Холиайс

Я тихо насвистывал себе под нос незамысловатую мелодию, пока разделывал мясо для готовки. Обрезки и плёнки от двух аппетитных кусков говядины я скидывал в отдельную кастрюлю. Это пойдёт для каши Холиайс, вместе с килограммом куриных голов, размораживающихся в пластиковом тазике неподалёку.

— Хозяин? — раздался голос моей грифонихи. Она зашла на кухню. — Я могу помочь вам?

— Нет, но можешь просто посидеть рядом, — отказал я ей. Истинная причина её любезности была в том, что она знатно проголодалась. Ну, что же, моя вина, надо было вчера ещё встрепенуться.

Она легко запрыгнула на свободный стул и положила на стол лапы. Редкой расцветки “белый лёд” грифониха была, наверное, моим самым дорогим приобретением во всей жизни. Зато знатно разбавила мои дни одиночества.

— Ой, опять головы.— С неприязнью сказала она, смотря на выглядывающий клюв из тазика.

— Ну прости, я тоже есть хочу, — сказал я таким тоном, чтобы пресечь дальнейшее развитие темы. Содержать плотоядное существо из Эквестрии оказалось довольно накладно, поэтому мне пришлось “разнообразить” рацион Холиайс мясными кашами из дешёвых полуфабрикатов и субпродуктов. Совет от друга, держащего у себя в частном доме двух алабаев, сильно помог мне, ведь кроме морального дискомфорта никаких больше проблем от такого питания не было.

— А вы будете себе суп готовить? — спросила она.

— Может быть. А может и просто пожарю кусочками, — пожал я плечами. Затем кое о чём догадался и угрожающе навёл острие ножа на Холиайс. — Будешь воровать у меня еду исподтишка — выкину на мороз.

— Вы ужасный хозяин, — без зазрения совести сказала она. Затем наигранно-уважительно добавила. — Хозяин.

— Ой холодно на улице сегодня, — повторил я угрозу, возвращаясь к готовке.

Она промолчала в ответ.

Спустя некоторое время всё было приготовлено. Я поставил на кухонный стол тарелку со своим супом, и, немного подумав, наполнил миску свежесваренной кашей и поставил напротив себя. Настроение у меня сегодня было хорошее, а такой разгулявшийся аппетит вряд ли испортит не самый лучший запашок от этого варева.

— Холиайс, идём ужинать, — позвал я ушедшую некоторое время назад в зал грифониху.

“Иду”, — откликнулась она.

Вскоре мы сели за стол.

— Хозяин, сегодня каша у вас получилась отличной, — распробовав её, похвалила меня грифониха.

— Шутишь? — я приподнял бровь.

— Конечно да, это отвратительно, — она даже отодвинула свою миску от себя. — В Эквестрии всё было вкуснее.

Я цокнул языком. Опять старая тема.

— Только здесь тебе не Эквестрия. Нечего было попадаться в ловушку.

— Ну поголодайте, Хозяин, и не туда полезете, — тихо, но с напором сказала она.

— И тем не менее, ты попалась людям. И оказалась на рынке экзотики. Где я тебя и купил. Поэтому можешь даже не начинать и есть то, что я тебе дал, — я толкнул миску назад. — Жри, а то и сегодня будешь спать с пустым желудком.

Она тяжело вздохнула, но взяла свою ложку в лапу и продолжила есть.

— Совсем уже наглеешь, Холиайс, — я чуть помотал головой.

— Если бы у меня были когти, вы бы не проснулись уже, — прошипела она.

— Как хорошо, что вместе со свободой торгаши с чёрного рынка лишают вас и их, — огрызнулся я в ответ.

Она вздохнула, поражённая такой грубостью. Затем замолчала и опустила голову вниз, уткнувшись взглядом в стол. А затем раздались тихие всхлипы.

— Ой, не плачь, не плачь, — я откинулся назад на спинку стула. — Не такой я и плохой хозяин. Тебе напомнить, что делают аморальные покупатели живых поняшек?

— Любят и кормят, — тихо-тихо послышалось среди всхлипов.

— Ага, так “любят”, что сексологи диву даются от всего перечня девиаций на ксенофильской основе, — я саркастично закивал головой. — На их фоне я наверное просто зло во плоти, да?

Ей снова не нашлось что ответить мне.

После ужина я помыл за нами посуду и наконец-то позволил себе отдых на диване перед телевизором. Конечно, многие назовут такое времяпровождение не самыми приятными терминами, но пусть они там саморазвитием занимаются, мне и этого хватает.

Холиайс залезла ко мне на диван и свернулась калачиком на свободной части подальше от меня.

— Ну ладно тебе, не дуйся, — я потянулся к ней, чтобы погладить по спине. Белая грифониха чуть вздрогнула, но не более того. — Ну прости, лишнего брякнул.

— Вы всегда брякаете лишнего, Хозяин, — с обидой в голосе сказала она.

— Ну прости, такой у меня характер, — я лишь развёл руками. — Мне уже почти под сорок, жизнь меня изрядно потрепала.

— Наверное, вы раньше работали на очень опасной работе, раз стали таким злым, — пробурчала Холиайс.

— О, несомненно, — кивнул я. — Очень опасной. Программистом я был.

— И чем занимаются эти “погромисты”? — зная её, я был уверен в том, что слово она исковеркала специально.

— О, многим, на самом деле. Но мне будет действительно неприятно рассказывать об этом это тебе, — я взъерошил белую шёрстку на спине ещё сильнее, прежде чем убрать руку. — В конце концов, я же не садист какой-то.

— О, благодарю вас, — услышал я в ответ сарказм.

— Ну и дуйся дальше. Я тебе тогда рыбы не куплю!

Я подметил, что солёная селёдка для Холиайс была аналогом сладчайшей из конфет для ребёнка. И баловал её пресервами, обратив обещание купить ещё одну баночку в весомый довод в наших спорах.

Поэтому через некоторое время она поднялась на лапы и приблизилась ко мне, чтобы прижаться боком, как собака.

— Ну вот и решили вопрос, — улыбнулся я и начал перелистывать каналы, пока заинтересовавшую меня телепередачу прервала реклама.

Пока изображение мелькало в полумраке комнаты, я немного призадумался. Конечно, всяческие “добрые” люди скажут, что я веду себя по отношению к ней слишком жестоко. И может быть, мне действительно надо быть помягче.

Но я — это я. И вряд ли их мнение сможет поменять меня. Таков уж человек.

Послесловие автора

Хочется отметить, что не раз в литературоведении и литературной критике поднималась проблема восприятия написанного текста. Стало очевидно, что каждый отдельный читатель не сможет вкладывать в произведение те же смыслы, что и автор, не сможет увидеть некоторые ключевые детали, но обратит внимание на другие, не всегда отнесётся к персонажам так же, как и сам автор.

В связи с этим можно говорить о том, что каждый читатель, прочитывая текст, создаёт как бы новое произведение, ещё одну из тысяч вариаций интерпретации написанного. В этом отношении как раз и упоминается термин деконструкции.

Деконструкция – понятие современной философии и искусства, означающее понимание посредством разрушения стереотипа или включения в новый контекст. Исходит из предпосылки, что смысл конструируется в процессе прочтения, а привычное представление, либо лишено глубины, либо навязано автором. Само понятие разработано Жаком Деррида, но свои корни берёт ещё в работах Хайдеггера, где он говорил о деструкции, как отрицании традиции истолкования с целью выявления скрытых смыслов.

Деконструкция – один из принципов анализа текста, смысл которого заключается в «выявлении внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нём скрытых и незамечаемых не только неискушённым читателем, но и ускользающих от самого автора «остаточных смыслов».

Из понятия деконструкции вытекает понятие деконструктивизма. Деконструктивизм – литературно-критическая «практика» теорий постструктурализма. Деконструктивизм приобрёл значение одного из самых влиятельных направлений современной литературной критики именно в США в 70-х годах 20-го века. Главным принципом этой практики являлось пристальное прочтение текста.

Принцип деконструкции отрицает возможность единственно правильной интерпретации литературного текста. Как мы уже знаем, в процессе перевода текста, оттенки смысла меняются, в некоторой степени могут смещаться фокусы, акценты, т.к. язык неизменно накладывает свой культурологический отпечаток, определяет разнообразные добавочные значения и смыслы в сознании любого иностранного читателя в соответствии с его культурным развитием, социальным положением, эмоциональным состоянием и иным психологическим опытом.

Даже восприятие непереведённого текста будет варьироваться у разных людей, т.к. даже люди с общим культурным и социальным фоном обладают различными ценностями и видением тех или иных вещей.

Далее я хочу отметить такой интересный феномен, как деконструкция текста в другом тексте. Это подразумевает интерпретацию своего понимания литературного произведения в другой литературной работе. В качестве примера я приведу роман современного американского писателя Майкал Каннингема «Часы», в котором он деконструирует роман известной британской писательницы Вирджинии Вулф «Мисси Дэллоуэй». В своём романе Майкл Каннингем отражает своё видение проблематики романа «Миссис Дэллоуэй» и изображает показанную в нём историю видоеизменнённой в соответствии с его восприятием и в соответствии со временем, в котором живёт, но в то же время не упуская ключевых проблем и отражая их в своём произведении, хотя и в несколько иной форме. Данный роман повествует о жизни трёх женщин, живущих в разное время, но имеющих связь с романом Вирджинии Вулф: сама писательница, пишущая «Мисси Дэллоуэй», Лора Браун, читающая роман, и сама Кларисса Дэллоуэй, однако живущая уже в наши дни. Сама Кларисса в романе Каннингема — та же, что и в романе Вулф, однако Каннингем интерпретирует текст таким образом, чтобы показать, как один и тот же сюжет воспринимался и воспроизводился Вирджинией, Лорой и Клариссой, таким образом и утверждая основную суть деконструкции, настаивающей на том, что один текст, одна история не могу интерпретироваться одинаково разными людьми.

Честно свистнуто с интернета