Маяк

I

На побережье опустилась ночь. Круглый диск луны, выглядывающей из-за туч, своим дивным светом освещал бурлящее, пенное море, что поднимало страшные, могучие волны, обрушивая их на прибрежные скалы. Ударяясь, морская вода обтёсывала тяжёлый гранит, превращая его в смертоносное оружие, а затем стекала обратно в море. И горе тому несчастному кораблю, которому «повезёт» встретиться с этими безмолвными убийцами, незнающими ни жалости, ни сострадания. Но есть спасенье – высокий маяк, стоящий на вершине холма. Его яркий свет дарит лучик надежды и даёт шанс нерадивым капитанам уберечь свои корабли от встречи с неминуемой смертью. Да, дело маяков благородно. Однако мало кто знает, как тяжело порой бывает поддерживать этот самый лучик надежды.

— …Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды… Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете… — закончил пони чтение и, закрыв книгу, отложил её в сторонку.

Этого земнопони звали Доглом, у него была светло-коричневая шёрстка, тёмно-серая короткая грива и кьютимарка в виде маяка на холме. На его плечи был накинут немного порванный и изрядно потрёпанный серый плащ, помогающий не замёрзнуть холодными, осенними ночами.

Само же помещение, где находился земнопони, представляло собой весьма немаленькое, однако пустое пространство. На более чем тридцать квадратных метров приходилось лишь несколько предметов интерьера: небольшая кровать, похожая на какую-то раскладушку, деревянная тумбочка, солидный шкаф, в котором хранились запасы керосина и, наконец, огромная лампа, представляющая собой сферу размером около метра, имеющую вытянутый вид; пламя поддерживалось благодаря керосину, запасы которого необходимо было пополнять каждый вечер; лампа могла свободно вращаться, несмотря на солидный вес, достигалось это тем, что конструкция «плавала» в некой жидкости (достаточно было лишь легонько толкнуть лампу).

Пони поднялся с кровати и принялся за вкусный суп, что стоял на тумбочке, пока тот не успел остыть. Как капля холодной воды для блуждающего в горячих песках пустыни, нужная была эта тарелка тёплого супа для замерзающего на маяке пони. Да, ночи здесь бывают очень даже холодными, и никакая лампа, как бы близко она не находилась, не может противостоять холодному воздуху, сочащемуся через множество мелких щелей и несколько трещин в стекле. Так что, когда на море бушует шторм, здесь порой стоит настоящий дубак!

Догл закончил есть суп и поставил пустую тарелку обратно на тумбочку. Он провел копытом по тёплому животу и вновь завалился на кровать. Сложив передние копыта на груди, он некоторое время смотрел на невзрачный, серый потолок, а затем закрыл глаза и вскоре уснул.

II

Наступило утро. Пони проснулся и, подтянувшись с зевком, открыл глаза. Перед ним всё тот же невзрачный потолок, который ему приходится видеть чуть ли не каждый божий день. «Пора вставать», — говорит он сам себе ещё сонным голосом и поднимается с кровати.

Вчерашний шторм благополучно миновал. Никому из кораблей, к счастью, не понадобилась помощь маяка.

Краем глаза пони посмотрел на огонь. Пламя почти погасло, однако заправлять лампу по-новому было глупо: уже утро, и корабли могут спокойно обойтись и без света маяка. К тому же смена Догла подходит к концу и вскоре его должен сменить его сменщик. «Интересно, сколько уже там натикало?» — задался пони вопросом и направился к винтовой лестнице.

Спустившись, жеребец оказался в комнате, являющейся и кухней, и кладовой, и прихожей одновременно. Он подошёл к крану, чтобы налить себе стакан воды, и в этот самый момент из-под стола выбежала мышь, которая, увидев пони, сразу же скрылась где-то в углу, под полкой.

— Ох, Святая Селестия, где я работаю! – с тоской протянул Догл. – Где там Геральда носит? Уже… — Пони взглянул на часы. – Уже почти десять, где этот старик?

Догл присел на стул и стал терпеливо ждать, покуда придёт его сменщик.

Капли воды из крана медленно, но в то же время и очень противно барабанили по металлическому корпусу умывальника; стрелка часов делала круг за кругом, сопровождаемая томительными аплодисментами механизма. И, наконец, по полу опять пробежала серая мышь – последняя капля терпения Догла.

— Хватит! – крикнул Догл и стукнул копытом по столу. — Надоело, сколько можно его ждать? – Жеребец снова посмотрел на часы и после заявил: — Всё, достало. Моя смена уже закончилась, а его всё нет и нет. Если что-нибудь случится, то это будет его проблема, а не моя! – с этими словами пони резко встал и быстро направился к выходу.

Погода на улице стояла неплохая: светило солнце, по небу гуляло несколько туч, дул несильный, но холодный ветер. Пони вздохнул полной грудью и отправился в город.

Дорога, изрядно размытая вчерашним дождём, шла через высокогорное, однако весьма открытое место — любой ветер превращался в ужасный, пробирающий до костей ледяной поток, и даже солнце не способно было согреть беднягу. «Проклятье, опять ветер поднялся!» — злобно проворчал Догл, начиная постукивать зубами. Лёгкий плащ не мог никак бороться с усиливающимся ветром, и поэтому единственным спасением было движение, движение вперёд, прочь с горы.

Через полчаса Догл уже был у себя дома, в своей скромной лачуге, которая не могла похвастаться ни изысками, ни даже нормальными обоями. Ни кола ни двора, избушка на курьих ножках и ещё много разных фраз можно было употребить, при описании жилища Догла, однако смысл в любом случае останется неизменным. И к сожалению, позволить себе что-то большее пони пока что не мог, он и так еле сводил концы с концами.

— Уже почти двенадцать, — недовольно произнёс жеребец и подошёл к печке.

Он достал единственный чугунок и к своему сожалению обнаружил, что суп прокис – теперь его только на выброс.

— Ну замечательно! – крикнул жеребец и со злобой пнул крышку чугунка. – Моя жизнь катится коту под хвост. – В животе у него заурчало, и он, сделав обречённое лицо, произнёс: — Ладно, на дне рожденье у Луки поем, а пока нужно чем-нибудь таким перекусить.

Пони окинул взглядом кухню. Чистый стол и заведомо пустые полки удручали. «Эх, надо было хоть хлеба купить по дороге… Теперь идти… А может быть, всё-таки что-нибудь найду?» — подумал Догл и решил слазить на печь и проверить, мало ли. Как оказалось, сделано это было не напрасно: пони всё-таки сумел отыскать немного съестного. В небольшом мешке, что стоял в уголке, повезло найти сухофрукты. Из них можно было бы и компот сварить, но Догл предпочёл их просто съесть – фрукты оказались весьма вкусными.

— Ничего так, вкусно, — сказал Догл, пережёвывая высушенные дольки яблок и груш. – Кстати, вроде как у меня где-то был мешок и побольше, или это тот?.. Да нет, вряд ли, тот-то я прекрасно помню: он гораздо больше этого. Вот только где он? Хм… Кажись, он был где-то под кроватью. Да-да, именно там! — Пони слез с печи и зашёл в комнату.

Комната эта была столь пустой — почти никакой мебели, лишь старый шкаф да кровать! — что сразу же складывалось впечатление, будто Догл жил в ужасной нищете. Так, по сути, и было — с этим не поспоришь, лишь только можно сказать, что сам Догл относился к этому нормально. Он, конечно, пытался как-то улучшить своё положение, однако небольшой оклад смотрителя маяка и трата денег на ухаживание за одной кобылкой, которое, к сожалению, пока не приносило своих плодов, не позволяли выкарабкаться из этой ямы.

Подойдя к кровати и заглянув под неё, пони к своему великому счастью обнаружил там большой мешок. Он был весь в пыли и грязи, однако оказался почти полным. Правда, некоторые сухофрукты покрылись плесенью, но большая их часть всё ещё была пригодной для еды. «Хоть что-то хорошее!» — подумал Догл и улыбнулся. Он решил, что не стоит больше хранить мешок здесь и поэтому перенёс его на печь. А затем, изрядно повеселев, он взглянул на часы.

Сегодня у друга земнопони Луки был день рождения, ему исполнялось двадцать пять лет (ровно столько же было и Доглу). И к своим ещё относительно юным годам Лука сумел достичь немалых высот: у него было три дома, своя кузница и пекарня, а также какое дело в Мэйнхэттэне, о котором Лука пока что упорно умалчивал. Лука часто уезжал из этого захолустья в большой город, знал многих известных и влиятельных пони и даже, поговаривают, имел связи в столице! А вот Догл даже из родного города ни разу не уезжал, и если ещё сравнить их капиталы, то вырисовывается ясная картина о чудовищной социальной пропасти между ними. Так что вообще удивительно, как Лука, имея такой достаток, мог водиться с таким «оборванцем», как Догл? Но как бы там ни было, сегодня у Луки день рождения и Догл на него приглашён.

До начала праздника оставались считанные часы. И Догл, причесавшись и надев новый чёрный плащ, решил выйти из дома пораньше.

Погода на улице испортилась: поднялся сильный ветер, по небу в спешке проплывали «тяжёлые» тучи, а солнце лишь изредка пробивалось сквозь серую пелену. «Как бы дождь не начался! А за ним и до шторма недалеко! — подумал Догл и невольно вспомнил о маяке. – Надеюсь, Геральд дошёл… Он ведь редко опаздывает… Пойду-ка я лучше до него дойду, всё равно почти по пути». Догл направился к дому Геральда – старого земнопони, второго смотрителя маяка. Тем временем погода испортилась окончательно – не хватало лишь дождя для «полного счастья». И хотя Догл мало верил в какие-либо суеверия, сейчас он воспринял это как дурной знак.

— Эй, Догл! – позвал земнопони чей-то приятный, женский, знакомый голос.

Жеребец остановился и увидел её: молодую нежно-голубую пегаску с длинной, прекрасно уложенной кремовой гривой. Это была она — та, за которой Догл так старательно ухаживал, но пока ещё не получал никаких симпатий в ответ. Однако сейчас ему показалось, что что-то изменилось в её голосе, изумрудном взгляде и улыбке, словно появилось какое-то новое чувство, которого не было ранее.

— Привет, Хопи, — сказал Догл с улыбкой. – Как дела?

— Привет, всё нормально. Ты к Луке?

— Да… то есть нет… не совсем… — растерялся жеребец. – Хочу к Геральду заскочить, проведать его.

— Ну блин… — жалобно протянула кобылка и лицо её погрустнело. – А я хотела тебе предложить вместе пойти к Луке, а то одной скучно.

— Со мной? – не поверил Догл. Его лицо сначала исказилось в смятении, а затем засияло от радости.

— Да, но раз ты занят…

— Пошли! — вдруг резко выпалил Догл, да так, что кобылку чуть ли не передёрнуло; затем жеребец успокоился и договорил уже спокойным тоном: — Я хотел сказать, что с радостью с тобой пойду.

— А как же Геральд?

— Геральд… — задумался Догл и посмотрел на виднеющийся вдалеке маяк. – А Дискорд с ним! Завтра к нему зайду, не столь важно.

— Ну, ладно. Тогда пошли, — сказала Хопи, и пони вместе направились к дому Луки.

Погода немного улучшилась, однако ветер слабее не стал.

— Брр, холодно сегодня, — сказала кобылка и слегка прижалась к Доглу. У того вдруг ёкнуло сердце от неожиданного прикосновения, а ощущение нежного тепла кобылки взбудоражило воображение. «Неужели получилось?» — пронеслась мысль в его голове. Он посмотрел на Хопи и увидел, что она слабо улыбалась. И вот, ловким движением копыта, Догл укрыл своим плащом трясущуюся пегаску.

— Спасибо, — ласково прошептала она, прижимаясь к телу жеребца. Итак, укрывшись одним плащом, пони направились дальше.

Через полчаса Хопи и Догл дошли до дома Луки. В отличие от земнопони Лука жил в трехэтажном особняке. Роскошь и богатство так и пестрили на всю округу. Никто из соседей не мог похвастаться хоть чем-то подобным. Вот все соседние дома и безнадёжно меркли на фоне особняка Луки.

У входа всех гостей «встречали» два крепких земнопони: оба они были одеты в черные костюмы, которые, однако, почти не сковывали движения, хотя и казались очень плотными. Проходя мимо них, Догл и Хопи ощутили на себе два неприветливых, полных недоверия взгляда, из-за чего кобылка ещё крепче прижалась к жеребцу. Однако, несмотря на такой холодный приём, внутренний двор особняка приятно удивил: всё кругом как будто изменилось и стало вдруг улыбаться новоприбывшим гостям, даже погода и та похорошела. Казалось, что здесь был какой-то другой, совершенно иной, прекрасный мир, радующий своими красками и доброжелательностью. Маленький прудик с чистой, как слеза жеребёнка, водой; мощёная дорожка, блестящая словно серебро; беседка, точно из детской сказки, даже трава казалась зеленей! Что же до гостей, то они, те пони, что уже пришли, пока что не спеша прогуливались по дворику, ожидая, пока хозяин позовёт всех в дом. Хопи и Догл решили не выделяться из толпы.

— Красиво живёт, ничего не скажешь, — верно подметил жеребец и добавил: — Если средства позволяют, то почему бы и не жить на широкую ногу?

— Соседи, наверное, обзавидовались.

— Уж я-то точно! – иронично согласился жеребец и грустно улыбнулся.

— Деньги — не главное в жизни.

— Да, не главное, — согласился Догл, — но без них чертовски тяжело.

— Одному – возможно, — сказала Хопи и вылезла из-под плаща Догла.

Она подошла к прудику и, сев у края, несколько раз провела копытом по кромке воды – рыбки сразу же расплылись в разные стороны и попрятались кто куда. Догл подошёл к Хопи и сел рядом. В водяном отражении он увидел игривую улыбку кобылки, отчего и сам улыбнулся. После подвинулся поближе и обнял пегаску копытом, а она в ответ положила голову ему на плечо. Так они и сидели, разговаривая и смотря на свои отражения, пока не появился хозяин дома.

Лука вышел на крыльцо и поприветствовал собравшихся гостей за то, что они удостоили его своим визитом. Говорил он складно, уверенно и чётко, точно читал с листа. После Лука пригласил всех в дом, обещая каждому незабываемый вечер, а сам остался ждать на крыльце, покуда не зайдёт последний из гостей. И этими последними оказались Хопи и Догл. Увидев старых друзей, Лука приветливо улыбнулся (впервые за это время), из-за чего его глаза (один мутный, слепой, а второй тёмно-красный) немного испугали пару. Лука и раньше выглядел не особо приветливо — чёрная шерстка и короткая серая грива всегда отталкивали — но сейчас, когда единорог ослеп на один глаз (Лука не говорил ни слова на эту тему), его вид казался воистину устрашающим. Впрочем, в его коммерческой деятельности это было ему только на копыто.

— Привет, Догл, Хопи, давно вас не видел, — сказал Лука приветливо, однако и серьёзно. – Надеюсь, что мой последний праздник вас не разочарует!

— Последний? Ты уезжаешь? – спросила Хопи.

— Да, переезжаю в большой город, Мэйнхэттэн.

— Уже наскучило наше захолустье? – в шутку спросил Догл.

— Да нет, если бы. Работа. Тяжело, понимаешь, жить в одном городе, а руководить в другом… — начал Лука объяснять, и компания вошла в дом.

---

Лука не скупился и отметил свой последний день рождения в родном городе с размахом. Песни, танцы и веселье лились ручьём – никто из гостей не остался равнодушным. Каждый смог найти себе развлечение по душе. И даже самые ярые критики, побывавшие на многих праздниках, которые устраивал Лука, в одни голос твердили, что этот – самый шикарный! Однако сколько денег было спущено в этот день одному только Дискорду известно! Впрочем, никого из гостей это не волновало: банкет был не за их счёт; все просто веселились и отрывались по полной. Всё казалось идеальным. И разве что только одна погода подвела. Разразилась небольшая буря (значительно уступающая вчерашнему шторму), которая, однако, не смогла помешать пони веселиться. Но один гость всё же переживал. Догл никак не мог избавиться от противного чувства внутри. «Эта совесть, — говорил он: — Чтоб её Дискорд побрал! Не даёт покоя! Чего она вообще ко мне привязалась?.. Подумаешь, не сходил да не проведал старика? Что я – нянька ему?»

— Ты чего это хмуришься? – с улыбкой спросила Хопи, подбежав к жеребцу. – Пошли, сейчас Лука будет речь толкать. Хотя, если подумать, она навряд ли будет интересной, так что можно и чем-нибудь другим заняться… Что с тобой?

— Со мной? – спросил Догл, словно выйдя из транса.

— Да-да, с тобой. Что-то не так? – в голосе кобылки промелькнули нотки волнения.

— Нет, что ты! – ответил Догл с улыбкой. – Просто задумался… Пошли!

Хопи с лёгким недоверием посмотрела на жеребца, но затем, хихикнув, вновь вернула себе прежнее легкомыслие. А Догл, подумав, что сможет завтра, после торжества, навестить Геральда, последовал примеру кобылки и продолжил веселиться!

Вновь заиграло и повеселело на душе у Догла, и лишь только один тусклый огонёк тревоги на фоне тьмы торжества маячил где-то вдалеке. Но пони не обращал на него никакого внимания и вместе с Хопи продолжал веселиться.

III

После праздника Догл проводил Хопи до дома, а сам поспешил к маяку (хотя смена его начиналась лишь через несколько часов).

«Как всегда, утром хорошая погода, а к вечеру опять испортится! — рассуждал пони по дороге. — Вот хорошо, наверное, тем, кто живёт в большом городе: там у них за погодой хорошо следят, не то что у нас. Там, если захотят, то и зиму без снега смогут устроить. А у нас… Эх, будь даже каждый житель пегасом, всё равно бы с бурями не справились… Ох уж эти бури!»

В скором времени Догл добрался до маяка. И первое, на что он обратил своё внимание – огонь не горел (днём тоже можно это увидеть). Пони заволновался и поспешил. Заглянув в холл, Догл никого там не обнаружил — нужно было срочно подняться наверх! Живо перескакивая через одну, а то и через две ступеньки, Догл быстро поднялся по лестнице и оказался в главной комнате маяка.

— Геральд! — позвал сменщика Догл, но никто не ответил. Тогда пони быстро побежал вперёд, но вдруг резко остановился: что-то хрустнуло у него под копытами. Он посмотрел вниз и увидел, что ходит по осколкам разбитого стекла. «Неужели окно?» — была первая мысль в его голове. Он посмотрел на окна и увидел, что одно из них действительно было разбито – осколки валялись на полу, и Догл, аккуратно сойдя с опасного пути, направился туда. Но вдруг в его голове промелькнула мимолётная, однако очень тревожная мысль: «Геральд!» — и он резко подбежал к окну.

— Геральд! – крикнул Догл уже вслух, прямо вниз, в морскую бездну, но в ответ прозвучал лишь шум прибоя.

Волны бились о скалы, вздымая пену и грустно звуча. Отсюда до воды было больше сотни метров, однако Догл всё равно «надеялся» что-нибудь разглядеть. Но к сожалению, были лишь скалы, море да несколько каких-то досок. «Что же здесь могло произойти?» — задался пони вопросом, на который так не смог найти ответа, лишь догадки.

Обернувшись, жеребец, наконец, увидел, что стекло разбито и в «сердце маяка». Огонь не горел: погас то ли из-за ветра, то ли из-за закончившегося топлива. Но в любом случае его необходимо было вновь зажечь. Догл подошёл к лампе и увидел какую-то ветку, торчащую прямо из разбитого стекла. «Наверное, это она устроила весь этот погром!» — подумал он и аккуратно вытащил проказницу. Затем он столь же осторожно открыл стеклянную дверцу и осмотрел лампу. Никаких видимых повреждений не оказалось, да и керосин ещё остался. «Хм! Очень странно, — думал жеребец. — Вроде бы всё должно работать…». Наконец, так и не найдя никакой поломки, Догл решил попросту заправить лампу и посмотреть, что из этого выйдет. Как оказалось, всё исправно работало. Однако вместо того, чтобы радоваться, Догл призадумался. Всё это было столь странно и невероятно, что фактически не поддавалось никакому логическому объяснению. «Ветка, поднятая средним по силе штормом, разбила крепкое окно, а затем, явно потеряв силу, сумела разбить ещё одно стекло… — рассуждал жеребец про себя. — Да к тому же ещё и попала в то самое, которое было треснутым… Да быть такого не может! Да тут, наверное, шанс один из… десяти тысяч или больше!.. Полнейший бред».

Догл подошёл к кровати и присел. Он не знал, что ему делать: остаться тут или вернуться в город? И то и то казалось ему одинаково глупо и умно одновременно. Однако выбрать что-то одно никак не получалось. «Пламя не потухнет, уже не потухнет, — говорил он сам себе, рассуждая: — Нужно… наверное, стоит вернуться в город, найти Геральда и сообщить о случившемся… Да! – закончил Догл размышления и, встав, направился к лестнице». Однако, ступив на первую ступеньку, он остановился и посмотрел на огонь. Пламя горело ярко.

— Не потухнет, — сказал пони сам себе и продолжил спуск.

По дороге в город он попытался немного порассуждать, но лишь больше запутался. Затем решил немного отвлечься, потом ещё немножко, ещё и, наконец, полностью выбросил дурные мысли из головы.

На улицах города было непривычно много пони. Все они что-то обсуждали, причём часть из них улыбалась, когда же другая, наоборот, выглядела обеспокоено. Вникнуть в суть разговоров было непросто, да Доглу и не особо-то хотелось вникать. Он просто хотел поскорее добраться до дома Геральда и разобраться в сложившейся ситуации.

Вскоре он наконец-таки добрался до своего сменщика, однако дома никого не оказалось. Дверь — заперта, на стук никто не отвечал, а пёс был спущен с цепи. «Где же он?» — задался Догл ещё одним безответным вопросом и присел на лавку возле дома.

Вдруг его окликнул чей-то женский голос:

— Мистер Догл, с вами всё в порядке?

— Да-да, — ответил он и резко поднял взгляд.

Перед ним стояла взрослая кобылица, пегаска, лет сорока, у неё была светло-зелёная шёрстка и жёлтого цвета грива, а кьютимаркой являлась стопка перевязанных книг. «Бургомистр. Интересно, что она тут делает?» — спросил Догл сам себя.

— Что вы тут делаете? – спросила она.

— Я тут… — замешкался жеребец, — как бы к Геральду пришёл, проведать его решил. Вот только его дома не оказалось. А что?

— Вы разве не знаете? – удивилась пони.

— Не знаю что?

— Позвольте узнать, где вы были вчера ночью?

— Вообще-то у Луки на дне рождения, — не задумываясь, выпалил жеребец. – Но к чему всё это? Зачем вам это знать?

— Не волнуйтесь вы так, — ответила она, заметно подобрев. – Просто вчера произошли два инцидента, один хуже другого… – кобылица невольно выдержала паузу, собираясь с мыслями, а затем продолжила: — Вчера у Геральда случился инсульт… – Тут сердце Догла ёкнуло. – Врачи сделали всё возможное, чтобы спасти Геральду жизнь. И у них это получилось. Сейчас его состояние оценивается как стабильно-тяжёлое. Будем надеяться, что он выкарабкается.

— Слава Селестии! – вздохнул Догл с облегчением. – Если бы я знал…

— Но это ещё не всё. – Догл вновь навострил слух. – Одной трагедией вчерашний день не ограничился. Как вы знаете, вчера опять бушевала буря. И хотя наш город видал бури и похлеще, именно вчерашняя оставила самые разрушительные последствия…

— Знаю, я был на маяке. Но не думаю, что несколько разбитых окон можно назвать сильными разрушениями! – говорил Догл.

Его собеседница посмотрела на него полными недоумения глазами, словно произнесённая жеребцом фраза не имела никакого отношения к теме разговора. Но тут пегаска вдруг произнесла:

— А, так вот почему потух огонь. Это многое объясняется… но к сожалению, ничего не меняет.

— Не меняет что?

— Во время шторма один корабль сбился с курса и разбился о скалы. Благо, что никто из членов экипажа не погиб. Всех удалось спасти, и сейчас они находятся в нашей больнице. — Пегаска встала с лавки. – Слава Селестии, на корабле не было пассажиров, иначе могли бы быть и жертвы. Но к счастью, обошлось.

Закончив рассказ, кобылица распрощалась с земнопони и, по её словам, направилась к себе в контору. Догл же остался сидеть на лавке у дома при смерти больного пони. Он пытался понять, что же только что услышал: грустную историю о несчастном случае или обвинение в халатности, чуть ли не повлёкшее за собой жертвы среди пони? Никто, конечно же, не знал о том, что на самом деле произошло, по чьей вине потух огонь и как беду можно было предотвратить. Никто не знал, никто, кроме самого Догла. Только ему были известны все тайны, загвоздки и подводные камни этого дела. Только Догл знал, кто истинный виновник случившейся трагедии – он сам.

«Если бы я знал, чем всё обернётся… если бы я только знал, — тихим голосом говорил он. — Я бы так не поступил. Подумать только, какой ужас я мог бы предотвратить, если бы не поленился и дошёл до дома Геральда. Он ведь мог умереть из-за моей глупости, они, эти несчастные пони, тоже могли умереть… И всё из-за меня, из-за моей… — не захотел Догл продолжать». Ему ужасно не хотелось признавать то, что Хопи могла стать причиной всего этого, ведь именно из-за встречи с ней, с той, которую он любил, ему и пришлось отказаться от визита к Геральду. Так Догл изначально считал, но затем, подумав, изменил свою точку зрения. «А причём здесь она? В самом деле, я мог и вместе с ней сходить к Геральду, но не стал этого делать… Почему?..» — ответить Догл так и не смог, вернее, не захотел отвечать.

Земнопони решил, что нет больше смысла сидеть на месте: надо что-то делать. Вот только что? Тут у него было только два варианта: отправиться в больницу или вернуться домой? Другое он не рассматривал.

И вот, немного подумав, Догл направился в больницу навестить Геральда. Благо, отсюда до больницы было всего десять минут ходьбы, поэтому пони добрался довольно-таки быстро.

Двухэтажная больница, как и многие другие здания в этом городе, слегка обветшала. И хотя всего пару лет назад одно крыло было заново перестроено, второе – по-прежнему выглядело старым и находилось в плачевном состоянии. Из-за частых дождей белая краска на стенах быстро серела. А это, особенно для старой, деревянной части больницы, было очень опасно, так как затем дерево начинало гнить и разрушалось. Площадь здания была небольшой, однако имелось целых сорок три палаты, которые, впрочем, никогда не переполнялись.

Догл поднялся на крыльцо больницы и вошёл в здание. В холле его встретила дежурная медсестра, сидящая за приёмным столом и перебирающая какие-то бумаги.

— Добрый день, — вяло поздоровался Догл. – Вы не подскажите, в какой палате у вас лежит Геральд?

— Геральд? – задала светло-зелёная единорожка риторический вопрос и, убрав тускло-зелёную гриву от глаза, ещё крепче зарылась в бумагах. – Четырнадцатая палата.

— Спасибо, — поблагодарил Догл и направился к палате Геральда.

Медсестра же лишь молча кивнула головой и продолжила рыться в бумагах.

«Девятая, десятая, одиннадцатая… и всё?! Тьфу ты! Не в ту сторону пошёл!» — сказал Догл про себя и фыркнул. Ему пришлось возвращаться. Он снова прошёл мимо медсестры, однако та настолько сильна была погружена в работу, что его даже не заметила.

По пути Доглу встретился знакомый врач, с которым у него завязался важный разговор:

— О, привет, Догл, — поздоровался с земнопони приятно удивлённый светло-коричневый единорог с коричнево-чёрной гривой и кьютимаркой в виде хирургического скальпеля. – Какими судьбами?

— Привет, Бальзак, — ответил Догл заметно другим, невесёлым голосом. – Я к Геральду. Он же в четырнадцатой палате?

— Да, но к нему пока нельзя.

— Почему?

— Потому что нельзя, ему нужен покой.

— Я должен его увидеть! – продолжал настаивать на своём упрямый жеребец. – Ты просто не понимаешь…

— Нет, — грубым тоном ответил Бальзак и в дальнейшем говорил очень тихо: — Это ты явно не понимаешь, вернее, не знаешь. Сейчас, именно в этот самый момент, Геральд находится на грани между жизнью и смертью. Ему нужна тишина и покой, потому что мы, врачи, уже сделали всё от себя зависящее и теперь всё зависит только от него самого… Извини, Догл, но сейчас я не могу позволить тебе войти.

В ответ земнопони лишь опустил взгляд вниз, поник головой да злобно фыркнул, так ничего и сказав.

— Возвращайся-ка ты домой и отдохни, — сказал Бальзак, положив копыто на плечо другу. — У тебя усталый вид. Завтра приходи.

С полминуты Догл мялся, цокал языком, что-то невнятно бубнил себе под нос, а затем произнёс:

— Хорошо. Надеюсь, он выкарабкается… — сказал он это так, словно спрашивал, а не утверждал.

— Всё будет хорошо. Ступай.

— Пока.

— Удачи.

Два друга попрощались, и каждый из них пошёл по своим делам.

На улице было по-прежнему холодно. Дул сильный северо-западный ветер, по небу быстро плыли лёгкие облака и тяжёлые тучи, порой начиналась изморось, а солнце лишь изредка пробивалось сквозь пелену облаков. Даже несмотря на то, что Догл был в плотном, новом плаще, всё его тело продрогло до костей. Однако куда холодней и пустынней было на его душе. Увидь и поговори он с Геральдом, ему, возможно, и стало бы легче, но этого не произошло, и, как итог, пони стало ещё скверней, чем раньше. Сейчас Доглу было бы неплохо отвлечься, но как это сделать, когда в голове лишь мрачные возгласы совести да громкие крики гнева?

— Надо отдохнуть… хотя бы немного, — пытался убедить сам себя Догл, но стоило ему лишь успокоиться, как вновь в голове раздавались ужасные и противные своей правотой голоса подсознания.

Так земнопони и шёл, медленно и уныло, не смотря никому в глаза, поникнув головой… Но вдруг! Догл остановился (до дома оставалось всего ничего) и поднял взгляд на маяк, виднеющийся вдали. Что-то изменилось: в голове зазвучал какой-то другой, неслыханный ранее голос. Он говорил о том, что Доглу нужно идти туда, к маяку. Но почему? На этот счёт голос умалчивал. Однако же Догл, решив довериться, всё-таки согласился и направился к маяку.

Путь к маяку оказался не из лёгких. На открытой высотной местности ветер стал лишь сильнее и злее. Теперь он бил прямо в лицо, обдавая ещё и ледяной моросью. Казалось, что сама природа говорила пони, чтобы он вернулся, однако сам Догл воспринял всё это как вызов и лишь только с новым упорством двинулся вперёд.

К счастью, хоть упорство это со временем и улетучивалось, его вполне хватило, чтобы добраться до маяка. И хотя на протяжении всего пути Догл шёл уверенно и быстро, по маяку он передвигался медленно и осторожно. Вновь ему пришлось ощутить эту терзающую душу печаль, и тем сильнее она становилась, чем выше поднимался он по лестнице. Но всё равно: «Пускай хоть сам Дискорд встанет на моём пути, дойду!» — говорил упрямый жеребец и продолжал подъём.

И вот он наверху. Ничего не изменилось с момента его последнего визита: всё то же разбитое стекло и тот же холодный ветер, вздымающий гриву.

«Зачем я сюда пришёл? — спросил Догл сам себя, но ответа так и не дождался. — Хоть приберусь, и то дело».

Найти здесь совок и веник жеребец не смог (только ведро нашлось), поэтому пришлось спускаться обратно, а затем подниматься. Впрочем, Догл не нашёл в этом занятии чего-то чересчур нудного или бесполезного.

«Надо бы и окно чем-нибудь закрыть, а то холодно как-то. Вот приберусь и поищу что-нибудь подходящее», — решил Догл и приступил к уборке. Закончив, жеребец спустился вниз, отнёс ведро и принялся искать что-то, чем можно было временно закрыть разбитое окно. В кладовой, в углу, ему повезло отыскать несколько грязных и опутанных паутиной стёкол. «Думаю, подойдут! Но как же затащить наверх?» — призадумался пони. Поднимать стекло по лестнице было слишком опасно: оно могло разбиться. Оставался лишь один вариант – по воздуху. Но для этого хорошо подходил пегас, на крайний случай – единорог, но никак не простой земнопони. «Нужно придумать что-нибудь другое, потому как в город сегодня вряд ли вернусь», — рассуждал жеребец. К счастью, ему повезло, он сумел найти фанеру нужной формы здесь же, в углу кладовой. «Её-то точно не разбить – подойдёт!» — решил жеребец и потащил фанеру на верх маяка.

И вот пони наверху. Он положил фанеру у разбитого окна, а сам стал решать, как ему лучше будет её закрепить? «Просто приставить лист будет глупо: он и упасть может. Нет, лучше я его гвоздями прибью. Надеюсь, они здесь найдутся…» — решил Догл и подошёл к тумбочке. Здесь, как он верно помнил, Геральд когда-то хранил немного гвоздей и молоток. Так и оказалось…

— Не хватит, эх, не хватит! – с горечью говорил жеребец, забивая последний гвоздь. – Ладно уж, — продолжал он, — выдержит. Главное, чтобы ветер не сорвал, а всё остальное не столь важно. Даже, если подумать, это и хорошо, что я не больно крепко прибил: потом и стекло новое легче будет ставить».

Закончив с работой, Догл прилёг на кровать и задумчиво посмотрел на потолок. Работа смогла его отвлечь и даже «придала свежих сил», и теперь он мог спокойно отдохнуть. Вчера ночью жеребцу не довелось поспать, поэтому сейчас он решил не отказывать себе в отдыхе и вскоре уснул.

IV

День для Догла прошёл весьма быстро. Жеребец проспал до обеда и проснулся из-за страшного сна. Суть его была простой и понятной.

Бушевал грозный шторм, небо закрывала одна единственная, бескрайняя, чёрная туча, а сильный дождь, словно плотный туман, скрывал от глаз страшную картину.

Догл стоял на вершине скалы, окружённый бурлящим морем. Вздымаясь, огромные волны обрушивали свою могучую мощь на прибрежные скалы. Солённая, морская вода обдавала лицо, и, казалось, стоило только подуть ледяному ветру, как она тут же превращалась в маленькие кристаллики льда.

Догл всматривался вдаль, но стена дождя не позволяла ему видеть дальше кончика своего носа. Но пони не оставлял попыток. И вдруг белая пелена расступилась, в ней появилось небольшое «окошко», в котором море было вполне спокойным и даже казалось безмятежным, словно ни о какой буре оно знать и не знало! Доглу сразу же захотелось оказаться там, а не здесь. Но что он мог сделать?.. Верно, ничего.

Вдруг на горизонте, именно в этом окне, пони увидел какой-то корабль, медленно приближающийся сюда. Вначале Догл страшно обрадовался: «Наконец-то меня спасут!» — думал он. Но со временем, когда корабль стал подходить всё ближе и ближе, его начало тревожить странное чувство: ему стало казаться, что капитан корабля не видит шторма и плывёт на верную смерть! И тем сильнее становилось это чувство, чем ближе корабль приближался к скалам.

— Стой! Поворачивай! – кричал Догл что есть мочи; вот только все его попытки привлечь внимание корабля, будь то крики или махания копытами, были столь жалкими, что и сам пони верил в успех лишь на самую малость.

Вдруг белая стена вновь стала плотной, без просветов. Корабль скрылся из поля зрения земнопони, и Доглу ничего другого не осталось, как просто сидеть и ждать. Он внимательно слушал, вглядывался в пелену дождя и ждал. Он до последнего надеялся, что корабль успел и капитан понял, что плывёт навстречу смерти…

Но тут, как будто и бездны, вынырнул нос корабля. Всего несколько секунд и он разобьётся! Но Доглу не суждено было лицезреть это страшное зрелище, потому что именно в этот самый момент он и проснулся.

— Не усну я сегодня ночью, наверное, не усну, — вяло, сквозь сон, с тоской и печалью в голосе пробормотал себе Догл под нос и, встав с кровати, продолжил свой грустный монолог: — Эх, если бы я знал, что так случится. Я бы ни за что не пошёл бы на этот праздник. И пусть бы Лука обиделся, но зато катастрофы можно было избежать. Если бы… Эх, если бы…

Пони подошёл к окну и посмотрел на великое море.

— Как же оно спокойно и красиво. Вода настолько прозрачна, что, наверное, можно и монетку на самом дне увидеть… — Но тут улыбка пропала с его лица и тон его погрубел. — Будь ты трижды проклята, адова бездна! Ты кажешься белой овечкой, чистой, как слеза жеребёнка, но стоит лишь подуть ветру и начаться дождю, как ты оказываешься всего лишь коварным волком в овечьей шкуре!.. Презираю! Ненавижу! Ты отнимаешь жизни, топишь корабли, калечишь судьбы, и для чего? Всего лишь потому, что тебе скучно?.. Противно смотреть! – закончил пони монолог и вернулся обратно на кровать.

Гнев и ненависть перекроили чувство вины. Жеребца буквально трясло, и, как у дракона, из его ноздрей шёл не простой воздух, а раскалённый пар. Казалось, что ему сейчас не уснуть, но уже через полчаса он снова задремал.

---

Проснулся Догл уже поздно вечером, когда солнце давно скрылось за горизонтом и на звёздном небе воссияла белая луна. Как и прежде жеребец проснулся из-за сна, который, однако, заметно отличался от предыдущего.

Догл находился на палубе корабля, как видимо, того самого. Пони на корабле он не нашёл, и даже за штурвалом никого не оказалось. Корабль-призрак плыл сам по себе и подчинялся лишь велением ветра и течения. Но ни то ни другое не тормозило и уж тем более не вело корабль ни к каким скалам. Более того, ни о каком шторме, даже самом малом, казалось, речи идти не могло. Обычное, спокойное, приветливое ночное море со своим непередаваемым величием и романтикой.

Догл подошёл к борту корабля и облокотился на него; он вытянул лицо, и его сразу обдало солёными брызгами. Пони вытер лицо копытом и отошёл от борта. И хотя спокойствие и умиротворение, царившие в округе, были воистину божественными, Догла по-прежнему тревожил тот факт, что на корабле не было ни души, и поэтому он решил всё здесь хорошенько обыскать…

Земнопони обшарил весь корабль, побывал, казалось, во всех местах, открыл все, за исключением одной, двери, но так и не смог обнаружить ни души. «И где же все? — задался Догл вопросом, возвращаясь на палубу. — Не может же корабль плыть сам по себе? Хотя… да нет, глупо, даже если предположить, что он каким-то образом и может плыть сам, то всё равно отчалить от пристани и выйти в море… хотя я в этом совершенно не разбираюсь. Но всё равно кто-то же должен быть!»

Погода на море не изменилась, по-прежнему светило солнце, дул свежий северный ветер и морская гладь лишь слегка колыхалась. «Прекрасная погода!» — подумал Догл и улыбнулся. Однако вскоре в природе что-то переминалось, и пони это ощутил, почуял нутром, но так и не смог понять что именно?

Время шло, и постепенно качка на корабле становилась сильней; белые паруса натянулись, как на барабане; море за бортом стало неспокойным, и некогда ровную гладь теперь разрывали небольшие волны, которые затем стали лишь сильнее. Каждым сантиметром своего тела Догл ощущал всю силу некогда прохладного ветерка, превратившегося нынче в страшный, ледяной ветер. Всё небо заволокла одна большая, бескрайняя туча, за которой, как должно было случиться, пошёл дождь. В мгновение ока разразился шторм. И постепенно белая стена дождя закрыла обзор, и корабль начал плыть в слепую.

Догл не знал, что ему предпринять, как поступить – он растерялся и запаниковал. Но тут, помимо звука дождя, он услышал цоканье копыт и чьи-то тихие голоса. «Неужели это члены экипажа?» — не поверил земнопони, но вскоре смог разглядеть чьи-то размазанные образы, быстро передвигающиеся по палубе. Однако рассмотреть их получше возможности не представилось. И вдруг, буквально из неоткуда, перед носом корабля появились острые скалы. А в следующий миг – резкий удар. По инерции Догла толкнуло вперёд, но повстречаться с костлявой рукой смерти ему не довелось…

Догл встал с кровати и подошёл к окну. Наяву море было вовсе не таким, как во сне: никакого шторма, дождя или сильного ветра, лишь слабые волны, переливающиеся в лунном свете, слегка нарушали всеобщее спокойствие. Когда-то давно, в те времена, когда Догл только устраивался на работу, он подолгу мог любоваться ночными пейзажами, особенно в моменты ярого шторма; только тогда, когда морская гладь разрывалась от чудовищных по силе и размерам волн, море, по мнение земнопони, было «настоящим».

И несмотря на то, что ещё днём пони буквально проклинал большую воду, сейчас его отношение кардинально изменилось: он больше не ощущал того гнева, который совсем недавно поглотил всё его нутро; нет, теперь он смотрел на море, как на ни в чём неповинное дитя. Однако пришедшая милость к одному породила злобу и ненависть к другому, прежде не рассматриваемому объекту.

— Как же они могли не заметить скал? Да Дискорд с этими скалами, целый остров! Как они смогли не заметить целый остров и высокий берег!? – говорил пони разочаровано, в смятении. — Даже слепой и тот бы увидел… Да и кто вообще может повести свой корабль в шторм? Только ненормальный капитан! Да и члены экипажа, наверное, несильно-то лучше своего капитана. Им нужно было его остановить, заставить повернуть или, по крайне мере, хотя бы помочь. Но нет, вместо этого они просто спали, — фыркнул жеребец, — глупцы. А когда начинается шторм, они в панике бегают по палубе. Глупцы! Сами виноваты, а море и погода здесь вовсе не причём.

Закончив серенаду, Догл ещё некоторое время любовался спокойствием на море, а затем вернулся обратно в кровать. «Глупцы, сами виноваты!» — крутилась и не хотела уходить из его головы эта «мудрая» фраза. С ней пони и уснул.

---

Третий сон заметно отличался от двух предыдущих: если раньше Доглу приходилось находиться то на скалах, то на корабле – на открытом месте – сейчас сон занёс его на вершину маяка, того самого, в котором он спал. И копия эта была выполнена с величайшей точностью, за исключением одной маленькой детали – все окна были целы. А так, куда не глянь, словно брат-близнец, что и не поймёшь, где реальность, а где обман.

Догл не спеша подошёл к окну и увидел, что на море уже вовсю бушевала буря со всеми вытекающими из этого последствиями, а вдалеке виднелся тот самый корабль, которому судьба уготовила разбиться о скалы. Однако сейчас, вопреки предназначению судьбы, корабль плыл вдали и путь его не пересекался с большой землёй, даже не приближался к ней.

«Слава Селестии, хоть что-то хорошее!» — подумал земнопони, и в тот же миг свет на маяке погас. Догл вздрогнул и резко обернулся. Пламя действительно погасло, но причина тому оставалась загадкой: стекло-то не разбилось. Доглу хватило минуты, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, и вот он уже пытается зажечь огонь вновь. Но, увы, сколько бы Догл не старался, не горбился и не проливал пота, огниво никак не хотело поджигать керосин.

И вот, когда всё уже испробовано, жеребец, наконец, просто со злости ударил по фонарю, но и это помогло.

— Ну и Дискорд с тобой! – злобно рявкнул Догл и, отскочив от фонаря, подбежал к окну. – Нет… не может быть. Куда ты плывёшь, идиот?!

Корабль, вопреки здравому смыслу и логике, повернул и теперь плыл прямо навстречу земле, скалам и своей смерти.

«Да как же так? — негодовал смотритель маяка. — Это каким же нужно быть идиотом, чтобы вдруг повернуть и повести свой корабль в шторм!? Поверни, поверни!..» Но корабль не поворачивал и лишь ускорял свой ход под властью сильного ветра. Все попытки Догла достучаться до глупого капитана, конечно, не увенчались успехом. Оставалось лишь одно – зажечь огонь, ибо другого спасения для корабля попросту не было.

Догл быстро подбежал к фонарю и предпринял ещё несколько отчаянных попыток зажечь огонь. Раз чиркнул, два чиркнул и три – на последнем огонь зажёгся. Копыта пони буквально затрясло от радости, и огниво само упало на пол. Но это было уже неважно, ибо сердце маяка снова билось и у корабля появилась надежда на спасение.

Догл вернулся обратно к окну и стал взглядом высматривать корабль. Однако дождь пошёл лишь сильней и видимость ухудшилась, отчего первое время успехов не было. И Догл, поддавшись унынию, начал подумывать искать не сам корабль, а его обломки. Но тут, из «белого тумана» выплыл целёхонький корабль и поплыл куда-нибудь подальше от этих мест.

«Ух, пронесло!» — подумал Догл и смахнул пот с лица.

Вдруг тучи расступились и маяк, как и всю землю, озарил лунный свет. Пони улыбнулся, и в тот же миг сон его прервался.

V

Наступило утро, и встающее на востоке солнце в первую очередь осветило именно маяк как одну из самых высоких точек в здешних местах. Но так как Догл спал спиной к встающему солнцу, первые лучи дневного светила его не пробудили. Однако вскоре жеребец всё-таки встал и, протерев копытами сонные глаза, обернулся. Яркие свет тут же заставил его зажмуриться, но после, когда очи смогли привыкнуть к утрешнему солнцу, он увидел золотую гладь моря и невольно улыбнулся. Однако на душе у жеребца, к сожалению, ни о каком спокойствии речи идти не могло, там снова бушевала гроза.

Не проронив ни слова, пони встал с кровати и подошёл окну. Хотя он ещё не до конца оправился от последствий сна и голова мыслила вяло, некоторые выводы ему приходилось делать.

«Ни море, ни капитан, ни экипаж, ни корабль – никто не виноват в случившемся… только я один. Я и, возможно, ещё случай? Да, случайность, трагическое стечение обстоятельств исключать не стоит, ведь без них тут явно не обошлось. Но ведь последнее слово оставалось за мной. Это я поставил жирную точку! — Догл опустил взгляд вниз, считая, что недостоин смотреть на море, которое ещё недавно винил во всех смертных грехах. — Да как я мог? Как посмел такое сказать: «глупцы», «адова бездна»? Единственный глупец здесь это я… и случай, его тоже не стоит отрицать».

Догл поднял свой взгляд и вновь смог лицезреть яркое море. На душе стало как-то легче, и пони позволили себе слабую улыбку. Но тут у него вдруг заурчало в животе, и он понял, что вчера у него и крошки во рту не было. Ко всему прочему он ещё вспомнил то, что сегодня ему нужно будет навестить Геральда, а делать это на голодный желудок не хотелось. А так как найти что-нибудь съестное наверху не представлялось возможным, Доглу пришлось спуститься вниз.

Многочисленные лестничные ступеньки давались сонному жеребцу с трудом, зато, благодаря им, он наконец-таки сумел полностью проснуться.

Найти что-нибудь поесть внизу оказалось не так уж и просто. И всё-таки Догл сумел насобирать несколько «крошек», которые, однако, впоследствии пришлось запивать стаканом воды. И вот, перекусив, Догл направился в больницу к Геральду.

Погода на улице стояла неоднозначной: вроде как ни дождя, ни ветра и не было, да только и солнца свет казался каким-то холодным и чужим. Город же жеребец почти не заметил; он ни с кем не здоровался, ни на кого не смотрел, ничто не замечал, просто шёл, погружённый в самоистезанческие раздумья. Они не приносили ровным счётом никакой пользы, лишь усугубляли и без того плачевную картину. Благо, что Догл сумел вовремя переключиться, перейти на не менее важную, однако более приятную тему. «Надеюсь, Геральд очнулся… Он должен очнуться. Всё-таки ещё крепкий старичок!» — продолжал надеяться Догл, ведь, по сути, ничего другого ему не оставалось.

И вот Догл добрался до больницы. Он вошёл в здание и увидел, что за приёмным столом сидела та же медсестра, которую он видел вчера. Правда, теперь работы у неё было значительно меньше (разобраться с пострадавшими, поступившими вчера, удалось за несколько часов).

— Добрый день, — поздоровалась она. — Чем я могу вам помочь?

— Добрый день, вы не могли бы мне подсказать… А впрочем не важно. Я знакомого пришёл навестить. Спасибо, — ответил Догл вяло и весьма неоднозначно. Медсестра так толком и не смогла ничего понять.

— Странный какой-то, — сказала она тихо, когда земнопони уже был в коридоре, и, пожав плечами, вернулась к работе.

Возле палаты Геральда Догл увидел Бальзака, он сидел на скамье и явно кого-то ждал. «Дурной знак!» — почему-то решил Догл. Бальзак, как видимо, ждал именно Догла, потому что стоило тому только появиться, как он тут же встал и направился навстречу другу.

— Привет, — поздоровался Догл первым. – Как Геральд?

В ответ на такой, казалось бы, простой вопрос Бальзак отвёл взгляд в сторону и промолчал.

— Он жив? – куда громче, но и значительно более встревоженно спросил Догл.

— Мне жаль, — наконец-таки заговорил врач, — но ночью Геральд скончался.

То, чего так боялся Догл, произошло, и теперь душа его получила, пожалуй, самый серьёзный, фактически смертельный удар.

— Пойдём ко мне в кабинет, — сказал Бальзак, положив копыто на плечо друга, — пойдём.

Догл не стал возражать, как, собственно, и вообще что-либо говорить.

Бальзак отвёл друга в свой кабинет, который находился здесь же, на первом этаже. Кабинет врача, как и большинство помещений в больнице, выглядел простенько, без изысков, хотя ремонт и был новым.

— Проходи, присаживайся, — предложил Бальзак Доглу стул, и тот присел.

Сам же Бальзак достал откуда-то из шкафа две рюмки и полупустую бутылку портвейна и левитировал всё это на стол.

— Мне искренне жаль, что так случилось, — говорил врач, наполняя стаканы, — но тут нет ни чьей вины. Мы, врачи, сделали всё возможное, но Геральд, к сожалению, не сумел пережить инсульт.

— Это всё моя вина…

— Твоя? – вяло усмехнулся врач. – Уж это вряд ли, скорей уж тогда надо винить меня, но никак не тебя.

— Да ты просто не понимаешь…

— Возможно и так. Но в любом случае не стоит себя корить, это как минимум глупо. Выпей, — предложил Бальзак и подвинул стакан Доглу.

Тот с каким-то непонятным отвращением посмотрел на него, но всё же выпил, после немного поморщился, а затем кашлянул.

— Я знал Геральда не так хорошо, как ты, но всё равно считаю, что он был хорошим пони.

Догл же в свою очередь предпочёл промолчать, и Бальзак, прекрасно видя состояние друга, налил ему ещё.

— Выпьем.

— Да.

После четырёх рюмок портвейна Догл наконец-таки решил заговорить:

— Я знаю… вернее, я знал, да, я знал Геральда, он был прекрасным пони и хорошим другом, всегда относился к делу с ответственностью и, даже он вроде не имел ничего такого, там, скажем, большого достатка или чего-то вроде этого. Но каким-то образом он умудрялся жить, как он сам говорил, в радость. Мне нечасто доводилось видеть его грустным или подавленным, нет, чаще он просто улыбался, несмотря ни на что!.. Эх, мир лишился хорошего пони… И всё из-за меня! – рявкнул Догл и ударил копытом по столу.

— Опять ты начинаешь! Я же говорил, что не нужно себя корить, но ты всё равно продолжаешь.

Догл приготовился ответить, всё рассказать и поведать о том, что на самом деле произошло. Он уже приоткрыл рот, но так и не смог произнести ни слова; вместо этого он молча встал и направился к двери.

— Куда это ты? – удивился Бальзак. – Если я тебя как-то обидел, то извини, конечно, но ведь я его вообще плохо знал.

— Да причём тут ты! – резко ответил Догл. – Дело во мне… Дела у меня, пока.

— Постой! – остановил друга врач. – Какие могу быть дела в такой день? Не глупи.

Слова Бальзака задели Догла за живое, и он, вдруг резко обернувшись, ответил громко и чётко:

— Это не просто моё дело – мой долг! – Несколько секунд два пони смотрели друг на друга: один – хмуро, со злобой, другой – растерянно, со страхом; а затем, ничего не говоря, Догл просто вышел из кабинета, хлопнув за собой дверью.

Земнопони сразу же направился к маяку и, даже несмотря на свой голод, не собирался заходить домой. Его вели два чувства: одно, самое сильное — ощущение гнева и обиды, прежде всего, на самого себя и второе, заметно слабее, — долг. Но если эмоции со временем постепенно ослабевали, то чувство долга, наоборот, становилось только сильнее. И ощущалось это не только в душе, но и во внешнем облике земнопони. Так, если раньше он шёл угрюмо, опустив взгляд и злобно вдавливая в землю копыта, то сейчас (на окраине города) его походка стала спокойней, не теряя при этом уверенности, а взгляд упорно сверлил виднеющийся вдалеке маяк.

Через полчаса пони был у маяка. А ещё через несколько минут он сидел на кровати и смотрел на море за окном. Догл размышлял о тех событиях, что с молниеносной скоростью произошли за последние дни. И в первую очередь он думал о трагической смерти Геральда. «Эх, если бы я смог, вернее, успел бы с ним поговорить, всё рассказать… если бы он меня только выслушал, может быть, и сумел бы простить, а так… Эх, а так он умер, и я не успел ему ничего рассказать. А может, он и вовсе ничего не знал? Тогда хорошо, что я не успел ему ничего рассказать. Он и умер-то с чистой душой и совестью. А я… а что я?! – вдруг крикнул Догл и ударил копытом по спинке кровати: — Нашёлся тут страдалец. Сам виноват!»

Рассуждения пони прервало урчание в животе. Вот тут-то Догл и пожалел, что не зашёл домой, ибо он прекрасно понимал, что здесь, на маяке, ему не удастся ничего найти. Однако возвращаться обратно в город жеребец не хотел – вот и пришлось искать какой-нибудь выход. Благо, светлая идея пришла в голову сразу: пони спустился вниз и просто хорошенько напился обычной водой.

— Наверное, всё-таки придётся вернуться домой и нормально поесть, — рассуждал Догл вслух, поднимаясь по лестнице. – Одной водой сыт не будешь, а корчиться от голода я как-то не хочу.

Внезапно жеребец остановился: ему показалось, что снизу доносился чей-то голос очень похожий на голосок Хопи. Догл тут же развернулся и поспешил обратно вниз. И действительно, эта была Хопи. Она не спеша ходила по кухне, с интересом рассматривая её скудное оформление и запущенность места в целом. «Этому месту не хватает копыта кобылки!» — верно рассуждала она. Увидев Догла, пегаска улыбнулась и произнесла:

— Приветик, что это с тобой произошло? Что за вид?

— Со мной? – удивился Догл, но дальше стал говорить спокойно, почти безразлично: — Со мной всё в порядке, мало спал в последнее время. Да и… Всё нормально.

— Где ты был?

— То есть?

Кобылка с недоверием посмотрела на жеребца и подошла к нему. Тот лишь отвёл взгляд куда-то в сторону и грустно вздохнул.

— Ты ведь не ночевал дома, так?

— Даже если и так, что дальше?

— Да ничего, я просто спросила… Что это? От тебя пахнет спиртным. Ты пил? – спросила она грубо, насторожившись.

— Немного утром с другом выпил… Геральда поминали.

— Того пони, что работал с тобой? Он умер?

— Да, ночью, в больнице.

Хопи тут же смягчила тон, почувствовав себя немного неловко.

— Мне жаль, он был твоим другом?

— Можно и так сказать… — отвечал Догл и сам начинал вновь пускаться в самоистязания.

— С тобой точно всё хорошо? – взволнованно спросила кобылка после минутного молчания жеребца.

— Да, конечно, — сказал вдруг Догл это так, словно пробудился от какого-то транса и поэтому плохо понимал, что происходит. – Не хочешь ли прогуляться, до меня дойти?

— Почему бы и нет! – оживилась пегаска, улыбаясь. – Отсюда идти больше некуда, разве что к морю.

— Да, — улыбнулся Догл в ответ, — только к морю. Пошли.

Пони покинули маяк и направились обратно в город. Хопи почти сразу же забралась Доглу под плащ, хотя никакого сильного ветра и не было.

Пара шла не спеша, о чём-то разговаривая (Геральд не упоминался) и наслаждаясь минутами покоя, которые, прежде всего, нужны были именно Доглу; ему, как никому другому, сейчас нужно было как-то отвлечься и забыть о тех несчастьях, что обрушились на него за последние дни. И у Догла это прекрасно получалось, во многом благодаря Хопи. Но к сожалению, на какой-то миг в голову жеребцу вновь забрались тревожные мысли и этого мгновения вполне хватило, чтобы он переменился. Догл резко остановился, да так, что Хопи вылезла из-под его плаща.

— Ты чего это? – спросила она, напуганная таким неожиданным действием.

Ничего не говоря, Догл обернулся и посмотрел на маяк. «А если опять поднимется ветер и какая-нибудь ветка вновь сломает стекло и потушит огонь, что тогда?.. Я ведь должен быть там и следить за этим. – Догл повернул голову и посмотрел на взбудораженную пегаску; она продолжала стоять, как в ступоре, и глазеть на него полными эмоций изумрудными глазами. — А может, я должен быть здесь, с ней? Она моё счастье. А маяк – долг…»

— Ничего, — наконец ответил жеребец. – Извини меня, пожалуйста, пойдём дальше.

— Ну пошли, — сказала она, но предпочла идти дальше лишь рядом. – Ты какой-то странный.

— Просто много чего изменилось за последнее время… Знаешь, жизнь порой меняется. Вот и у меня она поменялась. Как в плохую, — Догл вновь обернулся, — так и в хорошую сторону. — он посмотрел на пегаску и, слегка жмурясь, улыбнулся; та ответила ему тем же, хотя всё ещё продолжала волноваться.

— Приятно слышать, — ответила она, а сама подумала: «Он что-то скрывает, явно не хочет о чём-то говорить и как итог — мучается. Нужно ему помочь, пусть выговорится – легче станет. Но скорей всего придётся ему в этом помочь, сам он может и не решиться. А я не хочу видеть, как он страдает. Я помогу!»

VI

В районе двух часов дня пара дошла до дома Догла. И вот теперь, несмотря на то что жеребец, благодаря непринуждённому разговору, сумел-таки избавиться от одной напасти, перед ним встала новая проблема – его беднота и ужасное положение в доме. И хотя Догл прекрасно понимал, что Хопи знает, в каких условиях ему приходится жить, он не хотел, чтобы она это видела. Ведь одно дело знать, а другое – видеть.

— Может быть, ты пока что… — попытался придумать Догл какую-нибудь причину, но, увы, ничего дельного на примете не было.

— Что?

— Да нет, ничего, ответил жеребец, глупо улыбнувшись.

Так и не найдя никакого предлога (его и быть-то не могло!), Доглу пришлось пригласить Хопи в дом. Впрочем, уставить какую-либо «экскурсию» жеребец не собирался, но и просто не разрешать кобылке покидать кухню (здесь было относительно чисто и ухожено) он не мог.

— Ты подожди меня здесь, я сейчас, — протараторил Догл и быстренько заскочил в комнату.

Он бегло осмотрел свои «богатства», а затем быстро подскочил к кровати, где, как он считал, должен был лежать мешок с сухофруктами.

— Ах, дурья моя башка, я же сам вчера всё перенёс на печь! – недовольно «прорычал» жеребец и ударил копытом по голове.

Догл вернулся обратно на кухню, и Хопи почему-то одарила его весёлой улыбкой и смешком.

— Что смешного? – недоумевал земнопони.

— Я, конечно, предполагала, что у тебя дома грязно и требуется уборка, но я не думал, что всё так плачевно.

— Прекрасно, — грубо ответил Догл. – Я рад, что ты находишь моё положение забавным.

— Извини, я не хотела… — говорила пегаска, всё ещё посмеиваясь, однако не так сильно, как раньше.

— Не стоит извиняться, — продолжал Догл, — я уже привык к тому, что надо мной потешаются, и ты посмейся, ведь смех, кажется, продлевает жизнь?

— Догл!

— Вот и поживёшь подольше. А мне ничего, я потерплю. Не привыкать! – закончил жеребец и фыркнул.

Пегаска же ответила ему обиженным взглядом и, подумав: «Да какое он имеет право так со мной разговаривать?!» — топнула копытом и вышла из дома, хлопнув дверью.

Догл злился недолго и в скором времени сумел понять, какую ошибку только что совершил. Назвав себя «дураком», он выбежал из дома, но было уже поздно, пегаски и след простыл. «Куда бежать? Куда идти? Где её теперь искать?» — крутилось трио вопросов в голове земнопони. Но ни на один из них ответить он не мог. Однако выбирать всё равно пришлось, и Догл решил пойти к Хопи домой. И он не просто пошёл, а помчался туда галопом.

Перед ним проплывали лики и образы незнакомых и знакомых ему пони, но ни с кем он не поздоровался и ни разу не остановился, ему хотелось только одного – извиниться перед любимой кобылкой за свою грубость. И вскоре, даже раньше, чем он предполагал, ему выпал такой шанс.

Догл встретил Хопи уже через пару минут. Она медленно брела, грустно опустив голову и так же, как и земнопони, не обращала внимания на окружающий мир.

— Хопи, — как-то неуверенно и виновато позвал пегаску Догл.

Та обернулась, но в ответ на улыбку лишь фыркнула и обиженно отвела взгляд в сторону.

— Хопи, — сказал жеребец и подбежал к кобылке. — Прости меня пожалуйста. Я сказал не подумав, я не хотел тебя обидеть.

— Вот как значит теперь ты заговорил, — сказала кобылка надменно. – Раньше надо было думать.

— Ну прости, прости меня, дурака, пожалуйста… — Пегаска остановилась, а жеребец продолжил: — Я ведь люблю тебя, Хопи, и ни за что и никогда я не хотел тебя обидеть, сделать тебе больно. Прости. – И вдруг пегаска подалась вперёд и обняла его.

— Я тоже тебя люблю, — ласково произнесла она, а затем добавила: — Но если ещё раз накричишь – по шее получишь!

— Постараюсь не давать тебе повода, — согласился Догл, улыбаясь.

— Кстати, я смеялась вовсе не над твоим… положением.

— Да? А над чем тогда?

— Ну… — Хопи посмотрела на лицо Догла и хихикнула. – А вот над этим! – Пегаска сняла с гривы земнопони скомканный комок пыли и паутины. – А ты, глупенький, уж подумал.

— Паутинка? М-да уж, действительно, на пустом месте.

Хопи и Догл смотрели друг на друга и улыбались. Ни следа от прежней злобы не осталось ни у него, ни у неё. Лишь только те тёплые чувства, что ощущаешь, находясь рядом с любимым пони, грели их сердца.

— Голоден? – с улыбкой и смешком спросила Хопи, услышав урчание в желудке жеребца.

— Немного.

— Ну так пойдём, я тебя накормлю.

— К тебе?

— Да. Родителей всё равно дома нет. Отец уехал на заработки в Мэйнхэттэн, а мать гостит у знакомой, так что никто мешать нам не будет. – Кобылка игриво улыбнулась жеребцу, а тот лишь слабо кивнул, после чего пара не спеша направилась к дому пегаски.

VII

Пробыв у Хопи до самого вечера, в восьмом часу, Доглу всё-таки пришлось отправиться на маяк. Правда, не одному, пегаска решила составить ему компанию, чему жеребец был только рад.

К вечеру погода не испортилась и даже улучшилась. Ветер стих, дождя ничего не предвещало, а солнце, скрываясь за горизонтом, отдавало земле свои последние порции тепла.

Кобылка и жеребец шли как-то не синхронно: он спешил, а она тормозила. Однако как Догл не мог её ускорить, так и она не могла его остановить. Так что в итоге паре пришлось выбрать нечто среднее между быстрой ходьбой и неспешной прогулкой.

— Ты куда-то сильно спешишь? – спрашивала она.

— Немного…

— Да не волнуйся ты так, успеешь на свой огонёк насмотреться, — отвечала она, улыбаясь, не серьёзно.

— Один разу же не успел… — еле слышно сказал жеребец в сторону.

— Ты что-то сказал? Я не расслышала.

— Да нет, что ты, тебе, наверное, показалось, — ответил он, а сам подумал: «если бы…»

Пара дошла до маяка, когда на побережье уже опустились сумерки. Без солнца на улице стало прохладно, и пони поспешили зайти в помещение. Там, однако, оказалось не намного теплее, чем на улице, и разве что только сухой воздух скрашивал положение.

— Мм, уютненько тут у тебя, — сказала кобылка с сарказмом, осматривая кухню-прихожую. – Только вот цвета какие-то тускленькие, да и… — Хопи подошла к полке, но прежде чем открыть, спросила: — Я не позволяю себе лишнего?

— Нет, что ты, — улыбнулся Догл. – Делай что хочешь.

— Спасибо, — поблагодарила она и открыла полку; та оказалась пустой. – Пусто. – Кобылка подошла к другой, но и в той не оказалось ничего, и только в третей она смогла найти… нет, не еду, а лишь инструменты. После этого она посмотрела на Догла и не без улыбки спросила: — А что вы тут едите?

— Что из дома приносим. Да и так, по мелочи.

— Туго приходится.

— Да нет, быстро привыкаешь. Пошли наверх, я тебе кое-что покажу.

Пони подняли на верх маяка, и Догл подвёл Хопи к окну. За ним, грязным и искусственным, простиралось огромное, синее, дикое, девственное море, чью зеркальную гладь, отражающую лунный свет, на пару с прибоем, слегка колебал тихий ветерок. На небе уже готовился к торжественному шествию парад звёзд, но пока лишь самые смелые из них одиноко загорались на ночном полотне.

Хопи томительно вздохнула, но тон её не грустнел:

— Как же красиво. Наверное, поэтому ты и пошёл сюда работать?

— И это тоже, — подержал Догл шутливый тон пегаски.

— Оно такое спокойное и умиротворённое, как спящий жеребёнок. Я, наверное, могла бы целую ночь на него смотреть.

— Со временем надоедает.

— Да брось ты, такая красота не может просто так взять и надоесть.

— Ну… — задумчиво ответил Догл, а сам подошёл к фонарю. – Нет, Хопи, со временем приедается, и никогда больше я уже не почувствую тех ощущений, что чувствовал тогда, в свой первый день.

— Мог бы уже и согласиться! – сказала она, ложно нахмурившись, и обернулась.

В ярком свете фонаря её милая улыбка казалось прекрасней, чем круглый диск луны, сияющей на звёздном небе; кремовая грива сияла ярче утреннего солнца; нежно-голубая шёрстка была милее цвета неба, а «два зелёных сапфира» придавали кобылке воистину божественный вид.

— А вот на это я готов любоваться до конца своих дней.

В ответ пегаска лишь тихо хихикнула и подошла к жеребцу.

— Ну так пойдём, полюбуешься, — шепнула она ему ушко.

Догл вначале потупил взгляд, а затем сделал довольную ухмылку и пошёл вслед за пегаской. Все его мысли были только о ней, о той, которую он так долго добивался и наконец добился. Сколько ему пришлось пережить и что перетерпеть одной только Селестии известно. Но он достиг своего, добился своего счастья. Но вот, среди океана мысли и желаний, вдруг появилась огромная скала, чей мрачный блеск сулили лишь погибель и смерть.

— Постой, — сказал Догл вдруг, и Хопи остановилась.

— Что такое? – спросила она по-прежнему игриво.

— Я не могу уйти, — ответил Догл растерянно и развернулся. – Мне надо остаться. Прости.

Лицо пегаски тут же переменилось: никакой радости и легкомыслия, лишь встревоженность и серьёзность.

— Что случилось? Тебя что-то гложет? – спросила она, но жеребец лишь молча отошёл от лестницы.

Хопи пошла за ним и, когда он остановился, попросила:

— Расскажи мне, я же вижу, что тебя что-то мучает весь день. Расскажи, тебе станет легче! — Она обняла земнопони и положила голову ему на плечо.

— Ты моё счастье, Хопи, я тебя так долго добивался, но… — Догл вздохнул, — но сейчас я не могу с тобой пойти, ибо это мой долг находиться здесь и следить за тем, чтобы огонь не погас.

— Но ведь ты не обязательно всю ночь следить за ним? Заправил лампу и можешь отдохнуть. Ты имеешь на это право.

— Нет, не имею! – грубо ответил Догл и продолжил: — Помнишь, позавчера, когда мы с тобой вместе пошли к Луке на праздник?

— Да.

— А помнишь ли ты, что я тогда говорил? Что должен был сделать?

— К чему ты клонишь?

— В тот день я хотел навестить Геральда, проведать его, потому что он не пришёл вовремя на работу, и мне пришлось оставить маяк без присмотра. Но я не пошёл, потому… — Догл запнулся и так не решился закончить предложение. – А у Геральда случился инсульт, и вчера ночью он умер… Но если бы я пошёл к нему, проведал его, то, возможно, он был бы и жив…

— Никто ведь не знал, что так может произойти. Тут нет твоей вины.

— Есть! Если бы я…

— Никто не может знать, что было, если бы всё пошло по-другому.

— А я знаю! Если бы я не поддался соблазну, то всего этого можно было избежать. И тогда Геральд был бы жив, а тот корабль… Это же ещё не всё! Той же ночью на море бушевал шторм и ветка разбило окно и потушила огонь, а какой-то корабль, заплутав, не увидел света маяка и разбился о скалы. И всё из-за того, что погас огонь, а погас он из-за меня. Я ведь мог ещё тогда утром, просто поддержать огонь, но решил, раз уж моя смена закончилась, то и забота уже не моя. А это не просто моя забота, это мой долг! – выкрикнул Догл последние слова и опустил взгляд.

Воцарилась тишина, прерываемая лишь тихими посторонними звуками. Догл сидел, грустно опустив голову, а Хопи задумчиво смотрела на него, иногда нервно покусывая нижнюю губу, пытаясь подобрать нужные слова. Вот только она и сама не знала, что сказать: согласиться с обвинениями жеребца или же, наоборот, попытаться их оспорить. Правильней было второе, вот только Хопи и сам не могла решить, может ли она оправдать такой поступок?

— Догл, — наконец сказала она, — я понимаю, тебе сейчас очень тяжело, и то, что ты чувствуешь вину – как ни странно, но хорошо, ты можешь признавать свои ошибки и делать из них выводы. Но… Посмотри на меня, — попросила она, но земнопони не подчинился. – Пожалуйста, — Хопи подошла к Доглу и сама подняла его голову. – Посмотри мне в глаза и скажи, ответь на вопрос: разве есть на свете кто-нибудь, кто никогда и ни в чём не ошибался?

— Нет, конечно, нет. Но это не тот случай! – резко крикнул жеребец и отошёл от кобылки.

— Разве? – продолжила она – Как раз таки всё в точности наоборот, все мы ошибаемся.

— Но не так!

— Да, — согласилась Хопи, выдержав некоторую паузу, — редко наши ошибки имеют такой катастрофический характер, но всё же это наши ошибки и страдают из-за них не только мы, но и другие. Но надо уметь и прощать, не только других, но и самого себя… — Хопи вновь подошла и жеребцу, который сейчас сидел на холодном полу, задумчиво смотря вдаль.

— Не знаю, смогу ли я простить себе такое? Ведь могли погибнуть пони, да один и погиб…

— Даже если и так, но жизнь-то продолжается. И оттого, что ты продолжишь себя терзать, никому легче не станет.

Хопи обняла Догла и нежно поцеловала. Жеребец осторожно встал и, подумав, произнёс:

— Я всё равно не могу уйти.

— Знаю, теперь я это знаю и понимаю. Я посижу с тобой, если ты не против?

— Конечно же нет, — ответил Догл и, наконец, улыбнулся.

---

Ночь прошла незаметно. Хопи и Догл лежали на кровати и всё время о чём-то болтали. Она прижималась к нему, а он укрывал её своим теплом. Кобылка ему действительно помогла, сняла груз ответственности с плеч, и теперь он мог вздохнуть с облегчением. Но нет, он не забыл о том, что и по чьей вине произошло. Он по-прежнему ненавидел себя за свой поступок, но теперь старался об этом не вспоминать, ибо, как верно подметила Хопи, никому не станет легче от его самоистязаний! Нужно жить дальше. И жить так, чтобы потом тебе не было стыдно за свои поступки, чтобы ты с гордостью мог сказать: «Я выполнил свой долг!»