История расходного приспешника Ауисотля, в которой он делится своею тайной любовью к Дэрин Ду. Не к книгам, к пони.
Автор оригинала: Georg
Оригинальное название: Daring Do and the Dance
Ссылка на оригинал: http://www.fimfiction.net/story/151020/daring-do-and-the-dance
Разрешение на перевод есть
Вычитка: Многорукий Удав, Веон, Glimmer
Танец
Когда мы впервые с ней танцевали, она сломала мне челюсть в трёх местах.
В сознание я пришёл в близлежащей скромной больнице, обслуживаемой несколькими местными врачами, которые между собой лишь парой-тройкой слов перекидывались на эквестрийском. Для меня это не имело значения: из-за всей проволоки и гипса, наложенных на мой рот, я мог лишь издавать мычащие звуки и давиться бесконечным больничным пудингом. И поныне я всей душой ненавижу эту отвратную субстанцию, но каждую пару недель заставляю себя проглотить тарелку этой гадости, в память о том, что случилось со мной тогда.
Я влюбился.
В крохотном госпитале нечем было заняться, кроме как глазеть в окно на расстилающиеся джунгли да гадать, что случилось с моим боссом — Ауисотлом Лютым. Либо это, либо листать небольшую коллекцию книг из местной библиотеки. У меня чуть сердце не остановилось, когда мой взгляд упал на потрёпанную, оборванную обложку «Дэрин Ду и Сапфировая статуэтка», засунутую между сопливым романчиком и туристическим гидом, расхваливавшим красоты бассейна реки Клячезонки. Эти пурпурные глаза, эта золотистая шёрстка с меткой в виде розы румбов и стремительные копыта, те самые, которые я в последний раз видел летящими мне в лицо пинком с двух ног, достойным земных пони. Я подумывал выкинуть книженцию в окошко, во влажные тропические джунгли на сгнивание, но так как пока кости срастались, делать мне было нечего, я вместо этого начал её читать.
После долгих часов при свете мерцающего светлячкового фонаря я внутренне переменился. Страсть от чтения обратила мою ненависть в нечто иное, в едва теплящийся огонёк в душе моей, способный насытиться лишь её присутствием, несмотря на всю боль, что мне приходилось выносить. Снова встав на ноги, я отбыл к бассейну реки Клячезонки, где впервые встретил своего нанимателя. Судя по его реакции, он не ожидал, что я выживу или вернусь к нему, но готовому помочь поню в зубы не смотрят, поэтому он снова взял меня на борт, не забыв вычесть из оплаты время, проведённое в больнице. Лишь тогда я осознал истинную перемену в своём сердце. Я не поджёг больницу, как сделал бы любой уважающий себя злодей, а вместо этого даже оплатил счёт за лечение. Конечно же, я не рассказал Ауисотлу о своей злодейской халатности, потому что ложь тоже была частью должностных обязанностей. Но это настолько меня зацепило, что я посетил местную библиотеку и выписал все книги о Дэрин Ду, которые у них были.
Надо знать своего врага в лицо, я так убеждал себя тогда.
Жизнь расходного приспешника наполнена неделями бездействия, разбавленными короткими минутами лихорадочной деятельности, в основном заключавшейся в мордобитии. Некоторые из нас постоянно практиковались в местном баре, ломая без разбора носы и разбивая бутылки всю ночь напролёт, но я отложил свои старые развлечения в долгий ящик, читая залпом серию книг. Как зачарованный я следил за её работой, замысловатыми деталями жизни активного археолога, или мародёрки, как бы её называли, работай она на моего босса. Я изучал её владение боевыми искусствами и пером, лишь чтобы обнаружить некую притягательность в них обоих, взывавшую к моей натуре. Дэрин-археолог была такой же дерзкой, смелой и деструктивной, как и Дэрин-писательница, которая переносила её приключения на бумагу; она обладала напористостью, дробила слова на бумаге с той же энергией, с которой Дэрин – мою челюсть.
Свободное время между работами я тратил на улучшение боевых навыков, оправдываясь тем, что не хотел снова быть застигнут врасплох этой “крылатой выскочкой”, а большую часть ночи проводил погружаясь в исторические документы, описывавшие места наших возможных будущих стычек. Я хотел приготовиться к следующей встрече, и, когда время пришло, я был готов.
На этот раз она сломала мне ногу, три ребра и проломила череп.
Отлёживаясь всё в той же небольшой больнице, я нашёл в их скромной библиотеке новую книгу. Её новый роман в мягкой обложке. И читая его, я обнаружил кое-что поразительное, что заставило меня вздрогнуть до кончиков копыт.
Она упомянула меня.
Страница 178, третий абзац.
Это привело меня в немалое замешательство. Я вырвал страницу и спрятал её среди своих вещей к недовольству персонала больницы, хотя они успокоились, когда я показал им спичечный коробок.
Наши отношения продолжались в том же духе, во время странствий от Ламаграда (трещина в копыте, разбитая губа, выбитый зуб) до Альпакастана (ссадины, ушибы и сотрясение мозга), даже в подвале государственной библиотеки города Гну-Йорка (два повреждённых копыта, половина гривы и штраф за просроченную книгу). Ауисотль, по-видимому, был доволен улучшением моих боевых умений, причём настолько, что несколько раз назвал меня по имени, а не “Расходный приспешник №3” или “Эй, ты”, как обычно. Ловушки становились всё изощрённее с каждым приключением, начиная от простых ям с шипами, скорпионами и горячим песком и заканчивая сложными коридорами с крутящимися лезвиями и стрелами, которые я помогал строить, и которые таки срезали локон волос из её хвоста, пока она ползала и металась меж острых как бритва лезвий.
Конечно же, я его сохранил.
Наши встречи стали продолжительнее и не ограничивались простым ударом в голову, как раньше, но переросли в долгие обмены ударами, укусами, с выкриками резких фраз между кульбитами и спасением в последнюю секунду. Слова всегда подводили меня в её присутствии, не считая двух случаев.
Первый случай выдался на автограф-сессии А. К. Ирлинг в Мэйнхеттене, где мы следили за музеем ради какой-то золотой безделушки которая уничтожила бы мир или что-то в этом роде. Даже расходным приспешникам нужны перерывы от утомительной работы и слежки за пустующим зданием, и я пошёл и купил… ну ладно, украл копию последнего романа о Дэрин Ду, и имел в распоряжении пару свободных часов, когда заметил табличку:
Это разожгло моё любопытство, что было странно, потому что ничто его не разжигало до того, как я начал читать её книги. Жизнь в Мейнхэттенском сиротском приюте была простой: пинать жеребят помладше до обеда, а после до вечера слоняться по улице. И хотя у меня не было желания возвращаться в место, где я провёл своё радостное жеребячество, двадцать золотых могли бы помочь другим юным и запутавшимся жеребятам избежать участи на порядок хуже моей. Ведь без улиц они могут, к примеру, стать политиками, а это будет просто кошмарно. Да и кроме того, я в любой момент мог бы смыться со всеми деньгами.
И вот я стоял в очереди с кучей других пони, сетуя на хорошо защищённый монетоприёмник, поглотивший без следа мои честно наворованные двадцать монет. Это было скучно, но по крайней мере я мог пройтись по книжке, пока ждал, пусть я и не мог пробиться в начало очереди из-за офицеров пониции, сновавших вокруг. История так захватила меня, что, когда пришёл мой черёд, я чуть не споткнулся, протягивая автору книгу с коротким:
— Вы не могли бы подписать её для...
Это была она. Эти пурпурные глаза, с усталыми морщинками, но всё с той же искрой, заставлявшей меня терять дар речи, и эти крепкие копыта, с которыми я был так плотно знаком, державшие простое позолоченное перо. Она замерла, глядя на меня через красные очки, будто бы я был очередным из тысяч пони, которым она подписывала книгу, что было правдой. Один выкрик, и сюда сбежалось бы с десяток поницейских, но вместо этого она прикоснулась пером к бумаге, черкнула пару слов, перед тем как протянуть книгу мне и выкрикнуть:
— Следующий!
Шатающейся походкой я вывалился на улицу, держа книгу так, будто она была золотой статуей. Автор и её героиня были одной пони, и несмотря на все те разы, что она обрушивала копыта на моё лицо, она не узнала меня в толпе. Моё самомнение было сломлено, по крайней мере до того момента, пока я не открыл книгу и не нашёл то, что пробрало меня до самых костей.
Она написала моё имя.
А когда мы ворвались в музей, чтобы украсть какие-то золотые побрякушки, понадобившиеся моему боссу на этой неделе, она сломала мне нос, плечо и завязала в узел хвост.
Второй раз, когда я разговаривал с ней, был во время миссии на чёрном континенте Зебрики, в солидном, большом городе Дахабу Фараси. Все прислужники развлекались как хотели, пока босс занимался чем-то загадочным и таинственным в храме неподалёку. Музыка была громкой, соль отвратной, а судя по запаху от факелов, в крупном цивилизованном городе вы бы оглянуться не успели, как санинспекторы прикрыли бы эту лавочку, а потом, эвакуировав всех, для верности бросили внутрь спичку.
Я посасывал третью или четвёртую порцию соли, когда место рядом со мной заняла неожиданно возникшая зеброчка, с домотканым тканевым плащом через спину. В ней было что-то подозрительно знакомое, и мне понадобилось проморгаться через солевую пелену на глазах, чтобы понять, что к чему.
Её полосы были лишь краской. И она даже не просохла.
— Есть тут чего лизнуть кобылке?
Она наклонилась ко мне и захлопала глазками. Фиолетовая краска под ними отслоилась, проявив небольшой кусочек её превосходной золотой шкурки. Её маскировка была настолько очевидной, что я чуть было не выпалил её имя, вместо этого заказав у барпони два куска каменной соли, без гравия. Мы в самом деле немного поболтали, пока она выуживала информацию о том, где Ауисотль и что он затевает на этот раз. Я хотел поведать ей, как тщательно менял ловушки на менее смертоносные, ослаблял цепи и оковы. В баре было слишком много посторонних ушей, которые могли подслушать, но мне кажется, она как-то это поняла. Она наклонилась ближе, пока я хвастался своей работой, издавала притворные вздохи страха, когда я говорил об изворотливой кобылке, которая избежала всех попыток моего босса поймать её и покончить с нею навсегда.
Мы даже по-настоящему потанцевали, когда из музыкального автомата пронзительно загремело танго, и она, сунув в зубы розу, вытащила меня на танцплощадку. На долгие минуты мы остались вдвоём, двигаясь в объятиях друг друга вперёд и назад по танцполу, пока остальные посетители жались по углам дымного помещения. Музыка вела и кружила нас, и с каждым шагом наша страсть пылала всё ярче, так что я даже испугался, не вспыхнет ли всё вокруг так же, как и наши сердца. Она кружилась в моих копытах, краска потекла от тепла наших тел, и вскоре мы оба стали похожи на туземцев в грязную чёрно-белую полоску.
И после она ушла, оставив на память о себе лишь мокрый чмок в щёку.
Ну, это, и дырку вместо зуба от удара по этому же месту примерно час спустя.
Она всегда будет вне моей досягаемости, драгоценный артефакт, которым я никогда не буду обладать, прямо как Ауисотль, который никогда не получает искомого, но не останавливает свои попытки. Мы как-то связаны одним танцем. Щебень и руины наша танцплощадка, а древняя история наша музыка, и кружимся мы под мелодию, которую никто больше не слышит. Возможно, однажды эта музыка замолкнет для нас, и мы начнём отдаляться друг от друга, а работа закинет в противоположные уголки света.
И если так, то я намерен наслаждаться этим танцем, пока он длится. Давай устроим микс в Мэйрокко, танго в Танржаньре, фокстрот в Бре до Сивье и вальс в Тихойхахе.
Босс говорит, что на следующей неделе мы направляемся в Пранцию, Париж.
В предвкушении нашего следующего танца.
С любовью,
Расходный Приспешник №3
П.С. Я достану цветы, если ты раздобудешь вино.