Лимоны

Лимонад - тяжелый с моральной точки зрения напиток.

ОС - пони

Выходной Принцессы Селестии

Сборник стихов разных лет о пони и для пони. Продолжение появляется, как только автор посчитает свой очередной стишок достойным включения в данный сборник.

Принцесса Селестия Трикси, Великая и Могучая Биг Макинтош Человеки

Fallout: Большие Изменения

Жизнь простого учителя из Стойла 38 резко меняется, когда выйдя на Пустошь он тут же попадает в плен к огромной рейдерше по имени Большая Сука. Сможет ли интеллигентный учитель изменить здоровенную грубую кобылу в лучшую сторону, или она изменит его?

ОС - пони

The Five Second War / Пятисекундная война

Вторжение Кризалис продлилось колоссальных пять секунд. Всё прошло, как и планировалось.

Принцесса Селестия Кризалис Чейнджлинги

Урок

Я усвоила урок, сестра. Я больше не посмею ошибаться.

Принцесса Селестия Принцесса Луна

Fallout Equestria: Gardener

Каждый день десятки пони погибают на Пустоши. Но для одного пони смерть означает не конец, но начало новой жизни. И этот рассказ поведает вам именно о нём – Садовнике, что пытается возродить Пустошь.

Другие пони

SCP-1939-EQ Подменец

А что если в Эквестрии тоже есть Фонд? Если да, то там наверняка есть множество интересных документов и артефактов. Как например этот.

Другие пони

Странник. Новый дом

Очередной попаданец, прошедший через пол сотни перерождений и путешетвий по разным мирам, наконец нашел место - которое смог назвать бы домом. Но даже там наследие кровавого прошлого следует за ним... И сможет ли герой забыть боевую магию и жить спокойно? Или ему предется вспомнить ее и здесь - что бы быть счастливым? Треш, угар, наркомания и легкий стеб над штампами. +ненормативная лексика. Я вас предупреждал!

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна Человеки

Дивантавия

Октавия живет в Понивилле недавно, и она только что купила диван. И как оказалось, ей придется тащить эту тяжелую штуковину через весь город совершенно в одиночку. Но это не проблема. Проблема - это проклятые сумасшедшие пони, которые от нее все никак не отстанут.

Октавия

Затмение Луны

Вы никогда не думали о другой Луне, Луне, стоявшей в тени свой сестры, о Луне, не виновной ни в чем, о Луне, ставшей жертвой?

Принцесса Селестия Принцесса Луна ОС - пони

Автор рисунка: aJVL

Внутренний Город

IV. Музей

Воздух на улице оказался не таким уж и свежим. В нём появился не слишком сильный, но довольно отчётливый запах гари, словно к уже привычному нездоровому туману добавился дым от какого-то далёкого пожарища. Кобыла с детской коляской, которую Рэйндропс видела утром, почему-то всё ещё была здесь. Она отошла от коляски на несколько метров, но, когда жёлтая пони показалась в дверях Дома Управления, быстро подскочила к оставленному малышу и стала нервно дёргать коляску туда-сюда.

Чихнув от щекочущей ноздри гари, Рэйндропс направилась к гостинице. Теперь, когда у неё есть жетоны, ей определённо стоило посетить местное «предприятие питания», ведь крекера и чая было явно недостаточно для появления настоящей сытости. А там можно будет и обдумать создавшееся положение, и составить какой-нибудь план дальнейших действий.

Рэйндропс вошла в вестибюль гостиницы и увидела у стойки знакомого зелёного жеребца. Огурчик был в том же помятом костюме, что и вчера, хотя галстук его был повязан более подобающим образом. Жеребец о чём-то говорил с сидящей за стойкой кобылой, но услышав скрип входной двери и стук копыт, повернулся к вошедшей пегаске.

— О, вот и вы, товарищ Рэйндропс! — сказал он с чересчур широкой улыбкой. — Я вас тут как раз жду. Вы же, конечно, не думали, что моя общественная помощь ограничится тем, что было вчера? Я вам вот что скажу: ваше, товарищ Рэйндропс, просвещение — это не только важно, но и очень интересно, потому что далеко не каждый день нам, Сталлионградцам, удаётся показать все преимущества нашего народного строя кому-то совершенно постороннему, чуждому, так сказать, элементу. Мы-то уже, знаете, попривыкли, и все плоды дружного коллективного труда принимаются нами как должное…

При виде зелёного жеребца Рэйндропс испытала смешанные чувства. Она почему-то никак не ожидала увидеть его снова и думала о нём лишь в прошедшем времени. Когда Огурчик вчера покинул гостиницу, пегаске показалось, что он уже не вернётся, и она не сильно об этом жалела: первое отрицательное впечатление, которое этот жеребец произвёл ещё на перроне, так и не изгладилось до конца. С другой стороны, Рэйндропс понимала, что Огурчик, возможно, вовсе и не плохой пони, более того, он с самого начала пытался ей помочь, хоть подчас и вёл себя довольно странно. Пегаска по-прежнему почти ничего не знала о Сталлионграде, а те отрывочные сведения, которые у неё были, лишь всё запутывали, так что иметь личного помощника и проводника было бы совсем неплохо. Но этот помощник сам мог оказаться проблемой: никто и не думал скрывать, что он приставлен к Рэйндропс не только для того, чтобы помогать, но и для того, чтобы «присматривать» за ней («за чуждыми элементами глаз да глаз нужен»). И каковы его личные мотивы в этом деле? Он выполняет приказ? Ему за это платят? Может быть, она просто ему симпатична? Да, только таскающегося за ней влюблённого и не доставало…

— …Итак, какие планы у вас имеются на сегодня, товарищ Рэйндропс? — закончил вопросом свою многословную речь Огурчик.

Рэйндропс задумалась и не ожидала, что ей дадут слово, поэтому на несколько мгновений в вестибюле гостиницы повисла тишина.

— Ну… прежде всего я бы хотела перекусить, — ответила наконец пегаска.

— О, это совсем не проблема! — сказал Огурчик. — Особенно теперь, когда у вас есть жетоны. Я слышал, вы только что из Распредбюро.

Он подвёл её к двустворчатой стеклянной двери предпита. Как только она открылась, Рэйндропс почувствовала приятный запах свежего сена и ещё чего-то вкусного. Приглушённое бормотание, которое было слышно ещё в вестибюле, теперь превратилось в хорошо различимый голос жеребца.

— …На прошедшей прямо в производственном цеху задушевной деловой беседе рабочие выразили полную поддержку внутренней и внешней политики ЦК Союза Трудящихся и Горсовета, — говорил голос. — Старший оператор оборудования товарищ Чуб выразил товарищу Гегемону сердечную благодарность за посещение их коллектива и пообещал, что работники Машиностроительного завода сделают всё возможное для выполнения и перевыполнения плана, а также для скорейшего ввода в строй цеха номер девять с его новейшим оборудованием. В непростой международной обстановке рабочие видят свою обязанность в планомерной и постоянной поддержке курса сталлионградского руководства…

Рэйндропс удивлённо оглядывала почти пустой обеденный зал предпита в поисках источника голоса.

— Это радио, — улыбнулся Огурчик, указывая копытом на стоявшую у стены небольшую тумбочку с парой переключателей и решётчатой передней стенкой. — Голос диктора передаётся прямо по воздуху или по проводам, и весь город узнаёт последние новости. Вот что значит технология!

Они выбрали себе столик и не без удобства расположились на мягких стульях. Кроме пегаски и её спутника в предпите был только один посетитель — жеребец в чёрном костюме, сидевший в другом конце зала и что-то сосредоточенно уплетавший. Сам зал был достаточно просторный и по виду во всём напоминал вестибюль гостиницы, отличаясь от последнего лишь тем, что вместо стойки регистрации здесь были рядами расставлены небольшие квадратные столики, покрытые белыми скатертями. Меню нигде не было, официанты куда-то скрылись, а двери, предположительно ведущие на кухню, были прикрыты, но, впрочем, доносившиеся оттуда запахи весьма обнадёживали.

Пегаска продолжала удивлённо прислушиваться к голосу жеребца, звучащему, как сказал Огурчик, по радио. Сама идея этого изобретения пришлась Рэйндропс по нраву, и она даже ощутила лёгкую досаду от того, что в Эквестрии такая полезная вещь не используется. Пони представила, как было бы хорошо послушать тёплым понивилльским вечером какую-нибудь интересную передачу, а ведь таким образом наверняка можно передавать не только голос, но и музыку! И даже граммофонных пластинок можно не покупать! Но если само радио Рэйндропс очень понравилось, то передача, которая была сейчас в эфире, — нет. Какой-то жеребец скучным тоном рассказывал о заводах, цехах, рабочих и их трудовых успехах. Потом он перешёл к состоявшемуся вчера заседанию Горсовета и начал цитировать речь товарища Гегемона, произнесённую на этом заседании и посвящённую подготовке ко Дню Города — видимо, это был какой-то большой местный праздник.

— А музыка по радио звучит? — спросила пегаска.

— Звучит, и довольно часто, — с гордостью ответил Огурчик. — И Гимн Сталлионграда, и «Трудовой марш», и многое другое. И эстрадные песни, конечно. У нас, знаете ли, есть целых два радиоканала — первый и второй. Первый канал вещает и по проводному радио, и по воздуху, то есть при помощи открытых нашими учёными особых волн, а второй — только по воздуху. По первому больше всяких разговоров, а по второму — музыки.

— Это мы сейчас первый канал слушаем? — Рэйндропс покосилась на радиоприёмник, по-прежнему извергающий тяжёлые тезисы речи товарища Гегемона. Слова звучали так, словно они были о подготовке к решающей битве, а вовсе не к празднику.

— Он самый, — подтвердил зелёный жеребец.

— А можно второй канал включить? — спросила пегаска. — Может быть, там музыка.

— Не получится, — ответил Огурчик. — Во-первых, радио тут, как я погляжу, проводное, то есть одноканальное, а во-вторых — не положено. Да вы послушайте, что там говорят, вам для увеличения сознательности это как раз полезно.

Диктор тем временем уже закончил цитировать речь товарища Гегемона и объявил, что слово предоставляется политическому и международному обозревателю, товарищу Визгуну.

— Благодарю вас, коллега. Добрый день, товарищи радиослушатели, — сказал уже другой голос. — Очередные лицемерные речи о дружбе и мире звучат в роскошных залах кантерлотского дворца. Примечательно, что прямо под эти самые речи принцесса Селестия собственным копытом подписала указ об увеличении численности своей гвардии! Попутно, конечно же, нагнетается беспрецедентная антисталлионградская истерия, чтобы уж ни у кого не осталось сомнений, против кого именно направлено остриё этой поднимающей голову военщины. Активизировались, кстати говоря, и селестианские подпевалы у границ Сталлионградской Автономии, теперь уже никто и не скрывает, что Эквестрия выстраивает вокруг нашего города так называемый «санитарный кордон»…

Рэйндропс слушала, открыв рот и не веря своим ушам. Ей никогда не приходило в голову, что кто-то может отзываться о принцессе Селестии и её правлении таким образом. А товарищ Визгун всё продолжал: «лицемерные речи», «антисталлионградская истерия», «военщина», «подпевалы», «валютные спекуляции», «экономическая блокада», «селестианская оккупация», «стремление подорвать самостоятельность Сталлионграда»… Каждая фраза тяжело и обвиняюще падала вниз, клеймя эквестрийскую власть.

— Вот оно — лицо пони, которая впервые в жизни слышит чистую, свободную от селестианских искажений правду! — торжественно продекламировал Огурчик, заметив растерянность пегаски.

Рэйндропс, конечно, ещё вчера поняла, что принцессу Селестию в Сталлионграде не очень любят, но тогда это её не шокировало. В конце концов, все пони никогда не бывают довольны абсолютно всем, и в самой Эквестрии можно натолкнуться на граждан, негромко ворчащих в сторону кантерлотского дворца. Но таких речей, да ещё и произносимых во всеуслышание, вполне официально, разносящихся с помощью радио по всему городу, Рэйндропс никак не ожидала. В груди поднималось негодование, желание возразить и защитить честь принцессы, но пегаска быстро поняла, что это бесполезно. Голос по радио говорил с невероятной убеждённостью, а Огурчик, сидевший напротив Рэйндропс, радостно внимал ему и, судя по виду, верил каждому слову. И ведь это наверняка далеко не первая такая передача! Может быть, сталлионградцы слышат такое каждый день! Неужели самой принцессе Селестии об этом ничего неизвестно? А если известно, то почему она допускает подобные оскорбления? Ведь Сталлионград — это часть Эквестрии, пусть даже и с самой широкой автономией, пусть даже всего лишь формально, но часть! Хорошо, сталлионградцы не подчиняются принцессе напрямую и вольны устанавливать на своей земле любые безумные порядки, которые им нравятся, но это уже просто какое-то неуважение!

Пегаска попыталась хотя бы в уме, хотя бы самой себе доказать, что по радио звучит откровенная ложь. Ну, предположим, что подписать указ об увеличении численности гвардии принцесса действительно могла (почему бы и нет?), но о какой-то «антисталлионградской истерии» Рэйндропс ни разу не слышала. Да, про этот город всегда ходили всякие слухи, но разговор о нём заходил вообще достаточно редко, и большинство пони, в Понивилле например, даже толком не знали, где Сталлионград находится, и никакого зла его жителям не желали. Впрочем, возможно, что эта «антисталлионградская истерия» процветает где-нибудь среди кантерлотской знати, об этом Рэйндропс сказать ничего не могла, потому что была обычной погодной пони и в таких кругах никогда не вращалась. Но дело тут было даже не в том, что говорил диктор, а в том, как он говорил: любой факт он поворачивал против принцессы Селестии и её страны.

— Кстати, — произнёс Огурчик, перегнувшись к пегаске через стол и заговорщицки понизив голос, — если вы, товарищ Рэйндропс, как-то связаны с эквестрийской стороной, то передайте, пожалуйста, своей военщине, что она может сюда и не соваться. У нас, знаете ли, козырь в рукаве имеется. Если необходимость появится, мы можем весь Кантерлот в пепел превратить!

— Нет. Я ни с кем не связана, — быстро ответила жёлтая кобыла.

Пегаске стало страшновато. Сталлионград был явно враждебен по отношению ко всему эквестрийскому, а она, Рэйндропс, приехала почти из самого сердца Эквестрии, и один этот факт давал местным жителям основания относиться к ней с предубеждением, а если её ещё будут считать за шпионку… Учитывая, как радио капает сталлионградцам на мозги, остаётся только удивляться, что на пегаску ещё не напала разъярённая толпа. Пони вдруг вспомнила холодные глаза комиссара Горбезопасности, и её передёрнуло.

Время шло, но обслуживать Рэйндропс и Огурчика никто не спешил. Евший в другом конце зала жеребец в чёрном костюме закончил работать челюстями, вытер рот салфеткой, поднялся и вышел прочь из предпита, ничем не заплатив и оставив грязную посуду на столе. Видимо, он был из Внутреннего Города и питание ему полагалось бесплатное. Спустя минуту в зале появилась официантка в белом фартуке, чтобы убрать оставленную жеребцом грязную посуду. На ожидающих обслуживания пони она внимания не обращала, и Рэйндропс попыталась позвать её, но та лишь мельком глянула через плечо, демонстративно отвернулась и скрылась в кухне, унеся с собой грязные тарелки.

— …Но не вызывает сомнений, что солдаты нашей доблестной Горобороны способны отразить любое поползновение противника, так что все милитаристские усилия этих бешеных собак кантерлотских заправил абсолютно тщетны! — закончил свою речь политический и международный обозреватель. После этого радио разразилось бодрой музыкой, призванной вызвать к жизни возвышенные патриотические чувства сталлионградцев.

— Что-то к нам никто не подходит, — вздохнул Огурчик. — Но ничего страшного, подождём.

— А вы будете что-нибудь заказывать? — спросила зелёного жеребца Рэйндропс. Она была рада вернуться к подчёркнуто невинным и бытовым вопросам, отодвинув в сторону любые мысли и разговоры о политике.

— Я? Заказывать? — удивился Огурчик. — Нет, что вы, это гостиничный предпит, а я в гостинице не живу, мне тут питаться и не положено, даже за жетоны. Я просто с вами хотел тут посидеть, меня, вообще-то, сюда бы и не пустили, но у меня вот что есть, — он вынул из кармана какую-то бумажку и показал её кобыле. — Это гостевой пропуск на сегодня. Я могу даже к вам в номер подняться.

«Ну уж нет», — подумала Рэйндропс. Ей хотелось сохранить какое-то личное пространство, свободное от всяких Огурчиков и прочих непонятных пони. Хватит и того, что туда в любой удобный им момент могут заявиться комиссары из Горбезопасности.

— Знаете, я, наверное, лучше пойду, — сказал зелёный жеребец, немного поёрзав на стуле. — Это, по-видимому, из-за меня вас не обслуживают. Раз мне питаться не положено, то они и не подходят…

Он вышел, и пегаска осталась одна, но это ничем не помогло. Обслуживать её по-прежнему никто не собирался. Бодрая музыка по радио уже отзвучала, и теперь передавали информацию о погоде. Это называлось «Прогноз погоды», и это действительно был прогноз, а не расписание, то есть метеослужба не была точно ни в чём уверена, и выступавший по радио пони говорил о предстоящих атмосферных явлениях, используя слова «возможно» и «вероятно». Из-за этого Рэйндропс ещё больше утвердилась в мысли, что никакой погодной команды в Сталлионграде нет.

Мимо прошла пони в белом поварском колпаке, даже не взглянув на пегаску.

— Товарищ! — окликнула её Рэйндропс, решив использовать принятое здесь обращение, но та не остановилась. Тогда пегаска вылезла из-за стола и догнала кобылу в колпаке у самых дверей кухни. — Постойте! Я бы хотела…

— У нас перерыв! — рявкнула та.

— А когда… — начала Рэйндропс, но пони в колпаке уже ушла на кухню и захлопнула за собой дверь. Должно быть, это означало «никогда».

Пегаска некоторое время стояла на месте, глядя на захлопнувшиеся перед ней деревянные створки. А потом повернулась и пошла прочь из этого предпита, где явно не подозревали, что есть такая вещь, как культура обслуживания. Она миновала стеклянные двери и увидела Огурчика, который никуда не ушёл, а ждал её в вестибюле.

— Ну как? — спросил он.

— Отказались меня обслуживать, — пожаловалась Рэйндропс. — Сказали, что у них перерыв.

— Чего это они? Перерыв-то в предпитах с двух до трёх, а сейчас только двенадцать, — озабоченно сказал Огурчик.

— Это они на вас из-за пирога обиделись, — сказала кобыла, сидевшая за стойкой регистрации, — от которого вы вчера отказались.

— А, это… — вспомнила вчерашний эпизод Рэйндропс. — Пирог был совершенно горелым, так что это я должна обижаться. И почему вы сразу не сказали, что они, видите ли, обиделись? Мне бы не пришлось столько ждать.

Кобыла в ответ только пожала плечами, как бы говоря: «А разве я была обязана?»

— Тут есть другой предпит, неподалёку, — сказал Огурчик. — Он, скажу я вам, более… э-э-э… простонародный, но вам для увеличения сознательности как раз полезно быть поближе к массе.

Пегаска отказываться не стала. Они покинули вестибюль и пошли по улице, на которой стояла гостиница, но не в сторону Внутреннего Города, а в противоположном направлении. Запах гари никуда не исчез, но будто бы смягчился и уже не так раздражал обоняние пегаски: возможно, он стал слабее или пони просто принюхалась.

Буквально через квартал Рэйндропс и Огурчик остановились перед трёхэтажным домом, который отличался от других особым устройством первого этажа. Здесь были широкие двери с каменным крыльцом и большие, почти в понячий рост, окна, сильно выделявшиеся среди своих обычных квадратных собратьев. Над дверями висела вывеска: «Предпит “Лебёдушка”». Внутри «Лебёдушка» сильно отличалась от гостиничной «Клюковки». Стены здесь были не отделаны под камень, а просто покрашены бежевой краской, столы были пластмассовые и без скатертей, вместо официантов тут действовало самообслуживание: у дальней стены стоял длинный прилавок, вдоль которого двигалась небольшая очередь пони с жестяными подносами.

Рэйндропс и Огурчик встали у правого конца прилавка, взяв себе по подносу. Очередь продвигалась быстро, без всяких задержек. Пегаске попалось на глаза короткое меню предпита, которое было напечатано на листе бумаги, приколотом кнопками к стене:

«Уважаемые товарищи! Сегодня в обеденный набор входят:
— Похлёбка травяная “Муравушка”,
— Сено тушёное “Народное”,
— Напиток со вкусом клюквы “Сталлионградский”, вода минеральная негазированная “Кристальная” (на выбор).
Цена одного набора — 1 ст. ед.
»

Надпись «1 ст. ед.» Рэйндропс показалась знакомой, и пони быстро вспомнила, что такое сокращение напечатано на каждом жетоне, выданном ей в Распредбюро. Из этого следовало, что за обед нужно заплатить один жетон, но было непонятно, что именно означает «ст. ед.», и пегаска спросила об этом у Огурчика.

— Это означает «стоимостная единица», — ответил жеребец.

Услышав этот разговор, другие пони из очереди стали коситься на кобылу, которая не знала очевидных вещей. Одна сталлионградка и вовсе стала разглядывать Рэйндропс в упор, отчего той стало неуютно, и больше вопросов она не задавала.

Наконец подошла очередь. За прилавком, среди огромных металлических баков с едой, орудовали две кобылы-буфетчицы в не очень чистых халатах, когда-то бывших белыми. Одна из них проворно поставила на поднос пегаски две пластмассовых тарелки — с похлёбкой и с тушёным сеном, а вторая хриплым голосом спросила:

— Пить?

— Что? — не поняла Рэйндропс.

— Что, я вас спрашиваю, пить будете? — раздражённо объяснила кобыла. — Напиток или воду?

— Воду… — ответила Рэйндропс. Напиток она на всякий случай брать не стала: её смущало, что он был не из клюквы, а «со вкусом клюквы».

— Жетон! — строго сказала кобыла, со стуком поставив на поднос наполненную водой пластмассовую кружку.

Рэйндропс полезла в карман и вытащила один из бумажных квадратиков. Буфетчица выхватила его и наколола на торчащий из прилавка штырёк, на котором была уже целая стопка таких же бумажек. Огурчик, в отличие от пегаски, выбрал напиток со вкусом клюквы, оказавшийся чуть розоватой (видимо, многократно разбавленной) жидкостью, и тоже заплатил один жетон.

«Каждый платит за себя», — подумала Рэйндропс и удивилась своей мысли. Ей почему-то вспомнились все свидания с жеребцами, на которые она ходила. Большинство из них закончились ничем, и даже наиболее удачные так и не стали началом долгих отношений. Неудивительно: в Понивилле мало жеребчиков и они могут позволить себе выбирать. Совсем другое дело — здесь… Так, стоп! Здесь она не на свидании. Пегаска выкинула из головы ненужные мысли и вместе с Огурчиком отправилась на поиски свободного столика, зажав в зубах поднос. Столик нашёлся в самом углу обеденного зала и был шатающимся, с уже подсыхающей кляксой чего-то коричневого на крышке, но выбирать не приходилось.

Похлёбка «Муравушка» представляла собой почти прозрачную жидкость с несколькими плавающими в ней былинками. Никаких столовых приборов нигде не было, и, оглядевшись по сторонам, Рэйндропс убедилась, что похлёбку здесь просто пьют через край миски, а сено едят прямо с тарелки. Какие-нибудь кантерлотские снобы, конечно, наморщили бы нос, но пегаску это обстоятельство не смутило, и она отхлебнула «Муравушку» из тарелки. На языке оказалась чуть тёплая, почти остывшая жидкость с не очень приятным, но, впрочем, терпимым привкусом. Стараясь не концентрироваться на вкусе, пегаска быстро, в несколько глотков, опустошила свою миску с первым блюдом и перешла ко второму. Тушёное сено «Народное» оказалось мягкой, влажной массой, и если похлёбка была ещё хотя бы чуть тёплой, то второе блюдо уже совершенно остыло. Рэйндропс подумала, что фотографию этого кушанья смело можно поместить в словаре, как графическое определение слова «неаппетитный». Запах также был соответствующий, но пегаска всё же решила дать этому шедевру местного кулинарного искусства шанс. На вкус влажная масса была не такой отвратительной, как на вид, но всё же достаточно противной, чтобы Рэйндропс чуть не вернула её обратно вместе с похлёбкой «Муравушка» и съеденными в кабинете уполномоченного крекерами. Кое-как удержав всё в себе, Рэйндропс отодвинула тарелку и взяла стакан с минеральной водой.

— Сегодня как-то бедновато, — произнёс Огурчик. — Даже салата нету. А жетон за обед отдай!

Зелёный жеребец уже управился с первым и вторым и теперь не спеша потягивал свой розоватый напиток из пластмассовой кружки.

— Вот на заводах, говорят, в тамошних предпитах питание усиленное, — сказал он, мечтательно закатив глаза. — И салат, и кисель дают, и молоко, и сметану. Но оно и понятно, там тяжёлое производство, и рабочие должны питаться соответствующим образом. И жетоны там отдавать не нужно, только удостоверение Промтрудсоюза показываешь — и всё.

— То есть они там едят бесплатно? — спросила Рэйндропс.

— А то! — воскликнул зелёный жеребец. — Руководство наше о народе заботится, тем более о народе трудовом. И питанием вот обеспечивают. Да что там питанием! Жильём бесплатным даже! Комнаты дают! Квартиры! И это всё не считая того, что жетоны за работу платят по повышенным ставкам. Путёвки оздоровительные в санатории предоставляют, и для детей рабочих в летние лагеря. Каждому по потребностям! Вот что значит на заводе работать!

«Что ж, — подумала пегаска, — если всё это правда, то, может быть, кому-то и хорошо живётся в этом странном городе».

Она сделала глоток минеральной воды. Вода оказалась обычной, если не считать еле заметного привкуса, который при большом воображении мог сойти за «минеральность».

— А вы сами, Огурчик, где работаете? — спросила Рэйндропс.

— Не Огурчик, а товарищ Огурчик, пожалуйста, — попросил жеребец. — Не поймите неправильно, мне-то всё равно, хоть горшком назовите, как говорится, но у других пони может возникнуть впечатление, что мы очень близки… — Он оглянулся на кобыл, сидевших за ближайшим столиком.

«Ого!..» — подумала Рэйндропс и попыталась вспомнить, называла ли она ещё кого-нибудь в этом городе просто по имени, без приставки «товарищ».

— Хорошо, товарищ Огурчик, я поняла, — быстро сказала она.

— Что касается вашего вопроса, товарищ Рэйндропс, то я работаю общественным активистом, — произнёс Огурчик. Он, кажется, хотел сказать это с гордостью, но что-то ему не позволило, и получилось как-то совсем наоборот. Жеребец опустил глаза, сделав вид, что ему очень интересна клякса на крышке стола.

— Кем? — не поняла пегаска.

— Общественным активистом, — повторил Огурчик, ещё больше смутившись. — На освобождённой, так сказать, основе. Я, значит, организую или, вернее, принимаю активное участие в организации тёмных народных масс… То есть, прошу прощения, уже не совсем тёмных, а вполне себе светлых, ведь проведена и до сих пор проводится огромная многолетняя работа… И мы, низовые активисты, и специалисты из Внутреннего Города… Мы организуем массу, проводим мероприятия, двигаемся в соответствии с генеральной линией Союза Трудящихся и Горсовета… Вот так, в общем.

— Ясно, — сказала Рэйндропс, хотя на самом деле ничего не поняла.

Она глянула в сторону своей тарелки с тушёным сеном и отодвинула её ещё подальше. Оставалось только удивляться, как местные пони могут это есть.

— Вам в Распредбюро что-нибудь объяснили насчёт нашей жетонной системы? — поспешил переменить тему зелёный жеребец.

— Нет, — ответила пегаска.

В Распредбюро ей действительно ничего не объяснили, если не считать криков о том, что монеты — это, оказывается, пережиток прошлого, причём не простого, а буржуазного.

— Что ж, тогда я, как ваш общественный помощник, могу вам рассказать, — произнёс Огурчик. — Знаете ли вы, например, что каждый месяц выпускаются новые жетоны, а старые становятся недействительными?

— Да, товарищ… э-э-э… уполномоченный, кажется, что-то говорил мне об этом, — сказала Рэйндропс.

— О, вы разговаривали с товарищем Кластером? — удивился Огурчик.

— Ну… да.

— Везёт вам, — вздохнул жеребец. — Я уже где-то месяц не могу пробиться к нему на приём по одному вопросу…

Перед внутренним взором Рэйндропс живо предстал уполномоченный, развалившийся в кресле и храпящий, в то время как в приёмной томились в ожидании посетители. И, очевидно, ожидание в приёмной — это лишь малая часть неудобств, завершающий этап бюрократической полосы препятствий, через которую вынуждены проходить пони, желающие посетить тот кабинет.

— Но не будем отвлекаться, — продолжил Огурчик. — О чём мы? Ах да, о жетонной системе, конечно же. Товарищ уполномоченный абсолютно прав, каждый месяц Горснаб выпускает новые жетоны, а старые после этого можно просто выбросить. Неплохо придумано, да? А заметили ли вы, что предпитчица за прилавком насаживает жетоны на штырь, прокалывает их? Думаете, это она просто так? А вот и нет! Это порядок такой! Это называется «гасить жетоны». Если в жетоне есть дырка, это значит, что его уже использовали, а уж повторное использование, будьте уверены, не допускается. И куда же, спросите вы, девают эти дырявые жетоны? Тут тоже всё рационально: их перерабатывают на бумажной фабрике, чтобы в следующие месяцы выпустить уже новые! — торжественно закончил он.

— Подождите, — сказала Рэйндропс, честно пытавшаяся уследить за мыслью Огурчика, — зачем всё это нужно? В смысле, зачем перерабатывать старые жетоны, чтобы выпустить новые? Почему бы просто не оставить старые и не сделать что-то вроде… — она покрутила копытом в воздухе, подыскивая нужные слова, — …денежного обращения?

— Вы, сдаётся мне, просто не понимаете, что такое жетоны, — сказал Огурчик. — Вы думаете, что это что-то вроде денег, а это между тем совершенно не так. Жетоны — это жетоны, а деньги — это уж деньги. Деньги — это пережиток буржуазного прошлого, а жетоны — нет, так что разница очевидна. Деньги-то можно накопить из буржуазных побуждений, а жетоны-то не скопишь, раз они каждый месяц новые.

К их столику подошла пожилая пони в грязном халате и с тряпкой.

— У нас тут предприятье питанья, а не предприятье разговоров! — скрипучим голосом сказала она. — Поели, так место-то освободите!

Рэйндропс огляделась вокруг и увидела, что зал уже пустел: видимо, кончилось обеденное время. Свободных столиков теперь было достаточно, и пегаска с жеребцом не могли никому помешать, но для уборщицы, наверное, прогнать их было делом принципа. Или она просто собиралась стереть со стола коричневую кляксу.

— Конечно, нам пора, — пробормотал Огурчик и встал со своего места.

Они отнесли подносы с грязной посудой к специальному столу, у которого стояла сурового вида буфетчица или, как назвал её Огурчик, «предпитчица». У сталлионградцев, должно быть, фетиш на придумывание новых несуразных слов взамен нормальных. Эта «предпитчица» пересчитала грязную посуду на каждом подносе и даже с подозрением посмотрела на плащ Рэйндропс, думая, похоже, что пегаска могла спрятать что-нибудь под ним.

— Воруют, — грустно объяснил Огурчик, когда они выходили из предпита.

— Что, даже эту пластмассовую посуду? — удивилась Рэйндропс, которая до этого момента вообще думала, что тарелки одноразовые.

— В хозяйстве, как говорится, всё пригодится, — сказал зелёный жеребец. — Вилки и ложки уже давно растащили, хотя они были к подносам железными цепочками приделаны. Вот и за тарелки борьба идёт. Думаю, теперь вы понимаете, как важна наша работа по просвещению и организации масс, чтобы, значит, такого рода безобразия не нарушались.

Погода на улице улучшилась: поднявшийся ветер немного разогнал оставшуюся с утра пасмурность, запах гари тоже уже почти не чувствовался, так что теперь поход по сталлионградским улицам можно было даже назвать прогулкой. Рэйндропс задумалась о том, что ей делать дальше. Самое время составить какой-нибудь план, но в голове было пусто. Наверное, надо как-то отвязаться от Огурчика и вернуться в свой номер. Или…

— Я думаю, нам с вами абсолютно необходима некая культурная программа! — сказал Огурчик, прервав мысли пегаски. — К счастью, я сегодня специально освободил себя от всех дел, чтобы провести время с вами.

Рэйндропс едва сдержала страдальческий стон.

— Представление в Пролетарском театре будет только вечером, но мы можем сходить в библиотеку, — продолжал зелёный жеребец. — Впрочем, это будет вам пока не очень интересно, надо начать с чего-то более наглядного и осязаемого… О! Я понял! Нам совершенно необходимо посетить Городской исторический музей! Знали бы вы, какая там экспозиция! Охвачены все исторические периоды, но главное — это, конечно, Великая Сталлионградская Революция и Великая Гражданская Война!

— Вообще-то, я бы хотела вернуться к себе в номер, чтобы отдохнуть, — сказала пегаска.

— О, тогда я мог бы подняться к вам в гости! — воскликнул Огурчик, выхватив свой гостиничный пропуск и помахав им в воздухе. — Нам с вами ещё столько всего нужно обсудить, чтобы вы поняли превосходство истинно народного строя!

Рэйндропс вздохнула. Вести Огурчика к себе в номер она ни в коем случае не хотела, но и просто отказать ему почему-то не решалась. Да и, в конце концов, сходить куда-нибудь — это даже лучше, чем просто вернуться в номер и сидеть там. А что касается плана дальнейших действий, то его можно придумать и на ходу или вообще отложить это на потом, тем более что пока в голову всё равно ничего не приходило. Немного помедлив, она произнесла:

— Хотя, если подумать, я не так уж и устала. Надеюсь, этот музей не очень далеко.

Огурчик, кажется, даже слегка на месте подпрыгнул от переполнившего его восторга, совсем как маленький жеребёнок, родители которого согласились сходить с ним в цирк.

— Да это совсем близко! — заверил он. — Отсюда до Исторического Квартала буквально копытом подать. Я, скажу я вам, большой любитель нашей великой истории, так что вы определённо встретили нужного пони.

Пегаска лишь понадеялась, что музей и вправду недалеко. Несмотря на улучшившуюся погоду, перспектива продолжительной пешей прогулки её не очень радовала: каждый пройденный пешком метр напоминал о невозможности полёта.

Они пошли по улице, забираясь всё дальше в каменные дебри Сталлионграда. Внезапно дома по обеим сторонам дороги стали отличаться друг от друга. На улицу глядели арочные окна, кое-где фасады украшала лепнина. «Архитектурные излишества», — коротко прокомментировал Огурчик. Дома знавали и лучшие времена, штукатурка во многих местах облупилась, но даже в таком потрёпанном состоянии они выглядели лучше, чем бесконечные ряды типовых серых трёхэтажек.

В этих кварталах также было немногопонно, но всё же Огурчик и Рэйндропс никогда не оставались на улице совершенно одни, им по пути постоянно попадались какие-то пони, и у пегаски было странное чувство, что эти будто бы случайные прохожие на самом деле за ней следят. Ещё вчера Рэйндропс посмеялась бы над такими нелепыми мыслями, но сейчас она уже не была ни в чём уверена.

На первом этаже бледно-зелёного здания располагались широкие двери, похожие на те, что были у предпита, в котором они обедали, но это было не предприятие питания. Над входом висела вывеска: «Продснаб “Рябинушка”». Изнутри доносился какой-то гомон и, кажется, ругань. Это привлекло внимание Рэйндропс, и она спросила, что здесь такое.

— А, ничего интересного, — ответил Огурчик. — Пункт продовольственного снабжения, по-старому — продуктовый магазин.

Зелёный жеребец намеренно сделал свой тон как можно более скучным, указывающим на то, что здесь ничего интересного нет, однако Рэйндропс заметила его уловку и заинтересовалась этим местом ещё больше. Доносящиеся изнутри крики тем временем стали громче, и пегаска остановилась, прислушиваясь к шуму.

— Ладно, — сказал Огурчик чуть раздражённо. — Давайте зайдём. Заодно посмотрим, что там выбросили.

— Выбросили? — не поняла Рэйндропс.

Жеребец, кажется, немного смутился и произнёс:

— То есть я хотел сказать, посмотрим, что там дают. Продают, то есть, если по-вашему, по-буржуазному.

Войдя вместе с Огурчиком внутрь, Рэйндропс увидела, что это и вправду был обычный продуктовый магазин. Самих продуктов тут было, правда, не очень много: брикеты прессованного сена да прозрачная жидкость в банках с надписью «Берёзовый сок». Остальные полки пустовали. У прилавка стояла шумная очередь, и пони, находившаяся в её начале, о чём-то спорила с молодой полноватой продавщицей, а остальные ждали, чем кончится спор, по большей части молча, но иногда выкрикивая свои реплики.

— Это что, за сеном? — спросил Огурчик, который, казалось, был несколько удивлён происходящим.

— Ну не за берёзовым же соком! — язвительно ответила кобыла из хвоста очереди.

— Ох, дожили, — вздыхала другая, — уж и сена нормально не возьмёшь. Что ж такое со снабженьем-то делается?

Рэйндропс прислушалась к спору. Из-за сильного специфического говора, присутствовавшего у обеих сторон, разобрать, о чём идет речь, было не так уж просто.

— Шо ж творится-то! — восклицала одна из покупательниц, стареющая кобыла в синей косынке, размахивая перед продавцом жетоном Горснаба.

— А то и творится! — кричала в ответ продавщица. — Я ж вам в десятый раз говорю: правила! — Она выбросила вперёд копыто, указывая на стену, где на специальной доске был вывешен уже потрёпанный и пожелтевший листок с «Правилами народного продовольственного снабжения».

— А шо правила? Они уж двадцать лет как правила!

— Так и я том! — продолжала продавщица. — У вас жетон за какой месяц? За шестой! А сёдня уже седьмой! Вот написано же на нём: ноль шесть, а надо уже ноль семь!

— Так ну и шо? Сёдня токо первое число! — протестовала покупательница. — Первого числа ишшо можно, всегда, вот сколь ся помню, всегда принимали!

— Нельзя! Правила! — отрезала молодая продавщица. — Несите новые жетоны!

— А ты знашь, каки очереди щас в Распредбюро за энтими новыми жетонами?!

Среди покупателей чувствовалось разделение: небольшая часть пони, видимо, уже получила в Распредбюро жетоны на новый месяц и выкриками поддерживала продавца, требуя, чтобы не задерживали очередь, другие же нервно топтались, ожидая, чем всё кончится, но сами в спор вступать не спешили, предоставив одной покупательнице возможность отдуваться за всех.

— Шо тут опять происходит?! — раздался вдруг ранее не звучавший зычный голос, и в торговый зал из подсобки выплыла кобыла весьма внушительных размеров, с телосложением, делающим её похожей на маленького слона или носорога. Высветленная до невозможности грива копной вздымалась на её голове, окутывая белый колпак продавца, а огромная нижняя губа, блестящая, будто специально вымазанная жиром, выпячивалась далеко вперёд. Увидев эту кобылу, все затихли. — Так шо случилось? — сказала она уже чуть тише, шлёпнув своими сальными губами.

— Не хотит мене товар отпускать! — пожаловалась кобыла в косынке, свирепо глядя на молодую продавщицу. — Новые жетоны ей подавай!

— Ну так усё правильно, — сказала носорогоподобная пони, — новый месяц начался.

— Но как же так, товарищ Розочка?! — воскликнул высокий жеребец в шляпе. — Ведь только первое число, всегда в этот день принимали, и мы все, так сказать, рассчитывали…

— А вот так, товарищ Циркуль, — ответила ему продавщица. — Какая-то сволочь накапала в Управснаб, шо мы тут не правилам торгуем, так шо теперь усё будет строго по правилам, а в правилах ясно написано, шо просроченные жетоны не принимаются вапще, ни первого числа, ни какого.

Все возмущённо загалдели, посылая проклятия в адрес анонимного «стукача».

— Но ведь есть постановление, что в первые три дня нового месяца… — несмело начал жеребец.

— Не знаю никакого постановления! — отрезала продавщица. — Шо мне эти постановления, когда у меня есть правила торговли, и там чётко сказано, шо просроченные жетоны не принимаются ни одного дня!

— И как же нам теперь быть? — пролепетал высокий жеребец. — Может быть, как-нибудь… Ну вы понимаете… как-нибудь… Ведь, в конце концов, все ж свои пони, квартал небольшой, все друг друга знают, вы нас знаете, а мы уж в долгу не останемся!

— Не останемся! Не останемся! — хором подтвердили остальные покупатели.

— Усе свои, говорите? — пробурчала продавщица. — А вот это ещё кто? — она внезапно вперила взгляд прямо в Рэйндропс, и все повернулись к пегаске.

— Всё в порядке, товарищи, мы уже уходим, — сказал Огурчик и потянул Рэйндропс к выходу.

Когда они оказались снаружи, их догнала кобыла, одна из стоявших в очереди покупательниц. Она была не очень молода, но, без сомнения, ухаживала за собой и выглядела довольно симпатично в своём простом, но элегантном платье, явно сшитом на заказ.

— Извините, товарищ, — обратилась кобыла к Рэйндропс, выглядя при этом слегка смущённой. — Ваш плащ… Я знаю, пожалуй, почти всех портних в городе, но этот покрой, я такого никогда не видела. Не подскажите, где вам удалось его достать? Ещё раз извините, наверное, мне не следует, но вы же понимаете, все мы кобылы, пытаемся выглядеть соответствующе…

— Его сшила мне одна моя знакомая, — сказала Рэйндропс. — Её зовут Рэрити.

— Рэрити? — рассеянно повторила кобыла. — Никогда о ней не слышала. Можно узнать, где она живёт?

— В Понивилле.

Всё это было довольно неожиданно, и Рэйндропс не придумала ничего лучше, чем сказать правду. Хотя, возможно, ей и не стоило распространяться о том, откуда она приехала, учитывая, что говорят об Эквестрии по радио.

— В Понивилле? — обескураженно переспросила пони. — А где это? Позор мне, я, видимо, совершенно не ориентируюсь в городских районах.

— Это не в Сталлионграде, — ответила пегаска. — Понивилль — это маленький городок неподалёку от Кантерлота.

— От Кантерлота?! — кобыла уставилась на Рэйндропс, широко раскрыв глаза. Несколько секунд она так и стояла, но затем будто бы очнулась: — Ой! Я… Простите! Мне пора обратно в очередь!

Пони поспешила вернуться в продснаб и скрылась в дверях.

— Мещанский элемент, — с суровостью в голосе сказал ей вслед Огурчик. — Лишь бы наряжаться, а о народной пользе не думают и сознательности никакой не имеют! Такие, как она, и обеспечивают работой всех этих полуподпольных портняжек. Наверняка ещё и запрещённой валютой расплачиваются. Представляете, как будто мало им официального снабжения одеждой! А ведь снабжение-то по науке организовано, со всеми расчётами, с учётом носкости…

Он вдруг сделал круглые глаза и ударил себя копытом по лбу.

— Ох! Я ж совсем забыл! Мне же нужно отметиться в очереди за новым костюмом!

Рэйндропс удивлённо посмотрела на него.

— Не волнуйтесь, всё в порядке, — успокоил её жеребец. — Зайдём в промснаб. Это дело двух минут, да и нам практически по пути.

Но, видимо, этот «промснаб» (ещё одно странное сталлионградское слово, йей!) был всё же не совсем по пути. Огурчик свернул с улицы, по которой они шли, и дальше они двигались по узкому переулку, затем по другой улице, потом повернули направо и, наконец, вышли к зданию, на первом этаже которого и располагалось искомое заведение. Вывеска над входом гласила: «Промснаб №6». Должно быть, у тех, кто придумывал названия для предпитов и продснабов, закончилась фантазия, и на промснабы её не хватило, так что они различались просто по номерам. Как поняла Рэйндропс из объяснений своего спутника, это было что-то вроде хозяйственного магазина и магазина одежды в одном флаконе.

Внутри, к счастью, никакой очереди не оказалось. Продавщица, крупная серая кобыла, в одиночестве скучала за прилавком. Этот магазин или, как он официально назывался, промснаб был пуст, и Рэйндропс сразу поняла, почему здесь не было покупателей: установленные вдоль стен деревянные стеллажи зияли пустыми полками. Пустые застеклённые витрины печально поблёскивали в лившемся из окон свете, сиротливо стояли обнажённые манекены и ничем не занятые вешалки для одежды. Неудивительно, что пони не спешили в этот магазин: даже как следует осмотревшись, пегаска не смогла найти ни одного товара, который они могли бы здесь купить.

Это было более чем странно: в крупнейшем промышленном центре в продаже не было промышленных товаров! Но для Огурчика вся эта картина, видимо, не была чем-то непривычным, по крайней мере он ничуть не удивился. Окинув помещение равнодушным взглядом, зелёный жеребец прошёл прямо к продавщице. Поздоровавшись с ней, он вынул из кармана какую-то бумагу и выложил её на прилавок.

— Это однодневный гостевой пропуск в гостиницу, — с враждебностью в голосе сказала серая пони.

— Ох, простите, — произнёс Огурчик и вытащил из кармана другую бумажку. Кобыла сделала в ней отметку, потом достала большую книгу с какими-то копытописными списками и стала там что-то искать. Слишком долго ждать пегаске, к счастью, не пришлось, вскоре зелёный жеребец расписался в нескольких бумагах, а также в большой книге, и все формальности были улажены.

— Когда внесёте оставшуюся сумму? — поинтересовалась продавщица, когда Огурчик уже собирался с ней попрощаться.

— При получении товара, — твёрдо ответил зелёный земнопони.

— Смотрите, вам ведь осталось заплатить всего каких-то семь жетонов, — равнодушно сказала она, заглянув в большую книгу, ещё лежавшую у неё на прилавке. — Я бы на вашем месте подумала о погашении этой суммы. Многие другие покупатели уже всё оплатили, и я могу продвинуть их в очереди…

— Вы не можете! — запротестовал Огурчик. — Я активист! Мне новый деловой костюм остро необходим для работы, и потребность в нём подтверждена специальной комиссией!

Продавщица только пожала плечами, как бы говоря: «Ну и что?»

Жеребец открыл рот, чтобы продолжить отстаивать свои права, но не решился и, постояв с открытым ртом, вдруг развернулся и пошёл к выходу.

— Хорошо, я заплачу, когда приду отмечаться в следующий раз, — бросил он, не оборачиваясь. — До свидания.

Когда Огурчик и Рэйндропс вновь оказались на улице, жеребец произнёс:

— В целом всё не так уж плохо. Судя по спискам, недавно в промснаб поступило несколько костюмов, и очередь значительно продвинулась вперёд. Если меня опять не задвинут куда подальше, то, думаю, я смогу получить костюм уже в этом месяце!

Он пытался говорить бодро, даже выпячивал грудь, и, надо сказать, у него почти получалось. Но тут натянутая улыбка сошла с его лица, и он, вздохнув, печально посмотрел на Рэйндропс.

— Не надо бы вам всё это видеть, — сказал Огурчик устало. — Это мой просчёт, к сожалению. Следовало добиться выделения кареты, и сразу отвезти вас в музей, а не решать по пути свои личные дела. Да и предпит можно было найти поприличней, чем тот, в котором нам пришлось обедать. Но… — он с досадой махнул копытом. — Куда там! Сейчас разве что-нибудь выбьешь…

Он выглядел расстроенным оттого, что не смог показать Сталлионград с лучшей стороны, и пегаске даже захотелось его приободрить. Но она не знала, как это сделать, и поэтому просто сказала:

— Ничего страшного. Всё в порядке, правда.

— Думаю, вы правы, товарищ Рэйндропс, — сказал Огурчик, немного повеселев. — Трудности со снабжением есть, но они носят, несомненно, временный характер. Первый шаг в решении проблемы — это ведь что? Это, как известно, её признание. А наличие проблем в строительстве нового народного порядка никто не отрицает, даже сам товарищ Гегемон недавно выступал по этому поводу. А всё от чего? Многие товарищи сказали бы, что это всё от происков селестианцев, и были бы, конечно, абсолютно правы, но дело далеко не только в этом. А в чём же ещё? В нашей собственной несознательности, скажу я вам! Благодаря жетонной системе удалось полностью устранить денежные накопления, каждый пони у нас получает ровно столько жетонов, чтобы ему точно хватило на месяц: кто — зарплату, кто — пенсию, кто — стипендию, кто — пособие или ещё там что. Если нужно купить что-нибудь дорогое — пожалуйста, есть рассрочка, можно платить понемногу с каждой зарплаты, как я, например, за новый костюм. И что же вы думаете? Стал процветать вещизм! Раз нельзя копить деньги, все стали копить вещи! Сметают с полок даже то, что им не нужно, просто чтобы жетоны не пропали!

Они шли по улице, которая пыталась казаться чем-то вроде бульвара: помимо лысеющих газонов здесь были старые полуживые деревья. Иногда попадались даже скамейки, но либо сломанные, либо уже занятые, поэтому присесть и отдохнуть было негде.

— Из-за этого массового вещизма приходится нормировать потребление товаров, — продолжал свой рассказ Огурчик. — От каждого по способностям, каждому по потребностям — это очень верно, золотые, можно сказать, слова. Но оно ведь как? Разве пони может сам решить, какие у него потребности? Не те потребности, которые он сам себе придумал, а реальные, действительные, обоснованные потребности? Как показала практика — нет, не может! Тут требуется строго научный подход. Вот, к примеру, нужен вам новый, скажем, диван. Вы подаёте в промснаб по месту жительства заявку, потом к вам приходит комиссия и решает, действительно ли вам нужен диван, или вы всё это просто придумали. Если диван всё же нужен, то вас вносят в список тех, кому нужен диван, и вы начинаете постепенно выплачивать его стоимость. Потом, когда по списку подходит ваша очередь, вам дают диван. Всё, в общем-то, просто и понятно!

«Ну, у нас в Понивилле всё-таки проще, — подумала Рэйндропс. — Приходишь в магазин “Перья и диваны” и покупаешь, что тебе нужно».

Но вслух она на всякий случай ничего не сказала. Если Огурчику нравятся здешние порядки, то какое право она имеет его разубеждать? Это она может взять и уехать отсюда (она ведь может, правда?), а ему ещё здесь жить.

Внезапно бульвар кончился, и они вышли на просторную площадь. В центре её стояла статуя, изображающая воинственного вида пони с зажатым в зубах длинным мечом. На постаменте была высечена надпись: «Герои Сталлионграда, ваш подвиг — это наша гордость!»

— Это Мемориал Героям Великой Гражданской Войны, — объяснил Огурчик. — А вот, кстати, и музей! — он указал копытом на каменное здание с двускатной крышей и колоннами на другой стороне площади.

Когда они пересекли площадь и вошли в музей, им навстречу откуда-то вынырнул седой жеребец в тёмном балахоноподобном одеянии, которое делало его похожим на какого-то отшельника.

— Здравствуйте, — сказал этому пони Огурчик.

— Здравствуйте, товарищи, — в свою очередь произнёс седогривый.

Он вынул откуда-то из-под одеяния очки с толстыми стёклами, водрузил их на нос и воззрился на посетителей.

— О, вы товарищ Огурчик, я полагаю, — наконец сказал он, осмотрев зелёного жеребца с головы до копыт. — Рад, что вы снова зашли. А это… — седогривый обратил взор выцветших глаз на стоявшую рядом пегаску.

— Это товарищ Рэйндропс, она гость нашего города, — важно сказал Огурчик.

— А меня зовут Бурлеск, я смотритель этого музея, — представился седой.

— Очень приятно, — сказала Рэйндропс.

— Взаимно, — произнёс смотритель. — Так вы гость нашего города? Это очень интересно! И откуда же вы? Из союзных нам посёлков, надо полагать? Дайте угадаю, из Подковины? Или из Белопонии?

— Я из Понивилля, — ответила пегаска.

— О, это… ещё интересней, — сказал седой жеребец после короткой паузы, в течение которой Огурчик явно наслаждался произведённым на него эффектом.

— Теперь вы понимаете, какая на меня возложена ответственность? — с гордостью сказал зелёный пони. — Я, между прочим, являюсь общественным помощником нашей дорогой гостьи. Мы прибыли, чтобы посмотреть экспозицию для увеличения сознательности товарища Рэйндропс.

— Конечно, — кивнул седогривый. — Я хоть и не экскурсовод, а всего лишь смотритель музея, но показать вам всё тут смогу. Экскурсия, кстати, стоит один жетон с посетителя.

Они подошли к столику, на котором лежало несколько уже проколотых жетонов и большая, похожая на семейный фотоальбом, книга с надписью «Учёт посетителей» на обложке. Получив по жетону от Огурчика и Рэйндропс, смотритель сразу же проколол их (вместо штырька для насаживания жетонов, как в предпитах и продснабах, у него был специальный дырокол).

— Я очень прошу прощения, — сказал Огурчик, когда они расплачивались, — я понимаю, что раз я активизировал вас и привёл сюда, то и ответственность за оплату данного мероприятия как будто лежит на мне, но мои несколько стеснённые обстоятельства… В общем, надеюсь, вы не возражаете, что я плачу лишь за себя…

Он посмотрел на Рэйндропс, явно рассчитывая на понимание и снисхождение.

— Я в состоянии заплатить за себя сама, — сказала пегаска, постаравшись вложить в этот ответ всё своё кобылье достоинство.

— А знаете ли вы, что убедиться в погашении мною жетона — это ваша прямая обязанность, мисс Рэйнт?.. — спросил Бурлеск, показывая посетителям их уже продырявленные бумажные квадратики.

— Рэйндропс, — подсказал ему Огурчик быстрее, чем пегаска смогла ответить. — И я, конечно, понимаю, что вы хотите произвести соответствующее моменту впечатление на нашу гостью, но она уже привыкла к принятому у нас обращению «товарищ».

— О, это хорошо, — сказал смотритель. — Распишитесь, пожалуйста, в книге учёта посетителей, и пойдём смотреть экспозицию.

Все втроём они углубились в залы музея, просторные и с высокими потолками, но из-за небольших окон слегка мрачноватые. Первым делом Бурлеск подвёл своих гостей к стене с огромным портретом Сталлиона, окружённым куда меньшими портретами каких-то других пони.

— Это у нас Стена Почёта, — произнёс смотритель, благоговейно понизив голос. — В центре вы можете лицезреть портрет нашего великого вождя — нашего дорогого товарища Сталлиона. Именно этот выдающийся пони освободил наш город от ига прогнившего капитализма. Семьдесят два года назад правивший здесь князь Никель, вассал принцессы Селестии, был свергнут во время народных волнений. После этого к власти в Камнеграде, как тогда назывался наш город, пришли министры-капиталисты, которые также стояли на позиции соглашательства с Селестией, но народ не стал их терпеть и вскоре, возглавляемый Сталлионом, установил свою власть. Конечно, даже такой выдающийся пони, как товарищ Сталлион, не смог бы осуществить все эти великие свершения в одиночестве, у него были верные соратники, портреты которых вы также видите на этой стене. Кадры решают всё — это слова самого товарища Сталлиона.

Рэйндропс оглядела Стену Почёта. Из более чем двух десятков портретов только на трёх были изображены кобылы, все остальные пони — жеребцы. Единорогов не было, про пегасов Рэйндропс ничего сказать не могла — на картинах были видны только головы, шеи и верхняя часть плеч, но что-то подсказывало, что это всё земнопони.

— Конечно, капиталисты и их приспешники из старой княжеской армии не смогли смириться с утратой власти и награбленного имущества, — продолжал свой рассказ Бурлеск. — Они подняли многочисленные мятежи в окрестностях города, пользуясь несознательностью населения. Капиталисты захватили соседние с нами посёлки и предприняли оттуда наступление. Получив поддержку от принцессы Селестии, они рассчитывали вскоре захватить и Камнеград, но товарищ Сталлион в кратчайшие сроки собрал войско и сумел отстоять город. Даже после сокрушительного поражения в этой битве враги и не думали сдаваться, война продолжалась ещё три долгих года и унесла жизни многих пламенных борцов за свободу…

— Три года?! — поразилась Рэйндропс. На её памяти все схватки со злодеями в Понивилле занимали обычно не более суток, и такой долгий срок показался ей чем-то запредельным. Она представила, что было бы, если бы борьба, например, с Дискордом продлилась три года, и её передёрнуло.

— Да, товарищ, три года, — сказал смотритель. — Враги были очень упорны и, несмотря на очевидное превосходство народной армии, никак не хотели сдаваться и отказываться от своих пониедских планов. В окрестностях города есть леса и гористые участки, где враг легко мог скрыться и наносить оттуда свои внезапные подлые удары, но благодаря героизму и самоотверженности нашего народа через три года последний отряд капиталистских прихвостней был разбит. Это событие широко отмечается у нас каждую весну, во время Праздничной Недели Великой Победы каждый гражданин Сталлионграда считает своим долгом почтить память павших защитников города.

Бурлеск сделал скорбную паузу и потянулся к голове, будто бы намереваясь снять шляпу. Но головного убора на нём не было, так что он просто провёл копытом по своей седой гриве и продолжил:

— В историю эти события вошли как Великая Революция и Великая Гражданская Война. Когда была одержана сокрушительная победа и враги были разгромлены, жители города были настолько благодарны автору этой победы — товарищу Сталлиону, что единогласно постановили переименовать Камнеград в Сталлионград.

Смотритель немного помолчал, давая всем прочувствовать важность только что произнесённых слов.

— А теперь давайте подробнее остановимся на верных соратниках товарища Сталлиона, — заговорил он вновь. — Это, например, товарищ Гриб, он принимал непосредственное участие в подготовке Революции, — Бурлеск указал на портрет лысого жеребца с небольшой бородкой. — Многих пони вдохновили речи, произнесённые этим неутомимым оратором с его знаменитой бронированной повозки. Уже после установления народной власти его попыталась застрелить кобыла-террористка, товарищу Грибу тогда удалось выжить, однако его здоровью, к сожалению, был нанесён непоправимый урон, и через несколько лет он скончался.

Смотритель коротко рассказал ещё о нескольких наиболее интересных пони. Все они или геройски погибли во время Великой Гражданской Войны, или же были злодейски убиты специально подосланными коварными убийцами, и создавалось впечатление, что единственным, кому удалось прожить более-менее долгую жизнь, здесь был сам Сталлион. Расположение портретов на стене зависело, как оказалось, от важности каждой отдельной личности: наиболее значимые с исторической точки зрения фигуры располагались ближе к Председателю Горсовета. Рэйндропс вдруг вздрогнула: она заметила, что с одной из картин на неё смотрит лицо жеребёнка. Жеребчику было лет десять, самое большее — двенадцать. Пегаска старалась не принимать близко к сердцу рассказ Бурлеска о войне, но это юное лицо немного вывело её из равновесия.

— Кто это? — спросила она, указывая на заинтересовавший её портрет.

— А, это, — сказал смотритель. — Это юный товарищ Морозец, который геройски отдал свою молодую жизнь за Сталлионград. Это произошло не на войне, его история наглядно показывает, что место для подвига есть и в мирные годы. Несмотря на нежный возраст, товарищ Морозец вёл преданную, активную борьбу с врагами народной власти, разоблачая их подлые выходки, например сокрытие продовольствия в голодное время, и за это был жестоко зарезан. Враги подстерегли его, когда он пошёл в лес на заготовку ягод для народного хозяйства. Кстати, о врагах. Давайте проследуем к противоположной стене этого зала. Она, хочу отметить, является противоположной не только в плане геометрии помещения, но и в плане сугубо смысловом.

Бурлеск и Огурчик направились к другой стене, а Рэйндропс немного отстала, ещё раз посмотрев на портрет жеребёнка. Её поражало то, как смотритель музея рассказывал о войне и убийствах: он говорил торжественно и печально, но вместе с тем совершенно спокойно, без всякого ужаса и удивления, будто о чём-то обыденном и не выходящем ни за какие рамки. Рэйндропс попыталась вспомнить, слышала ли она когда-нибудь раньше об этой войне. Кажется, слышала. Может быть, ещё в школе, на уроке истории, где тема Сталлионграда вроде бы затрагивалась вскользь? Как бы то ни было, подобные события всегда находились за пределами её внимания, казались чем-то далёким и несущественным, чем-то вроде подробностей жизни Старсвирла Бородатого. Да, пони когда-то воевали, но это было очень давно или где-то далеко, а теперь она сама была на земле, политой кровью каких-то семьдесят лет назад! Пожилые жеребцы и кобылы, которых можно встретить сегодня на улицах города, могли застать те времена…

— Не отставайте, товарищ Рэйндропс, — окликнул пегаску Огурчик. — Нам ещё многое нужно увидеть.

Когда она догнала жеребцов, те уже были у противоположной стены, которая также была увешана портретами. У всех картин, помещённых на эту стену, было одно отличие: лица пони были максимально неприятными, имели глупые или злобные выражения. В центре здесь тоже висел один портрет, который был больше остальных, но всё равно намного меньше изображения Сталлиона на той, другой стене.

— Это Стена Позора, своего рода уникальная коллекция нашего музея, ведь из остальных мест все упоминания об этих негодяях были справедливо вычищены, — сказал Бурлеск. — Здесь, в назидание потомкам, собраны все главные враги, предатели и вредители, которые в своём безумии обратились против товарища Сталлиона и его мудрой политики. Иногда тайно, иногда явно они противодействовали процветанию нашего народа, так что если в нашем строительстве нового общества что-то не получалось, то это, несомненно, их вина. И вина их многочисленных последователей, слабый разум которых не смог устоять перед их тлетворными идеями.

Рэйндропс вспомнила, как плохо по радио говорили про Селестию, и испугалась, что изображение принцессы тоже есть на этой стене, но его здесь не оказалось. Тогда она обратила внимание на тот портрет, который был больше остальных. На нём был нарисован жеребец с тёмной кудрявой гривой и в пенсне, за стёклами которого прятались неестественно выпученные глаза с откровенно безумным выражением.

— Это известный оппортунист и антинародный деятель Тортик, — сказал Бурлеск, указывая на кудрявого жеребца. — Он участвовал в организации Революции и руководил обороной города во время Войны, но затем попал под влияние ложных и опасных идей, так начала проявляться его действительная подлая сущность. Он и его последователи — тортикисты — безудержно клеветали на самого товарища Сталлиона и других честных пони, огульно критиковали любое мудрое решение Горсовета. Они отрицали возможность построения нового общества в отдельно взятом городе и заявляли, что наш строй якобы деформирован бюрократией, чего, конечно, и близко никогда не было. Когда выходки Тортика терпеть уже стало совершенно невозможно, его сослали в отдалённый посёлок, но и там он не успокоился, продолжая плести свои заговоры и сеять свою ложь через преданных ему агентов. Помня о его прошлых заслугах, Тортика просили одуматься и отречься от своих заблуждений: писали ему письма, посылали целые делегации, но он упорствовал и начинал клеветать на народную власть ещё больше. Вы не поверите, но он дошёл до того, что измыслил альтернативную программу построения нового общества и даже собирался собрать свой собственный, оппозиционный горсовет! Всё кончилось тем, что у кого-то из честных граждан лопнуло терпение и однажды Тортика нашли бездыханным. С проломленной головой.

Бурлеск повернулся к Рэйндропс и одарил долгим взглядом, дожидаясь её реакции.

— Вы… — произнесла пегаска. — Такое впечатление, что вы одобряете это убийство… Пусть даже этот Тортик был очень плохим пони, но нельзя же вот так! Это ужасно неправильно!

— Конечно, вы правы, — согласился смотритель. — Всегда должна торжествовать революционная законность. Смею вас заверить, Горсовет и лично товарищ Сталлион осудили тогда данное ужасное преступление, было проведено соответствующее расследование, а что убийца так и не был найден, то это уже простое несчастливое стечение обстоятельств, а не чей-то злой умысел. Что ж, продолжим…

Он вдруг замолчал и ещё раз окинул взглядом стену с портретами.

— А впрочем, — сказал он, — достаточно об этих предателях. Давайте лучше перейдём в следующий зал нашего замечательного музея.

Смотритель повёл своих гостей дальше. Пройдя сквозь широкую арку, они оказались в другом помещении, которое уже не было таким пустым, как предыдущее: здесь были не только портреты на стенах, но и многочисленные экспонаты, выставленные в застеклённых витринах. А ещё здесь были два симпатичных статных жеребца в военной форме, которые стояли так тихо, что Рэйндропс не подозревала об их существовании, пока непосредственно не наткнулась на них взглядом.

— Почётный караул, — коротко объяснил Бурлеск и продолжил: — Ощутите важность момента! Мы с вами находимся в зале, который полностью посвящён нашему дорогому товарищу Сталлиону. Слева вы можете видеть точную копию комнаты, в которой маленький Сталлион жил вместе с родителями в первые годы своей жизни.

Рэйндропс повернулась в указанную сторону и увидела огороженный угол, в котором и вправду была детально восстановлена внутренняя обстановка какой-то убогой лачуги. Центральное место занимала грубо сколоченная из досок кровать, рядом громоздился шкаф с перекошенными дверцами. Тут же стоял стол без скатерти, а завершала композицию сплетённая из тонких веток детская колыбель с каким-то тряпьём.

— Как вы можете видеть, товарищ Сталлион происходит из самой что ни на есть простой семьи, — сказал Бурлеск. — Удивительна история его рождения: появление на свет будущего Вождя сопровождалось самыми разными чудесными явлениями и знамениями! Звёзды в ту ночь буквально танцевали в небе и указывали путь всем желающим посмотреть на удивительного жеребёнка. Рабочие с ткацкой фабрики, находившейся неподалёку, первыми пришли в гости к новорождённому и принесли с собой подарки, которые помогли семье Сталлиона пережить трудные времена. Это знаменательное событие случилось сто одиннадцать лет назад. Кстати, летоисчисление в нашем городе ведётся от рождения товарища Сталлиона, так что у нас сейчас идёт сто одиннадцатый год, а не одна тысяча третий, как в капиталистической Эквестрии, где считают от начала так называемой Эры Гармонии.

Они пошли по залу дальше. Казалось, здесь был задокументирован каждый шаг вождя: на стенах висели фотографии и живописные портреты, на которых был Сталлион в разные периоды своей жизни, и, продвигаясь дальше по помещению, можно было стать свидетелем его взросления. В стеклянных витринах были выставлены всевозможные связанные с ним вещи: аттестаты об окончании начальной школы и реального училища, дипломы и почётные грамоты, пестрящие положительными оценками учебные ведомости, пожелтевшие вырезки из газет, горн, на котором юный Сталлион играл, жеребячьи рисунки, личные дневники, школьная форма и даже галстуки и пуговицы. Бурлеск трещал без умолку, рассказывая историю каждой вещи, на которую падал взгляд Рэйндропс.

После жеребячества и юности шёл период более зрелой молодости. Здесь были выставлены на обозрение толстые потрёпанные студенческие конспекты, решение декана об отчислении студента Сталлиона из Камнеградского института «за участие в запрещённой организации» и книги, с помощью которых уже бывший студент продолжал учиться самостоятельно. Далее были экспонаты, иллюстрирующие жизнь и борьбу тогда ещё молодого и ничем непримечательного жеребца, который постепенно, но неуклонно завоёвывал лидерство в революционном движении. Висящие на стенах картины изображали сцены подпольных собраний и митингов под красными флагами.

Пройдя ещё дальше, Бурлеск, Огурчик и Рэйндропс оказались в части зала, где вещи, картины и фотографии рассказывали уже о периоде революции и гражданской войны. Тут же разместился стеллаж с «величайшей мудростью» — полным собранием сочинений вождя. Ряды одинаковых томов в обложках благородного красно-коричневого цвета со спокойной величавостью стояли на крепких дубовых полках. Наконец, пони достигли конца зала, где за толстым непробиваемым стеклом сверкали на красных подушечках многочисленные ордена и медали Сталлиона, здесь же стоял и он сам в белом кителе.

Рэйндропс встретилась с неподвижными глазами Председателя Горсовета и невольно вздрогнула. Этот жеребец умер сорок лет назад, но тем не менее сейчас он стоял перед ней в каком-то стеклянном кубе, напоминающем аквариум, и выглядел вполне живым, пусть и неподвижным.

— Образ товарища Сталлиона воссоздан со всей возможной точностью, — гордо сказал Бурлеск. — На нём его знаменитый белый китель, в который он облачался во время военных парадов. На груди вы можете видеть его основные награды: Орден Красной Звезды, три Ордена Красного Знамени, два Ордена Красной Подковы, три ордена Великой Революции, два Ордена Сталлиона, три Ордена Победы, Орден Республики, медаль «За Победу в Великой Гражданской Войне», медаль «Золотая Звезда», две медали Героя Сталлионграда и три медали «Друг Народа». Остальные награды находятся на семи красных подушках справа от нас.

— Так это кукла? — облегчённо выдохнула Рэйндропс.

— Я бы не сказал, что это именно «кукла», — поправил её смотритель. — Лучше сказать, что это объёмное изображение, выполненное со всей точностью.

Пегаске идея этого «объёмного изображения» откровенно не понравилась. Это чем-то напоминало чучела, которые пони-таксидермисты изготавливали из умерших животных. Но вслух она ничего не сказала. И, кажется, она уже начала привыкать к тому, что свои мысли приходится утаивать. Не то чтобы ей кто-то напрямую запрещал высказывать то, о чём она думает, но пони всё равно ощущала некую внутреннюю скованность, словно интуитивно чувствуя, что лучше держать язык за зубами.

— Это… здорово… — выдавила она из себя, всё ещё подверженная странному воздействию неподвижного взгляда точной копии вождя. — Выглядит так правдоподобно… Прекрасная работа!

— Приятно слышать, — сказал Бурлеск. — Хоть мне, конечно, и не выпала честь принимать участие в создании этого удивительного, почти одухотворённого образа, но, как смотритель и хранитель этого места, я чувствую некоторую, как бы это сказать, сопричастность великому делу сохранения истории и горжусь каждым нашим экспонатом. Поэтому ваша похвала очень приятна мне.

— Я знал, что светлый образ нашего Вождя вам понравится, товарищ Рэйндпропс! — вставил Огурчик.

— Что ж, наша экскурсия ещё не закончена, — произнёс смотритель. — Пройдёмте в следующий зал, где представлена революционная и военная часть нашей великой истории.

Они прошли дальше, в помещение, где на стенах висели огромные картины с батальными сценами. Самая большая из них изображала штурм бывшего княжеского дворца, где засели министры-капиталисты в тщетной надежде укрыться от разгневанного народа. Но картины — это только первое, что бросалось в глаза, кроме них здесь разместилось и множество других вещей: знамёна, образцы оружия времён Великой Гражданской, военная форма, личные вещи солдат и их письма домой, портреты героев войны и многое другое. Бурлеск, не жалея слов, рассказывал о «знаменитых подвигах воинов Революции». Правда, знамениты эти подвиги были, видимо, только в пределах Сталлионграда, потому что Рэйндропс о них слышала впервые.

Следующий зал был посвящён достижениям городского народного хозяйства, здесь стояли столы с макетами фабрик и заводов, рядом оказались и модели их продукции: маленькие паровозы, вагоны, самоходные повозки, летательные аппараты, паровые двигатели и другие машины, назначение которых было для Рэйндропс тайной. На почётном месте стоял первый выпущенный в Сталлионграде радиоприёмник, целый отдельный стенд был посвящён оружию, там разместились модели пушек, бронированных самоходных повозок, а так же образцы винтовок и пистолетов с Оружейного завода. На стенах висели портреты разных пони, как объяснил Бурлеск, это были конструкторы, изобретатели, крупные рационализаторы, архитекторы, руководители экономических ведомств и директора заводов — в общем, все пони, которые сыграли заметную роль в становлении народного хозяйства Сталлионграда. Прямо между портретами были развешаны флаги предприятий и вымпелы трудовых коллективов, выполненные в едином стиле, с преобладанием красного цвета.

Бурлеск продолжал вываливать на пегаску горы сведений, но уже с несколько меньшим задором. Может быть, тема успехов народного хозяйства вдохновляла его меньше, чем история жизни товарища Сталлиона и Великой Гражданской Войны, или, возможно, этот уже немолодой жеребец просто начал выдыхаться. Но когда они подошли к экспонату, занимающему в здешней коллекции, по-видимому, главное место, у смотрителя словно бы открылось второе дыхание.

— Вот! — торжественно произнёс он, воздев копыта к потолку. — Перед вами величайшее достижение сталлионградцев! Я бы даже сказал высочайшее достижение, причём в самом прямом смысле!

Это была большая сфера из металла, выкрашенная в белый цвет и украшенная красными звёздами и большой надписью «Сталлионград». Сфера имела маленькие круглые окошки и небольшую круглую дверцу, в которую едва мог протиснуться пони среднего телосложения.

— Это кабина или, вернее, гондола стратостата «Сталлионград-1», на котором пони впервые достигли верхних слоёв атмосферы нашей планеты, — сказал Бурлеск. — Обратите внимание на эту картину, на ней стратостат изображён в полёте.

Рэйндропс повернула голову туда, куда указывал смотритель, и увидела на стене изображение летящего сквозь облака шарика, в котором узнала только что осмотренный экспонат. Над гондолой вздымался продолговатый баллон с лёгким газом, и вся эта конструкция напоминала гигантский восклицательный знак.

— Мощное восклицание народа пони, послание земли, поднимающееся в холодное равнодушное небо!.. — Бурлеск взахлёб рассказывал о полёте, о героизме экипажа, показывал портреты стратонавтов и конструкторов аппарата, сыпал многочисленными техническими подробностями, многие из которых для Рэйндропс были непонятны, хотя она сама была летуном и погодником. Наконец смотритель смолк и, переводя дух, посмотрел на пегаску.

— Это очень круто! — сказала она, понимая, что от неё ждут какой-то реакции. Без преувеличения, это действительно было круто. Кто бы мог подумать, что бескрылые земные пони при помощи своих технологий смогут взлететь гораздо выше пегасов? Раньше Рэйндропс об этом никогда не слышала.

— Беспримерный подвиг сталлионградских воздухоплавателей! — радостно воскликнул Огурчик.

— Продолжим экскурсию, — сказал Бурлеск, немного отдышавшись. — В следующем зале представлена вся история нашей Родины целиком, в том числе и дореволюционная. Да будет вам известно, что наш город имеет великую тысячелетнюю историю, а народ, населяющий эти края, живёт здесь уже не меньше десяти тысяч лет!

Они прошли сквозь очередную арку и оказались в зале, заставленном разными старинными и древними даже на вид вещами. Первым делом Бурлеск подвёл посетителей к большому каменному ящику, украшенному плохо сохранившейся резьбой.

— Это одна из наиболее древних археологических находок, обнаруженных на территории нашего края, — сказал смотритель. — Саркофаг земнопоньского царя Гексогена, жившего задолго до объединения племён. Как неопровержимо свидетельствуют изыскания академика Фомки, этот царь впервые объединил несколько мелких групп земнопони и положил конец власти вождей и старейшин. Таким образом, современная цивилизация пони зародилась именно на нашей земле и уже отсюда распространилась по всему миру. Кстати, это можно сказать не только о нашей современной цивилизации, но и о самом нашем биологическом виде! В древности территория, где сейчас стоит Сталлионград, называлась Гиперпонея. Так вот, академик Фомка доказал, что все современные пони — это потомки гиперпонейских коней-титанов, живших здесь около десяти тысяч лет назад, а народ Сталлионграда — это наиболее прямые их потомки, чем и объясняется большая сила и выносливость наших пони. Но наша земля породила не только пони, нет-нет! Проследуем же дальше.

Бурлеск прошёл несколько шагов и, остановившись перед огромным треснутым черепом с гигантскими изогнутыми бивнями, сказал:

— Наша земля — это родина и многих других видов. Профессор Нос убедительно доказал, что существа с развитым мозгом впервые появились именно на территории нынешней Сталлионградской Автономии. Перед вами череп древнего слона, жившего здесь около двадцати тысяч лет назад, который стал одним из доказательств этой теории. Существует, конечно, и выдуманная капиталистами теория о том, что разумная жизнь и цивилизация зародились не здесь, а где-то на юге, например в Зебрике. Но академик Задор убедительно опроверг эту ложь, справедливо указав на то, что разум может зародиться только в суровых условиях Севера, где живым существам необходимо решать нетривиальные задачи. Продолжим осмотр экспозиции.

Смотритель откашлялся в копыто и повёл посетителей дальше. Остановились они перед витриной с какими-то помятыми и вообще плохо сохранившимися кусками металла.

— Это доспехи знаменитых гиперпонейских богатырей, — сказал Бурлеск. — Секрет их силы передавался из поколения в поколение, и они совершили немало подвигов и одержали немало славных побед. Обратите внимание на эту картину, — он указал на стену, — на ней вы видите, как три величайших богатыря — Георгин, Светозар и Радогор — побеждают Дискорда, Духа Хаоса.

На картине и правда были три невероятно мускулистых жеребца в доспехах. На земле перед ними корчился проткнутый копьём Дискорд, который, впрочем, мало походил на себя и был нарисован совсем неправильно. Художник явно никогда не видел Духа Хаоса или хотя бы его статую воочию. За крупами богатырей пряталась принцесса Селестия, левитирующая несколько цветных камней и робко выглядывающая из своего импровизированного укрытия.

— Селестия понимала, что ей никогда не одолеть Дискорда самой, и позвала на помощь славных сынов Гиперпонеи, — произнёс Бурлеск. — Богатыри бились с Воплощённым Хаосом целый день и повергли его наземь. Тогда Селестия смогла использовать силу своих волшебных самоцветов и заточила его в камень.

— Эти волшебные самоцветы называются, кажется, Элементами Гармонии, — осторожно вставила Рэйндропс.

— Это неважно, — отмахнулся Бурлеск. — Главное, что Дух Хаоса был побеждён силой гиперпонейского оружия.

— Странно, я, честно говоря, впервые слышу об этих богатырях, — произнесла пегаска.

— У нас об их истории знает каждый школьник! — строго сказал смотритель.

— Теперь вы видите, что я не шутил, когда говорил, что товарищу Рэйндропс необходимо повысить сознательность! — сказал Огурчик.

Бурлеск на это ничего не ответил, а лишь указал на другую картину, висевшую рядом с первой, и произнёс:

— А на этом полотне известного художника Бибабо вы видите уже другую сцену — богатыри Лучесвет, Младомир и Добронрав побеждают Найтмер Мун и помогают Селестии отправить её на луну.

— Неужели и Найтмер Мун тоже победили богатыри? — удивилась Рэйндропс.

Огурчик одарил пегаску торжествующим взглядом, так и говорившим: «А вы как думали?», Бурлеск же вопрос пегаски проигнорировал.

— А это Старсвирл Бородатый, — сказал он, подойдя к следующему экспонату — бронзовой статуе, изображающей жеребца с длинной бородой и в остроконечной шляпе, — работа скульптора Мухолова. Старсвирл Бородатый, как известно, был уроженцем нашего края, и даже уже будучи известным на всю Эквестрию магом, он приезжал сюда, чтобы черпать необходимую ему силу гиперпонейской земли. Идём дальше.

Смотритель остановился у следующей статуи, которая была гораздо больше скульптуры Старсвирла. Это был очень высокий жеребец, да ещё и поднявшийся на дыбы.

— Основатель нашего города, князь Камень, — объявил Бурлеск, осторожно прикоснувшись копытом к изваянию. — Работа скульптора по имени Фальконь. Князь Камень объездил весь мир, чтобы снискать знаний и мудрости, но в конце концов понял, что его место здесь. Возвратившись в Гиперпонею, он основал первый каменный город на этих землях — Камнеград. Злые языки утверждают, что он на самом деле не был гиперпонейцем, а был приглашён на княжение из других мест, но эта гипотеза не находит никаких подтверждений. Также говорят, что его могли подменить на другого пони во время путешествия, но это уже просто смешно.

Смотритель повернулся к Рэйндропс и заглянул ей в глаза.

— Враги Сталлионграда постоянно пытаются опорочить и исказить наше прошлое, они не гнушаются ничем, изобретают самые невероятные выдумки! — сказал он, прежде чем пойти дальше.

Бурлеск проигнорировал портреты нескольких князей и других исторических личностей и повёл посетителей сразу в конец зала, где возвышалась какая-то тёмная громада пирамидальной формы.

— Перед вами скульптурная группа «Тысячелетие города» известного скульптора Микуши, — сказал смотритель, остановившись перед ней.

Скульптурная группа стояла на массивном постаменте и представляла собой ступенчатый конус, имеющий три уровня и напоминающий своей формой этакий многоэтажный торт. На каждом уровне были установлены изваяния пони, одежда которых существенно различалась, — видимо, они были из разных эпох. На вершине стоял Сталлион, торжественно выставивший вперёд поблёскивающее металлом копыто. Бурлеск уже явно утомился и особо распространяться про эти скульптуры не стал.

— Вот и всё, — сказал он после очень краткого рассказа о нескольких из них.

Пони прошли через очередную арку и оказались там, откуда начался их путь по этому царству прошлого, — в вестибюле музея.

— Надеюсь, вам понравилось, — произнёс смотритель, устало прислонив круп к столику, на котором лежала книга учёта посетителей.

Рэйндропс и Огурчик не успели ничего ответить, потому что входная дверь музея с шумом распахнулась и в помещение вошли два жеребца в форме Горзащиты.

— Вы Саншауэр Рэйндропс? — спросил один из них, уставившись на пегаску.

Жёлтая кобылка замерла, обуреваемая липким нехорошим предчувствием. Встреча с горзащитниками, похоже, не сулила ничего хорошего, да и резануло слух то, что её назвали полным именем и без обычного здесь обращения «товарищ».

— Да, это она, — ответил за пегаску Огурчик.

— Гражданка Саншауэр Рэйндропс, вы должны проследовать с нами в следственный отдел Горзащиты! — сурово произнёс жеребец в форме.