Чужие разговоры

Стольный Град Земли Нерожденных, морозное зимнее утро.

Озорное яркое солнце бьет через широкое окно одной из квартир Шпиля, заставляя щуриться вытянувшуюся на троице составленных вместе пуфиков грифину. Голубовато-серая охотница с белыми крыльями по-кошачьи жмурится, но продолжает лежать на своем импровизированном ложе, свесив на матовый паркетный пол длинный львиный хвост.

Неподалеку от птицельвицы, в этой же просторной комнате, расположились заполненные какими-то папками, информационными кристаллами и планшетами разной степени изношенности книжные шкафы и широкий стол, весь заставленный компьютерной техникой и заваленный бумагами. За этой одой канцелярской жизни устроился огромный белоснежный и златогривый аликорн, задумчиво пишущий что-то на клочке бумаги. Грифина время от времени посматривает то на порхающий в телекинетической хватке карандаш, то на три искусно украшенных, но немного пыльных золотых накопытника, которые некто (похоже, присутствующее божество) использует в качестве пресс-папье.

— Дерпиург, тебе не надоело? – вновь прикрыв глаза, задает вопрос птицельвица.

— Надоело — не надоело, а вопрос, Красноклювик, решить нужно, — аликорн продолжает что-то записывать на клочке бумаги, время от времени вычеркивая уже написанное, — Тут, между прочим, судьба пони решается.

— Пф! — фыркает грифина, переворачиваясь на спину, подставляя солнцу подтянутый животик и небольшое вымечко атлетки, — Нашел проблему: попознак истолковать! Да у моих распетляев какой только чуши на задницах ни нарисовано, и никто на этом не заморачивается!

— Тиси, твои золдатены — здоровые лбы. У них уже давно все истолковано, проверено и фитиль куда надо вставлен. А у меня тут жеребенок, только вчера метку получивший, — аликорн откладывает карандаш и с немалым удовольствием разминает затекшие мышцы, — Кьютимарка у Варпед Ворлд из тех, что хрен поймешь даже через много лет. А мне нужно срочно что-то кобылицам соврать, чтобы они жеребенка каждая со своей идеей не замучили.

— И выдумал уже что-нибудь? — птицекошка потягивается, непроизвольно демонстрируя еще более соблазнительные виды.

— Угу. Набрешу, что это символ склонности к трансформационной магии. Варп, и так, около Вайтроуз постоянно крутится, — аликорн откладывает карандаш и исписанную бумагу. Одновременно с этим откуда-то из другой части квартиры раздается звонкий, но мелодичный голосок: — Милый, закругляйся. Есть будет готово через пять минут.

Грифина снова переворачивается на живот и, свесив передние лапы с края пуфика, озорно смотрит на аликорна.

— А ви таки, изгвиняюсь, чего на меня смотгите? — преисполняется подозрений крылорогий жеребец.

— Эксплуататор, — весело обзывает его грифина, после чего принюхивается, — Тушеные овощи. А почему не сам готовишь? Я рыбы хочу.

— А потому, что я — эксплуататор и кровопийца, — веселится аликорн, щелкая телекинезом грифину по клюву.

— Обормот ты, — на пороге появляется пегаска-"нерожденная" серой расцветки с желтыми гривой и хвостом, облаченная в поварской передник, — Тиси, я тебе пирог с рыбой испекла.

— Спасибо, Диззи! — грифина неуловимым движением проскальзывает к пегаске и, поднявшись на задние лапы, обнимает "нерожденную", — Спасибо тебе за рыбку!

— Ой, да брось, Тиси! Я с моим мясоедом уже давно и к мясу, и к крови привыкла, — пегаска улыбается охотнице и приобнимает ее передней ногой.

— Эй, эй, эй! Мясо я сам готовлю! — возмущается аликорн.

— Когда на работе не ночуешь, — язвит грифина. Поня это задевает за живое — по крайней мере, слова грифины заставляют уши жеребца прижаться к голове.

— Тиси, у нас сейчас многое поменялось. Теперь к каждому бессмертному приставлены аликорньи няньки, и мы за распорядком принцев и принцесс строго следим, — пегаска крыльями и зубами пытается снять передник, что делать ей не слишком удобно. Аликорн телекинезом помогает крылатой, за доли секунды освобождая ее от этого предмета гардероба, — А, вообще, Сио, правда, сам мясо готовит... когда время есть.

— Морда крылорожья, порадуешь старую подругу шашлыком? — грифина снова стоит на всех четырех лапах: теперь она смогла бы свободно пройти под брюхом аликорна, к которому так фривольно обращается.

— Ну, во-первых, я не принц, а царь. Во-вторых, ты могла бы приезжать и почаще. В-третьих, завтра, как раз, второй выходной, и меня Диззи опять отдыхать выгонит, — аликорн с наигранной обидой переводит взгляд с грифины на веселящуюся пегаску, чьи ушки задорно подергиваются в такт ее звонкому смеху, — Так что, завтра устроим домашнюю жареху. Сама понимаешь: сейчас зима — на природу просто так не выберешься. А изгаляться над естественным ходом вещей я не хочу. Кстати, ты как насчет "свободной охоты".

— Нет-нет-нет, царь Каденций, никого мне не сватай! Без мужа у меня из мужчин только свои лапы, — грифина демонстрирует снабженные орлиными когтями передние конечности, — Только мясо и посиделки, никаких "особых десертов"! Кстати, ты же готовить не разучился?

— Тиси, ну ты, прям, как Волкова стала: "моя щелка только для мужа". Вот Сфи ведет себя гораздо вольнее и чувствует себя замечательно — счастливая, веселая и жизнерадостная грифина. Исправляйся, Красноклювик, исправляйся, — наставительно треплет охотницу крылом по голове аликорн, — А на счет жрат не беспокойся — еще не разучился мясо готовить. Жаль только, что свой табунок никак к нему не приучу.

— Кстати, а где все? — птицельвица меняет тему, ни к кому в особенности не обращаясь.

— Полетели в гости к матери,- практически синхронно отвечают ей пони.

— Жаль, а я так хотела на вас в сборе посмотреть. Говорят, вы из Сио приличного поня сделали, — грифина подмигивает пегаске.

— Между прочим, не смешно, Красноклювик. Ты в семейной жизни пони ни щелкать, ни слушать. Так что, не остри, — аликорн смурнеет.

— Ой, да знаю я, что в табунах кобылы заправляют, — отмахивается охотница, — Тебе, вообще, жаловаться должно быть совестно — наши жеребцы так устроились, что остальным поням только обзавидоваться.

Аликорн очень скептически смотрит на грифину, звонко цокающую когтями по паркетному полу.

— Я, ведь, не только своих нытиков дрючю. С эквестрийскими вояками тоже немало общаюсь — вижу, как там жеребцы под кобыльим копытом сидят. Так что, не гунди, — грифина мастерски взбегает на спину не сопротивляющегося аликорна и лапами ерошит ему гриву, — Давай, лучше, посмотрим, что там Диззи приготовила.

Пегаска весело фыркает и крылом приглашает аликорна и грифину пройти за ней. Вернее, проехать охотницу на аликорньей спине.

Странная кавалькада покидает кабинет и шествует через квартиру отнюдь не скромных размеров. Правда, обставлено это шикарное, по меркам "нерожденных", жилище как-то странно. Часть комнат просто пустует, встречая случайно зашедшего не туда гостя гулкостью голых стен и не сокрытыми от взгляда крышками технических люков и разъемов. И лишь обширная спальня, кобылий будуар, рабочий кабинет и столовая обставлены, выдавая своих обитателей характерной для копытных "нерожденных" мебелью и теми мелкими сувенирами, что любят украшать свои жилища пони. В общем, создается какое-то странное чувство, что хозяева все еще не поняли того, где начинается их дом, а где он заканчивается.


Впрочем, долго путешествие не длится, и спустя всего несколько мгновений пони и птицельвица достигают столовой. Это обширное помещения, во всю стену которого раскинулось гигантское обзорное окно (за которым явственно свежо). В его центре расположился непропорционально маленький стол, окруженный мягкими пуфиками и подушками-лекажаки, по каковым несложно опознать понитип тех, кто обычно тут обедает. А в углу можно заметить робота-уборщика. Дополняют картину стоящее на столе накрытое крышкой серебряное блюдо, расположившийся на деревянной доске исходящий паром пирог, пара чаш с овощным ассорти и три тарелки с комплектами столового прибора и оставленными рядом фужерами.

— Все, приехали! — аликорн подцепляет телекинезом устроившуюся у него на спине грифину, — Мебель не драть, по столам не лазить!

— Тебя стол не выдержит, царь Каденций, — фыркает грифина, и спрыгивает со спины жеребца.

— Ну, почему не выдержит? Столик хороший, крепкий. Я со своим табунком его уже на прочность проверял, — аликорн подмигивает пегаске, а та в ответ озорно хихикает.

— Вы что?! Прямо на этом столе?! — распушается от возмущения грифина.

— Ой, да не хипишуй, Красноклювик. Было это давно и неправда. И влажную уборку никто не отменял, — аликорн крылом треплет охотницу по вставшим дыбом перышкам на ее орлиной голове.

— Ну, и обычаи у вас, пони! Все вот так просто! — продолжает возмущаться грифина. Вдруг ее осеняет, — Сио, да ты, ведь, опять надо мной смеешься! Как не было у тебя совести, так и нет!

— Тиси, не обижайся. Ты же моего обормота знаешь, — пегаска в шутку ударяет аликорна кончиком крыла по ушам. Тот же в ответ дурашливо кривляется, изображая из себя смертельно раненого.

— А вот на охотниках этот паяц так себя не ведет, — замечает грифина, — Я даже и не знаю, как его называть: лжец и лицемер, дурящий головы подданным, или мудрый правитель, не показывающий царству, что им правит цирк-одного-клоуна. Сио, а ты как считаешь, тебя какой титул больше подходит?

— Зови, как хочешь, только Пуховичку не отдавай, котя, — аликорн без труда ловит птицельвицу телекинезом и крылом опять ерошит ей перья на голове и щекочет беззащитное перед магией бессмертного пузико.

Грифина фыркает, смеется и пытается отбиваться всеми шестью конечностями. Но тут к веселью подключается пегаска, присоединяющая свои крылья к усилиям аликорна. Что оставляет распяленной в телекинетической хватке охотнице лишь один выход: расслабиться и время от времени, когда перья пони проходят по ее животу, икать от смеха.

— Ну, повеселились, и хватит. Диззи, а можно уже жратеньки? — аликорн отпускает изрядно взлохмаченную грифину, тут же начинающую укладывать свои перышки и шерстку.

— Оболтус, — пегаска улыбаясь снова легко ударяет крылом по ушам аликорна, — Подходите уже к столу.

— Цвай моментум! Алле-оп! — во вспышке магии перед аликорном прямо из воздуха материализуются две небольших бутылки с молочного цвета жидкостью, — Приличествующие моменту напитки.

— Сио, ты, никак, новый фокус выучил, — грифина переводит взгляд с аликорна на пегаску, — Ну, что, Диззи, разрешим Дерпиургу выпить?

— Надеюсь, это не то, о чем я думаю? — пегаска настроена гораздо серьезнее охотницы.

— Оно самое: кумыс! — веселость аликорна немного поуменьшаеться при виде страдальческой гримасы на лице крылатой кобылки, — А что такого? Я честно купил его у Гертруды.

— Честно купил запрещенный товар! Сио, о чем ты думаешь?! Тебе желудок совсем уже мозги заменил?!! — злится пегаска.

— Гертруда еще жива? — встревает в назревающий скандал грифина.

— Нет. Это ее внучка. Продолжила семейное дело, — спешит сменить тему аликорн.

— Тиси, не смей спасать этого идиота! — гнев пегаски меняет свое направление с аликорна на охотницу, — Он это не в первый раз! Он!.. Он!.. Он же на каторгу попадет!!! — чуть не плачет крылатая поняшка.

— Диззи, не драматизируй, — грифина и в ус не дует, — Сио всякую незаконную лабуду уже не первое столетие достает, и пока еще на свободе ходит. Да и плевать имперской страже и на кумыс, и на его продажу. Ты хотя бы раз слышала, чтобы в Грифусе за молоко хоть кого-то осудили?

— Н-нет, — всхлипывает пегаска, — А...

— Никаких "А". Торгующие своим выменем кобылицы, лани и охотницы заслуживают презрения. Но это не то преступление, за которое кто-то будет ловить не то что аликорна, а просто мелкого оболтуса с битами, — птицельвица опирается передней лапой на край невысокого понячьего стола и продолжает свое нравоучение, — Более того, откуда, ты думаешь, берется молоко для детей слабых выменем матерей?

— Н-ну от коров... — грифине удается отвлечь плачущую пегаску от предмета ее расстройства. Последний предпочитает помалкивать и прикидываться элементом интерьера.

— А ты бы своего жеребенка коровьим молоком поить стала? — когтистая отмахивается от делающего предупредительный жест аликорна, которому явно перестает нравиться то, куда ведет помощь пернатой заступницы, — Сио, отвали — не с тобой сейчас разговариваю. Позже с тебя жеребенка для Диззи трясти буду.

— Так вот, Косоушка, кумыс этот, вообще, никому не нужен. Гоняют грифоны за него только на словах. А на деле, в Грифоньей империи не только коровы своим молоком торгуют. Ничего твоему жеребцу за пару бутылок кумыса не было и не будет. Ясно? — разошедшаяся грифина таки влезает лапами на стол, а потому теперь ее голова находится вровень с головой "нерожденной".

— А если думаешь, что Сио своей блажью какого-нибудь жеребенка молока лишает, то это тухляк селестианский. Сейчас столько магии, зелий, гормонов и всякой другой хрени, что молоко хоть охотник даст — было бы желание, — птицельвица обнимает лапами шею пегаски, практически повисая на пони так, что ее глаза смотрят прямо в глаза кобылицы.

— Н-но... — голос желтогривой все еще дрожит, но теперь в нем уже нет совершенно никакой уверенности.

— А, ну, извращенец, подтверди мои слова! — обращается грифина к аликорну.

— Да, это правда. Уголовному кодексу мое почтение, — не слишком охотно произносит аликорн, уже куда-то спрятавший злополучные бутылки, — Искусственно запустить лактацию несложно.

— Вот и отлично! Поняшку понь успокоил, — ерошит лапой пегаскину гриву охотница, — Диззи кумыс будешь?

— Я-я... Не против! — пегаска, хоть слезы еще и не высохли на ее глазах, уже пришла в себя и упреждает словом уже собравшуюся ответить за нее охотницу, — Тиси, все хорошо. Но мой жеребец еще уксусу понюхает. Вечером готовь уши, милый!

— Хоть сейчас мажь, — аликорн рад тому, что птицельвица замяла скандал, но чувствует себя виноватым, — Диззи, извини, что тебя так напугал...

— Чего уж там, обормот, — пегаска возвращает себе свою живость — крылорогому жеребцу достается по морде понячьим хвостом, — Но впредь сначала советуйся со мной.

— Не дождешься! — грифина слезает со стола и для профилактики зыркает в сторону аликорна, только что тихо произнесшего "Плохая котя — по столам шастает...", — Этот оболтус никогда ни с кем не советовался и советоваться не будет. За что я его и люблю. А порой придушить готова.

— Тиси, кстати, насчет "придушить": специально для тебя припас особую бутылочку, — аликорн вынимает из воздуха очередную бутылку с молочной жидкостью и показывает ее охотнице: на этикетке изображена птицельвица в развратной позе, выставляющей ее вымечко на всеобщее обозрение.

— Грифоний? О, всегда мечтала попробовать кумыс из молока сородича, — хихикает грифина, — Сио, не на ту напал! Мы в армии тоже извращенцы будь здоров каждому! Мы круглое таскаем, квадратное катаем, траву с хомяками жрем, а жеребцы время от времени рожают.

Все смеются. Скандал разрешен, и троица садится за стол. За едой и питьем (экзотический молочный напиток вскоре заканчивается и его место в фужерах грифины и пегаски занимает вино, а аликорн пьет нечто безалкогольное, напоминающее слегка подкрашенную зеленым минеральную воду, расцвеченную магическими вспышками) у собравшихся развязываются языки. Пони и грифина беседуют о делах и знакомых, вспоминают былые приключения и забавные случаи из жизни и говорят еще о многом-многом другом. За этим столом сторонний наблюдатель мог бы услышать историю о том, как недавно обращенный в "нерожденного" врач-перевертыш Харт Торн опростоволосился во время осмотра земнопони-"нерожденной" Дасти Хувс и лишь после того, как в панике уложил ее в госпиталь, узнал от ехидного аликорна, что все пони линии Хувс имеют вместо одного два сердца, доставшихся им в наследство от прародителя. И мог бы узнать то, почему пилоты-неодемикорны столь поднаторели в "рождении" запчастей и расходников для своих машин. Грифина поведала своим копытным друзьям о том, что лихачи-пегасы, моментально изнашивающие собственную технику, без зазрения совести таскают у шипохвостых пони, чуть ли не пылинки сдувающих со своих машин, запчасти. Так что, тем не остается никакого иного выхода. Охотница находит эту ситуацию очень глупой, но вмешиваться не хочет: пусть неодемикорны или берут себя в копыта и справляются сами, или страдают до тех пор, пока не обретут смелость дать отпор пегасам. Можно было бы послушать и горячее обсуждение новой версии истории "О съеденной пегаске", которой златогривый аликорн обожает пугать тех эквестрийцев, что хотят присоединиться к "нерожденным" в их нескончаемой жизни. Завершается оно тем, что серошкурая поняшка со смехом заметила, что, если ее жеребец и дальше будет так же лихо менять имена своих жертв, то вскоре некоторые жительницы Шпиля будут съедены по два раза, а в аликорньи байки, вообще, никто верить не будет. Сторонний наблюдатель мог бы услышать еще много интересного из жизни обитателей этого мира. Но подслушивать троицу давних друзей решительно некому. А потому это повествование завершается.