Внутренний Город

II. Бухгалтер

Когда Рэйндропс и Огурчик шли обратно, улицы внезапно наполнились толпой пони в грязно-серых, будто припорошенных пылью, робах. Некоторые жеребцы и кобылы, те, что были помоложе, о чём-то переговаривались между собой и приглушённо гоготали, но большинство шагали молча, опустив головы и угрюмо стуча подковами по булыжникам мостовой. Кое-где в толпе мелькали синие мундиры горзащитников, наблюдающих за порядком.

Рэйндропс среди местных жителей очень выделялась: жёлто-бирюзовая, яркая на их фоне, она шла без одежды, из-под седельных сумок виднелись крылья. Многие бросали на неё взгляды, кто любопытные, а кто и презрительные, но подойти поближе никто не решился или просто не захотел. Пегаска попыталась приветливо улыбаться проходящим мимо пони, но они на её улыбку не отвечали, лишь отводили взгляды. Аккуратно обогнув Рэйндропс и её спутника, будто они были какими-то прокажёнными, пробурлив мимо, вся эта волна схлынула так же быстро, как и пришла, вновь оставив их в одиночестве. В ответ на немой вопрос в глазах кобылы Огурчик объяснил, что это были заводские рабочие, возвращающиеся со смены домой.

Рэйндропс и Огурчик пошли дальше, а в жилищах горожан между тем начали зажигаться лампы, и некоторые окна сереющих в ранних сумерках зданий осветились жёлтым светом, свидетельствуя о том, что в этих домах, казалось бы таких мрачных и мёртвых, всё-таки есть какая-никакая, но жизнь.

Гостиница и вправду оказалась неподалёку от железнодорожного вокзала. Это было четырёхэтажное здание из красного кирпича, заметно выделяющееся на фоне бесконечных рядов серых трехэтажек. Тут же, совсем рядом, стояло ещё одно здание, которое хотя и было обыкновенного для Сталлионграда серого цвета, но выделялось своими архитектурными решениями: его монументальность, тяжеловесность, украшающие фасад колонны и полуколонны придавали ему официальный и значительный вид. Табличка у дверей гласила: «Управление по делам Внешнего Города». С гостиницей это здание соединял тёплый переход.

Рэйндропс не знала о местных правилах размещения постояльцев и опасалась, что ей могут отказать в заселении. Может быть, в гостинице требуют предоплату, и в этом случае положение пегаски становится весьма незавидным, ведь эквестрийские деньги у неё забрали, а какие-то там местные жетоны она ещё не получила. Или, возможно, для заселения требуется какой-нибудь пропуск, допуск, разрешение, справка или что-то в этом роде. Кажется, подобные бюрократические штуки здесь в моде. Ещё по дороге Рэйндропс пыталась расспросить Огурчика об этом, но он толком ничего не знал, потому что в сам в гостинице никогда не жил, да и приезжих в Сталлионграде практически нет, поэтому судить о возможности заселения по опыту других путешественников тоже не представлялось возможным.

— Зачем вообще нужна гостиница, да ещё в четыре этажа, если к вам в город никто не едет? — спросила Рэйндропс, когда они подходили к зданию из красного кирпича.

— Она для товарищей чиновников из Внутреннего Города, — ответил Огурчик. — Они часто приезжают сюда по своим служебным делам и работают прямо у себя в номерах или ходят по переходу в Дом Управления, — он указал копытом на здание с колоннами.

От этих слов Рэйндропс заметно погрустнела: её гипотеза о пропусках и допусках обретала под собой основание. Если эти чиновники никого не пускают к себе во Внутренний Город, то и здесь, где им по долгу службы приходится жить и работать, они могут устроить какой-нибудь пропускной режим или иные препоны, которые помешают проникнуть туда пони не из их круга.

— Ничего, прорвёмся! — подбодрил Огурчик приунывшую кобылу, угадав, видимо, её невесёлые мысли.

Они поднялись по ведущим к входу каменным ступеням, миновали двери и оказались в просторном вестибюле. Услышав про останавливающихся здесь чиновников, Рэйндропс ожидала увидеть внутри что-то особенное, что выделяло бы это место как фактическое представительство Города Внутреннего в Городе Внешнем, но ничего выдающегося в помещении не было. Стены были отделаны под серо-сизый камень, квадратные колонны поддерживали потолок с неяркими электрическими лампами, а гладкий бежевый пол был украшен чёрным геометрическим узором. За стойкой регистрации скучала тёмно-красная кобыла средних лет, а справа от неё дремал на стуле жеребец в серой куртке с жёлтой надписью «Горохрана» на груди. Увидев надпись, Рэйндропс подумала о каком-то связанном с горохом ранении, а потом о раннем горохе, но догадалась, что на самом деле это должно означать «городская охрана». Огурчик пошёл прямо к сидевшей за стойкой кобыле, Рэйндропс, держась чуть позади, последовала за ним.

— Вы к кому, товарищи? — грозно вопросила красная кобыла, вперив взгляд в вошедших. Она вся напряглась, будто приготовилась выхватить из-под стойки какое-нибудь смертельное оружие и немедленно поразить им непрошенных гостей. Но, судя по всему, смертельного оружия у неё под стойкой всё же не было, поэтому она стала косить глаза в сторону охранника в поисках возможной силовой поддержки, но тот всё так же мирно похрапывал на своём стуле.

— Это товарищ Рэйндропс, — сказал Огурчик, махнув копытом в сторону пегаски, прижавшей уши от только что прозвучавшего неумолимо грозного вопроса. — Она приехала из Эквестрии по важному государственному делу, и ей необходимо остановиться в этой гостинице.

Рэйндропс хотела возразить ему, что приехала она вовсе не по государственному делу, а вполне себе по личному, но решила, что Огурчику виднее, что говорить в этом случае, и промолчала.

Лицо красной пони удивлённо вытянулось, но усилием воли она вернула ему прежнее суровое выражение.

— А документы у вас имеются, товарищ из Иквестрии? — спросила она, перегнувшись через стойку и подозрительно сощурившись.

Рэйндропс достала удостоверение личности и молча протянула его кобыле. Та взяла его и несколько последующих минут внимательно изучала: открывала и закрывала тёмно-синюю книжицу документа, листала страницы, сравнивала фото лица и фото кьютимарки со стоящим перед ней оригиналом, даже зачем-то перевернула удостоверение и просмотрела его вверх ногами.

Наконец, кобыла отложила многострадальный документ и тяжело вздохнула. Её копыто потянулось к стоящему на столе белому пластмассовому предмету, в котором Рэйндропс опознала телефонный аппарат, виденный ею когда-то на картинке в журнале. В Понивилле телефонной связи не было, как и в Кантерлоте, где знатные единороги предпочитали обмениваться сообщениями с помощью магии. Каждый пони знал, что телефоны используются только в Мэйнхэттене, этом крупнейшем деловом центре Эквестрии, в котором действуют тысячи бизнес-пони, вынужденных жить в бешеном ритме и постоянно связываться друг с другом по разным вопросам. Поэтому появление телефонного аппарата в этой гостинице практически на краю света удивило Рэйндропс, хотя и не очень сильно: от такого странного места можно ожидать чего угодно. Кроме того, если разобраться, то Сталлионград — это тоже центр, хотя и не деловой, а промышленный, так что наличие здесь этой современной связи вполне оправдано.

Красная кобыла сняла с хитроумного аппарата трубку, прижала её к уху, а другим копытом набрала на специальном диске номер. После трёх-четырёх хриплых протяжных гудков из телефона послышался короткий неразборчивый ответ абонента с того конца провода.

— Товарищ дежурный, здравия желаю! Это с поста номер семнадцать! — заорала в нижнюю часть трубки красная пони. От её крика Огурчик и Рэйндропс вздрогнули, а охранник проснулся, встрепенулся, чуть не упал со своего стула и теперь удивлённо смотрел на двух посетителей. — Тут пришла кобыла, говорит, что из Иквестрии! — продолжала орать в трубку пони за стойкой. — И по документам её выходит, что так оно и есть! Хочет заселиться в гостиницу!

Из трубки донеслось нечто неразборчивое и более походившее на шипение змеи, чем на членораздельную речь, но красная кобыла, видимо, всё поняла и кивнула. А потом она поняла, что её кивок по телефону не виден, спохватилась и сказала:

— Так точно, товарищ дежурный!

Из телефона донеслась новая порция шипения.

— Да-да, щас, щас, — ответила на шипение кобыла и вновь схватила отложенное было в сторону удостоверение пегаски. — Да-да, прямо из Иквестрии. Из По-ни-вил-ле. Зовут Сун-шо-вер Ра-ин-дропс, — прочитала она по слогам.

— Саншауэр Рэйндропс, — поправила её пегаска, но та только отмахнулась, слушая ещё одну порцию телефонного шипения.

— Так точно, товарищ дежурный, — сказала красная пони, когда красноречие с того конца провода иссякло, и положила трубку на рычаг. — Ждите, — коротко приказала она, исподлобья посмотрев на Рэйндропс.

Огурчик ободряюще кивнул пегаске, показывая, что ничего страшного пока не случилось и всё идёт по плану. Ноги Рэйндропс уже слегка подгибались от усталости, и она уселась на пол, подложив под круп ту седельную сумку, в которой, по её расчётам, не было ничего хрупкого и слишком жёсткого.

Чтобы время вынужденного ожидания не пропало совсем уж даром, Рэйндропс решила как следует осмотреться в вестибюле, где они находились. Прямо перед пегаской возвышалась до неудобства высокая стойка регистрации с красной кобылой за ней, левее начиналась лестница, ведущая на верхние этажи, а рядом, ещё левее, была раздвижная дверь с надписью «ЛИФТ». Прямо под этой надписью висела табличка следующего содержания: «Поднимательные и спускательные потребности граждан лифтом временно не удовлетворяются! Для удовлетворения данных потребностей воспользуйтесь лестницей!» Помимо всего перечисленного в помещении было две невзрачных деревянных двери без каких-либо опознавательных знаков и одна широкая двустворчатая дверь из матового стекла с табличкой «Предпит “Клюковка”».

— Скажите, что такое «предпит»? — полюбопытствовала Рэйндропс, повернувшись к Огурчику.

— Предприятие питания, — ответил тот. — Там кормят тех, кто в гостинице живёт. Вот вы, если здесь поселитесь, тоже в этом предпите кушать будете.

— Не знает, что такое предпит, бедная! — вдруг всплеснула копытами красная кобыла. — Ты слышал? — повернулась она к охраннику, которого снова начало клонить в сон. — Не знает!

— Ничего, скоро всё узнает! — сказал Огурчик. — Меня товарищи горзащитники её общественным помощником назначили! Будем просвещать! Ещё как будем!

Рэйндропс тем временем продолжала осматриваться, она подняла взгляд и увидела высоко на стене, почти под потолком, два портрета. Они висели рядом друг с другом в одинаковых рамках. На одном был изображён коричневый жеребец с пышными усами, а на втором — серый лысеющий пони без усов. Ниже висел плакат, на котором были нарисованы те же двое: усач с ярко выраженным одобрением смотрел на напыжившегося от гордости безусого. Снизу большими буквами было написано: «Товарищ Гегемон — достойный продолжатель дела товарища Сталлиона!»

Огурчик заметил, что Рэйндропс разглядывает портреты, и тут же начал объяснять:

— Коричневый жеребец на портрете слева — это товарищ Сталлион, слава ему, он Первый, Единственный и Бессменный Председатель Горсовета и Руководитель Города, а серый жеребец — это Генеральный Заместитель Председателя Горсовета, товарищ Гегемон. Именно товарищ Гегемон в настоящее время осуществляет своё мудрое руководство нашим городом.

Рэйндропс не собиралась особо интересоваться местной политикой, но делать было всё равно нечего. Кроме того, ей показалось хорошей идеей поддержать разговор и проявить вежливый интерес к важным для местных жителей вещам. Она спросила:

— А товарищ Сталлион? Он руководство не осуществляет?

Повисла неловкая пауза, словно пегаска нечаянно коснулась запретной темы, нарушив тем самым многолетнее табу.

— Он… не может, — наконец вымолвил Огурчик. — Он… ну, того…

— Помер наш товарищ Сталлион, — всхлипнула из-за своей стойки красная кобыла. — Закатилось солнце наше ясное… Уж сорок лет как… Я тогда ещё совсем маленькая была, совсем кобылка, а день тот помню — самое начало весны, зима ещё, можно сказать… И по радио тут, значит, сообщили, что после тяжёлой, значит, болезни… Ох, все из домов-то повысыпали — на улицу, на холод — всё равно. Вой-то подняли…

— Да, был бы жив товарищ Сталлион, он бы… Ух! — подал голос ранее молчавший охранник, который теперь выглядел совсем проснувшимся, словно зашедший разговор о Сталлионе обладал какими-то особыми пробуждающими и тонизирующими свойствами. Но что именно бы товарищ Сталлион «ух», он так и не уточнил.

— Дело его живёт, — сказал Огурчик, как бы пытаясь примириться с потерей. — Он навеки наш Руководитель, наш Председатель. Нам без него никак, совсем никак.

— Но ведь если товарищ Сталлион умер, то руководить он ничем не может, — возразила Рэйндропс, которая, несмотря на свою усталость, уже успела несколько заинтересоваться всей этой историей.

— Это и не требуется, — снисходительно, будто отвечая на глупый жеребячий вопрос, произнёс зелёный пони. — Руководить и товарищ Гегемон может, его Генеральный Заместитель.

— Но если сейчас руководит Гегемон, то почему вы называете Сталлиона руководителем, а Гегемона — заместителем? — задала новый вопрос Рэйндропс.

— Потому что товарищ Сталлион, — Огурчик выделил слово «товарищ», давая Рэйндропс понять, что без этой приставки имена столь великих пони произносить не полагается, — это наш Единственный и Бессменный Руководитель, а раз он Единственный и Бессменный, то и заменить его никем нельзя, очевидно же. Так что Товарищ Сталлион до сих пор занимает свою высокую должность, а товарищ Гегемон является его Заместителем и руководит от его имени, как верный продолжатель Великого Дела.

— То есть товарищ Сталлион умер, но по-прежнему занимает должность? — удивилась Рэйндропс.

— Да, именно так, — кивнул Огурчик. — По Уставу города он наш Вечный Лидер.

— Это как-то… странно… — проговорила пегаска.

То, что во главе города, пусть и формально, стоит мёртвый пони, показалось ей нелепым и даже забавным. Тандерлейн, коллега Рэйндропс по погодной команде, любил мрачноватый юмор и, наверное, смог бы придумать несколько подходящих к этому случаю шуток, да таких, что все бы животы понадрывали. Огурчик и остальные здешние пони, впрочем, ничего странного или смешного во всём этом не видели и были до тошнотворности серьёзны.

— Странно ей, видите ли! А у самих-то у вас, в Эквестрии-то! — с вызовом заговорил охранник. — У вас вон Селестия уже тыщу лет правит, и ничего!

— Но ведь она живая! — возразила Рэйндропс.

— Ха, живая! — засмеялся жеребец в серой куртке. — Так я и поверил! Никто не может жить тыщу лет! Вот товарищ Сталлион, уж на что великий пони был, а прожил всего каких-то семьдесят лет, да и помер. Дурят вас, как хотят! Говорят, вот, мол, Селестия, ваша богиня, а никакой Селестии-то и нету!

— Она была у нас в Понивилле несколько раз, я её сама видела, — сказала пегаска.

— Двойник! Костюмированный спектакль! — с жаром произнёс охранник. — Обвели вас вокруг копыта, напускают на вас дурман, вы там не то что Селестию, скоро перевёртышей зелёных видеть начнёте! Вы ещё скажите, что это она солнце по утрам поднимает! Вот умора-то!

Рэйндропс не знала, что ответить на эту тираду, и промолчала.

— Что, заткнулась?! — всё больше распалялся жеребец. — То-то же! Язык-то свой…

— Ну, ты уж не груби совсем-то, — перебила его красная кобыла. — Она, конечно, чуждый элемент и сознательности никакой не имеет, но разве ж она виновата, что всю жизнь под селестианской оккупацией прожила?

— Да я что, да я ничего, — оправдывался охранник. — Но нельзя ж на товарища Сталлиона-то наговаривать, хоть чуждый ты элемент, хоть нет. Странно ей, видите ли!

— Вы уж давайте, прививайте ей сознательность-то, — сказала Огурчику красная пони.

— А как же! — закивал тот. — Будем прививать!

На некоторое время вестибюль погрузился в тишину, но вскоре охранник прервал повисшее молчание:

— А знаете, говорят, товарищ Сталлион не совсем умер. Тело-то его в специальном холодильнике хранится, и учёные, значит, ищут способ его к жизни вернуть. Поэтому-то его с должности и не снимают…

Его речь оборвал пронзительный звонок, от которого все присутствующие вздрогнули. Красная кобыла потянулась к разрывающему тишину телефону.

— Товарищ дежурный?! — проорала она в трубку. — Ох, товарищ уполномоченный, здравия желаю! Я думала, это товарищ дежурный, я ему звонила… Ох, вы тоже по вопросу Суншовер Редропс… Так что, заселять?.. Да-да, есть… Слушаюсь, товарищ уполномоченный!

Пони положила трубку и как-то странно посмотрела на Рэйндропс.

— Ну что же, — сказала она, — можете заселяться. Сам товарищ уполномоченный распорядился.

Рэйндропс показалось, что она сказала «товарищ упал намоченный», но смешок пегаска на всякий случай сдержала и вопросов задавать не стала. Упал намоченный, так упал намоченный.

Поставив подпись в нескольких бумагах и в большом регистрационном журнале, пегаска получила от красной кобылы заветный ключ от номера. На миниатюрном пластмассовом брелоке, прицепленном к нему, были выдавлены и подведены белой краской цифры «312». Номер располагался на третьем этаже, куда Рэйндропс пришлось подниматься по крутой неудобной лестнице, так как лифт «не удовлетворял поднимательные и спускательные потребности» или, проще говоря, не работал.

Красная кобыла, которую, кстати сказать, звали Петунья, лично проводила Рэйндропс на третий этаж. Огурчик же ушёл домой, дальше вестибюля его не пустили, вежливо объяснив, что он, конечно, сможет навещать пегаску в её номере, но в строго определённые для этого часы и заблаговременно оформив одноразовый гостевой пропуск.

На третьем этаже здания был коридор с выкрашенными в бледно-жёлтый цвет стенами и деревянным полом, прикрытым красной ковровой дорожкой. По обеим сторонам коридора располагались коричневые двери номеров, между которыми висели плакаты с призывами экономить воду и электричество, сдавать макулатуру и проявлять бдительность.

Дверь в триста двенадцатый номер находилась примерно в середине коридора и ничем не выделялась среди других. За ней обнаружилась небольшая комната с единственным квадратным окном и бежевыми обоями на стенах. Обстановку здесь составляли односпальная кровать и платяной шкаф, возле которого притулился скромных размеров столик. Слева была дверь, ведущая в туалетную комнату с душем. На непритязательный вкус Рэйндропс всего этого было более чем достаточно, однако когда пегаска решила залезть под душ, её ожидал неприятный сюрприз: над смесителем висело объявление: «Потребности в горячей воде временно не удовлетворяются!»

Это была чистая правда — сколько Рэйндропс ни крутила кран, потребности так и не удовлетворились, и оставалось только надеяться, что про временность такого положения авторы объявления тоже не соврали. Кое-как смыв с себя пот и дорожную пыль ледяной водой, Рэйндропс вытерлась привезённым с собой полотенцем (в номере полотенца не оказалось) и завалилась на кровать. Как и большинство пегасов, она больше привыкла летать, чем ходить пешком, поэтому после долгой прогулки по Сталлионграду её ноги гудели, а скованные крылья чесались. Распахнуть и как следует просушить их после душа было нельзя, и пони беспокоилась, что от влаги металлические скобы могут заржаветь и окончательно заклинить так, что их и специальным ключом снять будет невозможно. Но, к счастью, на вид эти оковы были блестящими и, скорее всего, нержавеющими, что слегка успокаивало.

После всего пережитого за этот вечер в голову лезли разные мысли. Единственное, что Рэйндропс могла сказать с полной уверенностью, — это то, что Сталлионград даже близко не был похож на обычный эквестрийский город. Пегаска жила в Понивилле, но и в других городах бывала: в Кантерлоте, в Клаудсдейле, в Филлидельфии. Кстати, в Филлидельфию она тоже приезжала к тётушке Шифти, которая раньше жила там. И почему она там не осталась? Зачем забралась на этот край света, да ещё со столь странными порядками?

Когда-то Рэйндропс слышала, как один жеребец сказал про Сталлионград, что там холодно и ничего нельзя. Насчёт холода пегаска пока ничего сказать не могла, так как приехала летом, но со второй частью высказывания она бы согласилась полностью. Нельзя летать, единорогам нельзя творить магию, нельзя иметь деньги, нельзя попасть во Внутренний Город… Даже остановиться в гостинице нельзя без звонка каким-то «товарищам». Сколько ещё подобных неприятностей Рэйндропс предстоит пережить? Честно говоря, она уже была сыта всем этим по горло и с радостью бы вернулась в Понивилль, если бы не цель приезда.

Внезапно всё оказалось гораздо сложнее, чем виделось изначально. Даже если сейчас она всё бросит и решит вернуться, сможет ли она без проблем купить билет на поезд, снимут ли ей эти ужасные штуки с крыльев? Но Рэйндропс не из тех пони, что бросают дело на полпути. Раз уж она приехала навестить тётю Шифти, она её навестит. Правда, и тут возникли непредвиденные осложнения: дом, адрес которого был указан в письме, оказался в каком-то Внутреннем Городе, куда просто так никого не пускают. Впрочем, пока она знала об этом только со слов Огурчика, да и это попросту не имело никакого смысла! Судя по всему, во Внутреннем Городе жили какие-то важные пони, чиновники, председатели и прочая подобная публика. Что Шифти Клаудс, обычная кобыла-метеоролог, среди них вообще делает и как она могла туда попасть? Неужели она каким-то образом успела стать местной «большой шишкой»? Наверняка тут где-то закралась ошибка: возможно, неверный адрес в письме, а может быть, Огурчик почему-то сказал неправду. Что ж, Рэйндропс пообещала себе, что непременно во всём разберётся. Но завтра. Сегодня она слишком устала, да и день уже почти кончился: небо за окном наполнилось розовыми красками заката, на время прогнавшими здешнюю почти повсеместную серость.

Урчание в животе напомнило пегаске, что она осталась без ужина. Как ей объяснили, в местном «предпите» кормят бесплатно, но только гостей из Внутреннего Города с соответствующим удостоверением, остальных — за жетоны Горснаба, достать которые Рэйндропс пока не успела. Петунья сказала, что их можно будет получить завтра утром в ближайшей конторе Распредбюро. Она, к счастью, находилась совсем рядом — в Доме Управления, буквально в двух шагах от гостиницы. Пока же оставалось только терпеть уже подступивший голод: последний раз пегаска ела в поезде, ещё до Тендерхуфа.

Внезапно в дверь постучали. Рэйндропс, не ожидавшая посетителей, вздрогнула, нехотя слезла с кровати и пошла открывать. За дверью оказалась полная земная кобыла в слегка посеревшем белом халате и чепчике, перед собой она толкала тележку для еды.

— Здравы будьте, товарищ! — весело сказала нежданная гостья, без церемоний вкатывая тележку в номер.

Рэйндропс невольно отступила в сторону и почувствовала, как комнату наполняет ни с чем не сравнимый удушающий «аромат» чего-то горелого. Земнопони тем временем откинула с привезённого блюда салфетку, и запах ещё более усилился.

— Ну-с, приятного аппетита! — улыбнулась она.

— Что это? — спросила Рэйндропс, глядя на покоящееся в тарелке серовато-чёрное нечто.

— Пирог, — ответила кобыла. — Специально для вас. И не беспокойтесь, жетонов платить не нужно. Это подарок. От чистого, так сказать, сердца.

— Это прекрасно, но вам не кажется, что он… слегка подгорел, — сказала пегаска.

— Ах, это! — криво улыбнулась земнопони. — Понимаете, его для вас испекла Незабудка, а она у нас в предпите только стажируется, до повара ей ещё далеко, так что… вот. Имеем, как говорится, то, что имеем. Но зато от чистого сердца! Да вы попробуйте, он, кажется, не так уж и плох.

— Знаете, я, пожалуй, не рискну, — произнесла Рэйндропс, с опаской покосившись на чёрную массу, которая больше напоминала ссыпанные в тарелку угольки, чем пирог.

— Попробуйте! — настаивала кобыла. — Неужели вам совсем кушать не хочется?

— Этот пирог — не хочется, — ответила пегаска.

— Совсем-совсем? Незабудка очень расстроится, она же от чистого сердца… Что я ей скажу? Я даже не знаю, как она отреагирует, очень уж она чувствительная. Да и я бы на её месте расстроилась. Это же подарок, сталлионградский привет, так сказать, голодающим Эквестрии…

— Голодающим? — удивлённо переспросила Рэйндропс.

— Ну да, — сказала кобыла. — Вы же там у себя в Эквестрии голодаете, правда? Неудивительно, под селестианской-то оккупацией… Мне Петунья рассказала, что вы даже не знали, что такое предпит! Ужас! Вы даже не представляете, как мы тут все за вас переживаем! Незабудка как о вас услышала, так сразу побежала пирог печь!

— Хех, забавно… — пробормотала Рэйндропс.

— Забавно? — нахмурилась земная пони. — Что же тут забавного?

— Вы напрасно беспокоитесь обо мне, — сказала пегаска. — Я действительно не знала, что такое предпит, но не потому, что нас в Эквестрии не кормят, а только потому, что у нас это называется «кафе» или «ресторан». Кроме того, еду всегда можно купить в магазине или на рынке. Уверяю вас, у нас никто не голодает. Даже если кто-то попал в трудную ситуацию, его всегда поддержат друзья.

— Как же так?.. — проговорила кобыла, нервно перебирая ногами. Она бросила на Рэйндропс растерянный взгляд и добавила: — Вы точно не будете пирог?

— Нет, — решительно ответила Рэйндропс.

Получив отказ, пони попятилась из номера, увозя за собой тележку с пирогом.

— Эм… Пока? — сказала ей вслед пегаска, но земная кобыла в ответ лишь захлопнула за собой дверь. В коридоре послышались удаляющиеся шаги и повизгивание несмазанных колёс тележки. Рэйндропс пожала плечами и поспешила открыть окно, чтобы проветрить комнату. Дух после этого пирога стоял не то чтобы очень приятный.

Пони устроилась на подоконнике, как любила делать это дома, и смотрела на уже догорающие краски заката. Запад был серо-розовым, последние солнечные лучи едва пробивались сквозь укрывавшую город дымку, а на востоке в разрывах тёмных туч уже мерцали первые звёзды. Комната находилась на третьем этаже, но в гостинице были высокие потолки, так что фактически окно располагалось где-то на уровне третьего с половиной этажа, а то и четвёртого. Открывающийся с этой высоты вид был совсем не впечатляющим: для того чтобы полноценно обозревать панораму города, следовало подняться выше, но и в этом случае местный нездоровый туман стал бы серьёзной помехой. Да и смотреть было особо не на что: вокруг были расставлены сплошь одинаковые дома.

Солнце уходило всё дальше за горизонт, и с улицы уже повеяло холодком будущей ночи. Рэйндропс слезла с подоконника и закрыла окно, решив, что уже достаточно проветрилось. В номере заняться было нечем, да и пустой желудок стал оттягивать внимание на себя, поэтому пегаска выпила воды из-под крана и поскорее легла спать, надеясь обмануть бурчащий от голодного негодования живот.

Начавшую было наваливаться дремоту разорвал настойчивый стук в дверь.

— Кто там? — крикнула Рэйндропс, не вставая с постели.

— Горбезопасность! — пробасили из-за двери. — Открывайте!

Пегаска попыталась встать, но запуталась в одеяле и комом свалилась на пол.

— Открывайте, а то мы сейчас сами войдём! — снова раздался голос из коридора. — У нас есть дубликат ключа!

— Да сейчас, сейчас! — Рэйндропс наконец удалось выпутаться из столь коварно захватившего её одеяла, включить свет и добраться до двери.

На пороге оказались два земных пони в серых костюмах, похожих на тот, что носил Огурчик, только более чистых и опрятных. Один из внезапных посетителей был тёмно-серым, почти чёрным, плотным и коренастым, а второй — светло-бежевым, худым и высоким, он пригибал голову, словно старался скрыть свой рост.

— Комиссар Горбезопасности Шторм, — представился первый.

— Младший комиссар Горбезопасности Смерч, — представился второй.

Они синхронно вынули удостоверения в бордовых обложках, на короткое мгновение показали их пегаске, быстро убрали обратно и без приглашения прошли в номер. Высокий, входивший последним, аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Ну, как устроились, товарищ Рэйндропс? — спросил коренастый, изобразив на лице улыбку. Он быстро окинул взглядом комнату, уделив особое внимание находящейся в полнейшем беспорядке постели: перед тем как задремать, пегаска ворочалась, а произошедшая только что схватка с одеялом только ухудшила положение.

— Нормально, — угрюмо ответила Рэйндропс, подавив зевок. — Чем могу помочь?

— Сразу к делу, значит, да? — усмехнулся серый жеребец. — Что ж, вполне государственный подход, не так ли? — он повернулся к высокому, тот серьёзно, без тени улыбки на лице, кивнул. — Знаете, те граждане горзащитники, которые сегодня встретили вас на вокзале, оказались крайне несознательными, — продолжил коренастый. — Но не беспокойтесь, их правонарушения пресечены, они задержаны и дают признательные показания.

— О чём вы? — встревоженно спросила пегаска.

— О преступлениях, предусмотренных восемьдесят восьмой и девяносто второй статьями УК Сталлионграда, — ответил жеребец. — Указанные граждане изъяли у вас эквестрийскую валюту и значительную часть суммы бессовестно удержали в свою пользу. Могу я, кстати, посмотреть справку, которую они вам выдали?

Рэйндропс заметалась по комнате, пытаясь вспомнить, куда дела справку. Этот жеребец произвёл на неё странное впечатление: его рот то и дело расплывался в самой дружелюбной улыбке, но глаза в этом как будто не участвовали, оставаясь такими же холодными и пронзающими насквозь. Спорить с таким пони не хотелось.

— Вот, пожалуйста, — сказала Рэйндропс, протягивая найденную среди вещей бумагу коренастому.

— Вот видите, — сказал тот, взяв документ в свои копыта, — здесь написано, что вы сдали всего сто битов, а это намного меньше, чем было изъято у вас на самом деле. Всё остальное эти негодяи рассчитывали положить себе в карман и затем потратить на чёрном рынке. Вы-то ничего, конечно, не заметили… — последнюю фразу пони произнёс медленно, пронзив пегаску взглядом своих бледно голубых, похожих на ледышки глаз. — А то иначе получается, что вы, товарищ, соучастница серьёзнейшего валютного преступления. Недонесение о преступных действиях считается соучастием и карается сто девяностой статьёй.

— Н-не… заметила… — испуганно пролепетала пегаска.

— Понимаю, — усмехнулся коренастый, и по его взгляду Рэйндропс поняла, что он действительно понимает, как всё было на самом деле.

Но привлекать её как соучастницу этот облечённый властью пони, видимо, почему-то не собирался, по крайней мере пока. Тряхнув перед собой справкой пегаски, он сказал:

— Это, кстати, является важным вещественным доказательством, мы заберём её с собой.

— Но как же… — несмело произнесла Рэйндропс. — Я хотела завтра получить по ней жетоны…

— Да, конечно, — спохватился комиссар. Он достал откуда-то из-под костюма папку, вынул из неё бумагу и протянул Рэйндропс. — Вот, возьмите. Это ваша новая справка, в ней учтена настоящая сумма, так что она даёт право на получение большего количества жетонов.

Пегаска взяла новый документ и, заглянув в него, сказала фразу, о которой уже через секунду пожалела:

— Но здесь написано, что я сдала двести битов, а у меня было четыреста…

— А вот об этом вам лучше забыть, — ледяным тоном произнёс коренастый, мгновенно убрав с лица улыбку. — Запомните, настоящая сумма — двести битов.

От его голоса по спине Рэйндропс пробежала волна липкого холода.

«Дура! Дура! — мысленно отбивала себе лицо фейсхуфами она. — Неужели нельзя было догадаться, неужели нельзя было промолчать!»

Жеребец, кажется, остался доволен впечатлением, которое его слова произвели на жёлтую кобылу. Уже несколько смягчив тон, он заговорил снова:

— Прошу извинить нас, что всё так получилось. То, что в горзащите оказались столь несознательные пони, это, конечно, в том числе и наша недоработка. Честно говоря, мы не ожидали, что вы приедете так скоро, поэтому наш город оказался не совсем готов к появлению иностранки.

— Так вы меня ждали? — удивилась пегаска.

— Ну конечно же! А как вы думали? — вновь расплылся в улыбке коренастый. — Кстати, не привезли ли вы с собой какой-нибудь литературы? Книги, брошюры, периодические издания?

— Нет. Я хотела взять книжку про Дэринг Ду, чтобы почитать в дороге, но в последний момент забыла.

— И правильно сделали, что забыли, — сказал жеребец. — Нельзя подменять классовую борьбу поиском сокровищ. Это идеологически невыдержанная литература. Но меня интересует другой вопрос: неужели вы не взяли с собой никаких книг, документов или, может быть, конспектов, необходимых вам для работы?

— Для работы? — удивилась Рэйндропс. — Для какой работы?

— Для бухгалтерской работы, конечно же, — сказал серый пони. — Давайте вы не будете разыгрывать тут дурочку.

— Бухгалтерской?.. — пробормотала пегаска. Она смутно помнила, что кто-то уже называл её бухгалтером. Кажется, это был один из тех горзащитников… Точно! Сразу возразить ей тогда не дали, а потом об этой странной оговорке она благополучно забыла.

— Ну? В чём дело? — спросил коренастый, видя, что Рэйндропс о чём-то задумалась.

— Понимаете, дело в том, что произошло какое-то недоразумение. Я не знаю, почему меня здесь принимают за бухгалтера, но я не бухгалтер.

— То есть как не бухгалтер? — нахмурился жеребец.

— Ну… вот так, — развела копытами Рэйндропс.

— А кто же вы?

— Я погодный пегас. Посмотрите на мою метку, это капли дождя…

Серый пони воззрился на бедро повернувшейся к нему боком пегаски, поморщился и переглянулся с напарником.

— В таком случае какова же цель вашего приезда? — спросил он. — Погодных пегасов нам не надо, мы ждали из Эквестрии бухгалтера.

— Я приехала не работать, а навестить свою тётю. Она прислала письмо, написала, что заболела, и попросила приехать…

— Это письмо сейчас у вас?

— Да… Кажется… — Рэйндропс полезла в сумку и, порывшись с полминуты, вытащила оттуда распечатанный конверт.

— Дайте сюда, — нетерпеливо приказал жеребец, видя, что пегаска колеблется.

— Это же… личное письмо… — неуверенно возразила та.

— У нас в Сталлионграде общественное превалирует над личным, так что давайте письмо сюда. В соответствии с постановлением номер триста двадцать семь личная корреспонденция граждан подлежит проверке, так что если ваша тётя действительно прислала вам его из Сталлионграда, то его всё равно уже просматривали наши пони.

Получив конверт в свои копыта, комиссар достал из него письмо и пробежал текст глазами.

— Странная история, — наконец сказал он, передав бумагу высокому. — Я об этой Шифти Клаудс ничего не слышал. Даже имя не сталлионградское! Как ваша тётя вообще в наш город попала?

— Переехала… год назад примерно… — сказала Рэйндропс, и тон у неё получился такой, будто она в чём-то оправдывалась.

— Вот так вот просто взяла и переехала? — поднял бровь жеребец. — И откуда же?

— Из Филлидельфии.

— Всё это требует тщательного разбирательства, — произнёс комиссар, немного подумав.

Высокий жеребец тем временем тоже прочитал письмо и вернул его коренастому. Они снова переглянулись, едва заметно двигая головами, словно ведя какой-то безмолвный диалог, состоящий из тайных, еле видимых знаков.

— Принимаем? — наконец спросил высокий, будто исчерпав бессловесные способы ведения беседы.

— Не вижу оснований, — ответил комиссар, оценивающе глянув на пегаску, отчего у той по спине побежали мурашки.

Он сложил письмо тётушки Шифти обратно в конверт, убрал его в свою папку и сказал:

— Прошу извинить, но это останется у нас, товарищ Рэйндропс. Приобщим к вашему делу.

После этого оба жеребца одновременно развернулись на месте и вышли в коридор.

— Если понадобится, мы вас вызовем, — сказал коренастый, обернувшись в дверях. — И вот ещё что, не пытайтесь найти эту вашу тётю самостоятельно. Как только в этом деле что-нибудь прояснится, мы вам сообщим.

Когда за ними закрылась дверь, с губ Рэйндропс сам собой сорвался вздох облегчения.

Пони вернулась в свою смятую постель. Сна, естественно, уже не было. Всё, что с ней случилось за этот вечер, уже пробило шкалу страннометра, как говорила сама тётушка Шифти, и Рэйндропс не знала, что обо всём этом и думать. Думать и не хотелось, в голове была звенящая пустота. И среди этой пустоты у пегаски возникло чувство, что она попала в какую-то западню, что письма тёти были приманкой. И то, первое, в котором она написала, что решила сменить обстановку и переехать в Сталлионград, и все последующие, и, конечно, последнее, в котором она жаловалась на здоровье и просила её навестить. Кто-то специально придумал всю эту легенду, писал эти письма, подделывая почерк Шифти Клаудс… И вот мышеловка захлопнулась. Только вот зачем всё это? Кому это могло понадобиться? И что случилось с настоящей тётей Шифти?

На эти вопросы пегаске ответило лишь урчание её пустого живота.