глушителя нет, полагаю, он ещё и очень громкий, – поделилась я своими соображениями. – Но ни названия, ни его марки я не знаю и про себя называю “Орлом снежной пустыни”.

– Кем? – хором спросили Джестер и Бэкфайр.

– Орлом. Это такая гордая птица…

– Была, – заключила Джестер. В твоём случае, уместнее назвать его “Грифоном Пустошей”.

– Пожалуй, – согласилась я. – Жаль он мне совсем не подходит. Даже если его возможно переделать под зубной хват, вряд ли я смогу им пользоваться. У этого пистолета центр тяжести сильно смещён вперёд. И ещё, короб перед курком сделан страшно неудобно. Патроны в него приходится впихивать по одному. В условиях боя перезарядка будет мучением.

– Ба! – воскликнул жеребец. – Я гляжу, с нашей последней встречи ты немало поднаторела в том, что связано с оружием. Слушай, Джестер, у тебя появилась весьма способная ученица, – в голосе Бэкфайра не было ни капли иронии. Неужели я так быстро училась?

Конечно, из-за похвалы со стороны опытного оружейника я засмущалась.

– Но я же не сказала, какая это модель, не указала её калибр или дальность прицельной стрельбы.

– Тогда, Дэзлин, мне бы уже нечего было рассказать тебе о нём, – Бэкфайр подмигнул мне и прочистил горло. Ему не терпелось поведать очередную живописную историю про пистолет, случайно оказавшийся у меня.

Вот только Джестер не разделяла его энтузиазма, поэтому я успела узнать лишь о том, что это оружие изначально было предназначено... для пони, и в таком виде пистолет обладал всеми теми недостатками, которые я перечислила ранее. Патент на эту ущербную модель был продан грифонам, которые заменили зубной хват на “удобную” рукоять и поставили производство пистолета на поток. Что интересно, конкретно этот экземпляр был выпущен уже после Великой Войны на каком-то небольшом заводике, клеймо которого Бэкфайру было незнакомо. Однако он уверял, что качество сборки ничуть не уступает моделям, произведённым во время войны.

– Эй, Бэки, у тебя чайник кипит, – прогорланила Джестер у нас за спиной.

– Что? Где? – от неожиданности жеребец сверзился со стула и завертел головой в надежде найти несуществующий чайник.

– Я говорю, часики тикают, – уточнила она.

– А, ну да, – Бэкфайр вновь вскарабкался на стул и провёл копытом по рукояти пистолета. – Так ты хочешь его продать? – поинтересовался он у меня. – Грифоны к нам захаживают редко, но, будь уверена, хороший наёмник не пожалеет крышек за такую модель.

– Нет, мистер Бэкфайр, я хочу его подарить, но для этого пистолет нужно привести в порядок. И другие вещи тоже неплохо бы отремонтировать.

– У, кажется, я всё понял, – Бэкфайр улыбнулся. – Сделаю в лучшем виде. С винтовкой, конечно, придётся попотеть, а остальное ты сможешь забрать через пару дней. Что-нибудь ещё?

– Да, зовите меня просто Додо. Я не привыкла к своему настоящему имени.

– Категорически возражаю. У тебя красивое имя, и ты зря им не пользуешься. Пока ты будешь называть меня мистер Бэкфайр, я буду звать тебя Дэзлин.

– Додо, Бэки, – окликнула нас Джестер, взваливая на спину рюкзак с купленными ей припасами. – Вы как хотите, а я пошла.

У серой пони всегда всё было слишком просто.

Мы двигались по старой дороге, некогда проложенной для движения крупногабаритного транспорта, наподобие наземных фургонов и фермерских повозок. Остовы этих транспортных средств тут и там выглядывали из-под снега, но не представляли для нас никакого интереса, поскольку мусорщики смогли содрать с них всё, что представляло хоть какую-то ценность. Сама дорога шла по дну ущелья, в котором за годы, прошедшие после катастрофы, случилось несколько крупных горных обвалов. Если одиночные камни величиной с нескольких пони не представляли особых проблем, то бесформенные завалы, покрытые коркой льда, приходилось преодолевать с большой осторожностью. Я ничуть не жалела о том, что приобрела шипованные ботинки. Благодаря их устойчивости и полезным советам со стороны Джестер, я очень скоро почувствовала себя заправским альпинистом.

Преодолев очередной завал, похоронивший под собой несколько грузовых фургонов, я невольно замерла с открытым ртом: прямо перед нами края ущелья расступались, открывая вид на огромную и плоскую, как стол, равнину. Во всяком случае, таковой она мне показалась в первые секунды. Конечно, были в ней и неровности, но могу с уверенностью сказать, что таких плоских и широких пространств я до этого не видела никогда.

В отличие от долины Баттерфлай, надёжно укрытой в горах, эта равнина была открыта всем ветрам, сдувавшим с неё почти весь снег; то тут, то там проглядывала коричневая бесплодная земля. Настоящие горы остались позади, а впереди, у самого горизонта, маячила полоса каких-то плоских холмов излишне правильной формы. На этой вымерзшей земле не росли деревья; лишь одинокая бесконечная линия электропередач уходила в мглу, что висела над этим нерадостным и абсолютно пустым пейзажем.

Конечно, странные холмы заинтересовали меня в первую очередь. Своим видом они напоминали древние курганы, которые я видела в учебниках по истории. Ещё задолго до эры Объединения Племён степные пони-кочевники воздвигали подобные курганы над могилами своих выдающихся военачальников. Однако, если мои глаза не врали мне, до этих холмов был не один километр пути, а значит, они были поистине гигантскими. Это же сколько надо было копать, чтобы насыпать такие горы?

Версия с курганами отпала сама собой, когда Джестер тоном экскурсовода объяснила мне, что эти холмы называются терриконами и представляют собой отвалы пустой породы, некогда добытой в шахтах Штальбарна.

Штальбарн. Перед нашим выходом из Баттерфлая комендант рассказал мне всё, что я должна была знать об этом месте. Во время войны этот город являлся стратегически важным объектом. Север жил тем, что поставлял наиболее качественное сырьё для военных нужд. В случае со Штальбарном, таким сырьём была железная руда высокого качества.

Собственно, своим появлением Штальбарн был обязан редкому природному явлению: магнитной аномалии. Из-за скопления огромных запасов железной руды в этой местности стрелка обычного магнитного компаса начинала сходить с ума: она либо показывала север не там, где надо, либо просто вращалась на месте. Ученые Эквестрии терялись в догадках, как железные руды в таких количествах могли образоваться в предгорьях. Они выдвигали теории одна невероятнее другой: от движения гор до обломков особо крупного метеорита, когда-то упавшего в этих краях.

Как бы то ни было, Штальбарн процветал, если так можно сказать о поселении, развивавшемся в суровых условиях крайнего севера. Молодой город, в который пони уезжали в надежде получить лучшие условия, чем в центральной части страны. Это был один из крупнейших центров металлургической промышленности Эквестрии – здесь руду и добывали, и обрабатывали.

Постоянный рост производства, рекорды по выплавке высококачественной стали, создание новых композитных материалов, ранее не имевших аналогов. Штальбарн нередко фигурировал в газетных заголовках, как пример индустриального будущего Эквестрии. Всё это продолжалось вплоть до падения мегазаклинаний.

Разумеется, город был слишком большим, чтобы его можно было испарить одной жар-бомбой, так что кое-какие постройки устояли, а эпицентр взрыва со временем превратился в холодное радиоактивное болото. Остатки магического излучения не давали воде замерзнуть окончательно, и в глубине, ближе к еще теплой земле, завелась жизнь, такая же уродливая и агрессивная, как оружие, которое её породило. Не удивительно, что все, кому была дорога жизнь, старались держаться от этого болота как можно дальше.

Теперь Остов в плане представлял собой что-то вроде кольца, состоявшего из железобетонных скелетов многоэтажных зданий, и где-то за пределами этого кольца и сохранилась одна из старых шахт, которую нынче оккупировали мусорщики под началом жестокой пегаски по имени Эмеральд Грин.

Мы не могли знать, где она была в настоящий момент. Пегаска могла вернуться в шахту, что сильно усложнило бы нам задачу, а могла находиться совсем в другом месте, отчитываясь перед вышестоящим начальством. Последнее виделось мне наиболее ярко, так как было очевидно, что Эмеральд действовала не по собственной воле, а по указаниям сверху. Так или иначе, в наши планы не входило открытое столкновение с уцелевшими врагами. Нам нужно было пробраться внутрь, найти Хэк Рэнч и вернуться обратно. Что будет с Баттерфлаем потом, я не знала. Возможно, начнётся небольшая война, но, скорее всего, выжившие мусорщики разбегутся кто куда – после такой-то неудачи.

Близился вечер, уничтожая последние частицы тепла. В любую минуту мог подняться ветер, от которого просто негде было укрыться: я не видела ни одного завалящего камешка на многие метры вокруг. Местность выглядела так, словно по ней миллионы лет назад прошлись гигантским катком.

Когда я оглянулась, то поняла, что горы от нас теперь так же далеко, как и плоские терриконы впереди. Сейчас мы находились посреди бескрайней равнины, две одиноких пони наедине с надвигающейся пургой. Чтобы успеть добраться до холмов раньше, чем температура упадет окончательно, и остывающий воздух захватит нас в пронизывающие снежные потоки, мы прибавили темп. Особенно удручало то, что горизонт перед нами уже терялся в снежной мгле. И снег не заставил себя долго ждать.

Нос начал обмерзать и сопливиться, но дышать ртом Джестер мне строго-настрого запретила. Оно было и понятно: на таком ветру застудить горло – пара пустяков. А я была из тех кобылок, что учатся на своих ошибках. Во всяком случае, стараются учиться. Поэтому, поплотнее замотав шею и верхнюю часть лица шарфом, я шагала вперёд, игнорируя комья мокрого снега, налипавшие на стёкла моих лётных очков.

Даже если бы я сейчас путешествовала в одиночку, то никакая сила не заставила бы меня подняться в воздух, в это темнеющее пустое небо. Однако никто не мешал мне включить воображение и представить себе, как мы выглядим с высоты птичьего полёта – две крохотных фигурки, бредущие посреди бело-коричневой пустыни.

Следов нападавших нигде не было видно: из-за сильных ветров, хозяйничавших на этой равнине, тонкий слой снега мгновенно очищался от любых неровностей. Линия электропередач уходила от нас куда-то в сторону. Возможно, она заходила в Штальбарн в другом районе, а возможно, шла мимо города, к какому-то другому объекту, затерянному среди снегов. Я не заметила, в какой момент мы сошли с дороги и пошли по целине. Грунт, впрочем, промерз до состояния камня, и идти было несложно. Понятно, почему на этой равнине совсем ничего не росло.

Несмотря на близость к залежам руды, компас моего Л.У.М.а работал исправно. Сейчас ПипБак получал данные о моем местонахождении прямо из космоса. Да, Эквестрийская космическая программа не была реализована в полной мере, но военные успели создать глобальную навигационную сеть из автоматических спутников связи. Благодаря питанию от солнечных батарей, они уже двести лет болтались над нашими головами, передавая сигналы в пустоту.

Думаю, мой ПипБак был одним из немногих устройств, получавших эти сигналы. Спутники передавали альманах для вычисления координат, а также данные о той местности, где я находилась. Именно благодаря этой сети в навигатор ПипБака подгружались те карты и отметки, которых в его памяти не было изначально. Я точно не знала, где располагаются шахты, а поэтому установила пользовательский маркер где-то в центре Штальбарна. Теперь компас показывал азимут на эту точку, и когда мне стало совсем нечего делать, я уставилась на дальномер, отсчитывавший метры до предполагаемой цели.

Когда моё копыто ступило на склон террикона, уже начало темнеть. Поднялась пурга, но подветренная волна уносила её вверх. Было странно смотреть, как спускающийся с холма снег вдруг подпрыгивал и взмывал в небо без всякой видимой причины. За двести лет насыпная гора подверглась сильной эрозии, и в ней образовались неровности, в которых, можно было попытаться укрыться от ветра. Пора было устроить привал.

Я ждала, что к этому моменту буду валиться с ног, но, как ни странно, этого не произошло. Похоже, что дни, проведенные на Поверхности, сделали меня сильнее. Только сейчас я осознала, что здесь мои способности растут гораздо быстрее, чем за все время, проведенное в Стойле. Глядишь, такими темпами прогулки через пол-Пустоши станут для меня обычным делом. Жаль лишь, что мои крылья не крепли так же быстро. Но, с другой стороны, мне все же было уютнее на земле, чем в небе. Здесь я видела, по чему я иду, а главное – куда я иду. В воздухе же не было вообще ничего, и это было хуже, чем плоский снежный океан. “У меня что, агорафобия?”
Пустошь... Оглядываясь назад, на промерзшую, бесплодную равнину, я как будто начала понимать, почему пони используют это слово. Но, если подумать, до войны тут же всё было примерно так же, верно? Это крайний север Эквестрии, и, возможно, что крайний север материка, то есть даже в те времена – едва ли густонаселенный регион. Мне сложно было представить, что происходило сейчас на юге, хотя я и видела фотографии довоенных лет. Здесь же всё пока выглядело не сильно хуже, чем должно было.

Но, не успела я додумать эту мысль, как Джестер окликнула меня: оказывается, она успела найти какую-то не то расщелину, не то дыру в терриконе, где нам предстояло отдыхать, пока не наступит ночь. Если верить карте, то шахта находилась прямо по ту сторону холма.

В последний раз я оглянулась назад и заметила кое-что необычное, чего не увидела до этого. Видимо, раньше эти сооружения были скрыты снежным туманом, или я просто не придала им значения. Несколько металлических конструкций очень странной формы виднелись вдали, ближе к горам, с которых мы вышли на равнину. Похожие на журавлей, древних птиц из моих книг, они стояли, словно замерев на вечном водопое.

– Джестер! Что это там вдали? – я поспешила догнать свою спутницу, которая уже раскладывала содержимое своих седельных сумок и собиралась приготовить нехитрый походный обед.

– Где? А, это, – она посмотрела на горизонт, куда я указала ей копытом. – Нефтяные вышки. При хорошей погоде ими пользуются как ориентиром.
“Нефтяные вышки?” Железные конструкции были похожи не то на окаменелые скелеты, не то на кукол-марионеток, забытых каким-то древним кукловодом, и было в их очертаниях что-то неправильное, неестественное...

– Джестер, я не понимаю. Великая Война началась из-за угля. Верно? Но в процессе войны пони научились добывать нефть, создали спарк-батареи и открыли еще уйму источников альтернативной энергии. Так почему же война продолжалась?

Джестер молча помешивала какое-то довольно экзотично пахнущее варево на газовой горелке и, видимо, думала, с чего начать. Наконец, она ответила мне:

– Ты знаешь, моё мнение на этот счёт такое: нельзя просто так взять и остановить войну, если ты не воевал тысячу лет. Пони словно дорвались до войны и стремились насытиться ею; они умирали и страдали, но всё равно жаждали войны. Это как огромный кровавый шабаш, праздник крови. Что удивительно: мы ведь от природы травоядные животные... И возможно, если где-то в другой вселенной живут пони, которым звезды не дали разума, как свиньям или овцам, то они и по сей день находятся в гармонии с природой, едят траву и боятся вида крови. Но, к сожалению, мы – разумные существа, и законы природы на нас не действуют.

– Разумные? Как разумные существа могли уничтожить собственную планету?

– Я сказала “разумные”, а не “рациональные”, Додо, – Джестер подмигнула мне и поднесла половник с супом ко рту. – Горячо. Возможно, дело в том, что общество пони строилось на матриархате, а кобылки в принципе более подвержены эмоциональным всплескам, чем жеребцы. Но я в это не верю. В Эквестрии было достаточно и жеребцов, и кобыл, которые могли воспротивиться происходящему. Но эти пони ничего не сделали. Они просто получили то, чего хотели.

Я задумалась. А как же Министерство Мира? Министерская кобыла Флаттершай явно была из тех, кто противился всеобщей жажде крови. Или нет? Я спросила об этом Джестер, которая уже нарезала хлеб кусками.

– Флаттершай? Это та самая, которая создала матрицу мегазаклинания и отдала зебрам? Терпеть её не могу. Своими благими намерениями эта пони вымостила дорогу в ад. А ведь она являлась главой Министерства Мира! Неужели с высоты её кресла не было видно, что из этого выйдет? О, я скорее поверю в то, что Флаттершай хотела потешить своё собственное эго. Иногда, Додо, если хочешь помочь кому-то, то лучше не делать вообще ничего, чем пытаться сделать хорошо всем и сразу. С другой стороны, мне нравится, что Война закончилась именно так – феерично и с большими взрывами. Если бы они свернули всё и сели за стол переговоров – это было бы... Ну, примерно, как недополученный оргазм.

Будь проклята эта серая зараза и её метафоры! Красная, как помидор, я схватила свою миску и кусок хлеба, отвернулась и принялась энергично жевать, затылком чувствуя довольный взгляд своей спутницы. Как она вообще может говорить об этих вещах такими словами?

– Сама посуди, Додо. Теперь вокруг нас удивительный мир, полный неизвестных древностей и невиданных опасностей. Даже ты, всего несколько дней назад выбравшись из Стойла, уже ввязалась в, между прочим, смертельно опасное приключение. Это же намного интереснее, чем прожить всю жизнь, собирая яблоки.

– Это так, но... – Мне было неловко задавать Джестер настолько личные вопросы. – Разве ты не думаешь завести семью? Осесть где-нибудь... в том же Баттерфлае?

Джестер увлеченно черпала похлебку себе в миску, и я не видела её взгляда. Но то, что она сказала, заставило меня больно прикусить язык.

– Додо, если ты не заметила, я – гибрид, а все гибриды от природы бесплодны. Так что, боюсь, что семейное счастье – не для меня. И слава Селестии, что это так. – Когда Джестер подняла взгляд, она не выглядела ни задетой, ни расстроенной. Похоже, моя подруга действительно верила в то, что говорила. И я поймала себя на мысли, что я, как ни странно, тоже рада этому. Я не могла представить себе Джестер в нормальных житейских условиях. В самом деле, серая пони была не от мира сего, словно сама Пустошь породила и вскормила её. Эти её внезапные появления и исчезновения, невероятные боевые движения и неунывающий нрав – всё это приучило меня смотреть на неё как на эдакое потустороннее существо, которое всегда было и всегда будет. Я в полной мере почувствовала, как мой разум и мои ощущения разошлись друг с другом во мнениях.

– Не переживай, ты меня не задела, Додо. Я давно поняла, что если ты хочешь обрести своё счастье, то тебе надо просто принять себя такой, какая ты есть. Надо менять то, что в твоих силах, и отпустить то, чего ты изменить уже не можешь.

Принять себя едва летающей пегаской, чье призвание в жизни копаться в электропроводке? Ну уж нет, такого будущего я себе точно не желала.

– Знаешь, Джестер, пока я еще не поняла, какая я есть. И я чувствую, что со временем смогу научиться большему, сделать большее, стать большим, чем то, что я есть сейчас. Вокруг такой огромный мир, и я хочу увидеть как можно больше интересного, прежде чем смогу с трудом передвигать собственные копыта. Да, я получила свою кьютимарку, но это не то, о чем я всегда мечтала, и если бы я смогла её изменить, то с удовольствием сделала бы это. Но сначала я должна узнать, каково моё истинное призвание, и я буду пробовать себя в каждом приключении, которое мне подвернётся, потому что без приключений я могу с тем же успехом забраться обратно под землю и не показывать оттуда носу. Селестия мне свидетель, я никогда снова не сверну с пути приключений и не вернусь к повседневности!

Джестер встретила мою речь нарочито медленным цоканьем копыт.

– Браво, жеребёнок. Наверное, после таких слов мне уже неприлично называть тебя “жеребёнок”. Пожалуй, мне стоит называть тебя “Мисс Додо”.

– Издеваешься?

– Ничуть. Мало кто в Пустоши готов хотя бы произнести такие слова, тем более – оторвать свой круп и что-то сделать. Все пони вокруг изо всех сил цепляются за повседневность, даже мусорщики, которые были бы рады превратить своё ремесло в рутину, уютную и безопасную. Может, из тебя получится настоящий герой, а? Может, тебе даже однажды дадут какое-нибудь легендарное прозвище.

– Ты точно издеваешься...

– А пока что, мой юный герой, нам надо поесть. Скоро стемнеет и придёт пора творить наши тёмные дела.

Я уже начинала привыкать к тому, что разглядываю стан врага через оптические приборы. Но, в отличие от лагеря в лесу, шахта была почти полностью скрыта пургой. Завывающий ветер поглощал все звуки и сокращал видимость до десятка метров от силы. Часовых не было видно, но, наверное, и нас им тоже видно не было. Ох, должно быть, Джестер тут будет раздолье.

Через снежную пелену мне удалось разглядеть, что вся местность была завалена всякого рода мусором: пластиковыми пакетами, банками, бутылками, железками и гнилыми досками. Если бы я не знала наверняка, то подумала, что это не шахта, а помойка всего Остова. Впрочем, не исключено, что так оно и было.

Не имея возможности увидеть что-либо еще, мы взяли оружие на изготовку и осторожно начали спускаться вниз по склону террикона. Я уже довольно свободно обращалась со своим пистолетом: умела его оперативно перезаряжать, снимать с предохранителя и даже досылать патрон в патронник. После установки глушителя звук выстрела стал совсем тихим. По идее, на фоне воющей метели его вообще не должно быть слышно.

Красная точка лазерного прицела весело прыгала передо мной в темноте, отражаясь от отдельных снежинок, и словно заманивая вперед. Было приятно думать о том, что этот огонёк – мой маленький друг и незаметный предвестник беды для моих врагов. А не наоборот.

Сама шахта представляла собой что-то вроде небольшого городка, с бараками, сторожками, будками неизвестного назначения, а между ними была проложена целая сеть узкоколейных железных дорог. Тут и там валялись перевернутые набок вагонетки, а на запасном пути застыла механическая дрезина. Несколько семафоров до сих пор работали и светились зловещими красными огоньками.

Мы с Джестер двигались перебежками от одного барака к другому, замирая за каждым новым укрытием и напряженно вслушиваясь в вой пурги. В данных условиях враги имели все шансы выскочить на нас внезапно и с любой стороны. И во многом наша судьба зависела от того, сможем ли мы выскочить на них внезапнее.

Через некоторое время мы наконец-то смогли разглядеть ориентир: вход в шахту был ярко освещен ртутным прожектором. Я знала про такие кристаллы: в них закачивались пары ртути, и поэтому они светили намного ярче обычных. Эта технология была разработана задолго до появления таких компактных и безопасных кристаллов, как в “Лайтбрингере” Джестер и требовала больше энергии, но свою задачу выполняла на отлично. Впрочем, в Стойле, по понятным причинам, подобные источники света не использовались.

Пока что всё шло хорошо, и мы довольно быстро приближались к нашей цели. Пару раз я все-таки умудрилась наступить на разбитую бутылку, за что получила подзатыльник от Джестер. Но уже через десять минут мы прятались за очередной опрокинутой вагонеткой, и нашему взгляду открылся вход в шахту. Это были ворота весьма солидных размеров из бетона и железа, достаточно большие, чтобы в них мог проехать поезд. В пятне света ртутной лампы я увидела крохотную сторожку, в которой горела, судя по всему, керосиновая лампа. А перед этой сторожкой, укрываясь от ветра под толстыми капюшонами, стояли два жеребца – единорог и земнопони. Они курили какую-то гадость, передавая сигарету друг другу.

Джестер подобралась ко мне вплотную и почти касалась меня своим носом.

– Додо, я хочу, чтобы ты разбила фонарь. Постарайся попасть прямо в лампу.

Я кивнула и попыталась прицелиться. Признаться, это оказалось совсем не просто. На таком расстоянии красная точка прицела плавала из стороны в сторону, как бы я ни пыталась удержать её на месте.

– Постарайся задержать дыхание, жеребёнок. Если ты попадешь в железный плафон, эти двое узнают, что мы здесь, и тогда наши крупы будут дымиться, как горящая покрышка. Не жди, пока точка остановится: подгадай момент и нажимай на курок.

Я сделала так, как она сказала. Замерев в более или менее удобной позе, я выдохнула и услышала, как бьется мое сердце. В течение пары ударов я отметила, насколько далеко отклоняется красная точка, и когда та пошла в обратную сторону, решительно стиснула зубы на курке. Мягкий хлопок и уже привычная отдача; площадка перед воротами погрузилась во тьму. Я услышала, как часовые с испугу вскинули оружие и принялись грязно ругаться.

– Тихо, Додо. Они еще не знают, что здесь кто-то есть. Но если у этих парней имеется хотя бы капля мозгов, они пойдут проверить. Для успокоения совести, не более того.

Так и произошло. Единорог зашёл в сторожку, взял керосиновую лампу и направился в темноту, правда, не в нашу сторону.

– А что нам делать теперь? Джестер? Джестер?

Но Джестер рядом не было.

Мне оставалось наблюдать из своего укрытия, как единорог с лампой и ружьем наперевес напряжённо вглядывался в темноту. Земнопони же по-прежнему стоял в двух десятках шагов от него и докуривал сигарету. Но вот за его спиной возникла сумрачная фигура, а в следующий момент жеребец уже барахтался в цепких объятиях моей спутницы, пытаясь оттянуть от своего горла какую-то проволоку или верёвку. “Ой. Надеюсь, она его придушила не насмерть”.

Что Джестер действительно умела – это не тратить время зря. Не успел незадачливый земнопони исчезнуть из поля зрения, а она уже весело рысила по темноте в сторону единорога. Серая пони даже не думала скрываться. С собой у неё был любимый помповый гранатомёт, и это не предвещало ничего хорошего.

Добежав вприпрыжку до мусорщика, Джестер окликнула его в голос. Тот хотел было обернуться, но оказалось слишком поздно: цельный деревянный приклад с размаху прилетел часовому прямо в висок, словно клюшка для гольфа. Удар был такой силы, что единорог, выпустив из телекинеза и лампу и ружьё, отлетел в сторону, и больше признаков жизни не подавал. “Мда, у меня бы так не получилось”.

– Додо, обыщи-ка этого, а я осмотрю того, что за углом.

Верно. Я уже провела достаточно времени на Пустоши, и идея обчистить поверженного врага не казалась такой уж и дикой. На всякий случай я приложила ухо к груди единорога: он был живой, просто в отключке. “Ай да Джестер, ай да умница!”
Бинты, патроны, горстка монет, ингалятор с какой-то гадостью и даже пара динамитных шашек перекочевали ко мне. “Вот уж взрывчатку я точно отдам своей спутнице при первой возможности”. Осмотрев ружьё и оценив его состояние как “очень плохое”, я набила его ствол мёрзлой землёй, и зашвырнула оружие как можно дальше в темноту. Пусть нашему другу будет чем заняться, если вдруг он решит прийти в себя.

– Додо! – Я вздрогнула от неожиданности. – Готова идти?

– Ммм, не совсем, – пожалуй, оставить его здесь просто так будет не очень удачной идеей. – Джестер, веревка есть?

– Хм. Найдется. – Она протянула мне обрывок какой-то не то толстой веревки, не то тонкого каната, и с интересом наблюдала, как я стреножила единорога, завязав его передние копыта сзади за спиной. Теперь зубы ему не помогут, а пользоваться телекинезом вслепую умеет не каждый. Впрочем, даже если он выпутается, это уже отличная тренировка для меня.

– Жеребенок! Кажется, я не знаю о тебе многих интересных вещей? – сказала она и многозначительно подмигнула. Но на этот раз Джестер не удалось меня обмануть: за её сальной шуткой я услышала явное одобрение.

Мы выдвинулись к главным воротам, оставив двоих неудачников дёргаться в своих путах. На противоположной стороне площадки я разглядела силуэт огромной землеройной машины. Она стояла прямо на склоне, опасно нависая над одним из бараков. Вероятно, грунт осыпался при взрыве, а может просто от времени. Исполинский экскаватор стоял с поднятым вверх ковшом, словно посылая мне какой-то дьявольский привет своей когтистой лапой. Я сглотнула и помахала ему копытом в ответ. Пора было снова спускаться под землю.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (8)
Новая способность: Тишина и спокойствие. Если вы подкрались к врагу незаметно, он в вашей полной власти. Вы получаете 100% шанс оглушения или убийства ничего не подозревающего противника.

Глава 8: В саду теней

Итак, впервые за время пребывания на Поверхности, я снова спускалась под землю. Всю жизнь я прожила в узких, ограниченных пространствах и сейчас возвращалась практически в родную среду. И, хотя эта среда могла оказаться враждебной, мне не было страшно: мы справились с переходом через снежное поле, мы справились с часовыми, а, значит, мы справимся с чем угодно, хоть с Эмеральд Грин, если та окажется внизу. Прилив адреналина и нарастающее любопытство пробудили во мне желание прыгать на всех четырех ногах следом за Джестер, и лишь остатки разума отговаривали меня от такого легкомысленного поведения. Впрочем, улыбаться во все зубы мне запретить не мог никто. Джестер, правда, моего энтузиазма не разделяла, и это было хорошо: её едкие шуточки – это последнее, что мне сейчас было нужно.

Шахта, в которую мы спускались, была совершенно не похожа на древние рудники и подземные храмы, которые встречались на пути Дэрин Ду. Вообще-то, она и на шахту-то была не похожа. Огромный бетонный коридор, по которому можно было проехать на танке, шёл под небольшим уклоном вниз и был ярко освещен фонарями, закреплёнными в прочных железных плафонах. Пол был устлан рифленым железом, и прямо по нему были проложены рельсы, по которым поднимались вагонетки с породой, а по правой стене коридора шла толстая труба, выкрашенная в красный цвет, судя по всему – пожарная.

Похоже, что эта шахта использовалась до последних дней существования Штальбарна и не сильно пострадала от взрыва мегазаклинания. Мусорщикам оставалось только придти на всё готовое и запустить электрические генераторы.

Вскоре тоннель закончился, и перед нами оказалась клеть, которая должна была опустить нас вниз. Рядом с ней висела огромная схема шахты. Судя по всему, шахта имела воистину чудовищные размеры и состояла из двух крыльев. Секции левого крыла были подсвечены красным, а правого – зеленым, и прямо поверх зелёной части карты, чёрным маркером были нанесены слова: “Туалет, раздевалки, склад, забой, кабинет командира...” Насколько я знала, в шахтах могли быть какие-нибудь прорабы, старшие смены, главные инженеры, но не командиры. Значит, именно здесь проводила время Эмеральд Грин, наблюдая за ходом работ. И, видимо, там же она держала при себе такой ценный кадр, как Хэк Рэнч. Плохо было то, что комната Эмеральд находилась в самом конце шахты, неподалеку от забоя. Видимо, зеленая пегаска предпочитала держать копыто на пульсе.

В то время как я рассматривала схему, Джестер вызвала клеть наверх. Пока древние механизмы поднимали наш транспорт, над входом в лифт поочередно загорались разноцветные предупреждения: “Курение в шахте – преступление”, “Работать без реле утечки запрещается”, “Согласовывайте ваши действия” и еще парочка – их разобрать было уже невозможно. Поразительно: прошло уже двести лет, а автоматика всё еще работала, без какого-либо ремонта и обслуживания. Было что-то жуткое в том, как шахта приветствовала нас, словно рабочих, которые направлялись на смену. Рабочих, которые умерли два столетия назад.

С металлическим лязгом двери клети распахнулись, внутри зажегся свет, и мы начали спуск. Я ждала, что сейчас что-то произойдет, ведь такие лифты были излюбленным местом для опасностей в книгах. Но, как ни странно, мы добрались до дна шахты без приключений. Внизу нас никто не встречал. Воздух – тяжелый, спёртый и сырой – заполнил наши легкие. Фонари были развешаны чуть реже, чем наверху, на полу тут и там валялись куски породы, да и сама штольня стала намного уже и ниже. Джестер насторожилась:

– Здесь слишком тихо. Я не понимаю, почему в шахте никого нет. Такое впечатление, что эта пегаска взяла в атаку на Батерфлай сразу всех.

– Но разве это не логично? Чем больше бойцов, тем вероятнее победа, – для меня это как раз вовсе не выглядело странным.

– То есть они копались тут неизвестно сколько, что-то рыли, а потом внезапно все бросили и пошли заниматься грабежом? Странная перемена деятельности. Такое впечатление, что она просто бросила ненужных на убой.

Это была странная, дикая и не очень логичная мысль, но она, по крайней мере, объясняла такое поспешное отступление Эмеральд при появлении охотников. Судя по всему, ей не нужна была победа, ей нужно было избавиться от лишних пони. А значит, у неё должна была появиться причина всё бросить. Получается, они действительно что-то здесь нашли. Хотела бы я знать, что они вообще тут искали.

Мы пробирались вдоль штольни, наедине сами с собой и обступающим нас полумраком. Пару раз нам пришлось карабкаться через завалы, а кое-где на полу виднелись небольшие грязные лужи. Чем дальше мы шли, тем хуже становилось состояние шахты. Металлический пол сменился дощатым. Такое впечатление, что шахту старались пройти как можно быстрее, не особенно заботясь об оборудовании штолен. Видимо, сказывались реалии военного времени.

После очередного поворота я почувствовала, что сопровождавший нас ветерок исчез. похоже, в этих штреках вентиляция уже не работала или работала плохо. Не было здесь и навигационных табличек. Вместо них кто-то, наверное – мусорщики, натащил с Поверхности самых разных знаков и указателей, которые в штреках выглядели совершенно нелепо: “Пешеходный переход”, “Остановка первого вагона”, “Ремонт колёс” и даже дорожный знак с названием “Штальбарн”. Стрелки, нанесенные краской прямо на стены, указывали направление на выход и, очевидно, на забой.

– Джестер, этот Профанити сказал, что во время раскопок в шахту начал просачиваться газ, верно? Ты ничего не чувствуешь?

– Метан в естественных условиях не пахнет, Додо. Обычно в газ специально добавляли ароматизаторы, чтобы заранее почувствовать утечку. Так что если мы попадем в загазованный участок, скорее всего, мы об этом не узнаем. Держи самоспасатель наготове, и если почувствуешь, что тебе становится дурно – не медли.

В Стойле нас предупреждали об опасности отравления газом, но техники обычно брали с собой индикаторные полоски, которые темнели при попадании в радиоактивный фон и зеленели при контакте с ядовитыми газами. К сожалению, сейчас такого удобного средства у меня не было.

– Додо, я думаю, что нам не стоит пользоваться огнестрельным оружием в этой шахте. А самое главное – мы не должны допустить, чтобы кто-то из этих мусорщиков начал по нам стрелять. Так что будь внимательна и прислушивайся.

Все правильно. Я остановилась, чтобы убрать пистолет в сумку и подтянуть лямку пустой кобуры. Все равно лазить по завалом с пушкой на ноге было не слишком удобно. Пока я зубами возилась с ремешком, Джестер прошла на добрый десяток метров вперед.

– Додо, ты слышишь? – Джестер замерла с поднятым копытом. Её голос эхом

– Слышу что? – я прислушалась, но ничего не слышала.

– Какой-то шум. Нет, вроде пропал.

– Далеко нам еще?

– Сложно сказать. Мне кажется, мы прошли где-то половину. Дальше будет тяжелее. Судя по тому, как здесь все запущено. Будь внимательна, Додо.

По всей видимости, мы двигались не слишком осторожно, и на шум наших копыт отреагировали ещё двое мусорщиков. Они охраняли вход в какую-то квадратную будку, частично выпиравшую из стены тоннеля и имевшую небольшое квадратное окно, свет из которого едва освещал площадку перед дверью.

Сейчас мы прятались за углом и пытались рассмотреть наших противников. Кобыла и жеребец. Земнопони. Если они и были вооружены, то вряд ли это было что-то огнестрельное. Конечно, мусорщики были глупы, но даже своими скудными умами понимали, что стрельба в шахте ни к чему хорошему не приведёт. Так или иначе, мы с Джестер решили их как следует напугать и, если не получится, завалить вкопытную.

В тот момент, когда мы с гиканьем выскочили из-за угла, кобыла рванула к двери будки и спряталась внутри, а жеребец с рёвом побежал на нас. Если в шахте из оружия нельзя было стрелять, это не значило, что оно было бесполезно. Последнее время Джестер только и делала, что раздавала удары прикладом своего гранатомёта. И этот раз не стал исключением. После блокировки нескольких её ударов, мусорщик получил тычок под зубы, и отлетел назад. Тяжело вдыхая воздух ноздрями он с разбегу бросился на серую пони, но я подставила ему подножку, и жеребец грохнулся у Джестер за спиной как раз для того чтобы получить от неё копытом под зад. Вместо того чтобы повернуться и дать сдачи, он поднялся на копыта и дал дёру. Теперь оставалось разобраться с кобылой.

Я решила взять её на себя, а для этого придумала хитрость. Заглянув в окно будки, оказавшейся просторным квадратным кабинетом, с парой столов, терминалом и шкафами, забитыми документацией, я прокричала:

– Эй, Джестер, у тебя остались слезоточивые гранаты? – разумеется, ничего подобного у нас не было.

– Джестер?! – изумлённо завопила мусорщица, загнанная в угол. – Эй, ты там правда есть?! Успокой эту полоумную!!!

Моя спутница подняла копыто в останавливающем жесте.

– Отбой, Додо. Это Хэк Рэнч.

Из-за опрокинутого стола высунулась взъёрошенная голова. Волнистая грива густо синего цвета, когда-то ухоженная, превратилась в настоящее гнездо. Перепачканная в угольной пыли физиономия скривилась в презрительной гримасе. Бывший механик Баттерфлая смотрела прямо на меня. И это был очень тяжёлый взгляд. Наконец, грязно-жёлтая кобылка поднялась на ноги и стала вытряхивать мусор из гривы.

– Привет, – дружелюбно сказала я, пытаясь, после случившегося, хоть как-то наладить отношения с ней.

– Иди ты! – фыркнула Рэнч и сплюнула на пол.

– Ты не была похожа на пленницу. Вот я и...

– Ах, значит по-твоему я должна быть закована в кандалы и тащить за собой гирю в пол центнера. Так?

– Нууу...

– Так полюбуйся, милочка! Прогресс на месте не стоит, – сказала Рэнч и указала копытом на блестящую металлическую полоску, висящую у неё на шее. В небольшую выемку был вставлен тёмно-красный кристалл, который периодически вспыхивал и тут же гас. – Я вспомнила, что Профанити на допросе говорил о каком-то ошейнике. Видимо, это он и был.

– И что это за штука?

– Эй, Джестер, откуда она у тебя такая?

Прежде чем серая пони успела что-то сказать, я ответила сама.

– Я из Стойла. И я действительно впервые вижу подобное устройство. Что оно делает?

– Оно, радость моя, головы взрывает, – я уставилась на кобылку, пытаясь переварить в голове то, что та только что произнесла.

– Т-то есть как?

– Очень просто. Пропал сигнал? Взрыв. Отойдёшь слишком далеко? Взрыв. Что-то сделаешь не так? Взрыв. Попытаешься снять? Удивишься! Взрыв! Вот так: Ба-бах! – и кобылка вскинула передние копыта у себя над головой.

– Но как-то же его можно отключить?

– С терминала можно отключить привязку к той штуковине. – Рэнч вялым движением копыта указала на чёрную железную полусферу, высившуюся на длинной ножке. На поверхности полусферы попеременно мигали красные кристаллы. – Только...

Я кинулась к терминалу и включила экран.

– Он под паролем, – бесцветным голосом закончила Рэнч.

– Вижу. Но я знаю один хороший способ, как снять защиту…

– Ничего здесь не трогай. Ясно? – земнопони произнесла эти слова так, будто я собиралась разводить костёр в подсобке библиотеки.

Я опешила.

– Л-ладно.
“Я же хочу помочь ей. Почему она так злится?”. Вспомнив, как я злилась на доктора из нашего Стойла, когда тот обманом заманил меня в трубу Аппарата Диагностики Повреждений, я решила начать “лечение” Хэк Рэнч без предупреждения. Удостоверившись, что она не смотрит в мою сторону, я протянула копыто к терминалу и легонько нажала кнопку отключения.

Терминал загрузил простую картинку с робопони, который на прощание помахал копытом, затем агрегат издал писк и его экран погас.

Через мгновение раздался писк сбоку от меня. Ещё через мгновение Хэк Рэнч провизжала не своим голосом:

– Дубина! Жми рыжую кнопку! Быстро! – этим криком она заглушила третий по счёту сигнал, исходивший из её ошейника. “Что я наделала!!!”. Копыто вдавило кнопку до упора, и по экрану, под аккомпанемент взрывного устройства, резво побежали жёлтые строчки. Проверив оборудование, терминал начал загружать программную оболочку. Ошейник издал трель, за ней ещё одну, экран терминала загрузил логотип и фразу “введите пароль:”. В этот момент утихло всё кроме вопля Рэнч.

Взрыв был предотвращён. Но не успела я смахнуть пот со лба, как жёлто-синяя фурия метнулась в мою сторону и со всей силы толкнула меня передними копытами в ближайшую стену. Я села на круп и съёжилась. Хэк Рэнч нависла надо мной.

– Мать твою пегасиху! Ты слабоумная? – в глазах разъярённой пони стояли слёзы. В этот момент мне показалось, что она готова избить меня. Но жёлтая пони лишь придвинула свою физиономию вплотную к моей и процедила сквозь зубы:

– Дотронешься до терминала – убью.

– О-о-о, – протянула Джестер, – какие страсти.

С поистине королевским спокойствием серая пони выбралась из-за опрокинутого стола и направилась в нашу сторону.

– Страсти?! – завопила Рэнч, – Да у твоей подружки копыта вперёд головы работают! – было видно, что после пережитого шока Хэк Рэнч нужно выкричаться.

– Неправда, – попыталась возразить я. – Просто...

– Что “просто”? – резко оборвала она меня. – Просто уши песком забило?

Джестер приблизилась к синегривой пони и ткнула ту в плечо. Ответа не последовало.

– Так вот, я их могу тебе хорошенько прочистить.

– Хэк, – окликнула её Джестер. Ноль внимания.

– Пока. Не. Отыщешь. Пароль. НЕ ЛЕЗЬ! – проорала Рэнч мне в лицо.

– Хэк.

– ПОНЯЛА?!

– Хэ-эк. – Джестер пришлось повысить голос.

– ЧТО?!

– Послушай, у тебя ошейник на шее, в любой момент в шахту может вернуться пегаска, а из нас троих только Додо умеет скручивать проводки.

Спокойному тону серой пони можно было только позавидовать. От ора Рэнч у меня звенело в ушах, и тряслись коленки, а моя спутница умудрялась всё это игнорировать.

– Мффффф! – издала Рэнч непонятный звук и повернулась к Джестер. – То есть ты предлагаешь мне доверить свою жизнь ЭТОЙ ОВЦЕ?

Хлёсткий удар копытом по физиономии был именно тем успокоительным средством, что требовалось в данной ситуации.

– Да. Именно это я и предлагаю. И не говори так о Додо.

Рэнч фыркнула, но в этот раз ничего не ответила моей подруге.

Когда Хэк Рэнч вернулась в пассивно-меланхолическое состояние, мы с Джестер стали разбираться в той хитроумной системе, которая управляла взрывающимся ошейником. К терминалу был подсоединён небольшой ретранслятор, который задавал определённый радиус для так называемой “зелёной” зоны. Стоило выйти за её пределы, ошейник начинал пищать. Отключить это ограничение по радиусу можно было только с терминала, но, к несчастью, кроме Грин пароль никто не знал. Рэнч сказала, что в те моменты, когда нужно было ослабить её “поводок”, пегаска выгоняла всех из комнаты. Похоже, она не слишком-то доверяла своим подельникам.

В моей голове просто не укладывалось, что кто-то мог не только создать такую мерзость, как подобные ошейники, но и поставить её на поток. Я спросила у Джестер – для чего они были созданы и получила от серой пони простой ответ. Великая Война породила большое количество военнопленных и государственных изменников. Их отправляли на тяжёлую работу вроде рытья шахт, или на разработку каменных ферм. Ирония заключалась в том, что их потомки, теперь промышляющие работорговлей по всей Пустоши, во всю использовали эти ошейники для удержания своих собственных рабов в повиновении. Мда. Сколько я ни спрашивала оп причинах тех или иных уродств Пустоши, каждый раз ответ крылся в событиях той далёкой войны.

Раз вариант с замыканием контактов отпадал, оставался единственный способ – программное подключение к закрытой системной области, в которой и хранился файл с паролями.

Мой отец был отличным инженером, но, в то же самое время, с терминалами он совсем не ладил. Однажды он четыре раза подряд ввёл неправильный пароль, и, конечно же, сработала блокировка. Мастер, вызванный из Отдела Коммуникаций, достал специальный шлейф и подключил свой ПипБак напрямую к терминалу. Затем он открыл конфигурационный файл, в котором переписал злополучную строчку, отвечающую за блокировку, и включил терминал. Но самым интересным было не это. Системный файл, помимо странных значков и обрывков команд, содержал вполне понятные слова, одно из которых было паролем доступа к папиному терминалу. Видимо, остальные были вписаны в него с целью запутать начинающего взломщика. Теперь, для того чтобы почувствовать себя в роли крутого хакера, оставалась лишь самая малость – раздобыть где-то такой шлейф.

Три шлейфа. Три разных шлейфа. Разложив их в предполагаемом порядке соединения, я внимательно обдумывала варианты. Тот шлейф, что я сняла с печатного устройства “Электропон”, можно было спокойно привинтить к шлейфу, торчащему из терминала Эмеральд. Но вот третий шлейф хоть и стыковался с последовательным портом ПипБака, на другом конце имел дурацкий разъём в форме шестигранника. “Так. Думай, Додо. В каждом по 6 штырьков, значит они все одного стандарта...”
Минут сорок мы на пару с Джестер провозились над сборкой единого кабеля. Два несовместимых разъёма были срезаны, а концы проводов зачищены, соединены между собой и обмотаны изолентой. Это была по-настоящему тяжёлая работа для пони, у которых в распоряжении имелись только копыта и зубы. Коппер Вайр нами гордилась бы.

Когда разъёмы были соединены, терминал легонько пискнул, от чего Рэнч инстинктивно дёрнулась. Мой ПипБак издал ответный писк и на его экранчике появилась картинка с двумя пони, хвосты которых были переплетены между собой. “Как мило”. Картинка сменилась сообщением: “Обнаружена внешняя память. Открыть доступ?”
Сколько же разных файлов настроек было в этой системной области! Из-за кустарно скрученного кабеля соединение было крайне нестабильным и пару раз сбрасывалось. Драгоценное время испарялось, как вода из забытого на электроплитке чайника, а я едва дошла до середины списка файлов. И, как назло, ни один из них не был похож на тот самый, настроечный.

Как известно, Законов Подлости великое множество. И среди них есть такой, который гласит: перебирая кучу предметов, искомую вещь ты найдешь лишь тогда, когда разберешь всю кучу. Ищешь ты книги, запчасти в большом ящике или файлы в терминале – без разницы! В этот раз я решила попытаться обмануть этот закон и пролистывала список файлов с конца. Двенадцатый пункт... из сорока трёх!

Это был тот самый файл. Вот только данных в нём оказалось раз в 5 больше. А, следовательно, и паролей было с полсотни.

– Джестер, как у тебя отношения с терминалами?

– Великая и могучая Джестер не любит терминалы. Их очень тяжело разломать, – судя по изменившемуся тону, Джестер кого-то передразнивала.

– Ломать буду я. Тебе всего лишь надо вводить в него слова – по девять букв каждое, а потом нажимать кнопку ввода. Работая сообща, мы справимся быстрее.

– Джестер, как ни странно, она права, – пробормотала Рэнч из угла, в котором всё это время сидела и вырисовывала копытом абстрактные узоры на запылённом полу кабинета.

Серая пони молча кивнула и села за клавиатуру. Я по очереди диктовала слова, которые находила в тексте файла. На каждую четвёртую неудачную попытку терминал блокировался. Мне приходилось выправлять строку, отвечающую за снятие блокировки и вновь сохранять файл. После четвёртой разблокировки терминала ПипБак уже так тормозил, что потребовал перезагрузку. Я уставилась в экранчик ПипБака и, приложив кончик копыта к вспотевшему лбу, думала над решением проблемы. “Если эти слова сгенерированы программой, то пароль пегаски должен отличаться либо выбранной темой, либо написанием”.

Действительно, все эти “резонансы” и “горизонты” никуда не годились. Это были слишком простые слова. Да никто, будучи в здравом уме, не стал бы использовать их как пароли! Когда соединение с терминалом восстановилось, я открыла файл и стала проматывать его, отметая заведомо неудачные варианты.
“Абонемент, процедура, разговоры... это всё явно не то. Множество, опасность... А это что такое?” Это был ряд цифр. И этих цифр было как раз девять штук. “Эмеральд, я глубоко разочарована.”
– Так, Джестер, кажется я нашла наш пароль. Он цифровой, так что я его буду диктовать тебе отдельными числами. Готова?

– Ага.

– Итак, вводи: “123”
– Та-ак.

– Теперь, “456”
– И-и.

– И “789”, – закончила я, улыбаясь во всю ширь физиономии.

– Уделала, – ответила она, глядя на меня исподлобья.

Терминал выдал приветствие для какого-то мистера Грасси Тейла, и на экране появились опции, среди которых значилась долгожданная: “Управление ретранслятором”.

Как только я отключила привязку ошейника к “зелёной зоне”, Хэк Рэнч схватила передними копытами “Электропон” и с силой опустила его на чёрную полусферу ретранслятора. Устройство хрустнуло и заискрилось, а терминал тут же сообщил о том, что “связь с периферийным устройством потеряна”. Но синегривая пони на этом не успокоилась. Отшвырнув ни в чём не повинную печатную машинку в сторону, она принялась лягать покорёженный корпус ретранслятора своими ногами.
“Что ж, теперь-то она вы пустит пар”, – подумала я, выискивая среди файлов те, которые могла оставить зелёная пегаска. К сожалению, в терминале ничего кроме шахтёрской бухгалтерии не оказалось.

– Ну, мы так и будем тут торчать? – раздражённо спросила Рэнч.

– Нет, сейчас мы пойдём к раскопу, – ответила ей Джестер. – Ты же наладила насосы, откачивающие газ?

– Какой ещё газ? Какие насосы? – Хэк Рэнч рассеянно моргнула. – Я пыталась починить старую бурильную установку, но никаких насосов не настраивала.

Мы с Джестер переглянулись. С каждым новым ответом у нас появлялось все больше вопросов.

– Значит, наша общая знакомая придумала про газ, для того чтобы увести своих подельников подальше от ценностей, скрытых под завалом, – произнесла Джестер.

Видя непонимание в глазах Рэнч, мы ввели её в курс дела и вежливо попросили стать нашим проводником. Конечно же, синегривая пони была совсем не в восторге от нашей идеи. Мягко говоря, она считала, что нам нужно не углубляться в тоннели, а наоборот – выбираться наружу, причём, как можно скорее. Тем не менее, Рэнч чувствовала, что обязана нам своим спасением.
“Даже если это и не так, то кто ж тебе тут даёт выбор, милая?” – подумала я про себя, но не стала подавать виду.

Сняв с гвоздика ярко оранжевую каску и, нехотя, щёлкнув кнопкой нашлемного фонарика, наша проводница поплелась к выходу.

Рэнч вела группу, я шла посередине, Джестер, как самая опытная, замыкала нашу цепочку. В случае чего, она могла прикрыть нас обеих. Пятно шахтёрского фонарика высвечивало красные цифры, оставленные на стенах тоннеля через равные промежутки. “72, 73...” – с каждой новой отметкой тоннель спускался всё ниже, а его стены и, главное, железные крепи, державшие свод становились всё более ветхими. Пару раз мне за шиворот что-то мерзко капнуло. Я подняла глаза: потолок был в трещинах, которые уходили вверх на метр-полтора.

– Джестер! – подала голос Рэнч. – Тут грунт просел, нам придется обходить этот участок по краю.

Действительно, тоннель и так-то держался на добром слове, но перед нами зияла промоина, видимо, оставленная грунтовыми водами. Для того чтобы свод потолка не обрушился окончательно, он был укреплён насквозь проржавевшими балками. Рэнч двинулась по шатким деревянным мосткам, проложенным вдоль стены. Оглядев препятствие, я прикинула, что мне проще будет перелететь промоину, чем жаться к стенке. Я расправила крылья и вспорхнула практически под самый потолок. Всё бы ничего, если бы я случайно не коснулась кончиком крыла одной из балок. Балка внезапно задрожала и издала душераздирающий скрежет. Сзади донёсся оклик Джестер, полный неодобрения, и мне на голову упал маленький кусочек камня. А вот дальше события стали происходить с невероятной скоростью.

– Додо, бежим! Вперед! – крикнула Джестер, и резко потащила меня вниз за ногу. Меня не надо было просить дважды: зрелище рушащегося потолка и без того достаточно мотивировало. Я приземлилась, и мы припустили со всех ног. Чудовищная трещина расколола потолок штольни надвое, и из неё посыпался песок, а затем – камни. Через мгновение я услышала сзади грохот, но оборачиваться времени не было: обвал двигался быстрее нас. Опоры стен и потолка, которые не ремонтировали уже двести лет, уставшие и изъеденные ржавчиной, падали перед нами, словно костяшки домино. Пол под ногами вибрировал, словно мы попали в землетрясение. Я отскочила в сторону от падавшего булыжника и, потеряв равновесие, полетела кувырком, стараясь прикрыть голову.

– Додо, вставай! Быстрее! – крикнула мне Джестер, почему-то сзади. Я отряхнулась, пытаясь понять, куда бежать, и в ужасе увидела, что каменная лавина неслась на меня, словно поезд. Я осознала, что уже не успеваю убежать от неё и закричала от страха. Я не хотела умирать, раздавленная толщей камня, словно земляной червь! Я хотела взмолиться Селестии, но всё, о чём я успела подумать, было слово “Нет!”
И в этот момент я почувствовала, что падаю. Земля разверзлась подо мной и я полетела в бездну. Если это была смерть, то она была не такой, как я себе её представляла, слишком безболезненной. Но то, что я всё еще жива, стало ясно, когда моя голова ударилась о камень, и я поняла, что лечу вниз кувырком под уклон, а за мной следом несется обвал. Падать кувырком я уже умела отлично, но впервые мне приходилось падать в полной темноте. Пару раз я больно приложилась об острые камни, но это было лучше, чем погибнуть под чудовищной массой породы. В конце концов, я вылетела в воздух, ударилась о стену и, судя по всему, потеряла сознание.

Пришла в себя я в полной темноте. Ушибленное тело болело в нескольких местах, но, кажется, я ничего не сломала. Все конечности шевелились, и я смогла включить подсветку ПипБака. Свет ударил по глазам, и на янтарный экран моего устройства капнула кровь. Я провела копытом по гриве: на голове у меня была ссадина и волосы слиплись. Но перед глазами не двоилось, и это давало надежду, что я не заработала себе сотрясение мозга.

Судя по всему, моё падение остановилось в каком-то другом тоннеле. Прямо передо мной высилась стена из грунта, который намертво закупорил путь обратно. Из кучи земли и камней торчали обломки деревяных опор. Но самое грустное в моём положении было то, что я нигде не видела своей седельной сумки. Всё, что у меня сейчас было – это ПипБак. Не вставая с пола, я запустила программу диагностики здоровья, и почувствовала жжение под кожей на месте крепления устройства: машинка зондировала носителя, то есть – меня. Не знаю, как эта процедура работала, но в Стойле уверяли, что она абсолютно безвредна.

Как бы то ни было, ПипБак отчитался, что переломов у меня нет, отметил повышенное содержание адреналина, ушиб мягких тканей головы, порезы и небольшую потерю крови. Для такого жесткого спуска я очень легко отделалась. Обрабатывать раны было нечем, так что я встала на ноги и осмотрелась вокруг.

Тоннель шёл в две стороны, и я не имела ни малейшего понятия о том, где нахожусь. Компас Л.У.М.а сходил с ума: на такой глубине от него не было никакой пользы. Но делать нечего: подумав с минуту, я выбрала направление и пошла вперед. Конечно, стоило бы как-то отметить свой путь, но у меня не было ни мела, ни нитки.

Этот тоннель выглядел совершенно иначе, чем те бетонные коридоры, по которым я шла час назад. Он был настолько низкий, что моя голова едва касалась потолка. Своими неровными стенами и отсутствием какого-либо покрытия на полу он, скорее, напоминал те ходы, через которые я пробиралась на Поверхность, следуя за зелёным кабелем. Создавалось впечатление, что этот тоннель рыли не машинами, а копытами, и хорошо, если у работавших тут была хотя бы кирка. И очевидно было, что этот тоннель был намного древнее – кое-где ещё виднелись сгнившие деревянные крепи. Интересно, те шахтеры, которые прокладывали шахту, знали о нём? На схеме шахты я нигде не видела, чтобы два тоннеля шли рядом или один под другим.

По пути мне встретилась висящая на железном крюке керосиновая лампа. Насквозь ржавая. Конечно, в ней ничего не было, но это хотя бы являлось доказательством того, что здесь когда-то были пони. Рядом с лампой краской была нанесена буква “Т”, повернутая на бок. Видимо, она указывала на выход, но как её понимать? С равной долей вероятности, я могла идти и к выходу, и от него. Оставалось только положиться на судьбу и морально готовиться проделать весь путь обратно, если впереди будет тупик.

Идти было тяжело: приходилось постоянно переступать через крупные камни, то и дело пригибать голову, чтобы не приложиться об потолок, с которого кое-где капала вода. Когда я останавливалась, то мгновенно становилась насквозь мокрой от пота. Но что самое жуткое – в тоннеле не было звуков, кроме тех, что издавала я сама. И, разумеется, не было света. Даже в Стойле что-то постоянно гудело или как-то иначе давало о себе знать. Здесь же, если замереть на секунду, можно было решить, что ты оглох.

Я поежилась и пошла дальше, и вскоре тоннель вышел в подземный грот. Видимо, это была какая-то подземная полость, в которой когда-то произошло обрушение, потому что, чтобы достичь противоположной стороны, мне пришлось карабкаться через крупные скользкие глыбы, цепляясь всеми четырьмя копытами, чтобы не поскользнуться. На каменной стене кто-то краской намалевал: “Млечный путь”. Странное название для грота. Пытаясь понять, что же натолкнуло написавшего на такие ассоциации, я взглянула на потолок и ахнула: весь потолок блестел, словно звездное небо. Кристаллы какого-то минерала покрывали почти черную породу и мерцали в янтарном свете ПипБака, словно россыпь драгоценных камней в логове дракона. Завороженная, я не могла оторвать взгляд от этого зрелища. “Неужели так выглядит ночное небо за облаками? Наверное, оно должно быть еще красивее”.

Судя по ощущениям, я блуждала по штрекам уже несколько часов. Хотелось есть, но еды не было, и, чтобы отвлечься от неприятных ощущений, я пыталась представить, что сейчас происходит с Джестер. В том, что эта серая бестия спаслась от обвала, я не сомневалась. Искала ли она меня сейчас? Или продолжила нашу миссию по спасению? В любом случае, стремительного набега, как мы планировали, не получилось, и теперь всё пошло наперекосяк.

Идти становилось всё труднее, мне было тяжело дышать. Я пробовала остановиться и передохнуть, но от этого ощущения были только хуже. Я чувствовала, как сердце бьется в груди все сильнее. Пару раз я не заметила крупные камни и очень больно сбила себе ноги. В горной породе попадались белые прожилки, и через некоторое время я заметила, что они стали плясать у меня перед глазами и двоиться. От этой белой ряби меня замутило, и я остановилась, чтобы унять подступающую тошноту. Когда я вновь подняла взгляд, мне показалось, что тоннель закручивается в спираль. Камни, казалось, шевелятся и пытаются сползти с места. В этот момент в моём замутненном сознании проскочила мысль, что что-то тут не так. От духоты или усталости такого не бывает. И тут я вспомнила: метан! Болотный газ, что тяжелее воздуха, который всегда проникает под землю. Джестер предупреждала меня про самоспасатель, но сейчас у меня его не было!

Я почувствовала, как к горлу подступила холодная, липкая паника. Надо было убираться из этого тоннеля как можно быстрее. Я обернулась, только для того, чтобы увидеть позади развилку. Я понятия не имела, из какого из двух тоннелей я пришла! Плевать, сейчас надо было уносить ноги, если я не хотела остаться тут навсегда. Я припустила выбранному наугад тоннелю, который показался мне знакомым. Я бежала по древней выработке, стараясь не обращать внимания на пол, который словно вырастал передо мною из бездонной пустоты. Также я старалась не обращать внимание на экранчик ПипБака, свет которого извивался вокруг меня, словно змея. Надо было бежать, бежать!

В какой-то момент мой мозг подвел меня. Мне показалось, что вместо четырех ног у меня их пять, и я полетела кувырком. Когда я вновь подняла голову, оказалось, что я нахожусь на перекрестке нескольких тоннелей, которые сходились вокруг меня под самыми разными углами: в одном тоннеле были рельсы, и они свисали на меня с потолка. В другом тоннеле я разглядела две керосиновых лампы, которые накренились по направлению к центру тоннеля, словно притягиваясь друг к другу магнитом. Липкая темнота словно черная вата, пыталась вывалиться из штолен и обхватить меня. Я почувствовала, как волосы на загривке становятся дыбом. Нельзя позволить этой темноте дотронуться до себя! Поставив подсветку ПипБака на максимум, я выставила его перед собой, словно щит. Спиной я почувствовала холод и резко развернулась вокруг себя. Тьма была повсюду. Она собиралась меня поглотить, задушить, похоронить в этом метановом бреду. Но до тех пор, пока я могла отогнать её янтарным светом, я оставалась жива. Я жадно хватала ртом воздух, и чувствовала, чтобы сделать следующий вдох, нужно приложить большее усилие. Рвота подступила к горлу, и я боролась с ней, лишь бы не опускать ПипБак.

И тут в одном из тоннелей я увидела что-то, чего там не было. Темно-синий силуэт, размытый и неясный. Я остановилась и провела копытом по глазам, чтобы сбросить пелену, и когда проморгалась, то увидела Её. Принцесса Ночи, во всём своём великолепии, стояла посреди тоннеля и призывно махала мне копытом. Увидев, что я заметила её, она припустила по тоннелю. “Она знает, где выход! Принцесса Луна не может не знать!”
Я побежала следом за ней, стараясь не отставать. Тьма окрепла настолько, что ПипБак уже не мог защитить меня, и я видела, как из стен тянутся когтистые лапы. Сотни, тысячи мёртвых грифоньих лап, сотканных из самой тьмы. Всякий раз, добегая до поворота или развилки, я успевала разглядеть темно-синий силуэт Принцессы, и с новой силой бросалась в погоню. Сомнений не было: на фоне общей мути и двоения, я чётко различала её кьютимарку в виде полумесяца. Но мне никак не удавалось догнать её. Я припустила со всех ног, и после пары поворотов увидела Её снова: Принцесса Луна стояла и смотрела прямо на меня. Она была восхитительна: струящаяся грива, огромные миндалевидные глаза, рог и крылья, которые доставали до стен тоннеля. Когда я почти добежала до неё, она неожиданно прыгнула в темноту, и.... исчезла!
“Принцесса Луна не может завести меня в ловушку! Там должен быть выход!” С этими мыслями я без оглядки прыгнула в темноту вслед за ней, и поняла, что я снова лечу в пространстве! От ужаса я закричала, но из горла вырвался только хрип, и я почувствовала, как что-то заткнуло мне рот. Я замахала копытами в воздухе, пытаясь оттолкнуть что бы то ни было, но затем яркий свет ослепил меня, и я почувствовала болезненную тычину в зубы. Я прекратила сопротивляться, и свет исчез. Когда я открыла глаза, на меня смотрели два таких знакомых и родных зеленых глаза.

– Додо! Откуда ты свалилась?
“Джестер!”
– Она.... Она вывела меня.

– Кто?

– Луна. Принцесса... – договорить я не успела. Ощутив спазм в горле, я успела только перевернуться со спины на живот, прежде чем меня вырвало.

– При метановом отравлении не возникает галлюцинаций, Додо, – Джестер сидела на камне и зашивала мои седельные сумки. Оказалось, что ей удалось спасти всё самое ценное. Пожалуй, меня в очередной раз постигла невероятная удача. – Вероятно, в этих тоннелях был какой-то другой газ, или какая-то грибная культура. Я не медик, конечно, но о таких случаях слышала.

– Возможно, – выдавила я из себя. Кисловатый привкус желудочного сока всё ещё ощущался во рту, но мне уже было намного легче. Сейчас я чувствовала легкое дуновение ветра, и этого было достаточно, чтобы мой разум начал проясняться. – Но если бы не Она, я бы задохнулась в том лабиринте.

– Она? Додо, ты ведь знаешь, что Принцессы погибли две сотни лет назад? – взгляд Джестер выдавал те невыразимые усилия, которые ей приходилось делать над собой, чтобы вести себя достойно ситуации и не отпускать шуток в мой адрес. – Просто твой мозг ухватился за первый попавшийся образ.

– Не совсем, – я попыталась вспомнить свои видения в том тоннеле, но мозг словно спешил избавиться от них, и с каждой секундой я помнила произошедшее все хуже. Кроме Принцессы. – Дело в том, что всё вокруг было... Расплывчато. Я ни на чем не могла сконцентрировать взгляд. Тоннель как будто расплывался передо мной. А вот Её я видела так же четко, как вот тебя сейчас.

– Додо, если ты найдешь хотя бы одно рациональное объяснение этому, я с удовольствием его выслушаю, хорошо? А пока держи, одевай и пошли. – Джестер кинула мне мои сумки, и я стала собирать в них вещи. Хэк Рэнч всё это время помалкивала, поглядывая на меня время от времени. То ли вид мой был настолько страшен, то ли настолько жалок, но я не услышала от неё ни одной реплики в свой адрес, хотя ожидала потока мерзких шуток по поводу моих приключений.

– Спасибо, – после манипуляций Джестер сумки были как новые, если даже не крепче. Надо отдать должное, сидели они теперь удобнее. И тут меня осенило, что я до сих пор не знаю, где нахожусь.

– Где мы, Джестер?

– Забой нашей зеленой гарпии пробил стену старых штреков. Как рассказала Рэнч, Эмеральд вместе с парой новоявленных шахтеров попробовали пойти на разведку. Через час она вернулась обратно, одна.

– Дай-ка угадаю, и после этого все галопом отвалили отсюда?

– Да.
“Вот вам и газ”.

– Теперь понятно, почему пегаска их убила. Они нашли это, – сказала я вслух.

Перед нами был подземный грот. Видимо, это была натуральная полость в земле, которую расширили и укрепили копытами. Грот был круглый, а на полу камнями было выложено что-то вроде многолучевой звезды или колеса с большим количеством спиц. В самом центре, из камней был сложен алтарь или что-то вроде того. Назначение грота было вполне очевидно: в нишах в два ряда лежали кости умерших. Кем являлись эти пони, сказать было уже невозможно: железные предметы и обрывки ткани давно потеряли какие-либо черты и превратились в археологический мусор.

Наверное, будь у меня серьезное оборудование, мне бы и удалось хотя бы примерно датировать останки, но сейчас я могла назвать любую эпоху и попасть копытом в небо. Может быть, эти пони погибли еще во время Войны Племен? Недаром в легенде об Объединении Племен раздор и война шли бок о бок со снегом и холодом. А если мы все это время неправильно воспринимали эту историю? Что если это не раздор вызывал оледенение, а просто война шла здесь, среди снегов, на севере?

Обходя могилы одну за одной, я нашла остатки шлема. Это явно был очень древний шлем, но у него все еще можно было различить пластины гребня. Нелепо выглядевший, он, судя по всему, защищал от ударов по голове. “Святая Селестия, а ведь я права! Такие шлемы носили земнопони еще до Дискорда”.

Получалось, что это было невероятно старое капище. В лучшие времена такая находка была бы бесценной.

– Чем бы это ни было, это не то, что пыталась найти Эмеральд, – Джестер рассматривала неровные линии, нанесенные краской прямо поверх камней. – Не правда ли, Рэнч? Ты ведь знаешь, что Эмеральд хотела тут найти?

Хэк Рэнч явно было не очень уютно среди древних скелетов, но она старалась хорохориться.

– Да откуда я знаю? Из меня тут сделали раба, а не секретаря.

Я хмыкнула. Хэк Рэнч не делала различий между виновниками своих мучений и остальным окружением. Ей явно не приходило в голову, что это совершенно разные пони.

– Джестер, я думаю, что мусорщики собирались найти здесь золотые горы. Ну, хотя бы в переносном смысле. И если бы вместо забитого добром Стойла они увидели это скромное капище, Эмеральд пришлось бы отвечать на очень неприятные вопросы.

– Угу, – Джестер шла по кругу следом за мной, осматривая те могилы, мимо которых я уже прошла. – Надо сказать, что импровизирует эта Эмеральд неуклюже, но пока что ей это сходило с копыт. Гораздо интереснее то, что ей потребовалось некоторое время, чтобы среагировать. Выходит, она искала что-то в этом роде... Что-то, как это называется?

– ...Культовое? Религиозное?

– Именно. Не Стойло, во всяком случае. Что-то, что искали они.

– Кто? – я обернулась. У Джестер в зубах был сгнивший кожаный портфель с металлической табличкой, на которой обычно указывалось имя владельца. Оторвав табличку от остатков расползающейся кожи, мы обнаружили выцарапанные на ней слова:
“Здесь Ископаемое не нашли. Аннбьорг попала заклинание. Два дня не в себе. Ушли Поларштерн.”
Кто бы ни спрятал здесь этот портфель, он сделал это с умыслом, и явно не в эпоху Объединения Племен. И что-то мне подсказывало, что нам сильно повезло, что Эмеральд его не нашла.

Когда мы добрались до завала, Рэнч не преминула напомнить мне о моей недавней оплошности. Подумать только, ещё прошлым утром я мечтала о том, чтобы путешествовать с ней, ведя “Небесный бандит” навстречу приключениям. Как же я ошибалась!

Но вот, вдали показалась знакомая кабина управляющего, за которой начинался относительно целый штрек, потолок которого не собирался обвалиться на наши головы.

Мы прошли ещё пару десятков метров, и Рэнч остановила нас взмахом копыта. Синегривая пони попросила подождать её пару минут. Затем она скрылась в ответвлении тоннеля, и мы услышали металлический лязг, а затем недовольное рычание, которое сразу мне не понравилось.
“Какого...? Э? Не случилось ли с ней чего?” Я было бросилась в тот боковой ход, но остановилась на пороге, со вставшей торчком гривой.

Передо мной были те же самые ярко-голубые глаза, тот же белый мех... вот только размер гораздо меньший. Твёрдо стоя на четырёх лапах маленькая мантикора – Белая Бестия – взирала на меня и нервно подёргивала своими кожистыми крылышками. Прежде, чем я успела выхватить из кобуры пистолет, позади этой твари возникла Хэк Рэнч и сказала:

– Тих-тих, Снежок. Это свои, – услышав это зверюга расслабила крылья, но не перестала пялиться на меня.
“И это я после этого полоумная?!”
– Снежок?! А что же ты не назвала его Пушистиком? – крикнула я. – Ему бы очень подошло!

Рэнч гневно зыркнула на меня и командным тоном заявила:

– Это мой друг! И он пойдёт с нами. Вопросы?
“Лучше бы она завела себе друга о четырех копытах.”

Спорить с синегривой пони было не рационально, а если учитывать, что Снежок слушался только её, ещё и опасно. В итоге, уже вчетвером, мы двинулись вверх по шахте. Разумеется, теперь я старалась держаться от мантикорыша как можно дальше, а потому замыкала нашу процессию.

Пока мы поднимались вверх по шахте, Рэнч рассказала душещипательную историю о том, как подружилась с этим детёнышем мантикоры. Оказалось, что мусорщики держали его в шахтах на манер цепной собаки. Она тайно подкармливала его остатками обеда и лелеяла план о совместном побеге. И самым удивительным было то, что зверёныш действительно слушался её! Как же с ним до этого обращались те ребята?

Когда мы вышли из шахты, нас ждал неприятный сюрприз. Тот трус, что охранял Хэк Рэнч развязал своих товарищей, брошенных нами у ворот, и сейчас вся троица, взирала на нас, гнусно ухмыляясь.

– Попались, – ржанул единорог, поскольку только у него рот не был занят оружием. Двое его товарищей держали в зубах водопроводные трубы и, судя по лицам, мечтали поломать нам кости.

– Снежок, фас! – крикнула Рэнч, и в эту же секунду маленький зверь оскалил зубы и прыгнул в сторону наших врагов. Земнопони побежали в рассыпную, а единорог выставил своё ружьё вперёд, пытаясь получше прицелиться. Тут животному и пришёл бы конец, не позаботься я заранее об оружии этого парня. В момент выстрела ствол ружья согнулся в “ромашку”, а лицо единорога раскрасилось темно-красным. Выронив остатки оружия, единорог взвыл от боли и сорвался в галоп, не глядя перед собой, и уже через пару мгновений мы втроём забавлялись зрелищем трёх крупов, стремительно удалявшихся куда-то на юг.

В Баттерфлай мы вернулись под вечер. Вопреки ожиданиям, сегодня деревня не встретила нас сонной темнотой. Наоборот, во многих домах горели огни, и около ворот царило оживление: оказывается, нашего возвращения ждали! Еще до того, как мы подошли к воротам, часовые заприметили нас и подняли всех на ноги. Каково же было моё удивление, когда за воротами оказалась довольно многочисленная толпа пони, которая встретила нас одобрительными возгласами! Мне казалось, что это было наше личное дело, но оказалось, что за нас болела вся деревня. За первые пять минут выяснилось, что новость о нашем уходе и о его цели в течение дня облетела всю деревню, и равнодушными осталось не так много пони. Я была ошеломлена, Джестер выглядела откровенно довольной собой и, кажется, даже Рэнч перестала хмуриться.

– Тётя Джестер!

Из толпы выкатился снежно-белый жеребёнок с темно-зеленой гривой. Этот малец сиял от радости так, что, казалось, из него можно было получать электричество.

– Эйнар! – Джестер узнала его в лицо. Я не удержалась и закатила глаза от умиления.

– Тётя Джестер! Я сегодня получил свою кьютимарку!

– Да ты что! В самом деле? Покажи! – жеребёнок с гордостью повернулся к Джестер боком и представил на всеобщий обзор ровный синий крест с золотой головой собаки.

– Я сегодня вылечил Лауру, собаку часового Сторховсона!

– Да ну? Этого вредного золотистого лабрадора?

– Вовсе она не вредная! У нее была заноза в лапе, которая вросла в мышцу и мешала ей ходить. Я раскалил иглу на огне и аккуратно достал её.

– Ничего себе! Похоже, из тебя получится талантливый ветеринар.

– Да, но... – жеребенок погрустнел на глазах. – Я очень люблю рисовать. Я бы хотел стать художником. Почему я не получил кьютимарку с кисточками?

Джестер замялась в замешательстве, явно думая, что бы ответить новоиспечённому ветеринару. Конечно, у неё проблемы кьютимарки точно не было, подумала я, вспомнив иероглифический глаз на её полосатом боку. И тут мне в голову пришла идея.

– Эйнар! А почему бы тебе не научиться рисовать животных? Если ты зарисуешь всех животных, которых ты вылечишь, ты сможешь издать первый в Пустоши иллюстрированный ветеринарный справочник. И тогда другие будут знать и видеть, что, где и как нужно лечить.

Жеребёнок удивленно уставился на меня, и я почти явно видела, как ворочаются шестеренки мыслей у него в голове. Но уже через минуту он расплылся в улыбке.

– Точно! Я нарисую всех-всех животных! А потом я научусь рисовать пони! Я обязательно нарисую тебя, Джестер! И... вас, мисс Додо.

Мы с серой пони дружно расхохотались при виде покрасневшего от смущения жеребёнка. Похоже, он был неравнодушен к Джестер той ни с чем не сравнимой детской любовью, когда ты еще можешь полностью отдаваться ей, не думая ни о разнице в возрасте, ни о взглядах окружающих. Джстер ласково потрепала Эйнара по макушке и повела нас в столовую. После длительного перехода хотелось чего-то более сытного, чем бутерброды, запитые обычной водой.

Мы вошли в столовую, и я стала выглядывать свободный столик, за которым могли поместиться мы все втроём. Конечно, я уже привыкла к странностям, совпадениям, дурацким ситуациям. Да что там, в шахте мне попалась потрясающая галлюцинация: Принцесса Луна собственной персоной! Шутка ли.

Разумеется, от такой ударной дозы подземного газа неизвестного происхождения привидеться могло и не такое. Меня шатало и мутило почти всю дорогу, а несчастная голова болела до сих пор. Но чтобы галлюцинации продолжались через сутки? И, тем не менее, я отчётливо видела привидение, которое в гордом одиночестве сидело за одним из столиков и уплетало за обе щеки какой-то салатик. Привидение из моей, уже можно сказать, прошлой жизни. Коппер Вайр!

Я несколько раз резко тряхнула головой, в надежде что галлюцинация или исчезнет, или вместо своей бывшей подопечной я увижу какую-нибудь другую кобылку. Но это была именно Коппер. Тёмная стажёрская курточка, длинная чёлка, вечно лезущая на глаза, наконец, седельные сумки с нашитой на клапан кьютимаркой в виде провода, свёрнутого в спираль и имеющего два металлических зажима. “Выбралась всё-таки”.

Без лишних слов я направилась к столику и нависла над ней.

– Стажёр Коппер Вайр, я требую подробных объяснений вашему поведению, – постаралась произнести я, как можно строже. Это был не самый лучший способ приветствия, конечно, но беседа, которую я хотела провести должна была носить сугубо воспитательный характер.

Единорожка оторвала взгляд от тарелки. Из-под длинной взъерошенной чёлки на меня смотрели два глаза, в которых ясно читалась радость узнавания. И что-то ещё.

– Додо? – она дожевала лист салата, а затем прыснула со смеху. – Привет, Додо! Ну пожалуйста, сделай лицо попроще! Даже если ты надуешь щёки и нахмуришь брови ещё сильнее, это не сделает тебя похожей на мастера Шорт Сёркит. Ну, правда!

Коппер, конечно же была прилежной ученицей и отличным работником, но ещё она была невыносимым жеребёнком, как раз вступившим в ту фазу взросления, когда авторитеты перестают быть таковыми.

К сожалению, в случае со мной, она была права. При виде этой милой детской мордашки я совсем не могла выполнять роль наставника.

– А я тебя искала, – весело продолжила Коппер. – Вот та добрая пони рассказала о том, что ты поселилась здесь, – с этими словами она указала на хозяйку. – И я очень рада видеть тебя.

С этими словами Коппер Вайр улыбнулась поистине обезоруживающей улыбкой. Я сдалась.

– Ладно, проехали. Я тоже рада, что ты жива и здорова. Вот только на Поверхности тебе совсем не место.

– Да ну. Здесь так здорово! Сейчас я тебе всё-всё расскажу!

– ...Мне кажется, Додо, что ты слишком переоцениваешь возможности единорогов. Даже телепортация на короткое расстояние доступна далеко не всем взрослым единорогам. Ты же говоришь о самолевитации. Да такое умели делать вообще единицы!

– Но ты же как-то преодолела пропасть в сотню метров?

– Какую такую пропасть? Я же говорила тебе, что после ржавой антенны спустилась по тропе. До самого низа. А там очень кстати попался ярко-жёлтый вагончик, в котором я разжилась едой.

Услышав это я невольно поперхнулась, а Джестер, словно невзначай, цокнула копытом по столу. Ох, и умела же моя подруга контролировать эмоции.

– А где твой ПипБак?

– Нууу... – Коппер сделала невинные глаза. – По нему меня можно было отследить, поэтому я, эээ... в общем, я спалила его.

– Ты ЧТО сделала?!

– Я подключила кабель питания гидравлического крана к последовательному порту ПипБака. Видела бы ты этот фейерверк! Когда эти штуки сгорают, они автоматически снимаются с ноги. Так что я оставила его в одном из шкафов. Ладно, теперь твоя очередь рассказывать о своих приключениях.

Так мы и сидели вчетвером за одним прямоугольным столом – я рядом с Коппер, а Рэнч и Джестер на противоположной его стороне. Я рассказывала обо всём, что произошло за эти пять дней, а серая пони изредка дополняла мой рассказ ехидными комментариями. Слыша об очередной рискованной глупости, спасшей мне жизнь, Рэнч опасливо косилась в мою сторону. А ещё я не без удовольствия отметила, что Коппер густо покраснела, когда сообразила, в чей именно холодильник она недавно влезла.

Но вот, история закончилась, и пришло время делиться находками. Я расстегнула седельную сумку и вывалила прямо на стол всевозможные “сокровища”, собранные по дороге. Конечно, Коппер таким уловом похвастаться не могла и принялась вертеть в копытах каждую мелочь.

– А это что такое, – спросила Коппер, указывая на чёрный дымчатый шарик, выкатившийся из конверта.

– Я и сама не знаю. Сувенир, магический кристалл, шарик для игры, или украшение. Погляди, может, появятся какие идеи? – с этими словами я подтолкнула шарик в сторону подруги. Коппер схватила его своим телекинетическим полем и зачем-то зажмурилась.

Когда она открыла глаза, то зрачки её очень сильно расширились, а на лице застыло выражение полной потерянности. Поначалу мне это показалось забавным. Я даже подумала, что она устроила небольшой розыгрыш. Улыбнувшись, я поводила копытом перед её физиономией – никакой реакции. Ну, уж тычок в нос точно отучит её так шутить. Ни на этот тычок ни на щекотку Коппер не отреагировала. И вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Обхватив застывшую кобылку за плечи, я стала что есть мочи трясти её. Но и это не помогло. Тогда я откатила злополучный шарик в сторону, прервав тем самым, магическую связь. За мгновение зрачки Коппер сузились до размера булавочной головки, а из глаз потекли слёзы. Потом её подбородок дрогнул, и кобылка стала беззвучно шевелить губами. Сосредоточив взгляд на моём лице, она вдруг подалась вперёд и очень крепко вжалась в меня всем телом. Она тряслась. От страха.

Через какое-то время она перестала дрожать и медленно отстранилась от меня. И взгляд, которым Коппер меня одарила, был мне не знаком.

– Т-ты где нашла эту штуку, Додо?

– В упавшем почтовом самолёте. Что произошло? Ты что-то увидела? Что там?

– Совсем двинутая? Тебе мало того, что с ней уже произошло? Ты ещё пристаешь к ней со своими расспросами! – Рэнч привстала на задние копыта и свесилась за край стола.

– Да нет, Рэнч, всё уже в порядке. – примирительно сказала Коппер. – Просто это было... так неожиданно. Там совсем ничего не было.

– Как это?

– Когда я коснулась шара магией, всё вокруг почернело. И сразу возникло такое странное чувство, что я – это не совсем я. Или даже... совсем не я. А ещё в лицо дул прохладный ветер и запах ощущался странный... Какие-то растения... Позади – слабый плеск воды. И больше ничего не происходило. Вообще. – она сделала паузу. Рэнч, которая напряженно всматривалась в глаза Коппер, бросила на меня взгляд, полный неодобрения.

– Сначала я попыталась пошевелиться, но тело не слушалось. То есть я чувствовала ноги, шею, своё дыхание, но двинуться не могла. А вот потом произошло это, – голос Коппер слегка вздрогнул, и за этим последовала небольшая пауза. Кобылка моргнула. – Я подумала: “Ну, раз вокруг темно, то надо воспользоваться магией и осветить это странное место ”. И... и я поняла, что у меня нет рога. Более того, было ощущение, что у меня его и не было никогда! Ты понимаешь?! – Кобылка жалобно заглянула мне в глаза, ища поддержки.

– Да, понимаю.

Я легко представила себя на месте Коппер – в её рассказе достаточно было поменять рог на крылья. Не удивительно, что она так напугалась. Похоже, шар, принадлежавший Барбаре Сид, был ловушкой для любопытных пони. Или он просто испортился, как от длительного использования портились спарк-аккумуляторы.

– Твои дурацкие штучки из прошлого убьют её, – прошипела Рэнч. Я начинала тихо ненавидеть эту кобылицу. – В следующий раз пробуй на себе, клоун.

Это было уже откровенно обидно. Проглотив поток гадостей в адрес Рэнч, я встала из-за стола и собралась на выход.

Джестер, которая до этого сидела в мрачной задумчивости, встала следом за мной.

– Похоже, дамы и господа, мы сегодня все устали, и нам всем пора отдохнуть.

– Додо, можно я сегодня переночую у Рэнч? – вдруг спросила Коппер.

Я повернулась и собралась уже дать ей резкий отказ, но Джестер глазами показала, что не стоит этого делать.

– Конечно. Рэнч, пусть Коппер сегодня переночует у тебя. Я думаю, Коппер будет интересно с утра покопаться в твоём “Бандите”.

Как оказалось, возвращение Хэк Рэнч было воспринято в деревне неоднозначно. Создавалось впечатление, что не все обитатели Баттерфлая её любили. Белогривая секретарша Коменданта Аландера даже высказалась вслух, что это именно Рэнч всех сдала, но тот очень строго взглянул на неё и сказал что-то вроде: “Посмотрел бы я на тебя с этой блестящей штуковиной на шее” . Кстати об ошейнике. Вопреки моим уговорам, Коппер не послушалась и, в тайне ото всех сняла взрывной ошейник с Рэнч, перемкнув его питание на длинный провод.

Поскольку у меня не было ни малейшего желания делить крышу с грубой и неблагодарной кобылой, а, уж тем более, с её домашним животным, я временно поселилась у Базилевса. Сам наш здоровяк был совсем не против, но меня смущало то, что Джестер приходилось спать на полу.

Как ни странно, малютка Коппер привязалась не к нашей дружной компании, а к этой злыдне Рэнч. После того как юная кобылка сняла с синегривой пони ошейник, та прониклась к Коппер невиданным расположением. Сама стажёрка буквально смотрела в рот новоявленной подруге и запоминала каждый совет, касавшийся всего, что было связано с механикой. “Вот тебе и возраст, не признающий авторитеты!”

И, конечно, для меня не стало новостью то, что Хэк Рэнч вместе с Коппер собираются восстановить “Небесный бандит” , разумеется, без меня.

Джестер же только подлила масла в огонь. Видя их странное сближение, ей хватало ума ерничать: “Кажется, твоя Коппер перешла на Тёмную Сторону” . Когда же я фыркнула на неё, серая пони лишь отмахнулась: “Да у тебя приступ ревности”. Конечно же я ревновала!

Так прошёл день, в течение которого я чувствовала себя никому не нужной и старалась придумать, как же всё-таки спасти Коппер от столь дурного влияния. Зуб даю, Хэк Рэнч хотела использовать её талант к работе с проводами, и не более того. Очевидно, это была очень некрасивая форма дружбы.

Я сидела на самом верху здоровенной поленницы, уложенной вдоль крепостной стены, и упражнялась в извлечении звуков из губной гармошки, доставшейся мне в ходе недавнего торга. То, что я играла, звучало сердито и весьма экспрессивно, но, увы, на лунную музыку совсем не было похоже. Если честно, оно вообще на музыку похоже не было. Зато в моей голове созрел план, как напомнить Коппер Вайр о том, что рядом есть настоящие друзья.

Мастерская Рэнч встретила меня закрытыми воротами, из-за которых слышался вой электродвигателя и постукивание молотка по металлу. Через боковую дверь я пройти не могла, поскольку вход сторожил белый бесёнок. Он мирно посапывал возле пустой миски, но приближаться к нему, в отсутствии Рэнч я не рискнула. Толкнув плечом ворота, я обнаружила, что проём завален какими-то рельсами и ломаными ящиками. Створка поддалась совсем чуть-чуть. Через образовавшуюся щель я увидела Коппер в защитных очках, обрабатывавшую какую-то железную деталь на шлифовальном круге.

– Ээй, Коппер! – прокричала я, в надежде, что кобылка расслышит меня через шум.

– Ааа? Привет, Додо, – не выпуская заготовку из телекинетического захвата, кобылка обернулась. – Ты чего-то хотела? Коппер даже не улыбнулась мне, как это всегда делала раньше при встрече. Тем не менее, она вскоре выключила станок и подошла к воротам настолько, насколько это позволяло наваленное перед ними барахло.

– Мы с Джестер собираемся в удивительное путешествие в мёртвый город Поларштерн. Коппер, ты пойдёшь с нами?

– А, вот как, – произнесла она без задора, как если бы я предлагала ей прогуляться со мной до магазина. – Я бы с радостью, но видишь, сколько у нас с Рэнч работы? Сегодня она разрешила мне самостоятельно сварить шов! И то ли ещё будет! Так что… – она немного грустно поглядела на меня сквозь защитные очки, – как-нибудь в другой раз.
“Да что с ней случилось?! Уже вечер, она что, будет работать до полуночи?” Я не могла поверить, что копание в ржавой железке было важнее настоящего приключения. В детстве мы с Коппер вместе играли в знаменитых путешественников Томбстоуна и Обелиска, и втайне мечтали пережить подобные приключения на самом деле. Видимо, возраст и новые обязанности сильно меняют приоритеты.

– Ладно, Коппер, я потом расскажу тебе о наших приключениях, пока.

– Пока, Додо. Правда, извини.

Я повесила голову и поплелась прочь, но этого было мало.

– Коппер, подай мне ключ на 13. Я его нигде не вижу, крикнула Рэнч откуда-то из смотровой канавы.

– Сейча-а-ас, – ответила Коппер и вприпрыжку поскакала к ней.
“Так вот ты какая, Тёмная Сторона”. Я вздохнула, и понуро побрела домой.

Треск поленьев в камине и душистый травяной чай – это было то, что мне нужно. Немного обычного, живого комфорта, для того чтобы отвлечься от неприятных мыслей.

– Скажи, Базилевс, тебе удалось расшифровать, что написано в этой тетради?

– Да, этот грифон писал на современном языке, и, если бы не ужасный почерк, читать эти заметки было бы легко, и, я бы даже сказал, интересно. Судя по всему, твой грифон был археологом, и, я бы сказал, несколько чудаковатым.

– Почему? – спросила я с набитым ртом. Грифон-археолог! Похоже, что археология была не только моим интересом, но и моим проклятием: она окружала меня всюду, выпрыгивая из-за самых неожиданных углов.

– Потому что он искал древнюю легенду всех грифонов, которую обычно рассказывают детям на ночь. Это как если бы, скажем, ты, Малиновка, пыталась найти в лесах следы Безголовой Лошади.

Я чуть не подавилась со смеху. Конечно, кому придет в голову искать детские сказки?

– Странно то, Малиновка, что он искал эту легенду вполне серьезно, и, судя по записям, у него были какие-то данные. Он был уверен, что где-то в этом регионе можно найти древний артефакт под названием “Перо Тау”.

– Перо Тау? Кто такая Тау?

Базилевс поудобнее устроился в кресле, и я поняла, что мне стоит приготовиться к интересному рассказу.

– Тау – это древняя богиня грифонов. Считается, что она состоит из света, и она древнее всего в этом мире. Древнее Эквестрии, древнее пони и самих грифонов, и даже древнее, чем звезды. До неё не было ничего.

Грифон сделал паузу и отхлебнул чай из своей кружки.

– Тау обладала самым великим даром – создавать. Тау создала небо и землю. Она создала звезды, наделив их своим светом. Она создала день и ночь, дождь и снег. Но самое главное: именно Тау создала своих детей – грифонов. Она же создала пони, пегасов и единорогов, драконов, бизонов и всякого прочего зверя. И тогда она наделила своих излюбленных детей собственном даром: она научила их создавать. Так грифоны и пони научились творить вещи, оружие и искусство. И когда она увидела, что дети её стали умелы и начали творить, она покинула наш мир. Считается, что она до сих пор присматривает за нами, но ни во что не вмешивается, словно часовых дел мастер, что собрал часы и завел их, и с тех пор часы ходят сами – так и наш мир, живет без её вмешательства.

– То есть пони создала грифина? – спросила я, на что Базилевс добродушно рассмеялся.

– Малиновка, я рассказал тебе самую мягкую версию этой легенды. Многие грифоны верят в то, что только грифоны – излюбленные дети Тау, и что только их Тау научила творить. А уже грифоны пришли к пони и передали им свои знания. Конунг Эрманарих переписал легенду так, что и пони, и грифоны были созданы вместе, но даже это не устроило многих: пони не хотели мириться с тем, что их создала грифина. Разумеется, такой расклад был не по нраву твоим четвероногим сородичам, и ради того, чтобы вести торговлю и жить в мире, грифоны, скажем так, сделали вид, что забыли об этой легенде, превратив её в детскую сказку.
“Потрясающе. Выходит, грифоны похоронили свою богиню ради того, чтобы жить в мире.”
– Базилевс, так что же такое это Перо Тау? – спросила я в нетерпении.

– Перо Тау? Так вот, легенда гласит, что когда Тау покидала наш мир, она обронила перо из своего крыла. Это перо было такое крепкое, что, упав с неба, оно пробило земную твердь и ушло под землю. И тот, кто найдет его, станет самым счастливым грифоном на земле.

– Самым счастливым грифоном? А что обычно нужно грифону для счастья?

– Ну, на самом деле, грифоны хотят могущества. Как правило – над всеми сразу. А что такое “могущество” – каждый понимает по-своему. Для кого-то это – сила, для кого-то – бдительность, для кого-то богатство. Так что, наверное, Перо Тау даёт все сразу?

Базилевс улыбнулся, глядя на меня, и я почувствовала себя маленьким жеребёнком, которому родители рассказывают о том, что мама и папа всё всегда видят, что жеребята появляются от поцелуев и что любящие друг друга будут жить долго и счастливо и умрут в один день.

– И что, никто никогда не пытался найти это Перо?

Базилевс вновь отхлебнул чай из своей огромной кружки. А так как он не вытаскивал чайную ложку из неё, ему пришлось смешно прищурить один глаз.

– Малиновка, а многие пони пытались искать золото на концах радуги?

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (9)
Новая способность: Собачница. У вас постоянные проблемы как с представителями семейства кошачьих, так и с их хозяевами, зато собаки – ваши верные друзья.

Глава 9: Откровения

То, что наш путь теперь лежал в Поларштерн, было очевидно и неизбежно. Я не испытывала сомнений тогда, выбираясь из родного Стойла, не испытывала их и сейчас, укладывая вещи в рюкзак из плотной непромокаемой ткани. Едва услышав про этот мертвый город от коменданта, я поняла, что неисповедимые пути Пустоши рано или поздно приведут меня туда.

Знаете, было что-то завораживающее в самом словосочетании “мёртвый город”. Я отчётливо представляла себе пустынные улицы, занесённые снегом, распахнутые настежь двери полуразрушенных домов и брошенные повозки. Скорее всего, в покинутых квартирах всё ещё оставались предметы роскоши, а общественные учреждения, вроде банков и почтовых отделений скрывали в своих надёжных сейфах довоенные монеты и драгоценные камни. Но меня привлекали не столько эти воображаемые сокровища, которых на деле могло и не быть вовсе, сколько возможность выяснить, что именно произошло в тот роковой день двести лет назад. Хотите пробудить интерес у Додо – задайте ей загадку, да посложнее.

Поларштерн – город с таинственной судьбой, затерянный в снегах крайнего севера. Вроде бы никто ничего толком не знал про это место, но, в то же время, и название города, и его прозвище были у всех на слуху. “Не ходи в Поларштерн”, “Вспышка – гиблое место”, “Город смертоносен” и прочее, я слышала неоднократно. И мне верилось, что время от времени находились смельчаки, которые из чистого любопытства, либо с целью помародёрствовать уходили в Поларштерн и бесследно там исчезали. Иначе как объяснить то, что действительного положения дел в городе никто до сих пор не знал.

Удалённость от обжитых мест? Слишком суровый климат? Не верю. Уж за два-то столетия кто-нибудь обязательно рассказал бы обо всём, что там творится в красках и мелких подробностях. Но подробностей не было даже у Базилевса. Однако грифон, едва заслышав о том, что я собираюсь наведаться туда, стал отговаривать меня от этой затеи, мол “Малиновка, не стоит идти в такое худое место – пропадёшь с концами”. Хорошо, что Джестер, вопреки моим ожиданиям его не поддержала. Напротив, я видела нетерпение на её лице, и серая пони едва не переминалась с ноги на ногу, заглядывая через моё плечо в экранчик ПипБака.

Вообще, если так разобраться, все мои прошлые приключения словно подталкивали меня идти в Поларштерн. Грифон, который когда-то хотел проникнуть в наше Стойло, обвёл эту точку на карте красным карандашом. Члены неизвестной экспедиции двухсотлетней давности, не найдя в шахтах Штальбарна загадочное “Ископаемое”, оставили тайное послание, в котором сообщали, что выдвинулись в сторону Поларштерна. Уверена, Эмеральд Грин тоже рано или поздно устремится в Поларштерн на поиски этого самого “Ископаемого”, а может и чего-то другого – не менее древнего и непонятного. То, как суетилась зелёная пегаска, грубо устраняя случайных свидетелей, говорило о том, что совсем скоро на Севере Пустоши должно произойти что-то значимое, и сидеть в Баттерфлае, сложа копыта, значило бы всё это пропустить.

Да и не могла я здесь оставаться. Как бы ни полюбилась мне гостеприимная деревня, последние дни я ощущала себя здесь лишней. Нет, после нашего возвращения из шахт, жители Баттерфлая не стали относиться ко мне хуже. Напротив, они узнавали меня на улице, желали доброго дня и даже пару раз угощали вкусной домашней выпечкой. А сам комендант Аландер, узнав что теперь мне приходится ютиться у Базилевса, предложил должность электротехника и уютную комнатку-подсобку в главном корпусе. Всего пару дней назад я не могла и мечтать чём-то подобном, но, к сожалению, пришлось вежливо отказаться от этого щедрого предложения. И дело было вовсе не в моей скромности и не в срочных делах, якобы возникших в Стойле, а в появлении на Поверхности Коппер Вайр и её неожиданной дружбе с той кобылой.

Хэк Рэнч восприняла своё спасение как нечто само собой разумеющееся, и никаких слов благодарности с её стороны не последовало ни в день освобождения, ни когда-либо после. Ну и чёрт бы с ней, не оказывай она столь дурное влияние на мою подругу. А Коппер словно подменили: я ещё пару раз сталкивалась с ней на улице, и далее между нами происходил краткий, неловкий обмен приветствиями, после которого кобылка, натянув на лицо неестественную улыбку, рысила в сторону мастерской. Последний раз я столкнулась с ней под вечер, в столовой. Тогда, пользуясь наплывом посетителей, Коппер и вовсе прошмыгнула мимо меня, опустив глаза долу. Неужели она думала, что я её не замечу?

В это было трудно поверить, но Коппер Вайр избегала моего общества! Стараниями Хэк Рэнч, пони, которую я знала с детства и считала своим лучшим другом, решила выбросить меня из своей жизни! Фактически, это синегривая мымра подтолкнула мою бывшую ассистентку к предательству, вот только сама Коппер Вайр тоже была хороша; имея на боку кьютимарку, надо уже думать головой. А вот чем думала Коппер, увидевшая блестящую, точнее, в её случае, ржавую игрушку – тот ещё вопрос. Клюнула на железяку, требующую починки, и развесила уши! О, представляю, сколько гадостей про меня в эти уши успело влететь, раз кобылка, которая всегда ходила за мной хвостиком и заворожённо наблюдала за тем, как я монтирую очередной электрощиток, теперь жалась по стенам и отказывалась смотреть мне в глаза.

Осознавать всё это было больно и обидно. Да что там, во мне кипела невиданная ранее злость: на омерзительную Рэнч, на глупую и внушаемую Коппер, но в первую очередь я злилась на себя за то что была такой наивной. Думала, что Хэк Рэнч, пережившая так много в своем заточении, просто отвыкла находиться в обществе приличных пони. Надеялась на то, что она придет в норму и станет мне подругой. Вот ведь дура!

Впрочем, разбираться во всех тонкостях этой неприятной ситуации можно было и позже. Прежде всего, мне хотелось дойти до мастерской, грубо лягнуть входную дверь, высказать Рэнч в лицо всё, что я о ней думаю и забрать Коппер Вайр с собой. Ничего сложного.

Вот только Джестер не разделяла моего порыва.
“Даже если ты возьмёшь мастерскую штурмом и вытащишь свою Коппер за шиворот наружу, это вряд ли что-то изменит, – сказала она, положив своё копыто мне на плечо. – Твоя подруга уже не маленькая девочка, и если её устраивает подобное общение, то объяснениями, что Рэнч, мол, такая-сякая ты ничего не добьёшься; только ещё больше настроишь её против себя”.

Слова Джестер моментально охладили мой пыл. Проклятье! Серая пони всё верно говорила. Коппер была подростком, а я в тот момент собиралась поступить с ней как с несмышлёным жеребёнком, испортившим обои в гостиной. И как бы дурно Коппер себя ни вела, я окончательно подорвала бы её доверие к себе, устроив подобную сцену.

Раз у меня не было возможности нормально поговорить с Коппер Вайр, то оставалось лишь махнуть на всё копытом и убраться куда подальше: пусть кобылка расхлёбывает последствия собственных деяний без меня. Это ведь ей захотелось променять примелькавшуюся ещё в Стойле Додо на пони с непонятными жизненными приоритетами и отвратным характером, и это она будет горько рыдать, когда поймёт, что её попросту использовали, а затем выбросили за борт. О-о, это будет полезным уроком для неё! Если Коппер осознает ошибку и придёт мириться – тогда, так и быть, приму извинения. Если нет... Что ж, значит пришла нам пора разойтись кто куда.

Но никакие бывшие подруги не могли расстроить мои планы наведаться в Поларштерн. Напротив, я лишь окончательно утвердилась в своём решении. Небольшой, по меркам Базилевса, комод превратился в отличный штабной стол, и мы с Джестер полночи потратили на изучение карты и расчёт оптимального маршрута. По прикидкам выходило около 14 дней в обе стороны. Конечно, это совсем не означало, что предполагаемый поход продлится ровно две недели, но запас еды мы решили брать исходя именно из этой цифры: больше – не меньше.

Пищевые концентраты, галеты, консервы, в том числе и, брр-р, мясные. Пройдя по торговым рядам, Джестер под завязку набила свой рюкзак жестяными банками, пакетами и несколькими запаянными контейнерами зелёного цвета, представлявшими собой армейский сухой паёк двухсотлетней давности. Я искренне надеялась, что еда в них по вкусу не будет соответствовать заявленному возрасту. Впрочем, Джестер упредила мой вопрос, сообщив, что они не просто нормальные, но ещё и вкусные. Вот только есть мы их будем лишь в крайнем случае, поскольку растрачивать такой запас калорий по пустякам – глупо.

Конечно же, в Баттерфлае было раннее утро и, конечно же, после бессонной ночи веки сами собой слипались, а случайные пони неожиданно выскакивали на меня и путались под копытами. Да и мокрый снег, знаменующий собой резкое потепление, не особенно способствовал появлению положительных эмоций. В тот момент, когда я пришла к выводу, что не люблю шататься по торговым рядам, да и вообще что-либо покупать, Джестер подвела меня к неприметному зданию с вывеской: “Аптека, магические рецепты”.
“А вот это уже гораздо интереснее”.

Тесная лавка, на вид нечто среднее между хижиной болотной ведьмы и лабораторией алхимика, была заставлена всевозможными банками, склянками, мешочками и деревянными ящичками с непонятными руническими символами на них. Какие-то препарированные рептилии в наполненных спиртом колбах, травяные веники и кульки с сушёными ягодами виднелись тут и там. Разумеется, возле одной из стен стоял покосившийся книжный шкаф, с выбитым стеклом. Потрёпанные корешки, давно утратили позолоту и пестрели названиями, связанными с медициной, траволечением и какими-то мистическими учениями. Впрочем, были среди этих книг и те, чьи названия я не могла прочесть, но, судя по начертанию, знакомому мне ещё по плакату в хижине Джестер, они приехали из далёкой Зебрики.

В довершение ко всему, под самым потолком болталось сушёное чучело какой-то твари наподобие аллигатора, у которого из пасти торчали два остро заточенных бивня. Ах да, вдобавок ко всему, уродец был покрыт густой коричневой шерстью. Я очень надеялась, что это чучело – ловкая проделка скучающего таксидермиста, и подобных существ в природе нет.

Сам владелец лавки, вопреки моим ожиданиям, был не единорогом, а обычным земным пони. Ну, как обычным. Жеребец в летах, с узенькой седой бородкой и постоянно трясущимися копытами. Он сидел за прилавком и монотонно толок какой-то порошок в деревянной ступе.

– Эхм, Джестер, а ты уверена, что мы по адресу? – тронула я свою подругу за плечо и прибавила шёпотом:

– Только не говори, что ты пришла сюда покупать Эликсир Бессмертия, или какое-нибудь Приворотное Зелье.

– Ну, с технической точки зрения, приворотное зелье есть ничто иное, как раствор феромонов, полученных из пота живой кобылки во время течки… С эликсиром бессмертия немного сложнее, – с этими словами моя подруга целенаправленно двинулась к дальнему прилавку, вывеска над которым гласила “Домашняя фармацевтика”. Серая пони разглядывала мешочки из грубой холщовой ткани и стеклянные пузырьки с разноцветными жидкостями, а, вернее, деревянные ярлычки, привязанные к каждому из них. Непонятные рунические закорючки совсем её не смущали. Получается, Джестер знала этот язык или, хотя бы, значение отдельных символов. Жаль, что те не имели ничего общего с иероглифами из пакета Бэбс Сид.

– Так вот, жеребёнок, как ты наверное понимаешь, запас довоенных медикаментов довольно ограничен. Да и сами по себе они, прямо скажем, не очень эффективны. Это – плата за универсальность. Согласись, что может быть глупее и бесполезнее таблеток от головы и одновременно от живота? Однако же, если знать точную причину болезни или характер ранения, из натуральных ингредиентов можно сделать куда более действенное лекарство или противоядие. Скажем, яд твоей любимой мантикоры, – Джестер указала на склянку с тёмно-коричневой жидкостью. – Он является сырьём для производства противоядия от её же укуса. Но это ещё не самое интересное. Из натуральных компонентов можно изготовить препараты способные временно придать пони новые возможности: заблокировать чувство боли, заострить восприятие или ускорить мозговую деятельность...

– Проще говоря, наркотики? – перебила её я, вспоминая плывущую и мерцающую картинку, увиденную в шахтах Штальбарна.

– Некоторые да. Но, в основном, они не вызывают привыкания. Однако у каждого из этих зелий есть свои вредные последствия, поэтому употреблять их следует только в крайнем случае. Иначе ты можешь запросто сжечь себе мозги, ослепнуть или вовсе умереть в страшных мучениях. В таких зельях крайне важна точная дозировка каждого из составных элементов.
“Вот тебе и домашняя фармацевтика…” – пробормотала я себе под нос.

И тут в наш диалог вклинился сам аптекарь.

– Всё верно. Всё правильно говорите, – произнёс он спокойным и несколько усталым голосом. – Видите надпись над моей головой?

Я пригляделась и только сейчас поняла, что тёмная, отлакированная в несколько слоёв доска, – не просто элемент оформления прилавка, а длинная витиеватая фраза, написанная на ещё одном незнакомом мне языке. “Сколько же их вообще было на территории бывшей Эквестрии?!”
– Это один из южных диалектов древнеэквестрийского языка, – пояснил фармацевт. – И здесь написано: “Всё есть яд, и ничто не существует без яда. Лишь доза делает яд не ядовитым.”
Я с непониманием уставилась на жеребца, и он, уже ожидая резонный вопрос хитро прищурился. Судя по скучающему виду Джестер, владелец лавки уже не первый раз на её памяти разъяснял смысл древнего изречения посетителям. Я же смотрела на аптекаря с неподдельным интересом, поскольку искренне не понимала, как что-либо не ядовитое может содержать в себе яд.

– То есть как это – всё? – спросила я, хлопая ресницами.

– А вы, сударыня, представьте себе обыкновенный щавель. Представили?

Я неуверенно кивнула, хотя видела щавель только на картинках.

– Полезное растение, скажу я вам, – продолжил аптекарь. – Содержит много аскорбиновой кислоты, которая укрепляет организм и защищает от цинги. Но вот если съесть целый вагон щавеля, то эта кислота разъест ваш желудок. Поэтому, сударыня, – он в торжественном жесте поднял трясущееся переднее копыто. – Дозировка – это главное, о чём надо помнить при составлении любых лекарств. Если бы я только знал эту истину раньше, то мои копыта не тряслись бы так, – жеребец вздохнул, а я вежливо поинтересовалась:

– Если не секрет, для чего вы готовили то лекарство, которое привело к таким… последствиям?

– А… – грустно улыбнулся он. – Когда-то давно я пытался создать зелье, дающее вечную молодость.

Оружейная лавка Бэкфайра была последним пунктом нашей обширной утренней программы. Джестер планировала пополнить запас гранатомётных выстрелов, которые, по её словам, было практически невозможно раздобыть в дырах, вроде Остова. К тому же это стоило бы нам намного дороже. Мне же хотелось узнать, что из сданной ранее экипировки уже удалось починить. Кроме того, я намеревалась разжиться тёплыми вещами – в первую очередь, шерстяными штанами. Брр, да одни воспоминания о промозглых ветрах, гуляющих по окрестностям Штальбарна уже заставляли меня поёжиться. Или, может, во всём была виновата сырость, вызванная внезапной оттепелью? В любом случае, сейчас я мечтала поскорее повернуть за угол и оказаться в тёплом помещении оружейного магазина. Однако, владелец лавки встретил нас прямо на улице, вернее, это мы заметили его первыми.

То, чем занимался Бэкфайр, со стороны выглядело довольно странно. Тучный жеребец, подобно цирковому артисту, балансировал на широкой скамье, поставленной прямо у входа в своё двухэтажное жилище. Стоял он на двух задних ногах, а передними упирался в закрытую дощатую дверь. Мы, предвкушая интригующее развитие событий, подошли поближе, и я заметила, что рог Бэкфайра светится, а на лбу у него выступили капельки пота.
“Ах, вот в чём дело”. Разгадка оказалась проста. Значительно выше двери, почти на уровне пола второго этажа, в телекинетическом поле висела деревянная щётка, которой жеребец беспомощно водил туда-сюда, в надежде счистить снег, прилипший к магазинной вывеске. По всей видимости, способности к телекинезу у Бэкфайра были довольно-таки средние, и щётка до вывески не дотягивалась.

– Так-так, – задумчиво произнесла Джестер. – Делаешь зарядку, а Бэки?

Наш знакомый проигнорировал её колкость и обратился ко мне:

– Дэзлин, ну ты погляди, что творится.

– Здравствуйте, мистер Бэкфайр. Вижу и вам весь этот снег не по душе?

– Да, если бы только снег…

И, Бэкфайр рассказал о том, что каких-то пятнадцать минут назад его лавка подверглась вероломному обстрелу со стороны деревенских жеребят. По условиям своей незамысловатой игры, они скрытно атаковали “базу Стальных Рейнджеров”, а вывеска магазина, по словам хозяина, являлась “пулемётным гнездом” – основной целью их обстрела.

Слушая эту историю, я с улыбкой представляла, как тихоня Эйнар крадётся среди сугробов, достаёт белый холодный шарик, изображающий осколочную гранату, и швыряет его по дуге, насколько это позволяют его жеребячьи силы. Следом за ним из снега выпрыгивают его боевые товарищи и, оглашая окрестности боевым кличем, атакуют рейнджерский аванпост…

Мгновенно вспомнилась атака в лесу. Наверное, те пони, что смели палаточный лагерь, тоже начинали со снежков. Я и раньше задумывалась над тем, что детские игры готовят пони к взрослой жизни, но, в суровых северных землях это чувствовалось особенно сильно.

– Таким образом, эти юные пустобокие, э-э... – Бэкфайр замялся.

– Засранцы? – участливо подсказала Джестер.

– Что ты! Дарования! – возразил он. В общем, своим снайперским огнём они разукрасили мою вывеску так, что и букв теперь не видать, – закончил Бэкфайр и развёл копытами в стороны.

– Дай-ка угадаю! Конечно же, эти дарования спокойно и без паники разошлись по домам без какой-либо мотивации с твоей стороны? – Джестер вопросительно подняла левую бровь.

– Ну, примерно так оно и было...

– И ты совершенно точно не угрожал им стволом пулемёта калибра 7.62, делающим 120 выстрелов в минуту? – уточнила она.

– Ну...

– Бэки?

Бедный оружейник. Мастер по стволам и клинкам был напрочь обезоружен. Чтобы спасти его честь, нужно было срочно менять тему.

– Мистер Бэкфайр, дайте-ка мне вашу щётку, кажется у меня появилась идея… – сказала я, уже разминая крылья.

Когда вывеска была очищена, а я выслушала комплименты, Джестер чуть ли не пинками загнала нас в лавку. Бэкфайр тут же удалился в подсобку и вернулся с моими вещами. Грифоний пистолет я осмотрела лишь мельком, поскольку не сомневалась, что всё сделано по высшему разряду, а вот бронежилет нужно было примерить, чтобы подогнать его по фигуре.

Перед тем, как облачиться в него, я, не то в шутку, не то всерьёз, объявила жилет своим боевым трофеем. Согласитесь, было в этом что-то первобытное: надеть на себя броню поверженного противника. И хоть Эмеральд Грин, не была повержена окончательно, она всё-таки получила от своей жертвы неожиданный и, надеюсь, жёсткий отпор.

Жилет, надетый поверх моей куртки сильно давил на грудину, так что пришлось прибегнуть к помощи Бэкфайра. Жеребец, преисполненный галантности, бережно и со знанием дела ослабил каждый фиксатор, и мне, наконец, удалось вздохнуть с облегчением.

Стоя перед треснутым зеркалом, я разглядывала новый элемент своего костюма. Бронежилет теперь был укорочен точно под мой рост и плотно облегал тело, закрывая жизненно важные органы. Что касалось его внешнего вида, и здесь Бэкфайр постарался на славу: основа была обтянута новой плотной тканью. Её цвет был чуть синее и темнее, чем моя инженерская куртка, и на месте повреждения теперь красовался вместительный карман, украшенный серебристой нашивкой – изображением моей кьютимарки! Эта последняя деталь растрогала меня настолько, что пританцовывая на всех четырёх, я подбежала к жеребцу и горячо поцеловала его в щетинистую щёку. Бэкфайр весь зарделся, а я продолжила вертеться у зеркала, пытаясь оглядеть себя со всех сторон.

Бронежилет пегаски даже после ремонта выглядел потрясающе. В отличие от тех громоздких моделей, что продавались в лавке, он изящно сужался к низу, благодаря чему почти не сковывал моих движений и для защитной одежды такого рода был невероятно лёгким.

– Мистер Бэкфайр, эта броня такая лёгкая. Из чего она сделана? – поинтересовалась я.

– А ты ещё не догадалась, Дэзлин? В жилет вшиты пластинки из драконьей чешуи. Они довольно прочные, но не обольщайся: от шальной пули спасут, а вот пулемётный огонь не выдержат, как ни крути. Кстати, об огне… – теперь жеребец задумчиво теребил подбородок. Оружейник всё ещё был смущён моим поступком и чем-то ещё. Наконец, он решился:

– Эх, моя вина, Дэзлин! Не успел я к твоему походу винтовку доделать – нужных запчастей не осталось. Впрочем… вот что мы сделаем! – рог Бэкфайра ярко засиял, и перед моими глазами проплыла винтовка, – та самая, на которую я так заглядывалась в прошлый раз. “Скаут”!

Оружие, с уже разложенными сошками, плавно легло на прилавок, а жеребец продолжил:

– Вот, держи. Твоя винтовка побудет у меня, а эту я отдаю тебе взамен. И когда та будет отремонтирована, ты сможешь забрать её обратно, но, сдаётся мне, после “Скаута” ты просто не захочешь иметь дело с чем-то более грубым и неуклюжим.

– Но, мистер Бэкфайр… – пролепетала я.

– Слушать ничего не хочу. Ты, Дэзлин, сделала для нас многое. Мало того, что ты взялась помочь нам, незнакомым пони, отбиться от тех негодяев, ты же вернула нашего инженера, хотя об этом тебя лично никто не просил. И судя по рассказам, ты чуть не осталась там, под землей. Я считаю, что такой поступок достоин награды, поэтому даже не пытайся отнекиваться. Теперь эта винтовка будет принадлежать тебе.

Когда ко мне вернулся дар речи, Джестер сочла за лучшее побыстрее расплатиться и вытащить меня за хвост из лавки. В противном случае, бедняга Бэкфайр был бы обречен слушать мои благодарности до самого вечера.

Несмотря церемонию вручения винтовки, по мнению Джестер излишне затянувшуюся, с покупками мы управились достаточно быстро. Подходило время позднего завтрака, и я рассчитывала отведать какой-нибудь вкусной стряпни от Базилевса или, если повезёт, самой поучаствовать в её приготовлении. Но, к моему огорчению, хозяина дома мы не застали. Хотя на улице и был сильный снегопад, он ушёл на охоту, о чём большими круглыми буквами сообщалось в записке, найденной Джестер на каминной полке. С одной стороны, было жаль, что я не увижу его до самого возвращения в Баттерфлай, а с другой… А с другой стороны я не знала, как вручить ему то, что принадлежало ему по праву – грифоний пистолет. Вдруг он стал бы отказываться из вежливости? Я же пыталась отказаться от “Скаута”!

Так или иначе, я положила на каминную полку пистолет, завёрнутый в тряпицу – в надежде на то, что грифон сразу обнаружит его – затем вырвала из своего блокнота чистый лист бумаги и наскоро набросала записку со следующим текстом: “Базилевс, спасибо тебе за всё. Надеюсь, этот пистолет не даст осечки в твоей лапе. Обещаю вернуться целой и невредимой. Малиновка”. Я оставила записку там же, на каминной полке, и порысила в соседнюю комнату, где Джестер уже распределяла купленные вещи по своим сумкам и рюкзакам.

– В походе даже самая незначительная мелочь что-нибудь да весит, – серая пони начала наставлять меня, заметив, как я пыталась впихнуть в свой рюкзак все те вещи, которыми разжилась на Поверхности, в том числе, полезное барахло из сарая Хэк Рэнч. Молния рюкзака отчаянно сопротивлялась, но и упорства мне было не занимать. Наконец, железная суповая миска сдалась под натиском моих копыт, и рюкзак был упакован. Однако Джестер, видя мой успех, лишь покачала головой.

– Жеребёнок, ты же не думаешь, что я буду тащить это всё, когда ты выдохнешься? Не забывай, у тебя ещё спальник с палаткой, винтовка и ледоруб.

– Да всё в порядке, – ответила я на её ворчание и, в подтверждение своих слов, взвалила к себе на спину и седельные сумки, и свежесобранный рюкзак.
“Ох”. Мои плечи почувствовали себя неуютно сразу, ноги присоединились к ним чуть позже. Всё это выразилось в немедленном желании сбросить тяжёлые вещи на пол.

– Из тебя бы получилась выдающаяся мусорщица, – отметила Джестер, взвешивая мой рюкзак на своём копыте. – Вот только пегасы созданы для того, чтобы летать, а не ползать по земле – верно?

Под натиском последнего аргумента пришлось признать правоту серой пони. Ведь одно дело – тащить увесистый рюкзак на себе, когда ты упираешь в землю всеми четырьмя копытами, и совсем другое – маневрировать вместе с ним в воздушном пространстве.

– Сдаюсь, – нехотя проронила я и передала рюкзак на растерзание опытной походницы.

Мы вышли из леса и двигались по дороге, заметенной снегом. Угадать качество покрытия и его тип было сложно. Выделялась она лишь тем, что ноги не проваливались в снег по колено, а упирались в более-менее твёрдую поверхность. Узкой полосой, дорога тянулась на многие километры вперёд. Периодически, вдоль неё попадались скрюченные больные деревья с бледно-жёлтой хвоей – жалкие остатки бывшей лесозащитной полосы, разросшиеся до состояния уродливой рощицы. Их внешний вид говорил о том, что в почве находится источник какой-то отравы – химической или радиоактивной, и это было ещё одной причиной, почему стоило держаться дороги и не сходить на обочину.

На границе снегопада показалась размытая серая точка, которую мой ПипБак обозначил, как “нежил. стр.” Это была одноэтажная кирпичная будка, вернее, то, что от этой будки осталось. И было не вполне ясно: пострадала ли она во время войны, или же её разобрали местные мусорщики. Кирпичная постройка состояла всего из двух стенок, в одной из которых зиял провал окна с погнутым жестяным подоконником, а к другой сверху крепилась длинная выцветшая табличка.
“П.нкт к.нтроля...”, – прочитала я текст на ней. Контроль чего производился в этом месте было уже не разобрать. Впрочем, очень скоро ответ нашёлся сам собой. Дорога упёрлась в нагромождение бетонных плит, некогда составлявших высокий забор, а за плитами открылся вид на огромную яму, из дна которой вырастали оплавленные куски каких-то железных конструкций. ПипБак не заставил себя ждать, и его дозиметр начал неприятно потрескивать.
“Миниатюрная жар-бомба, – пояснила Джестер. – Даже если это был военный склад, или командный пункт, то теперь здесь нечего ловить – весь хабар намертво вплавился в породу”. Я поёжилась, представив себе последние мгновения жизни тех пони, что обслуживали этот военный объект.

Постаравшись как можно быстрее миновать фонящую яму, мы добрались до большого перекрёстка, оформленного весьма необычным образом: ранее обгорелый, пузатый остов какой-то летающей махины был размалёван пятнами синей, жёлтой и красной краски. Белыми буквами на нём была выведена корявая надпись: “Грифинодёр III”. Не знаю, кем был тот юморист, что всласть поиздевался над разбитым летательным аппаратом, но он оказал нам неоценимую услугу, подвесив к лопастям машины куски гофрированного железа с названиями ближайших населённых пунктов. Он даже указал количество километров до некоторых из них. Вся эта конструкция была облеплена сосульками и устало скрипела при малейшем дуновении ветра. Мне же оставалось надеяться, что ось винта намертво заклинило и все направления указаны верно.

Пробежавшись взглядом по указателям, кроме “Остова” и “Баттерфлая” я не обнаружила ни одного знакомого даже по моей штабной карте названия. “ф.т. 215”, “Бакхорн”, “Сломанный хвост”, “27-я колония”, “Бункер”... Я несколько раз осмотрела все таблички, в надежде, что случайно пропустила нужную строчку, но тщетно.

– И куда нам? – спросила я у серой пони в замешательстве.

– Как куда? В Поларштерн, – ответила она с таким видом, словно я пыталась узнать у неё своё собственное имя.

– Прекрасно. Это я и так знаю. Вот только я что-то нигде не вижу указателя на Поларштерн, или, хотя бы, на Вспышку. Серьёзно, куда нам идти?

– Ну, вот куда поведёшь, туда и пойдём. – невозмутимо сказала серая пони.
“Поведу?” – мне снова казалось, что Джестер издевается, но опыт последних дней подсказывал: раз она себя так ведёт, я действительно делаю что-то не так. Вот только что?

– Но… Откуда мне знать куда нам идти? Это ведь ты знаешь дорогу.

– И кто тебе сказал такую глупость? – моя подруга в искреннем удивлении вздёрнула бровь.

– Но я думала…

– Жеребёнок, ты слишком много думаешь. Это у тебя есть точная карта местности и накопытный навигатор. У меня же нет ни того, ни другого – я знаю лишь примерное направление. А это значит…

– Что значит? – спросила я, уже предвосхищая ответ.

– Это значит, что тебе предстоит прокладывать наш маршрут, – закончила Джестер свою мысль.

– Мне? А если из-за моей ошибки мы пойдём не той дорогой?

– Тогда нам придётся делать крюк, или возвращаться к этой развилке. Всего-то, – Джестер пожала плечами.
“Всего-то? Это что же, серая пони готова прошагать хоть с десяток лишних километров только из-за того, что её неопытная спутница ошибётся дорогой?” То, что я услышала, звучало странно, но не было похоже на шутку. Видимо, Джестер были чужды такие понятия, как экономия энергии и оптимальный маршрут. Или, может быть, она просто засиделась в своём вагончике и теперь старалась как следует размять затёкшие ноги?

Так или иначе, я достала обе карты – бумажную и электронную и принялась их сверять. И, когда навигатор указал наше точное местоположение, мне оставалось лишь поставить метку в самом центре Поларштерна и найти ближайшее к нам шоссе, идущее в этом направлении. Такой дорогой оказалась Федеральная Трасса 215, которая пролегала в паре километров от этого перекрёстка – то самое загадочное “ф.т. 215”, указанное на третьей по счёту лопасти. Трасса вела строго на север, в бесплодные необитаемые земли, совершенно не затронутые ни прошедшей войной ни цивилизацией пони в принципе.

Едкий дым забивался в нос, а глаза слезились. Уложенные в форме шалашика ветки горели крайне неохотно, и влага, испарявшаяся из них, издавала не то шипящий, не то свистящий звук. Я подкладывала веточки потоньше и одновременно раздувала слабый огонёк, цеплявшийся за догоравшую конфетную обёртку, пока наконец, пространство вокруг меня не озарилось оранжевым светом.
“Вот видишь, Джестер, я же говорила, что разожгу его сама”, – бросила я в сторону и тут же поняла, что серой пони рядом нет. Ну точно: гранатомёт, завёрнутый в брезентовый чехол лежал, прислонённый к нашей палатке, а вот обреза дробового ружья нигде не было видно. Похоже, устав наблюдать за моими манипуляциями с сырым хворостом, Джестер отправилась-таки поискать что-то чуть более горючее, и было очень жаль, что она не видит моей маленькой победы.

А ведь это был первый в моей жизни костёр, который я соорудила собственными копытами, и дался он мне, ох, как нелегко. Да, способ укладки дров, был взят прямиком из книжки юного пони-скаута. Да, считалось, что такой костёр должен разгореться с одной спички. Однако, было наивно полагать, что так оно и случится; маленькая горка обгоревших или сломанных мною спичек говорила сама за себя. Палкой я подтолкнула эти огрызки в самый центр миниатюрного пожара, и огонь с весёлым треском мгновенно перекинулся на них; в отличие от веток спички были абсолютно сухими.

Наблюдая за хиленьким костерком, который ещё предстояло довести до кондиции, я вспоминала цветную иллюстрацию из того самого скаутского справочника. Трое жеребят сидели на лесной полянке вокруг подобного костра и жарили хлебцы. У каждого из них через плечо был перекинут тёмно-зелёный пояс с нашитыми на него знаками отличия. У кобылки-единорожки таких нашивок было больше всего. Впрочем, и на вид она была самой старшей из троицы. Её товарищами по пикнику были двое жеребят помладше: хулиганистого вида пегас и… нет, не земнопони, как можно было легко предположить, а ярко-полосатый зебрёнок! Ну, технически, на этом рисунке он выполнял роль земнопони, но само появление зебры в качестве полноправного члена довоенного общества ещё тогда привлекло моё внимание. Плакатный образ коварного врага, закрепившийся в сознании пони ну никак не вязался с открытой, непосредственной улыбкой и живым взглядом блестящих синих глаз, коими художник наделил этого зебрёнка. Кроме того, сразу было ясно, что жеребята, изображённые на картинке, – лучшие друзья.

Значительно позже, в глубине шкафа “Литература для жеребят” мне попался настоящий раритет – потрёпанная детская книжка “Носители Гармонии”. Она привлекла моё внимание дорогим и изысканным оформлением обложки, а так же годом издания; книга была напечатана ещё до образования каких-либо Министерств, но уже в те времена, когда Твайлайт Спаркл и её подруги являлись одним из символов Эквестрии. Листая твёрдые картонные страницы, я с удивлением обнаружила, что будущие Министерские Кобылы во времена своей юности дружили с таинственной зеброй-отшельницей, обитавшей в хижине на окраине Вечнодикого леса. Разумеется, позднее этот факт был нещадно вымаран цензурой, и о Зекоре, а так звали эту зебру, больше никто не помнил.

После этой находки мне стало совершенно ясно, что отношения между пони и зебрами были куда сложнее и неоднозначнее, чем их старались подать политики, историки и пропагандисты времён Великой Войны. Я на долгое время “заболела” поиском книг, на задних обложках которых отсутствовала фраза: “Одобрено Министерством Стиля”, и, к моему удивлению, в запасниках Библиотеки их оказалось довольно много. Но таща в зубах тележку, гружёную литературой, в которой были хоть какие-то упоминания о зебрах, я даже не подозревала, что совсем скоро полосатое племя ворвётся в мою жизнь в лице одной очень странной пони. Вот, прямо как сейчас.

– Фут-те-на, – раздался за спиной голос Джестер. Серая пони действительно ходила за дровами и вернулась отнюдь не с пустыми зубами: она тащила здоровенную сухую ветку, что была раза в два крупнее её самой. – Теперь я точно знаю, кто в нашей компании будет отвечать за костёр, – продолжила она, пытаясь передними копытами сломать ветку в районе развилки. Послышался громкий хруст, и Джестер отбросила меньший обломок в сторону.

– Ой, Джестер, так это я с удовольствием! Всегда мечтала о чём-то подобном, – ответила я.

Думаю, Джестер было трудно понять то благоговение, которое я испытывала при виде живого пламени. По понятным причинам, разжигать огонь на территории Стойла было строжайше запрещено. Открытым огнём пользовались, разве что, в химической лаборатории, расположенной за толстыми, проложенными асбестом дверьми, да на технических этажах, когда дело доходило до газовой сварки. Рядовые жители Стойла для своих бытовых нужд использовали только электричество, и поэтому даже в Пищеблоке спички, увы, не хранились. Но никакие трудности не могли остановить маленькую кобылку, начитавшуюся книжек про отважных путешественников! Ведь в этих историях всё таинственное всегда происходило при свете факела или костра.

Разобрав обычный карманный фонарик, я обмотала его спарк-лампу жёлтой изолентой, затем вырезала из красной и оранжевой бумаги волнистые языки пламени и закрепила их на проволочном каркасе. Получившуюся конструкцию мы с Коппер ставили на вентиляционную решётку, торчавшую из пола в прихожей, раскладывали возле неё матрасы и рассказывали друг другу страшные истории, или, если везло и к нам в гости заглядывал дружественный земнопони, играли в Объединение Племён, либо Первых Поселенцев.

Но это была всего лишь модель костра. От неё не исходило ни тепла, ни характерного запаха дыма, которым, если верить писателям, неминуемо пропитывается твоя одежда. Поэтому я не оставляла надежды, что когда-нибудь буду сидеть возле настоящего костра и смотреть на далёкие звёзды. И если последние сейчас были скрыты Облачным Занавесом, то мой костёр, хоть и нещадно чадил в нашу с Джестер сторону, уже излучал долгожданное тепло. А раз это был мой костёр, я жадно вцепилась в сухую ветку, принесённую серой пони и принялась делать из неё дрова.

– Эк тебя, – произнесла моя подруга оценивающим тоном. – А я думала, к вечеру ты уже без задних ног будешь, – с этими словами Джестер расстегнула рюкзак и занялась приготовлением ужина.

Когда костёр разгорелся и стал охотнее отдавать тепло, я достала свой спальный коврик и улеглась на живот. Писатели не обманули. Уткнувшись носом в рукав, я вдохнула запах дыма, которым уже успела пропитаться куртка: не сгоревшая проводка и не сбежавший обед; этот сладковатый запах был куда приятнее. Мерцающие угольки настраивали на философский лад, и глядя на них, я думала о том, что пони из Стойла теряли очень многое. Да, они по-прежнему жили в комфорте надёжно спрятанных под землёй убежищ, где не нужно заботиться ни о еде, ни о тепле, ни о своевременной медицинской помощи. Но жизнь эта была пуста и ограничена стенами железобетонной коробки, в которую обстоятельства загнали их предков, и из которой эти пони даже не пытались вылезти наружу.

Они и правда не имели ни малейшего понятия о том, что значит жить по-настоящему: видеть небо над головой, дышать дымом костра, валяться в снегу и, чёрт возьми, преодолевать препятствия на своём пути. Жизнь – настоящая, полновесная – оказалась тут, на Поверхности, и мне было радостно уже от того, что я не упустила шанс прикоснуться к ней.

Жестока ли была эта жизнь? Пожалуй, нет. За всё время я не увидела ничего такого, что могло бы заставить меня в ужасе забиться обратно под землю. Насилие? Оно было и в моих книгах о приключениях. Страдания? Да ну, бросьте: я своими глазами видела, как живут пони, которые действительно имеют волю к жизни.

А что же те, кто остался в Стойле? Была ли у них воля к жизни? В большинстве своём они были довольны существующим раскладом: и изо дня в день повторяющейся работой, и подборкой музыкальных тем, играющих в Атриуме, и морально устаревшими нормами поведения, выродившимися в довольно извращённые формы. Эти пони не испытывали ни чувства дискомфорта, ни страха того, что жизнь пройдёт без ярких событий. Конечно, были среди них и те, кто осознавал ограниченность мира Стойла, но они старались запрятать опасные мысли подальше, погрузившись с головой в работу или в воспитание собственных детей.

Вот уж не знаю, кипел ли во мне сейчас воспетый психологами подростковый максимализм, или это было что-то другое, но я просто не знала, как относиться к ним после всего этого: жалеть или презирать? Я знала одно: между нами выросла стена отчуждения, и каждое новое впечатление от внешнего мира лишь укрепляло её фундамент.

– Додо, еда, – Джестер вывела меня из блужданий по самой себе, и протянула ужин: консервированную фасоль и сытный пирог из Баттерфлая, на который она намазала – Святая Селестия! – настоящее сливочное масло.

Долгий путь и свежий воздух сделали своё дело: на вкус ужин был совершенно восхитительным. Греясь в тепле костра, я уплетала пирог за обе щеки и, в общем-то, была счастлива. Даже неприятный инцидент с Коппер и Рэнч отошел куда-то на второй план.

Джестер жевала свою порцию очень неспешно, и всё время глядела на меня. Скажу прямо: от этого взгляда мне вскоре стало довольно неуютно.

Наконец, прожевав очередной кусок пирога, она решила заговорить со мной.

– Вот смотрю я сейчас на твою счастливую физиономию и не хочу поднимать серьёзные темы. При этом, мне нужно сказать одну важную вещь, которая касается лично тебя.

– Какую вещь? Я плохой проводник? Или тебе не нравится, что в пути я напеваю себе под нос? А может… – я попыталась вспомнить наш дневной поход, – может, я сутулюсь? Так это всё потому, что в Стойле потолки низкие.

– Да, Додо, ты сутулишься и, когда поёшь, то часто мажешь мимо нот. Но я совсем не об этом.

– А в чём же тогда дело? – признаться, замечание по поводу пения немного задело меня, но я не стала сбивать серую пони с её главной мысли.

– В том, что Пустошь – это совсем не тот мир, в котором ты жила. Другие проблемы, другие ценности, другие пони… – она снова начала издалека.

– Не понимаю. Разъясни.

– Я хочу сказать, что ты очень здорово справляешься для пони, которая никогда раньше не встречалась с опасностями.

– Так это же хорошо… разве нет? – иногда я совсем не понимала Джестер.

– Это хорошо, если не переступать черту. Ты приспосабливаешься, вырабатываешь привычки. А жизнь устроена так, что привыкнуть можно ко всему: и к насилию, и к страданию окружающих, и тому подобным вещам. Если ты перестанешь осознавать каждый свой шаг, если будешь двигаться на автомате, Пустошь сделает из тебя чудовище.

– Ты хочешь сказать, что я стану как Эмеральд?

– Я боюсь этого.
“Она действительно боится? Или это фигура речи?”
– Джестер, веришь или нет, но я как раз сейчас размышляла на эту тему. И я не думаю, что такое произойдёт со мной. Да, я уже не первый день тут, на Поверхности, но я не только бегаю по снегу и попадаю в переделки. Как ты и советовала, я наблюдаю и делаю выводы. Знаешь, по мне так, сама Пустошь тут совершенно ни при чем. Ну нет в ней ничего такого, что принципиально отличало бы её от мира, существовавшего до Катастрофы. Да, внешние условия изменились в худшую сторону, но психология пони осталась прежней. Всегда есть те, кто ищут выход и те, кто сидят сложа копыта и ищут виноватых на стороне. Не знаю, поверишь ли ты в то, что в нашем комфортном и обустроенном Стойле далеко не все живут счастливо, однако это так.

По идее, Джестер уже давно должна была перебить меня, вставить какое-нибудь замечание, но вместо этого серая пони внимательно смотрела на меня. Видимо, ждала, когда я оформлю свою мысль до конца. Поэтому я продолжила:

– Да, Джестер, и этом уютном мирке есть пони, недовольные своей жизнью. Они жалуются на череду однообразных дней, на опостылевшую работу, которой вынуждены заниматься до конца жизни, на Смотрительницу с её идиотскими указаниями. Они запираются в своих комнатах и впадают в недельный запой, до тех пор, пока Служба Безопасности не вытащит их оттуда силой, а за всё время существования Стойла было и несколько случаев суицида причём, отнюдь не из-за несчастной любви. Так что разница не столь велика. Конечно, тут, на Поверхности, нет того уровня довоенного комфорта, который сохранился в нашем Стойле, и о котором можно судить по старым фотографиям и отдельным вещам, дошедшим до наших дней. И, видимо, многие пони чуть ли не с рождения считают себя обделёнными. Вот поэтому они вымещают свою обиду на окружающих, оправдывая свои жестокие деяния тем, что живут не в то время и не в том месте, а это – жалость к себе – самая разрушительная разновидность эгоизма. Сказать по правде, я тоже была не очень-то довольна тем, что родилась под землёй, в этом тесном лабиринте подземных коридоров. Ты же сама говорила, что пегасы созданы для того, чтобы летать. А как тут полетаешь, если прямо над головой начинается потолок? Но я не проклинала судьбу, не ревела в подушку по ночам, а искала возможный выход из положения. Знала бы ты, сколько шахт, колодцев и рукавов я излазила, в надежде отыскать путь наверх! И вот теперь я здесь, на Поверхности, и не собираюсь ныть по поводу того, что тут холодно и сыро. Я сознательно обменяла тепло и безопасность на свободу и возможность поучаствовать в приключениях. И я знала, что будет нелегко. Понимала, что мне придется встретиться с опасностями, проблемами и даже ранениями. Конечно, я не предполагала, во что это выльется на самом деле, но пока что я вроде как справляюсь и не ощущаю какого-то давления со стороны Пустоши, о котором многие говорят. Да, рано или поздно мне придется столкнуться с нелегким выбором или с каким-нибудь тяжелым ударом – такие вещи рано или поздно происходят в жизни любого пони – но я уже предупреждена о нём, а значит и вооружена против него.

– Вот как? И каким же образом, Додо? – серая пони впервые подала голос.

– Книги, Джестер. Насколько я могу судить, здесь, на Поверхности, ценности не слишком отличаются от тех, про которые я читала в книгах. Знаешь, моя мама всегда радовалась, находя меня в обнимку с новой книгой. Она говорила, что книги воспитывают душу. И теперь я вижу, насколько она права. Я не погрязну в жестокости и безразличии уже потому, что знаю, что так нельзя, и даже если мне придётся применять насилие, как это уже было несколько раз, то я не получу от этого удовольствия. Это будет вынужденная мера для защиты меня, или кого-то ещё.

– А мне казалось, ты с удовольствием пробивалась через наших друзей мусорщиков.

– Боевой кураж и упоение собственной жестокостью – это совершенно разные вещи, Джестер. Ты же сама видела, что я не применяла силы там, где можно было того избежать. Это Эмеральд крошит черепа собственными копытами, а не я. И я не знаю и не понимаю, зачем она так делает. Если у неё была в жизни какая-то травма, – это её проблемы. Нет смысла причинять больше боли, чем требуется, чтобы вывести противника из строя. Но и хлопать глазами тоже ни к чему, иначе враг выстрелит в тебя первым. Это же война, в конце концов! А война – она никогда не меняется!

Когда я закончила, оказалось, что я стою на ногах, грива моя растрепалась и теперь лезла на глаза, да и говорила я громко, едва ли не криком. Поэтому навалившаяся после этого тишина оглушила меня, и я, опомнившись, села обратно на коврик и смущенно посмотрела на Джестер. Однако моя спутница глядела на меня с улыбкой, в которой не было ни тени ехидства, и вот от этого мне стало как-то не по себе.

– Я рада, что услышала это от тебя, жеребёнок. Это значит, что я не ошиблась в тебе. Теперь я верю в то, что ты действительно справишься. Не знаю, какие приключения ты хочешь найти и какие приключения найдешь, но я поддержу тебя в твоих исканиях со спокойной душой.

– Джестер?... – мой голос по-прежнему срывался от волнения.

– М? – она посмотрела на меня удивленно. Я окончательно смутилась.

– Мы... мы ведь с тобой друзья?

– Конечно, жеребёнок. Мы с тобой давно уже друзья. У тебя доброе сердце, и я рада такому другу, как ты.

– Знаешь… Я думаю, мы с тобой самые лучшие друзья во всей Пустоши.

Казалось, мое сердце сейчас выпрыгнет из груди от счастья. Теперь у меня был настоящий друг, и какой! Пожалуй, самый удивительный и невероятный друг во всей Пустоши. Я чувствовала, что вместе мы сможем свернуть горы и победить любого врага, даже эту ненормальную Эмеральд Грин. Я упала на спину, запрокинув передние копыта за голову и зажмурилась от счастья.

А когда я открыла глаза, Джестер рядом не было. Решив, что она отошла по своим делам, я подбросила сучьев в костёр и осмотрелась. В самом деле, следы Джестер, обходя заросли кустарника, вели в темноту, вот только её гранатомёта возле палатки в этот раз не было. И это не предвещало ничего хорошего.

Стараясь не производить лишнего шума, я достала свой пистолет, сняла его с предохранителя и замерла в ожидании. Очень скоро послышался шорох, вот только он шёл не с той стороны, куда ушла Джестер, а с противоположной. Кто бы там ни шастал, скорее всего, его намерения были далеки от благородных. Вот под невидимой ногой хрустнула одна ветка, затем другая. “Какое-то дикое животное”?

Сжимая в зубах пистолет, я плавно сползла на живот и застыла. Невидимый зверь, похоже, тоже замер в нерешительности. “Неужели, учуял?” Да нет, всё было проще. Костёр, заботливо сложенный моими копытами хорошо освещал меня. Хищник явно наблюдал за мной, я же, из-за яркого пламени никак не могла определить, где он находится. “Не больше пятнадцати метров. Три прыжка и я – чей-то ужин” – вот такие невесёлые мысли скользили в моей голове. Пожалуй, единственное, что сдерживало неизвестное существо от атаки, тот же самый костёр; есть же такая непреложная истина: все хищники боятся открытого огня. Вот только... ничто не мешало зверю обогнуть меня по дуге и напасть с тыла! “Как плохо!” За моей спиной качнулась ветка хилого деревца, а затем, чуть правее мелькнула размытая тень. Медлить было нельзя!

– Пожалуйста, не стреляй, – раздалось из темноты. От удивления я расслабила челюсть, но, к счастью, оружие не выронила. Меньше всего я ожидала встретить в этой глуши разумное существо. “Зато с разумным существом можно попытаться договориться”, – пыталась успокоить меня оптимистичная часть сознания.

– Вышди на швет, – потребовала я, целясь туда, откуда слышался голос.

– Да, я выйду. Но мне нужны гарантии, что ты не выстрелишь в меня, – произнесла незваная гостья; теперь я не сомневалась в том, что голос принадлежит кобылке. – Поэтому опусти оружие, – её голос был мягким, мелодичным и на удивление спокойным. Судя по всему, незнакомка не была ранена, или напугана. Вот только незнакомка ли? Я определённо слышала этот голос. Но где?

– Обещаю, я не причиню тебе вреда, – прервала мои рассуждения кобылка.
“Гарантии, обещания...” Джестер учила, что в Пустошах нельзя доверять никому, но вот уже который раз я нарушала это правило. Пока что мне везло на мирных собеседников; за то время, что я стояла возле костра и в нерешительности пялилась в темноту, кобылка могла уже десять раз пристрелить меня, но не сделала этого. Значит у неё были какие-то другие планы на мой счёт.

– Форошо, я фладу фтвол, – проинформировала я невидимую собеседницу, и осторожно уложила пистолет на коврик.

– Теперь отодвинь его в сторону.
“Похоже на ловушку. Или не похоже? Проклятье! Да куда же запропастилась Джестер?!”
– Это ещё зачем, – возмущённо воскликнула я. – Знаешь, мне не нравится, когда кто-то ставит мне условия, а сам скрывается в темноте.

– Это для твоего же блага, Додо. Я не хочу, чтобы кто-то из нас пострадал.
“Что-о-о?”
– Да кто ты такая, и откуда знаешь моё имя?!

– Я всё объясню тебе в подробностях, но сперва мне нужно убедиться, что ты не представляешь опасности. Пожалуйста, отодвинь пистолет в сторону, как я прошу.

Поскольку ответы можно было получить, лишь доверившись этой подозрительной пони, я вздохнула, прикоснулась копытом к холодному металлу и медленно подвинула оружие на полметра в бок.

– Вот так, хорошо, – одобрила мой поступок кобылка. – Теперь я выхожу. Не делай глупостей, Додо.

Снег захрустел, и через пару мгновений из темноты появилось создание, которое, в данной ситуации выглядело, по меньшей мере, странно.

Стройная, молодая единорожка снежно-белой масти. Её вьющаяся грива, сочетавшая в себе розовый и сиреневый цвета, выглядела невероятно ухоженной, а взгляд пронзительно-зелёных глаз выдавал острый ум и живую заинтересованность в происходящем.

Для здешних холодов кобылка была удивительно легко одета. На её спине красовалась простая по покрою, но добротная на вид бордовая попона… и всё. Ни шапки, ни горных ботинок. Из экипировки у кобылки оказалась только небольшая седельная сумка из белой ткани с тонким зеленым ремешком.

Путешественница – страннее некуда. Я понятия не имела, откуда она взялась тут, в лесу, посреди ночи, и почему расхаживала в гордом одиночестве. Вот только в одиночестве ли? Не отрывая взгляда от кобылки, я сделала пару шагов назад, на всякий случай.

Оружия у этой пони не было. Во всяком случае, если что-то и лежало в её сумке, годиться оно могло лишь для самообороны. Однако расслабляться не стоило; незнакомка была единорогом, а значит, в любой момент могла применить на мне свою магию. Я пристально следила за каждым движением кобылки, одновременно пытаясь объяснить себе стойкое ощущение дежавю, вызванное её появлением.

Сначала знакомый голос, теперь ещё и внешность. Молодая пони с утончёнными манерами прямо посреди заснеженного леса. Бред, согласитесь? Она знала моё имя, но мы никогда не пересекались. Если бы я увидела эту пони в Баттерфлае, то тут же запомнила её. “Впрочем, какой Баттерфлай?” – одёрнула я себя. – Такой пони место во дворце”. Да один вид её кьютимарки указывал на принадлежность кобылки к высшему обществу: из-под короткой попоны выглядывало большое розовое сердце, из которого исходили две плавные волнистые линии, окружённые блестящими фиолетовыми звёздочками. Шикарно, однако.

– Здравствуй, Додо. Можно я присяду к костру, мне нужен обогрев, – попросила загадочная кобылка.
“Нужен обогрев?” – хм, белоснежная пони могла сказать “мне холодно” или “я замёрзла”. Определённо, она была странной. Ещё страннее было то, что кобылка не выглядела замёрзшей: она не дрожала, да и в голосе не было никакой хрипотцы. Значит там, откуда она пришла было тепло.

– Обогрев, пожалуйста. Только пусть твои друзья тоже выйдут погреться.

– Мои друзья? – кобылка вопросительно взглянула на меня.

– Да. Те пони, с которыми ты дошла до этой поляны. Я же вижу, какое у тебя скудное снаряжение – в одиночку с таким долго не протянешь. А это значит, что где-то неподалёку спрятались твои спутники, и мне не нравится, что я их не вижу.

– Увы, Додо, в данный момент я совершенно одна, – в голосе кобылки прозвучала усталость с примесью лёгкой грусти. – Теперь мне можно к тебе?

Взвесив все “за” и “против”, как мне, в своё время, посоветовал продавец ботинок, я решила, что эта кобылка выглядит слишком пристойно для того, чтобы быть рейдером или работорговцем. “А, будь что будет...”
– Валяй, – бросила я, усаживаясь на коврик, и оставляя место для единорожки.

Теперь свет костра позволял рассмотреть лицо кобылки как следует. Ранее скрытые полумраком детали проявились, и я наконец поняла, откуда знаю эту пони. “Да быть этого не может!” – воспротивился мозг поначалу, но с каждой секундой он сдавался под натиском новых и новых соответствий: передо мной сидела одна из основательниц компании Стойл-Тек – Свити Белль! Вот только на вид она была лет на двадцать моложе, чем на тех портретах, что украшали конверты грампластинок из моей личной коллекции.

Будучи талантливым управленцем, Свити Белль являлась популярной певицей, чья музыкальная карьера достигла своего пика в военное лихолетье. Я очень уважала её вклад в музыкальное наследие Эквестрии. Свити Белль никогда не гнушалась наиболее современных вариантов аранжировки, и у Смотрительницы нашего Стойла были очень большие проблемы с тем, чтобы отобрать те песни, которые она считала “пристойными”. В конце концов, отправить основательницу Стойл-Тек под гриф цензуры – дело непростое.

Но Свити Белль умерла как минимум сто пятьдесят лет назад! У меня были вопросы, и я хотела получить на них ответы прямо сейчас.

Видимо, это намерение достаточно выразительно читалось на моём лице, потому что незнакомка придвинулась поближе к огню и начала разговор:

– Я вижу, что ты уловила моё сходство с госпожой Свити Белль.
“Госпожой? Можно и так сказать”.

– Видишь ли, дело в том, что некогда я была её служанкой и, как правило, я действовала по её указу и под её именем. Я была создана с тем расчётом, чтобы быть неотличимой от своей госпожи. Иногда мне приходилось называть себя Старсонг, но близкие друзья привыкли называть меня Свити Бот.
“Служанкой? Создана? Свити Бот?” Я открыла рот, но так и не смогла решить, какой вопрос задать первым – так и сидела с отвисшей челюстью. Наверное, в этот момент я выглядела настолько уморительно, что незнакомка улыбнулась и решила добить меня окончательно:

– Да, Додо, я экиноид.

Я со страшной силой замотала головой из стороны в сторону, пытаясь сбросить охвативший меня ступор. “Нет, не-е-ет. Этого не может быть!” Прямо передо мной сидела живая кобыла из плоти и крови, с развитой мимикой и живыми эмоциями. В свете костра я отчётливо видела, как таяли снежинки у неё на носу, а её глаза были осмысленными и, будь она неладна, красивыми.

Экиноиды… Небывалый технологический скачок военного времени направил мысли учёных на создание искусственного интеллекта для промышленных и военных нужд. Роботы-охранники, роботы-уборщики, роботы-ассистенты, секретари, монтажники. Все они имели лишь отдалённое сходство с пони и некоторую степень самостоятельности в принятии решений. Те модели, о которых я читала в журналах о технике, были похожи на пони не больше, чем четырёхногий пылесос. Да и умом они не отличались: экиноиды могли справляться с какими-то основными задачами вроде патрулирования заданной программой территории или ответа на телефонные звонки. В основной своей массе они понимали язык простейших команд, и лишь немногие могли поддерживать иллюзию осмысленного разговора.

Вдоволь насладившись моей реакцией на свои слова, зефирно-белая кобылка продолжила:

– Я была спроектированна под личным руководством госпожи Эппл Блум в качестве подарка госпоже Свити Белль. Госпожа Эппл Блум была выдающимся инженером, именно ей принадлежат основные прорывы в области робототехники. Она мечтала создать универсальных помощников для пони, которые смогли бы работать в самой неблагоприятной и опасной для жизни обстановке: среди вредных химикатов, под водой и даже в космосе. Неудивительно, что всё её творения отличались потрясающей прочностью, неправда ли? К примеру, одно из них сейчас надето у тебя на ноге.

Да, в определенной степени ей удалось создать таких помощников. Но горькая ирония заключалась в том, что стоимость её изобретений была в военные годы настолько высока, что позволить их себе могли только единороги из высшего общества или промышленные магнаты вроде братьев Флима и Флэма. А те модели, создание которых финансировалось со стороны военно-промышленного комплекса, были призваны не защищать, а разрушать и убивать.

Свити Бот излагала факты, известные мне по книгам. То что она сообщила не входило в противоречие с тем образом довоенной Эквестрии, который сложился у меня в голове на основе этих фактов. И всё же, мне было трудно поверить, что передо мной сидит полноценный искусственный интеллект, облачённый в сверхдетальную шкуру пони.

– Всё это звучит очень здорово, но мне нужны доказательства, – сказала я голосом, полным скепсиса. – В тех рекламных каталогах, что попадались мне в Стойле я не видела ни одной модели похожей на тебя.

– Я была создана в единичном экземпляре. Аналогичных моделей нет. Впрочем, ты права, Додо, без доказательств, всё выглядит так, словно я всего лишь пони с занятной формой шизофрении. Поэтому я сейчас покажу тебе один фокус.

С этими словами Свити Бот подтянула к себе седельную сумку. Я внутренне напряглась, когда её рог засветился магией, но кобылка всего лишь извлекла из неё металлическую подкову и плавно опустила передо мной.
“Ого, какая редкость!” – те времена, когда подковы изготавливались из металлов достаточно мягких, чтобы наиболее сильные из жеребцов могли согнуть их, прошли очень давно. Ещё перед войной подковы делали из легкосплавных материалов, которые можно было расколоть, но не согнуть. Не знаю, достала ли Свити Бот эту подкову из какого-нибудь исторического музея, или получила в наследство, но та была в отличном состоянии.

– А теперь возьми её в копыта и попробуй согнуть, – попросила она.

Я заранее знала о результате, но всё-таки зажала подкову меж двух копыт и попыталась сдвинуть её концы. Разумеется, у меня это не вышло.

Увидев, что мои потуги ни к чему не привели, Свити Бот улыбнулась и игриво произнесла:

– А теперь – давай я!

Глядя мне прямо в глаза, кобылка завязала её узлом, и за это время ни единый мускул на её лице не дрогнул!
“К-как?!” – версия с пони-культуристкой отпала сразу. Не было в Свити Бот такой мышечной массы. Магией такое тоже не сделаешь, если не знаешь какое-нибудь заклинание, позволяющее размягчать металл. Впрочем, версия с магией тоже была несостоятельна: при такой нагрузке, рог Свити Бот должен был светиться ярче, чем “Лайтбрингер” Джестер, но за время “фокуса” я не видела и малейшего проблеска.

Мне ничего не оставалось, кроме как поверить в то, что передо мной действительно сидит экиноид. И осознав это, я невольно сглотнула, пытаясь представить себе силу, которую могли развить сервоприводы её копыт.

– Видишь, Додо, я не обманываю тебя, – лицо Свити расплылось в белозубой улыбке. – Я могу показать тебе еще пару фокусов, но твоя подруга Джестер возвращается, я вижу её на своем Л.У.М.е.

Свити Бот указала направление копытом, и через некоторое время оттуда действительно вышла Джестер с ружьем наготове и трубой большего калибра, видневшейся за её спиной.

– Какого шена тут происшходит?

Я решила вмешаться, пока моя подруга не натворила ерунды.

– Джестер, если ты хочешь выстрелить в нашу гостью, то тебе, пожалуй, потребуется гранатомёт.

– Фто?

– Знакомься, это Свити Бот, личная помощница покойной госпожи Свити Белль.

В кои веки я могла насладиться видом Джестер, которая была ошарашена не меньше, чем я несколько минут тому назад.

– Значит, у нас тут робот нарисовался, – игривая и заинтересованная физиономия Джестер контрастировала с её цепким и напряжённым взглядом. Было понятно, что она сейчас просчитывала варианты и степень угрозы от нашей неожиданной гостьи, но изо всех сил не подавала виду.

– Не робот, экиноид. Многофункциональный экиноморфный кибернетический организм, способный к самостоятельному принятию решений, не противоречащих Кодексу Эппл Блум и…

– Трём законам робототехники, – перебила её Джестер. – А также, насколько я понимаю, обученный выслеживать путников в темноте посреди Пустоши. С боевой подготовкой у тебя всё в порядке, так что не рассказывай мне про Кодекс Эппл Блум.
“Ого! Похоже, Джестер неплохо разбирается в робототехнике. И где только она могла узнать про такие вещи?” – от удивления я даже на секунду забыла о том, что в очередной раз глупо “подставила спину”. Нда, уж теперь-то мне точно не избежать подзатыльников по поводу встреч с незнакомцами в Пустошах.

И всё равно, глядя на Свити Бот, мирно гревшуюся у костра, я отказывалась верить в то, что эта кобылка способна причинить нам вред. А между тем, Джестер уже перешла к открытым обвинениям в адрес незваной гостьи:

– Ну-с, мадемуазель Помпон, признавайся, что ты здесь вынюхивала? Ни за что не поверю, что ты просто прогуливалась неподалеку одна на двадцатиградусном морозе, и решила заскочить на огонек. Особенно с такой... – Джестер поводила копытом около головы. – Причёской.

Свити машинально потянулась к собственной гриве, чем, разумеется, моментально развеселила мою подругу.

– Да, воин из тебя, конечно, аховый, – в копытах Джестер уже был её любимый гранатомёт. – Везёт же мне на доверчивых растяп. Как будто одного жеребёнка мне мало.

О-о, сейчас серая пони играла с огнём, причём, совершенно осознано. И хотя Джестер своими собственными глазами видела как Свити Бот распрямила завязанную в тугой узел подкову, она говорила с кобылкой так же бесцеремонно, как со мной, при нашей первой встрече. Впрочем, теперь, с гранатомётом в копытах, она могла себе это позволить.

– Робот ты или нет, неважно. Видишь ли, одной умело запущенной сорокамиллиметровой гранаты достаточно, чтобы уничтожить грузовой самолёт, Додо не даст мне соврать. А у меня их тут четыре. Поэтому предлагаю мирно и интеллигентно побеседовать, как и положено дамам из высшего общества.

Самообладанию Свити Бот можно было лишь позавидовать: несмотря на внушительное оружие Джестер, кобылка в панику не впала. Однако выглядела она однозначно растерянной и несколько расстроенной. Свити переводила глаза с меня на Джестер и обратно, и мне очень не хотелось думать о том, что это вполне может оказаться искусной игрой недоброжелателя. Впрочем, эскалация конфликта нам была совершенно ни к чему, и я решила взять дело в свои копыта.

– Мисс Старсонг, вы уж извините Джестер за её прямоту. Но раз она не доверяет вам, значит на это есть причины. Скажите, что привело вас сюда? – сказала я, вновь примеряя на себя роль “хорошего копа”.

Услышав меня, Свити Бот, наконец, справилась с растерянностью. Она оторвала взгляд от раструба гранатомёта и спокойным, мягким голосом произнесла:

– Орб памяти, – и указала копытом в сторону моих седельных сумок, ярко освещённых светом костра. – Магический артефакт, небольшой чёрный шар, диаметром с половину копыта взрослого пони, который ты всё время носишь с собой, даже не догадываясь о том, что это такое. Я верно говорю, Додо?

Врать смысла не было. Кибернетическая кобылка прекрасно знала и про орб и, наверное, про обстоятельства его обнаружения. Поэтому я кивнула головой и выдавила:

– Угу.

Всё-таки чертовски неприятно было осознавать, что кто-то знает о тебе гораздо больше, чем ты о нём.

Удовлетворившись моим честным ответом, Свити Бот продолжила:

– Такие устройства использовались для того, чтобы записывать воспоминания непосредственно из мозга носителя. При всей их сложности и сомнительной этической стороне, орбы были очень популярны во время войны. Они использовались как при допросах военнопленных, так и при лечении психических травм, на которые была богата Великая Война. Но, в отличие от них, данный орб был изготовлен по более сложной технологии и в единичном экземпляре. Когда твоя подруга Коппер Вайр попыталась считать с него информацию, сработало специальное защитное заклинание, благодаря которому мы и узнали о его нынешнем местонахождении. До этого момента орб считался утерянным.

– Какие ещё “мы”? – Джестер моментально выхватила из разговора случайное слово, которое, признаться, насторожило и меня. Ведь четверть часа назад Свити Бот утверждала, что заявилась сюда совсем одна. Неужели, обманула?

Свити Бот вздохнула.

– Я действую не по собственной инициативе, а от имени одной организации. Впрочем, Додо, Джестер, если вы хотите быть в курсе дела, мне придётся рассказать вам весьма длинную историю и о самой организации и о том, что связанно непосредственно с этим орбом памяти.

– Мы выслушаем тебя... – ответила я.

– И решим, стоит ли тебе доверять, – закончила за меня Джестер.

– Тогда, я думаю, вам стоит разлить себе чай и взять спальные мешки, чтобы не замерзнуть, – предложила Свити Бот.
“Что ж, хорошая история, даже если она окажется выдумкой, стоит того, чтобы её послушать, верно?”

Мы последовали совету Свити Бот и, когда вода в котелке закипела, устроились поудобнее в своих мешках. Экиноиду же тепла от костра было вполне достаточно. Однако, прежде чем приступить к рассказу, она прочистила горло. Вернее, судя по тому, что я уже о ней знала, изобразила, что делает это.

– Итак, начнём с того, что Министерство Стиля и Министерство Морали как следует потрудились над тем, чтобы подредактировать историю Эквестрии. Можно сказать, что вместе они создали совершенно другую историю, в которой все было не так, как на самом деле. К примеру, по личному указанию Принцессы Твайлайт из учебников истории были начисто уничтожены любые упоминания её королевского титула. Мало кто из живущих в Пустоши знает о том, что Твайлайт Спаркл была введена в королевскую семью Принцессой Селестией и получила пару крыльев.

Для тех же немногих, кто еще помнит эквестрийскую историю по книгам, Принцесса Твайлайт – это единорог, приближенный к Королевским Сестрам благодаря своим выдающимся магическим способностям. Твайлайт никогда не говорила мне, почему она так поступила, но я думаю, что она так и не смогла пережить свое отчуждение от верных друзей. Но еще большей тайной покрыта другая Принцесса. Про неё вообще мало кто знал даже при её жизни.

Сестра-близнец Принцессы Луны, она унаследовала облик той, чей образ холодил сердца и обращал к панике – Найтмер Мун. Рождение её было связано с очень темным и могучим колдовством, а дела были не всегда достойны аликорна, принадлежащего королевской семье. Но несмотря на это, она посвятила всю свою жизнь защите и спасению пони от любых бед. И не только – эта Принцесса не делала различий между пони, зебрами или грифонами. Если где-либо в Эквестрии, или за её пределами случалось стихийное бедствие, катастрофа, то она была там. Пожары, наводнения, эпидемии, техногенные аварии – она всегда руководила операциями по спасению, организовывала гуманитарную помощь. И это всё задолго до появления Министерства Мира.

Вплоть до гибели в оплавленном реакторе первой и последней электростанции, работавшей на драконьем огне, она испытывала чувство вины перед Королевскими Сестрами за свое прошлое и поэтому держалась в тени. Её звали Никс. Мы никогда не употребляли титул “Принцесса” по отношению к ней. Но те, кто подобно ей, посвятили свою жизнь помощи, защите и спасению, объединились вокруг неё – поначалу против её воли – в так называемый Никсианский Альянс.

И одним из членов Никсианского Альянса была пони по имени Барбара Сид – близкая подруга госпожи Свити Белль и родная кузина госпожи Эппл Блум. Но, в отличие от других членов Альянса, Бэбс, как её называли все близкие друзья, была агентом, работавшим под прикрытием, и ей поручали те дела, которые требовали наиболее деликатного подхода; как правило, в подобных историях были замешаны высокопоставленные лица, приближенные к Королевским Сёстрам, либо занимавшие высокие посты в Министерствах. Барбара Сид обладала удивительной способностью играть плохую девочку – как она сама шутила, “гнилое яблочко” – и с лёгкостью втиралась в доверие к потенциальным противникам режима. Затем, подобно острому хирургическому скальпелю, она делала небольшой и очень точный надрез и растворялась в толпе.

Однажды ей поручили дело, связанное с ограблением в историческом секторе Королевского Архива Мэйнхэттенского Университета, и в ходе расследования Бэбс наткнулась на материалы, представляющие не просто историческую ценность, а касавшиеся безопасности всей страны. А поскольку к тому времени обстановка в Эквестрии накалилась до предела, она приняла тяжёлое и опасное решение: спрятать эти материалы так далеко, чтобы никто не смог найти их, пока идет война.

– Но почему эта Бэбс не уничтожила найденные документы, раз они были настолько опасны?

– Не знаю, Додо. Я не видела этих материалов, но, думаю, у Бэбс были свои соображения. В противном случае, благодаря связи Никс с Королевскими Сёстрами, они давно лежали бы в Особом Хранилище, в Кантерлоте. Скорее всего, Бэбс понимала, что рано или поздно материалы должны увидеть свет, но шаткое политическое равновесие, тогда ещё существовавшее между Зебрикой и Эквестрией, требовало спрятать их как можно дальше. Прекрасно осознавая последствия, Бэбс скрыла результаты расследования от своей непосредственной начальницы и разделила материалы Королевского Архива на несколько частей. Затем она обратилась за помощью к госпоже Свити Белль – на тот момент одной из немногих пони, кому она могла полностью довериться.

Бэбс понимала, что не сегодня, так завтра она могла оказаться в цепких копытах сотрудников Министерства Морали, которые шли в ногу со временем и жестоким пыткам предпочитали процедуру магического сканирования памяти. Поэтому нужно было не только спрятать материалы, но и стереть из памяти любые воспоминания, позволяющие установить их точное местонахождение. Война уже шла, но технологии записи и считывания памяти были доступны лишь крупным организациям, наподобие тех же Министерств Морали и Мира. Поэтому в “домашних” условиях провернуть такую сложную операцию было невозможно. К счастью, ваша покорная слуга способна на подобные трюки. Пусть я экиноид, но я ещё и единорог. Госпожа Эпплблум считала, что любая достаточно сложная технология неотличима от магии. – мне показалось, или в последней фразе Свити Бот прозвучали нотки хвастовства?

– Моими усилиями был создан тот самый хитроумный орб, что лежит сейчас в твоей сумке.

– И ты прямо сейчас можешь сказать, что там внутри? – спросила я, с надеждой глядя на собеседницу.

– Нет, Додо. Я была всего лишь передаточным звеном, поэтому я смогу рассказать тебе о содержимом орба, только если посмотрю его сама.

– Поздно. Пока орб лежал в самолёте, он испортился.

– Орб не испортился, Додо.

– Но Коппер увидела в нём только холод и пустоту.

– Правильно, – Свити Бот улыбнулась. – Бэбс была очень умной пони, и она хорошо позаботилась о том, чтобы посторонний пони не смог просто так узнать, что записано в этом орбе. Она же и попросила меня охранять эти воспоминания и принять решение о судьбе орба, в случае его досрочного обнаружения.

В этот момент Джестер не выдержала:

– То есть, по-твоему, дать роботу право решать, достоин ли пони узнать тайну – это умно?

В словах Джестер был свой резон. Действительно, можно ли было доверить такую задачу машине, пусть и такой невероятно сложной, как Свити Бот?

– У Бэбс не было выхода, – Свити ничуть не обиделась на замечание моей подруги, либо не подала вида. – При самом удачном стечении обстоятельств, пони живут до ста лет. Расчётный срок моей службы, при должной эксплуатации превышает этот порог минимум в семь раз. Кроме того, как и мы, машины, пони способны совершать ошибки. Бэбс посчитала, что я подхожу для этой задачи больше, чем кто-либо ещё.

– Я уверена, она знала, что делает, – примирительно сказала я. Отчасти это было сказано для того, чтобы сгладить резкую реплику со стороны Джестер, но, в то же время, я сама испытывала уважение к белоснежной незнакомке. Если Свити Бот говорила правду, то она оставалась единственным созданием в Пустоши, которое видело мир до Великой Войны своими собственными глазами. Получалось, что этот прекрасный экиноид вот уже двести лет хранил верность своей миссии!

Я попыталась представить себе, что она могла чувствовать по этому поводу, но у меня ничего не вышло. Сказать по правде, всё то, что Свити Бот уже успела рассказать нам, с большим трудом укладывалось в голове. Однако оставался ещё один момент, который требовалось прояснить:

– Свити Бот, ты говорила, что представляешь некую организацию. Получается, Никсианский Альянс существует до сих пор?

– Совершенно верно, в тайне, как и сама Никс, мы помогаем тем пони, которым нужна медицинская помощь или спасение из какой-нибудь беды. Разумеется, если мы знаем об этом. Увы, многие пони погибают только потому, что некому сообщить о случившемся. Поэтому Альянс организовал разветвленную и оперативную сеть оповещения, в основном – при помощи любительских радио, которые довольно легко найти или собрать на просторах Пустоши. К счастью или к сожалению, никсианцы создали прекрасную сеть информаторов, которую просто грех не использовать. Так что, Додо, технически мы следили за тобой с самого твоего появления в Баттерфлае.

– Полагаю, агент Альянса – это та самая пони что работает в столовой? – предположила я, не скрывая улыбки.

– Копытом в небо, Додо. Миссис Хардбоун, конечно наблюдательная особа, но нам необходимо тесное взаимодействие с руководством. Вспомни стенографистку, работающую в кабинете коменданта. По официальной договорённости с господином Аландером, она координирует работу спасательной команды в регионе. Кстати, в своём донесении мисс Бит Койн особо отметила ваши с Джестер действия и по отражению нападения на деревню, и по спасению механика Хэк Рэнч.
“Да уж, спасение. Уж лучше бы она и дальше сидела в шахте, слушая капель…” – зло подумала я.

– И если всё то, что ты сказала сегодня Джестер, правда, то я верю, что знания Бэбс Сид попадут на благодатную почву.

– А если нет?

– Тогда это моя величайшая ошибка в расчетах.
“Вот как. Теперь за мной будут следить?” Я залезла в свою сумку и достала пресловутый черный шарик.

– Свити Бот, забери этот орб и поступай с ним так, как ты считаешь нужным. Я не хочу, чтобы надо мной стоял цензор, который пустит меня в расход, как только решит, что я не подхожу для выполнения этой… миссии?

Свити выглядела озадаченной. Даже Джестер смотрела на меня как-то странно, напряжённо и озабоченно. Я не увидела в её глазах ни одобрения, ни разочарования – она явно ждала развязки момента.

Белоснежный экиноид поднял на меня взгляд – такой живой и осмысленный. Она протянула копыто к орбу... И отодвинула его от себя.

– Додо, за этим орбом сейчас охотятся. Охотятся пегасы из-за Облачного Занавеса. По крайней мере, у нас есть основания так считать. Хотя, вполне вероятно, что они даже не знают о его существовании и вслепую ищут те материалы, к которым он ведёт. Они называют себя Анклавом и, судя по всему, обладают большой ударной мощью, доставшейся им в наследство от предков. С момента своего появления в Северной Пустоши, они натворили достаточно зла. Ты ведь видела зелёную пегаску, верно? Если этот орб попадёт в копыта таких пони, как она, то ничего хорошего для Пустоши из этого не выйдет: пегасы из-за Занавеса заботятся только о себе и открыто презирают тех, кто живет на земле. Мы все для них – генетический мусор, и они убивают нас без жалости. Рано или поздно они перекопают весь регион, и найдут то, что ищут. Никсианцы – это не армия, Додо, мы не сможем открыто противостоять Анклаву. Переждать или пересидеть это тоже не получится. Эмеральд Грин потерпела неудачу в Штальбарне, но она сделает выводы и продолжит свои поиски. Она, может быть, неопытна как командир, но отнюдь не глупа и крайне целеустремлённа. Ты должна найти то, что спрятала Бэбс, раньше, чем пегасы.

– Ты намекаешь на то, что я лучше других подхожу для этой задачи?

– Определённо. В отличие от жителей Пустоши, у тебя есть тяга к приключениям. Кроме того, насколько мы знаем, ты обладаешь моральными качествами, столь редкими в наше время; у тебя доброе сердце и ты… по-своему наивна, в хорошем смысле этого слова. Да ты уже сделала больше, чем можно было ожидать от пони, всего неделю находящейся на поверхности.

– Свити, мне, конечно приятно, что ты говоришь такие вещи, но, всё-таки, почему я? Неужели в здешних краях нет более опытных пони с перечисленными тобой качествами?

Свити Бот задумалась. Секунд 15 она сидела неподвижно, как изваяние и смотрела прямо на меня. Лишь движения бровей выдавали интенсивный мыслительный процесс у нее в голове и, признаться, выглядело это жутковато. Похоже, своим вопросом я умудрилась загрузить её, эм, центральный процессор. Наконец, ещё до того, как я решила помахать копытом перед её физиономией, Свити отвисла и выдала следующее:

– Ты веришь в судьбу, Додо? Мои статистические подсчеты говорят: вероятность того, что случайная пони из запечатанного Стойла выберется оттуда и, не имея перед собой такой задачи, найдёт во всей Северной Пустоши один единственный почтовый конверт – с орбом памяти Бэбс Сид – очень мала. Причём, настолько мала, что в моем математическом аппарате не хватает разрядов и я вынуждена округлить её до нуля. Вы, живые пони, называете это предопределением.

– Предопределение, как же. Я споткнулась, полетела вверх тормашками, а прибежавшая на помощь Джестер увидела у меня за спиной разбитый самолёт, в котором и лежал этот конверт с орбом. Это случайность, стечение обстоятельств, но никак не предопределение.

Я с детства терпеть не могла истории, в которых так называемая судьба, рок, провидение были сильнее героя, что бы тот ни делал. Наверное, по этой причине я обожала книги про Дэрин Ду, в которых явственно ощущалось, что героиня строила свою судьбу собственными копытами. Древние божества, запутанные пророчества и тёмная магия – всё это было бессильно против её целеустремлённости и веры в себя. Вот и я, потихоньку, старалась следовать её примеру и своими собственными шагами, а не волей провидения, продвигалась вглубь Северной Пустоши.

Над костром повисло долгое молчание, в течение которого Свити Бот терпеливо ждала моей реакции. Я взглянула на Джестер, ожидая её мнения.

– Браться за это дело или нет – решать тебе, жеребёнок. Я прекрасно понимаю, что прогулка до Поларштерна из любопытства и маленькая местная война – совершенно разные вещи. В конце концов, если мы в это ввяжемся, то станем занозой в заднице для слишком многих пони. И для Эмеральд Грин – в первую очередь.

Я кивнула и обратилась к Свити.

– Давай начистоту: ты хочешь, чтобы мы с Джестер перешли дорогу одной маленькой армии вооружённых до зубов пегасов из-за Облачного Занавеса, ведь так? Да это же гарантированное самоубийство. Ты посмотри на меня: я не солдат и совсем не герой, я даже летать толком не умею! А от вида крови меня вообще тошнит.

Похоже, мне удалось сбить Свити с толку. Не знаю, насколько был исправен её вычислительный аппарат, но она явно переоценила мои возможности.

– До сих пор ты неплохо справлялась с ситуациями, в которых другая пони, скорее всего, погибла бы. К тому же, ты всегда считала себя особенной, и не без оснований, правда?

А вот это был удар ниже пояса. Этот довоенный калькулятор из высшего общества просчитал меня с той же лёгкостью, с какой решил бы задачку из школьного учебника!

– Допустим… Допустим мы с Джестер действительно ввяжемся в это.

– Вы уже ввязались, – перебила меня Свити Бот. – Оказав помощь деревне Баттерфлай, вы пересекли дорогу сильному и жестокому противнику, который просто так это не оставит. Вот поэтому я готова помогать вам по мере своих сил и возможностей. Но Свити Белль заложила в меня главную программу: следить за секретами Бэбс. Если я погибну, то моя миссия будет провалена. Я не имею права этого допустить.

– И каким, интересно, образом ты решила помогать нам? Будешь стрелять по врагу лазером из глаз? – Джестер открыто издевалась над искусственной природой экиноида.

– Что-нибудь придумаю, – отозвалась Свити.

Видит Селестия, я не знала, что тут сказать. На меня только что вывалили целый вагон информации и вдобавок предлагали взвалить на себя ответственность, к которой я никак не была готова. Конечно, я хотела приключений, и мечтала о них, но разум мой изо всех сил кричал о том, что такое приключение – не для меня, и что этот кусок пирога мне точно не проглотить.

Неловкое молчание нарушила Джестер:

– Ладно, утро вечера мудренее. Пора нам всем спать. Я так понимаю, смертоубийства и предательства на сегодня отменяются.

– Свити, тебе нужен сон? – поинтересовалась я.

– Сон для меня – это способ экономии энергии и дефрагментации содержимого памяти, чтобы поддерживать высокую скорость мышления. Но в отличие от пони, я могу не выключать сенсоры на ночь. Вы можете спокойно спать.

– Энергии, говоришь? А на чем ты работаешь?

– Я способна разлагать пищу на жиры и углеводы. Реакция их окисления достаточно эффективна. Правда спарк-батареи ещё эффективнее, но проблема в том, что они могут заряжаться только от Солнца.

– В таком случае, – подала голос Джестер и протянула Свити такой же ужин, как и мне до того. – Тебе самое время поесть.

Глядя на то, как двухсотлетний разумный робот с аппетитом поглощает яблочный пирог, я решила, что на сегодня с меня хватит странностей. Мир на моих глазах плавно тонул в пучине безумия. Да гори оно всё синим пламенем; сейчас для меня мир сократился до спального мешка и палатки.

Сны у меня бывают разные. Довольно часто они подробны в своих деталях – тут, видимо, сказалась моя любовь к чтению, однако ещё чаще мне снится полная несусветица, которая настолько нелогична, что минут через десять после пробуждения начисто забывается. В этот раз мне приснилось нечто среднее. Детали почти стёрлись, запомнился лишь сюжет. Я была агентом прикрытия, который пытался раскрыть заговор экиноидов. Если совсем вкратце, мне стало известно, что некий злой гений устранил всех Кобыл Министерств, заменив их искусно выполненными роботизированными копиями, чтобы организовать вероломное покушение на Королевских Сестёр. Свити Бот тоже оказалась в этом сне – в роскошной федоре и с блестящий значком Эквестрийской Службы Безопасности. Она была моей напарницей… до тех пор, пока я не попыталась сорвать заговор. Я помнила нависший над головой пистолет и фразу “прости, Додо, но так нужно”.

Проснулась я с мыслями, что слишком быстро доверилась Свити Бот. Она же машина, пусть и разумная, но преследующая свои, совершенно нам неизвестные цели. Что если она усыпила мою бдительность и уже разделалась с Джестер!?

– А-ай! Свити, больно же! – словно в подтверждение моих мыслей, с улицы раздался приглушённый крик Джестер.

– Сама напросилась! – а это уже был голос ночной гостьи.

Впопыхах натянув на себя инженерскую куртку, я металась в выборе – взять дальнобойную винтовку, или пистолет. Наконец, сделав выбор в пользу последнего, я зажала его во рту и резко откинула полог палатки. На улице было утро, поэтому яркий белый свет ударил мне в глаза, так что пришлось зажмуриться. А ведь я планировала сразу прыгнуть на спину Свити Бот, чтобы повалить её в снег…

Когда я проморгалась, то увидела Джестер и Свити Бот, которые как ни в чём не бывало сидели около костерка чуть ли не в обнимку, накрывшись одним пледом, и увлеченно играли в домино на щелбаны!

– Доброе утро, Додо! – приветствовала меня Джестер. – Если ты на охоту, то не нужно. Я сейчас разогрею остатки ужина.
“Вот ведь…”
Я швырнула пистолет обратно в палатку и буркнула:

– Смотрю, вы уже нашли общий язык.

– Без сомнения, жеребёнок, – Джестер улыбнулась и подмигнула своей соседке. – У мадемуазель Свити обнаружилось весьма неплохое чувство юмора.

– Кхх-х, – выдохнула я. – Чувство юмора? И как, скажите на милость, вам удалось обойтись без членовредительства? Ну, там, оторванных копыт, или подпалённых хвостов?

Свити улыбнулась, так, что я невольно поежилась. Она была… привлекательной, чтоб её.

– У Джестер очень хорошая ловкость, а у меня весьма прочная рама. Поэтому мы пришли к выводу, что у нас будет паритет.

Я закатила глаза. Ну всё. Если Свити Бот будет подыгрывать Джестер, то мне проще сразу пустить себе пулю в лоб… Осталось лишь разобраться, как это можно осуществить, держа оружие в собственных зубах.

Пока Свити и Джестер увлечённо набивали друг другу шишки, я успела одеться потеплее, почистить зубы и даже отыскать в куче вещей свою расчёску. Пока я проводила деревянными зубьями по слежавшейся гриве и вдыхала аромат фасолевого супа, я размышляла о том, что Джестер явно что-то не договаривала. Ну не могла полосатая пони так резко, за одно утро, поменять своё отношение к Свити Бот. Паритет, о котором упомянула Свити был вынужденной мерой или…

– Ну-с, проводница, какие у нас на сегодня планы? – весело поинтересовалась Джестер. Я и раньше подозревала, но теперь полностью уверилась в том, что серая пони испытывала неподдельное удовольствие, когда отрывала меня от разных глубоких мыслей. У меня что, лицо в эти моменты выглядело по-другому?

– Планы?.. Ах планы! – я вдруг вспомнила, что мы вчера так и не продумали дальнейший маршрут.

– Пока ты спала, мы со Свити обсудили возможные варианты. И, на наш взгляд, лучше всего двигаться прежней дорогой.

– Бэбс любила говорить: “север умеет хранить секреты”, поэтому у меня есть основание считать, что материалы Королевского Архива спрятаны именно в этом регионе. Конверт, который ты нашла, был отправлен на абонентский ящик в Мэрманске. Помимо этого города-порта в нашем регионе было ещё два крупных региональных центра: промышленный гигант Штальбарн и закрытый военный город Поларштерн. Если Штальбарн был уничтожен жар-бомбой, то Поларштерн уже 206 лет стоит совершенно нетронутым. Я считаю, что это наиболее подходящее место для поиска материалов Барбары Сид, – уточнила Свити Бот.
“Ну да, вполне логично”, – подумала я, пытаясь всеми силами согнать с себя сон, вот только это удавалось с трудом. Мне определённо не хватало кружки горячего крепкого кофе. Позволив себе неприлично широкий зевок и переваривпоступившую информацию, я решила уточнить:

– Ну, раз вы уже всё обсудили, зачем же вам моё мнение?

– Потому что ты у нас главный герой.
“Нет, правда что ли?” Развернув на коврике бумажную карту, я принялась выверять заранее проложенный маршрут.

– Моя чудесная карта подсказывает, что сегодня на нашем пути следования будет ущелье Мику… как его там. Микуми, Митури… – я задумалась, пытаясь вспомнить это замысловатое название, а заодно извлечь из хвоста засохший репейник.

– Мицуми, – с готовностью подсказала Свити Бот.

– Да, Мицуми. Просто на карте название затёрлось, а на ПипБаке вообще никакого названия нет. Только какие-то квадратики нежилых строений...

– Деревня Мицуми Сато. Дата основания: 537 г. эры Гармонии. Население: грифоны. Статус: нежил.

Вот так. Только я почувствовала, что хорошо справляюсь с задачей проводника-гида, как Свити Бот всё испортила.

– Свити у нас прямо ходячая энциклопедия, – подала голос Джестер и похлопала нашу новую знакомую по плечу.

– Хоть в мою голову библиотека и не вмонтирована, зато я сама читала обо всём, что знаю. – ответила я и, отвернувшись в сторону, надула щёки.

– А-ха, похоже, жеребёнок обиделся.

Джестер даже не спрашивала, – она констатировала факт. Я же с остервенением вычёсывала конец хвоста, в котором очень кстати оказалось несколько крупных колтунов. Когда с хвостом было покончено, злость улетучилась сама собой. Мне стало ясно, что ссориться из-за таких пустяков – глупо, а учитывая постороннюю не-совсем-пони, мотивы и, главное, способности которой мне не известны – недальновидно. Поэтому я повернулась к Джестер и наконец, ответила:

– Нет, жеребёнок проголодался.

Вот что точно было не отнять у серой пони, так это талант к приготовлению пищи. В её копытах даже самая простая и, на вид, не слишком аппетитная еда превращалась в изысканное блюдо. Вот и вчерашняя фасоль, смешанная с макаронами и известными только Джестер пряными травами, приобрела, если угодно, новое вкусовое измерение. Вместе с сытным завтраком уходила и обида, а крепкий кофе, обильно сдобренный сгущённым молоком вместо сахара, придавал чёткость мыслям и желание действовать.

– Так, мы остановились на Мицуми Сато, – бодро сказала я, отхлебнув кофе из чашки. – Мы ведь зайдём в деревню? Правда же?

– Раз она нам по пути, то почему бы нет? – Джестер пожала плечами.

– Значит, если мы выйдем через час и будем делать короткие привалы, то ещё засветло доберёмся до этой заброшенной деревни. Ну, а дальше – как пойдёт, – поделилась я своими соображениями и, на всякий случай, спросила:

– Свити, у тебя есть какие-нибудь другие предложения?

– Нет. Согласно моим данным, ущелье Мицуми является самой короткой дорогой. Экономия: 37 часов пути в сравнении с шоссе 411 на участке “Бетонный завод – карьер”, 18 – в сравнении с федеральной трассой “Северная”, с поворотом на грунтовую дорогу 232 и…

– Да-да, всё понятно! Я тебе верю, – похоже, серая пони совсем не ожидала такой бомбардировки информацией. Услышав её ворчание, Свити Бот тут же умолкла и довольно улыбнулась.

– Значит Мицуми Сато, – задумчиво произнесла Джестер. – Очень странное название – не похоже ни на эквестрийский язык, ни на язык Кристальной Империи. Да и родная речь Базилевса звучит совсем по-другому.

– А это не может быть какой-нибудь забытый северный диалект? – предположила я. – Насколько мне известно, в горных регионах диалекты встречаются чаще, чем на равнине.

– Это не диалект, Додо, – откликнулась Свити Бот. – Дело в том, что до смешения с языками Кристальной Империи, грифоны, проживающие на севере Эквестрии использовали свой собственный, ни на что не похожий язык – ао сора. Он обладал довольно забавным чирикающим звучанием и грамматикой, совершенно не похожей на нашу. Во всяком случае, в нашем языке нет и половины тех звуков, которые способен издать грифон. А ведь именно в нюансах звучания лежит ключ к пониманию этого мёртвого языка. Скорее всего, “Мицуми Сато” – это лишь приблизительное название, адаптированное для слуха пони, ведь ваш речевой аппарат чисто физически не способен воспроизвести клёкот, трели или сложный свист. Последнее явилось одним из аргументов для перехода эквестрийских грифонов на северные наречия пони, впрочем, не самым весомым. Главная причина крылась в том, что за века существования грифоньей цивилизации, язык ао сора так и не обзавёлся алфавитным письмом. Вместо букв, грифоны пользовались иероглифами, каждый из которых обозначал какое-то слово – базовое понятие из их жизни, например, “земля”, “дом”, “охота”. И всё бы ничего, но сочетание двух-трёх стоящих рядом иероглифов образует новые слова, а значит, и новые смыслы. А теперь представь себе, что количество этих символов в ао сора на порядок больше, чем в нашем языке.

– Это же получается целых три сотни! – воскликнула я.

– Нет, Додо, я сейчас употребила “на порядок” в переносном, литературном, значении. Их гораздо больше! В моей базе данных зарегистрировано 3072 символа, однако, некоторые специалисты в области лингвистики утверждали, что таких знаков могло быть свыше трёх с половиной тысяч!

Вот тут пришло время моей челюсти упасть ниже уровня земли. Причём, я не могла решить, что шокировало меня больше: осознание сложности грифоньего языка, или вид робота, который увлечённо и очень эмоционально рассказывал мне об этом.

– Не понимаю… – пробормотала я.

– Я тоже, – призналась Свити Бот. – Мой внутренний переводчик испытывает огромные затруднения при обработке предложений, транскрибированных с ао сора…

– Послушай, Свити, а ты всегда так интересно выражаешься? – полюбопытствовала я.

– Что ты имеешь в виду, Додо?

– Я имею в виду то, что ты постоянно напоминаешь нам о том, что ты – машина. Но ведь твоей основной функцией было мимикрировать под обычную пони, разве нет?

– Совершенно верно. Но мне намного проще и приятнее быть откровенной с вами и говорить так, как оно есть на самом деле. Если тебя это смущает, я могу не упоминать о своей технической составляющей.

Я задумалась. Общение со Свити открывало для меня совершенно неожиданный набор этических вопросов. И хотя где-то на задворках подсознания еще теплилась мысль о том, что передо мной сидит своеобразная сумасшедшая, я поневоле задумывалась о том, как мне относиться к этому существу. Не могла же я относиться к ней, как, скажем, к своему ПипБаку.

– Нет, не надо, – я постаралась скрыть свое смущение за улыбкой. – Если тебе так проще, то все в порядке. Мне… мне интересно понять тебя.

– Эй, лингвисты, – окликнула нас Джестер, – пока вы тут будете обсуждать кто как говорит, стемнеть успеет. Давайте-ка мыть миски, и в путь.

– Подожди, Джестер, – произнесла Свити, глядя прямо на меня, – я хочу, чтобы Додо ознакомилась с содержимым орба памяти.

– Ээээ, зачем? – я растерянно переводила глаза со Свити на Джестер и обратно. Похоже, эти двое всё же о чём-то сговорились. – Может, как-нибудь потом?

– Видишь ли, Додо… – Свити перевела взгляд на Джестер и заговорщически улыбнулась. – Как я уже говорила, в меня заложена программа, цель которой оберегать секреты Бэбс Сид. А вот про оберегание посторонних пони в ней ничего не сказано. Так что если ты хочешь, чтобы я пошла с вами, тебе придется стать хранительницей великих секретов прошлого.

Проклятье, это был откровенный шантаж! И кто меня шантажировал! Это было… верхом низости с её стороны!

– И как мы это сделаем?

– Ты ведь знаешь о том, что Министерство Тайных Наук освоило технологию запечатления заклинаний в кристаллах?

– Разумеется. На этих кристаллах работают все наши измерительные приборы, терминалы и другая вычислительная техника.

– Правильно. И у меня есть блок, хранящий матрицы заклинаний. В конце концов, благодаря нему я могу использовать некое подобие единорожьего телекинеза, хотя на самом деле это манипуляция с точкой нулевой гравитации, довольно неуклюжая и требующая больших затрат энергии. Так вот, среди этих матриц есть функционал для чтения и записи орбов памяти. Орбы хоть и выглядят как магические артефакты, по сути они являются сложными техническими устройствами, а точнее, носителями информации, такими же, как например, виниловые пластинки.

– Только наша “пластинка” явно битая. Когда моя… знакомая попыталась прочитать этот орб, она не только увидела там темноту, но и испытала массу неприятных ощущений...

– Потому что это орб памяти Бэбс Сид, а она была земнопони. У неё никогда не было ни рога, ни крыльев, что совершенно не мешало ей творить удивительные дела. Поэтому оказавшись в этом орбе памяти, ты почувствуешь себя странно. Но поверь мне, это не большая странность, чем если бы ты просматривала орб памяти пегаса-жеребца.

Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули. Джестер откровенно веселилась надо мной – разве что не хохотала в голос, и даже Свити состроила зловредную физиономию. Надо признать, она нашла довольно любопытную, кхм, аналогию для рога единорога.

– Ну допууууустим, – выдохнула, наконец, я. – А темнота вокруг? Ведь вместо неё должна быть картинка, я правильно понимаю?

– Все зависит от того, где в записи расположена точка старта. Единорог, прикоснувшийся своей магией к орбу, увидит только то, что находится между точками, отмечающими начало и конец воспоминания. Но на самом деле, можно записать массу информации до точки старта. Главное – уметь сделать “перемотку” назад. Такую недокументированную особенность этой технологии нашли Свити Белль и её подруги, но нигде не публиковали её.

– Хорошо, я верю, что ты можешь просмотреть этот орб. Но как эти воспоминания увижу я?

– Просто сядь передо мной и посмотри мне в глаза. Тогда я смогу спроецировать видеоряд прямо на сетчатку твоих глаз. Конечно, это не полное погружение в чужое тело, но картинку и даже звук я смогу тебе обеспечить.

– А это не опасно?

– Ну, если с тобой что-нибудь случится, Джестер может разрядить в меня свой гранатомёт.
“Ага, – подумала я, – еще не факт, что тебе от этого что-то будет”. И всё-таки предложение было настолько заманчивым, что мне не удалось побороть искушение.

– Хорошо, я согласна.

Теперь настала моя очередь сидеть со Свити под одним пледом. В нашей палатке вполне могли уместиться две, или даже три сидящих пони. Но учитывая, что нам нужно было провести некоторое время неподвижно, пришлось утепляться. Оказавшись так близко к Свити Бот, я отметила, что от неё исходил приятный, необычный запах. Разумеется, раз Свити была роботом, вопросы гигиены для неё не были так важны, да и следить за собой на холоде ей было всяко проще, чем мне. Проклятье, мне аж завидно стало, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы не зарыться носом в эту кудрявую гриву.

Джестер тоже забралась в палатку – видимо, из любопытства – и уселась спиной ко входу. Вся эта ситуация напомнила мне о детстве, когда мы точно так же забирались под одеяло, накинутое поверх письменного стола, и рассказывали друг другу страшные истории, пока нас не ловили родители и не разгоняли спать по домам. Черный орб лежал где-то у наших ног, но в темноте палатки я не могла его разглядеть.

– Давай сначала попробуем откалибровать проектор. Смотри мне в глаза. Сначала может быть немного неприятно. Я спроецирую настроечную таблицу на зрачок.

Я посмотрела в глаза Свити Бот. Эппл Блум действительно была мастером своего дела, она действительно смогла создать произведение искусства, лишённое и грамма пошлости. Но в этот раз восхищаться красотой робота не получилось: внезапно в моем поле зрения появились две тонких прямых линии зелёного цвета – вертикальная и горизонтальная. Сначала я хотела было протянуть к ним копыто, но вовремя осознала, что их на самом деле не существует.

– Следи глазами за перемещением перекрестья линий. Я запишу паттерн движения твоих глазных яблок, чтобы проекция не разрушалась.

Две линии стали двигаться вверх и вниз, и точка, в которой они пересекались – сначала по кругу, затем зигзагообразно.

– Хорошо. Теперь попробуем настроить цвет и яркость.

Перед глазами возникли три квадрата – красный, синий и зеленый, и эти квадраты стали менять яркость: сначала они стали почти ярко-белыми, а потом – практически черными. Мне стало ясно, зачем было устроено это импровизированное затемнение вокруг нас. Скорее всего, при свете дня Свити не смогла бы спроецировать полноценный черный цвет.

– Сейчас я покажу тебе несколько фотографий, а ты расскажешь мне, что на них изображено.

И тут внезапно передо мной оказалось совершенно незнакомое мне место. Судя по всему, это было какое-то ателье или, быть может, театральный гардероб. Вычурные платья всех мыслимых форм и цветов были развешаны на гипсовых манекенах пони, а прямо передо мной стояла единорожка, которая по красоте, пожалуй, превосходила Свити Бот раза в два. Белоснежная масть, темно-фиолетовая грива, причудливо уложенная на один бок, очки в черепаховой оправе и кьютимарка в виде трех голубых кристаллов. Я невольно моргнула, осознав, что передо мной снимок ни кого иного, как Рэрити, главы Министерства Стиля. Впрочем, иллюзия не исчезла: глазные проекторы Свити неотрывно следовали за фокусом моих глаз.

– Я вижу Рэрити.

– Да, это она. Помню, ей иногда было сложно различать госпожу Свити Белль и меня.

Картинка изменилась. Теперь передо мной стояли четыре молодых кобылки. Судя по всему, это были Свити Белль и её подруги – Эппл Блум и Скуталу; а четвертую кобылку я не знала. Это была охряная земнопони плотного телосложения с короткой красно-розовой чёлкой, которая лезла ей в глаза. Одета она была в темно-серый балахон с капюшоном, который оставлял голой шею и частично плечи, а в ухе у неё была необычная серьга – пирсинг.

Кобылки протягивали наблюдателю походный плащ бордового цвета. Это его я приняла за попону, когда увидела Свити Бот в первый раз! На снимке было видно, что на плаще пришита какая-то эмблема, но я не смогла её разглядеть.

– Я вижу основтельниц Стойл-Тек и какую-то кобылу мрачного вида.

– Это, Додо, и есть Бэбс Сид, кузина госпожи Эппл Блум. В тот день они решили, что вручить мне плащ Метконосцев будет хорошей идеей.

Объёмное изображение исчезло, и я вновь увидела лицо экиноида.

– Ну что, Додо, я смотрю, с восприятием у тебя нет проблем, – с этими словами Свити Бот улыбнулась. – Ты готова смотреть чужие воспоминания?

– Н-нет.

– О, тогда всё в порядке, – продолжила она и, прикоснувшись к орбу магией, лукаво подмигнула мне. В этот момент возникло чувство, схожее с падением в пустоту. Яркие линии и цветовые пятна проносились мимо меня с ошеломительной скоростью, пока я внезапно не оказалась в ярко освещенном коридоре с расписным потолком и красной ковровой дорожкой, уложенной у меня под ногами. Мир вдруг обрел звук.

=======ooO Ooo=======

– Да расслабься ты, они не кусаются – как мне показалось, незнакомый женский голос звучал прямо из моего тела, хоть я сама ничего и не говорила. Двумя своими чувствами из пяти, я словно соединилась с ощущениями, когда-то испытанными Бэбс Сид. И как раз сейчас охристое копыто моей эээ… носительницы коснулось плеча собеседника, тревожно косившегося в сторону роскошной резной двери, что была заметно выше роста любого пони.

– Тебе легко говорить. Это же твои коллеги. А я их совсем не знаю, – земнопони серо-голубой масти натянуто улыбнулся и копытом поправил тонкие позолоченные очки у себя на переносице. Помимо прекрасно уложенной волнистой гривы синего цвета, этот пони отличался тем, что был одет с иголочки: чёрный блестящий смокинг, белая накрахмаленная рубашка, галстук-бабочка под цвет карих глаз и бежевая роза в петлице – однако, его напряжённая поза намекала на то, что жеребец привык носить более просторную и менее официальную одежду, а потому в столь роскошном наряде чувствовал себя крайне неуютно и стеснённо. Сделав глубокий вдох, словно перед погружением под воду, пони осторожно толкнул дверь и в пространство ворвались звуки репетирующего оркестра.

Мы оказались в концертном зале. Это был богато украшенный зал, выполненный в классическом стиле. Не исключено, что мы находились в самом Кантерлоте. Вокруг было так много пони, разодетых в пух и прах, что мне стало довольно неуютно, когда Бэбс, подталкивая своего спутника плечом, проходила через всё это пестроцветие нарядов и бижутерии. Оказалось, что званые обеды в нашем Стойле были лишь слабым отголоском роскоши довоенных времён. Шуршание платьев и тихие неторопливые разговоры подсказывали мне, что выступление ещё не началось. Верно: где-то за спиной раздался сдвоенный звонок, после которого знакомый Барбары заметно ускорил шаги в сторону двух свободных подушек, с вышитыми на них номерами.

Наконец, мы уселись, и Бэбс Сид решила вновь напомнить о себе:

– Так ты говорил, что последняя экспедиция на Острова увенчалась успехом?

– И не представляешь каким! – спутник Барбары заметно оживился. – В непроходимых джунглях мы нашли остатки древнего храмового комплекса, который, если подумать, не представлял для нас какой-либо ценности, если бы не одно но! – жеребец немного повысил голос, отчего бордовая пони в широкополой шляпе с павлиньими перьями, сидевшая спереди, сделала ему замечание. Бедняга.

– Так вот, – продолжил он уже полушёпотом, – раскапывая фундамент Кельи Знаний, мы обнаружили комнатку-тайник, в которой лежали древние свитки. И, несмотря на жару и морской климат, они уцелели!

Бэбс слушала своего собеседника как будто одним ухом, но слышала всё. При этом она не забывала оглядывать зал по кругу, бросая взгляды на те точки, куда бы мне самой и в голову не пришло посмотреть. Полагаю, это была профессиональная привычка. Жеребец, видимо, давно привык к этому и спокойно продолжал свой рассказ:

– Нам невероятно повезло, что время не превратило их в труху; пришлось работать в специальной камере с углексилым газом, чтобы развернуть их и не повредить текст. Но оно того стоило! В свитках оказались записаны древние сказки, причем, сразу на двух языках. Благодаря этому, мы наконец-то смогли полностью расшифровать древнеэквестрийскую иероглифическую азбуку! – он снова повысил голос, но тут же запнулся столкнувшись взглядом с той же самой пони. Чтобы Бэбс не заметила этого конфуза, он моментально переменил тему:

– О, смотри, твоё начальство тоже здесь, – и ткнул копытом в направлении правой ложи. Бэбс аккуратно опустила его копыто.

– Да, Никс здесь. Ведь это она помогла нам арендовать Мэйнхеттенскую Филармонию, чтобы провести этот вечер. И не надо тыкать в неё копытом.

Бэбс бросила взгляд на ложу. Там, в тени, стоял изящный силуэт невероятных для пони размеров. И различить его можно было лишь благодаря тому, что он был чернее самой тени, а еще по необычным глазам цвета морской волны. Впервые в жизни я видела живого аликорна!

– Она и так не любит, когда на неё обращают внимание. Думаю, Никс с удовольствием отказалась бы от нашей помощи, если бы не королевское воспитание.

– Никс удивительная, Бэбс. Она защищает пони и ничего не просит взамен, прямо как ты.

– Я беру деньги.

– Ты могла бы брать и больше денег за такую опасную работу. Но нет, тебе не нужны ни деньги, ни слава. Тебе просто нравится помогать другим пони, и этим вы с ней похожи.

В этот момент прозвенел третий звонок, едва не заглушивший голос жеребца.

– Может ты и прав, – задумчиво произнесла Бэбс, вновь глядя на свою начальницу. – Однако хватит разговоров, свет уже гаснет.

И впрямь, освещение вокруг стало медленно тускнеть, а шум в зале мало-помалу притих. Только сейчас, по неяркой подсветке, идущей снизу, я обратила внимание на оркестровую яму перед сценой, в которой уместился полный симфонический состав! Ну вот, похоже, меня сейчас будут травить классической музыкой!

Внутренне приготовившись к длительной пытке, я воззрилась глазами Бэбс Сид на сцену. Тяжёлый бордовый занавес неслышно расступился, и в молочно-белом свете прожектора показалась одинокая фигура.
“Маэстро Октавия!” В строгом классическом чёрном платье она стояла на двух задних ногах, а передними удерживала виолончель.И больше никого и ничего на сцене не было; сейчас лишь чёрная пустота, и невесомые пылинки, витавшие в воздухе, окружали эту легендарную пони. Не знаю как Бэбс, а я от этого зрелища невольно поёжилась. В полнейшей тишине оркестр взял первую ноту, и по моей спине пробежал лёгкий холодок, который словно эхом отразился прямо в сердце. И с каждым мгновением это неуютное ощущение лишь усиливалось.

Скрипка… Она всегда так действовала на меня. Возможно, именно поэтому я предпочитала сложной и благородной классической традиции более простые фразы и ритмы современных направлений. Ведь они не лезли так глубоко в душу, не заставляли тебя выворачиваться наизнанку от переживаний и странных образов, рождавшихся в голове. Они просто помогали работать, беззаботно гулять по Атриуму, или снимать напряжение после тяжёлой и утомительной смены. Лёгкая музыка из моей коллекции не требовала ничего взамен, в отличие от классической.

Вслед за скрипкой вступили духовые и, наконец, в этом тревожном море звуков поплыла цельная и очень хорошо различимая волна, которая исходила от инструмента Октавии. В этот самый момент я поняла, что любое её выступление, услышанное в записи не идёт ни в какое сравнение с живым звучанием, и что никакая многоканальная система воспроизведения не способна передать акустику величественного зала, в котором мне посчастливилось оказаться. Удивительно, но в этом огромном помещении я не заметила никакой аппаратуры для звукоусиления, но одной лишь своей виолончелью Октавия умудрялась играть так, что каждый оттенок звучания был ясно слышен в любой точке зала. Получалось так, что вся мощь симфонического оркестра служила лишь для того, чтобы подобно оправе обрамлять её плотный, резонирующий звук.

Октавия не пыталась поразить своих слушателей немыслимыми высотами скорости, подобно иным самородкам от классики. Она спокойно и уверенно вела свою партию и делала это виртуозно. Создавалось впечатление, что её передние копыта были в два раза мягче, чем у обычной пони. Иначе как объяснить ту лёгкость и, в то же время, точность, с которой она управлялась с этим невероятно сложным инструментом; ведь на виолончели не было ни клавиш, ни ладов, и малейший промах неизбежно означал бы фальшивую ноту!

Сама музыка была тревожной, если не сказать трагичной: минорные каноны чередовались один за другим, словно волны на воде, и постепенно вводили в действие все новые инструменты. И тут я поняла, что Война еще не началась, но все уже ощущали её скорое приближение. Сколько времени оставалось у этих пони? Год? Два? Или неделя? Совсем скоро привычный мир волшебной страны Эквестрии изменится до основания, и в воздухе зажужжат пули и завоют сирены. Привычный уклад жизни будет потерян навсегда, а мирные пони погрузятся в кровавую истерию войны, и станут терять родных и близких до тех пор, пока в конце концов не уничтожат всё, что создавали столетиями.

Словно в такт моим мыслям, торжественное вступление сменилось интермедией, состоявшей из отрывистого духового стаккато под аккомпанемент струнного легато, и вот уже через мгновение меня с головой окунуло в галопирующее аллегретто с солирующим гобоем, сопровождавшееся самой безвкусной плясовой ударной секцией, которая в другом месте звучала бы пошло, но сейчас откровенно пугала.

Всего за несколько десятков лет Эквестрия разработала больше орудий для убийства себе подобных, чем за всю свою историю, сделала рывок от угольной энергетики до создания бензиновых и дизельных двигателей, изощрённых энергомагических технологий, построила страшные боевые машины, способные в одиночку сравнять с землёй небольшой город.

Уничтожение как национальная идея. Не оборона, но наступление на технологически отсталого противника, причём, не оправданное ничем иным, кроме безумного желания отнять себе чужую землю. Всё это в итоге вылилось в войну ради войны, в геноцид без правил и понятий – как же хорошо сумел композитор предвосхитить, а дирижер – передать дух грядущего!

Похоже, что не одна я оказалась под впечатлением: глаза Бэбс закрылись, а когда открылись снова, картинка была размытой от слез.

Когда объявили антракт, и в зале снова зажегся свет, Бэбс дернула своего спутника за рукав и поманила его в коридор. Пони толпой покидали зал, кто-то молча, а кто-то наоборот – живо обсуждая услышанное. Но среди них больше было тех, которые как ни в чем ни бывало продолжали шутить или обсуждать свои собственные дела: моё ухо уловило разговоры о продажах, о моде и даже о разделе имущества семьи. По сравнению с той возвышенной тревожной музыкой всё это было таким мелочным и примитивным, что впечатление от концерта сразу резко испортилось.

Мне буквально захотелось стереть всех этих кобыл и жеребцов из окружающего пространства, чтобы остаться наедине со своими переживаниями. Бэбс, видимо, пыталась сделать то же самое, потому что она активно пробиралась через толпу в сторону открытой веранды на втором этаже. К счастью, тут никого не было – все слушатели разбрелись по уборным и буфетам.

– Мисс Сид? – моя носительница обернулась, и в поле её зрения возникла та самая Принцесса. Вблизи она выглядела просто огромной – раза в два выше самой Барбары. Ещё вчера, слушая рассказ Свити Бот, я была готова допустить, что двухсотлетний робот красиво привирает по поводу существования ещё одного аликорна, не попавшего в учебники истории, и что на самом деле начальница Барбары – всего лишь могущественный единорог, посвятивший свою жизнь спасению пони, попавших в беду. Однако здесь, в этом воспоминании, Принцесса Никс стояла передо мной на расстоянии вытянутого копыта, так что глядя на неё снизу вверх, я отчётливо видела и изящный точёный рог, и могучие крылья, сложенные за спиной. Чёрная бархатная шкура аликорна словно поглощала свет ламп, висевших под потолком, а роскошная тёмно-фиолетовая грива струилась магической энергией, как у настоящих Королевских Сестёр.

И всё-таки самыми необычными во внешности Никс были её лазурные глаза. Теперь я поняла, почему даже с дальнего расстояния они показались мне такими странными. Их зрачки были вертикальными, как у кошки! Я вспомнила, что именно с такими глазами обычно изображали злодейку Найтмер Мун. А это значило, что Свити Бот говорила правду, и само существование Никс было как-то связано с историей мятежной Младшей Сестры. Но как бы то ни было, Никс явно не унаследовала злобного характера своего древнего двойника.

– Принцесса Никс! – воскликнул несдержанный кавалер Барбары Сид но, видимо, поймав её взгляд, резко стушевался. Сама Принцесса никак не отреагировала на столь шумное приветствие.

– Моё почтение, Принцесса, – подала голос Бэбс.

– Восхитительная музыка, вы не находите? – голос у Никс был приятный, но несколько резковатый. Никс старалась изображать из себя одну из Королевской Семьи ровно настолько, насколько этого требовали соображения приличия, не более.

– Без сомнения, Принцесса. Я счастлива, что мне довелось услышать её. Боюсь, что теперь нескоро представится такая возможность.

– Я вижу твоё беспокойство, Барбара, и я разделяю его. Но нам не стоит говорить об этом сейчас. Не буду вам больше мешать, наслаждайтесь этим вечером.

– Спасибо, Принцесса. Вы тоже постарайтесь оторваться как следует.

Вопреки моему ожиданию, Никс улыбнулась совершенно искренне.

– Пожалуй, я скоро забуду, что это значит, – и кивнув молодой паре, черная Принцесса удалилась по коридору.

– Иногда мне кажется, что ей страшно одиноко, но она не подает виду, – задумчиво произнесла Барбара.

– У неё есть вы. По крайней мере, вы стараетесь ей помочь.

– Ей нужны друзья, а не помощники. Когда-то она тесно дружила с моими девочками, еще до того, как я с ними познакомилась…

– А что случилось потом?

– Потом все выросли.

В вечернем воздухе повисло молчание, и я услышала шум прибоя.

– Бэбс, – жеребец кашлянул.

– М?

– У меня есть для тебя кое-что. Я привез тебе сувенир с Островов.

– Правда?

– Да. Это реконструкция одного из свитков. Только вместо оригинального текста я сделал словарик иероглифов. Оказывается, фонетика эквестрийского языка почти не изменялась с годами, менялась только письменность. Вот, посмотри.

Жеребец развернул перед Бэбс узкий свиток-репродукцию, и я увидела ровные ряды иероглифов, напротив которых были написаны отдельные слоги. И тут произошло что-то странное. Строки текста вспыхнули у меня перед глазами ярким оранжевым светом, и я захотела зажмуриться или отвести взгляд, но не смогла – мозг уже окончательно поверил в другую реальность, и оставшееся за её пределами тело больше не слушалось меня!

Когда я вновь обрела способность воспринимать происходящее, тема разговора поменялась.

– Бэбс? Ты согласна на моё предложение?

– Давай… Немного помолчим.

Барбара Сид закрыла глаза и ещё какое-то время я не видела ничего кроме темноты и не слышала ничего, кроме шума прибоя.

=======ooO Ooo=======

Пришла в себя я от того, что в нос ударил сладкий запах какого-то напитка, который приготовила мне Джестер.

– Доброе утро!
“Ну вот, опять.”
– Эээ…. доброе, наверное… Стоп. Правда утро?!

– Строго говоря, сейчас около двух часов дня. Ты пробыла в отключке пару часов.

– Что произошло? – перед глазами до сих пор стояли огненные символы, и я отчётливо видела их всякий раз, стоило мне зажмуриться.

– Свити Бот говорит, что у тебя очень высокая степень восприимчивости к виртуальной реальности. В сочетании с заклинанием, наложенным на орб, это вызвало нервное истощение. Ничего, сейчас напоим тебя горячим шоколадом и будешь как новенькая.

– Заклинанием? Каким ещё заклинанием?

В проеме палатки показалась физиономия Свити.

– Каким-то образом Бэбс Сид удалось наложить на своё воспоминание заклинание мгновенной памяти. Чем-то это похоже на клеймо на крупе коровы. Обычно такие заклинания используют, чтобы не забыть что-то важное.

Я усиленно потрясла головой, о чем тут же пожалела. Последний раз голова так раскалывалась после коньяка Мэйни Брауна.

– Как Бэбс могла поставить заклинание? Она же земнопони.

– Вероятно, ей помог какой-то знакомый единорог, и я даже догадываюсь – какой.

Изобретательность этой земнопони потихоньку начинала меня раздражать.

– То есть она сначала применила заклинание памяти на определенном фрагменте, а затем записала своё воспоминание в орб памяти?

– Да, и я полагаю, что она сделала это нарочно: чтобы тот, кто увидит этот фрагмент, сразу запомнил его на всю жизнь. Ты можешь по памяти переписать то, что ты увидела на этом свитке?

Я закрыла глаза. Огненные буквы по-прежнему светились передо мной, словно я смотрела на плакат, висящий на стене.

– Да, могу.

– Значит, Бэбс зачем-то нужно было, чтобы ты запомнила этот текст.

– И зачем жеребёнку надо было его запомнить? – включилась в дискуссию Джестер.

– Нам ещё предстоит это выяснить, – Свити смотрела на меня сверху вниз и торжествующе улыбалась во все свои белоснежные зубы. – Тебе предстоит это выяснить. Подъем, Додо.

Тропинка шла в гору, петляя и изгибаясь. Чем выше мы поднимались, тем уже она становилась. Я видела подобную картину, когда спускалась со своей горы, но в этот раз приходилось карабкаться вверх, и это было довольно утомительным занятием. Во многих местах, ширина тропинки и её уклон заставляли нашу троицу тесниться к каменной стенке и идти друг за другом, а кое-где, и без того узкая дорожка и вовсе пропадала из виду, и тогда нам приходилось подниматься по завалам или продираться сквозь заросли густой и колючей травы. Но пока что нам везло, и тропинка исправно возникала снова, в одних случаях в виде чуть более утоптанных камешков, в других – в виде ясно различимой полоски земли.

Вопреки всякой логике, снега в ущелье Мицуми практически не было. Вроде как, мы и забрались севернее, но климат здесь оказался совсем не таким, как в горах вокруг моего Стойла. Здесь было сухо, и постоянно дул ветер, достаточно сильный для того, чтобы сдувать снег со склонов, но при этом почти не мешавший нам подниматься вверх. Сами горы казались совершенно гладкими, словно это гулявший по их верхушкам ветер придал им такую форму, но я знала, что это лишь обман зрения, и на самом деле все склоны усыпаны камнями, камешками и целыми валунами. Впрочем, камни были везде. Ступив в это ущелье мы попали в настоящий каменный край; только пятна пожелтевшего мха и одиночные кусты, тянувшиеся по земле, вносили разнообразие в окружающий пейзаж. А ещё здесь было очень тихо, если не считать монотонного завывания ветра; любой другой звук скрадывался камнями, и почти не создавал эха.

Карабкаясь вверх по тропе, я поражалась коварности горного ландшафта: казалось бы, вот он – противоположный склон ущелья, только разбегись как следует, прыгни и окажешься на другой стороне. Но это было не так. Ради интереса, я со всей силы швырнула небольшой камушек, и до другого края он не долетел. Провожая камень взглядом, я ощутила себя земнопони с крыльями за спиной. Одно дело – висеть над магазинчиком Бэкфайра с щёткой в зубах и счищать снег, другое – парить над глубокой пропастью, дно которой усеяно острыми камнями.

К последнему я была совсем не готова и с сожалением глядела на гладкие горы, высившиеся с двух сторон. Как же хотелось подняться повыше и взглянуть на них сверху! И я мысленно пообещала себе, что как только буду уверенно летать на большие расстояния, обязательно устрою себе такое развлечение. А ещё мне вдруг стало немного жаль Джестер и Свити Бот, которые никогда не смогут испытать ощущение полёта.

Впрочем, эти две кобылки совсем не нуждались в моём сочувствии. Может, летать они и не могли, зато были гораздо лучше меня приспособлены к ходьбе по горной местности. Понятно, что маленькая и ловкая Джестер перемещалась по сыпучей и сухой поверхности без видимого труда – ей это было положено от природы, но и Свити Бот ничуть не уступала ей. Она не только не отставала от моей серой подруги, но и норовила обогнать её, то и дело зависая в довольно странных положениях, в которых лично я точно не смогла бы удержать равновесие. Что это? Особенности конструкции? Точный расчёт? Или всё вместе?

Создавалось впечатление, что в этом мире решительно все мои знакомые были приспособлены к жизни лучше, чем я. Даже огромный Базилевс! Я позволила себе минутную слабость и скрипнула зубами от зависти.

Горы действительно были обманчивым местом: вроде бы рельеф просматривался на многие метры вперёд, но вход в долину Мицуми Сато открылся перед нами внезапно. После очередного затяжного подъёма мы увидели впереди странные деревянные ворота. Они стояли между двумя отвесными и очень высокими скалами и представляли собой весьма странную конструкцию: два массивных вертикальных столба сверху соединялись двумя перекладинами, из которых нижняя была прямой, а верхняя – изогнутой вверх по краям; эта вторая перекладина имела собственную крышу, покрытую замшелой черепицей.

– Тории, – с благоговением в голосе произнесла Свити Бот. – Ритуальные ворота грифонов. Впервые вижу их своими глазами.

– Ритуальные ворота? Зачем они нужны? – я подошла поближе, чтобы рассмотреть эту диковину. В высоту ворота были, пожалуй, раз в десять больше меня, а их опорные столбы оказались сделанными из цельных стволов дерева. От старости дерево обветшало и покрылось трещинами; тут и там виднелись следы деятельности жучков-древоточцев. И все же, эта конструкция по-прежнему выглядела прочной и не грозила обвалиться нам на головы.

– Я мало знаю о культуре грифонов, – продолжила Свити. – После того, как они установили контакт с пони, то большей своей частью ассимилировались и по образу жизни стали похожи на пони-пегасов. Но судя по всему, тории были призваны привлечь богов, которые большей частью имели птичье обличье. Божество, которому построили богатый насест, не могло оставить деревню без внимания.

– Да уж, – проворчала Джестер. – Если бы ради меня на такую высоту затащили целое дерево, или даже два, и я не осталась бы равнодушной.

Конечно же, после рассказа Свити я не удержалась от соблазна почувствовать себя таким божеством. Скинув со спины надоевший походный рюкзак я взлетела на этот древний насест и, усевшись на нём поудобнее, с важным видом стала глазеть на своих спутниц.

– Э, жеребёнок, зря ты это сделала. Слезай-ка оттуда, – окликнула меня Джестер.

– Что, считаешь, что меня проклянёт какое-нибудь древнее божество? – задиристо ответила я, о чём тут же пожалела, едва не полетев с насеста кувырком.

– Нет, Додо. Я считаю, что там слабая кровля.

– А, всего-то, – крикнула я вниз, но всё-таки отодвинулась от края черепичного навеса, на всякий случай.

С верхушки ворот вид открывался прямо-таки потрясающий: высокие, практически отвесные стены ущелья расступались в стороны и постепенно терялись в тумане, а где-то далеко внизу, среди громадных камней блестела нить горного ручья. Увы, в деталях рассмотреть дно ущелья не представлялось возможным, так как внизу клубились густые облака, но я нисколько не сомневалась, что самое интересное находится прямо у меня перед глазами.

Деревня Мицуми Сато располагалась на склонах ущелья, примерно на той высоте, где я сейчас сидела. Подобно ласточкиным гнёздам, прямо из скал вырастали жилища замысловатой архитектуры. Первое, что бросалось в глаза – это изогнутые к небу скаты крыш. Некоторые дома были двух и даже трехэтажными, и в таком случае каждый этаж имел свою собственную крышу. Стен, в привычном понимании, в этих домах не было: огромные проемы между балками были закрыты каким-то материалом, который сейчас уже практически отсутствовал. Когда-то все деревянные конструкции были покрашены в насыщенный красный цвет, но краска выцвела, и теперь жилища выглядели почти серыми, словно камни, устилавшие дно ущелья.

Вдоволь налюбовавшись пейзажем, я расправила крылья и спрыгнула с насеста.

– Ээй, Джестер, хочешь я тебя подниму туда? – крикнула я своей подруге, пикируя ей прямо на спину. Но серая пони ловко увернулась, и мои копыта ухватили воздух. Вот ведь проворная!

– Нет уж, жеребёнок, мне и отсюда всё прекрасно видно, – ответила она.

– А у них тут уютно… было, – заметила Джестер, выглядывая у меня из-за спины. Мы прошли ворота и теперь все втроём любовались открывшимся видом.

– Да… впервые вижу что-либо подобное, – произнесла я в восхищении.

– Я думаю, мы все видим это впервые, – заметила Свити Бот. – Это место переполняет мои таблицы эстетической интерпретации…

Услышав это мы с Джестер переглянулись и прыснули со смеху.

– Переполняет что?

– Мои таблицы эстетической интерпретации, – невозмутимым голосом повторила Свити.

– Слушай, нравится – так и скажи, да? – особый акцент Джестер придавал её фиглярству особую прелесть. За пару мгновений она оказалась возле чахлого, скрученного узлом деревца, выросшего в аккурат между двух вертикальных валунов. – Нам сюда.

Оглядев древние камни, поросшие жёлтым лишайником, я заметила, что на их вершинах расположены какие-то крохотные домики с круглыми окошками, напоминавшие своим видом птичьи кормушки. Вот только сделаны они были тоже из камня, причём, явно обработанного инструментами.
“Фонари, – смекнула я, – значит это – ворота”.

– Красиво растёт, – с сожалением в голосе Джестер стала проделывать себе лаз в ветках, которые были покрыты засохшими розовыми цветами. Никогда прежде я не видела цветущие растения и, уж тем более, не знала, как они пахнут. Поэтому, прежде чем шагнуть в дыру, протоптанную Джестер и сразу же расширенную Свити, я нашла наименее сморщенный из цветков и буквально погрузилась в него носом. Даже сейчас цветок источал очень приятный, сладкий запах, слабые аналоги которого угадывались в довоенной парфюмерии, до сих пор хранившейся у моей мамы в шкафчике.

– Додо! Ты уж либо винтовку сними, либо цветы нюхай. Несолидно как-то!

Я уже привыкла к таким подколкам со стороны своей подруги и в этот раз даже ухом не повела. Но мне было интересно другое: пыталась ли таким образом Джестер поторопить меня, или же она завидовала тому, что я так часто испытываю новые для себя ощущения. Или всё-таки… нда, наверное, у меня в такие моменты очень глупый вид, и это является главным поводом.

За каменными воротцами начиналась широкая и когда-то ухоженная дорога, выложенная каменными плитами, а по её бокам, и иногда даже посередине, росли всё те же карликовые деревья с розовыми цветками и вытянутыми ярко-оранжевыми плодами. Упрямо цепляясь за голые скалы своими корнями, деревца прижимались к отдельно стоящим валунам, или карабкались по стенам ущелья. Вероятно, их семена занесли сюда птицы или сами грифоны. Крохотные розовые лепестки опадали при малейшем прикосновении к веткам, и горная дорога была устлана ими, словно ковром. Твёрдые камни, вросшие в землю, глухо стучали под копытами, а я ощущала невероятную странность происходящего. Мало того, что за долгие годы мы были первыми пони, вновь навестившими это место, я не переставала удивляться самому окружающему пространству – этому кусочку осени в царстве зимы. Похоже, снег никогда не выпадал здесь. Наверняка, такой микроклимат и привлек грифонов поселиться в этом месте. Впрочем, всё что я видела вокруг себя могло быть и следствием локальной погодной аномалии, возникшей уже после того, как пегасы закрыли небо. Кто знает?

Архитектура жилищ, которые высились вдалеке, была явно продиктована недостатком деревьев в округе, поэтому из древесины строили только каркас дома, а стены обтягивали не то пергаментом, не то очень плотной бумагой – с такого расстояния распознать материал было невозможно. До первого такого строения мы добрались где-то через четверть часа. Разумеется, сам дом был абсолютно пуст. Все его внутреннее убранство давно уже превратилось в прах и было унесено ветром, который свободно гулял по комнатам.

Теперь мы продвигались очень осторожно. Дерево, из которого был построен дом, уже растеряло былую прочность и норовило сломаться от любого неловкого движения. Кроме того, кое-где в полу зияли дыры, падение в которые не сулило ничего хорошего для тех, кто не умеет летать. Впрочем, крыша тоже оказалась дырявой во многих местах. Но уже одно то, что эти строения столько лет просуществовали без какого-либо ремонта, вызывало восхищение. Раз деревня уже на довоенной карте числилась заброшенной, то в таком виде она простояла минимум лет триста. Похоже, секрет долговечности грифоньих жилищ крылся в той самой красной краске, которая в несколько слоёв покрывала стропила и деревянные балки.

– Додо, Джестер окликнула нас Свити Бот с тревогой в голосе. – Мы тут не одни.

– С чего ты взяла? – Джестер поставила копыта на перила балкона и рассматривала долину вокруг. – Я никого не вижу.

– Мой компас зафиксировал несколько нейтрально-настроенных объектов.

Я сверилась с ПипБаком. Действительно, рядом было что-то живое.

– Да, и мой – тоже. Жёлтые точки. Три или четыре штуки. Они то пропадают, то появляются вновь.

– Наверное, тараканы или мелкие грызуны. – предположила Джестер. – В этом месте никого не было, наверное, лет пятьсот.

– Может, стоит… – договорить я не успела. потому что в этот момент строение пошатнулось, и словно из ниоткуда перед нами возникли три жеребца в черной униформе, причем один из пони вошел… прямо через стену, разорвав в клочья тонкий материал.

– Бросайте оружие!!! – рявкнул один из них – явно командир группы.

Это были очень серьёзные пони, с винтовками на боевых сёдлах, и круглыми, блестящими шлемами на головах. Но интереснее всего было то, что все они оказались пегасами!

Джестер среагировала первой:

– Вы кто такие, в круп вас…. – впрочем, закончить фразу, ей не удалось, потому что конструкция многовековой давности не выдержала такой прибавки в весе; раздался хруст дерева, и весь дом начал заваливаться на один бок. Пегасы в униформе, не ожидали такого исхода и выпали вниз через те же места, из которых появились. Потеряв часть нагрузки, дом стал крениться в обратную сторону.

– Бегом отсюда! Вперёд! – прокричала Джестер.

Нас не надо было просить дважды. Полосатая пони пушечным ядром выскочила из дома, за ней выпрыгнула и Свити Бот. Разумеется, о том, что равновесие дома при этом нарушится, никто из них не подумал, и я с изумлением почувствовала, как пол поднимается мне навстречу. Ну точь-в-точь, как в том злополучном самолете!

Но теперь-то я знала, что нужно делать. Расправив крылья и в два маха пролетев вдоль стремительно кренившегося пола, я резко поднялась вверх и даже умудрилась покинуть жилище через дверь. Неприятный момент заключался в том, что в воздухе я оказалась не одна. Трое неизвестных пегасов перегруппировались и пытались окружить меня. Они не учли одного: опасно накренившийся дом отделился от скалы и с душераздирающим хрустом сорвался вниз. При этом он задел одного из наших новых знакомых, и увлек его за собой.

– У нас раненый! – закричал один из пегасов в шлемофон и ринулся вслед за упавшим боевым товарищем. Оставшийся солдат в нерешительности повис в воздухе. Похоже, что из всей троицы он был самым молодым – на вид едва старше меня. Забрало его зеркального шлема было поднято, и я видела пару испуганных голубых глаз, смотревших куда-то за мою спину. А, ну правильно, теперь нас было трое – против него одного, и эта простая математика дошла до пегаса очень быстро. Резко прижав крылья к бокам, он гирей упал вниз, в густые облака, и пропал из виду.

– Кто они такие? – в полной растерянности я приземлилась на уступ рядом со Свити Бот и Джестер.

– Этой униформы нет в моей базе данных! – Свити выглядела не на шутку встревоженной.

– Значит это ваш Анклав! Те самые пегасы из-за Облачного Занавеса.

Предположение Джестер звучало очень правдоподобно.

– Что они тут делают? Может... им надо помочь? – я совершенно не знала, что мне делать и как реагировать на происходящее. Ответ пришел сам, и он прозвучал с противоположной стороны ущелья.

– Вы находитесь в зоне карантина! Бросайте оружие, или мы откроем огонь! – тот, кто к нам обращался, использовал устройство звукоусиления.

– Да, конечно, только хвосты расчешем, – пробурчала себе под нос Джестер. – Я не знаю, что нужно этим ребятам, но зато я точно знаю, что в Пустоши слушают только тех, у кого оружие в зубах. Если вы, девочки, хотите вести переговоры, то стволы опускать нельзя.

Проклятье, я была согласна с Джестер на все сто! Наши противники, впрочем, её мнения не разделяли: с противоположной стороны ущелья раздался громкий хлопок, и рядом со мной из скалы выбило солидную порцию камня. “А чтоб вас!” – увесистый булыжник вдарил по спине, и если бы не бронежилет Эмеральд, ходить мне с ушибленным позвоночником.

– Додо, в укрытие! У этих ребят магнитные винтовки! – прокричала Свити.

Мгновение, и я спряталась за большим валуном, вместе с Джестер и Свити Бот.

– В укрытие – это я поняла! А что такое магнитные винтовки?

– Магнитные винтовки, – начала Свити, – это разновидность энергетического оружия, построенного на основе соленоидов…

– Свити!

– Эээ, это чертовски мощная снайперка, Додо. Стреляет любой металлической чушкой со страшной силой и очень далеко, – Свити Бот виновато улыбнулась.

– Мы сейчас как тараканы на стенке, – Джестер уже расчехлила гранатомет и заталкивала в него толстую гранату. – Если мы дальше будем сидеть за этим камнем, они скоро долетят до нас и просто прихлопнут сверху. Надо двигаться!

С этим словами она выглянула из-за камня и наугад выстрелила гранату в сторону врага.

– Это их немного охладит. Бегом!!!

И мы припустили со всех ног. Новый выстрел из магнитной винтовки заставил меня совершить прыжок вперед головой и кубарем вкатиться за следующее укрытие. Я едва не впилилась в Джестер, которая из нас троих соображала быстрее всех.

– Додо, только ты можешь вести прицельный огонь. Придется тебе отстреливаться.

Я сглотнула. Стрелять в обнаглевшее зверьё – это одно. Стрелять в живых пони – совсем другое. А стрелять в живых пони под ответным огнем… чёрт, это что-то третье, к чему я совсем не была готова! Да и бывает ли такая готовность вообще?

Горсть каменной крошки, выбитая очередной железкой, оцарапала правую щёку. Пригнувшись почти к самой земле, я мельком взглянула на ПипБак и увидела на компасе Л.У.М.а то, что видеть совсем не хотела: на той стороне ущелья находились красные точки. К сожалению, Свити оказалась права, когда говорила, что мы уже втянулись в эту заваруху. И, чёрт возьми, мне нужно было держать ответ за те высокие слова, которые я сказала тогда у костра.

Глаза боятся, а копыта делают. Скинув “Скаут” на землю, я проверила наличие патронов в магазине и резко сдвинула рычаг предохранителя вниз. В этот самый момент я снова увидела Джестер. Под непрекращающуюся канонаду и град из мелкого щебня, серая пони подползла прямо ко мне и взяла копытом за подбородок.

– Сейчас я выстрелю еще одну гранату, и как только она взорвется, ты должна оказаться вон за тем камнем. Их снайперы будут искать тебя там, где тебя нет; у тебя будет секунда преимущества, поняла?

Я кивнула, хотя совершенно не представляла себе, как это произойдет.

– Поехали! – Джестер легла на спину, высунула гранатомет над собой и ударила задней ногой по спусковой скобе. Раздался взрыв, и я со всех ног рванула к указанному укрытию.
“Разложить сошки, откинуть крышку окуляра прицела, включить подсветку, лечь плашмя...” – опомнилась я лишь тогда, когда композитный приклад упёрся в плечо, а пусковая скоба оказалась под правым копытом. “Прильнуть к окуляру, обнаружить цель...” – от волнения и быстрого бега кровь стучала в висках, а оранжевое перекрестье небрежно скользило по скальному массиву, пока не остановилось не блестящем чёрном шлеме, который выглядывал из-за здоровенной пушки с навороченным прицелом.

Видимо, манипуляции с винтовкой заняли слишком много времени, поскольку стрелок явно заметил меня и зарядил железной болванкой прямо по центру камня, расколов его надвое. Почувствовав удар я инстинктивно сжалась, так и не убрав копыто со спускового крючка…

Отдача. Более лёгкая, чем от той старой винтовки в охотничьем домике: “Скаут” в принципе работал намного мягче. Выстрел почти не сбил прицел, и я увидела, как сферический шлем подскочил над укрытием врага.

Джестер и Свити Бот мгновенно оказались около меня.

– Отличный выстрел, жеребенок!

– Я… Я убила его? – глядя на Джестер, я надеялась услышать отрицательный ответ.

– Не думаю, но стрелять он в ближайшее время точно уже не будет.

Её слов было достаточно, чтобы я облегчённо вздохнула.

В этот момент прямо над нами выскочил тот самый молодой пегас с голубыми глазами. Его зубы были сомкнуты на гашетке боевого седла. Раздался оглушительный выстрел, от которого у меня заложило одно ухо, и на его униформе расплылось красное пятно. Так и не сделав ни единого выстрела, пегас камнем рухнул вниз.

– Свити?!

В зубах у экиноида был внушительных размеров хромированный револьвер. Её фешенебельная прическа растрепалась, и один локон свисал на глаза. Свити прямо сияла азартом!

– Бум! Баллистика! – задорно крикнула она, косясь на сизый дымок, поднимавшийся из ствола.

– Двигайтесь, двигайтесь, вы обе! – Джестер беззастенчиво раздала нам по пинку прикладом гранатомета, и это привело нас обеих в чувство – мы побежали вниз по склону, петляя между камнями.

В своей вертикальной планировке деревня Мицуми Сато шла поясами. Грифоньи гнёзда располагались в хаотичном порядке и часто нависали друг над другом. Поскольку сейчас нам нужно было спускаться вниз, мы, рискуя провалиться вниз, прыгали с одной крыши на другую, пригибаясь под снайперским огнём. Это начинало утомлять. Очередная черепичная площадка не выдержала веса Свити Бот, и мы, в сопровождении треска и грохота, ввалились в двухкомнатное помещение, разметав во все стороны черепки глиняной посуды. Едва рассеялись пыль и труха, мы увидели пегаса, который сидел за столом перед зелёной коробкой рации и таращился на нас троих. Впрочем, это продолжалось недолго: едва он успел вскочить на ноги, как граната, запущенная Джестер, с шипением вынесла его через окно. От взрыва дом зашатался и начал разваливаться прямо на глазах. Выпрыгнув из окна падающего дома, мы приземлились на каменную дорогу. Судя по грохоту у нас за спиной, одно грифонье гнездо упало на другое. Даа... такими темпами после нас здесь не останется ни одной живой конструкции!

– А ну фтоять! – завернув за очередной камень, мы нос к носу столкнулись со старшим из тех трех пегасов, что встретили нас в ущелье первыми. В зубах жеребец сжимал пистолет-пулемёт, а за его спиной лежал тот самый боец, на которого упал грифоний дом. Доли секунды мне хватило, чтобы восхититься геройством командира отряда: вытащить на себе раненого товарища, да еще и посреди перестрелки, дорогого стоило!

Ещё до того, как пегас успел выстрелить, Джестер отпрыгнула влево, и очередь прошла мимо. Оттолкнувшись от скалы задними ногами, серая пони врезалась в анклавовца всем телом и сбила его с ног. Раздался выстрел дробового ружья, и скала окрасилась алыми брызгами. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела Джестер протиравшую ствол своего ружья тряпочкой, а чуть поодаль – Свити Бот нависшую над раненым. Вокруг стояла тишина.

Поверженный пегас Анклава лежал перед нами на ковре из розовых лепестков. Его задняя нога была согнута под совершенно неестественным углом, и из-под пропитавшейся кровью униформы виднелся обломок кости. Я поморщилась и постаралась отвести взгляд. Левым копытом пегас зажимал рану на груди и часто, тяжело дышал. Похоже, у анклавовца был болевой шок, и он не совсем понимал, что происходит вокруг. Мы с Джестер переглянулись. Полосатая пони не сводила с пегаса своего ружья.

– По законам военного времени, вы обязаны назвать свое имя и воинскую часть, солдат, – произнесла Свити Бот.

О, как она это сказала! Истинная леди, ни дать ни взять. Будто это не она прыгала только что по камням с револьвером в зубах. Во взгляде пегаса проскочило, секундное недоумение, которое тут же сменилось ненавистью.

– Да чтоб тебе... сдохнуть, радиоактивное мясо, – слова дались пегасу тяжело, и он запрокинул голову, пытаясь справиться с болью. А парень был силён, однако. Другой бы на его месте уже давно отдал Селестии душу.

Свити Бот, впрочем, это не впечатлило.

– Законами военного времени запрещено пытать военнопленных, – она легонько дотронулась копытом до обломка кости, отчего пегас взвыл. – Но если вы предпочитаете их не соблюдать, я также имею полное право снять с себя эту обязанность.

Это был уже второй допрос на моей памяти, и уже второй раз проблема решалась применением физического насилия. Конечно, насилие Свити было совсем не похоже на насилие Джестер, но сути это не меняло. Взгляд пегаса плавал между нами, и я чувствовала, как он все больше выпадает из реальности.

– Старший стрелок Болт Блэквинг, восьмая летучая дивизия военно-воздушных сил Эквестрии, военная часть сто пятьдесят два.

Услышав ответ, Свити Бот сильнее надавила на поврежденную конечность, и пегас снова зашелся в крике боли.

– Вы врёте, солдат, – Свити почти шептала ему на ухо. – Восьмая летучая дивизия была расформирована двести восемь лет назад, после битвы над Эпплузой. Личный состав дивизии погиб в ходе военных действий до последнего солдата. Ваше имя, звание и воинская часть, солдат! – внезапно глаза Свити Бот зажглись красным, и это вывело пленника из оцепенения. Его мутный взгляд будто бы прояснился, а на лице появилось выражение ужаса. Однако, вернувшись в реальность, пегас продолжал молчать.

– Поверь мне, мальчик, у тебя еще много костей, и я знаю их все, – теперь Свити Бот говорила совершенно незнакомым, металлическим голосом, и это, в сочетании с красными горящими глазами наводило жуть и на меня.

– Да что ты, чтоб тебя, такое? – пегас сплюнул кровь, которая потекла вниз по щеке, и сделал пару тяжелых вдохов. Каждый глоток воздуха сопровождался влажным хрипом где-то у него в глотке. Парень явно был не жилец. – Ты же сраный… мутант!

Пегас отнял левое копыто от груди, и мне совсем не понравилось то, что я увидела.

– Граната!!! – Джестер и Свити сиганули в разные стороны, а я рефлекторно подпрыгнула и замахала крыльями, пытаясь улететь от опасного предмета как можно дальше. Ребристый цилиндр осветил пространство ярко-голубой вспышкой… и ничего не произошло. Вернее, не произошло взрыва, а вот экран моего ПипБака на мгновение засветился ослепительно ярко и затем погас, а Свити Бот упала как подкошенная.

– Свити! Свиииити! – я подскочила к своей механической подруге и принялась трясти её что есть силы.

– Додо, сейчас не время, – серая пони положила мне копыто на плечо. – Хватай её, и бежим, пока не подоспело подкрепление.

– Ох проклятье. Да она же весит, наверное, тонну! – бросила я, спешно скидывая свой рюкзак, чтобы отдать его Джестер. Та, в свою очередь, подтащила бездыханное тело Свити и помогла уложить его ко мне на спину, поверх седельных сумок. Как ни странно, Свити Бот оказалась не такой уж и тяжелой ношей. Конечно, тяжелее чем Джестер, но с другой стороны, кто угодно был тяжелее серой пони.
“Синее крыло, сходимся над позицией. Внимание: воздушное пространство под огнем, пользуйтесь наземными укрытиями.” – возле окровавленного камня ожила рация, закреплённая на теле старшего пегаса. То ли радиус действия странной гранаты оказался слишком мал, то ли Свити Бот и мой ПипБак поглотили всю энергию импульса. М-да, вот вам и высокие технологии. Джестер забрала рацию с собой, и мы потащились вверх по ущелью, попутно слушая переговоры наших врагов.

Выводы были неутешительными. На нас объявили охоту довольно значительные силы противника. Они наступали с юга, надеясь выйти наперерез и захватить в своеобразные клещи. Судя по тому, что пули больше не свистели над нашими головами, у анклвовских солдат был приказ схватить нас живыми, и поэтому они гнали нас в гору, надеясь взять на измор. Похоже, что эти солдаты были куда опытнее тех, с которыми мы только что воевали. Оглянувшись, я увидела в тумане неясные фигуры, которые двигались словно в танце, прикрывая друг друга.

Впереди показалась постройка, которая казалась крупнее остальных. В ней было четыре этажа и, в отличие от прочих зданий, пространство между балками оказалось обшито досками. Это могла быть местная администрация, или вилла богатого вельможи. В любом случае, здание выглядело надёжнее остальных.

– Нам нужно вон к этой здоровенной домине, – на ходу указала Джестер копытом. – Где-то там находится выход из ущелья.

– А если нет? – я мельком взглянула на погасший экранчик ПипБака.

– Тогда хотя бы попробуем привести нашу железную леди в чувство.

Мы перешли на галоп, надеясь добраться до постройки как можно скорее. Свити едва не падала у меня со спины, но прямо на ходу я зубами подтягивала её обратно.

Я уже говорила, что горы обманчивы? Все наши надежды рухнули, когда оказалось, что высокое здание расположено на другом краю ущелья и к нему ведёт мост… давно развалившийся чёртов деревянный мост над глубокой пропастью, шириной метров в пятнадцать-двадцать!

– Назад! Будем прорываться с боем, – Джестер развернулась спиной к препятствию и скинула гранатомёт со спины.

– Я пеетащу иё, – прохипела я. От постоянного бега моё горло вновь дало о себе знать.

– Фто? – переспросила серая пони, заряжая гранату прямо зубами.

– Я перенесу Свити через этот мост! – повторила я по слогам. В глазах Джестер мелькнуло удивление.

– А сможешь, жеребёнок? – спросила она, критически оглядывая меня с ног до головы.

– Другого выхода просто нет! Но мне нужна подстраховка. Ты поймаешь нас на той стороне моста. Ты же допрыгнешь?

– Легко, десяток метров-то!

– Тогда начали!!! – не ожидая ответа со стороны серой пони, я скинула Свити Бот со спины, крепко обхватила её передними копытами и начала махать крыльями, стараясь с каждым движением захватить как можно больше воздуха. Свити безвольно висела в моих объятиях, а Джестер, с лёгкостью перемахнув через пропасть, ожидала, чем закончится эта авантюра.

Мост, через который мне предстояло перетащить Свити, укрепляли деревянные арки, по форме напоминавшие те самые грифоньи ворота – тории. Они стояли парами: две по краям моста, и две – примерно посередине, как раз там, где отсутствовал настил. И, на мою удачу, средние были раза в два выше. Я рассчитала, что если заберусь на такую арку, то окажусь достаточно высоко для того, чтобы перелететь на другую сторону пропасти. Главное, чтобы у меня хватило сил на подъём, ведь вес Свити постепенно становился большой проблемой: механическая кобылка тянула меня обратно к земле и всё время норовила выскользнуть из копыт. М-да, если поначалу я считала свои расчёты безупречными, то теперь стало ясно, что всё гораздо сложнее.

Мокрая от пота, я поравнялась носом с верхней перекладиной арки и, стиснув зубы от боли, пронзившей усталые мышцы, сделала ещё один резкий взмах. Так мне удалось зависнуть над аркой всего лишь на пару секунд, но этого времени хватило как раз для того, чтобы упереться задними ногами в деревянную перекладину.

ХРУСЬ! Перекладина предательски сломалась ещё до того, как я попыталась оттолкнуться от неё. Моё сердце ёкнуло, и я поняла, что падаю. Драгоценная секунда ушла на то, чтобы вновь раскрыть крылья и попытаться поймать поток встречного воздуха.
“Не успею!” – я видела, что Джестер выскочила на самый край моста и что-то кричит мне, но её слова сливались с шумом ветра, который сносил меня куда-то вправо. Моя подруга была готова в любой момент перехватить нас со Свити Бот, но этого не произошло; край ущелья возник внезапно, а высоты для приземления просто не хватило.

БАХ!

Я ударилась скалу и тупая боль пронзила моё левое плечо так, что на глазах выступили слёзы. Словно в замедлении я увидела, как Джестер, попыталась ухватить накидку Свити Бот зубами, но атласная ткань выскользнула.
“Нельзя выпускать Свити!!!” – подумала я, видя перед глазами свои задние ноги. Вцепившись в экиноида железной хваткой, словно это как-то могло помочь, я полетела в пропасть.

От вида стремительно надвигающейся бездны, затянутой облаками меня сковали ужас и паника. За какую-то долю секунды я успела подумать, что надо расправить крылья и попробовать взлететь, но мышцы больше не слушались меня! Ни одна! Я зажмурилась, лишь бы не видеть, как из-под облаков проступят острые камни и успела лишь пожелать себе мгновенной смерти. Последним, что мне привиделось, была мама. И, почему-то, она стояла рядом с Принцессой Луной и улыбалась.

Хлёсткий удар по спине обжег кожу не хуже удара ремнём по крупу. Вдобавок, Свити, свалившаяся на меня через долю секунды, выбила из легких весь воздух. От боли я открыла глаза и увидела Облачный Занавес, подкрашенный снизу багрянцем заката. Судорожно пытаясь вдохнуть, я попыталсь сбросить Свити с себя, но услышала крик:

– Нет! Держи её! Изо всех сил держи! – донеслось откуда-то сверху.

Кажется, это была Джестер. В ушах здорово звенело, и я с трудом различала её голос. Ухватив Свити получше, я приподняла её над собой и наконец смогла вдохнуть полной грудью.

– Ты жива, жеребёнок? – прокричала серая пони.
“Судя по всему, да”.

– Ты на облаке, слышишь? На облаке! Держи Свити крепче!

О чём она там толкует? – я повернула голову в бок, и обомлела: я действительно лежала прямо на облаке, и оно неторопливо несло меня вверх по ущелью. Вот это да! Я плыла на облачной перине между двух отвесных скал!

– Додо, поднимайся! Вставай же!

Проклятье, я готова была проваляться на этом облаке еще с неделю… Заодно отоспалась бы наконец.

– Додо!!!
“А, чтоб его. Там, наверху, ждёт Джестер, и без меня ей не справиться. Вставай, Додо, вставай. Ты можешь”.

Оказалось, что взлетать с облака гораздо сложнее, чем с земли. Когда я, так и удерживая Свити в копытах, перевернулась на живот и попыталась опереться на заднюю ногу, та провалилась в пустоту! Тогда, бережно и аккуратно, я стала нащупывать в облаке более твёрдые места. Удивительно, но стоило лишь подумать о плотной поверхности, она появилась прямо под моим копытом; в том месте, где секунду назад ничего не было, я ощутила сопротивление упругой материи. “Получается… облако затвердело благодаря силе моей мысли?”

Потрясённая открытием, я ткнула копытом наобум, и оно прошило облако насквозь. Тогда я вновь ударила копытом туда же, представляя, что утаптываю облако, словно снег, и оно выдержало мой вес! Всё ещё опасаясь провалиться сквозь облако, я попыталась встать на все четыре ноги и взвалить Свити к себе на спину. Для этого пришлось постоянно концентрировать свою мысль на четырех точках под ногами, иначе облачная материя моментально рассасывалась, превращаясь в то, чем её и положено было быть от природы – в густой пар. Вот из такого неустойчивого положения, с неподвижной Свити Бот на спине, мне предстояло взлететь! Но ничего, настоящие искатели приключений способны и не на такое! Я расправила крылья, привычно ловя поток воздуха, присела и оттолкнулась от облака. Оно спружинило под ногами, и я вновь оказалась в воздухе.

В первые секунды мне удавалось только парить, едва не цепляясь носом за облачные хлопья, но постепенно я почувствовала, как с каждым взмахом поднимаюсь все выше и выше. Уж не знаю, что произошло с моим измождённым организмом после падения, но боль и ломота в теле сменились приятно согревающим зудом мышечного напряжения. Взлетев над краем ущелья, я заложила вираж и совершила над своей подругой круг почёта.

– Додо, ты долго будешь там выпендриваться? – от тревоги Джестер не осталось и следа. Но мне-то что? Сейчас я осознавала себя пегасом, безмерно счастливым и полноценным пегасом.

Впервые за всё время пребывания в Мицуми Сато, я увидела дверной проём, закрытый добротно сделанной двустворчатой дверью. Вернее, одна её створка плотно стояла в проёме, другая же, висела на одной петле и обрушилась за нашими спинами, когда я задела её головой Свити Бот; обмякшее тело экиноида так и болталось за моей спиной.

Здание, в которое мы вбежали, оказалось местным святилищем. В центре зала, склонив голову над круглым бассейном с прозрачной, чистой водой, стояла огромная статуя грифины. Грациозная фигура застыла в движении; казалось, ещё мгновение, и грифина своим клювом коснётся водной глади. По бортику бассейна были вырезаны грифоньи иероглифы, наверное, составляющие какое-то изречение на ао сора, или рассказывающие историю из жизни Тау. В том, что это её изображение стояло в центре зала, я нисколько не сомневалась, ведь “Тау есть свет”, а статуя этой грифоньей богини когда-то была ослепительно белой…

Как и бедная Свити Бот, чья шёрстка теперь была вся выпачкана в грязи, а ухоженная грива свалялась и закрывала половину лица. Бережно уложив механическую пони на каменный пол, я принялась спешно перетряхивать её седельные сумки, в надежде найти хоть что-то, что подсказало бы мне, как вернуть её к жизни… образно говоря. Джестер, тем временем, успела занять позицию у двери и высматривала наших врагов.

Среди случайных шумов, периодически издаваемых подобранной у пегаса рацией, пробилась чёткая фраза:
“Мы загнали их в здание на вершине. Нам нужен отряд дезинфекции.”

Неизвестному голосу ответил другой, чуть более низкий:
“Красное крыло, принял вас, направляю к вам двух дезинфекторов.”
Нет, похоже эти ребята не собирались брать нас живыми.

– Джестер, кто такие дезинфекторы? – спросила я на всякий случай.

– А я почём знаю? Вон она, наша энциклопедия, отдыхает, – Джестер кивнула в сторону Свити. – Но если я хоть что-то понимаю в тактике, у этих ребят из дезинфекции сейчас будет над нами огромное преимущество, а у нас – очень большие проблемы. Додо, что в этом здании?

– Какой-то бассейн или пруд… не знаю. Джестер, у меня сгорел Л.У.М. Я не вижу врагов, и карты тоже больше нет!

– Сгорел? Так исправь его! Ты же электрик!

– Я электрик, а не техник по ПипБакам. Мне нужны предохранители, детали, схемы… Я не смогу починить его в походных условиях.

– Значит придется без него. Послушай, у тебя остался самоспасатель из самолета?

– Да, эта бандура мне весь бок отбила.

– Тогда доставай его. Я хочу, чтобы ты взяла Свити Бот и нырнула в этот бассейн. Если он до сих пор не высох, значит внизу подведена какая-то труба или течёт подземный ручей или что-нибудь такое. Это наш единственный выход отсюда.

– А ты?

– Я? – Джестер задумалась. – Как-нибудь выкручусь.

И тут я вспомнила, что у меня есть кое-что еще.

– Джестер! У меня же есть динамит!

– О! – серая пони повернулась ко мне. – Отлично, давай сюда. А теперь надевай эту штуку. Быстро!

Самоспасатель оказался ничем иным, как мягким капюшоном с прозрачным пластиковым забралом, к которому шла трубка от жестяного контейнера, который нужно было прикрепить у себя на поясе. Когда Джестер аккуратно, но прочно затянула жгут у меня на шее и выдернула чеку на контейнере, я почувствовала, как под капюшон начал поступать горьковатый воздух. Впрочем, им вполне можно было дышать. Я стояла и смотрела, как серая пони прилаживает динамитные шашки к уцелевшей двери и наскоро творит ловушку из бензиновой зажигалки и мотка веревки. По инструкции, воздуха из контейнера должно было хватить на пятнадцать минут. Хватит ли мне этого времени, чтобы найти выход из каменного бассейна и протащить под водой неподвижную Свити Бот?

– Джестер, пошли! У нас нет времени, – прокричала я сквозь капюшон, непривычным голосом. Чёрт! Я не могла бросить её тут одну.

– Минуту, сейчас… Есть! – Джестер закончила творить ловушку и бросилась помогать мне собирать нехитрый скарб Свити Бот обратно в седельные сумки. Самой большой вещью оказалась какая-то толстая книга, разглядывать которую у нас не было времени. Джестер отшвырнула её в сторону, но я решила, что книга может ещё пригодиться и сунула её в свободное отделение сумки. В этот миг я увидела дезинфектора.

В дверном проеме стоял пони, облаченный в тяжелый плащ, скрывавший все его тело до самых копыт. На голове у него вместо шлема была жуткого вида маска с дыхательным аппаратом, закрывавшая глаза непрозрачным черным стеклом. Аппарат издавал громкий сопящий звук, ясно различимый даже в пластмассовом капюшоне самоспасателя. Но это было не главное. На спине у страшного пегаса были закреплены два массивных баллона, а на боевом седле – оружие, которого я никогда раньше не видела: на конце длинной трубы плясал маленький язычок пламени.

– Джестер, в воду! Быстро!!!

Из оружия-трубы дезинфектора вырвалась струя ревущего огня. Серая пони ничком упала на пол, едва избежав чудовищного пламени. Сквозь мгновенно запотевшее забрало я увидела, как задымилась её грива. Джестер вскочила на ноги, с разбегу врезалась в меня, и мы втроем упали в воду, а через секунду прямо над нами раздался взрыв такой силы, что задрожала сама скала, в которой был вырублен грифоний бассейн. В воду посыпались доски и камни, и одному небу было известно, что на самом деле сейчас творилось наверху. Свет от взрыва осветил пространство вокруг, подтвердив предположение моей серой подруги: вода в бассейн действительно поступала через широкую подземную трубу с насквозь проржавевшей решёткой. Оттолкнувшись от воды задними ногами, я поплыла в темноту, одним копытом волоча за собой неподвижное тело Свити Бот.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (10)
Новая способность: Фотофиниш. Заклинание из орба Бэбс Сид затронуло мозговой центр, отвечающий за вашу зрительную память. С этого момента вы безотчётно запоминаете даже то, что могли видеть лишь пару секунд.

Новая квестовая способность: Полёт пегаса (уровень 1). Ещё недавно вы ползали по земле, с грустью взирая на небо. Теперь вы не только способны летать продолжительное время (без нагрузки), вы научились ходить по облакам и теперь можете взаимодействовать с изделиями, выполненными из облачного материала – при должной концентрации внимания.

Глава 10: Белоснежка

Если бы кто-нибудь захотел уточнить, была ли вода в тоннеле ледяной или просто очень холодной, то я бы ответила ему, что мне как-то без разницы. Гораздо важнее было то, что она обжигала, впиваясь в кожу сотнями невидимых игл. Ну, знаете, если случайно вылить крутой кипяток себе на ногу, по ощущениям выйдет примерно то же самое. Помимо посредственного летуна я оказалась ещё и никудышным пловцом. Правда, и тут удивляться не приходилось, поскольку в Стойле даже ванна была далеко не у всех; в моём жилом отсеке так вообще стояла вертикальная душевая кабина, в которой, согласитесь, не поплаваешь. Что ж, сейчас у меня было около десяти минут, чтобы наверстать упущенное. А у Джестер – и того меньше…

Впрочем, в отличие от меня, серая пони чувствовала себя одинаково хорошо и на земле, и в воде. Осталось только узнать, как она чувствует себя в воздухе. За какую-то пару секунд Джестер проскользнула между прутьями решётки, закрывавшей вход в тоннель, а вот мне пришлось изрядно повозиться с ремнём винтовки, зацепившимся за одну из таких железок. Когда я, наконец, втащила Свити Бот в полумрак тесной каменной трубы, серая пони уже успела скрыться за поворотом, и чтобы совсем не потерять её из виду, мне пришлось изо всех сил грести тремя свободными копытами, четвёртым прижимая механическую кобылку к себе. Вот тут-то и начались настоящие трудности.

Казалось бы, что могло помешать мне быстро проплыть по подводному тоннелю из одного его конца в другой? А очень даже много чего: тяжеленная Свити, всем своим механическим телом тянувшая меня ко дну, длинная винтовка, то и дело цеплявшаяся за неровные стены, вымокшая одежда, напрочь сковывавшая движения, и, наконец, темнота.

Как только за спиной утихли последние всполохи пламени, уничтожившего грифонье святилище, пространство вокруг меня поглотила непроглядная тьма. Я даже моргнула пару раз, но ничего не изменилось. Проклятье! Прыгая в прозрачную воду ритуального бассейна, я совсем не ожидала, что вдруг станет так темно. Первые секунды я продолжала двигаться по инерции, пока не упёрлась носом в твёрдую стенку. Затем моё больное плечо задело какой-то уступ и, стиснув зубы, я дёрнулась вправо.
“Тупик?” – я запаниковала, осознав, что тоннель, в котором мы оказались, может ветвиться, а из-за проклятой темноты ни я, ни Джестер даже не будем знать об этом. С каждой секундой серая пони удалялась от меня, и если здесь, под водой, был целый подземный лабиринт, наши шансы на выживание резко снижались. Вся эта ситуация напомнила мне недавнюю пробежку по шахтам Штальбарна, вот только тогда на мою голову не был надет душный пластиковый пакет, а подсветка ПипБака исправно работала.
“Чёрт, чёрт!” – я тыкалась в невидимые стенки тоннеля, пока не сообразила, что в этом месте он поворачивал под углом, большим чем в 90 градусов. Паника понемногу отступила, и, вспомнив правило одного копыта, некогда вычитанное всё в том же скаутском справочнике, я стала двигаться только вдоль правой стены тоннеля. Так мне удалось проплыть ещё с десяток метров, пока стена вновь резко не завернула за угол, и под ногами не оказалась пустота. Под весом Свити Бот я начала погружаться на дно.

Попытки нащупать стены, или выплыть обратно не увенчались успехом, и мне стало ясно, что подводный тоннель расширился до полости большего размера. Это было очень, очень плохо! Даже если продолжение тоннеля и находилось в нескольких метрах от меня, оно терялось в кромешной темноте. Я сглотнула.

Падение в бездну было плавным, но рефлексы не обманешь: за спиной заработали крылья. Сначала я подумала, что в этом не было никакого смысла, но через несколько взмахов моё погружение замедлилось, а когда я вошла в нужный ритм, и вовсе – остановилось. В это самое мгновение ярко-розовая вспышка осветила шероховатый камень, и далеко впереди загорелся красный огонь. Это была Джестер! Держа в зубах фальшфейер, серая пони освещала дно подводного грота, а я наблюдала за ней, почти упираясь макушкой в потолок. На мгновение мне показалось, что я зависла в ночном небе и разглядываю костёр, который кто-то зажёг внизу. Сказать по правде, зрелище подводного огня завораживало, но любоваться им было некогда. Под водой крылья работали почти так же, как в воздухе, поэтому я стала грести вперёд и, благодаря своей отрицательной плавучести, довольно быстро достигла дна.

Через запотевшую маску самоспасателя я видела красный огонёк Джестер, который по-прежнему маячил далеко впереди, а я, издевательски медленно, следовала за ним, проваливаясь копытами в вязкое дно. Сколько прошло времени с момента нашего погружения, я не знала. По моим ощущениям, само время замедлилось, а толща воды, сквозь которую я тащила Свити Бот, казалась вязкой и тягучей, как ненавистное мною в детстве банановое желе.

Когда мне всё-таки удалось доплыть до источника красного свечения, Джестер там не оказалось. Догорающий фальшфейер был брошен на каменистом дне и освещал отвесную стену грота. Я в панике принялась вращать головой во все стороны, надеясь разглядеть серую пони во мраке подводной пещеры. Но её нигде не было! В голове промелькнула страшная мысль: “Что если Джестер утонула?” – но я постаралась запрятать её как можно дальше. Конечно, серая пони не была бессмертной, но вот так глупо погибнуть… она не из таких!

Свободным копытом я попыталась подцепить фальшфейер и в этот же момент почувствовала, как кто-то тянет меня за шиворот. Раздался всплеск, и через напрочь запотевшее забрало я увидела чёрную, блестящую поверхность воды и едва различимые очертания неровных стен, плясавшие в свете ещё одного фальшфейера – на этот раз зелёного. Через промокшую одежду стал проникать холод подземного воздуха.

Потом у меня за спиной зажёгся ярко-белый свет “Лайтбрингера”, так что капли, покрывавшие забрало шлема, заискрились словно бриллианты, и над самым ухом послышался усталый голос Джестер:

– Давай сюда эту… Спящую Красавицу... Подтолкни, – после такого длительного заплыва серая пони никак не могла восстановить дыхание.

Нащупав задними копытами дно, передними я отодвинула тело Свити от себя и, судя по тому, что моя ноша стала легче, Джестер приняла её и потащила на берег. Но, даже избавившись от лишнего веса, я с трудом брела за неясным силуэтом подруги, то и дело проваливаясь в выбоины на дне подземного водоёма. Пару раз Джестер оборачивалась, и в эти моменты свет её “Лайтбрингера” больно бил по глазам.

– Джестееееер! Сними с меня эту штуку! Я ни черта не вижу! – громко выругалась я вслед удаляющейся подруге, после того как вынырнула из очередной подводной ямы. Яркий луч фонаря вновь скользнул по моему лицу, затем давление шнурка, затянутого на шее, заметно ослабло, и ненавистный пластиковый мешок соскользнул в воду. Сделав глубокий вдох, я уставилась в потолок и чуть не поперхнулась солоноватой водой подземного озера, доходившей мне ровно до подбородка. Однако произошло это не по причине сбитого дыхания, а от зрелища, открывшегося прямо передо мной.

То место, куда мы выплыли из тоннеля, никак нельзя было назвать гротом. Это была просторная пещера, с потолка которой свисали массивные глыбы какого-то белого минерала, наподобие кварца. Правда, в затухающем свете фальшфейера они приобрели зеленоватый оттенок и сейчас напоминали, скорее, изумруды. По мере удаления от того места, где я стояла, этих минеральных наростов становилось всё больше; если прямо над моей головой ещё можно было увидеть красно-коричневый потолок, то на границе света, отбрасываемого фальшфейером, кристаллы срастались и опасно поблёскивали острыми зубьями.

Наверное, это вовсе не зазорно стоять по шею в воде посреди подземной пещеры – с широко распахнутым ртом, в насквозь промокшей одежде и дрожа от холода. Во всяком случае, в глубине души я верила, что зрелище такой невероятной красоты открывается лишь настоящим искателям приключений, а после всего пережитого мы вполне заслужили это звание.

– Додо, тебе там тепло в этом озере? – с мокрой гривой Джестер выглядела еще большей стервой, чем обычно, но она была права: мои крылья, широко раскрытые за спиной, мелко подрагивали от холода, а капли, стекавшие по перьям вниз, издавали весьма мелодичный звон. Шмыгнув заложенным носом, я выбралась из воды и стала стягивать с себя мокрую одежду. Выходило это довольно неуклюже, поскольку меня била дрожь, а сгоревший ПипБак никак не желал пролезать через узкий рукав намокшей куртки. Орошая берег подземного озера кристально-чистой водой и ритмично стуча зубами, я попутно следила за лучом “Лайтбрингера” Джестер, которым та словно ощупывала окружающее пространство, выхватывая из темноты всё новые и новые подробности.

Мне стало ясно, что тот плоский участок берега, на который мы выбрались, был лишь “прихожей”, и что настоящая пещера начиналась в добром десятке метров от нас. Пол там уже не был таким ровным и вздымался кристальными наростами всё того же белого минерала. Свет фонарика Джестер рассеивался по их поверхности, и от этого казалось, что кристаллы мягко светятся изнутри. Среди наростов особенно выделялась массивная кристальная колонна толщиной примерно в два обхвата и весом ну никак не меньше тонны. Она лежала на боку, и при самых скромных подсчётах в длину на ней могли бы уместиться пять-шесть взрослых пони.

Джестер цыкнула языком, затем узкий луч фонарика скользнул куда-то вниз, и меня окутал полумрак; к этому времени зелёный фальшфейер давно погас. Серая пони наклонилась к своей сумке, достала оттуда какой-то предмет и начала прикручивать его к “Лайтбрингеру”. Как оказалось, моя подруга приладила к фонарику блестящий светоотражатель, внешне напоминавший круглое налобное зеркальце врача из нашего Стойла. Повернув голову в сторону упавшей кристальной колонны, Джестер прорезала темноту направленным потоком света.

Вот теперь я увидела всё: и бездыханное тело Свити Бот, бережно уложенное на брезентовую плащ-палатку, и лес кристальных стволов, торчащих из пола, и само пространство пещеры, представлявшее собой широкую, почти горизонтальную трещину в скале, шедшую от озера под некоторым углом вверх. И, насколько хватало глаз, пещера была буквально заполнена десятками, если не сотнями вытянутых в высоту кристаллов, по своей форме напоминавших тонкие иглы. Вот только реальная толщина этих игл была никак не меньше моего собственного роста!

Под всевозможными углами они вырастали из стен, пола и потолка, пронизывая пещеру насквозь. Несмотря на то, что кристальные иглы выглядели хрупкими, я была уверена, что даже сильным и точным ударом ледоруба мне вряд ли удастся отколоть хоть кусочек себе на память. Но вот что даже самый маленький из кристаллов способен проломить мне череп, сорвись он неожиданно с потолка, – в этом я нисколько не сомневалась. Даже стоя на безопасном расстоянии, я видела, что кристаллы были поистине гигантских размеров: та цилиндрическая колонна, что валялась на полу, оказалась лишь обломком, когда-то сорвавшимся вниз.

И всё-таки это зрелище скорее завораживало, чем пугало. Хаотично расходясь во все стороны, кристальные иглы пересекались, а в некоторых местах срастались в арки, мосты и даже целые стены. Я словно оказалась в кристальном дворце империи прошлого, но без окон и без солнечных лучей, в сумраке, создаваемом холодным светом магического фонарика. Удивительно было видеть эту стихийно возникшую архитектуру и осознавать совершенство тех несовершенных форм, которые, переплетаясь между собой, давали ощущение абсолютной целостности и гармонии. Сама природа, в противовес которой пони Мэйнхэттена устремляли в небо вертикали остеклённых небоскрёбов, создала эту пещеру и придала ей форму. Мне вдруг стало понятно, почему Твайлайт Спаркл предпочла поселиться внутри векового дерева-библиотеки, а не в обычном копытотворном доме.
“Селестия Милосердная, думала ли я, что когда-нибудь увижу что-либо подобное!” – моему восхищению не было предела, но едва уловимый сквозняк, тянувший откуда-то сверху, вернул ход мыслей в привычное русло.

– К-как т-ы д-думаешь, з-десь есть в-ыход на П-поверхность, – спросила я у Джестер, одновременно пританцовывая на месте в тщетной попытке хоть как-то согреться.

– Я думаю, пятьдесят на пятьдесят, жеребёнок. Или есть, ну, или его нет, – Джестер улыбнулась мне улыбкой, которая, видимо, должна была меня приободрить. – А если его нет, придется устроить еще один заплыв. Ты ведь не против, правда?

В ответ на последнее предложение я зашлась в жутком кашле, но серая пони как ни в чём не бывало продолжила:

– Но, в любом случае, с нашей больной, – она ткнула копытом в сторону Свити, – мы далеко не уйдём. Поэтому давай так: я иду на разведку, а ты пытаешься привести в чувство нашу Белоснежку.

Я бросила взгляд на лежащего навзничь экиноида и дёрнулась от увиденного: в холодном свете фонарика да на фоне белых кристаллов механическая пони выглядела как закоченевший труп, и неестественная, одеревенелая поза лишь усиливала это впечатление.

– Свити… а если я не справлюсь, – прошептала я, глядя на неподвижную подругу, но Джестер прекрасно услышала это.

– Справишься. Осмотри её вещи ещё раз. Может, найдёшь инструкцию пользователя, или какой-нибудь пульт управления.
“Инструкция...” – я энергично хлопнула себя копытом по лбу. Ну, конечно! Создатели экиноида были страшными перестраховщиками и вместо мятой бумажки, сложенной вчетверо, как это обычно бывало, в качестве инструкции вложили целую книгу! Иначе быть просто не могло. Я ещё тогда, в грифоньем храме, подумала: “Зачем Свити Бот книга, если она может запоминать больше информации, чем любой пони?”
Подскочив к Свити, я зубами потянула ремешок её седельной сумки. К счастью, за время плавания впотьмах, сумки не свалились с её спины. Вытряхнув их содержимое прямо на пол, я не рассчитала силу, и часть вещей укатилась в темноту.

– Джестер, посвети сюда, – попросила я, пытаясь достать копытом какую-то коробочку, завалившуюся в трещину в полу.

– Эх, жеребёнок, говорила тебе купить фонарь, – серая пони с ухмылкой взглянула на меня. – Ладно, держи!

С этими словами она кинула в мою сторону продолговатый цилиндр красного цвета и, к своему удивлению, я поймала его двумя копытами. “Расту”.
“Кэндл Лайт ВР-2”, – прочитала я декоративную надпись на металлическом боку карманного фонарика, и надавила на упругую резиновую кнопку. Кристаллы вокруг меня засветились приятным оранжевым светом, и я принялась сгребать нехитрый скарб Свити в одну кучу. В основном, это были средства для ухода за внешностью: накопытная щётка для гривы и хвоста, какие-то косметические препараты, пудреница, духи и, наконец, маленькое складное зеркальце, на крышке которого драгоценными камнями в деталях повторялась кьютимарка белоснежной кобылки. Увидев последний предмет, я издала нервный смешок. Не знаю, что меня позабавило больше: то, что нам достался единственный в Эквестрии робот-модница, или то, что этот невероятно продвинутый кибернетический организм не мог оценить собственную внешность без помощи обычного зеркала! Да, определённо, мир, в который я попала, был безумен и, похоже, это безумие оказалось заразительным.
“А вот и книга”.

Теперь-то мне стало ясно, почему Джестер отшвырнула её, как ненужную. Толстая книга была завёрнута в три слоя полиэтилена так, что прочитать её название было невозможно. Зато она не пострадала от воздействия воды. Впрочем, и остальные вещи Свити Бот были сухими, и сумки, отделанные внутри зелёной замшей, оказались лишь чуть влажными в районе клапанов. “Как?”
Внимательно изучив хитроумную конструкцию, я поняла, что седельные сумки Свити Бот могли сохранять герметичность довольно продолжительное время, а ещё я вспомнила, что мои собственные сумки совсем не могли похвастаться подобным.
“Проклятие! Вещи!”
Разумеется, вода не пощадила мои скромные сбережения. Если сувенирный шарик и орб памяти от воды не пострадали, то вот бесценная подборка комиксов, которые я так бережно хранила, была уничтожена безвозвратно. И зачем я взяла их с собой?

Больше половины вещей. Больше половины прекрасных, полезных и просто приятных вещей остались в Баттерфлае. Все они были забракованы моей полосатой подругой либо из-за своего большого веса, либо, по её мнению, полной бесполезности. И я прекрасно помнила, каких усилий мне стоило включить в список самого необходимого эту подборку комиксов. Да если бы я только знала…

Но предаться горю по поводу этой невосполнимой утраты не удалось: среди размокших и слипшихся журнальных страниц лежали несколько листов старой, но абсолютно сухой бумаги! Капли воды сбегали по ним так, словно эта бумага была пропитана воском. Странно, но я не помнила этих страниц. Взгляд скользнул по витиеватым строчкам текста, и я на секунду забыла про окружающую действительность. В тексте говорилось о каком-то необычном месте, вернее – сооружении, судя по описанию, похожем на древний подземный храм! Проглядев листы по диагонали, я поняла, что вижу этот текст впервые.

– Ээй, Джестер! – окликнула я свою подругу и для верности помахала фонариком. – Глянь-ка!

Полосатая пони подошла ко мне и заглянула через плечо.

– Кажется, мы с тобой умудрились кое-что упустить! Как тебе это нравится?

– Додо, это же твои бумажки из самолета, те самые, со звёздами, подковами и прочими иероглифами… – я посмотрела на свою подругу с выражением полнейшего непонимания, от чего она впервые за долгое время сделала серьёзное лицо. – Погоди, ты хочешь сказать, что ты... видишь тут современный текст?

– Ну да. Здесь же чёрным по белому написано про храм. Храм Тау, той самой! Джестер, ты же помнишь, что Базилевс рассказывал нам про Тау, забытую богиню грифонов и про легенду, связанную с её пером. И тот грифон, что погиб около моего Стойла, в своей тетради делал заметки про Перо Тау. Он искал его здесь, на Севере! Так вот, в этих, как ты выразилась, бумажках сказано о том, что у неё был свой собственный храм.

– Это случайно не тот самый храм, из которого мы только что сбежали?

– Нет! Что ты! Согласно этому тексту, он огромен и расположен глубоко под землёй.

– Ну, прямо как твоё Стойло. И где ты хочешь искать этот... храм Тау?

– А вот здесь как раз проблема, – вздохнула я. – На страницах в мельчайших подробностях описано устройство храма, но нет ни слова, о том, где он находится. Текст обрывается посреди строки, а больше страниц нет. И я почти уверена, что Бэбс специально изъяла эти листы и спрятала их в другом месте.

– Прекрасно, – Джестер уже развернула свои копыта в сторону кристальных колонн. – Похоже, теперь у нашего маленького похода появилась конкретная цель. Мы не знаем, что именно мы ищем или где оно находится, зато мы теперь точно знаем, как оно выглядит! Супер.

Я укоризненно посмотрела на полосатую пони поверх страницы. Но Джестер сделала вид, что не заметила этого.
“Ну и пусть!” – я ощутила, что только что прикоснулась к чему-то по-настоящему древнему, а главное – важному. Заклинание мгновенной памяти, которое Бэбс наложила на самодельный словарик, дало мне возможность читать текст, написанный древним забытым языком! И, как сказал тот пони из воспоминания, язык изменился не слишком сильно. Да, сами фразы звучали немного непривычно и даже забавно, но их смысл вполне улавливался при должной концентрации внимания.

Если отбросить все те витиеватые словесные конструкции, что были свойственны древним сочинителям, записи являлись чем-то вроде… проектной документации, только на старый лад. Автор текста уделил большое внимание размерам и расстояниям, вот только в качестве единиц измерения он использовал не привычные метры, а морально устаревшие аршины и локти. А ведь помимо них в тексте присутствовали и другие меры длины – совсем мне не знакомые. Вот, скажите, какому одарённому пони пришло в голову высчитывать высоту лестничных ступеней в ячменных зёрнах?

Понятное дело, что из-за такой путаницы в измерениях даже основные габариты этой подземной постройки представлялись с трудом. Впрочем, слова “большой” и “огромный”, периодически проскальзывавшие в описании, говорили сами за себя. А ещё из текста было ясно, что это сооружение уходило вглубь, словно гробница, а не ввысь. Я понятия не имела, для чего грифоны древности воздвигли храм поклонения Богине Света – или кем она там у них была – под землёй, но без остальных листов документа мне оставалось лишь строить предположения, а это – дело неблагодарное.

– Эй, жеребёнок, – Джестер вновь стояла у меня за спиной и трясла за плечо. – Я понимаю, что древние тайны – это всё замечательно, но если мы не хотим умереть от холода, нам нужен огонь. У нас есть горелка, но от неё не согреешься. Так и быть, я пойду поищу, есть ли у этой пещеры выход на поверхность, а ты всё же постарайся привести в чувство нашу Принцессу Шиповничек.

– Принцессу кого?

– Додо.

– Что?

Джестер состроила саркастичную физиономию.

– Ты уверена, что ты читала в детстве книжки?

Мягкая обложка невзрачного серо-зелёного цвета уже давно потеряла бы всякий вид, не догадайся кто-то покрыть её твёрдой защитной плёнкой. Единственная строчка, набитая по центру листа крупнолитерной печатной машинкой, гласила: “Инструкция по эксплуатации прототипа SB-001”; для верности она была подведена синим фломастером. Зернистая бумага низкого качества и характерный машинописный шрифт позволяли утверждать, что книжка отпечатана в едином экземпляре: примерно так выглядели самодельные электротехнические методички, по которым нас в своё время учили.

Открыв инструкцию по эксплуатации… своей подруги, я пробежалась по оглавлению: “Отказ от ответственности, гарантийные обязательства, меры предосторожности, распаковка, первый запуск…” – все-таки Свити Бот была машиной. И хотя этот факт совсем не укладывался у меня в голове, к ней действительно прилагалась своя техническая документация.
“Проекционные системы, энергетические системы, боевые системы, эмоциональные контуры…” – поскольку Свити была создана в единичном экземпляре, завод-изготовитель давал избыточную информацию о своём высокотехнологичном изделии. Я уже достаточно хорошо знала реалии того времени, и поэтому нисколько не удивилась бы, узнав, что автор этой документации закончил свои дни где-нибудь на дне океана… О! “Устранение неисправностей”!

Я пролистала инструкцию с конца, до нужной страницы. Список возможных неисправностей экиноида оказался довольно внушительным, причем о большинстве из них можно было узнать по голосовому оповещению словом “ошибка”, после которого шёл порядковый номер для каждого случая. Странно, но при своём отключении Свити Бот никаких таких слов не произнесла. Неужели заботливые создатели экиноида не предусмотрели возможность поражения электромагнитным излучением? Впрочем, гадать можно было сколько угодно, но на электромонтажных курсах нас учили: в решении проблем надо идти от общего к частному, а не наоборот.

Я выбрала запись, стоявшую одной из первых в списке: “#003 – Экиноид не подает признаков жизни”. Согласно инструкции, в первую очередь, следовало проверить заряд батарей. К счастью, в конструкции Свити был предусмотрен простой световой индикатор, встроенный в её глаз, правда, включался он весьма необычным образом: нужно было одним копытом приподнять правое верхнее веко экиноида, а другим – надавить на точку у основания её левого уха. М-да, в пору было вспомнить мои бестолковые попытки перепрошить свой ПипБак.

Бережно отодвинув мокрый кудрявый локон с лица механической кобылки, я приоткрыла её правый глаз и невольно вскрикнула: на меня смотрела абсолютная чернота глазного яблока, и выглядело это крайне жутко. Я сделала глубокий вдох и надавила вторым копытом у неё за ухом; раздался едва уловимый писк, и на стеклянной поверхности глаза появился зеленый значок батарейки. “Ага, значит, импульсная граната не высосала заряд, и у меня есть надежда привести Свити в чувство”.

Я вновь заглянула в инструкцию и прочитала следующее: “Если батареи разряжены, зарядите их. Если в батареях есть заряд, то следует сбросить автоматические выключатели. Для этого необходимо нажать на кнопку сброса, расположенную с правой стороны верхней челюсти изделия в специальном углублении позади зуба мудрости. Используйте тонкий длинный предмет и удерживайте кнопку в течение 8 секунд. Если это не помогает и экиноид по-прежнему находится без движения, необходимо считать коды ошибок при помощи подключаемого модуля OBD146”.

Тот, кто всё это придумал, явно издевался надо мной. Конечно, я понимала, что кнопку сброса запрятали в такое место именно для того, чтобы никто не смог легко добраться до нее, но тут изобретательность инженеров превзошла все мыслимые варианты.

Основательно порывшись в своих мокрых вещах, я извлекла из специального нарукавного кармашка тонкую прецизионную отвертку. Редкая штука, между прочим. Как правило, подобными отвертками пользовались техники по ремонту ПипБаков и другой точной аппаратуры, а не электрики, но я всегда таскала одну такую с собой. В конце концов, мало ли где может пригодиться тонкий длинный инструмент? Вот и пригодился…

Зажав отвертку зубами, я аккуратно взяла Свити Бот под голову. Её глаза были закрыты и не смотрели на меня своей пугающей чернотой. Сейчас Свити выглядела, как обычная спящая пони… Ну, ладно, как обычная очень красивая спящая пони. Хорошо, что дизайнер не стал идеализировать её внешность. В противном случае, от натуральной красоты белой кобылки не осталось бы и следа. Вышло бы примерно то же самое, что происходило с фотомоделями из довоенных журналов: их фотографии проходили через многие этапы обработки и, в конечном итоге, теряли всякую связь с обликом настоящих живых пони. Именно благодаря несовершенству, доставшемуся ей в наследство от прототипа, Свити Бот воспринималась мной не как искусно выполненное робототехническое изделие, а как живая пони. И прямо сейчас передо мной стояла задача в буквальном смысле вернуть её к жизни.

Мне пришлось наклониться к лицу Свити Бот настолько близко, что кончиком своего носа я почувствовала бархатистость её белой синтетической шёрстки и уловила слабый запах духов, который, казалось, давно должен был сойти на нет. Разумеется, ноздрям стало щекотно, и мне стоило больших усилий, чтобы не чихнуть; с острым инструментом, находившимся между чужих зубов, я просто не могла позволить себе такую роскошь. Медленно выдохнув, я чуть наклонила свою голову и попыталась нащупать концом отвертки хитроумно запрятанную кнопку сброса.

Разумеется, по закону подлости, сама кнопка была крохотной, и попасть в нее у меня получилось только с третьего раза. Но самым ужасным было то, что длина отвёртки оказалась ненамного большей, чем расстояние между нашими губами. Если вы спросите, как я себя чувствовала в этот момент, то отвечу: крайне неловко и странно. Но на что только не пойдешь ради подруги!

Однако я испытывала не только смущение от своих необычных действий, но и беспокойство по поводу словосочетания «кнопка сброса», упомянутого в инструкции. Вот что тут имелось в виду: замыкание резервных цепей питания или возвращение к заводским настройкам? А что если после включения наша Свити не вернётся? Что если экиноид потеряет свою память и попросту не узнает нас? Но за неимением “модуля OBD146” у меня просто не было иного выбора, кроме как нажать на злосчастную кнопку.

Отсчитав положенные восемь секунд и, на всякий случай, прибавив к ним ещё пять, я перестала давить отвёрткой на микровыключатель и отстранилась от кобылки. Свити по-прежнему лежала на спине и не подавала никаких признаков жизни. Прецизионная отвёртка торчала у моей “пациентки” изо рта, словно градусник, и я поняла, что нужно срочно извлечь оттуда этот посторонний предмет. Что если Свити её проглотит, когда очнётся?!

Отвёртка со звоном покатилась по блестящему кристальному полу, а я нависла над Свити Бот, пытаясь уловить её дыхание. Понятно, что в полном смысле этого слова она не дышала, но отток горячего воздуха от процессора и снабжение кислородом отдельных систем явно были предусмотрены конструкцией экиноида.

Увы, я не почувствовала ни малейшего дуновения. В курсах первой помощи говорилось, что если дыхание пони, лежащего без сознания, не ощущается, надо приложить к его рту зеркальце и ждать, запотеет ли оно. Но достать этот полезный аксессуар мне так и не удалось: по всему телу Свити Бот прошла еле заметная дрожь, и в следующий момент её передние копыта обвились вокруг моей шеи! На мгновение я подумала, что сейчас она придушит меня, но вместо этого кобылка вытянула шею чуть вперёд, и... наши губы сомкнулись.
“Богини… Да как же так… вышло?” – успела подумать я в тот момент, когда по спине прошёл лёгкий холодок, и шёрстка на ушах встала дыбом. Я испугалась происходящего и рефлекторно подалась назад, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий экиноида, но через мгновение мозг отключился. Напрочь. Мысли рассыпались кучей бесполезных обрывков, и им на смену пришли чувства.

Целоваться с кобылками мне ещё не доводилось. Когда я видела, как мои сверстницы в Стойле целуются при встрече, это вызывало у меня чувство недоумения, граничащее с брезгливостью: “Это же так негигиенично и противоестественно!” – думала я, наблюдая за этим актом проявления дружеских чувств. К счастью, натянутые отношения с большинством из одноклассниц освобождали меня от этого ежедневного ритуала, а при общении с Коппер и её сестрой Стил Вайр я использовала гораздо более нейтральное копытопожатие – жест, позаимствованный у жеребцов. Впрочем, у себя в Стойле я старалась избегать любых телесных контактов. Наверное, поэтому с парнями у меня так ничего и не сложилось. Любые разговоры превращались или в нейтральную болтовню “о погоде”, или в неловкие взаимные переглядывания со втянутыми плечами. Чёрт, да даже кавалер Барбары Сид вёл себя адекватнее, чем я в такие моменты! В своё оправдание скажу: у меня были любимые книги и желание увидеть мир – вот я и сидела в полутёмном читальном зале и мечтала о далёких странах и новых ощущениях. Кто же знал, что на Поверхности ощущения испытывают тебя…

Наверное, это как с алкоголем: больше смелости, решительности и сумасбродства без осознания возможных последствий. В этом смысле запах гривы Свити Бот и её горячее дыхание очень способствовали моему “опьянению”. Где-то на задворках разума промелькнула последняя цельная мысль: “Да что я за трусиха, в самом деле?! Бежать всё равно некуда: можно перетерпеть и ходить с душевной травмой, а можно посчитать это ещё одним приключением…”
И я расслабилась.

Свити целовала меня настолько страстно и бережно, что я физически ощущала порыв нежности, исходивший от неё.
“Неужели так... вообще бывает?” – я закрыла глаза, и обняла белоснежную подругу в ответ. Все вопросы и сомнения оказались задавлены безымянными, ранее не знакомыми эмоциями, которые буквально рвались у меня из груди. Сейчас я была не властна над собой и превратилась в клубок из счастья, тепла и любви. Не знаю, сколько длилось то мгновение – секунд десять или же пару минут – но когда оно закончилось, я поняла: меня только что целовала кобылка. Роскошная белоснежная кобылка с ослепительной улыбкой, по совместительству являющаяся двухсотлетним роботом! Меня сразу бросило в жар, и я почувствовала, как становлюсь бордовой от носа до кончиков ушей. Я просто не знала, куда деваться от смущения и как оценивать этот странный опыт.

Открыв глаза и обнаружив себя сидящей на полу кристальной пещеры, я вернулась к жестокой реальности. Свити по-прежнему находилась в моих объятиях, но её передние копыта больше не замыкались у меня за спиной, они упирались в пол. Кобылка постепенно приходила в себя.

Свити Бот приоткрыла глаза – совсем чуть-чуть, словно после тяжелого сна, но это были её настоящие глаза, а не та пустая стеклянная бездна, которую я видела пару минут назад.

– Додо, – были первые её слова. Противоречивые чувства, связанные с произошедшим, сменились радостью: “Она меня узнала!”
Свити сфокусировала взгляд на моём лице и моргнула. При этом её вялость как копытом сняло.

– Додо… где мы? Постой, так это не сон… и мы… – она запнулась. – Мы с тобой…

Я дотронулась кончиком копыта до её губ и кивнула. Луна мне свидетель, Свити Бот покраснела! Я прекрасно видела, как сквозь белую синтетическую шёрстку отчётливо проступил румянец.
“Эмоциональные контуры, значит?” – вспомнила я строчку из инструкции.

Что касалось моих, эхм, контуров, то они просто пылали.

Свити Бот коснулась моей щеки копытом, видимо, пытаясь удостовериться, что я настоящая. При этом она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза. Что хотите со мной делайте, но уверяю: никогда в жизни я не видела таких красивых глаз. Если бы это было возможно, мои уши сгорели бы дотла. Но судьба была беспощадна ко мне: ничто нигде не сгорело и не исчезло, я не очнулась от сна, – словом, всё было по-настоящему, со мной, здесь и сейчас.

И в этот момент произошла самая ужасная вещь, из всех, какие могли произойти вообще в принципе.

– Так-так-тааааак! – о, я знала этот голос. Этот голос я узнала бы посреди ночи, даже в горячечном бреду, даже на смертном одре. И сейчас этот голос был преисполнен триумфа! – Что это у нас тут? – полосатая пони стояла посреди пещеры, с фонариком в зубах, а глаза её прямо светились от удовольствия, как у охранника, поймавшего с поличным целую банду хулиганов.

– Джестер, я… Это не то, о чем ты подумала! Я… Мы… – но было слишком поздно.

Не сговариваясь, мы со Свити почти отпихнули друг друга в стороны и приняли самый невинный вид, на который были только способны. Я почувствовала себя жеребёнком, который прячет за спиной коробку конфет, без спросу взятую из буфета, и, при этом, изображает свою полную непричастность к их пропаже.

– Вот вы, значит, как? Пока Джестер ходит в поисках хвороста, ломая спину между этими вашими кристальными колоннами, они тут сидят, милуются!

В воздухе повисло неловкое молчание. Меня еще никогда не застукивали за таким делом, и я просто не знала, как себя вести.

– Я, может быть, тоже хочу! – произнесла Джестер нарочито обиженным голосом и плюхнулась на круп, уронив на пол целую кучу хвороста. Только сейчас я заметила, что сама полузебра была насквозь промокшей.

Ситуацию спасла Свити:

– Джестер, тогда в следующий раз спасать от смерти меня будешь ты! Сегодня просто не твой день! Смирись с этим.

В ответ на фразу экиноида, Джестер состроила такую физиономию, что я не выдержала и рассмеялась. Всё-таки она была прирожденным клоуном и просто не могла жить без таких вот маленьких представлений. Я уже достаточно хорошо знала Джестер, чтобы понять: полосатая пони лишь делала вид, что дуется на нас; на самом деле она действительно была искренне рада возвращению Свити. А я была рада тому, что все живы и здоровы, несмотря на всё то, что нам довелось пережить за этот тяжёлый день.

– Давайте ставить палатку, готовить еду и сушиться! – Свити Бот поднялась на ноги и отряхнулась. – Не знаю, как вы, а я после воды всегда себя так странно чувствую…

“Громкий смех трёх кобылок эхом разносился по ледяной пещере. Единорожка, земная пони и пегаска всю ночь поддерживали Огонь Дружбы сидя рядом, рассказывая друг другу весёлые истории и напевая беззаботные песни...”
Сейчас мы чем-то напоминали героев легенды об основании Эквестрии, пусть и в диком, карикатурном варианте: земнопони, которая являлась пони лишь наполовину, единорожка, которая вообще не была пони, и я, пегас, который едва мог летать. Но мы были вместе, и нас объединяла радость на наших усталых лицах. Да, у нас не было мифического Огня Дружбы, но зрелище того, как Свити Бот гримасничала, стараясь изобразить мимику и речь серой пони, в то время как та нарочито механическими движениями имитировала походку робота, согревало ничуть не хуже. Удивительно, но при всём этом жеребячестве мои подруги успевали заниматься ещё и делом.

Пока мы с Джестер в четыре копыта ломали ветки для костра, Свити Бот не только поставила палатку, но и успела приладить к ней хитроумную конструкцию, состоявшую из моего ледоруба и длинной бечёвки, которую она прикрепила к ближайшей кристальной колонне. Результатом её работы стала сушилка для нашей промокшей одежды, которой мы незамедлительно воспользовались.

Развешивая свои пожитки, я случайно заметила листы пёстрой бумаги, почему-то лежавшие поверх кучи дров. Серая пони оказалась в своём репертуаре: посчитав, что мои комиксы в их нынешнем состоянии не представляют никакой ценности, она приговорила их к сожжению! Понятное дело, что сначала бумага должна была подсохнуть, но я нисколько не сомневалась, что потом Джестер без всяких сожалений отправит комиксы прямиком в огонь. Я даже не стала ничего объяснять – просто схватила кипу бумаги в зубы и одарила свою подругу взглядом, полным неодобрения, на который она ответила нарочито широкой улыбкой и разведёнными в стороны передними копытами. Нет, я совсем не сердилась на неё. Мне уже давно было ясно, что у нас с ней совершенно разные представления о ценности вещей. Бережно разгладив покоробленные страницы, я принялась развешивать многострадальные комиксы на верёвке и неожиданно вспомнила о ещё одной бумажной вещи, которую не видела с самого утра.

– Карта! – прокричала я на всю пещеру, заслужив заинтересованный взгляд. – Джестер, ты не видела мою планшетку с картой?!

Полосатая кобылка ничего не ответила. Она неторопливо поднялась на ноги и молча прошествовала к куче наших вещей, сложенных Свити возле палатки. Затем она откинула клапан своего непромокаемого рюкзака и, одарив меня победоносной улыбкой, помахала небольшой кожаной планшеткой.

Да, определённо у серой пони были свои представления о ценности вещей, но сейчас, чёрт возьми, я их полностью разделяла. Благодаря расторопности серой пони, карта нисколько не пострадала от воды как, впрочем, и остальное содержимое планшетки.

– Джестер, спасибо тебе! – крикнула я, направляясь в сторону Свити Бот; всё это время единорожка занималась приготовлением ужина. Увидев результаты её трудов, я так и прыснула со смеху: на жестяных тарелках лежали изысканно украшенные, но лишённые всяких калорий бутербродики. Определённо, с таким выдающимся талантом к оформлению наша аристопони заняла бы призовое место в каком-нибудь кулинарном конкурсе.

Краем глаза я увидела, что к нам приближается Джестер. Заинтригованный вид выдавал мою подругу и просто кричал о том, что ей хочется узнать причину такого веселья с моей стороны. Окинув взглядом пространство импровизированной кухни, Джестер сразу всё поняла.

Через несколько секунд за спиной единорожки вынырнула полосатая голова, державшая в зубах зелёный пластиковый пакет знакомого вида. Ещё через мгновение Свити удивлённо заморгала, увидев перед своим носом три пачки сухого пайка, уложенные друг на друга.

Мы решили заночевать прямо в пещере. Джестер, которая нашла выход на поверхность, отрапортовала, что снаружи бушует метель, и особо отметила, что спуск с горы в такую погоду, да ещё и на ночь глядя, будет гарантированным самоубийством. Вспоминая свой первый ночной полёт, я не могла не согласиться с ней.

Но непогода была лишь одной из проблем: скорее всего, где-то поблизости находились те пегасы, с которыми мы столкнулись в ущелье Мицуми, и им вряд ли понравился фейерверк, устроенный серой пони у самых дверей храма. Наверняка наши новые враги всё ещё прочёсывали окрестности ущелья в надежде отыскать нарушителей границы их карантинной зоны и отомстить за погибших товарищей.

В глубине души я сожалела о том, что моя первая встреча с пегасами, прибывшими из-за Облачного Занавеса, закончилась так неудачно. Формально, они были моей самой близкой роднёй – во всяком случае, ближе, чем земнопони и единороги. Но, как бы мне ни хотелось выйти на контакт с другими пегасами, жизнь распорядилась иначе: сейчас мы находились по разные стороны баррикад, и если ничего не изменится, то нам придется сначала открывать огонь, и лишь потом пытаться вести переговоры.

Обсуждая события прошедшего дня, мои подруги не могли не затронуть эту тему, и я буквально физически чувствовала напряжение, когда они при помощи полунамёков пытались выяснить моё отношение к тем пегасам, что стреляли в нас. И всё бы ничего, но я сама не могла прийти к какому-то конкретному мнению на этот счёт. Мне совсем не хотелось верить в то, что они все такие злые и агрессивные, но, если подумать, я ещё не встретила ни одного пегаса, который не попытался бы навредить мне, либо кому-то из моих друзей.

Видя мои колебания, Джестер и Свити Бот старательно пытались подбирать нужные слова, но это получалось у них из копыт вон плохо, и, признаться, сильно раздражало. Сейчас их сочувствие, пусть даже искреннее, звучало для меня как жалость, и мне стоило больших усилий, чтобы сохранять спокойствие. Очень хотелось сказать им что-нибудь резкое, чтобы обрубить всякие обсуждения на этот счёт, но я боялась обидеть их, а на более спокойные замечания они, казалось, не реагировали.

Чтобы сменить опостылевшую тему, я было заикнулась о своём открытии – тех нескольких страницах с древним текстом – но тут же умолкла, увидев, как единорожка нахмурила брови и покачала головой.

– Додо, я думаю, что тебе следует оставить эти знания при себе, – сказала она спокойным, но очень серьёзным голосом. – Совершенно невозможно сохранить в тайне то, что будут знать двое или, в нашем случае, трое.

Я взглянула на Джестер, ожидая её реакции, и встретилась с ней глазами. Сначала она попыталась ответить на мой немой вопрос и даже вдохнула немного воздуха, но затем одёрнула себя и лишь многозначительно кивнула. Я так и не поняла, что она хотела сказать этим кивком: то, что Свити Бот права, или же то, что я сама должна была принять решение.

Вообще, сразу после долгожданного сытного обеда, Джестер как-то сразу стала молчаливой и задумчивой. Я весь вечер ждала от неё едких шуточек по поводу инцидента со Свити, но от её былого веселья не осталось и следа. Вот и в нашем со Свити Бот разговоре она была скорее слушателем, чем полноправным участником; не отрывая взгляда от огня, серая пони сидела в странной позе – с вертикально выпрямленной спиной, скрестив ноги – и лишь изредка бросала замечания, касавшиеся дела. Её взгляд, отрешенный, но озабоченный говорил о том, что полузебра прокручивала в своей полосатой голове события прошедшего дня, и, похоже, ей совсем не нравилась та ситуация, в которую мы попали, наткнувшись на отряд вооружённых пегасов.

Пегасы… Судя по тому, что пленник Свити так и не выдал истинных намерений своего крыла, разведывательная операция, которую проводили пегасы в ущелье, носила глубоко законспирированный характер. Но я уже догадывалась, что именно там искали эти любители зеркальных шлемов.

Я уже говорила, что люблю совпадения. Но когда череда совпадений выстраивается в чёткую закономерность – всё становится гораздо интереснее. Конечно, для завершения мозаики не хватало многих элементов, но из того, что я сейчас имела на копытах, следовал однозначный вывод: некая группа пегасов из-за Облачного Занавеса была всерьёз заинтересована памятниками прошлого, и я готова была биться об заклад, что они искали Перо Тау.

Согласно запискам полусумасшедшего грифона и тем легендам, в которые он искренне верил, перо являлось неким древним, могущественным артефактом, наделявшим своего владельца чуть ли не безграничными возможностями. И раз кто-то в Анклаве не скупился на амуницию и оружие (достаточно было вспомнить жуткую, навороченную магнитную винтовку и не менее пугающий огнемёт дезинфектора), то этот кто-то имел все основания верить в легенды.

В преддверии Катастрофы, умница Барбара Сид надёжно спрятала документы, выкраденные из архива Мэйнхэттенского университета. Но такие материалы не исчезают бесследно, и где-нибудь за облаками либо на просторах погибшего королевства могли остаться свидетельства об их существовании, к примеру, такие, как результаты работы Штальбарнской экспедиции.

Я была убеждена, что те пони, которые двести лет назад вскрыли подземный склеп, являлись участниками какой-то тайной археологической экспедиции. Ну не мог тот некогда роскошный кожаный портфель принадлежать простому шахтёру! Да и сама фраза “Здесь Ископаемое не нашли” напоминала зашифрованное послание. Иначе как объяснить, что слово “ископаемое” было написано в единственном числе и с заглавной буквы. Это явно было какое-то кодовое слово, за которым вполне могло скрываться то самое Перо Тау.

И вот, спустя двести лет, в подземные коридоры спустилась жестокая зелёная пегаска. Судя по тому, что пегасы из-за облаков не побрезговали взять к себе на службу такое чудовище, как Эмеральд Грин, они были готовы заполучить заветное перо любой ценой. И то, что сегодня мы сами того не желая переступили им дорогу, отрезало нам путь обратно к спокойной, мирной жизни. Конечно, была вероятность того, что Анклав забудет про нас, посчитав инцидент в ущелье досадным недоразумением, но мне в это верилось с большим трудом. Ну, нельзя было сначала задрать маленькую армию, а затем, как ни в чем ни бывало, вернуться домой. Теперь на нас будут охотиться профессиональные солдаты, обученные убивать, и лишь Богини знали, что хуже: сразу словить пулю или попасть к ним в плен.

По мнению Свити Бот, из всей сложившейся ситуации оставался лишь один выход – играть на опережение. Мы должны были добраться до Пера раньше, чем пегасы из Анклава и, чем бы ни являлся этот древний артефакт на самом деле, нам следовало передать его в ведение Никсианского Альянса. Свити полагала, что, подобно Бэбс, она сможет надёжно спрятать Перо Тау в какой-нибудь пещере или на дне глубокого замёрзшего озера. Не исключено, что, ради спокойствия всех Пустошей, это перо следовало уничтожить. В любом случае, опасная реликвия ни в коем случае не должна была попасть в копыта тех, кто и так имел больше власти, чем им полагалось.

Но самым забавным было то, что главную роль в этом спектакле с обилием злодеев и ярких пиротехнических эффектов единорожка отводила мне. Её вера в меня была почти маниакальной, и я не могла понять, как машина, работающая на логике и статистике, могла быть настолько одержимой. Впрочем, Свити в принципе неважно справлялась с ролью холодной машины, как в прямом, так и, эхм, в переносном смысле.
“Но если она всё-таки права?” Последние дни я чувствовала, как моя жизнь выходит из-под контроля. Погрузившись с головой в тайны прошлого, я столкнулась с чем-то таким большим и непонятным, чего в моей жизни раньше не было. Я словно попала в стремительный речной поток, который постоянно швырял меня на острые камни, и в такие моменты мне приходилось грести изо всех сил, чтобы обойти эти внезапно возникающие препятствия. Пока что мне это удавалось, но вот на то, чтобы плыть против этого мощного течения, моих скромных умений явно не хватало.

Мне очень не хотелось это признавать, но та самая судьба, в которую я до недавнего времени слабо верила, подталкивала меня к решительным действиям, не спрашивая, готова ли я к ним или нет. И если я вылезла на Поверхность наивным жеребёнком, мечтающим поглазеть на мир, то теперь судьба круто брала меня в оборот, и я чувствовала, что сейчас она готова была кормить меня приключениями до тех пор, пока меня от них не начнёт тошнить. Что ж, ей придется хорошенько постараться, если она думает, что меня можно так легко сломать!
“Свернуть с намеченного пути только из-за того, что по нам стреляли стальными болванками и пытались поджарить из огнемёта? Да ни в жизни! Нам нужно в Поларштерн, значит, мы идём в Поларштерн, и точка!” – полная решительности я развернула карту прямо на кристальном полу и привлекла внимание своих подруг.

Ещё накануне появления Свити, мы с Джестер успели проработать примерный маршрут на ближайшие несколько дней пути. Движение по шоссе 411 до его пересечения с трассой “Северная” обещало спокойную и размеренную прогулку по относительно ровной поверхности. Громадное тёмно-зелёное пятно, обозначавшее собой густой лес, по непонятной причине вынудило строителей этой дороги не провести её прямо, а заложить многокилометровый крюк на запад. Но если до сегодняшнего дня мы планировали идти по ней до самой развилки, то теперь обстоятельства подталкивали к радикальным решениям.
“Нам нужно срезать путь,” – сказала я, проведя кончиком копыта невидимую линию, словно разделившую лес надвое. Джестер и Свити Бот как-то странно переглянулись, но выслушали моё предложение до конца. Нахмурившись, полосатая пони стала ворчать на тему того, что на моей карте не было отмечено ни одной дороги, ведущей прямиком через лес, но Свити неожиданно вступилась за меня – единорожка сообщила, что на её навигаторе видны странные отрезки, беспорядочно раскиданные по всему лесному массиву. Были ли это лесные тропы, проложенные вездеходами колеи, или же просеки, она не знала, но само наличие этих линий говорило о том, что лес не сплошной, и в нём должны быть проходы. Посчитав прежний вариант маршрута непозволительно долгим, мы решили пойти на риск.

Когда этот вопрос был улажен, мы приступили к разработке плана действий непосредственно на территории Поларштерна. Сказать по правде, такое и планом-то было стыдно назвать. В сущности, он напоминал те же самые поиски иголки в стоге сена, которые затеяли пегасы из-за Облачного Занавеса. Разница заключалась лишь в том, что наши поиски сужались с масштабов всей Северной Пустоши до одного единственного города, о котором не было неизвестно практически ничего. Но, в отличие от анклавовцев, мы хотя бы знали, что нам следует искать: конверт, летевший авиапочтой в Мэрманск, был отправлен на именной абонентский ящик, находившийся где-то городе. Если в действиях Бэбс была какая-то система, то такой ящик существовал и в Поларштерне. Собственно, весь так называемый “план” и держался на зыбкой надежде, что на главном городском почтамте удастся найти хоть какие-то упоминания о Барбаре Сид или о ком-то из её лучших подруг. В противном случае, просеивание всей находящейся там почты могло бы занять годы.

Но у нас не было гарантии, что нам вообще будет что искать. В ходе инцидента, произошедшего в Поларштерне, конверт с древним текстом мог сгореть, расплавиться, расщепиться на атомы или… да хоть растечься яблочным повидлом; чем именно закончился эксперимент, погубивший город, до сих пор было неизвестно.

Я вдруг вспомнила, что Свити осталась единственной из моих знакомых, кого я ещё не расспрашивала о Поларштерне, но, моему разочарованию, даже механическая кобылка обладала лишь поверхностной информацией. Знания единорожки складывались из противоречивых рассказов, услышанных от пони, живших до Катастрофы, и скупых заметок официального толка, время от времени появлявшихся на страницах газет и научных журналов. Местоположение таких научно-исследовательских центров, как Поларштерн, было выбрано именно из расчёта на то, что любая технологическая неудача или авария не будет предана огласке. Именно по этой причине, сам инцидент, приведший к гибели Поларштерна, нигде не описывался. Его просто не было, как и многотысячного населения, проживавшего на его территории. И это не являлось странностью.

Будучи кузницами великой победы, и Поларштерн, и ряд ему подобных закрытых поселений оставались в тени промышленных концернов, сотрудничавших с Министерством Военных Технологий. Отлаженные и проверенные прототипы сразу поступали на конвейер, а учёные закрытых городов получали всё новые и новые заказы. Что же на самом деле творилось за высокими железобетонными стенами, кольцом окружавшими Поларштерн, знали, наверное, лишь высокопоставленные чины военного ведомства, главы Министерств и Принцессы.

В Поларштерн уезжали в одиночку и целыми семьями, но никто не возвращался обратно. Все пони, которых принимали на работу, подписывали договор о неразглашении государственной тайны, и эта бумага исключала миграцию кадров, характерную для гражданских отраслей. Фактически, работа в закрытом городе означала разрыв отношений с внешним миром, и лишь почта оставалась единственной ниточкой, соединявшей закрытый город с остальной Эквестрией.

Свити знала, что родственникам тех, кто трудился на благо страны в закрытых городах, ежемесячно присылали специальные талоны, обналичив которые можно было прокормить семью из дюжины пони, но лишь единицы могли обнаружить в конверте со штемпелем в виде остроконечной снежинки короткую телеграмму. Пять, семь, иногда чуть больше дюжины слов, по несколько раз проверенных агентами Министерства Морали на предмет возможной утечки информации, становились поводом созвать всех соседей и закатить вечеринку, как в старые добрые довоенные времена.

Нет, определённо, Свити Бот очень хорошо раскладывала информацию по полочкам. В её рассказе разрозненные факты и свидетельства превратились в целостную картину, от которой веяло холодом и жутью.

После всего услышанного, у меня уже не осталось сомнений в том, что охряная кобыла спрятала один из фрагментов древнего текста в Поларштерне. Обстановка строжайшей секретности, царившая на территории закрытого города, как нельзя лучше подходила для осуществления задуманного. Возможно, Барбара даже похлопотала над тем, чтобы её конверт надёжно и качественно “потеряли”. В любом случае, более подходящего места для того чтобы укрыть эту информацию от посторонних глаз не было, наверное, во всей Эквестрии. А это означало, что “поларштернский” пакет, как я его уже мысленно окрестила, должен был содержать куда более важную информацию, чем словесное описание древнего храмового комплекса. И вот, когда в своих мечтах я уже тянула копыта к заветному жёлтому конверту, Джестер спустила меня с небес на землю известной поговоркой о пироге из несобранных яблок. Вечно она так!

Но, несмотря на, в общем-то, резонное замечание серой пони, мне хотелось верить в то, что наш поход не будет напрасным. Поларштерн по-прежнему оставался нашей главной надеждой, поскольку никто из нас понятия не имел, где искать другие части древнего текста, если они, конечно, существовали.

Когда план был готов, оказалось, что у Джестер припрятана целая фляжка чего-то горячительного. Повертев её в копытах, полосатая кобылка свинтила крышку и неожиданно протянула фляжку мне; при этом она многозначительно улыбнулась. Я поднесла нос к горлышку и ощутила запах, знакомый до дрожи в копытах: коньяк “Эмбер Мэйр”! В голове мгновенно всплыли события той снежной ночи, когда я умудрилась свалиться с сигнальной вышки, будучи, между прочим, сертифицированным специалистом с допуском по высоте…
“Богини, это же надо было так налакаться!” – на меня тут же накатило смущение, подкреплённое пристальным взглядом серой пони.
“Вот ведь зараза! Джестер догадывалась о моих непростых отношениях с этим напитком и всё подстроила!” – скорчив ей максимально глупую рожу, я сделала небольшой глоток из фляжки и окинула взглядом тарелку с невостребованными за обедом бутербродиками. К слову, из них получилась отличная закуска.

Коньяк теплом разлился по телу, и переживания дня стали отходить на второй план; единственным, что меня сейчас действительно интересовало, был вопрос, как именно алкоголь подействует на Свити Бот? Я незаметно отодвинула тарелку с бутербродиками к себе за спину и, улыбаясь собственной идее, протянула фляжку экиноиду. Теперь оставалось лишь немного подождать…

Мы пустили фляжку по кругу. Следуя своему коварному плану, я пила коньяк маленькими глотками, скорее ополаскивая рот, чем заливая его внутрь, а Джестер, ловко орудуя охотничьим ножом, вырезала на прикладе своего гранатомёта какой-то рисунок; при этом она мерно покачивала головой в такт одной лишь ей известной внутренней мелодии. Приглядевшись к рисунку повнимательнее, я поняла, что это четырёхлистный клевер – традиционный символ удачи во многих культурах.

Я закрыла глаза и с лёгкостью представила этот четырёхлистник на боку своей подруги вместо того странного птичьего глаза. В сочетании с её зелёными глазами он бы смотрелся очень хорошо. Вот только…

Неожиданно в моём воображении возникла Другая Джестер. Нет, внутри она осталась совсем такой же, какой я её знала, а вот внешне очень сильно изменилась. Дело в том, что я представила себе, как бы выглядела Джестер, будь она не гибридом, а обычной пони.

Молочно-белая шкура, ярко-рыжая, цвета хны, грива, уложенная в причёску, напоминающую взрыв фейерверка, высоко вздёрнутый веснушчатый нос; внешность этой Другой Джестер точно соответствовала внутреннему содержанию. И этот образ получился настолько детальным и живым, что ещё немного и воображаемая кобылка открыла бы рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость в мой адрес.

Когда-то я читала теорию Розентротт-Фезерфланка – известных довоенных физиков, которые утверждали, что наш мир лишь один из многих вероятных, что на самом деле их могут быть тысячи, если не миллионы. И я представила себе, что существует такой мир, где не упали бомбы и где все живут в мире и гармонии: Принцессы по-прежнему управляют небесными светилами, а мы, пегасы – погодой. И, наверное, эта Другая Джестер с огненно-рыжей гривой, посетившая моё воображение, пришла как раз из того, быть может, лучшего мира… Разлепив сонные глаза, я увидела, как этот образ плавно тает в мерцании костра и замещается знакомыми очертаниями. Передо мной вновь сидела привычная, но по-прежнему загадочная серая пони-зебра.

Во что бы ни верила Розентротт, что бы ни предполагал её муж Фезерфланк, я поняла, что, скорее всего, Другая Я не встретила бы Другую Джестер, а Свити Бот так и вовсе не существовало бы на свете, либо Другая Она оказалась бы неразумным пылесосом. И в этот момент я поняла, что есть, конечно, далёкие мечты и планы, но мне нужно ценить то, что происходит вокруг и радоваться, что всё сложилась так, а не иначе…
“Додо, допивать будешь?” – Джестер протягивала мне фляжку, на дне которой булькали остатки коньяка. Я кивнула и, в очередной раз смочив язык, передала фляжку Свити Бот. Сейчас я пристально вглядывалась в её лицо, пытаясь понять: подействовал ли Эмберчик на её высокоточные механизмы, или нет.

– Эй, Свити... – я замялась, уловив заинтересованный взгляд Джестер. – Ведь ты же, это самое… совсем как она, да? – зелёные глаза экиноида непонимающе посмотрели на меня.

– Ясно, жеребёнку больше не наливать, – констатировала Джестер.
“Чёрт, я что, всё-таки опьянела, раз несу такую несуразицу?” – закусив последним бутербродиком, я постаралась повторить свой вопрос:

– То есть я имею в виду… – я покрутила копытом в воздухе, подбирая слова. – Я подумала, что раз ты почти полная копия Свити Белль, то ты, наверное, и петь умеешь?

– А, ты об этом, – кобылка странно улыбнулась, отчего её физиономия приобрела несколько дурашливый вид. Но, несмотря на порозовевший нос, в отличие от меня, Свити по-прежнему чётко излагала свои мысли. – По большинству биометрических параметров, наше сходство с госпожой Свити Белль составляет 67%, в ряде случаев отдельные параметры совпадают на 100%. Что касается пения, перед моей создательницей – госпожой Эппл Блум – не стояла задача в точности копировать голосовые данные госпожи Свити Белль, однако она не стала ограничивать диапазон звуков, которые я способна воспроизвести, какими-либо рамками. Поэтому…

– То есть ты сможешь повторить любую песню из репертуара Свити Белль, верно? – я уже привыкла прерывать монотонные объяснения Свити Бот ради экономии времени. К счастью, единорожка на это нисколько не обижалась.

– Додо. Тебе же знакома песня “Светлячок” или, на худой конец, “Звёздный свет”, – она смешно наклонила голову, ожидая моего ответа.

– Конечно, я их знаю. Я большая поклонница творчества Свити Белль! – воскликнула я.

– А ведь это – моя работа, – Свити весело подмигнула, дождавшись моей реакции и, не дав мне вставить и слова, продолжила. – Это был четверг, и госпожа Свити Белль должна была в очередной раз ехать в Строуберри Филд для записи своего нового альбома “Принцесса ночи”. Но за три предыдущих дня работы в студии она настолько вымоталась, что предпочла уехать на ферму Сладкое Яблочко, чтобы хорошенько там отдохнуть с подругами. И всё это время я подменяла её, да так, что эту подмену никто не заметил. Конечно, по большому счёту, этому способствовало закрытое концертное платье, скрывавшее кьютимарку, и моё практически полное портретное сходство с госпожой Свити Белль, однако для того чтобы воссоздать её неповторимую манеру пения, мне пришлось проанализировать все существовавшие на тот момент записи и черновые наработки по альбому. На мой взгляд, получилось весьма недурно, – она широко улыбнулась.
“Нда-а, от скромности эта механическая единорожка точно не умрёт”, – подумала я, глядя на её кокетливую улыбку. Удивительно же всё сложилось: я, сама того не подозревая, уже давно была заочно знакома со Свити Бот благодаря тем звукозаписям. Шутка ли, пластинку “Принцесса ночи”, я успела заслушать до дыр ещё в детстве!

– Барышни… – Джестер оглядела нас из-под картинно нахмуренных бровей, с видом бывалого головореза. – Если вы собираетесь тут петь "Умолкай, засыпай", то я сейчас стану буйной.

Свити засмеялась.

– Не переживай, Джестер. Твоя нелюбовь к госпоже Флаттершай для меня не секрет. Лучше я спою вам другую песню, намного более старую.

И, усевшись поудобнее, единорожка запела:

Придите, дети,

Я вас заберу,

В волшебный край свой далекий

Придите, дети,

Я вам покажу,

Танец теней одиноких

Внезапно голос Свити разложился на несколько голосов, подобно распускающемуся цветку; к одному голосу присоединился второй, а затем и третий. Разумеется, ни один живой пони не мог бы так петь, даже сама Свити Бель. К слову, в голосе моей подруги угадывался неповторимый тембр великой певицы, но сама её манера пения очень сильно отличалась от всего того, что я слышала на пластинках.

Многоголосие слилось обратно в один голос:

За мною же, дети,

Я путь укажу

Через всю боль и все слезы

Не плачьте, дети,

Про жизнь расскажу:

Она губит и прелесть, и грёзы

И снова несколько голосов, словно птицы, полетели, догоняя один другой. У Свити не было никакого музыкального аккомпанемента, и всё же на глаза наворачивались слёзы; это чувство я испытывала впервые: я не могла сказать, почему мне хотелось плакать. Но не от грусти, а от какой-то беспричинной радости и счастья. Наверное, это состояние и называется заумным словом “катарсис”.

Тихо же, дети,

Так быть суждено:

От жизни устать и обмана

Спите же, дети,

Всё скоро пройдет,

Покой все укроет туманом.

Когда песня закончилась, повисла неловкая тишина, которую мне не хотелось нарушать. Впрочем, Джестер явно впечатлилась не настолько сильно.

– Это песня о смерти, – буркнула она себе под нос, уже направляясь в сторону палатки.

– А я думаю, что эта песня о том, что Принцесса Ночи присматривает за нами и оберегает нас от бед, – ответила ей Свити с улыбкой.

– Меня оберегает мой гранатомёт, – безапелляционно заявила серая пони, пару раз стукнув передним копытом по деревянному прикладу своего оружия.

Я же сидела, заворожённая, и машинально перемешивала угольки от костра тонкой веткой, пока Свити Бот не тронула меня за плечо.

– Пойдем, Додо. Нам действительно пора спать.

Вздохнув, я смахнула оцепенение, дошла до палатки и откинула полог: Джестер улеглась прямо по центру, раскинув ноги в стороны.

– Что? Я сегодня сплю между вами.

Заколоченное окно, от которого противно тянуло сквозняком, было первым, на чём сфокусировался мой взгляд – серые деревянные рамы без стёкол совершенно не спасали от потоков сырого воздуха, который настойчиво прорывался снаружи. Серебристый свет лился через приоткрытую дверь и освещал убогую обстановку незнакомой комнаты, посреди которой на грязно-сером матраце, лежала я – совершенно голая.

Помимо матраца, брошенного прямо на дощатый пол, ржавого ведра и обломка швабры в этой каморке с облезлыми стенами больше ничего и никого не было; лишь под потолком монотонно завывал ветер, от которого деревянные стропила издавали скрип, напоминавший чьи-то шаги, но я почему-то твёрдо знала, что это место давным-давно покинуто.
“Да тут и околеть можно”, – я поднялась на ноги и, дрожа от холода, стала разминать затёкшие крылья. Изо рта вырвалось облачко густого пара, и если бы оно прямо сейчас затвердело в воздухе и осыпалось на пол кристалликами льда, меня бы это нисколько не удивило; узкое пыльное помещение было выстужено настолько, что спокойно могло использоваться в качестве морозильной камеры. Отворив рассохшуюся дверь до конца, я шагнула в коридор, вымощенный тёмными и светлыми ромбами истёртой керамической плитки. У меня не было ни малейшей идеи насчёт того, как я очутилась в этом странном заброшенном месте, и, что самое странное, я вообще не помнила событий, предшествовавших моему пробуждению здесь; голова была пустая и ватная.

Короткий коридор вывел меня в просторную комнату, буквально залитую лунным светом; яркие лучи серебра проникали как через прорехи в покатой крыше, так и сквозь высокие оконные проёмы, обрамлённые истлевшими остатками грязно-жёлтых занавесок. Судя по двухъярусным железным кроватям, коричневым от ржавчины, когда-то здесь располагалась общая спальня. Кровати стояли в несколько рядов, и никелированные шары, украшавшие их спинки, по-прежнему блестели. Деревянные оконные рамы с выбитыми стёклами были распахнуты – все до единой – и ветер полноправным хозяином гулял по заброшенной спальне. Он же занёс с улицы пожухлые листья, которыми были присыпаны куски штукатурки, обломки досок и полусгнившие матрацы.

Я старательно обходила эти кучи мусора, так как в них поблёскивали острые осколки стекла. Мертвые листья шуршали под ногами, притаившись в углах громадной комнаты, зловеще шевелились под порывами ночного ветра. На мгновение мне даже почудилось, будто кто-то зовёт меня по имени, но это были всё те же листья, ни на секунду не прекращавшие свой тревожный шёпот. От всего этого шумового сопровождения становилось очень не по себе.

На тумбочке возле одной из кроватей я нашла старую игрушку – грубое подобие пони с глазами-пуговицами и бледно-синей гривой, но стоило лишь прикоснуться к ней, как игрушка разорвалась, и наполнявшие её мелкие камешки с глухим стуком просыпались на пол. Это жуткое место начинало действовать мне на нервы.

К счастью, в дальнем конце комнаты темнели перила чугунной винтовой лестницы, ведущей на нижний этаж. Когда я наступила на первую ажурную ступеньку, вся конструкция пошатнулась и издала негромкий скрежет. Я замерла, втянув голову в шею, но вопреки моим опасениям, больше не произошло ничего, лишь неугомонный ветер продолжал продувать здание насквозь. Теперь я осторожно спускалась в чёрный провал лестничной клетки, готовая в любой момент расправить крылья и зависнуть в воздухе.

Оказавшись на лестничной площадке, я наткнулась на брошенную инвалидную колесницу, своими размерами явно не рассчитанную на взрослого пони. Ажурная конструкция о четырёх колёсах, которая когда-то помогала жеребёнку передвигаться на двух ногах, стояла теперь у стены и медленно покрывалась ржавчиной и пылью. За годы стояния на этом месте ось одного колеса прогнила, и колесо откатилось в сторону. Именно на него я наткнулась копытом. В том месте, где колесо соприкасалось с полом, остался ржавый отпечаток, отдалённо напомнивший мне маленькое солнышко с длинными кривыми лучами.

Наконец, я добралась до открытой галереи, из которой открывался вид на холл первого этажа. Лунный свет проникал через небольшое круглое окно, находившееся почти под самым потолком. Частички пыли и штукатурки плясали в нем, словно снежинки. Из-за чудом уцелевшего стекла, покрытого слоем серой грязи, овальное пятно на полу было довольно тусклым, но даже при таком освещении я разглядела массивные двойные двери, явно ведущие на улицу. Забыв о всякой осторожности, я спустилась на первый этаж и бегом направилась к выходу, однако внешняя стена здания за долгие годы настолько просела, что ни правая, ни левая створка не сдвинулись с места даже тогда, когда я со всей силы зарядила по ним задними копытами.

Я сидела на грязном полу, привалившись спиной к дверному косяку, и оглядывала замкнутое пространство холла. Два симметричных лестничных марша вели наверх, словно приглашая меня продолжить путешествие по заброшенному дому, ажурная свечная люстра, покрытая лохмотьями паутины, мерно покачивалась под потолком, а прямо передо мной – с двух сторон – расположились ломанные стеллажи, под которыми валялись безвозвратно испорченные книги. Усталый взгляд блуждал по тёмным корешкам и остановился лишь тогда, когда упёрся в позолоченный угол огромной картинной рамы, висевшей на уровне второго этажа.

Удивительно, но, несмотря на годы запустения, в этой раме по-прежнему находился портрет, изображавший тёмно-серого единорога с длинной снежно-белой бородой. Седой старец был одет в старомодный плащ, украшенный звездами и полумесяцами – прямо как на кьютимарке Принцессы Луны. Его остроконечная шляпа с бубенцами была расшита таким же образом. Художник нарисовал жеребца строго и высокомерно взирающим на каждого, кто входил через массивные двойные двери с улицы. Мне даже не нужно было разглядывать позеленевшую медную табличку, чтобы уточнить его имя. То, что я была пегасом, а не единорогом ещё не означало, что я не интересовалась самыми знаменитыми из них. Это был ни кто иной, как Стар Свирл Бородатый – величайший маг в истории Эквестрии и кумир министерской кобылы Твайлайт Спаркл.

Симметрия холла, на дальней стене которого располагалось мозаичное панно с Королевскими Сёстрами, навела меня на мысль, что картин в помещении должно быть две, ведь Богини Дня и Ночи, образующие на этой мозаике Круг Гармонии, как на довоенном флаге Эквестрии, олицетворяли собой единство противоположностей. И в пару к умудрённому опытом серому единорогу, оформитель этого зала подобрал…

Молодую и совершенно незнакомую мне Принцессу с вишнёво-красной гривой и удивительно красивыми ярко-голубыми глазами, окаймлёнными длинными пушистыми ресницами. Глядя на абсолютно белого аликорна, я ощущала каким-то шестым чувством, что эта Принцесса намного древнее и величественнее, чем сама Принцесса Селестия. Возможно, дело было в её взгляде: именно так заботливые матери смотрят на своих несмышлёных детей.

В тот момент, когда я подошла к картине, чтобы прочитать имя загадочной Принцессы, обе двери за моей спиной с грохотом распахнулись, и вместе с гудящим ветром в помещение ворвался ослепительный белый свет, от которого контуры предметов в холле утоньшились, а все детали огрубели. Спиной я почувствовала чей-то пристальный взгляд и резко обернулась.

На фоне угольно-чёрной стены дверной проём выделялся особенно ярко, и проникавший через него лунный свет слепил глаза. Я зажмурилась и лишь тогда разглядела высокий тёмный силуэт, стоявший в дверях, и его длинную чёрную тень, которая постепенно тянулась к моим ногам. Не помня себя от ужаса, я попятилась к стенке, но тень накрыла меня, и я провалилась в холодную пустоту.

Я проснулась. На этот раз – по-настоящему. Скомканное шерстяное одеяло лежало где-то в ногах, а стопка одежды, служившая мне подушкой, сдвинулась в самый угол палатки.

Какое-то время я не могла прийти в себя. Прерывисто дыша, я вслушивалась в темноту. Никогда раньше мне не доводилось видеть таких детальных и подробных снов. Создавалось впечатление, что пару минут назад я действительно находилась в том заброшенном пансионе и бродила по его пустым комнатам.

Наконец, копыто нащупало “Кэндл Лайт”, и рассеянный свет, пропущенный через одеяло, осветил палатку. Увидев Джестер, мирно сопевшую на плече у Свити, я окончательно успокоилась, выключила фонарь и остаток ночи проспала без всяких снов.

Выход из удивительной кристальной пещеры был не очень далеко, но из-за растущих во всех направления кристаллов нам приходилось то протискиваться между ними, то и вовсе карабкаться по их скользким склонам; понятие “пол” в пещере фактически отсутствовало и, как правило, означало то место, ниже которого уже просто не упадешь. Впрочем, у моих подруг были свои хитрости: Джестер, от природы маленькая и ловкая, казалось, просто просачивалась прямо сквозь кристальный лес. Свити, даром что машина, в принципе двигалась намного быстрее любой другой пони, иногда совершая прыжки, физически недоступные живому копытному. Иногда мне казалось, что она сейчас сорвётся и полетит вниз, на твёрдые и острые иглы, но это впечатление было обманчиво: траекторию прыжков Свити рассчитывала идеально. Чтобы поспевать за этими двумя горными козами, я решила включить своё главное преимущество – крылья. Пусть я не умела летать далеко и высоко, зато я хорошо разбиралась в том, как планировать от точки до точки. Пользуясь случаем, я пробовала те или иные движения и маневры и потихоньку начинала входить во вкус. Окрыленная, простите за каламбур, своими успехами, пару раз я зазевывалась и чуть было не прилетала лбом в кристальные колонны, внезапно возникавшие из темноты, но это были мелочи. Я очень быстро почувствовала азарт гонки и сконцентрировалась на движении. Оказалось, что секрет успеха заключался том, что нужно просчитывать следующий маневр заранее – еще до того, как копыта коснутся поверхности очередного кристалла. Если же удавалось просчитывать более одного маневра за раз, то и лететь получалось равномерно, не притормаживая. Через пару минут я набрала хорошую скорость, и не только догнала своих подруг, но и периодически опережала их в этой захватывающей гонке.

Пожалуй, самой большой проблемой были колонны, растущие горизонтально, и один раз мне пришлось очень резко развернуться в воздухе, чтобы нырнуть вверх, почти к самому потолку. Ух! Оказывается, летать в закрытом пространстве можно, и это даже намного веселее, чем бескрайний пустой простор неба, где нет ни точек “А” и “Б”, ни препятствий, ни изгибов.

Ничего удивительного, что я оказалась не готова к тому, что пещера внезапно кончится. Вылетев сквозь ослепительно-белый прямоугольник света наружу, я чуть не впечаталась в дерево. Лишь в последний момент инстинкт, работавший вперёд головы, заставил меня развернуть крылья поперёк воздушного потока и затормозить. Тяжело дыша, я разглядывала высокое, стройное дерево – не чета тем кривым веточкам, что росли в ущелье Мицуми – и, изучив узор красно-коричневой коры его ствола, пришла к выводу, что это сосна. Такие деревья росли вниз по склону, насколько хватало глаз, и от хвойного запаха, витавшего в воздухе, у меня закружилась голова.

– Эй, Додо, на твоём месте я бы не обнималась с этими соснами, это вредно для здоровья, – разгоряченная и довольная пробежкой, Джестер щурилась от дневного света, глядя на меня снизу вверх. – Лучше поднимись повыше и посмотри, не виднеется ли там это твоё шоссе 411?

Сделав пару взмахов крыльями, я пролетела между кронами деревьев, тем самым набрав полный воротник снега. Наверху я увидела бескрайний бело-зеленый ковер и узкую полоску снега, словно отсекавшую густой хвойный лес от горного склона.

“Шоссе 411” – среди деревьев я разглядела покосившиеся опоры линии электропередач, черневшие на краю прогалины и, сильно левее, какую-то железную коробку, видимо, грузовое транспортное средство, брошенное на произвол судьбы двести лет назад. Дорога федерального значения шла строго слева направо и её дальние края терялась в снежной дымке.

– Ну, так что? – повторила свой вопрос Джестер.

– Шоссе есть, но никаких боковых дорожек от него в лес не идёт. Я вижу только сосны.

– Сосны ели мох... – видимо, выругалась она, – значит, будем продираться через сугробы. Спускайся, жеребёнок.

– Кого ели? – переспросила я, пробуя представить у себя в голове эту сюрреалистическую картину, но серая пони ничего не ответила, лишь взглянула на меня как на круглую идиотку.

Так началось наше путешествие через лес. Судя по всему, пещера вывела нас гораздо ниже ущелья Мицуми – только так можно было объяснить столь существенное изменение ландшафта. Идти было легко и приятно: мох под снегом создавал ощущение ковра. Вообще, если так разобраться, я не знала, куда глядеть: то ли на очень высокий потолок из веток, то ли на переплетающиеся под кронами ветви, то ли себе под ноги, где периодически попадались предательские коряги и камни.

Лес был достаточно густым, и, даже несмотря на спокойную, по меркам Поверхности, погоду, видимость была далеко не идеальной. Кроме того, от мощного притока кислорода и нависавших над нашими головами хвойных лап у меня рябило в глазах. На наше счастье, Свити теперь была с нами, а вместе с ней – и её встроенный компас, подключённый к системе спутниковой навигации. Уверена, поставь кто-нибудь перед ней задачу двигаться по прямой линии, единорожка так и продиралась бы сквозь близко растущие сосны подобно танку или чему-то не менее солидному.

Вот уж не знаю, каково это жить с постоянно включённым локатором в голове, но сейчас эта особенность моем механической подруги очень выручала нас, поскольку без постоянной сверки с компасом мы были бы обречены ходить по лесу кругами. Джестер объяснила мне, что шаг любого живого пони с правой ноги всегда немного длиннее шага с левой, поэтому мы невольно забираем в сторону, и этой незначительной погрешности уже достаточно для того, чтобы сбиться с пути.

Глядя на мою скептическую физиономию, Джестер заверила меня, что некоторым этого было достаточно, чтобы замерзнуть насмерть: иных мусорщиков так и находили в снегу, протоптавшими по своим следам кольцо немалых размеров.

Оказалось, что под разговоры идти гораздо легче и веселее, поэтому Джестер не без удовольствия стала делиться разными секретами выживания в лесу. Оказывается, красивый и живописный лес – это довольно недружелюбное место, когда там нечего есть и нечем согреться.

Так я узнала, что талая вода совершенно не подходит для утоления жажды, поскольку в ней нет солей – поэтому её надо подсаливать искусственно. А для того, чтобы добыть огонь, нет лучшего инструмента, чем огниво, но если его под копытом не оказалось, то можно собрать лук из ветки и бечевы и добыть огонь трением. Впрочем, толку не будет, если не накрошить трут из тонких древесных волокон, сухой травы и тому подобного легко воспламеняющегося материала. Если у тебя нет палатки, то спать лучше всего под навесом из еловых веток, но ветки надо класть плотно и иголками вниз: тогда дождь будет стекать по ним на землю. Если же совсем прижмёт, то можно закопаться прямо в снег! По словам Джестер, с виду холодный снег отлично согревает того, кто лежит под ним. Мне же было холодно даже слушать о таком способе.

Особенно серая пони смаковала взаимоотношения тепла и алкоголя, продолжая намекать на мои похождения в окрестностях родного Стойла. К моему стыду, к её лекции подключилась и Свити Бот, которая с видом профессора биологии начала сыпать терминами из области теплообмена, кровообращения и обмена веществ. Но если сократить все её заумные объяснения до нормального языка, то получалось, что от алкоголя кровь приливает к коже, где быстро охлаждается и, как следствие, охлаждает внутренние органы. Выходит, бояться нужно охлаждения внутренностей организма, а не жгучего ощущения холода на кончиках копыт. И судя по всему, именно в эту ловушку обманчивого тепла я попала в своём первом приключении, за что и поплатилась, валяясь потом в постели с температурой.

“Зато нет ничего лучше стопки крепкого коньяка или виски перед тем, как залезть в теплый спальник или ванну”, – закончила Свити. И от одной лишь мысли о такой тёплой ванне на душе стало печально и тоскливо.

Самой большой неприятностью до сего момента в нашем путешествии были снежные ловушки – глубокие ямы, скрытые под ровным слоем рыхлого снега. В отличие от горных вершин, где снег сдувало ветром, тут определить засадные места удавалось только по гневному бормотанию Свити, которая проваливалась порой по самую шею, и тогда мы с Джестер, не сговариваясь, обходили яму с двух сторон; иногда везло мне, иногда – ей, но снега наглотались мы все. Впрочем, Джестер не торопилась это признавать и пыталась меня подколоть:

– Эй, Додо, если ты постоянно проваливаешься, давай мы посадим тебя на спину Свити Бот, будет у нас сказка о Принцессе на Железном Коне!

– Ты знаешь, Джестер, мне это всё напоминает другую сказку.

– М? – серая пони довольно рысила по снегу рядом со мной.

– Я вспомнила сказку о Волшебнике из Страны Оз. Свити Бель будет Железным Дровосеком и попросит себе живое сердце, я – так уж и быть – буду Трусливым Львом и попрошу себе немного храбрости, а ты будешь Соломенным Пугалом и тебе придется попросить себе немного мозгов!

Я так и не поняла, как я вдруг опять оказалась носом в снегу, но никакой снег не мог заглушить моего довольного гогота.

Впрочем, веселье пришлось очень быстро закончить, когда Джестер окликнула меня отнюдь не весёлым голосом. Причина её тревоги оказалась прямо перед нами, и, пожалуй, было от чего встревожиться.

Перед нами раскинулось урочище, которое можно было бы назвать поляной, если бы оно не было целиком закрыто кронами кедров, которые здесь росли намного реже, и оттого были более раскидистыми, чем в других частях леса. Поэтому всё, что находилось под ними, было накрыто приглушённым серым сумраком. На поляне был разбит солидных размеров лагерь, и, судя по виду, он давным-давно был покинут и заброшен. За оградой из почти сгнившей маскировочной сетки и колючей проволоки стояли постройки, наскоро возведенные прямо из срубленных на месте бревен и обтянутые плотным пластиковым полотном. Одна или две брезентовых палатки почти полностью сгнили и превратились в бесформенные, присыпанные снегом кучи. Центральное здание представляло собой деревянный сруб и имело целых два этажа, правда, крыша второго давно провалилась, прихватив с собой часть стены. А вот полукруглые палатки-ангары оказались почти не тронуты временем, но и по ним было видно, что из года в год их утюжили дожди, снег и сырость: черные пятна грибка покрывали их тут и там, а поближе к земле на материи поселился лишайник и мох. На противоположной стороне находился, судя по всему, импровизированный гараж, в котором бок о бок стояли, наверное, с десяток занесенных снегом гусеничных машин.

Но жутко было не столько от зрелища заброшенного и наполовину разрушенного лагеря, сколько от неестественной тишины, в окружении которой он стоял. Конечно, это была не абсолютная тишина пещер, но в то же время казалось, словно на окружающий нас лес накинули одеяло: все звуки стали приглушенными и тут же пропадали. Время уже давно перевалило за полдень, и вместе с сумраком через промокшую одежду начинал пробираться предательский холод.

– Что это за место?

– Будь я проклята, если я знаю, жеребёнок. В этом квадрате на карте не было нанесено никаких строений.

– Это временный лагерь, – Свити была сама очевидность. – Но не военный. Может быть, это лагерь какой-то экспедиции?

Она сказала “экспедиции”? Мне сразу вспомнилась записка, найденная в погребальной камере под Штальбарном. “Здесь Ископаемое не нашли. Аннбьорг попала заклинание. Два дня не в себе. Ушли Поларштерн”. Мог ли этот лагерь иметь отношение к той самой экспедиции? Да мог, почему бы и нет. Вот только каким ветром их занесло в этот лес?

– Джестер, мне кажется, этот лагерь построили те самые пони, которые занимались раскопками под Остовом. Помнишь, они оставили под землёй кожаный портфель?

– Помню. Но почему лагерь находится здесь? Свити, ты знаешь что-нибудь об археологической экспедиции под Остов?

– Нет, Джестер. Скорее всего, это была очень секретная экспедиция; возможно, организованная одним из Министерств…

Признаться, это место было настолько жутким, что оно приглушило даже мою вечную тягу к раскапыванию тайн прошлого. Но раз уж мы ввязались в этот поход, негоже было оставлять после себя вопросы без ответов.

– Похоже, что у нас есть лишь один способ узнать, что с ними всеми произошло. Вперед, дамы!

Мрачность этого места сама собой заставляла быть осторожными и, как минимум, глядеть под ноги. Было совершенно очевидно, что лагерь находился в том состоянии, в котором его оставили его обитатели. Впрочем, останков самих обитателей нам на глаза пока не попадалось, но если даже они и были, то все они находились либо в помещениях, либо глубоко под снегом. Хотелось, конечно, верить, что эти пони просто убежали из лагеря, побросав все своё добро, но вряд ли такой исход в этих краях на самом деле был лучше смерти. Как только мы пересекли границу маскировочной сетки, Свити пожаловалась на какие-то помехи в радио-эфире. Мы с Джестер надели гарнитуры карманных раций и услышали тихое потрескивание, словно от неисправной лампы. В лагере находился какой-то источник радиоизлучения, возможно – какой-то прибор, который повредился от сырости и времени. На всякий случай Свити просканировала лагерь Л.У.М.ом, но тот не обнаружил никаких форм жизни. Это нас немного успокоило.

Мы зашли в ближайшую палатку, которая оказалась местной столовой. Складные столы, стулья, разбитые столовые приборы – всё находилось в беспорядке и валялось на полу. Судя по количеству кухонной утвари, валявшейся здесь и там, в лагере могли одновременно обедать несколько десятков пони. Была ли это полная численность экспедиции, я не знала. Мы заглянули на кухню, отгороженную от обеденной части ангара изорванной во многих местах переборкой: там бардак был еще сильнее, чем в столовой, все было вымазано в липкой грязи, котлы и утварь валялись на полу, повсюду завелась мохнатая плесень, пропитав воздух отвратительным удушливым запахом. А вот следов еды не было – ни консервированной, ни сухих пайков.

Зажимая носы копытами, мы высыпали из столовой на улицу и жадно глотнули свежего воздуха. Конечно, запах плесени не шел ни в какое сравнение с запахом гниющей плоти, но, всё равно, приятного было мало. Казалось, что этот мерзкий запах въедался в нос, в одежду… Бр.

Следующая палатка-ангар была от нас через двор, и мы решили направится именно к ней. По логике вещей, одинаковые строения должны были выполнять более-менее одинаковые функции, поэтому я решила покончить с неприятной частью как можно скорее. Но не тут-то было: в палатке стояли раскладные койки, а по погнутой ржавой стойке с закреплённой капельницей и металлическим подносам рядом с кроватями я однозначно определила, что тут был лазарет. И если я думала, что в столовой пахло плохо, то теперь стало ясно, насколько я ошибалась! В палатке стоял непередаваемый букет из плесени, лекарств, нестиранного белья, разложения, продуктов пищеварения, и всё это перебивал запах хлорки. К горлу подступил ком тошноты, а глаза моментально заслезились. Какими словами описала всё это Джестер, я не передам, но это была впечатляющая тирада.

Никогда не любила всё, что связано с медициной. Даже в Стойле лично я предпочитала в лазарете лишний раз не появляться, даже на медосмотр. Особенно на медосмотр.

Остатки одеял на койках валялись как попало, а некоторые – так и вовсе на полу. Заправленной кровати не было ни одной. Это наводило меня на мысли, что в лагере бушевала какая-то болезнь, подкосившая сразу многих, но была ли это банальная простуда или же инфекция – сказать было невозможно. Может быть, экспедицию эвакуировали отсюда по воздуху, побросав в спешке и одеяла, и вездеходы? Но что-то мне подсказывало, что всё было совсем не так.

К спинкам кроватей были приделаны планшетки, на которых когда-то находились истории болезни, но, увы, бумага давно превратилась в отсыревшую массу, и прочитать что-либо было уже невозможно.

В дальнем конце лазарета одна койка стояла особняком. Она была расположена не поперек ангара, а вдоль, и со всех сторон её накрывали куски прозрачного полиэтилена. Этот импровизированный паланкин выглядел странно, неуместно, и оттого особенно жутко. Но если в палате была инфекция, то в нём, наверное, был определенный смысл. Вопрос только в том, кто от кого защищался?

Борясь с брезгливостью, я прошла между коек к полиэтиленовому паланкину. Прозрачный водонепроницаемый занавес сохранил материалы в относительной сохранности: даже постельное белье всё еще лежало на кровати, а на спинке висела планшетка с написанным химическим карандашом именем: “Аннбьорг Эвиг Сьот.”
“Во что же ты вляпалась, Аннбьорг? Что тут произошло?”
На тумбочке рядом с кроватью стояла фоторамка, с которой на меня смотрела совсем молодая кобылка. Это была кристальная пони с волнистой и черной, как смоль, гривой, очаровательными миндалевидными голубыми глазами и смешно вздернутым носиком. Стоя на фоне присыпанных снегом елей, она улыбалась счастливой белозубой улыбкой. Я видела очень мало фотографий кристальных пони и всякий раз завидовала их необычной внешности. У них даже глаза блестели как-то по-особенному.

Рядом с фоторамкой лежал портативный кассетный магнитофон в блестящем корпусе из нержавеющей стали. Немного подумав, я нажала на кнопку воспроизведения, и мне совсем не понравилось то, что я услышала. На фоне каких-то приглушенных животных звуков послышалось чье-то прерывистое дыхание, а затем раздался сбивчивый, испуганный голос взрослого жеребца.

“Меня зовут Колд Блад, доктор медицинских наук. Если вы слышите эту запись, значит, наша экспедиция погибла, а меня уже нет в живых... Как лечащий врач и главный санитар экспедиции... Я обязан рассказать о том, что здесь произошло. Под Штальбарном мы наткнулись на древнее захоронение. Радиоуглеродный анализ датировал останки эпохой Войны Племен... На сегодняшний день это самая древняя археологическая находка в Эквестрии. Но нам не повезло: наша младшая научная сотрудница, Аннбьорг, душа всей экспедиции и самая молодая участница, попала под действие заклинания, которое, как мы считаем, было призвано защитить останки от вандалов. Ни тогда, ни сейчас мы так и не смогли понять истинной природы этой магии... Поначалу ничего не происходило, и я диагностировал у Аннбьорг обычный шок, списав его на потрясение от увиденного. Я ошибался... Аннбьорг не пришла в себя ни в тот вечер, ни на следующий день.

Цель нашей экспедиции является высшей государственной тайной и неизвестна даже мне. Однако археологическая группа приняла решение покинуть место раскопок и в полном составе переместиться в Поларштерн, закрытый город к северо-востоку от Штальбарна. Аннбьорг была передана под моё наблюдение, в санитарный вездеход. На третий день у неё начался бред... Слова нечленораздельные, судя по всему, на нескольких языках: кристальном, эквестрийском и на неизвестном мне языке, в котором проскальзывали отдельные гортанные и фрикативные звуки. На пятый день у неё поднялась температура и началась лихорадка.

Настроение у всей экспедиции было подавленное... Все участники – особенно два её брата – были сильно эмоционально привязаны к девушке, и её болезнь ударила по морали группы. На седьмой день мы достигли гор и начали подъем. Бред моей пациентки не прекращался ни днём, ни ночью, и её громкие крики не давали нам спать: у некоторых участников начались кошмары, бессонница подкашивала личный состав и подрывала темп экспедиции. Отношения среди участников стали напряженные и, то и дело, срывались на конфликт. Я диагностировал у Аннбьорг сильное истощение и начал вводить глюкозу внутривенно, чтобы поддерживать её хрупкую жизнь. При попытке напоить её водой, моя подопечная едва не захлебнулась, так как она уже не контролировала мышечные сокращения. На восьмой день у неё начались сильные судороги, и нам пришлось привязать её к кровати и ввести успокоительное, чтобы Аннбьорг не повредила себе мышечные связки. Жар и лихорадка сохранялись. После перевала было принято решение разбить временный лагерь, так как продолжать движение в таких условиях было принципиально невозможно: все участники экспедиции были морально истощены и нуждались в терапии и отдыхе. Кроме того, работа по возведению лагеря отвлекла личный состав от нашего бедственного положения. Аналитическая группа, после долгих обсуждений, предложила прекратить экспедицию и эвакуировать весь личный состав по воздуху при помощи конвертопланов.

На девятый день картина изменилась: бред Аннбьорг и судороги прекратились, температура пошла на спад. К сожалению, девушка так и не пришла в сознание. Я попробовал дать ей щадящей еды, чтобы избежать атрофии желудка, но безуспешно. В лагере появилась надежда на выздоровление девушки.

На одиннадцатый день... Стало ясно, что надежды на поправку были преждевременными. За два дня температура упала ниже совместимой с жизнью, но Аннбьорг, вне всякого сомнения, была ещё жива. Пульс редкий, но стабильный, энцефалограмма показывает активность мозга, хотя таких показаний я никогда ранее не встречал. Судя по показаниям энцефалографа, Аннбьорг испытывала сильнейшую боль. Я прописал внутривенное введение обезболивающего, чтобы сохранить её нервную систему от самоповреждения.

День тринадцатый. Кровообращение практически прекратилось, пульс нитевидный. Я диагностировал... Необратитмый некроз внутренних органов, многочисленные внутренние кровоизлияния. Сохранялась спорадическая вялая двигательная активность. К сожалению, девушка умирала у нас на глазах. Я поделился своими выводами с руководством экспедиции, и было принято решение поддерживать жизнедеятельность пациентки до последнего. Я не спал уже десять дней...

На четырнадцатый день у Аннбьорг началась рвота кровью и слизью. Санитары, из числа добровольцев, полдня помогали мне очищать ей дыхательные пути. Эти ребята – настоящие герои, не всякий бы выдержал такое зрелище. В полночь я диагностировал... клиническую смерть. В лагере был объявлен траур. Один из братьев Аннбьорг пытался покончить с собой, и до утра я и моя коллега пытались привести его в чувство. Под утро он перегорел; бедняга проплакал навзрыд несколько часов, и Роузхарт едва успевала споласкивать носовые платки. С этого дня режим сна был введен принудительно, но безрезультатно.

На пятнадцатый день было решено придать тело Аннборьг земле. Но когда мы начали опускать тело в яму, у Аннбьорг внезапно случился рецидив: она открыла глаза и начала выкрикивать нечленораздельные звуки. От такого зрелища похоронная команда выронила носилки с телом и в панике убежала в лес. Похороны пришлось прекратить, чтобы вернуть участников. Как показало время, это было нашей самой большой ошибкой.

Убежавшие пони были найдены в лесу с рваными ранами, оставленными какими-то крупными хищниками, вероятно – волками. Судя по всему, поисковая группа отпугнула их. Пострадавшие были доставлены в лазарет.

К ужасу нашему, вернувшись к могиле, тела Аннбьорг мы не нашли. Один из участников экспедиции вернулся из леса сам, в состоянии белой горячки. При себе у него оказался острый кухонный нож. Мы подозревали, что тело Аннбьорг утащил именно он, но добиться от него членораздельного ответа нам так и не удалось.

После всех этих жутких событий стало ясно, что до Поларштерна нам не дойти. Мы попытались связаться по рации с большой землёй, но на всех частотах слышалось лишь шипение, и на наши настойчивые запросы о помощи никто так и не откликнулся. Проблема усугублялась тем, что дизеля для генераторов оставалось всего на четыре дня…

У пострадавших от укусов началось заражение крови. Санитары делали уколы от бешенства и вводили антибиотики, но их эффекта было явно недостаточно. Увеличивать дозировку мы уже не могли физически…

На следующий день я обнаружил поразительный факт: заражение крови имело не животную, а грибковую природу! Неудивительно, что антибиотики не сработали... С одобрения руководства я провел вскрытие на живом пациенте. То, что я увидел, я буду помнить до конца своих дней. Неизвестный грибок, стремительно размножаясь, замещал собой внутренние органы, костную ткань и даже ткани головного мозга. Мимикрируя под нервную систему, он придавал ей электрохимическую проводимость! Самое страшное было в том, что мы ничем не могли помочь больным. Заражение стремительно прогрессировало, и пациенты вели себя крайне агрессивно. Несколько санитаров были укушены при попытке сделать укол обезболивающего. Я обработал укусы антисептиком и наложил повязки.

Новые попытки связаться по рации так и не увенчались успехом. Создавалось впечатление, что кто-то или что-то глушит сигнал прямо из леса. К вечеру объявили чрезвычайное положение, и был открыт арсенал. А ночью в лагере случилась настоящая бойня.

Я проснулся от криков и звуков выстрелов. Пациенты, привязанные к кроватям, бесновались и стремились вырваться, рыча и брызгая зеленой слюной. Одному удалось вырваться, и я, защищая свою жизнь, выстрелил в него из револьвера. Я выглянул на улицу, но освещения в лагере не было. Я попытался добраться до административного здания, но на меня напали несколько участников экспедиции. У них... все лица... зубы... были в крови. Если кто-то однажды объявит меня трусом... Посмотрел бы я на ваши лица. Я заперся в подсобном помещении и просидел там до утра.

К утру всё стихло. Когда я выглянул из укрытия, на улице никого не было. Лагерь был совершенно пустой. В административном здании царил полнейший разгром. Повсюду была видна кровь. Когда я вернулся в лазарет, то увидел, что койки были пусты: кто-то выпустил всех пациентов на волю. Я попытался добраться до столовой, и там я нашёл их всех: они спали среди разбросанной еды и собственных испражнений. Осторожно, чтобы не разбудить их, я вернулся на улицу и добежал до арсенала, но он, как я и думал, был пуст. У нашей экспедиции было с собой всего несколько ружей для защиты от зверей, и, судя по всему, теперь они валялись где-то по лагерю. Одно ружье... я нашёл у радиорубки, но в нем не было патронов. Само радио было повреждено. Похоже, кто-то случайно выстрелил в него дробью. Везде была кровь.

Под вечер... Я попытался завести вездеход. Наверное... Наверное, я что-то делал не так, но машина не заводилась. Я ничего не понимаю в машинах, но я слышал что-то про холод... Наши механики каждый день давали машинам поработать, чтобы они не замерзли. Когда последний раз заводили эти вездеходы? Неделю назад? Пять дней? Похоже, я уже потерял счет времени.

Я собрал по лагерю столько еды, сколько смог найти и заперся в лазарете. Я облил все помещение хлоркой, чтобы отбить запах. Они проснулись... может быть, слышите, как они ходят снаружи? Если мне удастся пережить эту ночь, завтра я убегу отсюда... В револьвере у меня три патрона... Лучше замерзнуть в лесу, чем стать одним из них. Я не хочу умирать вот так... Милая Аннбьорг, прости, что мы не уберегли тебя…”

В записи послышался какой-то шум и вскрик доктора, затем раздался выстрел, затем еще один.

“Хлорка... Не действует... Они... Учуяли меня. Сейчас здесь будет вся... Стая? Хаха! Конечно же! Стая! Мои друзья теперь чертовы звери... Хах! Хахаха! Ххххахахахахаха! Гыыыыыы…”

Затем раздался еще выстрел, и наступила тишина.

Магнитофон еще некоторое время издавал какие-то невнятные звуки, но я остановила воспроизведение. Я… просто не знала, как реагировать на то, что я только что услышала. Мне было страшно, жутко, но все это казалось каким-то нереальным, словно история-ужастик, рассказанная на ночь. Останков доктора нигде не было видно, а это значило, что, скорее всего, его нашли те, кого он так боялся. Из профессионального интереса я заглянула под кровать, но ничего там не нашла. Ну конечно, револьверы не оставляют гильз...

– Додо, пойдем, – окликнула меня Свити Бот. – Если в лазарете была инфекция, она могла сохраниться даже на холоде.

Я бросила последний взгляд на полиэтиленовый паланкин; почему-то в голову пришла ассоциация с хрустальным гробом Белоснежки, и меня передернуло. Это место определенно действовало на мозги.

Я попробовала стряхнуть оцепенение, но реальность не хотела отступать. От клубившихся в палатке хлорных миазмов мысли путались, и мне срочно нужен был глоток свежего воздуха. Втроем мы вывалились из лазарета, и даже Свити Бот словно вздохнула с облегчением.

– Это место – один большой кусок дерьма, – Джестер смачно сплюнула на снег. – Не знаю, как вы, а я здесь не хочу оставаться ни одной лишней минуты.

– А что если нам попробовать оседлать один из вездеходов? Их там целая дюжина, авось какой и заведётся, – хотя, если честно, я слабо верила в то, что удастся запустить машину, которая двести лет мерзла тут без работы.

– Здесь кто-то есть, – подала голос Свити. – Что-то или кто-то.

– С чего ты взяла? – Джестер насторожилась и на всякий случай сняла с плеча гранатомёт.

– Мой Л.У.М. сходит с ума! Я вижу сигнатуры тут и там, но они пропадают быстрее, чем я успеваю их зарегистрировать.

Свити выглядела ошарашенной, даже испуганной. Я бы тоже испугалась, наверное, если бы часть моего мозга отказалась работать. Я положила копыто ей на шею и попыталась приободрить свою белоснежную подругу.

– Свити. Верь глазам своим. Тут никого нет.

– Есть, – Джестер вытянула копыто в сторону двухэтажного здания.

Посреди двора, там, где мы только что прошли, стояла пони. Она смотрела в землю, и я не могла разглядеть её лица за длинной, свалявшейся в колтуны гривой, которая мочалом свисала до земли. – Эй? – голос дал петуха, но я не решилась прочистить горло. – Кто вы?

Пони не шелохнулась. Она вообще, казалось, не двигалась, и если бы я не знала точно, что её только что тут не было, решила бы, что она так и закоченела посреди двора. Я моргнула, и видение исчезло. Двор был совершенно пустой.

– Какого... – Джестер стояла с дурным видом и часто моргала, как будто надеялась, что призрак вернется обратно.

– Свити, ты тоже это видела?

– Видела что, Додо?

Не сговариваясь, мы подбежали к тому месту, где только что находилась странная пони, но на снегу не было никаких следов – ни туда, ни обратно. Я стояла и ошарашено смотрела на снег, потому что я совершенно точно видела тут… существо. И Джестер её видела! Она не могла телепортироваться: была бы вспышка, звук! А тут...

Затылком я почувствовала, что на меня кто-то смотрит, и машинально обернулась. Лучше бы я этого не делала.

Существо, когда-то бывшее пони, стояло прямо перед нами, всего в десятке метров, и смотрело прямо на меня…

Вот только глаз у неё не было! Пустые глазницы с подтеками сукровицы на обтянутом иссиня-серой кожей черепе виднелись из-под слежавшейся черной гривы, свисавшей ей на лицо. Её нос атрофировался и впал, открыв взгляду забитые гноем ноздри. Позвоночник и рёбра уродливо торчали из-под шкуры, покрытой бурыми бесформенными пятнами, а черные вены спускались по ногам до самых растрескавшихся копыт.

– Ох, лягать тебя в зад... – прошептала Джестер. – Какая же она отвратительная уродина.

И тут пони открыла рот. Я приготовилась услышать вопль или шипение, но вместо этого кобыла издала совершенно неожиданный и жуткий звук – глубокую басовую гласную, которая становилась всё ниже, по мере того, как отпадала её челюсть. Этот звук, вибрирующий и оглушающий, эхом отразился от деревьев и ангаров, усилившись собственным эхом. И словно на зов, из под снега начали подниматься фигуры. Из домов, из-под обвалившихся палаток, и даже из старого вездехода появились одна, две три, десяток чудовищ, каким не место при свете дня: похожие на скелеты, покрытые мхом, лишенные какого-либо облика, четырехногие копытные кадавры, чьи кости были перекручены и сплетены, как корни вывороченного дерева.

Со всех сторон послышался отвратительный древесный скрип разминавших суставы чудовищ с горящими мертвенным зеленым светом глазами. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, а затем, как по команде, эти ходячие останки бросились на нас, с плотоядным рычанием и прытью, которой сложно было ожидать от существа, лишенного мышечной ткани.

Не потеряла самообладание, наверное, одна только Джестер, которая мгновенно сориентировалась и выстрелила гранатой в пасть ближайшему кадавру, отбросив его на пластиковую материю полукруглой палатки-ангара, бывшей когда-то столовой. Оглушительный взрыв разнес существо на куски веток и сучки, и вывел меня из оцепенения. Слегка замешкавшись, я вытащила-таки свой пистолет из кобуры и прицелилась, но мощный залп из тридцатисантиметрового хромированного револьвера Свити Бот оторвал голову моей цели.

Встретив такой яростный отпор, стая скелетоподобных хищников замешкалась, и я увидела, как рассыпавшееся было тело обезглавленного врага у меня на глазах стало собираться обратно.

– Двигаемся! Не стоим на месте! – крикнула Джестер, и мы побежали, стараясь не путаться друг у друга под ногами. Стая зарычала в один голос и рванула за нами, проигрывая в реакции, но значительно выигрывая в скорости.

– Ищем укрытия! – Джестер резко свернула вбок, и бежавший за ней монстр с размаху врезался в бревенчатую стену, потеряв половину конечностей. Впрочем, краем глаза я увидела, что и его болотно-зеленые кости вновь начали собираться вместе.

Один из врагов сбил было Свити с ног, но ударом механических копыт кобылка проломила ему грудную клетку, лишив кадавра возможности двигать передними конечностями. Я бросилась было следом за Джестер, но путь мне преградило ещё одно древесное отродье, спрыгнувшее передо мной с крыши дома. Я машинально выстрелила в него пару раз, но куда там! Мои пули пролетели между покрытых лишайником костей, а одна просто застряла у него за ухом. Кадавр зарычал, продемонстрировав мне полную пасть загнутых, как шипы розы, зубов.

Трезво оценив свои шансы, я собралась было броситься наутёк, как моего потенциального убийцу окликнули сзади:

– Эй, бревно! – кадавр повернулся на звук, и Джестер со всего размаху запихнула ему в пасть… открытый баллон от бензиновой горелки. В зубах у неё была зажата металлическая палочка – огниво! Одно движение, и зловредная тварь вспыхнула факелом, издав лютый предсмертный вой. Запах горящего топлива ударил мне в нос, но это был запах победы!

– Ищем факелы! Быстрее! – я, Джестер и избавившаяся от своего противника Свити бросились врассыпную, судорожно ища глазами подходящие слеги. Долго искать мне не пришлось. Возможно, это был не лучший выбор для боя, но со страху я оторвала от двери административного корпуса увесистый засов вместе с проржавевшим висячим замком.

– Джестер! – серая пони бежала ко мне с каким-то флагштоком в зубах, раздавая тычки встречным скелетам. Увидев мое импровизированное оружие, она невольно вскинула бровь.

– Не лопнешь с натуги, жеребёнок?

– Да уж что было. Лей давай! Свити, прикрой!

Джестер зубами оторвала крышку от очередного бензинового баллона и принялась смачивать бензином какую-то ветошь. За спиной у неё снежной кометой пронеслась Свити Бот, с хрустом протаранившая сразу нескольких чудовищ.

– Я не могу стрелять, Додо! Л.У.М. глючит!

– Отключи его! Стреляй на глаз!

– Голову себе отключи! Я же вам говорила, что тут кто-то есть! – Свити выпускала пулю за пулей, в полной мере реализуя потенциал своей внушительной хромированной пушки.

Наконец, наши факелы были готовы, и Джестер достала было огниво, но я успела поджечь свой засов об пролетевшее мимо обезумевшее горящее чудовище. “Вот теперь посмотрим, кто тут самая быстрая пони в Эквестрии!”
– Эффектно! – Джестер подожгла свой факел от моего и с разбегу вломилась в гущу врагов. Теперь она оказалась в своей стихи: кадавры были слишком тупы, чтобы пользоваться копытами и, пытаясь укусить Джестер за ноги, раз за разом получали по голове горящим флагштоком. Удивительно, но этого было достаточно, чтобы огонь перекинулся на них, словно на кучу сухого хвороста.

Загоревшиеся враги начинали метаться по лагерю, как полоумные, раскидывая огонь на палатки и срубы. Воодушевленные победами, мы раздавали жгучие плюхи направо и налево. Но радость наша была недолгой: в свете пламени пожара я увидела, как в проломе стены на втором этаже административного корпуса появился силуэт безглазой кобылы. По телу чудовища пробежала волна какой-то энергии, и на мгновение она как будто преобразилась, но я не успела рассмотреть её в деталях – слишком быстро всё произошло.

Мёртвая пони открыла свою пасть и издала свой басовый зов, но на этот раз ей вторил хриплый вой десятка одеревенелых глоток. Джестер, словно ужаленная, развернулась на месте; в её копытах уже был верный гранатомёт. Раскаленная граната прожужжала по морозному воздуху, но не попала в цель: невесть откуда взявшийся кадавр, размером крупнее остальных, подпрыгнул выше головы и встретил гранату собственным телом. Взрыв разметал его прямо в воздухе, осыпав нас горящими головешками.

– Они прикрывают ведьму!

Вокруг бушевал уже настоящий пожар, но не это было самое страшное: со стороны леса, со всех сторон на нас медленно шли новые враги. Когда они добрались до полосы света, я поняла, что с ними не так: почти у каждого их них недоставало какой-то части тела. Зато то, что осталось, было перетянуто свежими лозами, влажно блестевшими в отблесках пожара.

– Джестер, у них подкрепление!

Моя полосатая подруга мгновенно оценила ситуацию и, наскоро смастерив из бензинового баллона и горящей тряпки подобие гранаты, запустила этот снаряд в наступавшую толпу. Но, к нашему ужасу, пожара в стане врага не возникло. Шипя и испуская клубы пара, гнилая братия уверенно пробиралась вперед.

– Джестер, огонь их не берет! Нам нужно срочно что-то придумать! – все же Свити явно иногда любила сообщать очевидные вещи.

– Попробую их раскидать. Все в круг!

Мы встали спина к спине, готовые отмахиваться факелами до последнего, чтобы дать Джестер возможность перезарядить гранатомёт. Получалось у неё это неважно: один раз она даже выронила гранату в снег, но, на наше счастье, быстро нашла. Толпа гнилых пони, впрочем, всё надвигалась, и я поняла, что у Джестер просто не хватит гранат, чтобы раскидать их всех. В этот самый момент я увидела её: ведьма стояла на крыше радиорубки, освещенная пламенем, и магия пульсировала по её телу, расходясь от сердца до конечностей, и затем сжимаясь обратно. Лишь дыры пустых глаз оставались черными за вороной слежавшейся гривой. Тварь улыбалась.
“Аннбьорг”.

И тут меня осенило.

– Свити, радио!

– Что? – Свити посмотрела на меня в недоумении.

– На какой частоте были помехи?

– На всех!

– Можешь передать по радио что-нибудь очень громкое?

– Сигнал бедствия!

– Давай!

Свити зажмурилась, а её рог ярко засветился от нагрузки. Бежавший на Джестер кадавр споткнулся на ровном месте и полетел кувырком. Я же, выхватив пистолет и наведя красную точку прицела прямо в лоб безглазой ведьме, с остервенением спустила курок.

Ни один кадавр не попытался закрыть ведьму собой. Пуля вошла ей точно промеж глаз, разворотив череп и брызнув гнилой плотью в ночную темноту.

На площадке воцарилась тишина. На моих глазах неупокоенная ведьма, порождение древнего проклятья, потеряла опору и обвалилась там, где стояла. Свити упала на круп и зажала голову копытами. Стая деревянных исчадий вдруг остановилась, как будто не понимая, что произошло, и все как один воззрились на то место, где только что стояла их любимица.

А потом они начали выть.

Этот вой я не забуду никогда. Никогда и нигде я не слышала столько боли и тоски. Вой подхватывали все новые и новые кадавры, и я почувствовала, как от их нестройного хора у меня носом пошла кровь. Джестер зажала уши копытам и упала на снег. Красная пелена стала перед глазами, зубы, сведённые болью разжались, и пистолет, что я по-прежнему держала во рту, упал под ноги. Всё, что я чувствовала сейчас, была боль, боль в каждой кости, от зубов и до задних копыт. Голова моя, казалось, сейчас расколется, и мозг вытечет наружу. Я упала на снег рядом с Джестер, пытаясь заткнуть себе уши, но ужасный вибрирующий звук проходил и через тело.

Наверное, мы бы все погибли там, среди этого воинства мертвых, но вдруг с неба прилетела огненная стрела, которая вонзилась посреди массы врагов и оглушительно взорвалась, оставив облако сладковатого порохового дыма.

Боль внезапно начала отпускать. Я открыла глаза и сквозь кровавую пелену увидела, как с неба несется… “Небесный бандит”, запряженный грифоном! И не каким-нибудь грифоном! Это был Базилевс, а в когтях у него был его чудовищный лук!

Крылатый охотник вложил в лук еще одну стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела понеслась вперед с громким свистом, оставляя за собой дымный след. Через секунду раздался новый взрыв, и Базилевс заложил вираж, открыв нашему взгляду бок летающей повозки.

Часть борта была снята, а вместо неё на шкворне стоял тяжелый пулемет “Сторителлер”! И я знала, кто стоял за пулемётом! Мистер Бэкфайр, в полном камуфляжном обмундировании, в зеленой бандане, огромных черных очках и с сигарой во рту!

– Сюрприз, сучье вымя!

Святая Селестия, ох, и страшной же штукой оказался этот пулемёт! Когда Бэкфайр надавил на гашетку, я почувствовала, как меня подбрасывает над землей в такт его выстрелам. Каждый выстрел с легкостью разбирал деревянного кадавра на запчасти, осыпая поле боя гильзами размером с копыто. Базилевс закладывал медленный вираж, одну за другой посылая пиротехнические стрелы туда, где только что стояли враги, а теперь валялись лишь бесформенные сучья, и я видела, как одни за другими гасли зловещие глаза наших врагов. Уши мгновенно заложило, и я, можно сказать, даже комфортно себя ощущала, если не считать того, что я не слышала собственного голоса. Я лежала на земле, закрыв уши копытами и орала от радости, как полоумная, во всю глотку.

Джестер хотела было поддержать нашу небесную кавалерию огнём, но этого уже не потребовалось: стрелять было, в общем-то, не в кого. Бэкфайр прекратил огонь, и Базилевс опустил повозку на землю. Из “Бандита” высыпало больше двух десятков пони, что, насколько мне известно, превышало паспортную грузоподъемность летающей повозки раза этак в полтора! Как они туда уместились вообще?

Бэкфайр выкрикивал какие-то команды, и пони из Баттерфлая бросились вязать факелы и палить останки врага. Несколько пони бросились к нам, таща в зубах аптечки. Вдруг из толпы, растолкав всех, выскочил знакомый медный жеребёнок с вороной гривой, и со всех ног бросился в мою сторону и повис у меня на шее.

– Коппер? Как вы все здесь оказались? И что вообще происходит?

– Додо! – Коппер, не отпуская хватки, затараторила у меня над ухом с такой скоростью, что я едва успевала разбирать слова и ставить пробелы:

– Слава — Селестии — с — тобой — всё — в — порядке — я — так — перепугалась — прости — меня — пожалуйста — прости — я — не — думала — что — ты — серьезно — честное — слово — я — не — хотела — ты — ведь — простишь — меня — правда…

Где-то в этом месте Коппер пошла по второму кругу. Боюсь, тут бы мои приключения и кончились, потому что я умерла бы от удушья, но на моё счастье кто-то мягко оторвал кобылку от моей несчастной шеи.

– Мисс Коппер Вайр извела всю деревню, – Бэкфайр в своём полном обмундировании улыбнулся мне сверху вниз и помог встать. Надо сказать, в этом наряде тучный оружейник выглядел чертовски привлекательно. – Она едва не взорвала весь мой магазин и Баттерфлай вместе с ним только ради того, чтобы мы организовали эту экспедицию. А потом мы просто нашли вас по пожарам и разрушениям.

– Она заставила полдеревни лететь за нами?

Я посмотрела на это растрёпанное чудо, едва вошедшее в совершеннолетний возраст, смотревшее на меня огромными, красными от слёз глазами. Да, я помнила, что мне всё еще положено злиться на неё, но после того, что произошло за последнее время – будь я проклята, но я была по-настоящему рада её видеть!

– Вообще-то, нет, – Бэкфайр улыбнулся. – Все эти ребята увязались следом за ней.

– В смысле? – я изогнула бровь.

– Видишь ли, за эти дни Коппер стала… Как бы это сказать… Всеобщей любимицей. Почти все жеребцы нет-нет, да и глянут в её сторону. Включая вашего покорного слугу.

“Вот как? Ну и ну, вот вам и молодо-зелено” – я на секунду почувствовала укол зависти: за мной вот никто так не бегал, впрочем, не то чтобы мне это было сильно нужно…

Бэкфайр наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Додо, есть одна проблема… – я проследила за его взглядом, и увидела ту, кого надеялась уже никогда не увидеть. Хэк Рэнч стояла в Бандите, держась за поручень и мрачно смотрела на всё, что творилось вокруг. Её лицо освещали багровые языки пламени. – Всё-таки “Бандит” принадлежит ей. Но я думаю, она тоже пошла следом за Коппер.

Я отвернулась. Вокруг сновали пони с факелами в зубах. Лагерь был объят пламенем. Из тех зданий, которые не загорелись, жители Баттерфлая организованно доставали все полезные и ценные вещи, складывая их на снег.

– Мистер Бэкфайр, лагерь заражен инфекцией. Отсюда ничего нельзя брать! – прокричала я не своим голосом. – Если кому-нибудь в кровь попадет плесень, то Баттерфлай будет обречен. Все эти вещи нужно сжечь.

Бэкфайр пристально посмотрел на меня, кивнул и отправился раздавать новые распоряжения.

– Додо… – Коппер вновь нарисовалась рядом, и два блестящих от слёз глаза смотрели на меня из-под взлохмаченной чёлки – прямо как в том кошмарном сне. – Лучшие… – кобылка всхлипнула. – Лучшие друзья навсегда? – спросила она, протягивая мне копыто.

Но я так и не успела ей ничего ответить. Внезапно вся поляна осветилась под лучами десятка мощных прожекторов, и с неба раздался усиленный мегафоном голос.

– Вы окружены! Не двигаться! Положить оружие на землю! Сопротивление бесполезно!

Мы все как один посмотрели наверх и увидели, а также, наконец, услышали порядка дюжины винтокрылых летательных аппаратов – конвертопланов, похожих и на самолеты, и на вертолеты одновременно. Они вертикально снижались прямо на площадку лагеря, закручивая своими винтами снег и пламя в настоящие вихри и поливая ярким светом всех, кто находился внизу. Мы смотрели на это явление, разинув рты – ни я, ни охотники никогда в жизни не видели такого зрелища.

Еще до того, как конвертопланы приземлились, из каждого высыпало не меньше полудюжины солдат в форме, которую я уже видела – в ущелье Мицуми. Внезапно на территории лагеря стало очень тесно: на одного пони из Баттерфлая приходилось не меньше четырех вооруженных солдат в блестящих сферических шлемах. В одном они были совершенно правы: о сопротивлении речи не шло. Не открывая огня, солдаты Анклава оттеснили нас всех к административному зданию и взяли в кольцо.

Ничего не понимая, я оглядывала зеркальные забрала шлемов, за которыми не было видно лиц. В одном я была уверена: эти ребята явно прилетели по мою душу, и мне сейчас явно не светило ничего хорошего.

Полукруг солдат расступился, и на поляне появилась Эмеральд Грин. Вот, значит, какие у нее друзья. Выходит, Эмеральд действительно работает на Анклав. На пегаске красовался новенький бронежилет и неизменный ПипБак 148-го Стойла, а её соломенная грива была заплетена в тугую косу. Она обвела своим холодным взглядом наши ряды.

– Среди вас есть пегаска по имени Дэзлин Даск.
“Святая Селестия, что у неё с голосом?”

– Мы ищем её. Остальные нам не нужны.

У Эмеральд Грин не было голоса! Вместо этого из её глотки издавался бесцветный хрип, который она формировала в слова.

Ответа не последовало. Охотники молча смотрели на неё, а она – на охотников. Все знали, кто стоит перед ними, и каждый охотник знал, что именно Эмеральд была ответственна за нападение на Баттерфлай. Эмеральд усмехнулась.

– Я могу просто перестрелять вас всех. Но меня попросили не убивать без надобности. Поэтому я буду убивать по одному.

– Очко себе дёрни, сука! – один из охотников не выдержал, и бросился на пегаску, но еще до того, как кто-либо из солдат успел среагировать, Эмеральд ударом ноги запрокинула голову нападавшему. Послышался хруст шейных позвонков, а в следующее мгновение Грин всадила ему в шею пугающего вида армейский нож со стропорезом. Жеребец упал ей под ноги, хрипя и булькая кровью. Эмеральд вытащила нож из тела и вытерла его об одежду охотника.

– Итак, первый готов. Кто следующий?
“Ну уж нет! Из-за меня пони погибать не будут! Тем более так”.

– Я здесь, Эмеральд, – я вышла вперед. Мне было страшно, но решение далось мне легко: никто не будет умирать ради меня, а я не буду прятаться за чужими спинами. Я просто не стоила того, чтобы кто-то отдавал за меня свою жизнь. Если Эмеральд было что-то от меня нужно, следовало покончить с этим здесь и сейчас. – Я здесь. Что тебе от меня нужно?

Эмеральд Грин медленно повернула голову и посмотрела на меня. Во взгляде пегаски ясно читалось то, что она меня узнала. Она подошла ко мне практически вплотную и оглядела с ног до головы. Я попыталась выдержать её взгляд, но почувствовала, как помимо моей воли по телу пошли мурашки, а в колени предательски задрожали. Я отвела глаза в сторону.

Эмеральд протянула копыто и коснулась своего бывшего бронежилета.

– А ты смелая. В тебе живёт дух воина. Как жаль.

Удар наотмашь сбил меня с ног. Я почувствовала во рту омерзительно солёный вкус крови.

– Ты обвиняешься в нападении на вооруженные силы Эквестрии, уничтожении памятников исторического наследия и краже государственной собственности.

– Какой еще собственности? – я сплюнула кровь и попыталась было встать, но Эмеральд пинком отбросила меня обратно в снег. Одним движением пегаска распотрошила мои седельные сумки, и всё их содержимое высыпалось наружу.

– Ты похитила документ государственной важности, – Грин явно знала, что искать, поскольку из кучки моих вещей она безошибочно достала странички с древними письменами. – Ты обыкновенный вор, мародёр. По законам военного времени мародёрство карается расстрелом, не так ли, Дэзлин “Додо” Даск?
“Какого сена она несет?”
– Эти документы никому не принадлежат! Война закончилась двести лет назад, как и Эквестрия! И откуда ты знаешь, как меня зовут?

Эмеральд улыбнулась, глядя на меня сверху вниз. В сочетании с её абсолютно ледяным взглядом, улыбка получилась страшной.

– Полковник Эйсбрехер, прошу вас, доставьте эту преступницу на базу. Её место в карцере.

Из строя солдат вышел жеребец, достаточно старый для того, чтобы годиться мне в отцы. Он единственный был без шлема, и я могла разглядеть его: густая, местами седая, короткая львиная грива, жесткий взгляд проницательных глаз и длинный шрам на правом виске; довершала образ военная шинель с высоким меховым воротником, погоны со знаками отличия и многозарядный дробовик на боку. Гашетка боевого седла ясно намекала на то, что в случае чего снимать дробовик полковнику не придется.

Сопровождала его кобыла, в чёрном блестящем шлеме которой виднелась глубокая вмятина. Белый бинт, выбивавшийся из-под открытого забрала и здоровенная пушка с прицелом квадратного сечения позволяли утверждать, что именно по ней я стреляла тем вечером в ущелье. Увидев торчавшую за моей спиной винтовку, кобыла свела вместе густые чёрные брови и одарила меня совершенно непередаваемым взглядом.

Эйсбрехер сделал движение головой, и я сочла за лучшее подняться со снега и проследовать под его конвоем к ближайшему конвертоплану. Оказалось, что один из винтокрылых аппаратов был переоборудован в летающую тюрьму: вместо обычных бортов на конвертоплане была сварена решетчатая клетка, куда меня и посадили, у всех на виду, закрыв на замок.

Я обвела взглядом строй охотников в надежде найти своих подруг. Свити стояла в задних рядах и смотрела прямо на меня с болью во взгляде. Я попыталась улыбнуться ей, но улыбка вышла натянутой. А вот Джестер нигде не было видно.

Полковник Эйсбрехер запрыгнул в кабину, и пилот начал готовить машину к полёту, щёлкая тумблерами. Эмеральд торжествовала. Я видела, как в отблесках пожара горели её безумные глаза.

– Твоя знакомая, Додо, оказалась нам очень полезной. Мисс Хэк Рэнч согласилась сотрудничать с нами, когда мы вели раскопки, – при этих словах охотники расступились, и Хэк Рэнч вдруг оказалась совершенно одна. Она смотрела на меня исподлобья, и это был тяжелый взгляд. Грива её выбилась из-под повязки на лбу и падала ей на лицо.
“Что, не нравится быть крысой?”
– Да-да, мисс Даск. Ты не спасала её из шахт, как тебе казалось. Ты просто привела её с собой в этот ваш деревянный город и показала ей все свои находки. Прекрасная работа, мисс Рэнч. Вы оказали Эквестрии неоценимую услугу, за которую вас наградят по достоинству.

До меня с ужасом дошло, что Эмеральд только что приговорила Рэнч. Жить с этим ей не дадут. Поняла это и сама Рэнч: на глазах кобылка осунулась и посерела, а взгляд её стал пустым и затравленным. Но всё произошло не так, как я думала.

– Ах ты тварь! – раздался юный истеричный голосок, и из толпы выскочила взъерошенная Коппер. Я никогда не видела свою напарницу такой: сейчас она была похожа на маленькую огненную комету, готовую сеять хаос и разрушение. Но самое страшное было не это: в свечении её телекинеза парил раскрытый ошейник раба! В два прыжка Коппер оказалась рядом с Хэк Рэнч, и прежде, чем та успела среагировать, защелкнула ошейник у неё на загривке.

– Коппер, нет!!! – крикнула я в ужасе, но было уже слишком поздно: включенный ошейник, не найдя своего терминала, непрерывно и страшно запищал, перекрыв шум раскручивающихся винтов. Буквально секунды задержки хватило, чтобы Коппер успела отскочить от Рэнч, дикими, полными паники глазами смотревшей на ошейник на своей шее. Затем сверкнула оранжевая вспышка, и голову Хэк Рэнч расколола темная трещина – от подбородка до макушки.

Коппер только что убила Рэнч! Вот так, быстро и без колебаний!

Это был даже не взрыв – взрывов я навидалась в ущелье Мицуми Сато – просто лёгкий хлопок, сопровождавшийся серым дымком, вперемешку с облачком кровавой пыли. Работорговцы о своей безопасности заботились всегда. Потеряв опору в виде позвоночника, голова синегривой предательницы завалилась вперёд, сохраняя на лице гримасу ужаса. Она упала в снег, сделала два или три кувырка и остановилась. Красный фонтанчик крови брызнул из перебитых артерий, передние копыта безвольно разжались, и мёртвое тело Хэк Рэнч повалилось на бок. К счастью, сейчас я не видела её лица, но была уверена, что глаза по-прежнему широко раскрыты, так что Рэнч и после смерти взирает на собственную обезглавленную тушу.

Какой бесславный конец. Сейчас у меня не было ни капли жалости по отношению к этой законченной мрази, но чувство ужаса, рождённое в самом низу позвоночника распространялось всё выше, поскольку я видела лицо Коппер, которая уже вышла из оцепенения и, стоя под прицелом нескольких десятков винтовок анклавовских солдат, глядела на искалеченный труп без страха и отвращения. Нет, на её лице, которое мне было хорошо видно в профиль, застыло чувство удовлетворения содеянным!

Надо ли говорить, что Эмеральд глядела на всю эту сцену, не скрывая собственного торжества. Садистская улыбка не сходила с её страшного лица. Минус один свидетель, причём, чужими копытами. Похоже, эта ситуация полностью устраивала её. Рэнч – генетический мусор, лишённый даже рога.

Я же мучилась от чувства бессилия. Коппер сделала первый шаг на пути к тому, чтобы стать чудовищем. Мне очень хотелось привести её в чувство, не дать закрепиться в её сознании ощущению, что это кошмарное по своей сути убийство можно легко пережить. Ведь если так будет, она уже никогда не станет той Коппер, которую я знала.

Винты конвертоплана раскрутились, и импровизированная воздушная тюрьма оторвалась от земли. Больше всего я боялась, что пегасы Эмеральд Грин просто перебьют охотников из Баттерфлая, в отместку за поражение в неудавшемся набеге. Но, похоже, Эмеральд была кобылой слова – а может, у анклавовцев просто не было времени: весь вооруженный отряд оперативно погрузился на оставшиеся аппараты и поднялся в воздух, оставив моих друзей, как они были – среди догоравших обломков заброшенного лагеря. Затем эскадрилья разделилась: три машины, выстроившись клином, взяли курс на запад, а оставшиеся нестройным порядком полетели вдогонку за нами.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (11)
Новая способность: Холодная Кровь. Постоянная потребность выживать в условиях Северной Пустоши увеличивает ваш общий навык выживания на 10, а способность сохранять самообладание в опасных ситуациях даёт вам +1 очко к харизме и +10% к сопротивлению урону.

Глава 11: Глубокое возмущение

Всё произошло слишком быстро: только что я была без ума от счастья, ведь меня окружали мои друзья и никто больше не хотел меня съесть или проткнуть деревянным копытом; теперь же гудящая винтокрылая машина уносила меня в неизвестном направлении – одну, запертую в клетке под присмотром двух вооруженных пегасов.

Сейчас я была безоружна и беззащитна. Старшая из конвоиров – подстреленная мной чернобровая пегаска с тёмно-вишнёвыми глазами – получала истинное удовольствие от того, что тыкала меня в бок коротким десантным автоматом, прикрепленным к её поясному ремню. Под его дулом мне пришлось раздеваться догола прямо во взлетающем конвертоплане, а затем глядеть на то, как все мои вещи небрежно выворачивают, вытряхивая в зелёный ящик ценности, а затем запихивают их своими грязными копытами внутрь того же ящика.

Коренастая кобыла с квадратным подбородком не оставила мне даже заколки для гривы, поэтому ветер, продувавший салон насквозь, мгновенно растрепал мою причёску, и теперь непослушные пряди лезли прямо в глаза. Оценив результаты своих трудов, пегаска гадко ухмыльнулась и продолжила досмотр тщательным прощупыванием моего хвоста на предмет наличия в нём инородных тел. Всё это время её коллега – жеребец персиковой масти – молча наблюдал за происходящим и напрягся лишь тогда, когда кобыла попыталась открутить мой ПипБак вместе с ногой. Обхватив устройство обоими копытами, она тянула его на себя до тех пор, пока я, с полными слёз глазами, не заорала на весь салон. От моего крика даже внешне невозмутимый полковник Эйсбрехер повернул голову в нашу сторону.

– Достаточно, Блэйз, – отчеканил он. – Вы снимете его на базе, при помощи подходящего инструмента.
“Интересно, это у него сочувствие такое или просто следование приказу доставить меня в целости и сохранности?”
Блэйз Фьюри, чьё полное имя было вышито над нагрудным карманом громоздкого чёрного бронежилета, закатила глаза и недовольно фыркнула, но всё же отпустила мою ногу. Однако её желание отыграться за покореженный шлем никуда не делось. Я почувствовала сильный тычок под рёбра и, потеряв равновесие, больно ушиблась локтем.

– Упс, турбулентность, – зло процедила кобыла, глядя на меня сверху вниз. На мгновение я даже пожалела, что тогда, в ущелье, моя пуля не смогла прошить ей голову насквозь.

Унизительный обыск был завершён, но легче мне от этого не стало. Видя то, как конвоиры запирают железный ящик с моими вещами на замок, я поняла, что до конца этой поездки осталась без тёплой одежды. Однако стоило мне взобраться на короткую откидную койку, обитую дерматином, и свернуться на ней калачиком, чтобы хоть как-то согреться, как со стороны безымянного напарника Блэйз прилетело серо-коричневое шерстяное одеяло необъятных размеров.
“Ну, хоть что-то” – поплотнее укутавшись в этот неожиданный подарок, я мгновенно уснула.

Из сна меня вырвал резкий толчок, от которого в пространстве между сердцем и желудком образовалась очень неприятная пустота. Затем, по холодному металлу, в который упирался мой затылок, пошла нарастающая вибрация. Я открыла глаза и уставилась в зелёную подсветку приборной панели, что виднелась в просвете между креслами пилотской кабины. Сейчас это был единственный мало-мальски яркий источник света во всём конвертоплане. Зелёные круги индикаторов прыгали перед глазами каждый раз, когда летательный аппарат трясло на очередном воздушном “ухабе”. Я точно знала, что где-то посередине приборной панели должен располагаться циферблат стрелочных часов, но с моего места его видно не было.
“Сколько же времени прошло с того момента, как я отрубилась?”

Сейчас я не могла найти ответа на этот вроде бы простой вопрос. Раньше мне и в голову не приходило, насколько сильно моя жизнь зависела от тех четырёх цифр, что непрерывно горели в правом верхнем углу ПипБака. Лишившись этого устройства, я совсем потерялась во времени и уже не могла сказать точно: лежала ли я в забытьи всего двадцать минут, или же целых полтора часа. В отличие от Джестер, мои внутренние биологические часы были развиты крайне слабо.

Так или иначе, физическая усталость никуда не делась. Всё тело ломило так, словно меня весь день пинали ногами, предварительно завернув в мешок из-под гнилой картошки; последнее угадывалось по запаху. “Интересно, добровольно сдавшимся пленникам полагается душ перед отправкой за решётку?”
А ещё у меня страшно затекла шея, но чтобы её размять, сперва мне нужно было хотя бы выпрямиться. Откинув одеяло в сторону, я слезла с койки и подошла к ближайшему иллюминатору. Удивительно, но мои провожатые никак не отреагировали на мои передвижения по салону. Видимо, после обыска стало ясно, что ожидать от меня сюрпризов им не придётся. Блэйз сидела на боковой лавке и с безразличным видом пялилась в потолок, а её напарник так и вовсе спал, прислонившись шлемом к клёпанной стенке. Не воспользоваться таким неожиданным послаблением было глупо.

Кабина, в которой сидели пилот и полковник Эйсбрехер, была отгорожена от салона решёткой. Я взобралась прямо на ящик с конфискованными вещами и, просунув нос между холодными прутьями, стала жадно изучать глазами многочисленные кнопки, индикаторы и рычаги.

В отличие от “Небесного бандита”, недалеко ушедшего от воздушных колесниц прошлого и от “Облачного разбойника”, принцип работы которого по-прежнему являлся для меня загадкой, здесь пилот сидел за массивным штурвалом и управлял конвертопланом при помощи передних и задних конечностей и, что важно, – без какой-либо помощи крыльев. По идее, с такой машиной мог бы справиться и единорог, и земнопони. Видимо, она и разрабатывалась, как универсальный армейский транспорт.

Время от времени лётчик щелкал переключателями и сообщал вслух какие-то технические детали, но полковник в ответ лишь молча кивал; за всё время, что я наблюдала за ним после своего пробуждения, Эйсбрехер не произнёс ни слова.

Через несколько минут мы влетели в пургу, и видимость в иллюминаторах сократилась почти до нуля, но я всё равно напряженно вглядывалась в снежное молоко прямо по курсу, силясь разглядеть цель нашего полёта.

– Приближаемся к критической высоте, – в очередной раз отчитался пилот. – Достижение потолка через три минуты.

– Хорошо, – полковник впервые подал голос. – Передавайте запрос на швартовку.

– Передаю, – несколько секунд я слышала, как пилот по рации обменивался с кем-то данными, затем он произнес:

– Дано разрешение на швартовку. Каденция начинает снижение.

– Отлично.
“Каденция? Снижение? Я думала, мы летим на какую-то базу”.

Любопытство взяло верх над страхом и усталостью, и я прилипла носом к ближайшему иллюминатору.

– Вы смотрите не туда, мисс Даск, – Эйсбрехер обратился ко мне, перекрикивая шум двигателя, и я дернулась от неожиданности. – Она по правому борту.

Я обернулась и ахнула: из снежной пурги нам навстречу двигалось гигантское чёрное облако, по бокам которого попеременно вспыхивали яркие молнии. Лишь пристально вглядевшись в тёмную массу излишне правильной формы, я поняла, что это не погодное явление, а воздушный корабль невероятных размеров! Мерцая аэронавигационными огнями, он медленно спускался сверху, со стороны Облачного Занавеса, и длинный луч его прожектора методично прощупывал окружающее пространство, пока не замер на нашем конвертоплане.

Мгновение… И стекло иллюминатора превратилось в белый диск, на поверхности которого проявились все пятна и царапины, полученные за время многочисленных вылетов. Мне пришлось зажмуриться от слепящего света. Когда же я проморгалась, чёрная громада успела оформиться в рифлёный баллон, к нижней части которого была подвешена вытянутая гондола с каплевидным расширением в районе капитанского мостика. “Каденция” оказалась дирижаблем.

Уткнувшись носом в холодное стекло, я наблюдала за тем, как исполинская махина лениво разворачивалась к нам своим правым бортом. Поначалу, своей формой она напоминала обычный мяч для хуффбола, но это впечатление оказалось обманчивым. За каких-то полторы минуты “Каденция” совершенно преобразилась – её длина увеличилась раза в три, а очертания заметно усложнились. Теперь, на фоне сигарообразного корпуса, я различала и полусферические колпаки пулемётных башен, и антенны связи, и трапециевидные детали хвостового оперения, а из самой верхней точки баллона выпирала надстройка открытой смотровой площадки, над которой реял прямоугольный флаг.

Выполнив разворот, дирижабль застыл на месте. Воздух задрожал от протяжного рёва палубной сирены, и по всему периметру гондолы зажглись мощные спарк-лампы. “Каденция” встречала долгожданных гостей яркой иллюминацией.

– Причал номер шесть подготовлен, – невыразительный протокольный голос пилота ну никак не вязался с тем чувством тревоги и восхищения, которое охватило меня при виде гигантского дирижабля. Теперь, когда конвертоплан огибал “Каденцию” по дуге, я видела её корпус практически в профиль. И хотя дирижабль стоял на месте, мне казалось, что именно он своей огромной массой наплывал на нас, а не наоборот.

Создавалось впечатление, что его оболочка так и будет увеличиваться до бесконечности. Истрёпанная непогодой и изрядно полинявшая, в некоторых местах она ещё сохранила свой розовый цвет, но в целом, ткань выглядела бесцветной, и даже огромное Кристальное сердце, некогда украшавшее центральную часть баллона, едва проступало сквозь грязно-серые потёки.
“Ведь в Пустошах нет места ярким краскам. Или есть?” – я вспомнила ярко-жёлтый вагончик Джестер, а потом и саму его хозяйку, пусть и монохромную, но с яркими зелёными глазами и не менее ярким характером. “Интересно, где она сейчас? Ищет ли меня?”

Но даже если серая пони вышла из игры, у меня не было причин думать о ней плохо, Джестер и так постоянно вытаскивала меня за шиворот из всяких передряг…

– Впечатляет, мисс Даск? – прервал мои невесёлые размышления полковник Эйсбрехер. Я не сразу поняла, что он имел в виду дирижабль. – Перед вами Корабль Её Величества “Каденция”. Некогда гордость Королевского Воздушного Флота. Можно сказать, живая легенда, – продолжил он. Похоже, полковник решил взять на себя роль радушного хозяина, и было бы очень невежливым оставить его старания без ответа. Кроме того, голосом ли, манерами, или же всем вместе взятым, Эйсбрехер располагал к себе.
"Что ж, посмотрим, чего тут стоит такая гостеприимность".

– И чем же она знаменита? – поинтересовалась я, не отрывая взгляда от многоярусной гондолы, на фоне которой туда-сюда сновали маленькие крылатые фигурки.

– Это один из тех немногих дирижаблей, что способны подниматься на высоту, недоступную для самолетов. В теории, он может нести бомбовую нагрузку, достаточную для того, чтобы уничтожить целый город. Впрочем, “Каденция” никогда не использовалась для бомбёжки – во времена правления Принцесс она была пассажирским лайнером, а затем, санитарным транспортом Министерства Мира. Ну а сейчас, сами понимаете, она верой и правдой служит Великому Анклаву Пегасов.
“Времена правления Принцесс?” – затаив дыхание, я смотрела, как оболочка старинного дирижабля надвигалась на нас, закрывая собой всё небо. Если подумать, внутри “Каденции” могло бы уместиться всё наше Стойло! Правда, без Библиотеки. Похоже, что эта громадина находилась в строю лишь благодаря слаженной работе обслуживающего персонала.

Прямо сейчас я видела, как команда техников в утеплённых спецовках копошилась возле одного из двигателей дирижабля. Обвешенные с ног до головы инструментом пегасы копались в его нутре и, время от времени, подавали друг другу знаки копытами. Впрочем, следы перманентного ремонта Корабля Её Величества наблюдались везде: я видела алюминиевые листы, грубо приклёпанные и приваренные к поверхности гондолы, а также многочисленные прямоугольные заплаты, покрывавшие оболочку “Каденции” в тех местах, где ткань прохудилась.

В отличие от прежних владельцев дирижабля, пегасы меньше всего заботились о его внешнем виде; прежде всего, их интересовала ударная мощь, и таковая обнаружилась в хвостовой части гондолы. Несколько винтокрылых аппаратов подобных нашему, уже были пришвартованы к специальным посадочным платформам, другие машины были надёжно закреплены тросами и предусмотрительно завёрнуты в брезент. Нас же ждал пустующий “причал номер шесть”, возле которого уже выстроилась целая процессия в знакомых зеркальных головных уборах.
“Всё-таки до чего же военная форма обезличивает” – подумала я, глядя на сонную Фьюри, тянувшуюся за точно таким же сферическим шлемом. Зуммер выдал противную трель, и под потолком зажглась изумрудно-зелёная лампочка; конвертоплан пришвартовался.

Шум работающих винтов перекрывал все остальные звуки. Персиковый пегас открыл решётчатую дверь в хвосте салона, откинул припорошенный снегом брезентовый тент и спрыгнул на причал, пригибаясь под потоком воздуха. В этот самый момент Блэйз Фьюри материализовалась за моей спиной. Холодное железо неприятно упёрлось в бок, и передние копыта как-то сами двинулись по направлению к выходу.

Причал оказался очень скользким, и мои передние ноги разъехались в разные стороны. Наверное, я так и упёрлась бы носом в железный настил, если бы не зубы Фьюри, крепко вцепившиеся мне в холку.

– Вштавай, – рыкнула она мне в ухо и с силой дёрнула вверх. Эйсбрехер уже успел выбраться из конвертоплана и стоял рядом с каким-то офицером в серой шинели и нелепого вида высокой фуражке. Сейчас полковник смотрел прямо на нас:

– Сержант Фьюри, вы должны вернуться на борт и составить полную опись вещей задержанной, – сказал Эйсбрехер, направляясь в нашу сторону.

– Так точно, господин полковник, – с заметной неохотой выдавила Блэйз и на прощание хлестнула меня своим длинным чёрным хвостом. – Ещё встретимся, дашитка, – прошипела она, забираясь обратно в конвертоплан, и я, впервые за долгое время вздохнула с облегчением.
“Дашитка… Что бы это могло значить? Статус? Ругательство?” – я поняла, что совершенно не разбираюсь в местных реалиях.

Полковник Эйсбрехер подозвал ко мне одного из солдат, и тот обвязал мои крылья широким пластиковым хомутом. Неужели пегасы думали, что в таком состоянии и на такой высоте я смогу от них сбежать? Впрочем, глядя на стволы лазерных винтовок, направленные в мою сторону, я решила, что мои конвоиры не исключали и такую возможность.

Поймав мой растерянный взгляд, полковник пояснил:

– Обычная процедура безопасности, мисс Даск. Смею заверить: как только вас доставят в камеру, фиксатор снимут. Идёмте, а то простудитесь.

Он был совершенно прав. Шерстяное одеяло осталось лежать на койке внутри конвертоплана, и я, обдуваемая всеми ветрами, смотрела прямо перед собой – на заиндевевшие прямоугольники окон гондолы, из которых лился тёплый жёлтый свет. Здесь было чертовски холодно!

Огибая посадочную площадку мы направились к хвостовой части гондолы: полковник шёл рядом со мной, а с трёх сторон нас окружали пегасы из конвоя – все как на подбор высокие и крепкие. Мне не нужно было даже оборачиваться – я точно знала, что эти немногословные ребята держат меня на мушке. И, всё-таки, само присутствие Эйсбрехера среди моих провожатых немного успокаивало.

– Что теперь со мной будет, полковник? – спросила я обречённым голосом.

– С вами… – Эйсбрехер задумался. – Знаете, мисс Даск, а ведь вы можете гордиться. Этот воздушный корабль вызвали сюда ради вас. Он же и доставит вас на военную базу “Эквестрия-8”, где вы поступите в распоряжение Эмеральд Грин.

– В распоряжение?! – вот теперь мне стало по-настоящему страшно. – П-полковник, я же обычная пони из Пустоши. Зачем я понадобилась вам? Зачем я понадобилась ей? Грин, она же… получила всё. Я же отдала ей тот конверт! Что вам ещё от меня нужно???

Полковник резко остановился и посмотрел мне прямо в глаза, да так, что накатившая было истерика мигом сошла на нет:

– В данный момент вы находитесь на корабле вооруженных сил Великого Анклава Пегасов. Это всё, что вам нужно знать сейчас… Прошу вас.

С этими словами Эйсбрехер приложил какую-то карточку к считывающему устройству на двери и сделал приглашающий жест копытом.

Мы оказались в странном помещении, освещённом одинокой красной лампой. Глядя на закрытую внутреннюю дверь и большой стрелочный циферблат на стене я догадалась, что это – герметичная шлюзовая камера. Судя по всему, она использовалась для выхода на открытую палубу в условиях пониженного атмосферного давления – то есть на той высоте, где самолётные двигатели глохли от недостатка кислорода, а пегасам приходилось надевать специальные кислородные маски. Однако сейчас стрелка прибора находилась практически на нуле.

Как только один из конвоиров задраил наружную дверь, тревожная лампа погасла, и в противоположном конце шлюза загорелась разрешающая табличка с надписью “давление в норме”. Cразу после этого открылась дверь, которая вела во внутренние помещения “Каденции”.

Мы вошли в светлый, просторный зал, который простирался от одного борта гондолы до другого, и в нос мгновенно ударил знакомый химический запах. Он исходил от серых прямоугольных ящиков, что высились в центре помещения и соединялись между собой проводами.
“Аккумуляторный отсек”, – догадалась я, прежде чем наш конвой свернул в боковой коридор.

Лабиринт технических помещений закончился высокой овальной дверью с надписью “гауптвахта”. Один из конвоиров отвернул запорный штурвал и встал на караул. Насколько я могла видеть с порога, все камеры на гауптвахте пустовали. Значит, моим врагам не удалось поймать ни Джестер, ни Свити Бот – это радовало; огорчало лишь то, что на всей громадной “Каденции” не нашлось ни одного провинившегося перед начальством солдата или матроса.
"Вот так, Додо. Никаких тебе задушевных разговоров и новостей из-за облаков – только холодное одиночество тюремной камеры на весь остаток поездки”.

Меня посадили в первую попавшуюся клетку, предварительно сняв с крыльев тугой пластиковый фиксатор – полковник сдержал слово; решетчатая дверь захлопнулась, и конвоир с лязгом запер замок на два оборота ключа. Когда мои стражи уже собирались покинуть гауптвахту, полковник Эйсбрехер вдруг наклонился к самой решётке:

– Мисс Даск, не откажите старику, составьте мне сегодня компанию. Я пришлю за вами.

Затем он отвесил короткий поклон, давая понять, что разговор окончен, и удалился вместе с вооруженной охраной.

Так я стала заключённой, и к этому новому статусу ещё только предстояло привыкнуть. Стоя спиной к решётке, я осматривала свои новые владения. Хотя, сказать по правде, здесь и смотреть было не на что: помимо железной кровати, накрепко привинченной к полу, да зарешеченного иллюминатора расположенного под самым потолком, я не нашла ничего более примечательного, чем длинное ругательство, старательно выцарапанное на железной стене кем-то из моих предшественников.

Наверное, в обычном состоянии я бы улыбнулась, увидев эти, в общем-то, остроумные строчки, но сейчас моя голова пухла, раскалывалась, шла кругом и на каждое резкое движение отзывалась ноющей болью. Впервые за всё время я чувствовала не только физическое истощение, но и принципиальное нежелание мозга обработать всю ту противоречивую информацию, что обрушилась на меня за вечер.

В голове роились бесконечные вопросы, на которые у меня не было и не могло быть ответов: “Где мои друзья? Что меня ждет? Как я вообще дошла до такой жизни? И… Почему в моей камере настолько холодно?!” – несмотря на то, что корпус гондолы сохранял свою герметичность, воздух в помещении был, прямо скажу, бодрящим. Создавалось впечатление, что трубы отопительной системы проложили в обход гауптвахты исключительно в воспитательных целях.

Мне нужно было успокоиться и собраться с мыслями. И, как ни странно, выстуженное помещение гауптвахты способствовало этому желанию; чтобы не превратиться в ледышку, я стала активно нарезать круги по камере и поняла, что это здорово помогает сосредоточиться.
“Полковник Эйсбрехер назначил мне встречу. А это значит, что во всей этой истории он преследует какие-то свои интересы. Сейчас моя задача предстать перед ним в лучшем свете: если пегасы посчитали меня опытным бойцом – а они посчитали, раз предпринимают в моём отношении такие меры безопасности – то я всеми силами буду поддерживать эту легенду, хотя бы для того, чтобы солдаты Грин больше не охотились за моими друзьями…”
Мысли вертелись по кругу, под стать моим собственным шагам. На очередном круге я заметила, что картина за иллюминатором заметно изменилась: “Каденция” вышла из пурги, и теперь поднималась к Облачному Занавесу, хорошо различимому с этой высоты.

Взобравшись на кровать, я встала на задние ноги и заглянула в иллюминатор. Клубящиеся облака непрестанно двигались, словно неведомая сила перемешивала их огромной ложкой. Они неслись друг на друга с умопомрачительной скоростью, сталкиваясь и растекаясь в стороны. Время от времени в толще облаков бесшумно вспыхивали яркие зарницы. Глядя на то, как приближался черный облачный потолок, я испытывала необъяснимую тревогу и беспокойство. Меня словно распирало изнутри предчувствие чего-то необратимого, ощущение надвигающейся стихии, способной поглотить и смять меня, как одну тех бесчисленных снежинок, что белели на фоне легендарного Облачного Занавеса, навсегда отгородившего Поверхность от солнца.

Лязг запорного штурвала оповестил меня о том, что в помещение кто-то вошёл. Я резко обернулась, ожидая увидеть полковника, но вместо него в дверном проёме стоял совершенно незнакомый пегас. Отперев камеру, он поставил передо мной небольшой тазик с горячей водой, и рядом с ним положил полотенце с куском мыла наверху. Затем, оглядев меня с ног до головы, пегас сообщил, что у меня на всё про всё – пятнадцать минут.

Оставшись наедине, я отложила мыло в сторону, и, развернув так называемое “полотенце”, поняла, что это и не полотенце вовсе, а арестантская роба.

Бежевый комбинезон с чёрной трафаретной надписью “6/11” на спине был начисто лишён каких-либо металлических деталей вроде молний и заклёпок. Отсутствовали на нём и ремешки, и длинные матерчатые верёвки, и даже карманы, которые давно отпороли за ненадобностью.
“Действительно, зачем пленникам карманы, если им не полагается даже собственной зубной щётки?”
Признаться, я не сразу сообразила, как этот комбинезон вообще может держаться на пони. Пришлось вертеть его и так и сяк, пока не выяснилось, что роль пуговиц выполняли узкие деревянные колобашки, рядком расположившиеся на месте бывшей молнии. М-да, несколько минут мучительной работы зубами и копытами мне было обеспечено. Я отложила комбинезон в сторону и стала приводить себя в порядок.

Тазик с тёплой водой, крошечный кусок мыла и несбыточная мечта о расчёске – вот и всё, что у меня было для того, чтобы вернуть своей внешности хоть какое-то подобие чистоты и аккуратности. В тёмном стекле ПипБака я видела смутные очертания какого-то взъерошенного существа, явно не имевшего ко мне никакого отношения, но, тем не менее, я не собиралась разочаровывать полковника Эйсбрехера и тёрла своё лицо до тех пор, пока вода в тазу не стала чёрной. Затем, за неимением полотенца, я вытерлась рукавом комбинезона и, проклиная всё на свете, стала одеваться.

Меня вновь вели по коридорам и палубам огромного дирижабля, но на этот раз я не заглядывалась на технические красоты, то и дело встречавшиеся на пути. Сейчас меня полностью занимала одна единственная вещь – давящий потолок из иссиня-черных облаков за бортом. Я видела его в каждом иллюминаторе и на множестве отражающих поверхностей вроде хромированных поручней и стёкол манометров. Даже яркие спарк-лампы, что горели в некоторых помещениях не спасали от ощущения надвигающейся катастрофы. Мне казалось, что ещё немного, и тёмная субстанция потечёт снаружи, обволакивая всё удушливым густым туманом, или достигнув поверхности Занавеса, оболочка “Каденции” лопнет, и вместе с гондолой мы все полетим прямо в Тартар…

Снаружи раздался низкий рёв сирены, сотрясший все сочленения воздушного корабля. Если бы не пластиковый хомут, в который я была вновь упакована, то инстинкты заставили бы меня лететь прочь, как можно дальше от этого ужасного места. Но я лишь зацепилась одной ногой за другую и шлёпнулась на пол. Пока конвоиры пытались привести меня в чувство, “Каденция” прекратила движение вперёд. Подобно гигантскому лифту, рассчитанному не на одну сотню пассажиров, она начала подниматься практически вертикально. И будучи одним из этих пассажиров, я сидела на полу и пялилась в одну точку – на овал коридорного иллюминатора, который темнел прямо на глазах. Вот, уже первые обрывки облаков поплыли мимо, и буквально через минуту иллюминатор заволокло туманом, да таким густым, что я вряд ли смогла бы разглядеть собственное копыто, сумей я высунуть его наружу.

Бесшумная зарница сверкнула где-то совсем недалеко, осветив коридор рассеянным белым светом, и я почувствовала резкий, неприятный запах, похожий на запах пыли или перегретых проводов. Так пахло озоном у нас в генераторной. Это самый озон время от времени накачивали в вентиляцию, ссылаясь на то, что он якобы полезен для здоровья. Не знаю, как других, а меня всегда донельзя раздражал этот запах, ведь он напоминал о палёной проводке – кошмаре для любого электрика.

За спиной раздался низкий рокочущий звук, услышав который я инстинктивно вжалась в ближайшего ко мне пегаса. Похожий в начале на треск рвущейся материи, он разрастался до тех пор, пока не превратился в раскатистый грохот, от которого завибрировали стены. Я в ужасе закрыла глаза, предпочитая не видеть, как гондола вокруг меня будет разваливаться на части, а когда открыла их вновь, ужасной чёрной завесы за стеклом уже не было. Толща облачного одеяла постепенно светлела, пока в какой-то момент не сменилась на чистое синее полотно, абсолютно ровное, без единого пятна или лишней складки. Кошмар остался позади, и из моей груди вырвался вздох облегчения. Наверное, так чувствовали себя матросы-подводники, всплывая из морских пучин на поверхность.

Наконец, конвоиры привели меня в чувство. После утомительного подъёма по узкой лестнице, я оказалась в носовой части гондолы – прямо на капитанском мостике “Каденции”, что балконом выступал из стены двухэтажного зала с огромными смотровыми окнами от пола до потолка.

Как ни странно, мостик пустовал. Покрутив головой в разные стороны, я не нашла ни капитана дирижабля, ни даже вахтенного матроса. Все пегасы расположились на первом этаже: одни сновали туда-сюда, торопливо переключая кнопки и рычаги на корабельном оборудовании, другие замерли на своих рабочих местах, прослушивая радиоэфир или уставившись в квадратные экранчики с непонятными графиками и диаграммами. Похоже, что управление дирижаблем велось именно оттуда, а площадка капитанского мостика давно не использовалась.

Тем не менее, именно эта часть помещения представляла для меня наибольший интерес, ведь мостик был тем немногим, что осталось от прежней “Каденции”. Если внизу располагались серые шкафы с бакелитовыми переключателями, многочисленные кнопочные панели, подсвеченные жёлтым светом спарк-ламп и совершенно утилитарный по своему внешнему виду пост радиолокации с круглым монитором слежения, то прямо перед собой я видела лакированный корабельный штурвал с латунными деталями, горловины начищенных до блеска переговорных труб и резной шкаф красного дерева, из которого вырастали рычаги машинного телеграфа. Неоправданная роскошь для грубых и рациональных военных, вы не находите?

Я словно оказалась в музее, посвящённом истории Королевского Воздушного Флота. Для полноты картины не хватало лишь таблички с надписью “копытами не трогать”, повешенной прямо на штурвал, а рядом – сердитой пожилой пони, которая бы следила за неукоснительным выполнением этого предписания. Каково же было моё удивление, когда музейный экспонат ожил: прямо на моих глазах крайние рычаги машинного телеграфа со звоном переместились на позицию “полный ход”, а старинный штурвал повернулся вправо; вспыхнула огромная вакуумная лампа, озарившая всё убранство мостика холодным зелёным светом.
“Брр…”
В своём Стойле я привыкла к автоматизированной технике, но само зрелище штурвала, который без всякой помощи рулевого вращался туда-сюда, навевало жуть, воскрешая в памяти истории о загадочных кораблях-призраках. И, если подумать, дирижабль, который был заложен ещё во времена правления Принцесс, вполне годился для такой роли…

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я перевела взгляд на огромное смотровое окно и, наконец, поняла, почему конвоирам было приказано доставить меня именно сюда – на старый капитанский мостик.

То, что я видела через наклонные стеклянные панели, захватывало дух.

Медленно и величественно “Каденция” проплывала мимо высоких башен, чьи очертания терялись в серой дымке. Изящные ажурные конструкции внешне ничем не отличались друг от друга; вырастая прямо из облаков, они создавали ощущение бесконечного колонного зала, под самым потолком которого, словно рубины вспыхивали и гасли красные огни.
“Неужели, я вижу дома пегасов?” – окутанные янтарным сиянием башни в полной мере напоминали ту утопическую архитектуру, которую описывали довоенные фантасты, наперебой предлагавшие своим читателям различные варианты счастливого будущего для всех пони. Получалось, что выбрав изоляцию от Поверхности, граждане Анклава шагнули в это желанное будущее. Или нет?

– Завораживает? – я дёрнулась от неожиданности. Сзади стоял полковник Эйсбрехер, и алые всполохи отражались на его лице; моего конвоя рядом уже не было.

Полковник был при параде. В выглаженной тёмно-синей авиационной форме с белым воротником он вовсе не выглядел тем брутальным воякой, каким я его увидела в первый раз. Сейчас передо мной стоял настоящий офицер, с армейской выправкой и безупречными манерами. Я поймала себя на том, что неприлично долго разглядываю своего визави, и отвела взгляд обратно к смотровым окнам.

– Пойдёмте, подышим свежим воздухом. Только оденьтесь, там холодно, – с этими словами полковник протянул мне тяжёлую шерстяную шинель, отороченную пушистым мехом какого-то полосатого животного, в которой я утонула, словно в одеяле. Судя по знакам различия, шинель принадлежала самому полковнику.

Эйсбрехер провёл меня к лифту, доступ к которому осуществлялся только с капитанского мостика, и перевёл рычаг на позицию “1”. Кабина тронулась вверх – лифт шёл в специальной шахте, которая пронизывала дирижабль насквозь. Насколько мне было известно, за герметичными стенами шахты находились воздушные баллонеты, предназначенные для регулировки высоты полёта дирижабля и кубометры летучего газа, вероятно, очень горючего. От такого опасного соседства сразу стало неуютно.

Двери лифта распахнулись, и мы с полковником оказались на той самой обзорной площадке, которую я видела ещё из окон конвертоплана. Ну точно, прямо над нами, на высокой мачте развевался серо-золотой прямоугольный флаг с анклавовской символикой: большая буква “E”, круг из звёзд, крылья и какая-то витиеватая надпись на староэквестрийском языке.

– Magna Pegasus Еnclave, – подсказал полковник, увидев мою заинтересованность.
“А, всего-то”, – я надеялась услышать какой-нибудь древний девиз, или мудрое изречение.

– Как ваше самочувствие, голова не болит? – вдруг поинтересовался полковник.

– Кружится… Немного. И дышать тяжело.

Действительно, во время подъёма на лифте я почувствовала себя неважно.

– У вас кислородное голодание, мисс Даск. Полагаю, вы впервые оказались на такой большой высоте?

Я кивнула.

– Это скоро пройдёт, – уверил меня Эйсбрехер. – Насколько я знаю, пегасы не подвержены хронической форме высотной болезни. Просто дышите глубже.

Туман, клубившийся над поверхностью Облачного Занавеса стал настолько густым, что его, казалось, можно было пить большими глотками. Упёршись в ограждение смотровой площадки, я вдыхала влажный морозный воздух и любовалась снежными бисеринками на кителе полковника.

Эйсбрехер молчал. Его взгляд был устремлён куда-то за туманное марево, и я никак не могла решиться начать разговор, спросить полковника о главном: зачем он меня вообще вызвал сюда, и какое ему дело до пони, которую очень скоро будут судить по всей строгости законов небесного государства…

По моим ощущениям, “Каденция” продолжала свой подъём. Это было очень странно, ведь мы уже пересекли границу Анклава – куда уж выше? Время от времени площадку утюжили порывы ветра, настолько сильные, что металлические поручни, венчавшие невысокую, но основательную ограду площадки, вовсе не выглядели излишеством. Впрочем, через минуту я забыла и о ветре, и о холоде, потому что дирижабль вынырнул из тумана, и моим глазам открылась картина, подобной которой я даже представить себе не могла.

Никогда в жизни мне в голову не пришла бы идея, что Облачный Занавес, на самом деле, не один; Облачных Занавесов оказалось два! Если вы когда-нибудь ремонтировали старый пружинный матрас, то легко представите себе то, что я увидела. Подобно пружинам внутри матраса, верхнее небо Занавеса соединялось с нижним теми самыми ажурными металлоконструкциями, которые в тумане я приняла за жилые строения. Теперь же их промышленное назначение было очевидно. Я не имела ни малейшего понятия, как именно такие тяжёлые железные башни крепились к облакам, а, главное – зачем, но сама дерзость этого решения вызывала восхищение. Но, пожалуй, не меньшее восхищение у меня вызывала воздушная прослойка Занавеса – кристально-чистая синяя пустота, которая простиралась во все стороны.

И насколько хватало глаз, в воздухе между верхним и нижним небом тянулась сеть из белых огоньков, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Время от времени с какой-нибудь из вертикальных башен прилетал тонкий белый луч. Он ударялся в один из таких огоньков, и от него разбегался по соседним, от тех – до следующих, и так далее, пока мириады лучей не скрывались за горизонтом. Все это создавало ощущение ажурной нервной сети: по крайней мере, я читала, что похожим образом нейроны передают сигналы по своим аксонам и синапсам. Само собой, никогда раньше я не видела ничего настолько масштабного и одновременно завораживающего своей холодной, математической красотой, которая особенно ярко ощущалась на фоне тёмных облачных пластов у меня над головой и снизу, далеко под ногами.

Но вот, очередной импульс произвел что-то странное: разбегаясь по бескрайнему полю огоньков, лучи выкрасили значительный кусок сетки прямо над нами в ярко-алый цвет.

Глядя на меня, полковник не смог сдержать улыбки.

– Я сам с замиранием сердца любуюсь каждый раз, когда “Каденция” проходит через минное поле. Восхитительной красоты зрелище, вы не находите?

– Минное поле? Вы хотите сказать, что те красивые огни… – я запнулась.

– Да-да, мисс Даск, – полковник усмехнулся уголком рта. – Великое Минное Поле, что тянется на десятки километров, призванное защитить Анклав от заразы с Поверхности… и предотвратить дезертирство пегасов на Поверхность.

– Дезертирство? – переспросила я, пробуя на язык слово, сошедшее с агитационных листовок. – А что, были случаи?

– Наивно полагать, что даже в таком благоустроенном государстве, как наше, всё всем нравится. Вы же не смогли усидеть в своём уютном и безопасном Стойле, не так ли, мисс Даск? – полковник выдержал паузу. – А между тем, для таких, как вы, у нас есть понятие “дашит”. Так называют предателей, изменников родины, и таким пони уже нет обратной дороги в Анклав.

Вопреки своим ожиданиям, я не услышала в голосе Эйсбрехера ни презрения, ни осуждения. Только усталость.

– Но обычно их просто объявляют пропавшими без вести, – продолжил он. – Принято считать, что пегас, который попадает за пределы Занавеса очень быстро погибает от ядов и радиации, либо становится жертвой ужасных монстров, живущих на Поверхности.
“Какая чудовищная ложь!” – меня прямо перекосило от цинизма идеи взрывать собственных собратьев.

– Но зачем всё это? Почему бы просто не отпустить всех желающих на Поверхность?

– Всё-таки вы – наивная душа, мисс Даск, – полковник улыбнулся. – Впрочем, в столь юном возрасте это позволительно. Я ведь тоже когда-то был таким идеалистом… Великий Анклав Пегасов – это закрытое военное государство, которое блюдёт свои границы, свои секреты и свою власть. А кому нужна власть, которая не в силах удержать собственный народ?

Я вспомнила нашу Смотрительницу, которая на каждом важном собрании особо отмечала, насколько наше Стойло безопасно по отношению к враждебной, отравленной, мёртвой Поверхности, и всё встало на свои места.

– Всё равно, это ужасно.

– Увы, мисс Даск, это обычная политика. С этим бесполезно бороться, это надо принять как данность. В мире много неприятных нам вещей, среди которых надо находить положительные моменты.

– И какой положительный момент у вашего минного поля? Вы считаете, что это хорошая идея – отрезать пегасов от Поверхности, а Поверхность – от солнца?

– А вы предлагаете нам просто спуститься с неба на землю и начать новую жизнь? – полковник немного повысил голос. – Как будто ничего не было, как будто Эквестрия не заражена радиацией, как будто народ внизу не потерял самое понятие о государстве?

– Ну… да. Насколько я могу судить, у вас остались знания и сохранились некоторые довоенные технологии. При помощи своих конвертопланов и обученных солдат вы сможете зачистить бандитские гнёзда, поддержать честных пони. Вы сможете сделать очень многое, если того захотите.

Полковник помолчал, подбирая слова.

– Сенат считает, что население Анклава слишком мало. Пусть вам не пускает пыль в глаза вычурное название и видимое обилие техники: это всё – наследие военных времён. Но двигатели изнашиваются, металл стареет. Мы не можем ремонтировать свою технику до бесконечности. Вы сами видели, как “Каденция” выглядит вблизи. И так везде: Анклав не обладает ресурсами, чтобы что-либо производить. Мы можем лишь латать дыры и перезаряжать энергетические ячейки. Вот, представьте себе, что у вас есть редкая винтовка и несколько десятков патронов, которых нигде не найти. Полезете ли вы с такой винтовкой в драку, если не будете уверены в тотальной победе? Если мы спустимся на землю, то просто растворимся, как тонкий слой масла на воде, и нас сомнут военизированные группировки. Вы знакомы только с северным регионом, а он не достаточно репрезентативен.

– Не… что?

– Не репрезентативен. Он не отражает реальной картины происходящего. Если здесь всё более-менее спокойно, то на юге уже сейчас отдельные дикие банды собираются в маленькие армии. И уже через несколько лет они создадут некие подобия прото-государств, фракции, воинственно настроенные силы. Появление сильного лидера – лишь вопрос времени. И сейчас Анклав ищет любые средства, чтобы получить неоспоримое преимущество в вопросе, чьё копыто тяжелее.

– Тогда я ничего не понимаю, полковник… Вот вы говорите, что у Анклава нет ресурсов, но, при этом, он закрывает свои границы от поверхности Земли. В чём здесь логика?

– Мисс Даск, благодетель фермера в том, чтобы прилежно возделывать землю, вы не находите? – я кивнула, хоть и не поняла, к чему это было сказано. – Благодетель школяра – прилежно учиться, а благодетель кузнеца – прилежно ковать. Благодетель же офицера – прилежно исполнять приказы, а не обсуждать с иноземцем мотивацию командования. Я полковник, я даже не генерал. А ведь генералами управляет Сенат. Вот их и спрашивайте про политику, пощадите седую голову старого вояки, – Эйсбрехер улыбнулся, но в его улыбке я прочитала железное нежелание продолжать этот разговор.

– А я не думала, что в Занавесе столько всего… Снизу мне казалось, что это просто толстый слой облаков, – совершенно невпопад бросила я. Однако полковник с видимым удовольствием ухватился за новую тему:

– Облачный Занавес – это сложное инженерное сооружение. Я смотрю, вам очень приглянулись наши гиперболоидные башни-пилоны. Сколько мы тут с вами стоим, столько вы их и разглядываете. Бьюсь об заклад, вы думаете, что это какое-нибудь чудо-оружие, или излучатели, подавляющие волю местного населения? – полковник горько усмехнулся.

– Нет, что вы… – возразила я, но это прозвучало довольно неубедительно. Искоса поглядев на меня, полковник продолжил:

– А между тем, это всего лишь модули, отвечающие за целостность структуры облачной поверхности. Металлический каркас башен принимает на себя электрические разряды, которые неизбежно возникают при движении облаков, а сама их гиперболоидная форма позволяет выдерживать сильные ветровые нагрузки. А вот там, в верхнем и нижнем основаниях пилона, находятся конденсирующие установки для сбора влаги прямо из воздуха. Это настоящие погодные фабрики в миниатюре. Они не только превращают влагу в облака, но и создают турбулентность, благодаря которой облака не расплываются в разные стороны. Вы же не думали, что пегасы соединяют облака собственными копытами, словно жевательную резинку?

– Вообще-то я думала о сахарной вате… Знаете, полковник, я была единственным пегасом в своем Стойле. Больше ни одного не было. Меня даже родители воспитывали, как земную пони с отростками крыльев за спиной… И, конечно, у нас в Стойле не было никаких облаков – я видела их лишь на картинках. Там, в ущелье я впервые ощутила, каково это – дотронуться до облака собственным копытом… Скажите, это же правда, что нормальные пегасы могут ходить по облакам так же уверенно, как по земле?

Целый ворох эмоций пробежал по лицу полковника. Разумеется, ведь я спрашивала его о таких элементарных вещах.

– Не совсем так. Дело в том, что облачная материя подчиняется воле пегаса, и, в зависимости от его желания, она может стать плотной и упругой, а может превратиться в мягкий пух или бесплотный пар. Это наш дар с начала времен. Вам может показаться странным, но жеребята пегасов умеют ходить по облакам практически с рождения.

Я вздохнула. Мне нечего было на это ответить. На какое-то мгновение мне вдруг показалось, что у меня украли детство.

– Наверное, для вас я – ущербная, полковник? Ну что это за пегас, который не умеет ни летать, ни ходить по облакам? Да я и пегасов-то в жизни не видела еще неделю назад.

– Вовсе нет. На вашем месте должна была оказаться Эмеральд Грин. Странная штука – судьба: вы выросли одна, среди совершенно непохожих на вас пони, у которых был свой уклад и, полагаю, свои предрассудки, и всё же сердце ваше преисполнено любви к жизни. Эмеральд Грин выросла среди себе подобных, но в её сердце изо льда живёт лишь ненависть и презрение ко всем окружающим.

Я встрепенулась.

– Эмеральд Грин выросла среди пегасов?

– Во всяком случае, она так всем сказала, когда в первый раз пересекла границу нашего государства.

– Получается, Стойло 148 существует на самом деле, – сказала я скорее себе.

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – отозвался полковник. Я не интересовался проектами Стойл-Тек настолько глубоко. Мне известно лишь то, что во время Великой Войны для пегасов действительно создавались Стойла по отдельным проектам, и со Стойлами общей серии они не имели ничего общего, кроме своей задачи.

– Сохранения популяции?

Полковник усмехнулся.

– Я думаю, вам лучше самой всё узнать. Если ты знаешь врага и знаешь себя, тебе нет нужды бояться сражений. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, при каждой победе ты понесешь поражение. Если ты не знаешь ни врага, ни себя, проиграешь каждый бой.

Полковник явно кого-то цитировал. Я же стояла и хлопала глазами, пытаясь понять смысл сказанного.

– Командор Харрикейн, “Искусство войны”. Если вы хотите одержать верх над Эмеральд Грин, то вам надо найти корни зла. Но перед этим вам предстоит разобраться в себе. Осознать, в чём ваша сила перед ней.
“Каденция” вошла в верхний слой облаков, и где-то в её недрах вновь прозвучал сигнал корабельной сирены. Эйсбрехер задрал голову и смотрел вверх, туда, где в густой пелене колыхалось тёмное полотнище флага. Он словно хотел прочитать там ответ на какой-то свой вопрос.

– Вы знаете, а ведь я раньше работал в её кабинете, на самом верхнем этаже. Оттуда открывается шикарный вид на восход. Теперь мне все реже удаётся найти время полюбоваться на мир вокруг. Наверное, я старею. Мне постоянно кажется, что в мире что-то скоро сильно изменится. Хотелось бы дожить до этого времени… Впрочем, о чем это я! Смотрите, какое сегодня чистое небо!

Когда дирижабль продирался сквозь толщу облаков, я была готова увидеть над собой ещё один потолок – какой-нибудь очередной слой хитроумного пегасьего Занавеса, на вид такой же твёрдый, как и два предыдущих. Но стоило лишь “Каденции” вынырнуть из тумана, как меня со всех сторон окружила густая синева, буквально усыпанная мерцающими белыми точками.

Звёзды… Ни на одной довоенной фотографии я не видела столько звёзд. Большие и маленькие, яркие и тусклые, близкие и далёкие… Пожалуй, единственное, с чем я могла сравнить это потрясающее зрелище у себя над головой, была сахарная пудра, щедро рассыпанная на иссиня-черную ткань. Самые яркие звёзды образовывали созвездия, знакомые мне с детства, но никогда не имевшие под собой какого-либо материального воплощения. Тиара, Подснежник, Феникс, Подкова, Гидра, Плуг, Сёстры, Дракон и моё любимое созвездие со странным названием Двойное Вэ… За каждым из этих названий скрывалась какая-то древняя история рода пони. Многие столетия мы следили за этими далёкими огоньками: сначала, из праздного интереса, затем – для того, чтобы пользоваться ими как ориентирами.

Наверное, среди прочих созвездий, легче всего было найти Урсу Большую. Помню, я сильно разочаровалась, узнав, что созвездие, названное в честь этого мохнатого саблезубого чудища, по форме больше всего похоже на обычный кухонный половник. Впрочем, дочь Большой Урсы – Урса Малая – в своём звёздном воплощении выглядела ничуть не лучше, но зато на кончике её длинного хвоста пряталось настоящее сокровище для любого путешественника – Полярная звезда. Глядя на эту яркую точку, венчавшую собой купол Северного полушария, я понимала, что где-то прямо под ней расположен загадочный Поларштерн, и что с каждой минутой, проведённой на смотровой площадке, я всё больше отдаляюсь от своей цели…

И, всё-таки, усыпанное звёздами небо над головой было если не наградой за мои недавние приключения, то хотя бы утешением. Не исключено, что полковник Эйсбрехер привёл меня на обзорную площадку лишь для того, чтобы я смогла насладиться своей последней ночью на открытом воздухе. Вряд ли через окно тюремной камеры я смогу наблюдать подобное зрелище, если, конечно, в этой камере вообще предусмотрено какое-либо окно.

Я не знала, что будет со мной дальше – наверное, что-то страшное – но глядя на мириады блестящих точек, я старалась загнать все свои страхи как можно дальше и просто наслаждалась этой необычной картиной до тех пор, пока у меня не начали слезиться глаза. Далеко не сразу я поняла, что морозный воздух тут ни при чём – я плакала.

“Каденция” скользила над самой поверхностью Облачного Занавеса, и вот уже минут пять я опасно свешивалась с бортика смотровой площадки, крутя головой во все стороны. Если под облачной толщей свирепствовала метель, и напитанный влагой воздух проникал даже сквозь тёплую шинель Эйсбрехера, то над Занавесом царило полное безветрие и безмолвие. Казалось, я выпала из реальности в какое-то иное пространство, где не было ни времени, ни координат. Во всяком случае, в привычном понимании этих слов.

За то время, пока мы с полковником стояли на смотровой площадке, над горизонтом поднялась луна. Висела она довольно низко, но уже давала столько света, что я пожалуй, смогла бы читать книгу, будь эта книга у меня с собой.

Мягкий сумрачный свет лунного диска буквально преобразил облачную равнину, придав ей объём и материальность. Теперь, вместо однородного серого полотна, я видела сложный рельеф, из поверхности которого вырастали облака, на вид достаточно плотные для ночной романтической прогулки. И оглушённый этим фантастическим пейзажем мозг, старался угадать в причудливых облачных изваяниях привычные земные формы. Глядя вниз, я не могла избавиться от ощущения, что под нами проплывал заброшенный сад, давным-давно одичавший и разросшийся до невероятных размеров – Сад Теней.

И тут я увидела Её. Принцесса Ночи стояла в тени, под сенью одного из облачных деревьев с широко расправленными крыльями и высоко поднятой головой. Сверху мне казалось, что она смотрит прямо на нас! Я уже хотела окликнуть полковника, когда нос дирижабля плавно качнулся в сторону. К моему разочарованию, тёмная величественная фигура распалась на два отдельных облака, а внезапно налетевший порывистый ветер довершил начатое: прямо на моих глазах облачный сад таял, превращаясь в бесплодную пустыню, залитую ярким лунным светом; наваждение исчезло без следа.

Что же это было?

Скорее всего, мы проплывали прямо над одной из погодных станций, о которых упоминал Эйсбрехер, и это она создавала на поверхности облаков такие странные завихрения. А всё остальное – и сад, и Принцессу – уже додумало моё воображение. Похоже, мне следовало как следует выспаться.

Как только горизонт очистился, вдали показалась конечная цель нашего путешествия – одинокая гора, настолько высокая, что своей вершиной она пронзала Облачный Занавес насквозь. По словам полковника, именно здесь располагалась военная база “Эквестрия-8”.

Горный пик, напоминал далёкий остров в бескрайнем океане молочно-белого цвета. Было в нём что-то от древних мифов и легенд. Воображение моментально подкинуло мне образ полностью затопленной водой планеты и легендарного корабля, на котором плывут пони – вечные скитальцы, наконец нашедшие себе пристанище после десятилетий странствий… Наверное, из этого вышла бы хорошая книга!

По мере того, как мы всё ближе подплывали к горе, становилась различимой её странная форма. Казалось, что вершина горы… Срезана подчистую! Идеально ровная, слегка припорошенная снегом площадка была увенчана усечённой металлической пирамидой, размером чуть ли не с весь Баттерфлай, если не больше. Эта четырехсторонняя, квадратная в плане конструкция была окружена россыпью построек поменьше.

На каждой стороне пирамиды ясно различался тёмный круг во всю стену, отчего пирамида производила очень странное впечатление: она наводила мысли на образы древних храмовых сооружений из учебников истории и на космические базы из научно-фантастических романов одновременно.

– Вы, наверное, заметили необычный рельеф этой горы, не так ли? – полковник вновь стоял рядом со мной и смотрел прямо перед собой. – Гору действительно срезали лазерным лучом. Это была эффектная рекламная кампания одного из производителей энергетического оружия. В ту эпоху энергетическое оружие было модным, и на него возлагали большие надежды – думали, это принесёт нам победу. А оказалось, что, несмотря на такие впечатляющие результаты, у него масса недостатков. И главный – высокие технологии.

Я попыталась возразить:

– Но ведь применение электронных компонентов повышает точность стрельбы, разве нет? А лазерный луч вместо пули? Он же не просто пробивает преграду, он может прожечь её насквозь…

– Видите ли, мисс Даск, чем технология выше, тем она капризнее. К примеру, если вы утопите в воде обычный автомат, вы можете его вычистить и вернуть в бой. А вот из залитой водой плазменной винтовки я бы стрелять не стал. К сожалению, Анклав вынужден пользоваться энергетическим оружием, из-за недостатка боеприпасов. У нас полно солнца и ветра, чтобы заряжать батареи, но недостаточно металла, чтобы отливать пули. Проблема в том, что со временем эффект памяти добьет аккумуляторы наших винтовок. Анклав окажется безоружен! Генералитет прекрасно осознаёт всю сложность ситуации, и именно это накручивает им хвосты. Анклав зажат между недостаточной численностью армии и устаревающим на глазах оружием. Это жалкое подобие государства – колосс на глиняных ногах, мисс Даск, и чем больше времени проходит, тем меньше у нас остаётся шансов установить контроль над Поверхностью…

Я превратилась в слух. Полковник делился со мной информацией, которая имела, что называется, стратегическое значение, и делал он это явно умышленно. А значит, ничего нельзя было упускать.

– Именно поэтому подняла голову созданная еще до Катастрофы организация под названием “Наследие”. Это некогда тайное общество сейчас в открытую действует по всей территории Анклава, заручившись поддержкой Сената и даже самого Верховного Консула. Прикрываясь наукой и археологией, “Наследие” ищет всё, что возможно использовать как оружие, всё, что даст Анклаву внезапное и решительное преимущество. Для Анклава это вопрос выживания. По этой причине многие закрывают глаза на несоответствие той вывески, под которой зарегистрирована эта контора, и тем, чем она на самом деле занимается. Уже ни для кого не секрет, что сейчас “Наследие” – это не просто кучка безумных археологов, это практически государство в государстве. Организация автономна и наделена особыми полномочиями. Всё, что связано с её деятельностью, автоматически получает гриф “совершенно секретно”, – полковник сделал паузу, наблюдая за тем, как я усваиваю полученную информацию. – Конечно, в Сенате далеко не все пони одобряют деятельность “Наследия”. Они мотивируют это тем, что Анклаву не пристало гоняться за волшебными легендами древних времен, однако надо понимать, что на самом деле им не по душе автономность “Наследия”. Они боятся захвата власти, и небезосновательно. Благодаря уступкам со стороны Сената, “Наследие” уже обладает материально-технической базой, позволяющей вести передовые исследования в области военных технологий. Вот она перед вами, – с этими словами полковник обвёл копытом площадку, на которой располагалась загадочная железная пирамида. – Бывшая база противоракетной обороны “Эквестрия-8”, ныне переоборудована в Исследовательский Центр Прогрессивных Вооружений. Должен отметить, руководство Центра отчитывается только перед своим непосредственным начальством, поэтому даже Консул не знает всех деталей проводимых там экспериментов. Как видите, вырисовывается очень тревожная ситуация: с теми полномочиями, которые Сенат дал “Наследию”, эта группировка превращается в радикальное крыло, в реальную политическую и военную силу. И самое страшное, что они знают толк в этом деле. На фоне теряющего хватку Сената и ухудшающейся ситуации с продовольствием, на фоне износа средств производства, их идеи и лозунги привлекают всё больше сторонников.

– Лозунги? – я не очень понимала, какие лозунги могут быть у кучки воинствующих учёных.

– “Наследие” распространяет идеи о превосходстве и избранности расы пегасов. О том, что мы должны руководить всеми остальными расами на Поверхности, и что все единороги и земнопони на самом деле – поражённые радиацией мутанты, и поэтому они должны работать на благо чистой и генетически неиспорченной Небесной Империи, или как там они её называют. Эти идеи никогда не были чужды пегасам, но никто и никогда ранее не доводил их до такого радикального изложения.

– А почему вы против, полковник? Вы же пегас.

– Не ёрничайте, мисс Даск. Меня воспитывали в совершенно других ценностях. Когда я был в вашем возрасте, Анклав собирался нести свет знаний и возрождать Эквестрию технологиями, а не заколачивать пони с Поверхности в кандалы рабства, как это предлагают сделать лидеры “Наследия”. Пони, что руководят этой узаконенной бандой, лишены каких-либо моральных принципов, но сейчас очень многое сходит им с копыт. К примеру, та самодеятельность, которой мисс Грин занималась близ прекрасно знакомого вам поселения Баттерфлай, начисто противоречит военной доктрине Великого Анклава Пегасов и самому принципу изоляции от Поверхности. Тем не менее, в “Наследии” считают, что профилактический террор местного населения позволяет приучить пони с Поверхности к покорности, к чувству, что у них есть хозяин. Впрочем, в “Наследии” вообще очень любят деление на “господ” и “слуг”. Вы думаете, Грин трудится на эту организацию лишь за красивую идею о расовом превосходстве пегасов? – голос Эйсбрехера буквально сквозил иронией. – Как бы не так! Руководители “Наследия” открыто помыкают Эмеральд Грин, водя у неё перед носом сладкой морковкой.

– Что вы имеете в виду, полковник?

– Я думаю, вам будет небезынтересно узнать, что мисс Грин не является гражданкой Анклава.

– То есть как? – я удивленно вскинула брови. – На ней же военная форма ваших войск, она отдаёт приказы пегасами вашего подразделения и… – я запнулась, – даже вам. Если у вас, в Анклаве, так не любят чужаков, тогда почему…

– Потому что мисс Грин очень удобна для данной организации, в том числе, и своим статусом негражданина. Сейчас “Наследие” проводит археологические изыскания в северном регионе, и от их результатов будет зависеть: получит ли Грин гражданство Анклава или нет. И ей уже удалось добиться определённых успехов, – в голосе полковника появились заметные нотки раздражения.

Похоже, Эйсбрехера эта тема здорово задевала за живое. Если до этого он стоял на месте, то теперь принялся ходить взад-вперёд по смотровой площадке.

– Эмеральд Грин назначили полевым командиром и, как вы только что верно заметили, меня и всех моих солдат отрядили под её начальство.

– Полевым командиром? Это как?

– Так. У Грин нет ни должности, ни звания, и по сути своей она – обыкновенная наёмница, если не сказать хуже, – полковник презрительно хмыкнул. – Но из-за того, что она является протеже “Наследия”, всем нам приходится с ней считаться. Мало того, мы обязаны оказывать всяческое содействие её полевым отрядам.

Вот оно что. Заслуженного офицера бросили на побегушки чужаку без роду и племени! Должно быть, для полковника это было намного более унизительным, чем если бы, скажем, меня отдали в подчинение Коппер Вайр. Да что там – пожалуй, в пределах моего Стойла сложно было бы отыскать унижение такого масштаба.

– По вашему лицу я вижу, что вы поняли суть проблемы. Мисс Даск, я должен сказать вам кое-что очень важное. И я надеюсь, что между нами не будет недопонимания. Вы – пегас, а это значит, что я могу с чистой совестью разговаривать с вами, как с равной.

Я как могла постаралась скрыть своё удивление, потому что этот разговор был совсем не тем, чего я ожидала, и чем дальше, тем интереснее он становился.

– Слушаю вас, полковник.

– Я служу Анклаву верой и правдой уже не один десяток лет. Я верю в его идеалы и верю, что рано или поздно именно Анклав сможет возродить Эквестрию. Анклав почти не воюет, но держит мощную армию для защиты своих граждан. И я получил своё звание не просто так, мисс Даск! Я получил его за исправную службу, за то, что успешно организовывал деятельность вверенных мне частей и всегда превыше всего ценил жизнь своего личного состава. Всю свою жизнь я готовился защищать пегасов от пропитанных радиацией мутантов и чудовищ, которыми, как нам говорили, населена Поверхность. Но я не готовился воевать с себе подобными. Анклав не воюет с пегасами! Понимаете? Мы даже не преследуем сепаратистов дашитов, ибо они, пусть глупо и безрассудно, но кладут свои жизни на благо будущего Эквестрии.

И тут полковник произнёс то, что я совсем не ожидала услышать:

– Вы хороший солдат, мисс Даск. И я бы не отказался от такого бойца, как вы, – и этим он поставил в своём монологе жирную точку.

– Тогда поспешу вас разочаровать. Дело в том, что я…

– Не отпирайтесь, мисс Даск, и не перебивайте меня, – голос полковника стал твёрдым, как лёд, так что мне стало не по себе. – Я прекрасно осведомлён о том, что вы натворили в ущелье… Мицури, кажется.

– М…ицуми. Я не собиралась никого убивать! – слава Селестии, мне хватило ума не сболтнуть полковнику про Джестер и Свити Бот. – Ваши солдаты не дали мне сказать и слова!

– Я вас не виню, таковы были их приказы, – продолжил Эйсбрехер уже более спокойным тоном. – Вы достойный соперник, мисс Даск, раз смогли сладить со взводом опытных разведчиков.

Полковник выдержал паузу, видимо, ожидая новых возражений с моей стороны, но их не последовало.

– Позвольте мне быть с вами откровенным, – Эйсбрехер приблизился ко мне почти вплотную, и внезапно в его бесстрастном голосе появилась холодная ненависть. – Меня тошнит от Эмеральд Грин. Моих солдат тошнит от Эмеральд Грин. Эмеральд Грин – урод, каких мало, она настоящее исчадие Пустоши. От неё несет бандитским духом, как от выгребной ямы. Многие боятся её и не без оснований. Она убивает своих так же, как и чужих – без жалости и без разбору. Я бы с большим удовольствием подвесил её за горло к гондоле этого дирижабля! – Эйсбрехер отстранился и продолжил ходить взад-вперед. – Но у нас есть субординация, мисс Даск. Нарушить приказ для пегаса – несмываемый позор. В нас это вдалбливают с самого детства. Возможно, именно поэтому мы всё еще существуем. А вы, мисс Даск, не связаны подобными обязательствами. Вы – чужак, и в этом ваше преимущество.

– То есть вы хотите, чтобы я… убила Эмеральд Грин?!

Полковник очень строго посмотрел на меня.

– Я хочу, чтобы вы доставили ей как можно больше неприятностей. Столько, сколько в ваших силах. Насколько я понял, сейчас вы в состоянии помешать ей достигнуть цели. И если это действительно так, то я… мы все будем тайно болеть за вас.

– Но, полковник, как вы себе это представляете? Я в плену, под стражей. И, судя по всему, не сегодня, так завтра Эмеральд расправится со мной каким-нибудь ужасным способом. Вы же не собираетесь прямо сейчас отпустить меня на все четыре стороны?

Полковник задумался о чем-то, решая в голове какой непростой для себя вопрос. Наконец, он поднял взгляд и начал быстро говорить:

– Слушайте внимательно и запоминайте. Вас доставят на базу “Эквестрия-8”. Часть гарнизона находится под моим командованием, часть – под её. Вас посадят в карцер в спецблоке. Замок внутренней двери карцера очень простой – я дам вам одну заколку. Уверен, вы справитесь. А вот с электромагнитными замками внешней двери придётся повозиться. Там рядом расположен щиток. Предохранители в щитке не менялись со времен войны и дышат на ладан. Не теряйте времени и не зевайте. Помните, когда вы выберетесь из карцера, то будете предоставлены сами себе: мои солдаты будут нести службу спустя рукава, но если что – они откроют огонь на поражение. Солдаты Эмеральд Грин мне не подчиняются, и с ними вам придется поступать по своему усмотрению. Постарайтесь не убивать слишком много пегасов, мисс Даск.

– Я не люблю убивать, полковник.

– Вот и славно. И не забудьте заглянуть в кабинет начальника станции. Все важные документы Эмеральд хранит именно там. Надеюсь, вы насолите ей, как следует, – с этими словами Эйсбрехер достал из кармана и протянул мне заколку.

– Полковник, в ваших играх могут погибнуть пони. Вы отправляете их на убой?

Эйсбрехер прокашлялся и произнёс глухим голосом:

– Если Эмеральд Грин получит власть и место в Анклаве, это будет гораздо хуже для всех нас – и для Анклава, и для тех, кто живёт на Поверхности. Анклаву не нужны маньяки и психопаты. Если мы сможем дискредитировать деятельность “Наследия”, это серьезно пошатнет их политические позиции. Конечно, это не остановит Анклав от поисков новых решений, ибо они продиктованы объективной необходимостью, это лишь даст возможность сменить одних пони на других и надеяться, что новые будут лучше. Наша с вами задача – избежать катастрофы, которая похоронит саму возможность мирного возрождения Эквестрии.

Агррх. От этих хитроумных комбинаций у меня голова пошла кругом. Пожалуй, впервые в жизни я столкнулась с большой политикой.

– А что будет с вами, если кто-нибудь догадается о вашей причастности к такой… диверсии?

Я очень боялась обидеть Эйсбрехера, и долго подбирала аналог слову “государственная измена”. По правде сказать, в своих воззрениях полковник мало чем отличался от вышеупомянутых дашитов. Да такие пони, как Блэйз Фьюри с радостью растерзали бы его в назидание всем остальным.

Услышав мой вопрос Эйсбрехер лишь устало вздохнул:

– Боюсь, что у меня нет будущего. Я – конченая душа, мисс Даск. Всё, что у меня осталось – это такие редкие моменты красоты, как сегодня. Вы не представляете, насколько радует старый военный глаз по-настоящему красивая девушка. Тем более – на фоне звезд, – полковник улыбнулся, но тут же лицо его стало жёстким. – А еще у меня есть моя честь.

Пегас выпрямился, и я заметила, как напряглись скулы у него на лице.

– Полковник.

– Что?

– Зовите меня просто Додо.

– Что ж… Додо, тогда окажите мне услугу и дождитесь швартовки в своей камере; конвой уже ждёт вас внизу. Когда мы причалим, придётся устроить небольшой спектакль перед мордоворотами Эмеральд Грин.

Когда выдвижной трап с шипением коснулся земли, нас уже ждала целая делегация. Небольшой строй из дюжины солдат, кучка техников и еще какой-то персонал поприветствовали полковника, и как только мы сошли с корабля, техники прямо таки ринулись внутрь, очевидно, проводить какие-то регламентные проверки.

Мои крылья вновь зафиксировали пластиковой стяжкой, и теперь, когда я шла мимо строя одинаковых пони с чёрно-золотыми нашивками на рукавах, невольно вспомнились шпионские романы, в которых главный герой сам сдавался в плен, чтобы затем устроить диверсию в самом сердце вражеского логова. И после странного разговора с полковником Эйсбрехером у меня создалось впечатление, что он вполне мог начитаться подобных историй, раз надеялся на мою помощь в решении вопроса с Эмеральд Грин. Боюсь, в скором времени мне придётся его сильно разочаровать. Ну, правда, что может сделать пони, у которой с собой лишь заколка для волос и больше ничего?

Огромная железная пирамида лежала перед нами, оспаривая своими размерами величину оболочки “Каденции”. Я чувствовала себя насекомым в этом ночном царстве гигантомании, а от смены пейзажей начинала кружиться голова. Впрочем, целая ночь без сна и отдыха не делала моё состояние лучше. И, похоже, сегодня спать не придется вовсе.

Крохотный колёсный транспорт доставил нас по тоннелю, прорытому прямо в скале к большому грузовому лифту, в котором за раз могли уместиться две дюжины пони. Однако сейчас его зарешеченная кабина была доверху заставлена разноцветными ёмкостями с щекочущими нервы поясняющими надписями. И самым неприятным было то, что меня никто не спрашивал – хочу ли я вставать рядом с ними или нет. Мне лишь оставалось молча наблюдать, как пегас в тёмно-коричневом комбинезоне сгружал с тележки блестящие сосуды с аммиаком и хлором. Будто того, что там уже было выставлено не хватало для полного счастья!

Когда кабина дёрнулась вниз, а железные баллоны ударились друг о друга, я негромко вскрикнула, чем заслужила неодобрительный взгляд со стороны одного из провожатых. Полковник, впрочем, никак не отреагировал на происходящее – он вновь стал сдержан и холоден, как и подобает настоящему офицеру. Я же не могла похвастаться таким самообладанием и, переминаясь с ноги на ногу, мечтала поскорее покинуть это место. Лишь когда злополучный лифт остался далеко позади, я успокоилась и огляделась по сторонам.

Внутренняя обстановка военной базы совершенно не походила на убранство дирижабля: ни тебе плавных линий, ни блестящих труб и решёток; всё какое-то угловатое, однотонное и выкрашенное ровным слоем краски; на “Эквестрии-8” все было подчинено военной утилитарности.

Даже личные вещи солдат и гражданских, работавших на базе, не смогли привнести уют в эти стены; своим наличием они лишь подчёркивали полное отсутствие архитектурного декора. Флуоресцентные лампы заливали безжизненным белым светом помещения из бетона, железа и пластмассы, и, как ни странно, я почувствовала себя почти как дома, в Стойле, только в каком-то… чужом Стойле. И здесь, как и на “Каденции”, у меня была возможность мельком глянуть на внутреннюю жизнь этого военного объекта.

В присутствии других пегасов полковник Эйсбрехер натянул на себя строгую мину солдафона, но его нет-нет, да и прорывало рассказать про особенности “Эквестрии-8”. Из его кратких ремарок я поняла, что эта военная база была единственной в своём роде, поскольку в её состав входила уникальная радиолокационная станция – та самая усечённая пирамида с загадочными кругами на стенах. Cтанция являлась ключевым звеном в системе противоракетной обороны Эквестрии, и в свои лучшие годы она была способна засечь летящий в небе объект, размерами не больше теннисного мячика!

Благодаря своим выдающимися радиолокационным возможностями, станция использовалась для массы целей: она следила за спутниками в космосе, за движением облаков, руководила полетами авиации, но главной её целью оставалось предупреждение о ракетном нападении. Горькая ирония судьбы заключалась в том, что именно здесь первыми засекли ракеты зебр с драконьим огнём, и именно отсюда руководили ответным ударом возмездия – но, в отличие от некогда могущественного королевства и большинства его подданных, “Эквестрия-8” уцелела.

Конечно, время и суровые погодные условия сделали своё дело: сейчас станция не могла работать в полную силу, но даже имеющихся средств хватало, чтобы дать Анклаву в лице “Наследия” весьма серьезные возможности радиолокационного наблюдения. Другими словами, отсюда “Наследие” просматривало небо на многие километры вокруг. С поверхностью земли, однако, дело обстояло гораздо хуже: станция была просто не рассчитана на это. Однако пегасы активно использовали аппаратное обеспечение для прослушивания радиоэфира и тому подобной разведывательной работы.

Но и этим обязанности персонала “Эквестрии-8” не ограничивались: сотрудники Командного Центра занималась мониторингом состояния Великого Минного Поля. Вернее, за них это делал здоровенный мейнфрейм, который по словам Эйсбрехера, занимал собой целый этаж станции. Пегасам лишь оставалось заменять вышедшие из строя мины и подтверждать запросы на отключение отдельных ячеек Минного Поля, чтобы воздушные суда вроде “Каденции” могли беспрепятственно проходить сквозь Занавес.

Как пояснил полковник, каждая мина была маленьким ретранслятором, передающим пакет примитивных данных своим соседям. Получив такой пакет, мина сопоставляла свой номер с указанным в пакете состоянием и либо переключалась в режим ожидания, либо вставала на взвод. Эта необычная арканная технология не была похожа ни на привычное проводное электричество, ни на радио, хотя и выполняла те же функции. Именно такую передачу данных я наблюдала со смотровой площадки дирижабля. Необычным было и то, что мины, защищавшие границы Анклава, в качестве поражающего фактора использовали не энергию взрыва, и уж тем более не железные осколки; мины сжигали нарушителей воздушного пространства высокотемпературной плазмой. Бррр!

А ещё “Эквестрия-8” обладала весьма значительными жилыми и производственными объемами, что позволило оперативно переоборудовать подземную часть станции в исследовательский комплекс. “Наследие”, поставившее своей целью поиск и исследование магических артефактов и древних технологий, развернуло на этой станции кипучую научную деятельность: на полевые отряды Эмеральд Грин трудились лингвисты, археологи, физики, биологи, специалисты по теоретической магии… Кстати, полнейшей неожиданностью для меня стало то, что на станции жили и работали единороги! Честно говоря, я думала, что “Великий Анклав Пегасов”, согласно своему вычурному названию, должен был состоять только из пегасов, однако, судя по всему, для единорогов было сделано исключение. В конце концов, умственный труд и прецизионные операции всегда являлись их прерогативой, а значит, такие граждане были очень полезны для военной машины пегасов.

Проходя мимо широких смотровых окон, выходивших в коридор я видела единорогов, облачённых в накрахмаленные лабораторные халаты и ярко-жёлтые защитные спецкостюмы: кто-то настраивал навороченное оборудование, кто-то записывал результаты исследований в толстенную тетрадь, а кто-то заряжал своей магией пустые матрицы заклинаний. Этот слаженный единорожий механизм не останавливался ни на секунду, и, видя сосредоточенные и даже одухотворённые лица всех этих пони, я пришла к выводу, что каждый из них служит Анклаву добровольно. Похоже, пегасам удалось создать на “Эквестрии-8” свой Поларштерн в миниатюре.

Однако моё путешествие в мир безукоризненной чистоты и порядка закончилось совсем не так, как я ожидала. Одна из боковых дверей с шипением раздвинулась, и на нашем пути возникла преграда в виде серо-сиреневой единорожки с растрёпанной красно-ржавой гривой. Её мятый халат, небрежно застёгнутый на одну пуговицу и большие квадратные очки с закопчёнными стёклами говорили о том, что слово “порядок”, так воспеваемое на “Эквестрии-8” было этой пони неведомо. Картину вопиющей неопрятности довершал выцветший голубой бант, повязанный возле уха.

Прямо перед носом единорожки, в её телекинетическом поле висели листки пожелтевшей бумаги, исписанные какими-то карандашными закорючками. Кобылка увлечённо разглядывала эти строчки, и её меньше всего волновал тот факт, что кроме неё самой в коридоре есть кто-то ещё.

Вот так, не сбавляя скорости, подобно многотонному локомотиву единорожка влетела прямо в одного из моих конвоиров и сбила того с ног. Листы бумаги ворохом поднялись в воздух, и рассеянная пони растянулась на полу коридора недалеко от нас с полковником.

– Ой! – воскликнула кобылка смешным низким голосом. – Простите, дорогие мои, я совершенно вас не заметила! Эти данные химразведки по Поларштерну никак не выходят у меня из головы…
“Ого!” – я навострила уши в надежде услышать продолжение столь интересной темы, но, едва дотронувшись до своего носа копытом, единорожка снова ойкнула. Подслеповато щурясь, она принялась ощупывать пространство перед собой.

– А где мои очки? Они же не… – кобылка умолкла, услышав хруст, раздавшийся откуда-то снизу. Пытаясь подняться на ноги единорожка настолько неудачно упёрлась локтем в пол, что своим весом умудрилась разломать очки на две половинки – тонкая металлическая оправа треснула ровно посередине. Пару секунд красногривая пони растерянно взирала на обломки своих очков, затем её лицо неожиданно посетила странная улыбка.

– Хвала Селестии, стёкла целы, – проворковала она. – Сейчас мы всё поправим.

Рог учёной кобылки окутало белое магическое сияние, и обе половинки сломанных очков взмыли в воздух. Затем сияние стало бледно-красным, а на кончике рога загорелась маленькая оранжевая искорка; послышалось шипение, как при газовой сварке. Как-то незаметно для меня две половинки очков соединились в единое целое да так, что на месте их стыка и шва не осталось! Помотав очками в воздухе, довольная единорожка водрузила их себе на нос и, наконец, прозрела.

– Ой, полковник! – беззаботно воскликнула кобылка, хлопая своими ярко-синими глазами. Она и так-то выглядела безобидно, а в очках приобрела совсем уж дружелюбный вид.

– Здравствуй, Окси – поприветствовал её Эйсбрехер, протягивая красногривой пони один из валявшихся неподалёку листов бумаги. – Очень интересные данные, продолжай в том же духе.

Услышав похвалу, единорожка по имени Окси одарила всех присутствующих лёгкой рассеянной улыбкой.

Глядя на Окси, было трудно поверить, что она может работать на таких злодеев, как Эмеральд и её окружение. Впрочем, такую увлечённую кобылку могли заманить сюда какой-нибудь сумасбродной идеей, а то и вовсе – обманом.

Сутулая, неряшливая с большими квадратными часами на ноге, явно напоминавшими ей о том, что иногда надо обедать – именно такой предстала передо мной…

– Феррум Оксид, талантливейший химик современности, – сообщил Эйсбрехер.

– Да бросьте вы, полковник… – Окси улыбнулась и посмотрела на часы. – Ой, прошу меня извинить, мне срочно нужно вернуться обратно в лабораторию. Через две минуты закончит работу восьмая технологическая печь. Но вы, – она вдруг взглянула на меня поверх очков, – не стесняйтесь и заходите в гости. У меня сегодня на обед шоколадный торт, бисквиты и чай.
“Окси, не трави душу, а? Вот, интересно, как изменилось бы твоё отношение ко всем этим пегасам, узнай ты о том, что меня, вообще-то, сопровождают прямиком в тюремную камеру на растерзание Эмеральд Грин”.

Однако не стоило отметать наличие возможного союзника в этой игре, поэтому я постаралась запомнить местоположение лаборатории Окси Феррум и пообещала заглянуть к ней на огонёк. Удовлетворившись моим ответом, единорожка торопливо продолжила свой путь по коридору, где едва не пробила лбом железную трубу, выступавшую из стены. Проводив взглядом “талантливейшего химика современности” полковник многозначительно прочистил горло.

Больше нам по пути никто не повстречался, и мы без приключений дошли до так называемого карцера. Судя по всему, под “карцер” отвели бывшую гауптвахту части. По сравнению с “Каденцией”, здесь было уютно: тепло, сухо, разве что темновато. И даже стены были недавно отштукатурены: ни трещинки ни зазора. Правда, вся эта идиллия портилась наличием толстой железной двери со смотровой щелью и шумом вентиляции под потолком. Я задрала голову вверх и увидела громадную железную коробку вытяжки, в которой крутился пропеллер, диаметром так метра в два. Его оси давно никто не смазывал, и потому вентилятор ощутимо шумел в замкнутом бетонном помещении.

– Жаль, мисс Даск, что наша встреча произошла при таких обстоятельствах. В другой ситуации я бы с удовольствием пропустил с вами по бокальчику в своём бывшем кабинете. Но увы, война есть война. Удачи.

Либо я была очень наивной пони, либо Эйсбрехер действительно мне сочувствовал. Во всяком случае, его слова прозвучали искренне.

Когда полковник вышел из карцера, конвоир снял с меня уже порядком надоевшие пластиковые стяжки, достал ключ, и второй раз за сутки я услышала, как с клацаньем за мной запирается дверь тюремной камеры.

– Стажёр Дэзлин Даск! – знакомый голос раздался над головой, и я разлепила глаза. В полуметре от меня стоял наш лектор, со своим неизменным прямым пробором и гладко отутюженным галстуком, над головой гудела вентиляция, а прямо перед носом лежал обрезок электрического кабеля, проводки которого торчали в разные стороны. Если прибавить к этому всему мою растрёпанную гриву и, скорее всего, отпечаток от кнопок ПипБака на лбу, можно было с уверенностью сказать, что я в очередной раз уснула на лекции.

– Дэзлин, – голос лектора стал чуть мягче, – если ты прослушала задание, то я с удовольствием повторю его. Перед тобой лежит кабель. Расскажи-ка нам, для чего нужен провод с зелёной маркировкой?

Я смотрела на макет кабеля, словно видела его впервые в жизни и не знала что ответить. “Зелёный…” Пока я пыталась воскресить в памяти таблицу цветовых маркировок, лектор вздохнул и устремил взгляд куда-то вглубь класса.

– Не знаешь, – констатировал он. – Может… наша новенькая ответит? Стажёр… ах, запамятовал, как вас зовут?

– Бриз. Стажёр Пёрл Бриз, сэр, – далеко за моей спиной скрипнул и отодвинулся стул, и из-за парты поднялась кобылка молочного цвета с серебристой гривой, заплетённой в две тугие косы. В отличие от остальных стажёров, одетых в тёмно-синие куртки, она носила светло-серый комбинезон, что сразу насторожило меня. И ровно так же, как и распотрошённый кабель перед своим носом, я видела эту пони впервые.
“По обмену её что ли прислали?” – предположила я. И правда, большие круглые очки в тонкой чёрной оправе, эти старомодные косы с сиреневыми лентами и худоба, граничащая с дистрофией говорили о том, что она могла обитать в Отделе Коммуникации и целыми днями, с перерывами на походы к кофейному автомату, сидеть за клавиатурой в полном одиночестве. Да на её фоне даже я переставала выглядеть белой вороной!

На мгновение кобылка поймала мой пристальный взгляд, но тут же отвела глаза и стала отвечать на поставленный лектором вопрос:

– Согласно Правилам Эксплуатации Электроустановок Стойл-Тек, цветовой маркировке “зелёный” соответствуют провода…

У, да с ней всё было ясно. Зубрилка. Причём, похлеще чем Коппер – та хоть изредка подглядывала в конспект и не выражалась настолько сложными словесными конструкциями.

Когда занятие закончилось и прозвенел звонок, я вышла в коридор и, прежде всего, отметила, что освещение в нём было переведено в “ночной режим”: маломощные спарк-лампочки пунктирными дорожками шли вдоль стен, а единственный потолочный плафон освещал пространство рекреации, отведённой под торговый автомат. Подобные поломки случались крайне редко и устранялись очень быстро, однако я не слышала оживлённого топота копыт электромонтажников, желавших её устранить. Да что там, коридор был совершенно пуст. Вернее, так мне показалось сначала. Потом я услышала звон и разглядела в холодном свете плафона фигуру, копошившуюся возле торгового автомата.
“Та бледная кобылка!” Новоявленная стажёрка Пёрл-как-её-там опустила в автомат монетку, затем ткнула копытом в одну из кнопок, и, к моему изумлению, агрегат, который на моей памяти никогда не работал – ожил. Коридор наполнился гудением из-за которого кобылка не расслышала моих шагов.

– Кто ты такая?

Белая пони вздрогнула, услышав голос за спиной.

– Я? Меня зовут Пёрл. А ты… как я помню, Дэзлин? – нашлась она.

– Верно, – я приблизилась к ней почти вплотную так, что кобылка рефлекторно попятилась и прижалась спиной к автомату. Такую реакцию я знала не по наслышке и, признаться, мне очень не хотелось пугать эту Пёрл, но информация была важнее.

Автомат щёлкнул и затарахтел, проливая кофе мимо стаканчика, который кобылка умудрилась задвинуть в самый угол приёмного окошка. Под потолком тревожно замерцала лампа.

Я продолжила наступление.

– Ты не из нашей бригады. И не из Отдела Коммуникации. Более того, ты не из нашего Стойла. Я никогда не видела тебя ни в коридорах, ни в служебных помещениях, ни, тем более, около этого сломанного автомата. Кто ты такая? И что тебе здесь нужно? – сделав ударение на последнее слово, я стукнула передним копытом по полу. Свет мигнул, кобылка резко дёрнулась и я увидела как из-под её бежевых седельных сумок выпростались два перепончатых крыла! Странная пони оказалась фестралом – у неё была редкая, но довольно известная среди пегасов мутация, из-за которой крылья становились кожистыми, а зрачки глаз приобретали вертикальный разрез.

– Инженер по наладке и испытаниям электрооборудования Пёрл Бриз. Электробригада 5-06, Поларштерн. Объект обслуживания: “Институт Магических Исследований ведомства Вооружённых Сил Эквестрии”, – протараторила она.

Я стояла, раскрыв рот. Весь мой боевой кураж как копытом сняло. По меркам Стойла, Пёрл была выродком, и я испытывала ужасную неловкость, разглядывая её – как если бы передо мной стоял инвалид.

– З-значит ты ко мне? – спросила я, таращась на неё.

– Да, Дэзлин. Мне нужна твоя помощь, – даже в раздражающем мерцании лампы я уловила печальный взгляд её серых глаз.

– Помощь? Какого рода? – глядя на кобылку, я пыталась угадать, что ей от меня нужно.

– Я хочу, чтобы ты освободила меня… И… Других тоже.

Сеть не выдержала нагрузки: над головой раздался громкий хлопок, полетели искры и коридор погрузился в темноту.

Где-то в двух метрах от меня, в нижней части двери отворилось окошко, через которое, насколько я могла судить своим заспанным взглядом, подали мой ужин. Ну, верно. Обед, доставленный тем же способом ранее, уже покрылся неприятной густой плёнкой, а вот овсяная каша с кусками нарезанной моркови была ещё тёплой. Похоже, я проспала намного дольше, чем собиралась. Вот уж не думала, что меня так подкосит: в незнакомом помещении, да ещё и в одежде.

То, что за мной до сих пор не пришли, было очень большой удачей – я потеряла больше времени, чем собиралась. С другой стороны, если сейчас на улице был вечер, это должно было сделать мой побег немного проще. Ведь я совершенно не собиралась злоупотреблять гостеприимством полковника. Судя по подсказкам, которые он мне дал, полковник был прекрасно осведомлён о способах побега из местной душегубки. Может, он даже подготовил мне путь к спасению? Ну да, не хватало лишь красной ковровой дорожки.

Стряхивая сон, я принялась энергично уплетать тюремную еду, ведь для успешного побега мне были нужны силы. Я даже положила сверху то немногое, что осталось от капусты, наверное лишь по ошибке попавшей в мой суп. Немного солёной воды из той же миски – и пресная каша стала вполне съедобной.

Прикончив ужин, я выудила из гривы заветную заколку и осмотрела её: чёрная с синим отливом полоска металла, согнутая пополам – довольно тонкая и на вид хрупкая. “Хм, если её разогнуть, мне будет удобнее ковыряться в замке, но тогда заколка может попросту сломаться”. Я не могла так рисковать.

Взяв заколку в зубы, я попыталась просунуть её в замочную скважину.
“Проклятье, и кто только придумал делать замочные скважины вертикальными?!” – изогнутая под прямым углом шея моментально заныла, но это было лишь началом мучений: не успела заколка погрузиться в замок до конца, как я упёрлась в холодную железную дверь носом.
“Ничего, Додо, ничего. Жить захочешь – не так раскорячишься. Хорошо, что Джестер меня сейчас не видит”.

Если я правильно представляла себе устройство цилиндрового замка, то в его механизме были спрятаны подпружиненные штифты, в количестве четырёх и более штук, и подвижная цилиндрическая личинка. Суть этого метода взлома заключалась в использовании люфтов конструкции замка. Если аккуратно поджимать штифты один за другим, можно было добиться положения, в котором личинка свободно провернётся в замке. В теории это звучало красиво и понятно, на практике же, вылилось в сущий ад. Нащупать штифты концом заколки не составило труда. Я даже чувствовала, как они двигаются и слышала лёгкие щелчки, но вот личинка упорно не хотела сдвигаться с места.
“Интересно, а сам полковник пробовал взламывать такие замки, или же он почерпнул этот извращённый способ из какого-нибудь бульварного чтива?”
Я пробовала поджимать штифты по очереди, напоминая себе, что нажать слишком сильно – так же вредно, как и нажать недостаточно слабо. Внутренне я молилась, чтобы производитель замка не предусмотрел каких-нибудь садистских средств против отмычек вроде штифтов со шляпками, которые цепляются за личинку при её повороте.

Два раза я бросала это дело. Разминая мгновенно затекающую шею, со слезами злости я вновь подходила к замку и вновь пыталась победить его, но впустую: механика не хотела сдаваться так просто. И только на третий раз, когда я уже была готова начать действовать заколкой грубо, на манер расчёски, личинка чуть-чуть подвинулась. Но этого чуть-чуть было достаточно, чтобы я сию же секунду забыла и про шею, и про злость и полностью превратилась во внимание. Главное было – не упустить личинку, не дать ей вернуться обратно!

Бережно, практически не дыша я двигала заколку вперед и назад, постоянно сохраняя небольшой вращательный момент. Каждый новый штифт выбирал какую-то долю градуса, но я знала, что уже нахожусь на верном пути. И пусть мой нос больно упёрся в холодное железо, меня уже ничто не могло остановить.

Последний оставшийся в замке штифт легонько щёлкнул, и личинка мягко провернулась в замке, как при использовании обычного ключа! Это была победа. Но будь я трижды проклята, если еще хоть раз прибегну к этому издевательскому способу! Тонкая работа мелкими предметами – удел единорогов – и точка!

В очередной раз разминая свою многострадальную шею, я выглянула в длинный, плохо освещённый коридор и увидела, что он пуст. Видимо, дневальному полагалось дежурить за дверью карцера. Не удивлюсь, если это тоже была инициатива моего благодетеля.
“Полковник говорил про предохранители, а значит, где-то неподалёку должна быть распределительная коробка. Ага, вот и она, в конце коридора, такая маленькая и неприметная, покрашенная одним цветом со стенами. И, разумеется, висит под самым потолком. Конечно, какая разница, где размещать распределительный щиток, если на базе работают лишь пегасы и единороги?“
Зависнув перед щитком, я распахнула его дверцу и невольно поморщилась: допотопные предохранители в виде стеклянной колбы с протянутой внутри неё медной нитью лежали в насквозь проржавевших ложементах и были присыпаны щедрым слоем ржавой трухи, побелки и обычной пыли. Контакты самих предохранителей также проржавели и покрылись мерзкого вида окисью, от одного вида которой мне тут же стало вязко на языке.
“Мда-а-а, ребята, так ведь и сгореть недолго”.

Эти предохранители не надо было даже замыкать; достаточно было до них неаккуратно дотронуться. Вот только я не испытывала ни малейшего желания голыми копытами лезть в убитый временем щиток, а подцепить предохранители было нечем – с собой у меня была лишь заколка, которая являлась отличным проводником. Так что как бы мне ни хотелось списать замыкание в щитке на естественное старение, пришлось действовать грубо. Конечно, алюминиевая миска, на дне которой плескались остатки обеда, была не самым лучшим вариантом, но мне выбирать не приходилось. В конце концов, так называемый “суп” больше чем наполовину состоял из воды и, к тому же, был изрядно пересолен, что лишь повышало его электропроводность.

ХЛОП!
“Ну и запах”. Внутренности электрощитка шипели, источая аромат подгоревшей капусты, а ранее наполнявший помещение гул вентилятора смолк. Вот и всё, что я ощущала, оказавшись в темноте. На моё счастье, под потолком загорелся красный аварийный фонарь, и его света как раз хватило для того чтобы без последствий опуститься на пол.

Я кинулась к двери, оборудованной пресловутым электромагнитным замком, и аккуратно толкнула её копытом. Дверь не поддалась! И было уже неважно – просчёт ли это со стороны полковника, или же просто неудачное стечение обстоятельств; я всё ещё оставалась взаперти и, как назло, за внешней дверью карцера было абсолютно тихо.
“Если бы только замок разблокировался…” Но эта часть плана с треском провалилась, и теперь мне оставалось только одно – импровизировать. А это, как выяснилось, не было моей сильной стороной.

М-да, всё, что у меня сейчас с собой было – это маркий комбинезон заключённого, который хотя бы спасал от холода, и алюминиевая миска из-под тюремной баланды. С помощью последней я могла поднять шум и привлечь внимание охранника – в приключенческих романах это всегда срабатывало – но одно дело – книги, а другое – реальность. Мысленно прикинув свои шансы справиться с опытным солдатом, я решила пойти другим путём – в буквальном смысле этого слова.

Квадратный раструб был настолько широким, что при особом желании в него можно было беспрепятственно протолкнуть целую корову. Вися на лопасти вентилятора я вглядывалась в темноту и пыталась понять – куда именно в этой темноте двигаться.

Сейчас мне надо было подняться до ближайшей горизонтальной поверхности до того, как вентилятор включится обратно. Одной Селестии известно, сколько тут резервных систем. К тому же, я не успела обратить внимание, вдувал ли вентилятор воздух, или выдувал. Обидно будет, если включившийся вентилятор выкинет меня обратно в коридор, изрядно пожевав в процессе.

За состоянием своей инфраструктуры эти ребята явно никогда не следили и, возможно, даже не представляли, как это делается. Если оцинкованные трубы вентиляции Стойла были всегда хорошо освещены, поддерживались в порядке и относительной чистоте, то по местным коммуникациям приходилось пробираться мало того что в непроглядной темноте, так ещё и постоянно пачкаясь в ржавчине и в чём угодно еще.

Выставив передние ноги перед собой, я осторожно поднималась вверх, стараясь ничем не удариться, и попутно убеждала себя, что вокруг меня на самом деле просто труба. Не получающее информации зрение принялось рисовать радужные круги перед глазами, но на этот раз хотя бы мозг не пытался создавать вокруг меня несуществующую Страну Чудес; в какой-то мере темнота помогала сохранять самообладание. Изо всех сил стараясь ползти как можно тише, я вздрагивала от любого звука, который многократно резонировал внутри короба и всякий раз в красках представляла себе, как моё тонкое жестяное убежище прошивают ряды пуль, а потом часть вентиляции разбирают и спускают на тельфере, чтобы извлечь оттуда моё бездыханное тело… Но то ли я вела себя достаточно осторожно, то ли судьба была ко мне благосклонна: пока что никто не пытался меня расстрелять, выкурить или выковырять, и я продолжала свой путь.

Впрочем, ползти по темноте мне пришлось недолго. В конце концов, вентиляция должна снабжать помещения воздухом. И вскоре я увидела первое отверстие, из которого в жестяной короб поступал яркий свет. Сквозь решетку вентиляции мне открылась удивительной красоты картина: ослепительно чистая лаборатория с белыми кафельными стенами, залитая ярким светом; по всей длине лаборатории в несколько рядов стояли блестящие столы из нержавеющей стали, заставленные блестящими пробирками, колбами, горелками, и всевозможной лабораторной посудой. Свет играл на всех этих поверхностях, бликуя и сверкая, от чего создавалось впечатление, как будто я заглянула в шкатулку, полную дорогих безделушек. Впечатление усиливалось наличием всевозможной техники и электроники, которая светилась или мигала всеми цветами радуги, и эти мириады огоньков так же отражались от металла и стекла, играя на полированных поверхностях.

Между столами прохаживались или работали пони в халатах, накрахмаленных белее снега. Разумеется, им не было до меня никакого дела, и казалось, что я смотрю на них из своей вентиляции, словно с того света; ну, или из окна проезжающего в ночи поезда, если хотите. Они были там, а я – здесь, и никто из них не знал, что я тут, рядом, смотрю на их сверкающий мир из узкой вентиляционной трубы. В какой-то момент мне страшно захотелось выбить копытами решётку, и вывалиться в этот чистый яркий свет. Впрочем, вряд ли бы из этого вышло что-нибудь хорошее. Поэтому, стряхнув наваждение, я просто поползла дальше.

Каждый раз, проползая мимо такой решетки, я видела эти сияющие комнаты. Судя по всему, подо мной раскинулась не кустарная полевая лаборатория, а хорошо подготовленный и оборудованный исследовательский центр. Похоже, полковник всё же лукавил, когда говорил о нехватке ресурсов. Впрочем, он явно мыслил другими категориями, а мне оставалось только восхищаться тем, что я видела. В одном полковник был прав: “Наследие” вовсе не походило на кучку археологов в пробковых шлемах. Я представила себе, во что бы превратилась эта научная база, попади сюда та жуткая плесень из лесного лагеря и поёжилась.

Говорят, что если поставить себя на место своего врага, то можно предугадать его действия. Чтобы хоть немного отвлечься от монотонного перебирания копытами и вытирания пыли собственным комбинезоном, я пыталась представить себе, что бы сделала я сама, будь у меня задача выкурить преступника из вентиляции. Ядовитый газ отпадал сразу, стрельба по потолку выглядела довольно неудобной и затратной мерой; ещё можно было бросить на вентиляцию электрический провод, но поскольку я прикасалась только к одному контакту, мне ничего не угрожало. А вот идея пустить по следу маленьких, но юрких охотников мне совсем не понравилась, потому что была более чем вероятной. Вентиляция была слишком узкой, чтобы в ней можно было активно отбиваться. Да что там, я даже развернуться в ней не могла. Поэтому мысль об отряде механических жуков-убийц прочно засела у меня в голове – я почти физически ощутила, как два десятка крохотных лапок с дисковыми пилами вцепились мне в хвост.

Это становилось невыносимым! Никогда раньше я не жаловалась на приступы клаустрофобии, да и темнота всегда была для меня родной стихией… Тем не менее, сейчас мне больше всего на свете хотелось, чтобы этот треклятый жестяной туннель закончился. И, похоже, мироздание восприняло мою просьбу буквально: путь вперед преградил вентилятор, который лениво вращался в решетчатой коробке. Делать нечего, пришлось отползти пару метров назад и заглянуть в ближайшую решетку.

Выбранная комната встретила меня полнейшей темнотой. К сожалению, у меня не было ни камешка, ни даже монетки, чтобы бросить их вниз, поэтому пришлось обойтись весьма неэстетичным плевком. На войне, как на войне, чего уж тут. По крайней мере, теперь я знала, что не вывалюсь в какой-нибудь бездонный колодец.

Свесив задние ноги в темноту, я попыталась повиснуть на краю короба, но несмотря на все усилия, сорвалась. Впрочем, навыки стойл-тековского электрика не подвели: раскрыв крылья я более-менее мягко спланировала вниз. Теперь мне нужно было найти…

Сухо щёлкнул датчик движения. После черноты вентиляционного короба свет слабеньких спарк-лампочек показался нестерпимо ярким, и я зажмурилась.

Когда я вновь открыла глаза, передо мной предстал весьма экзотический интерьер комнаты, больше всего напоминавший иллюстрации из научно-фантастических книжек эпохи Эквестрийской Космической Программы. Все четыре стены и даже потолок были усеяны угрожающего вида гранеными шипами синего цвета; такие же шипы торчали и снизу, под решеткой, служившей в этой комнате полом. В этом помещении просто не было ни единой горизонтальной или вертикальной поверхности. Честно говоря, мне стало откровенно страшно: я моментально представила себе, как шипастые стены начинают сжиматься и превращают меня в весьма неприятного вида кровавое решето.

Сверху раздался громкий щелчок, и я невольно вскрикнула от испуга. Оказалось, что вентиляционная дыра, через которую я попала в это место автоматически закрылась панелью с такими же шипами, и открыть её теперь не было никакой возможности. Но, пожалуй, еще более пугающей была абсолютная тишина. Похоже, шипастые стены поглощали любой звук, и когда я ради интереса щелкнула языком, то не услышала никакого эха, а ведь комната была довольно большой! В ушах быстро появился неприятный звон, а самым громким звуком был звук моего дыхания. Вот уж никогда бы не подумала, что я так громко дышу!

Двери в комнате не было. Я сидела посреди кубической коробки, утыканной длинными шипами и освещенной четырьмя обычными лампочками, без единого звука вокруг. Даже вентиляция больше не шумела. Эта тишина давила на мозг и мешала сосредоточиться.
“Но, как бы то ни было, не вечно же мне здесь сидеть; если комнату построили, то для чего-то она нужна, а значит ей пользуются. А раз ей пользуются, то сюда можно войти и выйти: не по вентиляции же сюда ползают, в самом деле. А раз отсюда можно выйти, то должна быть и дверь…”
Стараясь не обращать внимания на предательский звон в ушах, я принялась обследовать стены, изо всех сил стараясь отыскать любой намёк на дверь между этих торчащих шипов. Как оказалось, шипы были сделаны из какого-то материала, напоминавшего пенопласт, только более твёрдого и покрытого отвратительной синей краской, от одного вида которой я ощущала омерзительный кислый привкус. Надо заметить, что без вентиляции в комнате стало жарко и душно – это очень раздражало и снижало внимательность, поэтому иногда приходилось осматривать одно и то же место несколько раз.

Внезапно гнетущую тишину прорезал звук резонирующего микрофона. Я резко дёрнула головой и стукнулась об один из выпиравших зубцов отделки, к счастью, довольно мягкий. По громкой связи зазвучал голос кобылки:

– Эй, Спарки, в безэховой камере что-то случилось. Температура воздуха поднялась аж на 15 градусов выше нормы. Этак там вся краска может облезть.
“Богини, до чего же у неё приторный голос, аж зубы сводит”.

Последовала недолгая пауза.

– Спарки, ну сходи, а? – повторила кобылка. Теперь в её голосе слышались наигранные капризные нотки.

Несложно было догадаться, чем мне грозила эта внеплановая проверка дурацкой синей комнаты. Нервно пританцовывая на металлической сетке, я озиралась по сторонам в поисках укрытия, пока не поняла, что спрятаться здесь негде! Более того, я даже не знала, в какой из четырёх шипастых стен расположена входная дверь.
“Во всяком случае, вряд ли вход поместили в углу комнаты”. Делать нечего, я забилась в узкую наклонную щель между длинными синими зубьями и сетчатым полом и стала ждать Спарки. Зубастая панель в двух шагах от меня вдавилась в стену и с шипением поднялась вверх. В поле зрения показались мохнатые светло-коричневые копыта и белоснежные полы лабораторного халата. Затем Спарки резко развернулся на месте, так что его светло-жёлтый хвост хлестнул меня по лицу; я ощутила слабый удар током и ещё сильнее вжалась в стены своего укрытия. Теперь жеребец стоял ко мне почти боком и ощупывал копытом синие зубья стенки. Продолжалось это довольно долго, так что я уже почти решилась выбраться наружу и проскользнуть в открытый дверной проём. Но, в отличие от Джестер, сделать это бесшумно я бы не смогла даже если бы очень постаралась.

Наконец, под копытом Спарки раздался щелчок, и один из зубьев поднялся вверх, открыв доступ к небольшому пульту управления.

– Вот так, – пробормотал единорог и телекинезом передвинул какой-то рычажок. Потолочная панель сдвинулась вбок, впустив в помещение долгожданную порцию прохладного воздуха. Удовлетворившись результатом, Спарки задвинул синий зуб на место, достал ключ-карту и шагнул в дверной проём. Из коридора раздался писк валидатора, за ним – шипение пневмопривода; ещё до того как я успела вынырнуть из своего укрытия, треклятая зубастая панель вернулась на своё место. А ещё автоматика погасила свет. Хорошо, что я уже научилась падать. Ну, почти.

Я сидела на крупе, потирая ушибленную ногу, когда датчик движения отреагировал на моё присутствие и вновь зажёг лампы под потолком. Всё-таки до чего же хорошо, что в этой странной комнате не было камер слежения или сигнализации. Правда в любой момент та сладкоголосая кобылка могла приступить к какому-нибудь акустическому эксперименту, и уж тогда звуковая помеха, размером с небольшую пони точно не осталась бы незамеченной.

Теперь мои мысли сосредоточились на поиске пульта управления. В отличие от Спарки, я впустую прощупала несколько рядов синих зубьев, прежде чем добралась до нужного. “Так, посмотрим…” На пульте было четыре небольших тумблера и цифровой термометр, который показывал ровно 24 градуса. На всякий случай, я запомнила эту цифру и стала по очереди перещёлкивать рычажки. За настенными панелями оказались какие-то хитроумные устройства, напоминавшие лучевое оружие из довоенных фантастических романов, а вот в полу, под навесной железной решёткой обнаружился люк, который вёл в систему вентиляции. Из квадратного проёма сразу ощутимо потянуло холодом, и температура в помещении стала стремительно падать.

– Спаааааркииии! – теперь игры кончились: это уже был крик недовольной начальницы, мечтавшей устроить разнос своему нерадивому подчинённому. Но мне было как-то не до их запутанных отношений, поэтому осторожно водрузив секцию решётки на её законное место, я просунула голову в вентиляционный короб, и поползла навстречу потокам холодного воздуха.

“Нет, правда что ли?”
Сделав очередное колено, пыльный жестяной короб закончился решёткой, сквозь которую виднелись уже знакомые серо-зелёные стены технического этажа и та самая злополучная дверь с упрямым электромагнитным замком. Дверь находилась в конце коридора, а вот прямо подо мной, за конторским столиком дремал пегас-тюремщик. Его голова была запрокинута назад, и в свете небольшой настольной лампы я видела открытый участок шеи – самую уязвимую часть тела этого закованного в броню солдата.

Любой профессиональный наёмник непременно бы воспользовался такой выгодной позицией, и мирный сон на рабочем месте стоил бы пегасу жизни. Но даже если бы я не испытывала отвращения к самой идее убийства спящего врага, то всё равно не справилась с ним ни при каких условиях.
“Проклятье!” – я почувствовала себя птицей, запертой в клетке. Возвращаться в комнату с шипами не имело смысла – замок открывался только с помощью ключ-карты, а единственный путь к свободе преграждал спящий охранник. Я сидела в узкой шахте и глядела на круглый циферблат часов, что висели аккурат над столом. Их секундная стрелка неумолимо отсчитывала оставшееся у меня в запасе время. О, да, я физически ощущала, как драгоценные минуты утекали прямо сквозь копыта. Но, с другой стороны, кто обещал, что всё будет легко?

Фиксаторы вентиляционной решётки издали едва слышный скрип, от которого у меня внутри всё похолодело, но на бравого парня, что храпел внизу, этот звук не произвёл никакого впечатления. Высунув голову из шахты, я несколько раз прикинула возможную траекторию полёта и прыгнула вниз. Крылья раскрылись сразу, но моё падение замедлилось лишь в полуметре от письменного стола. Зашелестели страницы раскрытого журнала, и отдельные листы документов разлетелись в разные стороны; краем крыла я чуть не опрокинула телефон внутренней связи. Охранник резко всхрапнул, и его голова наклонилась вбок; к тому моменту я уже висела над коробом вентиляции и опускала решётку на её законное место.

И тут случилось страшное: подо мной задребезжал звонок телефона!
“Сейчас пегас потянется к трубке и увидит меня у себя над головой!!!”
Прямо с места, я пулей рванула к ближайшей технологической нише и вжалась спиной во что-то мягкое и тёплое.
“Наверное, трубы отопления в обмотке из стекловаты. Ох, будет у меня спина чесаться еще неделю”.

Телефонная трубка со звоном опустилась на рычаг, и в коридоре послышались шаги.
“Не успела! Охранник заметил меня”, – словно в подтверждение моих мыслей, полумрак коридора рассеял луч фонарика.

Медлить было нельзя.

Я уже было занесла копыто над головой, чтобы вдарить пегасу ПипБаком прямо по темечку, но не тут-то было.

– Тихо ты, дурында! – чьё-то копыто зажало мне рот, а для верности – еще и нос, лишив меня возможности дышать. – Или ты хочешь, чтобы тебя встречали с оркестром и барабанами?
“Джестер?.. ДЖЕСТЕР ЗДЕСЬ???” Да у неё в роду явно был сам змей Раздора, или провалиться мне сквозь землю, если я понимала, как она сюда пролезла!

Впрочем, радость встречи мне омрачала невозможность сделать вдох. Мои судорожные дёрганья и рывки наконец-то заставили серую пони разжать копыта. Не в силах сдержать радости, я бросилась ей на шею; бедная Джестер была вынуждена колотить меня по спине, чтобы я хоть немного ослабила хватку. Если бы не низкий жестяной потолок, из-за которого приходилось держать шею почти параллельно полу, я бы уже давно плясала от радости.

Охранник дошёл до конца коридора; послышался скрежет открываемой двери, затем наступила тишина.

– Джестер! Что ты….

– Тихо, жеребёнок, тихо. Нам не нужно лишнее внимание. Лучше скажи, что ты здесь делаешь? Или у вас тут нормально, что пленники гуляют по коридорам?

– Ты не поверишь! На самом деле, это долгая история! Короче, слушай! В общем, Эйсбрехер – ну, это местный полковник – короче, он на нашей стороне. И, типа, он хочет, чтобы мы устроили тут заварушку, потому что, в общем, Эмеральд Грин ему не нравится и он дал мне заколку и рассказал, что тут, короче, типа два гарнизона – его и не его; ну, в смысле, его и Грин, и типа они друг друга недолюбливают…

– Додо.

– А?

– Ты можешь тараторить помедленнее? Я записываю. И прекрати отбивать чечетку, дырку продолбишь… Так что там твой полковник?

– О, полковник! Это такой галантный жеребец, скажу я тебе! Староват, конечно, но седина в гриву, говорят…
“Богини, неужели я это только что сказала?”
– Додо!

– В общем… – я выдохнула, – нам надо пробраться в личный кабинет Эмеральд Грин, пока её нет на базе. Полковник весьма настойчиво намекал на то, что мне стоит там побывать.

– А если это ловушка?

– Да ну, брось. Какой ему в этом смысл?

– Ну, не знаю… Может, этот твой Эйсбрехер – особо извращенный садист. Сначала подарит надежду на спасение, а потом…

Эта мысль показалась мне настолько дикой, что я нервно рассмеялась:

– Не говори ерунды. В любом случае, мы ведь с тобой и не из таких передряг выбирались, верно?

Джестер так на меня посмотрела, что даже самый блеск её глаз пропитался сарказмом.

– Ну, разумеется. Не напомнишь мне, когда мы последний раз раскидывали гарнизон вооруженных до зубов пегасов? А то мы так часто это делаем, что я уже запамятовала… Да прекрати же ты трястись, наконец!

– Я не трясусь! Я радуюсь!

В темноте раздался хлопок, который я расшифровала, как удар копытом по лбу.

– Ты решительно невыносима, Додо.

– Ты тоже, Джестер. Расскажи уже наконец, что ты вообще здесь делаешь? В смысле, что ты тут делала до того как я…

– Чуть не подняла тревогу? Очень просто, жеребёнок, я работала твоим носильщиком.
“Что?”
– И, между прочим, я рассчитываю на щедрые чаевые, – с этими словами серая пони выложила передо мной до боли знакомые брезентовые сумки с магнитными застёжками. Мои сумки! Вытянув шею, в полумраке ниши я разглядела и свои ботинки, к которым был прислонён серо-голубой бронежилет.

– Как ты… – я едва удержалась от того, чтобы на радостях не удушить свою подругу в объятьях.

– Есть два способа вести войну, жеребёнок. Один – очень громкий, а другой… – она ткнула копытом в сумки. – Вот этот.

Из-под скомканной в тюк кожаной куртки торчал так знакомый приклад “Скаута”.
“Носильщиком, значит”.

Дежурный по этажу маршировал, что называется, от души. Стук его сапог, снабжённых железными набойками, разносился по коридору нескончаемым гулом. После той кубической камеры с шипастыми панелями, эхо, отражавшееся от железных стен, ощущалось мной особенно хорошо.

Легкомысленная радость от встречи с Джестер сменилась жутким волнением и напряжением. Каждый раз, когда патрульный проходил в опасной близости от нашего укрытия, моя спина становилась мокрой от пота, а сердце начинало биться сильнее. К счастью, коридоры тюремно-технического блока изобиловали различными шкафами, щитками и нишами, в которых мы и прятались до тех пор, пока ничего не подозревающий часовой не удалялся на безопасное расстояние.

На других этажах всё было ещё хуже. Помимо охранников, в коридорах то и дело попадались гражданские – те самые единороги-добровольцы из научного корпуса. Пусть они и были безобидными на вид, но никто не мешал им поднять тревогу. Крутя головой направо и налево, я всё время ожидала удара, выстрела или противного звона сирены, наверняка расположенной где-то под потолком. Джестер перемещалась от укрытия к укрытию с поразительной быстротой и плавностью, и мне лишь оставалось двигаться за ней след в след.

Миновав таким образом многочисленные посты охраны, мы добрались до лестничной клетки и уже очень скоро стояли возле тяжёлой бронированной двери кабинета Эмеральд Грин. К моему счастью, за её открытие отвечала не механика, а электроника – взлома ещё одного цилиндрового механизма я бы не пережила!

Терминал, вмонтированный прямо в стену настойчиво требовал пароль, но теперь, когда в моём распоряжении были всевозможные отвёртки и гаечные ключи, он не казался проблемой.
”Ну-ка, что тут у нас?”
Под защитной панелью обнаружились, стандартные серийные порты для внешних подключений, цветные лампочки индикации и, что гораздо интереснее, обособленная текстолитовая площадка с очень знакомым набором контактов; плоские штырьки, шедшие в два ряда предназначались для замыкания перемычками-джамперами. Вот уж не ожидала, что на военные базы могли поставлять бытовые стойл-тековские терминалы! Оставалось надеяться, что распайка контактов с годами не поменялась.

Я осторожно дотронулась отвёрткой до контактов “2” и “6”, и терминал ушёл в перезагрузку. Похоже, своими действиями я вызвала какой-то служебный режим: на экране появился список системных директорий, среди которых без труда отыскался и файл с паролями.
“Что-ж, весьма неплохо”, – среди нечитаемых символов было всего девять обычных слов – разных по количеству букв, но объединённых одной общей темой: погодные явления. Наученная горьким опытом, я полезла в сумку за карандашом и бумагой.
“Дождь, метель, ураган, туман, град, шторм, гроза, ветер, торна…” – не успела я дописать последнее слово, как меня окликнула Джестер:

– Додо, посмотри-ка сюда… – я не услышала в голосе подруги обычного задора и поняла, что случилось что-то очень нехорошее.

Терминал перезагрузился. Сам. Теперь вверху экрана горела вытянутая красная плашка со строчками: “Внимание! Обнаружено неавторизованное подключение к системному разделу памяти. Для предотвращения блокировки терминала необходимо ввести актуальный пароль, либо использовать карту доступа жёлтого уровня. Вставьте карту в прорезь на панели терминала и введите свой индивидуальный пин-код”, – прямо под этой грозной надписью мигал таймер обратного отсчёта, на котором оставалось меньше полутора минут.
“Вот чёрт!” – я вновь замкнула контакты, но безрезультатно – терминал продолжал считать секунды. Стало ясно, что залезть в его нутро и отключить питание я уже не успею.

Мне нужно было выбрать слово. И хуже всего было то, что я не имела права на ошибку – у этого терминала не было счётчика попыток. Проиграв в этой викторине, я, вполне возможно, буду нашпигована свинцом потолочных турелей или же исполосована лучами лазера. Да здесь шансов на удачу было меньше, чем в знаменитой сталлионградской рулетке!

Всматриваясь в корявые карандашные строки, я пыталась выявить ту систему, по которой одно из слов окажется лишним. Я попробовала разбить слова на группы, но это никак не помогло приблизиться к разгадке. А ведь ответ явно лежал где-то на поверхности…

И тут Джестер очень невпопад дёрнула меня за плечо:

– Эй, жеребёнок, хорош. Когда здесь по тревоге поднимутся охранные роботы, для нас будет лучше оказаться как можно ближе к выходу.

Повернувшись к своей подруге, я огрызнулась:

– Не мешай. Я думаю! – похоже, мой тон достаточно красноречиво объяснил серой пони, что она не права. Преодолев секундную растерянность, Джестер пожала плечами и, взяв свой дробовик наизготовку, отошла к ближайшей колонне.

– Как знаешь.

На таймере оставалось чуть больше сорока секунд…

И тут меня осенило: раз Эмеральд Грин никогда не заморачивалась с паролями, то вряд ли она меняла хоть что-то в настройках этого терминала. Значит, пароль выбирал полковник! Оставалось лишь найти такое слово, которое более всего подходило его натуре, либо… Что-то из его предпочтений.
“Вот оно…” – теперь я была готова простить все обидные шутки ровесников, касавшиеся моей тяги к устаревшим наречиям, ведь в переводе со староэквестрийского слово “харрикейн” означало “ураган”!

Сначала кабинет Эмеральд Грин показался мне совершенно пустым: настолько просторно в нём было. Во всех отношениях это помещение резко контрастировало с тесными железобетонными коридорами станции. Было в нём что-то от настоящего дворца! Один только размер кабинета не уступал Атриуму нашего Стойла ни площадью, ни высотой: похоже, что он в одиночку занимал целых два этажа станции. Пять прямоугольных окон с тяжелыми гардинами были под стать кабинету и занимали собой почти всю стену, до самого потолка; яркий лунный свет падал через них прямо на полированный гранитный пол с уже знакомой эмблемой Великого Анклава Пегасов.

Стены кабинета оказались отделаны настоящим мрамором, а дальняя от нас стена была целиком отведена под великолепный портрет, изображавший не кого-нибудь, а саму Принцессу Селестию, облачённую в боевые доспехи. По обеим сторонам от портрета, на равном расстоянии, словно стражи, висели бронзовые гербы.

Художник изобразил Её Королевское Высочество во всем величии божественного гнева: рог её сиял языками золотого пламени с красноватым отливом, и такой же огонь изливался из её глаз, из-под забрала неожиданно футуристично выглядящего шлема. Я уже знала, что такое сияние свидетельствует о крайнем напряжении магических сил единорога, и в случае с Принцессой Селестией, чья магия была способна управлять небесными телами, я не завидовала тому, кому не посчастливилось вызвать на себя Её гнев. Для усиления эффекта художник изобразил правительницу Эквестрии на фоне стены огня, одетую в развевающуюся, уже кое-где подпалённую мантию небесного цвета. Мне никак не удавалось поверить в то, что это творение кисти.

Но кто бы ни создал это эпическое полотно, он явно преследовал конкретную цель: портрет должен был психологически подавлять любого, кто бы ни вошёл в этот кабинет. К тому же он зрительно увеличивал без того немалые размеры помещения.

Из всех предметов мебели в огромном кабинете выделялся лишь непропорционально широкий дубовый стол, на котором могли бы, при желании, разместиться две, а то и три пони, и богато инкрустированный цветочным орнаментом комод, а, может – бюро. Стол был сдвинут к окну в нарушение общей симметрии залы, видимо, в угоду практическим соображениям.

Софа, сигарный столик и несколько кресел находилась у противоположной стены, и использовали, очевидно, для важных совещаний. Страшно подумать, сколько стоила вся эта отделка, особенно учитывая, на какую верхотуру приходилось тащить такие редкие и ценные материалы, как мрамор и красное дерево.

Нам лишь оставалось обыскать это пустующее великолепие, забрать всё, что плохо лежит и исчезнуть с этой трижды проклятой мною станции. Как? Этот вопрос еще только предстояло решить, но теперь нас было хотя бы двое, и я верила в Джестер, для которой импровизация и полное отсутствие плана было делом привычным, как домашний халат. Правда, как раз свою серую подругу в домашнем халате я могла представить себе лишь с большим трудом.

Долго искать нам не пришлось. Небольшой железный сейф был умело вмурован в стену прямо под копытами Принцессы Селестии. Видно было, что работа эта делалась искусным мастером на заказ. Несмотря на полную утилитарность несгораемого ящика, кое-где он был украшен геометрическими фигурами, чтобы гармонировать с общим стилем кабинета. Мда, это вам не ящик для перевозки пианино. Я понятия не имела, как такое вообще можно вскрыть. На всякий случай, я ощупала копытом внешнюю рамку, обрамлявшую дверцу сейфа, но никакой потайной кнопки там, разумеется, не обнаружилось.

– Додо! – Джестер сбросила на пол свой баул, в котором, судя по грохоту, лежал арсенал на небольшую армию. – Я тут одолжила у твоих друзей-пегасов пару игрушек. Может, тебе что-то пригодится?

– Джестер, ты становишься предсказуемой.

Полосатая пони изобразила полное недоумение, так что мне пришлось уточнить:

– Я бы очень удивилась, если бы ты не опустошила местный арсенал.

– Ха! – Джестер расстегнула сумку и начала распаковывать её содержимое. – Арсеналы – это для детей. Я прошлась по их лабораториям! Ты только посмотри, что они тут понавыдумывали!

Полковник говорил правду: в условиях нехватки боезапаса Анклав отчаянно искал новые виды оружия, причем в качестве поражающего фактора их учёные старались использовать всё что угодно, кроме металла. Особого разнообразия им удалось добиться в метательно-взрывном вооружении. Сумка Джестер, словно фломастерами, была заполнена чёрными блестящими гранатами, промаркированными с одного конца разными цветами. Все они имели аэродинамическую форму и, судя по всему, предназначались для стрельбы из магнитных винтовок или, на худой конец, обычных подствольных гранатомётов.
“Химический снаряд. Смертельный токсин”, – прочитала я на снаряде с зелёной полосой. На моё счастье каждая граната имела не только доходчивую цветовую маркировку, но и довольно крупную надпись на воронёном боку.
“Плазменный снаряд” имел ярко-жёлтую маркировку, а комментарий гласил, что при взрыве температура окружающей среды поднимается до 4000 градусов K.

К своему стыду, я напрочь забыла, что такое “градусы К”, но, точно знала, что это чертовски много. К сожалению, плазменная граната совершенно не подходила для взлома, потому что раскалённый газ продержится недолго, а хорошие сейфы могут сопротивляться высокой температуре до двух часов!
“Керамоосколочный снаряд”. Тут всё было просто и понятно, а вот дальше фантазия заоблачных инженеров стала особенно изощренной.
“Пенополиуретановый снаряд. Время полимеризации 6 секунд”. Я повертела загадочный боеприпас с белой маркировкой, но никаких комментариев больше не обнаружила и отложила его в сторону.

И тут я нашла то, что мне было нужно! Граната с яркой синей маркировкой гордо называлась “Термодинамическим снарядом”, и её поражающим фактором была “адиабатическая заморозка”. Пусть с химией у меня было и не очень, зато физику каждый электрик знал на ура.

Адиабатическое расширение газа сопровождается мгновенной глубокой заморозкой всего вокруг. Сейф мог быть огнеупорным, но вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову защищать его от мороза!

– Джестер, отойди подальше. Сейчас тут станет довольно прохладно!

Граната сработала с неожиданно громким хлопком. Жидкий азот, удерживаемый внутри огромным давлением, моментально распылился белым густым и очень холодным облаком. Несколько капель всё-таки долетели до меня, но отскочили раньше, чем я успела обжечься.

Пространство вокруг сейфа как будто совсем не изменилось, не покрылось инеем или кристаллами льда, но когда я подошла к сейфу, то почувствовала сильный холод под ногами. Кусок холста с изображением объятой пламенем Селестии выглядел как-то странно. Стоило мне до него дотронуться, как мягкое полотно рассыпалось, словно стекло! Не стоило терять времени.

Похоже, мои расчеты оказались верными: несколько ударов тяжёлой чугунной статуэткой, и толстый бронированный металл сейфа дал трещину! Еще пара – и кусок металлической пластины просто выпал на пол. К сожалению продолбить дверцу до конца мне не удалось: нагреваясь вновь, метал очень быстро обретал упругость, и несчастное изваяние, волей случая исполнившее роль кувалды, потеряло всякий товарный вид. Наверное, это был какой-то жутко дорогой антикварный шедевр…

Отбросив бесполезную статуэтку в сторону, я достала свою любимую отвертку. Отколотый кусок металла обнажил массивные ригели и часть запорного механизма. Теперь осталось немного поковырять вот тут и вот тут… Подчиняясь моим потугам, механизм неохотно пришёл в движение. Надо сказать, что заняло это значительно меньше времени, чем мои прошлые экзерсисы с заколкой. Не знаю, кто как, а я чувствовала, что ковыряться в замках заколками – это явно не для меня!

Утерев пот со лба, я осмотрела плоды своих трудов. Жидкий азот не пощадил те документы, что лежали поближе к дверце, хотя я боялась, что будет хуже. Помимо папок, файлов и пары скоросшивателей, в сейфе лежал матерчатый кофр, в котором я к своему удивлению узнала чехол для ПипБака! Ну, точно, именно в таких чехлах хранили ПипБаки у нас в Стойле. Рядом с устройством обнаружился матерчатый подсумок, внутри которого оказались разноразмерные накидные ключи, редкая отвёртка с пятиконечным жалом и какие-то совсем странные блестящие железки – нечто среднее между струбцинами и хирургическими зажимами.
“Набор ПипБак техника!” Теперь я могла снять с ноги давно осточертевшее и совершенно бесполезное устройство. Конечно, я ровным счётом ничего не понимала во внутренностях ПипБаков, и мне не стоило даже мечтать о том, чтобы починить свою сгоревшую машинку…

Впрочем, не было никакой уверенности и в том, что ПипБак из кофра, захочет работать, но, по крайней мере, его можно будет подключить к терминалу и попробовать прочитать содержимое его памяти. Раз уж это устройство лежало тут, в святая святых “Эквестрии-8”, значит в нём явно хранилось что-то важное.

Но всё остальное меркло по сравнению с последней находкой: в самой глубине сейфа лежал такой знакомый жёлтый полимерный пакет с красно-белой полосой! Я выхватила его, не веря в собственную удачу, и вскрыла на месте, зубами, не щадя пластиковую упаковку.

Так и есть! В пакете лежали пожелтевшие от старости листы с древним иероглифическим письмом! Но это были совсем не те страницы, что отобрала у меня Грин!

Я чувствовала, что этот пакет должен быть здесь, но не верила в это до самого последнего момента! Наверное, так чувствует себя матёрый картёжник, срывающий банк благодаря своей интуиции.

Я ощутила недобрый азарт победы, ведь что может быть лучше, чем обокрасть своего заклятого врага прямо у него в логове? Да меня просто распирало от гордости! Однако, рациональная часть сознания подсказывала: промедлишь, и твоя победа будет недолгой…

– Эй, Додо! – услышала я громкий шёпот подруги за спиной. – Тебе это должно понравиться.

Я обернулась и увидела в копытах своей подруги что-то прямоугольное и блестящее. Очень блестящее, поскольку свет луны, отражавшийся от поверхности этого предмета, был направлен мне прямо в глаза. И, по правде сказать, я бы тоже не удержалась от соблазна пустить лунный зайчик прямиком в довольную физиономию полосатой подруги.

Насладившись результатом, Джестер протянула мне книгу. И какую!

Совершенно точно, это было подарочное издание, вероятно, отпечатанное очень малым тиражом: твёрдая обложка с тиснением, инкрустация белыми полудрагоценными камнями и тёмная позолота… Нет, пожалуй, эта книга была единственной в своём роде. Когда же я прочитала заголовок, у меня просто захватило дух. На обложке значилось: “А.К. Йерлинг. Наследие Старших: кодекс искателей знаний прошлого". Я никогда не думала, что писательница, подарившая довоенному миру Дэрин Ду, могла написать такой серьёзный научный трактат. И, пожалуй единственное, что остановило меня от его изучения, это старомодный печатный шрифт: когда я открыла книгу то поняла, что гранёные кантерлотские литеры мне сейчас не по зубам. Увы, пришлось отложить её до лучших и, главное, более спокойных времён. Застегнув клапан сумки, я окликнула серую пони:

– Джестер, ты же у нас тут всё облазила. Веди!

“Идентификация носителя…

Внимание! Личность текущего носителя не установлена.

Последний известный носитель: Барбара Сид. Заменить? (Да/Нет)”
Могло быть и хуже: на современных прошивках попытка замены носителя без специального оборудования заканчивалась полной блокировкой устройства. И мне очень повезло, что когда разрабатывалась эта штуковина, пони не заботились о протоколах безопасности третьего поколения. Ответив на поставленный вопрос утвердительно, я принялась изучать обновку.

Помимо внушительных размеров, ПипБак оказался страшно непривычным в управлении. Устройство было рассчитано для ношения на правой ноге, из-за чего я постоянно путала функциональные кнопки. Кроме того, вся информация, будь то медицинская диагностика, карта местности или счётчик радиации, выводилась на единственном экране, поэтому мне постоянно приходилось переключаться между режимами при помощи тугого рычажка в его торцевой части. Ну, а уж Л.У.М. на этом допотопном устройстве вообще был отдельной песней: по круглой координатной сетке двигался луч, отмечавший в виде точек все “живые” объекты, что находились в радиусе его действия – ни дать, ни взять – сонар с подводной лодки. Информация о расположении целей обновлялась раз в три секунды. Непростительно долго, но всё же лучше чем ничего.

Поглядев на моё приобретение, Джестер лишь скептически хмыкнула:

– Ого, какой кирпич. Гвозди заколачивать?

Ясное дело, она давно полагалась на собственную ловкость и острый слух.

Что ж, я всегда любила состязания между природой и техникой и, поэтому, удовлетворившись единственной нейтральной меткой в поле зрения Л.У.М.а, смело шагнула в освещённый коридор.

Спустившись обратно до лабораторного этажа, мы оказались в пустой рекреации с мягкими диванами и пыльными пластмассовыми растениями в высоких кадках. Из трёх коридоров, расходившихся в разные стороны, нам был нужен тот, который вёл в Красный сектор – я хорошо запомнила, что все таблички возле дверей химлабораторий были красного цвета.

Несмотря на поздний час, коридоры хорошо освещались, поэтому я, для душевного спокойствия, посматривала на Л.У.М., где на краю карты мерцала одинокая точка. Видимо, кто-то из сотрудников лаборатории работал сверхурочно. Несколько раз мы сталкивались с одиночными патрулями, но ещё до того, как мой ПипБак издавал сигнал, Джестер уже была наготове и безошибочно находила подходящее укрытие.

Наконец, мы добрались до уже знакомого мне главного коридора, который, по словам полковника, персонал между собой прозвал “Гран авеню”. Эйсбрехер упомянул, что это витиеватое название было позаимствовано из грифоньего языка. Не считая суетливой точки, копошившейся где-то в глубине своей лаборатории, так называемая “главная улица” была абсолютно пуста. Но не успели мы с Джестер пройти по ней и пары метров, как Л.У.М. несколько раз пискнул, и на расчерченном кругами экранчике стали появляться новые точки. Одна, вторая, третья… Два парных патруля! Точки двигались навстречу друг другу и, разумеется, прямо на нас!

Моя подруга ничего этого не видела, поэтому на писк ПипБака не обратила никакого внимания. Она резко подалась вперёд и уже собиралась бежать по ярко освещённому коридору с кучей дверей и окон, когда я мёртвой хваткой вцепилась зубами в её воротник и потянула за собой вбок.

– Джестер, не туда! – прошептала я серой пони почти в ухо, нащупывая копытом пластиковую настенную панель. Прямоугольная кнопка плавно вдавилась в стену, и над головой раздалось тихое жужжание дверного привода. Я не разжимала зубов до тех пор, пока не втащила серую пони в тёмный тамбур лаборатории. Как только дверь закрылась, за узким матовым стеклом возникли силуэты охранников. Словно по команде, мы встали на задние ноги и спинами вжались в холодные стены тамбура. Было слышно, как патрульные обменялись приветствиями и остановились неподалёку от нашей двери. Судя по обрывкам разговора, они застряли там надолго.

Из узкой прихожей, в которой мы притаились, открывался отличный обзор на лабораторию, полноправной хозяйкой которой являлась не кто иная, как Феррум Оксид. О том, что это её передвижения я видела на Л.У.М.е, стало ясно ещё до того, как я увидела красную табличку на стене возле входа, и когда я заталкивала Джестер в это помещение, мой расчёт заключался именно в том, что здесь нас будут искать в последнюю очередь.

По своему состоянию лаборатория, где работала Окси, разительно отличалась от тех сияющих белизной комнат, которые я совсем недавно видела через решётку вентиляции. Из-за приглушённого освещения и невероятного беспорядка вокруг, она напоминала скорее склад, куда после долгого использования снесли все колбы, реторты и прочую громоздкую лабораторную посуду, вместо того чтобы просто выкинуть её за ненадобностью. Изъеденные кислотами тумбы и столы были завалены непонятными бумагами, а высокие шкафы буквально топорщились книгами и запылёнными картонными папками.

Удивительно, но во всём этом хаосе Окси ориентировалась совершенно свободно, словно держала в памяти местоположение каждого предмета, что встречался у неё на пути! Огибая всевозможные препятствия с изящностью, которой никак нельзя было ожидать от такой пухлой кобылки, она слегка покачивала своей кьютимаркой в форме молекулы, выглядывавшей из-под халата. В химии я разбиралась плохо, но могла с уверенностью сказать, что это молекула воды – то самое примелькавшееся H20, которое можно встретить в любом школьном учебнике. Глядя на железные стеллажи, до верху заставленные разноцветными колбами химреактивов я подумала, что какое-нибудь двойное бензольное кольцо или другая мудрёная химическая загогулина подошли бы ей куда больше.

Поскольку красногривая пони постоянно находилась в движении, незаметно проскочить мимо неё было невозможно. Вот, Окси стоит возле полки и перелистывает какой-то справочник с кучей закладок всех цветов радуги, а через двадцать секунд она уже выключает горелку под большой колбой с синей жидкостью в другом конце лаборатории! А теперь, переместившись к вытянутому столу с перегонным кубом, она телекинезом поднимает в воздух с десяток разнокалиберных пробирок и смешивает их содержимое прямо в воздухе. И при всём этом, ни о какой телепортации речи не идёт: только мягкий цокот копыт и невнятное пение под нос.

Мы с Джестер так и застыли на пороге не зная, что делать.

– О, гости! – полузадумчиво-полурадостно произнесла кобылка, подвесив в воздухе металлический поднос с блестящими мензурками. Всё это произошло ещё до того, как учёная повернула голову в нашу сторону.
“Да у неё что, глаза на затылке?” Впрочем, наверное, она увидела наши отражения в мензурках.

– А я уж думала, ты не придёшь. У нас с одиннадцати и до семи – комендантский час. В такое время гостей на наш этаж не пускают, – продолжила она.

– Я тоже думала…

– Что же мы стоим в дверях? Ну прямо как не родные, проходите, – поместив поднос на ближайшую свободную тумбу, Окси оправила воротник халата и зашагала к неприметной двери с выцветшей надписью “комната отдыха”. – Ну, идёмте же, на сегодня моя работа всё равно окончена. Не далее как полчаса назад, вытяжка вышла из строя. Так что работу с сильнодействующими ядами придётся отложить до утра. Зато с обеда остался тортик…

– Только тортика нам не хватало, – тихо буркнула Джестер, но я ткнула её в бок копытом и в двух словах объяснила, что у меня есть одна идея.

– Только, пожалуйста, не трогайте ничего, – Окси лавировала своим, прямо скажем, кулинарным крупом среди сотворённого ей хаоса и говорила, не оборачиваясь. – Когда кто-нибудь что-нибудь передвигает здесь, я потом трачу уйму времени, чтобы это найти! Всё должно лежать на своих местах, всегда должен быть порядок.

Хмыкнув про себя насчёт специфического понимания порядка у нашей хозяйки, я проследовала за ней, стараясь ничего не задевать. Удивительно, но в комнате отдыха беспорядка было в разы меньше. Конечно, письменный стол с терминалом был покрыт ровным слоем бумаг, вперемешку с канцелярскими принадлежностями, зато круглый столик, накрытый полинялой оранжевой скатертью, действительно украшала фарфоровая тарелка с аппетитными кусками торта.

Окси хлопотала возле мойки и готовила чай, хотя со стороны казалось, что она по-прежнему занята своей исследовательской деятельностью. Наверное, из-за рабочего халата.

Наконец, радушная хозяйка левитировала горячий чай на стол, и жестом копыта указала нам на свободные подушки.

– Мисс Феррум… начала было я, но кобылка тут же поправила меня:

– Просто Окси.

– Да, Окси… те “сильнодействующие яды”, о которых ты говорила, связаны с Поларштерном?

Услышав этот прямой вопрос, моя собеседница заметно оживилась, а Джестер навострила уши.

– Сейчас я исследую пробы почвы и воды, которые друзья полковника добыли в разных точках Поларштерна. Там есть участки с очень сильным химическим и магическим заражением.

– А ты составляешь по этим пробам карту. Так? – предположила я.

– Почти. Я ввожу результаты тестов в лабораторный компьютер, а он уже сам отмечает на карте возможные границы зон заражения, исходя из концентрации яда в полученных пробах. Очень умная машина. И погрешность обещает быть совсем несущественной. Благодаря этой карте, пони полковника будут меньше рисковать своими жизнями.

– А что они собираются делать в Поларштерне, если не секрет?

– Секрет, конечно, – прожевав кусок торта, Окси улыбнулась. – Но если в общих чертах, то Поларштерн – это бывший научный центр, и там до сих пор сохранилось разное высокоточное оборудование. Если удастся очистить город от ядов, то пегасы и единороги Анклава смогут заниматься там наукой. Только представьте, не один этаж, а целый исследовательский комплекс. А какие мощности! Ради этого стоит постараться, не правда ли?

Отпив чай из кружки, Джестер утвердительно кивнула.

– Вкусный чай, – между делом отметила она, – но нам, пожалуй, пора.

– Да, уже поздно, – поддержала я свою подругу. – Полковник очень расстроится, если к семи утра мы не явимся на сборы.

– А, так вы те волонтёры из химической разведки? Что ж вы сразу не сказали? Я могу распечатать вам самую свежую схему! – с этими словами Окси порысила к терминалу, суетливо набила какие-то строки кода, и где-то под кипой бумаг ожил “Электропон”. Не прошло и минуты, как перед нами лёг коричневый лист плотной зернистой бумаги, расчерченный бордовыми линиями разной толщины.

– Спасибо, Окси! Твоя карта нам очень поможет! – я чуть ли не пищала от восторга. Это ж до чего мы удачно зашли!

В тот момент, когда я убирала сложенный вчетверо лист в планшетку, в коридоре оглушительно завыла сирена. От неожиданности Окси выпустила фарфоровую чашку из телекинетического хвата, и та со звоном разлетелась на куски. Липкая лужица моментально добралась до передних копыт кобылки, что и привело её обратно в чувство.

– Эт-то что, учебная тревога? – спросила она, рассеянно глядя на белоснежные осколки.

Окси и правда была наивной, словно жеребёнок! В отличие от Джестер, которая уже сжимала в зубах обрез и явно прокручивала в голове возможные варианты отступления.

– Учебная или боевая – выясним позже. Тут есть выход на пожарную лестницу?

– Конечно! – оживилась Окси. – Но разве по коридору будет не быстрее?

Мы застыли, как стояли, судорожно соображая, как объяснить хозяйке лаборатории, что нам, в общем-то, в коридор совсем и не нужно. Пауза затягивалась, и я понимала, что еще чуть-чуть, и даже у такой клуши, как Окси, возникнут лишние вопросы. Я почувствовала предательский зуд пониже спины: надо было срочно что-то делать.

– Ты знаешь, мы ведь отлучились с поста, и если нас поймают в коридоре, нам влепят строгий выговор, – брякнула я первое, что пришло в голову.

– А, так у вас сегодня смена! – Окси уцепилась за новую тему и явно собралась нам что-то посоветовать.

– Эээ, смена, да. И нам очень надо оказаться на посту как можно скорее. Выведи нас, а?

Учёная картинно покачала головой и улыбнулась. Мне же было не до улыбок: с каждой секундой поднятой тревоги таяли наши шансы выбраться с этой базы.

– Идёмте за мной. Только, пожалуйста, ничего не уроните, – вновь предупредила она.

Но дойти до лестницы нам было не суждено. Входная дверь с шипением открылась, и в лабораторию ввалился молодой жеребец с длинным железным фонарём, подозрительно похожим на дубинку.

– Мисс Окси, у вас тут всё в порядке? Какого сена?! А вы кто такие?!

Окси, впрочем, совершенно не встревожилась.

– Не переживайте, всё хорошо. Это мои гости из добровольцев, они сейчас же вернутся на своё дежурство.

Но на охранника её увещевания впечатления не произвели. Убрав фонарь за пояс, жеребец достал табельный пистолет необычного вида, кажется, лазерный.

– Мисс Окси, я обязан доставить этих двоих к коменданту. Прошу вас не мешать задержанию.

– Да бросьте, – до Окси явно никак не доходила серьезность ситуации. – Не настолько же они провинились, в самом деле. Наверное, это моя вина, что я их так задержала. Давайте я вам лучше чаю налью.

Мы с Джестер переглянулись. Ситуация начинала принимать комический оборот, вот только мне было совсем не до смеха. Да и непрерывный вой сирены тоже не добавлял спокойствия. Какая-то часть меня, закалённая в Пустоши, требовала бежать со всех ног.

Я почувствовала, как по носу потекла мерзкая капелька пота, и мне стоило больших усилий не чихнуть.

– Мисс Окси, отойдите в сторону. Я настаиваю. Эти пони – преступники и диверсанты, их необходимо…

Договорить охраннику не удалось: откуда-то из-за моей спины в него прилетел металлический стул. Молодой жеребец никак не ожидал такой атаки: несмотря на то, что он успел заслониться от летящей мебели, сам удар заставил его пошатнуться и мешком упасть прямо на стеллаж с лабораторной посудой.

Звон бьющегося стекла перебил вой сирены. Я обернулась и увидела Джестер с, прямо скажем, недовольной физиономией. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но по тому, как округлились её глаза, я поняла: что-то не так. Обернувшись, я увидела, как прямо на меня падает тяжеленный металлический шкаф!

Вот уж не думала, что во мне столько прыти: словно ошпаренная кипятком, я с места отпрыгнула в сторону, лишь для того, чтобы узреть, как почти двухметровый шкаф повалился на лабораторный стол, сорвав несчастную вытяжку с потолка и увлекая остатки мебели за собой. Проклятье, да сейчас вся эта комната была похожа на цепочку костяшек домино, и в самом конце её стояла растерянная, шокированная Окси!

Словно в замедленной съемке я смотрела, как тяжёлый стеллаж, уставленный всевозможными банками с жидкостями всех цветов радуги падает прямо на хозяйку лаборатории. Окси была настолько потрясена происходящим, что даже не попыталась заслониться или удержать его телекинезом…

С душераздирающим звоном бьющегося стекла стеллаж погрёб под собой несчастную кобылку, которая не успела даже издать ни звука.
“Святая Селестия!”
Я зажмурилась и отвернулась, но в нос сразу ударил тошнотворный запах химических реактивов: там, где только что стояла Окси, над кучей сломанной мебели поднимался едкий горчичный дым!

– Додо! Валим отсюдова, да побыстрей! – серая пони дёрнула меня за плечо, выводя из ступора.

– Но Окси…

– Сейчас не до неё! Спасай шкуру! – Джестер почти что выталкивала меня в коридор, но не успели мы добраться через завалы до двери, как сзади послышался шум.
“Неужели, это охранник пришёл в себя?” – я обернулась и поняла, что всё гораздо хуже:

Посреди кабинета стояла Окси. Её халат был разорван на плече, голубой бант болтался возле уха длинной мятой лентой, а безумный взгляд ярко-синих глаз, уже не скрываемых очками, не предвещал ничего хорошего. Картину довершала кривая ухмылка.

Раскрашенные всеми цветами радуги одежда и грива Окси все еще испускали едкий дым, но прямо на моих глазах яркие пятна кислотных оттенков, покрывавшие полы её халата, теряли свой цвет. И, что самое жуткое, обесцвечивалась и сама Окси! Из красно-ржавой её грива становилась металлически-серой!

Передо мной сейчас стояла совершенно другая пони… Не Окси, а Феррум Оксид! Феррум – железо! Вот что значила вторая составляющая её имени!

– Спокойно, Окси, – попыталась урезонить кобылку Джестер, одновременно целясь ей в голову из дробовика. – Мы – друзья, и не причиним тебе вреда.

Окси, казалось, не слышала её. Глядя в упор на нас, она как заведённая бормотала себе под нос:

– Я же говорила ничего не трогать! Говорила ничего не трогать!

– Послушай, Окси, ээээ… – я пыталась сходу подобрать слова. – Мы понимаем, что ты глубоко возмущена и расстроена тем, что тут, эээ, произошло. Но, может, давай мы тут всё поправим, а? Мы всё уберём!

Спрятавшись от греха подальше за тот самый железный стул и вцепившись в него, я пыталась сообразить, что же предпринять. Впрочем, думать мне не дали. Взгляд Окси сосредоточился на стуле, и когда её рог ярко засветился, я почувствовала, как металл в моих копытах быстро нагревается. Прежде чем железные ножки вспыхнули ярким пламенем, я успела швырнуть его кобылке прямо в голову. Каково же было моё удивление, когда охваченный пламенем предмет мебели развалился на две половины в полуметре от её лица!
"Она сделала это… рогом?!" Пластиковая обивка моментально вспыхнула, и вслух я прокляла себя за глупость.

Видя как Джестер выронила изо рта свой раскалённый докрасна дробовик, я начала отползать в сторону массивного железного стола; тогда мне и в голову не пришло, насколько это неверное решение…

БАХ!

Это в обоих стволах дробовика самовоспламенился порох, и оружие оглушительно выстрелило; в стене рядом с Окси образовалась дыра. Правда учёная на это никак не отреагировала и, как ни в чём не бывало, продолжила наступать на нас медленным механическим шагом. Честно, в походке Свити Бот было меньше упорядоченности, чем это сейчас демонстрировала разъярённая кобылка. Рог Окси сиял тёплым оранжевым светом с редкими красными всполохами.

Внезапно кобылка тряхнула головой, и в том самом месте, где я только что находилась, возникла ровная полоса огня.
"Пол – металлический!" – запоздало промелькнуло у меня в голове, и мне даже не пришлось оборачиваться для того чтобы понять: железный стол, заваленный бумажными папками вспыхнул, словно был облит бензином. Моя спина ощутила всплеск горячего воздуха, едкий запах, похожий на горелую изоляцию, ударил в нос.
"Проклятье! Да здесь всё металлическое!!!"
Удивительно, но когда кобылка достигла огненной полосы, языки пламени, созданные её пирокинезом стали тухнуть, словно от порывов ветра. Получается, Феррум Оксид могла жечь всё вокруг себя, но сама при этом не горела! Да при таких способностях, её бы с распростёртыми объятьями приняли в пожарную бригаду.

В лаборатории в прямом смысле становилось жарко и дымно – горели пластик, резина и… металл! Закашлявшись, я разглядела сквозь дым, как моя серая подруга подползла к тому месту, куда упал её дробовик. Мгновение – и разряженное оружие оказалось у неё в зубах. Пора было убираться отсюда.

Чуть повыше головы Окси я увидела небольшую нишу в потолке – как раз размером с пони. И в этой нише на тонких металлических стропах висел большой прямоугольный плафон. Взлетев прямо над серо-сиреневой кобылкой, я ударила по плафону передними копытами, и осветительный прибор с жалобным скрежетом обрушился ей на голову, раскидывая искры во все стороны. Единорожка упала, как подкошенная.

– Как у вас с проводимостью, мисс Феррум? – прокричала я через треск электричества, а затем порвала провод первой попавшейся деревяшкой.

К счастью для кобылки, удар током был слишком коротким, чтобы убить её, но очухается она теперь явно нескоро…

Сопровождаемые воем сирены и звоном пожарной тревоги, мы бежали по узкому металлическому коридору, охваченному магическим пламенем. Несмотря на то, что Феррум Оксид вышла из игры, пламя и не думало утихать само. Наоборот, оно с гулом распространялось по базе, словно та была построена из фанеры! Я видела, как железные стены стекали прямо на пол, обнажая раскалённые камни горной породы. Вероятно нечто подобное происходило в моём Стойле в день Катастрофы. Где-то вдалеке звучали крики всполошившихся солдат: соваться в магический огонь никому из них явно не хотелось.

Жар от стен и от пола нестерпимо жёг лицо, но гораздо хуже сейчас было то, что мне явственно слышался цокот копыт за спиной. Судя по звуку, преследовавший – и, похоже, это была именно Окси, – бежала иноходью, а это значило, что ей будет очень тяжело маневрировать в коридорах, зато на прямом отрезке она нас точно догонит!

А сворачивать, как назло, было некуда. Впереди маячило что-то вроде герметичного шлюза, который, на наше счастье, был открыт. Ярко-зеленый фонарь эвакуационного выхода резко выделялся на фоне накаляющегося на глазах металла.

– Джестер, шлюз! – кричать на бегу было тяжело, да и горячий дым скрёб по горлу наждаком.

– Мы его не запрём! – крикнула полосатая пони в ответ. Сумка с боеприпасами здорово мешала ей бежать. – Его откроют с другой стороны!

– Заблокируем его! – надо было что-то придумать, и срочно! Для выдвижной двери вариант с ломом или засовом явно не годился. Нужно было чем-то закупорить проход!

И тут меня осенило!

– Джестер, стой! Гранаты!

Хвала Богиням, моя подруга не стала спорить, и резко затормозила, разве что копыта не заскрипели по железному полу.

– Какие?

– Пенопо… Тьфу! Пенные, короче, белые! – не дожидаясь ответа, я запустила копыто в её сумку и вытащила нужный мне заряд. Но каково же было моё удивление, когда при попытке лихо выдернуть чеку зубами, проволочное кольцо распрямилось и выпало мне под ноги!

– Жеребёнок… – серая пони вырвала у меня из копыт давший осечку заряд и, не мудрствуя лукаво, засунула его прямо в косяк двери.

В горящем коридоре снова послышался цокот, и на мгновение я увидела в расступившемся пламени силуэт кобылки с металлически-серой, спутавшейся и подпалённой в нескольких местах гривой, и безумными глазами.
“Окси!”
Хотя нет, в облике этой пони не осталось ничего от той гостеприимной и рассеянной Окси, которая, по наивности своей, хотела нам помочь. Глаза этой единорожки горели чистой животной ненавистью, и если бы она умела сжигать взглядом не только металл, то мы с Джестер давно превратились бы в кучку тлеющих угольков…

Серая пони до упора вдавила кнопку закрытия двери: удар в десяток атмосфер пришёлся точно по центру гранаты, и бледно жёлтое вещество моментально заполнило собой весь предоставляемый объём тамбура, твердея на глазах.

Мы оказались в просторном ангаре, в который пожар еще не успел проникнуть. Судя по всему, ангар этот занимал практически всё пространство первого этажа железной пирамиды: чтобы добраться до противоположной стены, требовалась небольшая пробежка. Справа и слева от нас располагались широкие и приземистые дверные проёмы, которые вели в складские помещения, а далеко по центру – высокие гофрированные ворота. По всему периметру ангара, у нас над головами, пролегали мостки технического обслуживания, и над каждым из выходов эти мостки расширялись до полноценного балкона. На боковых балконах стояло какое-то оборудование, на центральном же мощной колонной возвышался кран с тельфером.

Где-то в недрах базы огонь добрался до баллонов с газом. Пол ангара задрожал, тяжёлые железные плиты, покрывавшие его вспучились, словно поднимающийся на дрожжах пирог, и из появившихся трещин вырвался высоченный столб пламени. Облизав потолок, огонь мгновенно перекинулся на кабели связи, пучками уходившие куда-то на верхний уровень; отвратительно запахло палёной проводкой.

Из ближайшего к нам выхода выбежала пегаска с перебинтованной головой, да так и остановилась, как вкопанная. Взгляд Блэйз Фьюри был направлен вверх, туда, где издавая протяжный вой покачивались металлоконструкции крыши ангара. При виде этой картины моя недавняя мучительница впала в ступор, так что даже огромный сноп искр, вылетевший из разорванного силового кабеля не смог привести её в чувство.
“Да чёрт с тобой!” – подумала я, зачерпнув крыльями горячий от пожара воздух. В тот момент, когда одна из несущих балок сорвалась вниз, я на всей скорости сбила пегаску с ног и по инерции протащила её по рифлёному полу. Сзади тут же раздался грохот – это часть потолка, ранее удерживаемая балкой, легла искорёженной грудой металла в какой-то паре метров от нас. Из образовавшейся дыры вниз посыпались вытянутые зелёные шкафы, которые, в свою очередь, потянули за собой аппаратуру поменьше. Падение высокоточного оборудования сопровождалось настоящей феерией из оранжевых искр и ярко-белых вспышек электрических разрядов.

Я не стала дожидаться, пока всё это великолепие обрушится прямо нам на голову. Крепко вцепившись в черногривую пегаску, я оттолкнулась от пола ногами, и мы покатились в дальний угол задымлённого ангара, пока не влетели в какой-то контейнер. Разумеется, удар пришёлся аккурат на моё больное левое плечо.
“Твою-ж!” – стиснув зубы от боли, я приподнялась на передних ногах и оглядела спасённую. Фьюри смотрела на меня ошалелым взглядом и тяжело дышала. Её голова вжалась в широкие плечи чёрного бронежилета, а сама пегаска словно ждала с моей стороны сильного удара “за всё хорошее”. А я действительно хотела отвесить Фьюри пару оплеух, дабы привести её в чувство, но в последний момент передумала. “И так обойдётся”.

Потирая в очередной раз ушибленное плечо, я окончательно слезла с неё и процедила сквозь зубы:

– Пшла вон.

До пегаски смысл моих слов дошёл не сразу. Выйдя из оцепенения, она потянула копыто к ремешку магнитной винтовки, валявшейся неподалёку, но я наступила на ремешок ногой и коротким движением головы указала Фьюри точное направление, в котором той следовало двигаться. В любой другой ситуации пегаска получила бы своё оружие назад (разумеется, без патронов), но тут был особый случай: из подземного тоннеля, откуда ранее выбежала Фьюри, раздался громкий топот множества копыт, а следом за ним, откуда-то сбоку послышался сухой треск обреза Джестер. Наличие такой тяжёлой артиллерии пришлось очень кстати.

Закинув трофейное оружие за спину, я добежала до опрокинутого набок шкафа и заняла позицию напротив входа в тоннель. Жёсткий щелчок тумблера, и квадратный экранчик прицела винтовки засветился бледно-голубым светом, отображая всё то, что попадало в поле зрения встроенной телевизионной камеры.

Я оглядела громоздкий ПипБак, локатор которого был буквально усеян красными точками.
“Барбара, не подведи”.

Заклинание Прицельной Стрельбы, активированное синхронным нажатием двух механических кнопок ПипБака, не остановило время насовсем, как этого ожидала я, оно превратило поле боя в объёмный кинофильм, замедленный раз в пять. Вот только я не замечала скачков между отдельными кадрами – каждое движение, оказавшееся в поле зрения, оставалось бесконечно плавным. И еще, почему-то, все перед глазами стало резким и контрастным – будто кто-то протёр запотевшее стекло.

Группа из десятка вооружённых пегасов словно замерла в нерешительности посреди низкого горизонтального проёма складских ворот. Точно так же застыла и Джестер, которая уже выпустила дуплет из своего обреза и вкладывала передним копытом ещё два патрона в освободившиеся стволы. А вот на один из ярко-красных лучей, выпущенных с вражеской стороны, эта магия не подействовала: он мгновенно достиг кончика её загнутого хвоста, и сизое облачко дыма заструилось тонкой серебряной змейкой… Но через пару секунд заряд дроби, оставляя за собой след из раскалённого воздуха, долетел до груди самого ближнего пегаса. Красные капли крови брызнули во все стороны, и на лице солдата, словно на обработанной проявителем фотобумаге медленно расплылась гримаса боли.

Вопреки ожиданиям, мои движения оказались такими же тягучими и плавными как у остальных. Единственное преимущество заключалось в скорости восприятия реальности. За те несколько растянувшихся секунд я успела отметить для себя все те цели, в которые собиралась выпустить стальные болванки, и это были вовсе не солдаты Анклава.

Методично продвигая ствол оружия слева направо, выстрел за выстрелом я отправляла смертоносные заряды в узловые кронштейны смотровой площадки ангара. Широкий балкон с леерными ограждениями располагался точно над выходом из подземного тоннеля. Я видела, как мощные силовые элементы рвутся на куски, а их осколки медленно разлетаются в стороны, высекая из железных поверхностей яркие искры и впиваясь своими острыми краями в деревянные ящики…

Мерный гул, который перемежался громовыми раскатами, вдруг сменился треском пистолета-пулемёта и громким криком “назад”, вырвавшимся из глотки одного из нападавших анклавовцев. Затем одновременно произошли целых три вещи: счётчик патронов магнитной винтовки высветил два квадратных нуля, новый дуплет Джестер долетел до своей цели и, наконец, технический балкон вместе с тяжеленным погрузочным краном упал вниз и полностью завалил выход из тоннеля. На какое-то время силы неприятеля оказались в ловушке.

ПипБак отключил Заклинание Замедления не случайно. Жирные красные буквы на весь экран сообщили о том, что заряд устройства израсходован на 97%, и его необходимо срочно восстановить. Ещё немного, и мне вновь придётся отслеживать перемещения врагов по старинке.

К сожалению, энергоячейка от винтовки Фьюри не годилась для подзарядки. Израсходовав весь ресурс, ПипБак коротко пискнул и отключился.

Как бы мне ни хотелось забрать с собой магнитную винтовку, такая ноша была мне не по зубам. Оружие так и осталось лежать возле контейнера, а я, уворачиваясь от падавшего сверху мусора, порысила обратно к Джестер.

Мы побежали в сторону самолёта, который стоял в центре ангара. Каким-то чудом, за всё время пожара на него ничего не упало.

Вообще, ощущение дежа вю для меня, обитательницы совершенно иного мира, было делом странным. Живя под землей, среди одинаковых вещей, испытывать такие ощущения мне не приходилось. И тем не менее, если не считать очевидно военных доработок, сейчас я узнавала в громадном самолёте тот несчастный почтовик, с которого, можно сказать, начались мои настоящие приключения.

Глядя на широкое хвостовое оперение с бледно-оранжевой эмблемой в виде солнца, на очень характерную кабину с мелким остеклением, да и на сами обводы корпуса, гладкая поверхность которого в паре мест топорщилась проклёпанными листами обшивки, я понимала, что передо мной если не близнец “Облачного разбойника”, то совершенно точно его старший брат.

Борт украшала надпись на староэквестрийском языке – “Яoyal Phoænix” – очень характерная для времён патриотического подъёма конца правления Селестии, а ярко-оранжевая фигурка вышеупомянутого крылатого существа красовалась прямо на носу этого грозного воздушного судна благородных кровей. Поверхность самолёта блестела и словно подёргивалась рябью от нескончаемого потока воды, лившегося сверху. Источником этого дождя была система пожаротушения которая работала на полную мощность, но против магического огня была совершенно бесполезна. На какое-то мгновение, в водяной взвеси мелькнула самая настоящая радуга.

Когда мы огибали крылатую махину со стороны хвоста, я заметила нездоровый блеск в глазах подруги. Через мгновение я поняла, чему именно она так обрадовалась. В отличие от почтового судна гражданской модификации, в задней части этого транспортного средства находился полусферический стеклянный колпак, из которого торчали два дула спаренного пулемёта “Сторителлер”.
“Ух, ё!”
Слева от нас раздался страшный грохот, и стало видно, что анклавовские солдаты расчистили устроенный мною завал и теперь бежали в сторону самолёта. Очередь из пуль, рикошетом отразившаяся от самолётного хвоста заставила меня пригнуться к полу и ползком добираться до стойки шасси. Серая пони уже ждала меня там.

– Значит так, – запыхавшись начала она. – Я встаю за пулемёты, ты заводишь эту птичку, и мы, наконец, валим отсюда. Вопросы?

– Она может не взлететь, – возразила я, прокрутив в голове этот наскоро состряпанный план.

– Правда? – наигранно изумилась Джестер, но тут же взгляд её стал жёстким. – Значит ты заставишь её взлететь.

Внезапно раздался хлопок и в решётчатом полу прямо перед нами вдруг появилась дымящаяся дыра. Из провала в потолке показался массивный пегас, державший тяжёлую магнитную винтовку наперевес!

– Идиоты! Не стреляйте по бакам, самолёт заправлен! – проорал кто-то далеко за моей спиной. Что ж, это была довольно неплохая новость: у нас и правда появился путь к спасению.

К этому времени Джестер уже успела забраться под пластиковый колпак башни хвостового пулемета и теперь зубами пыталась пристегнуться к креслу ремнем.

– ПОФЛА!!! – крикнула она, и, взбежав по узкому трапу я ввалилась в тёмное нутро самолёта. И тут же все окружающие звуки заглушил уже знакомый мне раскатистый грохот – похоже, Джестер освоилась с турелью и теперь поливала из спаренных стволов “Сторителлера” то место, где засел снайпер.

Я добралась до двери, разделявшей грузовой отсек от кабины и, распахнув её, замерла на пороге. Нет, я догадывалась, что увижу внутри именно это, но непосредственная близость уже знакомого хрустального гроба, занимавшего практически всё пространство пилотской кабины, воскресила в памяти все те неприятные переживания, что были связаны с мертвецами, закрытыми пространствами и клыкастыми хищниками. Да тут даже огнетушитель висел на том же самом месте! Обойдя овальную капсулу кругом, я непроизвольно вздрогнула, уставившись на пустующее место пилота.

Замок активировался от нажатия по специальной пластине с выемкой под копыто. “Пони, пегас, кобыла. Алкоголь в крови – не обнаружен. Боевые стимуляторы – не обнаружены. Пилот к полёту допущен”. После этой фразы, произнесённой неожиданно детским голосом, стеклянный колпак отъехал в сторону, и я неуклюже перевалилась через борт капсулы. Оказавшись в кресле, отдалённо напомнившем зубоврачебное, я постаралась устроиться поудобнее и нацепила на свободное копыто упругую манжету, от которой в недра машины шли разноцветные провода.

Я ощутила лёгкое покалывание. В нижней части капсулы зажглась одинокая зелёная лампочка, и всё тот же бесстрастный голос оповестил: “Показатели в норме. Начать фиксацию пилота”. С этими словами у меня на поясе и на всех четырёх ногах сомкнулись чёрные блестящие ремни, и я поняла, что обратной дороги уже нет. Стеклянная половина капсулы с шипением закрылась, затылком я ощутила вибрацию, и что-то холодное коснулось моей головы. “Предполётная подготовка завершена. Начать слияние?” – спросил всё тот же странный детский голос, теперь звучавший прямо внутри моей головы. Как бы мне ни хотелось отказаться от этой безумной авантюры, я ответила утвердительно.

В этот момент прямо перед глазами возник объёмный логотип Министерства Крутости, который сменили ярко-голубые цифры.
10, 9, 8…

Ноль взорвался Сверхзвуковым Радужным Ударом, и я перестала ощущать собственное тело.

Я чувствовала себя машиной. Могучей, сильной машиной, готовой прямо сейчас оторваться от земли и зарыться носом в густые облака. Но сперва нужно было вырваться на волю, что с моими нынешними габаритами оказалось весьма проблематичным. Когда я огибала кучи металлолома, загромождавшие путь, мои крылья так и норовили коснуться наклонных стен ангара, а хвост и шасси – зацепиться за оборванные провода.

К счастью, мне было видно практически всё, что происходило в разрушающемся ангаре. Бортовой компьютер накладывал на картинку с панорамных бортовых камер информацию о состоянии самолета и окружающем пространстве. Кажется, такая система называлась “дополненной реальностью”.

Я услышала, как в хвосте самолёта сервоприводной механизм менял отстрелянные ленты на спаренных пулемётах Джестер. Анклавовские солдаты, воспользовавшись этим моментом, перегруппировались и теперь пробовали заблокировать ворота ангара. Упорству этих ребят можно было только позавидовать. Дальний угол здания опасно прогнулся под весом верхних этажей, и в любой момент пирамида локационной станции могла сложиться, словно карточный домик, но все эти пони готовы были положить свои жизни, лишь бы не дать мне взлететь. Ну, или почти все.

Я видела Блэйз Фьюри, ползшую по направлению к аварийному выходу. Повязка на её голове размоталась и грязно-серой лентой тянулась вслед за своей обладательницей. Потерявшая всю свою спесь пегаска сейчас выглядела откровенно жалко. Это впечатление усиливала погнутая магнитная винтовка с разбитым окуляром, которую с упорством, достойным лучшего применения, контуженная кобыла тащила за собой.

Двигатели набирали обороты, и я чувствовала приятную вибрацию, пронизывающую всё моё тело. Ещё немного, и я доберусь до ворот ангара, возле которых сосредоточились основные силы противника. Уже распрощавшись с идеей вернуть меня в целости и сохранности, они выстроились в ряд и полосовали мои бока красными лучами лазера. Один из бойцов, намертво прицепился к моей обшивке и пытался выломать среднюю дверь, ещё двое облепили нос, стараясь проникнуть прямо в кабину. То и дело, в опасной близости от стоек шасси раздавались удары металлических болванок, которые с уцелевшего балкона техобслуживания посылал неугомонный снайпер.

А ещё я потихоньку привыкала к тому, что бортовой компьютер, как бы он ни был устроен, реагировал исключительно на голосовые команды.

– Компьютер, произвести инвентаризацию боезапаса.

– Спаренный хвостовой пулемёт калибра 14,5 мм – 279 обычных патронов, 150 зажигательных. Бортовые многоствольные пулемёты калибра 20 мм – 800 патронов. Бортовое артиллерийское орудие калибра 105 мм – 50 снарядов. Бомбовое вооружение – не обнаружено.

Сейчас я была настоящей летающей крепостью.
“Пожалуйста, не убивайте слишком много пегасов”. Даже без этой фразы полковника у меня не было ни малейшего желания кого-либо убивать или калечить. Впрочем, одного только вида раскручивающихся стволов 20-миллиметровых пулеметов было достаточно, для того чтобы заставить даже самых отчаянных бойцов броситься наутёк в поисках укрытия.

Косая очередь буквально срезала нижнюю половину гофрированных ворот ангара, и, попутно приложив зазевавшихся наездников об их верхнюю часть, я устремилась на свободу. Наиболее цепкий пегас смог таки сломать замок бортовой двери и даже забрался в салон.

– Билет, пожалуйста! – послышалось у меня в рации, и затем раздалась какая-то возня. Вдруг бортовая дверь распахнулась, и из неё, спиной вперед, вылетел незадачливый боец. Бедняга.

– У него не было билета! – крикнула Джестер мне в рацию и с силой захлопнула дверь. Видя, как солдат кувыркается по асфальту, я поняла, что наконец-то оказалась снаружи.

Короткая рулёжная дорожка вывела меня на взлётно-посадочную полосу, и жёлтые огни замелькали с обеих сторон. Сильный встречный ветер прижимал меня к земле, но мощности двигателей уже хватало для того, чтобы идти на разгон.

Прямо по курсу ярко-жёлтым диском висела полная луна. На тёмно-синем безоблачном небе, усеянном звёздами она была самым ярким пятном и распространяла вокруг себя равномерное сияние. Справа от меня горой возвышалась пришвартованная “Каденция”. Её выцветшее Кристальное Сердце в отблесках пламени выглядело почти багровым. Впереди земля резко обрывалась, и дальше простиралась бескрайняя гладь Облачного Занавеса.

А вот картина за моей спиной была отнюдь не такой безмятежной.

Когда-то я читала историю, в которой Дэрин Ду ещё не успела вылечить своё больное крыло, и поэтому на поиски новых приключений она отправилась на лёгком одномоторном самолёте. В тот раз её целью был храм Племени Лавы, располагавшийся, понятное дело, у подножия древнего вулкана на затерянном тропическом острове. И этот вулкан спал. Спал до тех пор, пока незадачливая напарница Дэрин не прогневила древних духов…

Сейчас, глядя на “Эквестрию-8” я не могла избавиться от ощущения, что железная пирамида локационной станции, окрасившая всё окружающее пространство в ярко-оранжевый цвет и заполнившая воздух едким дымом вперемешку с пеплом – тот самый вулкан, а мы с Джестер, захватили ценный артефакт и пытаемся взлететь с острова, готового в любой момент разлететься на куски.

Мощный луч прожектора ударил мне прямо в глаза. Я клюнула носом и почувствовала удар шасси о бетон; взлётную полосу вспахала пулемётная очередь. Повинуясь неведомым киберинстинктам, я отклонилась в сторону и поняла, что выехала на обочину взлётной полосы – аж корпус затрясло. Новые пули просвистели перед самой кабиной. Похоже, пегасы, оставшиеся на “Каденции”, разобрались, кто в кого стреляет и решили сбить меня у самой земли.

– Додо, постой-ка, – раздался у меня в голове голос Джестер.

Я услышала – или, скорее, ощутила, как в хвостовой капсуле заработали сервоприводы: отлаженная автоматика вытащила из спаренного пулемёта две ленты обычных патронов, а затем за какие-то секунды вставила зажигательные, о чём мне ясно указывала голограмма прямо над хвостом самолёта. Бортовой компьютер сообщил о боеготовности: повинуясь движениям серой пони, турель развернулась, и в следующий момент “Каденция” вспыхнула, словно она была сделана из газеты.

– Бадабум! – искажённый рацией голос ликовал, – большой бадабум!!!

Огромный фонтан раскалённого газа вырвался прямо из Кристального Сердца и взмыл в ночное небо; всё ещё привязанный к причальной мачте дирижабль начал оседать на землю, обнажая рёбра силового каркаса баллона. Затем, объятый адским пламенем скелет летающей машины вырвал мачту из креплений и, волоча её за собой, сорвался со склона горы. Мои сейсмодатчики зарегистрировали серию толчков – видимо, остов погибшего дирижабля свалился прямо на мины.

– Двигай, Додо!

– В самом деле. Что-то мы тут засиделись.

Я начала разгон. Голографическая линия, вычерченная прямо в воздухе, показывала мне расстояние до точки отрыва. Прерывистые полосы разметки всё быстрее и быстрее исчезали у меня под брюхом. Вряд ли я смогу описать это ощущение колёс вместо ног. Я не чувствовала многотонной машины вокруг себя, я была этой машиной. Двигаться было так же естественно, как если бы я просто решила пробежаться по взлётной полосе ногами.

Камеры кругового обзора позволяли мне при желании вращать головой аж на 360 градусов и обозревать всё, что происходило вокруг: и если пространство спереди было окрашено преимущественно в холодные тона, то позади меня преобладали оттенки красного и оранжевого. Сбоку, на обочине взлётной полосы догорали мелкие обломки дирижабля, а совсем сзади, над локационной станцией, полыхало яркое зарево пожара; языки магического пламени то и дело прорывались через круглые отверстия на поверхности пирамиды радиолокатора. Все пять окон кабинета Эмеральд Грин горели зловещим багровым огнём, словно прямоугольный храмовый жертвенник, и я живо представила себе портрет Селестии, охваченный уже настоящим пламенем. Видя, как надстройка кабинета медленно проваливается сквозь крышу, я поняла, что зданию локационной станции осталось совсем не долго…

Несколько десятков уцелевших солдат высыпали на улицу и вели по нам не очень прицельный огонь. Но что они могли сделать на таком расстоянии! Пегасы лишь растрачивали свои патроны. Некоторую опасность представляли только лазерные лучи, но в стелившемся по земле дыму они превращались в длинные яркие линии, демаскирующие незадачливых стрелков, и Джестер в хвостовой капсуле оперативно обрабатывала их из пулемёта.

Двести метров, сто, пятьдесят… Отрыв от земли! Святая Селестия, я просто взяла и взлетела, словно и не было никакого многотонного самолёта, привязанного к моей спине! Оказывается, крылья этого удивительного самолёта могли изменять геометрию в двух плоскостях, в прямой зависимости от взмахов моих крыльев! Правда, медленно и в небольших пределах, но этого уже было достаточно, чтобы не чувствовать себя закованной в металлический гипс. Воистину, “Феникс” был шедевром технической мысли! Пусть и не таким, как Свити Бот, но тем не менее.

Я летела в абсолютно прозрачном воздухе, всё дальше удаляясь от полыхающей горы. Чёрный дым, поднимавшийся над ней, был виден на много километров вокруг. Реакция на наш побег не заставила себя долго ждать: на расставленных через равные промежутки сооружениях-пилонах поочередно вспыхивали красные огни тревоги, и установленные на них прожектора пытались высветить меня на фоне тёмного неба.

– Обнаружены множественные воздушные цели класса “Скопа”. Трассирую… – по сравнению с искажённым рацией голосом Джестер, голос компьютера звучал на удивление чисто, и я каждый раз внутренне дёргалась, словно кто-то говорил у меня за спиной.

Я оглянулась и увидела несколько красных контурных треугольников позади себя; ещё по паре поднималось с ближайших пилонов. Внутри каждого из них едва угадывались силуэты винтокрылых аппаратов, подобных тому, который доставил меня на небо.
“Погоня!”
– Додо, мы здесь прямо как мишень в тире! – заворчала рация. – Нам надо скрыться под облаками!
“Разумеется. Это ведь так просто”.

– У нас тут внизу мины, Джестер! Целых хренадцать десятков квадратных километров мин!!!

– Ээээээ… – серая пони сделала вид, что озадачена. Впрочем, кто знает, может, так оно и было на самом деле. – А наверху у нас целая куча чем-то недовольных и очень вооружённых пегасов! Ныряй!

Меня совершенно не прельщала перспектива разделить участь несчастной “Каденции”. Сама мысль о том, что придётся собственным брюхом прорываться через завесу из мин, вызывала крайне неприятные ощущения внизу живота. Но, бортовые камеры показывали, что в хвосте висело целое звено винтокрылых машин, и с их стороны летели ярко-красные пунктиры трассеров. Ещё немного, и они элементарно возьмут нас числом!

Выбрав меньшее из зол, я начала снижаться.

– Входим в зону действия зенитного огня, – бортовой компьютер был совершенно спокоен и беспристрастен.

– В зону действия чего?! – я увидела, как с открытой площадки одного из пилонов сорвалась огненная дуга.

– Обнаружен захват зенитной ракеты! Отстреливаю тепловые ловушки через три, две, одну…

Внезапно я поняла, почему этот самолёт назвали “Фениксом”! Вокруг меня метров на тридцать в обе стороны вспыхнули две огненных струи, которые тут же закрутились симметричными спиралями! Самолёт словно расправил свои огненные крылья, и я на какой-то миг забыла обо всём, любуясь пылающими силуэтами в ночном небе. Зенитная ракета, одураченная таким количеством света и тепла, пролетела над нами и взорвалась, так и не достигнув цели.

Но на все ракеты тепловых ловушек явно не хватит! Тут, над облаками, пегасы Анклава были полноправными хозяевами. Если мы хотим выжить, нам надо как можно быстрее спуститься под Занавес!

Я решительно направила самолёт вниз и вонзилась в верхний слой Занавеса. Каких-то пять секунд полной слепоты, и вот оно – Минное Поле – уже знакомая мне математически точная матрица сверкающих огоньков! Но благодаря голографическим линиям, которые добавил бортовой компьютер, весь этот геометрический ковёр выглядел ещё ровнее и напоминал, скорее, пчелиные соты.

– Додо, у нас компания! – рация зашуршала вновь, и я услышала, как заработал хвостовой пулемёт. Несколько летательных аппаратов Анклава спустились следом за нами под верхний слой облаков и совершенно не собирались отпускать нас без боя. Они даже выстроили некоторое подобие боевого порядка и совершенно зря: поток трассирующих снарядов тут же заставил их рассеяться. Похоже, Джестер выбрала себе цель; прекрасно различимый в воздухе пунктир трассирующе-зажигательных снарядов повернулся следом за одним из маневрирующих конвертопланов, так что тот был вынужден податься вверх.

Но в поединке турели и винтокрылой машины победил пулемёт: универсальная компоновка с изменяемой тягой, позволявшая конвертопланам взлетать вертикально, сыграла с ними дурную шутку, ударив по маневренности. Что ни говори, а летали эти машины так себе. Подбитый конвертоплан вспыхнул словно наполненный спичками коробок и задымился. Я увидела, как прямо воздухе он потерял какую-то деталь, и… взорвался! Похоже, у ребят с собой был недурственный боекомплект. Ну, да будет им небо периной.

– Столкновение! Столкновение! – ой, да я, оказывается, засмотрелась! Прямо передо мной высилась башня-пилон, которая по своей толщине превышала диаметр моего фюзеляжа раза в полтора! Впервые я смогла разглядеть её так близко. И за те немногие секунды, что оставались до столкновения, каким-то образом я увидела её всю и сразу.

Изящные гиперболоидные изгибы этой конструкции были оплетены тонкими трубами, хрупкими антеннами и ажурными техническими площадками, а наверху, у самых облаков, в редких всполохах статических молний вращались цилиндрические турбины, толщиной чуть ли не с саму башню – это они создавали турбулентность облачного занавеса. В качестве лопастей для турбин использовались тонкие, причудливо изогнутые вертикальные пластины. Уверена, кривые, по которыми изгибались эти лопасти, были результатом сложнейших математических расчётов. Двое пегасов на кольцевой технической площадке что-то кричали друг другу, показывая на нас…

Вспоминая свои полёты в кристальной пещере, я заложила вираж вправо, да такой крутой, что сетчатый цилиндр пилона стремительно завалился на бок.

Самолёт явно не был рассчитан на такие манёвры: в глазах потемнело, и я ощутила острую боль в позвоночнике – до слёз! Платой за “слияние” оказалась обратная связь: все повреждения конструкции “Феникса” отдавались мне прямо в мозг в виде боли! Я на такое не подписывалась! Хвала небесам, что никому не пришло в голову передавать в мозг ощущения от попадания стрелкового оружия.

Когда препятствие осталось позади, я с облегчением отметила, что у меня ничего не треснуло и не отвалилось и стала осторожно выравнивать самолёт.

Джестер подала голос:

– Слушай, Додо, а что это за конструкцию такую мы только что пролетели? – поинтересовалась она.

– Управляющие башни. Они поддерживают целостность Облачного Занавеса – скрепляют верхний слой облаков с нижним. И, вроде как включают и выключают мины – ну, так мне полковник объяснил, – блеснула я своими знаниями.

– Вот и чудненько. То, что нам нужно!

– А? Что ты имеешь в виду? – любые идеи серой пони всегда заведомо вызывали у меня опасения. О, за спиной у меня был богатый опыт!

– Как думаешь, Додо, если мы взорвём башню, которая висит прямо в облаках – это можно будет назвать "взлететь на воздух"? – закончила свою мысль Джестер.

Мне стоило догадаться, что она предложит именно это. Впрочем, в её словах был смысл. Если башни и в самом деле управляли отдельными участками минного поля, была вероятность, что разрушение одной из них даст нам небольшое окно. Это шанс!

– Знаешь, Джестер, я понятия не имею, как это будет называться, но… мне нравится! – ответила я с несвойственным мне задором. Как говорится, помирать – так с музыкой.

Стараясь больше не насиловать корпус самолёта резкими манёврами, я стала разворачиваться обратно – в сторону ажурной башни. Манёвр давался медленно и тяжело: в этот момент я чувствовала себя не столько самолётом, сколько кораблём!

Один из пегасьих конвертопланов, пользуясь моей относительно невысокой скоростью, умудрился зависнуть сбоку от меня; через камеру бокового вида я разглядела пегаса, который заряжал что-то в длинную наплечную трубу.
“Ну вот только пехотного оружия мне тут не хватало!”
Обрести контроль над одним из многоствольных пулемётов оказалось довольно просто: голографический прицел делал стрельбу из бортовых орудий похожей на древнюю видеоигру про стрельбу по воздушным шарикам. И вот я отдаю команду “огонь”…

Секунду или две ничего не происходило: громоздкое шестиствольное оружие раскручивалось неприлично долго, но это того стоило! Звук, с которым заговорил этот пулемёт, не имел ничего общего с привычными мне очередями – это был один сплошной, непрекращающийся рёв! Всего лишь проведя пулемётом снизу вверх, за несколько секунд я не столько отстрелила, сколько срезала крыло соседнего недосамолёта. Мне удалось разглядеть шокированную физиономию пегаса, у которого пол внезапно ушёл из-под ног: к сожалению, на одном двигателе их машина летать не умела. Ничего, зато крылья разомнут, раз воевать не умеют.

Когда мы вновь приблизились к башне, туманную мглу прорезали красные лучи лазеров. Давешние пегасы стояли на смотровой площадке и яростно обороняли вверенный им объект, правда, недолго: попав под обстрел серой пони, они спешно ретировались во внутренние помещения.

– Ну вот ведь… – разочарованно протянула Джестер, когда отутюженный свинцом кусок площадки сорвался вниз, обнажив невредимые балки. – Додо, этот пулемёт не берёт её! Нам нужен главный калибр! У нас ведь есть такой?

– Обижаешь. Компьютер, наведение бортовой артиллерии!

– Отказано. Управление главным калибром недоступно для пилота. Требуется активация на месте.
“Вот новости!”
– Джестер, похоже, тебе придётся пробраться к пушке! Я не могу её навести.

– Принято, – прошуршал голос серой пони у меня в голове. – Минуту, не подпускай этих слишком близко.

– Каких этих… – я обернулась и увидела, как из-под облачного полотна вырулили ещё два звена конвертопланов!
“По соседним башням что ли наскребли?!” – доворачивая вираж вокруг пилона, я прикидывала угол, под которым будет удобнее отстреливаться от возникшего подкрепления, когда снова услышала Джестер.

– Я у пушки. Погоди секунду, с ней надо разобраться… Ты держи, держи вокруг башни! Сейчас, сейчас… Готово! Включилась! Проклятая электроника, пока загрузится…

– Ты можешь выстрелить?

– Конечно, могу. Додо, а знаешь что?

– Что? – конвертопланы приближались, на ходу меняя строй. Похоже, эти горе-пилоты действительно воевали по учебникам.

– А ведь это самая большая пушка, которая мне попадалась до сих пор! У тебя такой нет!

– Джестер, сейчас не время меряться пушками. Стреляй!

– Ты зануда, Додо. Держись! Три, две, одна! ОГОНЬ!!!

Лязгающий звук выстрела показался громким даже сквозь пелену электронной реальности. Наверное, при стрельбе по наземной цели снаряду потребовалось бы время, но до башни он долетел практически мгновенно, буквально переломив её пополам! Огненная клякса расплылась вокруг центральной части сооружения, и через мгновение башня начала взрываться изнутри: вниз и вверх, от центра – к самым облакам, где всё еще вращались математически изогнутые турбины.

Заряд статического электричества, накопленный в недрах башни оказался очень мощным. Там, где только что стояла титаническая конструкция из металла, вдруг проскочил разряд такой силы, что я на мгновение ослепла и оглохла: картинка и звук превратились в один сплошной шум, а когда магнитное поле пришло в норму, я увидела, как остатки верхней турбины медленно, словно в замедленной реальности ПипБака Бэбс Сид, кувыркаясь, падают вниз. Неожиданно для себя я оказалась посреди настоящего шторма из обломков, закрученных высвободившимся турбулентным потоком и моими собственными винтами. Но самое впечатляющее было даже не это!

Мины! Участок минного поля вокруг башни, перегруженный статическим разрядом, сдетонировал и взорвался облаком раскалённого, сияющего газа! Один из преследовавших нас конвертопланов сбило пролетевшим мимо обломком, и несчастная машина угодила прямо в светящееся зелёное облако. Каково же было моё изумление, когда я увидела, что обгоревшую боевую машину смяло и пожевало, словно тонкую фольгу от шоколадки! Потерявший всякое сходство с летательным аппаратом бесформенный кусок металла камнем рухнул вниз, скрывшись за облаками.

– Додо, не мешкай, нам за ним!

Да будь я проклята, если в тот момент было место страшнее, чем этот огненно-металлический ад. Наклонив нос почти вертикально вниз, я направила самолёт в самое сердце огненного шторма, молясь о том, чтобы нас не задели вихри раскалённого газа. Чего я никак не могла предположить – так это того, что потерявшие стабильность мины впадут в цепную реакцию! Там, где только что висела холодная, ровная таблица мин, теперь во все стороны расползалась волна зелёного огня!

Святая Селестия, какой хаос! Последним, что я увидела, были электрические всполохи, облизавшие ближайшие башни. Затем я целиком и полностью погрузилась в изрядно остывшее, но всё еще смертельно опасное для всего живого облако плазмы. Я зажмурилась от страха, но даже с закрытыми глазами отчётливо видела перед собой полосу искусственного горизонта, и эта полоса недвусмысленно говорила, что мы сейчас разобьёмся! Сделав над собой усилие, я стала менять угол атаки: позвоночник пронзила уже знакомая боль, крылья начало вырывать из плеч, но условная линия горизонта медленно, но верно поползла вниз. Я открыла глаза, и увидела чёрно-белую землю. В тот момент не было для меня картины прекраснее.

Мы прорвались!

Позади нас полыхало небо: уничтожение подстанции-пилона вызвало лавинообразную цепную реакцию, и я видела, как плазменные мины взрывались одна за другой, оставляя за собой сияющие облака ионизированного газа. Вспыхивая и затухая, они меняли цвет и эти волны напоминали круги, расходящиеся по воде. Если у нас и остались преследователи, я им в тот момент не завидовала.

– Внимание! Обнаружены множественные радиосигнатуры. Воспроизвести?

– Сканировать весь доступный диапазон.

Бортовой компьютер включил радиоприемник, и я услышала самые диковинные помехи за свою жизнь. Это был не шум, о нет. Звуки, которые сейчас наполняли радиоэфир, годились для какого-нибудь фантастического фильма про бластеры и космические корабли. Но самое интересное заключалось в том, что среди всего этого тонального безобразия я слышала живые голоса! К сожалению, они накладывались на друга, и в результате модуляции становились совершенно неразличимыми. По мере того, как компьютер накручивал частоту приёма, менялись голоса, менялись языки, и вдруг внезапно я услышала музыку! Кто-то явно что-то пел: жеребец или кобылка, понять было трудно, но музыка имела ритм, и мне показалось, что я уловила его. Внезапно музыка оборвалась буквально на полуслове, и в эфире раздался возбужденный, эмоциональный голос на эквестрийском языке!

– …Выгляните в окно, детки! Вы не представляете, что творится… Никогда такого не видел!.. Знак, детки! Что-то… происходит… на севере… свобода…

– Сигнал потерян, – произнес компьютер.

– Ты можешь установить источник сигнала?

– К сожалению, самолет не оборудован сканирующей антенной.

– Но тебе знаком этот сигнал?

– К сожалению, нет.

Внезапно сквозь треск и гул эфира, я услышала, как кто-то зовёт меня по имени!

– Додо! Ты слышишь меня! Додо, если ты меня принимаешь, отзовись!
“Свити!”
– Компьютер! Усилить сигнал до максимума!

– Задействован аварийный усилитель сигнала.

– Свити! Ты слышишь меня? Свити!!!

– Додо! Я принимаю тебя, слышишь? Принимаю! Слава Селестии, ты жива! Ты не представляешь, что сейчас тут творится! Я принимаю радиосигналы со всей Эквестрии! И даже из-за её пределов! Я никогда не встречала таких прохождений! Это ведь вы взбаламутили всю ионосферу? Вы? Небо, оно полыхает! Это выглядит… Как Сверхзвуковой Радужный Удар, только на двадцать процентов круче!

Словами не описать, как я была рада её слышать!

В рации послышался довольный голос Джестер:

– Свити, запиши куда-нибудь: Додо – первый пегас, который совершил Радужный Удар на самолете, хе-хе-хе!

– Обязательно! Принимайте координаты, герои!

Набор букв и цифр прозвучал для моих ушей слаще всякой музыки. Скоро мы все снова будем вместе!

– Компьютер, сколько у нас топлива?

Небо уже почти успокоилось, и только редкие всполохи недогоревшего газа напоминали о недавно бушевавшей огненной буре.

– Запас горючего составляет четверть топливных баков. Кстати, ты можешь называть меня Коко.

– Очень приятно, Додо. А почему Коко?

– КОмпьютерный КО-пилот. Такое имя дал мне предыдущий пилот этого самолета. У всех бортовых компьютеров с системой “слияния” существуют квази-личности. Это сделано для того, чтобы пилоту было психологически комфортнее. Во время испытаний прототипов моей системы у пилотов часто случались приступы паники, острой депрессии и маниакальной агрессии. Как правило, это приводило к потере управления и разрушению самолета.

– Разрушению самолета?

– Да. Как правило – от удара об землю.

В ухе послышался искаженный рацией голос Джестер.

– Печаль какая.

Я решила полностью проигнорировать циничную реплику своей подруги.

– Коко, тебе известно что-нибудь об “Облачном разбойнике”, разбившемся неподалеку от Стойла 96?

– Додо, ты не могла бы уточнить свой запрос?

– Самолёт типа “Облачный разбойник”, пункт назначения: Штальбарн. Тип рейса – почтовый или грузовой. Среди крупных посылок – пианино.

Похоже, я начинала делать успехи на поприще общения с искусственным разумом, поскольку Коко отозвалась практически мгновенно:

– Нашла! Согласно базе данных внутренних авиарейсов Эквестрии, борт N-209, совершавший почтовый рейс “Мэйнхэттен – Мэрманск” потерпел крушение в районе объекта “Укрытие 472” – в 35 километрах от Штальбарна. Статус: пропал без вести. Сведения о поисково-спасательной операции: приостановлена в связи с обильными снегопадами в регионе.

Закончив доклад, Коко сгенерировала прямо передо мной объёмное изображение знакомого почтовика и колонку разнообразных данных, касавшихся его полёта.

– Коко, ты можешь назвать причину катастрофы?

– По результатам внутреннего расследования компании “Королевская Крылатая Почта”, гибель борта N-209 произошла в ходе непримиримого конфликта пилота и квази-личности управляющего модуля.

– Это как? – решила уточнить я и тут же пожалела, поскольку Коко откуда-то выудила официальный отчёт комиссии, составленный на основе звуковых данных, отправленных в эфир с пропавшего самолёта. И отчёт этот прямо-таки пестрел заумными терминами из области психиатрии навроде “Синдрома Военного Времени” и “комплекса Блуберда”. Кошмар.

Впрочем, основную мысль я уловила. Бедолага-пилот постарался придать квази-личности борта N-209 черты характера своей безвременно ушедшей жены. И лучше бы он так не делал. В один прекрасный момент, пилот, похоже, съехал с катушек: прямо в полёте повздорил о чём-то со своей “женой”, впал в истерику и направил самолёт прямо в землю.
“М-да, история в лучших традициях дешёвой бульварной фантастики, вот только случившаяся на самом деле”.

Однако отчёт, найденный Коко не был бесполезным. Напротив, он опроверг мои опасения: до этого момента я считала, что “Облачный разбойник” погиб от мощного электромагнитного импульса – в тот самый момент, когда на Эквестрию упали бомбы. Но если какие-то пони успели составить подробный отчёт о его крушении, значит Катастрофа произошла позднее, и остальные пакеты Бэбс Сид добрались до мест назначения!

Теперь оставалось добраться до Свити Бот и двигаться в Поларштерн. Конечно, моё недавнее пленение с побегом напрочь сбило наш график, но если заветная посылка ждёт своего адресата вот уже два столетия подряд, то подождёт ещё и три дня. Дождался же Штальбарнский пакет Эмеральд Грин…

При одной только мысли о том, что теперь это сокровище лежало у меня в сумке, я начинала ощущать прилив адреналина и нетерпения. Это ж надо было умудриться не только сбежать из-под стражи, но и утащить из-под носа у Эмеральд Грин пакет Бэбс Сид, попутно сравняв с землей целую военную базу! Пожалуй, о таких дерзких налётах слагают легенды.

Интересно, как там поживает полковник Эйсбрехер? Не думаю, что он рассчитывал на такой масштаб разрушений. Однако, в том, что он благополучно эвакуировался, у меня сомнений не было: Эйсбрехер был тёртый калач, настоящий хищник, а не жеребец. У таких, как он, всегда в рукаве есть запасной план, а то и не один.

– Додо, – подал голос бортовой компьютер. – Запас горючего десять процентов.

– Я думала, самолет заправляли! – ответила в рацию Джестер. Самое интересное, что серая кобылка могла стоять сейчас в двух шагах от меня, но я слышала только то, что передавало её радио.

– Форсаж и активное маневрирование с критическими перегрузками приводит к повышенному расходу топлива, – виновато объяснила Коко. Я всё еще не могла привыкнуть к её детскому голосу. Кому только пришла в голову идея озвучивать компьютер голосом жеребёнка?

– Мы вообще долетим до конечной точки маршрута?

– При сохранении текущей скорости – да, но посадка – с первой попытки, уход на второй круг исключен. К тому же, в районе приземления нет ни одного аэродрома.

А вот это уже было совсем нехорошо. Если управлять самолётом у меня еще получалось, то как его сажать на землю, я не имела ни малейшего понятия! Чего уж там говорить о жёсткой посадке.

– Джестер, что будем делать?

– В том районе есть горное озеро. Будем садиться на воду.

– Джестер? Откуда ты знаешь..? Постой-ка… Это ведь не Свити Бот выбирала место для нашей встречи! Только не говори мне… О нет.

Безумный гогот в рации был мне ответом.

Мы все умрём.

– Ровнее, ровнее держи, Додо!

Мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не послать Джестер далеко и надолго; мешало только то, что в данный момент мы летели на одном самолете.

– Коко, ты ведь знаешь, что я сегодня первый раз пилотирую самолет?

– Нет, Додо. Если бы знала, то не допустила бы тебя к полёту. Это объясняет, почему я не нашла данных о твоих очках на лётном тренажёре.

– У этой штуки бывает тренажёр?

– Конечно, правда, он не такой умный, как я…

– Кончайте болтать, барышни! – гаркнула серая пони. – Додо, пусть эта умная штука поможет тебе сесть.

– Джестер права. Если ты позволишь, я сброшу скорость до двухсот миль в час. Подлетное время – девяносто секунд…

Как же я сейчас тосковала по лунному свету! Под Облачным Занавесом, пусть и изрядно прохудившимся после недавней огненной бури, была кромешная тьма. По моей просьбе Коко поставила объёмную светящуюся метку туда, где по идее должно было находиться озеро и расчертила ночной ландшафт сеткой трёхмерной геодезической модели.

Когда-то я читала про разработки так называемой “дополненной реальности”. При всех её очевидных плюсах, эта технология приживалась слабо из-за несовершенства оптических приборов, которые могли бы проецировать картинку прямо на сетчатку глаза. Похоже, технология “слияния” позволила эффективно обойти эту проблему.

– Додо, длина озера намного меньше расчетной длины полосы. Тебе надо сбросить скорость еще на тридцать узлов. Выпускаю закрылки по твоей команде.

– Давай!

– Закрылки выпущены на два градуса. Двигатели отключены.

По мере того, как я приближалась к земле, самолет начало ощутимо трясти. Все вибрации фюзеляжа передавались по обратной связи прямо мне в мозг. Я чувствовала, как начинают затекать мышцы.

– Выше, выше! – Коко растратила всю свою разговорчивость и теперь общалась со мной исключительно короткими односложными фразами.

– Не задирай нос, Додо! – интонации Джестер были неразличимы, но я не удивилась бы, увидев её сейчас на нашем падающем самолёте верхом. – Держи параллельно земле.

– Тревога! Асинхронность закрылков! Левый закрылок 13 градусов, правый закрылок – 15!

Заснеженное зеркало озера всё равно приближалось слишком быстро!

– Коко, тормози!

– Открываю спойлеры, компенсирую асинхронность. Превышение скорости одиннадцать узлов!

Проклятье, я не думала, что это всё будет выглядеть вот так! С выпущенными спойлерами машина стала совершенно дубовой и неуправляемой. Потеряв подъемную силу, самолёт ракетой несся к поверхности озера. Казалось, мой позвоночник сейчас вырвет вместе с крыльями.

– Убрать спойлеры! Нет, отставить! – всё развивалось слишком быстро. Слишком, слишком быстро. Проклятье, у меня оставался всего один ход!

– Коко, реверс! Полный назад!

– Реверс включен! Реверс основных двигателей через три, два, один!

О, как нас дёрнуло! Снятые с упоров винты мгновенно развернули свои лопасти против потока, создавая сильное торможение. Даже через пелену “слияния” в своей хрустальной колыбели, я почувствовала удар головой, смягченный, как будто под действием лекарств. Если я выживу, чую, мне это еще аукнется.

Кульбит, который совершил самолёт, описать довольно сложно. Я почувствовала, как кто-то вырвал мне крылья из плеч вместе с костями и взвыла от боли.

– Критический угол атаки! Бафтинг! Повреждение фюзеляжа! Отказ первого, второго, третьего двигателя! Повреждение топливной магистрали! Пожар во втором двигателе! – в голосе Коко звучала нешуточная паника, но это было уже неважно.

Остов самолёта топором рухнул прямо на лёд. Тысячи ледяных кинжалов вонзились мне под рёбра, и я внезапно оказалась в полной темноте.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (12)
Новая способность: На секретной службе Её Величества. Вас ошибочно приняли за секретного агента. Для соответствия своему амплуа, вы получаете +5 к дипломатии, +5 к скрытности и +5 к науке.

Глава 12: К северу через северо-запад

Непрерывный звон в ушах и темнота вокруг. Мне совсем нечем дышать.

Я лежу на спине в каком-то узком пространстве, которое, судя по ощущениям, никак не может быть вентиляционной шахтой. Ведь в шахтах не бывает таких мягких стен. И... почему мои ноги стянуты какими-то ремнями?!

Я резко дёрнулась вперёд, и копыта с глухим стуком упёрлись в невидимый потолок; пронзившая позвоночник боль тут же напомнила о недавней жёсткой посадке...

Я всё ещё находилась в треклятой капсуле управления самолётом!
“Плохо, очень плохо!” – извиваясь в своих путах, что есть мочи я колотила по абсолютно чёрному стеклянному колпаку, но тот упорно не хотел сдвигаться с места!

Удар, ещё удар… а на чёртовом стекле ни трещины, ни царапины. Тогда, кое-как ухитрившись поднять задние ноги над головой, я изо всех сил брыкнула крышку своего импровизированного гроба.

Бум!

Капсула выдержала и этот удар, но от тряски в её недрах что-то коротнуло: неожиданно для меня стекло стало прозрачным, а всё окружающее пространство озарилось красными табличками предупреждений. И, среди прочих, прямо по центру стекла, горела такая: “Отказ системы воздухоснабжения. Содержание CO2 в атмосфере – 4,9%. Необходима срочная эвакуа...”

Я закашлялась.

Скоро мне уже ничего не поможет: я замурована в герметичной капсуле, фиксирующие ремни существенно затрудняют движения, а воздух стремительно заканчивается. Вот, углекислого газа уже более пяти процентов. Казалось бы, такая маленькая цифра, но этой концентрации вполне достаточно, чтобы заснуть и больше никогда не проснуться. Ну нет, так просто я не сдамся!

– Коко, ответь. Коко! – прохрипела я. – Коко, ты меня слышишь?!

Но искусственный пилот так и не отозвался. Похоже, что я умру в гордом одиночестве…

Озираясь по сторонам, я увидела сбоку от себя незнакомую панель с большими квадратными кнопками. Видимо, она выдвинулась уже после аварии. Кнопок было много, и я принялась жать их наугад.
“Снять фиксацию ремней – выполнено”.
“Отсоединение медицинских датчиков – выполнено”.
“Аварийное открытие капсулы слияния...” – появившаяся надпись неприятно мерцала, словно механизм капсулы решал: выпустить меня наружу или нет. Через несколько секунд на её потолке высветилась короткая и страшная фраза: “Отказ”.

Я уже мысленно попрощалась с родными и вспоминала добрым словом тех немногих друзей, которых успела повстречать на Поверхности, когда в глаза ударил яркий белый свет.

– Нет, Принцессы! Ещё рано! Не хочу умирать! Пожалуйста, не сейчас! – закричала я, не помня себя от ужаса.

– Додо, не ори, это я! – раздался знакомый голос. Яркий свет исчез, и сквозь радужные круги перед глазами я разглядела силуэт своей полосатой подруги.
“Стало быть, это её выбрали проводить меня в последний путь. Что ж, справедливо”.

– Зестер… – я вытянула перед собой копыто, пытаясь напоследок коснуться её лица – пусть и через стекло. Но серой пони уже не было рядом.

И тут её голос приказал:

– Зажмурься, Додо!

В следующее мгновение капсулу сотряс удар страшной силы.

Когда я вновь открыла глаза, картина решительно изменилась: все красные надписи погасли, а покрытое сетью мелких трещин стекло в некоторых местах ввалилось внутрь и повисло на бронирующей плёнке; в капсулу начал поступать долгожданный кислород.

Лёжа на спине, я жадно глотала воздух, который после духоты герметичной капсулы казался ледяным, и ощущала себя полнейшей идиоткой. Вот только сейчас мне было не до самокопания. Мало того, что перед глазами плыли круги, а в ушах по-прежнему шумело: от страха и удушья я мгновенно взмокла, и теперь меня колотило от холода. Впрочем, долго лежать мне всё равно не дали: пробитый стеклянный колпак с хрустом отъехал в сторону – прямо надо мной нависла полосатая физиономия Джестер.

– Вылезай отсюда. Или ты тоже решила остаться тут?

– Тоже? – я часто моргала, пытаясь восстановить связь с реальностью – настоящей, а не той, что являлась плодом компьютерной графики.

– Похоже, у того почтового пилота рядом не оказалось доброй тёти Джестер, чтобы его разбудить. И... между прочим, мы набираем воду. Холодную воду, Додо.

– Оу! – я сглотнула. Вот уж чего-чего, а тонуть в угнанном самолёте в мои планы не входило!

Джестер, однако, не теряла времени даром: не успела я вылезти из своего разбитого ложа, как она сунула мне в зубы и мою винтовку, и седельные сумки.

Самолет лежал на воде плашмя – подобно кораблю или, скорее, погружающейся подводной лодке... М-да, журчащая где-то позади меня вода недвусмысленно намекала на пробоины в обшивке. Сидя на крупе, через треснувшие стёкла кабины я видела дрейфующие куски разломанного льда и слышала его глухой стук о борта машины. Но как бы мне не хотелось сделать передышку, оставаться здесь было точно нельзя.

– Левого крыла у нас нет, – обрадовала меня подруга. – Придется перебираться по правому. Если не поскользнёмся, то даже ноги не намочим. Побереги голову.

Кое-как закинув поклажу к себе на спину, на негнущихся ногах я направилась к выходу.

Начинало светать, и можно было уже обойтись без фонариков. Пробравшись через полумрак отсеков, мы с Джестер выбили перекошенный аварийный люк и вылезли на крыло. “Королевский феникс” лежал аккурат посередине озера: с двух сторон от нас поднимались отвесные скалы, местами припорошенные снегом, а впереди маячил берег, обильно усыпанный крупными валунами и кое-где даже поросший чахлыми хвойными деревцами, неведомо как закрепившимися на остром каменном курумнике.

За всё время пребывания на Поверхности я оказалась у подножия скал впервые. По всему было видно, что нас занесло в полнейшую глушь, где вряд ли вообще когда-либо ступала нога разумного существа, однако это ощущение оказалось обманчивым: сперва я заметила какой-то ржавый лист прикреплённый к невысокому столбу, а затем разглядела и ряд мусорных контейнеров, наполовину утонувших в снегу.

– Г-где это мы? – пробормотала я, всё ещё дрожа от холода и напряжения.

Серая пони прищурилась, разглядывая табличку.

– Национальный парк “Серенити“, – прочитала она. – Курорт, между прочим.

– Ага, разве что кокосовой пальмы не хватает, – буркнула я в ответ. – Финиковая, впрочем, тоже подойдёт. Или, скажем… Аа-а-а!

Самолёт, который всё это время благополучно набирал воду, покачнулся и стал заваливаться на бок.

– За мной, Додо! Я не собираюсь сегодня купаться! – в несколько ловких прыжков Джестер оказалась на берегу. А вот мне пришлось таки воспользоваться крыльями – на этот раз собственными, пусть и слабыми.

Приземлившись на ближайший камень, я с грустью наблюдала за тем, как израненная крылатая машина медленно погружалась в ледяную воду.

– Додо, пойдем, это всего лишь самолет!

– Коко. Она...

– Додо, пойдем же! В конце концов, нельзя же крутить шашни с каждым электронным устройством в Пустоши!

Да что она в этом понимала! Сегодня я наконец-то летала, и это был настоящий полет в облаках, а не какие-то там затяжные прыжки по скалам! Теперь же моя возможность к полноценному полету тонула прямо у меня на глазах.

– Додо, я обещаю, мы угоним тебе еще один самолёт! Нам пора идти, Свити нас уже заждалась.

– А ты откуда знаешь? – спросила я с сомнением.

– Она здесь, неподалёку. Уверена, если ты как следует приглядишься, то сможешь её найти.
“Вот как?”
Чтобы поспеть за Джестер, которая привычно скакала по валунам, мне пришлось прибегнуть к силе своих крыльев. Немного поднявшись над поверхностью, я стала искать глазами движущиеся точки, но берега озера выглядели совершенно пустынными.

– Додо! – окликнул меня такой знакомый голос. – Ты кого-то ищешь?

Я повернулась на голос и к своему удивлению обнаружила, что прямо из снега на меня смотрят два зелёных глаза! Иллюзия, впрочем, продолжалась недолго: из-под упавшего белоснежного капюшона показалась такая знакомая розово-лиловая грива.

– Свити-и-и! – я буквально спикировала на белоснежную кобылку и повисла у неё на шее. Проклятье, как же я по ней скучала!

– А я знала, что ты меня не заметишь! Однажды госпожа Рэрити полчаса не могла найти меня на собственном заднем дворе... Джестер, а что случилось с вашим самолетом?

Где-то за моей спиной кабина летающей машины неумолимо набирала воду и, словно нехотя, погружалась в глубины прозрачного, как стекло, горного озера.

– Он утонул.

Оказалось, что мы сильно отклонились на запад. Фактически, национальный парк “Серенити” находился в другом регионе Эквестрии: горы здесь были выше и круче, чем в окрестностях Поларштерна, и даже воздух пах как-то иначе. Но удивительнее всего выглядела густая растительность вокруг, вернее, её пожухлые остатки – всё-таки на дворе был ноябрь месяц. Я могла лишь догадываться, насколько захватывали дух эти горные луга весной или летом!

Поскольку этот уголок дикой природы имел статус заповедника, то вряд ли зебры вообще рассматривали его в качестве цели для своих ракет. Не удивлюсь, если здесь до сих пор сохранились какие-нибудь реликтовые рощи, а то и вовсе – те дикие животные, которые задолго до Великой Войны облюбовали этот каменный край...

Впрочем, всё это – удел зоологов, если таковые вообще остались. В отличие от вполне осязаемых бетонных помещений, напичканных всевозможной электроникой и механизмами, живая природа всегда казалась мне чем-то зыбким и отдалённым от реальности, поэтому, двигаясь вслед за подругами, я просто дышала свежим морозным воздухом и любовалась открыточными видами, попадавшимися на пути. И всё бы ничего, но глаза мои отчаянно слипались: я жила без нормального, здорового сна уже третьи сутки, так что все тело, и в особенности лицо, постепенно охватывало отвратительное ощущение лёгкости и онемения. Несмотря на хорошую и сравнительно тёплую погоду, меня бил озноб, а реакция становилась всё более и более заторможенной: так один раз я обнаружила, что стою с открытой седельной сумкой, но упорно не могла вспомнить, зачем я вообще её открыла.

Чтобы не заснуть прямо на ходу, я развлекала подруг рассказами о своих недавних приключениях, а когда все подробности иссякли, Свити, в свою очередь, поведала о том, что произошло, когда меня забрали пегасы из Анклава.

– Джестер сразу поняла, к чему всё идёт. Пока солдаты окружали лагерь, мы успели набросать план действий и определили место для следующей встречи. Благодаря спектаклю, который устроила твоя подруга Коппер, Джестер смогла незаметно забраться в один из конвертопланов и спрятаться там ещё до того, как анклавовцы стали грузиться на борт.
“Спектаклю...” – услышав каким словом Свити назвала то жуткое убийство, я оступилась и чуть не ушибла ногу. Всё-таки порой от логики экиноида у меня шерсть на ушах вставала дыбом. “Ох, Коппер, что же ты наделала...”
Собравшись с духом, я задала давно волновавший меня вопрос:

– Как она там? В порядке?

– Она? – переспросила Свити.

– Ну, Коппер. Как у неё дела… после всего этого.

– Как ни странно, твоя подруга держалась молодцом. Вернее как: поначалу она изо всех сил сдерживалась, но потом эмоции взяли верх. Я попыталась утешить её, насколько это вообще для меня возможно. Мне пришлось несколько… приукрасить статистику.

– В смысле?

– Я про вероятность вашего успешного возвращения, – Свити Бот виновато улыбнулась. Слушая её специфическую манеру речи я не могла не улыбнуться в ответ. Статистика… Мастер Шорт Сёркит любила приговаривать: “Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика”.

– Как ни странно, мои выкладки её успокоили. Когда Коппер немного пришла в себя, мы стали решать, что же с ней делать дальше. Думаю, ты понимаешь, что возвращаться в Стойло она отказалась наотрез.

– Плохо. Коппер очень нужен наставник. Тот, кто направит её жизнь в правильное русло...

– Верно. И раз тебя захватили, а Хэк Рэнч погибла от её собственных копыт, возвращаться Коппер было не к кому. Поэтому Базилевс предложил взять её к себе.

– Базилевс?

– Ну да. Он спокойный и рассудительный, а как раз этих качеств твоей подруге явно не хватает. У неё доброе сердце, но горячая голова. К тому же, Базилевс умелый охотник, и ему явно есть чему её научить.

– И что Коппер?

– О, она незамедлительно согласилась. Прыгала вокруг него, как угорелая, а потом долго и с интересом разглядывала его охотничий лук. Грифон же, видя всё это, настолько растрогался, что решил сделать её своей ученицей.

– Ученицей? В каком смысле?

– Видишь ли, охотник – это не просто род занятий. Это целая философия, система взглядов на мир, набор определённых практик. Разумеется, не все следуют этому пути так ревностно, но для Базилевса это сродни религии. Видела его татуировки? Они наносятся по мере достижения того или иного уровня мастерства. Так что, я думаю, твоя подруга попала в хорошие лапы.
“Да уж. С манерой Коппер бросаться во всё с головой, ей это пойдёт на пользу”.

По крайней мере, я хоть немного успокоилась. Всё-таки Базилевс был куда более желанным учителем, чем безвременно почившая Хэк Рэнч.

– А куда мы вообще идём? – признаться, этот в общем-то логичный вопрос возник в моей голове впервые. Всё это время я двигалась словно на автомате.

– Судя по спутниковой съемке, в паре километров от нас находится некое жилое здание. Возможно, бывший туристический объект или санаторий, кто его теперь разберёт, – Свити картинно махнула копытом. – Поскольку в былые времена сюда мало кто заглядывал, карты сделаны в очень низком разрешении, так что дойдём и узнаем.

В глубине души я надеялась, что строение, к которому нас вела Свити Бот окажется целым, и хотя бы этот день мне удастся провести в тепле и уюте.

Идти пришлось недолго. Нырнув в открывшуюся за очередным склоном балку, мы оказались в хвойной роще, через которую с журчанием бежал совсем маленький, но быстрый ручеёк. Не знаю, была ли вода в нём талой или же поступала из подземных источников, но деревьям её явно хватало для жизни. Пожалуй, северо-запад начинал мне нравиться: двигаясь под сенью потрясающе-зелёных хвойных деревьев, я с удовольствием отмечала, что снег скапливался лишь в низинах. Скальные породы были обильно присыпаны хвоей, и неглубокий, но рыхлый почвенный слой пружинил под ногами, что было особенно приятно после бесконечной каменной крошки. Тропинка петляла между деревьями и отдельными валунами, перепрыгивая то на один, то на другой склон балки, но благодаря многочисленным корням, выступавшим из земли, карабкаться было несложно.

Но вот уютный лесной тоннель закончился, и мы вышли на открытую поляну. Отгороженная от ветра склоном горы с одного края, другим она обрывалась прямиком в глубокое ущелье. И на самом краю этого ущелья стоял дом очень странного вида. Честно говоря, я ожидала увидеть здесь, в горах какой-нибудь каменный замок с изящными островерхими башенками или классический особняк в вычурной кантерлотской манере – с симметричной планировкой, мраморными статуями и широким балконом. На худой конец, бревенчатую избу с провалившейся крышей. Вместо этого моему взору открылось нечто совершенно иное. Перед нами оказался дом, коттедж, особняк – как хотите, построенный в очень необычном, я бы даже сказала, опережающем время стиле.

Издалека здание выглядело конструкцией из нескольких прямоугольных блоков – как если бы маленький жеребёнок взял из коробки первые попавшиеся кубики и, не глядя, поставил их друг на друга. Но это лишь на первый взгляд. Я кое-что знала об архитектуре и даже умудрилась запомнить страшно заумный термин “объёмно-пространственная композиция”, поэтому, переварив увиденное, отметила, что что за каждым изгибом и уклоном скрывался точный инженерный расчёт. Да и жеребёнок вряд ли уложил бы свои кубики настолько ровно.

Первое, что бросалось в глаза – это обилие резких углов, затем – выраженная ярусность постройки: дом был словно вписан в скалу. Железобетонный балкон-веранда опоясывал здание сплошной лентой, из-за чего мне сначала показалось, что это не балкон вовсе, а целая галерея. Дом имел всего два этажа, но между ними дизайнер сделал что-то вроде открытой террасы, с большими окнами в полный рост, которые сейчас были наглухо закрыты рольставнями.

В то время как вся нижняя часть дома была сложена из природного камня, скрепленного бетоном, стены этажа с открытой террасой, как мне показалось, были обшиты деревом.
“Интересно, как при такой влажности доски до сих пор не сгнили?” – подумала я, вспоминая мрачные развалины лесного лагеря. Всё-таки для здания, простоявшего больше двух столетий эта постройка сохранилась на удивление хорошо.

Прежде мне не доводилось видеть такой архитектуры. В этой необычной постройке удивительным образом сочетались практичный минимализм и вольный полёт мысли архитектора. Тем более странно смотрелась нарочитая угловатость дома, если вспомнить, что перед войной в моду вошли формы эпохи индустриального прогресса – с повсеместным применением хрома и аэродинамичных скруглений. На фоне таких зданий, это сооружение выглядело яростным, почти истеричным протестом дизайнера.

Меня не покидала мысль, что перед нами стоял не столько дом, сколько причудливый, угловатый, и очень дорогой ангар. Особенно это впечатление усиливалось высокими гаражными воротами цокольного этажа – тоже наглухо закрытыми рольставнями.

Теперь оставалось лишь найти способ проникнуть в это закрытое со всех сторон убежище и при этом не вызвать на себя огонь каких-нибудь турелей безопасности, которые вполне могли прятаться среди валунов.

Поднявшись по широкому пандусу до второго этажа, я стала прикидывать – хватит ли нам троим сил, чтобы выломать одну из лент механических жалюзи и пришла к выводу, что вряд ли. Я собралась было попросить у Джестер какую-нибудь очередную чудо-гранату, утащенную с “Эквестрии-8”, но тут меня перебил голос Свити Бот:

– Ну что ж, надеюсь, аккумуляторы ещё не сели. – с этими словами Свити подошла к полированной металлической пластине, закрепленной на стене возле самой узкой из подвижных лент и уверенным движением вставила свой рог в небольшое приёмное отверстие.
“Что она делает?”
Внезапно на пластине один за другим загорелись три геометрических символа: под тонким металлическим напылением были скрыты лампы!

И тут дом пришёл в движение: где-то внутри заработал генератор, и все бесчисленные рольставни с легким жужжанием поползли вверх. Дом словно сбрасывал скорлупу. Там, где только что виделся безликий ангар, нашему взору предстала целая галерея ростовых, как я и предполагала, окон, чередовавшихся с стенами, обшитыми деревом. Несмотря на всю своеобразность выбранного стиля, даже я признала, что дизайнер умело использовал естественный цвет древесины и практически чёрный лак, которым были покрыты те или иные элементы интерьера, которые проглядывали через гигантские окна. Уже за счёт этого, минималистичное в целом жилье превратилось в нечто довольно уютное и приятное для глаз.

Но только когда рольставни поднялись до конца, и в доме зажёгся свет, мне открылась истинная красота внутренней обстановки. По замыслу архитектора, комнаты освещались не холодным неоновым мерцанием энергосберегающих спиралей, а тёплым желтоватым светом старомодных ламп с вольфрамовой нитью! Одни светильники были направлены вниз, другие – вверх, третьи же хитроумно прятались за фальшивыми стенами. И нигде свет не составлял одно сплошное зарево – переливы света и тени полностью разрушали царство прямых углов, населяя его пологими кривыми. В одночасье мрачная и утилитарная на вид постройка превратилась в олицетворение тепла и уюта.

Джестер, похоже, удивилась не меньше моего: сидя на крупе рядом со мной, с каменным лицом она смотрела в сторону необычного дома, и её удивленно вздёрнутая бровь не опустилась до тех пор, пока я не помахала копытом у неё перед носом.

– Как ты это сделала? – спросила я единорожку. Возможно, мне показалось, но белоснежная кобылка прямо-таки светилась от удовольствия!

– Добро пожаловать ко мне домой!

– Госпожа Свити Белль озаботилась постройкой этого дома еще до Войны. Так уж вышло, что у неё с госпожой Рэрити довольно часто возникали конфликты на самой разной почве, и в один прекрасный момент госпожа Свити Бель решила, что ей нужно укромное место, куда можно ненадолго сбежать из города, чтобы выпустить пар, побыть наедине с природой и вообще, как она говорила, “переключиться на другую волну”. А заповедник “Серенити”, издавна славился свежим воздухом, чистейшей водой и, что немаловажно, уникальной популяцией певчих птиц севера.

– То-то я смотрю у вас тут все деревья в птицах, – мрачно подметила Джестер, за что я несильно ткнула её в бок.

Проигнорировав реплику серой пони, единорожка невозмутимо продолжила:

– Полагаю, будет нелишним упомянуть, что планировку и внешний вид дома госпожа Свити Белль утвердила как раз после одной из таких бурных ссор. Разумеется, наперекор своей старшей сестре. Надо было видеть лицо госпожи Рэрити, когда ей показали этот дом! Если честно, я думала, что у неё внутри что-нибудь перегорит!

Свити улыбнулась. В те моменты, когда единорожка рассказывала что-то о своём прошлом, она выглядела особенно живой, и я невольно заглядывалась на её лучезарное лицо и пронзительно-зелёные глаза.

– Здесь всё сделано наперекор духу времени. В то время, как страна наращивала темпы потребления ресурсов, этот дом строился в ключе философии экологических домов: здесь использованы только натуральные материалы, имеется собственная система очистки сточных вод, а чуть выше по склону горы установлено несколько ветряных генераторов. Дом старались сделать максимально автономным, чтобы не зависеть от окружающего мира. Разумеется, эта философия себя не оправдала – для обеспечения системы жизнеобеспечения всё равно требовались ресурсы извне, и кроме того, часть систем довольно быстро пришла в негодность. Но всё равно, в целом это весьма любопытное упражнение в технологии… Впрочем, о чём это я? – спохватилась кобылка. – Вы же наверняка проголодались!

Видит небо, никогда ещё Свити не была так права!

Наш ранний завтрак проходил в большой и светлой гостиной, которая разделялась декоративной стеклянной перегородкой на две неравные части. Меньшая часть помещения была отведена под некое подобие кухни – с собственной раковиной, посудными шкафчиками и автоматизированным кухонным лифтом. Последний напрямую сообщался с подземным холодильником и внешне напоминал обычный торговый автомат, с той лишь разницей, что при помощи его кнопочного меню можно было набрать полноценный заказ, который через некоторое время выезжал прямо из раздаточного окошка. Разумеется, за эти годы предлагаемое меню существенно оскудело, но даже оставшиеся пункты вроде фисташкового мороженого, мармеладок “Лимонные дольки” и какой-то экзотической штуки с заманчивым названием “Персиковый зефир” вызывали у меня отнюдь не праздное любопытство. Тем более, что Свити попросила ни в чём себе не отказывать.

Нащёлкав себе сладостей на полную тарелку, я с чувством выполненного долга уселась за стол. Вид из окон гостиной открывался сказочный: прямо под нами зеленел густой хвойный лес с уже знакомыми ручейками, а где-то вдалеке тянулась полоска скалистых гор. Посередине же располагался тот самый злополучный водоём, в котором утонул наш самолёт – озеро Серенити. Да, весь парк был назван именно в честь него. И вот ведь какая ирония: как рассказала потом Свити Бот, название этого озера происходило от староэквестрийского слова 3eяenitæ, что означает “покой”. Могу сказать, что бедняге Коко покой теперь был точно обеспечен. Сейчас, глядя на место недавней катастрофы, я даже не могла разглядеть оторванное крыло “Феникса”, поскольку сразу после того, как мы вошли в дом, небо резко потемнело, а затем и вовсе разразилось снегопадом. По всей видимости, виной тому были пегасы, которые после ночного погрома в спешке заделывали прореху в своём Облачном Занавесе; иначе объяснить такую резкую смену погоды я просто не могла.

Периодически, наша радушная хозяйка отлучалась на кухню, чтобы принести уже готовые лакомства или раздобыть какие-нибудь мудрёные столовые приборы вроде вилок для десерта. Сервировка стола недвусмысленно намекала на формат светского раута причём, исключительно для единорогов. Я едва сдерживала смех, глядя на озадаченное лицо Джестер, вертевшей в копытах серебряную не то ложечку, не то лопатку. Хотя, если честно, я и сама не могла точно сказать, для чего мог использоваться такой столовый прибор. Видя наши недоуменные взгляды, Свити, наконец, осознала свою ошибку и просто переложила все принесённые яства на плоские фарфоровые тарелки.

Вкушая кулинарные изыски прошлого мы, как и полагалось настоящим аристопони, вели неторопливую светскую беседу. Во всяком случае, даже Джестер пару раз мне в этом подыграла, хоть я и видела, что она давно готова расхохотаться в голос от самого зрелища наших плохо отмытых физиономий на фоне всей этой изысканной чистоты.

Свити же рассказывала довольно известную историю о том, как пони придумали мороженое. Если вкратце, то как и большинство великих изобретений прошлого, мороженое получилось совершенно случайно. Одна земнопони, которая торговала фруктовым соком постоянно возила свою повозку через горы. Однажды, отправившись в путь со своим маленьким сыном, она не смогла спуститься с гор до темноты. Пришлось разводить костёр и ставить палатку. Результат оказался довольно предсказуемым: за ночь бочонки с соком замёрзли, а один из них и вовсе лопнул, что очень расстроило эту пони. Выбросив цветные куски льда на обочину дороги она собралась было двигаться в путь, но любопытный малыш лизнул один из обломков и сказал ей, что тот очень вкусный…

Похоже, Джестер слышала эту историю впервые. Я же когда-то читала совершенно другую версию, лишённую всех этих приторных нежностей. Вместо пони-торговки там фигурировал отряд отважных пегасов, попавший в сильный буран, а никаких малолетних жеребят не было и в помине.

Покончив с едой, я облюбовала небольшой журнальный столик, удобно прислонённый к стене, постелила на него чистую тряпочку и достала из сумки набор ПипБак техника. Мне уже давно хотелось выкрутить ту дурацкую блокировочную рамку, без которой ПипБак снимался с ноги за считанные секунды, причём, без каких-либо инструментов. Сейчас это было особенно актуально: по сравнению с моей моделью трёхтысячной серии, допотопное устройство Барбары Сид, весило раза в полтора больше. Разомкнув манжету ПипБака на две половины, я принялась откручивать крепёжные винты рамки. И, как обычно в таких случаях водится, сколько я ни старалась, последний из винтов никак не хотел сдвигаться с места.

Не знаю точно, когда я уснула. Наверное, в тот момент, когда потянулась за отвёрткой, укатившейся на дальний край стола. Во всяком случае, это было последнее, что я запомнила прежде, чем отключилась прямо на рабочем месте…

Очнулась я в совершенно другой обстановке: на низком диванчике, накрытая шерстяным одеялом, в комнате ощутимо меньшего размера. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался дневной свет, но чувствовалось, что это ненадолго.
“Пора завязывать с привычкой спать в одежде”, – подумала я, расчёсывая зудевшую ногу чуть повыше места, где раньше красовался ПипБак. М-да. На фоне моей общей испачканности яркая лавандовая полоска на ноге смотрелась довольно забавно.

Я снова ощутила себя потерянной во времени. В надежде, что в комнате окажутся часы, я огляделась по сторонам, но нашла лишь записку на дорогой бумаге заботливо уложенную на прикроватный столик.

Написанный прямо таки каллиграфическим почерком текст, гласил:
“Ты так сладко спала, что мы с Джестер решили тебя не будить. Отнесла твой ПипБак на подзарядку. Свити”.

Крепкий сон хоть и придал сил, но совсем не отменил моего давнего желания в кои-то веки поваляться в тёплой и мягкой постели. Я собралась было перевернуться на другой бок, но тут в комнату вошла Джестер, довольная и с мокрой гривой, свисавшей длинными чёрными прядями.

– Доброе утро, жеребёнок! – прогорланила она в своей обычной манере. – Конечно, сейчас уже не утро, но всё равно… Я тебе советую пойти привести себя в порядок. В этом доме есть настоящая ванная и горячая вода!
“Я не ослышалась?” – волшебное словосочетание “горячая вода” мигом вывело меня из приятного оцепенения. Я так и подскочила на своём диване, отбросив одеяло в сторону. Шутка ли: во всей Пустоши нашлось единственное место, где можно было наконец-то цивилизованно отмыться, причём, не в какой-нибудь деревянной кадушке, а в нормальном санузле! То, что в этом доме санузел был выполнен по высшему разряду, у меня не вызывало сомнений.

Зарядившись моим энтузиазмом Джестер даже вызвалась проводить меня до ванной комнаты, что было совсем не лишним: хоть убежище Свити и выглядело пустым, но ко всему прочему оно отличалось довольно хитрой планировкой. В одиночку я бы здесь точно заблудилась.

Уже новыми глазами я рассматривала обстановку этого странного дома. По всему было видно, что Свити неустанно поддерживала здесь порядок и следила за состоянием немногочисленных вещей, оставшихся от прежней хозяйки но, в то же время, интерьер её жилища выглядел неприятно пустым, каким-то выхолощенным и начисто лишённым следов уюта. Прежде всего, в глаза бросалось отсутствие ковров, да и вообще каких-либо тканей. Пожалуй, единственным исключением было то самое одеяло, под которым я недавно проснулась, но, судя по стойкому запаху нафталина, Свити извлекла его из каких-то очень дальних запасников.

Впрочем, стоило ли мне удивляться? Я постоянно забывала о том, что нахожусь в доме экиноида – искусственной пони, у которой потребность в комфорте гораздо ниже, чем у любого живого существа. И раз Свити Бот жила здесь уже две сотни лет, она явно приспособила бывший дом Свити Белль под себя, убрав отсюда всё лишнее и выбросив то, что успело испортиться за эти годы...

– Додо, тебе сюда.

Спустившись по наклонному пандусу, мы оказались в чистом и довольно узком коридоре, который насквозь пропах стиральным порошком. Окон коридор не имел и освещался плоскими настенными панелями разной величины. Основным же источником света была дверь в его дальнем конце – узкая панель матового стекла в лёгкой металлической раме; вот на неё и указывала серая пони.

Миновав непрестанно гудевший агрегат серебристого цвета, я поравнялась с дверью и потянула ручку на себя. Дверь не поддалась. Впрочем, толкнуть вперёд её тоже не получилось. Как ни странно, рядом с дверью не оказалось ни кнопки для её активации, ни даже пресловутого отверстия для сканирования рога.

“Ерунда какая”.

– Не, не так, жеребёнок. Отодвинь её в сторону, – подала голос Джестер. Эта полосатая заноза стояла, облокотившись на стену, и наблюдала за мной!
“Вот ведь вредина! Сама небось полчаса соображала, а теперь ехидничает!” – я обернулась и скорчила ей глупую рожу, на что серая пони просияла довольной улыбкой и, наконец, удалилась восвояси.
“В сторону, значит. Ну прямо как в той деревне грифонов… Так вот оно что!” – теперь я сообразила, откуда взялся весь этот минимализм, запечатлённый в камне, стекле и металле.

Дверь отворилась практически бесшумно. Меня обдало потоком горячего влажного воздуха, и когда пар рассеялся, я увидела дальнюю стену ванной комнаты. Она была выложена из стеклоблоков и пропускала в помещение голубоватый рассеянный свет. Мне и в голову не приходило, что заурядные стеклянные кубы, которыми в нашем Стойле закладывали окна подсобных помещений могут быть деталью дорогого интерьера!

Впрочем, не это заставило меня застыть на пороге. Там, снаружи, прямо по поверхности этой стеклянной стены, лилась вода! Даже сквозь толстое стекло я слышала успокаивающий монотонный шум, гораздо более гулкий, чем когда ты стоишь под душем.
“Всё, остаюсь здесь жить”, – подумала я, переступив порог, и мой нос уловил знакомый запах. Ну, верно: так пахла грива Свити Бот. И найти источник этого характерного аромата оказалось легче легкого. Сразу рядом с дверью располагался узкий вертикальный шкафчик, заглянув в который я так и прыснула со смеху: на каждой из пяти полок рядами стояли совершенно одинаковые флакончики шампуня “Ромашковый”!
“М-да, выбором здесь и не пахнет” – я взяла с полки первый попавшийся флакон и оглядела комнату.

Как же тут было чисто и красиво! После всех тех обшарпанных, заржавленных и запылённых помещений, в которых я побывала за последнее время, нежно-сиреневый кафель стен и ослепительно-белая эмаль широкой круглой ванны поражали своей безукоризненной чистотой. Даже лишённые плавных изгибов краны выглядели так, словно их установили только вчера: ни ржавчины, ни даже мутных разводов на хромированной поверхности! И посреди всего этого блестящего великолепия стояла грязная, чумазая пони с подпалённым хвостом и засаленной гривой, давно утратившей свой первоначальный цвет: ну вылитая жительница Пустоши!

Глядя в громадное зеркало, занимавшее собой одну из стен ванной комнаты я с трудом узнавала в отражении прежнюю Додо. И в первую очередь в глаза бросалось то, что я похудела. Нет, у меня никогда не было проблем с лишним весом; скорее даже наоборот. Но нерегулярность питания и постоянное перенапряжение сделали своё дело.
“Скелет да и только!” – сказал бы сейчас мой папа и был бы совершенно прав. Конечно, рёбра из под шкуры в буквальном смысле не торчали, но черты лица приобрели заметную угловатость. А учитывая выраженные мешки под глазами и здоровенную ссадину на лбу, выглядела я довольно жутко. Но важнее всего было не это. Пони из зеркала смотрела на меня каким-то новым взглядом... Более взрослым, что ли? Не знаю. Но, в любом случае более серьёзным, чем раньше. И куда только делась прежняя беззаботность?..
“Так, Додо, отставить”, – я улыбнулась своему отражению, и оно улыбнулось мне в ответ. Вот только улыбка эта вышла очень натянутой.

Пока набиралась вода, я нашла плетёную корзину для грязной одежды и развлекалась тем, что выкладывала содержимое своих карманов на широкую стеклянную полку с бортиками, явно предназначенную как раз для таких случаев.

Да, бывшая хозяйка дома продумала всё до мелочей. Интересно, часто ли она тут бывала? А что если этот дом строился специально для её высокотехнологичной “копии”, а слова про “выпустить пар” и “побыть наедине с природой” были всего лишь прикрытием?

Впрочем, это мне сейчас хотелось побыть наедине... С собой, с природой, не важно. Таинственные пакеты с древними письменами, злые анклавовцы и неуёмные полосатые подруги подождут. Сейчас меня ожидала горячая ванна и несколько часов полнейшего бездействия.

Перешагнув через бортик, я не без удовольствия поймала забытое ощущение обволакивающего тепла и медленно погрузилась в воду.

– ААААаааанет!!!

Вообще-то, я не могла похвастаться особенно громким голосом, но сейчас мой отчаянный вопль разнёсся по всему дому Свити Бот – от подвала и до самых верхних его комнат. И, судя по энергичному топоту ног и обеспокоенным голосам, он был услышан.

Я лежала на полу в совершенно нелепой позе, оглушённая собственным воплем, и таращилась на кусок стены поверх зеркала; опустить глаза ниже я просто не решалась.

Именно в таком виде меня и застали подруги.

– Ты в порядке, Додо? – спросила Свити Бот, с неподдельным беспокойством глядя на меня.
“В порядке ли я после того, что увидела в зеркале?” Да ни хрена я не была в порядке! Вот только даже сообщить об этом не получилось: губы просто не слушались, а язык свой я прикусила до крови.

– М-м-мя глива, – пробормотала я, косясь в сторону брошенной на пол расчёски.

– Что? – переспросила уже Джестер. – Додо, что стряслось?

– Глива... Она федая, Зестел, понимаеф?! – с этими словами я подцепила расчёску копытом и пододвинула к себе. Похоже, теперь и мои подруги увидели тот клок седых волос, что застрял между зубьями.

Джестер со Свити переглянулись.

– То есть ты орала так, словно тебе отняли ногу из-за какой-то прядки поседевших волос?

– Какой-то? – сглотнув солёную слюну, я попыталась сдержать набежавшие слёзы. Даже голос прорезался. – Джестер, да ты вообще понимаешь, что это се-ди-на? В моём возрасте! Целая прядка Богинями проклятой седины! – от отчаяния я была готова разреветься.

– Вообще-то две, – зачем-то уточнила серая пони. – Вторая у тебя в хвосте.
“Что?!” – я выгнула шею и, действительно, увидела белую полосу, шедшую от копчика и до самого конца хвоста. Но больше всего меня поразило другое – то, с каким небрежным тоном Джестер произнесла свои слова. Я едва подавила желание стукнуть её чем нибудь тяжёлым.

– Расслабься, жеребёнок. Это всего лишь хвост и грива. Не нога и, уж тем более, не голова.
“Да как вообще можно быть такой толстокожей?”
Я встретилась взглядом со Свити Бот.

– Свити, ну ты то хоть меня понимаешь?

Наверное, я смотрела на экиноида так, словно от его ответа зависела вся моя дальнейшая жизнь. Какое-то время Свити Бот молчала, подбирая слова, затем села рядом, положив копыто мне на плечо.

– Додо, не грусти. На самом деле, тебе эта полоска очень идёт.

Вот уж чего-чего, а такого ответа я от неё точно не ожидала.

– Мдаааа? – протянула я с сомнением в голосе.

– Я серьёзно. Знала бы ты, на какие только ухищрения не шли пони-модницы прошлого, чтобы искусственно высветлить отдельные прядки в гриве и хвосте... И, между прочим, у твоей любимой Дэрин Ду тоже была грива с проседью. Вот что, Додо: тебе просто нужно сменить причёску! Выбрать что-то более дерзкое и стильное.

Услышав всё это, я удивлённо хлюпнула носом. В последний раз.

Если подумать, белоснежная кобылка была права: не я ли стремилась во всём быть похожей на Дэрин Ду – своего рода, эталон искательницы приключений? Не я ли испытала на своей шкуре такое, что не могло и присниться кому-либо из жителей моего родного Стойла? Так чего же я теперь удивляюсь, что все потрясения, выпавшие на мою долю, привели к такому закономерному результату? Совсем недавно я как угорелая носилась по охваченной пламенем вражеской базе, пилотировала огромный самолёт и даже почти успешно посадила его на лёд. А теперь что? Расклеилась из-за какой-то бытовой мелочи? Да что со мной вообще такое?!

Отпихнув злосчастную расчёску, я встала на ноги.

– Ты права, Свити. И ты, Джестер, тоже права, – ответила я, заключая своих подруг в тесные объятья.

– Как думаешь, мой ПипБак уже зарядился? – спросила я у Свити Бот, когда мы встали возле бронированной двери, ведущей в подвал дома.

– Несомненно. Его аккумуляторы поддерживают ТБПСТ.

– Кого?

– Технологию Быстрой Подзарядки, – пояснила единорожка.

– А “СТ” тогда?

– Стойл-Тек, конечно же!
“О, мне следовало догадаться”.

Тем временем, Свити склонила голову перед стальной колонной с декоративными стеклянными вставками и уже знакомым отверстием для сканирования рога; по всей видимости, это был терминал безопасности.

– Кстати, я оптимизировала некоторые нерационально завышенные настройки твоего ПипБака, – странно изогнув шею, и при этом глядя прямо на меня Свити хихикнула.

– Что смешного?

– Ну, посуди сама. Вот зачем тебе понадобилось восьмикратное замедление времени?

– Между прочим, там, на базе, мне это здорово помогло, – буркнула я в ответ.

– Ага. И за 10 секунд ты высадила весь заряд. Я видела логи. Имей в виду, Додо: расход заряда батареи имеет квадратичную зависимость от коэффициента замедления. Так что для нормального ведения боя двукратного замедления тебе вполне хватит.
“Э! Я так не играю!”
Впрочем, в словах белоснежной кобылки был смысл: в конце концов, быстрее меня это заклинание не делало, а для принятия решений времени и так оставалось в избытке.

– Ну, долго ещё будет ларчик открываться? – Джестер в нетерпении переминалась с ноги на ногу, в то время как Свити по-прежнему стояла в нелепой позе, дожидаясь окончания сканирования.
“Интересно, сканируется форма рога, кривизна его витков или же Свити посылает какой-то особый, лишь ей присущий магический импульс?..”
Так или иначе, простого сканирования рога оказалось недостаточно: по завершении этой операции вся нижняя часть колонны-терминала отъехала в сторону открыв доступ к его органам управления. Привычным движением Свити Бот положила оба передних копыта на белую матовую панель, а затем, забавно вытянув шею, заглянула в фигурную прорезь с резиновыми наглазниками; по её лицу тут же пробежал красный луч лазера. Это напоминало сканирование сетчатки глаза… у робота. Нет, я догадывалась, что от Свити можно было ожидать всего, но это уже напоминало какой-то дурацкий анекдот.

Каждый успешный этап удостоверения личности Свити Бот отображался на круглом индикаторе, находившемся тут же, в стене, и три из четырёх его секторов уже горели зелёным светом. Оставалось совсем немного.

– Я дома, – сказала Свити в выдвинувшийся из корпуса терминала микрофон. Ярко мигнув, индикатор погас, и бронированная дверь наконец-то отъехала в сторону. Богини милостивые, вот уж не думала, что наша электронная подруга страдает паранойей!

Следом за Свити мы с Джестер вошли в окутанную мраком комнату: в отличие от других помещений дома, окон здесь не было вовсе. Рог экиноида слабо засветился, и в комнате включился свет – дюжина небольших галогенных ламп, вмонтированных прямо в потолок.

Я оторопела: казалось, что комната была буквально напичкана какой-то невероятно сложной техникой. Посреди комнаты находился некий овальный ложемент, отдалённо напоминавший капсулу пилота в “Облачном разбойнике”, и прямо над этим ложементом, словно ноги какого-то гигантского насекомого, нависали непонятные механизмы и спускались не то кабели, не то шланги для подачи сжатого воздуха. Довершали же эту жутковатую инсталляцию два плоских широкоформатных монитора, установленных на хитроумных подставках, благодаря которым они могли поворачиваться сразу в нескольких плоскостях. Но больше всего, пожалуй, меня поразило совершенно неуместное среди всей этой техники резное трюмо с косметическими флакончиками, парой расчесок и двумя очаровательными отвёртками с ручками из красного дерева. Веер сервоманипуляторов нависавший над этим туалетным столиком образовывал нечто наподобие портала древнего храма. Всё это вместе выглядело абсолютно сюрреалистично, словно кадр из какого-то жутковатого сна или плод фантазии какого-нибудь скульптора-авангардиста, из тех, что набирали популярность перед самой Войной.

– Добро пожаловать в мою спальную комнату, – произнесла Свити Бот. – Здесь я, собственно, и существую.

– Ммм, а тут уютно, – протянула Джестер, осматривая всё это многообразие техники и электроники.

Вслед за хозяйкой мы приблизились к странному ложементу в центре комнаты.

– Станция технического обслуживания “Колыбель”, – пояснила Свити. – Что-то вроде автодока, только для роботов. Ну, и по совместительству – мой туалетный столик. Обычно я стараюсь делать мелкий ремонт сама. Неприятно чувствовать себя изделием.
“Действительно. А ковыряться в себе отвёрткой, значит, приятно, да?” – подумала я, разглядывая железный стенной шкаф, буквально заполненный всевозможными запчастями и пустыми корпусами электронных устройств. Похоже, Свити приходилось подновлять себя чуть ли не за счёт довоенных бытовых электроприборов.

– Последний раз, – Свити хихикнула, – мне потребовалось отрегулировать шарнир на одном из позвонков. Пришлось, сидя перед зеркалом, вскрывать собственный позвоночник! Зрелище, скажу вам, было то ещё! Боюсь, без этого зеркала я бы точно не справилась.

Бррр. От её фразы меня, разумеется, передёрнуло. Но, с другой стороны, у кого ещё в Пустоши есть подруга с набором отвёрток в косметичке?

“О!” – к своей большой радости, среди всевозможных запчастей, лежавших на нижней полке стенного шкафа я заметила и свой ПипБак. Подсоединённое длинным шнуром непосредственно к “Колыбели” устройство приветливо мерцало своим зелёным экранчиком.

“Неплохо бы перенастроить цветовую схему на привычные желтоватые оттенки”, – подумала я, направляясь в сторону шкафа, и в этот самый момент меня окликнули:

– Садись, Додо, – Свити Бот указала на кушетку “Колыбели”. – Сейчас мы приведем тебя в порядок.

– Что? Вот этим?! – от зрелища веера манипуляторов у меня внутри похолодело.

– Ну да, – Свити виновато улыбнулась. – Я не смогу постричь тебя ножницами сама, это слишком ювелирная работа для... ненастоящего единорога вроде меня.

Знаете что? Если меня не убьют все эти приключения, то совершенно точно прикончит кто-нибудь из подруг.

Удивительно, но когда один из манипуляторов с лёгким жужжанием коснулся моей головы, я этого даже не почувствовала. Для общения с “Колыбелью” Свити Бот использовала блестящий провод, изящно цеплявшийся у неё за ухом, и выглядевший, скорее, как ювелирное украшение вроде какой-нибудь серёжки или подвески. Чувствовалось влияние Рэрити.

Чтобы не тратить время понапрасну, я попросила Джестер подать мне седельные сумки. Как-никак, у меня было одно давнее дело.

Выложив на стол жёлтый полимерный пакет, найденный на заоблачной станции, я не без внутреннего замирания и даже трепета вынула из него три больших пожелтевших листа со знакомыми мне древними иероглифами и несколько листочков вполне современной бумаги – страницы манускрипта уже пытались перевести и, похоже, до какой-то степени преуспели в этом. Краткий словарик, предварявший заметки неизвестного лингвиста, насчитывал около трёх десятков слов, обведённых зелёным карандашом и не меньше дюжины, зачёркнутых красным. Впрочем, благодаря заклинанию из орба, я не нуждалась в подобных шпаргалках: стоило лишь немного сосредоточиться, и причудливые древние символы превратились в осмысленный текст.

Строка за строкой, я узнавала новые подробности забытой легенды. И рассказ безымянного летописца существенно отличался от красивой сказки, ранее услышанной мной от Базилевса – главным образом, своей мрачностью, ведь древние листы рассказывали о событиях, которые характеризовали Тау отнюдь не с лучшей её стороны.

Когда я в очередной раз удивлённо присвистнула, Джестер подала голос:

– И что ж там такого интересного? Делись давай!

– Да, Додо, расскажи! – вмешалась Свити.

– Сейчас… – после того, как я перенесла взгляд обратно, на начало страницы, пришлось концентрироваться заново. Дело в том, что заклинание из орба не давало возможности видеть перевод целиком: чётко различался лишь тот фрагмент текста, на котором было сосредоточено моё внимание. И стоило мне немного отвлечься, как глаз снова видел лишь набор древних иероглифов. Удивительный эффект!

– Вот, готово. Это история о Пере Тау. Здесь сказано, что в незапамятные времена Тау прокляла некое племя и затем обронила на те земли, где они жили Перо. Обронила нарочно, как частичку себя. И упало это Перо прямо с неба во мрак ночи, и пока оно падало, на небе было светло… светло как днём, – читая текст с листа, я перестраивала фразы прямо на ходу, отчего некоторые подробности приходилось опускать.

– Когда же Перо упало, Земля содрогнулась, и подвинулись Горы, и настала Мгла. Когда же сошла Мгла, стало видно, что там, где упало Перо, Земля разверзлась, и стала столь горяча, что к этому месту невозможно было ни подступить, ни подлететь: настолько жарким было всё вокруг. И всякий зверь, разумный и неразумный, который был рядом и видел, как упало Перо, лёг замертво там, где стоял. Любой же, кто пытался подойти к этому месту, погибал страшной смертью – не то за день, не то за неделю с него живого сходила плоть. Вскоре, место, где упало Перо, было проклято, и ходить к нему было запрещено. Но это не помогло: даже те, кто жили за много горизонтов от проклятого места, то есть, по сути, всё представители этого племени, подхватили разные хвори. Они стали терять силу, дети же их рождались хилыми и малорослыми. И были они…

Я запнулась, пытаясь понять смысл предложения.

– В общем, отныне у этого племени рождались только калеки. И тогда последние из племени, кто не был калекой, поклялись, что никогда больше жестокий Свет Тау не вернётся на землю. Они вырезали собственные сердца и вложили себе в грудь по глыбе льда, чтобы жар, исходивший из земли, не тронул их. И когда они спустились в котлован, их горе и ненависть были столь сильны, что даже жар, исходивший от Пера, не совладал с ними. И вновь сотряслась Земля. И обрушились края котлована, похоронив Перо под собой навсегда. И сказано, что до тех пор Тау не вернется на Землю, покуда Перо охраняют Стражи.

Я дошла до конца третьего листа. Мда, кем бы ни была эта Тау, добротой она явно не отличалась. К сожалению, из текста не было ясно, кого и за что она прокляла таким жестоким образом.

– Я смотрю, мы ещё в весёлое время живём, – обронила Джестер, выслушав мой запутанный рассказ. – Слушай, Додо. А что это там за картиночки на обороте листа? Будто какие-то древние комиксы про аликорнов.

– Что?

Перевернув пожелтевшие листы, я с удивлением обнаружила, что читала текст не сначала!

Два оборота действительно были заняты рисунками, на каждом из которых в отдельных кругах располагались схематичные изображения аликорнов, третий же представлял собой пояснительный текст. И по мере того, как я в этот текст вчитывалась, моя грива потихоньку поднималась дыбом…

Видя то, как я изменилась в лице, Свити отодвинула манипулятор “Колыбели” в сторону. Джестер же окинула меня напряжённым и даже слегка испуганным взглядом.

– Что там, Додо? – вымолвила она, наконец.

– Джестер, Свити… Здесь написано, что Тау – это мать Принцессы Селестии!

Как там говорил Базилевс? “Тау – это древняя богиня грифонов, сотканная из самого Света. Она древнее всего в этом мире. Древнее Эквестрии, древнее пони и грифонов вместе взятых и даже древнее, чем звезды...”

Однако из страниц древнего манускрипта ясно следовало, что Тау являлась аликорном, и что у неё было двенадцать дочерей – по три на каждую сторону света. Всё это подтверждала и рисованная схема, занимавшая целый разворот древнего документа: сложив два листа в правильном порядке, я увидела искусно украшенный диск, напомнивший мне своим видом циферблат старинных часов, разве что без стрелок. Места цифр в нём занимали пресловутые круги со стилизованными изображениями Дочерей Тау, которые были выполнены настолько схематично, что отличались друг от друга лишь цветами гривы и шкуры. Только благодаря этому и по едва различимым кьютимаркам, я смогла распознать среди прочих Принцессу Селестию, Принцессу Луну и Принцессу Каденцию. Судя по тому, что все три изображения занимали левую сторону схемы, эти три Сёстры поселились на западе. Остальные же Сёстры были совершенно мне не знакомы: сколько я ни разглядывала кьютимарки, украшавшие их бока, на ум так ничего и не пришло. Я не встречала этих символов ни в одной из книг, и их значение оставалось для меня загадкой.

Если с Принцессами всё становилось более-менее ясно, то символ, занимавший центральную часть схемы можно было трактовать по-разному. В полном соответствии с легендой, это было Перо, от которого во все стороны шли непрерывные линии – по всей видимости, они символизировали Божественный Свет Тау. Перо находилось в каком-то сосуде, отдалённо напоминавшем чернильницу, однако я не была уверена в том, что всё настолько просто. С одной стороны, это изображение могло указывать на то, что Тау сотворила мир, каким мы его знаем с чистого листа, с другой же – символизировать подземное заточение самого Пера в окружении камней. Во всяком случае, именно эти две версии первыми пришли мне в голову.

Натолкнувшись на новую порцию загадок, мой мозг быстро перескакивал с одной мысли на другую. Несмотря на всю невероятность древней легенды о Пере, теперь она становилась для меня как-то роднее и ближе, ведь одно дело – верховная богиня грифонов, и совсем другое – верховная богиня рода пони. До недавнего времени я и представить себе не могла, что над Королевскими Сёстрами мог стоять кто-то ещё. Но, с другой стороны должны же они были откуда-то взяться. Так сложилось, что вся многовековая история Эквестрии была напрямую связана с именем Принцессы Селестии. И за эти долгие столетия пони настолько привыкли к ней, что перестали задаваться вопросами: кто она такая и откуда взялась. И привычка эта оказалась настолько устойчивой, что даже я, выросшая под землей через двести лет после гибели всего живого, воспринимала Её как нечто совершенно естественное, как символ той Эквестрии, что была безвозвратно утеряна для всех нас. А уж в сознании тех пони, которые в день Катастрофы успели укрыться в Стойле 96, Королевские Сёстры и Эквестрия были совершенно неразделимы.

Если подумать, гибель Принцесс вместе со всем старым миром была своего рода… закономерностью. Принцесса Селестия, была нашей заступницей, которая всегда спасала свою страну от больших бед. Поэтому, раз мир наверху за столько лет не вернулся к своему обычному состоянию, то было очевидно, что и Принцесс с нами больше нет. Сложно представить, насколько тяжело было смириться с этой мыслью первым поколениям жителей Стойла, но отчасти это объясняло, почему имя Селестии вошло в бесчисленное количество поговорок и восклицаний. И я, и другие мои сверстники употребляли Её имя машинально, лишь в редкие моменты задумываясь о Той, кого мы упоминали. Надо ли говорить, что старшее поколение порой морщилось от таких вот бездумных словесных конструкций...

Вот так, спустя два столетия, Принцесса Селестия в какой то мере всё ещё оставалась с нами. Мы сделали из Неё Богиню, пусть и без какого-то выраженного религиозного культа, просто чтобы знать, что Она, пусть и незримо, но по-прежнему приглядывает за нами. Так было как-то спокойнее.

И всё же, при всём приписываемом Ей могуществе и весьма неординарной внешности, Принцесса Селестия была живым существом – из плоти и крови, смертным, как и всё живое – со своими слабостями, со своими ошибками. Я знала об этом потому что я много читала. Возможно, слишком много читала, и, сопоставляя какие-то мелочи, детали и факты, машинально выстраивала у себя в голове собственное представление о прошлом.

Конечно, говорить об этом было не принято, да и не было у меня особого желания с кем-либо такое обсуждать, но была одна живая душа, которая не боялась говорить о прошлом вслух и подолгу. Бабушка Тёртл, хранительница нашей великолепной Библиотеки, старая, как само Стойло. Благодаря постоянному общению с книгами, она сохранила удивительную ясность рассудка: взгляд её тёмно-серых глаз всегда был остр и внимателен, а речь – логична и понятна.

– Ты особенная, Дэзлин, – говорила она мне. – Ты много читаешь, намного больше всех остальных. Но ты не просто читаешь, ты задаешь вопросы. Ты думаешь головой, постоянно прокручиваешь у себя в памяти то, что ты узнала. Это хорошо, это правильно: знания нельзя употреблять без разбора, без анализа, иначе они перестают быть знаниями, и становятся бесполезным мусором, который засоряет твой рассудок. Ты единственная из всей тысячи обитателей этого подземелья имеешь живой, вечно ищущий ум. Рано или поздно, тебе станет мало того, что тебе сможет дать эта Библиотека.

Она уже тогда знала, что однажды я доберусь до Поверхности.

Именно в разговорах с бабушкой Тёртл я узнала о том, что даже у Солнечной Принцессы имелись свои скелеты в шкафу. Так мне стало известно о личной вражде Сестёр и о Лунной Ссылке, о весьма противоречивых, порой откровенно пугающих с этической точки зрения решениях, и даже о прямых поражениях Селестии, которые как следует подорвали мою веру в неё как в непогрешимое и вселенски мудрое существо. Постепенно она стала для меня обычной кобылой из плоти и крови, пусть и наделённой волею судьбы удивительной силой и завидным долголетием.

И вот теперь я держала перед собой документ, который приписывал нашей Принцессе родство с некоей трансцендентальной сущностью. Конечно, всеуничтожающее Перо – это безусловно эффектно и круто, но ведь и самой Селестии приписывали способность перемещать Солнце одной только силой её собственной магии.

По большому счёту, нельзя сказать, что Тау демонстрировала какие-то особо выдающиеся для аликорна способности. И тем страннее казалось то, что грифоны сделали её своим Верховным божеством, демиургом. То ли они переоценили возможности Тау, то ли полная картина произошедшего всё еще ускользала от меня. Тем не менее, сам тот факт, что у двух разных народов была одна и та же легенда, говорил о том, что какое-то основание у неё всё же имелось. И были на свете те, кто до этого основания пытался докопаться.

Я было протянула копыто в сторону книжки А.К. Йерлинг, шедшей следующей по программе вечера, но в этот момент в поле моего зрения появилась Джестер. Пока Свити Бот подрезала мне гриву на затылке, а сама я старательно изучала листы древнего манускрипта, серая пони тоже успела привести себя в порядок. Вечная вязаная шапка, без которой я уже не представляла себе серую полузебру, уступила место платку-бандане, завязанному на затылке хитрым скользящим узлом, который можно было легко затянуть даже зубами, а свою длинную черную гриву она заплела в тонкие косички, весьма своеобразно украшенные разноцветными трубками из пластика. Мы пользовались такими для защиты проводов – трубки можно было нагреть феном и снять, а когда они остывали, то прочно садились на место.

Видок у Джестер был красочный – ни дать ни взять пират из детских книжек!

– Ну что, Додо, готова к дальнейшему выполнению нашего плана? – серая пони заговорщически подмигнула. Чёрт, этой полосатой разбойнице к её бандане не хватало лишь повязки на глаз. И говорящего попугая.

– Какого такого плана? – я искоса посмотрела на Джестер. – Вы что, опять что-то спланировали без меня?

– Э? Нет. Но ты же хотела в Поларштерн, и как можно скорее. Верно?

– Хотела. Но как мы туда доберёмся? Нас же так далеко занесло... В пеший поход выдвигаться вот так на ночь глядя? Не ты ли говорила, что лазить ночью по горам – самоубийство.

– А кто сказал, что мы будем пешком, Додо? Свити обещалась нам помочь, и она нам поможет.
“Ага. Запряжём её в сани и домчимся с ветерком”.

– И где, интересно, мы раздобудем в этой глуши транспорт до Поларштерна, – спросила я, обращаясь уже к экиноиду.

– Из под земли достанем, – загадочно ответила Свити Бот и опустила передо мной один из мониторов. – Ну, как тебе? По-моему, неплохо?

С экрана на меня угрюмо смотрела по-жеребячьи коротко остриженная блондинка с широкой седой прядью на чёлке. И выражение её лица постепенно менялось, пока не расцвело в улыбке.
“Неужели это я?”
– Свити, тебе кто-нибудь говорил, что ты – гений?

Когда Свити Бот сообщила о том, что достанет нам транспорт “из-под земли”, она ни капли не преувеличивала. Широкий подземный тоннель, который за время нашего по нему блуждания отвернул от первоначального направления чуть ли не на 180 градусов, закончился, и мы оказались в просторном зале, края которого терялись в густой темноте.

Пятна света от наших фонарей блуждали по гладкой стенке с явными следами воздействия грунтовых вод. Судя по всему, раньше здесь протекала подземная река: год за годом вода пробивала себе дорогу куда-то вниз, растворяя рыхлую породу, пока не нашла себе другое русло; сейчас в зале было абсолютно сухо и, ко всему прочему, довольно-таки пыльно. Подозреваю, Свити не случайно выбрала именно эти пещеры: по ним гулял такой ветер, что у влаги не оставалось ни единого шанса. А значит, где-то гораздо выше по склону из них был второй выход, ну, или хотя бы большая дырка, как в печной трубе.
“Пфффх” – это сзади меня чихнула Джестер, так что луч её фонарика метнулся в сторону и осветил какую-то тёмную глыбу в центре подземного грота. Впрочем, вглядываться в этот предмет мне не пришлось, поскольку с характерным треском прямо под потолком зажглись прожекторы.

Сияя своей неповторимой улыбкой, Свити Бот стояла на небольшой железной площадке возле рубильника. Перед выходом наша провожатая сменила свой алый плащ “метконосцев” на более практичный военный кобинезон цвета хаки.

– “Великий Кааджусс”, – громогласно объявила она, тыча копытом в параллелепипед, размером с хороший валун, обёрнутый пыльным брезентом и темневший потёками масла.

– Великий кто? – переспросила Джестер.

– Кааджусс – это лексема из языка мустангов Седловской Аравии, – подсказала уже я. – Так они называли сильный ветер, приносящий с собой песчаные бури.

– Умная что ли? – Джестер как-то странно уставилась на меня.
“Что я такого сказала?”
– Читала кое-что об этом. Ты слушай дальше. Великий Кааджусс – это так называемый “последний” ветер, который сметёт с лица земли всё живое. Ну, знаешь, все эти предсказания по поводу Конца Света...

– Ага, уже смёл, больше не боюсь. Я скорее поверю в то, что это оружие возмездия нещадно пылит, когда едет, – с этими словами серая пони демонстративно цокнула по полу, подняв тем самым нешуточный столб пыли.

– То есть ты уже знаешь, что это такое?

– Нет. Просто наша очаровательная хозяйка обещала нам транспорт, а, судя по названию, вряд ли там свадебный лимузин. Скорее, какой-нибудь грузовик.

– На самом деле, и то, и другое, – улыбнулась Свити Бот. – Ну, же, девочки, помогите мне распаковать его.

Мы с Джестер отжали скобы, удерживавшие брезент. Конечно, такую массу в одиночку было не удержать, и с него тут же посыпалась всякая грязь – вот и стоило ради этого мыться. С другой стороны, это была такая ерунда по сравнению с пропотевшей за неделю одеждой!

Брезентовое полотно поднялось, подобно занавесу, и упало с другой стороны, явив нашему взору чудо технической мысли, которое отрицало всё моё инженерное естество. Более непропорциональной и никчёмной машины я ещё не встречала за всю свою жизнь.

Судя по всему, это был ракетный тягач. Не то чтобы я разбиралась в тягачах, просто видела подобные штуки на агитационных плакатах и в журналах. Шестиосное, двенадцатиколёсное чудовище, одно только колесо которого было с меня высотой. Но это был какой-то неправильный тягач: cначала я даже не поняла, что с ним не так – мой мозг просто не смог принять такую картину.

Маленькие окна по бортам, центральное расположение дизеля, прожектор над кабиной водителя… Богини, это был железнодорожный локомотив, поставленный на колёсный движитель! Не веря своим глазам, я подошла поближе. Так и есть! На кузове до сих пор сохранились следы резки и сварки, а значит работу выполнили кустарно – на каком-то предприятии, но явно не на конвейере. Возможно, что перед нами вообще стоял уникальный, единственный в своём роде экземпляр.

Я обошла вокруг, рассматривая импровизированные инженерные решения: карданы, раздаточные коробки, рулевые тяги, рессоры и еще какие-то шарниры и рычаги, назначения которых я не понимала. Не имея образования в механике, тут было вовек не разобраться.

Вот уж не думала, что такое вообще можно было придумать и собрать, чтобы оно еще и работало. Но судя по слою грязи, оно работало, и даже неплохо поездило! Несмотря на всё своё исполинское величие и основательность конструкции, эта машина не производила впечатления надёжности: её высота едва ли не превышала ширину колеи, и если центр масс был выбран неудачно, этот неуклюжий гигант перевернётся на первой же горке. Привод, по всей видимости, у машины был полный, на все шесть осей. Ещё было неясно, как у неё с управляемостью, тормозами и охлаждением двигателя…

– Додо, я думала, что ты электрик! – окликнула меня Свити Бот.

– Что? – переспросила я в замешательстве.

– Ты ведь в курсе, что говорила сейчас вслух?

Я моргнула и посмотрела на Джестер. Эта мерзавка как всегда улыбалась, глядя мне прямо в глаза.

– Так и есть, жеребёнок. Ты сейчас произнесла больше технических терминов, чем я слышала за всю свою жизнь. Откуда ты всё это знаешь?

Я почувствовала уютное ощущение жара на щеках.

– Я… Я не знаю. Читала где-то, наверное…

Джестер подошла и ободряюще похлопала меня по плечу.

– Осмелюсь заметить, наша Додо – удивительнейший кладезь информации. Похоже, что, сидя взаперти, она прочитала столько книг, что и сама не помнит. Я смотрю, Пустошь неплохо тебя встряхнула? А, Додо?

Джестер была права. Выбравшись на Поверхность, я постоянно попадала в ситуации, где требовалась усиленная работа мозга. По этой причине моя память постоянно выуживала для меня какие-то обрывки информации из самых разных областей знания, и, анализируя эти разрозненные факты, я достраивала для себя недостающие кусочки мозаики. Я ведь даже не старалась запоминать! Я просто жадно поглощала информацию о мире, расположенном за пределами моего Стойла, а моё подсознание услужливо откладывало это все на какой-то тайный чердак и бережно хранило там до лучших времён.

Я же никогда не считала себя интеллектуалом! Да, у мастера Шорт Сёркит я была на хорошем счету, но не более того. Я не решала в обеденный перерыв кроссворды и вообще не жаловала так называемые “упражнения” для мозга вроде пятнашек, числовых или объемных головоломок. Да и особой наблюдательности за собой я тоже как-то не замечала.

– Полагаю, под действием экстремальных обстоятельств у тебя мобилизовались скрытые ресурсы, – Свити пристально смотрела на меня, склонив голову набок. – Кто-то в критической ситуации обнаруживает в себе невероятную силу ног, кто-то – силу воли, способную свернуть горы. А у тебя, Додо, проявились обширные знания и технический склад ума.

– Ладно, хватит меня нахваливать! Знания знаниями, но я понятия не имею, как завести эту штуковину!

– А кто у нас тут электрик? Попробуй разобраться! – крикнула мне Джестер, засовывая заранее приготовленный аккумулятор в короб, закрепленный с другой стороны тягача.
“Технический склад ума, говорите...”
– Свити, мне нужна вся информация по устройству двигателя от этого крокодила. Ты можешь мне её предоставить?

– Посмотри в кабине, где-то там должна лежать книга.

Книга в кабине действительно лежала, и она вполне оправдывала своё гордое звание солидной толщиной и твёрдостью обложки. Судя по приведённым в ней чертежам и описаниям, на локомотиве был установлен сравнительно новый гибридный двигатель с электронным топливным насосом высокого давления.

Вся эта система была завязана на электронный блок управления, который я про себя назвала “мозгами”. И “мозги” эти получали информацию с целого вороха датчиков – о давлении в топливной системе, о температуре двигателя и окружающей среды, о количестве потребляемого воздуха. Самое поганое – без поступления этой информации система просто отказывалась работать. По сути, блок управления двигателем представлял собой обычный компьютер, разве что без клавиатуры.

Если верить книге, то при повороте ключа зажигания должна была загореться лампа прокаливания свечи зажигания. Но при попытке завести этот агрегат, приборная панель осталась безжизненной. Свет в салоне работал, а это означало, что электричество с аккумулятора исправно поступало. Но машина не реагировала. Я залезла под рулевое колесо, чтобы проследить путь проводов от замка зажигания. Черный и красный проводки, завитые в пару, шли туда, где должны были стоять “мозги”...

И обрывались.
“Вот так раз!”
– Джестер! Свити!

– ...Что значит “нет”?

– У этой машины вырван блок управления двигателем. С мясом.

– Вот как? – Джестер, стоявшая внизу, выглядела невероятно растерянной. – А ты не можешь… как-нибудь скрутить проводки там, не знаю… Ты ж электрик!

– Ты издеваешься? Здесь нужен компьютер и специальная прошивка для двигателей. Разъемы, опять же. Может, мне тут тебе на коленке компьютер собрать? Из спичек и камней, а?

– Погоди, погоди. Мне кажется, у нас есть выход. Что, если мы достанем блок управления из самолёта?

– Что?! – даже Свити обернулась, услышав такое дурацкое предложение.

– Ну, там же есть эта… умная программа. Она явно сообразит, как управлять двигателем. А с проводами… Как-нибудь разберемся вместе?

– Да даже если мы его достанем, где гарантия, что он будет работать, пролежав сутки под водой? – возразила я.

Свити с укором посмотрела на Джестер, потом – на меня.

– Этот блок был сделан для военных нужд. Он обязан быть герметичным.

– Хорошо, предположим, мы установим этот блок. Но как мы запустим машину? Двигатели самолёта запускаются при помощи стартера-генератора, но на этом двигателе никакого стартера нет! Джестер?

– У этого локомотива система пуска при помощи сжатого воздуха. Ресиверы всё еще должны быть герметичны.
“Вот оно как. Зря она это сказала”.

– И когда ты успела так поднатореть в механике? А, Джестер? – спросила я, глядя ей прямо в глаза.

В воздухе повисла мёртвая тишина.

– Я… каталась пару раз на этой машине…

– Ты хотела сказать, что на точно такой же? – сказала я фразу, в которую уже сама не верила. Наверное, со стороны я выглядела, как закипающий медный чайник. С крыльями.

– Ну, вообще-то… На этом самом.

– Ах ты…

Мне хватило секунды, чтобы сбить полосатую лгунью с ног.

– Выдрала? Спёрла, да? И молчала всё это время?!! – орала я, катая серую пони в пыли.

– Да я не…

– Ты! Мусорщица! Ты же продаёшь это дерьмо! – я от души отвешивала пинки Джестер. Та, впрочем, не особо сопротивлялась. Мы закатились под колёса локомотива, прямо в лужу чего-то липкого. Но даже там я не успокоилась, продолжив мутузить свою лучшую и, считай, единственную подругу.

– Хорошо, хорошо, перестань! – Джестер с силой оттолкнула меня, отчего я больно ударилась головой обо что-то железное. – Дай мне всё объяснить!

– Говори! – выпалила я и сдула упавшую на глаза чёлку. Джестер лежала в луже моторного масла, выставив перед собой передние ноги.

– Эта машина принадлежала работорговцам. Я была с ними некоторое время. Ждала удобного случая...

– И торговала рабами?

– Мне нужен был транспорт и удобный момент!

– Зачем?

– Чтобы всё прекратить! Они возили рабов в кузове локомотива! Без транспорта их бизнес был обречён!

– Додо! – раздался взволнованный голос Свити. – Она говорит правду!

– Да неужели? А ты-то откуда знаешь?!

– Эта банда… Они продали мне этот локомотив. Несколько лет тому назад.

Я взглянула на Джестер. Она по-прежнему лежала в блестящей луже масла и смотрела на меня.

Непослушная чёлка опять свалилась на глаза.

– Вот тогда ты, Джестер, этот блок и доставай, поняла?!

Остаток вечера прошёл в гнетущем молчании. Вернее, мы с Джестер сидели по разные стороны от “Колыбели” и, молча, хлебали чай, а вот Свити, напротив, тараторила без умолку. Наскоро оценив ситуацию, она включила доморощенного психолога и всячески пыталась нас помирить. Вот только все эти её “Девочки, вы только представьте!” и “Додо, Джестер, ну как вам это?” даже на фоне такой интересной темы, как довоенная микроэлектроника не вызывали ничего кроме раздражения. Слушая экиноида вполуха, я изредка кивала, бормоча что-то вроде: “Ага, продолжай...” и, время от времени, поглядывала в ту сторону, где с полотенцем на голове сидела виновница сегодняшних торжеств.

Появись на лице серой пони хоть капля раскаяния за содеянное, я бы мгновенно оттаяла и пошла с ней мириться. Но Джестер вела себя так, словно ничего и не произошло: пока я боролась с единственным пирожным, она умудрилась опустошить всю тарелку и совершенно невозмутимым голосом попросила у Свити добавки! У нас в Стойле про таких как она говорили: “Наглость – второе счастье” и, чего уж скрывать, я немного завидовала умению этих пони чувствовать себя правыми в любой ситуации. Но сейчас вместо зависти я испытывала чувство глубокого стыда за поведение своей подруги.

Наверное, это может показаться странным, но мне действительно время от времени приходилось испытывать стыд за поведение других. В такие моменты я хотела оказаться как можно дальше, чтобы не видеть, а главное – чтобы меня не видели рядом с тем, кто позволил себе ту или иную выходку.

Видя, что разговор не клеится, Свити последний раз окинула нас обеспокоенным взглядом, поставила изящную фарфоровую чашку на столик и забралась в “Колыбель”. Судя по тому, что по экрану побежали какие-то мудрёные символы, она, наконец, махнула на всё копытом и решила заняться внеплановой самодиагностикой. Так, не считая жужжания мощного вентилятора, обдувавшего процессор “Колыбели” и неприлично громкого чавканья из угла, где сидела Джестер, в комнате стало тихо и от того совсем неуютно.

Подавив желание сказать какую-нибудь колкость в адрес Джестер, я пожелала подругам спокойной ночи и побрела наверх – в одну из гостевых спален, где меня ждала уютная постель, заботливо приготовленная Свити Бот. ПипБак показывал 23:00 – самое лучшее время для того чтобы залезть под одеяло и забыться сном. Но сон я себе благополучно перебила днём, а после драки под колёсами “Кааджуса” в голову с завидным постоянством лезли всякие злые мысли. Поворочавшись какое-то время на невероятно мягкой, но совсем бесполезной в моём случае подушке, я включила ночник и потянулась к своим перемётным сумкам.

Для того чтобы усыпить взбудораженный мозг, нужно загрузить его тяжёлой, неблагодарной работой: например, заставить себя складывать в уме трёхзначные числа или, как в моём случае, – заняться чтением сложных наукообразных текстов, от одних заголовков которых моментально клонит в сон.

Устроившись поудобнее, я достала “Кодекс искателей знаний прошлого” за авторством А.К. Йерлинг и приготовилась постигать все тонкости научного мировоззрения знакомой мне с детства писательницы. Конечно, я была готова к определённым трудностям, но совсем не ожидала, что это окажется настолько тяжелым делом.

Шрифт. Тяжеловесный, старомодный и удивительно нечитаемый. Многие его буквы по своему начертанию походили друг на друга, а от обилия засечек почти сразу начинало рябить в глазах. Лишь однажды мне попадалась книга, в которой я видела нечто подобное, и это была детская книжка-картинка про замки и драконов, в которой текста-то набиралось едва на пять-шесть абзацев. Здесь же, не считая глоссария и приложений, было около сотни страниц!
“Интересно, думала ли Йерлинг о своих читателях, когда выбирала этот шрифт? Хотя заслуженному археологу, расшифровавшему десятки мёртвых языков вряд ли было дело до таких мелочей”.

Бегло пролистав книгу до конца, я попыталась найти хоть какие-то выходные данные и лишний раз убедилась, что держу в копытах настоящую библиографическую редкость. Ни даты выхода, ни количества выпущенных экземпляров; по всему было видно, что эта книга не числилась ни в одном библиотечном каталоге Эквестрии. А это могло означать лишь одно: “Кодекс искателей знаний прошлого” был предназначен для очень узкого круга лиц – скорее всего, ближайшего окружения Йерлинг, и я была просто обязана выяснить, почему Эмеральд держала эту книгу у себя на рабочем месте.

Проклиная книгопечатников прошлого, я погрузилась в чтение.

Текст предварял эпиграф на староэквестрийском языке: “3ey hou contяol зe Past contяol зe Futuяum”. Эти строки я перевела так: “Кому подвластно прошлое, тому подвластно и будущее”. Автор цитаты указан не был. Видимо, подразумевалось, что читатель настолько образован, что и так знает имя этого мыслителя. Не исключено, правда, что высказывание могло принадлежать и самой А.К. Йерлинг.

Дабы не блуждать по лабиринтам научной мысли, присущим любым подобным работам, я начала с введения и не прогадала. В отличие от остальной книги, текст здесь был написан ещё более-менее внятно, а отсутствие лишних подробностей и заумных терминов позволяло видеть идею целиком.

Из введения следовало, что А.К. Йерлинг была глубоко убеждена в высшем предназначении науки археологии. Причём она видела её не как сугубо академическую дисциплину, но как ключ к получению древних знаний, а иногда и непосредственного могущества через найденные в земле артефакты.

Короны и диадемы, амулеты и зачарованные доспехи, сверхпрочные клинки и всевидящие хрустальные шары… Древние манускрипты рассказывали о великих победах и подвигах, которые стали возможны лишь благодаря использованию предметов, наделённых определёнными магическими свойствами. Но, по мнению Йерлинг, всё это был лишь археологический мусор, достойный внимания каких-нибудь неудачников из археологического корпуса Кловерфельда, но никак не её. Учёную же интересовали предметы совсем иного рода, а точнее – масштаба. Она называла их “легендарными”.

Согласно древним источникам, легендарные предметы хранили в себе настолько мощную магию, что давали своим обладателям практически безграничные возможности: одни являлись мощным оружием, либо средством защиты, другие могли перемещать своего носителя в пространстве и времени, третьи же исцеляли от любых болезней и даже воскрешали из мёртвых. И в то время, как отважные, но простодушные рыцари махали своими зачарованными мечами на границах обитаемых земель, владельцы легендарных магических предметов не разменивались по мелочам: они вершили судьбы народов, а иногда и целого мира.

Кто-то использовал эту магию во благо, кто-то – во зло. За прошедшие тысячелетия одни такие артефакты были уничтожены, другие же просто сгинули во тьме веков вместе с великими полководцами и могущественными империями прошлого. Но даже скрытые толстым слоем земли или погребённые на дне океана они по-прежнему ждали своих новых владельцев. Ведь золото не подвержено коррозии и окислению, а некоторые драгоценные камни способны хранить заряд магии практически вечно.

Лишь единичные экземпляры дошли до наших дней. В большинстве своём эти предметы утратили былую мощь и теперь собирали пыль на полках музейных витрин, либо украшали дома богатых коллекционеров. Однако были среди них и те, которые по-прежнему использовались по своему прямому назначению, и в качестве наиболее яркого примера такого использования учёная приводила шесть магических камней, более известных, как Элементы Гармонии.

Этот символ стабильности и процветания Эквестрии каждый раз воскрешал в памяти Йерлинг один довольно неприятный эпизод из её жизни. Однако писательница отмечала, что именно этот случай определил всю её дальнейшую судьбу.

Ещё будучи младшим научным сотрудником, Йерлинг заметила, что в большинстве своём эквестрийские археологи рассматривали найденные артефакты как некое неделимое целое: все датировки устанавливались по характеру узоров и стилю декоративных элементов, а то и вовсе – по клейму какого-нибудь известного мастера древности. И никто, никогда даже не пытался определить возраст драгоценных камней, украшавших те или иные находки, хотя зачастую именно камни являлись основой таких изделий; подобно современному спарк-аккумулятору, они накапливали в себе заряд магии, а затем по воле хозяина высвобождали его наружу.

Современные спектрографы магических излучений позволяли достаточно точно определить, когда именно кристалл был заряжен в первый раз, однако сотрудники родной кафедры Йерлинг не считали данную процедуру обязательной. Почему? Тут напрашивались сразу две версии: либо коллеги пегаски были настолько тупы, что не могли разглядеть среди более поздних наслоений чистую, “изначальную” форму, либо, что более вероятно, они придерживались некой официальной линии и всеми силами старались замалчивать неудобные для науки и правительства факты. И это в то время, когда Академия Наук Королевства Грифонов делала одно сенсационное заявление за другим!

После года утомительных сражений с руководством кафедры, Йерлинг, наконец, выбила разрешение на покупку дорогостоящего спектрографа. Ночи на пролёт она снимала спектрограммы со всех находок, до которых только смогла дотянуться. Результаты этих исследований были отражены в научной монографии “Потерянные столетия”, в которой учёная отодвинула дату возникновения цивилизации пони на десять с половиной тысяч лет назад! И поскольку публикация этой книги совпала с кадровыми перестановками в руководстве университета, Йерлинг получила не только одобрение со стороны нового ректора, но и материальное поощрение в виде денежного гранта.

Однако всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Воодушевлённая недавними успехами, Йерлинг решила играть по-крупному: она подала запрос на экспертизу Элементов Гармонии. Априори считалось, что эти магические кристаллы были изготовлены во времена совместного правления Королевских Сестёр, однако никто не пытался ни подтвердить эту версию фактами, ни опровергнуть её. Никто, кроме А.К. Йерлинг. Но долгожданная экспертиза так и не состоялась: к огромному разочарованию Йерлинг, уважаемые ей профессора ответили категорическим отказом – без объяснения каких-либо причин. Затем у пегаски отобрали спектограф и отрядили её полевым археологом – на раскопки дворцового комплекса в Гессе, который в те годы не копал только ленивый.

Впрочем, это лишь помогло учёной убедиться в своей правоте.

Исследуя руины дворца Дромедора II, Йерлинг обратила внимание на особенности планировки его западного крыла: выстроенное в стороне от жилых помещений, оно представляло собой круглую башню, в центре которой высился ступенчатый постамент, а в стенах первого этажа – в количестве пяти штук – были проделаны ниши непонятного назначения.

Ничего не напоминает?

Когда же остатки подобной магической башни были найдены в джунглях полуострова Чикакольт, для мисс Йерлинг стало совершенно очевидным, что Элементы Гармонии сменили немало хозяев, прежде чем они оказались в распоряжении Королевских Сестёр. И не менее очевидным было то, что ни одно из авторитетных научных изданий не согласится опубликовать результаты её исследований на эту тему.

Уже значительно позже, в самый разгар Великой Войны, Йерлинг смогла, наконец, подтвердить свои догадки. В этом ей помогла одна из носительниц Элементов Гармонии – пегаска по имени Рейнбоу Дэш. По счастливой случайности, новоиспечённая глава Министерства Крутости была ярой фанаткой творчества Йерлинг и получив назначение, не преминула воспользоваться новым статусом в корыстных целях, а именно: пригласила А.К. Йерлинг в качестве почётной гостьи на свой день рождения. За разговором во время фуршета, учёная лишь мельком упомянула о своём давнем интересе к Элементам Гармонии, но уже через несколько дней Рейнбоу Дэш назначила ей официальную встречу, в ходе которой Йерлинг смогла провести все необходимые измерения.

Результаты экспертизы оказались неожиданными даже для неё: судя по полученным спектрограммам, возраст Элементов Гармонии составлял не тысячу лет, как это было указано в официальных источниках, и даже не три тысячи, как считали наиболее прогрессивные коллеги Йерлинг. Элементы были созданы примерно 120-150 тысяч лет назад!

Судя по писку ПипБака, наступила полночь, и к своему удивлению я обнаружила, что уже давно прочитала “введение”, и теперь заканчиваю первую главу “Кодекса”. Как-то само собой получилось, что вычурный кантерлотский шрифт перестал быть проблемой, да и стиль изложения, который поначалу казался перегруженным лирическими отступлениями, постепенно начал восприниматься мной, как должное, ведь благодаря этим отступлениям я знакомилась с жизнью А.К. Йерлинг – с её радостями и обидами, победами и поражениями. И, постепенно, в моей голове складывался образ самоотверженной пони, готовой в своих изысканиях идти до самого конца, даже если это будет стоить ей карьеры и самой жизни. Пожалуй, в этой самоотверженности и заключалось главное сходство между мисс Йерлинг и придуманной ей Дэрин Ду. В остальном же, она мало чем напоминала своё литературное альтер-эго: учёная была замкнутой и, по всей видимости, обладала достаточно тяжёлым, несговорчивым характером.

После того, как Йерлинг обожглась на “запретной” теме, она решила действовать осторожнее. Пользуясь привилегиями кандидата археологических наук при Мэйнхэттенском Университете, учёная на долгие месяцы засела в подвалах Королевского Архива – не считая закрытого спецхранилища в Кантерлоте, это было единственное место, где содержались подлинные исторические документы, составленные в эпоху Вражды Племён.

Результатом кропотливых трудов пегаски стал “Список-24” – перечень утерянных артефактов, которые по её мнению можно было отнести к разряду легендарных. Вся следующая глава книги представляла собой набор коротких статей, в которых описывался внешний вид, история и некоторые свойства каждого такого магического изделия.

Увы, Йерлинг не знала о Пере Тау ничего. Во всяком случае, в её “Списке-24” не значилось ни одного предмета с подходящим описанием. Зато, к своему искреннему удивлению, я встретила там множество знакомых названий: “Кубок Королевской Крови, Сапфировая Статуэтка, Амулет Теней, Диадема принцессы Прециозы…” Это были те самые артефакты, которые фигурировали в книгах про Дэрин Ду! Получается, все они существовали на самом деле. Вернее, Йерлинг имела основания так считать.

На первый взгляд, между артефактами “Списка-24” не было ничего общего: они принадлежали разным эпохам, разным культурам, выполняли разные функции, да и выглядели совершенно по-разному. Вот что может быть общего между копьём, короной и, скажем, чашей? Но Йерлинг сгруппировала магические предметы совершенно осознанно: по их первичному происхождению. По мнению учёной, все эти артефакты были гораздо древнее, чем того хотелось многим современным эквестрийским историкам и археологам. Мало того, Йерлинг считала, что ни пони, ни зебры, ни даже такие мастера своего дела, как грифоны не причастны к их созданию.
“Отбросьте всё наносное, – призывала учёная, – сакральные символы на золотых и серебряных изделиях есть не что иное, как информация о владельце или краткая инструкция по применению – более поздние включения, которые не были нужны тем, кто обладал предметами изначально”.

Йерлинг знала, о чём говорила: в разные годы через её копыта прошли сотни предметов искусства, в том числе и те “неудобные” находки, которые не вписывались ни в одну из официальных концепций развития цивилизации пони. Одни из них не соответствовали заявленным датировкам, другие же выглядели так, словно их только вчера изготовили на современном высокоточном оборудовании, причём, на каком именно – не мог сказать ни один из приглашённых на экспертизу инженеров-технологов. Как правило, подобные изделия объявлялись подделками, либо стыдливо прятались в запасниках.

Такой подход к делу искренне бесил учёную: несколько раз она во всеуслышание объявляла своих оппонентов трусами, не готовыми признать очевидные вещи. Те же, в свою очередь, отвечали на подобные заявления разгромными статьями, где в лучшем случае называли Йерлинг сказочницей, в худшем – сумасшедшей от археологии. И, судя по всему, они были недалеки от истины: даже мне, настоящей поклоннице литературного таланта Йерлинг было очень тяжело принять на веру всё то, что было написано дальше.

А.К. Йерлинг была глубоко убеждена в том, что история цивилизации пони – лишь короткий миг в масштабах истории всей планеты, и что задолго до Вражды Племён, да и вообще до появления пони как таковых жили существа, отдалённо похожие на нас. Нет, мы не были их прямыми потомками, как это могли бы предположить сторонники Теории Эволюционного Развития Живых Организмов; это был самостоятельный род, наподобие каких-нибудь минотавров или драконов, только гораздо более древний. Собственно, их и называли “Древними” или “Старшими” – разные источники предлагали разные названия; мисс Йерлинг, со свойственной ей высокопарностью, называла этих существ “Старшими Братьями”, а палеоархеологи, которые первыми обнаружили их останки – “Хорсами”. Именно последнее название закрепилось в специализированной литературе в качестве основного.

По мнению Йерлинг, прародиной этих загадочных существ был север современной Эквестрии. Да, в это трудно поверить, но когда-то вместо привычной заснеженной тайги север представлял собой бескрайние зелёные равнины с полноводными реками и дикорастущими садами! Отмечу, что тут пегаска ничего не придумывала: в конце концов, учёными уже давно доказано, что многие тысячелетия назад ось нашей планеты ещё не имела наклона, и экватор пролегал примерно на широте Мэрманска.

К несчастью для Хорсов, на смену этим поистине райским условиям пришли жестокие морозы. По мнению Йерлинг, причиной тому послужила некая глобальная катастрофа, из-за которой ось планеты сместилась, а погодные условия в регионе резко ухудшились. Не исключено, что та знаменитая череда холодных, снежных зим, упомянутая в легенде о Ночи Согревающего Очага, и вынудила уцелевших Хорсов мигрировать на юг. Во всяком случае, первые летописные упоминания об этих существах относятся как раз к обозначенному временному периоду.

Известно о Хорсах было очень мало. Несмотря на то, что пони прошлого успели застать последних представителей этого древнего рода, прямого контакта с ними так и не произошло: наши далёкие предки предпочитали наблюдать за Хорсами с безопасного расстояния, поскольку боялись их, как всего необычного и непонятного. Да и ввиду наступивших климатических изменений до Хорсов им не было никакого дела. Тем не менее, до наших дней дошли весьма подробные описания внешности этих странных созданий.

Чтобы не быть голословной, ниже Йерлинг приводила около дюжины цитат, в которых пони древности описывали внешний вид и возможности неких разумных существ, с которыми какое-то время жили бок о бок. Признаться, часть этих описаний меня откровенно позабавила. Например, “сии десятиглавые, пятидесятиногие создания способны разрывать горы на части...”, или, скажем: “язык – сдвоенный, как у змеи, клыки остры, обладает способностью высасывать из живых пони магию”. К счастью, среди таких страшилок для жеребят, можно было встретить вполне научные даже по современным меркам описания, из которых следовало, что при некотором сходстве с пони, существа эти отличались удивительной силой, невероятной выносливостью и, судя по всему, высокой продолжительностью жизни. Во всяком случае, один сельский лекарь утверждал, что в течение целых семи поколений жители его деревни встречали в горах одного и того же Хорса. Характерной приметой, по которой его узнавали, была недоразвитая передняя нога: её он всё время прижимал к туловищу…

Вдоволь насытившись предположениями и неточностями, я перешла к современным описаниям внешнего облика Хорсов, основанным на исследовании так называемых “фоссилий” – сохранившихся ископаемых останков этих существ.

М-да-а-а. Зуб даю, что название “Хорсы” происходило от староэквестрийского “hoяяоs”, что означает “жуткий”. Судя по приведённым реконструкциям, Хорсы были в два-три раза выше нас, длинноногие, и с иным строением черепа, на мой взгляд, – довольно уродливым. С одной из иллюстраций на меня таращилась откровенно пугающая вытянутая морда с маленькими глазками и выпирающими вперёд зубами. Что же касалось конечностей, то тут учёные разделились во мнениях: кто-то считал, что у Хорсов были мощные, гипертрофированные жёсткие копыта, а кто-то даже предполагал у них наличие рудиментарных пальцев! Точного же облика этих созданий не мог привести никто, как и ответить на вопрос: были ли так называемые Хорсы вообще разумными. Йерлинг же, безусловно, считала их таковыми. Мало того, она считала, что именно Хорсам выпала честь быть первой высокоразвитой цивилизацией на нашей планете.

Как уже упоминалось выше, по-сути, Хорсы жили в стране вечного лета. Многие века их цивилизация развивалась практически в идеальных условиях: не знала ни голода, ни болезней, ни прочих бед. И, поскольку им не нужно было заботиться о выживании, Хорсы посвятили себя искусству. Они строили удивительные по красоте храмы для своих великих богов, создавали изящные украшения, чтобы порадовать своих жён, сочиняли удивительные истории, отголоски которых и по сей день звучат в детских сказках рода пони.

В отличие от нас, Хорсы не были наделены магией изначально, однако они нашли способ не только добывать магическое излучение из окружающей среды, но и сосредотачивать его в одном месте; как нетрудно догадаться, в качестве накопителей они использовали драгоценные камни. Именно с этого момента цивилизация Хорсов испытала невероятный технологический подъём, причём, отнюдь не в привычном для нас понимании. Хорсы не создавали сложные механизмы, не строили громоздкие летательные аппараты или какие-нибудь “умные” дома, как это было свойственно современникам Йерлинг. Зачем тебе небесная колесница, если можно мгновенно телепортироваться в любую точку планеты, и для чего ставить в больнице навороченный медицинский блок, если небольшой амулет способен регенерировать любой повреждённый орган, а то и вовсе переселить твою душу в новое здоровое тело? Теперь, обладая мощнейшей магией, заключённой в кристаллах, Хорсы уподобились своим богам. Похоже, именно это в конечном итоге их и погубило…

Этажом ниже раздался шум шагов за которым последовал звук затворившейся двери. Похоже, Джестер наконец-то, отправилась спать. А вот мне теперь было не до сна. Ещё бы: может, “Кодекс искателей знаний прошлого” и задумывался, как серьёзная научная работа, но теперь эта книга напоминала скорее черновик неопубликованного приключенческого романа – безусловно увлекательного, но ни к какой науке отношения не имеющего. Продвинувшись ещё на пару глав вперёд, я окончательно убедилась в том, что пегаска ступила на зыбкую почву ничем не обоснованных доводов, граничивших с параноидальным бредом, разобраться в котором с каждой новой страницей становилось всё сложнее.

Если выделить самое главное, то теория А.К. Йерлинг заключалась в том, что практически все ценные артефакты были созданы цивилизацией Хорсов, а уже гораздо позже пони, зебры, грифоны и другие разумные существа Новой Эпохи попросту выкопали эти вещи из земли и присвоили их себе.

М-да. Пытливый ум пегаски оказался для неё одновременно и даром, и проклятьем. Как никто другой, Йерлинг умела складывать разрозненные куски мозаики в единое целое. Однако в той картине, которую она сложила на этот раз отдельные фрагменты были подогнаны друг к другу очень грубо: кое-где Йерлинг меняла причину и следствие местами и уже на основе такой подмены выстраивала линию идей, а кое-где она в принципе не утруждала себя какими-либо доказательствами. Всё это для серьезного учёного было просто непозволительно.

Впрочем, было видно, что к моменту написания “Кодекса” А.К. Йерлинг зашла в своих фантазиях настолько далеко, что ни один уважающий себя учёный не признал бы в ней коллегу по цеху. За очень короткое время известная учёная стала в научных кругах изгоем: не выдержав нападок со стороны коллег, она, громко хлопнув дверью, покинула родную кафедру археологии и на какое-то время пропала из виду. Затем на книжных прилавках появилась первая книга про отважную пегаску в пробковом шлеме и со сломанным крылом, за ней ещё одна, и ещё… Талантливые пони талантливы во всём. Так и мисс Йерлинг, выступив в новой роли, снискала популярность в области художественной литературы. Ведь здесь твои домыслы не только не высмеивают, но и платят за них приличные деньги.

Вроде бы и жизнь наладилась, и финансовое положение заметно улучшилось, но давняя мечта не отпускала пегаску. На вырученные с продаж книг деньги, Йерлинг с завидным постоянством организовывала экспедиции на север. Её больше не интересовали ни Зебрика, ни Камелу, да и приключения в Седловской Арабии остались где-то в далёком прошлом. Теперь пегаска чётко знала, что главные сокровища мира лежат под трёхметровым слоем снега, либо зарыты в неприветливых пещерных склепах первых полководцев Кристальной империи.

И с того момента, как эта мысль оформилась в её голове, Йерлинг решила посвятить остаток жизни поиску следов цивилизации Хорсов. По крайней мере, об этом можно было судить, исходя из второй части “Кодекса”, где рассказывалось об организации, полу-научного, полу-мистического свойства, основу которой составили такие же фанатичные искатели древностей, как и сама Йерлинг, и в их числе – её бывшие конкуренты. Чего стоило упоминание доктора Кабалерона, чей литературный двойник в нескольких книгах писательницы представал отпетым мошенником и негодяем...

Воистину, сильные лидеры способны сворачивать горы подобно легендарным Хорсам. На своей шкуре я убедилась в том, что идеи “Наследия Старших Братьев”, пусть и в весьма извращённой форме, здравствуют и по сей день, и вот уже новое поколение страждущих охотится за сокровищами древних времён.

С каждой новой главой повествование становились всё более сбивчивыми и непоследовательным. По-сути, последние главы книги описывали те методы и приёмы, которые по мнению пегаски должны были помочь в поиске следов цивилизации Хорсов. Йерлинг предлагала не только исследовать древние источники на предмет наличия в них тех или иных фактов; она считала, что необходимо домысливать недосказанное, искать шифры и тайные послания в сакральных текстах, в архитектуре и в ландшафте. Учёная искренне верила в то, что Старшие Братья оставляли знаки, доступные лишь избранным, и что благодаря этим знакам можно вычислить, где спрятаны те или иные легендарные предметы. Она считала, что существуют даже тайные организации Хранителей, которые оберегают эти артефакты и поддерживают секретные шифры в течение тысячелетий.

Так, например, в одной из глав пегаска рассуждала на тему газетных статей: что, возможно, тайные послания Хранителей регулярно печатаются в тех или иных заметках или объявлениях, вот только буквы в таких сообщениях расположены согласно определённому рисунку – тому самому секретному шифру, который знают лишь сами Хранители. И год за годом этот рисунок остаётся неизменным; весь же остальной текст значения не имеет и подбирается с одной лишь целью: скрыть послание от посторонних глаз.

Всё это выглядело безусловно увлекательно, но уже отдавало некоторой неадекватностью. И это ещё мягко сказано: не сомневаюсь, что домыслы подобного рода очень хорошо смотрелись бы в приключенческих романах, вот только к реальной жизни они имели слабое отношение. Да, А.К. Йерлинг была талантливой писательницей, и я была яростной поклонницей её книг, но, судя по тому, что я сейчас читала, она явно стремилась отождествить Дэрин Ду – плод своего воображения и саму себя – обычного археолога, пусть очень способного, но непризнанного. И так получилось, что не имея возможности изменить мир вокруг себя, она стала постепенно его выдумывать, смешивая реальность и собственные фантазии!

Когда я закончила чтение “Кодекса”, за окном уже светало. Мои несчастные глаза отчаянно молили о пощаде, так что натянув одеяло по самые уши, я ворочалась с боку на бок, но долгожданный сон так и не шёл. Все мои мысли занимала та загадочная Катастрофа, которая по версии А.К. Йерлинг смела цивилизацию Хорсов подобно Великому Кааджуссу из мифологии мустангов.

Пегаска могла не знать про Перо Тау, но при этом всю свою жизнь она искала следы древней цивилизации, этим пером уничтоженной. Предположения учёной идеально дополняли ту легенду, о которой я узнала ранее. Очень легко было допустить, что проклятый народ из манускрипта – это Хорсы, а легендарное Перо, проявление Божественного Гнева – огромный метеорит, некогда столкнувшийся с нашей планетой и положивший начало великому циклу смены времён года. Тогда само Проклятие Тау могло быть следствием какого-то сильного излучения. Во всяком случае, неизвестный недуг, поразивший племя Хорсов по своим симптомам очень напоминал острую лучевую болезнь. Теперь нужно было понять, зачем Перо понадобилось Анклаву. Но для таких сложных мыслей в моей голове места уже не осталось.

Наутро следы вчерашней злости на подругу исчезли сами собой. Точнее, так: я по-прежнему дулась на полосатую пони, но, в то же время, сильно беспокоилась насчёт того, что из-за нашей вчерашней ссоры ей придётся нырять в ледяную воду. Хотя… если подумать, даже без учёта её провинности, лучшей кандидатуры на это дело попросту не было: мелкая, юркая – такая в любой иллюминатор пролезет. Да и как показал наш недавний заплыв по кристальным пещерам, под водой она чувствовала себя всяко увереннее меня и уж всяко лучше, чем Свити Бот на эту воду, гхм, реагировала.

Нда… Стоило мне вспомнить о той пикантной ситуации, как щёки зарумянились сами собой. Вот что это было: сбой программы, или же какая-то хитрая игра? Но тогда какая? Зачем ей было нужно так меня смущать? С какой целью?..

В любом случае, сейчас на эти вопросы у меня ответа не было: уж если Джестер так долго удавалось уходить от прямых ответов и не быть уличённой во лжи, то что говорить о высокотехнологичном искусственном интеллекте, чьи эмоции контролируются не личными переживаниями, а сложными и тонко выверенными алгоритмами.

И всё равно, даже понимая всё это, я воспринимала Свити Бот полноценным живым существом. Вот и сейчас, когда она укладывала на салазки нехитрое оборудование для наших подводных работ и при этом мурлыкала под нос какую-то забытую мелодию прошлого, я не могла избавиться от этого впечатления. Очень надеюсь, что в итоге мне это не выйдет боком…

Для того, чтобы вытащить Коко из самолёта, нам понадобился импровизированный водолазный костюм. К сожалению, даже у запасливой Свити не нашлось оборудования для дайвинга, так что всё пришлось выдумывать буквально на ходу. Вот уж чего в военной Эквестрии было в избытке – так это средств защиты. Так что найти костюм химической защиты оказалось довольно просто. Оставалось лишь над ним немного поколдовать.

Учитывая то, что раньше костюм принадлежал Свити Белль, он висел на Джестер словно мешок. Впрочем, это было даже хорошо: для длительной работы в ледяной воде моей подруге требовалась прослойка нагретого воздуха внутри костюма, однако её собственного тепла явно было недостаточно. Чтобы быть уверенной наверняка, я потянулась к коробке с многоразовыми солевыми грелками. Никогда раньше не встречала таких хитрых штуковин. Каждая грелка переставляла собой герметичный пластиковый пакет, нагревающийся до температуры в 50 градусов! Химическая реакция, в ходе которой выделялось тепло, запускалась простым нажатием на корпус грелки.
“Теперь Джестер не должна замёрзнуть”.

Кое-как запихнув несколько грелок внутрь костюма, я немного успокоила свою совесть: да, Джестер всё ещё предстояло заслужить моё прощение, но мне совершенно не хотелось, чтобы в процессе она заработала воспаление лёгких. Теперь оставалось решить проблему с дыханием, которая после пережитого кошмара в герметичной капсуле беспокоила меня больше всего. К счастью для всех нас, химкостюм оказался приспособлен для работы с изолирующим противогазом, поэтому мы просто нарастили шланг, замотав соединение клейкой лентой. Воздух с поверхности было решено подавать обычным бытовым насосом для надувных матрасов.

После всех модификаций ярко-жёлтый химкостюм, в который мы облачили Джестер, стал напоминать скафандр какой-нибудь космопони из комикса. Особое сходство достигалось за счёт налобного фонаря – неизменного Лайтбрингера с прикрученным отражателем, прямоугольной нагрудной сумки с мощными отвёртками и накидными ключами и громоздкого заплечного рюкзака, набитого тяжёлыми камнями; последний всем своим видом напоминал реактивный ранец, но служил лишь для того, чтобы наш полосатый водолаз не вынырнул на поверхность раньше времени. Разумеется, застёжки рюкзака были устроены так, что в случае каких-либо проблем Джестер могла его мгновенно снять...

Чёрт возьми! Проверяя по несколько раз к ряду стыки трубок, лямки и крепления, я переволновалась настолько, что окончательно простила подругу и теперь молила всех известных мне Принцесс о том, что всё сработает, как надо. Наверное, инженеры, которые готовили пони к выходу в открытый космос чувствовали что-то подобное.

Пока мы вновь направлялись к злополучному озеру, я пересказала своим подругам всё то, о чём узнала из “Кодекса” Йерлинг. И если Свити Бот лишь деликатно указала на “недостаточность аргументов и доказательств”, то Джестер со свойственной ей прямотой записала Йерлинг в форменные шизофреники, причём, в довольно-таки непечатной форме. Я не стала убеждать её в обратном, поскольку сама уже не знала, чему в этой истории верить, а чему – нет.

В конце концов, в моих седельных сумках лежали страницы древнего манускрипта, косвенно указывающие на существование некоего могущественного божества и не менее могущественного артефакта, за которым теперь велась самая настоящая охота. Стали бы анклавовцы привлекать столь значительные ресурсы для поиска того, чего на самом деле никогда не существовало? Уверена, нет.

Кстати, об Анклаве. Конечно, после инцидента на “Эквестрии-8” большинству пегасов было не до нас, но вряд ли события этой ночи повлияют на работу полевых отрядов Эмеральд Грин. А раз так, времени оставалось крайне мало: если мы не заведём “Кааджусс”, то вынужденный простой здесь, на северо-западе снизит наши шансы добраться до Пера раньше “Наследия” до круглого нуля. Страшно подумать, что ждёт всех нас, если пегасы используют его в качестве начинки для какого-нибудь высокотехнологичного оружия. А уж после экскурсии в лаборатории “Эквестрии-8” я могла с уверенностью сказать, что именно так они и сделают.

Ярко-жёлтая ныряльщица заступила за край проруби и скрылась под водой.

– Удачи, Джестер, – прошептала я, глядя, как моток зелёного шланга становился всё меньше и меньше.

Зеркало воды разбилось, и у самого края проруби показался вытянутый серебристый цилиндр, обвитый толстыми трубками, а вслед за ним – и ярко-жёлтые ноги, крепко его сжимавшие.

Неужели, наша последняя надежда сдвинуть “Кааджусс” с места выглядела так… громоздко?

– Свити, а это точно наша Коко? На вид – какая-то деталь от двигателя. Ты только посмотри на все эти трубы.

Белоснежная пони прищурилась и через пару секунд сказала:

– Эти трубы – детали системы охлаждения. А перед нами – командный блок интерфейса пилотирования проекта 402. Я знаю эту модель. Та ещё сучка.

– Ээээ. Ты это серьёзно?

– Вполне. Способная, но капризная. Вот увидишь – она своей новой роли точно не обрадуется.

Длинная косичка проводов, с размаху шлёпнулась об лёд.

– Эй, на берегу! – прогудела Джестер сквозь шланг, уже выбираясь из проруби. – Принимайте ваше сокровище!

Избавив серую пони от её неудобного облачения, мы погрузили модуль на салазки и двинулись в обратный путь. И поскольку нам постоянно приходилось объезжать камни, ямки и прочие неровности рельефа доставка груза заняла никак не меньше часа. За это время Свити Бот успела в подробностях рассказать мне и про устройство самого модуля управления, и про некоторые особенности его работы.

Казавшийся монолитным железный корпус на самом деле состоял из нескольких отдельных блоков, каждый из которых отвечал за определённые задачи. Так, например, программная оболочка Коко – её “нулевая” личность – хранилась на специальном информационном кристалле, который в целях безопасности был защищён от повторной записи. Чтобы придать этой безликой основе хоть каплю индивидуальности, пилот мог воспользоваться стандартными библиотеками расположенными на твердотельном накопителе модуля. Там же хранилась и обновляемая база данных, которая при нынешних условиях становилась совершенно бесполезной.

Наконец, в задней части модуля – той самой, которая была оплетена трубами охлаждения – помещался центральный процессор, представлявший собой некое подобие искусственной нейронной сети. Эти электронные “мозги” уже демонстрировали отдельные способности к самоорганизации и обучению, но всё еще были ограничены двоичным кодом. Собственно, их ресурс и предполагалось использовать для управления двигателем “Кааджуса”.

Честно говоря, я с трудом вникала в объяснения своей подруги, и многое из того, что было сказано минутой ранее почти сразу же вылетало у меня из головы. В итоге, из всей этой лекции я поняла одно: Коко являлась неполноценным искусственным интеллектом, и до способностей Свити Бот ей было очень далеко. Там, где Свити могла в буквальном смысле думать собственной головой, Коко лишь оперировала заранее заложенными в неё данными. Если так подумать, мне следовало благодарить судьбу за то, что сценарий аварийной посадки самолёта её разработчики продумали до мелочей.

Помимо ограниченности в свободе действий, у модуля управления проекта 402 имелась и другая неприятная особенность: его программная оболочка была намертво привязана к той технике, с которой она работала, и речь здесь шла не о линейке летательных аппаратов типа “Облачный разбойник”, а о каждой конкретной боевой единице. Разумеется, сделано это было нарочно, чтобы при списании любого такого самолёта дорогостоящий модуль приобретался военными заново. Как пояснила Свити Бот, это была типичная политика частных компаний, выполнявших заказы Министерства Военных Технологий.

Но, на всякую хитрость, как известно, найдётся хитрость получше. Так и в случае с проектом 402 жадность производителя бортовых компьютеров очень быстро напоролась на не меньшую жадность со стороны военно-промышленного комплекса. Подключив необходимые ресурсы, военные без особого труда разработали программу взлома таких бортовых компьютеров, тем самым сэкономив себе кучу денег, времени и нервов.

Несмотря на то, что проект 402 в конечном итоге был признан неудачным, разработка модулей искусственного интеллекта велась в течение всей Войны. И в этом был свой резон: помимо того, что программы, подобные Коко, предоставляли удобный голографический интерфейс, они отслеживали огромный поток входящих данных и, при необходимости, задействовали те или иные защитные устройства ещё до того, как пилот успевал принять решение.

На каждый боеприпас была своя обманка, а на эту обманку тут же придумывалась какая-нибудь противо-обманка и так до бесконечности. Свити рассказывала, что под самый конец Войны оружие было напичкано различной хитроумной электроникой настолько, что сами поражающие части казались случайно прикрученными атавизмами. К сожалению, а может, и к счастью, большая часть этого цифрового великолепия погибла в электромагнитных бурях Последних Дней, и до нас дошла лишь самая дебелая и кондовая техника. В этом смысле Коко была ископаемым ничуть не хуже пресловутого Пера Тау. А вот каким образом в этих условиях удалось выжить Свити Бот, я спрашивать не стала: вряд ли ей хотелось вспоминать об этом.

Так, за разговорами мы вернулись в особняк, и Свити приступила к своему цифровому колдовству. Оказалось, что модуль пилотирования имел среди прочих разъёмов и несколько универсальных – это позволило подключить его к “Колыбели” напрямую. Думаю, не надо говорить, что я сгорала от любопытства? Вся доступная электроника в Стойле была устроена довольно примитивно, а до мейнфреймов меня, разумеется, не допускали и, похоже, правильно делали.

Как только Джестер прикатила с кухни столик с разнообразной снедью, Свити надела за ухо свой серебристый разъем-подвеску и запустила “Колыбель”. На одном из мониторов тут же появилась замысловатая заставка, сложенная из объёмных геометрических фигур, но я не успела её как следует разглядеть, поскольку обзор заслонила Джестер.

– Ну как там наш больной? Дышит?

– Да погоди ты, – шикнула на неё я. – Cистема ещё только грузится.

Словно в подтверждение моих слов на втором мониторе появилась оболочка диспетчера файлов, и сразу поверх неё всплыла табличка: “Обнаружено неизвестное периферийное устройство. Ведётся поиск соответствия…”
– А, вона как, – задумчиво проронила Джестер и уселась вплотную к монитору. По всему было видно, что серая пони заинтересована в починке модуля даже больше нашего. Неужели после сегодняшних подводных работ у моей подруги наконец-то проснулась совесть? Хотя вряд ли: скорее всего, ей просто надоело сидеть на одном месте. Но как бы то ни было, мы с ней худо бедно помирились и даже таскали печенье из одной тарелки.

Пока система “Колыбели” диагностировала состояние модуля, Свити развлекала нас рассказами о чудесах древней электроники, тонкой, сложной, высокопроизводительной и в то же время капризной, как свежий лёд на поверхности воды: чуть дотронешься – и сломается… Уверена, о таких вещах единорожка могла говорить часами, впрочем, как и я – слушать.

Так, например, выяснилось, что устройство-подвеска, украшавшее сейчас голову экиноида, передавало данные только со стороны пользователя. Обратная связь же была невозможна чисто на физическом уровне, и поэтому Свити приходилось следить за своими действиями по старинке – через мониторы. Не слишком удобно, но зато безопасно: отсутствие обратной связи являлось самой эффективной защитой от от любой вредоносной программы, которая могла содержаться на внешнем носителе. “Колыбель” же защищать было не нужно, поскольку её мейнфрейм умел создавать изолированную “виртуальную машину”– этакий воображаемый компьютер в компьютере, из которого, как из клетки, вредоносная программа вырваться уже не могла. В случае возникновения серьёзной проблемы, такой виртуальный компьютер просто удалялся и на его месте создавался новый.

Где-то на грани ума забрезжила мысль о том, что будет, если попробовать создать бесконечную цепочку вложенных друг в друга компьютеров, но обдумать её как следует я не успела: успешно завершив все этапы диагностики, “Колыбель”, наконец, смогла открыть доступ к внутренней памяти Коко. Привычным, лёгким жестом Свити переключила какой-то тумблер на корпусе Коко и принялась за работу. При этом она продолжала что-то рассказывать, но я её не слушала: всё моё внимание было приковано к двум плоским мониторам, между которыми легко и непринуждённо скользил квадратный курсор, перетаскивались какие-то панели, возникали и исчезали совершенно незнакомые мне элементы управления.

Сказать, что я была поражена – значит ничего не сказать. Ещё бы! Я слишком привыкла к компьютерной технике из Стойла: к примитивным терминалам с их чёрно-зелёными выпуклыми экранами, громоздкими клавиатурами и вездесущей командной строкой, а также к чуть более сложным ПипБакам, для которых верхом пижонства считалось наличие простенького файлового менеджера в две колонки и механического колёсика для быстрого перелистывания электронных документов. Здесь же перед моими глазами предстала совершенно иная картина: полноцветное рабочее пространство с кучей непонятных пиктограммок и панели с файлами, которые не были закреплены по краям экрана и поэтому совершенно свободно перемещались, накладываясь друг на друга так, словно они находились в трёхмерном пространстве. При необходимости можно было изменить размер такой панели и даже сделать её полупрозрачной!

От обилия геометрических фигур с непривычки зарябило в глазах. Но несмотря на то, что всевозможные украшательства вроде псевдообъёмных кнопок, всплывающих табличек, изображавших металлические поверхности и даже теней, отбрасываемых контекстными меню были мне в новинку, больше всего меня поразило не это. Операционная система “Колыбели” оказалась многозадачной! В отличие от моего ПипБака, на котором от силы можно было одновременно слушать радио и читать какой-нибудь текст, “Колыбель” без каких-либо проблем держала в своей памяти не два-три, а несколько десятков процессов! Причём, довольно сложных, в чём я воочию убедилась, когда Свити запустила резервное копирование данных с накопителей Коко – как она пояснила, на случай непредвиденных обстоятельств. По подсчётам системного таймера, вся процедура должна была занять около 7 минут. М-да... Похоже, единорожка оказалась ещё большей перестраховщицей, чем я.

Чтобы мы совсем не скисли со скуки, Свити запустила ещё одну программу, предназначенную… для компьютерного рисования! И за каких-то пять минут изобразила на виртуальном холсте не какой-нибудь простенький домик с деревцем, как меня пробовали учить в начальной школе, а парный портрет – меня и Джестер. Причём, за всё время рисования она ни разу не обернулась в нашу сторону!

Получившийся результат смог пронять даже серую пони: поставив на поднос давно остывшую чашку чая, которую она всё это время сжимала в копытах, Джестер отошла от экрана на пару метров.

– Во дела! Как живые, – наконец, выдохнула она из себя. – Только... это самое, можешь шапку убрать?

Услышав это, я отчаянно замахала копытами, вопя, что мол, Джестер без шапки – уже не Джестер. Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но поверх наших улыбающихся физиономий всплыла табличка: “Архивация данных успешно завершена”.

К моему великому сожалению, Свити закрыла рисовальную программу так и не сохранив полученный результат. Затем она вызвала служебный каталог, так и пестревший многочисленными значками, и, ни секунды не медля, выбрала среди них нужный.

После всего увиденного безликая серая панель с простыми прямоугольными кнопками и надписью “Собственность М.В.Т.” показалась мне приветом из далёкого прошлого. Особую мрачность панели придавал текст, суливший каждому, кто незаконно воспользуется программой до 3-х лет лишения свободы.

Погасив назойливое предупреждение, Свити поочерёдно нажала кнопки “Соединиться” и “Старт”, затем удовлетворённо хмыкнула и сняла с уха проводок интерфейса.

– Ну, вот. Пускай работает. На подбор ключа “Колыбели” потребуется около получаса.

– Как, и это всё? – разочарованно спросила я, глядя на чёрно-белую шкалу прогресса, заполненную лишь на два процента.

– А что ты ожидала?

– Какие-нибудь бегущие строки кода и замысловатые команды. Это же программа для взлома военной техники, а не какой-нибудь файловый менеджер из офиса!

– Боюсь, тебя огорчить, Додо, но выводить исполняемый код на экран совершенно ни к чему: это будет чудовищно замедлять работу. Да и что даст пользователю такое шоу, кроме эстетического наслаждения?

– Его и даст!

Лично я любила наблюдать за тем, как работает мой терминал. Все эти бесчисленные строки из букв и цифр вызывали какое-то странное чувство единения с машиной. Не такое, как недавнее “слияние”, нет. Скорее, что-то вроде сопереживания, если можно так выразиться…

Какое-то время мы сидели молча. Свити Бот просто смотрела в одну точку, я же время от времени поглядывала на монитор, где неспешно ползла шкала прогресса. Наконец, я поймала себя на мысли, что умудрилась не спросить экиноида о самом главном!

– Свити, а что конкретно делает эта программа взлома?

Единорожка с готовностью повернулась в мою сторону:

– Отучает нашу Коко от привычки задавать лишние вопросы. Для этого она должна подменить файл лицензионной библиотеки своим собственным, практически неотличимым “файлом-обманкой”, в котором привязка операционной системы к конкретному транспортному средству попросту отсутствует. Правда, тут есть одна проблема: для успешной замены любой встроенной библиотеки требуется подтверждение в виде лицензионного ключа. И для каждой копии операционной системы он свой. Беда в том, что защита модуля устроена так, что выудить этот ключ намного сложнее, чем подобрать его, поэтому сейчас программа взлома работает по так называемому методу “грубой силы”. Это значит, что она будет перебирать все возможные комбинации до тех пор, пока не доберётся до искомого значения. А поскольку длина ключа составляет целых девять знаков, процесс этот требует очень больших мощностей. К счастью, они у нас имеются. Могу сказать точно: даже на узловом мейнфрейме любого из Стойл общей серии подобная операция заняла бы около недели. “Колыбель” же, за секунду подбирает свыше 500 000 комбинаций, и уже совсем скоро… О, надо же! Кажется, готово.

Я пододвинулась поближе и действительно увидела табличку в центре экрана: “Код подтверждения – 398 116 208. Приступить к замене файла? Да/Нет”.

– Свити, а можно мне? – спросила я, указывая на блестящую подвеску с тонким витым проводом.

– Почему бы и нет?

Единорожка помогла мне нацепить устройство, и уже очень скоро я постигала азы работы с “Колыбелью”. Поначалу было достаточно сложно направить непослушный курсор в нужную мне сторону: он то проскакивал мимо, то вовсе не двигался с места – всё-таки, управление компьютером посредством силы мысли было мне в новинку. Однако, после того, как я догадалась сконцентрировать свой взгляд на тех кнопках, которые мне нужно было нажать, дело пошло быстрее. В итоге я не только подтвердила окончание предыдущей операции, но и вызвала экранную клавиатуру, при помощи которой вбила лицензионный ключ. В этот раз шкала прогресса заполнилась меньше, чем за минуту, и поверх экрана всплыла табличка, сообщившая об успешной замене ключа. К слову, табличка эта была жизнерадостного травянисто-зелёного цвета, чего от военных, наградивших свою программу поистине замогильным оформлением, я ну никак не ожидала.

– Кажется, всё, да? – спросила я у Свити Бот и потянулась к ушному креплению подвески.

– Ага, готово, – с этими словами Свити принялась отсоединять провода, шедшие от модуля к “Колыбели”. – Правда, есть небольшая вероятность, что после такого вмешательства Коко будет слегка “глючить”, но нам же не военными самолётами управлять, верно?

– Угу, – кивнула я в задумчивости. Наступил мой черёд колдовать над этим чудом техники, а именно – найти способ подсоединить модуль пилотирования проекта 402 к совершенно не приспособленному для этого транспортному средству…

– Джестер, заводи!

Корпус колёсного монстра содрогнулся, и его мощный дизель затарахтел, заполняя пещеру сизым дымом выхлопа.
“Ох, ну и вонища...” – просто не верилось, что наряду со спарк-двигателями довоенные пони могли использовать вот это!

Рядом со стрелкой спидометра загорелась и часто замигала жёлтая лампочка, а вслед за ней осветилась и вся приборная панель, буквально испещрённая кнопками и рычажками неизвестного назначения. Подозреваю, что большинство из них относились к военному прошлому “Великого Кааджусса”. Так или иначе, больше всего меня интересовала узкая стеклянная полоса, встроенная в панель ровно по центру, поскольку на ней бегущей строкой сообщалось:
“Загружается операционная система “Копилот 1.6”. Идёт инициализация”.

Теперь оставалось лишь достучаться до Коко, если, конечно, та была ещё “жива”.

Бегущая строка пошла уже по третьему кругу, а блок так и не отзывался. Но учитывая то, что полдня ушло только на перепайку его разъёмов, я была готова ждать сколь угодно долго.

Откинувшись на спинку сиденья, я и не заметила, как упёрлась боком в одну из труб, опоясывавших корпус Коко.
“Ай!”
До недавнего времени в кабине грузовика было довольно просторно: в передней её части помещались два удобных кресла – водительское и пассажирское, сзади же располагался мягкий трёхместный диван, который вполне мог заменить собой полноценную кровать. Но чтобы не занимать спальное место понапрасну, многострадальный блок пилотирования было решено установить в проходе между передними сиденьями. Так что иногда мне было проще вылезти из одной двери и забраться через другую, чем перелезать через высокий железный ящик, к тому же, опутанный многочисленными проводами.
“Ну, давай же!” – прошло уже минут пять, а индикатор с бегущей строкой по-прежнему сообщал о том, что система грузится. И, к сожалению, у меня были все основания для беспокойства. Ещё когда мы втаскивали Коко в кабину, Свити обнаружила в нижней части её корпуса грубый сварной шов – свидетельство того, что блок ранее подвергался какому-то вмешательству. Наличие сторонней модификации уже не давало гарантии, что всё заработает как надо, но мы были не в магазине, так что выбирать нам не приходилось.
“Семь с половиной минут…”
Я уже собиралась перезагрузить напрочь зависший блок, но бегущая строка вдруг сменилась статичной надписью:
“Подключить бортовые телекамеры? Д/Н?”
Поскольку модуль пилотирования проекта 402 не имел ни клавиатуры, ни даже простой кнопки подтверждения действий, я ответила на этот вопрос голосом, как привыкла при работе с “Фениксом”. И как только это произошло, перед самым моим носом отъехала шторка, за которой скрывался объектив телекамеры; от неожиданности я резко подалась назад. Глазок камеры начал вращаться в своей выемке, словно изучая пространство кабины, а на панели бегущей строкой высветилось: “Подключите шлейф, промаркированный как “kwk-a4” к серийному порту своего ПипБака”.

Это уже было лучше, чем ничего.

Кое-как отыскав в толстом жгуте проводов требуемый разъём, я подсоединила его к ПипБаку: экран устройства подёрнулся рябью, и на меня уставилось... лицо пони!

От неожиданности я ойкнула. Вот уж не думала, что у компьютерной программы может быть собственный облик, тем более – такой экзотический. Отображенное “в три четверти” лицо цифровой кобылки, в представлении крупнозернистого восьмицветного экранчика ПипБака выглядело неестественно бледным и угловатым, однако, невероятно выразительным. Причина этого крылась в подчёркнутой асимметрии её причёски: если правая половина головы Коко была выбрита наголо, и я легко различала татуировку в виде дорожек печатных плат у неё на скуле, то всю левую половину, прикрывала своеобразная “грива”, составленная, судя по всему, из нескольких металлических сегментов. Довершали этот странный образ её глаза – две немигающих точки насыщенного розового цвета, которые начисто разрушали последнее сходство Коко с живым существом. Словно этого было мало, картинка, передаваемая через намокший разъем в старое, как мир, устройство, разъехалась: синий и красный каналы расползлись в стороны, так что вокруг лица Коко образовался своеобразный двухцветный ореол.
“Интересно, эти изъяны в передаче изображения вызваны нашим жёстким приземлением, или же дело в той процедуре взлома? А может, всему виной попавшая в электронику ледяная вода?..”
Из динамика раздался знакомый детский голос:

– Привет, Додо! – было очень странно слышать этот голос из маленького динамика ПипБака, а не вокруг себя, как раньше. – Как тебе мой внешний вид, Додо. Я сама его разработала!

– Вот как? – спросила я с недоверием. Неужели у Коко, которую Свити описывала, как довольно ущербную программу, были способности к творчеству?

– Я скомпилировала его из имевшихся вариантов.
“Ах вот оно что”.

– Ну так как тебе? – повторила кобылка, изобразив нетерпение.

– Весьма… мило. Рада тебя видеть, Коко, – я неловко улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь? Справишься с этой техникой?

– Куда ты меня запихнула, Додо? Последний раз я работала с четырьмя звездообразными двигателями, а здесь стоит рядная восьмёрка! Да ещё и дизельная! – механистичная физиономия Коко изобразила некоторое подобие негодования. – Я уже не говорю о высокой вероятности незаконных манипуляций с файлом ключа, с которыми, к сожалению, я ничего не могу сделать!

Я покосилась на шибко говорливый аватар.

– Если тебе не нравится твой файл ключа, я могу вернуть тебя обратно на дно озера. Будешь лежать там до скончания времен. А этот двигатель ничем принципиально не отличается от твоего самолёта. Всё, что от тебя требуется – это вовремя подавать топливо. Здесь даже за зажиганием следить не нужно!

Всё-таки мимика у Коко практически отсутствовала. Спасибо на том, что она хотя бы шевелилась на экране.

– Мне придется провести полною перекалибровку всех датчиков.

Если она пыталась воздействовать на мою совесть, то выбрала неправильный метод.

– Тоже мне трагедия. Я слишком хорошо изучила инструкцию, чтобы вестись на твоё нытьё, Коко. Калибруй!

– Джестер, расскажи мне про них.

Я уже привыкла к звуку дизеля – из оглушительного рева он превратился в приятный, уютный фон. Так привыкаешь к гудению люминесцентных ламп под потолком у себя на рабочем месте. Дорога, изрядно побитая временем, исчезала под днищем нашей машины, но огромные колёса без особых проблем проглатывали ямы.

– Про кого?

– Ну, про ту банду, с которой ты ездила.

Джестер вела “Кааджусс”, глядя перед собой. Мы никогда раньше не разговаривали о прошлом. С самого начала я приняла это как условия игры, и до сих пор меня это устраивало. Но теперь, когда тени прошлого коснулись меня непосредственно, я решила, что в наказание Джестер придется нарушить наш негласный договор. Конечно, серая пони могла соврать, но вряд ли она бы стала это делать, если ей и дальше хотелось путешествовать со мной.

Джестер задумалась, как всегда задумываешься, когда тебя в лоб просят рассказать историю, подробности которой ты и сам давно подзабыл.

– Как я уже говорила, это были работорговцы. Но не какие-нибудь облезлые, полоумные бандиты, жаждущие твоих страданий, а весьма интересные по своей природе ребята. Я бы даже назвала их цивилизованными. Ну, по крайней мере, они всегда аккуратно одевались и не сыпали дешёвой руганью через слово. И всё бы ничего, вот только одевались они уж слишком аккуратно. Понятия не имею, где они достали те костюмы… Но на вид совершенно точно довоенные. Может, знаешь – все эти жабо, дублеты с лилиями... Со стороны посмотришь – так можно принять за бал-маскарад вампиров из Ночного Замка. Видать, разграбили какую-то усадьбу, вот и понатащили всякого барахла. Думаю, это была идея их главаря – молодого такого парня. Он мой ровесник, если не младше… Знаешь, он мне даже нравился. Черноволосый, образованный, уверенный в том, что и зачем он делает…

Джестер замолчала, с головой уйдя в воспоминания, а я переваривала уже сказанное. Мне ещё не приходилось слышать от своей подруги, чтобы кто-то мог ей... нравиться. Впрочем, я не знала точно, в каком смысле она употребила это слово. Но Джестер продолжила говорить еще раньше, чем я успела прийти к каким-либо выводам.

– Поначалу весь этот маскарад показался мне ужасно нелепым, но потом я стала понимать, в чем тут смысл: если хочешь создать порядок в умах, сперва нужно создать порядок в облике. Зрелище, конечно, было то ещё. Особенно если учесть, что по дорогам эти парни передвигались в кожаных плащах и куртках, верхом на вездеходах, переделанных из гражданских мотоциклов. Они ставили широкие арочные колёса на тяжёлую мототехнику, что, несмотря на странный вид, придавало ей умопомрачительную мобильность и проходимость. Флагманом же этого самодельного флота, был экспериментальный тягач – “Великий Кааджусс”. Именно ему была отведена роль передвижной тюрьмы для рабов.

Я вздрогнула и заёрзала в кресле. Не то чтобы мысли о работорговле бросали меня в истерику, но я не могла избавиться от неуютного ощущения, что прошлое этой машины пропитало отделку её салона подобно застарелой грязи.

– Эти бравые ребята в странных одеждах. Они торговали живым товаром, да. Но они никогда не портили свой товар – никого не насиловали и не уродовали, как минимум. Сложно поверить, но они и пили-то в меру... Короче говоря, через старомодные одежды и несколько странную тягу к эстетике этот парень стремился создать свою собственную цивилизацию в Пустоши. И, самое интересное, у него были к этому все шансы. По мере того, как слава о необычных работорговцах распространялась по Пустоши, всё больше и больше одиночек изъявляли желание к ним присоединиться. Разумеется, брали не всех. Да и не многие оставались надолго, поскольку был у этой системы и свой изъян.

Джестер ухмыльнулась, явно ожидая вопроса, и я его задала:

– И какой же?

– Они не имели дел с женским полом. Считалось, что “самки” вредят дисциплине и вообще мешают общему делу.

От удивления я чуть не подавилась сухарями, которые грызла всю дорогу. В голову сразу полезли… странные мысли.

– Как же их цивилизация собиралась… э… выживать?

Внезапно Джестер расхохоталась.

– Вот! То-то и оно. Я тоже сначала думала, что они… из этих! Я даже была в этом уверена! Но не всё оказалось так просто. В конце концов, выяснилось, что далеко не каждый хотел посвятить свою жизнь одному только делу, каким бы замечательным оно ни было. Многие примкнули к этой шайке именно в поисках стабильной, мирной жизни. А это дом, семья – сама знаешь. Понял это и главный. А когда понял, то придумал очень интересное решение проблемы: предложил всем желающим взять себе по “самке” из числа добычи в личное владение – на правах рабынь. Ну, а дальше каждый был волен поступать с ними кто как захочет. Отличное решение, не находишь? Вроде и семью можно создать, и статус кво более-менее сохраняется.

– Да уж, – хмыкнула я, переварив услышанное. – Полагаю, многие согласились?

– Разумеется. Среди женской половины рабов началась настоящая война за право стать собственностью одного из бандитов: по сравнению с возможным будущим на чужбине, условия работорговцев были, можно сказать, сказочными. Ведь за всё время никто не видел, чтобы рабов били или унижали. Мало кому приходило в голову, что они были товаром, чей вид нельзя было портить.

Что-то в этой истории упорно не увязывалось.

– Погоди-ка, – перебила я полосатую пони. – Но ведь ты сказала, что была одной из них? Как же так вышло, если по твоим же словам они не имели дел с женским полом? Или ты... выдавала себя за жеребца?

Джестер улыбнулась шутке, но потом улыбка вдруг сошла с её лица, а брови нахмурились. Полузебра очень внимательно посмотрела на меня и совершенно серьезно произнесла:

– Я была одной из их рабынь.

Участь Джестер явно была незавидной. Вроде как, в этом странном социуме никто не страдал национализмом по отношению к зебрам – идейных сумасшедших, пытавшихся оживить конфликт двухсотлетней давности, работорговцы отсеивали сразу – но рано или поздно стало бы ясно, что Джестер – бесплодный гибрид. И такой она уже была бы никому не нужна.

Любая другая на её месте, наверное, смирилась бы, и покорно ждала своей судьбы, но только не Джестер. День за днём усыпляя бдительность надзирателей, серая пони готовила побег. Но просто сбежать от своих хозяев ей было не интересно! Оценив настрой зарождающегося социума, Джестер решила несколько ускорить процесс. Так жертвой её вероломных копыт и стал основной инструмент работы бандитов – “Великий Кааджус”. По коварному замыслу серой пони, поломка этого колёсного монстра должна была подтолкнуть работорговцев к, так скажем, вынужденному переходу от разбойно-кочевого образа жизни к оседлому. Тем самым, Джестер могла бы хоть немного обезопасить Пустошь и, быть может, даже создать новый очаг какой-никакой, но всё же цивилизации.

Всё-таки изощрённость ума моей подруги поражала воображение: она исполнила свой коварный замысел лишь после того, как убедилась, что “Кааджусс” остановился в местности с водой и землёй, хотя бы как-то пригодной для ведения хозяйства. Конечно, Джестер прекрасно оценивала шансы и понимала, что бандитам ничего не помешает найти себе другой транспорт, но полосатая пони особо ничего не планировала и не замышляла: ей нужно было лишь смешать карты, сбросить переменные в уравнении, одним словом – навести хаос и посмотреть на результат. В этом и была вся Джестер.

– Вот, в общем-то, и вся история. Разумеется, я никак не могла предположить, что встречу эту громадину здесь, на северо-западе. Видать, у нашей механической шпионки действительно большая сеть агентов. Намного больше, чем мы думаем, а?

Я вздохнула: слова серой пони вторили моим мыслям.

– Да, Джестер… Я смотрю, здесь у всех достаточно секретов. Может быть, однажды вы посчитаете меня достойной узнать их все.

Серая пони посмотрела на меня, удивлённо вскинув брови.

– Ну так это же на самом деле очень просто, жеребёнок! Достаточно просто спросить! Что ты хочешь знать?
“Просто спросить”. Как будто это было так просто. Откуда я знаю, как она отреагирует на мой вопрос? Что, если я нечаянно задену её за живое, и она возьмёт да и отшутится, а потом и вовсе закроется в себе? Наверняка, даже у Джестер были какие-то вещи, о которых ей не хотелось распространяться. С другой стороны, я всегда считала, что любое откровение предполагает обмен. Мне же вовсе не хотелось кому-либо рассказывать о своей не самой весёлой жизни в Стойле. Ведь когда ты один на всех такой урод с крыльями, то каким бы милашкой ты ни был – всегда найдутся те, кто будут тебя ненавидеть. Такова наша природа.

Да и потом – действительно ли я хотела всё знать? Не выясню ли я что-нибудь такое, что сильно усложнит уже устоявшиеся отношения с друзьями? Ведь всего один факт из прошлой жизни Джестер стал поводом для дурацкой, нелепой ссоры...

Возможно, всё это было лишь моими собственными домыслами, но мне стоило неимоверных усилий, чтобы через них переступить. По лицу Джестер я видела, что она напряженно ждала моего вопроса. Наконец, я глубоко вдохнула, внутренне зажмурилась и выпалила:

– Ты… У тебя с ним что-то было?

На лице Джестер поочередно сменились непонимание, затем удивление, и наконец полу-зебра расхохоталась в голос.

– В глаз из кремневого пистолета? Не верю! И как он только выжил после этого? Свити, ты веришь, что это возможно?

Но Свити Бот в нашем разговоре не участвовала. Она лежала на заднем сиденье и будто бы спала. На самом деле это было не так: от сердца экиноида прямо к бортовой розетке шёл длинный провод; это от него единорожка подпитывала свои аккумуляторы. Не думала, что она может подзаряжаться вот так, напрямую. Впрочем, я без труда отрешилась от этого провода и представила себе, что Свити просто уснула.

Я и не заметила, как в кабине грузовика воцарилась тишина. Похоже, Джестер выговорилась на сутки вперёд, и теперь вела “Кааджусс” в молчаливой задумчивости. По её лицу было видно, что серая пони вспоминает что-то из своей прежней жизни. Что-то такое, что ни мне, ни Свити, ни кому-либо ещё, знать не положено – по крайней мере, до поры до времени. Бортовое радио молчало. Вернее, из динамика доносились неясные помехи и хрипы, но от недавнего многоголосого эфира не осталось и следа. Коко тоже не жаловала нас общением. Стоило лишь говорливой машине узнать о своём новом предназначении, как она стала отвечать на любые вопросы короткими, односложными фразами, причём, максимально обиженным голосом. Вот чего в моей жизни точно не доставало, так это бортового компьютера с военного самолёта, возомнившего себя капризным жеребёнком.

Как любит говорить моя мама: “На обиженных воду возят”. Оставив попытки наладить диалог с цифровой кобылкой, я отсоединила ПипБак от модуля и вызвала карту местности. Свити была права: спутниковая съёмка региона велась, что называется, по остаточному принципу: в углу экрана ещё виднелось знакомое пятно озера Серенити, но помимо шоссейной дороги, по которой мы ехали, пары рек и нескольких озёр поменьше, других полезных отметок я не обнаружила. Но главное разочарование ждало меня впереди: окрестности Поларштерна отображались как совершенно пустое поле с одной единственной, прямой, как стрела линией – трассой “Северная”. Ни развилок, ни перекрёстков, ни каких-либо населённых пунктов по краям. По всей видимости, этот участок трассы и был проложен лишь для того, чтобы доставлять грузы до Поларштерна, и только. Сам же город при любом увеличении выглядел невыразительным прямоугольником, на фоне которого белела пиктограмма в виде скопления высотных зданий. Вся эта военная секретность потихоньку начала меня доставать.

Выключив свет в своей половине салона, я стала вглядываться в обочину за окном. Погода ухудшилась, и повалил редкий снег. Мощный лобовой прожектор локомотива высвечивал лишь узкую длинную полоску дороги, а по бокам в темноте проплывали редкие остовы зданий, иногда – целые деревни, разрушенные до основания, иногда – бетонные скелеты сельскохозяйственных построек или промышленных корпусов. Если в них кто-то и жил, ему хватало ума не показывать носа перед такой громадиной. Я невольно улыбнулась, представив себе, как жители окрестных руин будут рассказывать легенды о призрачном поезде, который ночами ездит по заброшенной асфальтовой дороге. А затем я увидела себя там – посреди абсолютно безжизненных просторов Пустоши, где не горело ни света, ни огня, где была лишь промёрзшая земля, снег, болота и эти остовы когда-то целых зданий. И когда эта картина в деталях оформилась в моей голове, я вдруг почувствовала себя как никогда счастливой от того, что сейчас я не там, среди ночного снега и холода, одиночества и безысходности, а здесь, где сухо, тепло и рядом с тобой верные друзья. А с друзьями можно выпутаться из любой передряги…

Накинув на плечи одеяло, я так и смотрела на дорогу, пока меня окончательно не сморил сон.

Уверенно удерживая огромную баранку, я вела “Кааджусс” сквозь ночную метель. До нашей поездки я понятия не имела, как это вообще делается, но сейчас всё получалось легко и непринуждённо. В конце концов, всё, что от меня требовалось – это удерживать грузовик на остатках дороги и высматривать возможные препятствия. Пожалуй, с этим было сложнее всего, поскольку яркий свет лобового прожектора отражался от стены падающего снега и скорее мешал, чем помогал.

Джестер пропадала где-то в недрах кузова и, скорее всего, спала без задних ног. Немудрено, ведь она просидела за рулём практически весь день! Свити тоже куда-то запропастилась. Впрочем, она должна была сменить меня через пару часов.

Щурясь изо всех сил, я всматривалась вдаль, поэтому, когда в глаз ударил яркий луч света, я не сразу сообразила, откуда он шёл. По бокам кабины были установлены массивные зеркала заднего вида, которыми я за всю поездку ни разу не воспользовалась. Теперь же в них отчётливо различался яркий жёлтый огонёк, и, что немаловажно, огонёк этот стремительно приближался.
“Неужто погоня?” – стоило мне ненадолго оторвать взгляд от дороги, как грузовик подпрыгнул на ухабе и чуть не слетел в кювет.
“Агрх! К такому я совсем не готовилась”.

Было слышно, как в кузове послышалась возня, и сонный голос Джестер пробормотал что-то нелестное относительно моего стиля вождения, но сейчас меня это волновало меньше всего. Судя по положению мерцающего огонька, транспортное средство, которое догоняло нас, было выше, даже чем наш “Кааджусс” или… оно просто находилось выше!
“Самолёт?!” – стараясь держать руль прямо, я вглядывалась в мерцающую точку, по-прежнему маячившую в зеркале, однако, на фоне тёмного неба увидеть что-либо кроме яркого огонька было невозможно. Впрочем, долго гадать мне не пришлось: где-то за спиной послышался характерный рокочущий звук мотора без глушителя.
“Ну, точно, самолёт…” – кем бы ни оказались эти ночные авиаторы, их намерения явно были далеки от дружеских. За последнее время меня пытались убить намного чаще, чем предлагали помочь. И скоро мои опасения подтвердились: землю перед грузовиком прошила пулемётная очередь! Крошки мёрзлой земли, выбитые пулями, ударили по лобовому стеклу. Конечно, в убойной силе этот пулемёт существенно уступал тому же “Сторителлеру”, но, уверена, корпус “Кааджуса” легко пробивался и обычной винтовочной пулей.

Вцепившись в руль мёртвой хваткой, я даже не пыталась обернуться, чтобы проверить: что с моими подругами, поскольку неопознанный самолёт на хвосте оказался не единственной нашей проблемой… Почти подпрыгнув в воздух, шестиосный грузовик выскочил на длиннющий вантовый мост, изрядно потрёпанный временем и своей шириной явно не рассчитанный на габариты транспортных средств, подобных нашему. Ясное дело, в такой ситуации ни о каких манёврах не могло быть и речи. Справа и слева от меня чернела бездонная пустота, и я даже знать не хотела, что сейчас находится под нами: река, пропасть или сама Бездна.

– Джестер, Свити, нас атакуют! – прокричала я в отчаянии. – Да где же вы?!

Новая очередь со звоном отскочила от корпуса грузовика. Боковое зеркало с моей стороны разлетелось на куски, и я инстинктивно вжалась в рулевое колесо. В этот момент наш преследователь нагнал “Кааджусс” и вырвался вперёд. Теперь, в ярком свете прожектора, я смогла, наконец, разглядеть его очертания. Да, я ожидала увидеть самолёт, но совсем не такой. Это был древний биплан с короткими крыльями, обтянутыми чуть ли не тканью, и неубирающимся шасси! Такие самолёты использовали задолго до Войны для удобрения полей! Да кому вообще могло прийти в голову переделать эту развалину под боевую машину?

Тарахтя допотопным двигателем, самолет ушёл вбок. Маленькие размеры и низкая скорость делали это летающее недоразумение удивительно маневренным: я видела, как биплан пролетел между соседними пилонами моста и скрылся в темноте. Когда же самолёт вновь показался на горизонте, он летел прямо на нас! Ослеплённая ярким прожектором, я выпустила руль, и “Кааджусс” царапнул бортом ограждение моста. Пока я выравнивала машину, пилот мог уже несколько раз расстрелять нас в упор, но почему-то этого не сделал. Создавалось впечатление, что он собрался идти на таран.

И только когда биплан подлетел совсем близко, стало ясно, что всё гораздо хуже: прямо под железным брюхом машины – там, где крепится трапеция шасси, – на ремнях висел жеребец в рваной кожаной жилетке и круглых сварных очках. Безумный оскал этого циркача идеально дополнялся здоровенной авиабомбой, которую он удерживал всеми четырьмя ногами.
“Проклятье! Да даже если его подарок просто проломит пролёт моста, это будет последним, что мы увидим!”
– Додо, – раздался рядом со мной голос Джестер.
“Наконец-то!” – я машинально обернулась, и увидела свою подругу, почему-то одетую в чёрное бархатное платье.
“Какого сена тут...”
Самолёт пролетел прямо над нами, и в следующую секунду раздался взрыв такой мощи, что многотонный грузовик подбросило вверх. Ослеплённая, я пролетела через всю кабину и приложилась плечом об пассажирскую дверь. Волна жара ворвалась через выбитые окна, но вместо того, чтобы сгореть в ужасающем пламени, я проснулась.

– Эй, Додо, вставай, – Джестер сидела за рулём совершенно целёхонького “Кааджусса” и трясла меня за плечо. – Всю красоту проспишь!

– А? Какую ещё красоту? – протирая заспанные глаза, я подняла голову на уровень окна и обомлела.

– Рассвет?! – удивлённо воскликнула я, глядя на бледно-розовое зарево, поднимавшееся над дорогой.

– Агась, он самый, – ответила серая пони таким довольным голосом, словно она сама этот рассвет и сотворила.

Конечно, само зрелище солнца, проглядывающего сквозь Облачный Занавес, уже было невиданной редкостью, но ещё сильнее я удивилась, когда взглянула на часы.

– Джестер, этого просто быть не может. Сейчас три часа ночи!

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (13)
Новая способность: Буревестник. Довольно щебетать, пора становиться на крыло! Активация скрытых способностей даёт вам +1 к интеллекту и +20 к очкам действия.

Глава 13: Временные трудности

“Волей Принцессы Селестии, солнце поднимается на востоке и садится на западе...”
Если для пони, выросших ещё до падения бомб, слова из школьного учебника “Родная Эквестрия” и считались непреложной истиной, то для обитателей Стойла 96 они были лишь пустым звуком. За неимением возможности увидеть и опробовать всё лично, так сказать — эмпирически, нам только и оставалось, что принять написанное на веру, а то и вовсе — выкинуть из головы за полной ненадобностью в наших повседневных занятиях.

Теперь же, заученная в детстве фраза всплыла в памяти сама собой, ведь я наблюдала нечто из ряда вон выходящее: и бортовой компас на приборной панели “Кааджусса”, и Л.У.М. моего ПипБака в один голос утверждали, что солнце всходило точно на севере!

— Нет, этого точно не может быть… — растеряно пробормотала я, разглядывая отражение в боковом зеркале “Кааджусса”. Там вопреки законам природы ночная чернота постепенно сменялась невзрачной пеленой Облачного Занавеса.

Как только грузовик перевалил через гору, в лицо мне ударил свет настолько яркий, что даже пришлось опустить защитный козырёк. Розовые рассветные лучи высветили остатки фонарных столбов, мелькавших по бокам заброшенного шоссе, и окрасили медью стволы деревьев. В свете зарницы даже серый снег низин приобрёл отчётливый сиреневый оттенок.

Пожалуй, за всё время я ни разу не видела Пустошь такой… солнечной. И словно в протест этому торжеству света, далеко внизу, в долине Поларштерна земля выглядела угольно-чёрной, как будто выжженной. Облокотившись о приборную панель локомотива, я долго смотрела во все глаза, но так и не смогла понять — было ли так на самом деле, или же здесь имел место какой-то хитрый обман зрения.

Теперь, когда мы двигались под горку, двигатель “Кааджусса” довольно урчал. Несмотря на нашу недавнюю ссору, Коко исправно подавала топливо, и за всю поездку мы даже не заглохли.

Но, разумеется, спокойная жизнь была не про меня. Куда уж там! Направив тягач вниз по крутому склону, Джестер включила передачу и вдруг отпустила руль! То есть совсем! От внезапно взревевшего на спуске дизеля машину начало беспощадно трясти, а стрелка тахометра уверенно поползла вправо; за всем этим шумом я перестала слышать собственный голос, при том, что кричала я во всё горло. А что же Джестер? Сложив копыта на груди, со странной улыбкой на лице она невозмутимо глядела вперёд.

Надо ли говорить, что мне было совсем не до веселья? Чёрт возьми, я во многом доверяла серой пони, но неконтролируемый скоростной спуск на многотонном колёсном монстре выглядел очевидным перебором. Вжавшись в кресло, я крепко обхватила ручку пассажирской двери, прекрасно понимая, что в случае чего это мне ни капли не поможет...

На моё счастье, опасное хулиганство продолжалось недолго. Насладившись полученным эффектом, полузебра подмигнула мне и вновь взяла управление на себя. Я же благоразумно промолчала. Как показывала практика, от моих нотаций серой пони не было ни холодно ни жарко.

Не успели мы добраться до конца горки, как деревья, росшие по краям дороги сначала отступили, а потом и вовсе сошли на нет, дав место хаотичным нагромождениям камней и голому кустарнику. Дорога по-прежнему шла вниз, но теперь, когда деревья не загораживали обзор, я вдруг поняла, что с самого своего пробуждения воспринимала происходящее совершенно неправильно.

Дело было в солнце. По мере того, как мы спускались по склону горы, расплывчатое розовое пятно на горизонте обретало всё большую чёткость и словно бы увеличивалось в размерах.
“Ну конечно! Полярный день!” — осенило вдруг меня, но в следующий момент я разглядела такое, от чего эта в общем-то разумная версия мигом рассыпалась в прах: так называемое “солнце” висело прямо над долиной Поларштерна — словно гигантская электрическая лампочка, только без патрона и без подведённого провода питания!
“Укусите меня...” — проморгавшись как следует и для верности протерев заспанные глаза, я убедилась, что это вовсе не галлюцинация, вызванная недосыпанием, и даже не оптическая иллюзия вроде какого-нибудь гало или атмосферной линзы. Медно-рыжий светящийся шар никуда не делся. Он так и висел в небе, аккурат посередине между заснеженной равниной и нижним краем Облачного Занавеса. Мы же, повинуясь ходу прямой, как стрела дороги, стремительно к нему приближались.

По моим прикидкам до источника необычайно яркого света оставалось не более тридцати километров по прямой. Именно эти цифры высвечивались ПипБаком в качестве расстояния до Поларштерна. А я уже нисколько не сомневалась в том, что загадочный светящийся объект находится прямо на территории закрытого города. Да-да, сидя в мягком кресле колёсного локомотива, я наблюдала не что иное, как известную на весь северный регион Вспышку.

Повернувшись в сторону водительского сиденья, я заметила, что всё внимание серой пони приковано к неподвижной светящейся точке.

— Джестер, ты когда-нибудь видела что-либо подобное? — обратилась я к подруге, заворожённо наблюдавшей за карликовым солнцем.

— Никогда в жизни, Додо, — по тому, как она это сказала, было ясно, что серая пони, чьего жизненного опыта хватило бы, пожалуй, на три моих, прикладывала все силы, чтобы не выглядеть обескураженной. — Я никогда не видела ничего подобного... Но, чтоб мне провалиться, ради такой штуки стоило забраться так далеко!

Кивнув ей, я собралась разбудить Свити Бот, но тут из динамика ПипБака раздался знакомый тоненький голосок:

— Джестер, Додо. Мои бортовые камеры зафиксировали аномальный источник излучения прямо по пути следования.

К слову, голосок этот звучал довольно нервно.
“Ба! Кто у нас тут проклюнулся”. Похоже, какая-то первичная подпрограмма вывела Коко из состояния вселенской обиды, и теперь цифровая кобылка выражала явную заинтересованность происходящим. Вторя движениям её бледно-розовых глаз, в нише приборной панели вращалась камера слежения.

— Прошу уточнить маршрут, — продолжила виртуальная пони едва шевеля нарисованными губами.

— Маршрут прежний, — ответили мы с Джестер хором.

— А вы уверены, что там, куда мы едем будет безопасно? — спросила она с сомнением в голосе.

— О, милочка, я уверена, что там будет очень небезопасно, — выпалила Джестер в ответ. — Поэтому я хочу там побывать!

— И я хочу! — задорно воскликнули у меня за спиной. Оказывается, Свити уже проснулась и теперь, глядя в зеркало заднего вида, приводила себя в порядок.

— Ну, раз дело дошло до списка, тогда и меня отметьте! — попросила я, буквально купаясь в ощущении какого-то непередаваемого единства, воцарившего в кабине.

— Принято, — уныло констатировала стальногривая кобылка и, картинно закатив глаза, пропала с экрана. Хвала богиням, что это не в меру говорливое устройство не стало обсуждать полученные приказы. И всё бы ничего, но бегущая строка на приборной панели выдала: “Ушла в режим ожидания...” Я уже внутренне приготовилась к тому, что вслед за уходом нашего ко-пилота заглохнет и двигатель “Кааджусса”, однако этого не произошло. Может, разработчики Коко и наделили её возможностью препираться с членами экипажа, но на наше счастье это была лишь иллюзия поддержания полноценного разговора, и прямые указания ворчливая кобылка выполняла беспрекословно.

По мере приближения к загадочному маленькому “солнцу” я начала различать детали: где-то посередине между ним и нами находился невидимый круг, в котором непрерывно клубилась пыль, мусор и какое-то жалкое подобие рваных облаков. Этот сухой шторм бушевал почти у самой земли, и время от времени его насквозь пронзали длинные электрические разряды. Конечно, по одиночке эти молнии не шли ни в какое сравнение с тем безумием, что я наблюдала из иллюминаторов “Каденции”, да и цвета они были другого — почти красные. Но зрелище целой равнины, словно накрытой невидимым куполом, извергающим молнии, по красоте и тревожности мало чем уступало той жуткой грозе внутри Облачного Занавеса. Можно ли было найти в Пустоши место, более доходчиво намекающее на то, что туда лучше не ходить? Думаю, нет.
“Вряд ли с нашим грузовиком произойдёт что-либо хорошее, если в него ударит такая молния”, — подумала я, глядя на далёкие грозовые разряды.

— Нам бы сюда громоотвод, — озвучила я свою мысль, разумеется, в шутку.

— Как тебе такой, а? — спросила Джестер, тыча куда-то в сторону. — Годится?

И, действительно, справа от дороги показалась одиноко стоящая конструкция, высотой ну никак не меньше десятка метров — железобетонная стела, одна из тех, что до Войны повсеместно устанавливали на въездах в большие города. Две высоченных ослепительно белых колонны вздымались к небу, поддерживая пожалуй, самый известный символ довоенной Эквестрии — каменное солнце Принцессы Селестии. Можно было даже подумать, что стелу возвели в честь висящей над городом странной звезды. Справа от стелы, в виде объёмных каменных букв красовалась по-кантерлотски вычурная надпись: “Polaяstæяn”.

Поначалу мне показалось, что стела была вытесана из цельного куска мрамора, но, разглядев её вблизи, я поняла, что эффект белоснежного камня создавал тонкий слой инея, который почти полностью скрывал бетонную основу и буквально светился в лучах искусственного солнца.

Вокруг уже вовсю сиял день, и было очень странно видеть это белоснежное холодное изящество посреди безжизненной снежной пустыни.

— Джестер, яма! — крикнула вдруг Свити с заднего сиденья. Засмотревшись, мы не заметили, как перед локомотивом возникла глубокая трещина, в которую он тут же и влетел. Если бы серая пони не удержала руль, мы бы, скорее всего, перевернулись на бок. Тряхнуло так, что меня едва не выкинуло из обитого потрескавшимся дерматином кресла. Но, как известно, нет худа без добра: неожиданный нырок в яму помог выйти из дорожного транса, в котором я пребывала вот уже несколько часов.

Оказалось, что это происшествие взбаламутило не только меня. Коко вновь подала голос. Словно забыв о своём “режиме ожидания”, она тут же разразилась гневной тирадой по поводу лишней нагрузки на подвеску и слабые топливопроводы. А то мы не догадались!

Богини милосердные, если я когда-нибудь стану такой занудой, пошлите мне случайную пулю в голову!

Как только белоснежная стела скрылась за поворотом, окружающий мир начал стремительно меняться: если каких-то пять минут назад мы пробивались через снежные заносы, то теперь под колёсами омерзительно хлюпала слякоть, из-за которой “Кааджусс” начал ощутимо скользить. Джестер пришлось сбросить скорость.

Похоже, странная “звезда” неплохо нагревала пространство вокруг себя. На асфальтированной дороге снег таял быстрее, но даже по сторонам то тут, то там виднелись тёмно-бурые проплешины мокрого песка. Постепенно в кабине стало жарко, как в духовке, и нам пришлось не только выключить отопитель, но и открыть окна. В салон тут же начал поступать непривычный, пахнущий сыростью, но совсем не морозный воздух.

В небе сверкнуло, и прямо над нами, словно выстрел из пушки, ударил гром. От неожиданности я вздрогнула. “Кааджусс” доехал до края грозового купола, и теперь могло произойти всё, что угодно. Через открытые окна свистел ветер, а сам воздух, казалось, был под завязку насыщен статическим электричеством — пахло озоном. Я мельком взглянула на экиноида, но, вопреки моим опасениям, Свити держалась молодцом: пересечение границы штормов на неё никак не повлияло.

Снега больше не было, как не было и влаги. Теперь перед нами простирался поистине инопланетный пейзаж: усыпанная мелкими камнями бесплодная равнина словно острыми зубами ощерилась скалами неправильной формы. Весь этот мрачный рельеф поминутно озарялся ярко-красными вспышками молний, а впереди нас ждал фронт клубящейся пыли. От зрелища этой картины меня распирало изнутри какое-то непривычное ощущение тревожного возбуждения — будто ещё немного, и что-то произойдёт. Что именно — я не знала, но от этого на душе почему-то становилось только светлее.

— Закрывайте окна, барышни, если не хотите глотать пыль. — предупредила Джестер. И вовремя: шестиосный локомотив на полном ходу влетел в непрозрачное облако песка и пыли. Видимость в окнах сократилась почти до нуля, так что мы видели только крохотный кусочек дороги, мелькавшей прямо перед колёсами. Чёрт возьми, кто мог предполагать, что здесь, на севере, “Великий Кааджусс” встретит свою родную стихию?

Когда многотонная машина наконец вылетела из пылевого вихря, вдруг выяснилось, что дороги перед нами больше нет! В смысле — нет вообще! Асфальтовое шоссе заканчивалось обрывом прямо перед нашим носом!

Джестер что есть силы ударила по тормозам, и все двенадцать огромных ребристых покрышек завизжали по остаткам асфальта. Не готовый к таким фокусам “Кааджусс” неуправляемо и стремительно развернулся поперёк дороги, так что мы все, кроме Джестер, чуть ли не зубами вцепившейся в рулевое колесо, полетели на пол. В какой-то момент мне показалось, что многострадальный локомотив всё-таки “сделает уши” через крышу, и последние мгновения своей жизни я проведу среди искорёженного металла, впившегося в плоть — беспомощная, истекающая кровью, с переломанными во многих местах костями… Но вместо ожидаемого кувырка в пропасть, локомотив по инерции развернулся вокруг собственной оси и, будь он неладен, продолжил скользить, визжа шинами, но уже задним ходом! Под днищем машины что-то противно заскрежетало, и я, инстинктивно зажмурившись, продолжила перечислять в уме будущие смертельные травмы…

Из этого бесполезного состояния меня вывел сильный рывок, от которого я чуть не впечаталась головой в приборную панель. Затем последовал неприятный удар в плечо, и что-то прижало меня вплотную к пассажирской двери. Тем не менее, наше неумолимое движение к смерти прекратилось!

Открыв глаза, я уставилась в потолок кабины, но вместо него увидела… небо. Оказалось, что тягач повис на краю обрыва, подставив крышу свету маленького солнца, а свою, кхм, заднюю часть свесив прямо в пропасть. Я оглянулась назад и, встретившись взглядом со Свити, поняла, что из всей нашей команды одна лишь Джестер не потеряла самообладания: успевшая в прошлом поднатореть в управлении “Кааджуссом” полузебра тут же принялась переключать какие-то рычаги, торчавшие из пола. По всей видимости, она пыталась задействовать полный привод, но двигатель лишь нещадно ревел, и тяжёлая машина беспомощно вращала повисшими в воздухе задними колёсами.

— Приехали, — вынесла вердикт полосатая пони, глуша мотор. — Дальше пешком. Такую громадину нам никогда не вытолкать.

— Ну, приехали — так приехали, — согласилась я, выбираясь из-под Коко, чуть ли не половиной своего веса навалившейся на меня.
“Хвала богиням, что мы догадались привязать её в нескольких местах к полу”, — с этими мыслями я отсоединила многожильный кабель бывшего блока пилотирования от своего ПипБака. Теперь Коко оказалась предоставлена самой себе. Надеюсь, ей будет чем заняться в наше отсутствие. А заодно, пусть подумает о своём поведении…

Шагнув вслед за подругами в дверной проём, я оттолкнулась ногами от порожка и расправила крылья навстречу непривычно сухому и тёплому ветру.

— Эй, пернатая! Живо опусти меня на землю, а иначе… — серая пони сделала глубокий вдох. — Иначе я за себя не ручаюсь!!! — Джестер беспомощно болтала в воздухе ногами, словно добыча какого-нибудь особо хищного грифона, у которого в рационе значились не в меру упитанные пони. С трудом удержавшись от соблазна сделать мёртвую петлю, я пролетела под остатками разрушенного моста и бережно опустила бурлившую возмущением ношу аккурат перед носом Свити Бот. Но не успела я потянуться за своим рюкзаком, как земля неожиданно ушла из-под ног, и стало очень щекотно.

— Ай, прекрати! Хи-хи. Ой! Хах!!! — лёжа прямо на наших вещах я извивалась ужом в тщетной попытке вырваться из копыт серой пони. Голос Джестер прямо таки сочился торжеством:

— А я ведь предупреждала! Предупреждала тебя, жеребёнок.

— Свити, помоги-и-и! — я умудрилась перевернуться на спину, но от этого стало только хуже. Поймав мой страдальческий взгляд, белоснежная кобылка с задорной улыбкой вклинилась в самый центр нашей кучи малы, и уже вдвоём мы смогли-таки защекотать вероломную полузебру до полной капитуляции. Впрочем, её это нисколько не уязвило. Уткнувшись физиономией в мои седельные сумки, Джестер хихикала вместе с нами, не в силах остановиться.

По правде сказать, это неприкрытое жеребячество очень хорошо разрядило обстановку: всё-таки совсем недавно мы чуть не погибли на дне пересохшей реки. Впрочем, веселье как-то само собой довольно быстро затухло, ведь впереди виднелся мёртвый город, в котором вряд ли нас ожидало что-либо хорошее...

Поларштерн – крайняя точка некогда обитаемого севера Эквестрии: несколько сот километров от моего родного Стойла, и почти столько же до вообще какой-либо живой души. Сейчас далеко за моей спиной высилась громада “Великого Кааджусса”, беспомощно повисшего на краю разрушенного моста, а впереди простиралась настоящая песчаная пустыня — зрелище, в северных широтах более чем неуместное. Под копытами лежал песок, а в лицо, с той стороны, где в неясной дымке высилась защитная стена города, не прекращаясь ни на мгновение дул сильный порывистый ветер. Он нёс с собой пыль, мусор и всё тот же песок, противно скрипевший на зубах.
“Действительно приехали”, — подумала я, устремившись через это преддверие пустыни прямо к бархану, достойному находиться где-нибудь в центре Седловской Арабии, но уж никак не здесь. Конечно, гораздо проще было думать, что ты оказался на краю заброшенного карьера и, поднявшись на вершину бархана, увидишь громадную яму в песке, заваленную всяким разномастным мусором и обильно поросшую кустарником.

Но нет!

Мы с Джестер и Свити, действительно, оказались в пустыне, причём, начисто лишённой всякой растительности. Я отчётливо помнила, что на довоенной карте вся территория вокруг Поларштерна была закрашена бледно-зелёным цветом. Получалось, что равнина выгорела уже в ходе эксперимента, причём, выгорела основательно. Как сказала Джестер, в любых других местах Пустоши, поражённых мегазаклинаниями, можно было встретить сухой, безжизненный кустарник, погибшие деревья, или, на худой конец, обгоревшие пеньки, от них оставшиеся. Здесь же были только камни, проржавевшие листы железа и бетонные плиты, наполовину занесённые песком.

— Ну что, не ждали? — физиономия серой пони так и лучилась удовольствием. — Видели бы вы сейчас свои лица!

— Можно подумать, будто ты знала, куда мы едем, — сдержанно ответила Свити Бот. — Значит, это и есть тот самый таинственный и страшный Поларштерн?
“Да, тот самый, Свити, тот самый...” — я всё ещё не верила, что мы наконец-то добрались!

Цель нашего путешествия едва виднелась за песчаными барханами. С такого расстояния город выглядел цепочкой серых, невзрачных прямоугольников, слегка выступавших за верхний край капитальной железобетонной стены. Если верить рассказу Свити, стена окружала Поларштерн по периметру, но в моей голове это никак не укладывалось. Уверена, даже без учёта угловых башен, высота этого защитного сооружения достигала не один десяток метров. Это вам не какой-нибудь бревенчатый частокол Баттерфлая. Чтобы залезть на такую стену не хватило бы даже приставной пожарной лестницы!

Пожалуй, единственная постройка, которая существенно возвышалась над городом имела форму усечённого конуса и своим видом напоминала не то дымовую трубу, не то какую-то башню неизвестного назначения. Именно над ней, в потоках нагретого воздуха парил яркий шарик искусственного солнца.

Нависая над самым центром мёртвого города, пятно аномалии медленно пульсировало, и уши улавливали слабый, на пределе слышимости гул. Голос Вспышки чем-то неуловимо напоминал гудение трансформаторной подстанции из нашего Стойла.
“Что же это всё-таки такое?” — щурясь от лучей яркого света я разглядывала последствия загадочного эксперимента двухсотлетней давности. “Каких результатов хотели добиться учёные Поларштерна? Чего старались достичь, поставив на карту судьбу закрытого научного центра и всех его жителей? Пытались управлять погодой? Или искали альтернативные источники энергии, чтобы заместить ими уголь зебр? А может, они планировали построить сельскохозяйственный рай посреди снегов?..” Вот последнее больше всего походило на правду, ведь где-то в этих широтах начиналась вечная мерзлота — район, в принципе непригодный для земледелия, и поднять сельское хозяйство в таком месте было более чем в духе того времени.

Беда в том, что сейчас вместо райских кущ я видела перед собой лишь бескрайнее море горячего песка и облезлый остов грузового фургона, который за эти годы успел уйти под землю едва не по самую крышу. Осмотрев его, я с удивлением обнаружила, что краска на фургоне выгорела очень неравномерно. Если с юга кузов сохранил свой первоначальный тёмно-синий цвет, то его “северная” сторона, повёрнутая аккурат в сторону Поларштерна, изрядно выцвела, а сам слой краски сильно потрескался и кое-где даже пошёл пузырями. Это напомнило мне о старых фотоснимках из нашего семейного альбома. Многие из них когда-то были цветными, но время и яркий свет сделали их практически монохромными.

Похоже, в момент катастрофы здесь было намного жарче, чем сейчас — разве что камни не плавились, но к счастью для всех нас за двести лет непрерывной работы аномалия потеряла свою изначальную мощность. Впрочем, сияющая в небе искусственная звезда могла быть лишь отголоском мощного мегазаклинания, которое сначала выжгло всё живое вокруг, а затем сжалось до такого вот компактного размера.

Но как бы там ни было, шерсть на наших спинах пока что не дымилась, а казавшийся поначалу нестерпимым зной постепенно стал ощущаться лишь ещё одной проблемой наряду с не утихавшим ни на секунду ветром и вездесущим песком, который с каждым шагом набивался ко мне в ботинки. Проклятье, до чего же это было неприятное ощущение! Впрочем, ветер то являлся скорее, благом, чем неприятностью. Он обдувал нас со всех сторон, отбирая излишки тепла, и тем самым оберегал от возможного солнечного удара. Вопрос: надолго ли?

Судя по недовольному пыхтению Джестер, пытавшейся запихнуть свою куртку в рюкзак, окружавший нас оазис тепла даже ей был совсем не в радость. Хотя, по идее, ей-то, с её явно южными корнями...

Ухватив зубами замок молнии, полузебра ткнула копытом в сторону ржавой железной палки, очертания которой плавали в разогретом воздухе где-то справа.

— Нам туда, — сказала она и, видя моё замешательство разъяснила, что это не просто палка, а указатель километража, а значит, под тонким слоем песка мы найдём твёрдое дорожное покрытие, по которому сможем добраться до города гораздо быстрее.

И, действительно, чуть в стороне от этого места я разглядела погнутый шлагбаум с выгоревшей жестяной табличкой необычной восьмиугольной формы — в ней едва угадывался дорожный знак “стоп”. По обе стороны от шлагбаума тянулись поникшие заросли ржавой колючей проволоки.

Расправившись с курткой, Джестер опустила свою новую бандану со лба на нос и тем самым окончательно превратилась в маленького головореза.

— На твоём месте, я бы намотала на лицо шарф, — пробубнила серая пони. — Если не хочешь всю дорогу жевать песок, конечно.

А в её словах был толк. Сразу вспомнились одеяния диких мустангов, живших на ничейной земле между Седловской Арабией, Зебрикой и Камелу. Эти суровые воины с головы до ног заматывались в лёгкую, плотную ткань, защищавшую их от пыли и жаркого солнца. Удивительно, но при всей своей внешней несуразности и нелепости такая одежда была очень практична и совсем не стесняла движения! Даже Дэрин, путешествуя по жарким пескам юга облачалась в подобные экзотические наряды.

Не скажу, что мой импровизированный головной убор из зимнего шарфа и банного полотенца получился особо удобным или красивым, однако со своей задачей он справлялся более, чем успешно. Немного подумав, я присовокупила к нему свои лётные очки, которые давно уже болтались без дела на дне седельных сумок.

Теперь у меня не было нужды постоянно щуриться от летящего в лицо песка. Жаль только, что очки совсем не защищали глаза от ярких лучей искусственной звезды. В какой-то момент мне даже подумалось, что было бы совсем неплохо расстелить над Поларштерном дополнительный лоскут Облачного Занавеса, но, вспомнив о том, что сделали пегасы с Пустошью при помощи своих погодных технологий, я быстро отказалась от этой идеи.

На наше счастье, впереди темнела длинная тень, отбрасываемая защитной стеной города. “А там, где тень, там и прохлада”, — решила я, хоть и не знала этого наверняка. Но попробовать-то точно стоило!

— Джестер, Свити, за мной! — не дожидаясь согласия своих подруг, я со всех ног припустила по раскалённому песку совершенно не думая о том, что вместе с температурой воздуха изменилось и давление. В результате, эта короткая, по сути, пробежка нас здорово вымотала: теперь в голове отчаянно стучала кровь, принося боль с каждым ударом сердца.

— Отдых, барышни! — взмокшая от жары Джестер сбросила свои сумки на землю и привалилась к основанию городской стены. Я с готовностью последовала её примеру. Пожалуй, из всей нашей троицы лишь Свити Бот чувствовала себя так, словно и не было над её головой жаркого искусственного солнца.

В то время, как Джестер перепаковывала наши вещи, навьючивая на непритязательного экиноида наиболее бесполезный груз вроде нашей тёплой одежды, я решила провести небольшую аналитическую работу. За последние дни накопилось немало вопросов, и мне хотелось ответить на них ещё до того, как мы попадём на территорию закрытого города.

Отхлебнув немного воды из походной фляги, я достала свою планшетку и извлекла из неё не только карту полусумасшедшего грифона, но и те планы города, которые достались нам от рассеянной единорожки Окси Феррум. Сейчас у меня впервые появилась возможность нормально изучить эти бумаги.

Понятия не имею, где анклавовцы умудрились откопать настолько точные данные. Выбранный картографами масштаб позволял разглядеть на плане не только дома и улицы, но и подоснову — многочисленные коммуникации, прорытые под городом, а вынесенная за поля легенда помогала разобраться, что где находится. Платой за такую детальность было то, что после вывода всех данных на бумагу получилась целая простыня. Ясное дело, что в кабине “Кааджусса” развернуть её целиком не представлялось возможным. Теперь же, расстелив карту прямо на тёплом песке, я впервые увидела Поларштерн целиком. Передо мной раскинулся грандиозный градостроительный замысел, всецело подчинённый линейке, циркулю и практически нигде не нарушаемой лучевой симметрии.
“Снежинка!” — первое, что пришло в голову при виде трёх главных проспектов, что одинаковыми лучами расходились от центральной площади Поларштерна, имевшей необычную форму равностороннего треугольника. Широкие и длинные магистрали пронизывали город до самых окраин, и каждая из них имела симметричные отростки в виде улиц, бульваров, и проспектов поменьше, а те, в свою очередь, тоже ветвились, но уже переулками и тупиками. В довершение ко всему, сложная сеть улиц была идеально вписана в шестигранник защитной стены.

Всё это вместе образовывало причудливый рисунок — сложный и богатый на детали, но, в то же время, явно выстроенный по определённым правилам, если не сказать, формулам. Насколько я помнила, математики называли такие построения самоподобными множествами или, проще говоря — фракталами.

Ещё задолго до Великой Войны кто-то из эквестрийский учёных сказал: “Математика — царица всех наук”. Что ж, глядя на планировку города, я нисколько не сомневалась в том, что главный архитектор видел в Поларштерне столицу такого царства. А как известно, в каждой уважающей себя столице есть роскошный дворец, в котором на золотом троне восседает мудрый правитель, неустанно заботящийся о своих верноподданных. В Поларштерне роль такого дворца выполнял Научно-исследовательский Институт Арканных Исследований. Не администрация города, как можно было бы предположить, а огромное научное учреждение, которое занималось исследованиями в области магии.

Вот только какими? Какой именно смысл вкладывали местные учёные в заумное слово “арканный”. Они вполне могли разрабатывать здесь какие-нибудь серийные талисманы и амулеты, расходившиеся затем по всей Эквестрии. А может, даже пытались создать машину времени, чтобы обеспечить победу в войне с Зебрами, ещё до того, как она начнётся. И я бы ничуть не удивилась, узнав о том, что именно из стен Института вышла наша первая Жар-бомба… Кто знает?

Впрочем, ясно было одно: именно усилиями этих умников погиб целый город с многотысячным населением, и если мы хотели избежать столкновений с последствиями их бурной научной деятельности, нам следовало держаться от здания Института как можно дальше. Но какие бы опасности не таились на его территории, меня так и подмывало хоть одним глазком взглянуть на эту бывшую цитадель науки.

Чтобы впредь не устраивать лишних привалов, я тщательно переносила в блокнот как отдельные участки карты, так и общую планировку города — с указанием основных улиц и наиболее важных для нас объектов. И понемногу я начинала понимать, что здесь к чему.

Вышеупомянутые проспекты делили город на три равные части, за каждой из которых была закреплена своя определённая функция. В так называемом “жилом” секторе, помимо многоквартирных домов и нескольких школ располагались парк отдыха, спортивный комплекс и даже свой собственный бестиарий — с редкими по меркам Эквестрии существами. “Индустриальный” сектор мог похвастаться всякого рода опытными производствами вроде завода точных измерительных приборов, комплекса для исследований в области прикладной химии, предприятий, связанных с горнодобывающей промышленностью и центра дальней радиосвязи, созданного в рамках проекта Эквестрийской Космической Программы. Нас же интересовал третий сектор — “общественно-деловой”. Именно там находились социальные учреждения вроде отделения полиции, городской больницы, центрального банка и, наконец, наша заветная цель — Главный Почтамт. Разумеется, этот квартал города я перерисовала в мельчайших подробностях.

Когда пришло время отметить в блокноте те места, которые, по версии анклавовцев, подверглись химическому заражению, я достала яркий малиновый карандаш и с удивлением обнаружила, что на планах Окси они практически отсутствовали. И это при том, что легенда буквально пестрела заштрихованными прямоугольниками, отмечавшие очаги распространения вредных веществ вроде хлора, метана, аммиака, паров ртути и свинца!

Вот уж не думаю, что два небольших пятнышка химических загрязнений, расположенных в промзоне вселили суеверный ужас в сердца тех немногих, кто в разные годы смог вернуться из города живым. А значит, существовала какая-то другая, гораздо более значимая опасность… Может, смертельные дозы радиации, излучаемые искусственным солнцем? Тоже нет. Цифры в сводной таблице утверждали, что фон находился в пределах нормы, а кое-где и ниже.

По всему выходило, что город был экологически чист! Так что же тогда служило пищей для многочисленных слухов и домыслов? Нам оставалось лишь гадать и одновременно надеяться на то, что правду мы узнаем не ценой собственной шкуры.

Теперь, когда я разобралась с планировкой улиц дело оставалось за малым: сообразить, как лучше, а главное, безопаснее проникнуть в заброшенный город. Уж что-что, а перспектива грузовых перелётов через многометровую стену, тем более — при сильном встречном ветре, мне совершенно не улыбалась. К тому же, на городских башнях вполне могли стоять какие-нибудь автоматические защитные турели, за два столетия так и не вышедшие из строя. Да что там, даже спираль колючего заграждения радости бы точно не прибавила!

Согласно координатам, полученным с ПипБака, мы остановились где-то в паре километров от главных городских ворот. Если бы не инцидент, связанный с разрушенным мостом, мы бы уже давно въехали в Поларштерн...
”Стооооп!” — только сейчас до меня дошло, почему наша недавняя авария на мосту по-прежнему не выходила у меня из головы. “Мост! Ну, конечно! Это ведь был тот самый мост!”
— Дже-естер, — окликнула я свою подругу, лежавшую в тени на куче своей одежды. Похоже, полосатая пони с непривычки перегрелась. Поведя ухом, она лениво приоткрыла один глаз и, увидев меня, буркнула:

— Ну, я.

— Слушай, уже давно хотела спросить: ты веришь в вещие сны?

— Вопросы однако задаёшь, Додо. А зачем тебе? — почему-то я была уверена, что не получу прямого ответа. Впрочем, сейчас мне скорее хотелось выговориться.

— Просто… в это сложно поверить, но... я видела тот мост во сне. Ну, или очень на него похожий, — я сильно волновалась, но несмотря на мои путанные фразы, Джестер сразу смекнула, о чём шла речь.

— Да ну? — с сомнением бросила она.

— Правда. Перед тем, как ты меня разбудила. Сон, конечно, довольно дурацкий. Ты там была в чёрном бархатном платье, прямо, настоящая леди…

— Ближе к делу, Додо, — перебила она меня, и я рассказала ей про воздушных рейдеров, про их идиотскую бомбу и про ужасную катастрофу на вантовом мосту, а заодно напомнила про мои похождения в древних катакомбах под Штальбарном... А вот про момент, когда я едва не разбилась в ущелье, я говорить не стала, поскольку сама не была уверена в том, что мне это не привиделось.

— В общем, мне кажется, что кто-то пытается меня предупредить, — закончила я, пытаясь поймать взгляд Джестер.

Но это было совсем непросто. Приосанившись, серая пони смотрела на вершину дальнего бархана и молчала. Причём, молчала настолько долго, что я уже отчаялась услышать от неё хоть какой-нибудь вразумительный ответ.

Наконец, Джестер вывела какую-то бессмысленную закорючку на песке и сказала:

— Бывает. Порой снится всякое. Причём, такое... ух. Врагу бы не пожелала, серьёзно, — полузебра вздохнула и изобразила улыбку. — Но пока ты не можешь сделать каких-либо выводов, просто не бери это в голову — тогда она и болеть меньше будет. Я понимаю, что гораздо приятнее думать, будто за тобой кто-то приглядывает, но на твоём месте я бы особо не обольщалась. Пока ты не увидишь что-то с однозначным, ясно читаемым смыслом, все эти толкования сновидений — бессмысленная трата времени.

Одним движением Джестер стёрла свой странный рисунок и снова умолкла. В этот момент на вершине бархана показалась Свити. Судя по пластиковой канистре у неё на спине, кобылка ходила к обмелевшей реке за водой.
“Вот же напридумывала себе! Я что, и правда какая-то там избранная? Бред!” — подумала я, глядя на экиноида. Ведь это именно Свити всё время вещала о некоей “великой миссии”, якобы возложенной на мои плечи. Неужели, я оказалась настолько наивной, что поверила в это? Странно, что Джестер не рассмеялась мне прямо в лицо, выслушивая всю ту чушь про сны. Конечно, сделай она так, это было бы довольно обидно, но от неё — вполне ожидаемо. Вот только ничего такого не случилось. Что же заставило её так задуматься над моим вопросом?..
"Ну вот, опять!" — одёрнула я себя. Определённо, серая пони была права: мне не стоило забивать мозги всякой ерундой.

Резко тряхнув головой, я встала посреди нашего импровизированного лагеря, и чтобы даже находившаяся поодаль Свити Бот услышала меня, весело крикнула:

— Ну что, отдохнули? Тогда выдвигаемся!

— Заходите, гости дорогие, берите кому чего надо, — разочарованно протянула Джестер.

Перед нами высились городские ворота, вернее то, что от них осталось после работы наиболее упорных охотников за хабаром.

Судя по грубым следам сварки, видневшихся на одной из створок, сразу же после катастрофы эквестрийские военные закрыли город на консервацию — что называется, до лучших времён. Но времена эти так и не наступили, а мощная преграда в виде сведённых вместе толстых бронеплит лишь раззадорила жадных до наживы мародёров. Площадка перед воротами была буквально усеяна следами их подрывной, в прямом смысле этого слова, деятельности: ящики из-под динамитных шашек и спутанные клубки проводов валялись повсюду, как, впрочем, и изуродованный до неузнаваемости шанцевый инструмент вроде лопат пил и топоров.

Насколько я могла судить по остаткам механизмов, ворота были раздвижные. Раньше они приводилась в действие мощными электромоторами, расположенными в башнях по бокам, так что каждая из двух железных бронеплит двигалась в пазах словно поезд по рельсам, однако теперь одна из двух створок была сорвана с креплений и ввалилась внутрь, а другая хоть и оставалась в пазах, опасно кренилась в нашу сторону.

Но сейчас моё внимание привлекало совсем не это. Всю верхнюю часть второй створки занимала небрежно выведенная красной краской надпись: “БОЙТЕСЬ ТЕНЕЙ!”
— Кто-то явно приложил немало усилий, чтобы оставить это сообщение, раз он заморочился поднять краску на такую высоту, — задумчиво пояснила Свити Бот очевидное.

— Да уж, мрачнее не придумаешь. Я даже не удивлюсь, если это чья-то кровь, — ответила ей Джестер замогильным голосом.

От такого предположения мне сразу стало как-то не по себе.

— Не говори ерунды, — возразила я подруге. — Ну кому могла прийти в голову идея писать предупреждение кровью, да еще на такой высоте? И потом, на эту надпись должно было уйти никак не меньше трёх литров кро… — я запнулась, поймав заинтересованный взгляд полузебры. “Ну, конечно, опять попалась на её шуточки”. Впрочем, учитывая глубокомысленную недосказанность столь мрачного призыва, допустить можно было всё, что угодно. В том числе и то, что шутка серой пони окажется чистой правдой...

— Идёмте же! — Джестер раньше всех вышла из ступора и теперь подгоняла нас чуть ли не пинками. — Написано “бойтесь”, значит — будем бояться!

Пролезая в узкую щель, образованную между бронеплитами ворот я поневоле вспомнила одну известную детскую сказку. Её главный герой — пустобокий жеребёнок похожим образом втягивал голову в плечи, чтобы забраться в дивный королевский сад, полный удивительных растений и редких птиц. Но, в отличие от персонажа этой вымышленной истории, я увидела внутри лишь камни, нагретые искусственным солнцем. А ещё куски ржавой арматуры и бетонную крошку, десятилетиями осыпавшуюся с оборонительной стены.

Мы оказались на небольшой площади, служившей, судя по всему, для стоянки и учёта прибывавшей в Поларштерн техники. Ряды грузовиков, моторизованных повозок и воздушных фургонов стояли с распахнутыми капотами и выпотрошенными спарк-отсеками – все красно-ржавые, без единой целой фары, антенны или стекла. Очевидно, все они пали жертвой слаженной команды мародёров. В подтверждение моей догадки то тут, то там высились аккуратные горки не менее ржавого металлического лома, в котором по-прежнему угадывались детали вышеупомянутых транспортных средств, тщательно отсортированные для дальнейшей продажи.
“Бойтесь теней”, — вновь промелькнуло в моей голове при виде этого мрачного зрелища. Нет, мне совсем не хотелось знать причины, побудившие группу мусорщиков оставить весь свой хабар на прежнем месте, но чутьё подсказывало, что очень скоро мы так или иначе узнаем судьбу этих пони…
“А.Д. Миллсу в его день рождения от К. 29-е февраля, 128-й год После Бомб”. Джестер стояла возле гусеничной бронемашины и с любопытством разглядывала надпись, выгравированную на крышке металлического чемоданчика с инструментами. К слову, чемоданчика очень добротно сделанного, не говоря уже о лежавшем в нём наборе слесарного инструмента. Да о таком любой инженер из нашего Стойла мог только мечтать. К несчастью, за эти годы и его покрыла вездесущая ржа.
“М-да… не думаю, что этот самый Миллс мог оставить его тут по своей воле”, — мрачно отметила я про себя и принялась высматривать некие враждебные Тени, о которых сообщалось в предостережении. А ведь они вполне могли прятаться по углам площади или даже внутри полуразвалившихся ржавых машин. От осознания этого факта даже под прямыми лучами карликового солнца меня бросило в холод. Затем, где-то среди брошенной техники раздался тихий, но тревожный скрип, и я дёрнулась.

— Эй, Додо, ты чего? – обеспокоенно спросила Свити.

— Да так… почудилось, — я оторвала взгляд от экранчика ПипБака, чья радарная сетка высвечивала лишь две дружественные точки позади меня. Окинув ряды разграбленных машин в последний раз, я решительно развернулась в сторону двухэтажных складских помещений, позади которых угадывалось начало одной из трёх главных улиц Поларштерна — Аграрного проспекта.

– Всё, идём, сейчас нам всё время прямо, затем нужно будет повернуть налево. И потом, почти сразу – направо. Думаю, не заблудимся… — протараторила я, чтобы обрести хоть каплю уверенности.

— Ну да, ну да, — покачала головой Джестер. И в этой короткой реплике я явственно прочитала: “Нет, жеребёнок. Так не бывает”.

К моему большому сожалению серая пони оказалась права.

Сколько там по словам Свити строился Поларштерн. Пять лет? Глядя на величественные здания, что высились по обеим сторонам Аграрного проспекта, я всё меньше в это верила. Поларштерн просто не мог возникнуть в военное лихолетье, во всяком случае, в таком виде. Это напрямую противоречило бы здравому смыслу!

Изящные чугунные решётки, тротуары, вымощенные гранитными плитами, мраморные доски с позолоченными буквами, указывающими названия учреждений и сами дома, всем своим видом говорившие о том, что их строили на века… В то время, как каждый свободный бит из эквестрийской казны отправлялся на разработку новейших вооружений, а половина населения страны провалилась в вынужденную нищету, возводить подобные дворцы было бы преступлением, причём, настолько чудовищным, что даже славившиеся своей любовью к роскоши грифоньи царьки прошлого смотрели бы на Королевских Сестёр с неприкрытым осуждением.

Нет, история Поларштерна началась гораздо раньше. Я не знала это наверняка, но очень хорошо чувствовала. Город был буквально пропитан ощущением довоенной добротности, которую я много раз наблюдала на старых открытках с видами Мэйнхэттена, Сиэддла или того же Бэлтимэра.

Поларштерн строился не только как передовой научный центр, но и как произведение искусства. Холодная, строгая, в чём-то безжизненная, но при этом удивительно цельная архитектура зданий притягивала взгляд. Судя по тем местам, где внешняя отделка стен уже успела осыпаться, основным материалом для постройки домов служил железобетон, но для того чтобы его спрятать, использовались песчаник, ракушечник, гранит и мрамор. В облике зданий преобладали вертикальные линии, между которыми стыдливо прятались практически незаметные окна. Время, климат и постоянные ветровые нагрузки не пощадили стёкла. Теперь все дома стояли с абсолютно пустыми оконными рамами, что создавало довольно жуткое впечатление, которое лишь усугублялось строгой помпезностью города.

Впрочем, ни захватывающая дух регулярная архитектура, ни геометрически выверенный план не делали нашу жизнь проще. То, что я видела на высокоточных картах Окси Феррум сейчас мало соответствовало действительности. Да, они очень здорово помогли бы нам, окажись мы в Поларштерне в период его расцвета, но брошенный на произвол судьбы город явно клонился к своему закату. По всему было видно, что два столетия под круглосуточным искусственным солнцем не прошли для него бесследно: тротуары были усеяны обломками камня и битым стеклом, а проезжая часть во многих местах зияла широкими трещинами и даже целыми ямами.

Последние были явно искусственного происхождения. Видимо, не в последнюю очередь из-за холодного климата под городом проходило множество пешеходных тоннелей, начиная от обычных подземных переходов и заканчивая довольно замысловатыми лабиринтами, которые соединяли между собой несколько домов. Стоит ли удивляться, что со временем, часть этих переходов обрушилась. Кое-где нам приходилось искать обход таких провалов, а кое-где спускаться вниз и буквально на животе ползти среди каменных развалин, под палящим искусственным солнцем, поминутно рискуя получить по голове каким-нибудь булыжником. Когда же нам, наконец, надоело передвигаться среди всех этих хаотичных сплетений ржавой арматуры, обрывков проводов и кусков водопроводных труб, было решено притормозить и осмотреться. В итоге возникла идея взглянуть на город с высоты, чтобы оценить общий масштаб разрушений и понять, по каким улицам нам будет удобнее двигаться дальше.

Для своего восхождения мы присмотрели пару девятиэтажек, расположенных по краям проспекта, однако окончательный выбор пал на гостиницу “Искра”. Может, она и находилась на пару кварталов дальше, но зато насчитывала аж 16 этажей! Выше здесь, пожалуй, была только башня Института Арканных Исследований.

Стилизованная четырёхконечная звезда с длинным горизонтальным лучом была приделана к крыше здания при помощи сложной решётчатой конструкции. Она опасно свисала на погнутых металлических профилях, готовая в любой момент сорваться вниз, прямо на наши головы. Пока мы продвигались по мощённой плиткой дорожке я всё время опасливо косилась в сторону ненадёжной гостиничной вывески и мысленно считала метры, оставшиеся до покосившихся дверей тамбура главного входа. Наверное, поэтому я оказалась внутри здания первой.

Отделанный серым мрамором вестибюль гостиницы встретил нас нестерпимой духотой. Ещё бы: если освещённость внутри города хоть как-то зависела от времени суток, то температура воздуха никак не регулировалась. Постоянно нагреваемые аномалией камни не спешили отдавать тепло даже под натиском вездесущего ветра, что пробивался сквозь распахнутые настежь двери и выбитые окна. Похоже, даже Свити чувствовала себя в этой каменной сауне не очень хорошо.

Я включила фонарик. Слева от нас находилась широкая двустворчатая дверь, которая судя по вывеске вела в Обеденный Зал, справа чёрными провалами зияли шахты скоростного лифта. По центру же располагалась длинная и высокая стойка администратора. Там вполне могли найтись ключи от этажных дверей и различных служебных помещений.

Но чтобы удовлетворить своё любопытство, сперва я решила заглянуть в Обеденный Зал и увидела на полу их… Белые, как лист бумаги скелеты хаотично лежали в немыслимых позах прямо посреди опрокинутых столиков и разбитой посуды. Жуть!
“Что здесь произошло”?

— Джестер, посвети-ка мне сюда! — попросила я подругу, поскольку все окна в помещении были наглухо закрыты рольставнями, а мощности моего фонарика явно не хватало.

Широкий луч “Лайтбрингера” высветил среди костей относительно новую одежду, хорошо сохранившееся снаряжение и даже пару дробовых ружей.
“Группа мусорщиков Миллса…” — предположила я. Неужели, бывшие подельники переругались здесь из-за хабара и просто перестреляли друг друга?

Я было ринулась в помещение, чтобы поскорее подтвердить свои догадки, а заодно и разжиться чем-нибудь полезным, но Джестер решительно преградила мне путь.

— Обожди, жеребёнок. Сдаётся мне, что то, что их убило, по-прежнему находится там.

— Ты это о чём? — спросила я в недоумении.

— Об этом, — серая пони поводила фонариком из стороны в сторону. Ничего странного не заметила?

— Нет… то есть… Постой! Ты про ту тень?!

— И про ту, и про вот эти все.

Комната была буквально заполнена тенями, которые при свете фонарика никуда не исчезали! Яркий луч “Лайтбрингера” выхватывал из темноты всё новые неподвижные пятна, напоминавшие своими очертаниями пони!

Вот теперь всё встало на свои места! Это были те самые Тени, которых, согласно предостережению неизвестного доброжелателя, нам следовало бояться, как огня. Единороги, пегасы, земнопони… их чёрные, как смоль силуэты в прямом смысле слова отпечатались на полу и на стенах Обеденного Зала. Поначалу я даже подумала, что подобно зловещей надписи на воротах эти фигуры были намалёваны краской, вот только такая непростая задача потребовала бы несколько дней кропотливой работы. Вряд ли кто-нибудь стал бы тратить столько времени, чтобы просто подшутить над обычными мусорщиками, а потом хладнокровно расправиться с ними. Хотя какой нибудь маньяк вполне мог бы...
“Нет!” — я решительно тряхнула головой, прогоняя эти мысли.

Чёрт возьми! Ошибки быть не могло. Резко очерченные фигуры действительно напоминали тени, отбрасываемые запредельно ярким источником света. Проблема заключалась в том, что в поле своего зрения я не нашла ни одного источника света, способного задать теням именно такое направление, как в этой комнате. Хотя, погодите-ка... такой источник был!

Тени являлись порождением искусственного солнца! И никак иначе!

Повернув свой фонарик в сторону стойки администратора, я увидела ещё с десяток таких же чёрных Теней и пару скрюченных скелетов возле одной из лифтовых шахт. Судя по неестественным позам, прикосновение к Теням принесло любителям довоенного мусора неимоверные страдания, следом за которыми наступила смерть.

Вот теперь мне стало по-настоящему жутко. Если бы не наблюдательность Джестер, я бы тоже легла среди тех пони, чьи останки покоились в самой гуще Теней.

— С-спасибо тебе, — произнесла я дрожащим голосом.

— Сочтёмся, — ответила серая пони и осторожно направилась в дальнюю часть вестибюля.

К сожалению, наши поиски за администраторской стойкой к успеху не привели. В разделённом на мелкие ячейки шкафчике лежали лишь те ключи, что открывали номера.

Старательно огибая опасную черноту на полу, мы добрались до лестницы, дублировавшей лифт. На наше счастье, никаких Теней там не было, и подъём прошёл без происшествий даже несмотря на пару обвалившихся лестничных пролётов — их мы преодолели благодаря моим крыльям. Я не без удовольствия отметила, что в вопросах, связанных с полётами, Джестер стала мне больше доверять.

Поскольку в этой части здания лестница шла лишь до девятого этажа нам пришлось свернуть в длинный коридор, который пронизывал гостиницу насквозь. Здесь свет от магической звезды беспрепятственно проникал через разбитые окна, и Тени постояльцев отчётливо выделялись на фоне потрескавшегося бежевого линолеума. В дальнем конце коридора маячила лестница, явно ведущая на верхние этажи, но чтобы добраться до неё, нам пришлось проявить настоящие чудеса акробатики.

Там, где не удавалось обогнуть Тень, её приходилось перепрыгивать. Каждый раз, когда мои ноги отрывались от пола, сердце сжималось от мысли, что я всё-таки задену край чёрного пятна и произойдёт непоправимое. С не меньшей тревогой я следила и за перемещениями подруг. Меня не покидала мысль, что даже Свити могла погибнуть страшной смертью, наступив в одну из таких Теней.

Штурм гостиничного коридора напомнил мне одну давнюю игру, в которую мы с Коппер играли в детстве. В двух словах, её смысл сводился к тому, чтобы не наступать на тёмные щели между железными плитами пола. Коснулся такой линии — проиграл. Сейчас я благодарила судьбу за то, что эта жеребячья забава, пусть и изрядно сдобренная фантазиями о том, что между плитами притаились смертельные ловушки, пригодилась мне и во взрослой жизни.

По всему было видно, что поларштернская катастрофа застала жителей гостиницы врасплох. Мельком заглядывая в опустевшие апартаменты, я наблюдала примерно одну и ту же картину: усыпанный битыми стёклами пол, брошенные личные вещи, опрокинутую мебель. В некоторых комнатах Тени постояльцев тянулись прямо от окон к дверным проёмам. Эти пони успели насладиться последним в своей жизни рассветом. А ведь были и те, кто умудрились проспать это светопреставление в своих кроватях!

Одно во всей этой жуткой картине оставалось неизменным и напрочь не укладывалось в моей голове: я нигде не видела останков. Личные вещи, клочки истлевшей одежды — да. Но ни одного скелета! Куда они все могли подеваться? Испарились? Расщепились на атомы? Что бы ни натворили поларштернские учёные, становилось ясно, что эксперимент, который почему-то пошел не так, сработал ничуть не хуже боевых мегазаклинаний зебр.

Добравшись до конца коридора, я заметила силуэт жеребца, отпечатавшийся не на полу, а прямо в стене, в полный рост. Дело в том, что его обладатель в последние мгновения жизни пытался вызвать лифт. Бедолага так и застыл, удерживая копыто на кнопке. Вернее, не так. Большая стеклянная кнопка была изуродована мощными ударами его копыт!
“Бррр...”
Миновав пост дежурного по этажу, мы наконец добрались до второй лестницы, как выяснилось — основной. Она оказалась заметно шире предыдущей, и Теней на ней было видимо-невидимо. Вот тут мне пришлось основательно попотеть. Поднимая каждую из подруг по воздуху аж на пять этажей вверх я в полной мере почувствовала себя гостиничным лифтом, с той лишь разницей, что последний, в отличие от меня, был способен таскать на себе по нескольку пони за раз. К счастью, на площадке четырнадцатого этажа толкучки заметно поубавилось, и дальше мы вновь двинулись к заветной цели пешком.

Крыша!

От открывшейся перед нами панорамы одновременно захватило дух и накатила грусть. С высоты птичьего полёта город уже не казался настолько мёртвым и опустевшим, как это было снизу. Всё-таки расстояние скрадывало многие мрачные детали. И всё же изъяны вроде выбитых окон и погнутого каркаса несимметричной звезды, опасно наклонившейся в сторону проспекта, давали понять, что Поларштерн уже никогда не возродится.

Подставив лицо не прекращавшемуся ни на минуту ветру, слушая его тоскливые завывания в отростках воздуховодов и ржавых металлоконструкциях гостиничной вывески, я всматривалась в брошенный всеми город, и меня не покидало стойкое ощущение, что город тоже всматривался в меня… И чем дольше я глядела на ряды величественных каменных зданий, тем тревожнее становилось на душе. Наверное, дело было в тех мрачных ассоциациях, которые вызывали у меня эти дома с чёрными провалами выбитых окон. В какой-то момент я поняла, что передо мной лежало кладбище — огромное, без конца и края, с рядами одинаково нелепых, пышно украшенных надгробий, затерянное посреди искусственной пустыни.

Впрочем, дело было не только в этом. Глядя на город с верхней точки, я наконец-то в полной мере осознала смысл фразы “каменные джунгли”, с которой неоднократно сталкивалась в романах про крутых детективов в длинных плащах. С занятой высоты мне не удалось разглядеть и клочка земли, который бы не был покрыт асфальтом, залит бетоном или же вымощен камнем. За последнее время я настолько привыкла к окружению природы, что мёртвый городской пейзаж вызвал у меня если не отторжение, то совершенно точно — стойкое ощущение неестественности.

Так или иначе, вылазка на крышу оказалась очень полезной. Во-первых, мы узнали о существовании опасных и жутких Теней ещё до того, как кто-то из нас вляпался в одну из них. Во-вторых, я проложила уточнённый маршрут до Почтамта, с учётом видимых и предполагаемых препятствий. Существенными дополнениями обросла и моя схема в блокноте.

Пришло время возвращаться на улицы города, причём, той же дорогой. Как бы мне не хотелось спуститься вниз на собственных крыльях, были ещё Джестер, Свити и наши в общем-то нелёгкие вещи. Цифры в углу ПипБака показывали время завтрака, и мои внутренние часы были с ними совершенно согласны.

Перекусить решили прямо в одном из номеров на верхнем этаже. На момент катастрофы он не был заселён, и поэтому мы могли не бояться, что наткнёмся на какую-нибудь Тень. Пока я сооружала костёр из остатков прикроватного столика, Джестер достала длинную картонную пачку, полную макарон — одну из тех, что мы обнаружили в развалинах бакалеи пару часов назад. Ясное дело, что при таком сухом и жарком климате в городе могли сохраниться лишь подобные долгоиграющие изделия, но я, ранее не бывавшая в крупных довоенных городах, удивилась и такой находке.

Впрочем, с посещением бакалеи у меня были связаны и другие, куда более интересные впечатления, а именно — застеклённый холодильник, доверху наполненный одинаковыми треугольными пирамидками из вощёного картона. Очистив одну из пирамидок от пыли и песка, я с изумлением прочитала, что когда-то в ней хранилось… молоко! Лаконичный орнаментальный рисунок и уже виденная мной остроконечная снежинка позволяли утверждать, что это дизайнерское новшество было разработано в одном из научных учреждений Поларштерна, по словам Джестер — явно каким-нибудь сбрендившим математиком или физиком. Судя по едва читаемой пояснительной табличке, такие пакеты выдавали по талонам “за вредность производства” бесплатно. Хорошее начинание, но не для города, в котором практически любое производство подвергало риску здоровье пони. Уверена, что количество обладателей таких талонов превышало ежедневный объём ввозимой в магазины продукции на порядок.

Ради интереса я вскрыла одну из пирамидок, но та, разумеется, оказалась пустой. А вот с макаронами, как выяснилось, нам действительно повезло. Теперь, глядя на Джестер уплетавшую их за обе щёки, я поняла, что серая пони кривила душой, называя подобные полуфабрикаты “дерьмом двухсотлетней давности”. На мой вкус, этому бесхитростному блюду не хватало лишь растительного масла.

Путь вниз занял у нас никак не меньше получаса. Но даже проводив взглядом ржавую вывеску с четырёхконечной звездой, я не вздохнула с облегчением. После нашего знакомства с Тенями перемещаться по городу стало значительно труднее. Где могли, мы старались идти по проезжей части, но многочисленные горы мусора и провалы в асфальте то и дело заставляли нас заворачивать обратно на тротуар. И поскольку Тени застигнутых врасплох пешеходов встречались здесь гораздо чаще, мы были вынуждены вести себя на порядок бдительнее. Глядеть приходилось не только себе под ноги, но и по сторонам, ведь даже обогнув растянутую поперёк дороги Тень, ты не имел гарантии, что не заденешь её продолжение, отпечатавшееся на стене или каком-нибудь фонарном столбе.

Но даже крутя головой во все стороны и глядя в оба, мы не могли обезопасить себя от Теней, лежащих... в тени. Чтобы распознать такие коварные ловушки, нам приходилось средь бела дня светить фонариками, причём, к моему огорчению — в режиме повышенного расхода батареи.

Вот так, медленно, но верно мы продвигались к своей цели. Одни улицы сменяли другие, а я уже выполняла большинство действий на автомате: здесь поднырнуть, там перелететь, а вот тут посветить фонариком в режиме проблеска. В общем-то ничего сложного, если не считать того, что малейшая ошибка может стоить тебе жизни…

До чего же зловеще: погибшие жители города, которые мстят любому, кто осмелится посягнуть на охраняемые ими сокровища. Готовый сюжет для книги. Но несмотря на предостережение на воротах, я их больше не боялась.
“В конце концов, за всё время, проведённое в Поларштерне, ни одна из Теней не ожила и не накинулась на нас. Если их не трогать, ничего плохого не случится”, — думала я, глядя на очередную Тень, распластанную поверх асфальта проезжей части. “Или, может, грифон? Точно, грифон-курьер!” — в чёрной густоте крылатой Тени валялся фанерный ящик с круглыми отверстиями по бокам. Неугомонный ветер трепал край толстого матерчатого ремня, приделанного к грузу, который пернатый посыльный так и смог доставить по адресу. “А тут всё совсем просто”, — насквозь прогнившая детская коляска стояла посреди пустынного пешеходного перехода и отбрасывала на землю длинную тень. А рядом с этой обычной тенью виднелась Тень магическая. Она принадлежала миниатюрной единорожке, по-прежнему толкавшей тень коляски перед собой. “Нет, вряд ли это мама. Скорее, заботливая старшая сестрёнка…”
Я поймала себя на том, что не просто разглядывала попадавшиеся на пути Тени, но и пыталась по мере возможности угадать, кем они были при жизни: их расу, пол, род занятий и даже возраст. Всё это время мой разум играл в какую-то явно нездоровую игру, но самым ужасным было то, что пока я этого не осознала, игра мне нравилась.

— Так где там этот твой Почтамт, говоришь? — спросила Джестер, обходя по дуге очередную Тень.

— В трёх кварталах отсюда, — ответила я, мельком взглянув на свою карандашную схему, и вдруг остановилась как вкопанная — даже Свити не смогла вовремя затормозить и врезалась в меня самым неприличным образом. Но мне было как-то не до того.

— Не может быть! — воскликнула я.

Длинное многоэтажное здание, тянувшееся вдоль улицы уже давно занимало моё внимание, но только сейчас в поле моего зрения попала насквозь ржавая, но ещё различимая вывеска книжного магазина!

— Чего это ты вдруг встала, — поинтересовалась полосатая пони.

— Девочки, вы как хотите, но в нашей программе произошли некоторые изменения, — обратилась я к подругам голосом, полным радости.

— О, то есть ты хочешь… — начала ворчать Джестер. Она увидела вывеску и всё моментально поняла.

— Не хочу, а требую! — перебила я её.

В упор глядя на меня, полузебра устало вздохнула:

— Полчаса тебе хватит?

В момент катастрофы книжный магазин не работал. Об этом свидетельствовала чудом сохранившаяся картонная табличка, на которой по-прежнему можно было прочитать лаконичную надпись: “Закрыто”. Это и стало последним аргументом в пользу безопасности предстоящей вылазки.

Оценив внутреннее убранство помещения и нарочито громко присвистнув, Джестер обратилась ко мне:

— Слушай, Додо… Раз мы тут всё равно застряли, принеси-ка мне чего-нибудь из отдела «дамской литературы».

— Эм… Вообще-то я такое не читаю, — возразила я ей.

— Ну так пусть тебе наша Леди Куртуазность посоветует. Ты же разбираешься в таком, а, Свити?

— В моей базе данных представлено свыше 1450 наименований по искомому запросу, на 337 из них имеются аннотации, а отзывы и рецензии составлены… — уловив взгляд серой пони Свити мягко улыбнулась. — В общем, разбираюсь, да.

Я лишь покачала головой.

— Знаю я эти рецензии. Нет уж, сама справлюсь. Надо же когда-то начинать, — и зашагала вглубь помещения.

По большому счёту, мне было всё равно, что именно сейчас читать. В последний раз я видела столько книжек вокруг себя примерно месяц назад, если не больше. Как это называется по-научному? Рецидив?.. Во мне моментально проснулось подзабытое за эти дни чувство: захотелось снимать книги с полок просто так — независимо от их содержания, водить кончиком копыта по тиснению украшенных позолотой корешков, вдыхать знакомый с детства запах старой пыльной бумаги и столярного клея и листать… Листать каждую книгу подряд — в надежде, что среди пожелтевших страниц обнаружится послание из прошлого — какая-нибудь пёстрая закладка, список покупок, забытый читательский билет, а то и вовсе — засушенный осенний лист или даже полевой цветок. Дома в Стойле у меня накопилась целая коллекция таких находок.

Шкаф так называемой «дамской литературы» не без помощи упавшей на него потолочной балки представлял собой крайне жалкое зрелище. По сути, нетронутой осталась лишь самая нижняя полка, перед которой решётчатая конструкция и остановилась, предварительно вытряхнув содержимое верхних полок наружу и присыпав его слоем битого стекла. Там же в куче книг лежал и облупившийся указатель, на которой значилось: “Романтические отношения”.

Стараясь не пораниться, я выбрала среди прочих книг наиболее сохранившийся экземпляр в добротной твёрдой обложке. Гордое заглавие «Осенённые Луной» блестело остатками серебряной краски. Открыв книгу на середине, я начала читать:
“Пегас и единорог, они сидели на скамейке в парке, над ними горели сотни звёзд, а в пруду отражалась полная, не замутнённая ни единым облаком луна. Казалось, что сама Богиня благословила эту ночь. Нарцисс дремал на плече у своего лучшего друга, вдыхая аромат его гривы. Неожиданно он вздрогнул от приятного ощущения. Жеребец почувствовал жаркое дыхание партнёра прямо возле уха. Мгновение, и губы принца Тьюлипа игриво скользнули по бархатной шёрстке пегаса, оставив у него на шее влажный след. Постанывая от удовольствия, Нарцисс ощутил, как копыто возлюбленного опустилось чуть ниже, чем то дозволяли приличия и…”
Сгорая от какого-то поистине примитивного стыда, я захлопнула книгу и, возможно, сделала это слишком громко. Бетонная коробка помещения с давным-давно отклеившимися обоями с готовностью выдала эхо, да такое, что голова Джестер мгновенно повернулась в мою сторону.

— Что, нашла что-то интересное?

— Да так... ничего особенного, — промямлила я, заливаясь краской.

— Ну, конечно, Додо. У тебя такой вид, словно ты только что узнала об этом мире что-то новое!

Это было уже слишком. Выскользнув из копыт книга гулко хлопнулась об пол, так что теперь даже Свити оглянулась в мою сторону. Джестер же захихикала:

— Нет, правда?? Я же вообще-то пошутила! А ну-ка давай сюда!..

Пунцовая до кончиков перьев, я прошагала через весь зал под пристальным взглядом полосатой пони. И каково же было моё удивление, когда повертев злополучную книгу в копытах и так, и сяк, Джестер без лишних слов зашвырнула её куда-то за спину!

— Что? — бросила она в ответ на мой вопросительный взгляд. Ты же не думала, что я стану это читать?
“Агррр!.. Думай, не думай. Вот поди разбери, когда она серьёзная, а когда дурачится”.

Одарив серую пакостницу тяжёлым, молчаливым взглядом, я направилась в отдел ”более нейтральной” художественной литературы — прямиком к застеклённому стеллажу, указатель над которым гласил: “А.К. Йерлинг представляет”. После изнурительных упражнений в стенах “Эквестрии-8” взломать хиленький замок, встроенный в его дверцу оказалось совсем несложно.

Я вытянула с полки первую попавшуюся книгу и с замиранием сердца стёрла пыль с совершенно целой, но при этом напрочь выцветшей суперобложки. В верхней её части значилось: “Рекомендовано Министерством Крутости”, а ниже располагалась полноцветная иллюстрация, которая сумела произвести на меня поистине неизгладимое впечатление.

Весь центр изображения занимала незнакомая единорожка горчичной масти, облачённая в военную форму светло-песочного цвета с плечевой нашивкой Королевской Эквестрийской Армии. И мало того, что в телекинетическом поле кобылки висел невероятно узнаваемый “грифоний” пистолет, своим передним копытом она попирала одного из генералов Цезаря, распластанного на полу подобно полосатому прикроватному коврику. “Дочь Дэрин Ду: конец Зебрики“, — гласила размашистая надпись в нижней части обложки.
“Ой, мамочки” — нервно хихикнув, я положила творение неизвестного продолжателя трудов А.К. Йерлинг на место даже не удосужившись выяснить, о чём там пойдёт речь. Не удивительно, что я не встречала эти книги раньше. Ну не могла такая халтура попасть на полки нашей Библиотеки!

Мне было легко представить, как насытившись беллетристикой по самое не могу, Йерлинг пакует чемоданы, чтобы уехать на поиски забытой цивилизации Хорсов, а прямо в дверях стоит какой-нибудь агент из издательства и настойчиво предлагает ей отдать своих персонажей на растерзание юным и напористым авторам. Отдать, разумеется, не просто так, а за большие деньги и не меньшие авторские отчисления с продаж.

Хотя, кто знает, как оно было на самом деле... К чести мисс Йерлинг нужно сказать, что она явно запретила использовать образ самой Дэрин Ду в работах других писателей. Вот потому-то и родилась на свет эта несуразная Дочь… тьфу.

Я уже собралась двигаться к выходу, но тут моё внимание привлекла вещица, стоявшая на самой верхней полке среди бумажной трухи. Крошечная статуэтка! Когда-то в детстве я видела точно такую же на довоенном постере, рекламировавшем кукурузные хлопья. Страшно подумать, сколько нужно было съесть этой гадости, чтобы всё-таки её выиграть. И вот теперь, практически не тронутая временем — разве что слегка поблекшая под воздействием круглосуточного солнца, она стояла на полке в заброшенном книжном магазине, словно все эти годы ждала именно меня. Фигурка, изображавшая не какую-нибудь жалкую рогатую подделку, а самую что ни на есть настоящую Дэрин Ду! Ту, что ходила с забинтованным крылом. Ту, у которой из пробкового шлема торчала пара отравленных стрел. Ту, на чьём поясе всегда висел гибкий хлыст, неоднократно выручавший её из самых сложных ситуаций. Я была в шаге от исполнения небольшой, но очень давней мечты. Оставалось лишь аккуратно зависнуть над полкой, протянуть копыта к заветной цели и…

— Э, ты куда полезла?! — крикнули мне в спину, и в следующий момент крыло больно шлёпнулось о какую-то железку, свисавшую с потолка. Затем были только грохот, хруст и звон бьющегося стекла. Повиснув на стеллаже, я не только ушибла живот, но и попала в эпицентр жуткого хаоса, которого уже не видела, поскольку инстинктивно зажмурила глаза. Правда, волна колющей боли, которую я ощутила передней ногой и подбородком тут же заставила меня открыть их снова. Крепко сжимая вожделенный трофей, в облаке блестящих осколков я вылетела через витрину магазина наружу и покатилась по пустынной улице туда…

...ГДЕ МОСТОВУЮ ПЕРЕЧЁРКИВАЛА ТЕНЬ!

— Додо. Додо, ДОДО!!! — сознание медленно возвращалось ко мне. Яркие лучи искусственного солнца обжигали щёки, лоб, всё тело. Голова болела так, словно внутри неё разлилась чашка расплавленного олова. Но самым ужасным было жжение в глазах. Даже распахнув их как можно шире, я не увидела ни лиц склонившихся надо мной подруг, ни окружающих нас зданий...
“Я ослепла?!” — эта ужасная мысль словно кнутом щёлкнула в голове, и мозг неожиданно вспомнил тот кошмар, который случился чуть раньше. Упав в Тень, я словно провалилась в орб памяти, вот только на этот раз видение длилось всего несколько секунд... Несколько страшных, леденящих душу и выворачивающих наизнанку секунд.

Я стояла на площади, в толпе пони и, вытянув шею, смотрела на ослепительную белую полусферу, поднимавшуюся над домами. Затем всё пространство потонуло в ярком свете. Площадь заполнилась криками ужаса, и последним, что я успела разглядеть, были чёрные, резко очерченные силуэты пони и их длинные тени…

ТЕНИ!

И Боль! Такая боль, словно меня заживо пытались разорвать на отдельные атомы...

По всему телу прокатился спазм, за ним ещё один. Извиваясь в копытах своих подруг, я зашлась чудовищным кашлем и ощутила привкус чего-то солёного во рту… Солёного и словно бы металлического...

Чей-то голос ударил в затылок, словно молотком:

— У неё кровь! Ты можешь что-нибудь…

Повернув голову набок, я выхаркнула то, чем была забита носоглотка и тут же ощутила новый приток тёплой крови. Похоже, в носу лопнули сосуды. Стало совсем страшно.
“Что же теперь со мной будет?!”
Лёжа лицом к небу, я пыталась дышать как можно ровнее и реже. В мои планы совсем не входило захлебнуться собственной кровью! Меня бил сильный озноб, а все нервные окончания горели монотонной, не стихающей болью. Однажды, ещё будучи неопытным стажёром, я умудрилась просунуть копыто между штекером силового кабеля и его же розеткой. Так вот, боль от обычного удара током была ничем по сравнению с тем, что я ощущала сейчас! Глотая слёзы, я думала о том, что там, в книжной лавке я повела себя как полная дура, и теперь из-за сиюминутного желания останусь калекой на всю жизнь. Да. Наверное, это было закономерно и даже поучительно, но невероятно жестоко. Богини, за что...

Мои мысли были прерваны неожиданным уколом в плечо, и я тут же почувствовала, как ткани вокруг этого места стали неметь. Похоже, мне ввели “Обезболивающее №4” из походной аптечки. И, согласно инструкции, это значило, что меня ожидает больше часа наркотического ступора без каких-либо сновидений.

Возвращаться в сознание было тяжело и крайне неприятно. Привкус желчи во рту говорил о том, что скорее всего меня вывернуло, но я, разумеется, ничего об этом не помнила. Что же касалось моего состояния в целом, то его можно было оценить не иначе, как “плачевное”. Слабость в теле, головокружение и тошнота были первыми из тех неудобств, что ощутил мой многострадальный организм в момент пробуждения. Но чтобы жизнь окончательно перестала казаться сахаром, следом за ними появился и озноб — давно ненавистное мне ощущение! Накрытая собственной курткой, я по-прежнему лежала на спине и дрожала всем телом. В ушах же стоял знакомый гул. Гул проводов под напряжением!

Значит, меня перенесли обратно в помещение... судя по запаху старой бумаги — в тот самый книжный магазин. Или нет?..

Веки разлеплялись очень неохотно: глаза по-прежнему жутко болели, но я решила рискнуть. Лампочка. Тусклая, оранжевая, вкрученная в чёрный карболитовый патрон. Она висела под самым потолком на тонком витом проводе и неприятно мерцала. Но сейчас это мерцание было для меня куда милее мягкого рассеянного света с улицы, ведь я снова видела!

Из моей груди вырвался вздох облегчения.
“Уж если мне удалось пережить падение в Тень, то теперь всё будет только налаживаться”, — решила я для себя. Впрочем, моя голова была не очень-то с этим согласна. Она кружилась так, словно я целый день каталась на ярмарочной карусели... Наверное. Ведь каруселей в моей жизни ещё не было, да и вряд ли когда-либо будут…

Привстав на локте, я осмотрелась: Джестер и Свити нигде видно не было, а у изголовья моей импровизированной постели лежала бутылка с чистой ключевой водой, набранной ещё в заповеднике “Серенити”, и распакованная пачка сухих галет. Там же рядом валялась и оранжевая аптечка, содержимое которой уже давно циркулировало по моему организму.

Меня по-прежнему мутило: чтобы перебить тошноту, я достала галету и принялась её тщательно пережёвывать. Бледное пятно от лампочки освещало лишь небольшой участок пола и стен, но этого вполне хватило, чтобы понять, куда я попала. Каким-то немыслимым образом Джестер и Свити умудрились дотащить моё бренное тело до здания Городского Почтамта!

Меня окружали посылки. Большие и маленькие, в деревянных ящиках и в пухлых бумажных свёртках, лежавшие на длинном ленточном транспортёре и стоявшие в прямоугольных ячейках. Запах, который они источали, сильно напоминал тот, которым был пропитан читальный зал нашей Библиотеки, но в то же время, неуловимо от него отличался. И лишь сейчас до меня дошло, чем именно.

Дело было в сургуче! Впервые я видела эти коричневые кругляшки в таком количестве. Они висели на ворсистых верёвках, опоясывавших посылочные ящики и покрывали пыльные бока матерчатых тюков, компактно уложенных друг на друга, ими были скреплены и старомодные конверты, выполненные из дорогой гербовой бумаги.

Сохранность же самих упаковок поражала. Конечно, глядя на все эти посылки и бандероли нельзя было сказать, что их здесь оставили только вчера, но для своего почтенного возраста они выглядели очень хорошо. Воистину, сухой, тёплый воздух и отсутствие живых организмов на многие километры вокруг могут творить чудеса!

Удивительное дело. Пары галет, упавших в желудок вполне хватило, чтобы ощущение полной разбитости ушло, а все неприятности отошли на второй план. И вслед за этим неожиданным приливом сил как-то сама собой пробудилась моя извечная тяга к копанию в бесхозных вещах. Ещё бы! Вокруг лежали сотни, если не тысячи нераспакованных посылок. И, будьте уверены, среди них можно было отыскать множество полезных и просто ценных вещей. Но стоило мне лишь вспомнить о своей недавней выходке, как эти соображения были пресечены на корню…
“Да уж, хватит приключений на сегодня”, — повернув голову я оглядела главную виновницу своих несчастий, нашедшуюся неподалёку. ”Интересно, кто её сюда положил?..” Скорее всего, это была инициатива Свити. Вряд ли Джестер стала бы дотрагиваться до вещицы, из-за которой я чуть себя не угробила и уж тем более — тащить её с собой.

Статуэтка Дэрин Ду свободно помещалась у меня на копыте. За долгие годы, проведённые на полке книжного магазина, маленькая фигурка утратила свой первоначальный блеск. Под непрерывным воздействием солнца краска на ней сильно выгорела, а кончик её хвоста так и вовсе облупился, обнажив бесцветную пластиковую основу.

Латунный шильдик, приделанный к рассохшейся деревянной подставке гласил: “Вперёд за приключениями!” Я улыбнулась, разминая затёкшие за время сна крылья. “Уж чего-чего, а приключений в моей жизни теперь хватает. И уж точно не без вашей помощи, а, мисс Ду?”
Убрав фигурку обратно в сумку, я осторожно встала на ноги. Затылок по-прежнему болел, а забинтованные порезы ныли, но головокружение почти прошло. Вот только болезненное ощущение, передающееся от кончиков копыт к мозгу и обратно никуда не делось. Любой шаг, любое прикосновение отдавались по всему телу слабыми ударами электрического тока.

Но у меня была цель: куда бы ни запропастились мои подруги, я имела твёрдое желание их найти. Морщась от неприятных ощущений и светя себе под ноги фонарём, я осторожно двигалась вдоль ленты транспортёра, затем останавливалась, чтобы перевести дух и снова продвигалась вперёд.

В день катастрофы в здании Почтамта находилось множество пони. Тени этих несчастных, можно было встретить не только на полу и на стенах. Повинуясь направлению лучей искусственной звезды они отпечатались на всевозможных посылочных ящиках, контейнерах и коробках загромождавших служебные помещения. Не исключено, что дотрагиваться до затенённых предметов было так же опасно, как и до самих Теней. Пока я проходила мимо заполненных стеллажей и тележек, в голове возник неожиданный вопрос: “Может ли Тень разделиться на части, если один из таких предметов отодвинуть в сторону?”
Впрочем, ответить на него я не успела: за спиной раздался жуткий грохот, прокатившийся, наверное, по всем помещениям Почтамта, а вслед за ним последовало крепкое ругательство. Судя по производимым звукам, Джестер только что опрокинула какой-то ящик и теперь дубасила по нему чем-то тяжёлым и железным. “Надеюсь, она ничего себе не отдавила...”
Поравнявшись с широкой двустворчатой дверью с надписью “Канцелярия”, я заглянула внутрь и застала Джестер за привычной для мусорщицы работой: полузебра действительно повалила на пол несгораемый шкаф и теперь пыталась взломать его. Для этого она встала на задние ноги, а передними обхватила обрезок железной трубы, зажатый между дверцами шкафа. Кряхтя от натуги серая пони тянула импровизированный рычаг на себя.

Свити же расположилась немного поодаль. Подогнув под себя ноги, она сидела ко мне спиной и как зачарованная разглядывала какую-то толстую тетрадь в тёмно-синей коленкоровой обложке. Она сидела неподвижно, словно под гипнозом. Грешным делом я даже подумала: а не зависла ли она, как тогда в пещере?
“Ладно, разберёмся…”
В любом случае, вновь видеть своих подруг было очень приятно: половина недугов и неудобств словно улетучилась сама собой.

— О, Додо! С добрым утром! Ты как? На ногах-то стоишь? — прервав уничтожение шкафа, Джестер отёрла со лба пот и вопросительно посмотрела на меня.

— Вполне, — соврала я. Меня хоть и знобило, но валяться в койке, когда другие занимаются чем-то интересным я не собиралась.

— Ну-ну, — хмыкнула полузебра, с остервенением рванув железную трубу на себя. Створки шкафа с грохотом распахнулись, и Джестер по инерции полетела назад. Но, вопреки моим ожиданиям, спину она себе не ушибла. Извернувшись прямо в воздухе, проворная взломщица бесшумно приземлилась на все четыре ноги. “Вот бы и мне так!”

Больше всего шума наделала пресловутая железка, упавшая на пол. Не без возмущения я признала в ней свой ледоруб. Судя по свежим царапинам и сколам краски, серая пони не особенно заботилась о его сохранности. И это при том, что кое-кто совсем недавно вещал про полную неприкосновенность чужого “хабара”!

Впрочем, сейчас мне не было дела до таких мелочей. Перешагнув через грозное орудие вандализма, я присела рядом со Свити Бот. Раз кобылка никак не отреагировала на весь этот тарарам, у меня появился серьёзный повод для беспокойства. Свити по-прежнему сидела неподвижно — словно она пребывала в глубоком шоке — и никак не реагировала на происходящее.

— Эй, Свити, ты чего? — для верности я тронула единорожку за плечо, но это не возымело никакого действия.

— Подожди, Додо, она почти закончила, — за моей спиной Джестер пачками выгружала из шкафа коленкоровые тетради — на вид, точные копии той, что уже лежала перед носом экиноида.

— Закончила? — переспросила я.

— Просмотр журнала учёта почтовых отправлений, — вдруг как ни в чём не бывало ответила Свити Бот, и перелистнула страницу. Её странное состояние улетучилось без следа. — Здравствуй, Додо, вижу, мы тебя неплохо подлатали, — продолжила она и вдруг нахмурилась. — Правда, я наблюдаю слабовыраженное нарушение опорно-двигательных функций, учащенное сердцебиение, замедленность реакций и...

— Да в порядке всё, справлюсь! — подчёркнуто бодро ответила я. Меньше всего мне хотелось лежать у стенки и ощущать себя бесполезной. Прежде чем Свити попыталась что-либо возразить, появилась Джестер со стопкой уже знакомых тёмно-синих тетрадок в зубах.

— Всё, барышни, это последние, — объявила серая пони, с громким хлопком сбросив подшивку на пол прямо перед нашим носом. Я обернулась и увидела целую бумажную фортификацию, незаметно возникшую из подобных “кирпичей” у меня за спиной.

— Ну, и сколько там примерно? — поинтересовалась я, скептически разглядывая эту гору макулатуры.

— Девятьсот двадцать восемь, — подсказала Свити, не моргнув и глазом.

— Ты это сосчитала или просто знала?

— И то, и другое, — ответила она с улыбкой. — Дело в том, что в этом здании восемь операционных окон, соответственно тетрадки, относящиеся к одному временному периоду вяжут вместе, и…

Честно говоря, меня не особо интересовали подробности работы почтовых служащих, но я была рада любой возможности перевести наш разговор с обсуждения моего здоровья в любое другое русло.

Глядя на то, как Свити вновь занялась фотографированием тетрадей, я поняла, что это был ещё не самый плохой вариант для поисков следов конверта. Если подумать, нам даже везло, что всё делопроизводство на Почтамте велось именно в бумажной форме. Ведь если в здании и было электричество, то запитать от сети какой-нибудь центральный мейнфрейм Почтамта мы бы вряд ли смогли. Всё-таки компьютерная техника требовала совсем других мощностей. Но как сообщила Джестер, в этом здании никакой компьютерной техники не было и в помине! Зато здесь в изобилии водились печатные машинки, автономные копировальные устройства “Хуфпринт” и многочисленные пишущие приборы для земнопони и единорогов.
“Ерунда какая”, — подумала я. Действительно, вот как так вышло, что город, в котором велись самые передовые исследования в области оборонных технологий не оснастил свой Почтамт новейшими компьютерами?

Как ни странно, во всём этом прослеживалась определённая логика. По мнению Свити Бот, всему виной была пресловутая секретность. В конечном итоге и я согласилась с её версией. Посудите сами: вот что сложнее украсть? Твердотельный электронный носитель, легко помещавшийся в обычной седельной сумке, или сотни папок машинописного текста?

Но наши поиски затрудняло не только это. Другой неприятной особенностью ведения журналов было то, что вместо имён получателей в них заносились номера абонентских ящиков, расположенных здесь же, в здании Почтамта. Довольно часто скрывались и имена отправителей. Обычно в таких случаях в строке “адрес” писалось что-то вроде “Ванхувер, Министерство Морали – 7-й отдел”, а то и просто указывался цифровой код почтового отделения, из которого осуществлялась отправка, и номер местного абонентского ящика. И всё же, несмотря на всю эту конспирацию, я по-прежнему верила, что среди сотен тысяч одинаковых строк Свити найдёт ту единственную, которая приведёт нас к новым страницам манускрипта.

Как именно она проводила эти поиски заслуживает отдельного упоминания. Дело в том, что чудо-глаза искусственной кобылки среди прочего выполняли и функцию оптического сканера. Строго говоря, Свити, как и положено экиноиду её уровня развития, была способна мгновенно сфотографировать страницу текста. Затем в дело вступала нейронная сеть, которая отвечала за распознавание образов. Но если преобразовать страницу печатного текста в электронный документ ей ничего не стоило, то расшифровать почерк местных почтовых клерков, совсем недалеко ушедший от закорючек нашего стойл-тековского терапевта, было задачкой нетривиальной, настоящим испытанием даже для такой мощной и гибкой нейросети. Пожалуй, именно этот неровный, неряшливый почерк и являлся лучшей защитой для государственных секретов.

Забавно.

Пока Свити листала тетрадки, мы с Джестер бродили по зданию в поисках ключа, отпиравшего бронедверь подвального этажа. Именно за ней, согласно дверной табличке, находилось хранилище для особо ценных грузов. Уж если где и следовало искать конверт Барбары Сид, так это там.

К концу второго часа поисков мы уже наизусть знали, где отпечаталась каждая из Теней работников Почтамта и простых посетителей. Больше всего их оказалось в главном операционном зале — двухэтажном помещении с широкой каменной лестницей и вытянутыми прямоугольными окнами. Туда мы старались лишний раз не соваться.

В некоторых местах Тени несчастных даже накладывались друг на друга. А наибольшей жутью веяло от тёмной зубчатой полосы, протянувшейся от главного входа в здание и до противоположной стены — по всей видимости, там стояла очередь в кассу. Эта теневая “трещина” словно разрезала помещение пополам, и на всём её протяжении виднелись полуистлевшие вещи, и даже поблескивали кругляки довоенных монет…

Связка ключей отыскалась под одним из столов — прямо в синей тряпичной куче, увенчанной форменной фуражкой с лакированным козырьком и отверстием для рога. Ключи висели на широком кожаном ремне, и чтобы извлечь их из зоны влияния Тени, нам с Джестер пришлось соорудить удочку. Но открыть двери хранилища мы так и не успели, поскольку из коридора до нас долетел голос Свити Бот:

— Додо, Джестер, я нашла!!! Идите все сюда!

Только зловещие Тени помешали мне пуститься в галоп. Когда мы добрались до Канцелярии, Свити держала в копытах одну из тетрадок и буквально светилась от радости.

— Вот, смотри, — единорожка ткнула копытом в одну из строчек, и я прочитала: “298. Отправитель: Барбара Эппл Сид, Мэйнхэттен, бульвар Клёнов 37-а, апартаменты 52”.

Моя главная догадка оправдалась! Бэбс действительно отправила письмо в Поларштерн. Но кое-что не сходилось.
“Получатель: г. Поларштерн, абон. ящ. №106. Тип отправления: заказное письмо, вес — 5 гр, стоимость пересылки...”
— Нет, не подходит. Слишком малый вес, — возразила я экиноиду.

— Листай дальше. Тут совсем немного осталось.

Просмотрев ещё с десяток страниц, я нашла четыре подобных записи. По всему выходило, что Бэбс действительно вела переписку с кем-то из Поларштерна. Вот только загадочный владелец 106-го ящика мог быть просто кем-то из её родственников, ну, или на худой конец — её особым пони, отправленным сюда работать на благо фронта…

Ещё через пару страниц журнал и вовсе обрывался. Мне легко представилось, как в конце рабочего дня седой подслеповатый жеребец с пышными усами отпер несгораемый шкаф и уложил в него пачку тёмно-синих тетрадей на одну из пронумерованных полок, затем закрыл дверцу и выключил свет. На следующее утро Поларштерн перестал существовать как город.
“Свити, ну как же так?” — я уже собиралась захлопнуть злосчастную тетрадь, как вдруг увидела следующую строчку: “Получатель: г. Поларштерн, абон. ящ. №106. Тип отправления: ценная бандероль, вес — 118 гр, объявленная ценность — 543 бита”.

Отправитель письма пожелал остаться неизвестным — я не нашла ни имени, ни обратного адреса. Но это было уже не важно. Сердце приятно ёкнуло, а уставшие от бесконечной ходьбы по коридорам ноги едва не пустились в пляс.

— Это оно, Свити! Точно оно!!! — не помня себя от радости, я повисла у экиноида на шее, и опомнилась лишь после того, как Джестер многозначительно кашлянула. Я решила проигнорировать её, но всё же отпустила несчастную шею белоснежной кобылки.

Почувствовав внезапный прилив сил и энергии, я словно забыла про своё разбитое состояние. Конец ниточки нашёлся! И то, что мы уже отыскали ключ от подвального этажа было очень кстати. Теперь оставалось надеяться, что абонентские ячейки делались не по принципу банковских сейфов.

— Пусто, — отметила я, закрывая скрипучую дверцу.

Нет, в этот раз нам не довелось прибегнуть к какому-нибудь новому варварскому методу, чтобы взломать замок. Ключи от абонентских ящиков рядами висели на покосившейся пробковой доске позади стойки администратора. Но уж лучше бы мы основательно попотели и в конечном итоге достали из ящика желанный конверт, чем увидели пустое нутро ржавой железной коробки!

По идее, тут-то мне и следовало сползти спиной по шершавому бетону, впав в бездну отчаяния. Но вместо этого я села напротив стены с железными ячейками, приложила копыта к вискам и закрыла глаза.
“Думай, Додо, думай… Наверняка ты что-то упустила”.

Сидела я так минут пять, если не все десять, и, судя по тому, что ни Джестер, ни Свити, за это время не проронили ни слова, они всерьёз считали, что мне удастся отыскать решение этой проблемы.
“Конверт забрали. Забрали на следующий же день после его прибытия в Поларштерн. Совершенно точно забрали… Чёрт! А дальше-то что?!”
А дальше все концы уходили в воду.

Я поднялась на ноги и со всей накопленной злостью брыкнула жестяную трубу вентиляционной вытяжки, давным-давно упавшую с потолка.

Бамм!

Эхо в этом подвале было такое, что произведённый грохот заставил поёжиться меня саму. Даже Джестер взглянула на меня с явным неодобрением.

— У нас всё, — сказала я упавшим голосом. — Возвращаемся домой.

— То есть ты вот так просто сдашься? — серая пони с удивлением уставилась на меня.

— Ну а что? Нет зацепок, понимаешь, Джестер. Больше ни одной. Все вышли. Вот если бы я могла своими глазами увидеть, что именно происходило в то утро, то тогда… — внезапно мне в голову пришла абсолютно дикая идея. Впрочем, в нашем положении любая идея сейчас была лучше, чем ничего.

— Джестер! — я решительно ткнула полузебру в грудь копытом. — Помнишь, тогда, в Баттерфлае, ты рассказывала про то, что можно приготовить такое снадобье, которое улучшает работу органов чувств?

Джестер некоторое время смотрела на меня с выражением абсолютного непонимания и хлопала глазами, явно пытаясь поспеть за ходом моей мысли. Наконец я увидела, как до неё стало доходить.

— Да, было такое. Я еще говорила, что эта штука довольно плохо действует на нервную систему. А тебе сегодня и без того неслабо досталось…

— Да какая разница! — я нетерпеливо прервала Джестер. — Если я смогу увидеть хоть что-то, хоть какую-то зацепку, мы сможем двигаться дальше, понимаешь? В противном случае нам останется только самая малость — разобрать весь город по кирпичикам!

Я ждала, что Джестер начнёт меня переубеждать или станет читать нотации, или ещё что-то подобное. Но вместо этого она лишь пристально посмотрела мне в глаза. Не знаю, что именно она там увидела, но очень надеюсь, что в тот момент я выглядела достаточно решительно. Не говоря ни слова, Джестер полезла в свои сумки, где в специальном отделении невесть с каких времен лежали ингредиенты, купленные еще в аптечной лавке Баттерфлая — травы, порошки, какие-то коренья и небольшая баночка с чем-то липким и резко пахнущим.

Нет, я прекрасно понимала, что использовать такие сильные средства следовало лишь в крайнем случае, и при других обстоятельствах я бы десять раз подумала, прежде чем проводить эксперименты на собственных мозгах. Беда в том, что сейчас у меня не было иного выхода, кроме как влить в себя неизвестное зелье и посмотреть, что из этого выйдет.

Я бросила взгляд на Свити. Та смотрела на меня немного встревоженно, но без осуждения, за что я была ей в тот момент очень благодарна. Как и серая пони, она ничего мне не сказала.

Повисшее в воздухе молчание нарушила Джестер:

— Нужно развести огонь. Ищите дрова.
“Легко сказать”, — подумала я, оглядев сверху донизу голую железобетонную коробку, и вдруг поняла, что мы едва не совершили чудовищную, прямо-таки непростительную ошибку!

— Свити, не сюда! — крикнула я единорожке, успевшей притащить из соседнего помещения спинку от стула. — Мы не будем разводить костёр здесь. Мы разведём его снаружи.

— Это почему же? — полюбопытствовала Джестер, но я так и не удостоила её ответом.

— Та-ак, барышни, все на выход! — деловито произнесла я, выгоняя своих подруг за пределы комнаты. — Не затаптывайте мне тут улики!

Снадобье, которое готовила Джестер пахло просто отвратительно! Насколько я могла судить, в состав маслянистой синеватой жидкости входили ингредиенты не только растительного, но и животного происхождения. Как объяснила серая пони, зелье усиливало восприимчивость мозга к окружающей действительности до невероятных пределов. Свити же пояснила, что в нормальном состоянии наш мозг отсеивает большую часть информации, передаваемой через нервные окончания, чтобы не допустить истощения нервной системы.

Мы видим и слышим только то, на чём сконцентрировано наше внимание, и почти вся остальная информация попросту отбрасывается, как несущественная. Кое-что, впрочем, воспринимается и остается в памяти подсознательно. Я не понаслышке знала каково это: читая книги, я регулярно ловила себя на том, что в прочитанном тексте что-то явно не так. И лишь внимательно пробежав глазами по каждой строчке, я действительно находила допущенную при наборе опечатку.

Говоря простыми словами, действие той гадости, которую варила серая пони, сводилось к тому, чтобы не давать мозгу блокировать второстепенную информацию.

— Готово, Додо, — Джестер поднялась с пола, на котором мы развели небольшой костер из остатков мебели и уже ненужных тетрадей. — Можно пить. Но учти, что остановить действие зелья будет уже невозможно. Если что-то пойдет не так, тебе предстоит пара часов мучительных страданий.

Видит небо, последние слова она произнесла с нескрываемым удовольствием!

— Главное, не дать ей задохнуться, — сказала Свити с непроницаемой физиономией.

Я не стала обращать внимание на подзуживание моих подруг. В воздухе царила атмосфера напряжения, деятельности и решимости. По замечанию Джестер, у меня были все шансы протереть своим крупом дыру в бетонном полу — так сильно я ёрзала в ожидании момента, когда зелье остынет до нормальной температуры. Наконец, серая пони передала мне котелок с варевом и, стараясь не дышать, я попробовала синюю жидкость на вкус.

Вопреки моим опасениям, зелье почти не пахло, но зато обладало стойким привкусом соли и марганцовки. Собравшись с духом, я внутренне попрощалась с жизнью и осушила котелок до дна.

Богини, какая же это была мерзость! В другой день я бы воспользовалась этим средством, чтобы очистить желудок. Мне даже пришлось запрокинуть голову и долго глядеть в потолок, чтобы попавшая в рот субстанция не вылилась обратно наружу.

Наконец, я уселась посреди комнаты и стала ждать, когда зелье начнёт действовать.

Первое время ничего не происходило. Как и следовало ожидать, и Джестер, и Свити с интересом следили за моей реакцией, словно перед ними сейчас разворачивался удивительный научный эксперимент. В какой-то мере, впрочем, так оно и было.

Через минуту или две, однако, что-то изменилось. Сначала мне показалось, что рисунок на обоях начал шевелиться и “ползти”.

— У тебя зрачки расширены, Додо, — произнесла Свити. — Как будто в глаза закапали белладонной.

— Белладонна входит в состав, — отреагировала Джестер — Впрочем, её там совсем чуть-чуть. Иначе и копыта отбросить недолго.

Она произнесла это так, словно поучала несмышленое дитя.
“Ну, каково тебе в моей шкуре, а, Свити Бот?” — подумала я с некоторым злорадством и вдруг заметила, что комната вокруг меня как будто преобразилась: все линии обрели небывалую чёткость, а цвета стали более насыщенными и яркими, словно у экрана, на котором до отказа выкрутили ручку контраста. Я увидела пыль в воздухе, увидела каждое отдельное волокно на обивке мебели. Пятна грязи на полу и на стенах стали резче и темнее, а когда я присмотрелась к собственному хвосту, то смогла в мельчайших подробностях разглядеть каждый волосок! Помимо увеличения остроты зрения, резче стал слух: я без труда уловила ровное дыхание Джестер, услышала, как по коридору гуляет сквозняк, как скрипит под моим весом паркет пола…

Потрясающе! Если под воздействием алкоголя мои чувства притуплялись, и наступала тягучая сонливость, то сейчас происходило нечто обратное. Во всём теле ощущалась непривычная лёгкость. Я чувствовала каждую мышцу своего тела и была полна сил. После того разбитого состояния, в котором я очнулась после контакта с Тенью, это ощущение было сродни моему первому настоящему полёту.

Я окинула взглядом всю комнату, и когда на краю поля зрения промелькнул письменный стол со стулом, мне вдруг почудилось, что за ним кто-то сидит.
“Опечатка!”
Я подошла к стулу и сфокусировала на нём свой взгляд. В самом деле: на подушке сиденья осталось несколько волосков чьей-то гривы, а деревянная спинка оказалась отполирована почти до зеркального блеска. На столе же, среди скоросшивателей и отдельных листов бумаги до сих пор валялись крошки от обеденного бутерброда… двухсотлетней давности.

Центр стола занимала печатная машинка “Универсаль” на 25 клавиш и 4 регистра. Фу... Клавиши были испачканы… яблочным джемом? Кто-то явно совмещал обеденный перерыв с работой. Бумаги в машинке уже давно не было, но, судя по количеству липкой грязи, последними набранными словами оказались: “будет длиться вечно...” Жуть какая.

— Джестер! Свити! Кажется, сработало! Идём, осмотрим ящики снова!

Пока мы шли из комнаты в комнату, я повсюду видела следы, оставленные другими пони: вот кто-то схватился за дверной косяк, чтобы не упасть. А вот, похоже, молодая кобылка, судя по походке, несла кому-то кофе. Не донесла, впрочем: посреди засохшего коричневого пятна белели фарфоровые осколки. В соседней комнате кто-то явно с кем-то поссорился, да так, что увесистое пресс-папье безвозвратно испортило деревянную столешницу, оставив на ней глубокий прямоугольный след.

Похоже, что такое количество информации начинало действовать на мозг: то и дело на периферии зрения мне чудились какие-то призрачные фигуры — словно кто-то проходил сбоку от меня. Но стоило лишь повернуть голову, как призрак тут же исчезал! Любопытнее всего было то, что на месте этого призрака я неизменно находила оставленные им следы. Чаще всего это были просто отпечатки копыт и волоски из гривы, но попадались и куда более интересные находки. Уверена, собранные все вместе они могли пролить свет на причину поларштернской катастрофы. Вот только меня, прежде всего, интересовал жёлтый конверт из Мэйнхэттена, а уже потом — всё остальное.

Удивительно, но в комнате ценных почтовых отправлений, которую я совсем недавно считала совершенно пустой, меня ждал целый ворох таких следов! Их было слишком много, они были повсюду. Там, где я только что не видела ничего, теперь я видела слишком многое. Я чувствовала, что мой мозг всё еще сопротивляется такому количеству информации. Чтобы воспринять всё то, что я видела, мне нужно было отключиться, расслабиться, позволить информации поступать сплошным потоком. Я зажмурилась и представила, как отсеивающий барьер словно растворяется, рассасывается под действием химии.

Когда же через минуту я снова открыла глаза, то чуть не закричала, увидев перед собой страшную тёмную фигуру… пони. Жеребца. Почтальона. Он вразвалку шёл прямо на меня! Выглядело это так, словно одна из Теней внезапно обрела объём и, оторвавшись от пола, пошла завершать прерванные катастрофой дела. По мере того, как глаз замечал всё новые следы на покрытом линолеумом полу, тёмная фигура словно обрастала новыми деталями. Расстояние между следами небольшое — не здоровяк. При этом следы продавлены довольно глубоко — одет во что-то тяжелое. Бронежилет? Скорее всего.

Так почтальон или охранник? А может, и то и другое?

Сначала следы ведут к абонентским ящикам. Самые “свежие” на вид царапины в районе замочных скважин явно оставлены в одно и то же время — призрак из прошлого открывал ящики друг за другом, укладывая посылки в общий мешок. Тонкие жестяные полоски, прижимавшие листы линолеума к полу, выдирали из мешка мелкие ниточки пеньки.

Каким-то непостижимым образом небольшой кусок картона прилип к вертикальной стенке абонентской ячейки номер 79, поэтому пошарив внутри неё копытом, работник почтовой службы так ничего и не нашёл: вот уже двести лет открытка, отправленная кем-то из солнечной Филлидельфии, лежала в глубине железного ящика.

Почтальон работал быстро и уверенно, но возле одной из ячеек произошла некоторая заминка. Извлекая крупногабаритную посылку, жеребец случайно надорвал пакет, в который та была упакована: небольшой кусочек знакомого жёлтого полиэтилена по-прежнему висел на петле дверцы под номером 93. Ну почему таких следов не обнаружилось внутри заветной 106-й ячейки?!

Сколько я ни напрягала своё улучшенное зрение, фигура почтальона выглядела темной и неразборчивой. Он как будто всё время оставался в тени. Я не видела его лица, не могла разглядеть кьютимарку. Я даже не была уверена, носил ли он на голове форменную фуражку, или нет. Его размытая фигура резко контрастировала с окружающим миром, наполненным чёткими, проработанными деталями и неправдоподобно ярким цветами.

Наконец, почтальон закончил с посылками, завязал мешок и запаял его сургучом — густая капля до сих пор оставалась на полу. Затем он направился к выходу. Внезапно слева от меня прошла вторая фигура: двери в хранилище всегда открывались и закрывались дежурным. Крестовидная замочная скважина была порядком исцарапана и расшатана.

На выходе почтальона ждал напарник. Пока его коллега занимался сбором ценной корреспонденции, этот пони сидел на стуле за дверью. И парень был, между прочим, вооружен: об этом говорили следы оружейной смазки в том месте, где винтовка прислонялась к подлокотнику. Чтобы чем-то себя занять, помощник лущил тыквенные семечки. С аккуратностью у него были явные проблемы: шелуха валялась прямо на полу, её так никто и не подмёл с того дня.

Воссоединившаяся процессия направилась на первый этаж. Вообще, эта почтовая служба была больше похожа инкассацию, только вместо денег наши “инкассаторы” доставляли письма и посылки. Ничего удивительного, учитывая стоимость государственных секретов.

Пройдя по гулкому коридору с низким потолком, призрачные почтальоны дошли до лестницы и поднялись в операционный зал. Разумеется, суровый “инкассатор” с оружием наперевес и его коллега с огромным мешком, мгновенно привлекли к себе внимание… очереди пони! Увидев перед собой длинную череду призрачных фигур там, где недавно можно было наблюдать только бесформенную зубчатую Тень, я обомлела от страха. Дюжина скрытых тенью, неразличимых лиц уставилась на меня. То есть, конечно, они смотрели не на меня, а на почтальонов. Стряхнув оцепенение, я обнаружила, что едва не упустила свою главную цель — мешок с почтой. За это время почтальоны уже успели добраться до выхода, и один из них уже тянулся к начищенной до блеска дверной ручке!

Так получилось, что под действием снадобья Джестер моё сознание стало выстраивать события того дня в определенной хронологической последовательности, и я уже не могла заставить себя вырваться из неё. Теперь мне приходилось следовать за иллюзией, не имея возможности ни остановить, ни ускорить течение времени.

Старательно огибая ожидавших своей очереди призраков, я выбежала на улицу, где прямо у дверей Почтамта, стоял припаркованный грузовой фургон. Двигатель не глушили: на асфальте и на стене здания остались микроскопические следы грязного выхлопа. Пони-почтальон открыл заднюю дверь, положил в кузов мешок с посылками и сел на пассажирское место. А вооруженный “инкассатор” залез прямо в кузов. Как только двери захлопнулись, машина дала по газам. Я дёрнулась было схватиться за бампер, но под копытами оказался лишь воздух.

Почтовая машина ехала по разрушенной улице так, словно на её пути не было поваленных столбов, глубоких ям, груд камня и кирпича. И по мере того, как фургон удалялся прочь от Почтамта, его очертания словно растворялись в нагретом воздухе. Сознание моделировало картину прошлого только если оно получало информацию!

Судя по грохоту за спиной, Джестер и Свити тоже наконец выбрались на улицу.

— Додо?!

— За мной! — у меня не было времени объяснять подругам, что происходит. — Не отставайте!

Сорвавшись с места, я припустила за призрачным фургоном со всех ног. Сначала у меня была мысль подняться в воздух, но стоило лишь немного удалиться от поверхности земли, как следы, оставленные на асфальте колёсами тяжелой бронированной машины перестали различаться.

Несмотря на то, что фургон ехал не особенно быстро, поспевать за ним было непросто даже бегом. И ладно, если бы я бежала за ним по прямой! Как бы не так! Город, еще недавно казавшийся мне абсолютно пустым, оживал прямо на глазах: словно из ниоткуда проявлялись силуэты всех тех пони, которые вышли на улицу в тот злополучный день! Одни призрачные фигуры спешили по делам, другие просто гуляли. Чей-то призрак сидел на скамейке и читал утреннюю газету, а кто-то нёс в зубах потёртый дипломат. Я огибала их всех, стараясь даже не прикасаться к фантомам, ведь каждый из них был потенциальной Тенью. Одно небо знало, что бы со мной произошло, влети я в Тень снова, тем более — под действием неизвестного психотропного вещества. Боюсь, что во второй раз я бы так легко не отделалась…

Внезапно двое жеребят выбежали дорогу прямо перед бронированным фургоном! На моё счастье, бдительный шофёр тут же дал по тормозам: за двести лет под непрерывно сиявшим солнцем черные следы от шин почти выгорели, но асфальт под передними колёсами оказался заметно промят.

Как только до смерти перепуганные дети исчезли с проезжей части, фургон резко рванул с места. “Заднеприводный”, — машинально отметила я. Похоже, теперь ребята не укладывались по времени: фургон вдруг резко пошёл на разгон.

Я уже начала сбиваться с ног: всё-таки подземный образ жизни давал о себе знать. От быстрого бега с меня в три ручья стекал пот, бока были отбиты гружёными доверху седельными сумками, а ранее казавшийся лёгким и удобным бронежилет существенно приобрёл в весе и ужасно стеснял движения. И яркое, жгучее вечное солнце над головой делало только хуже... Утешало лишь то, что колёсных транспортных средств в Поларштерне вообще было наперечёт, и следы, оставленные почтовым фургоном, чётко различались среди прочих.

Но если я собиралась догнать машину, мне следовало забыть о насущных проблемах и каким-то образом вновь набрать скорость. Отдышавшись, я расправила крылья и полетела над самым асфальтом, едва не касаясь его носом. Теперь главное было не сбиться с ритма и контролировать каждый взмах, стараясь захватывать крылом как можно больше воздуха, и при этом ещё умудряться держать направление до последнего градуса.

Я уже почти догнала фургон, но водитель внезапно повернул направо. Тяжелый броневик занесло, и, пролетев несколько метров почти боком, он едва не въехал в толпу пони на остановке общественного транспорта. Но что гораздо хуже, моя собственная траектория никаких поворотов, и уж тем более толпы пешеходов никак не учитывала! Я заложила крутой вираж, но законы физики оказались сильнее, и меня занесло вслед за фургоном.

Несмотря на то, что я изо всех сил работала крыльями, толку от этих содроганий было немного. Не имея возможности эффективно затормозить, я решила подняться выше. Пара взмахов — и мне это удалось. Бесплотные призраки внизу померкли, а вот твёрдая кирпичная стена полуразрушенного дома никуда не делась! Всё, что мне оставалось — это, используя собственную инерцию, лечь на крыло и затем прийти на ноги! Никогда не думала, что смогу бегать по стенам, но, черт побери, мне это удалось! Пробежав по нагретой вертикальной плоскости два или три шага, я резко оттолкнулась от неё и кое-как вернулась на бреющий полет. Вот только фургона рядом уже не оказалось! Куда он мог подеваться?!

О том, чтобы попытаться разглядеть фургон с высоты, не могло быть и речи, но если его так лихо заносило на поворотах, то на асфальте просто обязаны были остаться следы! Я поднялась повыше и окинула взглядом окружающие дороги. Так и есть! В нескольких кварталах от себя я обнаружила знакомые черные следы шин. Резко спикировав вниз, я оказалась на нужном мне перекрестке, но он был совершенно пуст. Неужели опоздала?

Я стояла на пересечении двух широких улиц и оглядывалась, чувствуя себя крайне растерянно. Куда же фургон поехал дальше? Слава Селестии, я вовремя обернулась назад. Знакомого вида неуклюжая бронированная машина неслась прямо на меня. Могу поклясться, что я слышала рёв её мотора!

Проклятье, я прилетела на перекресток слишком рано!

Уже зная, что именно сейчас произойдет, я отскочила в сторону и наблюдала, как призрачный почтовый броневик вошёл в очередной поворот, скользя колёсами по чёрным, будто специально нарисованным для него следам. Уши пронзил оглушительный визг тормозов. Похоже, воображение начинало додумывать звуки, которых я никак не могла сейчас услышать.

— Додо, где ты? — В рации, всё это время висевшей у меня на плече, раздался спокойный, отстранённый голос Свити Бот.

Я остановилась и огляделась: мы вместе с призрачным фургоном выскочили на крупный, широкий проспект, с бульваром посередине — одну из трёх основных магистралей, которые вели в самый центр города.
“Направо или налево?!” — оттуда, где я стояла, было видно, как проспект уходил вдаль между двух симметричных зданий, издали похожих на гигантских размеров ворота — пропилеи. Нечто подобное я видела на реконструкциях древнего города-государства Пегасополиса. В просвете между ними маячило здание Института Арканных Исследований Поларштерна, устремлённое прямо в небо. Оно возвышалось над городом, подобно башне какого-нибудь одинокого и могущественного волшебника. И над самым его шпилем висел яркий сгусток света — зловещая искусственная звезда Вспышки.

Зажав тангенту рации, я выпалила:

— Пробирайтесь к центру. Фургон едет туда! — и припустила вдогонку за призрачным транспортом.

— Какой ещё фургон? Додо, ты вообще сейчас о чём? — прокричала серая пони сквозь усиливающиеся помехи. Но я ей не ответила — дыхание и без того было сбито напрочь.
“Институт Арканных Исследований, ну, конечно!” — у меня уже не оставалось сомнений, что почтовый фургон вёз конверт Барбары Сид именно туда.

Взмахнув крыльями, я снова поднялась в воздух. На широком проспекте уже не было необходимости совершать резких воздушных маневров. Вот дома-пропилеи всё ближе… Пролетев между двумя зеркально отражёнными домами, я наконец увидела самый центр города.

Сказать по правде, я представляла его себе совсем не так. Передо мной открылось огромное пустое пространство — даже не площадь. Я не уверена, что где-либо в Эквестрии строили площади таких размеров. Чтобы обойти этот треугольный пустырь по периметру, надо было, наверное, потратить полдня! В одном я оказалась права: в самом его центре возвышался настоящий дворец! То, что я приняла за башню волшебника — оказалось лишь центральной высотной частью симметричного архитектурного великолепия, десятки этажей которого венчались круглой ротондой с высокими полуциркульными окнами. От центральной части здания расходились в стороны корпуса пониже, а от каждого из них — еще по две пристройки и так далее... Принцип фракталов, служивший основой для планировки города действовал и здесь.

Центральная башня Института чем-то неуловимо напоминала дерево, пустившее свои каменные корни в землю. Мне было видно только два “крыла”, но, учитывая симметрию, которая неукоснительно соблюдалась во всём плане города, было ясно, что и центральное здание тоже имеет три одинаковых корпуса. Это подтверждали и три главных Проспекта, которые лучами сходились к этому зданию. Вдобавок ко всему, головокружительное само по себе, строение было ещё и приподнято на искусственное основание — цоколь, по этой причине все три проспекта взлетали над землей стройными каменными мостами.

Погоня за призрачным фургоном — была занятием не из лёгких. Хвала Небесам, все, что мне теперь оставалось — это сделать финальный рывок вдоль прямой эстакады. Свернуть с куда либо он уже не мог, поэтому я направилась прямо к воротам Института, прикинув скорость так, чтобы успеть к дверям одновременно с бронированным почтовиком.

По мере того, как я подлетала к строгому портику с двумя десятками колонн, стали различимы отливающие золотом буквы: “Научно-Исследовательский Институт Арканных Наук”. Портик венчал известный на всю Эквестрию символ: шестиконечная звезда в окружении пяти звездочек поменьше, вписанная в стилизованные рог и крылья.

Вот так раз! Неужели меня занесло в святая святых Министерства Принцессы Твайлайт! Мозаика сложилась: стала понятной и жуткая секретность города, и бронированный фургон с вооруженными почтальонами. Теперь я окончательно убедилась в том, что пакет Барбары Сид должен лежать здесь: лучшего места, чем этот Институт, для такой вещи было просто не найти. И вместе с этим, стало ясно, что Бэбс отправила пакет сюда не просто так! У неё явно был продуманный план, она собиралась что-то сделать, и сделать это можно было только здесь!

Взобравшись по эстакаде, фургон притормозил возле богато украшенных кованых ворот. Долговязый охранник в форменной фуражке нажал какую-то кнопку на своём пульте, и под пристальным взглядом камер наружного наблюдения машина въехала на территорию Института. Но, вопреки моим ожиданиям, водитель не поехал в сторону главного входа. Обогнув один из боковых корпусов, фургон проехал через арку и остановился во внутреннем дворе местного почтового отделения. Когда я приземлилась, “инкассаторы” в бронежилетах уже успели вытащить из фургона мешок с посылками — мой мешок!

Во дворе было знатно натоптано: несколько рабочих с тележками сновали туда-сюда, сортируя входящую и исходящую корреспонденцию прямо на улице. Создавалось впечатление, что счет времени в этом месте шел на секунды, и от любого промедления посылки могли самовоспламениться. Впрочем, я бы не удивилась, узнав, что такие инциденты имели здесь место.

Интересно, что почтальонов встречала охрана Института, точно так же вооруженная огнестрельным оружием. Похоже, этот идеальный город будущего жил в постоянной, зашкаливающей за все мыслимые пределы паранойе, в атмосфере полнейшего недоверия друг к другу, в непрекращающемся ни на минуту ожидании удара в спину. Я как могла старалась оправдать это тем, что при неправильном использовании всего одна такая посылка могла причинить массу бед.

Я была уверена, что почтальоны оставят мешок прямо здесь, но проследовав через ряды ящиков и коробок, они открыли неприметную серую дверь и зашли внутрь здания.

В отличие от относительно пустого почтового отделения, в стенах Института бурлила жизнь. Десятки, сотни самых разных следов прямо на глазах превращались в толпы оживленных, возбужденных пони всех возрастов и комплекций. По остаткам красной ковровой дорожки узкого служебного коридора шел нескончаемый поток призраков. Практически все они двигались в одном направлении, и сотрудникам почтового отделения приходилось едва ли не прикладами прокладывать себе дорогу.

Перед глазами мелькали строгие платья и пиджаки, лабораторные халаты и рабочие комбинезоны, но, как и прежде, мне не удалось разглядеть ни одного лица. В какой-то момент я была вынуждена буквально вжаться в стену, чтобы дать дорогу трем бежавшим куда-то со всех ног лаборантам, и почтовые пони заметно вырвались вперед. Впрочем, даже с моего места было прекрасно видно, как открылась решётчатая сварная дверь, как почтовые служащие втащили мешок в комнату, и как один из них остался стоять в дверях.

Помня о своей встрече с Тенью, я как могла старалась не соприкасаться с сновавшими вокруг призраками ученых, но в таком узком коридоре это было очень сложно сделать . Замешкавшись, я слишком поздно повернула голову, и увидела бежавшего на меня призрака, одетого не то как монтажник, не то как слесарь. В мгновение ока его размытое, словно фотография без фокуса, лицо без глаз и без каких-либо других черт, возникло прямо передо мной. Зажмурившись от страха, я приготовилась к новой волне безумной боли, но, к своему удивлению, ничего такого не почувствовала! Пройдя сквозь меня, рабочий как ни в чём не бывало побежал дальше.

Впрочем, удивляться было некогда: мне нужно было узнать, куда направят пакет Бэбс после сортировки! Оказавшись рядом с решётчатой дверью, к счастью, не запертой, я вдохнула поглубже и решительно прошла прямо сквозь стоявшего в проёме охранника. За его спиной скрывалась относительно небольшая комната без окон, у дальней стены которой, подобно органу — музыкальному инструменту древности — располагался высокий пульт с круглыми пронумерованными кнопками. И прямо из верхней крышки этого странного аппарата в потолок уходило с десяток толстых прозрачных труб. В данный момент комнате находились две кобылки, одна молодая, другая — можно сказать, пожилая. Следы её пудры, краски для волос и частицы прочей косметики можно было найти практически везде, на каждой поверхности.

— Ну вот и всё, — услышала вдруг я. — Теперь я тут посижу. А ты иди домой, отдыхай.

Молодая кобылка повернулась на голос, затем встала со своего места, передала старшей ключ на увесистом железном брелоке и направилась к выходу. Там, на лестничной площадке она едва разминулась с ещё одной кобылкой, спускавшейся с верхнего этажа.

По всей видимости, препарат Джестер окончательно захватил моё сознание, поскольку помимо круглых очков на носу этой последней пони мне удалось в деталях разглядеть её лицо!

И я её узнала! Забыть эти печальные глаза с узкими вертикальными зрачками было просто невозможно. Моя коллега по цеху — электрик Пёрл Бриз прошла мимо, буквально в паре шагов, едва не задев меня своими странными кожистыми крыльями! Обвешанная разнообразным инструментом, закреплённом на широком монтажном поясе, она выглядела усталой, но довольной. Изрядно перепачканный комбинезон говорил о том, что всю ночь она выполняла какую-то трудоёмкую работу в одной из коммуникационных шахт.

— Что, умаялась? — спросила операционистка, глядя прямо на неё.

— Нет, просто устала, — ответила Пёрл знакомым бесцветным голосом. Чёрт возьми, даже при жизни Бриз напоминала привидение! Или это мой мозг делал её точно такой же, как в том странном сне?

— Завтра выходной, — ободряюще ответила ей напудренная пони и улыбнулась во все зубы своей вставной челюсти, той самой, что в незамутнённой зельем реальности лежала прямо на крышке конторского столика рядом с пультом. Находясь в этих двух мирах одновременно, я ощущала, как у меня постепенно съезжает крыша. Ведь не было этого диалога! Я просто не могла считать его с окружающего пространства!!!

Наркотический транс усиливался с каждой секундой. Слушая неспешную беседу молодящейся операционистки и фестралки-электротехника, я чуть не прозевала самую главную деталь — знакомого вида жёлтый пакет, который прямо на моих глазах был вложен в непрозрачную цилиндрическую капсулу! Затем напудренная тётка наклеила на её торец какую-то круглую бирку, засунула капуслу в приёмное отверстие пульта и от души ударила по выпуклой кнопке с номером 16. Что-то внутри этого странного устройства щелкнуло, и капсула с хлопком сорвалась с места, улетев по трубе под самый потолок. Но это, казалось бы, короткое мгновение длилось для меня никак не меньше минуты.
“Шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать...”, твердила я про себя, пока поле зрения постепенно затуманивалось. Я просто не имела права забыть это число!

Отодвинувшись в сторону, силуэт операционистки размазался в неясное сиреневое пятно, а пространство вокруг меня взорвалось буйной радугой; в глазах замелькали яркие искры: синие, жёлтые, красные...

— Додо! — раздался голос за моей спиной. Я обернулась и во всей этой разноцветной круговерти увидела Джестер. Её было просто не узнать: некогда серая шкура с бледными полосками стала контрастной, как у настоящей зебры, а зелёные глаза горели ослепительным светом! Ко всему прочему, моя подруга сжимала в обоих копытах гранатомёт. Вот только повёрнут он был почему-то прикладом в мою сторону.

Пока кусок дерева со свистом рассекал воздух, я в самых мельчайших подробностях разглядела и четырёхлистный клевер, и витиеватые узоры, совсем недавно вырезанные на его лакированной поверхности. Потом оружие прилетело ко мне прямо в лоб.

ХРЯСЬ!
“За что?!” — успела подумать я прежде, чем подкосились ноги, а голова ощутила ребристый паркетный пол.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (14)
Новая способность: Чертоги разума. Ничто не проходит бесследно. Странное зелье и соприкосновение с Тенью открыли у вас новую способность. Временно получая максимальное значение очков Восприятия, вы способны подмечать такие мелочи, которые не видят окружающие. Но не увлекайтесь слишком сильно. Используя так называемый “дедуктивный метод”, вы быстро утомляетесь.

Глава 14: Катаклизм

– Мам, ну почему я не единорог, как наш папа?

Уткнувшись мокрым носом в подушку, я лежала на животе и тихонько всхлипывала. От пролитых мной горьких слёз лицо матери выглядело неясным и размытым.

– Глупенькая Дэзлин... – мама присела рядом и стала гладить меня по голове, но я и не думала успокаиваться. Какое там! Моё сердце переполняла обида: на задиристых сверстников, на глупых, ничего не понимающих взрослых и на отвернувшуюся от меня судьбу – тогда я ещё верила в это понятие. Поэтому вместо того, чтобы принять мамину ласку, я резким движением выскользнула из-под её копыта и для верности отгородилась подушкой. Но мама не придала этому никакого значения и тут же попыталась нарушить чётко обозначенную мной границу. Похоже, она не понимала, насколько у меня всё было серьёзно.

– Отстань, – пробубнила я в скомканное одеяло и придвинулась поближе к стенке. Довольно грубо даже по моим меркам, но ведь так трудно рассказать другим о том, что тебя тревожит.

Судя по скрипу кроватных пружин и сердитому шипению дверного привода, мама ушла в соседнюю комнату, но я была настолько поглощена собой и своими проблемами, что даже не попыталась извиниться перед ней. В том нежном возрасте я совсем не стыдилась испытывать жалость к себе. Это ужасно гадкое чувство нередко облегчало жизнь!
“Ну почему, почему я не единорог?” – думала я про себя, и на глаза вновь наворачивались слёзы. Но теперь мой вопрос не был обращён к кому-либо. Он просто повторялся по кругу подобно фрагменту мелодии с поцарапанной пластинки. Страшно подумать, но если бы в тот момент ко мне в комнату заглянул какой-нибудь великий волшебник прошлого и предложил стать настоящим единорогом в обмен на мои ущербные крылья, я бы не раздумывая согласилась.

Ну, а какие тут могли быть сомнения? В отличие от других рас пони, единороги с самого рождения обладали настоящим даром. Магия не просто облегчала их быт, она давала им поистине безграничные возможности к самосовершенствованию. Вот только пользовались этим немногие. Воспринимая свой дар чем-то самим собой разумеющимся, данным им по праву рождения, единороги совсем не ценили его. Сомневаюсь, что они использовали и десятую часть того потенциала, которым их наградила природа. Мне же не досталось и сотой доли того, что полагалось полноценному пегасу.

Это было ужасно несправедливо!

Видя, как кто-нибудь из единорогов пользовался магией, будь то телекинез или бытовое заклинание освещения, я каждый раз испытывала жгучую зависть, замешанную пополам с ненавистью. Причём, как ни странно, последнее чувство было направлено не столько на них, сколько на меня саму.

“Почему я не такая, как они? Почему они – всё, а я – ничто? На кой ляд мне вообще сдались эти крылья, если здесь всё равно негде летать?! Уж лучше бы я родилась земнопони. Те хотя бы держатся друг за друга...” – думала я, свернувшись в клубок из нервов и сомнений. И эти самоуничижительные мысли очень успешно подкреплялись соответствующим отношением единорогов к моей персоне. Даже те, кто не насмехались надо мной в открытую, всем своим видом показывали, что они никогда не признают меня равной себе.

Уж что-что, а снобизм в нашем Стойле процветал всегда, передаваясь из поколения в поколение – от отца к сыну и от матери к дочери. С одной стороны, это уберегало наше подземное общество от излишне резких движений, способных его разрушить, с другой же, укрепляло механизм общественного порицания. Иными словами, в нашем Стойле было принято открыто обсуждать и осуждать тех, кто не соответствовал определённым стандартам и нормам поведения. Угадайте, кто попадал под раздачу первым?

За спиной раздался шум – это мама вернулась из соседней комнаты с какой-то потрёпанной книжкой. Положив её на прикроватный столик, так, что с моего места разглядеть что-либо было невозможно в принципе, она присела рядом. Цель была достигнута: преисполненная любопытства, я приподнялась на локтях и даже вытянула шею, но мама нарочно села так, чтобы заслонить обзор. Поймав мой заинтересованный взгляд, тихим голосом, словно она собиралась рассказать какую-то невероятно важную тайну, мама произнесла:

– Знаешь, когда я была совсем маленькой, примерно как ты сейчас, я очень сильно жалела, что не родилась пегасом.
“Чего-о?!” – от удивления я даже перестала всхлипывать, настолько это звучало неправдоподобно и дико.

– Да ты просто пытаешься меня утешить, – насупившись, сказала я.

– Вовсе нет, милая. Это чистая правда. Смотри… – с этими словами мама взяла ту загадочную книгу со стола и положила её передо мной.

Самодельная обложка из грубого картона не выглядела для меня чем-то необычным. В конце концов личные библиотеки жителей Стойла в основном и состояли из таких вот восстановленных книжек. Но у этой книги было одно явное отличие: всю переднюю крышку обложки занимал детский рисунок, выполненный на обычном тетрадном листе в линейку. И пусть он выглядел довольно небрежно, я бы даже сказала – коряво, жёлтая черногривая пегаска, стоявшая с расправленными крыльями на самом краю утёса, чем-то сразу мне понравилась.

– Это же ты нарисовала? – спросила я у матери, бережно разглаживая отклеившийся уголок рисунка.

– Да, я. Сразу, как прочитала. Из-за того, что у неё потерялись первые страницы, я до сих пор не знаю точного названия этой книги, но для себя я всегда называла её “Дэрин Ду и Затерянный Заоблачный Город”.

– Дэ-рин Ду... – произнесла я медленно, чуть ли не по слогам, словно проверяя, насколько это имя подходило пегаске с рисунка. А ведь оно чертовски подходило ей!

– Дэрин – археолог и разгадывает загадки, – продолжила мама.

– Архи... кто? Это как архитектор? – переспросила я, услышав незнакомое для себя слово.

– Вот прочтёшь и сама всё узнаешь, – мама улыбнулась и приобняла меня, а затем поцеловала в лоб. – А сейчас мне пора идти. Через полчаса – смена.

Так я и познакомилась с Дэрин Ду. А та, в свою очередь, научила меня проще относиться к жизненным неурядицам. Наверное, это смешно звучит, но пегаска со страниц приключенческой книги на долгое время стала для меня примером, если не сказать эталоном. Благодаря мисс Ду я поняла, что и сама чего-то стою вне зависимости от мнения окружающих. Конечно, это вовсе не означало, что я сразу стала жить в гармонии с собой, а обидчики, словно по волшебству, перестали меня доставать. Такое бывает лишь в халтурных подростковых романах. Но, изменив своё отношение к жизни, я стала реже нарываться на неприятности, а через какое-то время – неслыханное дело – подружилась с единорожкой по имени Коппер Вайр, жившей практически на другом конце Стойла и поэтому ранее не попадавшейся мне на глаза.

Несмотря на то, что Коппер была младше меня почти на четыре года, это совсем не помешало нам найти общий язык. Уже тогда юная кобылка отличалась острым умом, хорошей памятью и, что немаловажно – любовью к чтению. На последнем, пожалуй, мы и сошлись.

Как говорится, подобное тянется к подобному. И пусть Коппер не прогуливала школу, просиживая целые дни в Библиотеке, как это делала я, но ещё до нашего с ней знакомства за этой пони закрепилась слава зазнайки и зубрилки. Полагаю, не без оснований.

Что примечательно, благодаря нашей неожиданной дружбе, я почерпнула больше сведений о единорогах, чем из библиотечных книг и папиных рассказов вместе взятых. Постепенно я стала лучше понимать, что ими движет, к чему они больше склонны, узнала, какие вещи с ними лучше вообще никогда не обсуждать. Наконец, в ходе длительных наблюдений за самой Коппер, я поняла, что единорогам магия даётся вовсе не так просто, как это может показаться со стороны, и что для развития своих способностей им приходится очень много работать над собой.

Я хорошо помню вечера, когда сидя за пухлым учебником практической магии Коппер вдруг застревала на каком-то особенно сложном упражнении и вдруг впадала в отчаяние. В такие моменты на её лице читалась невероятно знакомая мне грусть и боязнь быть осмеянной! Но как только моя подруга находила решение проблемы, её лицо начинало светиться ярче любой, даже самой мощной лампочки в Стойле.

Общение с Коппер привело к неизбежному знакомству со всей её многочисленной роднёй. Поскольку в этой семье единорогов и земнопони было примерно поровну, атмосфера здесь царила весьма эмоциональная и хаотичная, но при этом невероятно дружественная: здесь никто не ставил себя выше других, а все праздники проходили за общим столом, таким огромным, что в разложенном состоянии он занимал чуть ли не всю комнату. Даже я со своим необычным происхождением вполне неплохо вписалась в суматошную жизнь этого семейства, и пусть они относились ко мне как к обычной земнопони, меня это более чем устраивало.

Постепенно мы с Коппер стали друзьями не разлей вода: у нас были общие игры и общие тайны, общие радости и общие горести, а впоследствии – общая работа и общий отдых. Помимо всего прочего, мы помногу и подолгу обсуждали наши сходства и наши же различия, и благодаря таким беседам Коппер помогла мне понять, что единороги – вовсе не баловни судьбы, и что далеко не каждый из них родился с серебряной ложкой во рту. В конце концов именно от Коппер я узнала о том, что врождённая склонность к магии у единорога была почти таким же маловероятным событием, как появление меня на свет пегасом! Ничего себе!

По всему выходило, что мои главные обидчики выпячивали свои магические умения лишь для того, чтобы не выглядеть перед остальными “земнопони с рогом”! Это были пустышки – злые, завистливые, трусливые и вдобавок невероятно ленивые. Пожалуй, единственной их отличительной чертой являлось поразительное умение настроить толпу против тех, кто им не нравился. Уверена, некоторые из этих пони не успокоились даже после моего ухода из Стойла, но мне уже давно было глубоко наплевать на них. Как можно всерьёз воспринимать мнение тех, у кого за душой нет ничего кроме зависти и злобы?

Хотя в плане последних вещей и сама была ох, как хороша… Ну, в своё время.

Завидовала ли я единорогам теперь? Если только самую малость. Завидовала ли я им прямо сейчас? Определённо – нет.

Удар серой пони пришёлся аккурат по тому месту, где у единорога располагается рог. Окажись на моём месте, скажем, Коппер, она осталась бы инвалидом на всю жизнь. И пусть Джестер наносила удар плашмя, словно веслом, но той силы, с которой полированное дерево врезалось мне лоб, хватило бы с избытком.

До какой-то степени я была рада, что моя бывшая подопечная не путешествует сейчас вместе с нами. В отличие от Джестер и Свити, чей выбор был совершенно осознанным, Коппер увязалась бы за мной просто так – за компанию, совершенно не задумываясь о возможных последствиях. Нет уж, в надёжных лапах здоровяка Базилевса она хотя бы не натворит новых глупостей.

Не то что я...

Как-то так повелось, что за каждую совершённую мною глупость больше всего страдала именно голова, причём, страдала она в самом прямом смысле этого слова. Вот и этот раз не стал исключением. Шутка ли: две потери сознания только за последние сутки! Очень плохая тенденция. Даже не знаю, что сейчас беспокоило меня сильнее: здоровенная шишка на лбу, желание желудка исторгнуть наружу зелье Джестер, а заодно и себя, или же нарастающая потребность отойти по нужде куда-нибудь в укромный угол. Но, несмотря на настойчивые намёки со стороны организма, я так и лежала на боку, стараясь лишний раз не шевелиться: вдруг от этого станет ещё хуже!

– Додо? – послышался над самым ухом знакомый певучий голос.
“Свити!”
По глазам резануло неожиданно ярким светом, и в поле зрения появились физиономии моих подруг. Правда, сейчас я склонялась к тому, чтобы вычеркнуть одну из них из этого списка.

– Джестер... Зачем? – выдавила я из себя. Похоже, в моём организме не осталось ни капли воды.

– Я так и знала, что ты раскаешься в содеянном! – произнесла Джестер назидательным тоном.
“Что-о-о?!!”
Увидев гримасу полнейшего непонимания на моём лице, серая пони добавила:

– Чую, во второй раз ты вряд ли захочешь пить эту дрянь.

– Да уж не сомневайся… – зло процедила я. – Ну а бить то меня было зачем? Голова, между прочим, у меня самое ценное!

– Ты бы себя видела! Нет, я конечно могла оставить тебя кататься по полу и пускать слюни…
“Неужели всё было настолько плохо?” – в ответ на эту мысль желудок отозвался новым спазмом, и я сжалась от боли, вот только на Джестер это не произвело какого-то особого впечатления.

– Ты тут не страдай, а лучше выпей это, – полузебра протянула мне деревянную плошку с какой-то зелёной жидкостью. Сразу запахло затхлой водой и ещё чем-то очень резким.

– А это ещё что за мерзость?

– Сорбент. Антидот на основе игвельского мха. Он впитает часть отравы и быстро выведет её из организма. Эффективная штука...

– Да упаси Небо!

– ...Будешь, как новенькая, – закончила Джестер свою мысль.

– Не буду. В смысле – пить это не буду! – прокричала я, демонстративно стиснув зубы.

Но серая пони оказалась совершенно безжалостна к моим возражениям.

– Будешь, Дэзлин, будешь, – неожиданно жёстко произнесла она, сверкнув глазами.
“Дэзлин?..” – впервые за очень долгое время Джестер назвала меня моим настоящим именем, и пока я приходила в себя от услышанного, полузебра умудрилась вылить всё содержимое плошки прямо мне в рот!

Да чёрт бы побрал эту серую с её странными рецептами! Горечь была такая, что из глаз брызнули слёзы, а вслед за ними появилось и жгучее желание сократить численность полузебр на планете как минимум на одну особь!

– Гхээ. Воды, – прохрипела я и, получив желаемое, быстро осушила вместительную фляжку до дна. Пожалуй, это и стало моей главной ошибкой: весь объем только что залитых жидкостей ураганом вышел в обратном направлении, но, к моему великому сожалению, полосатая зараза успела отскочить в сторону.

Как ни странно, довольно скоро мне действительно полегчало. Более того, поднявшись, наконец, на ноги, я не почувствовала ни былой слабости, ни головокружения, ни даже тошноты. Разве что ныла вскочившая на лбу шишка.

Возможно, под видом антидота Джестер отпотчевала меня чем-то более сильным и эффективным. Возможно, она даже чувствовала свою ответственность за моё нынешнее состояние. Возможно… но даже если это было так, серая пони ни за что не призналась бы мне в этом.

Мысли ворочались с огромной неохотой. Недавние лёгкость и эйфория сменились апатией и медлительностью. И если раньше любой предмет в комнате мог рассказать о себе десятки интереснейших историй, то теперь мне с трудом удавалось различить не только формы попадавших в моё поле зрения вещей, но даже их цвета. Вообще, всё вокруг казалось каким-то обесцвеченным. Даже розовые пряди в гриве у Свити Бот выглядели непривычно блеклыми и с заметной примесью серого цвета.
“А вот и та расплата, о которой говорила Джестер”, – зло подумала я, подслеповато щурясь на ярком свету. Только сейчас моя больная голова сообразила, откуда он мог взяться в этом небольшом помещении без окон.

Да, в это было трудно поверить, но под самым потолком комнаты горели продолговатые ртутные лампы! Некоторые из стеклянных трубок почернели или даже лопнули, но и тех, что работали, вполне хватало для того, чтобы все тени в комнате стали размытыми. Все кроме одной: распластанная неподалёку от входной двери Тень пожилой операционистки вопреки всем законам физики сохраняла свои очертания. На фоне гладкой и абсолютно пустой стены она смотрелась особенно жутко.

– Это вы тут… свет организовали? – спросила я у серой пони, указав на ближайший к нам плафон.

– А я уж было подумала, что моё зелье действительно улучшает внимание, – ответила она голосом, полным разочарования. – Нет, Додо, это сделала ты. Сразу, как ввалилась сюда. При помощи во-о-он того выключателя, – для большей доходчивости она подошла вплотную к стене и пощёлкала туда-сюда встроенной в неё кнопкой. От сочетания звука и неприятного мерцания ламп голова тут же отозвалась тупой болью.

– Надо же... – пробурчала я недовольным голосом, но Джестер посмотрела на меня так, что даже без её ответа я почувствовала себя полной идиоткой.

Как же я сейчас мечтала о холодном компрессе на лоб! Из-за отсутствия окон, комната представляла собой адскую парилку даже по меркам местного эквестрийского приполярья. М-да. Только теперь я по достоинству оценила иронию сложившейся в городе ситуации.

Однако не только я страдала от здешней духоты.

– Ну-ка посмотрим… – промурлыкала Свити Бот за моей спиной. Всё это время она сидела напротив видавшего виды напольного вентилятора и от нечего делать перебирала что-то внутри него. Наконец, приладив защитный кожух на место, Свити щёлкнула копытом по тумблеру, и не смазанный механизм грозно заревел, обдав кобылку целым облаком пыли и заодно растрепав её безупречно уложенную гриву. – Гляди, Додо, работает! – радостно прокричала она сквозь скрежет.

– Да уж вижу, – ответила я поморщившись словно от зубной боли. Этот ужасный звук… Впрочем, сейчас любой громкий звук был для меня ужасным. Даже звонкий и мелодичный голос экиноида.

– Где-то в этом здании находится автономный источник энергии, – с видом бывалого эксперта заключила она.

– А, ну-ну, – буркнула я, выдернув шнур из розетки от греха подальше. Ещё немного и обмотка электродвигателя задымилась бы от перегрева.
“Ха, автономный, как же” – представив себе дизельный генератор, который все эти двести лет проработал без обслуживания, я тихо фыркнула. Скорее всего, электричество поступало в город извне. Вот только откуда?

Солнечные батареи – ой, вряд ли. Не думаю, что до катастрофы солнце было здесь частым гостем. Сила ветра? Да, Поларштерн располагался, что называется, на семи ветрах, но ставить ветрогенераторы там, где их лопасти моментально покроются ледяной коркой, я бы точно не стала. Ещё оставалась энергия приливной волны, но, судя по карте, Поларштен находился довольно далеко от морского побережья. А что если…

Вспомнив пересохшую реку, грязно-коричневой полосой протекавшую под мостом, я поняла, что забыла о самом очевидном и реальном варианте: гидроэлектростанции расположенной вверх по течению. Пусть я и не видела на грифоньей карте никакого водохранилища, его могли вырыть позже. Да, пожалуй, это больше всего походило на правду.

И, тем не менее, версию Свити Бот тоже не стоило отметать сразу, ведь проводя свои опасные опыты, учёные должны были полностью обезопасить себя от сбоев в подаче электроэнергии, а значит, они вполне могли создать нечто такое, что работало бы на каком-то новом, мне не известном принципе.

Так или иначе, наряду с опасностью схватиться за оголённый провод, у нас появилась и приятная возможность обследовать здание не только с помощью фонариков. Определённо, это была хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что в здании могли находиться охранные системы вроде электрических заграждений, боевых роботов и знакомых мне не понаслышке самонаводящихся турелей.

Бр-р-р.

Поделившись этими соображениями с подругами, я уселась за рабочее место операционистки и стала внимательно изучать пульт с рядами пронумерованных кнопок. Больше всего меня интересовала приборная панель, занимавшая правую его часть. Удивительно, но судя по горящим лампочкам индикации, пневмосистема по-прежнему работала! Меня даже посетила шальная мысль о том, что из-за катастрофы конечный адресат мог так и не забрать свой пакет. Конечно, вероятность такого события была исчезающе мала, но всё же!

Окрылённая этой идеей, я принялась искать какую-нибудь кнопку реверса, способную направить капсулу с заветным жёлтым конвертом прямиком в мои копыта. И, действительно, на пульте вскоре обнаружился небольшой тумблер, обозначенный как “Возврат корреспонденции”. Переключив рычажок в активное положение, о чём тут же сообщила крохотная зелёная лампочка, я плавно надавила на кнопку под номером 16 и… ничего не произошло.

Впрочем, чего ещё я могла ожидать? Может, лампочки на пульте и горели, а вот давления в трубах уже давно не было. Стоило мне постучать по манометру, как стрелка тут же опала, оставив на пожелтевшем диске циферблата грязный коричневый след.
“Приржавела”, – подумала я, нагибаясь к люку обслуживания, где моему взору предстало сплетение труб и свыше десятка больших красных вентилей, оставленных в положении “открыто”. Конечно, для порядка я покрутила их и так, и сяк, но безрезультатно. Не помогла даже толстенная книга со стола операционистки, которая на поверку оказалась не инструкцией по пользованию пневмосистемой, как я думала, а всего лишь журналом, куда заносились данные об отправке капсул с корреспонденцией. Но в отличие от синих коленкоровых тетрадей, извлечённых Джестер из тёмного несгораемого шкафа, этот увесистый фолиант так и пролежал снаружи в раскрытом виде все эти долгие годы, и если бы не то обстоятельство, что в помещение сортировочного узла не проникал уличный свет, я бы вряд ли разглядела на его страницах хоть что-нибудь.
“Всё, здесь больше нечего ловить”, – заключила я, вглядываясь в строки бледного текста скорее для порядка. Подпорченная временем бумага хранила на себе следы довольно размашистого почерка с очень слабым нажимом, из чего становилось ясно, что записи велись единорогом. Плавные скруглённые буквы читались с большим трудом, и мне приходилось сильно напрягать зрение, но даже так большая часть написанного ускользала от меня.

Однако ближе к концу страницы почерк неожиданно сменился.
“Да не может быть!” – я чуть не прикусила язык, и было от чего: первая же строка, выведенная этим новым, более твёрдым и уверенным почерком звучала так: “09:32. Отправитель – Барбара Э. Сид, Мэйнхэттен. Получатель – отдел Пространственно-Временных Связей, зона 16, комната 1/13-А”.

Прочитав запись до конца, я непроизвольно стукнула копытами друг о друга. Так вот откуда мой мозг взял цифру 16! Удивительно, но сцена, привидевшаяся мне в наркотическом бреду, имела под собой вполне реальную основу! Теперь дело оставалось за малым: отыскать где-то карту этого огромного научного центра и выяснить местоположение отдела… хм, как его... “Пространственно-Временных Связей”, да? Звучало как какая-то дешёвая фантастика… Но, с другой стороны, где как не в этих стенах могли реализоваться самые смелые фантазии довоенных писателей и художников?

Едва уняв сбитое радостью дыхание, я окликнула своих подруг:

– Девочки, а у меня для вас кое-что есть!

Вполне возможно, что в тот момент моя широкая улыбка просияла ярче любой из улыбок Свити Бот.

Найти план здания оказалось гораздо проще, чем я думала. Будучи серьёзной организацией, Институт имел своё собственное справочное бюро прямо в вестибюле Главного корпуса. Именно там, на столе, среди многочисленных листовок и пёстрых брошюр лежала целая стопка буклетов для новоприбывших сотрудников. Из них я и узнала, что для удобства здание поделили на так называемые “зоны”, каждой из которых был присвоен свой порядковый номер и цвет.

В каждой зоне проводились исследования определённой направленности. К примеру, в зоне номер 3 изучали феномен пирокинеза и противоположный ему криокинез, в 5-ой – распространение радиоволн, наконец, 16-я зона, где работал наш загадочный адресат, занималась вопросами квантовой механики, в том числе и пресловутыми пространственно-временными связями.

Согласно схеме, отпечатанной на оборотной стороне буклета, интересовавший нас отдел располагался чуть ниже середины башни Главного корпуса: бирюзовая штриховка заполняла весь тринадцатый этаж здания, а в паре мест даже прихватывала часть четырнадцатого.
“Что ж, Додо, опять тебе наверх”, – от одной мысли, что мне вновь придётся карабкаться по полуразрушенным лестницам, лавируя между давно опостылевшими Тенями, я тихо застонала. Но что толку? Деваться-то всё равно было некуда. Это только книги сплошь состоят из ярких приключений, а рутина если и описывается, то очень кратко и без лишних подробностей. Но то ведь книги, а здесь у нас жизнь во всём её многообразии. Так что расслабься, Додо, и получай удовольствие. Разве не ты хотела поглядеть на эпицентр загадочной поларштернской катастрофы? А, всё-таки ты? Ну так и не ной, размазня!

Ого-о! А вот это уже походило на раздвоение личности. Внутри меня словно заговорила другая я, спавшая всё это время: жёсткая, местами довольно циничная и уж точно гораздо более упёртая. Совсем не та глупая, наивная девочка, которой я покинула родной дом. М-да, ещё пара ударов головой, и вы точно не узнаете эту пони.

– Ты чего это там бормочешь? – спросила Джестер, осматривая помещение на предмет чего-нибудь полезного.

– Я?.. Да ничего.

И правда, что это на меня вдруг нашло?

Раздав подругам по буклету и прихватив на всякий случай ещё парочку сверху, я направилась к широкой двойной двери, за которой угадывались очертания просторного помещения высотой в три этажа, как минимум.

Дверь состояла из толстых прозрачных панелей, которые в свете фонарика переливались необычайно чистым сиреневым цветом. Если это и было стекло, то оно явно не имело ничего общего с теми стёклами, которые попадались мне прежде.

Всё верно: новые технологии, новые материалы и новые идеи находили своё применение именно здесь, в самом сердце города. Вспоминая гранитные плиты облицовки и тяжёлые дубовые створки с латунными ручками, я всё больше убеждалась в том, что величественные, но громоздкие здания Поларштерна были не чем иным, как защитной оболочкой. Подобно ореховой скорлупе, призванной уберечь ядрышко от вредителей и гнили, каменные стены Института Арканных Исследований надёжно хранили те ростки прогресса, благодаря которым Эквестрия намеревалась шагнуть в светлое будущее – эру Принцессы Твайлайт Спаркл.

Вот только история распорядилась иначе…

Коснувшись полукруглой дверной ручки со вставками из цветного стекла, я с благоговением провела кончиком копыта по ребристой поверхности и только потом толкнула дверь от себя.

Так сложилось, что в моей прежней жизни было очень мало по-настоящему красивых вещей. Два столетия вынужденной подземной изоляции приучили пони к простым, незатейливым изделиям, лишённым какой-либо эстетической ценности. Всё, что у нас сохранилось от прежних времён – это классическая музыка и те дурацкие правила этикета, которые на фоне поедания варёных овощей из стойл-тековских алюминиевых тарелок выглядели до ужаса нелепо и смешно.

Да, в моей комнате хранилось кое-что из так называемого “старья”, но то были лишь крупицы, жалкие остатки Старого Мира, давно поблёкшие и, как правило, уже не использовавшиеся по своему прямому назначению. Что-то досталось мне от предков, живших ещё до падения бомб, а что-то удалось выменять у коллег или выудить из недр подсобных помещений. Надо ли говорить, что все эти вещи были для меня почти сокровищами?

И всё же гораздо чаще мне приходилось довольствоваться созерцанием рисунков и фотографий из каталогов, журналов и книг. Это во многом сформировало моё восприятие и привело к тому, что я привыкла “осязать” вещи только глазами. Что ж, похоже, пришло время навёрстывать упущенное.

Скрип дверного механизма прозвучал тихо и немного жалобно. Из погружённого во мрак зала повеяло прохладой и даже каким-то подобием сырости. Удивительно, но в этой части здания по-прежнему работала вентиляция!

Помещение оказалось огромным. Скользя по украшенным лепниной стенам и по впадинам кессонированного потолка, лучи наших фонариков растворялись в темноте. И хотя вверху виднелись узкие прямоугольные окна, погоды нам это, увы, не делало. Да, повисшая прямо над шпилем Института аномалия была очень яркой и мощной, однако само расположение искусственной звезды мешало её лучам проникать внутрь здания через окна. В таких условиях возможность нарваться на Тени возрастала в разы, и поэтому стоя на самом пороге с ярко горящими фонариками, мы с удвоенным усердием исследовали каждый квадратный метр пола.

Однако по каким-то неясным причинам Теней в зале не оказалось. С одной стороны, эта новость приятно обнадёживала, с другой же, давала повод задуматься: а не скрывалось ли в темноте зала что-нибудь похуже? Но тут, как говорится, не попробуешь – не узнаешь.

Вызвав на экран ПипБака радарную сетку Л.У.М.а, я более-менее успокоилась и первой ступила на покрытый ровным слоем пыли мрамор.

“Ого, какая удача! Археологическая выставка!” – подумала я, поравнявшись с небольшой кубической витриной, где за пыльным стеклом лежали круглые золотые пластины, покрытые по краям не то миниатюрными узорами, не то древними руническими символами. Центр каждой из пластин украшал крупный драгоценный камень. Как назло, освещение в этом зале не работало, и мне приходилось светить фонариком, чтобы разглядеть хоть что-нибудь.

Что странно, ни один из камней не был вмурован в основу намертво. Каждый из них висел на некотором расстоянии от поверхности диска на десятках, если не сотнях мельчайших золотых проволочек. Богини, да они были едва толще любого из волосков в моей гриве! Такое соединение выглядело настолько ненадёжным, что у меня тут же возник вопрос: как эти хрупкие проволочки до сих пор не отломились просто под весом самих камней?

В надежде найти ответ, я стала изучать пояснительный текст под витриной, и тут меня постигло сильное разочарование. Дело в том, что в тексте не было ни единого слова про артефакты из далёкого прошлого. Потемневшая от времени латунная табличка гласила: “Зондовые платы ЭР-60, С-45, И-300/350-У для кристаллов Третьего поколения”.

– Что? Какие-какие платы? – пробормотала я, удивлённо разглядывая странные блестящие штуковины, ещё недавно казавшиеся мне ритуальными украшениями из какой-нибудь древней гробницы.

– Зондовые, – с готовностью подсказала Свити Бот.

– Нет, ты не поняла. Что это вообще такое?

– Зондовые платы используются для проверки целостности структуры искусственных кристаллов, – начала моя подруга хорошо поставленным голосом экскурсовода. – Да-да, то, что ты видишь в центре каждой из них – вовсе не натуральные драгоценные камни, как может показаться. Все эти кристаллы были синтезированы, – единорожка сделала явный акцент на последнем слове.

Её подсказка тут же возымела действие: вместо непонятных древних рун я стала видеть условные значки и цифры, а более пристальный взгляд смог зацепить и вполне современные буквы эквестрийского алфавита, просто очень маленькие. В довершение ко всему, на одном из дисков я разглядела уже знакомое клеймо – остроконечную снежинку Поларштерна.

И всё-таки порой Свити выражалась слишком наукообразно даже для меня. Да, я хорошо знала, что такое синтетическая ткань, но совершенно не представляла, как могут выглядеть синтетические камни.

– Синтезированы? Это как? – спросила я искренне надеясь, что подобный вопрос не окажется слишком глупым для инженера моего уровня.

– Думаю, для тебя не секрет, что благодаря своей способности накапливать и отдавать магическую энергию настоящие рубины, сапфиры и изумруды даже в наши далёкие от процветания времена ценятся очень высоко. А между тем, во время Великой Войны, их стоимость исчислялась не ценными бумагами или золотыми монетами, а жизнями граждан Эквестрии.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я уже рассказывала, что ближе к концу Войны произошёл огромный скачок в плане развития оборонных технологий. Его результатом явилось то, что даже самые обычные винтовки вроде твоего “Скаута” начали снабжать сложной электронной начинкой, а силовую броню солдат под завязку нагрузили многочисленными датчиками, сенсорами и лечебными талисманами. Повсеместное применение электроники поставило перед эквестрийскими конструкторами очень высокие требования к надёжности отдельных узлов, и именно драгоценные камни стали гарантией того, что винтовка не даст осечку, снаряд долетит до цели, а медицинский модуль вовремя введёт в организм боевой стимулятор или лечебное зелье. Многие тогда посчитали, что применение передовых технологий приведёт Эквестрию к безоговорочной победе в затянувшейся войне, однако всё сложилось совершенно иначе: навязав Зебрике гонку вооружений, наши генералы, сами того не зная, загнали себя в ловушку. Да, поначалу казалось, что эквестрийская армия достигла невиданных ранее успехов. Новейшая техника уверенно штурмовала укреплённые позиции зебр, а потери среди личного состава сократились как минимум втрое. Но затем ситуация начала в корне меняться: попадая в копыта зебр, образцы оружия и техники пони тщательно исследовались, успешно копировались и впоследствии подвергалась существенным доработкам, причём, настолько удачным, что зачастую исходный образец проигрывал такой копии по всем параметрам. Но самым неприятным было даже не это. Очень скоро выяснилось, что при сохранении заданных темпов производства запасов драгоценных камней надолго не хватит. К тому моменту ресурс всех разрабатываемых месторождений оказался исчерпан на 75%, а введение в строй шахт Северного и Восточного регионов требовал привлечения новых ресурсов, в том числе, всё тех же драгоценных камней...

Да, определённо Свити затянула со вступлением.

– Какая ирония, – бесцеремонно перебила я её. – Может, перейдём ближе к делу?

– Ой, прости. Я опять увлеклась, да? – мне показалось, или задорный огонёк в глазах экиноида потускнел? Видит небо, я совсем не хотела её расстраивать.

– Ну... есть немного, – ответила я уже гораздо мягче. – Продолжай.

– Хорошо. Так на чём я остановилась?.. А, точно! Когда возникший дефицит поставил под угрозу боеспособность эквестрийской армии, Министерство Военных Технологий обратилось за помощью к самой Принцессе Твайлайт. Рассмотрев все доступные на тот момент варианты, учёные из её министерства справедливо посчитали, что лучшими заменителями драгоценных камней могут быть только их точные копии, но выращенные в лабораторных условиях. И они не прогадали. Искусственные кристаллы практически не уступают настоящим камням ни в качестве, ни в долговечности. Достаточно сказать, что в моём теле применяется 46 таких кристаллов, и в одной только работе логических контуров задействованы 18 из них! Это – кристаллы Пятого поколения и они существенно отличаются от тех, что представлены на витрине, главным образом…

Едва речь зашла о конструктивных особенностях искусственной кобылки, в её голосе стали отчётливо слышны нотки гордости. И если раньше мне только казалось, что говоря о себе, Свити словно бы отключала обычно присущую ей сдержанность, явно привитую высшим довоенным обществом, то теперь я окончательно убедилась в этом. Интересно, были ли такие приступы самолюбования следствием заложенной в неё программы, или же искусственная кобылка сама смогла составить мнение о себе? А может, дело было в особенностях характера её прототипа? Правда, последнее – вряд ли. Всё-таки мне было сложно представить, что великая Свити Белль точно так же расхваливала свои вокальные данные перед собравшимися почитателями. Хотя...

– Ты меня слушаешь, Додо? – раздался звонкий голос над самым ухом.
“А? Что?”
– Самым внимательным образом, – пробормотала я, понимая, что это неправда. – Ты что-то там рассказывала про кристаллы...

– Пятого поколения. Верно, – кивнула она, – но мы, пожалуй, слишком углубились в частности.
“Да неужели?” – съязвила я про себя, но вслух ничего не сказала. Поэтому Свити словно перелистнула страницу у себя в голове и сходу начала зачитывать новый абзац познавательного текста:

– Дело в том, что поздние поколения кристаллов мало отличаются друг от друга. Тем интереснее обратиться к истории создания так называемого “Нулевого поколения”, ведь именно его появление предрешило огромный скачок в развитии вычислительной техники Эквестрии. Я говорю о переходе от аналогового метода записи данных к цифровому.
“Ого! А вот это уже интересно”.

Будучи рядовым электриком, я слабо представляла себе принцип работы мейнфреймов и терминалов. Поэтому, теперь я смотрела на Свити с неподдельным вниманием и заинтересованностью. Она же, окончательно войдя в режим энциклопедии продолжала вещать:

– Перед тем, как синтетические кристаллы пошли в серию, учёными был проведён целый ряд контрольных тестов. Они проверяли получившиеся изделия на соответствие физическим параметрам прототипов – начиная с оптических свойств вроде отражения и преломления и заканчивая электропроводностью. В итоге учёные с удивлением обнаружили, что несмотря на схожий химический состав и практически идентичные физические характеристики, искусственные камни существенно отличалась от своих прототипов. Догадываешься чем?

Я отрицательно мотнула головой.

– Тогда слушай. Как я уже говорила, многие камни, добытые из недр земли являются превосходными природными аккумуляторами магической энергии. А вот искусственные кристаллы не могут похвастаться такой энергоёмкостью. Но их сильная сторона совсем в другом: благодаря некоторым особенностям структуры они способны нести внутри себя бинарный код. Вернее, даже не так: в них можно хранить огромные объёмы бинарного кода. И, знаешь, Додо, ты уже встречала эту технологию в чистом виде.

– Ты же сейчас про “Колыбель”, верно? – предположила я, вспоминая все свои контакты с вычислительной техникой из прошлого.

– Нет, не про неё. С “Колыбелью” всё... несколько сложнее. Я же имею в виду куда более примитивное изделие.

– Это какое?

– Нашу общую любимицу Коко.

Услышав последние слова единорожки, я так и прыснула со смеху. А вот сама Свити, к моему удивлению, сохранила абсолютно серьёзное выражение лица. Похоже, наша “трудная девочка” не на шутку раздражала экиноида, и мне оставалось только гадать, чем именно.

– Так вот, Додо, – продолжила Свити Бот после неловкой паузы. – Если небольшой натуральный рубин можно использовать только как ячейку памяти, действующую по принципу “заряжена/не заряжена”, то внутри его синтезированного двойника может поместиться несколько небольших книг или целый набор команд для дальнобойных артиллерийских орудий. Или даже…

Но она не докончила.

– Эгей, всезнайки, а как вам такое?! – прогорланила Джестер на весь зал, и в ту же секунду густая темнота сбоку от меня вспыхнула мириадами крохотных огоньков цвета янтаря. Они были словно те звёзды, которые я наблюдала со смотровой площадки “Каденции”, только несоизмеримо более тёплые и близкие. А потом, вслед за этими мерцающими точками включилась подсветка встроенного в стену вертикального панно, и я обомлела.

Панно оказалось огромной картой Эквестрии, выполненной из декоративных пород камня. Занимая всю центральную часть стены, удивительная карта переливалась драгоценными камнями всех форм, цветов и размеров. Те из них, что были покрупнее, отмечали наиболее значимые населённые пункты и промышленные центры этого некогда великого государства. Именно они сияли приятным и успокаивающим янтарным светом.

С обеих сторон от карты располагались узкие секции из белого мрамора: левая была целиком отведена под ряды условных обозначений, а в правой помещался позолоченный текст, из которого следовало, что все драгоценные камни, использованные в отделке карты – синтезированы, и не где-нибудь, а в научных лабораториях Поларштерна.

В самом низу карты на витой ленте золотыми буквами было выложено “Haяmoniaa Nos Sustinae”. Я уже встречала этот девиз на довоенных монетах. В переводе со староэквестрийского он означал: “Нас поддерживает Гармония”. Венчал же карту государственный герб, выполненный в виде Круга Гармонии, окружённого бриллиантовыми звёздами. Конечно, это могли быть какие-нибудь топазы или горный хрусталь, но мне хотелось думать, что герб украшали именно бриллианты, пусть и созданные где-то здесь, в этих стенах.

Без труда отыскав на карте Мэйнхэттен и Кантерлот, я подняла взгляд значительно выше – к самому морскому побережью. Именно там располагался портовый город Мэрманск. Теперь оставалось сместиться чуть левее и ниже… Есть! Среди бело-коричневых пятен гор янтарным пятиугольником горел сравнительно небольшой Штальбарн! Я поймала себя на мысли, что где-то рядом с ним находился и покинутый мною дом, но, разумеется, даже на этой удивительной карте он отмечен не был.

И всё равно карта потрясала своей проработкой, точностью а, главное, сохранностью. Если в реальной жизни величественные города уже давно обратились в каменную крошку, присыпанную сверху радиоактивным пеплом, то воплощённая в камне Эквестрия по-прежнему демонстрировала всю мощь своего промышленного потенциала. Многочисленные месторождения драгоценных камней были обозначены разноцветными переливающимися ромбами, а точёные трапеции из чёрных и белых агатов отмечали открытые сравнительно недавно месторождения нефти и природного газа.

Помню, бабушка Тёртл рассказывала мне об этих новых полезных ископаемых. Кто-то из её далёких предков успел поработать на нефтеналивной станции. Я хорошо запомнила фотографию с рослым усатым жеребцом в оранжевой каске. Держа здоровенный разводной ключ в зубах, он позировал на фоне новых блестящих цистерн, украшенных логотипом в виде жёлтого круга с чёрной каплей посередине. Судя по песку и силуэтам в белых накидках, станция находилась где-то на границе с Седловской Арабией.

Примечательно, что нефть и газ первоначально рассматривались только в качестве вынужденных заменителей экспортного угля зебр, однако в конечном счёте их эффективность превысила все мыслимые ожидания. Не прошло и пары десятков лет, как вся страна перешла на нефтепродукты.

Бензин, керосин, дизельное топливо... Казалось бы, пони Эквестрии получили всё, о чём они так долго мечтали. Тут бы и закончить эту войну, но оказалось слишком поздно: борьба уже давно шла не за природные ресурсы и даже не за спорные территории, поэтому открытие альтернативных источников энергии только подлило масла в огонь.
“Да… Если бы не внезапно возникшая над городом аномалия, этой карты бы тут уже давно не было”, – размышляла я, глядя на идеально подогнанные кусочки малахита, лазурита и бирюзы. Все вместе они составляли изящную береговую линию Залива Подковы – вот ведь тонкая, кропотливая работа! Карта была настоящим произведением искусства, достойным висеть не где-нибудь, а в Королевском Замке Кантерлота среди его знаменитых витражей.

Наверное, я любовалась бы всей этой красотой ещё очень долго, но тут прямо над головой раздался резкий неприятный хлопок, и нас троих окатило градом осколков. Сразу стало темно. Закрыв голову крыльями, я инстинктивно нырнула за ближайшую колонну и опомнилась лишь тогда, когда в моих зубах оказался пистолет – уже заряженный и взведённый. Если нас и застали врасплох, это ещё не значило, что мы сдадимся без боя! Я ощущала себя сжатой пружиной, готовой распрямиться в любой момент. Похоже, гнетущая атмосфера мёртвого города сыграла в этом не последнюю роль.

Однако всё закончилось совсем не так, как я того ожидала.

– Всё, барышни, ложная тревога, – отчётливо и громко произнесла Джестер, и её голос отразился где-то под самым потолком. Затем она включила свой налобный фонарик и принялась водить головой туда-сюда. Наконец, белый луч выхватил из темноты прямоугольный железный плафон, ранее освещавший панно с картой. Расколотая надвое ртутная лампа болталась в своих креплениях, а на полу поблёскивали кусочки стекла; в воздухе неприятно пахло горелой проводкой.

Из-за соседней колонны выглянула Свити Бот.

– Девочки, у вас всё в порядке? – спросила она взволнованно.

– Да. Просто хорошего понемногу, – ответила ей Джестер, переместив фонарик с каменного панно куда-то вглубь зала. Я же убрала пистолет обратно в кобуру и пояснила:

– Лампа лопнула... От старости. Нам нужно идти.

Россыпь янтарных огоньков городов больше не напоминала мне о звёздах. Это были тлеющие угольки на месте огромного чёрного пожарища. Последнему ощущению сильно способствовал запах подгоревшей проводки, с которым не справлялась даже непрерывно жужжавшая под потолком вентиляция. Джестер была права: хорошего, действительно, понемногу.

И всё бы ничего, но после инцидента с лампой меня не покидало чувство того, что кто-то смотрит мне в спину. Сначала я грешила на подруг, но даже когда те ушли вперёд, неприятный зуд между лопатками остался со мной. И да, я не мылась уже несколько дней к ряду, но, уж поверьте, здесь были ощущения совсем иного рода. И они мне очень не нравились.

К сожалению или к счастью, ни тщательный осмотр зала, ни даже сканирование его Л.У.М.ом не увенчались успехом. Ощущение слежки, впрочем, тоже никуда не делось. Оно лишь немного притупилось, смешавшись с другими жалобами организма на нелёгкую походную жизнь.

Чёрт возьми, Поларштерн нравился мне всё меньше и меньше. Хотелось поскорее отыскать конверт и, наконец, исчезнуть отсюда. Усталость накапливалась, и это меня никак не радовало.

Вот зал с картой остался позади, и в дальнем конце мраморной колоннады замаячили двустворчатые двери скоростных лифтов. Крохотные жёлтые огоньки над проёмами по-прежнему указывали те этажи, на которых застрял каждый из лифтов, а стеклянные кнопки вызова призывно горели белым призрачным светом.
“Ну уж, дудки! Туда я ни за что не полезу!”
Пусть внешне лифты и выглядели совершенно исправными, у меня не было ни малейшего желания испытывать древнюю механику на прочность.
“Так что зря тут сияете”, – я нарочно отвела глаза в сторону и вдруг увидела такое, из-за чего моё сердце провалилось куда-то в самый низ живота, а тело будто пронзило электричеством. В абсолютной черноте бокового коридора прямо в воздухе висели три изумрудно-зелёных цифры, и все вместе они составляли число 148 – номер Стойла Эмеральд Грин!

Я попыталась унять дрожь в ногах, но куда там! В каком-то десятке метров от меня находился вход в подземное убежище, породившее одно из самых уродливых существ, каких знала Северная Пустошь. Ведь что может быть ужаснее пони, получающей нескрываемое удовольствие от убийства себе подобных?

– Д-жестер, Свити, поглядите туда, в коридор! – прохрипела я изрядно просевшим голосом.

– Что такое, Додо? – отозвалась серая пони. – Хочешь сказать, у вас под землёй таких не было?
“Что? Каких “таких” не было?!”
– Нет, дело в том… – я осеклась, уставившись на зловещие зелёные цифры. Теперь они были другими – 11:49! Прежде чем я смогла найти причину столь радикальных изменений, единица с краю и точки посередине погасли, отчего число вновь стало трёхзначным – 149.

Проклятье! В конце коридора висели часы. Всего-навсего неисправные электронные часы с круглыми лампочками зелёного цвета, а всё остальное было лишь игрой воображения! Похоже, кое-кто здесь потихоньку начинал ехать крышей.

– Так в чём там дело? – полюбопытствовала полузебра в ответ на моё замешательство.

– А в том, Джестер… что нам надо прямо туда! – вовремя нашлась я. – Дверь выходит на лестницу.

Сквозь стекло действительно маячили ступени лестничного марша.

Лестницы… Сказать, что я их теперь ненавидела – значило ничего не сказать! В нашем Стойле было всего две лестницы с широкими и удобными ступенями. В остальных местах подъём и спуск осуществлялся по наклонным пандусам либо при помощи служебных лифтов. Здесь же в каждом лестничном марше было никак не меньше дюжины ступеней!

И да, теперь я точно знала, где и на чём сэкономили строители Института: выветренный бетон крошился буквально под ногами, обнажая ржавые прутья арматуры, а кое-где и вовсе неприятно пружинил словно я ступала по промятому диванному матрасу. Но если я могла в случае чего зависнуть в воздухе и затем перелететь на безопасное место, то у моих подруг такой возможности не было. Особенно я беспокоилась за Свити Бот: при её немалом весе провалиться в лестничный колодец ничего не стоило. Проклятье, теперь я точно знала, какие кошмары будут мне сниться до конца жизни…

Одно только радовало: ни в холле, ни у лифтов, ни даже на этой злополучной лестнице мы не встретили ни одной Тени. Это хоть и немного, но облегчало наш подъём. Наконец, усталые и запыхавшиеся мы ввалились в просторный и бесконечно длинный коридор 13-го этажа и, проклиная всё подряд, принялись выискивать нужную дверь.

Вопреки ожиданиям, комната 1/13-А оказалась не каким-нибудь захудалым кабинетом с парой рабочих столов и узким окном на улицу, а вполне себе просторным помещением, весь центр которого был занят многочисленными приборами неизвестного назначения. Вдоль ближней стены в несколько рядов громоздились совершенно одинаковые железные контейнеры. Выглядели они весьма необычно: на металлический каркас из угловых профилей были натянуты листы сетки с мелкими ячейками, судя по характерным зелёным окислам – медной. У каждого контейнера на лицевой стороне имелась дверца, над которой крепилась эмалированная табличка с порядковым номером. Одни дверцы были распахнуты настежь, другие – закрыты на щеколды. Среди прочих выделялся контейнер под номером 17, стоявший крайним в верхнем ряду. По непонятной причине его боковая стенка выгнулась наружу, да так, что посередине образовалась рваная дыра с почерневшими краями. Что бы ни хранилось внутри этих контейнеров, оно явно было огнеопасным. Или же нет?

Присмотревшись, я заметила ещё одну странность: от основания каждого контейнера отходили толстые изолированные провода. Неужели, на медные нити проволоки подавалось напряжение? Но зачем? Ответа на этот вопрос не знала даже Свити. Она лишь упомянула что-то про “экранирование” и предложила поискать информацию в архиве отдела, который ещё предстояло отыскать.

Но если функция сетчатых контейнеров хоть как-то угадывалась, то назначение приборов, заполнявших пространство комнаты 1/13-А так и осталось для нас тайной. Длинные станины с кучей штурвалов и рычагов, громоздкие оптические системы с линзами и зеркалами, наконец, высокие железные шкафы со стрелочными приборами и выпуклыми экранами, на мой взгляд, с одинаковым успехом могли использоваться как для расщепления материи, так и для проведения спектрального анализа магического излучения. Не имея учёной степени, разобраться в этой мешанине техники не представлялось возможным.

Очень скоро мы нашли приёмное отверстие пневмопровода. Оно выходило из полукруглой хромированной колонны с парой лампочек индикации и единственной кнопкой с надписью “Отправка”. Поскольку колонна одновременно служила и стеллажом для хранения почтовых капсул, мы обследовали её сверху до низу, но ни в приёмном отверстии, ни в капсулах, вожделенного конверта не оказалось.

– Да что ж всё так сложно-то?! – рявкнула я, зашвыривая последний футляр с красной продольной полосой в кучку ему подобных. От удара пластиковые цилиндрики покатились во все стороны, а я направилась к ближайшей запертой двери и стала дубасить по ней изо всех сил – сначала передними, а потом уже и задними копытами.

Сказать по правде, мне просто хотелось выпустить пар, но эффект превзошёл все ожидания: с сухим хрустом дверь ввалилась внутрь, явив моему взору пространство кабинета, уставленного мониторами и какой-то сложной записывающей аппаратурой.
“Архив”, прочитала я на покорёженной мною дверной табличке.
“Что ж, Свити, будь по-твоему”.

Мониторы ожили, а древний проектор отобразил на пожелтевшем экране знакомый логотип с остроконечной снежинкой. Только теперь он был вписан в круг и поэтому очень напоминал большой зелёный глаз, зорко следивший за нами.

Чертовски неуютное ощущение.

Коснувшись клавиатуры, я активировала управляющую консоль, отчего “глаз” к моей радости уменьшился до миниатюры в углу, а по центру экрана возникло сообщение: “Н/8чно-?:%%ледователь%кий Ин%титут Поларш?ерна. Д8бр8 пож/ловать”, под которым шла куда более разборчивая, но при этом совсем не обнадёживающая приписка: “Потеряна связь с центральным мейнфреймом. Основная база данных недоступна. Обо всех неполадках следует сообщать в технический отдел – зона 3, комната 22. Телефон: 3 гудок 22-588 или 22-589. Все заявки оформляются по форме 75/4. Вы также можете перейти в режим работы с локальными базами данных. Для этого нужно указать номер зоны и код отдела и затем нажать кнопку ввода”.

На моё счастье возле основного терминала лежал пухлый справочник, по которому, пусть и с трудом, мне удалось отыскать нужный код. Прожевав причудливое буквенно-цифровое заклинание, терминал довольно пискнул и разродился новой табличкой: “Вы собираетесь загрузить закрытую базу данных. Для получения доступа к информации необходимо войти в систему”.

Ну что тут скажешь! Хорошо хоть имя пользователя было вшито в этот терминал намертво. Когда-то за ним работал некий доктор Брандт. Теперь оставалось только подобрать пароль.
“Интересно, удастся ли провернуть старый трюк с подключением к ячейке памяти?” – подумала я, выуживая из сумок самодельный шлейф. Всё-таки теперь вместо изящного и функционального ПипБака-3000 у меня на ноге красовались дрова, доставшиеся от Бэбс Сид.

Но тут я поймала обеспокоенный взгляд Свити Бот.

– Додо, ты же не собираешься использовать это… – единорожка задумалась, подбирая нужное слово. – Не сертифицированное оборудование.

– Очень даже собираюсь, – ответила я, выискивая глазами подходящий порт у терминала.

– Нет, так не пойдёт, – с этими словами Свити откинула клапан своей сумки и достала из неё блестящее хромированное кольцо, всё сплошь обмотанное проводами. – Не самый удобный вариант, но с ним вероятность успеха взлома повышается до 85%.
“Неужели она таскала эту конструкцию с собой как раз для такого случая?” – подумала я, но потом разглядела, что ворох проводов оканчивался дюжиной разъёмов всевозможных стандартов. Размотав все провода, кобылка безошибочно выбрала нужный разъем, и вставила его в соответствующий порт на корпусе терминала. А затем я стала свидетелем довольно редкого явления: борозды на роге экиноида засветились, и из бокового кармана её седельной сумки выплыла уже знакомая мне серебристая “подвеска”, окутанная слабым сиянием. Искусственная пони пользовалась телекинезом! Без телекинеза воткнуть длинный штекер в это необычное кольцо-концентратор было практически невозможно. Водрузив блестящий разъем себе за ухо, Свити закрыла глаза и замерла словно статуя. Впрочем, я уже привыкла к таким “зависаниям” и больше за неё не тревожилась.

– Готово, – сообщила единорожка через пару минут, и на поцарапанном пластиковом экране тут же появилось приветствие, обращённое к тому самому доктору Брандту. Затем экран мигнул и, ура, передо мной возник долгожданный файловый менеджер.

Ох и сколько же всего тут было!

– Джестер, на тебе шкафы, картотека и письменный стол. А мы со Свити будем разбираться со всем этим. И начнём мы, пожалуй, с личных файлов этого... Брандта.

– То есть пока вы там будете пялиться на непристойные фотки с кобылками, Джестер занимайся взломом каких-то там шкафов? – возмутилась полузебра.

– Ну, давай поменяемся, – спокойно ответила я, разворачивая на весь экран первый попавшийся файл с круговыми и столбчатыми диаграммами.

– Так, где ледоруб? – пробурчала Джестер после непродолжительной паузы, и совсем скоро за моей спиной слышался привычный уху грохот вскрываемых картотечных ящиков.

– Ну что, Свити, и как мы будем работать со всей этой кучей данных?

– По ключевым словам. Ты будешь называть их, а я постараюсь отобрать всю необходимую информацию.

– Тогда начнём со слов проект, эксперимент и опыты.

– Хорошо, – кобылка кивнула и погрузилась в управление терминалом. Не прошло и полминуты, как в специально созданном для этого каталоге разместились отобранные ей файлы.

– Ого, так быстро!

– На этом терминале стоит весьма развитая поисковая программа. Теперь смотри: у нас тут не так много полезного. Большинство файлов – это сводные показатели тех или иных приборов – просто цифры, привязанные ко времени. Ещё есть разные текстовые заметки и, судя по всему, аудиодневник. Но это не так интересно. Я тут обнаружила целую директорию с видеоматериалами! К сожалению, большинство из них безвозвратно повреждены, но – ты не поверишь – практически целым сохранился последний файл. Возможно, он был записан в день катастрофы. Проблема в том, что из-за своего большого объёма он несколько испорчен. Видеоряд придется восстанавливать, на это нужно много процессорного времени. Затем я смогу воспроизвести его, но только реальном времени: если попытаться его перемотать, файл просто сбросится на самое начало.

– Хорошо, приступай.

Пока Свити приводила в порядок видеозапись двухсотлетней давности, я просматривала те немногие уцелевшие файлы, которые ей удалось найти. По правде сказать, их состояние также оставляло желать лучшего. Ещё пара-тройка десятилетий, и уже никто не смог бы прочитать эти данные. Конечно, рассыпающиеся на квадраты, смазанные фотографии, полотна текста, перемежающиеся с какой-то откровенной белибердой из служебных символов и разъехавшиеся во все стороны таблицы были не лучшими источниками информации, но даже их хватило для того, чтобы общих чертах разобраться, чем же всё-таки занимались сотрудники Отдела Пространственно-Временных Связей и лично доктор Брандт. Последний интересовал меня больше всех, ведь по моим прикидкам именно ему предназначался жёлтый полиэтиленовый пакет из Мэйнхэттена.

За полчаса “бумажной”, как я называла её про себя, работы с текстовыми файлами, я узнала, что основным направлением деятельности Отдела был некий проект “Розентротт”, названный, как можно было догадаться, в честь величайшего учёного предвоенной эпохи – Амелии Розентротт, чьи передовые исследования в области физики привели к огромному скачку в развитии немагических технологий в Эквестрии. Будучи земнопони, Амелия всегда смотрела на проблемы в области науки и техники под иным углом, нежели её коллеги-единороги. В конце концов, именно ей принадлежали знаменитые слова: “Любая достаточно развитая технология неотличима от магии”.

К тому моменту, как Свити закончила восстанавливать видеозапись, я уже знала, что проект “Розентротт” во многом соответствовал этому принципу. Весь 13-й этаж Института в поте лица трудился над созданием технологии, позволяющей осуществлять нуль-транспортировку объектов без помощи магии в привычном её понимании. Дело в том, что любые заклинания телепортации, доступные единорогам, от природы были ограничены как по массе перемещаемой материи, так и по расстоянию, на которое её можно было отправить. Точно также, например, как любые пони были ограничены по весу, который они могут поднять. И, в надежде победить этот недостаток, учёные Отдела решили пойти на компромисс, попытавшись совместить в одном проекте магию единорогов и технические достижения земнопони.

Но так как найденные в памяти терминала документы не давали никаких оценок происходящему, мне оставалось лишь догадываться, чем закончилась серия этих экспериментов. И я уже догадывалась…

– Додо, всё готово.

Ох, Свити… воистину, иногда она вела себя словно кухонный комбайн или микроволновка, старательно оповещая окрестности о готовности выполнять дальнейшие указания. Разве что не пищала...

– Запускай, – сказала я, закусив губу. Сейчас я чувствовала себя как врач во время операции – сосредоточенной, немного напряженной и возбужденной. Листая файлы, я вошла в своего рода рабочий режим, и, сказать по правде, мне нравилось это ощущение: с одной стороны, я почти забыла про усталость, с другой же, для эмоций места тоже не осталось.

– Слава небесам, хоть кино посмотрим, – Джестер с раздражением отбросила в сторону очередной выдвижной ящик. – Копаться в здешних бумажках без толку. Судя по датам, весь этот шлак устарел ещё до Войны.

Поскольку видеопоток с камер шёл без звука, а сама запись длилась больше часа, я решила сэкономить время и попросила Свити запустить в параллель аудиозаметки доктора Брандта. И если на видео первые десять минут ничего не происходило, то звуковой ряд сразу оказался насыщен информацией под завязку. Впрочем, мне захотелось зевать уже на пятой минуте его прослушивания.

Записи были короткие, но невероятно однообразные. Вначале раздавался короткий звуковой сигнал, после которого невзрачный и совершенно безэмоциональный голос жеребца средних лет зачитывал информацию, причём, всегда по одной и той же форме: имя учёного, дата эксперимента, порядковый номер так называемого “образца”, длительность облучения, вектор перемещения в пространстве и, наконец, расстояние этого перемещения, если, конечно, эксперимент заканчивался удачей. В случае же неудачи отмечалась её причина. Как правило, ей становилась поломка оборудования и выведение образца из строя.

Изредка вместо Брандта на записи звучал некий “младший научный сотрудник Эверс”. В отличие от своего патрона, он говорил довольно отрывисто, расставляя ударения там, где надо и не надо. И если бы не эта занятная манера речи, я, пожалуй, и уснула бы прямо возле терминала.

В тот момент, когда мне всё же захотелось отключить аудиозапись, краем глаза я заметила, что в ротонду организованной толпой вошли пони в белых как снег халатах, их было никак не меньше дюжины. Часть из них прошла ротонду поперёк и скрылась из виду, а остальные сгрудились возле какого-то стола, образовав некоторое подобие очереди. Приглядевшись, я поняла, что их проверял рослый единорог в сером костюме. В его телекинетическом поле виднелся переносной металлодетектор, который то и дело вспыхивал красным огоньком.

Оператор трансляции приблизил камеру, и я увидела целую горку металлических предметов вроде связок ключей, часов, зажигалок, канцелярских скрепок, авторучек и блестящих монет. Там же валялась заколка для гривы и несколько пар серёжек. Очень разумная мера предосторожности. Я легко представила, как под воздействием каких-нибудь малоизученных волн все эти железяки могли нагреться до приличных температур или даже спровоцировать поражение электрическим током.

Продемонстрировав, что все меры безопасности соблюдены, оператор отвёл камеру назад. И в тот самый момент, когда очередь уже рассосалась, и учёные направились в центр помещения, в ротонду буквально влетел ещё один участник событий – ярко-рыжий земнопони с гривой цвета сена. Добравшись до пресловутого столика, он начал судорожно рыться в карманах халата, выкладывая на столик всё подряд. Глядя на такую торопливую манеру поведения, я практически сразу уверилась в том, что это был не кто иной, как младший научный сотрудник Эверс. Так или иначе, среди прочих вещей это молодое дарование вынуло из кармана какой-то жёлтый предмет, нечаянно уронив его на пол.

– Свити! Останови запись! – крикнула я что было мочи, и подёрнувшийся неприятной рябью экран тут же застыл. Крупный жёлтый прямоугольник занимал собой целых четыре шашечки кафельного пола, но из-за качества записи тонкая красно-белая полоса, шедшая по одной из его сторон едва угадывалась. Однако мне этого оказалось достаточно.

Проследовав мимо совершенно обалдевшей Джестер, я подошла вплотную к экрану проектора и ткнула копытом в правый край кадра.

– Вы же это тоже видите, правда? – обратилась я к подругам, на что они неожиданно энергично закивали. – Свити, запускай!

Фигуры на экране вновь ожили: недотёпа Эверс наклонился чтобы подобрать конверт Барбары Сид и запихнул его обратно к себе в карман, затем пони в сером костюме в последний раз провёл над ним своим металлодетектором и пропустил опоздавшего к своим коллегам.

Но не успел Эверс дойти до испытательной площадки, как изображение рассыпалось на разноцветные квадраты и застыло, а когда картинка вновь прояснилась, эксперимент уже шёл полным ходом. Восемь добровольцев, в числе которых был и сам Эверс, стояли на высоком помосте посреди ротонды, окутанные каким-то слабым свечением.

Съёмка велась сразу с нескольких камер, каждая из которых отслеживала ту или иную зону проводимого эксперимента: вот умудрённый сединами единорог переключает что-то на пульте управления, вот его молодая ассистентка-земнопони отмечает в блокноте какие-то данные, а вот какой-то пегас в оранжевой каске, зависнув под самым потолком, переключает какие-то рычажки на распределительном щите!

Однако насладиться работой своего коллеги мне не удалось. Камера переключилась, показав добровольцев крупным планом. Я видела на лицах волнение, и в то же самое время гордость за то, что именно им выпала честь сделать ещё один большой шаг для Эквестрийской науки.

Как только начался эфир, видео перестало быть похожим на запись с камеры безопасности. Оказалось, что для освещения этого события привлекли целый штат телевизионщиков! Судя по смене кадров, монтаж делали в прямом эфире: я видела такое на записях старых спортивных мероприятий. Но я недооценила размах, с которым был обставлен этот, казалось бы, сугубо научный эксперимент! Пока в ротонде шли последние проверки и приготовления, оператор трансляции переключился на камеру, установленную на улице. Оказалось, что в нескольких точках города, преимущественно – в городских парках и скверах, в день эксперимента установили несколько экранов, перед которыми собралось практически всё население Поларштерна. Я не сразу поняла, что не так, но, наконец, сообразила: листва деревьев и кустов была зеленая, а жители города были одеты очень легко: жеребцы в элегантных костюмах и белых рубашках, кобылки в лёгких платьях и с яркими синими лентами, наконец, жеребята: кто помладше – в нарядных костюмчиках, кто постарше – в форме скаутов. Я как-то даже не задумывалась о том, что в летнее время этом северном городе могло быть настолько тепло без всяких аномалий! Выходит, Северная Пустошь не всегда была покрыта бесконечными снегами? И, судя по этим нарядным платьям и лентам, как на праздник, все готовились к поистине историческому событию.

Но вот камера снова вернула нас в здание Института. Учёные и добровольцы всё ещё стояли в ротонде, зато на экране появился обратный отсчёт, и в углу экрана возникло маленькое изображение кобылки-диктора, которая воодушевленно что-то рассказывала в микрофон. Увы, нам ничего из этого не было слышно.

Когда на часах осталось всего пятнадцать секунд, диктор наконец умолкла, и шеренга добровольцев заняла кадр целиком. Устройства на заднем плане, напитанные энергией, начали светиться вмонтированными в них кристаллами, и даже без звука я ощутила, как нарастает напряжение и участников, и техники. Когда на часах осталось всего 5 секунд, младший научный сотрудник Эверс не сдержался и, явно вопреки дисциплине, помахал в камеру.

Но вот обратный отсчёт закончился, и по комнате разлился яркий пульсирующий свет. Первыми засветились кончики копыт добровольцев. Сияние постепенно поднималось вверх, охватив испытуемых уже целиком. За ним уже невозможно было различить ни лиц, ни даже глаз. И тут моё внимание привлекла одна небольшая чёрная точка, которую я сначала приняла за соринку на объективе камеры. Но в этот момент оператор переключил ракурс, и стало ясно, что никакая это не соринка! Абсолютно чёрное пятно, зияющая дыра в потоке ослепительного света разрасталась на боку младшего научного сотрудника Эверса, в том самом месте, где у него в кармане лежал злополучный пакет!

По испуганному лицу кобылки-диктора я поняла, что что-то пошло не так! Аппаратура в комнате задымилась от перегрузки, в то время как белое сияние безуспешно пыталось поглотить возникшую в его центре черноту. Камера переключилась на пульт руководителя проекта, и стало видно, что жеребец предпринимал безуспешные попытки стабилизировать ситуацию, а то и вовсе отключить установку. Я увидела, как кто-то из ассистентов бросился было на помощь, но тот самый пегас-техник решительно остановил его: весь вид техника говорил, что сейчас прикасаться к чему-либо было подобно смерти .

Сколько бы энергии ни подавали на эту установку, древняя магия, содержавшаяся в конверте, явно была сильнее: чёрное пятно будто всасывало в себя окружающее пространство. Очертания фигур добровольцев исказились, растянувшись в высоту чуть ли не втрое… И затем вдруг схлопнулись!

Мне показалось, что в ротонде произошёл взрыв жар-бомбы: волна света на некоторое время ослепила камеру. А когда прибор, наконец, восстановил изображение, я увидела, что вокруг никого не было. Не было ни испытуемых, ни ассистента, ни техника. Но что самое страшное – не было диктора в углу экрана.

Находясь в глубоком шоке от увиденного, еще в течение четверти часа я сидела, прилипнув носом к экрану, надеясь увидеть хоть какие-то изменения, но поступавшая из ротонды картинка оставалась неизменной.

– Святая Селестия, – наконец, выдохнула я.

– Додо, – отвлекла меня Свити, – судя по информации о файле, он будет длиться ещё сорок минут. Продолжать?

Всё правильно. Даже после исчезновения оператора запись шла до последнего.

– Нет, не надо, – я, наконец, отвела глаза от экрана. – Тут мы уже больше ничего не увидим.

Джестер, которая всё это время простояла, опёршись на гранатомёт, и не проронила ни слова, не меняя позы, взглянула на меня. Я уже знала, что если у серой пони такой спокойный, лишенный вечной хитринки взгляд, то это значит, что она чем-то сильно встревожена.

– Выходит, конверт-то наш – тютю?

Оглядевшись вокруг, я попыталась найти какую-нибудь подсказку среди окружающих нас вещей.

– Не знаю, – честно ответила ей я. – Но если мы повсюду встречаем эти Тени, а ещё над городом висит климатическая аномалия, то, знаешь… Сдается мне, что им не удалось завершить свой эксперимент.

Глядя на то, как менялась в лице Джестер, можно было легко представить себе немой диалог, происходивший между нами: непонимание, недоверие, удивление читались в её взгляде друг за другом.

– Да, Джестер, это значит, что нам придётся его завершить.

– Ты ведь это сейчас вполне серьёзно, да?

– Более чем.

Но если решение нашей проблемы пришло само собой, то как претворить в жизнь этот скороспелый план, я по-прежнему не имела ни малейшего понятия. Успокаивало одно: на лице Джестер наконец появилось нормальное для неё выражение недоброго азарта.

– Тогда чего же мы ждём? – полосатая пони подхватила свою сумку, гранатомёт и первой направилась к выходу.

Когда мы выбрались в коридор, моё внимание привлёк громоздкий телефонный аппарат, стоявший в тёмном углу на столе дежурного. Вроде бы, ничего особенного: покрытый толстым слоем пыли чёрный карболитовый корпус с пожелтевшими от времени кнопками и громоздким железным рычагом, на котором обычно покоилась трубка. Похожие штуковины висели в нашем Стойле на каждом этаже.

Вот только у этого аппарата трубка была почему-то снята.

Ну и как тут удержаться от соблазна подойти к нему поближе и приложить трубку к уху? Что я и сделала, мужественно выдержав на себе пристальный и почти осуждающий взгляд Джестер. По правде сказать, я ожидала услышать гудки или же бесконечно наматывающее круги сервисное сообщение, озвученное голосом какой-нибудь давно умершей кобылки, но вместо этого меня встретила зловещая тишина, из которой постепенно выделился тревожный шорох, явно не имевший никакого отношения к электрическому сигналу. Что-то поскрипывало внутри самой трубки: возможно, набившийся в неё песок, а может, порошок, высыпавшийся из проржавевшего капсюля – не знаю. Помню, в одной из книг про далёкие путешествия рассказывалось, что если приложить к уху морскую раковину, внутри неё можно услышать плеск волн. Если описанное в книге было правдой, вероятно, здесь наблюдался какой-то схожий эффект.

Внезапно шум усилился, превратившись в леденящее душу шипение. Всего пары мгновений хватило, чтобы понять: источником звука была не трубка, о, нет. Источник находился позади меня! Выронив трубку, я увидела, что прямо мне в лицо, расставив когтистые лапы, летит нечто по-настоящему омерзительное. Зелёная подсветка ПипБака выхватила уродливые уши, белёсые незрячие глаза и острые клыки. Затем, не менее острые когти больно полоснули мой бок, и сквозь собственный крик я услышала глухой шлепок почти у самого уха. Гадкая образина, пригвождённая к полу деревянным прикладом, издала предсмертный вопль и растеклась по полу красно-бурой кашицей.

– Что это за... – громкое шипение со всех сторон оповестило нас о том, что расслабляться было рано. Нас окружала стая каких-то существ, отдалённо напоминавших…

– Это кошки, Додо, – сообщила Свити Бот, доставая из сумки свой револьвер. – Класс: млекопитающие, отряд: хищные, семейство: felidae – кошачьи…

Я перебила её:

– Отлично, Свити. И что с ними не так?

– Вот да, просвети нас, – прокричала Джестер, выцеливая одну из тварей в коробе вентиляции под потолком. – А то они как-то неважно выглядят. Может, заболели?

БАХ! – выстрел из обреза в закрытом помещении оказался оглушительным – до звона в ушах. С потолка посыпалась побелка и кровавые ошмётки; резко запахло порохом.

– Отсутствие шерстяного покрова, омертвение тканей под воздействием неизвестного излучения, отсутствие сердцебиения…

Хлоп-хлоп! – два выстрела из моего пистолета свалили ещё одну клыкастую уродину.

– Проще говоря, гули, – заключила Джестер, стряхивая с себя по меньшей мере три шипящих сгустка грязно-коричневой кожи.

В горячке боя спрашивать у Джестер, кто такие гули было глупо и неудобно, но судя по внешнему виду и поведению этих животных, ни разума, ни полноценной жизни в их телах уже не осталось. Да и сами тела напрочь сгнили.

Богини! Неужели этих чудовищ вывели сами учёные?!

Сообразив, что тратить патроны неразумно, Свити стала в буквальном смысле месить нападавших своими мощными копытами. И как бы это ни было мерзко, вскоре и мы с Джестер последовали её примеру.

Задачу облегчало то, что эти существа были слепыми. Кидаясь на нас, они чаще всего промахивались, либо ловили зуботычины прямо в прыжке – последнем в их недожизни.

Хрясь! – удар моих задних ног отправил одну из тварей в полёт до ближайшей стены. Издав невнятный звук, лысая мерзость сползла на пол и больше уже не двигалась. Тогда, морщась от боли в боку, я напрыгнула на её соседку, вдавив той голову в пол. Под копытами противно захлюпало, а в нос ударил отвратительный запах гнилого мяса. Глядеть себе под ноги я не стала – лишь отскочила немного в сторону. И вовремя: в опасной близости от моего лица с диким воплем пронеслась ещё одна из так называемых “кошек”.

Богини, я чуть не лишилась глаз!

Внезапно рядом возникла Свити. Её сиреневые локоны небрежно торчали во все стороны, а белоснежная шерсть на копытах свалялась и побурела. Виляя задней частью туловища, кобылка пыталась раздавить особо настойчивого представителя felidae при помощи ударов о картотечный шкаф.

Красные точки на моём Л.У.М.е гасли одна за другой, и вскоре всё было кончено. На изгвазданном полу тут и там лежали изуродованные тела давно умерших существ, непонятно каким образом задержавшихся на этом свете. Пошатываясь на негнущихся ногах, я ощущала, как волна адреналина отступала, а дыхание приходило в норму. Мне ужасно хотелось смыть с одежды и шерсти омерзительную, склизкую бурую массу. Но воды у нас и так оставалось совсем немного, поэтому, отыскав в каком-то шкафу полуистлевший лабораторный халат, я принялась попросту стирать с себя гниющие останки, изо всех сил надеясь, что не заработаю себе страшного воспаления или заражения крови.

За время этой процедуры меня едва не стошнило, а вот у Джестер желудок был явно выносливей моего, впрочем, как и нервы: перемещаясь от одного мёртвого тела к другому, она внимательно их осматривала и с каждым разом хмурилась всё сильнее. Наконец, полузебра перевернула один из трупов на бок, так что даже с расстояния я разглядела какой-то символ прямо у него на бедре.

– Вот они, твои образцы, – сказала она мрачным голосом.

Подавив отвращение, я приблизилась к ближайшему трупу и увидела на сморщенной коже татуировку в виде расплывчатой цифры 7.
“Так вот что её так напрягло”, – сложив в уме два и два, я поняла, что напавшие на нас существа когда-то действительно были кошками, которых учёные использовали в качестве подопытных для проекта “Розентротт”! Сомнений быть не могло: тело животного с размозжённой головой имело татуировку в виде цифры 13, а у валявшееся неподалёку твари с перебитым позвоночником на боку значилась цифра 4. Теперь становилось очевидным, что это их держали в тех странных контейнерах с экранирующей сеткой. Жуть.

От этого открытия у меня по спине поползли мурашки. Пожалуй, мало кто мог так беспристрастно описывать результаты своих опытов, как это делал доктор Брандт. Уверена, что и те восемь добровольцев из ротонды тоже рассматривались им как “образцы”, которые могли быть “утрачены” или “потребовать замены”. Высокие цели доктора Брандта никак не оправдывали такой подход в моих глазах, но то была я, выросшая в безопасности и комфорте. Мне не доводилось терять близких или переживать воздушные налёты в подвале собственного дома. Боюсь, что в те далёкие годы меня бы просто не поняли, как я не понимала их сейчас.

– Так, девчонки, теперь ваша очередь вытираться, – швырнув порядком испачканный халат к ногам Джестер, я развернула буклет и стала высматривать кратчайший путь до лестничной клетки. После того, что мы увидели на архивной записи стало ясно одно: нам предстоит подняться на самый верх. Теперь нас ждал последний этаж широкой части здания, а дальше начиналась круглая башня, увенчанная ротондой с остроконечным шпилем.

То есть, ещё больше лестниц. Агрх!

Ободряло одно: конверт, ради которого мы прошагали чуть ли не половину Северной Пустоши на момент эксперимента находился в ротонде. В тот момент я просто сияла от того, что моя интуиция привела меня в нужное место, что мои ожидания всё-таки оправдаются. Но вот чего я не могла ожидать, так это того, насколько значимым в судьбе города окажется случайное появление этого предмета. Впрочем, не ожидала этого и Барбара Сид. Пытаясь уберечь Эквестрию от бед, она сама того не зная сгубила одну из её главных надежд.

– Додо, замри! – крик Джестер был настолько внезапным, что я невольно застыла, не смея опустить ногу на пол.

– Что там?

– Пагубная привычка расслабляться раньше, чем всё закончится. Ты чуть не угодила в Тень.
“Я... Что?!” – спину мигом прошиб холодный пот, а глаза невольно опустились вниз, на тот сравнительно тёмный участок паркета, где сейчас должно было стоять моё копыто.
“Жеребец, средних лет, единорог”, – лихорадочно защёлкало в мозгу. “Ещё немного и…”
Меня замутило. С трудом переступив на безопасный участок пола, я оглядела пространство коридора и заметила ещё несколько тёмных пятен, словно стекавших со стен на пол.

– Знаете, девочки.... А ведь без них бродить по этим коридорам было как-то... скучно! Вы не находите? – отметила я нарочито весёлым голосом.

– Да как-то, знаешь, нет, – неожиданно серьёзно буркнула Джестер, и я почувствовала себя так, словно меня окатили водой из ведра. Наступило неловкое молчание, которое никто из нас троих так и не рискнул нарушить до тех пор, пока за поворотом не показалось пространство рекреации.

– Ты посмотри, какая толкучка! – воскликнула серая пони, мигом забыв о недавней серьёзности.

– Да уж...

Тени вернулись. Когда-то их обладатели толпились возле высоких двойных дверей помещения, обозначенного как “Лекторий”. Судя по отпечатавшимся на приоткрытой створке силуэтам, эти пони внимательно прислушивались к тому, что происходило там, внутри. К счастью для нас, группа любопытствующих настолько плотно жалась к дверям, что обойти её не составило особого труда. Из этого следовало, что к моменту катастрофы лекция уже началась, и снаружи остались лишь те, кому попросту не хватило места.

Поравнявшись с дверным проёмом я осторожно просунула голову внутрь, да так и застыла в немом ужасе от увиденного.

Они все были там. В смысле, все сотрудники Института! Именно поэтому Тени не встретились нам ни в коридорах, ни на лестницах, ни в кабинетах. Огромный зал Лектория, свет в который проникал через полукруглый остеклённый купол, едва вмещал внутри себя неоднородный сгусток тьмы, этакую супер-Тень, являвшую собой то немногое, что осталось от сотен талантливых учёных со всех концов Эквестрии. Тёмно-красные кресла с торчащими из прорех хлопьями поролона были устланы истлевшей одеждой, среди которой в лучах зловещей звезды тут и там поблёскивали стёкла очков, металлические корпуса часов и диктофонов и запаянные в пожелтевший пластик именные бейджи.

Это было действительно жутко. Нет, меня проняло не самим осознанием того, что в одном этом помещении погибло множество пони, а тем, как именно они погибли.

Медленно повернув голову в сторону сцены, я разглядела длинный транспарант, на котором угловатыми буквами было выведено: “Отдел Пространственно-Временных Связей представляет: Массовая телепортация и способы её применения в условиях активных боевых действий”. Под этой изрядно выцветшей надписью висел огромный матерчатый экран с тёмной прорехой посередине. По всей видимости, собравшиеся здесь сотрудники Института наблюдали за ходом эксперимента в реальном времени. Понимали ли они, что случилось непоправимое или им казалось, что эксперимент шёл по плану? А ведь из-за перепадов напряжения трансляция из ротонды могла прерваться чуть раньше.

И тут мне представилась картина, как прямо сквозь стеклянный купол бьёт нестерпимо яркий свет, как всполошённые учёные пытаются прикрыть глаза копытами и как накрахмаленные лабораторные халаты плавно оседают на пол. Когда же к этому мысленному видению прибавился тихий звон монет, катящихся по ступеням полукруглого зала вниз, по направлению к кафедре докладчика, я с огромным трудом пересилила себя и неуклюже подалась назад, прямо в сторону Джестер. Только услышав её ругань и почувствовав, что меня трясут, я более-менее пришла в себя.

– Джестер, лучше даже... не п-пробуй, – я пыталась сказать что-то связное, но у меня почему-то никак не получалось. – Там внутри что-то... очень неправильное. Нужно беречь силы… для подъёма… и нервы тоже.

По встревоженному лицу серой пони было видно, что в кои-то веки она восприняла меня всерьёз.

Ротонда Института представляла собой круглое, пустое помещение, полностью лишенное какой-либо мебели. Через огромные, от пола до потолка, окна без штор комнату заливали жаркие лучи искусственного солнца, отчего в помещении было невероятно тяжело дышать. Мы словно оказались в давно заброшенной оранжерее, где для полноты картины не хватало лишь огромной засохшей пальмы по самому центру.

Забавная всё-таки вещь – дежавю, пусть и вызванное намеренно. Стоило нам подняться по изящной винтовой лестнице как я ощутила, что уже была здесь, пусть даже и не физически. Видеозаписи, запечатлевшей эксперимент, вполне хватило для того чтобы обстановка просторного зала с высоким полукруглым потолком показалась мне очень знакомой.

Судя по всему, раньше это помещение предназначалось для разного рода научных чтений и отчётных заседаний. Ещё бы: из окон ротонды открывался поистине завораживающий вид на весь город. Мне было легко представить, как стоя на фоне этой живописной панорамы, сам ректор Института отчитывался на камеру об очередных достижениях своих сотрудников.

Однако, на финальной стадии проекта “Розентротт” архитектура ротонды явно претерпела ряд существенных изменений.

Прямо по центру зала в кафельный пол был вмонтирован уже знакомый по видеозаписи железный помост, который всем своим видом напоминал подиум со старых фотографий модных показов. Удивительно, но круглая платформа высотой в три ступени была абсолютно пуста – в том смысле, что на железном полу в мелкую сетку не оказалось и следа Теней участников эксперимента. Хотелось надеяться, что установка не испепелила их в первые же секунды.

Сама установка состояла из восьми одинаковых модулей-пилонов, установленных в простенках между окнами, и конического излучателя, висевшего прямо под потолком на манер причудливой люстры. От вынужденного соседства классического интерьера и будто бы случайно оказавшихся здесь вкраплений инженерной мысли из далёкого будущего кружилась голова. Ещё бы: каждый из пилонов представлял собой высокий угловатый объект сложной формы, опутанный бесчисленными проводами и украшенный вертикальным рядом из семи различных драгоценных камней. Но, в отличие от синтетических кристаллов, встреченных мною ранее, эти камни выглядели настоящими, и это при том, что любой такой кристалл был размером с голову жеребёнка! Приблизившись к одному из отключенных модулей, я убедилась в своей правоте: в свете фонарика стали видны сложнейшие сети арканных матриц! Фантастика!

Чтобы не мешать передвижениям учёных, все провода, шлейфы и кабели, шедшие от пилонов к излучателю, были смонтированы не на полу, а у самого потолка; там же висели и телекамеры, транслировавшие ход эксперимента на экраны по всему городу.

Немного в стороне от круглой железной платформы стояла одинокая тумба, на которой был установлен один-единственный терминал. Благодаря трансляции, я знала, что именно с него велось управление установкой. Вот же как глупо вышло: эту тумбу с терминалом поставили здесь именно для того, чтобы руководитель проекта “Розентротт” мог всё отменить! Он должен был заметить любую неточность, малейшее несоответствие параметров. Но не заметил… Уверена, в тот момент мысли доктора Брандта были заняты совершенно другими вещами: уровнем энергии, настройкой и калибровкой электроники. О том, что главная опасность скрывалась в кармане халата одного из добровольцев никто не мог и предполагать. В конце концов, формально, все предосторожности были соблюдены ещё до того, как учёные взошли на помост.

Оставив подруг позади, я решительно направилась к тумбе. В отличие от всех терминалов, которые мне доводилось видеть раньше, у этого не было клавиатуры. Ну, в привычном понимании. Её заменял квадратный алюминиевый чемодан, от которого прямо к корпусу терминала тянулось несколько толстых шлейфов. Под приоткрытой крышкой находился пульт управления с большим количеством разных кнопок, ползунков и лампочек.

Удивительно, но судя по всему, терминал работал без остановки все эти годы! Под сантиметровым слоем пыли мерцала бледная оранжевая надпись: “Режим энергосбережения. Нажмите любую клавишу”.
“Отлично. Теперь осталось только найти на пульте эту самую “любую” клавишу”, – подумала я, разглядывая чёрный шильдик с инструкцией, привинченный к крышке чемодана. “Да где же она?.. А, так вот оно что!” – судя по инструкции, система активировалась поворотом небольшого ключа, который мало того, что сейчас не был повёрнут в нужное положение, так ещё и едва не вываливался из своего гнезда. Похоже, автоматика сама вытолкнула его наружу.
”Ну что, начнём, пожалуй?” – пододвинув пульт к себе, я набрала побольше воздуха и не жалея сил дунула на запылённый экран терминала.

Результат превзошел все мои ожидания! Стекла в ротонде с хрустом лопнули, брызнув внутрь бесчисленными осколками, и я едва успела прикрыть глаза рукавом куртки. Когда же я вновь обрела зрение, то увидела, как сквозь оконный проем на меня мчалось что-то прозрачное и большое. Прежде, чем мне удалось его как следует разглядеть, это что-то ухватило меня за загривок, сбило с ног и с силой прижало лицом к полу, да так, что я едва не порезалась о рассыпанные по кафелю осколки. Перед глазами возникли тяжелые армейские ботинки, и щекой я почувствовала холод оружейного металла.
“Ну всё, добегались”, – кое-как вывернув голову, я увидела прямо над собой вооруженного пегаса. Вернее, это для себя я решила, что нападавший был пегасом. В конце концов у него было четыре ноги и мощные крылья с перьями. Вот только голова этого… существа смотрелась пугающе неестественно. Она была закрыта глухим железным шлемом с чёрными пластиковыми вставками без единого намёка на какое-нибудь стеклянное забрало, окуляры прибора ночного видения или, скажем, наиболее уместную в данном случае полоску визора. Вместо этого в шлем было встроено небольшое прямоугольное устройство, на матовой поверхности которого не виднелось даже маленькой лампочки, из-за чего странный пегас выглядел слепым.

С первого взгляда было понятно, что это подобие пони не имело ничего общего с обычными солдатами Анклава. Тело и ноги пегаса были закрыты бронёй, представлявшей собой хитроумное сочетание металла, керамики, каких-то ремней и кусков плотной ткани серой камуфляжной расцветки. И пусть это необычное обмундирование выглядело несколько мешковато и бесформенно, оно совсем не сковывало движения бойца.

Скосив глаза, я увидела, что мои подруги находятся не в лучшем положении: Джестер точно так же заломили двое бойцов, а Свити удерживали аж трое, но дёргаться не пытался никто, даже гибкая и непредсказуемая полузебра: на нас троих буквально из воздуха материализовалось целых восемь тяжеловооружённых пегасов, облаченных в броню и камуфляж.

В мгновение ока вся ротонда превратилась в немую сцену. Ещё бы: в сложившейся ситуации достаточно было неловко дёрнуться или попытаться подать голос, чтобы расстаться с жизнью. Любой из нападавших без труда мог одним движением снести голову любой из нас.

Однако истинный хозяин этой вечеринки не заставил нас ждать слишком долго: на лестнице, по которой мы попали в ротонду, послышались шаги, и за нашими спинами раздался ущербный, хрипящий голос, который было невозможно спутать никогда и ни с чем.

– Не могу сказать, что рада снова видеть вас, мисс Даск.

Эмеральд Грин. Старая знакомая, у которой были все причины убить меня прямо на месте. И всё же, она не отдала приказа стрелять. По её команде бронированные пегасы подняли нас с пола и разоружили, просто свалив все наши вещи в кучу. Затем они отступили, заняв позиции по кругу, около пилонов установки, и перекрыв всю ротонду секторами обстрела. Работали они чётко, слаженно и, что самое неприятное – молча. Наконец-то я смогла их как следует рассмотреть. Стоя на собственных ногах, делать это было как-то удобнее. Теперь я разглядела среди брони и мешковатого снаряжения тонкие провода, трубки и непонятные металлические конструкции, напоминавшие сложно изогнутый каркас.

– Я догадывалась, что у вас есть сообщники, мисс Даск, – прохрипела Грин, вышагивая кругами и буквально сверля нас холодным, злым взглядом своих раскосых зеленых глаз. – Ничего удивительного в том, что вы связались с подобным отребьем из Пустоши, тут другого и не водится.

Встав напротив Джестер, которая была ниже Грин почти на голову, она окинула ту взглядом, преисполненным отвращения.

– Ну и компанию же вы себе подобрали: нищая полукровка – жертва промискуитета и дылда-проститутка, подстилка для мутантов.

В ответ на это Джестер злобно прошипела поток отборной брани, общий смысл которой сводился к предложению Грин травмировать себя через половые органы.

– Удивительно, что с такими… помощниками вам удалось причинить нам столь крупные неприятности, – обойдя всех троих, Грин уставилась прямо на меня. – Но думаю, в этом мало вашей заслуги. Уверена, вам помогло предательство. Предательство и вредительство. Тех, кто в этом виноват, скоро найдут и, скорее всего, повесят. Надеюсь, что повесят, хотя могут и просто расстрелять.

Грин снова принялась вышагивать перед нами. Я прекрасно чувствовала напряжение, исходившее от неё.

– Сначала я думала, что вы, мисс Даск, мешаете нашим задачам. Но кто бы мог подумать, что в свободном полете вы принесете куда больше пользы, чем в тюрьме или в могиле. Вы сделали большую часть работы и, в итоге, привели нас сюда.

Видимо, мне плохо удавалось скрывать свои эмоции. Увидев мою реакцию на свои слова, Грин вскинула брови в наигранном удивлении:

– Как, вы не понимаете, откуда мы знаем? Мисс Даск, позвольте, я расскажу вам, против чего вы боретесь, покорно исполняя роль слепого оружия. Роль инструмента для тех, кто преследует свои личные цели в ущерб общему благополучию нации.

Грин сделала жест, и один из солдат протянул ей небольшой белый шар, сделанный из неизвестного материала, более всего напоминавшего пластик. Пегаска дотронулась до одной лишь ей известной точки на шаре, и тот пришёл в движение. Верхняя половина шара раскрылась шестью лепестками, демонстрируя сложную механическую начинку, собранную вокруг тёмно-красного рубина с арканной матрицей.

Нижняя половина устройства была полностью симметрична верхней. Грин бросила устройство на землю, и оно превратилось в отвратительный гибрид медузы и паука на шести ногах-лепестках.

– Удивительное устройство, не правда ли? Это арахнопод. Он имеет два альтернативных способа передвижения. Поскольку это шар – он может катиться с приличной скоростью. Но у него есть ноги, которые могут быть использованы для передвижения по любой неровной поверхности. Жаль, что так он перемещается гораздо медленнее, чем катится, – будто вторя словам Грин, устройство сложилось обратно в шарик и покатилось по полу, на ходу меняя траекторию. – Особенно меня забавляет, как он справляется с лестницами, – ухмыльнулась пегаска, сделав акцент на последнем слове.

Шарообразный робот некоторое время не проявлял никакой активности, затем взял разгон с места и как ни в чем не бывало вкатился вверх по стене, после чего оттолкнулся от неё прямо в сторону Грин. Скорее всего, устройством управляла она или кто-то из солдат. Не знаю, что задумала пегаска, но ей и впрямь удалось меня удивить.

– Как он взобрался по стене?

Грин торжествовала. Похоже, для неё моё удивление было сродни удивлению дикаря, впервые увидевшего электрический свет. Было странно смотреть, как на её лице, обычно совершенно холодном и непроницаемом, засияло выражение превосходства. Грин наслаждалась собой. В тот момент она даже показалась мне красивой, и это создавало особенно неприятный контраст с её хриплым, каркающим голосом.

Учёные Анклава разработали эту технологию уже после Великой Войны, когда пелена Облачного Занавеса отгородила пегасов от всего остального мира. Как ни странно, наше обособленное положение привело к небывалому технологическому прорыву. Я могу с уверенностью сказать, что процветающая Эквестрия не знала ничего подобного ни до, ни во время Войны. Дрон покрыт материалом, способным изменять свои свойства под воздействием спарк-импульсов. Один его слой позволяет приклеиваться к поверхностям, а другой – делает арахнопод невидимым.

С этими словами белый шарик, который Грин держала перед собой, исчез! Наслаждаясь представлением, Грин провела копытом прямо у меня перед носом, и я увидела, что устройство на самом деле никуда не делось, но его покрытие, словно экран, отображало картинку с противоположной стороны с небольшой задержкой, из-за чего казалось, что Грин держит облачко раскалённого воздуха.

Так вот откуда взялось ощущение, будто за мной кто-то следил...

– Здорово, правда? – Грин попыталась изобразить улыбку, но она вышла похожей, скорее, на оскал. Странно, что на досуге она не затачивала себе зубы для поддержания образа. – Мы – единственные, кто продолжает развитие мира, уничтоженного Великой Войной. А предатели из числа тех, кто был нам братьями, используют против нас варваров и мутантов, которые мечтают, живя в грязи и нищете в своей радиоактивной помойке, затащить в неё всех остальных! На ту ли сторону вы встали, мисс Даск?

Конечно, Грин явно была старше и намного сильнее меня, да и не стоило, наверное, мне открывать рот под дулами восьми автоматов, но этот поток оскорблений начал меня здорово задевать.

– Именно поэтому ты со своими мордоворотами копаешься в мусоре из той самой помойки?

Удар в солнечное сплетение выбил у меня весь воздух из легких. Я упала, изо всех сил стараясь сделать вдох. Пожалуй, если бы не бронежилет, некогда принадлежавший Грин, ходить мне с парой сломанных рёбер. А ведь она даже не замахивалась...

– Вы влезли в дело государственной важности, мисс Даск. Документы, которые вы похитили из моего кабинета, будут пострашнее жар-бомбы. Вы уже причинили достаточно неудобств, чтобы я могла уничтожить вас с вашей жалкой бандой прямо сейчас. Так что на вашем месте я бы думала, что говорить.

Наклонившись, Грин взяла меня за подбородок. Как я ни старалась, но от её удара на глазах выступили слёзы. Пегаска смотрела на меня сверху вниз, прямо в глаза.

– Ты была рождена свободной. Твоё место в небе, а не на земле.

Грин говорила тихо, и сквозь хрип я услышала нотки её собственного голоса. Наверное, раньше был очень красив. Что же с ней стало?

– Чего ты от меня хочешь?

Пронзив меня долгим, пристальным взглядом, словно она пыталась заглянуть ко мне в душу, Грин грубо оттолкнула меня от себя и затем, повернувшись спиной, привычным голосом прокаркала:

– Я хочу, чтобы вы активировали систему и завершили эксперимент, мисс Даск. Завершили его и вернули нам утраченный конверт с древним манускриптом.

Меня буквально трясло от её наглости. Грин говорила так, словно этот конверт в самом деле принадлежал ей!

– С чего ты вообще решила, что я знаю, как это сделать? – собрав остатки храбрости, спросила я.

– Потому что если вы не знаете, как это сделать, у меня больше нет причин оставлять вас в живых. А может... – пегаска обернулась, и на её лице не осталось и тени той, кого я недавно видела перед собой, – мне начать с вашей полосатой сообщницы?
“Да чтоб ты сдохла, тварь!”
– А что если его там вообще не окажется? Что тогда? – почти прокричала я, глядя на Грин как на полоумную.

– Тем будет хуже для вас. Приступайте!

Впервые в жизни мне не оставили выбора. В ходе нашей неприятной беседы у меня появилось стойкое ощущение, что Грин не совсем эмоционально стабильна. Интересно, она всегда была такой, или это заварушка, которую мы устроили за Облачным Занавесом обошлась ей слишком дорого? Кто бы ни стоял над Эмеральд Грин, он был достаточно могущественным для того, чтобы устроить ей значительные неприятности.

Я подошла к терминалу и, вдавив стартовый ключ до упора, провернула его в гнезде пульта, а затем сделала то, что от меня просило устройство: нажала первую попавшуюся клавишу. Экран на мгновение погас, пока система выходила из режима энергосбережения, а затем озарился целой палитрой графиков, бегущих списков и прочих диаграмм. И посреди всего этого великолепия, в самом центре экрана, висело сообщение, которое могло означать только плохое: “Ошибка! Необработанное исключение ввода-вывода: превышен допустимый объем памяти”. Единственная на всю рабочую область графическая “клавиша” с надписью “Продолжить” была не менее бескомпромиссна, чем Эмеральд Грин.

Я, конечно, мало что понимала в программном обеспечении, но какие-то основы логики позволяли предположить, что система вела регистрацию данных эксперимента, который некому было завершить. Теперь же этот журнал данных оказался переполнен, и на такой исход дела программа явно рассчитана не была. В самом деле, сложно вообразить себе программу, готовую в течение двухсот лет непрерывно выполнять операцию регистрации. Однако, слово “исключение” подсказывало мне, что если я сейчас соглашусь с требованием, она банально “вылетит”, то есть в нашем случае прекратит работу самым непредсказуемым и неприятным способом.

Я оглянулась. Солдаты всё так же держали моих подруг на прицеле. Грин стояла рядом с Джестер и молча смотрела на меня: ей оружие не было нужно вовсе. Несколько бойцов также обратили ко мне свои слепые лица с глухими чёрными полимерными забралами. У меня не было страха, не было паники. Я холодно и трезво понимала, что время для разговоров прошло. Эти точно не будут угрожать, кричать и брызгать слюной. Просто молча убьют, и мне повезет, если это будет пуля в лоб, а не перелом позвоночника или прошитое насквозь легкое. Так что в моём положении было уже всё равно, что произойдёт дальше.

Глубоко вдохнув, я нажала клавишу “Выполнить”, после чего чёрный фон программы мгновенно сменился тревожно-красным и заполнился кучей каких-то символов. Затем раздался короткий писк, экран терминала погас, а слабое гудение, шедшее от его корпуса стихло. Да, я ожидала, что ошибка приведет к “вылету” программы, но не всей же системы целиком! Впрочем, толком испугаться я не успела: на экране вновь появились оранжевые буквы, сопровождаемые бодро мигающим курсором: “Базовая Система Ввода Вывода “Медальон”, версия 2.75”. Через несколько секунд чернота сменилась крупной эмблемой Министерства Арканных Наук, и как только она пропала, на экране терминала одно за другим начали появляться окна.

Верхнюю часть экрана занял график с подписью “Электропитание”. Согласно легенде, на нём должны были присутствовать сразу три кривые: “Потребление”, “Резерв” и “Требуется (оценка)”. Система обновляла значения каждую секунду, но сейчас на график выглядел практически пустым и безжизненным. Жирная красная линия “Потребление” держалась на самом минимуме, где-то у нижнего края графика, а вот белая пунктирная горизонталь, отмеченная как “Требуется” находилась чётко на самой верхней границе графика и всем своим видом показывала, что она залезла бы гораздо выше, если бы только могла. Что ж, просто и доходчиво: в данный момент вся система пожирала ту малую толику энергии, что была в её распоряжении и хотела ещё. Но где же мне было взять столько свободной энергии?

Ответ нашёлся тут же, под графиком. Большая секция “Источники” делилась на два окна, озаглавленных как “СКАР-1” и “ГЭС “Северная”. График “ГЭС” пустовал, а прямо над ним красным цветом горело сообщение “Аварийный сброс воды”. Другой график был заполнен процентов на пятнадцать.

– Что такое СКАР-1? – спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Специальный Компактный Атомный Реактор, модель 1, – ответила Свити. Ну, конечно, кто как не она должен был знать всё про довоенные технологии. – Сравнительно небольшая экспериментальная установка, которая использовалась в основном для научных и учебных целей. На таких реакторах отрабатывалась технология, позволившая бы создавать жар-бомбы без использования магии. Однако основной её задачей, разумеется, являлась выработка электроэнергии в мирных целях.
“А, ну да. Разумеется”, – фыркнула я.

Как ни странно, в этот раз больше всех удивилась Эмеральд Грин.

– Где вы умудрились найти образованное тело в Пустоши, мисс Даск?
“Места надо знать”, – хотела было я огрызнуться в ответ, но благоразумно промолчала. Сейчас не следовало злить пегаску ещё больше, да и себя накручивать тоже не имело смысла. Единственное, чем, действительно, стоило заняться – это как следует изучить схему распределения электроэнергии. Что если мне удастся придумать какую-нибудь хитрость, благодаря которой я смогу потянуть время, а то и вовсе повернуть ситуацию в нашу пользу?

Если суммировать всё, что я видела на экране, выходило следующее: в момент эксперимента телепортационная установка питалась сразу от двух источников – от какого-то “атомного реактора”, который, похоже, находился где-то прямо под нами и от гидроэлектростанции, которая сейчас почему-то бездействовала. Я вспомнила, что Свити однажды уже употребляла слово “реактор”, но я понятия не имела что значило “атомный”, и поэтому мне меньше всего хотелось иметь дело с этой штукой. А вот с плотиной всё было значительно проще: пусть и в общих чертах, но я представляла себе, как она выглядела и как работала. Поразмыслив таким образом, я крутанула переключатель “Режим” и активировала секцию, отвечавшую за управление плотиной. Надо отдать конструкторам должное: при выборе той или иной секции, пульт заботливо подсвечивал янтарным светом доступные мне регуляторы и кнопки.

Схема управления плотиной выглядела на экране терминала до смешного просто. По-сути, она представляла собой диаграмму из шести тёмно-синих столбцов – по количеству гидроагрегатов электростанции. Каждый столбец отмечал положение водяной заслонки своего гидроагрегата, и сейчас все заслонки находились в положении “закрыто”. Не удивительно, что под диаграммой, среди цифровых показателей, вроде вырабатываемой мощности и скорости вращения гидроагрегатов, сплошь стояли нули.

Немного помедлив, я дотронулась до регуляторов на пульте. Программа не стала выдавать никаких предупреждений или сообщений – она просто выполняла команды. Вслед за движениями ползунков, установивших на экране желаемое положение заслонок, на диаграмме медленно поползли указатели их реального положения. Затем система самостоятельно погасила огонёк “аварийный сброс воды”, вместо которого загорелся зелёный индикатор “водосброс сухой”, и красная кривая “Потребление” на графике электропитания сдвинулась с мёртвой точки.

Удивительно всё же, насколько живучей была вся эта древняя рухлядь! Раньше я бы не задумываясь сказала, что за двести лет полного простоя любую даже самую прочную плотину должно полностью смыть.

Выставив желаемое положение заслонок на две трети, я вернулась обратно в главное меню и с удовлетворением отметила, что кривая “Потребление” продолжила расти. И всё бы ничего, но белая пунктирная линия “Требуется” по-прежнему располагалась в самом верху графика, а жёлтая кривая “Резерв” так и вовсе отсутствовала.
“М-да, так мы далеко не уедем. Придётся рискнуть!”
Повинуясь движению ползунков, все шесть указателей положения заслонок медленно поползли вверх, пока не добрались до своего максимума, и почти сразу же на терминале высветилось небольшое, но очень тревожное сообщение: “Критическая нагрузка на гидроагрегаты!”
“И всё, Додо. Поступай как знаешь”.

По идее, раз мы увеличиваем подачу энергии, а потребление всё еще зашкаливает, значит в системе имеется какое-то невероятно мощное сопротивление. Похожим образом вели себя тельферы в Стойле, после того, как кто-то из моих коллег догадался заменить сгоревшие предохранители в лебёдках на “жучки” из жетонов для игровых автоматов. А ведь в “Стойл-Тек” всё делали на совесть. И жетоны тоже…

Всё моё нутро электрика вопило: “Додо, срочно ищи схему здания, хватай фонарь в зубы и беги искать, куда уходит вся нагрузка!”, но вряд ли Грин согласилась бы на такое.

Что ж, если сейчас что-то не выдержит и рванёт, у нас появится шанс вырваться на свободу. Если, конечно, мы выживем после этого… О, да! Тактика, достойная Джестер.
“Была не была!” – я откинула со лба слипшиеся от пота волосы.

Ох и жарко же тут было! Впрочем, пусть и в переносном смысле, сейчас я собиралась поддать ещё жару. За неимением лучших примеров реактор представлялся мне чем-то вроде большой угольной топки, непостижимым образом доведённой инженерами до автоматизированного обслуживания.

Вновь крутанув колёсико “Режим”, я активировала окно “СКАР-1”. Чем бы в итоге ни был этот… атомарный реактор или как его там, он давал энергию, и им можно было управлять!

Как и окно управления плотиной, окно управления реактором раскрыло передо мной свой набор графиков и схему этого самого реактора. Но прежде, чем я смогла что либо сделать, экран перегородило сообщение: “Внимание! Последняя закладка топлива была произведена 50 лет назад. Выполнить перезакладку?”
50 лет! Меня тогда и в проекте не было! Всё это время система управления реактором следила за уровнем выработки топлива и, примерно пару раз в столетие, просыпалась чтобы подсыпать новую порцию угля, или на чём там эта штука работает. И вовсе не факт, что я доживу до того дня, когда автоматика проснётся вновь.

Я ответила утвердительно, и терминал развернул трёхмерную схему реактора практически на весь экран. Каркасная модель медленно вращалась вокруг своей оси, и, провалиться мне на этом самом месте, если я понимала хоть что-нибудь в этом переплетении трубок и линий. Больше всего реактор напоминал своим видом пчелиные соты, в которые были погружены связки из длинных узких трубок.

Правую половину экрана теперь занимала плохонькая, размытая и почти бесцветная картинка с телекамеры, установленной в помещении реактора. Судя по всему, верхняя часть реактора находилась как раз на уровне пола того помещения. Сквозь помехи и откровенно ущербное качество видео я смогла разглядеть, как что-то вроде козлового крана подъехало по рельсам и остановилось прямо над реактором. На раме крана были закреплены две гибкие ленты с крюками. Одна такая лента подвозила новое топливо, а по старой уезжало уже отработанное. Само топливо на поверку оказалось длинными квадратными сборками из кучи прямых чёрных трубок. При помощи лебёдки козловой кран вынимал сборку и отправлял её по гибкой ленте в недра служебных помещений – словно комбинезон в химчистке, – а затем опускал в ту же точку свежую сборку.

Процесс этот оказался довольно длительным и занудным. Однако реактор при этом не только не переставал выделять энергию: с каждой новой свежей сборкой уровень энергии неуклонно возрастал! Складывалось ощущение, что там, в реакторе новые сборки топлива постепенно разгорались, выходя на свою рабочую мощность.

Доверив работу автоматике, я вдруг поняла, что очень скоро моё бездействие может вызвать лишние вопросы. Тогда, коснувшись колёсика-переключателя “Режим”, я стала медленно крутить его, переходя от одного окна программы к другому. И примерно на пятом щелчке моему взору предстало окно, которое я до этого не видела: “Координаты отправки”. Не смотри на меня сейчас дула автоматов, я бы, наверное, звонко шлёпнула себя по лбу. И как я только могла забыть о самом главном?! Запуская установку, я даже не удосужилась узнать, куда именно будет доставлен конверт, если, конечно для этого хватит энергии. Ведь не зная конечных координат, я, считай, выбросила бы конверт неизвестно куда! И где бы я потом его искала?

Всё-таки меня радовала утилитарность интерфейса телепортационной установки. Что называется, ничего лишнего. Для проведения нуль-транспортировки чего-либо, я должна была знать всего 6 числовых значений: три координаты для точки отправки и три – для места назначения соответственно, поэтому, не мудрствуя лукаво, я изменила координаты точки назначения, вписав вместо цифр, введённых учёными, те, что стояли в строке “точка отправки”. Теперь если техномагический агрегат сработает как надо, конверт возникнет прямо у нас перед носом.

Подтвердив замену данных, я вернулась к окну управления реактором.

Несмотря на то, что операция определённо затягивалась, солдатам Грин следовало отдать должное: они не только не проявляли признаков нетерпения, они даже не пошевелились. Ни дать ни взять – статуи. И если от жары у меня пот градом катился по носу, эти ни разу не почесались, несмотря на то, что всё это время стояли в полной боевой выкладке, да ещё в своих жутковатых железных шлемах.

Эмеральд Грин пока тоже сохраняла спокойствие. Работая с терминалом, я пыталась “просчитать” её. Пегаска могла потерять терпение и начать шуметь, и это было бы хуже для всех нас. Похоже, что она и сама это хорошо понимала. В конце концов, у неё было всё время мира, а терпения ей было не занимать. Она знала, что я не смогу колдовать над терминалом бесконечно. Рано или поздно она получит тот или иной результат. А с такими солдатами, с такой дисциплиной, ждать ей было легко. Впрочем, так же легко было потерять бдительность. Нельзя сохранять бдительность слишком долго, это я знала по себе.

Вернувшись обратно к терминалу, я закрыла окно управления реактором. График “Потребление” устойчиво рос, а плотина ГЭС всё так же устойчиво работала. Мне оставалось только ждать.

И ожидание принесло свои плоды: когда кривая “Потребление” добралась до первой трети экрана, белая пунктирная линия “Требуется” сдвинулась с места и поползла вниз! С замиранием сердца, в полной тишине я следила за разноцветными линиями на экране монитора. Белый пунктир спускался всё ниже, и, глядя за его движением, я старалась не дышать, хоть и понимала, что это никак не могло повлиять на древние, не обслуживаемые уже два века системы, к тому же расположенные неизвестно где. По мере того, как количество энергии в системе росло, аппаратура в комнате оживала. Первыми включились вентиляторы охлаждения. И пусть в такой жаре поток раскаленного воздуха в лицо совсем не освежал, всё равно это был добрый знак.

Один за другим на пилонах у стен ротонды зажглись кристаллы с магическими матрицами. Попутно включилось и другое оборудование, смонтированное уже на стенах: какие-то распределительные щиты и короба с мигающими лампочками, начали крутиться давно бесполезные бобины регистраторов с магнитофонными лентами. Всё это вместе начало издавать заметный гул, от которого становилось совсем не по себе. Но что было ещё хуже – в комнате появился устойчивый неприятный запах – не то обгорающей пыли, не то обгорающей проводки, не то просто запах озона.

Тем не менее, белая пунктирная прямая спускалась всё ниже. Вот линии на экране разделяет всего сантиметр, вот уже половина… Какое-то из устройств под потолком начало издавать тонкий, на грани слуха, но жутко противный писк, мешавший сосредоточиться. Устройства-пилоны стали передавать на пол мелкую вибрацию. Честно говоря, вот теперь мне стало по-настоящему страшно. С таким потреблением тока напряжение в установках было достаточным для того, чтобы пробой вызывал дуговой разряд прямиком через воздух!

Вот только отступать было некуда: пунктирная линия вплотную подобралась к красной кривой потребления энергии. От запаха обгорающей проводки кружилась голова и першило в горле. Невозможно было даже предположить, что может произойти, когда они пересекутся. Планировать что-либо было тоже бесполезно, поэтому я просто старалась оглядеться и как можно лучше запомнить расположение всего вокруг: солдат, Грин, моих подруг, окон, лестницы, аппаратуры…

Отвлекшись от экрана, я не заметила момент, когда линии соприкоснулись.

В одночасье всё пошло кувырком! Сначала взорвалась установка. Взорвались сразу все кристаллы, брызнув разноцветными осколками во все стороны. Из каждого пилона ударила струя практически прозрачной, бесцветной энергии. Боюсь, если бы моя голова оказалась на пути такой струи, её бы попросту срезало, но даже находясь на расстоянии, я ощутила эту страшную мощь. Когда потоки столкнулись, раздался громкий хлопок, если даже не взрыв, причём, такой силы, что меня сбило с ног. На какой-то момент я потеряла ориентацию в пространстве.

А потом всё стало красно. Весь мир вокруг в мгновение ока заволокло красным туманом, в котором пропала и ротонда, и Грин, и солдаты. И лишь одна ярко светящаяся точка, этакая маленькая звёздочка, висела в самом центре зала над круглой платформой, где когда-то стояли участники эксперимента!

Я моргнула, и это оказалось большой ошибкой. От густой алой мглы всё стало мокрым и липким: одежда, волосы, ресницы. Во рту появился противный вкус крови, и стало трудно дышать.

Кровь! Ротонду заволокло туманом из крови! Подавив подступивший к горлу рвотный позыв, я заставила себя подняться и сделать прыжок к светящейся точке. В воздухе висел и c шипением запекался слоем крови сложенный в несколько раз, раскалённый лист магической бумаги! Ещё одна часть манускрипта о Пере Тау!

А рядом со мной, целый и невредимый, но весь перепачканный в крови, дисплей терминала истошно мигал такими же кроваво-красными оповещениями, что-то про аварийное стравливание давления и недопустимую скорость вращения турбин. Одно оповещение выглядело особенно тревожно и занимало чуть ли не пол-экрана: “Вибрации гидроагрегата!”. На заднем фоне виднелась ярко-жёлтая кривая “Резерв”, занимавшая всё свободное пространство графика.

Разбираться в том, что всё это значило, мне было некогда. Надо было действовать! Схватив омерзительный липкий листок зубами, я бросилась в ту сторону, где, по идее, должны были лежать наши вещи.

Но пробежала я недалеко: у Эмеральд Грин были те же намерения, что и у меня! Вид её был поистине ужасен: грива, пропитавшаяся кровью и слипшаяся, пропитанная кровью одежда, в сочетании с бешеным взглядом. Я невольно шарахнулась в сторону, но Грин меня опередила: точно рассчитанный удар в горло заставил меня рефлекторно разжать зубы и остановиться, а короткий удар под колено – упасть на пол и корчиться от внезапно нахлынувшей боли.

Пегаска очень хорошо знала, куда и зачем надо бить.

Пока я пыталась сделать вдох, Грин подняла листок с пола и убрала его в свой подсумок. Она не торопилась. Сейчас весь мир для меня сжался до этого маленького пятачка кафельной плитки, где были я, кровавый туман и Эмеральд Грин. И для зелёной пегаски я только что стала отработанным материалом. Она получила то, что хотела, и теперь у неё не было ни единой причины оставлять меня в живых. В её взгляде я не видела ни раздумий, ни сомнений. В её взгляде я увидела только то, как она рассчитывала последний удар. Сейчас ей было удобнее всего сломать мне шею. Мощный удар всем телом, сверху вниз. Сила притяжения сделает этот удар неотвратимым. Вот и конец приключений для Додо. Если только…

В тот момент, когда Грин, полностью подтверждая мой прогноз, подошла ко мне на расстояние удара, я с силой вдавила кнопки ПипБака, активируя матрицу заклинания замедления времени. Все звуки словно остановились, мир приобрел уже знакомую мне небывалую чёткость, и я увидела, как одна за другой сжимались мышцы, поднимая сильное и блестящее от крови тело Эмеральд Грин на дыбы. Я видела, как взлетели пропитанные кровью волосы её гривы, видела её глаза прямо перед собой. В них не было ни гнева, ни ярости, только расчёт, расчет единственного удара. Расчет, который не должен был оправдаться.

Стиснув зубы, я заставила себя встать на ноги. В горле неудержимо першило, из глаз текли слёзы, но мои ноги и крылья были целы и невредимы, и в этом заключалась главная ошибка Эмеральд Грин. Оттолкнувшись от пола изо всех сил, вложив энергию всего своего тела, я встала на дыбы. Грин собиралась бить сверху вниз, поэтому я оказалась немного быстрее.

Передние ноги совершенно не приспособлены для удара вперед. Тех, кто пытался так бить, в Стойле дразнили последними словами. Но я и не собиралась драться, нет. На какое-то мгновение мы с Грин зависли друг перед другом, лицом к лицу. В замедленном движении я увидела, как успели раскрыться от удивления её глаза. “Что, не ожидала?” – я даже позволила себе нарисовать злорадную ухмылку на лице. И с этим выражением лица, изо всех сил напрягая самые слабые мышцы в своём теле, я распрямила правую ногу прямо в нос Эмеральд Грин.

Мне не нужна была убийственная сила. Мне не нужно было ломать ей кости. Тот, кто хотя бы раз дрался в коридорах между уроками, с детства знает, что удар в нос – решающий аргумент в любой потасовке! Безумная боль, от которой из глаз летят искры и льются слёзы даже у самых суровых здоровяков – вот то слабое место, заложенное в нас от природы. И Эмеральд Грин пропустила этот удар.

Я тоже знала, куда надо бить.

Действие заклинания закончилось, и время рывком вернулось к своему нормальному течению. Застигнутая врасплох, Грин потеряла баланс и неловко завалилась назад. Мешкать было нельзя, сейчас или никогда! Развернувшись на месте и прижав уши, я со всех ног припустила к лестнице, моля Небо о том, что мои подруги догадались сделать то же самое. Принять бой в этой ротонде было равносильно драке в туалете с газонокосилкой: здесь было так же мало места, а против нас была такая же превосходящая сила.

Уходящие вниз перила показались из кровавого тумана внезапно и не совсем там, где я их ожидала увидеть. Едва не ударившись лбом об угловой столб, я изменила курс и чуть не полетела по лестнице кувырком, поскользнувшись на скользких от крови каменных ступенях. Пролёты лестницы мелькали один за другим, и, оказавшись внизу, я бросилась сломя голову. Сквозь туман не было видно ничего. Он был везде, даже у меня под одеждой, в глазах, в ушах, и создавал невероятный дискомфорт. Из-за него было трудно дышать и саднило в груди.

Я бежала, едва разбирая дорогу, и изо всех сил старалась не врезаться в какую-нибудь открытую дверь или, упаси Селестия, в капитальную стену. Пакет – вернее, уже даже не пакет, а сам лист с манускриптом – остался у Грин. Если в нём указано местоположение Храма Тау, то всё остальное больше не имело значения. Не имела значения вся та лирика, которая содержалась на других, ранее найденных страницах. Нужно любой ценой отобрать у неё этот документ, нужно…

– Додо!

Прежде, чем я среагировала, Свити Бот с силой втащила меня в какой-то захламлённый кабинет. Хвала Богиням, она была цела! Ну, то есть, по крайней мере она до сих представляла из себя единое целое, потому что вид её был не менее жутким, чем у Эмеральд Грин. Бывшая ещё недавно снежно-белой, её шерсть стала тёмно-красной от впитавшейся крови, а некогда бережно уложенная грива чёрными сосульками свисала прямо на глаза. Судя по тому, как вздымались её плечи, в таких условиях ей тоже было тяжело дышать. Только бы этот кровавый туман не нанёс её механизмам непоправимого вреда!

– Ты в порядке? – выпалили мы с ней в один голос.

Стараясь не обращать внимания на инфернальный вид обычно болезненно аккуратной единорожки, я улыбнулась.

– Со мной всё хорошо. А где Джестер?

– Она… снаружи.

– Что значит “снаружи”?!

– Когда взорвалась эта установка, Джестер выпрыгнула в окно с твоим ледорубом в зубах.
“Этого только не хватало! Что за чушь она несёт?” – видя мою реакцию, Свити попыталась меня успокоить.

– Додо, я думаю, что она что-то задумала, и она знает, что делает. У неё был очень уверенный вид.

Она думает! Джестер не умеет летать, и какой бы она ни была загадочной и ловкой, ей не пережить падение с высоты многоэтажного здания. В ротонде остались девять вооружённых пегасов, и ни один нормальный – я говорю, нормальный, в отличие от меня – пегас не станет спускаться по лестнице, если можно просто вылететь в окно! Джестер мгновенно обнаружат и убьют! Проклятье, проклятье, проклятье!

– Свити, мы должны туда вернуться! – прокричала я страшным, хрипящим голосом.

Как бы мне не хотелось сбежать отсюда побыстрее, я просто не могла оставить подругу в ротонде одну! Я изо всех сил старалась не думать о том, что будет, если Джестер ошиблась.

– Додо, я уверена, что у неё есть план! – возразила Свити Бот.

Услышав её слова, я остановилась, как вкопанная. Милая Свити, раньше бы я, наверное, тебя послушала. Но это “раньше” прошло. Сейчас я понятия не имела, что делать дальше, а это значило, что я должна была поступать так, как мне велит моя совесть, и я не собиралась тратить время на глупые пререкания. Глядя Свити прямо в глаза, я сделала шаг в её сторону.

– Конечно же, у неё есть план, – я постаралась вложить в свои слова столько яда, сколько могла. – И, может быть, она тебе даже успела про него рассказать? А может, в её план входило, что мы вернёмся её спасти? Она мой друг, Свити, такой же, как и ты. И пусть даже небо рухнет нам на голову, я не собираюсь терять друзей в этом аду. Ну, ты со мной?

Свити невольно отступила назад, и я с каким-то мазохистским удовлетворением отметила, что, в тот момент была действительно страшна , раз смогла напугать даже робота.

Свити нахмурилась, давая какие-то свои оценки происходящему, и на долю секунды я даже испугалась, что перегнула палку. Но, к моему облегчению, Свити кивнула.

– Я с тобой, Додо.

Я выглянула в коридор. Кровавая взвесь потихоньку оседала липкими лужами на полу, стекала багровыми подтёками по стенам, но всё еще было плохо видно, что происходит вокруг. Верно же говорят, у страха глаза велики: только что я бежала по этому коридору со всех ног, теперь же я постоянно прощупывала пространство перед собой. Липкое и влажное ощущение по всему телу постоянно напоминало о себе, да еще и во рту непрерывно было солоно от крови.
“Ничего не поделаешь, Додо, терпи”.

Только сейчас я осознала, что все наши вещи остались наверху. А без них нам здесь долго не протянуть даже и в отсутствие Грин и её солдат. Переглянувшись со Свити, мы начали восхождение обратно в ротонду.

Откуда только взялась вся эта кровь? В том, что это была именно она, сомнений уже не оставалось. Довоенные материалы отделки здания сейчас активно впитывали красную жижу, и буквально на глазах разбухали и разрушались. Тут и там от стен стали отслаиваться обои, а ковровая дорожка, по которой мы шли, почти мгновенно превратилась в расползающуюся кашу. Казалось, что пересушенное двухсотлетним солнцем и, наконец, дорвавшееся до влаги здание стремительно разрушалось, как ему и было положено.

Мы поднялись по душному, жаркому лестничному колодцу главной лестницы. Между нами и ротондой оставался всего один короткий коридор. Раскалённый камень здания активно отдавал тепло, нагревая влажный воздух. Проклятая кровь забивала нос, и, в конце концов, плюнув на всё, я стала сморкаться прямо себе под ноги, на ходу утираясь липким рукавом.

Наверное, если бы не все эти неприятности, я бы успела вовремя понять, что что-то не так. Что кроме нас здесь ещё кто-то есть.

Солдат Грин!

Я столкнулась с чёрным слепым шлемом в буквальном смысле нос к носу, едва не ударившись об него головой. Сложно сказать, для кого это была большая неожиданность: издав нечленораздельный гортанный звук, солдат с места отпрыгнул назад.

То, что произошло дальше, заняло не больше нескольких секунд, но для меня они без всяких заклинаний растянулись в целую вечность. Ошалело встряхнув головой, солдат вскинул крылья, которым едва хватило места в коридоре. Под крыльями у него находилась сложная система креплений, что-то вроде железной механической портупеи, на которой было закреплено по короткому, компактному воронёному стволу. Я почувствовала, как Свити Бот с силой прижала меня за загривок к полу, уводя с линии огня. Да уж, силы ей было не занимать. Впрочем, какой в этом смысл, если нас всё равно сейчас изрешетят? Лицом к лицу у нас не было шансов. Я очень хотела зажмурить глаза, но это было выше моих сил.

А затем голова солдата почему-то запрокинулась, и из шлема раздался не то крик, не то какое-то истошное шипение или бульканье, и солдат, как стоял, повалился на пол. Его голова в шлеме из черного полимера упала на липкий и насквозь промокший ковёр, прямо перед моим лицом. В шее солдата торчал мой ледоруб!

– Девочки, вы как раз вовремя! – ударом ноги Джестер выбила ледоруб из позвоночника поверженного врага, словно топор из дерева. – Селестия, ну, у вас и видок!

Сказать по правде, у самой Джестер вид был не лучше: её волосы, собранные в косички, пропитались кровью и выглядели скорее как кишки. Кишки на голове. Отвратительно… Тем не менее, я была рада её видеть как никогда!

– Додо, ты долго ещё будешь там валяться? Свити, отпусти ты её уже, – полузебра ухмылялась, но я видела, что ей, как и всем нам, тяжело. Её выдавал нетипичный для неё взгляд исподлобья и тяжелое дыхание. – Пойдемте скорее, что я вам покажу!

Я поднялась на ноги, а вот Свити явно не торопилась уходить. Словно завороженная, она разглядывала труп нашего врага. Из глубокой рваной раны вытекала омерзительная смесь из крови и чёрной маслянистой субстанции. В ране виднелись обломки металлического позвоночника, раскуроченного ледорубом. Кровеносные сосуды шли бок о бок с чёрными пластиковыми трубками.

– Свити? – голос Джестер вдруг стал встревоженным. – Надеюсь, это был не твой родственник?

Свити, впрочем, на шутку не отреагировала.

– Я знаю, что это такое, Додо! В моей базе данных есть эта информация, – Свити выглядела не на шутку напуганной, то ли своим знанием, то ли тем, что это знание вообще оказалось у неё в голове. – Это гибридные солдаты, Додо. Солдаты, показавшие самые высокие результаты в тактике и взаимодействии. Их физические возможности были перманентно усилены посредством хирургического вмешательства: внешний металлический каркас представляет собой единое целое со скелетом, органы чувств улучшены за счет арканных устройств и встроены в шлем: да, шлем у них теперь вместо черепа. Но самое главное – у них хирургически удалены отдельные области мозга. Они идеально убивают, но они не способны ни на что больше. Проект создания этих суперсолдат появился еще во время Войны, долгое время разрабатывался, но был прекращён. Я думала, его закрыли и похоронили навсегда...

Джестер присвистнула.

– Так вот какой дивный новый мир обещала нам Грин.

Свити подняла глаза на некогда серую, а теперь уже бордово-бурую пони.

– Джестер, ты не понимаешь. Меня построили на основе этого проекта! У меня с ними половина общих запчастей! Это архитектура, разработанная госпожой Эпплблум!

– И что? – Джестер угрюмо вытирала ледоруб от чёрного масла, глядя на Свити с непроницаемым выражением лица. – Ты теперь, типа, какая-то долбаная машина для убийства или что?

– Нет, – Свити перевела взгляд обратно на труп солдата. – То есть, я думаю, что нет. В конце концов, у меня есть свобода воли. В смысле, мне не вырезали мозг, как ему. Просто, понимаешь, мне теперь будет неуютно жить, зная, что у меня не защищена задняя часть шеи.

– Эта часть всегда открытая. – Джестер наконец оттёрла ледоруб и всё так же угрюмо повесила его себе на пояс. – Шлемы, которые её закрывали, вышли из моды тысячу лет назад, потому что в них было неудобно крутить головой. Ладно, пойдёмте наверх. Вы должны это увидеть.

Джестер нас не обманула. Когда мы поднялись обратно в ротонду, усыпанную битым стеклом и покрытую свернувшейся кровью, нашим глазам открылось зрелище, от которого я невольно ахнула.

Багрово-красный, весь в темных подтеках, город больше не освещала искусственная звезда, однако горизонт светился закатным заревом настоящего солнца. На фоне привычно затянутого сизыми тучами неба Северной Пустоши клином летели 8 точек – Грин и её маленькая армия.

Когда мы, наконец, выбрались на улицу, стало уже ощутимо прохладнее. Северная Пустошь решительно отбирала по праву принадлежавший ей город. Здания ещё держали тепло, но воздух стремительно остывал, а мы все были насквозь промокшие. И если мы не хотели замёрзнуть насмерть, нам нужно было двигаться. Ещё тогда, в ротонде, Джестер засекла направление, в котором выдвинулась Грин со своими “машинами для убийства”. Судя по имевшейся у нас карте, в единственным значимым объектом в этой части города был железнодорожный терминал. Похоже, у пегаски там был какой-то перевалочный пункт или лагерь.

К моей радости, противника не заинтересовали наши вещи. Не считая моей винтовки, всё так и лежало брошенным в общей куче. Хм, вот уж не думала, что Грин будет промышлять воровством. Или это была её маленькая месть за бронежилет? Тем не менее, мы были более-менее экипированы.

Тени, впрочем, тоже пропали. Очевидно, Тени и искусственное солнце были двумя проявлениями одного целого. Чтобы чем-то занять свой мозг, я начала складывать детали мозаики, воссоздавая картину того, что же тут произошло. В записях доктора Брандта говорилось, что для телепортации мало открыть портал. Необходимо иметь начальную и конечную точку. Надо взять материю, перенести её в “лимб” – так учёные называли межпространство, – а затем вывести её в конченой точке и закрыть портал.

Очевидно, что эксперимент пошёл наперекосяк именно из-за конверта Бэбс Сид, который волею судеб оказался в кармане бедняги Эверса. Не в силах справиться с этой аномальной материей, установка телепортации начала потреблять всё больше энергии, при этом захватывая всё больше живой материи вокруг себя. А когда потребление стало слишком велико, автоматика решила, что произошло короткое замыкание и выключила подачу энергии вовсе, тем самым переведя реактор в аварийный режим.

В результате этого сбоя вся захваченная материя – то есть все живые существа – оказались запертым в “лимбе” навечно. Но почему остались Тени? Судя по тому, что я испытала коснувшись одной из них, это были отпечатки душ. Потеряв телесную оболочку, души жителей Поларштерна намертво вплавились в пространство. Скорее всего, у этого явления было своё научное объяснение и даже название. И, наверняка, можно было объяснить почему конверт Бэбс Сид оказался невредимым даже под действием той чудовищной силы, что на мельчайшие частицы расщепила все тела в “лимбе”, а сегодня вывалила их на город в виде идеального красного тумана. Кошки в экранированных клетках подвергались телепортации, но постепенно превратились в чудовищ. Выходит, установка, созданная учёными содержала в себе серьёзный просчёт: она могла передать материю, но при этом нарушалась целостность души – ну, или той сущности, которая делает живое существо, собственно, живым. Мне вспомнилась Аннбьорг – несчастная девушка из погибшей археологической экспедиции. То, во что она превратилась, внешне очень напоминало полумёртвых кошек из Поларштерна. Выходит, то заклятие, ловушка, в которую она вступила, умела отрезать души не хуже зловещей установки в ротонде…

Мои размышления прервала вспышка света. От неожиданности я даже дёрнулась в сторону, стремясь уйти с линии огня, но через мгновение осознала, что это была молния! Столь резкое столкновение горячих и холодных воздушных масс над городом грозило знатным ливнем! Тучи сгущались прямо на глазах; и без того тусклый вечерний свет превращался в сумрак. Несколько первых капель воды упали мне на лицо. Пора было двигаться, и в темпе!

Мы припустили бодрой рысью, стараясь экономить силы и дыхание. Лететь, чтобы нарваться на пули наших врагов всё равно не имело смысла. Раз враг превосходил нас числом, нужно было разработать хотя бы подобие плана. А без информации об окружающей обстановке, это было бессмысленно.

Молнии сверкали одна за одной, и оглушительные раскаты грома раздавались прямо над нашими головами. Природа словно взбесилась, что было немудрено: холодные воздушные массы, в течение двух веков осаждавшие город, наконец, сломили сопротивление аномальной жары. Я вам скажу: ради подобных удивительных вещей стоило вляпываться в такие передряги!

Не успели мы пробежать и пары кварталов, как дождь уже разразился вовсю, смывая тёмную кровь с мостовой, со стен и, что было здорово, с нашей шерсти и одежды. Тёмно-красная вода собиралась водоворотами возле дренажных решёток, которые никогда не рассчитывались на столь серьёзные ливни. Небольшие лужи в мгновение ока превратились в целые озёра, и мелкий мусор, столетия лежавший на тротуарах, отправился в плавание по улицам города. За спиной раздался грохот – это вывалилось несколько кирпичей из стены одного из наиболее ветхих зданий. Потоки воды вымывали из фундаментов строений пересушенный, раскрошившийся от старости и жары бетон.

В городе становилось небезопасно ходить по улицам.

Следуя за солдатами Грин, мы добрались до места, где пролегала граница между административным кварталом и промзоной. В отличие от центра города, застройка здесь была уже не такой изящной: каменная архитектура уступила место листам гофрированной жести, сварным металлоконструкциям и заборам из сетки. Внешне, здесь всё было подчинено утилитарности складских помещений, грузовых терминалов и гаражей. А ещё из этого района города открывался вид на городскую стену, теперь подсвеченную мощными прожекторами-искателями. Вообще, после моего вмешательства в план электроснабжения, в куче мест по всему городу заработало освещение. С одной стороны, это было удобно, с другой же, отдельные освещенные районы среди мёртвого, перепачканного кровью города смотрелись противоестественно и жутко.

Пока Джестер возилась с перекрывшей нашу дорогу калиткой, у нас над головой пролетели чёрные силуэты Грин и её солдат. В этот раз они тащили с собой какой-то крупногабаритный контейнер с приделанной к его днищу спарк-установкой – прямо как у “Небесного Бандита”. Это и позволило нам немного их опередить. Мы двигались в правильном направлении, и это было первым добрым знаком посреди всех наших бед. Наконец, замок калитки поддался, и мы тихо пробрались внутрь.

Перед нами, через дорогу, находилась освещенная площадка, заставленная остовами грузовых фургонов. Пегасы Грин уже приземлились и под непрекращающимся дождём спешно открывали грузовой контейнер. Спрятавшись за мусорными баками, мы наблюдали, как из недр контейнера неспешно выехала какая-то установка с несколькими странными креслами овальной формы.

– Это док-станция, – шепнула мне Свити Бот, – что-то вроде “Колыбели”, но гораздо проще. На таких станциях шла подзарядка первых прототипов силовой брони, пока не был создан достаточно компактный источник энергии.

– Кажется, наши оловянные солдатики устали, а? – Джестер деловито заряжала гранатомёт. Может, дождаться, пока они уйдут на покой?

– Док-станция рассчитана на четверых, – возразила Свити. – Додо, твоя рация ещё работает?

Повернув регулятор, я убедилась, что батарейка была ещё жива.

– Вот так, – услышала я голос экиноида прямо у себя в ухе, – я смогу связаться с тобой бесшумно.

В самом деле, чтобы сказать это Свити не открывала рта.

Одолжив у Джестер складную подзорную трубу, я высунулась над крышкой мусорного бака, стараясь рассмотреть хоть какие-то детали, которые могли бы помочь мне спланировать дальнейшие действия. Четверо солдат уже расположились в креслах док-станции, остальные стойко несли караул прямо под струями дождя. Я увидела как Эмеральд Грин пыталась заставить работать длинноволновую походную радиостанцию, но при такой скверной погоде у неё не было шансов – вызванные грозой электромагнитные возмущения наглухо отрезали её от баз за облаками.

Двигая подзорной трубой слева направо, я нечаянно задела трубой пустую бутылку, выставленную прямо на крышке бака. Мгновенно оценив последствия своего недосмотра, я невольно зажмурила глаза. Разумеется, бутылка упала прямо на асфальт с противоположной от нас стороны со звоном, который едва ли мог заглушить шум дождя. Раскат грома мог бы нас спасти, но в этот раз удача была явно не на нашей стороне.

Солдаты Грин встрепенулись. Я не слышала слов – модифицированные бойцы издавали какие-то приглушенные, неразборчивые звуки. Припав к оптическим прицелам, они начали выискивать источник шума.

Я нырнула за мусорный бак и, пытаясь унять сердцебиение, начала стремительно соображать. Бежать в сторону другого укрытия – значило выдать себя с головой и подставиться под пули: в том, что эти ребята теперь церемониться не будут, у меня сомнений не было. Но, с другой стороны, сидеть на месте и ждать значило предоставить свою жизнь воле случая, а этого я никак не могла допустить. Надо было срочно что-то предпринять! Но что?!

Мои размышления прервал появившийся из ниоткуда низкий, нарастающий рокот шедший из-за Стены. Земля под ногами заметно завибрировала. Похоже, что этот новый эффект не укрылся и от солдат Грин, которые словно забыв о недавнем переполохе синхронно направили головы в сторону одной из башен защитного периметра.

Как оказалось, источником странного рокота была волна воды! Мы узнали об этом в тот момент, когда она с умопомрачительной силой ударилась в городскую Стену и взмыла над ней, заставив нас всех невольно задрать голову вверх. Зависнув на долю секунды, толща воды обрушилась на город. Я только успела ахнуть в изумлении, как Стену сотряс еще один сокрушительный удар, которому позавидовала бы и артиллерия Облачного Разбойника! От земли до самого верха железобетонную Стену расколола широкая чёрная трещина, и в следующий момент от укрепления откололось несколько крупных фрагментов. Поток воды хлынул в промоину, увлекая за собой куски арматуры и железобетона.

– Пресвятая Селестия, бежим отсюда!!! – наплевав на маскировку, выдохнула я.

При виде многометровой волны это получилось как-то само собой. Вскочив на ноги, мы припустили что есть сил.

– Додо, нам надо убраться с улицы, подняться наверх! – услышала я взволнованный голос в рации.

Взмыв в воздух, я увидела неподалеку какое-то административное здание с плоской крышей и, прежде чем в мою сторону начали стрелять, упала в пике. Воздух пронзил свист пуль, но к тому моменту я уже бежала вместе с подругами в нужном направлении. Позади слышался рокот воды, искавшей себе проход между зданиями.

Поворот за угол, ещё один. Слишком медленно: как бы быстро мы ни бежали, вода настигала нас с каждой секундой. Вот первые холодные капли коснулись моих задних ног; еще мгновение – и уже передними ногами я подняла облако брызг. Вот мимо Джестер пролетела какая-то железная урна, чудом не приложив её по затылку. Вот вода коснулась уже Свити, и мне оставалось лишь надеяться на то, что она не боялась замочить ноги! Но нет, Свити как ни в чём не бывало продолжила свой бег, а поток воды устремился вперед, пронося мимо нас мусор и обломки.

Снова поворот: сзади нас в кирпичную стену врезалась продуктовая тележка. Уличные фонари между домами, едва зажегшиеся впервые за две сотни лет, начали гаснуть перед нами один за другим, испуская снопы искр, словно сама Тьма пыталась нас догнать.

Если я правильно запомнила, то до нужного нам дома остался всего один поворот. Проклятье! Переулок перегородил фургон: газетный киоск на колёсах, который уже успело облепить невесть откуда взявшимися бумажками, пакетами и другим мусором. Надо было либо перебраться через преграду, либо менять маршрут. Но я не успела принять решение.

Позади раздались всплески, словно что-то тяжёлое упало в воду сверху. Я обернулась, но сначала ничего не увидела. Впрочем, это продолжалось недолго: внезапно в воздухе засверкали фиолетовые молнии, и буквально из ниоткуда материализовались трое солдат Эмеральд Грин!

Вот теперь всё стало совсем плохо! От этих пощады не жди.

Но похоже, разрушающийся город был на нашей стороне: потоком воды в переулок вынесло железный светофорный столб со встроенной солнечной батареей! В аккумуляторе светофора даже осталось немного энергии, всё-таки она копилась на протяжении двухсот лет. И сложно было придумать что-то более нелепое: ярко-зеленая подкова, которая когда-то разрешала переход улицы, с разгону прилетела одному из солдат прямо по затылку!

Веса столба оказалось достаточно, чтобы сбить с ног всех наших преследователей: организованное, слаженное нападение в мгновение ока в буквальном смысле захлебнулось!

Воспользовавшись моментом, я ударила по кнопкам ПипБака, вызвав заклинание замедления времени. Звуки уже привычно стали глухими и низкими. Вот поверженный солдат вскакивает обратно на ноги, и я вижу как вода стекает по чёрному шлему – я бы точно не смогла так быстро оправиться от такого удара. Вот Джестер кидает во врагов круглый металлический предмет, в котором я сразу узнаю светошумовую гранату из запасов Анклава. Вот Свити кричит что-то очень низкий басом – в замедленном времени слов разобрать невозможно. Впрочем, всё понятно и так: надо делать ноги! Перепрыгнув через светофорный столб, втроём, не сговариваясь мы кидаемся к ближайшей двери. Каждый шаг поднимает в воздух брызги воды, и я слышу, как позади меня жужжат пронизывающие воздух пули.

Всё это продолжалось каких-то несколько секунд, пока на сработал таймер З.П.С. Не без тревоги я отметила, что заряд батареи ПипБака сократился почти вдвое. Но этого оказалось вполне достаточно. Теперь мы были внутри, они были снаружи, и это давало нам шанс.

На улице раздался тихий хлопок: это под водой бестолково сработала граната, подняв лишь ещё больше брызг. И всё же, теперь инициатива перешла к нам: едва один из солдат сунул голову в дверной проём, как стоявшая за углом Джестер тут же всадила ему двойной заряд дроби чуть пониже уха. Во все стороны брызнули осколки чёрного полимера, покрывавшего боковины шлема, а вместе с ними и ошмётки мозга. Глядя на то, как оседает напичканное металлом тело, я успела подумать, что оставить этим солдатам живой мозг было явно не лучшей идеей их создателей, ибо эта немаловажная деталь работала у них хуже всего. Так или иначе, потеря бойца должна была немного охладить их пыл.

Плохо было то, что в нашем подъезде не оказалось окон. Фактически, у нас была только одна дорога: вверх, но не тут-то было: лестница оказалась пожарной и была заперта решёткой.

В дверной проём залетела граната. В ужасе, я не своим голосом закричала: “Ложись!” – но, к моему удивлению, смертоносный заряд до воды не долетел. Объятый зелёным свечением телекинеза Свити Бот он отправился в обратную сторону!

В отличие от светошумовой, эта граната взорвалась что надо: даже с улицы хлопок, отраженный стенами подъезда, оглушил меня; шальной осколок пролетел куда-то под потолок и с шипением упал в воду. Что плохо, перекрытие двери не выдержало и обвалилось, превратив дверной проем в узкий лаз, ощерившийся прутьями арматуры. Пора было выбираться из этого каменного мешка! А значит, сперва надо было убрать с дороги решетку.

– Посторонись! – рявкнула Джестер тоном, не терпящим возражений. Увидев в её копытах излюбленный инструмент разрушения, мы со Свити едва успели отпрыгнуть прочь. Раздался хлопок, но ничего не произошло!

– Проклятье! – полосатая пони передёрнула помповый механизм, выбрасывая отсыревший заряд. Честно говоря, стрелять из гранатомёта в закрытом пространстве было не лучшей идеей. Особенно если ты только что едва не погиб от похожего взрыва.

– Отойди, – мягко сказала Свити Бот. Обхватив ногами прутья решётки, Свити потянула её на себя. Тонкая арматура выгнулась, норовя разорваться, но выдержала – под усилием Свити, вся конструкция целиком со скрежетом вырвалась из бетонной стены. Едва не упав с ног, Свити отшвырнула искореженную преграду в сторону.

– Готово! – надо отдать Свити должное, ей удалось произвести впечатление даже на видавшую виды Джестер, которой потребовался тычок локтем, чтобы выйти из ступора. Пока мы карабкались вверх по обветшалой лестнице, она недовольно бормотала себе под нос что-то про “проклятые машины для убийства”, но в данный момент это не имело значения.

Забавно, но для того чтобы расчистить путь наверх Свити потребовалось усилие сравнимое с работой гидравлики погрузочного крана, а вот чтобы выбить дверь на крышу, хватило и моего несильного пинка.

Зрелище, которое открылось нам с высоты, было ужасающим: все прилегающие улицы и цокольные этажи домов были полностью затоплены, тут и там громоздились кучи из мусора, техники и смытых с улиц металлоконструкций, а через огромную дыру в Стене, которую было видно даже отсюда, фонтаном хлестала вода. Резкий сброс нагрузки с гидроагрегатов ГЭС, обеспечивавшей город электричеством, в сочетании с аномально сильным ливнем, добили и без того ветхую плотину, и её прорвало с катастрофическими последствиями!

Но будто этого страшного потопа было мало. Откуда-то из-за Стены донесся скрежет, от которого под моими ногами задрожала крыша, а затем последовал удар страшной силы; и без того немалая брешь в Стене существенно расширилась под натиском какого-то огромного цилиндрического механизма. Сопровождаемая новым потоком воды, конструкция из металла, сама по себе размером чуть ли не с дом ввалилась внутрь и покатилась по кварталу, перемалывая в крошку камень, бетон и кирпич… Из одного бока этой громадины торчали искорёженные лопасти.
“Гидроагрегат!”
Турбина, которую не обслуживали со времён войны, держалась на своём месте, пока на ней присутствовала нагрузка. Но после снятия нагрузки скорость её вращения стала настолько высокой, что опоры не выдержали. Это означало, что в скором времени на город обрушится не только весь объем водохранилища, но и остатки дамбы!

Похоже, грядущая ночь станет для Поларштерна последней.

Подгоняемый напором воды, гидроагрегат смял несколько грузовых фургонов, словно какие-нибудь пакетики из-под сока и заодно снёс док-станцию вместе с подключенной к ней четверкой солдат, в одно мгновение превратив её в невразумительное месиво из железа и внутренностей. Подключенные к док-станции гибридные солдаты оказались совершенно беспомощны перед доброй тысячей тонн неостановимого железа. Кашу из внутренностей – то, что оставалось в их телах от живого существа – тут же смыло водой.

Но гвоздём программы в этой феерии разрушений было то, что теперь чёртова турбина надвигалась прямо на наш дом!

– Э-э-э, девочки, ретируемся!

Исполинский агрегат катился по кварталу, круша и сминая всё на своём пути.

– Додо, – произнесла Свити пугающе спокойным тоном, заряжая револьвер телекинезом, – бери Джестер, отнеси её на другой дом. Потом вернешься за мной.

– Но…

– Шевелитесь! – глаза единорожки светились красным, не оставляя и малейшего манёвра для возражений.

Схватив полосатую пони в охапку, я взмыла в воздух. Нам предстояло перелететь метров тридцать до соседней крыши – не проблема, если не считать возможной встречи с противником или зенитного огня.

Преодолев бушующую бездну, в которую превратилась затопленная улица, я опустила Джестер на ещё теплую соседнюю крышу. Оглянувшись назад, я увидела то, чего боялась больше всего: навстречу Свити с чердачной лестницы выскочил один из наших преследователей.

Солдат с порога открыл огонь длинной очередью из закрепленных по бокам автоматических орудий. Я видела, как пули срывают со Свити куски комбинезона, гривы, шерсти! Но чтобы остановить её, этого было явно недостаточно: Свити неумолимо шла прямо навстречу врагу, одну за другой всаживая пули в киборга. Одна, две, три... Когда барабан револьвера опустел, Свити бросилась прямо на врага. Похоже, что солдат был в шоке: он никак не ожидал такого отпора! Изорванная и изуродованная, но полная решимости,Свити с разгону врезалась в него, повалив на землю. Всё, что я разглядела после этого – это как бывшая когда-то белоснежной кобылка раз за разом ударяла рослого гибридного солдата, пока тот не затих.

Взмахнув крыльями, я понеслась было на помощь подруге, но в этот момент стена дома напротив рассыпалась на отдельные кирпичи, и моему взору предстало всё величие уже здорово помятой турбины! Перекатившись через дорогу, исполинский механизм врезался в стену дома, где до сих пор оставалась Свити, и остановился. Но этого удара оказалось достаточно, чтобы весь дом начал оседать. Крыша пошла трещинами и обвалилась, увлекая за собой Свити Бот.

– Свити!

В мгновение ока дом превратился в сплошное облако рыжей пыли. Когда же пыль рассеялась, я увидела лишь бесформенную груду кирпичей, из которой торчали остатки рам, перил и железобетонных перекрытий – этакий остров посреди моря.

Я пошла на снижение, совсем не думая о мягкой посадке. Пробег по кирпичному берегу закончился парой новых синяков, но сейчас мне было как-то не до своих болячек.

– Свити, я здесь! Ты слышишь? Я найду тебя! – прокричала я, мало задумываясь о вооружённом пегасе, который мог находить где-то неподалёку.

К чёрту! Я не собиралась оставлять Свити здесь! Если надо будет, я перекидаю всю эту гору кирпича, но вытащу её!

К счастью, мне не пришлось этого делать. Единорожка сама себя обнаружила, пробив ногой верхний слой кирпичей. Прыгнув к ней, я помогла ей выбраться.

Вид у Свити был, конечно, ужасный, вполне подобающий экиноиду, в которого только что всадили два магазина пуль. Тут и там, сквозь шерсть и остатки комбинезона проглядывал металл и механика. Полностью была содрана шерсть на подбородке и на щеке, отчего зубы обнажились в жуткой ухмылке. И самое страшное: её рог, сломанный пополам, висел на проводе. Но, хвала небесам, хотя бы оба глаза у неё были на месте, и слегка светились зелёным светом.

Джестер, очевидно, испугавшись, что я действительно сейчас начну раскапывать руины, успела спуститься с соседнего дома и добраться до нас.

– Свити, ты как?

– Эффективность системы семьдесят четыре процента, – произнесла Свити бесстрастно, и я напряглась, но промолчала, потому что Свити тут же улыбнулась, – Не бойся, Додо, я с вами. Думаю, могло быть и хуже.

– Но… Твой рог?

Свити скосила глаза к переносице, а затем взялась за обломок рога и с силой оторвала его.

– Придется пока что без него. Думаю, это можно починить в “Колыбели”, – она протянула обломок мне. – А это пусть будет у тебя. На память.

– Правильно, – подала голос Джестер. – У каждой девочки должен быть рог в сумочке.

Мы обе обернулись на серую пони, с выражением крайнего неодобрения. В конце концов, всему должен быть предел. И её шуткам – тоже. Похоже, Джестер уловила наш настрой и как будто даже стушевалась.

– Ну, вы понимаете?

Ответить ей мы не успели. Нас прервал шум осыпающихся кирпичей. Не сговариваясь, мы обернулись на звук, с оружием в зубах. По груде строительного мусора, которая ещё недавно была домом, взбирался последний солдат, но с ним явно происходило что-то не то: движения пегаса были дёрганые и нечёткие, как у годовалого жеребёнка. Каждый шаг давался ему с видимым трудом. Казалось, он забывал, куда шёл, потом вдруг будто вспоминал, менял курс, и так снова и снова. Мне даже захотелось помахать ему и крикнуть: “Эгей, железка, мы здесь!”, – но в конце концов солдат просто рухнул ничком.

– Что это с ним? – спросила Джестер, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Заряд батареи, – ответила Свити.

– Иссяк, – закончила за неё я.

Джестер выглядела удивленной.

– Это как?

– Их опорно-двигательный аппарат нуждается в подзарядке, – объяснила единорожка. – Додо, можно твою аптечку?

– Конечно.

Достав из аптечки бинт, Свити принялась наматывать его на лицо на манер платка.

– В отличие от меня, у них нет автономного источника энергии. Слишком старая технология. В живых тканях хватит веществ для сердца и мозга на некоторое время. Теперь его, наверное, ждёт смерть от истощения или удушья.

– Отвратительно, – буркнула Джестер, вставляя в гранатомет свежую гранату. – Отвратительная жизнь и отвратительная смерть. Что ж получается, мы всех победили?

– Ещё не всех… – задумчиво ответила я, глядя в сторону железнодорожного терминала. На улице уже стало темнеть, и заметно приподнятый над водой терминал остался единственным зданием в городе, где горел свет.

Длинный сигарообразный поезд нёсся прочь из Поларштерна, туда, где железнодорожное полотно терялось в вечернем сумраке на фоне гор. Вереницей желтых пятен свет из окон отражался в бескрайней водной глади. Теперь вся долина Поларштерна была покрыта слоем воды, едва достигавшим железнодорожного полотна. Казалось, поезд ехал прямо по воде. Совсем скоро вырвавшаяся на свободу река найдет своё старое русло, и это мелкое море исчезнет. Северная Пустошь заберёт то, что всегда принадлежало ей по праву, и вся долина, скорее всего, превратится в бескрайний ледяной каток с торчащими остовами наиболее прочных зданий…

Поезд оказался автоматическим челноком, который курсировал всего между двумя станциями. Конечный пункт на перроне был обозначен как “аркология “Энигма”. Я понятия не имела, что такое “аркология”, но я совершенно точно знала, что именно туда сбежала Эмеральд Грин, на точно таком же поезде. Я знала это благодаря информационным табло, развешанным в терминале. Схема маршрута, которую можно было найти в каждом вагоне, сообщала, что поезд должен достичь горного хребта, пройти сквозь него в тоннеле, а затем пойти вдоль горной цепи, практически по склону.

Глядя на отражение в тёмной воде, я думала о том, что Эмеральд Грин по глупой прихоти судьбы в одночасье превратилась из охотника в добычу, хоть и по-прежнему опасную, имеющую силы бороться.

Энигма… По-староэквестрийски – enigmae, что означает “загадка”. Очень подходящее название. Сидя на мягкой подушке у окна я гадала – что нас ждёт? Чем является «Энигма» для Грин: логовом затравленного зверя или же неприступной цитаделью, денно и нощно охраняемой её союзниками?

Состав набрал ход, свет в вагоне разгорелся в полную силу, и из динамика под потолком раздался голос:
“Поезд покидает Поларштерн вне расписания. До прибытия в аркологию “Энигма” остается сорок пять минут. Просьба подготовить билеты для проверки. Желаем вам счастливого пути.”
В этот момент наш вагон въехал в тоннель, и за окном стало совсем темно.

– Додо, – окликнула меня Свити, – я думаю, у меня есть для тебя кое-что, что будет тебе очень интересно.

Это было настолько неожиданно, что усталость как ветром сдуло. Свити протянула мне свой универсальный переходник с кучей разъемов. Телекинез, который и до этого давался Свити с немалым трудом, со сломанным рогом стал для неё попросту невозможен.

– Думаю, у нас достаточно времени. Подключи это к своему ПипБаку.

Сгорая от любопытства, я воткнула подходящий разъем в устройство на ноге и помогла Свити справиться с блестящим разъемом-подвеской, отметив про себя дальновидность инженера, который не стал размещать всю периферию в её роге. Как только я подключила кабель, на дисплее ПипБака почти сразу появилась зеленая полоска и подпись “копирование – 0%”.

– Что это? – полоска немного продвинулась, а цифра сменилась на “1%”.

– Начиная с определенной серии, СтойлТек начал оснащать ПипБаки беспроводным радиомодулем. На твоём устройстве, например, такого нет.

Несмотря на то, что ей сегодня пришлось, пожалуй, тяжелее всех, Свити нашла в себе силы улыбнуться той стороной лица, которая осталась неповрежденной.

– Это файлы с ПипБака твоей знакомой Эмеральд Грин.

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (15)
Новая способность: Путеводная звезда. Страдания и невзгоды пробуждают в вас настоящего лидера. Когда ваше здоровье заметно снижается, каждый из компаньонов получает повышенное сопротивление к урону.

Глава 15: Эдельвейс

Дорогой дневник.

Сегодня очень радостный день. Мой талант наконец-то заметили! Даже здесь, под землёй нужны художники! Сама Смотрительница поручила мне оформить кольцевой балкон Атриума в преддверии Первых Эквестрийских игр в истории нашего Стойла! Это будет грандиозно!!! Я уже исписала несколько альбомов. Эскизы, цветопробы, идеи! Впервые со времён окончания училища у меня такой творческий подъём. Папа, мама, вы бы очень гордились мной!

Это фреска. Метров 25 в длину и не меньше 3-х в высоту. Основные контуры уже нанесены. Жутко ноет челюсть – устала держать угольный карандаш. Выходит не совсем так, как я задумывала. Проще что ли… Неожиданно много пустот, требующих заполнения. Да-а... Определённо, поправка на размер холста неизбежна.

“Краски… Цвета войны совсем не подходят для того, что я задумала. Но других на складе просто нет. Как бы я их ни смешивала, как бы тонко ни пыталась накладывать друг на друга, всё равно получается агитационный плакат. Ненавижу! Завтра попробую раздобыть другие белила. Может, ядовитость хоть немного уйдёт...

Удивительно, но белила “арктический камуфляж” замечательно подошли. Краска ложится тонко и ровно, и слой сохнет не дольше получаса. А ещё я явно недооценила ассортимент наших складов. Нашла несколько банок какой-то “светомассы постоянного действия”. Если погасить лампы, краска светится прямо в банке! Понятия не имею, как это работает. Наверное, внутри содержится какой-нибудь магический пигмент. Украсила часть небосвода звёздами, а заодно и накрасила копыта – теперь могу читать книги в полной темноте! Флари просто умрёт от зависти!!!

Работа над фреской отнимает все силы. Если кто-нибудь скажет, что создавать монументальные полотна – увлекательно и легко, я громко рассмеюсь ему в лицо. Встаю в 6 утра, наспех завтракаю, затем смешиваю краски до получения нужной палитры. А далее в течение всего дня веду борьбу с масштабом: монотонно окрашиваю огромные пустоты валиком, наношу грубой кистью светотени, в надежде придать хоть какой-то объём этой несуразной громадине, и на десерт постоянно перемещаюсь взад-вперёд, чтобы получить общее впечатление от рисунка. Всё это выматывает настолько, что у меня начисто пропал аппетит. Уже который день я пропускаю обед, удовлетворившись лёгким ужином. Хотя казалось бы. А вот спать хочется столько же, если не больше. Но не время разлёживаться! До Эквестрийских игр осталось чуть больше полутора месяцев. Я должна успеть!

Заболела. Что ж, этого следовало ожидать. Нерегулярность питания и постоянный сквозняк в Атриуме сделали своё дело. Начальство ещё не знает. Стараюсь не показывать слабость, работаю как и прежде – по 12 часов в сутки. Знобит, трясутся копыта, болит голова. Иногда подкатывает тошнота. Какой уж тут аппетит? А ещё начались сны о прежней мирной жизни в родном Клаудсдейле. Как же давно это было... Завтра суббота. А значит, у меня есть целых два дня, чтобы привести себя в порядок.

Вечер понедельника. Меня по-прежнему знобит, и во всём теле ощущается ломота. Таблетки помогают мало. Что хуже всего, Флари догадывается о моих проблемах. Сегодня она пристально наблюдала за мной из-за колонны. Думала, что я не видела, наивная. Надеюсь, у неё хватит ума держать язык за зубами.

Вчера снились мама с папой. Глядя прямо на меня, они качали головой, но так и не сказали ни слова. Что я делаю не так? Вкалываю не жалея себя? Да, мне не очень хорошо, но придётся потерпеть. Я почти закончила. Те, кто увидят мой труд будут поражены. Уверена, когда на церемонии открытия Игр погаснет свет, моя картина засияет в темноте подобно самым изысканным витражам из Кантерлота. И всё благодаря тем удивительным краскам. Как же мне повезло найти их!

Среда. Не отработала и половины смены. Тошнит и жутко кружится голова. Похоже, я чем-то серьёзно отравилась. И пусть желудочный порошок отодвинул боль на задний план, больше терпеть нельзя. Записалась на приём к врачу на 6 вечера.

Селестия! Что я такого натворила?! Во что такое я вляпалась?! Меня поместили в медицинский бокс и не выпускают вот уже целые сутки! Еду подают через щель в стене в плотно запаянных пакетах. Посуда одноразовая.

Я что, заразна?!

Нервы сдали уже настолько, что к вечеру из хвоста выпало несколько волосинок. Дожили! Похоже, у меня системное расстройство организма на нервной почве. А доктора так и не идут на контакт. Только берут анализы и регистрируют показатели организма. Хорошо ещё, что в боксе имеется свой терминал. Да, я не могу выйти на внешние фреймы, но все личные файлы доступны по обычному паролю. Странные у них тут порядки…

Изоляция. Полная. Попытка уговорить доктора Снаута передать весточку подругам была встречена жёстким отказом. Я на карантине, и сколько он продлится наш уважаемый эскулап не знает. Или просто не хочет говорить. Непробиваемый тип.

Нне ммогу писать, но ннадо.

то что я ссейчас услышала -страшно/

очень. Копыта ддрожат как у.. Нет. Всё потом.когда успокоюсъ.

Если это вобще взможно. .

Жила была на свете одна глупая пони. До того глупая, что жить ей теперь осталось очень недолго. Да. Я заразилась. Но не микробами, бактериями или вирусами, нет. Всё гораздо страшнее. Та краска. В ней всё дело! Загадочный светящийся пигмент радиоактивен! Оказывается, с такими красками могут работать только единороги, причём, обязательно в защитных костюмах. Какая уж тут кисть в зубах?!

Но я же не знала! И кладовщик тоже ничего не знал! Работая над фреской, я каждый день пичкала себя страшным ядом! Этими… как их… радионуклидами. Облучила себя и снаружи, и изнутри. И никакой антирадин тут, ясное дело, не поможет.

Селестия, что же теперь со мной будет?! Что разовьётся раньше? Катаракта или рак пищевода? Флари, Китс, почему вы не приходите повидать старую подругу? Неужели вам до сих пор ничего не сказали?!

Дорогой дневник. Внутри всё горит и очень хочется пить. Игры послезавтра, да только я, скорее всего, до них не дотяну. Главное, что фреска закончена. Оказывается её не стали сдирать и переделывать. Просто дорисовали несколько незаконченных фрагментов обычной безвредной краской, а затем наглухо закрыли по всей площади листами освинцованного стекла. Достаточно толстыми, чтобы погасить опасное излучение.

Подруги плакали навзрыд, когда рассказывали мне об этом. Сегодня за приличное вознаграждение их, наконец-то, допустили ко мне в палату. То ещё зрелище: две зарёванные пони в жёлтых прорезиненных костюмах и с респираторами. Ни дать ни взять – бойцы батальона химзащиты после внезапной атаки горчичным газом.

Не думаю, что они были готовы увидеть вместо дражайшей подруги такое жалкое существо. Грива выпала до последнего волоска ещё на той неделе, перья я начала терять примерно тогда же, а сейчас ещё и шерсть облезла местами. Ощипанная курица, больше не способная на слёзы – вот кто я теперь такая...

Да. Всё что могла, я уже выплакала. Сотни раз успела пожалеть себя и тысячи раз проклясть судьбу-злодейку. Я больше не боюсь умереть. Вернее, мне страшно обидно, что всё закончится вот так, но моё время уходит. Не в том смысле, что мне осталось жить всего ничего. С этим я уже смирилась. Уходит та старая добрая Эквестрия, частичку которой я так надеялась обрести здесь, в Стойле. Глядя на все эти конструкции кругом, на бетонный купол, закрывший от нас Солнце, на серые рабочие комбинезоны, поверх которых словно налеплены невесёлые, полные забот одинаковые лица, я всё больше понимала, что в пони что-то сломалось, раз они стали такими… блёклыми. Даже если бы мне дали все краски мира, я смогла бы раскрасить стены вокруг, но вряд ли бы мне удалось раскрасить их души. А теперь у меня не осталось ни красок, ни времени.

Наверное, пора прощаться.

Это последняя запись в моём дневнике. Пусть и нерегулярно, но я вела его ещё со школы. Оставила на его страницах – тогда ещё бумажных – множество воспоминаний, сохранила семейные истории и просто мысли вслух, пусть немного наивные, но навеянные общением с конкретными пони. Я благодарна всем тем, кто меня окружал, благодарна своим родителям, которые вырастили меня такой и, конечно, подругам, которые смогли добраться до меня несмотря ни на что. Вы – лучшие.

Жаль, что всё так вышло. Встретимся снова – в чертогах Принцесс.

Навеки ваша Н.Б.

Дорогой дневник.

Ночка умерла в 7.28 утра. За считанные часы до открытия Игр. Если бы в этот момент у меня над головой послышался лёгкий шелест невидимых крыльев, я бы ничуть не удивилась. Наверное, нехорошо писать такое, тем более, в её личном дневнике, но всё же… Мне кажется, что Ночке повезло больше, чем всем нам. Она никогда не интересовалась политикой и обществом. Жила в своём замечательном придуманном мире по ту сторону холста и, наверное, была счастлива.

А между тем, тучи сгущаются. Многие должны понимать, что очень скоро жизнь в нашем Стойле изменится. И изменится на годы вперёд. Сегодня все мы слышали “тронную” речь нашей первой Смотрительницы – Лайтнинг. Мне очень не понравились её слова про программу превращения нас в “настоящих пегасов”. Что бы это ни значило, звучит жутко. В истории нашего народа уже было несколько подобных эпизодов, и каждый из них неизбежно приводил к жертвами среди ни в чём не повинных граждан.

И первые шаги уже сделаны: Смотрительница учредила в Стойле некий Комитет Лояльности, который возглавила небезызвестная нам всем Флоу Дагер. Поначалу я думала, что кто-то просто распускает слухи, но сегодня ребята из этого самого Комитета наведались ко мне. Вели себя невероятно раскованно и нагло, задавали дурацкие вопросы о Ночке и её фреске, угрожали мне арестом за соучастие. На вопрос: “В чём?” ответили, что вся история с красками – тщательно спланированная диверсия против Стойла, и что у них скоро появятся доказательства.

Вытолкала их взашей. Пока у тебя ещё есть права и привилегии, пользуйся ими на всю катушку. Потому что скоро у тебя их попросту не останется… Они вернутся. Сегодня, завтра, с бумагами или без. Будут убирать тех, кому не нравится линия руководства. Такие вещи не меняются нигде и никогда. Сопротивляться бесполезно, и бежать тоже некуда. Что ж, я буду готова. Я уже готова.

Флари Раш.

Я понемногу отходила от жуткой истории, найденной в одной из пронумерованных папок. Многие файлы были повреждены или же имели неизвестный формат, а вот этим повезло не только сохраниться, но и быть прочитанными через столько лет. Судя по описываемым в них событиям, файлы относились к моменту запечатывания Стойла 148.

– Свити? Откуда все эти данные? Не похоже, чтобы это были записи Грин.

– О, у твоей знакомой очень интересный ПипБак. Опытный образец, – механическая единорожка довольно зажмурилась, предвкушая возможность завести беседу на любимую тему.

– Рассказывай, – ответила я скорее для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– Ну, так-то тут ничего сложного и нет. В том самом чудо-городе, откуда мы все только что приехали, для нескольких Стойл были изготовлены ПипБаки экспериментальной серии. Они отличались повышенной ёмкостью кристаллов памяти, а также весьма интересными вмешательствами в программное обеспечение...
“Кристаллы. Ну, разумеется. Весь Поларштерн был помешан на кристаллах”.

И тут в мозгу будто щёлкнуло.

– Свити, а можно нескромный вопрос?

От неожиданности единорожка даже запнулась на полуслове.

– Да, конечно, задавай, – ответила она, рассеянно хлопая ресницами.

– То, что ты сказала про ПипБак… Ты узнала об этом только сейчас?

– И да, и нет, Додо. Дело в том, что многие блоки моей базы данных хранятся в разрозненном виде. Я знаю о различных технологиях, но часто не имею представления, где и когда они применялись. Всё-таки секретность есть секретность. В данном случае недостающей частью мозаики стал серийный номер ПипБака Эмеральд Грин.

– Вот оно как, – задумчиво бросила я. Интересно, каких таких “нескромных вопросов” на самом деле опасалась эта леди с электронными мозгами?

– Так вот, вернёмся к нашему ПипБаку, – продолжила Свити, заметно расслабившись, – как я выяснила, главная его особенность заключается в том, что при удалении файлов они не стираются с накопителя, а переносятся в системную область, закрытую для рядового пользователя... Но я-то не рядовой пользователь, – на последних словах в голосе белоснежной кобылки даже прорезались знакомые нотки бахвальства. Глядя на лицо, наполовину обмотанное бинтами и на острый обломок рога, выглядывавший из-под зефирно-розовой пряди я подумала про себя: “Да уж точно, не рядовой”, – и улыбнулась.

– В общем, эти папки были удалены, и Грин о них не знала, верно? – резюмировала я.

– Или же она сама их удалила за ненадобностью.

– Понятно. Но где же тогда её личные файлы?

– Вот тут, – единорожка коснулась копытом своей головы. – Файлы оказались слишком большими для памяти твоего ПипБака. Кроме того, мне требовалось проверить их структурную целостность. Это видеофрагменты, снятые три года, семь месяцев и пять дней назад. Я вырезала “битые” кадры, из-за которых видео замирало, кое-где отрегулировала яркость и по возможности нормализовала звук. Затем склеила файлы в единый видеопоток, с которым теперь можно работать дальше.
“Молодец какая”, – подумала я, глядя на экиноида, но в следующую секунду кобылка произнесла такое, от чего внутри у меня всё похолодело:

– Додо, тебе придётся его посмотреть.

Это не было похоже на погружение в орб памяти. Совсем. Изображение выглядело так, как если бы я наблюдала его из кинозала нашей Библиотеки, причём, сидя в первом ряду. Оно было крупным, зернистым и, в отличие от записи из орба, совершенно плоским. Качеством цветопередачи запись тоже не отличалась. Из-за низкой освещённости картинка была изрядно зашумлена, и в ней преобладали жёлтые полутона. Но, пожалуй, самым необычным во всём этом зрелище было то, что оптика устройства, через которое велась съёмка давала очень сильные искажения по краям, отчего все вертикали и горизонтали выглядели дугами. Похоже, создатели устройства преследовали своей целью обеспечить камере как можно больший угол обзора.

Судя по всему, запись шла с портативного видеорегистратора, закрепленного где-то в районе головы носителя. Изображение неприятно подрагивало, и от этого меня в скором времени начало мутить. Эмеральд, если это, конечно, была она, шла по широкому коридору, где под самым потолком висели динамики внутренней связи, работавшие на полную мощность. В отличие от безголосой записи из Поларштерна, звук здесь присутствовал и ещё как!

Хорошо поставленный голос вещал о каком-то событии, до начала которого оставались считанные минуты. Сразу вспомнились древние матчи по хуффболу, виденные мною в одном из киножурналов: те же торжественные и громкие фанфары, те же восторженные и энергичные интонации диктора. Вот только смысловое наполнение здесь оказалось другим:
“...я говорю о том событии, которое мы все так долго ждали. Я говорю о тех мечтах, которым вот-вот суждено сбыться. В течение целых поколений мы приближали этот великий день. И когда я говорю “мы”, я подразумеваю не только наших славных предков, но и всех нас. Сегодня определятся лучшие из лучших. Те, кто достойны покинуть родное Стойло, чтобы утверждать наши великие идеалы и в небе, и на земле. Но прежде чем это произойдёт, вас ожидает последнее испытание, призванное исключить саму возможность ошибки. И имя ему – “Эквестрийские игры!”
Ого, какое везение, Додо! Тебе выпал шанс увидеть – пусть и не своими глазами – не только знаменитую довоенную традицию пони, чудом сохранившуюся в этой бетонной дыре, но и событие, возможно, ещё более редкое – торжественую расконсервацию целого Стойла!

По мере того, как мы продвигались по коридору, из его боковых ответвлений выныривали всё новые “лучшие из лучших”, и очень скоро впереди образовалась целая толпа, шедшая в том же направлении. Что примечательно, толпа эта состояла исключительно из пегасов.
“Грин выросла среди себе подобных”, – тут же вспомнились слова полковника Эйсбрехера. И теперь, разглядывая своих соседей, я начинала понимать, какие именно пегасы окружали её с самого рождения. Рослые, крепкие, выраженного спортивного телосложения, они проходили мимо, преисполненные внутреннего достоинства. Их тела были одеты в облегающие костюмы, как нельзя лучше подчёркиваюшие рельеф мускулатуры, а гривы и хвосты либо коротко острижены, либо сплетены в тугие косы и дополнительно зафиксированы специальными повязками.

Что там говорила подруга той художницы из дневника? Превращение в “настоящих пегасов”, да? Судя по всему, оно удалось на славу. Даже без пояснений диктора становилось ясно, что в Стойле 148 велись целенаправленные работы по улучшению породы пегасов, а проще говоря, исследования в области генной инженерии. Несмотря на различия в цветах масти и гривы, внешне жеребцы и кобылы одного возраста походили друг на друга как родные братья и сёстры. Особенно это касалось молодняка.

Вообще, участников Игр можно было очень легко поделить на три возрастные группы: юные, молодые и зрелые. Ни тебе представителей старшего поколения, ни малолетних жеребят. Впрочем, глядя на тёмно-синюю спортивную форму, в которую здесь были одеты буквально все, я решила, что дети со стариками и не должны были принимать участие в Играх.

Но помимо сходства во внешности и одинаковой одежды всю эту толпу объединяло и кое-что другое. Пожалуй, самым правильным было бы назвать это “духовным единением”. Глядя на жемчужно-белые зубы, сжатые не то в улыбке, не то в оскале, на глаза, лучившиеся бесконечной уверенностью в себе, на плавные размеренные движения, за которыми угадывалась выучка не хуже военной, я легко представила себе, что стало бы с Поверхностью, выберись вся эта братия наружу. И ужаснулась.

Но, если верить полковнику, в итоге до границы Великого Анклава Пегасов добралась только Грин, и почему произошло именно так, мне ещё предстояло выяснить. В мозаике по-прежнему не хватало элементов, поэтому всматриваясь в одухотворённые лица спортсменов, я с нетерпением ожидала: что же случится дальше.

Коридор закончился наклонным тоннелем, в котором располагались шесть лестниц с движущимися ступенями. Сегодня они все работали на подъем, и если бы кому-то вдруг потребовалось спуститься вниз, он был бы вынужден лететь над самой толпой.

Но никто и не думал двигаться с места. По всей видимости, спортсмены берегли силы для предстоящих испытаний. Держась за резиновые поручни, они все разглядывали друг друга: кто настороженно, а кто с интересом. И в то время, как молодняк упражнялся в словесных баталиях на предмет размера крыльев и кривизны копыт, старшие спокойно обсуждали свои прежние достижения. Впрочем, выхватить из этого фона что-то осмысленное не представлялось возможным, поскольку над гулом сотен возбужденных голосов доминировала речь диктора, гремевшая у меня в ушах в такт механизмам эскалатора:
“Мы стоим на пороге великой эры. Эры воцарения нового порядка. Последние Игры в истории нашего Стойла станут эффектным прологом для триумфального возвращения пегасов на Поверхность. Покажите всё, на что вы способны…”
Запись прервалась. Свити предупреждала, что сшила её из нескольких отдельных файлов. И следующий фрагмент перенёс меня непосредственно к месту главного действия – арене стадиона. Я невольно прищурилась от яркого света, одного из прожекторов, бившего мне прямо в глаза. Частичное погружение, чтоб его. Всё-таки одно дело видеть такое на экране терминала и совсем другое, когда изображение транслируется прямо на сетчатку глаза.
“Грин, ну подвинь голову”, – взмолилась я, и в ту же секунду, в дополнение к частичному ослеплению, по ушам ударили первые аккорды торжественной мелодии.

– Свити, звук! – процедила я сквозь зубы.

– Ой, Додо, прости! Я забыла, что у тебя другая чувствительность к звуковым колебаниям… Нормализую уровень.

Шквал нот превратился в некое подобие гимна, и Эмеральд наконец повернула голову. Мы стояли в длинной шеренге – одной из тех, что тянулись вдоль трибун стадиона, и пока звучала музыка, каждый без исключения пегас, находился ли он на арене или же наблюдал за открытием Игр с трибун, держал левое копыто у сердца. Признаться, выглядело это впечатляюще.

Но вот музыка стихла, и взгляды собравшихся устремились наверх, туда, где располагался так называемый кольцевой балкон, знакомый мне по недавно прочитанному дневнику. Судя по всему, радиоактивная фреска Ночки располагалась прямо у меня за спиной, но проверить это я не могла при всём желании. Та же часть балкона, что попадала в поле моего зрения ровно по центру разрывалась прямоугольным выступом комментаторской кабины с открытой площадкой для почётных гостей. И вот теперь прямо по центру этой площадки подобно капитану на мостике корабля стоял статный жеребец в ярко разукрашенном спортивном костюме, отдалённо напоминавшем лётную форму легендарных “Вондерболтов”. О-о-о, глядя на то, как пегас держал себя перед публикой, нетрудно было догадаться, кто он такой!

При появлении Смотрителя стадион буквально взорвался одобрительным топотом копыт и хлопаньем крыльев.

– Хар-бин-джер. Хар-бин-джер! – скандировали трибуны. Было видно, что глава Стойла пользовался среди местных огромной популярностью. Думаю, нашей престарелой мымре стоило бы у него поучиться. В какой-то момент к возвышению подлетела молодая пегасочка и водрузила на голову Смотрителю золотистый лавровый венок.
“Богини, как это трогательно”.

Осенённый этим древним атрибутом высшей власти, пегас пододвинул к себе микрофон, и взял слово:

– Друзья! Жители Стойла! Вот и наступил тот момент, когда сердца вновь переполняют эмоции и каждый из вас рвётся в бой. Но не спешите. Потерпите ещё немного. В этот знаменательный день я хочу напомнить вам о том, что Эквестрийские игры – это не только состязание в силе, ловкости и отваге. Это наш с вами билет в будущее. Будущее расы пегасов. Оставив далеко в прошлом слабость, трусость и наследственные болезни мы как никогда прежде близки к нашей цели – сделать государство пегасов снова великим…

Ого! Это был тот самый диктор, которого я слышала по внутренней связи. Несмотря на специфическое построение фраз, голос Харбинджера звучал невероятно убедительно. Та уверенность, с которой он обращался к публике выдавала в нём прирождённого лидера, способного повести всех этих пони за собой хоть на край света. Признаюсь, что его хорошо поставленный баритон очаровал даже меня. Несмотря на понимание того, что в Стойле 148 творились поистине ужасные вещи, какой-то части меня хотелось продолжать слушать этого яркого, необычного пони. Было в его странной речи что-то особенное, доверительное и, если угодно, гипнотическое. Что-то такое, что позволяло почувствовать себя “своим”, а значит, частью чего-то большего. Судя по всему, пегас это прекрасно понимал и умело пользовался.

Если отбросить всю идеологическую мишуру, выходило, что в жизни Стойла 148 так называемые “Игры” имели ключевое значение. Как бы это дико ни звучало, они были призваны отсеивать наиболее слабых и бесполезных с точки зрения Стойла индивидов. Харбинджер называл это “Великим отбором”. Подобные процедуры вошли в жизнь Стойла далеко не сразу. Сперва оказавшихся в самом низу турнирной таблицы просто лишали права завести потомство, но, спустя несколько поколений, мудрые руководители решили, что зря кормить “генетически неполноценных” сограждан слишком накладно. Вот тогда-то Эквестрийские игры и приобрели современный размах. Теперь самые слабые погибали от копыт своих сородичей прямо на стадионе.

И пегасы добились своего. В какой-то мере. За двести лет Великого отбора они существенно преуспели в плане своей физической подготовки. По всему было видно, что нынешние жители Стойла 148 получились сильные, ловкие и, наверное, взаправду бесстрашные... Только вот слегка туповатые. Последнее особенно хорошо чувствовалось по их бурной, но не слишком вменяемой реакции на любые слова своего кумира.

Закончив с торжественным вступлением, Смотритель перешёл к непосредственному общению с публикой, что, на мой взгляд, выходило у него гораздо лучше:

– Итак, друзья, с момента прошлых Игр прошло ни много ни мало восемь лет, и за это время выросло целое поколение новичков, готовых на всё, лишь бы доказать, что они – лучшие. Это так?

– Да! – прокричали пегасы из шеренги Грин.

– Но есть одна проблема. – продолжил Харбинджер с несколько наигранным сожалением в голосе. – Те, кто уже участвовали в Играх так просто не сдадутся. Верно я говорю?

– Да-а! – пророкотало со всех сторон.
“Похоже, Грин, мы тут с тобой в меньшинстве”, – злорадно подумала я, попутно разглядывая зрителей на трибунах. Ну, точно: только старики, дети, да кобылы в возрасте. А ещё вооружённая охрана – по четыре пегаса в лёгкой броне на каждый сектор. Получалось, что практически все дееспособные граждане этого подземного государства находились здесь, на арене.

– И как мы с вами поступим, а? – вопрошал Смотритель, чей голос усиливали десятки мощных динамиков.

– Всё решит схватка! – безошибочно отчеканили пегасы по всему стадиону.

– Верно говорите! И только схватка покажет, кто из вас достоин носить звание настоящего пегаса! Ну, кто здесь настоящий пегас?

– Я!!! – взревела толпа в едином порыве.

– Так докажите это!

То, как другие пегасы отреагировали на призыв Харбинджера напоминало уже массовый психоз. Доведённые до экстаза жители Стойла наперебой выкрикивали какие-то короткие речёвки, смысл которых мне, как стороннему слушателю, разобрать не удалось.

Почувствовав себя в самом центре событий, жеребец не преминул встать в героическую позу под прицелом нескольких фотокамер.
“Прирождённый актёр”, – подумала я, невольно залюбовавшись ладной фигурой главы Стойла. “Будь он помоложе… Стоп, Додо, нашла время!”
Впрочем, процесс созерцания был прерван самым грубым образом: над головой сверкнуло что-то вроде молнии, и в мгновение ока арена оказалась расчерчена белыми шестигранниками, которые проецировались откуда-то сверху. Сразу вспомнилось анклавовское минное поле внутри Занавеса.

Пегасы действительно готовились к этому дню. Появление разметки послужило своего рода сигналом. За каких-то полминуты каждый из бойцов успел занять позицию и теперь пристально изучал своих первых потенциальных соперников.

– Ба, да это никак соплячка Грин, – раздался вдруг за спиной насмешливый мужской голос.

– Прикинь, Тори, это и правда она, – ответил ему другой – женский.

Грин обернулась, и перед нашим с ней общим взором предстали кобыла и жеребец, как две капли воды похожие друг на друга. Оба были светло-бирюзовой масти с коротко подстриженными синими гривами.
“Близнецы? Или что похлеще?”
По естественным причинам жеребец был несколько крупнее своей сестры, но и только. Глядя на бугрившиеся под одеждой мышцы, я могла с уверенностью сказать, что эти двое стоили друг друга.

– Ну всё, блохастая, тебе крышка, – безапелляционно заявила кобыла, сделав пару шагов вперёд, и уже от того, каким голосом она это произнесла, у меня внутри всё сжалось. А вот Грин, напротив, не растерялась.

– Торвальд, Петуния, – ответила она неожиданно звонким, чистым голосом. – А я уж и не ждала. Думала, вы пошли в оцепление, лишь бы не позориться здесь.

– Не забывайся, Эдельвейс, а не то сейчас тебе станет худо, – предупредила кобыла, демонстративно сплюнув на пол.
“Эдельвейс?”
– Худо было вашей мамочке, когда она решила родить вас на свет через жопу, – невозмутимо парировала Грин, попеременно разглядывая то одну, то другую физиономию.

Первым не выдержал Торвальд:

– Вот это ты зря сейчас сказала. Ну всё, Петти, она долго нарывалась.

Встав в боевую стойку, жеребец ждал лишь одного: сигнала к началу боя. Сперва он покончит с этой зарвавшейся выскочкой, а затем, с куда большим удовольствием, переключится на противников посерьёзнее.

Но пока жеребец сверлил пегаску свирепым взглядом, сама Грин демонстративно повернула голову в сторону трибун. Харбинджер по-прежнему возвышался над нами, но с такого расстояния он выглядел всего лишь ярким оранжевым пятном. Впрочем, я нисколько не сомневалась, что до нас долетит каждое его слово.

Убедившись, что все заняли свои места, пегас вдруг расправил свои широкие крылья, и бурливший восторженными голосами стадион мгновенно окутала тишина.

– Настоящий пегас, чтоб вы понимали, не знает ни боли, ни страха, ни жалости к своему противнику или сопернику. Он – воплощение точного выверенного удара в самое сердце вставшей перед ним проблемы… – Харбинджер умолк, словно о чём-то ненадолго задумался.

– Правила Игр вам всем хорошо известны. Каждый из вас имеет ПипБак, и сейчас все они настроены на передачу вашего сердечного ритма прямо на мейнфрейм Стойла. Программа будет следить за количеством таких сигналов и выводить общую численность населения на центральный экран, – с этими словами Смотритель указал копытом куда-то в сторону. Грин повернула голову, и я увидела чёрную плоскость огромного табло, на которой ярко горели зелёные цифры.
“754” – прочитала я.

– Пороговое число уже введено в память мейнфрейма. Его не знаю даже я. Как только оно будет преодолено, мейнфрейм даст сигнал, и я остановлю бой. Но помните, до этого момента существует лишь одно правило: каждый сам за себя. Не ждите помощи, не ждите пощады и не поддавайтесь жалости. Да начнутся Игры!

Едва над стадионом проревела сирена, как Торвальд будто сорвался с цепи. Но его бросок не нашёл цели: Эмеральд с лёгкостью отпрыгнула в сторону, и жеребец промчался мимо. Безусловно, Грин не была настолько сильной, как близнецы, но меньший вес давал ей существенный прирост к ловкости. Кроме того, противник вёл себя более, чем предсказуемо, что позволяло зелёной пегаске легко уклоняться от его ударов. Время от времени Грин даже оказывалась у жеребца за спиной, и тогда под неодобрительные крики сестры тот получал весьма ощутимые оплеухи, однако любые попытки Петунии вмешаться упирались в его твердолобое “я сам!”
Впрочем, бирюзовой пегаске было чем заняться и без нас с Эмеральд. Она сражалась сразу против двух кобыл, явно имевших на неё зуб. Но если салатовая пегаска была занята только ей, то кобыла лиловой масти время от времени пыталась вклиниться между Грин и Торвальдом. В эти моменты я пыталась рассмотреть её как следует. Причина была проста: у неё на груди ремнями было закреплено небольшое устройство с утопленным внутрь глазком линзы и непрерывно мигавшей оранжевой лампочкой – по всей видимости, это была такая же камера, как у Эмеральд. В какой-то момент мне даже почти удалось разглядеть её название: что-то вроде “Аксон” или “Актон”. Что же это было: тщеславие или искреннее желание бойцов увековечить свою победу для потомков?

Пока я над этим размышляла, ситуация резко изменилась: под нами вдруг задрожала земля, и отдельные участки пола стали приподниматься. Я никогда не видела землетрясений, но могла с уверенностью сказать, что здесь происходило что-то совсем другое. В разных частях арены подобно миниатюрным горам, появлялись гранёные тумбы препятствий, часть из которых украшали обычные барьеры-кольца, в то время как на большинстве других были установлены остро-наточенные лезвия, шипы, электрические дуговые установки, и Небо знает что ещё. Но, словно этого было мало, из вентиляционных решёток в полу заструился густой белый дым, и тут же с потолка начала литься вода – настоящий искусственный дождь, добавивший ещё больше хаоса в и без того полную неразбериху. Вместе с этим музыка зазвучала заметно громче, а мигание стробоскопа и огни разноцветных прожекторов превратили поле боя в безумный танцпол, где десятки крылатых фигур то, сближались, то отдалялись друг от друга, падали, взлетали, наносили смертельные раны или не успевали этого сделать...

Увернувшись от мощного, но предсказуемого удара Торвальда, Грин поднырнула под массивного жеребца и брыкнула того в живот. Послышался хруст сломанных рёбер, и, скрючившись от боли, грузный пегас выбыл из игры.

Жёсткий холодный взгляд Петунии скользнул с недотёпы-брата на нас с Эмеральд, Удивительно, но в её глазах я не увидела ни капли сострадания к покалеченному родственнику; в них виделся лишь нездоровый азарт и желание показать своё превосходство.

Молниеносный удар переднего копыта пришёлся Грин прямо в голову. Вернее, мне сначала так показалось. Камера качнулась, и в ушах послышался хриплый и сдавленный, но очень громкий кашель.
“Так вот почему у неё такой голос!”
Грин выхаркивала кровь, явно находясь в состояние глубокого шока. Подрагивающая камера бессмысленно и упорно глядела в одну точку – какую-то блестящую нашивку на спортивном костюме Петунии. Не думаю, что Эмеральд делала это осознанно. Затем новый удар отшвырнул нас с ней в кромешную темноту. Похоже, даже спортивная видеокамера в защищённом корпусе не выдержала такого обращения.

– Это ещё не всё, – меланхолично пояснила Свити. Я выкинула тринадцать минут чёрного экрана. Сейчас она снова включится.

Так и вышло. Сперва перед моими глазами замелькали зелёные и коричневые квадраты, а затем возник и расчерченный треугольниками потолок. Грин лежала среди битого стекла и не двигалась, а где-то на краю поля зрения камеры разноцветные крылатые силуэты продолжали одержимо уничтожать друг друга.
“Получается, что в пылу сражения Эмеральд посчитали мёртвой?” – подумала я, не смея оторвать взгляд от происходящего. Так прошло ещё несколько минут, и всё это время я пристально следила за тем, что удавалось выхватить неподвижному объективу камеры.

Но вот пегаска вдруг закашлялась и резко вскочила на ноги, отчего её ощутимо повело. Оказалось, что всё это время у Грин изо рта сочилась кровь: на полу, в том месте, где только что лежала её голова, образовалась липкая лужица.

Эмеральд огляделась. За то время, что она провалялась в отключке, стадион изменился до неузнаваемости. Теперь и на арене, и на трибунах царил натуральный хаос. Агрессия пегасов, копившаяся в стенах Стойла 148 с момента его основания, вырвалась наружу и окропила кровью всё, до чего смогла дотянуться. Даже цифры на табло популяции сделались из зелёных кроваво-красными. Ежесекундно мигая, они показывали, что численность жителей Стойла 148 стремительно сокращалась: вот их 28, а вот уже 25.
“Мейнфрейм не остановил бой! Теперь это уже настоящая бойня”.

Прямо на моих глазах откуда-то сверху упало тело с обвязанным вокруг шеи тросом, а затем где-то за спиной раздался выстрел. Обернувшись на звук, Грин столкнулась нос к носу с ярко-синей пегаской в форме охраны Стойла. Та стояла над истекавшим кровью жеребцом и сжимала в зубах небольшой шестизарядный револьвер. “Не подходи!” – ясно читалось у неё во взгляде.

Эмеральд и не стала подходить, а точнее, просто не успела. Внезапно на спину охранницы спикировала, прямо скажем, миниатюрная кобылка канареечного цвета. Не без удивления я узнала в ней ту миловидную пони, что надевала на голову Смотрителя лавровый венок. Впрочем, пятна чужой крови на её некогда ухоженной шёрстке говорили сами за себя. К несчастью для кобылки, завладеть заветным оружием ей так и не удалось. Извернувшись, охранница выпустила в неё все оставшиеся пули, чем в конечном счёте и обрекла себя на погибель.

Едва тело канареечной пегаски коснулось пола, Грин перешла в наступление. Один точно рассчитанный удар переломил шею охранницы словно тростинку. А дальше случилось ужасное: недолго думая Эмеральд стащила с убитой бронежилет и принялась натягивать его на себя! Глядя на знакомые крепёжные кольца и ремни, на форму бронепластин, покрытых серой тканью, наконец на удобные боковые карманы, я вдруг поняла, что пусть и существенно переделанный, этот жилет прямо сейчас был на мне! Закончив с облачением, Грин подняла с пола разряженный револьвер и, спрятавшись за угол, со всего размаху метнула его в сторону трибун. Когда оружие жалобно стукнулось об одну из скамеек на шум тут же слетелись сразу трое бойцов. Разумеется, никто из них не ожидал подобной встречи. Выйдя из оцепенения, они кинулись друг на друга, и Грин оставалось лишь молча наблюдать из своего укрытия, как один из них с грохотом упал на трибуны, прижимая к груди окровавленный обрубок передней ноги.
“Этот точно не жилец”, – мрачно подумала я, и переключила внимание на воздушный бой, завязавшийся между двумя оставшимися пегасами. Светлогривый здоровяк пытался атаковать своего более скромного по габаритам противника, но каждый раз отступал.

Дело в том, что у второго пегаса был нож. Стоило блондину сделать выпад, как перед его носом возникало остро заточенное лезвие. Но вот у владельца ножа закончилось терпение, и он сам пошёл в атаку. Взмыв на несколько метров вверх и издав пронзительный вопль, он ринулся на своего соперника. Здоровяк даже не попытался увернуться. Видимо, от страха в его мозгу что-то заклинило. Зависнув в одной точке, он смотрел на сверкающее лезвие ножа до тех пор, пока багровая полоса не расчертила его мускулистую шею наискось. Издавая жуткие булькающие звуки, пегас мешком свалился на пол и затих.

Впрочем, победитель ликовал недолго. Выскочив из своего укрытия, Эмеральд набросилась на него сзади. Камеру затрясло во все стороны, и изображение разбилось на отдельные смазанные квадраты. Всё, что я могла разобрать в этом хаосе, поступало с микрофона устройства. Это был жуткий сдавленный хрип, звучавший то ближе, то дальше и тяжёлое, но настойчивое дыхание Грин. Поначалу казалось, что пегаска не справится с соперником, но постепенно рывки камеры становились всё слабее, а хрип – тише. Наконец, я услышала, как оружие со звоном упало на пол, и картинка пришла в норму. Переступив через убитого, Грин подобрала армейский нож… со стропорезом – жуткий, уродливый и очень узнаваемый – прямо до дрожи. Похоже, у Эмеральд была нездоровая тяга к боевым трофеям.

Не удивлюсь, если эта находка и придала ей смелости. Усеянный мёртвыми телами пол вдруг начал стремительно удаляться, а в следующий момент мы с Грин уже стояли в самом центре последствий кровопролитного сражения, в котором личная охрана Харбинджера безуспешно пыталась уберечь своего патрона от жестокой расправы. Теперь стало ясно, почему никто даже не попытался остановить бой: и глава Стойла, и его заместители были мертвы, а их тела изуродованы до неузнаваемости. Причём, больше всех досталось именно Смотрителю – его лежавшее навзничь тело мне удалось распознать лишь по костюму. Вот тебе и любимец публики!

Спешно переворачивая трупы, Грин стала что-то искать. Наконец, сорвав с шеи Харбинджера металлическую пластину с красивым сиреневым камнем посередине она сунула её к себе в карман.
“Какой-то ключ”?

Забрав искомое, Грин встала напротив гигантского табло, на котором мерцала кроваво-красная цифра “3”. И такие же красные точки целей на Л.У.М.е её ПипБака услужливо подсказывали, что где-то поблизости притаились ещё двое выживших. Но вот совсем рядом появилась новая точка, и одновременно с этим на табло отобразилась цифра “4”. Грин отреагировала мгновенно: спикировав прямо на арену с такой скоростью и под таким углом, что у меня к горлу подступил ком, она перешагнула через несколько мёртвых тел и уставилась на жеребца, имевшего наглость вернуться с того света. Через заляпанный кровью объектив камеры его искажённое болью лицо смотрелось особенно жутко. Лёжа на боку, он глядел на экран своего ПипБака и что-то невнятно хрипел. Неужели, просил о пощаде?

Недолго думая, пегаска склонилась над раненым, словно хотела шепнуть ему что-то на ухо, да так низко, что камера едва не упёрлась в пол. Однако хруст ломаемых костей и тихий стон за кадром стали верными признаками того, что для этого бойца всё уже кончено.

Эмеральд выпрямилась. Теперь счётчик популяции Стойла вновь показывал цифру “3”. Ещё немного, и Грин заполучит свой пропитанный кровью чемпионский титул. Мельком взглянув на ПипБак, моя носительница перелетела на другой конец стадиона, туда, где под трибунами в районе опорной колонны вжались друг в друга двое: жеребёнок и кобылка. Скорее всего, чудовищная система, взрастившая Грин, ещё не коснулась их в полной мере – оба были пустобокими.
“Свити, стоп!” – хотела крикнуть я, деревенея от ужаса, но просто не успела. Грин даже не стала доставать нож: два хлёстких удара, и счётчик выживших переключился на цифру “1”. Нет, я не увидела этого прямо в кадре, но я точно знала, что так и есть. Когда нужно, эта тварь била без промаха и в полную силу.

Расправившись с последними обитателями Стойла 148, Грин повернулась вокруг своей оси и стремительно взмыла вверх. Пространство вокруг меня закрутилось по спирали, а к горлу подступила тошнота. Я застонала.

– Что-то не так, Додо? – тут же отреагировала Свити Бот.

– Да, на паузу… поставь.

Едва перед глазами снова возник интерьер поезда, я повалилась на диван и, глядя на мелкие вибрации потолочного плафона, стала приходить в себя.

Галета, несколько глотков воды, ещё галета и вновь вода… Вот так, Додо, тебе уже гораздо лучше...

Вновь расположившись напротив единорожки, я уставилась в её зелёные глаза и скомандовала:

– Свити, запускай.

– Уверена? – переспросила кобылка, хмуря брови.

– Да, чёрт возьми, кто-то же должен его досмотреть. Запускай!

Прерванный полёт продолжился. Грин летела так, как мне, наверное, не было суждено летать никогда. Она двигалась намного быстрее, увереннее и под самыми невообразимыми углами. От таких манёвров мой вестибулярный аппарат начал натурально сходить с ума.

Пегаска очутилась у входа в странную опрокинутую полусферу, расположенную практически под самым потолком Атриума. Приложив ключ-карту к замку, она вошла в помещение с контрольными мониторами и шкафами, до отказу набитыми папками с документацией.

Наклонное панорамное окно во всю стену заботливо подсказывало о том, что Грин вторглась во владения Смотрителя. Запустив терминал, она вытянула из своего ПипБака компактный инфо-кабель и принялась без разбора копировать все найденные в недрах его памяти файлы. Похоже, пегаска ударилась в чистую импровизацию. Не думаю, что она когда-либо планировала красть секреты Стойла, но и упускать подвернувшуюся возможность она явно не собиралась. Что ж, весьма дальновидно с её стороны.

Свернув файловый менеджер, Эмеральд запустила программную оболочку, отвечавшую за активацию протоколов безопасности. Глядя на список доступных процедур, было несложно догадаться, какой именно пункт она выберет.
“Расконсервировать Стойло? Да/Нет”, – вспыхнуло на экране, и в следующий момент видеозапись, о которой пегаска уже и думать забыла, окончательно прервалась.

Сидя в удобном кресле машиниста, я держала перед собой подзорную трубу и, интереса ради, время от времени заглядывала в неё. Далеко впереди, на границе света и тени мелькали шпалы, коробки с электрооборудованием, жгуты проводов и многочисленные служебные отметки, чей смысл оставался для меня полной загадкой. Когда же вагон подпрыгивал на очередном стыке между рельсами, я ощущала себя орудийным наводчиком в древней гусеничной бронемашине, причём, безлунной ночью. Потом смазанная картинка прояснялась и всё повторялось по-новой.

После всего увиденного, эта глупая игра здорово успокаивала нервы. Даже не знаю, что пугало меня больше: нескончаемый поток насилия, или же то, что я смогла так долго на него смотреть. Движение по закрытой трубе стремительно и неуклонно приближало меня к логову Эмеральд Грин. Мне было уже некуда сворачивать. То есть, теоретически, я могла направить наш поезд задним ходом или даже остановить его прямо в тоннеле, но в этом просто не было смысла. На задворках сознания снова закопошились такие слова как “предопределённость”, “судьба” и “рок”. И если раньше я отрицала вмешательство каких-то там высших сил в мою жизнь, то события последних дней посеяли зерно сомнения, которое теперь успешно прорастало. По правде сказать, я даже не могла толком ответить: было ли решение идти до конца моим собственным или же меня вела чья-то воля. Иронично, не правда ли?

Но даже если кто-то или что-то двигал меня к развязке, это совсем не мешало мне как следует подготовиться. Я достала цветастый рекламный проспект, найденный прямо в поезде. “Создадим город будущего вместе” – гласила ярко-оранжевая надпись, выполненная жирным рубленым шрифтом. Ниже шло предисловие за авторством некоего Рейнгарда Симмса – профессора урбанистики, который рассуждал о кризисе современных городов и предлагал принципиально иную концепцию построения жилых зон. Если опустить выдержки, явно взятые из диссертации вышеупомянутого учёного, его проект заключался в строительстве огромных изолированных пространств-биокуполов, поделённых на функциональные сектора и соединённых между собой подземными тоннелями. Подобное уже угадывалось в планировке Поларштерна, но даже в его математически выверенном построении улиц встречалось что-то привычное, знакомое по картинкам и кинохронике, снятой где-нибудь в Мэйнхэттене или, скажем, Сиэддле. Здесь же было нечто совершенно иное.

Как утверждалось в буклете, аркология “Энигма” должна была стать первой ступенью на пути к переосмыслению самой концепции эквестрийского градостроительства. Ступенью довольно скромной, но, по оценкам Симмса весьма перспективной. Конечной же целью всего проекта было “создание комфортной жилой среды, рассчитанной на длительное автономное существование её обитателей”.

Прочитав последний пассаж, я невольно вздрогнула. Всё это до боли напоминало концепцию… Стойла!

И тут меня осенило: “Аркология – это и есть Стойло 148!” Ещё при виде обложки буклета огромный полусферический купол показался мне смутно знакомым. Когда же я вчиталась в описание проекта и нашла его подробную схему, сходство этих двух сооружений стало очевидным. Ну, конечно! Я уже видела эту постройку, только не снаружи, а изнутри – глазами Эмеральд Грин!

Уникальность архитектуры “Энигмы” заключалась в том, что несмотря на свои огромные размеры её стеклянный купол держался сам по себе – то есть без помощи каких-либо опорных колонн или радиальных балок. Дело в том, что каркас здания был выполнен из однотипных треугольных сегментов, которые вместе и составляли его внешнюю оболочку-полусферу. Такое ни с чем не спутаешь!

Чем же должна была стать “Энигма” для жителей Поларштерна? Приоритетными направлениями работы будущего комплекса были заявлены “отдых и оздоровление сотрудников научно-производственных предприятий”. Не удивительно. Суровый климат и ударные темпы производства требовали ответных мер в виде физической и психологической разгрузки персонала.

Оказалось, что для реализации этой идеи удивительно хорошо подошла концепция торгово-развлекательных центров. Возникшие перед самой Войной, эти масштабные, сложные сооружения постепенно превратились из больших магазинов в своеобразные микро-государства, в которых у каждой крупной и уважающей себя корпорации имелись свои представительства. То, что раньше называлось "бутиком" стало полноценным филиалом – будь то какой-нибудь банк, сетевая клиника или крупное образовательное учреждение. Каждый посетитель такого бутика, входя на его территорию, оказывался в привычном, одинаковом для всех филиалов наборе правил и услуг. Постепенно эти торговые центры всё больше замыкались на себя, и единственное, что оставалось сделать проектировщикам – это добавить жилые помещения!

Создатели аркологии старались сделать так, чтобы находившиеся в вечном напряжении пони хоть ненадолго забыли о своей принадлежности к миру учёных. Под куполом должны были разместиться торговые и развлекательные площади, включавшие в себя как небольшие магазины, кафе и рестораны, так и огромные общественные пространства вроде собственного зимнего сада, библиотеки популярной литературы и театрально-концертного зала на 650 мест.

Но вишенкой на торте и главной достопримечательностью “Энигмы” должна была стать особая рекреационная зона, устроенная в самом сердце комплекса на дне бывшей соляной выработки. Там планировали создать целое искусственное озеро с лечебными гротами, небольшим водопадом, собственной лодочной станцией и всевозможными спортивными снарядами для активного отдыха – настоящий подземный санаторий, так нужный городу с десятками вредных производств! В буклете утверждалось, что именно насыщенный солью целебный воздух и послужил основным аргументом в определении места будущего строительства.

Благодаря инженерному гению Симмса возведение купола шло рекордными темпами, но судя по тому, что на обороте буклета я нашла перечень вакансий, связанных с инженерными работами и отделкой помещений, к моменту гибели Поларштерна комплекс так и не был завершён. Что же происходило с этим местом дальше, остаётся лишь догадываться. Предположу, что достраивали “Энигму” уже в самом конце Войны. Не знаю, кто первый вспомнил о ней. Принцессы, Министерства ли? Ясно одно: в условиях острейшей нехватки ресурсов кому-то в голову пришла идея, что бывший экспериментальный купол можно использовать как основу для Стойла. Беда лишь в том, что никто и не догадывался, чем может обернуться это решение спустя два столетия...

Репродуктор над головой объявил, что до прибытия в аркологию “Энигма” осталось пять минут. Автоматика поезда переключила положение контроллера на средний ход, и я вновь прильнула к окуляру трубы, надеясь разглядеть перрон станции раньше остальных. Впрочем, подруги и не претендовали на первенство в этом деле: Свити сидела в тамбуре, где при помощи настенного зеркала, косметики и тюбика биоклея пыталась привести себя в порядок, насколько это было вообще возможно в её нынешнем состоянии, а Джестер, обняв свой верный гранатомёт, так и вовсе спала без задних ног на одной из лавок. Впрочем, я слишком хорошо знала свою подругу, чтобы поддаться этому обманчивому впечатлению.

Но вот из-за поворота вынырнула долгожданная цепочка светящихся точек – судя по всему, огни станции. Мне их вид сразу не понравился. Мерцая в темноте тоннеля, точки как-то странно двоились.
“Какого…” – эффект не пропал даже после того, как я отложила трубу в сторону. Мгновение, и стало ясно, в чём тут дело.

Огни отражались в воде!

– Девчонки, подъём! – мой голос едва пробивался сквозь усиливающийся дробный стук колёс. – Там рельсы кончаются!

– Что?! – рассеянно моргая, серая пони уставилась на меня. Удивительно, но она действительно спала.

– Впереди вода! Будем тормозить!

В этот момент вагон неприятно качнуло и моя подзорная труба со звоном упала на пол. Но мне было уже не до неё. Склонившись над приборной панелью, я искала способ перевести управление поездом на себя. Ага, как же! Тупая автоматика считала, что всё шло по плану и ни на переключение кнопок, ни на голосовые команды не реагировала! Ну, конечно! Для коррекции маршрута ей требовалась ключ-карта машиниста, которой у меня не было.

– Джестер, Свити, ищите стоп-кран! – выкрикнула я, спешно отдирая пластиковую заглушку у основания пульта. Не сговариваясь подруги кинулись в разные концы вагона, а я уткнулась носом в схему электроснабжения.

До катастрофы оставались считанные секунды.
“Эх, была не была!” – вцепившись зубами в самый толстый жгут проводов, я с остервенением рванула его на себя.

Искры. Треск. От перепада напряжения под потолком что-то негромко щёлкнуло, и коварная лампа автопилота отключилась. И, что самое главное, вместе с ней отключился спарк-двигатель. Вот только было уже поздно: с леденящим душу воем поезд на полном ходу нырнул носом в воду! Лампы в салоне погасли сразу, зато фары продолжали гореть как ни в чём не бывало, и от вида того, что они выхватили из темноты, грива у меня натурально встала дыбом.

Прямо на нас неслась какая-то железная конструкция, застрявшая поперёк тоннеля!
“Пресвятая Селестия!..”
Я выскочила из кресла и буквально набросилась на Джестер, ошалело крутившую штурвал стояночного тормоза. В противоположном конце вагона Свити занималась тем же самым: нормального стоп-крана в вагоне просто не нашлось! Увы, при такой скорости движения их действия были совершенно бесполезны.

Повалив серую пони на пол, я прокричала в проход:

– Свити! Это не поможет!!! Ложись!!!

И очень вовремя! Со стороны кабины последовал страшный удар, сопровождаемый хрустом смятой обшивки и дребезгом разбитого стекла. И тут же прямо от пола пошла чудовищная вибрация, словно колёса нашего вагона сделались вдруг квадратными. Ещё сильнее прижимая Джестер к полу, затылком я ощутила, как прямо над нами пронеслось что-то очень массивное и смертоносное.

Шшухххх!

Раскроив вагон на уровне окон, это что-то застряло в железной обшивке и, в конечном итоге, затормозило состав; cалон озарился прощальной вспышкой короткого замыкания, после чего поезд окончательно погрузился во тьму.

“А вот и спасательная бригада”, – подумала я, щурясь от яркого света, бившего прямо в глаза. Затем пластиковая лавка, присыпанная кусками стекла, поднялась в воздух и с грохотом отлетела в сторону. А вслед за ней отправилась и изуродованная решётка багажной полки, и тонкий хромированный поручень, завязанный чуть ли не в узел.

– Все целы? – окликнула нас Свити Бот, размахивая перед собой миниатюрным фонариком.

– Да. Но будем ещё целее, если ты перестанешь светить в лицо этой штукой, – пробурчала Джестер, выбираясь из-под меня.

Яркий луч тут же ушёл в сторону, скользнув по сорванным с креплений сиденьям и жуткой рваной дыре, шедшей практически по всей длине борта вагона. Обернувшись назад, я увидела, что в дальнем конце салона среди груды искорёженного железа лежала – ох, ничего себе! – ярко-жёлтая стрела козлового крана. Джестер тоже заметила её, затем вдруг положила копыто мне на плечо и коротко бросила:

– Я ж говорила, сочтёмся.

– Угу, – смущённо ответила я. И в этот самый момент где-то под потолком раздалось невнятное хрипение:
“...пассажиры. Убедительно про… вас не забывать ...вои личные вещи в ваго… электропоезда. Поезд прибыл на станцию ...логия “Энигма”, конечная”.

Звук шёл из небольшого чудом уцелевшего динамика, который болтался на единственном проводке посреди развороченного вагона. До чего же нелепо это выглядело!

– Ну что, девочки, чья теперь очередь говорить “приехали”? – спросила я, пытаясь подавить поток нервного смеха, рвавшийся наружу.

Платформа “Энигмы” встретила нас тусклым светом дежурных ламп и устойчивым запахом сырости. Самой воды видно не было, но её присутствие угадывалось повсюду: где-то за спиной стучали тяжёлые капли, а железобетонные стены и потолок украшали наросты явно геологического происхождения. Похоже, весной станцию основательно заливало, но потом вода уходила в тоннель и скапливалась в той самой злополучной промоине, где застрял наш состав.

Двигаясь по растрескавшимся плитам пола, мы волей-неволей производили столько шума, что уже не заботились о маскировке. Лучи трёх фонариков скользили по стенам, некогда украшенным мозаичными вставками. Под воздействием сырости многие кусочки цветного стекла осыпались, и теперь было очень сложно понять, что именно они изображали раньше. Наверное, что-то про силу науки, судя по остаткам каких-то формул и едва различимому силуэту единорога в белом лабораторном халате. На мгновение мне даже показалось, что на стене запечатлена не кто иная, как несгораемая Окси Феррум, но потом стало ясно, что красно-рыжая копна волос на самом деле являлась пятном ржавчины, натёкшим откуда-то с потолка.

Да-а. По всему было видно, что подземную станцию достраивали второпях и в условиях существенной экономии средств. Её отделка очень резко контрастировала с убранством железнодорожного терминала в Поларштерне. Вместо помпезного стиля предвоенных лет я видела то, к чему привыкла с самого раннего детства – типичные дизайнерские решения корпорации Стойл-Тек: круглые вентиляционные решётки, динамики марки “ЯCV” для массового оповещения населения, наконец, обилие хрома, алюминия и нержавеющей стали.

Но среди знакомых вещей я заметила и кое-что весьма необычное. Дело в том, что по обеим сторонам платформы между опорных колонн были встроены широкие чёрные двустворчатые двери, подобные тем, какие бывают у грузовых лифтов. Они отгораживали рельсовые пути от подземного зала и приводились в движение мощными электромоторами. Чтобы выбраться из тоннеля на платформу, нам пришлось поочерёдно удерживать подпружиненные створки, так и норовившие прищемить чей-нибудь хвост или ногу. Тем обиднее было узнать, что на противоположной стороне платформы все двери были распахнуты настежь, и через них виднелся поезд, которым воспользовалась Эмеральд Грин – совершенно целый и невредимый. Вот везло же некоторым!

На выходе из подземного зала висели громадные электронные часы, подобные тем, что встретились мне в здании Института. И хотя они уже давно не работали, зловещая комбинация из трёх цифр, вновь напомнила о себе. И ещё как. Дело в том, что прямоугольный дверной проём перегораживала бронированная плита гермозатвора, на шершавой поверхности которой по-прежнему угадывалось число: 148!

Сердце забилось заметно чаще. Теперь ошибки быть просто не могло: за высокой железной дверью начиналось Другое Стойло, которое, к тому же, являлось родным домом для Эмеральд Грин. Оставалась лишь самая малость – найти способ сдвинуть с места бронированную плиту весом в несколько тонн.
“Эх, Барбара. Ну что ж ты не выпросила у кузины ПипБак поновее?” – возмутилась я, выуживая из сумки целую охапку соединительных кабелей всевозможных стандартов. Наученная горьким опытом я собирала их по всему зданию Института и теперь видела, что делала это не зря.

Чтобы связать между собой серийные порты ПипБака и терминала управления гермозатвором потребовалась цепочка из шести разных кабелей! Новый рекорд, чёрт возьми. Уверена, я соединила их ровно в той последовательности, в которой новые стандарты передачи данных появлялись на свет. Что ж, зато не пришлось ничего резать а потом вновь скручивать и заматывать изолентой.

Скептически оглядев странный пятиметровый шнур и попутно обозвав меня технической извращенкой, Джестер полезла в сумку за своими взрывными принадлежностями. Тем сильнее она удивилась, когда на экране терминала показался следующий текст: “Идёт процесс аутентификации. Пожалуйста, ждите”. Затем мы увидели стилизованное изображение щита, которое медленно, но верно заполнялось ядовито-зелёным цветом. Под щитом мерцала надпись: “Nyx Gaaяd gяoup. Идёт загрузка метаданных...”
Всё-таки пропускная способность серийного порта моего нынешнего ПипБака была ужасающе низкой. Прошло не меньше минуты прежде чем терминал смог считать искомые данные, но зато результат меня приятно обрадовал. Несмотря на то, что ещё на “Эквестрии-8” я провела полную перекалибровку биометрики, система определила меня как “Старшего инспектора безопасности Стойл-Тек Барбару Эппл Сид” и тут же присвоила так называемый “оранжевый” уровень доступа. Теперь, согласно внутреннему протоколу безопасности Стойла 148, я была вправе посещать любые служебные и жилые помещения, включая научные лаборатории, арсенал и даже кабинет Смотрителя!

Вот так, Джестер, знай наших!

Жужжание электромотора в сочетании со скрежетом поднимаемой бронеплиты уже не оставляло надежды на то, что нам удастся войти незамеченными. Даже если бы мы хором прокричали “Эй, Эмеральд, мы здесь!” это уже не получилось бы настолько эффектно, а главное, громко. Теперь, расположившись по обеим сторонам от двери, мы ждали какого-нибудь неприятного сюрприза от зелёной пегаски: тщательно подготовленной засады, шквального огня охранных турелей, а может, невнятного мычания пегасов-модификантов, подобных тем, что атаковали нас в Поларштерне. Но ничего такого видно и слышно не было. Разве что со стороны открывшейся двери доносился отчётливый многоголосый гул: гудела вентиляция, гудели люминесцентные лампы под потолком, гудел понижающий трансформатор местной подстанции. Я настолько отвыкла от этих звуков, что сейчас они казались мне невероятно резкими, сухими и безжизненными.

И вот, переступив неглубокую выемку в полу, мы оказались на территории противника. Холл Стойла 148 являл собой наглядный пример того, во что может превратиться подземное убежище за неполных четыре года запустения. Помещению уже требовался серьёзный ремонт, включающий в себя не только чистку поверхностей, но и комплексную замену вышедшего из строя оборудования. Вот только наводить здесь порядок было уже некому...

В глубине души я была рада, что в Стойле 148 больше никто не жил. Даже пары верзил с атлетической подготовкой уровня Грин уже хватило бы, чтобы стереть нас в порошок, а судя по видео с последних Игр таких представителей “высшей расы” там обитало никак не меньше семи сотен!

Но даже в одиночку Грин представляла для нас немалую угрозу. Сейчас она действовала на своей территории, что уже давало ей некоторое преимущество. Продвигаясь по указателям в сторону Атриума, я пыталась понять логику в поведении Эмеральд. Почему заполучив последний фрагмент текста пегаска не направилась сразу в Анклав? Что она делала внутри заброшенного Стойла? Пряталась от нас? Выкапывала заранее припасённое чудо-оружие или, может, накачивалась какими-нибудь сильнодействующими боевыми наркотиками чтобы при встрече разорвать нас на куски?.. Версий было много, и ни одна из них не казалась верной. Но в одном я совершенно не сомневалась: Грин ждала нас, и вот от этой мысли становилось особенно не по себе. В любой момент она могла с воплем выскочить из-за угла или же, заблокировав нас в каком-нибудь глухом коридоре, пустить через вентиляцию ядовитый газ. Самое неприятное заключалось в том, что если мы хотели заполучить древний манускрипт обратно, нам следовало спровоцировать зелёную пегаску на прямое столкновение. По этой причине мы условились очень внимательно следить за окружающей обстановкой, но не прятаться.

Чем глубже мы продвигались, тем сильнее чувствовалось запустение. В некоторых местах стены уже бурели ржавчиной, в других же их покрывал странный белый налёт, напоминавший иней. И, похоже, именно он был в ответе за нынешнее состояние интерьеров Стойла 148.

Я соскоблила несколько крупинок, осторожно понюхала их и затем лизнула. Cоль. По всей видимости, в комплекс непрерывно поступала вода, а вместе с ней и мельчайшие частицы соли. Попадая в вентиляцию, они с удовольствием разносились по помещениям, образуя пресловутый белый налёт, а высокая влажность и непрерывный ток воздуха создавали все условия для того, чтобы железо ржавело, и брошенные без обслуживания механизмы постепенно выходили из строя. Ещё немного, и здесь придёт в негодность буквально всё.

Широкий грузовой пандус вывел нас прямиком к галерее жилого уровня – той самой, с которой на видеозаписи началось наше совместное с Эмеральд путешествие. Время от времени нам попадались перпендикулярные ответвления, которые уходили к жилым отсекам. Каждое такое ответвление представляло собой короткий тупиковый коридор с рядами одинаковых дверей и неизменным питьевым фонтанчиком у торцевой стены. Пользуясь привилегиями Старшего Инспектора, я даже заглянула в некоторые из комнат и поразилась, насколько они были похожи: та же мебель, те же спортивные снаряды, та же одежда в шкафах. Даже плакаты на стенах и те повторялись с завидной регулярностью. Но что по-настоящему изумило меня, так это полное отсутствие книг! Типовые стойл-тековские полки были либо демонтированы за ненадобностью, либо ломились от запылённых металлических статуэток всевозможных призов. Стоя посреди одного из таких отсеков я задумалась: “Может ли комната Грин выглядеть таким же образом?” – и сразу отмела эту мысль как несостоятельную. Нет, при всей своей кажущейся прямолинейности пегаска была не так проста. Раз она выжила в той жуткой бойне, значит чем-то отличалась от своих сородичей.
“О, а вот и эскалаторы”.

Окинув взглядом проржавевшие ступени, мы решили подниматься традиционным “воздушным” способом – то есть с использованием меня в качестве тягловой силы. Вопреки обыкновению, Джестер не стала подтрунивать надо мной по этому поводу, что меня не на шутку встревожило. Чем же таким были заняты мысли серой пони, если за четверть часа она не отпустила ни одной из своих фирменных “колкостей”?

Но вот наклонный ход эскалатора остался за спиной, и судя по тому, что свет от наших фонариков перестал дотягиваться до стен мы оказались на пороге очень просторного помещения. И я уже знала, какого именно. В нескольких метрах от нас пол ещё поблёскивал кристалликами соли, а вот дальше простиралась сплошная чернота. Вернее, так мне показалось сначала. Продвинувшись чуть вперёд, я заметила какую-то неоднородную еле светящуюся не то полосу, не то пятно, словно бы висевшее высоко в воздухе – что-то вроде миниатюрного полярного сияния. И чем дольше я в неё всматривалась, тем лучше различала отдельные детали.
“Так вот как это работает...”
– Девочки, кажется, мы пришли, – не без волнения в голосе объявила я. – Джестер, притуши-ка фонарь.

– То есть тут ещё недостаточно темно? – возразила полузебра в своей привычной вопросительной манере.

– Да нет, здесь как раз слишком светло, а мне нужно кое-что проверить.

Серая пони удивилась, но не стала спорить. Впрочем, здесь, в мёртвом Стойле, она явно чувствовала себя не в своей тарелке – почти всё время молчала и даже не пыталась руководить нашими передвижениями. Погасив “Лайтбрингер”, она осталась где-то позади, а я достала подзорную трубу и принялась вглядываться в пятно призрачного света. Так и есть! Странное свечение исходило от огромной панорамной картины, написанной радиоактивными красками около двух столетий назад!

Наведя резкость, я увидела низкие купола, массивные колонны, строгие порталы и на фоне всего этого сурового великолепия – причудливые облачные изваяния в виде крылатых пони. В мягком свете, струившемся прямо из центра картины, передо мной предстала колыбель цивилизации пегасов – величественный и гордый Пегасополис. Пронзённый дюжиной высоких горных пиков комплекс зданий являлся триумфом строительных технологий того времени. Пегасы ещё не научились формировать гипероблака, и поэтому город состоял из отдельных облачных островов, соединённых подвесными мостами. На картине была ночь. Полная луна серебрила здания, доспехи и оружие дозорных, а также потоки первичной радуги – спектры, лившиеся с верхних ярусов дворца Верховного Консулата. Кое-где фрагменты фрески уже успели осыпаться, но, глядя на лёгкие, практически невесомые фигуры пегасов, паривших в небе, мне всё больше хотелось всматриваться в эту удивительную картину, однако слыша нетерпеливое сопение возле уха я поняла, что долго любоваться прекрасным не получится.

– Да погоди ты, – шикнула я на серую пони и перевела взгляд в правый нижний угол фрески. Дело в том, что по краям картины шёл геометрический орнамент, состоявший из упрощённых изображений крыльев, молний и скрещенных копий, явно намекавший на славное боевое прошлое народа пегасов, однако в правом нижнем углу в него ненавязчиво вплетались буквы староэквестрийского алфавита, правда, сильно упрощённые и угловатые.
“Какой-то девиз в одну строку. Или…” – я пригляделась повнимательнее, и хитросплетение вертикальных и горизонтальных линий стало складываться в фразу... нет, в имя – подпись автора.
“Nu-i-tae Blan-sche”, – прочитала я по слогам. Нюитэ, Нюи, а для друзей просто Ночка!
“Додо, да тебе детективом работать”, – подумала я, жадно впиваясь глазами в огромные угловатые буквы.

Как же интересно устроен мир. Наткнувшись на детский рисунок в Богинями забытом почтовом самолёте, я и помыслить не могла, что вытряхну из пыльных тайников прошлого не просто случайное имя, но целую историю, пожелавшую быть рассказанной после стольких лет забвения. Теперь во всём белом свете я единственная знала, где юная и талантливая художница Нюи Бланш обрела своё последнее пристанище.

Это было захватывающе и грустно одновременно. Мне очень хотелось поделиться с подругами своим неожиданным открытием, но в то же время я понимала, что с самого начала это была моя личная тайна, которую они вряд ли смогут прочувствовать в полной мере.
“Эй, Додо, не раскисай мне тут!” – в последний раз оглядев прекрасную фреску, я с сожалением протянула:

– Ладно, Джестер, можешь включать фонарь обратно.

– То включай, то не включай, – недовольно пробурчала серая пони. – Так что там у тебя такое?

– О-о-о, подруга, ты не поверишь, – откликнулась я, заранее предвкушая реакцию полузебры. – Здесь целый пегасий стадион!

Мертвец был похож на ростовую статую, опрокинутую с постамента. Особое сходство в этом ему придавала белая корка соли, равномерно покрывавшая всё тело. Дело в том, что бедняге посчастливилось лежать там, где какое-то время назад протекал ручеёк солёной воды, и от этого пегас постепенно превратился… в памятник самому себе. Но, несмотря на то, что другим его собратьям повезло несколько меньше, повышенное содержание соли в воздухе создало уникальные условия для мумификации их останков. Что ж, мои опасения по поводу того, что придётся всё время дышать ртом, полностью развеялись.

А вот и источник всей этой соли. Если я вдруг захотела бы встать ровно посередине стадиона, у меня бы ничего не вышло. С момента гибели Стойла 148 грунтовые воды потрудились на славу, превратив арену в искусственное солёное озеро идеально круглой формы. Но если я могла запросто перелететь его на крыльях, то для моих сухопутных подруг оно являлось серьёзным препятствием. Особенно для Свити. Уверена, если синтетическая кобылка и держала у себя дома соль для ванной, то исключительно для поддержания легенды.

Планировка стадиона отличалась болезненной упорядоченностью. Двенадцать одинаковых секторов были огорожены друг от друга высокими глухими переборками, штурмовать которые нам совершенно не хотелось. Единственными участками с возможностью сквозного прохода был пресловутый кольцевой балкон, расположенный значительно выше нас, и пустое пространство перед ареной, ставшее теперь берегом искусственного водоёма.

Посовещавшись, мы оставили часть вещей прямо возле входа, а сами начали спускаться к воде. Ряды сломанных скамеек были завалены железными трубами, мотками проводов, битым стеклом и бетонной крошкой. Что-то использовалось бойцами для истребления друг друга, а что-то просто успело нападать с потолка за эти несколько лет. Время от времени среди хаотично раскиданных предметов попадались и иссушенные тела, скрюченные в самых невероятных позах, лежавшие по отдельности или наваленные друг на друга словно тюки грязного белья в прачечной. Мертвецы взирали на нас пустыми глазницами обтянутых тонкой пожелтевшей кожей лиц, и каждый раз, когда я ловила такой “взгляд” мне хотелось поскорее отвернуться.

Вообще, атмосфера, царившая в центральной части “Энигмы” невероятно подавляла. Ажурные конструкции бывшего рекреационного комплекса вступили в уродливый симбиоз с технологиями Стойл-Тек, и теперь там, где за блестящими треугольниками стеклянных граней мы должны были видеть небо, находился слой железобетона толщиной в добрую пару метров. Довершала же картину полусферическая “корзина” кабинета Смотрителя, подвешенная прямо под потолком на изогнутых, словно паучьи лапы, балках. Своим местоположением она олицетворяла тотальный контроль над пространством и над теми, кто его когда-то населял. Была б моя воля и несколько шашек динамита, я бы с удовольствием подорвала эту надстройку ко всем чертям…

И всё же, “Энигма” не была бы “Энигмой”, не оправдывай она своего романтичного названия хоть в чём-то. Из-за падавших с потолка капель вода в озере непрерывно колебалась, и свет от наших фонариков создавал на окружающих поверхностях подвижные волнистые узоры. Не знаю как других, но меня это холодное мерцание здорово успокаивало.

Но вот на периферии зрения мелькнуло что-то гораздо более яркое. Зелёная вспышка. А за ней ещё одна, и ещё. Словно лампы с неисправными стартёрами, вокруг нас лениво зажигались зелёные огни… ПипБаков! Я взглянула вниз и обомлела: тихое соляное озеро прямо на глазах превращалось в гигантский подсвеченный со всех сторон аквариум. Вот только вместо рыб…

Проклятье! Они по-прежнему лежали там. Несколько сотен пони, поставивших во главе угла стремление стать лучше других и в итоге проигравших. И, главное, кому? Не самой сильной, не самой ловкой, но зато хитрой, изворотливой и беспринципной пегаске… Сотни зелёных огоньков горели там, под водой, словно свечи для мёртвых.

Когда же жутковатая иллюминация окружила нас со всех сторон, слух пронзил оглушительный визг резонирующего микрофона:

– Добро пожаловать, мисс Даск, – разом прохрипели сотни маленьких динамиков, и в ту же секунду в глаза ударил невыносимо яркий свет стадионных прожекторов. А затем где-то в недрах комплекса загремело, заревело и заскрежетало, да так, что пол под ногами пошёл ходуном. Похоже, включились какие-то мощные механизмы.

Прямо на наших глазах центральная часть внешнего купола стала расходиться на отдельные лепестки. И всё бы ничего, но едва потолок расчертили тёмно-синие линии ночного неба, ситуация стала принимать масштаб катастрофы: пробивая стеклянный слой внутреннего купола с потолка посыпались куски бетона, комья снега, глыбы льда и, конечно же, сами стёкла!

– Назад, к выходу! – прокричала Джестер, уже взбираясь по ступеням с обрезом наперевес. Всё-таки в условиях боя командиром всегда была она.

Ослеплённые и дезориентированные мы кое-как уворачивались от обломков и всё больше удалялись друг от друга. Если Грин действовала по плану, то первая его часть уже сработала.

Но вот изъеденные солью механизмы дали сбой, и гигантский железобетонный цветок начал складываться обратно.

– Так, девчонки, ищем Грин! – прокричала я, тщетно пытаясь высмотреть на сетке Л.У.М.а одинокую враждебную точку. Пегаска была вне зоны досягаемости, но явно где-то рядом, там, откуда было удобнее всего управлять спектаклем!

“Кабинет Смотрителя, ну конечно!” – задрав голову вверх, я успела заметить размытую тень, скользнувшую из-под самого купола прямо на крышу комментаторской кабины. Разумеется, это мимолётное движение не укрылось и от зорких глаз Джестер.

– Она там! – выкрикнули мы хором, тыча копытами в сторону коробчатой надстройки.
“Теперь не уйдёшь!” – ободрённая этой мыслью, я слишком поздно поняла, что нас заманили в ловушку: там, куда приземлилась Грин в свете прожектора блеснул окуляр снайперской винтовки. Моей винтовки!
“Селестия!”
Эхо выстрела отразилось от купола Стойла несколько раз. Тело моей подруги обмякло и, потеряв равновесие, – первый раз на моей памяти, – серая пони кулем рухнула на пол.

От увиденного внутри всё опрокинулось. Я не думала о том, что следующая пуля полетит уже в меня. На несколько долгих секунд я просто выключилась из реальности. Это всё было не со мной и не с ней. Это происходило где-то в другой вселенной, той, откуда доносился странный звук:
“Оооо. О-о-о…”
– Додо, беги. Я постараюсь ей помочь! – вывел меня из прострации отчаянный крик Свити Бот. Из-за пелены горячих злых слёз кобылка выглядела размытым белым пятном, бесконечно далёким от того места, где я стояла.

Мы оплошали... Нет! Я оплошала! Уверилась, что Грин не опустится до трусливой стрельбы из засады и подставила подруг под пули!

– Джестер!.. Нет-нет-нет! – шептала я, всё ещё не веря тому, что случилось.

Сердце твердило, что надо на всех парах лететь к раненой подруге, но разум протестовал изо всех сил: “Стой, Додо! Пегаска только этого и ждёт!!!” – кричал он, удерживая меня на месте. “Добить Джестер прямо на твоих глазах, просто из чувства мести – о, эта дрянь ни за что не упустит такой возможности!”
Совсем не думая о том, чем это может кончиться, я в несколько взмахов крыльев оказалась прямо перед носом Эмеральд Грин. Пегаска даже не шелохнулась. Она лишь молча отложила оружие в сторону и перевела взгляд на меня.

– Ты-ы! Её!!! – буквально проревела я бессмысленные обрывки застрявшей фразы в лицо Эмеральд и тут же изумилась тому, как странно и незнакомо прозвучал мой голос. Но ещё большее изумление вызвал внешний вид пегаски. С момента нашей последней встречи с ней произошла поистине жуткая метаморфоза. Даже тогда, посреди ротонды, измазанная в крови, она не выглядела так отталкивающе и дико.

Глаза! Всё дело было в её глазах. Вернее, во взгляде. Спутанная грива падала пегаске прямо на лицо, но она этого как будто не замечала. Глядя на меня исподлобья совершенно безумным взглядом покрасневших глаз, кобыла беззвучно шевелила губами, и при этом мелко подрагивала. Было ясно, что передо мной не разумное существо, но и не животное. От прежней Эмеральд Грин здесь осталась лишь мёртвая оболочка, двигавшаяся только за счёт клокочущей внутри ненависти.

Но вот в глазах пегаски что-то промелькнуло. Узнавание. Как только Грин, наконец, поняла, кто именно стоял перед ней, её рот начал расплываться в глумливой ухмылке. Это стало последней каплей. Меня замкнуло. Точнее, не так. В моей голове будто сорвало какую-то важную защитную пломбу – такую, рядом с которой обычно пишут крупными печатными буквами “не снимать!”
Глядя прямо в глаза этой чокнутой мрази я была готова выцарапать их совершенно не приспособленными для таких действий копытами. Я была готова свести ухмылку с её лица любым подвернувшимся тяжёлым тупым предметом. Я была готова… убить!

Мгновение, и сердце ухнуло в пустоту, а сознание заволокло густым туманом. Это была не моя скорость и не моя грация. Да разрази меня гром, если я не превысила свои обычные возможности раз так в пятьдесят! Кинувшись на Грин, я била, била, била… воздух?

Проклятье! Даже для кратковременно проснувшейся внутри меня фурии, пегаска была слишком быстрой, сильной и опытной. Она ловко блокировала мои удары и уворачивалась от захватов. Она словно бы наперёд знала каждое моё движение, играла со мной, получая от этого какое-то особое извращённое удовольствие...

Ярости хватило очень ненадолго. Ощутимый удар в грудь отбросил меня к противоположной стене, перетряхнул все мысли в голове и внутренности в организме. Игры кончились. Самым паршивым здесь было то, что меня не планировали убить сразу. Уж слишком много крови я попортила этой несостоявшейся гражданке Анклава.
“Тебе будет очень больно, Додо”.

И стало больно.

Хрипя что-то нечленораздельное, Грин принялась лягать меня прямо в корпус. Что бы я только делала без своего бронежилета?! Но даже с такой неплохой защитой я каталась по полу как ужаленная. Пегаска старалась бить по незащищённым местам, и когда ей это удавалось, я познавала новые измерения боли. А ведь она ещё только примерялась...

Само собой, долго это продолжаться не могло. Я выдыхалась. Та доза адреналина, которой не хватило на нападение, очень пригодилась для защиты, но с каждой новой атакой пегаски уклоняться от её ударов становилось всё труднее. Нужно было срочно менять тактику. Так, посмотрим: откатиться влево, сделать блок, увернуться, подпрыгнуть вверх и взле…

Удар по расправленному крылу был резким, точным, а главное, совершенно безболезненным. Крыло просто беспомощно обвисло и перестало слушаться. Но уже этого хватило, чтобы меня объял ужас.
“Грин повредила нерв и теперь…” – но додумать эту мысль я не успела, поскольку, потеряв управление, кувырком полетела вниз.

Что-то на полу врезалось в пластины бронежилета и явно оставило немалый синяк. Подбитое крыло тоже не заставило себя ждать, так как я грохнулась прямо на него. Но, сказать по правде, я была рада возвращению боли и особенно – в онемевшем крыле. А вот что меня совсем не обрадовало, так это поведение ПипБака, который вдруг ни с того ни с сего начал отчаянно трещать. И нет, я не верила, что могла сломать его при посадке. Ударопрочный корпус из специального сплава мог вытерпеть и не такое.

Словно в подтверждение моих тревожных мыслей треск ПипБака дополнился громким звуковым сигналом и частым миганием подсветки. А вот это уже было хуже некуда!

Я встала и отряхнулась. Перед глазами плыли светящиеся точки, но они не были галлюцинацией. Среди осколков желтого стекла действительно виднелись какие-то бледные огоньки. Это их призрачный свет сводил ПипБак с ума.
“Фреска” – догадалась я, – она где-то здесь, она… прямо над головой!”

Оказывается, Грин уронила меня на кольцевой балкон, и теперь я стояла в эпицентре радиоактивного заражения, вызванного осыпавшимися кусками фрески Нюи Бланш!
“Додо, ради Богинь не дыши и не поднимай пыль!” – упрашивала я себя, судорожно переступая копытами и озираясь по сторонам. Эмеральд нигде не было, и от этого мне стало совсем страшно.

Внезапно сигнал ПипБака как будто раздвоился: теперь я слышала его и внизу – у себя на ноге, и где-то над головой. Недоумение сменилось пониманием. Это была Грин!

Задрав голову вверх, я увидела, как с искажённым от ярости лицом и развевающейся гривой пегаска пикировала прямо на меня!

Стараясь не думать о мощности получаемой дозы, я вскочила на задние ноги и прижалась к самой стене. Судя по четырём огромным девяткам посреди экрана, дозиметр прибора ушёл в зашкал. Несколько мгновений наши ПипБаки вопили в унисон, отчего у меня заболели уши, а затем смертоносный зелёный вихрь промчался мимо. Чудом разминувшись со стеной, пегаска ушла на второй круг.
“Давай, Додо!”
Преследуемая истеричными воплями ПипБака я побежала вдоль балкона. Куда? Я не знала. Но сейчас любое промедление было подобно смерти – если не от радиации, то точно от копыт разъярённой пегаски. Плохо, что с подбитым крылом я уже не могла нормально взлететь, и ещё хуже было то, что я всё-таки собиралась это сделать.
“Ведь дурацкий план всё же лучше, чем ничего, правда?” – подумала я, слыша, как в карманах бронежилета звонко постукивали кусочки светящейся штукатурки.

Вопреки моим опасениям, дозиметр ПипБака сработал как надо: несмотря на годы, проведённые без обслуживания, операционная система Стойл-Тек среагировала как часы, и тишину заброшенного стадиона нарушила омерзительная трель звукового сигнала.
“Давай, Грин. Лети и убей меня. Ты же этого хочешь?” – думала я, пристально следя за передвижениями пегаски. Едва заслышав знакомый звук, хищный силуэт развернулся на месте и устремился вниз. Но как бы Эмеральд ни хотела добраться до меня, её ожидало разочарование: вместо тёпленькой Додо под одной из скамеек лежал безымянный мертвец, чей ПипБак был присыпан горсткой радиоактивной штукатурки.

Уловка сработала.

Едва зловещая тень пронеслась мимо, я выскочила из укрытия и резко взмыла вверх, прямиком к опрокинутой полусфере кабинета Смотрителя. Даже если пегаска и заблокировала дверь, полномочия Барбары Сид позволяли мне войти куда угодно. Хвала Богиням, что для этого больше не требовалось подключать инфо-кабель! Теперь, когда система узнавала меня по радиометке, нужно было просто приложить ПипБак к замку.

С тихим писком дверь отъехала вбок, открыв моему взору очень странную, даже пугающую картину.
“Что за…”
Кабинет был разгромлен подчистую. Прямо с порога меня встретили опрокинутые шкафы, разбросанные бумаги и сломанная мебель. Но это не выглядело как поиски чего-то ценного. На изуродованных предметах явно вымещали злобу и причём, совсем недавно.
“У Грин здесь явно что-то не срослось, но что именно?”
Я кинулась к столу с терминалом – единственному островку порядка в бушующем море хаоса. По всему было видно, что пегаска облюбовала это место далеко не вчера. В мертвенно-зелёном свете экрана я видела распечатки всевозможных топографических карт, инженерных планов, а также фотографии местности, среди которых были и кадры с наших стоянок, и даже портреты меня любимой, сделанные сквозь заснеженные деревья.

Б-р-р. Получалось, что за нами следили от самого Баттерфлая. Проглотив эту неприятную правду, я уставилась на мятые листы с разноцветными пометками и не без удивления узнала в них текст манускрипта. Вот только его перевод был… просто ужасен.

Беглый взгляд на экран терминала расставил всё на свои места: пегаска использовала мейнфрейм Стойла 148 в качестве дешифратора.

Замок входной двери издал еле слышный писк.
“У Грин же есть ключ-карта Смотрителя!” – запоздало промелькнуло в голове. Спрятаться здесь было негде, поэтому глядя на тёмную крылатую фигуру в дверном проёме, я выхватила пистолет и запустила Заклинание Прицельной Стрельбы.

Активация этого режима ПипБака каждый раз вызывала у меня букет очень странных ощущений. Зрение, слух и даже обоняние были вынуждены перестраиваться на новый лад, но происходило это с некоторым запозданием. По-сути, разогнанный мозг был готов впитывать информацию ещё до того, как она успевала в него поступить. Чертовски неуютно!

Случайно задев локтем стол, я услышала запоздалый глухой хлопок, вслед за которым раздался и вовсе непонятный шелест. С трудом переведя взгляд в сторону источника шума, я увидела, как из вороха исписанных листов показался чёрный полированный бок знакомого вида стеклянной сферы – орба памяти Бэбс Сид! Маленький шарик покатился по столу, издавая звук, как у чего-то гораздо более громоздкого и тяжёлого.

Но если это всё было в порядке вещей, то кое-что происходило по-другому. Пытаясь взять Грин на прицел, я с удивлением обнаружила, что движения пегаски практически не замедлились! В то время, как стеклянная сфера ещё только приближалась к краю стола, Грин уже выхватила свой нож и ринулась в мою сторону. Как бы глупо это ни звучало, но красная точка прицела попросту не поспевала за движениями противницы, и стоило мне сделать выстрел, как на месте пегаски образовывалась пустота!
“Как? Почему?!”
Когда все шесть пуль ушли в молоко, тёмный шарик ударился об пол и начал разлетаться на мелкие осколки. Не имея возможности обогнать пегаску в скорости, я чувствовала себя словно целиком заключённой в гипс. Даже хуже. Мне нужно было очень внимательно управлять мышцами глаз, поскольку заданное движение было уже не отменить, а на то, чтобы перевести взгляд с одного объекта на другой уходило бесценное время.

И вот, сфокусировав внимание на пегаске, я, наконец, поняла, что же произошло. Грин тоже успела задействовать матрицу З.П.С., но не какой-то жалкой тестовой модели времён основания Стойл-Тек – о, нет! – у неё был полноценный серийный экземпляр, который не только ускорял восприятие событий, но, судя по всему, позволял мышцам быстрее сокращаться! Подсветка ПипБака моей соперницы светилась ярким зелёным светом, как и её полные ярости глаза, а на экране одна за одной плавно сменялись миллисекунды таймера обратного отсчёта.

Сказать, что меня сковал ужас было бы в корне неверно. В то время, как ускоренное магией сознание уже давно понимало всю катастрофичность ситуации, тело лишь начинало сковывать этим ужасом.

Выбора уже не оставалось: мгновения таяли, и возможность увернуться от атаки пегаски таяла вместе с ними. И тогда я сделала единственно верную вещь: постаралась присесть как можно ниже, а затем распрямила задние ноги, да так резко, что напряжение в мышцах заставило меня взвыть от боли.

Что ж, не самая высокая плата за результат.

Моей массы хватило ровно на то, чтобы сбить пегаску с ног. Получив ощутимый удар в живот, Грин выронила свой нож и стала заваливаться на бок. Я же, обхватив её туловище передними ногами, продолжила движение вперёд и выбросила нас через панорамное смотровое окно.

Крррррррак!

Пространство заполнил звук, более всего напоминавший раскат грома, но это был обычный звон лопнувшего стекла, замедленный в несколько раз. Висевшие в воздухе осколки больно впивались в тело, оставляли грубые зарубки на одежде, забивались в пустоты между пластинами бронежилета, издавая жутковатый хруст, но я не думала об этом – совсем не думала! Вцепившись в пегаску мёртвой хваткой, я прижимала её крылья к бокам. Ещё чуть-чуть, и Грин вырвется из моих объятий. Но я не дам ей этого сделать!

Какой-то физиолог прошлого утверждал, что полёт – это управляемое падение. Возможно, он был в чём-то прав... Заклинание замедления создавало стойкую иллюзию того, что мы плавно снижались над стадионом, чтобы в какой-то момент красиво разойтись в разные стороны в паре метров от земли. Отличие было лишь в том, что в моих планах этой пары метров не было. Я должна была уронить нас обеих. С гарантией. Насмерть.

Было в этом что-то от одного мрачного боевого ритуала древних пегасов. Если верить легендам, некоторые из них предпочитали так называемый “полёт со сложенными крыльями” позору плена. Что ж, похоже, я выбрала смерть, достойную настоящего воина с той лишь разницей, что вместо острых скал и твёрдых мшистых камней меня ожидали сплетения стальных балок и глыбы бетона на дне искусственного соляного озера.

А вот Грин такая перспектива явно не устраивала. Несмотря на все мои усилия, в какой-то момент её крыло всё же выскользнуло на свободу. И пусть под действием заклинания ПипБака это движение растянулось на добрый десяток секунд обычного времени, остановить его уже не было никакой возможности. Глядя на то, как моё копыто запоздало черпнуло воздух, я не сразу заметила, что окружающее пространство стало вращаться как-то… иначе. Попытавшись затормозить одним крылом, Эмеральд превратила отвесную прямую нашего падения в нечто иное, гораздо менее предсказуемое. Считая секунды, я лихорадочно соображала, куда повернёт эта линия теперь и, не найдя лучшего решения, приказала своему телу как можно скорее расслабить все имеющиеся в нём мышцы. В следующий момент с отвратительным писком ПипБака окружающий мир резко дёрнулся, вернувшись к нормальной скорости, несколько раз перевернулся вверх тормашками и со всей полагающейся ему силой швырнул меня об землю.

Никакой темноты и забвения. Удар, часть которого поглотило тело моей противницы, пришёлся на правую переднюю ногу – именно ей я удерживала крыло Эмеральд и именно она оказалась зажата между бронежилетом пегаски и бетонным полом. Стиснув зубы от нарастающей острой боли, я извлекла пострадавшую конечность из-под грузного тела Грин и медленно перевернулась на здоровый бок. Стало немного легче.

Первым моим естественным желанием было отползти от пегаски как можно дальше, но, увидев то, под каким неестественным углом была вывернута её шея, я поняла, что Грин больше не причинит вреда ни мне, ни моим подругам, ни кому-либо ещё.

Эмеральд оказалась повержена. Тусклые незрячие глаза были направлены в потолок, в самый центр огромного купола. На её лице застыл немой вопрос. Что-то вроде: “Как же так? Я же всегда побеждала!” В тот момент я не питала к ней ни ненависти, ни отвращения. Я бы даже сказала, что это выражение растерянной беспомощности вернуло её лицу что-то настоящее, давным-давно потерянное. Эдельвейс, да? Красивый горный цветок, каким она могла стать, но не стала.

А кем стала я? Убийцей? Или же чудом уцелевшей после самоубийственного прыжка жертвой? Немного поразмыслив, я решила, что сейчас будет полезнее держаться второй, более утешительной версии.

Перевернув тело пегаски, я расстегнула небольшой матерчатый подсумок у неё на поясе и принялась старательно изучать его содержимое. Ничего важного: разбитый при падении компас, сильно уменьшенная копия карты Поларштерна, совершенно пустой блокнот и пишущие принадлежности к нему, наконец, пол плитки шоколада, которые я без малейших угрызений совести прикончила здесь же, за один присест.
“Да где... А, вот же оно!” – основательно прощупав заднюю стенку подсумка, я отыскала потайную молнию и извлекла наружу сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги.

– Ох и пришлось же за тобой побегать, – пробормотала я, разворачивая заветный лист. “Ну и что тут у нас теперь? Карта? Схема? А может, какой-нибудь хитрый ребус?.. Стоп, что?!”
Это была самая первая страница манускрипта – его титульный лист. Сравнительно небольшой кусок волшебной бумаги с изящно выписанными иероглифами и растительным орнаментом по краям – красивый, но совершенно бесполезный.
“Книга Света”, – прочитала я и горько улыбнулась.

Я вращала лист под разными углами, смотрела его на просвет и даже пыталась складывать по половинам и третям, но ничего путного из этих затей не вышло. Чтобы окончательно убедиться в том, что Эмеральд не подсунула мне подделку, я искупала страницу в ближайшей луже и вынула её оттуда совершенно сухой. Страница была подлинной.
“И вот ради этой ерунды погиб целый город?!” – подумала я, ощущая как внутри меня закипала злость. Кажется, мне передалось то состояние, в котором пребывала Грин во время нашей с ней последней встречи. Не удивительно, что она там, наверху всё разворотила.
“Да к чёрту! Всё потом!” – убрав злополучный лист в карман, я уткнулась носом в ПипБак и стала изучать последствия своего падения. Медицинский модуль сигнализировал о вероятности закрытого перелома ноги, но очень быстро сменил свой диагноз на “сильный ушиб конечности”. Мой расчёт оказался верным: ещё в детстве, пробуя учиться летать по книгам, я усвоила одну непреложную истину – любое падение проходит легче, если твои мышцы расслаблены. Странно, что Грин этого не знала.

Ковыляя на трёх ногах и поминутно вздрагивая от сильной боли в обвисшем крыле, я медленно продвигалась сквозь ряды сломанных скамеек. Витавшая в воздухе соль жгла расцарапанное лицо, отчего я непрестанно морщилась.

Стадион казался бесконечным. Пропустив какую-то ямку в полу, я вдруг оступилась и упала. Ушибленная нога моментально дала о себе знать: в голове взорвалось красным, а из глаз брызнули слёзы.
“Пусть! Это всего лишь ответ организма на боль. Я дойду. Полежу пять минут и обязательно дойду до них. По-другому просто нельзя...”
И я дошла. Добралась. Спотыкаясь через каждые несколько шагов и делая непростительно частые передышки я карабкалась по ступеням до тех пор, пока не увидела кучу наших вещей и зефирно-розовую прядь, торчавшую наружу.
“Не может быть! Я же не спускала с Эмеральд глаз!”

Тела моих подруг располагались почти впритык друг к другу, но если укутанная в шерстяные одеяла Джестер выглядела ещё более-менее нормально, то внешний вид Свити Бот поверг меня в настоящий шок. Единорожка лежала на боку со вспоротой грудной клеткой в луже какого-то технического геля и рассеянно улыбалась. Рядом же валялся раскрытый перочинный нож.

– Что здесь произошло?! – в ужасе воскликнула я, глядя прямо в глаза экиноида. Но в ответ мою бурную реакцию кобылка лишь приложила копыто к губам и молча указала на провода и трубки, шедшие прямо из её… внутренностей куда-то под одеяло, которым была накрыта Джестер.

– Так ты... сама это сделала? – уже полушёпотом продолжила я.

– Да, я активировала систему “телохранитель”.

– Ты… что? – я непонимающе уставилась на неё.

– Учитывая обстановку, сложившуюся в предвоенные годы, Госпожа Эппл Блум заложила в мою конструкцию возможность оказания первой помощи высокопоставленным лицам в случае терактов или во время ведения боевых действий. Некоторые блоки моего организма легко перестраиваются в портативный реанимационный комплекс, который способен поддерживать жизнь пони до прибытия профессиональных врачей.

Услышав объяснения подруги, я вздохнула с некоторым облегчением, хотя её нынешний вид был действительно жутким.

– Свити… Можно я тебя накрою? – спросила я, стараясь не смотреть на переплетения трубок, проводов и железных деталей, выглядывавших из темноты грудной клетки экиноида.

– Додо, ты же знаешь, что мне не может быть холодно в привычном для тебя понимании.

– Эм… дело не в этом. Твой вид… после всего того...

– А-а-а, – понимающе протянула кобылка и коротким движением подтащила к себе край одеяла. – Так лучше?

– Да, спасибо. Как она? – кивнула я в сторону Джестер.

– Пуля прошла навылет, но задела лёгкое. Я закрыла рану, ввела обезболивающее и антисептики, контролирую сердечную и лёгочную деятельность. Её состояние тяжёлое, но пока стабильное.

– Пока?

– Я делаю всё возможное, но ей нужна помощь настоящего доктора. Самое неприятное, что мы теперь в некотором роде... э… связаны, и чтобы транспортировать её нужно транспортировать и меня.

– Но должно же быть какое-то решение! – от волнения я не заметила, как вновь повысила голос. – Тут наверняка поблизости есть хороший лазарет. И если мы перенесём её туда…

– Додо, ты? – внезапно раздалось со стороны одеяла. Голос серой пони был слаб и сильно дрожал.

– Я, Джестер. Лежи, не разговаривай. Всё будет хорошо.

– Правда? А Грин? – не унималась полузебра.

– Нет больше никакой Грин.

– Действительно… хорошо, – выдохнула серая пони и как будто отключилась. Однако не прошло и полминуты, как она вновь открыла глаза и медленно повернулась в мою сторону:

– Принеси мой рюкзак, – голос подруги был по-прежнему слаб, но настойчив.

– Зачем тебе сейчас…

– Так нужно! Неси, – прохрипела она, сплёвывая загустевшую кровь.

Тут уже было не до споров. Выполнив неожиданную просьбу подруги, я пододвинула рюкзак к самому изголовью её импровизированной постели.

– Вот, держи.

Джестер вытянула копыто из под одеяла и заботливо провела им по брезентовому боку рюкзака. Было видно, что любое движение давалось ей с большим трудом, но серая пони даже попыталась улыбнуться. Кажется, я сделала всё, как надо. Однако стоило мне повернуться в сторону Свити, как Джестер заговорила вновь:

– Найди сигнальный пистолет… и заряды к нему.

Вот оно что! Джестер была бы не Джестер, не имей она хоть какого-то запасного плана.

Основательно порывшись в рюкзаке, я извлекла знакомую ракетницу, и картонную коробку, плотно замотанную в полиэтилен.

Джестер одобрительно кивнула.

– Да, хорошо. Когда залезешь повыше, стреляй красной, потом зелёной. Смотри, не перепутай!

– Красная, зелёная. Запомнила! Что дальше?

– Дальше… – взгляд серой пони как будто помутнел. – Дальше они увидят… и придут.

– Они?

– Помощь... Младшие братья...
“Что?!” – слова серой пони прозвучали подобно раскату грома среди ясного неба. Это уже никак не могло быть совпадением. Раз они младшие, то по отношению к кому? О-о-о, теперь я точно знала ответ на этот вопрос. Нет, я, конечно, привыкла, что серая пони многое скрывала от меня, но чтобы настолько!

– Джестер… да кто ты вообще такая? – обратилась я к подруге, изо всех сил стараясь подавить нотки недоверия, так и рвавшиеся наружу, но ответом мне было лишь неровное дыхание спящей пони.

– Прости, Додо. Мне пришлось погрузить её в сон, – пояснила Свити Бот, всё это время неподвижно сидевшая рядом. – Так будет лучше и для неё, и для меня. Меньший расход энергии.
“Вот, значит, как?” – я покосилась на единорожку, и поняла, что она даже не пыталась юлить. Невинный взгляд зелёных глаз разбивал все мои подозрения в пух и прах. Но, чёрт возьми, она не была живой пони!

– Понятно, – ответила я без всякого выражения. Даже если единорожка и вела какую-то свою игру, сейчас у меня не было времени во всём этом разбираться.

Вытряхнув содержимое своих сумок прямо на пол, я начала готовиться к выходу за пределы купола: наскоро утеплилась и тщательно осмотрела вверенную мне ракетницу. Затем, порывшись в остатках медикаментов, я извлекла ампулу с “Обезболивающим №2”. Не самое лучшее решение, но на какое-то время должно было хватить.

– Свити, поможешь? – попросила я, протягивая кобылке портативный инъектор.

Створки купола заклинило практически в самом начале пути. Из восьми многотонных конструкций только одна смогла сдвинуться где-то на четверть своей длины. Впрочем, образовавшегося зазора вполне хватало, чтобы в него протиснулась не слишком крупная пони вроде меня. Уперев задние ноги в хрупкий стеклянный треугольник внутреннего купола, я подтянулась на передних и выбралась на свежий морозный воздух.

Снаружи стояла ночь. Невероятно холодная и пустая. В первые секунды я даже не поняла, что именно с ней было не так. Лишь оглядевшись по сторонам, я с удивлением обнаружила, что неизменного Облачного Занавеса попросту не было! Нигде! Над головой простиралось пронзительно-чёрное полотно неба, излучавшее только холод и звёздный свет. И никакой Луны. Похоже, второе по величине небесное светило, отправилось отдыхать вместе с одноимённой Богиней, в чьей поддержке я сейчас так остро нуждалась.
“Сейчас, Джестер, сейчас...”
Зарядив латунную гильзу в ствол, я вскинула ракетницу к ночному небу и выстрелила. Одинокая красная точка устремилась ввысь, озаряя ночной пейзаж, и в этот краткий миг из темноты выступили очертания каких-то железных конструкций и механизмов. Брошенная строительная техника! Все эти годы она простояла здесь, у подножия железобетонного купола словно ожидая, что кто-то запустит её внутрь – погреться. Обросшие льдом подъёмные краны и наполовину ушедшие в снег экскаваторы выглядели древними вымершими животными, пробудившимися ото сна лишь на время горения красной сигнальной ракеты, и едва крохотная точка скрылась за горизонтом, тьма поглотила их без остатка.
“Полдела сделано”.

Я зарядила второй патрон и снова нажала на спуск.

Клац!

В ночной тишине металлический щелчок прозвучал особенно явственно и звонко.
“Что такое? Осечка? Да я же только что её проверила!”
Спусковой механизм работал исправно, но вот патрон, похоже, отсырел или был испорчен с самого начала. Рискуя получить ожог, я попыталась наколоть капсюль самостоятельно, но и это ни к чему не привело.
“Как же так?!” – бесполезный патрон выпал из дрожащих копыт. После стольких усилий одна маленькая деталь подвела нас всех!

Это было… глупо. Глупо и ужасно несправедливо.

Холод ночного воздуха забрался под куртку и засел глубоко в груди, а следом за ним пришла простая и страшная мысль: “Нас никто не спасёт!”
И вот тут меня прорвало:

– Помощь. Ну, конечно! – прокричала я охрипшим голосом в темноту. – Секретные общества, тайные знаки. Как же вы меня все достали! У меня тут подруга умирает! Слышите?! Младшие, лягать вас, братья! Вам что, красной ракеты недостаточно??? Где я вам теперь найду зелёную? Ну где?!!

Ответом на мою гневную тираду был лишь шум ветра и поскрипывание железных конструкций далеко внизу.

– Да будьте вы прокляты!!! – проорала я в темноту и сильно закашлялась. Здесь, на ледяном ветру, я имела все шансы схватить воспаление лёгких, но сейчас мне было плевать.

– Мы же победили. Победили… почти, – прошептала я, укладывая голову на передние ноги. Сил оставалось лишь на то, чтобы рассматривать тонкую бледно-зелёную полоску, висевшую примерно там, где чёрное небо сходилось с не менее чёрной землёй. Я могла поклясться, что каких-то пять минут назад там ничего не было.
“Нет, ну так не бывает!” – подумала я, вспоминая о том, как совсем недавно видела очень похожую картину под куполом Стойла 148. “И что, сейчас в небе появятся башни древней столицы и сам командор Харрикейн в сияющих доспехах спустится сюда, чтобы забрать меня в Небесные Чертоги? Что за бред?”
Конечно же, здесь было кое-что другое. Лёжа на вершине гигантского купола, я видела, как в ночном небе разгоралось самое настоящее северное сияние – явление уникальное и недоступное никому из живущих под Облачным Занавесом. Ещё пару дней назад я бы искренне восхищалась переливами холодного небесного пламени, но после всего случившееся под куполом это завораживающее зрелище лишь усиливало горечь поражения.

По мере того, как крепчал ветер, огни на горизонте разгорались всё сильнее. Теперь зелёные всполохи перемежались линиями жёлтого, розового и фиолетового цветов, а рельеф, окружавший мёртвый железобетонный купол “Энигмы” преобразился до неузнаваемости. Лежавший ровным слоем снег принял на себя весь этот призрачный свет, и теперь на многие километры вокруг открывался поистине фантастический вид: с одной стороны – чёрные деревья на фоне взбесившегося радужного вихря, с другой – гладко отутюженная равнина без единого выступа или впадины.

Море… А может, и целый океан. Бесконечные тонны солёной воды, скованные вековыми льдами, над которыми парило удивительное нечто, сотканное из света и морозного воздуха. Всё это великолепие переливалось и мерцало у меня над головой, а потом постепенно стало затухать.

– Так это был прощальный подарок, да? – пробормотала я в пустоту. Но никакого ответа, разумеется, не последовало. Лишь северный ветер продолжал выводить свою бесконечную и невероятно тоскливую песню.

В полном отчаянии я уткнулась подбородком в кнопочную панель ПипБака, и устройство тут же заботливо подсветило экран мягким зелёным светом. В исступлении разглядывая мутные буквы, я довольно долго пыталась понять, чем же они так привлекли моё внимание. Лишь потом до меня дошло: дело было вовсе не в буквах, а в том, что делало их видимыми. Наверное к тому моменту мой мозг работал как-то очень неправильно. Во всяком случае, в нормальном состоянии я бы ни за что не решилась на такую авантюру…

Как известно, любая даже самая надёжная вещь рано или поздно поддаётся натиску времени. Ну, или в моём случае – грубой силы. Массивная ракетница, уложенная на бетонный купол так и норовила свалиться в темноту, но после каждого нового удара я упорно возвращала её на место. Сейчас мне было не до инструмента и аккуратной разборки, поэтому мысленно прося прощения у Барбары Сид, я всё больше и больше уродовала её ПипБак.

Ох, и крепкая же это была штука! Из-за многочисленных царапин и сколов защитное стекло экрана стало почти матовым, но продолжало держать удар. Только после знакомства с железным штырем, торчавшим прямо из крыши, казавшееся неразрушимым устройство сдалось: с неприятным хрустом поверхность стекла прорезала глубокая трещина от края до края, и, сковырнув его первой попавшейся отвёрткой, я принялась избавляться от всего лишнего. Пружины амортизации, токопроводящие резинки, наконец, экран устройства были небрежно свалены в кучу прямо на снегу.

А вот и то, ради чего всё и затевалось – небольшой зелёный кристалл, использовавшийся для подсветки экрана. Как я и думала, извлечь его со штатного места не составляло особого труда… в условиях тёплой подсобки и ровного стола с бортиками, конечно же!
“Твою ж!..”
Кристалл отскочил в сторону и с тихим шипением ушёл в снег. Проклиная всё на свете, я осторожно протёрла его тряпочкой и с удвоенным рвением продолжила ломать ПипБак.

И вот, после продолжительных ковыряний отвёрткой, из недр устройства была извлечена арканная матрица Заклинания Прицельной Стрельбы. Но меня интересовала не сама эта деталь, а длинные тонкие провода, на которых она висела. Даже не будучи ПипБак техником, я прекрасно знала, что З.П.С. питался от очень мощного аккумулятора.

Как только я прикрепила провода к ножкам кристалла, камень вспыхнул, да так ярко, что мне пришлось зажмуриться!

– Ну что, видно меня теперь? А?! – торжествующе прохрипела я, задрав переднюю ногу высоко в небо. Кристалл покоился прямо у меня на копыте, и в свете его лучей снег под ногами казался изумрудно-зелёным.

Мне пришлось буквально застыть на месте, чтобы случайно не нарушить хрупкий контакт между камнем и ПипБаком. Находиться на морозе становилось всё труднее, но я, как могла, терпела. Терпел и камень. Пропуская через себя чудовищные токи, он гудел и ощутимо нагревался. Редкие снежинки, приносимые ветром со стороны моря, испарялись едва коснувшись его поверхности. Ни один из синтетических камней Поларштерна не был способен на такое.

Но вот гудение переросло в едва слышимый писк, а когда пропал и он, камень взорвался: разлетелся со звоном на мелкие кусочки, озарив вершину купола яркой, ядовито-зелёной молнией! Ослеплённая, я оступилась и упала на живот. От сгоревшего ПипБака нестерпимо несло озоном, а перед глазами стояли две вертикальных линии ушедшего в небо дугового разряда.
“Вот вам зелёная ракета!”
Не смея пошевельнуться, я часто-часто моргала и прислушивалась к тому, что происходило вокруг. Но всё оставалось по-прежнему: шумел ветер, скрипело железо, а моё собственное дыхание казалось оглушительно громким.

У меня больше не было сил топать ногами, проклинать судьбу или бессмысленно орать в пустоту. Я сделала всё, что могла. Вообще всё! Лёжа на здоровом боку, я ждала, когда расколотый зелёной молнией мир вновь соберётся в единое целое. Что делать после этого, я не знала. Самым разумным было залезть обратно под крышу, чтобы укрыться от холода, вот только с момента разгерметизации “Энигмы” ледяной воздух с Поверхности стремительно и неуклонно просачивался под купол, лишая меня последней надежды согреться. Но главным было не это: я не могла вернуться к подругам ни с чем. Просто не имела права!

Так я застряла между небом и землёй, между чувством долга и желанием выжить. Ночной мрак обволакивал со всех сторон, а порывы ледяного ветра обжигали лицо, заставляя глаза непрерывно слезиться. Казалось, сами древние духи зимы – вендиго – ополчились на меня за то, что я посмела вторгнуться в их владения.

Но даже в таких условиях моя усталая, ни на что не годная голова пыталась придумывать всё новые пути к спасению. Правда, теперь эти мысли больше напоминали горячечный бред: “Сперва я разведу костёр… да, прямо здесь, наверху. Большой, жаркий и отовсюду заметный. А потом… если получится… притащу снизу гранатомёт Джестер и начну палить из него во все стороны, да так, что станет слышно даже в Анклаве. А что? После всего случившегося попасть к ним в копыта будет не самым худшим вариантом. В конце концов, я пегас и даже могу назвать имя того, кто при определённой доле везения может повлиять на нашу дальнейшую судьбу...”
Но прежде чем я успела окончательно нарядить себя в знакомую тюремную робу с трафаретным номером на спине, над головой послышался странный не то свист, не то шелест, который очень быстро превратился в шум чьих-то крыльев!
“Неужели всё-таки пегасы?!” – подумала я, но, обернувшись на мягкий стук копыт за спиной, с изумлением уставилась на существ, каких вживую не видела никогда. Вне всякого сомнения, это были те самые Младшие братья, о которых совсем недавно упоминала Джестер. Две пары круглых янтарно-жёлтых глаз с вертикальными зрачками разглядывали меня с неприкрытым любопытством. И тучный широкоплечий жеребец, и крохотная кобылка – оба оказались фестралами!

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (16)
Новая способность: "Железная дева". Переступив через труп врага, легко потерять границы добра и зла. Но вы лишь укрепились в своих принципах и сохранили живое, доброе сердце. Однако за это вам пришлось заплатить собственной эмоциональностью. Вы получаете -1 очко к Харизме, но приобретаете 50% шанс сопротивления состоянию "Паника", "Отчаяние" или "Безумие".

Глава 16: Ископаемое

– Вообще-то мы зовём себя Детьми Ночи, – с заметной гордостью в голосе сообщила фестралка.

– А почему тогда не Младшими Братьями? Джестер же называла вас именно так.

Мы сидели в полутьме обеденного зала и вели неспешную беседу. Но если моя новая знакомая довольствовалась лишь скромным бутербродом, сделанный её мамой, то мне, неискушённой местными деликатесами хотелось попробовать всё и сразу. И как раз сейчас меня ждала тарелка гречневой лапши с прямо-таки крохотными, но, несомненно, настоящими помидорами!
“Ммм, солёненькие!”
– Понимаешь, Додо, обычно Младшими Братьями нас называют другие, – ответила кобылка, прожевав кусок хлеба. – Ну, то есть, если они о нас вообще знают, конечно. Пони, зебры грифоны, олени… да хоть буффало, ну или эти, как их там… дзирафи, во!

Услышав название последнего племени, я недоверчиво склонила голову набок. Если приспособляемость бизонов к условиям Пустоши даже не обсуждалась, то относительно этих диковинных жителей зебриканских равнин у меня имелись большие сомнения.

– Длинношеи? – спросила я. – Думаешь, они выжили во всём этом?

– Понятия не имею, – честно ответила малышка. – Просто я тут про них читала недавно, вот и вспомнились.

Чем мне фестралка понравилась сразу – так это своей тягой к чтению. Даже сейчас, сидя за обеденным столом, она держала перед собой какую-то книгу в потёртой обложке и время от времени заглядывала в неё.

– Ладно, не суть, – продолжила кроха. – Я всё к тому, что “Младшие Братья” – это название, которое нам дали на материке, а “Дети Ночи” – это то, как мы называем себя с начала времён. По крайней мере, те, кто родился и вырос именно здесь, на Острове.

– То есть фестралы? – на всякий случай уточнила я.

– Ну, технически – да.

– Технически? Не понимаю.

– Иногда… очень редко, но такое бывает, кто-то из наших находит себе пару на материке. У нас такое даже поощряется. Сама понимаешь, свежая кровь, все дела. Чаще всего это фестралы – жеребцы и кобылы из тех, чьи предки покинули наши края сотни лет назад, однако попадаются и простые пони вроде тебя. Но это ещё что. Мама рассказывала, что основатель моего рода так и вовсе был сыном фестрала и грифины. Прикинь?! Но я уже не настолько мала, чтобы верить всяким дурацким сказкам. Да нам даже в школе говорили о том, что пони и грифоны не совместимы. Би-о-ло-ги-чес-ки.

Видя то, с каким важным видом фестралка произнесла последнее слово, я с трудом подавила улыбку.

– Может, он был приёмным?

– Вот разве что!

– То есть получается, что Дети Ночи – это как бы члены одной большой семьи, – заключила я.

– Ну да. Так что если ты вдруг приглянёшься моему старшему брату, то вполне можешь стать одной из нас!

Услышав последнее, я едва не проглотила только что отправленный в рот помидор целиком.

– Эм… предложение, конечно, заманчивое. Я подумаю, – наконец выдавила я из себя, и в этот самый момент маленькая негодяйка обнажила свои острые зубы в довольной улыбке.

– Да нет у меня никакого старшего брата! Я вообще-то пошутила. Но ты б видела только…

– Своё лицо? – закончила я за неё. – Знаю, знаю. Молодец, Иоланта Йосс-Кан, подловила.

И как только я её так назвала, фестралка сама буквально переменилась в лице.

– Н… не называй меня так, – жалобно пропищала она, потупив взор и прижав уши к голове.

Ещё бы: как вообще можно любить своё полное имя, если все вокруг зовут тебя просто Ио! О, я её отлично понимала!

– Хорошо, если пообещаешь больше так не…

– Обещаю! – выпалила пристыженная хулиганка, для верности состроив невинную мордашку. Но меня этим было не пронять:

– А ещё ты отведёшь меня к Джестер. Сразу после завтрака. Ты же знаешь, куда идти, а, Иоланта?

– Знаю, – она поморщилась, – у меня там тётя работает. Только больше не обзывайся, ладно?

– Идёт.

Признаться, мне было не очень приятно использовать фестралку в своих целях, но, во-первых, она сама напросилась, а во-вторых, ради встречи с подругой сейчас я была готова и на большее. Одна беда: после моего урока хороших манер в воздухе повисла очень неловкая тишина: Ио пила облепиховый сок из стакана и нет-нет да поглядывала на меня, а я, ковыряясь в своей тарелке, старательно делала вид, что не замечала этого. Наконец, фестралка отодвинула пустой стакан в центр стола и вновь уткнулась в свою книжку. Нужно было срочно разрядить обстановку.

– Слушай, Иолан… то есть Ио. А что это ты всё время читаешь? – как бы невзначай поинтересовалась я.

– Да справочник один, – буркнула кобылка, – про виды снега.

– Ого. А их так много бывает, что хватило на целую книгу?

– Ещё как! Снег очень разный! – судя по оживлению в голосе, фестралка уцепилась за возможность сменить тему. – Пластинки, звёздочки, иглы… а некоторые снежинки даже на себя не похожи. Сейчас покажу, – пролистав книгу чуть ли не до середины, Иоланта указала на рисунок с какими-то объёмными шестигранниками. – Во, гляди какие. Это благодаря им мы ещё до твоих сигналов знали, что на берегу что-то происходит.

Я с удивлением уставилась на неё.

– Как такое вообще возможно?

– Смотри, ночью же был мороз?

– Конечно был, – хмыкнула я, воскрешая в памяти не самые приятные ощущения.

– Во-от. И снежинки в воздухе были особенные, как раз такие. Здесь написано, что свет через них как-то по-другому перемалывается… или переламывается.

– Преломляется, – подсказала я, уже догадываясь, что к чему.

– Именно! Преломляется! – просияла кобылка.

– То есть когда Эмеральд открыла купол…

– Над лесом появился огромный золотой столб света! Папа сразу понял откуда он шёл, но мы совершенно не ожидали что всё окажется так серьёзно…

Серьёзно – это не то слово. В ту ночь под куполом Стойла развернулась полномасштабная спасательная операция, в которой маленькая кобылка приняла самое непосредственное участие, а именно, прожужжала все уши взрослым по поводу того, какая я милая и отважная, и что меня надо отправить к их доктору первым же рейсом – вместе с Джестер и Свити Бот. Увы, собранные прямо на месте воздушные носилки не могли выдержать троих при всём желании, и мне пришлось дожидаться своей очереди.

Осталась и Ио. Всё то время, пока не было взрослых, она ухаживала за мной. Лёжа под кучей одеял, я смотрела на пламя костра и ощущала как кусочки льда вокруг повреждённой ноги медленно превращались в прохладную воду, но заботливая фестралка каждый раз приносила снаружи новые и новые порции. Укладывая их прямо в рукав моей куртки, она приговаривала, что теперь всё будет хорошо. Мне очень хотелось в это верить.

А потом был перелёт, который запомнился мне лишь урывками. Когда сознание прояснялось, я видела под собой бескрайнее снежное поле, на поверхности которого неугомонный ветер чертил одному ему понятные узоры. Мы плыли в серой предрассветной мгле, где не осталось места ни для камней, ни для деревьев, ни даже для видимых отовсюду горных хребтов и пиков. Здесь даже шум ветра уступил место размеренному шелесту крыльев наших спасителей. От монотонности происходящего веки закрывались сами собой, а перегруженный мозг настойчиво требовал отдыха.

Но провал в мир сновидений не принёс мне долгожданного облегчения. Мы снова сражались на арене заброшенного Стойла, и Эмеральд неизбежно побеждала. Каждый раз, когда я совершала ошибку, она умело использовала её против нас. Я видела изуродованную Свити, разрезанную пополам огромной железной плитой, а рядом – Джестер, истекающую густой алой кровью, потом снова Свити, смятую подобно консервной банке в каком-то чудовищных размеров механизме и опять Джестер, захлебнувшуюся зелёным киселём в огромной стеклянной колбе… И над всем этим кошмаром неизменно парила жуткая ухмылка Грин, почему-то клыкастая, как у дикого зверя…

Очнулась я уже в тёплой постели в небольшой комнате с низким потолком и без каких-либо окон. В углу приветливо гудел камин, а на прикроватной тумбочке был оставлен завтрак с приложенной к нему запиской, как оказалось – от Свити Бот.
“Джестер уже лучше. Ешь и поправляйся. Скоро увидимся. С.Б.”
Знакомая гербовая бумага и запах ромашкового шампуня были верным подтверждением авторства.

Так я оказалась на острове, затерянном посреди холодного океана… ну, или моря. Чем именно у фестралов считалась эта толща замёрзшей воды Ио не уточняла. Зато она с огромной охотой обрушила на меня целую тонну другой информации, зачастую мне совершенно ненужной. В основном она касалась её любимых родственников, чьи причудливые имена у меня в голове совершенно перепутались, но, время от времени, в этом бурном потоке проскальзывали и интересные моменты, связанные с укладом жизни и обычаями фестралов.

К примеру, я узнала, что Колония, как называли это место его жители, представляла собой около полудюжины поселений, расположенных в разных концах Острова. Исторически так сложилось, что у каждого поселения выработалась некая отдельная функция: одни служили дозорными пунктами, другие отвечали за производство, накопление и хранение материальных благ, третьи же занимались ремонтом оружия и техники. Наконец, самое главное поселение Острова, где посчастливилось оказаться мне, совмещало в себе функции административного, культурного и духовного центра для всей Колонии. Местные называли его не иначе, как “Монастырь”, и именно с него, по рассказам Иоланты началось заселение Острова. Но, независимо от размеров и расположения поселений, их объединяла одна общая черта – абсолютная незаметность для стороннего наблюдателя. Все жилые пространства вырубались непосредственно в скалах либо ютились на их склонах, тщательно укрытые от холодного морского ветра. Удивительно, но даже спустя многие века эти нехитрые методы камуфляжа работали, оберегая Колонию от зорких объективов камер фоторазведки.

Слушая восторженные рассказы Иоланты, я поначалу решила, что кобылку приставили ко мне специально – чтобы усыпить бдительность и настроить на дружелюбный лад. Действительно, те, кто ухаживали за мной, должны были заметить моё растущее недовольство. Ещё бы: на все просьбы увидеть подруг фестралы отвечали многозначительными фразами вроде “всему своё время” и сразу делали непроницаемые лица!

Но Иоланта оказалась не такой, нет. Её интерес к моей персоне был вызван… банальным любопытством, которое я тут же постаралась удовлетворить, разумеется, не за просто так. На то время, что я провалялась в постели юная фестралка стала моими глазами и ушами. Благодаря её потрясающему умению быть везде своей, Ио без труда отыскала моих подруг. Ясное дело, прямо к Джестер, её не пустили, но, как утверждал местный доктор, жизни серой пони больше ничего не угрожало. Также Ио выяснила и причину, по которой Свити Бот не было рядом. Оказывается, после спасения Джестер, единорожка полностью лишилась возможности передвигаться, и поэтому её отправили в другое поселение – на дальний конец Острова, где у фестралов находились ремонтные мастерские. Там Свити пыталась привести себя в порядок. Конечно, у меня были сомнения, что здесь, на Острове это вообще возможно, но за последние дни я привыкла уже ничему не удивляться. И если у этих странных существ где-нибудь вдруг завалялась ещё одна “Колыбель”, я наверное, восприму это как должное.

Впервые за долгие часы я успокоилась. Мои друзья были живы, и это было главное. Да, потрепало нас знатно, но всё самое сложное и страшное осталось позади. Ну, мне хотелось в это верить. Похоже, мы оказались среди друзей, пусть очень странных и мало напоминавших среднестатистических пони. Впрочем, не стоило расслабляться ведь было неизвестно – помогали ли они нам просто так или же ожидали получить что-то взамен. Хотела бы я иметь возможность отплатить им сполна…

– Так мы идём проведать Эстер или как? – крикнули мне прямо в ухо. Оказывается, всё это время Ио пряталась у меня за спиной. Вот несносная девчонка!
“Что? Какая Эстер?!”
– А-а. Ты про Джестер, – наконец сообразила я.

– А про кого же ещё? – удивилась фестралка.

– Забудь. Что-то я совсем заспанная… Сейчас тарелки отнесём, и ты меня проводишь.

Укладывая посуду на поднос, я страшно злилась на себя. А вернее, на свою идиотскую привычку делать вид, что ты чего-то не замечаешь. В смысле, из вежливости.

Вот почему нельзя было спросить сразу: “Ио, а что это ты так странно называешь мою подругу?” Но нет. В таких вопросах следовало проявлять деликатность – так учил меня ещё папа. А вдруг малышка попросту не могла выговорить незнакомое имя правильно?

В итоге, чтобы случайно не задеть свою новую знакомую я решила не замечать эту особенность её речи.
“Вот и ломай теперь голову”, – думала я, глядя как живая и энергичная кобылка всеми силами пыталась сделать вид, что она грозный часовой, неподвижной статуей застывший возле входа. Впрочем, на воительницу она со своими детскими глазами явно не тянула.

Мы двигались по широкому каменному коридору, высеченному прямо в скале. Несмотря на его внушительные размеры здесь не было ни окон, ни каких-либо боковых ходов; лишь грубые колонны тёмно-серого камня создавали некое подобие архитектурного убранства. В качестве освещения фестралы использовали зелёные кристаллы, вмонтированные прямо в стены. Судя по едва заметному гудению, через них проходил электрический ток, причём, довольно мощный. Что странно, несмотря на свои внушительные размеры, эти камни светились заметно тусклее, чем, скажем, тот же кристалл внутри моего ПипБака.

Но здесь, на Острове такое было в порядке вещей. Из объяснений Ио стало ясно, что ночной образ жизни сделал фестралов очень чувствительными к перепадам света, и поэтому обычные электрический лампы им не подходили. Если же кому-то из Детей Ночи требовалось выбраться на Поверхность в светлое время суток, то всё становилось ещё сложнее – беднягам приходилось надевать специальные очки с тёмными стёклами. Что-то подобное использовали у нас при работе со сварочным аппаратом. Однако очки решали лишь часть проблемы. Дело в том, что в условиях яркого освещения Дети ночи всё равно видели из копыт вон плохо. Вернее, копыта-то свои они видели хорошо, а вот всё, что находилось дальше нескольких метров выглядело для них размытыми пятнами. Из-за такой особенности зрения фестралы передвигались по Пустоши преимущественно ночью.

Если верить Ио, ночь была и сейчас. Любопытно, что у обитателей скалистого острова она так и называлась – “ночь”, но само это слово употреблялось в значении “день”. Впрочем, моему организму было уже всё равно. Последние события окончательно добили его внутренние часы, как, впрочем, и часы моего несчастного ПипБака.

Из-за моей больной ноги мы двигались медленно, поэтому за неимением лучшего развлечения, я вполуха слушала Ио и глазела по сторонам. Мы проходили мимо небольших, но глубоких ниш, в которых лежали какие-то гладкие камни. Чтобы понять зачем они здесь, я стала вглядываться в нацарапанные на них слова. Иначе прочитать их было нельзя. И дело было не в царившем здесь полумраке и даже не в том, что надписи стёрлись от времени. Слова были выведены на древнеэквестрийском! Трудно поверить, но здешний народец до сих пор использовал этот мёртвый язык. Возможно, таким образом обитатели гулких каменных залов старались сохранить свои тайны.

Это были имена. На каждом камне я видела слова, которые могли быть только именами: “незабудка”, “тихий ручей”, “аметист”, “скользящая”… Заметив мой интерес, юная проводница пояснила, что мы находились в поминальной галерее. У Детей Ночи существовали весьма своеобразные традиции и, подчас, совершенно иное отношение к вещам или явлениям. К примеру, к той же смерти. Так у фестралов не было так называемого культа Великих Предков, широко распространённого на всей территории бывшей Эквестрии. Да, они чтили умерших, но без какого-либо налёта легендарности, вспоминая их просто как хороших друзей, которые “куда-то ушли”.

Оценив всю идею, я перестала вчитываться в древний, забытый алфавит. Теперь мою голову занимала другая мысль: подбирались ли камни под внешность или характер ушедших в небытие, или же их родные брали первый попавшийся. А может, такой камень давался фестралу при рождении и сопровождал его всю жизнь наподобие тотема или оберега? В суровом краю, лишённом деревьев и цветов, это было бы более чем логично. Забавно, что я в любой момент могла спросить Ио, и та с огромным удовольствием рассказала бы мне обо всём в мельчайших подробностях, но сейчас мне нравилось додумывать, строить догадки, отвергать их, а затем выдвигать новые версии… Такая вот игра разума.

Погружённая в собственные мысли, я вдруг увидела в одном из углублений круглый камень-голыш с явно эквестрийским именем “Фрости”. Кем, интересно, она была? Просто пони с материка, вступившая в ряды Детей Ночи? А может, дочка родителей, впечатлившихся ценностями того мира, который находился за пределами Острова? Но я так и не успела спросить. Галерея закончилась, и мы уткнулись в высокую двустворчатую дверь, украшенную резьбой.

– Приёмный покой, – прочитала я вслух надпись, выведенную полукругом прямо на камнях арки – разумеется, по-древнеэквестрийски.

– Ты понимаешь, что здесь написано? – удивилась фестралка.

– Есть немного, – ответила я, жалея о своей несдержанности.

Впрочем, неловкость тут же уступила место чувству радости:
“Я увижу Джестер! Впервые за эти дни!”
Решительно толкнув створку от себя, я вошла внутрь. Помещение оказалось достаточно просторным, чтобы вместить в себя около дюжины кроватей, отгороженных друг от друга высокими ширмами. Их вид невольно вызвал у меня гримасу удивления. Дело в том, что все ширмы были сделаны, по сути, из шерстяных одеял, украшенных ярким и сложным геометрическим орнаментом и натянутых на деревянные рамки. Что самое поразительное, бок о бок с этими кустарными изделиями стояли сложные навороченные медицинские аппараты явно довоенного производства. Отмеченные символикой Министерства Мира автодоки были вычищены до блеска, а разложенные на специальном столе хирургические инструменты готовы в любой момент приступить к спасению чьей-то жизни.

Да-а. В плане технического оснащения медблока фестралы шли, что называется, в ногу со временем – пусть даже и тем, что застыло два столетия назад. И в то же время, мебель, аккуратно выкрашенная в бледно-голубой цвет, явно выглядела самодельной. Уже знакомый геометрический орнамент украшал спинки кроватей и стульев, причем сами койки были застелены такими же пёстрыми шерстяными одеялами. Постепенно вникая в местные порядки, я уже нисколько не сомневалась, что подобное соседство здесь никого не смущало.

Все койки были пусты. С одной стороны я порадовалась, что своим бесцеремонным появлением не нарушила чей-то покой или сон, но с другой в сердце зародилось новое беспокойство: если Джестер здесь нет, то где она? Что если ей снова стало хуже?! Что если… Нет-нет-нет! Я не перенесу зрелища плоского именного камня в память о “куда-то ушедшей” подруге!

– Где она? – я повернулась к Ио. – Где Джестер?!

– Эстер там, – отозвался спокойный женский голос, принадлежавший местной медсестре. К моему удивлению, она оказалась молодой единорожкой, одетой в стерильный светло-сиреневый халат. Принадлежность к Детям Ночи, впрочем, однозначно выдавали глаза – с такими же вертикальными зрачками, как и у других фестралов. Выглядело это крайне непривычно.

– Постарайтесь особо сильно её не волновать, – произнесла медсестра с улыбкой. Затем она выкатила тележку с посудой и пробирками из приёмного покоя в коридор и беззвучно затворила двери, оставив нас с Ио наедине.

Собравшись с мыслями, я наконец спросила:

– Послушай, а… вы часто переделываете эквестрийские имена на местный манер?

– Ты это о чём? – удивилась фестралка.

– Ну, она же Джестер, а никакая не Эстер.

– Для тебя, может, и Джестер, но здесь все её с детства знают именно как Эстер.

– С детства?! – воскликнула я. Сама того не подозревая, Иоланта выболтала самую настоящую тайну.

– Как? Ты не знала? Она не рассказывала?

– Нет, Ио. Никогда.

– Так не проблема! Сейчас всё сама спросишь.

– Да уж, – нахмурилась я. – Не сомневайся.

– Джестер! – проорала я прямо с порога, смешно пританцовывая на трёх ногах.

– Кто это тут у нас? Неужели эквестрийский чемпион по падениям в обнимку? – послышался голос, который было невозможно спутать ни с чьим другим, голос, который я была счастливее всего услышать в этот момент. – Я вот тут как раз хотела к тебе сходить, но эти изверги привязали меня к какой-то штуке, а она так страшно пикает!

Хвала Богиням, на умирающую Джестер явно не тянула. Впрочем, и здоровой, увы, тоже не выглядела. Скорее, бодрилась, чтобы не расстраивать меня.

– Знаешь, они в чём-то правы. Не нужно тебе сейчас бегать с простреленным лёгким…

– Жеребёнок, иди сюда, дай обниму, – Джестер делала вид, что пыталась ворчать, но я видела, что полузебра тоже рада нашей встрече. Опутанная всякими трубками, она уже полусидела в кровати. Впрочем, капельницу с каким-то раствором от неё тоже не отключили.

После коротких объятий, заметно менее сильных и более аккуратных, чем мне того хотелось, Джестер кивнула в сторону Ио:

– Вижу, ты уже познакомилась с местными формами жизни.

– Кое с кем. Слушай, ты же понимаешь, что теперь придётся всё рассказать, а, Эстер?

Я попыталась состроить грозное лицо, на что Джестер ответила мне ангельски невинными глазами.

– Ио, ты можешь принести нам чай? – прощебетала она.

– Вам надо поговорить, да? Без проблем! Пойду тогда погуляю, пока вы тут, взрослые, разговариваете.
“Смышлёная”.

– И что же ты хочешь узнать? – спросила Джестер, когда Ио закрыла за собой дверь.

– Ну, например, почему они называют тебя Эстер. Это же что-то вроде “Малиновки”, как меня зовёт Базилевс?

– Нет, это моё настоящее имя.

Я была готова к чему-то подобному и всё равно удивлённо моргнула.

– Оно такое… неэквестрийское по звучанию, – наконец выговорила я. – Получается, ты – местная?

– Я выросла здесь. Родилась на материке, но родителей не помню. Дети Ночи всегда были моей семьёй.

– Но раз так, то… Почему ты поселилась так далеко от них в своём вагончике?

– Моём вагончике? – переспросила серая пони. – Каком таком моём вагончике?

– Ну, том, где мы с тобой впервые встретились, – недоумённо воскликнула я.

– Прости, подруга, что не успела сказать раньше, – Джестер дурашливо улыбнулась, – но это – не мой вагончик.

– То есть?

– А вот так. Это перевалочный пункт. Схрон, если хочешь. Согласись, было бы глупо не создать опорную точку рядом с вашим Стойлом. Прямо скажу, твоё появление получилось очень шумным… В прямом смысле слова.

Я вопросительно взглянула на Джестер.

– Когда ты залезла на вышку и починила передатчик, у нас в радиоэфире пошёл такой страшный вой, что пришлось перенастраивать радиостанции во всем районе на другую частоту. Ну и надо было сгонять посмотреть, кто нам подложил такой подарочек. Я оказалась ближе других – всего в паре часов лёту на крыльях.

– Базилевс?

– Соображаешь. Он меня подкинул уже под вечер. Хотела с утра заглянуть на башню, а тут ты шатаешься по округе и горланишь древние песни. Смешно ведь, правда?

– Да уж. Смешно, – я задумалась. – У кого это “у нас”? Ты что же, примкнула к Никсианцам?

– Никсианцам? Э-нет, это игрушка нашей Железной Леди. Ох, уж мне это их тайное общество любителей конспирации, – в голосе Джестер прозвучало едва заметное пренебрежение. – Оказывается, мы состоим с ними, как бы это сказать… Мы вроде бы занимаемся похожими вещами. Такое вот стечение обстоятельств.

– То есть ты раньше о них не знала?

– До последнего времени – нет. Свити говорила, хорошо, если на весь северо-западный регион их наберется сотня. Заниматься такими вещами готовы лишь те, у кого есть силы не только выживать. Именно поэтому мы никогда не пересекались с ними раньше. Да и как с ними пересечёшься, если их любимое занятие – наблюдать, подсматривать и подслушивать, собирать информацию, которую они потом передают по радио или курьером и складывают в одном месте.

– В поместье Свити Бот.

– Угу. Но даже если они взяли тебя на карандаш, как ты об этом узнаешь?

– Ну хорошо, а ты тогда кто? – я почувствовала, что разговор снова начал уходить в сторону.

– А я, что называется, внешний круг Детей Ночи, их тайный посол и торговый представитель.

Я не поверила своим ушам.

– Ты? Серьёзно?

Джестер посмотрела на меня с совершенно невозмутимым выражением, но через секунду так и прыснула со смеху.

– Конечно же нет, жеребёнок! Любой торговый путь – это слишком заметно. Любой караван привлекает внимание, и его маршрут можно проследить. Но Дети Ночи не могут жить в изоляции. Конечно, Остров даёт им возможность выживать, но они слишком зависят от Большой Земли. Материалы, технологии, техника, которую невозможно произвести кустарно. Например, вот этот медицинский аппарат – наши мусорщики тащат их отовсюду, откуда могут.

Так вот откуда взялись все эти навороченные приборы! Внезапно мне подумалось, что пони с Большой Земли называли фестралов Младшими Братьями просто потому, что младшие – это значит те, о которых нужно заботиться. И даже если настоящее происхождение этого названия было другое, теперь оно приобрело для меня именно этот, новый смысл.

– Значит таких как ты – много? – продолжила я.

– Так и есть. Мусорщики Детей Ночи – в основном сироты вроде меня. Растить потомство в Пустоши – дело непростое. Кто-то погибает, кто-то сам бросает жеребят, если не в силах их прокормить. Дети Ночи ищут сирот и воспитывают их, а потом эти сироты становятся их агентами на Большой Земле. Ведь первые Дети Ночи и сами были сиротами. Но им самим на Большой Земле показываться нельзя, сама понимаешь. Поэтому наш мусорщик идёт на разведку и если находит что-то интересное – передаёт координаты. А ночью прилетает команда вывоза – видела бы ты их за работой! Однажды они вычистили целый заброшенный госпиталь за одну ночь, прямо под носом у рейдеров. Утром те пришли за наживой, а нашли только голые стены!

Джестер довольно ухмыльнулась – эта операция явно не обошлась без её участия. Выходит, и нас троих из “Энигмы” эвакуировали эти же ребята. Но поток воспоминаний Джестер прервала Ио, возбужденная и без чая.

– Додо, Додо! Тут такое! Тебя хочет видеть сама Провидица Нона!

Мы с Джестер переглянулись. Серая пони закатила глаза.

– Иди, Нона не любит ждать, – полузебра сделала вид, что собирается лечь спать, но от меня не укрылась её досада.

Мне и самой ужасно не хотелось уходить, хотелось расспрашивать Джестер ещё и ещё. Но, в конце концов, мы тут были в гостях, верно?

Провидица Нона… Едва услышав это имя, я представила себе маленькую сухонькую единорожку, облачённую в длиннополые одежды и увешанную различными талисманами, шаманскими оберегами и ритуальными украшениями из яшмы и бирюзы. Сидя на высоком ступенчатом постаменте посреди величественного колонного зала и направив свой рог подобно антенне связи прямо в космическое пространство, она покачивалась бы в трансе, а неровный свет от миниатюрной лампадки играл внутри драгоценных каменьев причудливого головного убора, доставшегося ей в наследство от матери, а той от её матери и так далее…

На деле всё оказалось совсем не так.

Переступив порог и едва не ударившись макушкой о притолоку двери, я попала в небольшую комнату, вытесанную прямо в скальном массиве. Центр её занимала огромная кровать с балдахином, по сторонам же были расставлены ароматические свечи, от которых ощутимо пахло корицей и можжевельником. Пожалуй, их мерцающий свет оказался единственным значимым совпадением с тем недавним образом из моей головы.

В самой кровати, среди узорчатых шёлковых подушек полулежала-полусидела пони. Находясь в нескольких метрах от неё, я могла видеть лишь то, что она была очень старой, если не сказать – древней. Конечно, ей было далеко до бедняжки Аннбьорг, но даже знакомые старики из нашего Стойла не казались мне настолько обессиленными и обескровленными. Однако больше всего меня поразило другое: вопреки моим ожиданиям эта пони не была единорогом.

Кто она? Пегас? Земнопони? Мне оставалось только гадать. Нона лежала на спине, по самые плечи накрытая грубым шерстяным одеялом, так что если у неё и имелись крылья, я бы не увидела их при всём желании.

Внешне Нона напоминала… забальзамированный труп. Глаза её были плотно закрыты, а бежевая шерсть на лице казалась выцветшей и словно бы покрытой густым слоем пыли. Поначалу я решила, что мне выпала честь участвовать в проводах пони, только что отошедшей в небесные чертоги Селестии: когда-то давно в детстве я уже пережила подобное… Вот только в отличие от моей любимой бабушки, мраморным изваянием лежавшей на каталке в Лазарете Стойла, Нона, пусть едва заметно, но дышала.

Лицо Провидицы выглядело спокойным, расслабленным и невероятно отстранённым. Если тело Ноны находилось здесь, прямо передо мной, то душа её совершенно точно блуждала где-то далеко за пределами этой комнаты, возможно, привязанная к своей носительнице какой-нибудь энергетической “нитью”, но нитью невероятно тонкой – стоит негромко чихнуть, и она оборвётся. Так или иначе, глядя на Нону, я твёрдо уверилась в том, что она не станет внезапно открывать глаза и не заговорит со мной. Нет. Здесь намечалось нечто совершенно иное…

Я подошла к самой кровати. Было ужасно неудобно разглядывать спящую, но раз мои проводники не протестовали, я попыталась извлечь из этого разглядывания максимум информации. Несмотря на мертвенную бледность Ноны, было видно, что за ней ухаживали, причём, судя по гладко расчёсанной гриве и стойкому приятному запаху ароматических масел, делалось это регулярно.

Сама грива Ноны была невероятно длинной. Седые космы без единого намёка на тёмный волос были уложены так, что составляли вокруг головы Ноны своеобразный ореол – не лежи она без движения, этот серебристый полукруг уже давно бы нарушился.

От моего внимания не ускользнул и блестящий серебряный амулет, покоившийся у неё на груди поверх одеяла.
“Лунница”, – восхищённо прошептала я.

Ритуальное украшение имело форму скруглённого полумесяца, повёрнутого “рогами” вниз. В самом его центре искрился крупный сапфир, который сразу притягивал к себе взгляд подобно магниту. Уверена, на него обратил бы внимание даже самый искушённый ювелир. Не знаю, было ли дело в огранке камня или же в его поразительной чистоте, но озарявшие небольшую комнатку языки свечного пламени выглядели в нём ярко-голубыми и от того невероятно холодными. Сразу возникло ощущение заряженного трескучим морозом воздуха. Казалось, стоило лишь дотронуться до камня, чтобы намертво к нему примёрзнуть.

В голове откуда-то возникло словосочетание – “космический холод”. А потом какая-то мысль заставила меня отвести взгляд от зачарованного предмета. Что самое странное, мысль эта явно не была моей. Её словно транслировали в мою голову извне, и это мне совсем не понравилось.
“Что-то сейчас будет…”
От волнения я бросила взгляд в самый дальний угол комнаты. Там было довольно темно и поэтому я только сейчас разглядела на полу комок слежавшихся жёлто-бежевых перьев.

Перья! Нона оказалась пегасом.

Но я чуть не поперхнулась, когда сообразила, кем именно она была в своей прежней жизни! Само имя этой пони явно было производным от староэквестрийского Nonamae, что означало – Безымянная. Но теперь эта пони обрела для меня своё прежнее имя.

Потрясённая своей догадкой, я с жадностью изучала предметы обстановки, ранее мной незамеченные: небольшой прикроватный столик тёмного дерева, отодвинутый в сторону за ненадобностью и лежавшие на нём аккуратной стопкой тонкие листы писчей бумаги, остро заточенный карандаш, перьевая ручка с ротовым захватом и очки… Её очки!

Селестия мне свидетель: я находилась в одной комнате с А.К. Йерлинг! Той самой пони, чьи убеждения и ценности напрямую повлияли на становление меня как личности. Да что там, на какое-то время несуществующая пегаска из её книг и вовсе стала частью моей семьи: я очень хорошо помню, как на полном серьёзе спрашивала у себя и у других, как поступила бы Дэрин, окажись она на моём месте.

Это было настолько же фантастично, насколько и закономерно. Пони, всю жизнь посвятившая поискам сокровищ древних хорсов, не только вышла на контакт с таинственными обитателями Острова, но и смогла занять в их иерархии особое, почётное место, позволившее ей, пусть и в таком незавидном состоянии, существовать все эти годы! Конечно, сейчас она выглядела как последний уголёк затухающего костра, но раз меня привели сюда к ней, значит этот уголёк всё ещё тлел…

Пока я пыталась осмыслить увиденное, передо мной возникла дымящаяся чаша с каким-то напитком.

– Вам нужно выпить это, – прокомментировал фестрал.

Нужно так нужно. Похоже, это была часть какого-то местного ритуала, а раз так, то почему бы не поучаствовать в интересной и, наверняка, древней церемонии?

Пододвинув чашу к себе, я в несколько глотков осушила ёмкость. Удивительно, но у напитка не было вкуса. Ну, в привычном понимании – точно. Чужая мысль внутри меня услужливо подсказала, что я только что выпила лунный свет, но едва благословенная жидкость достигла желудка, как мои внутренности будто бы окатило кипятком, а потом они сразу онемели. Мир перед глазами начал расплываться, и я ощутила, что все мои конечности стали совершенно неподъёмными.

А дальше началась настоящая жуть. Я почувствовала страшное удушье. Воздух исправно поступал в лёгкие, но совсем не ощущался мной! Глубокий вдох, ещё один и… ничего. Как же так?! Похоже, выпитый мною “лунный свет” был неизвестным науке ядом, нарушающим кровообращение мозга. Или блокирующим всасывание кислорода в кровь. Или ещё что-то в этом роде.

Но помимо ужаса от невозможности нормально дышать, мой разум буквально сверлила мысль: “За что?!”
То есть я понимала, что могла узнать что-то такое, о чём знать в принципе не положено. Но тогда ради чего все эти сложности с ядом? И какой был вообще смысл приводить меня сюда?

Лёжа на каменном полу с выпученными от ужаса глазами я дёргалась, ударяя копытами себе в грудь. Шероховатый потолок словно взлетал куда-то ввысь, либо это я погружалась на самое дно мироздания, а поле зрения затуманивалось, как тогда, в капсуле управления боевым самолётом. Вот только теперь рядом со мной не было верной Джестер, готовой прийти на выручку.

Дёрнувшись ещё пару раз, я закрыла глаза, а затем… я умерла.

Мерный плеск воды, шелест бумаги возле уха, а ещё неприятный вой ветра – зловещий и одновременно жалобный. Я уже слышала его. Совсем недавно слышала… только вот где?
”Где я?..”
Перед глазами возник уголок пожелтевшей бумаги с рядами печатных строк – это его настойчивый шелест заставил меня проснуться.
“Газета”.

Я лежала на сыром каменном полу какого-то тоннеля, накрытая вместо одеяла старой газетой и дрожала всем телом. Кучка золы, обнаруженная за спиной, к сожалению, тепла уже не давала. Угли давно остыли, и сырость со сквозняком чувствовали себя в этом месте полноправными хозяевами.
“Что ж, хотя бы со светом повезло”, – мрачно отметила я, разглядывая ржавую керосиновую лампу, заботливо оставленную кем-то у стены.
“Штормовой фонарь или “летучая мышь” – так они называются. Их ещё мореходы используют…”
Откуда я это помнила? И почему именно это? Гораздо лучше было бы знать, как я очутилась в этом странном месте.
“А правда, как я сюда попала? Вспоминай, Додо, вспоминай…” – но память словно сковало льдом, и я почему-то знала, что растопить его можно лишь при помощи тепла. Вот только где здесь взяться этому теплу?

Стуча зубами, я придвинула керосиновый фонарь к себе, впрочем, без особой пользы: воздух, шедший из отверстий смешно теребил мою чёлку, но всё тепло растворялось в окружавшем его со всех сторон холоде. Тогда я решила выкрутить фитиль до упора и спрятать фонарь под одежду, но вовремя одумалась. Меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы в этом сыром и длинном каменном мешке стало ещё и темно!
“Хвала Богиням, что это не тюремная камера” – успокаивала я себя. Действительно, несмотря на обилие грубого серого камня это место было лишено всех прелестей подземных темниц. Я не увидела здесь ни железной койки, ни умывальника, ни даже толстого кольца в стене – того самого, что гремит каждый раз, когда несчастный узник забывает о длинной ржавой цепи, к которой его приковали. Пожалуй, единственным, что напоминало здесь о тюрьмах и крепостных казематах из псевдоисторических романов было полукруглое окно во всю стену, забранное толстой железной решёткой.

Я просунула нос между ржавыми прутьями и попыталась оглядеться. Снаружи чернела водная гладь, в которой отражались крошечные жёлтые огни. Судя по всему, они находились прямо надо мной, но со своего места я не видела ничего кроме колышущегося на ветру чёрного бархата волн и серых клочьев облаков, сквозь которые проглядывали злые колючие звёзды.
“Ещё немного, и пойдёт снег”, – не знаю почему, но я отчётливо ощущала приближение непогоды. Но помимо снега ветер нёс с собой что-то… жуткое.
“Скоро всё изменится” – подумала я и тут же почувствовала, что эта мысль принадлежала не мне! Она была… такой отчётливой, словно у меня в голове звучал очень тихий, но при этом разборчивый голос. Чужой голос! И едва я это обнаружила, как голос действительно обрёл индивидуальность, превратившись в едва слышный шёпот.
“Что тебе нужно?” – обратилась я к нему, но в ответ получила лишь повторение той же мысли: “Скоро. Всё. Изменится”.
“Вот так, Додо. Скажи спасибо, что незваный гость больше не выдаёт себя за твоё собственное сознание”, – подумала я, поднимаясь на ноги. “Пора бы уже на свежий воздух выбир… Аай!” – последнее относилось к холодному склизкому потолку, который задели мои уши.
“Проклятье! Тесно то здесь как!”
Было ясно, что в здравом уме я бы сюда точно не залезла. Так какого… Но память упорно не желала давать подсказки, и только голос внутри головы продолжал твердить о неких “грядущих изменениях”, которые меня непременно настигнут. Что ж, в таком случае будет разумнее встретиться с ними лицом к лицу и, желательно, при ярком свете.

Подняв штормовой фонарь с пола, я отправилась на поиски выхода, где бы он там ни находился. Сразу позади костра начинались залежи перегнившего мусора: разбухшие от воды картонки, ржавые консервные банки, а ещё мерзкое на вид тряпьё, похожее на остатки спального матраса.
“Если здесь и ночевали бездомные, то они были очень маленького роста или…” – к горлу подступил ком. Да, когда-то давно мне попадались несколько книг о жеребятах-беспризорниках, но я и подумать не могла, что сама когда-нибудь столкнусь с этим явлением.

Узкая каменная труба вывела меня… в трубу большего размера. Что немного радовало, потолок здесь уже позволял вытянуться во весь рост.
“Ливневая канализация”, – поняла я, разглядывая гладкие овальные своды из тёмно-красного кирпича и бурые от ржавчины перила технической площадки. Внизу текла вода – мутная серая река искусственного происхождения. Шумная и беспокойная, она бежала куда-то в темноту, унося с собой осенние листья и мелкий мусор.
“Мне с вами не по пути”, – думала я, глядя на липкие коричневые лоскутки, мелькавшие в свете керосиновой лампы. Было приятно осознавать, что я не одна из них.

Или?..
“Скоро. Всё. Изменится. Скоро. Всё. Изменится. Скоро…” – продолжал вещать кто-то у меня в голове, и постепенно на фоне его голоса мощный рокот подземной реки стал ощущаться едва слышным шелестом. Создавалось впечатление, что отражаясь от стен, чужой голос наслаивался сам на себя, приобретая всё большую силу и вес.

– Да поняла уже! – вслух огрызнулась я, ступая на узкие железные мостки без каких-либо ограждений. Нависшие над искусственной подземной рекой конструкции так и гудели под ногами, а чугунные трубы с огромными вентилями упорно норовили облить какой-нибудь гадостью или же треснуть меня по макушке. Но впереди маячила заветная цель – чугунная винтовая лестница, которая была просто обязана вывести меня наружу! Взбираясь по узким ступеням, я задыхалась, но не от отсутствия воздуха, а от невозможности услышать собственный разум. Подобно ядовитому газу поток чужих мыслей отравлял сознание. Казалось, ещё немного, и моя черепная коробка попросту лопнет от избыточного давления!

Грохот распахнутой железной двери оглохшее сознание практически не заметило. Растянувшись на булыжной мостовой я часто и прерывисто дышала. Боль в голове утихала, а вместе с ней утихал и зловещий голос. Теперь он легко перебивался даже шелестом осенних листьев.
“Листья… Почему они не дают мне покоя?”
Было в этих спутниках осени что-то необъяснимо знакомое. Освобождённые от всепоглощающего голоса мысли возвращались к ним снова и снова. К ним и к низкому грязно-серому небу, в котором словно чего-то не хватало.

Впрочем, здесь много чего не хватало. Улица, на которой я очутилась выглядела совершенно мёртвой. С двух сторон меня обступали невероятно мрачные обшарпанные дома с заколоченными окнами, от одного вида которых становилось жутко. Постройки в два-три этажа терялись в густой сизой мгле, и мне казалось, что на их фоне сновали какие-то непонятные существа. Разум как мог объяснял, что на самом деле это всего лишь тени деревьев, чьи голые ветви сплетались в такие неправдоподобные очертания, но глубинный инстинкт выживания старательно искал защиты: а именно, светлого места.

И единственное такое место ждало меня на противоположном конце улицы: на фоне всей этой темноты и заброшенных домов особенно ярко выделялся высокий каменный мост. Добротный, с двумя остроконечными башнями по бокам, украшенный изящными перилами и мраморными статуями единорогов, он светился вереницей жёлтых фонарей и буквально приглашал меня перебраться на тот берег.
“Если здесь никого нет, то что же получается? Фонари зажгли ради меня?”
Вслушиваясь в шелест опавшей листвы и вглядываясь в узоры чугунных деталей я вдруг отчётливо поняла, что уже бывала здесь, в этом пустом, всеми забытом мире. Мире, покрытом пылью и паутиной. Мире, который очень скоро перестанет существовать…

Так вот оно что. Вот чего не хватало здесь, в этом сером всклокоченном небе! Луна! Ну, конечно же! Ослепительный жёлтый диск, задававший этому месту совершенно иной, нежели я сейчас наблюдала вид. И едва я это поняла, ко мне вернулась память. Я вспомнила, как предназначенный мне напиток обжёг горло, как вслед за этим пришло удушье, а в глазах помутнело, вспомнила спокойное лицо фестрала, который глядел на происходящее так, словно всё шло своим чередом. Выходит, что контакт был установлен, пусть и таким странным образом.

Теперь оставалось добраться до того места, где меня ждали – благо мне очень настойчиво предлагали это сделать. Но слепо следовать зову того, кто только что попытался залезть к тебе в голову было безрассудно и глупо. Поэтому требовалась небольшая подстраховка.
“Подними левое копыто и сфокусируй на нём взгляд. Так, хорошо, теперь правое. Отлично. А теперь задние ноги – по очереди… раз, два” – книга, посвящённая такой спорной, если не сказать антинаучной теме, как осознанные сновидения рекомендовала укрепить связь с несуществующей реальностью именно таким способом. Помню, там это называлось “бросить якорь”. Да, в своё время я немного увлекалась подобной ерундой – думала, что специально обустроенные сновидения помогут мне очутиться в далёких странах и волшебных городах в буквальном смысле слова. Однако как показала практика, стопка приключенческих романов вкупе с моей фантазией справлялась с этой задачей куда лучше…

Удивительно, но впервые за всё время якорь зацепился успешно. Теперь, глядя себе под ноги, я различала отдельные выщербины на камнях брусчатой мостовой и крошечные ростки мха между ними. Стоило мне сфокусировать всё своё внимание на одном из покинутых домов, как по его стене пошли страшные чёрные трещины. Затем они перекинулись на мостовую и даже на часть неба. Густой мрак сочился из них словно кровь из глубокой раны.

От меня во все стороны будто пошла волна, обнажившая суть этого места. Примерно так работал навык чтения древних текстов, полученный мной из орба памяти Барбары Сид: непонятные символы превращались в текст лишь там, где я фокусировала взгляд. Теперь стало отчётливо видно, что мир внутри сознания Ноны был подобен фарфоровой безделушке, разбившейся на мелкие кусочки и потом кем-то небрежно склеенной.

Впрочем, эффект длился недолго. Обнажив свою изнанку, пространство вновь приобрело прежний расфокусированный вид. Я пробовала делать это снова и снова, и каждый раз от меня во все стороны разбегалась волна чёткости, но она быстро затухала, и мир снова становился мутным и будто бы немного искаженным. Тем не менее, в голове заметно прояснилось, а ещё возникло непонятное смутное чувство, что некоторые точки пространства в этом измерении следует старательно избегать.

Перебравшись через мост, нависший над чёрным потоком текущей в никуда воды, я зашагала по улицам необитаемого города. Но так ли уж и необитаемого? Мне не давал покоя скрип ржавых фонарей на ветру. Если город давно покинут, то кто мог зажечь фонари здесь?
“Неужели… – я невольно вздрогнула, вспомнив про чёрную тень возле входа в заброшенный пансион из своего сна, – Йерлинг?” Ну, нет. Судя по тому, что я увидела в той комнате, в своём нынешнем состоянии писательница уже ничего не могла.

Как бы то ни было, фонари являлись частью игры. Её правила стали ясны мне практически сразу: мне нужно было идти от одного зажжённого фонаря к другому. Если же улица тянулась вперёд, но там не горело ни единого огонька, то я, не задумываясь, сворачивала в узкий переулок, где в стенной нише пряталась оплавленная свечка или, скажем, в освещённую подворотню, которая обязательно вела в какой-нибудь неприметный сквер со скамейкой и парой чугунных фонарей. Пространство будто бы говорило: кратчайший путь – не значит верный, и, внутренне согласившись с этим условием, я упорно следовала по сложному, запутанному лабиринту, проложенному между домами давно забытого города. С каждой минутой воздух становился всё холоднее: теперь у меня изо рта шёл пар, лужи под ногами хрустели тонкой коркой льда, а высокое хмурое небо тяжелело на глазах. Безмолвный мир словно завис между поздней осенью и надвигавшейся на него зимней стужей.

Миновав нагромождение брошенных торговых повозок, я выбралась на открытое пространство – сравнительно небольшую площадь, украшенную гирляндами из выцветших бумажных фонариков. Наверное, раньше здесь проходили ярмарки и представления. В дальней части площади находилась полуразвалившаяся деревянная эстрада с потемневшим от времени и непогоды белым концертным роялем. Испачканные нотные листы лежали вперемежку с осенними листьями, а ряды скамеек увивал плющ – голый и давно мёртвый. Он же поднимался по стенам окрестных домов, придавая без того мрачным постройкам прямо-таки удручающий вид.

И всё же, из-за удивительно тёплого золотого сияния фонарей мне казалось, что здесь, на этой площади, вот-вот появятся живые пони. Замерев на границе света и тени, я напряжённо вслушивалась в шум ветра, надеясь уловить стук копыт по мостовой, голоса, а может, даже музыку, но кроме усталого скрипа деревьев и шелеста мёртвых листьев так ничего и не услышала.

Зато я поняла, что моя странная прогулка подошла к концу. Дело в том, что самый центр площади украшал памятник на высоком гранитном постаменте. Когда-то возле него собирались друзья и встречались влюблённые парочки. Приглядевшись к изящной крылатой фигуре, я ощутила, как по спине поползли мурашки. Среди рассыпавшихся в прах вещей стояла Она – белоснежный аликорн с длинной прямой чёлкой и по-детски широко распахнутыми глазами, окаймлёнными густыми ресницами! За прошедшие годы мрамор потускнел и потерял былую прочность: тут и там виднелись трещины и сколы, а из кончика крыла статуи так и вовсе торчал тонкий железный прут, но даже в таком неподобающем виде Великая Тау выглядела прекрасной, правда, немного грустной…

Мой нос почувствовал холодное касание, а затем первая снежинка пришедшей зимы растаяла. Через мгновение та же участь постигла и несколько её сестёр. Падая на землю и растворяясь в тёмных лужах, снежинки пропадали без следа. Сердце захлестнула горькая тоска. Вглядываясь в лицо Верховной Богини нашего мира, я была готова расплакаться безо всякой на то причины.

Но каково же было моё удивление, когда уголок глаза статуи вдруг заблестел, и по её щеке покатилась кристально чистая слеза! Собравшись в каплю, прозрачная влага мгновенно превратилась в кусочек льда и со звоном упала на мостовую.

Вопреки ожиданиям звук не был тихим. Кратковременный и высокий он пронзил всё моё существо холодными острыми иглами, прошёл от макушки до кончика хвоста и, отразившись звонким эхом от стен домов, наконец, затих.

– Додо, – услышала я у себя за спиной низкий властный голос. Звучавший теперь в полную силу, он мог принадлежать лишь одному существу в мире.

– Здравствуйте, Принцесса. Вот мы с Вами и встретились, – сказала я, поворачиваясь лицом к тёмной фиолетовой фигуре.

“Вот мы и встретились”.

– Что это за город? – спросила я первое, что пришло в голову.

– Не узнаёшь? Ах, ну да… Это – Кантерлот.

Теперь мы шагали по главной улице, и моя спутница зажигала фонари. Вернее, они сами зажигались при её приближении. Мы шли, а я спрашивала себя, не стоило ли мне поклониться или ещё как-нибудь выразить почтение Лунной Принцессе. Впрочем, момент для этого был явно уже упущен.

– Кантерлот? Но он же совсем другой! – искренне удивилась я, вспоминая довоенные видовые открытки.

– Кантерлот, каким я его помню, – моя собеседница ненадолго задумалась. – Это было больше тысячи лет назад. Эквестрия тогда переживала трудные времена. Тяжелейший кризис, голод и нищета. Мы с сестрой не знали, что делать и искали варианты.

– Но вы же вроде как… Боги, – я запнулась, думая, насколько непочтительно могло это прозвучать. – Вы обладаете силой, способной передвигать небесные тела и ещё…

Принцесса пристально взглянула на меня, но я не заметила ни гнева, ни усмешки. Только грусть.

– Прежде всего, мы правители. А управлять страной – это совсем не то же, что перемещать предметы, пусть и очень большие. Общество – это система, и чтобы оно существовало, надо задать ему правильные законы. Тогда оно будет поддерживать себя само. А единичное действие, пусть даже очень масштабное, общество проглотит и забудет. Оно может не оказать никакого эффекта или привести к ещё большей катастрофе. В те годы мы с сестрой в полной мере познали цену таких ошибок. Но Тия раз за разом пыталась нащупать верный подход, способ настроить этот сложный хрупкий механизм, который называется государством – а я… отчаялась и сдалась.

– В каком смысле? – мне было тяжело представить, что одна из правительниц Эквестрии могла сдаться.

– Вместо того, чтобы и дальше помогать сестре в её попытках выправить всю страну целиком, я решила начать с нуля. Создать маленькую идеальную модель общества и сделать так, чтобы всем в нём было хорошо, а затем распространить эту модель на всю остальную Эквестрию.

– И для этого вы выбрали наиболее преданных вам пони?

– Нет, Додо, я поступила иначе. Я собрала всех сирот и беспризорников, детей без родителей, и создала колонию здесь, на Севере, подальше от умирающего мира. Тогда мне казалось, что если вырастить их в другой среде, они смогут решить все проблемы, стать новыми лидерами с новым сознанием.

– И вы создали Детей Ночи. Как социальный эксперимент. Как… Стойла!

Даже не знаю, что в этой истории отталкивало меня сильнее: то, что Луна бросила страну, которая находилась на грани катастрофы и улетела играть в игрушки, или же то, что она собиралась изменить всех по образу и подобию своих новых подопечных.

Но один момент по-прежнему ускользал от моего понимания.

– Зачем вы их так изменили?

– Что? – Принцесса уставилась на меня непонимающим взглядом. – Ах, ты про мутации. Нет, они проявились намного позже. Оказалось, что у этого острова… очень необычное влияние на живых существ. Похожее на воздействие драконьего огня, но не настолько вредное. Дети Ночи стали такими, какими ты их увидела, за тысячу с лишним лет.

– А Йерлинг? Как она стала такой? Тоже из-за этого необычного влияния?

– Нет. Это была случайность. Для меня – счастливая. Эта… искательница артефактов носила с собой одну вещь, которая ей не принадлежала, совершенно не подозревая о силе, сокрытой внутри неё. В тот день, когда упали бомбы, а моё тело погибло в Кантерлоте, амулет притянул мою душу. Если бы не он, то я бы, скорее всего, навсегда растворилась в мироздании.

– Лунница.

– Да. Я уже и забыла про подарок того… мага.
“Мага? Какой маг мог изготовить столь мощный артефакт?”
– Вы говорите о Старсвирле Бородатом?

Принцесса уставилась перед собой невидящим взглядом.

– Д-да… Наверное… – её голос дрогнул. Было удивительно и странно видеть столь прекрасное и могущественное существо таким. Возможно, Принцесса впервые ощущала себя… смертной?

– Получается, это вы привели Йерлинг на Остров?

– Да. Некоторое время она была ещё в состоянии передвигаться сама. Но я чувствовала, что под моим воздействием её разум очень скоро сломается, и мне нужно было срочно найти укрытие. Поэтому я велела ей идти в первое же место, которое пришло мне на ум. Место, где у меня будет больше шансов контролировать ситуацию, находясь в её немощном теле.

– Но при этом вы не раскрыли себя?

– Они бы не поверили. Они слишком долго жили сами по себе. Не думаешь же ты, что они все пали бы ниц перед какой-то сумасшедшей старухой? Нет, я поступила благоразумнее – объявила себя посредницей, медиумом и постепенно отыскала тех, кто нуждался в моей воле.

– Но почему Провидица? Вы видите будущее?

– Нет, Додо, но я вижу чаяния. Да, я вынуждена находиться тут, в этом пространстве, внутри разума этой пони, но я всё ещё могу путешествовать по снам моих подданных. Правда не по всей Эквестрии, как в былые времена… – Принцесса вздохнула, – с каждым годом остаётся всё меньше снов, которые я могу посетить. Скоро я останусь одна.

– Но с чем это связано, Принцесса?

– Моя память стирается, Додо. Тело этой пони уже продержалось намного дольше, чем отпущено смертным благодаря энергии моего сознания. Но она неуклонно угасает, разрушается её мозг, а с ней – и этот город.

– Так вот почему пространство вокруг такое странное. Как будто… недостроенная декорация.

– Когда-то я помнила весь этот город целиком, помнила как выглядят окрестности города далеко за его пределами. Но теперь… Теперь всё, что осталось, ты видишь перед собой. Ты даже не сможешь уйти далеко от центральной площади. И каждый день исчезает ещё немного пространства. А скоро вместе с ним исчезну и я.

Принцесса тяжело вздохнула, а затем повернулась в мою сторону. И когда я встретилась с ней взглядом, то моментально всё поняла.

– Вот поэтому вам нужна я.

И от того, что я поняла, мне стало одновременно противно и страшно. Она собиралась воспользоваться моим телом, как… накопытной куклой!

– Верно, Додо. С самого начала я увидела в тебе достойного носителя. И поэтому…

– Так, стоп. С какого ещё самого начала? – от удивления я даже забыла про страх.

– Сны, Додо. Твои сны и мечты, которые я в них увидела. Я заметила тебя в твоих снах ещё до того, как ты вышла наружу из своего бункера. И когда я поняла, что ты собираешься уйти в приключения с головой, я попросила кое-кого за тобой присмотреть… попросила опосредованно, конечно.

– Джестер, – я даже не удивилась.

Принцесса хихикнула.

– Значит, она так себя назвала? Забавно.

Я окончательно перестала понимать, о чём шла речь.

– Ты же знаешь, что твоя подруга выросла здесь, на Острове, не так ли? Дети Ночи нашли её сиротой, без родителей и без имени. Эстер – значит “путеводная звезда” и, похоже, она полностью оправдала своё имя.

“Вот значит как. Присмотреть, да?”

– А Свити? Вы и её ко мне подослали?

– А, эта… заводная пони… Нет, она никогда не была на Острове. Она всегда находилась, так сказать, во внешнем круге. Её внезапное вмешательство могло всё испортить, но можно сказать, мне повезло. Ведь, в конечном итоге, эта её… тайная организация… с Детьми Ночи заодно.

Как же было гадко у меня на душе. Ещё бы! Меня пасли, как животное, чтобы затем отправить на убой. Разумеется, эти мысли не укрылись от моей собеседницы.

– Не переживай, Додо. Никто из них не знал, что точно происходит.

Как будто это должно было меня утешить.

– Почему я? – выкрикнула я со злостью. – Почему не… Эстер, если она такая умница?

Луна сделала вид, словно она разглядывала опавшие листья под ногами.

– Ну, здесь много причин, моя маленькая пони. Ты молодая, здоровая. Твой организм не повреждён радиацией, но самая главная твоя ценность – это твой разум, готовый впитывать в себя информацию словно губка. У тебя меньше шансов сойти с ума в процессе слияния, как это в итоге произошло с… Йерлинг.

– О, то есть такой шанс есть…

– Ты ничего не теряешь, Додо. Мы станем одной личностью, без различия между тобой и мной. К тому же, в случае нашего слияния твоя тяга к приключениям будет удовлетворена, можешь быть уверена. Решения, которые мы будем принимать, будут настолько же твоими, насколько и моими. А вдобавок, это даст тебе завидное долголетие. Вместе мы будем вершить великие дела, изменим мир к лучшему. Сделаем его безопаснее, чище и, в конце концов, справедливее.
“Справедливее?”

Вот только этого здесь, на Поверхности, не хватало! Я уже достаточно насмотрелась на местную справедливость: казалось, каждый первый в Пустошах знал, как сделать мир справедливее, но почему-то у всех справедливость была разная.

Чем больше я вслушивалась в слова собеседницы, тем больше мне начинало казаться, что она вела себя как типичный исполнитель желаний из сказок. Даже не верилось, что мне предлагали такие банальности. Но если я хотела найти выход из ситуации, нужно было и дальше ей подыгрывать.

– И я так понимаю, у вас уже есть план? Что мы будем делать после слияния?

– Под Островом находится мощнейший источник магической энергии, такой же древний, как сам этот мир. Мы используем его, чтобы предотвратить наше старение и обрести силу.

– Перо. Знаю, – ответила я спокойным, будничным голосом, призванным скрыть то волнение, которое переполняло меня на самом деле.

На секунду Принцесса выглядела ошарашенной, но быстро вернула самообладание.

– Очень немногие знают про Перо Тау. Из живых, возможно, ты одна.

– И как мы… я должна буду его активировать? Вот мы спустимся вниз – и что? Я же даже не единорог!

– У тебя есть несколько страниц нерушимого манускрипта. Своего рода инструкция. До Войны за одно только знание о нём можно было лишиться головы.
“Надо же, некоторые вещи так и не изменились”.

– Но инструкция неполная. То, что я читала, рассказывает о чём угодно кроме того, как вернуть Перо к жизни. Мне же нужно будет произнести какие-то слова. Или совершить какой-нибудь ритуал. Но где всё это?

– На самом деле всё гораздо проще. Любая страница манускрипта – это часть Пера, они буквально созданы из него. Достаточно просто поднести их к нему, чтобы разбудить спрятанную в нём энергию. И для тебя будет лучше, если в этот момент я окажусь рядом, чтобы тебя защитить.
“Как трогательно”.

– А если я просто скажу “нет”?

Было ясно, что мой протест не имел смысла, но видит Небо, лично мне не была нужна ни какая-то там древняя сила, ни даже обещанное долголетие, особенно такое как у Йерлинг. Но, что самое главное, я нисколько не сомневалась, что за упомянутым слиянием рано или поздно последует и поглощение.

– Что ж, если тебя не устраивает такой вариант, то есть и другие, – Принцесса Ночи недобро зыркнула на меня, и в её голосе прорезались заметные нотки раздражения.

– И какие же? – спросила я, уже догадываясь каким будет ответ.

– Твои подруги. Если ты выберешь Эстер, она заменит Йерлинг. Я сделаю всё, чтобы она поправилась и прожила долгую жизнь. Беда в том, что сохранить её сознание целиком будет… непозволительной роскошью, поэтому я просто создам замкнутый массив, в котором она будет раз за разом переживать какое-нибудь воспоминание. Думаю, я найду что-нибудь… интересное в её полосатой голове. А что касается Свити Бот… Здесь я не могу тебя обрадовать вовсе. C искусственным мозгом особо не поразвлекаешься, разве что можно попробовать стереть ей личность… Впрочем, тебе не стоит её жалеть. За годы своего существования эта… машина… натворила много всего. В том числе и такого, что привело бы тебя в ужас. Если ты мне не веришь, я покажу тебе избранные фрагменты из её биографии…

– Нет! Не смей так говорить, ты, дрянь! – выкрикнула я. – Не знаю, какой она была раньше, но Свити – настоящая пони. В отличие от тебя!

Маски были сброшены. Это точно была не Луна – скорее, её отражение в разбитом зеркале, а то и вовсе отдельный его осколок. Настоящая Принцесса никогда не стала бы так поступать. Перейдя “на ты”, с этим безумным, рассыпавшимся на глазах конструктом, я запретила себе думать, что он имел какое-то отношение к Той, что так бережно хранила сны своих подданных.

– Ты – не Она! – крикнула я ей прямо в лицо.

– Выбирай! – взвизгнула самозванка, стукнув ногой по полу, и в этот самый момент её образ буквально взорвался густым чёрным дымом, который мгновенно окутал и меня, и всё вокруг.

Я оказалась совершенно одна в замкнутом помещении, отделанном бежевым пластиком. Мой жилой отсек в Стойле! Совершенно такой же, каким я оставила его несколько месяцев назад. Вот, даже распакованная пачка овсяного печенья на тумбочке и раскрытая брошюра по селеновым выпрямителям, которую я собиралась почитать перед сном. И во главе всего этого беспорядка, на моём рабочем столе, заваленном всевозможными приборами и деталями как ни в чём не бывало стоял терминал с весёлой наклеечкой в углу рамки экрана: непревзойдённая Дэрин Ду верхом на ярко зелёной лиане. На самом же экране устройства мерцали несколько строчек:

Судьба-Тек, версия 1.0.1
Выбор носителя:
1. Дэзлин Даск
2. Эстер
3. SB-001
– Судьба-Тек. Какое убожество, – фыркнула я.

– Не тебе жаловаться. Этот микромассив был составлен на основе твоих собственных мыслей и воспоминаний, – прозвучало у меня над головой.

Невидимая, она всё же была рядом. Как же она мне надоела! Самое ужасное, что в силу безвыходности ситуации теперь мне придётся общаться с ней целую вечность.

Со злости я нажала кнопку перезагрузки и тут же услышала:

– Не выйдет.

И через пару мгновений на экране вновь всплыли строки уже знакомого списка.
“Да чтоб тебя!” – в исступлении барабаня по клавишам, я пыталась вывести программу из строя. Когда же и это не помогло, я выдернула вилку питания из розетки, но с удивлением обнаружила, что терминал по-прежнему работал! Разбить злополучный экран тоже не получилось. Тяжёлый разводной ключ просто отскочил от стекла не оставив на нём ни единой царапины!

Глядя на ненавистные зелёные линии текста, я в бессилии плюхнулась на круп. Выхода не было. Меня загнали в угол. Лишили выбора и обрубили все пути к отступлению. Похожее случалось и раньше, но тогда всё происходило в реальном мире, где обязательно оставались пусть и безумные, но альтернативы. Теперь же я была заточена внутри собственного разума, окружённая зловещим мороком, который до последней детали повторял мой покинутый старый дом. Последнее особенно угнетало.
“Это всё моя доверчивость” – корила я себя, чувствуя, как на глаза наворачивались слёзы. Сев за клавиатуру, я вдохнула побольше воздуха, затем выбрала первую строчку и нажала кнопку подтверждения.

Назначить носителем Дэзлин Даск? Да/Нет.

Ну, конечно, только компьютерная логика могла задать такой дурацкий и неуместный вопрос! Я же уже всё решила. Или нет?..

– Знаешь, а иди-ка ты к чёрту! – рявкнула я, отщёлкивая защитную крышку на передней панели терминала. Давным-давно я вывела туда одну очень полезную колодку с контактами.

– Что ты собираешься делать? – голос над головой прозвучал обеспокоенно.

– А догадайся! – ответила я.
“Зря ты всё так детально скопировала, ох, зря. Теперь мы играем на моей территории, и я знаю приёмы, о которых твой тысячелетний разум даже не догадывается”.

– Додо. Ты не можешь…

– О, ещё как могу! – усмехнулась я, выуживая из гривы простую железную заколку, подаренную мне ещё полковником Эйсбрехером.
“Что, не нравится быть беспомощной?”
Ещё один перезапуск, и программа “Судьба-Тек” загрузилась вновь. Но теперь помимо уже знакомых пунктов в меню появился ещё один: “Завершение сеанса”.

Окинув победоносным взглядом помещение, в котором пряталась моя невидимая собеседница, я небрежно бросила:

– Прости, подруга. С тобой было приятно поболтать, но меня ждут дела, – и, улыбаясь во все зубы, с глубоким упоением вдавила кнопку подтверждения до упора.

– Додо. Вставай, Додо!

Я открыла глаза и почувствовала, что лежу на чём-то холодном и твёрдом.
“Что? Где?”
Мои ноги болтались в воздухе заметно выше головы, а под потолком плыл густой серый туман. Повернувшись на бок, я увидела уже знакомую комнату – ту самую, где до недавнего времени существовала Нона. Только теперь её было не узнать: мебель и вещи раскидало во все стороны, а в противоположной от меня стене зияла огромная дыра, через которую пробивался дневной свет. Кровать Ноны была пуста, а один её угол так и вовсе разнесло в щепки глыбой, упавшей откуда-то с потолка.
“Сколько же я так пролежала?” – оглядев переднюю ногу, вновь свободную от ПипБака, я поняла, что никогда этого не узнаю. Да какая разница. Главное, что я всё-таки вернулась. О, и оказывается всё это время кое-кто бесцеремонно тряс меня за плечо.

– Привет, Ио, – я помахала копытом, и растерянное лицо фестралки озарила едва заметная улыбка. И всё же, с Иолантой явно было что-то не так: её зрачки сузились до совсем вертикальных щёлок, а глаза не переставая слезились. Причём, слезились они явно не от того, что она оплакивала мою вероятную кончину. Свет! Проникавшие через пробоину в стене лучи причиняли кобылке сильную боль и вдобавок дезориентировали её. Подслеповато щурясь, она пыталась поднять меня на ноги, но вдруг оступилась и сама оказалась на полу.
“Похоже, помощь здесь нужна кому-то другому” – встав на копыта, я ухватила малышку за холку, и, несмотря на её вялые протесты, закинула к себе за спину. Потаскаю её немного, пусть пока придёт в себя.

– Ты как? – спросила я, пробираясь через завалы к выходу.

– Скоро пройдёт. Надо же, так ярко.

– Что здесь такое…

БАМ!

Качнулся пол, а затем с потолка начали сыпаться камни. Нас сбило с ног.

– …творится?!

– Пегасы! Они притащили целый воздушный корабль и молотят по Острову из всех своих пушек! Эстер и Свити послали меня найти тебя. Нужно бежать в укрытие, пока нас всех… – она всхлипнула, – …всех попросту не перебили!

Теперь глаза Иоланты слезились по другой причине. Ей было очень страшно. Прижимая фестралку к себе, я почувствовала, как и меня постепенно сковал липкий холодок страха.

У нас с собой не было никакого оружия! А если бы и было…

БААААМ!

Пространство коридора в мгновение ока взорвалось оглушительным грохотом. Камни, из которых был сложен потолок, разлетелись во все стороны, а между полом и стеной появилась солидных размеров оплавленная дыра. Резко запахло озоном. Там, где только что был коридор, теперь образовалась открытая площадка, которую заливал ничем не сдерживаемый свет. С непривычки он показался слишком ярким даже мне.

– Ио, не смотри!

Оттащив незрячую фестралку обратно в темноту, я стала карабкаться по завалу в надежде разглядеть нашего врага.
“Целый воздушный корабль…

Сказать по правде, я не представляла, о чём шла речь, но, памятуя о технике, увиденной на “Эквестрии-8” даже не сомневалась, что анклавовцы припасли для меня что-нибудь поистине грандиозное.

Выглянув из пробоины в стене, я увидела небо! Богини, никогда в своей жизни до этого момента я не видела неба днём! Яркое голубое полотнище простиралось до самого горизонта, где немного тускнело в мутноватой дымке, а горные склоны, прикрытые невероятно белым снегом сверкали в лучах солнца! Нет, я видела искусственное солнце Поларштерна и даже видела настоящие рассветы и закаты, но никогда ещё солнце не представало передо мной во всём своём дневном великолепии. Отражённый от снега свет причинял глазам физическую боль.

Эту сияющую стерильную картину портило лишь одно: похожее на грозовую тучу уродливое в своей угловатости серо-стальное нечто, нависшее над Островом в сотне метров над уровнем моря – тот самый “воздушный корабль”, в котором я не без удивления узнала осадную платформу с пропагандистских постеров начала Войны.
“Ага, Додо, это за тобой…”
Похоже, что запасливый Анклав раскопал где-то один из первых прототипов и в свойственном ему стиле попытался привести этот долгострой в рабочее состояние. Платформа едва ли уступала размерами базе “Эквестрия-8”, а сопровождавшие эту махину конвертопланы выглядели на её фоне какими-то мелкими насекомыми. Над треугольным в плане стальным корпусом высились многочисленные надстройки, со всех сторон утыканные какими-то антеннами, лестницами и решётчатыми мостками, а также две знакомого вида гиперболоидные башни-мачты.

Платформа перемещалась в пространстве при помощи трёх огромных винтов, а поддерживалась на плаву благодаря мощному спарк-двигателю в нижней её части. Одни детали воздушного судна тонули в клубах пара, поднимавшихся от силовой установки в центре конструкции, другие же непрестанно мерцали от электрических разрядов, которые вырывались из спаренных стволов зенитных орудий.

Упираясь копытом в гладкий, оплавленный край породы, я стояла в оцепенении и наблюдала как вокруг небесного чудовища вились два десятка конвертопланов и бесчисленные крохотные фигурки фестралов и пегасов.

И тут я увидела то, что можно было смело назвать главным калибром нашего грозного врага. Дело в том, что вдоль всего брюха тысячетонного монстра проходила странная труба с многочисленными боковыми отростками. И одним концом она была наклонена в сторону Острова.

На моих глазах жуткий корабль начал разворот вокруг своей оси. Затем он замер, странное орудие опустилось ещё ниже, и в следующую секунду я поняла, что именно проделало ту самую оплавленную дыру в потолке. Из ствола орудия с оглушительным хлопком вылетел снаряд, больше похожий на какой-нибудь гарпун. Со свистом рассекая воздух, он тащил за собой серебристую нить длинного и тонкого троса, и едва наконечник снаряда врезался в скалу, трос вспыхнул белой дугой электрического разряда. Чудовищная энергия, доставленная в самое сердце горной породы раздробила камень на мелкие куски, подняв в воздух густое облако пыли и почвы. Оглушительный, резкий грохот, как будто рядом разрывали ткань, заставил меня инстинктивно пригнуться, но это был не взрыв.
“Искусственная молния!”
С неба посыпалась земля и мелкие камни, а затем что-то мягкое уткнулось мне в спину.

– Додо! – от вида небесного корабля я начисто забыла про Ио. – Не оставляй меня. Мне страшно!

– Ио, послушай меня! – я трясла до смерти перепуганную фестралку, чтобы хоть немного привести её в чувство. – Здесь где-то внизу спрятан один мощный магический предмет. У вас тут есть святилище, храм или что-то такое?

Ио смотрела на меня своими огромными жёлтыми глазами, и я не была уверена, что она понимала хоть слово. Создавалось ощущение, что мои вопросы пугали её ещё сильнее, чем бой на улице. А ведь веселье явно ещё только начиналось.

– Ио!

Ну не бить же её в самом деле.

– Если мы хотим остановить эту летающую крепость прежде, чем она разнесёт тут всё до основания, ты должна мне помочь!
“А, чтоб тебя, была не была!” – проклиная себя последними словами, я наотмашь ударила фестралку по лицу.

– Больно! – Ио обиженно схватилась за щёку, но зато её взгляд снова обрёл осмысленное выражение. – Да, я знаю такое место.

– Всё, бежим! – с этими словами я вновь закинула фестралку к себе на спину как поклажу. Хвала Богиням, что она была такая лёгкая!

Новый удар сотряс гору где-то неподалёку от нас. C потолка опять посыпались камни. Не теряя времени, мы бежали вдоль стены уже знакомой мне поминальной галереи. Многие именные камни выпали из ниш, и мне приходилось надеяться, что славные предки маленькой фестралки не слишком обижались на то, что память о них топтали ногами.

– Вижу! – вдруг подала голос кобылка. И в нашей ситуации это “вижу” прозвучало совсем странно. Удары вражеских орудий ко всему прочему вырубили освещение, и поэтому дальше определённого рубежа я видела лишь непроглядную черноту. Ио же, судя по всему, наоборот прозрела, и тех крупиц света, что долетали до нас из-за спины, фестралке вполне хватало. Или ей вообще не нужен был свет?..

– Направо, – указала она, и я не задумываясь свернула за угол. Было очень странно ощущать на себе то, как сменились наши роли. Ещё пару минут назад я была ведущей, а теперь превратилась в ведомую. Это было довольно необычное чувство, над которым я раньше не задумывалась.

– Стой! Здесь лестница. Будь осторожна!

– Да как ты вообще здесь что-то видишь?! – проворчала я, нащупывая ногами невидимые ступени, судя по всему, винтовой лестницы.

– А я и не вижу… В смысле глазами.

– Эээээ?

– Разве я не рассказала? Я слышу. У нас же не просто так чувствительный слух. Это инструмент… наподобие эхолёта.

– Эхолота. Кажется, я поняла тебя.

– Тсс, замри! – шикнула кобылка, и я мгновенно застыла на месте. – Сюда идут. Двое. И это не наши.

Даже сквозь шёпот голос фестралки выдавал страх и панику.

Мне, впрочем, было не легче. Если я хоть что-то понимала в военной стратегии, то настоящая атака на Остров ещё не началась. Похоже, бывшая погодная станция вела артиллерийскую подготовку, а значит, встретить здесь, в коридорах мы могли только разведчиков, чей уровень владения оружием был явно выше, чем у рядового солдата.

От этой последней мысли мне стало совсем не по себе. Вглядываясь в кромешную темноту, я надеялась увидеть блик железа амуниции или отблеск вражеского фонаря. Глаза обманывали меня, подсовывая ощущения и иллюзии, но на самом деле я не видела даже собственного носа.

– Пусти, – послышался шёпот Ио возле уха. – И отойди назад.

Стараясь не шуметь, я опустила кобылку на пол.
“Шаги!” – то, что Ио уловила ещё с минуту назад теперь услышала и я.

В комнату вошли двое солдат, чьи фонарики излучали едва видимый красноватый свет, но даже в полной темноте этого было вполне достаточно, чтобы различить их силуэты. В том, что это именно анклавовцы, сомнений не было никаких – всё та же мешковатая форма и блестящие скруглёные шлемы, к которым теперь крепились какие-то приборы, похожие на укороченные бинокли.

– Смотри-ка, ещё двое, – услышала я голос, приглушенный шлемом. – Не вооружены.

– Кончай их.

Но ещё до того, как парни в шлемах вскинули своё оружие, Ио чёрной тенью взметнулась под потолок и что есть мочи завопила. Впрочем, вряд ли найдётся слово, способное точно описать тот невероятно тонкий и в то же время громкий звук, от которого я испытала буквально физическую боль. Упав на землю, я заткнула уши, лишь бы только не слышать его, а вот у ребят в шлемах такой возможности попросту не было. Схватившись за шлемы, нападавшие кричали до тех пор, пока мешками не повалились на пол.
“Ничего себе малышка Ио,” – подумала я, вставая на ноги. Фестралка, впрочем, тоже была в шоке от своих возможностей, правда, недолго. Нагнувшись к бездыханному телу, она бесцеремонно стянула с него шлем и, отцепив прибор, похожий на бинокль, протянула его мне.

– Теперь ты тоже сможешь видеть в темноте.

Я кое-как приладила прибор на голове и щелкнула выключателем.

Фшухх.

Зелёная вспышка перед глазами вернула мне способность различать детали. И первым, что я увидела были чёрные провалы на месте лопнувших глаз анклавовского солдата.

– Я не могу, – всхлипнула Иоланта. Глядя себе под ноги, она стояла как вкопанная и прерывисто дышала.

– Что значит не можешь? Почему?

– Это граница, Додо. Понимаешь? Порог, черта… Дальше просто нельзя.

– А если нам очень надо?

– Не нам, а тебе. Я туда не пойду, слышишь? Это… – она сглотнула, – так нельзя!

Несмотря на дрожащий голос Ио, было ясно, что она будет твёрдо стоять на своём. Глядя в её глаза, полные священного ужаса, я понимала, что столкнулась с чем-то глубинным, с тем, что отличает мировоззрение любого пони от мировоззрения фестрала.

– Что там за этой чертой? – спросила я.

– Прошлое моего народа.

Понимая, что больше от неё ничего не добьюсь, я присела рядом.

– Спасибо тебе.

Моя спутница виновато посмотрела на меня. Чтобы хоть как-то снять напряжённость, я потрепала её по загривку и шепнула:

– Всё, беги.

Ио улыбнулась, кивнула, и побежала обратно наверх. Но на полпути она всё же обернулась и крикнула:

– Удачи, Додо!

Граница, о которой рассказала Ио была очень условной. Естественный вход в пещеру лишь слегка доработали до геометрически правильной арки. Никаких ворот или дверей. Под ногами не оказалось даже упомянутого фестралкой порога. Перешагнув на “ту сторону”, я не почувствовала ничего особенного. Разве что шаги стали звучать немного иначе, глуше что ли? Постепенно широкий пещерный ход сузился до небольшого тоннеля, вдоль стен которого стали попадаться фрагменты керамической посуды.

Чего же так боялась Ио? Какое место занимали эти тоннели в жизни фестралов? Ответы ждали меня буквально за поворотом, а вернее, за широкой деревянной дверью с кованными деталями.

Распахнув тяжелые створки, я попала в такое место, где мне, пожалуй, меньше всего хотелось оказаться. Огромный зал, высеченный в камне, был буквально заполнен останками мёртвых, бережно сложенными на стеллажах. Белеющие костями дощатые ряды тянулись вдоль всего зала и поднимались к самому потолку, словно на каком-то складе. Похоже, грандиозный подземный некрополь и был тем самым местом, куда уходили те, кому пришёл срок.

Я шла между рядами деревянных полок, на которых фестралы находили своё последнее пристанище. Некоторые явно добирались сюда своим ходом – об этом свидетельствовали засохшие остатки пищи, лежавшие на деревянных подносах прямо у них на груди.

На полках не было имен – теперь мне становилось понятно, почему фестралы избрали такой странный способ поминания предков, предпочитая общаться с ними через камни, хранившиеся наверху. Приходить сюда, на этот жуткий склад, чтобы навещать усопших, я бы не пожелала никому.

Ио была права. Меня действительно окружало прошлое её народа. В душе зародилось сомнение: “А что если этим всё и ограничивается? Что если священное место, куда она меня отвела – это просто кладбище сокрытое глубоко под землёй!”
Если всё было так, я попросту теряла драгоценное время.

Зал казался бесконечным. По ощущениям, я не дошла и до его середины. Тем не менее, нутром я ощущала какую-то странность, которая упорно ускользала от моего внимания. Что-то не так было с этими бесконечными телами.

Я оглянулась.

Так и есть! У входа мертвые выглядели, скорее, скелетами без тканей – все, поголовно, – а вот рядом со мной уже лежали высушенные мумии. И я готова была дать копыто на отсечение, что каждые несколько шагов вглубь зала делали их всё более… живыми. Брр! Вот что это, если не воздействие древней магической силы?

Воодушевлённая своим открытием, я перешла на рысь, и очень скоро обнаружила, что картинка, поступавшая с очков ночного видения, стала слишком яркой. Сдвинув прибор на лоб, я поняла, что больше в нём не нуждалась. Спереди пробивался слабый свет, лишённый холодных или тёплых оттенков. Я могла с полной уверенностью сказать, что он был просто белый.

Внезапно ряды полок расступились, и я оказалась перед большой круглой впадиной, из которой и сочился этот призрачный свет. Я увидела ступени.

Скруглённая в плане лестница живо напомнила о тех строках из манускрипта, где описывалось внутреннее устройство Храма Тау: “Дуга равномерная, полумесяцем. Высота ступени – 40 ячменных зёрен…” Думала ли я, что увижу это всё сама? Где-то в глубине души – наверное да. Но думала ли я, что к тому моменту меня будут волновать совсем другие вещи, вроде того злосчастного корабля, который угрожал стереть это место с лица земли? Нет, нет, и ещё раз нет.

Спускаясь по выщербленным ступеням, часть из которых давным-давно развалилась на отдельные камни, я чётко ощущала грань между опасным, но при этом увлекательным книжным приключением и той жестокой реальностью, что ждала меня наверху. Эмеральд Грин была мертва, но теперь это не имело значения: пусть ценой своей жизни, но она привела своих хозяев к заветной цели. И прямо сейчас там, на Поверхности шла настоящая война, которой я была просто обязана положить конец.

Я не верила, что Перо мне поможет. Я знала, что его магическая энергия должна быть огромна и понимала, что, скорее всего, настолько мощный артефакт убьёт меня, или того хуже, изуродует, а то и вовсе обречёт на вечные страдания между жизнью и смертью… Но с другой стороны, терять-то мне уже было нечего. Если ничего не сделать, Анклав просто перебьёт защитников Острова, а потом пегасы в зеркальных шлемах будут заходить в комнаты, одну за другой, и добивать оставшихся. У моих подруг в их состоянии не было ни единого шанса. И, вполне возможно, пара бойцов, вроде тех разведчиков, которых убила Ио, уже продирались сквозь ряды засушенных мертвецов, чтобы добраться сюда.

Проклятье, совсем не так я себе представляла… приключения. Я думала, что буду один за другим исследовать древние города и храмы, попутно уворачиваясь от ловушек, решая головоломки, спасая друзей из каких-нибудь зыбучих песков или отгоняя от них диких животных. Сейчас меня будто ткнули носом в самую популярную книгу о Дэрин Ду и сказали: “Нет, дорогуша, так не бывает. Посмотри, как ты с трясущимися коленками спускаешься вниз, неизвестно куда, неизвестно зачем, судорожно надеясь найти хоть что-нибудь”. Как же это всё было криво, неуклюже и нелепо. Неужели я и правда на что-то надеялась?! Я шла навстречу чему-то древнему и ужасающему, тому, что потребовалось похоронить под огромной толщей земли и забыть навсегда…

И впервые за долгое время я была совершенно одна, без ставших уже верными подруг.

С момента своего побега из родного Стойла я повидала множество подземных сооружений, в том числе и пещер. Можно сказать, я стала экспертом в этой области, но то, что предстало передо мной в конце храмовой лестницы начисто противоречило чувству масштаба, присущему любому разумному существу. Настолько огромная подземная полость была… невозможна в принципе. Любой геолог прошлого сказал бы, что давление верхних слоёв непременно обрушило бы своды. А уж о том, чтобы выдолбить такое количество породы, и вовсе не могло быть и речи. Если только не взорвать под землей бомбу с Драконьим Огнём. Но опять же, своды…

Тем не менее, меня окружала пещера небывалых размеров – этакая пустотелая полусфера, в которой можно было уместить, наверное, весь Монастырь со всеми прилегающими территориями!

Но как бы ни поражала воображение эта пещера своей масштабностью и величием, она была совершенно ровной, пустой, однотонной и, если угодно, бессмысленной. В голову тут же пришло невольное сравнение с куполом Стойла Эмеральд Грин. Только здесь не было вообще ничего – ни сооружений, ни помостов, лишь пустота и густеющая к краям темнота.

Выходит, это и был легендарный Храм Тау. Ох, знали бы те учёные, что занимались поиском Ископаемого под Штальбарном, как это всё может выглядеть на самом деле! Но у них не было того древнего манускрипта с описанием, и поэтому даже скромная маленькая гробница, наполненная археологическим мусором могла привлечь их внимание.

В самом центре пещеры, на небольшом возвышении, явно образовавшемся при ударе, лежало оно – Перо Тау! Конечно, древние вложили немалую долю поэзии, когда решили назвать пером здоровенный метеорит. Кусок камня мягко светился и поблескивал вкраплениями металла, а вокруг него, удерживаемые какой-то неведомой силой, висели в воздухе не то колонны, не то пилоны сложной, неправильной формы.

Пока я шла к центру пещеры, я никак не могла свыкнуться с тем, что всё вокруг выглядело неправильным и каким-то… искусственным что ли? В особенности это касалось пола, который был неестественно гладким – как будто сделанным из бетона.

Не имея рядом знакомых объектов для сравнения, я не могла издалека оценить размеры Пера. Окружавшие его странные колонны тоже не поддавались оценке. Но чем ближе я подходила к Перу, тем больше оно становилось. В конце концов, я перестала видеть его вершину, даже если задирала голову. То, что издалека я приняла за колонны, оказалось дюжиной каменных, как я решила, изваяний. Застывшие в отчаянном прыжке, они висели невысоко над землёй, и, похоже, совершенно не собирались падать. Вглядевшись повнимательнее, я поняла, что знаю, кто это!

“Древние хорсы! Это могут быть только они!”

Пожалуй, даже самые прогрессивные палеоархеологи не решились бы представить их себе такими. Это были высоченные – метра под три ростом – явно прямоходящие существа с развитыми передними конечностями, действительно снабжёнными пальцами! Некоторые и сейчас сжимали в этих пальцах оружие, которым, видимо, собирались уничтожить Перо. Но не тут-то было.

Приблизившись к одному из зависших в воздухе хорсов, я не удержалась и прошла прямо под ним. Древний гигант даже не шелохнулся. Хорошо. Похоже, тот, кто по ошибке назвал застывшие фигуры “стражами” просто испугался подойти к ним достаточно близко. В отличие от меня.
"Тоже мне, смелая нашлась", – усмехнулась я собственной заносчивости. Тем не менее, никто не помешал мне пройти дальше, во внутренний круг.

Теперь я осталась наедине с Пером. Сказать, что я волновалась значило ничего не сказать.
"Скоро всё изменится!"
Откинув клапан планшетки, я засунула копыто внутрь и обомлела: все добытые с таким трудом листы пропали! Исчезли без следа! Я точно помнила, что перед самым походом к Ноне всё тщательно проверила. Листы лежали в большом отделении – в том самом, с укреплёнными стенками… Да не важно. Ну некуда мне было их выкладывать!
“Но тогда как? Кто? Неужели Ио?! Или другие фестралы…” – я бы ещё долго перебирала варианты, если бы боковым зрением не заметила нечто странное.
“Что это за хрень?” – едва не прокричала я, когда тёмная всклокоченная фигура вывалилась на открытую площадку. Неестественно вывернутые конечности совершали очень странные, я бы даже сказала жуткие движения. Сперва мне показалось, что это какой-нибудь огромный паук или скорпион или… да мало ли всяких тварей могло водиться в здешних пещерах! Но тут фигура вползла в пятно света, и стало ясно что это пони, а если точнее, А.К. Йерлинг!

Издав пронзительный вопль, я в ужасе отшатнулась от ожившего трупа и лишь тогда увидела пропавшие страницы манускрипта, зажатые у пегаски в копытах. Именно поэтому она так странно двигалась… на локтях. Ободранная во многих местах шкура и сломанная задняя нога, которую Йерлинг волочила за собой будто случайно прицепившийся мусор, говорили о том, что стремление к цели было для неё превыше всего. В смысле, не для самой Йерлинг, а для той, что сперва пожрала её разум, а теперь использовала тело несчастной пегаски словно какой-то посредственный кукловод.

Синий камень лунницы ослепительно вспыхнул, и мой мозг получил короткий беззвучный приказ. Ноги тут же стали будто из резины, тело покрылось холодным потом, и я грохнулась на круп там, где стояла. От предательской слабости к горлу мгновенно подступила тошнота.

Невероятно длинная грязно-серая грива закрывала лицо пегаски подобно погребальному савану. Я не видела её глаз и была этому очень рада. Мне уже хватало того, что омерзительно-неестественный хруст вышедших из пазух суставов впивался в мозг, заставляя сердце нервно подпрыгивать. Но самым ужасным было то, что с каждым новым “шагом” покойницы листки у неё в копытах светились всё ярче. Тварь, засевшая в мозгу Йерлинг не обманула: страницы манускрипта действительно были частью Пера!

Изломанный силуэт застыл в каком-то полуметре от светящегося камня. Задние ноги скребли по земле, но уже не могли сдвинуть дряхлое тело с места. В каком-то отчаянном порыве пегаска раз за разом вздымала передние ноги к потолку, словно она пыталась подбросить листы в воздух, но обессилевшие конечности безвольно падали вниз. В конце концов она легла ничком и затихла.

Но едва зачарованные страницы коснулись земли, по всему телу пегаски пошла ужасная судорога. Я пыталась отвести взгляд, но не могла. Её как будто выворачивало наизнанку, и мне казалось, что этим конвульсиям не будет конца. Я закрыла глаза лишь тогда, когда камень в луннице запульсировал нестерпимо ярким светом, но даже сквозь сомкнутые веки можно было отчётливо разглядеть холодно-голубые вспышки древней злой магии, расходившиеся от него во все стороны.

Когда я вновь открыла глаза, всё было кончено: Йерлинг лежала растянувшись во весь рост и не двигалась, а изящное украшение – серебристая лунница – валялось рядом. Даже со своего места я видела, что удивительной красоты магический камень расколола широкая трещина. Та, что мнила себя Принцессой Ночи навсегда покинула этот мир.

Я встала на ноги и приблизилась к бездыханному телу. Мёртвая, Йерлинг выглядела не так уж и жутко. Длинная грива больше не падала ей на глаза, и я увидела спокойные, расслабленные черты лица. Спустя столько лет недо-существования, пегаска, которая подарила мне самые яркие впечатления детства, наконец обрела покой.
“Надо будет её похоронить”, – решила я про себя, прикрыв осторожным движением глаза усопшей.

Интересно, на что вообще рассчитывала её хозяйка? Да я или кто угодно другой мог одним движением переломить её хрупкое старческое тело. Думала ли она, что этот отчаянный, нерациональный рывок в конечном счёте окажется для неё смертельным? Мне уже не узнать. Одно я поняла: оказывается, даже боги под страхом смерти совершают глупые, опрометчивые поступки.

Я принялась собирать листы манускрипта, которые так и продолжали светиться на полу. Пришла пора выяснить, ради чего было столько страданий.

Я стояла перед древним метеоритом из не менее древней легенды. Чего я могла ожидать от такой махины? Великой силы? Бессмертия? Исполнения желаний? Ох, не думаю.
“В лучшем случае он испепелит меня прямо на месте. А в худшем?.. Проклятье! Да это всё равно что сунуть язык в высоковольтный трансформатор и смотреть, что произойдет!”
Огромный камень, казалось, спал. Его слабое равномерное свечение показалось бы приятным даже Ио, но я отчётливо понимала, что скрытая в нём энергия могла гораздо больше, чем просто левитировать каменные статуи. Достаточно было вспомнить, что его магическое излучение навсегда изменило пони, живших наверху, превратив их в экзотичных ночных существ – фестралов.
“Но, с другой стороны, кое-кто совсем недавно собирался взаимодействовать с Пером посредством моего тела, – рассуждала я, – вот уж не думаю, что находясь в моей голове, Она отправила бы меня на верную гибель. А значит, все эти слова о необходимости её присутствия и защите не более чем уловка. Вроде того терминала с тремя заведомо невыгодными вариантами…”
Мысли были здравые, но, если честно, успокаивали они не очень. Тем не менее, несмотря ни на слабость в ногах и сбитое дыхание, ни на вполне рациональный страх того, что может случиться непоправимое, я направилась прямо к камню.

Когда я приложила к Перу первую страницу, она засветилась так ярко, что покрывавшие её древние рисунки и письмена перестали быть видны. По поверхности камня во все стороны побежали светящиеся прямые линии. Преломляясь под разными углами, они формировали необычный рисунок, который повторял сам себя, только во всё уменьшающемся размере. Лист манускрипта, не боявшийся ни воды, ни огня, вспыхнул а затем бесследно исчез – распался мириадами огоньков, разбежавшихся по светящимся дорожкам во все стороны!

Когда я приложила к камню вторую страницу, неземной фрактальный рисунок зажёгся ещё ярче, а поверхность камня начала излучать сильное тепло. Было в этом тепле что-то пугающее, как если бы оно исходило от перезаряженного аккумулятора. Окаменевшие статуи хорсов начали заметно вибрировать, словно они резонировали с каким-то неслышным мне источником звука. А потом они стали… плавиться? Поверхность статуй потекла словно расплавленный шоколад, и от этих странных вибраций фигуры хорсов подёрнулись абсолютно неестественной рябью. Это было зрелище из тех, от которых инстинктивно хочется держаться подальше. Я видела, как некоторые статуи раскалывались на части, но их расплавленная субстанция вновь заливалась в образовавшиеся трещины и застывала, словно воск.

Стараясь не смотреть на эти странные игры материи и энергии, я взяла последнюю из имевшихся у меня страниц и приложила её к Перу. Сквозь нерушимый манускрипт я почувствовала обжигающий жар и очень сильную вибрацию, пронзившую меня до самой макушки. Дождавшись, когда Перо поглотит страницу целиком, я резко отняла копыта от его поверхности и стала пятиться назад. Да, я прекрасно понимала, что это ни в коей мере не спасёт меня от возможных последствий, но включившийся глубинный инстинкт всё равно заставлял мои ноги двигаться, а глаза следить за одной единственной точкой пространства – огромным магическим артефактом, когда-то изменившим судьбу всей планеты.

За это время могучие, статные фигуры хорсов начали двигаться вокруг Пера, при этом продолжая менять свои очертания. Древняя сила, спрятанная в камне сжимала их всё сильнее, и по мере того, как фигуры уменьшались в размерах, они раскалялись словно куски металла в плавильной печи. В какой-то момент в центре каждой фигуры зажглись яркие искры, и хорсы распались на отдельные куски, сгоревшие на глазах, подобно пропитанной селитрой бумаге. Через многие столетия бездействия Перо довершило начатое.

Продолжая отступать назад, я всем телом ощущала вибрацию. Казалось, резонировал сам воздух. А дальше произошло то, чего я совсем не ожидала: на очередном шаге мои задние ноги почувствовали пустоту, а затем и передние безвольно повисли в воздухе.
“Эй!” – увлекаемая силой Пера, я против своей воли неуклюже, крупом кверху, взмыла в воздух.
“Что за?”
А потом Перо взорвалось.

Светом, энергией, звуком, гравитацией, да чем угодно. Казалось, вся физика мира в искажённой, преувеличенной форме обрушилась на меня с рёвом несущегося на всех парах поезда. В одночасье я оглохла, ослепла и потеряла ориентацию в пространстве и, что хуже всего, меня с силой отбросило в неизвестном направлении.

Удар пришёлся по позвоночнику. Меня ещё немного протащило по земле, и всё остановилось. Я слышала гул пещеры, тихий стук капель и короткие щелчки, видимо, от осыпавшихся сверху мелких камешков. Пегасы продолжали бомбить гору.
“Нужно вставать… а-ай!” – резкий укол в пояснице вызвал стон боли. Рефлекторно вскинув голову, я посмотрела прямо перед собой и тут же забыла про всякие неудобства.

На меня смотрела пара больших и очень испуганных голубых глаз.

– Ты кто? – спросила у меня Она.

Снежно-белый аликорн с вишнёвой гривой, подстриженной в ровную чёлку, сидела на крупе и испуганно хлопала глазами. При этом она таращилась на меня так, словно я была каким-то чудовищем с щупальцами, которое, к тому же, собиралось отгрызть ей голову.

Но я же им не была! Да и раскиданные тут и там осколки Пера по-прежнему светились, позволяя нам разглядеть друг друга достаточно хорошо. Так почему же она меня так боялась?

– Я – Дэз… Ну, то есть, Додо. А ты ведь Тау? – последнее было не более, чем проявлением вежливости. Ну серьёзно, кто это ещё мог быть?!

– Эмммм, что? – испуг Тау сменился удивлением.

Эти голубые глаза.

– Ну, Тау. Верховная Богиня нашего мира, создавшая звёзды, солнце, и луну. А также жизнь и всё прочее вокруг. Разве нет? – уточнила я.

Богиня мира дважды хлопнула ресницами, пытаясь осознать услышанное. Ох и знатные же у неё были ресницы! Просто загляденье!

– Нуууу, на самом деле, меня зовут не совсем так… но пусть будет Тау, – она нервно хихикнула. – А что здесь происходит? Это ведь всё сон, да?

Теперь пришла моя очередь удивляться.

– Эм. Нет. Ну, то есть, для меня это самая что ни на есть реальность. Странная, конечно, но я её ощущаю именно та-а…

Я не успела докончить фразу, поскольку моя собеседница внезапно издала странный звук, напоминавший вопль на вдохе, а затем, путаясь в конечностях отпрянула назад, словно она наступила на змею и теперь отчаянно пыталась сбросить её с копыт.

– Не-не-не-не, этого не может быть, – бормотала Она, неуклюже пытаясь оглядеть себя со всех сторон. – Я – лошадь?!

– Кто-о? – мне стало уже не на шутку страшно за эту самую Тау. Кажется, она была совершенно не готова к столь внезапному появлению на свет. Накрыв голову своими огромными крыльями, Тау сжалась в комок и при этом что-то бормотала про себя.

Мда, неловко.

Пора было брать ситуацию под свой контроль. Я решительно направилась к белоснежному аликорну.

– Так, послушай…

– Нет! – Тау отпрянула назад.

– …послушай меня, пожалуйста.

– Ты не настоящая! Тебя не может быть! – она продолжала пятиться от меня.

– Дай я тебе всё объясню! Дело в том, что…

– Я вас создала!!! – выпалила вдруг она, тыча копытом чуть ли не мне в лицо. С её длинными ногами это не составляло проблемы.
“Ну вот. Уже прогресс”.

– Да! Верно! – согласилась я.

– Но это же было… понарошку!

– Что значит “понарошку”?! – едва не крикнула я. – Впрочем, неважно. Ты – Тау и ты нас всех создала. И всё, что вокруг. И сейчас ты здесь. Теперь повторяй за мной: Я… Тау…

– Я. Тау… Тау Санфлэр… – белоснежная Богиня, которая явно была на грани истерики, осеклась прямо посреди фразы. Она закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула. Когда же она снова открыла глаза, в них читался проблеск сознания.

– Так. И как я сюда попала?

Я выдержала паузу, чтобы убедиться, что она меня слышит.

– Я активировала Перо. Приложила к нему три страницы древнего манускрипта.

– Какое ещё перо? – Тау вопросительно взглянула на меня.

– То, которое ты оставила здесь многие тысячи лет назад, когда… – я запнулась, – уничтожила цивилизацию хорсов.

На лице Тау появилась гримаса, которую я бы описала как “жалобная неуверенность”.

– Тысячи лет назад? Но… я ничего такого не помню! Помню Ночь Согревающего Очага, помню Объединение племён… Но ведь потом сразу была эра Принцессы Селестии!

– И знаменитое Лунное изгнание.

– Да. Это я тоже хорошо помню. С этого же всё и началось. Наверное, это лучшая история, которую я придумала.
“Как же однако странно изъясняются эти боги”.

– Вот! А хорсы были до Объединения племен.

Два быстрых взмаха пушистых ресниц.

– Но… Я никогда не придумывала, то что могло быть до Объединения племён, – Тау выглядела озадаченной, словно её пытались заставить вспомнить что-то, чего она никогда не знала. Видит Небо, мне было знакомо это чувство.

– Ну хорошо, – я присела рядом. По сравнению с Тау я чувствовала себя мелюзгой. Она возвышалась надо мной на целый корпус и совершенно точно была выше, чем Принцесса Луна.

– А ты помнишь, что было после Принцессы Селестии?

– После? – Тау посмотрела на меня с явной тревогой.

– Ну, да. Великая война, зебры, оружие, Министерства, бомбы с драконьим огнём…

– Бомбы? С драконьим огнём? Что это? – вот теперь в её голубых глазах промелькнул настоящий ужас.

Тогда я в двух словах описала ей оружие, приведшее к гибели нашей цивилизации – бомбы, чьи похожие на гигантские грибы взрывы простирались до самого горизонта. Бомбы, убившие и Эквестрию, и Зебрику и на многие десятилетия загнавшие нас в бетонные ловушки, известные как Стойла…

Когда я закончила, Тау плакала. Совсем как та Кантерлотская статуя.

– Это… Совсем не то, что я придумывала. Этого… не должно было быть здесь. Эквестрия – волшебная страна.

– Была. Двести лет назад.

В воздухе повисла тишина, и я поняла, что хватила лишнего.

И откуда только во мне набралось столько холодной жестокости? Передо мной сидела Та, перед которой иные испытывали бы благоговейный трепет, но которая сейчас больше всего нуждалась в моей поддержке. И вместо того, чтобы успокоить её, я с особым цинизмом вымещала на ней всё своё накопленное раздражение. Да что с тобой, Додо?!

Тау молча всхлипывала и иногда слегка вздрагивала. Стараясь не делать резких движений я придвинулась к ней и обняла её стройные длинные ноги – до шеи мне бы всё равно не удалось дотянуться.

– Зачем? Зачем я здесь? Зачем ты рассказываешь мне такие ужасные вещи?

– Потому что они случились. А ты здесь потому что мне… всем нам нужна твоя помощь.

Услышав последнее, Тау как-то подобралась и шмыгнула носом.

– А вас много… выжило? Где вообще все остальные?

– Они снаружи, за пределами этой пещеры. И им бы сейчас очень пригодилась твоя божественная сила.

– Моя сила? – протянула она и ненадолго замолкла. – Ну да, раз я вас придумала, то я, получается, тут вроде как бог.

– Типа того, – процедила я сквозь зубы, яростно борясь с желанием ударить себя копытом по лбу.

Тау наконец-то встала на ноги. Ну и громадина же она была! Настоящая дылда даже по меркам Принцесс.

– Ну ладно. Тогда давай посмотрим, что я могу? Мне и самой ужасно интересно, – пробормотала она себе под нос, зажмурилась, и вдруг её рог засветился ослепительным бирюзовым светом. А потом она изящно взбрыкнула и со всего размаху ударила передними копытами о землю.

Я много раз видела магию единорогов, но магия Тау была на неё совершенно не похожа. От места удара во все стороны побежала едва заметная волна, которая меняла реальность на своём пути. В мгновение ока совершенно пустая и тёмная пещера наполнилась густой травой, светящимися деревьями с причудливо изогнутыми ветвями и стайками светлячков, повисшими над озёрами кристально чистой воды.

Открыв рот я наблюдала за настоящим чудом. Такого просто не могло быть!

– Ого, круть! – воскликнула Тау. – Тебе нравится? Нравится?! – и я почувствовала, что в её голосе проскочили нотки детского восторга.
"Круть. Надо запомнить".

– Это… очень здорово! – на всякий случай я попробовала траву на ощупь. Разумеется, она была совершенно настоящая, словно росла здесь веками. – Только… – я подняла голову и заглянула ей прямо в глаза, – только сейчас нужно кое-что другое.

– Ты сможешь поднять меня… то есть нас наверх? – я сглотнула, представляя, что там увижу и, самое главное, что увидит Она и как это может повлиять на неё.

– Что там, Додо? – спросила Тау, вдруг сразу став совершенно серьёзной. – Я должна знать.

Я вдруг задумалась о том, сколько же ей на самом деле лет.

– Там война.

– Ааааааааааа! – вопила я во всё горло. Даже когда движение закончилось, мои тело и мозг по-прежнему отказывались принять произошедшее.

Предлагая “подняться наверх”, я думала что мы пойдем пешком или в крайнем случае телепортируемся, но я никак не ожидала, что моя просьба воплотится в виде настоящего лифта сквозь скалу! Горная порода расползалась у нас над головой и смыкалась где-то далеко под ногами, так что мы поднимались очень быстро – словно выныривали из-под воды в невидимом пузыре.

Подъем прекратился внезапно, и я зажмурилась от нестерпимо яркого солнечного света. Я и забыла, что наверху продолжался день.

Бой был в самом разгаре. Пегасы при поддержке конвертопланов теснили фестралов к скалам, и лишь немногие смельчаки взмывали в воздух из укрытия, чтобы атаковать превосходящие силы врага. И без того неутешительную картину усугубляло то, что над Островом по-прежнему висел уродливый железный корабль.

– Вот, смотри! Осадная платформа. Если мы её не остановим, погибнет множество пони.

Тау, кажется, меня не услышала. Погруженная в свои мысли, она смотрела вдаль, на одинокую чёрную точку, падавшую в море.
“Фестрал или пегас? Как же они похожи с такого расстояния”, – от этой мысли по спине прошёл холодок.

– Это то, чего я так старалась избежать, – задумчиво проговорила она.

– Да, война – грязное дело, но это пегасы Анклава напали на Остров, а не наоборот. Нужно как-то усложнить им жизнь… Берегись!

Прямо нам под ноги вонзился блестящий металлический гарпун с тонкой стальной леской.

– Нет!!! – что-то в моём голосе заставило Тау среагировать моментально: она взбрыкнула и топнула передними ногами об землю. Сплошная стена снега взметнулась вверх словно холодное острое лезвие, отрезав леску начисто.

Ба-бах!

Искусственная молния врезалась в снежный щит, брызнув дуговыми разрядами во все стороны. Нас ослепило, а в уши, нос и за шиворот мгновенно набился мокрый, растаявший снег – остатки магической преграды.

Нас заметили! Ну ещё бы! Две идеальных мишени на вершине самой высокой горы! Но с другой стороны, хотела бы я посмотреть на лица тех пегасов с платформы, перед глазами которых буквально из ниоткуда возник настоящий аликорн!

“Теперь мы для них цель номер один!”
Если моя спутница и понимала это, она ещё не отошла от произошедшего. Я схватила её за ногу и начала трясти.

– Тау, если мы не поторопимся, нам конец! Ну, то есть мне – точно! Ты можешь сбить эту платформу?!

Похоже, внезапная атака поменяла отношение Тау к ситуации, её шок сменился решимостью.

– Я попробую.

Расставив ноги для устойчивости, Тау зажмурилась, и её рог снова засветился ослепительно ярким голубым светом – таким ярким, что мне было больно смотреть.

Свечение исчезло и… ничего не произошло. Корабль пегасов висел там же, где был только что, и исправно озарял вечереющее небо вспышками своих защитных турелей.

– Я… я не могу.

Я так и застыла, не веря своим ушам. Последнее, что мне сейчас было нужно – это богиня-пацифист.

– Они убийцы! Неужели ты не понимаешь?! И нас сейчас тоже убьют! – воскликнула я, теряя остатки самообладания.

– Дело не в этом, Додо.

– А в чём?! – мой голос едва не сорвался на хрип.

Глаза Тау бегали, словно она усиленно о чём-то думала там, в своей божественной голове.

– Это не я их создала. У меня нет власти над этими творениями.

– Да что это вообще значит?!

– Когда я создавала Эквестрию, в ней не было ничего подобного. И не могло быть в принципе. Кто-то… Кто-то вмешался в мою историю, понимаешь?

Я приложила копыто к виску и сделала глубокий вдох.
“Так. Спокойно”.

– Детей Ночи там тоже не было?

Тау виновато улыбнулась.

Если недавняя вспышка магии и ослепила пегасов, то теперь они явно пришли в себя. Генераторы под днищем платформы заискрились голубыми молниями, и на конце главного калибра возникло яркое свечение. Похоже, нас решили поджарить до хрустящей корочки…

– Бежим! – крикнула я, и со всех копыт понеслась вниз по склону. Тау, хвала Ей самой, побежала следом.
“Думай, Додо, думай”, – подстёгивала я себя, изо всех сил надеясь, что Тау не споткнётся о собственные длинные ноги. Каково же было моё удивление, когда кто-то схватил меня за ворот и поднял в воздух. Ну разумеется. Зачем бежать, если можно было лететь?

– Уноси нас с линии обстрела!
“Думай!”
У нас в наличии была Богиня, создавшая мир, с магией, подобной какой я никогда не встречала. И мир, который она почему-то не могла тронуть. Или могла?

– Тау… мфм, тьфу!

Я запнулась, потому что внезапно прилетела лицом в снег.
“Ой”.

– Над посадкой, конечно, надо ещё поработать, – пошутила я, отряхиваясь, – но для первого раза очень неплохо!

Внезапный полёт с этим смешным, неуклюжим падением как-то неожиданно поднял дух и освежил голову. Меня начал наполнять знакомый боевой задор.
“Сейчас всё будет!”
– Слушай, – обратилась я к аликорну, – ты говоришь, что не создавала эту платформу. А что тогда ты создала? Ну, из всего вокруг.

– Хм, – Тау огляделась по сторонам и начала в знакомой рассеянной манере бормотать себе под нос:

– Горы, реки, долины, скалы, снег и лёд…

– Да, всё это тут есть. Но оно нам не подходит. Даже если ты швырнёшь в корабль куском скалы, он же пролетит мимо, верно?

– Додо, – Тау улыбнулась, – ты меня переоцениваешь.

– В смысле?

– У меня не настолько мощный телекинез. Я могу менять мир вокруг, но я не думаю, что смогу поднять что-то настолько тяжёлое. Тут нужен очень сильный единорог.
“В следующий призову Старсвирла Бородатого. Вот уж кто действительно сильный единорог”, – подумала я, щурясь от ярких лучей закатного солнца. Трое фестралов сели на хвост одному из бронированных солдат Анклава.
“Вот уж у этих всё обязательно должно получиться!”
Но едва пегас заложил вираж в сторону моря, фестралы вдруг отпрянули от него и ушли на второй круг.
“Не может быть… Почему?”
И тут в голове мелькнуло осознание:
“Солнце! Оно же сделало их почти слепыми!”
Как я могла забыть про Ио? Как я могла забыть про свои ощущения?! Идея, которая пришла мне в голову была столь же очевидна, сколь и неожиданна!

– Тау, – обратилась я к аликорну. – Ты же можешь передвинуть солнце?

Красноволосая богиня посмотрела на меня убийственно серьёзным взглядом.

– Могу. Это солнце придумала я.

Тау вонзила копыта в снег. Сразу, без всяких предупреждений. Земля ушла из под ног, и я неуклюже плюхнулась на бок. Какая-то невидимая сила стремилась уволочь меня в сторону; тело стало как будто легче на добрый десяток килограммов, а к горлу подступила омерзительная тошнота.

Вцепившись в ближайший камень, я увидела, как с соседних гор сорвало снежный покров. Буквально на глазах он начал превращаться в снежную бурю, но странную – без ветра, словно у нас над головой порвали огромный мешок с мукой.

– Что ты делаешь? – закричала я в ужасе. Даже сквозь снежную пелену было видно, как пятно солнца поползло к горизонту, а тени стали вытягиваться. Бороться с приступами тошноты становилось всё сложнее.

– Вращаю планету! – голос Тау громом разнесся над Островом. Её рог окрашивал снежную завесу в зловещий голубой цвет.

– Это ещё заче-ем? – я заткнула рот копытом, но остатки давнего завтрака всё-таки вырвались наружу.
“Угм”, – очистив желудок, я вновь вцепилась в спасительный камень и попыталась отдышаться.

– Потому что если я сдвину солнце, всё остальное, что крутится вокруг, сдвинется вместе с ним. И ничего не изменится, – объяснила Тау.

– Как не изменится? Какое “вокруг”?! – с прилипшим к спине желудком я соображала с большим трудом.

– Планеты, Додо! – услышала я раздражение в голосе аликорна. – Они вращаются вокруг солнца, не наоборот!

Глядя на неё как на сумасшедшую, я моргнула и вдруг поняла, что она совершенно права!

Ускорение пропало так же резко, как и появилось. И без того растревоженный желудок всколыхнуло новым спазмом. Сейчас я даже не пыталась встать. Продолжая лежать на земле, я смотрела, как солнце стремительно уползало за горизонт.
“Она действительно сделала то, что казалось невозможным!”
Сброшенный с гор снег, постепенно оседал, и моему взору наконец открылось то, что происходило внизу, у подножия Монастыря. Поле боя превратилось в полный бардак: разбросанные по всей долине пегасы и фестралы были не меньше моего поражены внезапным катаклизмом. Оглушённые и дезориентированные бойцы обеих армий ползали по снегу, натыкаясь друг на друга не особо понимая, кто перед ними – друг или враг.

Долину окутала тишина: о том, чтобы сражаться, не было и речи. И на фоне этой тишины наиболее безумно смотрелась боевая платформа Анклава. Подобно исполинскому кораблю она неслась прямо на риф, в роли которого выступал один из горных хребтов. Со стороны это выглядело так, будто капитан сошёл с ума и включил самый полный вперёд.

Но дело было не в капитане! Это сама система координат пришла в движение! Уверена, ни один конструктор летательных аппаратов не рассчитывал свои творения на подобные условия.

Угловатый стальной корпус смялся, как жестяная банка от удара молотком. Пламя и дым вырвались из покорёженного бока в стремительно темнеющее небо. Гиперболоидные мачты надломились и начали сгибаться к земле, топорщась в небо стальными прутьями. Через мгновение до нас долетел грохот удара. Ох, до чего же это был приятный звук!

Если бы анклавовцы знали, что мы подвинем планету, они, наверное, притащили бы с собой танк, разумеется, такой же огромный и неуклюжий, с кучей квадратных башен со спаренными пушками и минимум четырьмя огромными гусеницами – многотонную стальную крепость, едва способную перемещаться, но зато крепко стоящую на земле…

– Додо, – услышала я взволнованный голос Тау, – держись!

Богиня выглядела ужасно. Осунувшаяся, она стала как будто ещё длиннее. Её красная грива растрепалась и прилипла ко лбу. Голос срывался от напряжения, а взгляд был каким-то затравленным.

Глядя мне прямо в глаза, Тау медленно поднялась на задние ноги и вновь ударила копытами в снег.

– Зачем? Хватит! – успела выкрикнуть я прежде, чем каменистая почва вновь попыталась уйти из-под ног – теперь уже в обратном направлении.

На этот раз я была готова и устояла на ногах. Желудок тоже больше не протестовал, поскольку ещё с прошлого раза в нём ничего не осталось.

А вот сражавшимся внизу опять пришлось несладко. Только поднявшихся на ноги, их снова раскидало по складкам местности и припорошило снегом.

– Её же нужно было затормозить, – устало пояснила Тау.

Осадная платформа грузно, неохотно оторвалась от скал и взмыла в воздух. Несмотря на полученные повреждения её спарк-двигатель по-прежнему работал! Ох, и живучая же штуковина!

Но оценить масштаб урона я не успела, поскольку за спиной раздался низкий раскатистый звук, от которого шерсть невольно встала дыбом. Не то гром, не то хруст, который нарастал со всех сторон сразу, звук, от которого хотелось бежать в панике.

Я обернулась и увидела, как океан встал на дыбы. Проломив многовековую толщу льда, чёрная морская вода вырвалась из глубин, раскидывая свои раздробленные оковы повсюду, куда хватало глаз, формируя волну, которая своей пенящейся хищной пастью с поломанными ледяными клыками собиралась вцепиться в Остров и всех, кто встанет у неё на пути.

К счастью, единственное, чего ей не хватило – это высоты. Остров устоял. Встретившись с невозмутимостью камня, стихия сдала позиции и перешла в отступление. Cегодня воде с сушей было не совладать.

А потом на Остров опустилась тьма.

Первыми опомнились фестралы. Вдохнув темноту, словно свежий воздух, они набросились на ошалевших пегасов, и бой, который ещё пять минут назад был почти проигран, закипел с новой силой. Но теперь чаша весов начала заметно склоняться в сторону защитников Острова. Озаряемые убывающей луной и красными вспышками лазерных орудий силуэты повсеместно поднялись в воздух и набросились на ошарашенных анклавовцев. Чёрная туча, переполненная жаждой мести за погибших товарищей.

Те же, кому не нашлось противника на земле, ринулись прямо к платформе. Помятая и заметно накренившаяся, она всё ещё пыталась огрызаться турелями. Главный калибр молчал – видимо, не выдержал удара об скалу.

Но всё было тщетно: Дети Ночи вгрызались в корабль, проникая через любые щели. Издалека казалось, что они просто растворялись в толще металла.

Что именно происходило в те секунды на платформе оставалось лишь гадать, но, вспомнив, на что оказалась способна даже такая маленькая и с виду беззащитная Ио, я поняла, что нападавшие были обречены. Мне легко представилось, как проникшие во внутренние помещения фестралы в полной темноте сплошной рекой сметали на своём пути матросов, солдат и офицеров, посмевших атаковать их родной дом.

Всего через пару минут случился взрыв. С ослепительной вспышкой гигант раскололся посередине и начал неспешно заваливаться на бок.

Погасло электрическое освещение. И смолкли турели. Похоже, небесный великан получил удар в самое сердце – его силовая установка была подорвана или намеренно перегружена.

Заворожённая, я наблюдала, как искалеченный воздушный монстр шёл ко дну. Фестралы и единичные выжившие пегасы спешно покидали корабль. Раскалённый железный дождь из обломков падал на землю, освещая долину грязно-красными всполохами.

Всё было кончено. Битва была выиграна. Объятый пламенем остов коснулся скал, и я инстинктивно бросилась в снег. Поток горячего воздуха прошёлся мне по спине и затылку, сопровождаемый могучим рокотом.

“Тау! Я совсем забыла про неё!” – обернувшись, я сначала не увидела аликорна и, лишь приглядевшись, заметила белое тело, лежавшее прямо в снегу.

Я бросилась к ней. Сперва мне казалось, что Тау лежала во многих десятках метров от меня, но, ковыляя по присыпанным снегом камням, я добралась до неё удивительно быстро.

Ослабленная, уже не способная держаться на ногах, она лежала на земле. Взгляд её огромных голубых глаз смотрел в пустоту. Она вся как-то потускнела. По крайней мере, мне показалось, что её шерсть из ослепительно-белой стала какой-то бледно серой. Витавшая в воздухе копоть падала с неба чёрным снегом, оставляя на её роскошной гриве цвета сурика маленькие грязные точки.

Это было сложно принять, но магическое истощение Богини выразилось в её… физическом перевоплощении. Сейчас я держала на своих копытах не Мать Всех Пони, а маленькую кобылку – почти жеребёнка – исхудавшую, очень слабую и едва понимающую, что происходит вокруг. Её передние ноги непроизвольно двигались, но жизнь стремительно утекала из её тела.

– Тау…

Я не знала, что сказать. Я никак не думала, что может произойти нечто подобное, что магия такого масштаба отнимет у неё все силы и, похоже, саму жизнь. Если бы я это знала, мы бы придумали что-нибудь другое! Мне хотелось извиниться перед ней, попросить прощения, но слова просто не лезли в горло. Склонившись над угасающим телом я беззвучно плакала.

И тогда она заговорила сама:

– Всё… Всё в п… порядке… Додо.

– Дда? – прохрипела я сквозь слёзы. – Это разве так называется?

Как же я себя в тот момент ненавидела.

– Мне… Всё равно… Нельзя…Тут…

Тау устало закрыла глаза.

– Я… не умру… Правда. Я т… там… Буду… Жить. Там…

– Не уходи! Пожалуйста! Почему, почему ты не можешь остаться? Это же твой мир. Ты его создала! Что теперь будет со всеми нами?

Мне действительно стало очень страшно. Я легко представила, как вокруг тела Тау расползается плоское пустое ничто, подобное тому, что я видела в пещере вокруг Пера. Как весь мир превращается в ровную пустоту, темноту и холод.

– Другой… Другая и… история… Новый… Но… Новый бог… Она… уже здесь…

Тау вдохнула воздух и открыла глаза.

– Мир… переписан. Ин… Иннак…

Она затихла и обмякла.

– Нет! Нетнетнетнет! – пыталась я докричаться до неё. Но всё было тщетно: Тау, пробывшая в придуманном ею мире всего пару часов, ушла. Обратно в свой странный и неведомый мир богов.

Что я чувствовала, держа перед собой маленькое тело мертвого бога? На самом деле, немую пустоту. Грусть от того, что я знала Её так мало, что не успела расспросить о тайнах вселенной. Что не успела показать ей наш мир с лучшей стороны. И угрызения совести, что своей неосторожной просьбой приблизила её уход.

Но может, так было правильно. Авторам не положено жить в созданных ими мирах. Кто знает, сколько миров она придумает там, у себя…

Тело Тау вспыхнуло тысячей огоньков. Мерцающие, словно светлячки, они взлетали вверх, в тёмное ночное небо. Сначала один, потом два, десять, сотня золотых светлячков с едва слышным звоном улетали к звездам, и я была готова поклясться, что некоторые пытались пощекотать меня за нос!

Пара мгновений – и Тау растворилась в золотом вихре. От Неё осталось лишь небольшое перо. Мягкое и ярко-белое, оно буквально на моих глазах превратилось в серую безжизненную окаменелость.
“Ископаемое”!

Теперь это загадочное слово из послания погибших археологов обрело для меня новый, личный смысл.
“Спасибо. Спасибо тебе. Я сохраню о тебе память”, – подумала я, убирая Перо в планшетку на место зачарованных листов манускрипта.

Магия Тау Санфлэр окончательно исчезла из нашего мира.

Опустошённая, я спускалась обратно в долину. Тут и там догорали куски осадной платформы и сбитые конвертопланы. Столбы чёрного дыма медленно поднимались в ночное небо, распространяя копоть, тут же выпадавшую обратно на снег. Снег здесь везде был чёрным. Или липким от пятен машинного масла… или крови.

Дети Ночи постепенно приходили в себя после битвы – поисково-спасательные отряды искали выживших и оказывали первую помощь. Тех же, кому помочь уже было нельзя, заворачивали в саваны и оттаскивали куда-то в темноту.

На меня никто не обращал внимания, чему я сейчас была безмерно рада. Кто-то из фестралов – новоявленных санитаров – подбежал ко мне с бинтами и сумкой каких-то лекарств, но, увидев, что я не ранена, понесся дальше.

Я шла по дороге к Монастырю; сотни ног и десятки саней уже успели как следует утрамбовать сдёрнутый с гор снег. В неглубокой колее от саней лежала марлевая повязка, испачканная в крови, а на обочине валялся чёрный пегасий шлем с треснутым забралом – фестралы собирали и своих, и чужих.
“БА-БАХ!”
Взорвался один из разбившихся конвертопланов. В зареве горящего топлива я увидела как длинные винты зловещими крутящимися лезвиями разлетелись в разные стороны. Санитары с криками бросились оттаскивать задетых взрывом товарищей подальше от горящих обломков.

Совсем как на настоящей войне.
“Война – это то, что никогда не изменится. Даже тут, на краю света” – подумала я. – “А ведь Тау мечтала создать мир без войны и насилия. Что ж, получилось у неё не очень. Ни для кого не секрет, что в стране дружбы и магии дух вражды витал на протяжении всей нашей истории, пусть чаще всего мы и воевали с соседями. Но стоило новому богу слегка изменить переменные в уравнении, мы набросились друг на друга. А сколько других войн нам ещё предстоит…”
– Додо! – этот звонкий голос был настолько неожиданным среди творившегося кругом хаоса, что я сначала даже не поняла, что это зовут именно меня.

– Додо, вот ты где! – Ио с детской непосредственностью махала мне откуда-то сверху. Ночная лётчица была одета в тёплый комбинезон, и её странноватая клыкастая улыбка сияла ярче звёзд. Не дожидаясь, пока малышка спикирует прямо на меня, я расправила крылья и сама поднялась в воздух.

– Что ты тут делаешь?

– Тебя высматриваю! Эстер и Свити велели тебя разыскать. Эстер сказала…, – малышка явно смутилась, – сказала, “за тобой обязательно нужно присмотреть и привести домой, без присмотра ты обязательно потеряешься”.

– Вот как? – я тихонько выругалась себе под нос. – Ну, раз Эстер так сказала, веди.

Малышка улыбнулась, а потом вдруг наградила меня очень серьёзным взглядом.

– Додо, и вот ещё что: а почему она называет тебя “жеребёнком”?

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (16)
Новая способность: онейронавт. Общение с высшими силами укрепило способности мозга различать слои реальности. Теперь, когда ваши сны – ваша новая явь, с вероятностью 15% они могут стать настоящим путешествием в другом измерении.

Эпилог

“Интересно, а заметит ли хоть кто-то на Пустоши, что день сократился почти на час?” – подумала я, глядя в широкое панорамное окно коттеджа Свити Бот. Привычный Облачный Занавес пегасов снова висел на небе сплошным потолком, отчаянно засыпая окрестный пейзаж мокрым снегом.
“Нет. Скорее, спишут всё на плохую погоду и полярную ночь”, – ответила я сама себе и вздохнула.

Конечно, оставалась надежда, что новая владелица мира – загадочная Иннак – посчитает вмешательство прежней Богини личным оскорблением и рано или поздно найдёт верный способ исправить ситуацию. А до тех пор “проглоченный час” – это наш с Тау секрет.

Что примечательно, недавнее поражение пегасов не повлекло за собой никаких ответных мер. Анклавовцы даже не пытались подавить очаг сопротивления, внезапно возникший у них перед носом. Полагаю, на то были свои причины. Резкий разгон и торможение планеты привели к дрейфу облачного слоя на несколько десятков километров. Устранение этой проблемы заняло у пегасов все свободное время и ресурсы. Ещё находясь в Монастыре я видела, как огромные погодные станции сновали на горизонте, слой за слоем восстанавливая Занавес в прежних границах.

Кроме того, в ходе допроса пленных стало известно, что осадная платформа была направлена к Острову по инициативе Наследия без санкции Сената. Сомневаюсь, что в правящих кругах Анклава вообще будут открыто обсуждать эту чистой воды авантюру. Сама же организация по поиску древних артефактов фактически перестала существовать вместе с неуклюжим воздушным кораблём. Как потом поговаривали, из офицеров с осадной платформы живым не выбрался никто.

Очень поучительная история. Впрочем, кто знает. Возможно, когда-нибудь где-то в высоких кабинетах решат возродить провалившийся проект…

Тем временем, снег за окном повалил крупными мягкими хлопьями, создавая приятное ощущение уютной замкнутости на фоне черноты декабрьской ночи – Ночи Согревающего Очага. Несмотря на то, что у меня в Стойле снега отродясь не водилось, этот праздник я любила всей душой. И дело было не в том, что каждый год мама готовила традиционные полосатые леденцы, чей рецепт не менялся ещё с довоенных времён, и даже не в том, что каждое утро я находила под подушкой новую интересную книгу, заботливо упакованную в бумагу из того бесконечного рулона, что хранился на верхней полке родительского шкафа. Дело было в удивительном чувстве единения, которое возникало за накрытым столом, когда наша маленькая семья собиралась в одном месте. Несколько часов к ряду мы слушали по громкой связи праздничную музыку – всегда одну и ту же – и разговаривали обо всём на свете.

Традиции и праздники – это то, что связывает мир До и мир После. Те, кто сохранил в себе хотя бы крупицу цивилизованности, будет придерживаться вековых традиций, а ещё придумывать что-то новое, такое же тёплое, радостное и по-детски светлое. Пожалуй, праздники – это ещё одна вещь, которая в Эквестрии никогда не изменится.

Кстати об изменениях. Уговорить Смотрительницу вывести Стойло из изоляции оказалось не так уж и сложно. Конечно, увидев меня живой и здоровой, да ещё и в окружении странных гостей с Поверхности, она попыталась было устроить мне жесточайший разнос. А как же иначе! Но очень скоро ей стало ясно, что я уже не та девочка, которая сбежала из дома в погоне за тайной зелёного кабеля. Я была совсем другой пони и больше не принадлежала к их замкнутому, пропитанному нафталином сообществу.

Уязвило ли это её? Разумеется, до глубины души. Я видела это по глазам. Но Первая Леди Стойла была кобылой умной и в политике кое-что смыслила. Поджав губу, она внимательно выслушала нас и принялась долго и много размышлять. Думаю, она тоже понимала, что вечно жить под землей такой ограниченной популяцией – невозможно.

Неожиданная близость Баттерфлая и обитаемого Стойла оказалась выгодна всем: для коменданта Аландера это был доступ к инструментам, технологиям и знаниям из нашей Библиотеки, а для Стойла – свежая кровь и возможность построить собственный дом на Поверхности. Конечно, не все жители Стойла спешили отказаться от своих тёплых комнат и ежедневного пайка в пользу натурального хозяйства, но и не каждого пони Баттерфлая прельщала мысль лезть в, пусть комфортные, но скрытые глубоко под землёй лабиринты, где не видно неба. Что ж, по крайней мере в ближайшее время им не придётся делить территорию.

В конце недели Смотрительница устроила торжественную церемонию Окончания Изоляции. Вопреки сложившейся традиции, проходила она не в Атриуме, а в фойе Библиотеки. После непродолжительной речи Смотрительнице вручили символическую кувалду, наспех покрашенную кошмарной золотой краской, и вдобавок повязанную алым бантом, и с трогательной материнской улыбкой глава нашего Стойла нанесла первый удар по ярко-сиреневой стене, прямо за которой начинался мир Поверхности.

А дальше в ход пошли инструменты помощнее.

Особенно приятно было видеть моего отца, который наравне с сотрудниками Службы Безопасности крушил бетонную пробку, отделявшую Стойло от внешнего мира. С тяжёлым отбойным молотком и в оранжевой каске набекрень он совершенно не был похож на того скромного и степенного единорога, каким я его знала все эти годы. Как же долго он скрывал свои эмоции!

Когда преграда пала, мои родители были в числе первых, кто, с набитыми до отказа чемоданами тут же покинул Стойло. И очень кстати: оросительным системам Баттерфлая по-прежнему требовался хороший инженер, а в местной столовой очень не хватало помощника повара.

Пришли изменения и в Монастырь Детей Ночи. О них я узнала из письма Иоланты, чьё основное содержание, правда, сводилось к радости от получения ей кьютимарки и тому, как на это отреагировала её родня. Тем не менее, говорилось там и о настроениях наметившихся в их замкнутом сообществе. Без Провидицы Ноны и без Пера фестралам стало попросту нечего охранять, да и разрушения, причинённые Монастырю пегасами оказались слишком велики. В итоге, на совете старейшин было принято решение выбираться в глубь материка. Их план состоял в том, чтобы создать несколько тайных поселений, устроенных по тому же принципу, что и разрушенная твердыня. Всё-таки появляться на глаза обычным пони фестралы были по-прежнему не готовы, и я их хорошо понимала.

Перевернув лист, я не без улыбки увидела “искис кютемарки”, представлявший собой… старомодного вида микроскоп. Ух ты! Похоже, моей зубастой подруге светит карьера исследователя. Правда, сначала надо подтянуть орфографию но с её головой, это лишь вопрос времени…

“Время”, – я посмотрела на крупный перекидной календарь на столе. С момента окончания наших приключений оно шло нестерпимо медленно. Даже сидя в бывшем особняке Свити Белль посреди огромного заповедника вдалеке от дома, я ощущала тесноту. Тёплое одеяло, вкусная довоенная еда и огромная ванная комната, снабжённая панорамным окном c видом на самый настоящий водопад – это всё, конечно, хорошо. Но только иногда и не слишком долго.

С каждым днём мне всё больше хотелось отправиться куда-то, где я ещё не была, в места, которые я ещё не видела. Маясь от этого ощущения, я в очередной раз достала свою старую грифонью карту из планшетки. Впрочем, погрузиться в её изучение мне не удалось, поскольку в прихожей раздался скрип открывающейся двери и стук деревянного приклада об пол.

– Эй, угадайте, кто пришёл! Ну и дубак же там, дамочки!

– Привет, Джестер, – протянула я не оборачиваясь.

После лечения у Детей Ночи, серая пони встала на ноги всего за каких-то две недели. А ещё через две она уже вовсю изнывала от тоски и рвалась на воздух – якобы на поиски всяких довоенных железок. Правда, в национальном парке Серенити ей светили разве что грибы или ягоды, да и те – не в это время года. Так что лично я решила, что ей просто хочется побыть одной и не навязывалась.

Уходя в лес, Джестер натягивала свою потрёпанную вязаную шапку по самые уши, брала с собой гранатомёт – “на случай, если вдруг встречу медвежука, или ещё кого”, – и исправно возвращалась домой к ужину, замерзшая, но довольная, с какими-нибудь высохшими, но всё ещё сильно пахнущими травами. И где она их только находила под снегом?

Впрочем, в этот раз она притащила с собой… ёлку! Небольшую, пушистую и с изувеченным корнем, от которого даже сейчас подозрительно пахло порохом.

– Завтра со мной точно идёт кто-то из вас, а то что это я одна мёрзну! – проворчала полузебра, пытаясь прислонить несчастное дерево к стене.
“Чего это она? Мадам Отшельник надоело месить снег в одиночку?” – подумала я.

– Если с тобой пойду я, тогда ты будешь готовить ужин, – Свити вкатила в комнату хромированную, будто прямиком из довоенных закусочных, тележку с едой. – И нет, копчёные еловые ветки не подойдут, – закончила она, озаряя комнату своей шикарной белозубой улыбкой.

Вот уж кто точно был здесь “как новенький”. Ясное дело, Дети Ночи никогда в жизни не смогли бы нормально её собрать, зато “Колыбель” справилась с этой непростой задачей менее чем за сутки.
“Интересно, сколько должно остаться от Свити, чтобы эта удивительная док-станция не смогла её восстановить?” – подумала я, ощутив лёгкий укол зависти. Хотя, на самом деле, все эти околомедицинские штуковины всегда приводили меня в ужас.

– Нет, Свити, мы пойдём все вместе, – вклинилась я в беседу. – Я как раз прорабатываю маршрут до радарной станции на Висячей скале. Впрочем, посещение старого завода в Гранвике тоже подойдёт… а можно и совместить.

– Ох, дался тебе этот Север, жеребёнок, – пробурчала полузебра у меня за спиной.

– А что ты предлагаешь? – не выпуская изо рта карандаш, я изучала линию побережья, как вдруг что-то лёгкое, но довольно плотное и шуршащее накрыло меня с головой. Где-то позади раздалось хихиканье Свити.

– Эй, вам лишь бы шутки шутить, – возмутилась я, выбираясь из-под бумажного покрывала. Однако стоило мне его развернуть, как сердце подпрыгнуло от неожиданности.

Не веря своим глазам, я уставилась на расчерченный лист, который накрывал стол подобно скатерти. Карта! Как минимум в два раза больше моей. Вырванный кусок земли, затерянный где-то в районе пустынь и степей – жёлтые и охряные возвышенности с пятнами красно-коричневых горных хребтов, зелёных лесов и тёмно-синих озёр! Лоскутное одеяло, да и только! Даже всемогущее время не смогло приглушить эти краски. Но самым главным здесь были названия: Истабель, Химерийский полуостров, Эр-Захриб… Читая их, одно за другим, часто с ошибками, я понимала, что все эти места лежат далеко за пределами Эквестрии. Заворожённая, я видела сетки улиц крупных городов на врезках, условные треугольники нефтяных месторождений, отметки высот и глубин, координаты на полях, и от этого зрелища в моей голове зарождалось странное, даже пугающее чувство, что нужно запомнить каждую точку и линию иначе удивительная карта попросту исчезнет, растворится без следа, а я останусь сидеть перед пустым столом как дура…

Я прикрыла глаза от волнения, а когда открыла их вновь, карта по-прежнему лежала на месте. Манила меня, соблазняла немедленно отправиться в путь. И я поняла: где бы ни находились те далёкие города и страны теперь я сделаю всё возможное, чтобы туда попасть.

– Эй. Ты тут, жере… – успела сказать Джестер прежде, чем я изо всех сил сжала её в объятиях.

Меня переполняло забытое чувство. Новизны, тайны, загадки. Того, без чего, если подумать, я просто не могла больше жить. И чувство счастья от того, что у меня есть с кем разделить всё это.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – шептала я своей лучшей подруге, ощущая, как тяжесть предыдущих дней стекала с меня словно грязный снег с ботинок.

В тот вечер я была самой счастливой пони на свете.

22 августа 2012 – 2 декабря 2017
Санкт-Петербург – Москва

Игры судьбы

Обратная сторона медали

Песни в плохую погоду

Загадочный доктор Адлер

Конкретно, Кто?

Война за дружбу

Компаньон одиночества

Солнечный свет и Пушистые Облака

Меж Звёзд

Лихорадка субботнего вечера

Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)

Глава 1: Зелёная линия

Глава 2: Приключение для одного

Глава 3: Джестер

Глава 4: Искусство падения

Глава 5: Баттерфлай

Глава 6: Элемент жестокости

Глава 7: Время для игры

Глава 8: В саду теней

Глава 9: Откровения

Глава 10: Белоснежка

Глава 11: Глубокое возмущение

Глава 12: К северу через северо-запад

Глава 13: Временные трудности

Глава 14: Катаклизм

Глава 15: Эдельвейс

Глава 16: Ископаемое

Эпилог