Тишина
"И как меня зовут уже не помню..."
Вместо пролога.
Несколько грустных аккордов, исполненных на виолончели.
Копыто ложится на виниловую пластинку… вжжжик.
Пока аккорды повторяются, я успеваю сделать глоток из бутылки.
Копыто на пластинку. Вжжжик. Такое простое и привычное движение. Половину своей жизни я держала копыта на виниле.
Грустные аккорды, глоток.
Вжжжик. Совсем как когда-то давно, когда всё было хорошо.
— Винил…
Практически пустая бутылка, запущеная магией, рассекает воздух и разлетается веером осколков, ударившись о стену над дверью. Лемони, взвизгнув, скрывается из виду.
Вжжжик.
Грустные аккорды.
Я с трудом поднимаю налившиеся свинцом веки и левитирую к себе очередную бутылку. Которую уже по счёту за сегодня? Хотя, есть ли кому-то дело до того, сколько я выпила сегодня?
Крышка падает на пол. Октавия бы ругалась на меня-неряху.
Октавия…
Большой глоток. Вжжжик. Грустные аккорды.
За дверью происходит какая-то возня, но я слишком пьяна и тупа от выпивки, чтобы обращать внимание. Кажется, кто-то жалуется кому-то на что-то. Да, собственно, лягать я это хотела.
Вжжжик.
До меня доносятся голоса, прорываясь сквозь звуки виолончели:
— Это последняя запись Октавии, она так и слушает её, пока не вырубится от выпитого… мы уже не знаем что делать, она никого из нас не хочет видеть и никого не слушает, только кидается бутылками… я уже так устала, я не знаю как быть…
Это, очевидно, Лемони Крем. В ответ звучит голос, который вызывает у меня какие-то смутные ассоциации, которые мне слишком тяжело анализировать.
— Не боись, единорожка. У моего брата были тяжёлые моменты, так что я знаю что делать. Счас решим проблему по-эппловски. Ты лучше чайку приготовь, лады?
По-эппловски? Что-то знакомое. Что-то классное. Но я слишком пьяна, чтобы об этом задумываться.
Вжжжик…
— И чегой-то ты тут делаешь, городская?
Я оценивающе смотрю на бутылку. Пожалуй, в ней слишком много виски, чтобы бросить её в того, кто застыл в дверном проёме.
Долгий глоток… Вжжжик.
Нет, всё ещё слишком много.
— Знаешь, Винил, это всё зашло слишком далеко. И я намерена прекратит твоё безумие.
А-а-а, конские яблоки! Резкий рывок опрокидывает меня на бок, ещё почти полная бутылка падает на пол, и виски, булькая, льётся на паркет. Меня дёрнули за хвост! Я пытаюсь сопротивляться, но силы явно не равны: фермерша вытаскивает меня из комнаты. Нет! Куда?! В панике я упираюсь копытами в пол, но ей удаётся затащить меня в ванную комнату. Я в ванной! На мгновение в моей голове вспыхивают воспоминания о том, что когда-то давно, миллион лет назад, я стыдливо загоняла фантазии об Эпплджек в дальние уголки своего сознания — и посмотрите, мы вместе в душе…
РАЗОРВИ ТЕБЯ ДИСКОРД!
Холодная вода упругой струёй бьёт мне в мордочку. Что ж ты делаешь, коварная земнопони?! Ледяная вода на мгновение сменяется обжигающе горячей, но не успеваю я испугаться ожогов, как из насадки душа снова хлещут холодные струи…
Я пытаюсь убежать, но фермерша зубами крепко держит меня за гриву. Поняв, что сопротивление бесполезно, я без сил падаю на дно ванной…
— Лучше? — спрашивает желтогривая, сочтя экзекуцию законченной. Не могу сказать, сколько мы так барахтались. По моим ощущениям — несколько часов. Хотя что теперь значат мои ощущения?
Я молчу в ответ. На меня обрушивается вес всех тех дней, что я провела, слушая записи Октавии и выпивая бутылку за бутылкой виски. Оскорбляла своих близких. Вела себя, как последнее дерьмо. Нет, мне не лучше. Ни капельки не лучше. Теперь я трезва — и мне куда хуже. Состояние, от которого я так упорно бежала, наваливается на меня тяжким грузом. Непрошенные слёзы наворачиваются на глаза. Я пытаюсь сдержать их, те, что не были выплаканы в своё время, но это выше сил пони. Я рыдаю. Обессиленная. Опустошённая. Совершенно не к месту я думаю о том, что Эпплджек вся вымокла из-за меня, дуры… Я и не надеюсь на поддержку, но Эпплджек обнимает меня, ревущую в голос, и прижимает к себе. Я хватаюсь за неё, как за соломинку, за последнюю надежду утопающей в самой себе пони, утыкаюсь мордочкой в крепкую грудь фермерши, и забываюсь в рыданиях…
— Она… она… она ушла от меня, Эпплджек… — выдавливаю я из себя между всхлипами.
— Я знаю, знаю, Винил, я знаю… — шепчет рыжая, ласково поглаживая меня по гриве. — Твои друзья мне всё рассказали. Мы это переживём, городская мисс…
Ласковый голос фермерши словно баюкает меня, успокаивая и внушая мысль, что, наверное, всё ещё будет хорошо. Наверное. Когда-нибудь.
Порой бывает так, что самые, казалось бы, простые вещи становятся безумно сложными. Среди ночи заглянуть под кровать, из-под которой слышится странное шуршание и хриплые вздохи. Сказать искренне любимому пони о своей любви…
Или войти в комнату, в которой тебя ждут друзья, с которыми ты последние несколько дней вела себя по-свински. Ругала, била, кидалась в них пустыми бутылками.
ЭйДжей терпеливо дождалась того момента, когда я закончила рыдать, и оставила меня одну, предупредив, что они будут ждать на кухне. Смыв с себя слёзя и сопли, я пошла к лестнице, но не смогла удержаться и не заглянуть в свою комнату. Там царила чистота. Не было больше бутылок, ни пустых, ни полных, а в распахнутое окно задувал лёгкий ветерок. Сёстры-аликорны, могу себе представить, как там пахло после моего многодневного запоя, во время которого я не утруждала себя походами в ванную… Краска залила мою мордочку, и так и не сходила с неё, даже когда я спустилась на первый этаж к ожидавшим меня пони…
По дороге я размышляла о тех пони, которые ждут меня. Их немного, но я могу представить их всех очень чётко и наверняка не ошибусь.
Лемони, молодая кобылка-технарь из моего клуба, в свойственной ей манере сидит с растерянным и чуть напуганным выражением мордочки. Я не так давно знаю её, но она — одна из настоящих моих друзей. Бесконечно верная и настоящая фанатка своей работы. Добрая и милая. Даже странно, наша малышка Лемони всего на пару лет младше меня, но я чувствую себя куда старше её.
По левое копыто от неё сидит Инсурджент Файр, мой учитель, ставший впоследствии менеджером. Он наверняка ласково улыбается, а в глазах его скачут озорные дракониксы — когда всё уляжется, он не раз и не два напомнит мне о недавних событиях. И он наверняка сделает именно в те моменты, когда с меня потребуется сбить спесь…
Следующая — Эпплджек, фермерша из Понивилля. Эта, в хорошем смысле, попроще первых двух, поэтому у неё на лице искренняя обеспокоенность и забота. Если задуматься, то её не назвать иначе как случайной знакомой, но тем не менее, она сильнее многих повлияла на мою жизнь и всегда принимала мои проблемы очень близко к сердцу.
Мои друзья. Моя семья.
Я осторожно присаживаюсь на стул перед ними и принимаюсь ковырять скатерть кончиком копыта. Помимо того, что я испытываю дикий стыд, в моей голове начинает шевелиться головная боль, разгоняя мысли по разным углам черепной коробки.
— Простите… ребята… — выдавливаю я из себя, не в силах придумать ничего лучше. Голос звучит сипло и никак не хочет восприниматься, собственно, моим голосом.
— Чаю попей и иди спать, городская. Тебе, видать, не до разговоров сейчас, — с едва заметной усмешкой говорит Эпплджек, и я впервые решаюсь поднять на неё взгляд.
— Да нет, я в порядке, — выдавливаю я из себя, но обмануть моих друзей у меня не получается, и я не в том состоянии, чтобы демонстрировать упрямство.
На стол прямо перед моей мордочкой опускается чашка горячего крепкого чая. Запах экзотических масел, придающих напитку непередаваемый аромат, щекочет ноздри и заставляет меня чувствовать себя самую малость бодрее. Прихлебнув горячий напиток, я выдавливаю из себя новую порцию слов, и на этот раз фраза звучит куда осмысленнее:
— Спасибо, друзья, я… я, кажется, сорвалась и доставила вам всем массу неприятностей…
— Брось, Винил, сейчас не время, — перебивает меня Инс, чуть взмахнув крыльями. — У всех бывают тяжёлые моменты, мы все всё понимаем.
Чашка пустеет очень быстро, я стараюсь влить в себя чай до того, как я потеряю над собой контроль и старательно сдерживаемые слёзы хлынут неудержимым потоком. Торопливо допив последний глоток, я извиняюсь, ещё раз благодарю своих друзей, и быстрыми шагами ухожу к себе в спальню, где, улёгшись на кровать, размеры которой теперь, когда я осталась одна, кажутся явно избыточными, я даю, наконец, волю своим эмоциям.
Скорее всего, друзья отчётливо слышат мои рыдания, но сил сдерживаться у меня уже нет…
Я не могу точно вспомнить, когда же я уснула в тот день. Слёзы вымотали меня, и на смену истерике пришла бесконечная тупая усталость. Я ещё какое-то время пролежала, тихонько подвывая и покусывая уголок подушки — да так и заснула. Впервые за последние дни я спала глубоко и без сновидений, от которых я со стонами вертелась в кровати, комкая мокрую от пота простыню.
Когда я открываю глаза, первое, что я чувствую — это колоссальный прилив сил и отличное настроение. Я уже настолько привыкла просыпаться, страдая от тяжёлого похмелья, что отсутствие головной боли походит скорее на чудо, чем на норму. Воздух в комнате напоен свежестью, а лёгкий сквозняк, залетающий в приоткрытую форточку, колышет мою гриву, словно ласково поглаживая по голове… но чудо длится лишь пару мгновений — силы покидают меня сразу, как только я вспоминаю всё, что со мной произошло.
Расставание с Октавией, запой, помощь моих друзей, которую я даже не смогла принять с достоинством… Ужасно. Слабость снова накрывает меня, и я засыпаю, несмотря даже на дискомфорт от переполненного мочевого пузыря, простите уж за подробность…
В следующий раз я, судя по всему, просыпаюсь уже глубокой ночью. В комнате темно, за окном, которое закрыл кто-то заботливый, слышится стрекотание сверчков. За несколько часов, прошедших с того момента, как я просыпалась в первый раз, муть в моей голове рассеялась окончательно, но смутное желание облегчиться и лёгкий дискомфорт превратились в режущую боль где-то в задней части моего живота. Тихонько ойкая и нелепо припадая к полу, я на цыпочках добежала до туалета. Справив естественную нужду, я побрызгала себе на мордочку ледяной водой из-под крана и с удовольствием растёрла щёки полотенцем. После нехитрого ритуала я почувствовала себя куда лучше, но меня уже поджидала новая беда — зверский голод дал о себе знать, едва я вышла из ванной. Ну, ничего удивительного — сколько дней я уже ничего не ела? Страшно подумать, что стало бы со мной, если бы мои друзья не пришли мне на выручку…
На кухне горел свет. Я тяжело вздохнула и помотала головой, стараясь справиться со стыдом, начавшим грызть меня с новой силой. Если бы не безумный голод, я бы, наверное, сейчас развернулась и спряталась в спальне, оттягивая тот момент, когда мне придётся встретиться с теми, кому я обязана своим возвращением к жизни. А-а-а, не стоять же мне тут до голодного обморока…
В очередной раз тряхнув головой, я набралась смелости и медленно вошла в освещённое помещение. К моему облегчению, там была только Эпплджек.
— Голод замучал? — улыбнулась соломенногривая, увидев меня.
— А? А. Да, просто непоньский голод. Не есть даже, а жрать хочется. Стог сена — и то мало было бы.
— В холодильнике ромашковый салат, и, наверное, пара пирогов с яблоками есть ещё, — снабдила меня инструкциями фермерша и кивнула в сторону банджо, стоящего на соседнем с ней стуле: — Ты не против, что я взяла? Не спалось, вот я и решила…
— Пофуфся! — ответила я, уже успев влезть головой в холодильник и затолкать в рот не меньше половины яблочного пирога. Очень, к слову, вкусного.
— Хотя, по поводу пирогов я сомневаюсь, Лемони успела их забыть на столе на солнце, и начинка могла испортиться…
Когда смысл сказанного, наконец, дошёл до меня, я перестала было жевать… хотя, если уж мой организм пережил многодневный запой — вряд ли его убьют забродившие яблоки. Да и потом, половина уже проглочена, так что, в принципе, терять нечего. И даже если меня вдруг настигнут какие-нибудь печальные последствия этой трапезы, лишнее очищение моему организму пойдёт лишь на пользу… Короче говоря, в поедании испорченной еды я усмотрела исключительно плюсы, так что со спокойной душой продолжила жевать.
— Запивай, а то подавишься, — с этими словами рыжая подтолкнула ко мне чашку чая. Благодарно кивнув, я сделал глоток и переключилась с пирога на салат, а моя рыжая подруга снова подала голос: — Не против, если деревенская девчонка споёт песню?
Не отрываясь от еды, я согласно кивнула и помахала копытом, мол, давай играй уже, интересно послушать.
Честно говоря, я никогда не понимала, как вообще земнопони могут извлекать какие бы то ни было звуки из музыкальных инструментов: со стороны их копыта кажутся слишком громоздкими и неуклюжими, чтобы работать с такими нежными предметами, но как показывает практика, им доступны и диджейские пульты, и гитары, и даже… даже виолончели, да. А ЭйДжей, как оказалось, мастерски управлялась с банджо — в копытах фермерши инструмент запел, выдавая совершенно дивные звуки…
— Как говорит моя бабуля… — проговорила моя собеседница, задумчиво глядя на копыта, скользящие по ладам. — Моя бабуля много чего говорит. Но она и много не знает, не так ли?..
Я так и не нашлась, что ответить фермерше. Все мы многого не знаем. И все мы много чего говорим.
— Если дорога кажется прямой… — нараспев проговорила Эпплджек.
— Что? — не сразу поняла я, а моя подруга, улыбнувшись, запела, наконец, в полную силу:
— Если дорога кажется прямой,
Если вечер не принес усталость,
И если не пугает новый день,
Об одиночестве ты ничего не знаешь.
Если бы дома любимая ждала,
И если б слышал я как сердце её бьётся,
Если бы рядом со мной она легла,
Тогда бы я к себе ещё вернулся.
Своё не вижу отражение в воде,
Без стона не могу сказать ни слова,
Не слышу эха собственных шагов,
И как меня зовут уже не помню…
И как меня зовут уже не помню…
Мы до утра просидели на кухне, слушая банджо — удивительный инструмент, то стонущий, то хохочущий в ловких копытах моей подруги. Как бы то ни было, мне предстояло решить ещё очень много проблем. Я упустила из копыт свою жизнь, а значит, мне предстоит ещё много работы. Мне в принципе предстоит решить, что мне делать с моей жизнью дальше.
AJ исполняет песню Tomorrow is a long time авторства Bob Dylan.
Зачем ты на самом деле едешь в Понивилль?
— Ты уверена в том, что ты сделала? — спрашивает меня Эпплджек, задумчиво глядя мне в глаза из-под широкополой шляпы.
— Надо было сделать хоть что-то, — отвечаю я и перевожу взгляд на неторопливо меняющийся за окнами нашего купе пейзаж. Кантерлотские горы, такие же скучные и однообразные, какими были за тысячу лет до этого — и какими будут через другую тысячу. Сегодня мне впервые в жизни неприятен взгляд пронзительно-зелёных внимательных глаз этой чудесной пони. — Вы сделали для меня очень многое, больше, чем должны были, так что не думаю, что у меня реально было право ничего не предпринимать. Вы не для того тащили меня из болота, чтобы я загоняла себя ещё в одно, понимаешь?
Фермерша задумчиво кивает, помешивая маленькой ложечкой чай в простой белой кружке.
— Я просто пытаюсь понять… то есть я понимаю, что ты считаешь себя обязанной делать хотя бы какие-то шаги, сахарок, но не шагаешь ли ты в пустоту?
— Будем считать это таким прыжком веры, хорошо? — подмигиваю я своей соломенногривой подруге, стараясь выглядеть беспечной, хотя на душе у меня скребут параспрайты…
Тем утром я встретила своих друзей на кухне — всепони ещё только просыпались, а я уже была на ногах и металась по кухне, удерживая чашку крепкого кофе в магическом поле.
— Вини-и-ил! — пискнула Лемони, увидев меня, и, округлив глаза от восторга, бросилась обниматься, но на середине пути смутилась, неловко шагнула в сторонку и замерла, краснея, прислонившись боком к кухонным полкам.
Зато старина Инс сдерживаться не стал — подскочил, ещё и придав себе ускорение крыльями, и под хохот Эпплджек, стоящей в дверях кухни, обвил меня всеми шестью конечностями, крича в ухо что-то о том, что мы ещё повоюем и он ни доли секунды не сомневался в том, что старая добрая Винил Скрэтч ещё вернётся. Конструкция из хрупкой единорожки и довольно грузного пегаса, покоящаяся на ногах той самой единорожки, само собой, долго простоять не могла, так что очень скоро мы рухнули на пол кухни и к обнимашкам присоединилась ещё одна пони — так и не прекратившая смеяться Эпплджек. После такого стесняться перестала и Лемони Крем — одним прыжком подскочила к нам и со счастливым визгом бросилась на вершину кучи-малы из крыльев, рога и копыт… И я была бы самой лживой пони на свете, если бы сказала что такой приём меня не обрадовал.
Однако никакие объятия, даже объятия друзей, обрадованных исцелением одного из них после длительной и тяжёлой болезни, не могут длиться вечно, так что вскоре нам пришлось встать на ноги и, испытывая лёгкое смущение друг перед другом, заняться уборкой: расставить сброшенную на пол посуду, поставить стол на его законное место и вытереть лужу кофе, образовавшуюся после того, как я, полузадушенная объятиями седеющего пегаса, уронила на пол свою чашку.
— Винил, думаю, ты уже поняла, как нас всех обрадовало твоё возвращение к жизни, так что лирическую часть разговора мы опустим, хорошо? – сразу взял минотавра за рога Инсурджент, когда мы расселись за столом, разлив (а в отдельных случаях– заново налив) напитки.
— Спасибо, дружище, а то, боюсь, мои рёбра не выдержат ещё одного лежания на мне трёх пони. Ну, учитывая размеры Лем – двух с половиной, так и быть, — ответила я, пряча усмешку за глотком кофе и с удовольствием наблюдая, как ушки зеленогривой единорожки покрывает румянец. Интересная, кстати, особенность – краснел мой техник часто и всегда начиная с ушей. Наследственность, должно быть.
— Сахарок, этот день…эм…можно считать днём твоего возвращения на сцену? – осторожно подбирая слова, спросила фермерша, непередаваемо деревенским движением сдвигая широкополую шляпу на затылок.
Я помолчала, обдумывая ответ.
— Настало время тяжёлых вопросов, не так ли? – я неловко улыбнулась, с негромким стуком опуская чашку на стол.
С одной стороны, я пришла в себя достаточно, чтобы более или менее контролировать свои эмоции и даже шутить. С другой стороны – маленькая пони внутри меня по-прежнему заходится в рыданиях, и не думаю, что она сможет успокоиться достаточно быстро. На то, чтобы мне вернуть внутреннее спокойствие и гармонию, могут уйти долгие месяцы. Но при всём при этом я была той пони, за которой шли двое из трёх сидящих передо мной, а лидер не только отдаёт распоряжения, он ещё и несёт ответственность за доверившихся ему, знаете ли. Могу ли я сейчас поддаться своему желанию бросить всё и подвести этих ребят? Подвести Лемони Крем, которую я сдёрнула в свой едва открытый клуб с не слишком уютного, но привычного и на тот момент более прибыльного места? Могу я сейчас объявить Инсурджент Файру, что его лучшая ученица и нынешняя подопечная решила бросить свою карьеру? Наврать им и жить, пряча свои эмоции? А время залечит, боль пройдёт, всё вернётся на круги своя…
— Это не требование, сахарок, — я вздрогнула, когда копыто желтогривой легло поверх моего, мелко дрожащего на столе. – Это вопрос, который задают тебе твои друзья, пони, которые за тебя переживают.
Как, ну как эта простая деревенская кобылка исхитряется говорить простейшие слова так, что они одновременно и переворачивают всё вверх тормашками, и расставляют всё по своим местам? Как?!
— Я пока не готова вернуться на сцену, друзья, — произнесла я, с неудовольствием отметив, что дрожь в голосе так и не удалось подавить. — Я… я ещё не пришла в себя. То есть нет, вы, конечно, проделали огромную работу, вы спасли меня, но…
Но есть вещи, признавать которые страшно.
— Но мне нужно ещё немного времени… — едва слышно прошептала я.
Тишина, наступившая на кухне, была настолько плотной, что, казалось, её можно потрогать копытом. Я не имела понятия, как вывести разговор в деловое русло, а остальные пытались осмыслить, как могло получиться так, что гордая и сильная Винил Скрэтч может брать паузу. Хотя нет, конечно же нет. Наверняка они думали о чём-то другом. А о том, как так могло получиться, думала я сама. Просто в этом немного страшно признаться…
— Оу… г-хм… — сделал попытку стареющий пегас. — Винил. Делай то, что должна. Мы тут присмотрим за всем и не дадим клубу развалиться без тебя. Главное, чтобы ты пришла в норму.
— Ну конечно! — с робкой улыбкой поддержала его малышка Лемони.
— Спасибо! Спасибо… — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и поспешила сглотнуть вставший в горле ком. Да что со мной такое… — Спасибо, друзья. Завтра я покину Кантерлот. Надолго ли — не могу сказать. Не знаю. Но я хочу, чтобы вы кое-что сделали в моё отсутствие, хорошо? — всепони, включая почему-то ЭйДжей, согласно закивали, и я продолжила: — Инс. Ты мой учитель и мой менеджер. Ты совладелец клуба. Я хочу, чтобы ты сделал так, чтобы работающие там пони не голодали. Таскай на сцену молодняк, зови стариков — делай как хочешь, но ни Лемони, ни Бабл, ни даже уборщица Старушка Джил голодать не должны. Справишься?
Исурджент с серьёзным видом кивнул. Я всегда была уверена в нём на сто процентов, этот пони не подведёт.
— Второе, Инс. И сразу говорю: не перебивай. От этого дома необходимо избавиться.
Вскинулись, кажется все. Ну, на иную реакцию я и не рассчитывала. Встретившись взглядом с каждым пони по очереди, чтобы все они поняли, что я не шучу, я продолжила:
— Подумайте сами: двадцать восемь комнат на окраине Кантерлота. Плюс маленькая студия в пристройке. Два огромных тёмных этажа на одну маленькую пони со страхом одиночества. Мне кажется, от такой жилплощади у меня кое-что поперёк треснуть должно.
— Эм, Винил… — попытался возразить Инс, но я резко прервала его:
— Молчи, прошу тебя! — надеюсь, мой голос не слишком заметно дал петуха, когда я произносила эту фразу. — Сделай тут что-нибудь доброе. Хорошее. Интернат для сирот с музыкальным талантом. Что-нибудь такое, понимаешь? Что бы… что бы понравилось дедушке. Это всё же его дом. Я могу на тебя рассчитывать?
— Винил, я…
— Я могу на тебя рассчитывать, Инс? — повторила я с нажимом, для верности чуть пристукнув передними копытами по столу.
Сдался пегас довольно быстро: вдохнул, выдохнул, и кивнул, соглашаясь сделать всё в точности так, как я хочу.
— Отлично. Спасибо, Инсурджент. Прости, что надавила на тебя.
— Да брось… Ты всегда была такой: если уж упрёшься рогом, то всё, с места уже не сдвинешься.
Улыбнувшись своему менеджеру, восстанавливая мир, я повернулась к Лем. Та, как и следовало ожидать, уже успела впасть в панику.
— Лемони. От тебя я хочу одного: учись. Да, сейчас ты хороша в своём деле, но, увы, пока что ты не первая из лучших. Так что практикуйся, учись, ходи на семинары и читай книги, много книг! Думаю, старина Инс обеспечит тебе расписание, позволяющее учиться, не так ли? — пегас кивнул, когда я посмотрела на него на этом вопросе. — Ну и, разумеется, расходы на обучение клуб берёт на себя.
— Йей! — вскрикнула Лемони и немедленно густо покраснела.
— А я? — приподняла бровь Эпплджек.
— Тебе я не начальник, ЭйДжей. Но если ты хочешь помочь — то я приму помощь с благодарностью, — ответила я рыжей, улыбнувшись. — Если у тебя на ферме найдётся местечко хотя бы на первое время — я буду очень рада.
— Две пары копыт на моей ферме точно лишними не будут… даже если эти две пары копыт будут только греться на солнышке и бегать туда-сюда между деревьями, сахарок.
— То есть, если я всё правильно понял, ты собираешься отдохнуть на ферме у Эпплов? — не выдержав, встрял в разговор Инсурджент.
— Типа того… — ответила я, надеясь, что ложь не вышла слишком уж явной…
— А терь давай серьёзно, городская мисс, — произносит Эпплджек, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и отвлечься от воспоминаний. — Скататься к нам на ферму ты могла в любое время, и вряд ли стала бы спрашивать, найдётся ли у нас местечко для тебя, потому что ответ известен тебе заранее.
— Мнэ-э-э… — растерянно хлопая глазами, отвечаю я, робко надеясь, что такой ответ удовлетворит фермершу.
— Винил, ты же знаешь, что ты очень мне дорога, я считаю тебя отличной пони и хорошей подругой. Но я должна знать, зачем ты едешь в Понивилль на самом деле.
— ЭйДжей, я просто…
— На. Самом. Деле, — произносит желтогривая с нажимом, отделяя одно слово от другого.
Я с тоской смотрю за окно. Догорает закат, окрашивая бескрайние поля в разные оттенки красного — от тёмно-бордового до нежно-розового. А я сижу и не знаю, как рассказать Эпплджек, зачем я еду в маленький городок. Я плохо обращаюсь со словами, в отличие от музыки. Я же диджей, а не оратор. Да и в конце-то концов, я…
— Винил.
— Я еду в психиатрическую клинику Понивилля, Эпплджек.
— Винил, я…
— Я еду туда, потому что у меня проблемы с управлением гневом, алкоголем, эмоциональной устойчивостью…
— Винил, я совсем не это…
— Я, Дискорд раздери, разбила чашку кофе о морду отца Октавии! — выкрикиваю я то, что до того не решалась сказать вслух. Важную, но далеко не единственную причину нашего с Октавией разрыва.
Я выкрикиваю это в полный голос — и наступает тишина. Кажется, она обступает нас со всех сторон: тишина в нашем купе, тишина в нашем вагоне, в моей душе, во всей вселенной… И нет сейчас песен, способных наступить этой тишине на горло.
Скажите, доктор...(ч.1)
Часть первая.
— Ну и как вам наше захолустье, мисс Скрэтч? – спрашивает меня седогривый врач-пегас, отхлёбывая чай из огромной кружки с красочным рисунком: улыбающаяся летунья в очках-консервах пронзает облако, оставляя за собой кислотно-розовую полосу в небе.
— Ну, Док… — я верчу в облачке магии свою чашку, тоже с пасторальным сюжетом: могучий жеребец-земнопони тянет плуг через поле, у края которого стоит единорожка с кувшином, полным холодной воды. Оба они при этом улыбаются, но не так, как это обычно делают персонажи подобных рисунков, а вполне искренне. – Понивилль отнюдь не кажется мне захолустьем.
— Я бы попросил вас не льстить, но с вашим характером…я вообще не уверен, что вы способны на лесть. Давайте я сформулирую иначе, хорошо? Как вам жизнь на ферме, юная леди?
Я усаживаюсь поудобнее в глубокое кресло и задумчиво смотрю на Дока. Что это? Терапия уже началась? Или он просто разогревает меня, как я когда-то разогревала зал нейтральными игривыми треками, прежде чем обрушить на собравшихся всю мощь подвластных мне басов? Или он просто интересуется моим мнением?
— Что я могу рассказать о жизни на ферме? Я бы сказала, что она тяжела, но Эпплы окружили меня такой заботой, что я порой чувствую себя ещё одной младшей сестрёнкой Эпплджек, причём даже не ровесницей Эпплблум. Сказать вам, что она прекрасна? Я практически не знаю этой жизни. Это как работа диджея: со стороны она кажется простой и красивой, просто чередой вечеринок, но стоит копнуть поглубже – и всплывут бессонные ночи, творческие затыки, когда все ноты кажутся фальшивыми, да даже просто затяжные депрессии, «перегорания» как я их называю.
— «Перегорания»? – Док вопросительно приподнимает одну бровь, явно ожидая каких-то пояснений.
— Ну как вам объяснить…вот, допустим, танцоры. Хотя нет, танцоры – не лучшее сравнение. Классические музыканты, да. Пианисты. У них есть такое выражение: «заиграть копыто». Это когда от множества репетиций травмируются мышцы и играть становится невозможно. А «перегорание» — это когда ты «заигрываешь» душу. Иссякают идеи, уходит вдохновение.
— Простите моё невежество, я, к сожалению, далёк от творчества, если не считать некоторый опыт стихосложения…да и с тех пор, как Сноудроп согласилась стать моей женой, у меня отпала необходимость упражняться в этом искусстве… — последнюю реплику понивилльский психиатр произносит уже уткнувшись в кружку, как бы про себя, но лукавый взгляд не оставляет сомнений в том, что он хотел быть услышанным. Да, шутка плоская и довольно спорная с точки зрения морали, но, Дискорд побери, я не могу сдержать ответную улыбку. – Кхм-кхм…так вот, я всегда считал, что творческий процесс требует в первую очередь усидчивости, разве не так?
— «У настоящего музыканта должен быть чугунный зад», — цитирую я своего деда. – Это, безусловно, так. Но творческий процесс…творческий процесс…похоже, нам нужна ещё одна метафора. – я улыбаюсь Доку, даже забывая удивляться тому, как легко и непринуждённо протекает наша беседа. А ведь удивляться есть чему, не со многими из своих старых друзей я могла вести такие непринуждённые разговоры на тему творчества. – Представьте себе…хм…нет, механик – это слишком буднично. Представьте себе сумасшедшего учёного, конструирующего в подземной лаборатории Вундервафлю не вполне понятного назначения.
Секунду Док Харткьюрер смотрит на меня, а затем, с непередаваемо серьёзным выражением на мордочке крыльями взъерошивает свою гриву, чтобы она встала торчком, и, чуть выкатив глаза, задирает голову. Сходство с умозрительным «сумасшедшим учёным» при этом становится настолько полным, что я не могу удержаться от смеха. Док смеётся вместе со мной, приглаживая гриву и возвращая ей прежний вид.
— Ну да, примерно так. Именно. – произношу я, вытирая выступившие на глазах слёзы кончиком копыта. – Так вот. День за днём наш учёный конструирует свой механизм, кропотливо изготавливая одну деталь за другой. Для этого у него есть самое современное оборудование, он способен произвести сложнейшие расчёты и создать деталь самой невероятной формы. Он прекрасно понимает, как его Вундервафля должна работать, знает все алгоритмы и схемы. Он даже подозревает, что это его творение станет самым настоящим прорывом для всей цивилизации пони. Но однажды утром наш учёный как обычно просыпается, пьёт кофе, кушает яблочный пирог, спускается в лабораторию…смотрит на свою Вундервафлю…и понимает, что никакая она не Вундер. Да и вообще, если честно, не очень-то она и Вафля. Просто…эм…механическая соковыжималка, скрещенная с кофейником. Ну, так себе аппаратец. Да ещё и сахарница сбоку как-то не очень смотрится.
Я замолкаю, заметив, что Док уже некоторое время смотрит на меня с улыбкой.
— Что? Я…я что-то не то сказала?
— О, нет, нет-нет, мисс Скрэтч. Просто хотелось бы заметить, что у вас очень развито воображение. Простите, я, кажется, прервал вас.
— О. Благодарю. – интересно, это его так описание Вундервафли впечатлило? – Так вот. Дело в том, что сам по себе механизм-то не изменился, он остался всё тем же механизмом, который изначально конструировался. Изменилось его восприятие. Да, есть приборы, есть понимание принципов работы каждого узла, но нет чего-то более глубокого. Это всё мертво. Копыта могут привычно лечь на пульт управления, они прекрасно помнят, на какие кнопки надо нажимать, но в этом уже нет души. Это уже не будет идеально. Это не будет тем, что учёный хотел получить. Потому что он «перегорел».
— Я понял вас, милая. И часто ли творческие пони испытывают подобную напасть?
— Ну, вы же понимаете, что у каждого это индивидуально. Кто-то более работоспособен, кто-то менее. У кого-то больше нагрузка вне музыки, а у кого-то меньше. Множество факторов, множество совершенно случайных обстоятельств.
— Ну, а лично у вас, мисс Скрэтч?
— Лично у меня…лично у меня последний год это состояние вообще не проходило. – я ловлю себя на том, что бурчу, едва ли не целиком засунув мордочку в чашку и пряча глаза от Дока. Хо-хо, гордой и сильной Винил не так-то просто признаться в собственной слабости…
— Не бойтесь, юная леди, в этом нет ничего стыдного. Нам всем время от времени нужна помощь…и нам всем так сложно об этой помощи просить. Особенно тем, кто привык вести пони за собой, а не следовать за другими, не так ли?
Я едва заметно киваю, и пожилой пегас аккуратно похлопывает меня по копыту. Сложно сказать почему, но этот простой жест вселяет в меня уверенность, что всё будет хорошо, так или иначе. Ох…хотелось бы, чтобы эта вера оправдалась…
— Позвольте мне предположить… если я что-то ещё смыслю в своём ремесле, то, думаю, подобное состояние не проходит бесследно, не так ли? Наверняка в финале подобных…эм…ситуаций происходит что-то, что ставит точку. Момент крайнего напряжения, после которого всё либо встаёт на свои места…
— …либо летит к Дискорду в пасть… — шёпотом заканчиваю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Плакса Винил…
— Расскажите мне, мисс Скрэтч. Я чувствую, что это гложет вас.
Вдох. Выдох. Не для этого ли я пришла сюда? Не это ли я желала получить? Возможность выговориться. Вся наша психология зиждется на возможности выговориться. Выплакаться. Поделиться своей бедой. Дружба, Гармония…добро пожаловать на ещё одну грань этих понятий, Винил. Такую важную, не смотря даже не её неочевидность.
— В прошлый раз…в прошлый раз так меня накрыло после смерти моего деда. Он ушёл из нашего мира, а вместе с ним как будто ушло и всё, что позволяло мне творить. Да, вы правы, точка была. Скандал с доктором Хартлессом…мне немало денег пришлось отдать ему за разгромленный кабинет. А потом ещё и истерика в бывшем «Эверфри». Ну, так назывался клуб, в котором я начинала свой путь. Так вот…клуба больше нет. Есть джаз-кафе, в том же помещении, но совсем иное. Простите, я говорю так сбивчиво…
— Ничего страшного, Винил, я понимаю ваше состояние. Продолжайте, пожалуйста.
— Да…так вот. Когда я пришла туда, меня переполняла боль. Боль и обида. Я не успела в последний раз обнять деда, не смогла найти поддержки там, где рассчитывала, место, где я начинала свой творческий путь, больше не существовало. Я не ждала уже ничего хорошего от судьбы, сидела, нахохлившись, в зале…а потом на сцену вышла Октавия. Никто ещё не знал её тогда, никто не звал выступать на самых известных и престижных мероприятиях, о сольном выступлении на Гала, перед самой Селестией, тогда и речи быть не могло. Она была…была…просто маленькая пони с огромной такой виолончелью. С этим её бантом на шее, с аккуратной причёской. Полная моя противоположность. И…и я рыдала, слушая её. Она как будто знала всё, что я чувствую, знала и в своей музыке старалась объяснить мне, что я не одна. Было так стыдно, что я реву в голос в то время, как кто-то стоит на сцене и пытается доставить удовольствие публике своей игрой, а сквозь эти волшебные звуки прорываются рыдания, всхлипы…а потом она просто взяла и спустилась ко мне со сцены. Представляете? Это было просто невероятно. Она просто спустилась со сцены, даже не заканчивая выступления, села за мой столик и сказала, что всё будет хорошо. Ну, вроде того, я не могу вспомнить точно.
Я замолкаю, уставясь в стену. Воспоминания захлестывают меня, я словно снова в том зале, смотрю на Октавию и понимаю, что мне больше не нужно ничего, кроме игры этой пони. Док возвращает меня к реальности, негромко произнося вопрос:
— А вы?..
— О, я… — я усмехаюсь, глядя в чашку. – Я спросила её, сыграет ли она мне ещё раз. По-моему, она улыбнулась тогда. И пообещала, что сыграет мне ещё много-много раз. Знаете, она сдержала своё слово.
— С этого и начались ваши отношения?
— Знаете…думаю, по большому счёту – да. Мы ещё не считали себя парой, жили вместе, но просто как близкие подруги. Первый поцелуй у нас был только спустя год, ну плюс-минус, само собой.
— И как эти отношения развивались?
— Всё было волшебно. Наверное, всё всегда волшебно в первые пару лет. Бывали сложные моменты, но это больше было связано с творчеством, чем с нами самими. Ну, знаете, как же не поспорить, что сложнее: час водить смычком по струнам или всю ночь скакать за пультом? Что больше трогает публику, сложный аккорд или глубокий бас, от которого звенят бокалы в баре? Но мы всегда были опорой друг для друга. Как в чехарде. Один прыгает вперёд, опираясь на другого, затем второй опирается на первого и прыгает. И мы прыгали, прыгали, прыгали… А потом, наверное, я прыгнула слишком далеко. Не знаю. Открыла клуб, начала осваивать новое музыкальное направление…это всё не даётся вот так вот просто, понимаете? Сил и времени всё меньше, обязанностей всё больше. Вечеринки всё забойнее, басы всё глубже, музыка тяжелее. О, Дискорд, сейчас мне так стыдно за все эти вещи, мистер Харткьюрер…
Я роняю голову на копыта и крепко зажмуриваю глаза. Невыносимо тяжело вспоминать всё это, особенно сразу после того, как я рассказывала Доку о самом начале наших отношений с Тави. Слава Сёстрам, старый пегас прекрасно понимает моё состояние и не торопит меня, лишь смотрит с искренним участием и кивает головой.
— Простите, Док…простите. Мне просто нужно немного успокоиться. Да, вы абсолютно правы, закончилось всё взрывом…
Дорогой папочка!
Дорогой папочка!
Знаю, я обещала писать тебе чаще, но вся эта неприятная ситуация с мисс Скрэтч (по-прежнему не могу себя заставить называть её Винил, как она просила) немного спутала мои планы. Не только касательно писем, если честно. Во многих вещах я всё ещё совсем маленькая кобылка – несчастье близких, как и прежде, выбивает меня из колеи и я совершенно теряюсь. Слава Сёстрам-аликорнам, у нас получилось вытащить её из депрессии и запоя, о которых я писала тебе в прошлых письмах. Ты не поверишь, кто нам в этом помог! Эпплджек! Да-да, та самая Эпплджек из понивилльских Эпплов! Она классная. Знаю, это не самая исчерпывающая характеристика, но большего о ней пока сказать не могу – мы знакомы чуть больше суток. Она приехала по зову Инсуржден Файра (я и об этом пегасе тебе уже писала, учитель и менеджер мисс Скрэтч) и…понятия не имею как, но просто заставила мою начальницу прекратить то, что она делала. Не в буквальном смысле, но точнее всего это можно описать как «дала пинка», понимаешь? Наверное, я бы никогда так не смогла. Думаю, это что-то, доступное исключительно фермерским кобылкам. Есть в них что-то особое, не так ли?
И ещё одно, коль уж я начала говорить о ней. Я понимаю, что тебе кажется, что я связалась именно с той компанией, с которой ты не хотел бы, чтобы я связывалась, но поверь мне, мисс Скрэтч совсем не такая. Да, она запуталась и вела себя не очень хорошо, но я знаю её и верю, что она – по-настоящему хорошая пони. Инсурджент говорит, что скоро она выкарабкается и станет той старой доброй Винил, которую я почти не знала: весёлой, отзывчивой и всегда полной энергии и Гармонии. Я верю ему и жду этого момента с нетерпением!
Кстати, кое в чём вы с ней очень похожи! Помнишь, когда я уезжала из Лас-Пегаса, ты говорил мне, что я должна учиться, очень-очень много и старательно, чтобы стать лучшей? Так вот, перед отъездом к Эпплам она просила меня ровно о том же! И можешь не сомневаться, я послушалась вас обоих. Я записалась, кажется, на все возможные курсы и занятия, которые хоть как-то связаны с моим профилем. Порой мне кажется, что моя голова готова лопнуть от того, сколько знаний я пытаюсь запихнуть в неё! Честно говоря, даже во время моей учёбы в Университете Кантерлота я, кажется, не пыталась освоить такие объёмы информации… Да, я помню, что ты учил меня, что хвастать нехорошо, но порой так тяжело удержаться!
Жаль только, что не все курсы одинаково интересны: на некоторых лекциях я наблюдаю, как очень-очень пожилые пони пересказывают информацию, которая устарела уже несколько лет назад! Только вежливость мешает мне уйти с таких лекций. Ну, а стеснительность мешает мне уйти и потребовать назад мои битсы… Хотя, пользу можно найти во всём! На одном из таких скучных занятий я познакомилась с группой жеребцов и кобылок, работающих в Академии Наук Принцессы Луны! Можешь себе такое представить? На работе они занимаются совсем другими вещами, о которых мы не очень много говорили, а свободное время посвящают музыке! Ну, не совсем музыке. Технической стороне вопроса, скажем так. Короче, вне работы они на собственные средства проводят кое-какие исследования, результатами которых (некоторых, если говорить точнее) они поделились со мной! Не буду пока что раскрывать все карты, ведь ты и сам говорил, что жизнь без интриги пресна, просто поверь мне: то, что они делают – просто великолепно. Я уже поговорила с Инсурджентом и через пару дней мы встретимся с их условным лидером (у него, кстати, очень необычная фамилия, кажется, Хувстедер или что-то вроде того) и он продемонстрирует нам некоторые из своих изобретений. Инс говорит, что, возможно, в это стоит вложить деньги.
Вот так. Всего неделю назад мы сидели на кухне у моей начальницы и у нас было только то, что было: потерявшая саму себя диджей, пожилой пегас-менеджер, фермерша и молодой техник-звукарь. Не так уж много, не так ли? Если честно, тогда я и не думала, что у нашей команды движение вперёд ещё сможет стать движением вверх. Надеялась, да, но не слишком верила. И посмотри только на нас нынешних! Я, конечно могу снова ошибиться, но мне кажется, что мы все стоим на пороге новой эпохи. Может ли быть, что мы, помогая талантливым пони работать с тем, что им нравится, откроем что-то новое для всего мира? Или во мне сейчас говорит тщеславие? Ты всегда видел меня насквозь, помоги разобраться!
С надеждой на лучшее,
Твоя любящая дочь Лемони Крем.
Скажите, доктор... (ч.2)
— И с чего же, позвольте узнать, всё началось? – мягкий голос доктора возвращает меня, неожиданно увлёкшуюся своими воспоминаниями, к реальности.
— Что именно? Знаете, Док, у меня в последнее время начиналось столько всего… — я понимаю, что мои слова звучат грубовато, но не могу отделаться от этого тона. Защитная реакция должно быть, я никогда не любила, когда посторонние пони лезли в мою жизнь, пусть даже и с лучшими намерениями. Пусть даже и с моего разрешения. Пусть даже по моей просьбе…
— Ваше последнее «перегорание», как вы это называете. С чего началось это состояние? Сильный шок? Ссора с кем-то, должно быть?
Я прикрываю глаза, задумавшись. Шок? Ссора? Нет, определённо это не так. Я бы сказала по-другому…
— Я бы сказала, что это была усталость.
— Вот как? Это интересный ответ. Не расскажете поподробнее, юная леди? – говоря это, пожилой пегас кивает на мою чашку, предлагая налить ещё чая, но я отрицательно мотаю головой. Нет у меня желания чай пить больше…атмосфера не та, скажем так.
— Представьте себе клубок ниток. Который принимаются разматывать, и тянут, тянут, тянут, а он становится всё тоньше и тоньше, пока не исчезает совсем. Вот таким клубком я себя и ощущала.
— Я подозреваю, что это состояние тоже не пришло само по себе?
— На самом деле, я могла бы это предугадать. Если бы у меня в голове было побольше мозгов, наверное. Простите за грубость, Док… Так вот. Всё навалилось как-то сразу, понимаете? Мы с моим другом и учителем открыли клуб, и поначалу всё шло отлично. Догадываюсь, сколько усилий Инс прикладывал к этому, но мне порой действительно казалось, что развивается лучше и лучше само по себе, как будто нам на роду написано стать владельцами известного и модного места. Я полностью отдала ему бразды правления – и ушла в сторону, ведь меня, по сути, никогда не интересовали все эти финансовые вопросы, маркетинг, реклама и составление меню…ну, вы понимаете. Я с головой погрузилась в исследование нового направления в музыке.
— Не раскроете секрет, что за направление вы имеете в виду, мисс Скрэтч?
— Дабстеп. Слышали о таком?
— Честно? Нет, ни разу. – Док отрицательно качает головой, вертя в копытах свою чашку.
— Честно говоря, меня это не удивляет. Если в двух словах, то…очень спорное направление, которое и музыкой-то не все признают. Очень агрессивно звучащее, злое, но в то же время неуловимо гармоничное и местами куда более нежное, чем всё, чем я занималась до того.
— Звучит, как задачка для настоящего профессионала, не так ли?
— Именно! И эта задачка требовала приложения колоссальных усилий с моей стороны, понимаете? Я исследовала и вместе с тем формировала целый новый мир, от меня зависело, будет ли он жить или канет в пустоту. Не только от меня, да, но вы же понимаете…
— Понимаю ли я, что вы при жизни стали легендой и заслуженно считаетесь лучшей из лучших в своём деле? Да, я это понимаю, мисс Скрэтч. – тон Дока Харткьюрера не меняется, но мои щёки заливает краска стыда.
— Я вовсе не напрашивалась на похвалу…
— А я вас и не хвалил. Я лишь перечислил те факты, которые известны всей Эквестрии.
Некоторое время мы с пожилым пегасом молча смотрим друг на друга. Он вполне искренен, и это смущает меня ещё больше.
Внезапно я представляю себе, какой, должно быть, он меня видит. Отвратительная, развращенная своей славой пони-из-города, сбежавшая в их сельский уют от своих личных проблем. Ни одного дня в своей жизни не проработавшая. Достигшая славы и материального положения, эксплуатируя гормональные взрывы юных жеребцов и кобылок. Извращенка, всклочный характер которой не позволил ей сойтись с кем-то противоположного пола. Алкоголичка, не способная искать решение своих проблем где-то кроме дна бутылки.
Глаза старого доктора расширяются и начинают медленно ползти куда-то к гриве – судя по всему, он примерно догадывается, о чём я думаю.
— Мисс Скрэтч, я приношу свои искренние извинения, я не думал что…я, боюсь, неверно подобрал слова… — глотая окончания слов и запинаясь, произносит стареющий жеребец, медленно поднимаясь со своего кресла и в просительном жесте протягивая ко мне передние копыта. Выглядит он при этом как пони, допустивший промах и всей душой желающий его исправить. Но я знаю, что промах допустил не он, а я. Я виновата во всём. И никакого права просить помощи у меня нет.
— Э-э-э… Простите, Док… Простите меня, я…я просто дура… — я прячу глаза и бормочу едва слышно, но двигаться при этом стараюсь быстро и уверенно. Встать, нацепить очки и быстрым шагом выйти на улицу. Что может быть проще?
Вставая, я неловким движением сбиваю с края стола чашку, из которой совсем недавно пила, ловлю её в облачко магии и ставлю обратно. Впрочем, ставлю, похоже, неудачно, потому что она практически моментально падает снова. Сама удивляясь своей ловкости, я снова ловлю её, и покидаю кабинет Дока, продолжая рассыпаться в извинениях. К счастью, пегас, видя моё состояние, не пытается помешать мне…
— То есть, сахарок, ты просто так вот взяла и сбежала оттудова?
Мы с ЭйДжей лежим на спинах, любуясь облаками, плывущими над фермой Сладкое Яблочко. В моей голове играет ненавязчивая духовая музыка, я легонько покачиваю головой в такт мелодии и потому не спешу отвечать желтогривой.
— Сахарок…
Ту-у-у, ту-ду-ду…ту-ту-у-у, ду-ду…
— Винил, ты же должна понимать, что так себя вести нельзя!
Ауч! Пронзительный аккорд на виолончели затыкает играющие в моей голове трубы, а слова фермерши повторяет эхо, но уже голосом Тави: «Винил, Селестии ради, что ты творишь?!». Самое странное эхо в мой жизни…
— Я понимаю! – кричу я, вытягивая копыта к небу, которое закат красит в нежно-розовый цвет. – Я понимаю, Эпплджек! И всё у нас было отлично, мне даже казалось, что мы подружились, а потом…потом разговор пошёл о том, что произошло совсем недавно – и я поняла, каким дерьмом я должна ему казаться. Бесхребетная тупая богачка, сходящая с ума в большом городе.
Моя рыжая подруга, повернувшаяся было ко мне мордочкой, снова переворачивается на спину и сдвигает шляпу так, чтобы она закрыла ей глаза, лишая меня возможности читать её эмоции. Когда она начинает говорить, её голос звучит глухо и…обвиняюще?..
— Никогда бы не подумала, городская мисс, что ты так низко меня ценишь.
Кажется, мои глаза готовы вот-вот выпасть из орбит и ускакать в глубины сада двумя красно-бело-чёрными шариками.
— Чш… Что ты только что сказала?! – срываюсь я на крик.
— Ну…я поняла, ты считаешь меня настолько тупой, что я могу считать близкой подругой и просто хорошей пони бесхребетную тупую богачку, сходящую с ума в большом городе. Оки-доки, сахарок.
Фермерша поднимается на ноги и, отряхнувшись, направляется к дому неторопливой походкой, а мне остаётся только протягивать ей вслед копыта и кричать настолько плаксиво и растерянно, что даже стыдно:
— Эпплджек! Не уходи, Эпплджек! Ты же всегда держала меня, подруга!
Замерев, рыжая несколько секунд обдумывает что-то, а потом произносит, по-прежнему не оборачиваясь:
— Я держала тебя, потому что была уверена, что ты хочешь выкарабкаться. А ты хочешь только жалеть себя. Ты умеешь принимать волевые решения, это правда. Но ты не умеешь доводить начатое до конца. Ты убегаешь. Убегаешь, а потом делаешь такое лицо, будто всё нормально.
Мои передние ноги тяжелеют и опускаются на землю. На глаза наворачиваются слёзы и я в который уже раз за свою жизнь радуюсь тому, что привыкла всегда носить свои солнечные очки.
— Что мне делать, Эпплджек?.. – спрашиваю я, не надеясь на ответ. Интересно, как выглядит кьютимарка того, чей особый талант – совершать ошибки и терять близких? Нота, должно быть?
— Повзрослей, Винил. Это звучит жестоко, знаю. Но мне больше нечего сказать.
Закончив говорить, ЭйДжей ещё некоторое время стоит, опустив голову, недалеко от меня, и мне даже начинает казаться, что она не уйдёт. Но она уходит. А я снова переворачиваюсь на спину и упираюсь взглядом в небо. Слёзы текут по моим щекам, но это ерунда. Это ничего. К слезам тоже можно привыкнуть.
Наверное, моя рыжая подруга права. Мне действительно пора повзрослеть. Перестать, задравши хвост, носиться по жизни, словно ужаленный жеребёнок. Научиться делать не только первые шаги к цели, но проходить весь путь до конца. Надо перестать жить эмоциями. Научиться контролировать свои порывы. Если подумать, то сегодня я повела себя как последняя дура. Снова. Почему я убежала от Дока?
— Потому, что нет мозгов… — выдыхаю я в наливающееся ночной тьмой небо, нависшее над Понивиллем.
— Знаешь, дорогая, сегодня я общался с очень интересной пациенкой… — произносит пожилой пегас, сидя в кресле напротив своей жены-единорожки.
— Мне стоит опасаться? – отвечает она, шутливо хмурясь.
— О, нет, единственную единорожку, которая меня интересует, я заполучил в свои копыта уже много лет назад. Эта пациентка, она…честно говоря, я никогда не видел пони с такими проблемами…
— Сложный случай?
— Я бы сказал – уникальный. Я и не думал, что пони может настолько запутаться в своей жизни и так сильно бояться себя саму. – произнеся последнюю фразу, Док опускает голову на сложенные вместе копыта и замирает, глядя на огонь, уютно потрескивающий в камине.
— Надеюсь, ты сможешь ей помочь? – произносит кремовая единорожка и кладёт точёное копыто на плечо мужа.
— Надеюсь, она позволит мне это сделать… — отвечает пожилой доктор и испускает тяжёлый вздох.