Fallout Equestria: Сон

Сон

Перед счастьем я чувствовала гордость.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как я последний раз была на ферме. Смутно я кое-что вспоминаю из того, где была и что делала.

Но сейчас это не имело бы значения. Солнце Селестии ярко улыбалось, обнимая меня своим теплом, когда я стояла под небом, голубым настолько что казалось будто оно нарисовано. До самого горизонта, во все стороны расходились ряды деревьев, изобилующие лимонами. В воздухе витал легкий аромат цитрусовых. Урожай был отличный.

Я прикрыла глаза и прищурилась смотря вдаль. Фермерский дом возвышался над линией деревьев. Появилась фигура и полюбовалась урожаем. Моя мама. Она повернулась ко мне, и лицо ее было невозможно разглядеть, несмотря на то что всё остальное было видно отчётливо. Широкая улыбка. Я колебалась. Ее рот шевелился.

«Биттерсвит!»

Было ли у вас когда-нибудь ложное пробуждение?

Я моргнула.

Фруктовый сад исчез.

Волны разбиваются, вспениваются. Белая как снег пена на берегу. Мое лицо было наполовину погружено в песок, как будто я заснула на пляже. Теперь я просыпалась, и мне казалось, что я проснулась в аду. Бирдтэйл был одним из лучших кораблей Эквестрии, первое что вы представляете когда думаете о военно-морском флоте. Я увидела его с разорванным корпусом в десятках мест по всему пляжу, ржавчина бегала по боку, как сельдь, выпрыгивающая из моря грязной краски. Небо над ним было затуманено облаками цвета кирпичной пыли, вся эта сцена напоминала конец света.

В конце концов то был просто сон. Но о чём? Я с трудом вскочила на копыта, скрежет конечностей разнёсся вокруг, песок скопился в моей шерсти. Свистящий порыв ветра закрыл мне глаза. Я посмотрела через набережную и увидел пустые витрины с серыми вывесками, написанными бесцветным курсивом. Город был мертв, пейзаж из застывших вагонов и затемненных окон, каждый небоскреб это памятник для миллиона мертвецов.

Я упала. На спине мир изменился. Краем глаза я увидел корабль, вся его слава осталась где-то позади. Мертвые лежали на дне. Но глядя в медное небо, я знала, что сплю. И из-за этого я не боялась. Половина жизни, проведенная во сне, избавляет от кошмаров.

Так почему мне стало так грустно?

Колющая боль. Где-то в мире, в реальном мире, молодой жеребенок возвращается домой из школы, его мать ждет с улыбкой и вопросом. Как прошел твой день? В другом месте семья сидит вместе за обедом, счастливая, смеющаяся. Для меня все они были далекими видениями. Мои сны часто были такими. Но я так и не научилась перестать разочаровываться.

Я растянулась на песке и начала тонуть в нём. Облака потемнели, пропуская тени. Небо начало кровоточить из миллиона мест. Оказавшись под этими страшными ранами, я затаила дыхание. Меня поглотил песок. Мне стало тяжело в груди. На мгновение мне показалось, что земля падает к небу и что именно ее сила утопила меня. Но эта мысль ушла, когда пошел кровавый дождь. Я не могла закрыть глаза.

Они уже были закрыты.

«Да, я уверена, что она будет здесь счастлива».

Я почувствовала тепло на своей шкуре. Где я? Я села и стерла туман с глаз. Большая комната, где-то гудит телевизор, доносятся голоса из места с вывеской. Стойка регистрации. Фасад здания напротив было почти не видно из-за кристального стекла. Плыло полуденное солнце и в лучах его не было ни пылинки. Два ряда ярких стульев, стоящих напротив друг друга, шикарные, обтекаемые и современные.

«Мы так много слышали об этом месте. Это правда, что тут есть закрытый бассейн?»

Я была не в своей комнате. Вестибюль был странным местом для пробуждения, но это было не самое странное место, в котором я когда-либо просыпалась. Скорее всего, я не могла уснуть прошлой ночью. Беспокойство заставляло меня блуждать. Циклы бессонницы не давали мне покоя. Всегда было либо то, либо другое — то, что заставляло меня спать днем. Они чередовались в случайных интервалах...

«Да, как и многое другое, миссис Брэдкрамб. Будьте уверены, ваш сын получит самый лучший уход, доступный для него».

Медсестра улыбнулась. На ее униформе жирным курсивом было напечатано «Психиатрическая больница Мэйнхэттэна». В Эквестрии нет санатория, который чувствовался как дом, но если и был хоть один, который пытался, то это был именно этот. Старшая кобыла с облегчением кивнула. Она повернулась и ушла. Рог медсестры засветился, и перед ее глазами всплыл планшет. Я подтолкнула ее.

«Который сейчас час?»

«Час когда нужно принимать таблетки», — сказала она. Очевидно, она пришла за мной. Я увидел свое имя в ее списке, единственное, с большим красным вопросительным знаком рядом с ним. Она левитировала мне две маленькие капсулы, не глядя в мою сторону. Я схватила их, стараясь не раздавить копытами.

«Должно же быть специальное место для этого. И как ты узнаешь, взяла я их или нет, если ты не будешь смотреть?»

«Биттерсвит, все наши пациенты находятся здесь по собственной воле. Мы никогда не принуждаем пони что-либо сделать. Почему бы тебе не принять таблетки?»

«Без понятия». Я осмотрелась в поиске часов. «Который сейчас час?»

«Около двух».

Я проглотила таблетки. «То что я их принимаю просто формальность. Я имею в виду что они не дают никакого эффекта».

Медсестра покачала головой. Как ее кстати звали? «Лечение занимает время. Кроме того, твой врач уверен, что видел такие симптомы раньше. Случай из прошлого». Она помахала копытом в воздухе с ироничным благоговением. «Еще до того, как началась война, и все эти биты наконец были отправлены туда, где они были нужны. Медицинские исследования. Теперь у нас есть средства, чтобы вылечить тебя».

Три месяца и никакого прогресса говорят об обратном. Я почувствовала, как у меня на шее нарастает напряжение. «Что случилось с другой пони? Такой, как я?»

Она пожала плечами. «Вылечили. Попала в драматическую аварию с повозкой, а затем жила с расшибленой головой и без проблем со сном. Но здесь, в Психиатрической больнице Мэйнхэттена нам нравится подходить к нашим проблемам более научно, чем просто ломать голову, пока не установится химический баланс». Пони на стойке регистрации назвал ее имя. Это была Минтфрэш. Она слегка кивнула мне и отвернулась. «Прошу прощения».

Я встала и прошлась. Мои веки были ленивыми сотрудниками, которые всегда хотят закрыться пораньше.

Буквально минуту назад я спала. А сейчас уже устала.

Доктор назвал это гиперсомнией. Где-то в комнате властный голос заговорил с невнятными интонациями, нечеткими по происхождению. Ведущий новостей. Я обнаружила, что телевизор подвешен на паре тонких проводов. Группа из полдюжины пони сидела и смотрела, удобно устроившись на своих диванах и стульях. Я задержалась на краю, не желая никого беспокоить, если вдруг решу вздремнуть.

«На западном фронте обострились конфликты. Новые технологии увеличили потери с обеих сторон».

Новости войны. Всегда только новости войны. Я смотрела кадры кричащих солдат, которых уносят на носилках, залитых кровью. Когда так много мертвых или умирающих, я задавалась вопросом, получится ли у них когда-нибудь их отмыть от неё. На изображении видны рабочие в униформе, все — единороги. Конвейер собирал детали. Поля магии втянули их в сборку двигателя. Пони потеют от сосредоточенности.

«Столица зебр молчит. Цезарь не появлялся на публике последние две недели. Аналитики предполагают, что крупномасштабная атака может оказаться серьезней чем когда-либо».

Голос перешел в жужжание и исчез. Я прислонилась к колонне, нахмурившись. Каждый раз, когда я просыпалась, чтобы услышать об этом, война становилась хуже, чем раньше. Я чувствовала себя потерянной. Когда тех жеребят отравили в Литтл-Хорне, я думала, что это мне приснилось. Когда жизнь принцессы Селестии оказалась под угрозой на хребте Разбитое Копыто, я проспала последовавший за этим хаос и суматоху.

Несмотря на постоянное ухудшение ситуации, Эквестрия упорствовала. От этого становится труднее не делать ничего. Орудия войны вписаны в самобытность города, наклеены на каждую стену, которая может их выдержать. Под лозунгами каждого плаката прописана общая мысль. Мы все вместе. Но я знаю, что это неправда.

«В волонтерские центры наблюдается приток добровольцев с момента последней серии атак на северные границы».

Потому что я не могу им помочь. Я ничем не могу помочь. Моя болезнь делает меня обузой. Посади меня за прилавок, и я вздремну на нём. Дай мне держать плакат, я упаду и уроню его. Скажи мне пнуть несколько лимонных деревьев и я...

Ну, я здесь, не так ли? Пока я буду жить так, больной сном и пойманный в ловушку своих кошмаров, я буду бесполезна и никому не смогу помочь. Мои конечности онемели, и я начала клевать носом. Голос в моей голове стал словно прозрачным. Я снова подумала об этом слове. Бесполезна.

Бесполезна.

Меня пронзил заряд энергии. Осознание вернулось в полном объеме. Я начала двигаться. Меньшее, что я могу сделать, это попытаться. Я буду бесполезна, но только если позволю себе, поэтому я не буду.

Ближайший волонтерский центр находился совсем недалеко. Полчаса. Если мне откажут, я пойду к следующему. Если мои записи сделают меня негодной к службе, я получу новые. Если нужно, поеду в другой город. Неважно. Я так или иначе собираюсь помочь.

«Биттерсвит? Биттерсвит, куда ты идешь?»

Лабораторный халат. Жеребец преследующий меня был моим доктором. Наблюдал ли он за мной?

«Просто подышать свежим воздухом, док». Я немного ускорила шаг. Он заставил меня нервничать. «Я вернусь через минуту».

«Тебе действительно не следует уходить в одиночку», — сказал он, нахмурившись. «Особенно в твоём состоянии».

Я почувствовала, как учащается пульс. Что-то в его лице меня расстроило. Беспокойство, которое бывает на лице матери смотрящей, как ее жеребенок играет на улице. Да, потому что, если бы я пошла в этот недобрый мир, я бы, вероятно, заснула и упала с моста. Я отвернулась и направился к двери, солнце светило мне в глаза, щеки горели. Если и было что-то, что я терпеть не могла, так это то, что со мной обращались как с жеребенком. Мне пришлось уйти пока я не потеряла хладнокровие.

«Биттерсвит, подожди!» он закричал. Но я не слышала, чтобы он следовал за мной. Посетители уходили с моего пути, возможно, впервые вспомнив, где они находились. Телезрители переключили свое внимание. «Позволь мне вызвать дежурного. Пожалуйста, ты подвергаешь себя риску!»

Голос доктора затих. Я была снаружи, через улицу. За мной следили? Я обернулся и никого не увидела. Вестибюль вернулся в состояние покоя. Волнение закончилось. Я снова почувствовала сонливость.

Я пробыла в этом городе три месяца. Подумав об этом, я поняла, что была интернирована на протяжении всего моего пребывания. В последний раз я гуляла по улице в тот день, когда приехала. Но благодаря постоянному шуму телевизора, которое я иногда слышала даже во сне, я точно знала, где будут находиться волонтерские центры. Все, что мне нужно было делать, это идти. Все, что мне нужно было делать, это бодрствовать достаточно долго, чтобы добраться туда.

Но я устала.

Я пошла боком к стене. Опора помогла мне устоять. Как далеко я зашла? Больница была вне поля зрения, а слева от меня был тот же пляж, который я видела во сне. Бирдтэйл был пристыкован там целым и невредимым. Я остановилась и закрыла глаза. Минуту отдыха и я буду в порядке. Мои мысли плыли. Моя голова была похожа на затонувший корабль. Меня охватило мирное тепло. Было ли это снова солнце?

Нет.

Просто блаженство сна.

Я открыла глаза. Длинная улица, а на меня смотрят незнакомцы. Я должна была что-то сделать. Я пошла дальше. Если бы я заснула сейчас, то могла бы проснуться, не имея смелости делать то, что хочу. Мое рвение было вдохновенным, поэтому мимолетным. Я ускорила шаг.

Когда я была кобылкой, моя мать думала, что я просто ленива, что я сплю, потому что мне было слишком комфортно оставаться неподвижной. Я не была похожа на других жеребят. Когда я была достаточно взрослой, чтобы работать во ферме, я всегда спала, не закончив. Она будила меня, но я всегда снова засыпала. Иногда я ловила ее взгляд на себе. Эмоции были случайными: один раз она улыбалась, а в следующий раз злилась или смущалась. Но когда я стала старше, я поняла, что большинство этих взглядов были из моих снов. Однажды ночью, когда я не могла уснуть из-за приступа бессонницы, я услышала, как она плачет в своей постели. И тогда я поняла, что она разочаровалась во мне.

Что ж, она была права.

Несколько лет спустя я получила свой знак отличия: тройку игристых Z. Даже судьба считала меня бесполезной.

Ну, больше я не такая. Впереди виднелся волонтерский пункт. Там уже было много пони, но я увидела, что в зоне ожидания есть свободные места. Я улыбнулась. Почему-то я больше не боялась быть отвергнутой. Что-то подсказывало мне, что меня легко примут и что я буду помогать до самого конца войны. Я прекрасно себя чувствовала. Я совсем не чувствовала себя сонной.

Был свист, резкий и высокий. Наверное, где-то сломался радиатор. Я проигнорировала это. Кобыла за прилавком улыбнулась и передала мне стопку бланков для заполнения.

«Спасибо, что оказываете Эквестрии свою поддержку!»

Я улыбнулась в ответ и подошла к свободному месту. Требовались все стандартные данные. Имя? Биттерсвит. Занятие? Сборщица лимонов, ну вроде того. Я оставила часть, в которой говорилось «История болезни», пустой. Скорее всего, я закончу сортировкой расходных материалов или заполнением документов, так что это, вероятно, не будет иметь значения.

Я пролистала пачку анкет. Стопка была почти такой же толстой, как мое копыто. Юридическое бла-бла-бла с линиями для подписи. С пластиковой ручкой во рту я почувствовала себя неловко, осознавая свои зубы и вес своей челюсти. Я убрал ручку прочь. Очередь заявок была длинной, а оформление документов однообразным. Я могла позволить себе короткий сон — по крайней мере, до тех пор, пока линия не станет тоньше.

Закрыв глаза, я стала лучше слышать свистящий звук и в моей голове начала формироваться картина: извилистый инверсионный след, несущийся по небу, источник которого едва скрывается из виду. Свист становился громче, переходя в крик. Видение стало более ярким и ясным. Я скривилась и прикрыла уши, чувствуя, как по моим копытам течет медленная струйка крови. Но я не могла заглушить звук. Что-то разрывалось у меня в голове.

Я открыла глаза и снова оказалась на набережной. Звук, звук все еще был. Откуда он взялся? Кто-то стоял передо мной, глядя через плечо на что-то вдалеке. Пони вокруг меня были статуями, повернутыми к небу. Я подняла взгляд и увидела серое пятно, несущееся к земле, его форма отражалась на десяти тысячах панелей из многослойного стекла. Произошла вспышка света. Я не могла больше видеть.

Я снова спала?

Мир вокруг меня рухнул и мои копыта оторвались от тротуара. Я кружилась в воздухе, который был похож на горячее дыхание. Где были мои глаза? Я изо всех сил пыталась встать, но взрыв пронзил мои уши, и я растянулась. Белая слепота начала исчезать. Цвет снова стал чётким. Я сначала не узнала себя. Когда я покрасила шерсть в красный цвет? Сквозь дымовую сигнализацию, звеневшую в моей голове, я услышала крики пони.

Горизонт заполнился пылью и дымом. Черное облако, разорванное огненными очертаниями поднялось высоко над городом. Половина горизонта исчезла, ее заменили обугленные железные скелеты небоскребов и жуткая незнакомая пустота на месте городских кварталов. огонь взлетал по стенам, разъедая металл и бетон, зеленое пламя танцевало, как духи из тысячи затемненных глаз разбитых окон. Я отвернулась. Небольшие волны хаотично перекатывались по океану, разбиваясь друг о друга. Бирдтэйл был отброшен через гавань, перевернут на бок и выброшен на берег. Это был знак. Детали изменились, но я знала, что в основном это то же самое. Повторяющийся кошмар. Я действительно спала.

Я встала, не обращая внимания на осколки стекла, вонзившиеся мне в бок. Мои раны оказались не такими серьезными, как я думала. Кровь уже свернулись, но потоки воздуха устремившиеся из центральной части города, подняли соленые брызги с океана на мои рваные раны. Я отшатнулась от горящего тумана. Все остальные тоже двигались, некоторые бежали, другие волочили свои сломанные тела по улице, оставляя следы крови в пепле, который начал оседать. Даже ошеломленные и потрясенные шли с пустым остекленевшим взглядом, инстинктивно дистанцируясь от огненного шара позади них.

«Биттерсвит!»

Меня схватила пара копыт.

«Вот, прислонись ко мне. Сними вес с этой ноги".

На мгновение я потеряла равновесие, но пони не давала мне упасть. Она была та же, что была раньше, та, что смотрела через плечо передо мной. Я поняла, кем она была. Минтфрэш, медсестра из больницы. Я видела ее недавно. Было логично, что она будет во сне. На всем ее теле были небольшие порезы и царапины, но учитывая состояние других, она осталась относительно невредимой.

«Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить?»

«Я в порядке.»

Я ответила задыхаясь, как будто в моем горле было слишком много пыли, чтобы выговорить слова. Я пытался стоять без нее, но не смогла.

«Не с той раной, которая у тебя есть». Если когда-либо и существовало лицо, которое медик не должен показывать пациенту, она показывала его мне сейчас. С широко раскрытыми глазами и с некоторой испуганной жалостью. «Твоя нога почти парализована».

Я посмотрела вниз и впервые заметила диагональную рану на правой ноге. Она расколола плоть, глубоко вонзившись в кость, но я этого не чувствовала. Анестетики Дримворлд. Мое сердце ударилось о грудь, как будто я очень спешила.

«Что там случилось?» Спросила я. Осматривая здания, уцелевшие от бойни, я увидела, что весь центр города был сравнен с землей. Здания, которые когда-то возвышались на десятки этажей, горели, как дрова, их слабеющие конструкции сгибались сами по себе и рушились на землю. Это были увядшие цветы, выжженные черным светом, монолиты рассыпались в урагане призрачного зеленого пламени.

"Что случилось? Случились гребаные зебры, вот что случилось!» Вспышка гнева, а потом ничего. Она покачала головой. «Мы должны попасть внутрь, в убежище от радиоактивных осадков. То, что они сбросили на нас, я думаю, радиоактивно. Мы умираем, даже если не знаем об этом».

«Мы уже могли быть мертвы».

Она приподняла бровь. Я просто улыбнулась. Мы шли дальше, проходя мимо обезумевших сбившихся в кучу групп и заблудших душ, блуждающих без направления. Мертвые были прижаты к фонарным столбам и входам в метро. В свои последние минуты они ползли туда умирать, вероятно, пробормотав пару проклятий, прежде чем погибнуть от ран. Минтфрэш стянула костюм с одного из тел. Она зубами разорвала ткань костюма и обвязала куском ткани мою ногу. Он быстро потемнел от крови.

Вот каков будет конец. Внезапный, неумолимый. Меня даже порадовало, что я вызвалась добровольцем. По правде говоря, мои усилия не имели бы значения. Зебры не решат не сбрасывать свои бомбы из-за меня, или если бы это случилось по-другому, мы бы не решили не сбрасывать сбрасывать на них. Ну, по крайней мере, я буду знать, когда все закончится, что в конце концов я была там с остальными.

Минтфрэш усадила меня на край пульта вещания. Через каждые пару кварталов располагались большие убежища от радиоактивных осадков, но большинство из них все еще находилось в процессе оснащения. Поэтому вместо того, чтобы запереться в безрезультатной яме, которая, вероятно, была заполнена сотнями других пони, многие из которых, вероятно, были ранены и больны, мы шли, пока не оказались в центре вещания. У входа лежал мертвый пони, распластанный на асфальте, в синяках и с растоптаным телом. Ведущий новостей. Коридоры были пусты и завалены разрозными бумагами, вероятно, все они были брошены в спешке. Было темно — перестало работать электричество. Минт сказала, что в таком большом месте обязательно должна быть аптечка. Она ходила по студии, просматривая ящики и шкафы.

«Почему ты пришла за мной?» Я улыбнулась про себя. Почему я пыталась понять сон? Возможно, что-то в моем подсознании хотело поверить, что обо мне заботятся. Даже тогда было смешно спрашивать. Мой разум будет кормить ее фразами.

«Когда ты не вернулась через час, твой врач занервничал. Знаешь, его беспокойство искреннее. Он послал нас на поиски.» Она пожала плечами. «Просто так случилось, что нашла тебя я».

«Но ты могла бросить меня. После того, как бомбы упали, ты могла бы сбежать». Я прислонилась головой к столу. В студии было темно, за исключением тусклого серого света, проникавшего сквозь окна. Это было похоже на дождливый день, но я знал, что за темнотой было чистое голубое небо. Образ моей матери промелькнул в моей голове. «Но вместо этого ты искала меня».

Она подошла ко мне, волоча за собой ящик с чем-то. На нем был символ — тройка бабочек, наложенная на крест. Министерство Мира. Аптечка. Ее рог засветился, и мои окровавленные тряпки слетели с меня. Я вздрогнула и зажмурилась, когда она начала протирать порез антисептическим тампоном. Нанеся крем с антибиотиком, она обернула рану толстым слоем марли.

"Так. Сейчас с тобой все должно быть в порядке». Она села рядом со мной и вздохнула с облегчением. «Почему ты ушла сегодня утром, Биттерсвит?»

Я задумалась всего на мгновение. «Я хотела помочь». Это было все, о чем я могла думать.

Она медленно кивнула. «Я тоже. Поэтому я стала медсестрой. Было бы лучше, если бы мы все так думали. Время от времени протягивай копыто, понимаешь? Будь немного добрее не только для себя, но и для всех». Ее голос был почти шепотом. Она встала и стала бродить.

Дребезг.

Что это было?

Это было похоже на закрытие двери. Кто-то шел по коридору. В дверном проеме появилось лицо, осторожно выглядывающее в комнату. Оно было грубым, с широко открытыми глазами. Пони был похож на испуганного кролика. Еще один выживший, но я узнала его взгляд. Нестабильный. Прямо как некоторые пони в больнице. Минтфрэш выглядела так, будто она тоже это видела.

«Что тебе нужно?» — спросила она, стараясь не напугать его.

Он вошел и тень спала с него. На его боку были огромные покрытые волдырями пятна на теле. Ожог. Он немного дернулся и его глаза метались по комнате, как будто он выслеживал муху, которая постоянно исчезала. Потом он увидел аптечку, и его глаза замерли.

«Вот» Он указал на неё. «Дай это мне.»

«Я могу вылечить твои ожоги», — предложила она, не двигаясь. Незнакомец не смог бы протянуть копыто, чтобы залечить собственные раны, и он не был похож на пони, который знает как это сделать.

Он покачал головой, но я не была уверен, слышал он её на самом деле или нет. Все, что он знал, это то, что коробки еще не было в его копытах. Тупость в его глазах говорила обо всем. Он деградировал. Травма была для него слишком сильной, и теперь он думал на древней волне. Где-то в его голове символ Министерства Мира ассоциировался с уменьшением боли. Это могло быть что угодно, пластырь от царапины или обезболивающие после аварии. Где-то в его примитивном разуме сработали механизмы и сформировалась связная мысль. Его ноздри раздулись, а спина выгнулась. Ему было больно и ему нужна была коробка с бабочками.

«Дай это мне!»

Он оказался на Минт в мгновение ока. В какой то момент во время борьбы он вытащил спрятанный нож. Минт закричала. Дикарь вонзил его ей в шею. Я чувствовала, что двигаюсь, не задумываясь. Я повернула аптечку к пульту вещания, и она превратилась в груду контейнеров и коробочек. Где-то там были ножницы, и я бросилась с ними на жеребца. Они легко пронзили его открытые раны. Он взвизгнул и упал. Он не двинулся с места. Минт смотрела в потолок с ножом в горле, брызгая кровью.

Два трупа. Две лужи крови смешиваются в одну.

Я попятилась. Почему я все еще сплю? Раньше мне никогда не приходилось убивать пони во сне. Из желудка ползла кислота. Меня вырвало и я упала на пол. Что за хрень? Я была больна. Боль в ноге пульсировала и усиливалась. Почему это казалось таким реальным?

Нет.

Я отчаянно покачал головой. Нет. Волонтерский центр — я заснула, подписывая бланки. Это был сон. Мои глаза были влажными. Я свернулась калачиком и закрыла их. Просыпайся. Просыпайся.

Проснись, пожалуйста!

Обдумываю детали, падаю в небо.

Песок тяжелый на груди.

«Сонный паралич» — сказал доктор.

Бирдтэйл. Повторяющийся кошмар.

Я не чувствовала усталости всю дорогу от набережной до сюда.

Где была моя гиперсомния? Это было циклически? Нет. Моя голова была туманной, она плыла в пузыре гипнологических видений.

Почти сон. Никакой бессонницы. Просто тьма.

Я открыла глаза.

Где я? Было окно. Пепел разлетелся по стеклу. Небо выглядело как в туманное утро. Я проснулась? Железный запах крови. Два тела.

Я заплакала.

Онемение. Я крутилась влево и вправо в кресле ведущего новостей. Единственные звуки исходили от ударов моих задних копыт о внутреннюю поверхность стола. За моей спиной город закашлялся в агонии, но я не смотрела. Я тупо смотрела в студию, и дюжина черных телевизоров смотрела в ответ, и мне нечего было показать. Больше не будет трансляций.

Я знала, что со мной случилось. В какой-то момент, идя к волонтерскому центру, я заснула, мне приснилось, что я все еще бодрствую, а затем услышала звук смерти, свистящий по небу в конце этого.

Я опоздала. Эквестрия была мертва, и меня не было рядом, чтобы встретить её смерть. Но мне было все равно. Теперь я знала правду и все это время я была эгоисткой.

Будь немного добрее не только для себя, но и для всех.

Я хотела помочь. Я хотела быть частью вещей, хоть раз быть полезной. Но, в конце концов, это было только для меня. Я посмотрела на безжизненное тело Минт. Это должна была быть я. Ей было не всё равно. Она могла бы что-то изменить в этом новом мире боли и смерти. Снаружи тысячи умирали, тысячи уже были мертвы. И это было как раз в Манхэттене. Я содрогнулась при мысли о том, что может происходить в остальной Эквестрии. Я должна была поступить правильно ради них. Но было слишком поздно.

Я проснулась, но прошлой ночью мне не снилось ничего. Насколько я себя помню, это был первый раз когда мне ничего не снилось.

Я уже час просидела в кресле ведущего, но совсем не устала. Накануне у меня не было проблем с засыпанием. Я вспомнила что Минт рассказывала мне о другом пациенте. Такой, как я, попала в аварию с повозкой. Детали всплыли в моей голове из какой-то темной пустоты памяти. Я слышала эту историю не в первый раз. Мой врач тоже сказал мне об этом, но он упомянул, что с ней были муж и дети. Они ничего не сделали. Её не вылечили, потому что она ударился головой. Травма каким-то образом избавила её от болезни.

Так же, как она избавила меня от моей.

Было ли у вас когда-нибудь ложное пробуждение?

Это когда ты просыпаешься в другом сне. Иногда вы даже не подозреваете об этом. До того, как упали бомбы, я застряла во сне на половину своей жизни, душа была искалечена ошибочной потребностью в отдыхе. Конец света не убил меня, как многих других. Вместо этого он принес мне спасение и забрал меня из моих снов, освободил меня от жизни, зажатой между двумя реальностями. Но меня не спасли. Я в действительности не проснулась. Ибо, оставив один сон, я проснулась в другом.

И глядя в темноту, с кровью на копытах, на город с миллионами горящих в катаклизме позади меня, я знала что проснулась в аду.