Внутренний Город

VIII. Котлован

— Эй, позовите врача! — крикнула Рэйндропс конвоирам, которые завели всех в камеру.

Сантехника Быстрика, правда, не завели, а затащили. У него была разбита голова, и пол, на который его бросили, запачкался кровью. Удар чёрным, одетым в металлическую броню копытом оказался таким сокрушительным, что жеребец мог только лежать и слабо стонать. Рэйндропс и остальные звали охрану снова и снова, но ответом была или тишина, или ругань надзирателей, иногда появлявшихся в тюремном коридоре.

Врача прислали только через минут сорок.

— Надо бы в больницу, — сразу сказал доктор после поверхностного осмотра.

— А это кто вообще такой? — спросил толстый жеребец, один из присутствовавших при осмотре офицеров Горбезопасности. — Один из этих, что ли? Новый какой-то? В лицо не помню такого.

— Нет, — ответили ему. — Сантехник какой-то. Мешал задержанию.

— Ладно, раз его в списках на задержание нет, везите, — сказал толстяк. — Зовите своих санитаров и несите в карету.

— И на психику его проверьте заодно, если очнётся. Он какой-то бред про обрушение зданий кричал.

— Да, видимо, сильно бедняга головой ушибся.

— Эй, это не бред! — воскликнула Рэйндропс. — Там в общежитии правда большая трещина в стене, я сама видела! Надо всех эвакуировать!

Но её никто не слушал. Санитары погрузили пострадавшего на каталку, повезли по тюремному коридору. Вслед за медиками пошли надзиратели и сотрудники Горбезопасности.

— Теперь-то, надеюсь, орать больше не будете, — бросил толстый жеребец, обернувшись напоследок.

Дверь с лязгом закрылась, шаги вместе со скрипом колёсиков каталки стихли. Задержанные в камере остались одни.

— Бедный, — сказала одна из кобыл. — Здорово ему досталось.

Пони молча сочувственно покивали. Здесь были почти все, кого внезапная облава застала в комнате общежития, не хватало только майора: его разлучили с остальными, после поездки в тюремной повозке увели куда-то в другое место.

— Этого-то сейчас распекают, наверное, — сказал лысый жеребец. — За то, что не переоделся и в форме к нам припёрся. Халатность при выполнении важной сексотской миссии, как-никак.

— Может, он и не следил за нами, — предположила кобыла, — а действительно сам приходил, по зову сердца. Откуда мы можем знать?

— Откуда? Да оттуда! — воскликнул лысый. — Я этот вопрос как решаю? Очень просто: когда они врут, у них губы шевелятся. Причём, я это без злобы говорю и даже почти без осуждения. Работа у них такая — скрывать, секретничать, исподтишка что-то делать. У Селестии, вон, тоже спецслужбы ведь есть.

— Если по зову сердца ходил, то ему сейчас хуже в сто раз, чем нам, — произнёс кудрявый жеребец. — Он же у них, получается, как предатель. А такое не прощается.

— Ну, пожалейте его ещё, — сердито сказал лысый. — А я лучше парня этого жалеть буду, который по голове ни за что получил. Хоть бы выжил, а то совсем мрак, — жеребец опустил взгляд на пятно крови, оставшееся на полу.

Теперь, когда сантехника увезли, Рэйндропс успокоилась, насколько это было возможно в таком положении, и осмотрелась по сторонам. Их закрыли в небольшом, тесном для десятка пони помещении без какой бы то ни было мебели. Жеребцы и кобылы садились на цементный пол и прислонялись спинами к стене, стараясь занять места подальше от стоявшего в углу вонючего ведра. На улице горел фонарь, и его жёлтый свет затекал в камеру через маленькое зарешёченное окошко под потолком. Помещение было подвальным, и расположенное так высоко окошко на самом деле находилось почти на уроне земли.

Рэйндропс тоже села у стены, и такая тоска разлилась внутри пегаски, что это, должно быть, отразилось у неё на лице, потому что сидевший рядом жеребец вдруг положил копыто ей на плечо.

— Не бойтесь, — сказал он. — Это ненадолго. Думаю, уже завтра всё решится. Сейчас уже не те времена, чтобы можно было расправиться с нами без суда.

Рэйндропс вздохнула. Удивительно, но после этих простых успокоительных слов стало легче, хоть тоска и не торопилась покидать её.

«Вот тебе и Обновление», — почему-то крутилась у неё голове фраза, брошенная Пылинкой после облавы в «Сайгаке».

В камере было прохладно, а одежда и вообще все вещи Рэйндропс остались в комнате общежития, если, конечно, их ещё не забрали оттуда сотрудники Горбезопасности. Но кобылка, как и большинство привыкших к высоте пегасов, не испытывала неудобств из-за умеренного понижения температуры. Она даже отказалась от предложенного ей одним из жеребцов пиджака.

Потихоньку близился рассвет, но спать никто не мог. До самого позднего утра не происходило ничего, а затем в коридоре загрохотали шаги конвойных. Первым увели кудрявого, потом стали приходить за другими. Обратно никого не возвращали, и лысый жеребец пошутил про расстрел, но пони уже были не в состоянии воспринимать такие шутки. Они стали всерьёз высказывать аргументы, почему расстрел в данном случае никак не мог состояться. Лысый неловко извинялся и усиленно подтверждал, что, конечно, времена уже не те, да и вообще, такая внезапная казнь совершенно противоречила бы всем установленным процедурам.

Наконец наступил момент, когда Рэйндропс осталась в камере одна. За ней приходить никто не торопился. Только что надзиратели грохотали копытами по коридору, уводя одного узника за другим, а теперь вдруг наступило внезапное затишье. Потянулись минуты, а может быть, часы одиночества. У Рэйндропс не было часов, они остались в кармане плаща. Дневной свет несмело, словно без разрешения начальства, просачивался через крошечное зарешёченное окошко под потолком, но определить положение солнца из камеры было невозможно. И Рэйндропс потерялась во времени. Она могла сказать с уверенностью только то, что день ещё продолжается.

В груди пони шевелился мерзкий изнуряющий холодок, а воображение услужливо рисовало картины безрадостного будущего. То шутка лысого жеребца про расстрел оказывалась вовсе не шуткой, то Рэйндропс оставляли гнить за решёткой до конца её дней. Возможно, прямо в этой же камере. Что, если про неё просто забыли и ей придётся умереть здесь от голода и жажды?

Рэйндропс провалилась в оцепенение, и даже не сразу услышала шаги в коридоре. Залязгал замок, и в двери появился конвоир.

— На выход, — хрипло сказал он.

С ним было ещё несколько охранников. Их тяжелая поступь сопровождала Рэйндропс в её пути по тюремному коридору. Конвой не сводил с пегаски глаз, словно та была опасной преступницей и могла в любой момент каким-то образом раствориться в полумраке.

Они проходили под тусклыми лампочками, натужно горящими под потолком зловещим багровым светом. Лязгнула тяжелая железная дверь, пропуская их в другой коридор, в котором уже не было камер по обеим сторонам, слева и справа просто тянулись однообразные стены. Ещё немного — и вот лестница, ведущая наверх. Здесь была установлена металлическая сетка, — должно быть, чтобы никто не смог прыгнуть в пролёт. Рэйндропс не могла сказать, на какой этаж они поднялись, самое главное — тюрьма осталась позади, это был коридор обычного казённого учреждения. Здесь деловито сновали пони с бумагами, откуда-то доносился треск пишущей машинки. И воздух казался чистым и свежим после затхлой темницы.

Рэйндропс завели в кабинет, где не было ничего, кроме стола и двух табуретов, прикрученных к полу. Единственное окно было забрано решёткой, но это было настоящее окно нормального размера, и, по сравнению с камерой, это казалось роскошью. Пегаску посадили на табурет, напротив неё на такой же табурет опустился жеребец, худой и сморщенный, как будто высохший. На стол он поставил какое-то устройство с двумя большими катушками.

— Что ж, начнём, пожалуй, — сказал как будто сам себе жеребец.

— Что со мной будет? — спросила Рэйндропс.

— Сейчас вы ответите на мои вопросы.

— А потом?

— А потом мы вас отпустим, как и ваших друзей, — произнёс сморщенный.

— Друзей? — удивилась Рэйндропс. — Вы про всех этих пони? Они мне не друзья. Я их вообще этой ночью впервые увидела.

— Как скажете, — спокойно отозвался жеребец. Он потянулся к устройству и нажал кнопку, отчего катушки завертелись, перематывая тёмную ленту. — Назовите ваше полное имя, дату и место рождения.

— Ещё кое-что, — сказала Рэйндропс, которая осмелела оттого, что собеседник казался вполне безобидным. — Жители общежития в реальной опасности! Я сама видела трещину в стене и верю тому пони… Он хоть и сантехник, но он сказал, что изучает архитектуру. Я думаю, здание действительно может рухнуть!

Сморщенный нахмурился, но тон его оставался спокойным:

— Все необходимые меры принимаются. Отвечайте на вопрос, пожалуйста.

Далее последовал долгий допрос, затронувший, казалось, все обстоятельства жизни Рэйндропс в Эквестрии. Живот пони голодно урчал, едва не заглушая её слова, голова отупела от усталости, а вопросы всё сыпались из морщинистого рта. Жеребец перешёл к приключениям пегаски в Сталлионграде. Вопросы о кафе «Сайгак», вопросы о покушении на Гегемона. Они были неплохо информированы, и не возникало сомнений, что за Рэйндропс следили, а этот допрос — что-то вроде формальности, призванной подтвердить то, что и так известно.

Внезапно аппарат на столе щелкнул и катушки остановились. Это сморщенный жеребец нажал на кнопку. После он встал, забрал с собой аппарат и вышел, не попрощавшись. Рэйндропс осталась сидеть, пытаясь переварить неожиданность, с которой всё кончилось. Не успела она задуматься, что ей делать дальше, как в помещение проскользнул уже другой жеребец и занял место напротив.

— Я комиссар Горбезопасности Град, — сказал он. — А вы Саншауэр Рэйндропс, я знаю.

Пони был сизого цвета, надетый на него костюм похожего оттенка почти сливался с шёрсткой. С собой жеребец принёс папку с бумагами, которые и принялся листать.

— Итак, — произнёс он, — теперь вашим делом буду заниматься я. Вместо младшего комиссара Смерча.

— Вы выяснили что-нибудь насчёт моей тёти, Шифти Клаудс? — спросила Рэйндропс. Этот вопрос, с которого всё и началось, теперь звучал как-то странно, казался чужим и далёким, как из другой жизни. Пегаска уже смирилась, что не может ничем помочь тётушке, и мечтала хотя бы спастись из города самой.

— Я только что принял это дело, — сказал комиссар Град. — Мне ещё предстоит во всём разобраться. Но прежде чем перейти к Шифти Клаудс, я хотел бы разобраться насчёт вас. Могу вас обрадовать, вы пока что не совершили ничего противозаконного, и мы должны вас отпустить. То, что произошло ночью, было всего лишь предосторожностью. Проверялась кое-какая оперативная информация, проводились соответствующие мероприятия.

Рэйндропс потёрла ушибленную заднюю ногу и поморщилась, давая понять, какого она мнения об этих «мероприятиях».

— Итак, мы должны вас отпустить после этой беседы, — продолжал Град, — но считаем нецелесообразным возвращать вас на прежнее место жительства и работы. Хотя, как я уже говорил, вы не нарушали закон, с морально-общественной точки зрения к вашему поведению есть вопросы, — он посмотрел в документы у себя в папке. — Вы посещали, так скажем, злачные места, общались с антисоциальными элементами, у вас в комнате по ночам собирались сомнительные пони…

— Эй! Эти пони сами пришли ко мне в комнату! — запротестовала Рэйндропс. — Я их не звала. Это у вас надо спросить, почему меня заселили именно туда, где они собираются.

— Это решение принималось не мной, а младшим комиссаром Смерчем, — сказал Град. — В любом случае, теперь, когда вашим делом занимаюсь я, такого больше не повторится.

Он вытащил из папки два документа и положил на стол перед собой. Рэйндропс узнала в них своё направление на работу и ордер на комнату.

— Это было ошибкой, — сказал комиссар, указывая на бумаги. — Очевидно, в той среде, где вы находились, оказалось слишком много сомнительного элемента, который повлиял на вас не лучшим образом. Поэтому вам не помешает сменить обстановку. Все вещи из вашей комнаты были изъяты в ходе спецоперации, и вернуть их мы вам пока не можем, но не беспокойтесь — на новом месте вы будете обеспечены всем необходимым.

— Куда же меня отправят? — спросила Рэйндропс почти равнодушно. Слишком свежи были впечатления от камеры в подвале, и что угодно казалось не таким уж плохим вариантом. Главное, что отпустят, и возвращаться в этот каменный мешок не придётся.

Град плотоядно улыбнулся.

— Вы отправитесь на передовую трудового фронта. На котлован.

Когда Рэйндропс вывели из здания, её уже ждала карета. Обычная, вполне гражданского вида, с удобными мягкими сидениями, ничем не похожая на тюремную повозку, в которой пегаску вместе с другими привезли из общежития. Уже вечерело и сопровождающие пони в штатском торопились.

— Я со вчерашнего дня ничего не ела, — пожаловалась Рэйндропс жеребцу, который сел на сидение рядом с ней.

Тот на мгновение недовольно скривил лицо, но сказал:

— Хорошо, по пути заедем в предпит.

Они отправились в незнакомый Рэйндропс предпит с на удивление неплохой по меркам Сталлионграда кухней. На входе висела табличка «Мест нет!» и кто-то вроде швейцара караулил у дверей, но жеребец в штатском кивнул ему, и места сразу появились. Никто даже не посмотрел косо на Рэйндропс, которая, вопреки сталлионградским обычаям, была без одежды. Жетонов у неё тоже не было, они остались в карманах плаща, но платить, к счастью, и не пришлось. Сопровождающий лишь сказал: «Запишите на счёт, как обычно», и проблема решилась.

После предпита Рэйндропс привезли в Дом Управления. Здание уже было закрыто, пегаску провели через служебный вход, по пустым гулким коридорам и лестницам. Дверь триста двадцатого кабинета на третьем этаже была приоткрыта, и из щели выбивалась полоска электрического света. За столом в кабинете сидела уже знакомая Рэйндропс скучная кобыла, которая на этот раз выглядела усталой и недовольной. Должно быть, её специально вызвали на работу в этот неурочный час. Кобыла без разговоров выписала новое направление на работу, пони в штатском быстро проверили правильность оформления и повели Рэйндропс обратно в карету.

Уже окончательно стемнело. Карета долго петляла по улицам, будто специально для того чтобы запутать Рэйндропс. Но большой нужды в этом не было: даже при свете дня пегаска с трудом ориентировалась в городе, который оставался чужим для неё. Она, конечно, запомнила путь от общежития до учгорблага, знала, как дойти до улицы, которую они с Пылинкой подметали. Она знала, как добраться до ближайших предпитов, Дома Управления и вокзала, но старалась не отклоняться от привычных маршрутов. Было даже удивительно, насколько легко заблудиться в Сталлионграде. Казалось, кто-то время от времени передвигает дома и заборы, как будто это был не город, а какой-то волшебный вечно меняющийся лабиринт. Или, возможно, дело лишь в том, что Рэйндропс теперь не могла смотреть на местность сверху, как она привыкла, и ей приходилось ориентироваться в паутине города, словно обычной наземной пони.

Когда карета остановилась, темнота уже была непроглядной. Луну надёжно скрыл толстый слой облаков, а уличные фонари на окраине города, куда привезли Рэйндропс, едва теплились, да и то лишь местами. Пегаска едва могла видеть высокий деревянный забор, возле которого встала карета. Даже предметы на расстоянии вытянутой ноги были плохо различимы. Пони в штатском зажгли карманные фонарики и подошли к воротам. На стук первое время никто не отзывался, потом в створке ворот открылась маленькая калитка, и из неё появился недовольный заспанный сторож с фонарём в копыте. Он уже хотел накричать на тех, кто позволил себе такое возмутительное позднее вторжение, но раскрытая бордовая книжечка сотрудника Горбезопасности его успокоила.

— Это товарищ Рэйндропс, — сказал один из пони в штатском, указывая на пегаску лучом фонарика. — С завтрашнего дня работает у вас на объекте. Направление у неё есть.

— Так точно, товарищи, — подобострастно ответил сторож. — Разрешите проводить товарища на ночлег?

— Проводите, — великодушно согласился пони в штатском. — Время уже позднее.

Сторож открыл калитку пошире, пропуская Рэйндропс. За забором было ещё темнее, переносной фонарь сторожа с трудом выхватывал из мрака маленькую круглую область. Под копытами буграми вздымалась земля, из которой торчали куски арматуры, и ступать приходилось очень осторожно.

Из темноты выплыли очертания какого-то здания, над входом горел тусклый огонёк. За грубо сработанной деревянной входной дверью оказалось длинное помещение. Здесь тоже было темно, и жеребец освещал путь фонарём. Они прошли дальше, пол здесь был застелен матрасами, а на них спали пони. Волны густого мужественного храпа неторопливо перекатывались от одной стены к другой. А волна запаха пота от множества тел заставила Рэйндропс поморщиться.

— Осторожно, не наступи ни на кого, — сказал сторож не слишком громко, чтобы не потревожить спящих, но и не слишком тихо, чтобы Рэйндропс могла услышать его среди храпа.

Он подтолкнул пегаску, направляя её в нужную сторону, и вскоре они оказались у ведущей наверх лестницы.

— На первом этаже спят наши жеребцы, — сказал сторож. — А наверху — кобылы. Пойдём, — он стал подниматься по лестнице.

Наверху уже виденная картина повторилась в точности: пол загромождали ряды сонных храпящих тел, причём храп, казалось, был столь же богатырским, как и этажом ниже.

Сторож открыл какую-то кладовку и указал Рэйндропс на валявшийся там матрас и старое побитое молью одеяло.

— Стелись где хочешь, — сказал он ей и встал, чтобы посветить фонарём.

Уже отвыкшая от такой свободы Рэйндропс замерла, думая, куда ей приткнуться.

— Ну, быстрее! — зашипел сторож. — Я тут полчаса стоять не собираюсь. Или в темноте стелись, я пойду тогда.

Рэйндропс встрепенулась и быстро, наугад выбрала место у стены. Она бросила на пол матрас, тот изверг из себя облачко пыли, и ближайшие кобылы закашляли и заворочались во сне.

— Упс, — прошептала пегаска. Сторож смотрел на неё неодобрительно.

Рэйндропс сунула под матрас направление на работу, чтобы не потерялось до утра, и поскорее легла. Жеребец ушёл вниз. Ещё не успели погаснуть последние отблески от его фонаря, когда пегаска впала в забытье. Сон к усталой пони пришёл почти мгновенно, несмотря на жёсткий пыльный матрас и колючее одеяло. Что угодно было лучше голого пола камеры в подвале Горбезопасности.

---

Уже наступило утро, когда что-то в голове Рэйндропс щёлкнуло и она освободилась ото сна, ещё не открывая глаз. Пони слышала голоса кобыл, которые теперь поднялись со своих лежанок и бодрствовали.

— Какая-то она хиленькая на вид, — произнёс один голос.

— Просто она не земнопони, — отвечал другой. — Они все такие.

Одеяло за ночь сползло с Рэйндропс, и разговаривавшие над ней кобылы могли видеть её крылья.

— Смотрите, что у неё, — сказал третий голос. — Она, поди, и летать умеет, раз её в такие штуки заковали.

Рэйндропс открыла глаза и подняла голову. Мутный свет утра, разбавленный сталлионградской дымкой и тусклыми стёклами в окнах, наполнял помещение. Матрас, на котором лежала пегаска, окружили крупные маскулинные кобылы, они стояли, наблюдая, как она просыпается. Пони чуть смутилась и набросила на себя одеяло.

— Доброе утро, — сказала она.

— Да не боись ты, щас одёжу тебе организуем, — сказала одна из кобыл и отошла в сторону кладовой.

— Ты откуда здесь взялась? — спросила другая кобыла.

— Меня сюда на работу отправили, — сказала Рэйндропс, вытащив из-под матраса направление.

— Саншауэр Рэйндропс, — прочитала кобыла в документе. — Какое чудно́е имя!

— На вот, оденься, — сказала пони, вернувшаяся из кладовой с серо-синей робой, точно такие же были здесь на всех. — Лишние рабочие копыта нам совсем не лишние.

— Спасибо, — произнесла Рэйндропс, натягивая на себя пыльное тряпьё.

— Ну, так откуда ты к нам присоединилась? — спросила третья кобыла.

— Да, откуда будешь? — подхватила вопрос коричневая пони, та, что принесла одежду.

— Я работала в учгорблаге номер тринадцать подметальщицей, — ответила Рэйндропс. — А потом меня сюда отправили… Сказали, что надо сменить обстановку, а то в учгорблаге много сомнительных элементов…

— В учгорблаге-то да, — сказала коричневая. — Чего они там? Только хвостами крутят. Настоящая работа здесь, у нас.

— Пошлите уже вниз, — сказала одна из кобыл, посмотрев на настенные часы. Циферблат часов украшало изображение нежно-розового цветка, неожиданное в таком суровом месте.

Вспомнив о времени, все как бы очнулись и заспешили, заспанная комната мигом пришла в движение.

— Идём с нами завтракать, — позвала коричневая кобыла Рэйндропс.

По скрипучей лестнице они спустились на первый этаж, где лениво переминались уже поднявшиеся ото сна, но ещё не вполне бодрые жеребцы. Здесь же были две кобылы в грязных фартуках, которые накрывали на длинный грубо сколоченный стол. Дверь со скрипом отворилась, и с улицы вошел жеребец с дымящимся чайником. Кипяток прибыл к столу, туда же устремились и все пони. Одетые в одинаковые синие робы, они устраивались на скамьях и шатких хромых табуретах, пока кобылы в фартуках раскладывали холодное вчерашнее сено по тарелкам. Еда неприятно чавкала и расползалась по старой щербатой посуде, но Рэйндропс решилась попробовать. На вкус сено оказалось не таким уж противным — единственно, что холодное. Здесь, видимо, нашлась неплохая стряпуха, даже получше, чем во многих предпитах.

Рэйндропс сидела среди незнакомых пони, но проснувшийся в ней голод подавил смущение, и она не стала щадить содержимое тарелки. Жеребцы заметили пополнение в рядах кобыл и с интересом изучали новое незнакомое лицо, не забывая, впрочем, и о еде.

— Новенькая у нас, — объявила коричневая кобыла после завтрака.

— Меня зовут Рэйндропс, — представилась пегаска.

— А меня Тяпкой кличут, — сказала коричневая. — Вон, к тому синему жеребцу со своим направлением подойди. Это товарищ Заступ, он тут у нас за старшего. Он потом начальству документ твой передаст.

Заступ степенно кивнул, принимая бумагу. Он поднялся из-за стола, топнул копытом, чтобы привлечь внимание, и сказал:

— Я вижу, все уже насытились. А раз так, нужно браться за работу. Всё-таки у нас тут передовая трудового фронта, как-никак! И теперь у нас есть пони со свежими, так сказать, ещё не растраченными силами, — он указал на Рэйндропс. — Так что работа, я уверен, будет спориться.

Мускулистые жеребцы и кобылы скептически смотрели на миниатюрную по сравнению с ними пегаску, но Заступ этого как будто не замечал.

Все вышли на улицу. При свете дня строение, в котором они ночевали, выглядело как наспех сколоченный и достоявший до полной ветхости двухэтажный сарай. Неподалёку от него в земле зияла огромная яма, словно гигантская отверстая пасть. Дальше возвышалась гора выбранного из неё грунта. Довольно обширный участок земли вместе с ямой, горой и строением был обнесён забором, то ли для того, чтобы сюда не забрёл никто посторонний, то ли для того, чтобы сами рабочие не разбежались.

Рядом с котлованом суетился седой, но моложавый жеребец, что-то измеряя на прилегающем к краю месте.

— Что, товарищ инженер, опять расширение? — спросил Заступ.

— Да, вот на столько надо расширить, — подтвердил тот, показывая копытами грядущий объём работ. — Колышки я вам вбил.

— Ух, а я уж думал, скоро мы с этим расквитаемся, а тут опять вон сколько рыть, — недовольно, но покорно пробасил один из рабочих. — Начинали бы уж строить, а то только в землю вгрызаемся.

— Но товарищ, оцените масштаб задачи, — возразил инженер. — Разве не впечатляет? Разве это не честь — произвести котлован для такого значительного по размеру сооружения?

Спорить никто не стал, и инженер, довольный собой, попрощался, пожелал удачи в труде и ушёл, а работники — и жеребцы, и кобылы — стали разбирать лопаты.

Рэйндропс тоже досталась лопата. Пони неловко взяла черенок в зубы и, помогая себе копытами, вместе с другими рабочими пронзила верхнюю мякоть земли в том месте, которое инженер назначил для расширения котлована. Уже от нескольких движений у неё под робой выступил пот, а дыхание сбилось. Пегасы в основном работали крыльями, и труд землекопа был для Рэйндропс слишком тяжел и непривычен. Да и ушибленная нога ещё болела. Пони подумала, что долго она здесь не протянет, а Горбезопасность, очевидно, просто решила сжить её со света, не утруждая себя казнью.

— Стой, дай покажу, как надо, — остановил Рэйндропс Заступ.

Он сначала показал более эффективное приложение сил своим примером, затем стал руководить действиями пегаски. Получалось не совсем гладко, но уже лучше.

Вопреки первоначальному впечатлению, вовсе не все здесь были богатырями. Один болезненно худой жеребец уже лежал на земле, восстанавливая дыхание. Да и его мускулистые товарищи уже устало смахивали со лбов пот.

— Перекур! — провозгласил Заступ, и работа вмиг остановилась.

Пони расселись прямо на земле, половина задымила какими-то самокрутками с противным удушающим запахом. Худой пони от этого дыма кашлял и держался за грудь, хоть сам и не курил.

Когда подошло время обеда, Рэйндропс и худой жеребец оказались рядом. Он с миской похлёбки расположился на камне неподалёку от пегаски.

— Вы не простудитесь? — решилась заговорить Рэйндропс. — На камне холодно, наверное.

Тот лишь помотал головой, оторвавшись на миг от миски.

— Вы кашляете так… Может, вам больничный взять?

— Да какой больничный, кто мне его даст? Тут и так рабочих копыт не хватает, — ответил худой.

— А мне показалось, что товарищ Заступ понимающий, — сказала Рэйндропс. — Думаю, он бы вошёл в положение.

— Понимающий-то конечно, но ведь и я понимаю, что землекопов мало, а тут ещё товарищ инженер нам рытьё увеличил.

Рэйндропс немного помолчала и задала вопрос, который интересовал её с самого утра:

— А зачем нужна эта яма, вы не знаете?

— Не яма, а котлован, — поправил неожиданно оказавшийся рядом товарищ Заступ. — Здесь будет строительство. А что будут строить, я и сам не знаю. Да и ни к чему нам с вами это знать, наше дело маленькое. Товарищ инженер вот, наверное, знает. А раз знает и нам не говорит, значит не положено.

— Говорят, здесь большой хороший дом будет. И все, кто помогал его строить, ну котлован копал например, благоустроенные квартиры в нём получат, — сказал худой жеребец с надеждой в голосе.

— Что ж, может, и так, — не стал разочаровывать мечтателя Заступ.

После обеда случилось ещё несколько перекуров. Так, с перерывами и остановками, все, даже Рэйндропс и хилый жеребец, пережили трудовой день.

Вечером после работы пони собрались у костра возле их двухэтажного жилища. На огне тушилось сено — на сегодняшний ужин и на завтрак следующего дня. Вокруг уже многократно использованного кострища были устроены импровизированные скамьи из бревен.

После еды никто не спешил расходиться. Высокий лысый жеребец, его все звали Длинный, стал рассказывать о войне, с которой недавно вернулся. Война шла в Архаростане, местные группировки боролись за власть. Какие-то из них склонялись в сторону Сталлионграда, другие же, напротив, ориентировались на Эквестрию. Вторые имели все шансы победить, и Сталлионград влез в эту историю, опасаясь роста влияния Селестии в регионе. Части Горобороны по первоначальному плану должны были лишь оказывать поддержку местным силам, но в результате получилось так, что сталлионградцам пришлось взвалить почти всю тяжесть боёв на себя.

— Парня одного у нас ранило, — рассказывал Длинный, — щёки разорвало и зубы вышибло, но сами челюсти целые остались. Ох, как мы ему завидовали! И для жизни не опасно, и домой уедет. Щёки зашьют, а зубы вставить можно. А нам дальше по этим горам под пулями ползать. И правильно завидовали, потом у нас почти весь взвод полёг…

За день Рэйндропс очень устала и почти валилась с ног. Даже ужасаться рассказам о войне сил уже не было. Сидя вместе со всеми у костра, она стала клевать носом и вполуха слушала, как какая-то кобыла упрекает Длинного в недостаточном патриотизме.

— Своими этими рассказами, своей клеветой вы оскорбляете память павших воинов, ваших товарищей, между прочим, которые героически, не побоюсь этого слова, выполняли свой интервидовой долг! — визгливо возмущалась кобыла. — Вы порочите честь нашего города!

— Город тебя бросит, поняша! Всегда! — рычал разошедшийся Длинный с влагой на глазах.

— А ну прекратите мне тут политику разводить! — рявкнул на обоих Заступ.

Рэйндропс молчала, она не хотела никоим образом влезать в разговоры и тем более в подобные словесные баталии. Да и вообще не хотела сближаться здесь хоть с кем-нибудь. Что толку, если её в любой момент могут выдернуть отсюда и отправить куда-то ещё, так же, как её выдернули сюда из учгорблага. Да и у самих этих пони, наверное, могут возникнуть проблемы из-за дружбы с эквестрийкой.

Тут в усталую голову ударила новая мысль. А ведь среди рабочих наверняка должны быть и такие, кто работает не только на котловане, но ещё и на Горбезопасность! Пони оглядела собравшихся у костра уже другим взглядом. Нет, по-прежнему обычные жеребцы и кобылы в грязных синих робах. Но ведь в этом и смысл. Никто не будет держать над собой плакат «Внимание, я стукач». Глаза вновь закрылись.

Мысли сонно и неловко ворочались. И в угорблаге, конечно, тоже были осведомители… Иначе откуда Горбезопасность узнавала все подробности о жизни Рэйндропс? Да и эта Пылинка… Неспроста же она так смело набивалась в друзья, в то время как остальные явно осторожничали и не торопились сближаться с иногородней. «Те времена, когда действительно стоило бояться, давно прошли». Ага, конечно. А ещё Пылинку как будто специально назначили напарницей Рэйндропс вместо той пони… Как её? Лопатка, кажется.

— О, да ты, я вижу, спишь совсем, — раздался над ухом голос Заступа. — Давай наверх провожу. Ляжешь.

Рэйндропс слабо встрепенулась и позволила увести себя от костра. Через несколько минут она уже спала на втором этаже, на своём матрасе, по-отечески укрытая синим одеялом с тремя чёрными полосами.

---

На следующий день сразу по пробуждении Рэйндропс почувствовала, что всё тело болит от вчерашнего трудового напряжения. Она еле стащила саму себя со второго этажа, чтобы попасть к завтраку, поняла, что работать сегодня почти не сможет, и стала подумывать, как бы сказать об этом Заступу.

— Имейте в виду, что на обед сегодня ничего не будет, — сказала за столом крупная серая кобыла по имени Шумовка. — Вчера всё последнее сготовили, сегодня вот доедаем. А снабжения-то всё нет.

— А вы соберите жетоны да поищете чего-нибудь по продснабам, — предложили ей.

— Да искали уже, — был ответ. — Нет там ничего. Вчера Греча и Рулончик всё обошли. Пусто везде, а где не пусто, то там такие очереди — стоять до самого сталлионова воскресения, да и товар весь выйдет, пока очередь подойдёт.

— Ну, раз сегодня готовить обед не надо, то не отлынивайте тут на кухне от земляной работы, а выходите с нами копать, — мрачно-шутливым тоном произнёс кто-то и удостоился свирепого взгляда серой кобылы.

— Раз не кормят нас, то и работа наша, значит, для начальства не важна, — сказал понурого вида землекоп.

— Где строительство-то? — поддержали его. — Сколько уж времени только в землю закапываемся. Если строить так и не начнут, то для чего и котлован-то тогда?

— Нас закопать, — снова отозвался мрачный шутник.

— Товарищи, — сказал Заступ, поднимаясь из-за стола и этим призывая всех к порядку, — я уверен, что задача, которую перед нами поставил город, очень важна. Иначе и быть не может. Какая-то ошибка, очевидно, возникла со снабжением. Я поговорю с начальством от имени всего коллектива.

Когда все уже выходили на улицу, откуда-то вдруг раздался далёкий ревуще-дрожащий звук, от которого так и хотелось поёжиться, а поёжившись, бежать куда-нибудь подальше от этого безысходного стона.

— Гудок локомотивного завода? — удивился Заступ. — Давненько его не было слышно. Интересно, не случилось ли там чего. Раньше-то каждый рабочий день с гудка начинался, а теперь всем тишину подавай, зря дудеть не станут.

Рэйндропс хотела попросить у Заступа послабления для своего болящего тела, но жеребец неумолимо протянул ей лопату. Заметив кислую физиономию пегаски, он спросил:

— Что, болит с непривычки после вчерашнего? Сегодня тогда сильно не напрягайся, но и отлынивать от работы — это не дело. Копай, как можешь, но не ленись.

Рэйндропс покорно кивнула и принялась ковырять грунт, насколько ей позволяла боль, разливающаяся, казалось, по всем без исключения мышцам.

Из-за того что продуктов не было, нужда в дежурстве по кухне отпала, и на рытьё вышли все.

— Ну-ка, веселей! — крикнул Заступ, наблюдая за медленными движениями землекопов. Работники были ещё сыты после завтрака, но уже предчувствовали будущий голод и экономили силы. Заступ недовольно крякнул и сам схватил лопату, желая показать пример.

Когда уже близилось несущественное теперь обеденное время, к котловану подошли инженер и еще какой-то жеребец, приземистый и полный. Тесноватый ему серый костюм с трудом обтягивал округлые формы его тела. Увидев этих двоих, рабочие стали как-то по-особенному посматривать на Заступа: мол, вот и твоё начальство, иди разговаривай, как обещал. Жеребцу пришлось оставить лопату и выступить вперед.

— Здравствуйте, Товарищ Результат, товарищ Кульман, — заговорил он. — Сложилась тут у нас ситуация с продуктовым снабжением.

— Какая ещё ситуация? — визгливым голосом спросил толстяк.

— Ситуация со снабжением такая, что нет его, никакого снабжения. Сегодня уже обеденный перерыв у нас не может состояться по причине отсутствия обеда, — смиренно объяснил Заступ.

— Ну, ваш объект с сегодняшнего дня со снабжения снимается по причине временной приостановки и временного же сворачивания строительства, — заявил полный жеребец.

— А как же наш коллектив, товарищ Результат? — спросил после паузы старший землекоп. — Что мы теперь должны делать?

— Ваш трудовой отряд завтра же переводится на другой объект, — сказал Результат и повернулся к инженеру. — Вот, товарищ Кульман вам всё сейчас объяснит.

 — Не беспокойтесь, товарищи, — сказал инженер. — Там условия труда намного лучше будут, режим труда и отдыха специальный, строго в соответствии с возможностями организма.

— Знаем мы это соответствие, — скептически высказался кто-то из заднего ряда землекопов.

— Не знаете! — с убеждённостью произнёс инженер. — Нет, правда. Очень щадящие условия. И снабжение по первому разряду, объект важный очень. Льготы, опять же.

— А сегодня где нам обедать? — перевёл один из рабочих разговор в более практическое русло.

— Мы с товарищем Результатом договоримся с предпитом, — заверил инженер.

После внезапного начальственного решения рытьё мгновенно потеряло смысл, и все побросали лопаты. И хотя было сказано, что приостановка временная, ко всем как-то сразу пришло ощущение тщетности всей ранее проделанной работы. Котлован по-прежнему зиял в земле отверстой пастью, но зиял теперь по-другому, по-бесполезному.

— Вот вам и благоустроенные квартиры, — шептал худой жеребец, стоя на краю котлована и расставаясь с давно лелеемой мечтой.

Ближе к вечеру землекопам пришлось потолкаться в предпите, в котором и без них было достаточно посетителей. Шумовка, Греча и Рулончик каким-то чудом достали продуктов для завтрака. На следующий день был запланирован переезд на новый объект, и на поход в предпит, который был довольно далеко от котлована, времени могло и не остаться.

Ещё несколько раз звучал гудок завода, усиливая и без того явное беспокойство землекопов. Во всём вокруг вдруг стало чувствоваться некое напряжение. Даже редкие птицы в кронах чахлых деревьев насвистывали, казалось, с возрастающей час за часом тревогой. И пасть котлована молча, с невеселым ожиданием смотрела в серое угрюмое дымное небо.

К вечеру все, кроме Заступа, который вдруг куда-то отлучился, собрались у костра.

— Слышали, о чём в предпите все говорили? — спросил один из землекопов. — Забастовки везде. Говорят, зарплату почти всем выдали не полностью, бумаги нет, чтобы жетоны напечатать. Кое-где даже расценки за труд снизили, чтоб жетонов хватило.

— Ну, у нас-то всё нормально будет, раз на новый важный объект пойдём, — сказала какая-то кобыла.

— А может, и у нас нормально не будет, — вдруг сказал жеребец с неожиданной для землекопа интеллигентной внешностью.

— Чего это вы, товарищ Народник, опять наговариваете? — удивились ему в ответ.

— А вы сами подумайте, — отвечал тот, — с чего это они так расщедрились: снабжение, особый режим труда и отдыха… И это в тяжелый для города момент, когда даже на заводах всего не хватает и важнейшие производства останавливаются. А мы простые неквалифицированные рабочие. Что-то тут не чисто.

— Значит, обманывают нас? — спросили Народника.

— Не обязательно прямо обманывают, — с задумчивым видом ответил жеребец. — Я вот тут поразмышлял, что могут значить эти их щадящие условия. И это очень похоже на магоатомный завод. Ну, вы же слышали об этом, завалы там разбирать после взрыва. А что, как раз особые условия труда и отдыха: прибежал, копнул там, что-то перенёс, сделал — и скорее обратно, лежишь отдыхаешь… еле живой. Магическое поле там такое, говорят, что мясо с костей сдирает.

Слова Народника всех не на шутку взволновали. До этого никто и предположить не мог, что грядущий перевод на другой объект может быть настолько важным и даже роковым событием для всех.

— Там только пять минут можно находиться, да и то в специальной защите, — объяснял сделавший пугающее открытие жеребец. — Если больше пяти минут, то сразу смерть, а так — не сразу, но те, кто там хоть минуту пробыл, всё равно не жильцы. Уже сто пони, говорят, умерло, остальные мучаются страшно и тоже, в общем, скоро… Поэтому там и нужны новые рабочие постоянно. Солдат Горобороны туда гонят и вообще просто разных пони. Видно, и наш черёд наступил…

— Я на такое не подписывался! — малодушно выкрикнул какой-то жеребец. — Я землекоп, в земле копаюсь, а не в какой-то радиоактивной гадости! Давайте, товарищи, завтра все упрёмся и никуда не пойдём!

— Да не торопитесь вы! — взывал другой к разуму собравшихся. — Неясно же ничего. Может, и не на магоатомный завод нас посылают.

— Когда будет ясно, будет уже поздно! — возражали в ответ.

— А Заступ-то где, кстати? Поди, уже разнюхал, куда нас отправляют, да и сбежал!

Тут встала какая-то кобыла и патриотическим благонадёжным голосом сказала:

— Товарищи, что же вы? Послушайте, солдаты, специалисты, добровольцы — все туда идут и работают с сознанием долга. У меня самой там брат был, я всё знаю. А вы каким-то слухам верите про сто погибших! Поймите, весь город же в опасности от этого заражения! Пони сами туда помогать стремятся, а вам лишь бы где-то отсидеться!

— Слушай, ты! — крикнул кто-то в ответ. — Если надо, пусть придут и скажут прямо: так, мол, и так, нужны добровольцы. А не вот так вот по-тихому и по-подлому обманом заманивают! Я и сам бы пошёл, если надо! Но обмана не терплю!

— Правильно! — поддержали последнего оратора. — Если надо, пусть прямо скажут! А то правды от них не добьёшься!

— Сам-то Гегемон это дерьмо не разгребает, а как кого-то посылать, так пожалуйста!

«Неужели всё закончится вот так?» — думала Рэйндропс, слушая эти перепалки. Видимо, и вправду Горбезопасность хочет её смерти, а тяжелые земляные работы всё же не дают стопроцентного результата. Но если дело в этом, то при чём здесь другие землекопы? Там действительно требуется много пони на разбор завалов? А может быть, их решили отправить на смерть просто за компанию с пегаской? Кажется, одного её присутствия в Сталлионграде достаточно, чтобы сделать всё хуже.

Но Рэйндропс не могла в серьёз винить себя, она ведь, в конце концов, не сделала ничего дурного. Важно не забывать об этом, как бы ни старались ей внушить, что она кругом виновата, уже одним своим приездом в Сталлионград или даже просто существованием. И, прислушавшись к себе, пегаска поняла, что не чувствует вины, но, что хуже, не чувствует и чего либо ещё. Внутри разрасталась пустота, которая осталась от погасшей надежды, что приезд Твайлайт Спаркл что-то изменит к лучшему.

Позже, когда тёмный провал котлована уже тонул в сумерках, вернулся Заступ, застав коллектив в изрядном беспорядке.

— Что вы здесь устроили? — возмущался старший землекоп. — Никак оставить вас нельзя! Товарищ Народник, не стыдно вам, такую чушь выдумывать? Я всё разузнал, перебрасывают нас на объект по Сенной улице, тоже земляные работы там. Ни о каком магоатомном заводе и речи не было!

— Ну, я не то чтобы выдумывал, я просто факты сопоставил, — оправдывался Народник.

— А если повезут нас на Сенную улицу, а приедем — и окажется, что приехали на магоатомный завод? — спросила одна из кобыл, которую даже слова старшего землекопа не смогли успокоить.

— Разве я позволю вас, товарищи, обманом на смерть посылать? — произнёс Заступ.

— А начальство тебе прикажет, и позволишь, никуда не денешься, — дерзко ответила та же пони.

Заступ открыл рот и, казалось, сейчас последует гневная отповедь кобыле, которая посмела предположить, что от начальства могут исходить такие предосудительные приказы. Но жеребец будто поперхнулся и закрыл рот.

— Костьми лягу, но не позволю, — сказал он. — И вы, товарищи, если что, отказывайтесь и не идите. Если нужны пони на магоатомный завод — пусть так и скажут. Кто захочет — добровольцем пойдёт.

Заступ уверенно стукнул землю копытом, как бы придавая дополнительный вес своим словам. Все одобрительно загудели. Жеребца словно бы подстегнула эта поддержка, и он продолжил:

— Знаете, я когда про новый объект узнавать ходил… В общем, так получилось, что с другими трудящимися встретился. Толковые ребята! Думаю, если объединимся все, то никакое начальство ничего нам не сделает.

Пони смотрели на старшего землекопа с уважением, если не с восхищением. Все как-то немного успокоились и повеселели, чувствуя заступничество старшего товарища. Это облегчение ощутила и Рэйндропс. В пустоте внутри пегаски, где до этого лишь вяло извивался страх перед будущим, шевельнулось что-то иное. Возможно, благодарность к товарищу Заступу. А может быть, и что-то вроде новой надежды на лучшее.

---

Утром следующего дня от спокойствия не осталось и следа. Вновь зазвучали заводские гудки, тоскливо ревущие, дрожащие, они как бы застревали в сгустившейся после ночи дымке. А когда землекопы собрались на свой скудный завтрак, выяснилось, что Заступ куда-то исчез.

— Вот и испарился защитник рабочего класса-то, — зло сказал кто-то. — Всё-таки сбежал. Не хочется ему на магоатомный завод вместе с нами. А зубы-то нам вчера заговаривал, будь здоров!

— Мы тут почти все товарища Заступа давно знаем, — сказали с другого конца стола. — И не верю я, что он мог так поступить. Случилось что-то, наверное.

И тут, словно в подтверждение этих слов, раздались тяжёлые шаги. Это вошёл Длинный, копыта которого были обуты в подкованные металлом сапоги. Он пропал куда-то в начале завтрака, едва узнав об исчезновении Заступа, и теперь возвращался. Длинный обвёл всех каким-то особенно безумным взглядом, раньше у него такого не было, даже когда он рассказывал свои военные истории.

— Заступа ночью взяли, — объявил Длинный и устало опустился на стул.

— Как «взяли»? — не понял кто-то.

— Ну, повязали… Арестовали, — сказал Длинный и, достав самокрутку, закурил прямо в помещении. — Я сейчас со сторожем нашим разговаривал. Он сначала не хотел говорить, что ночью было, но я надавил. Часа в три ночи пришли четверо в штатском — и сразу к Заступу в комнату. Подняли с постели и повели. Увезли на чёрной карете, всё как полагается.

Все молчали.

«Это тоже из-за меня?» — подумала Рэйндропс, чувствуя, как сердце гулко бьётся в опустошённой груди.

— Что же теперь?! — выкрикнула какая-то кобыла. — Теперь и заступиться за нас не кому!

— Может, он и вправду виноват в чём? — спросил кто-то.

— Ага, в том, что хотел нас от магоатомного завода спасти, — прозвучало в ответ.

От едкого вонючего дыма, который выпускал изо рта Длинный, и от подкосившей всех новости стало невозможно более находиться под крышей, и под очередной горестный заводской гудок землекопы высыпали на улицу. Они растерянно озирались и бестолково притопывали копытами, пока кто-то не крикнул:

— Смотрите!

Со стороны ворот к землекопам приближалась группа пони в серой рабочей одежде. Вокруг них скакал сторож, безуспешно пытаясь остановить вторжение.

— Это закрытая территория объекта Горстроя! — кричал он. — Я вас всех в Горзащиту сдам!

— Ты, шакалья морда, на рабочий класс тут не ори, — беззлобно ответил на вопли сторожа один из пришедших. — Нам надо с нашими товарищами-копальщиками поговорить.

— Здравствуйте, товарищи, — вышел вперёд один из землекопов. — Что за разговор у вас?

— Мы с локомотивного завода рабочие, — сказал высокий статный жеребец, отмахиваясь от сторожа, как от назойливого насекомого. — Хотим о создавшемся тяжелом положении поговорить. Нам зарплату не выдают, бумаги, говорят, нет, чтобы жетоны напечатать. Да и продснабах всё равно ничего нет, хоть бы и были эти жетоны. А семьи кормить надо! Начальство наше нам в лицо плюёт. Директор вчера выступал с заводоуправления, с балкончика своего, говорит, что, мол, раз нет сена, то траву жрите! Мы и забастовали после такого. А ночью нескольких наших товарищей арестовали.

— У нас ночью старшого тоже арестовали! — раздалось из рядов землекопов. — Что ж такое творится?!

— Радио о наших проблемах молчит, — продолжал заводчанин. — Никто нас слышать не хочет. Поэтому мы решили идти сегодня шествием в центр, под стены Внутреннего Города. Пусть сам Гегемон выходит и с народом говорит!

— Если выступать, то всем миром, — подхватил другой рабочий. — Мы тут гудками всех созывали, по цехам ходили, с работы всех снимали, кто ещё не бастовал, а потом вспомнили, что у нас тут неподалёку тоже есть братья-пролетарии, ну вы, то есть. Согласны ли вы идти вместе с нами?

Землекопы будто бы выдохнули, скинув с себя груз растерянности и бездействия. Теперь перед ними стояли пони, у которых был план.

— Наш объект здесь закрывают, — произнёс один из землекопов. — А нас в другое место сегодня должны будут отправить. Куда не говорят, но опасаемся, как бы не на магоатомный завод, на верную смерть.

— Тогда тем более надо вам идти с нами, — сказал заводчанин.

— Идём! Идём! — раздавалось со всех сторон.

— Товарищи, я сомневаюсь, — произнёс вдруг Народник взволнованно. — Это шаг серьёзный! Мы же против власти пойдём. О последствиях подумайте!

— А не ты ли вчера говорил, что нас хотят на смерть послать?! — крикнул кто-то в ответ. — А сейчас последствия у него, видите ли!

— Мы не против власти идём, — возразил Народнику заводчанин. — Мы пойдём мирно, возьмём портреты Сталлиона, Гегемона и красные флаги. Пусть все видят, что мы не простив власти, а правду отстаиваем!

— Да! За правду! — поддержали его. — Сколько уж терпеть-то можно!

— Друзья! — крикнул вдруг Длинный, и все повернулись к нему, услышав необычное обращение, вместо привычного «товарищи». — Главное для нас сейчас — дойти до Рубиновой площади или хотя бы до проспекта Сталлиона! И не расходиться!

— Нет, — не согласился заводчанин. — Главное для нас — передать наши требования товарищу Гегемону или товарищу Базису.

— Главное — всем идти, всем миром! Пусть видят, что это требования масс!

Рэйндропс, которая смотрела на всё это как бы со стороны, вдруг поняла, что «всем миром» касается и её тоже. Как бы в подтверждение этого к пегаске подскочила какая-то суетливая кобыла, стала отряхивать и поправлять на ней робу.

— В город идём, это у нас как праздник, считай, получается. Надо прилично выглядеть, — сказала она и ускакала дальше по своим торопливым делам.

— Идёмте, товарищи! — раздался над толпой громкий голос. — Сейчас у проходной завода сбор, а оттуда шествием пойдём!

Всё, казалось, пришло в движение, и поток пони понёс Рэйндропс в направлении ворот. Кто-то достал откуда-то красный флаг и стал размахивать им над головами. В воротах оказались сторож и инженер, они что-то кричали и стояли на пути, но их быстро оттеснили в сторону, а крики заглушили ответными криками. Толпа вылилась за пределы огороженной забором территории котлована и потекла по улице, а инженер смотрел ей вслед и нелепо махал копытами.

Наконец, движение приостановилось, землекопы вышли на открытое место, где уже собрались рабочие завода. Над головами вздымались красные знамёна и многочисленные портреты Сталлиона и Гегемона, которые пони поднимали над собой в знак верноподданничества. Где-то вдалеке кто-то что-то выкрикивал, но до Рэйндропс долетали лишь отдельные слова и звуки.

— Читают нашу рабочую петицию, с которой к Горсовету пойдём, — объяснил землекопам заводчанин.

Выкрики кончились, толпа одобрительно загудела и снова начала двигаться. Пони пошли по улице, ведущей к котловану, и землекопы, пришедшие на место сбора последними, сейчас оказались в первых рядах шествия. Толпа прошла мимо распахнутых ворот несостоявшейся стройки и отправилась дальше, инженера и сторожа уже не было видно.

— Побежали докладывать, — мрачно прокомментировал это обстоятельство Длинный.

За поворотом улицы оказался продснаб с огромной очередью к нему. Сразу было заметно, что чувства здесь накалились до предела, у самого входа уже почти дрались.

— Как это — «кончилось»?! — исступлённо кричала полная кобыла. — Я тут почти с ночи стою, три часа только открытия дожидалась!

Толпа рабочих нахлынула, перемешавшись с покупателями: улица была слишком узкой, чтобы две массы пони могли спокойно разойтись, не задев друг друга.

— Праздник, что ли, какой? — громко спросил усатый жеребец из очереди, разглядывая флаги и портреты.

— Идём с петицией к Горсовету! — ответил заводчанин. — Против невыносимых условий жизни!

— Хорошее дело! — с неожиданным жаром поддержал усатый. Он немного подумал и засунул приготовленную для покупок сетчатую сумку в карман. — Знаете, что? Я с вами. Всё равно здесь уже ничего не купишь.

За усатым жеребцом потянулись другие, и в результате шествие увлекло за собой добрую половину очереди. В дальнейшем подобное повторилось ещё несколько раз. Присоединялись не только пони из очередей, но даже обычные прохожие. Стайки любопытных жеребят сопровождали толпу.

Рэйндропс больше не чувствовала себя здесь посторонней, она шла вместе со всеми, в такой же одежде, как и её товарищи-землекопы, которые пытались держаться вместе внутри шествия, хоть это и не всегда получалось. Да и рабочие завода, по-прежнему составлявшие основную часть толпы, были одеты сходным образом, только робы у них были не синие, а серые.

Какие бы недовольства и требования ни содержала та рабочая петиция, у Рэйндропс к Внутреннему Городу тоже были вопросы. И она чувствовала, как гнев и раздражение пробуждаются в ней и сразу вливаются в общее русло. Хотя пони по-прежнему несли портреты и красные знамёна, уже раздавались отдельные выкрики против Гегемона, даже против всего «народного» строя, и Рэйндропс было неожиданно приятно их слышать. Она и сама едва сдерживалась, чтобы не закричать что-нибудь этакое. Казалось, плотина из молчания, лжи и притворного обожания начальства прорвана, и поток уже не остановить.

Рэйндропс шла почти в первом ряду и могла видеть, как улица, по которой они двигались, впереди спускалась к реке. Через реку перекинулся мост, а на нём стояло несколько бронированных машин, очень похожих на те, что пегаска уже видела на параде в честь Дня Города. Они перекрывали толпе путь на другой берег, и на их броне сидели пони в зеленоватой военной форме. Солдаты сжимали в копытах винтовки, напряженно вглядываясь в приближающуюся массу пони.

«Это… неужели это всё против нас? Они выставили броневики и вооружённых солдат, чтоб остановить нас? — подумала Рэйндропс, и в её голове тревожным эхом прозвучал голос Народника: — Мы же против власти пойдём. О последствиях подумайте!»

У пегаски что-то сжалось внутри. Она чувствовала теперь свою сопричастность с другими и испугалась не только за себя, но и за идущих рядом, за судьбу того дела, что они все только что начали вместе. Рэйндропс смотрела на винтовки в копытах военных, и собственное тело казалось ей слишком большим, слишком заметным и вдобавок разрисованным мишенями.

— Против собственного народа! — возмутился кто-то неподалёку.

— В своих не стреляйте! — закричал солдатам другой.

И все продолжали идти. Военные напряглись ещё больше, вцепившись в оружие.

У бронированного борта ближайшей машины возвышался статный жеребец. Нашивки на одежде выдавали в нём старшего по званию. А рядом с ним вертелся с выпученными глазами пузатый низкорослый пони в гражданском костюме и при галстуке.

— Вперёд! Вперёд! — вопил этот коротышка, отчаянно жестикулируя в сторону приближающейся толпы. — Остановить беспорядки!

— Не вижу перед собой противника, которого следовало бы атаковать нашими бронемашинами, — степенно ответил командир.

— Приказ Внутреннего Города! — визгливо крикнул пузатый.

— Приказываю силу не применять, — сказал военный. — Под мою ответственность.

Толпа тем временем достигла моста, пони протискивались мимо машин и даже перелезали через них, а солдаты, повинуясь отданному приказу, им в этом не препятствовали. Часть толпы спустилась к реке и стала переходить её вброд: болотного цвета во́ды оказались совсем неглубокими.

У толстяка в штатском глаза окончательно вылезли из орбит. Он заметался вокруг бронемашины, а потом с трудом забрался на неё и попытался влезть внутрь, чтобы укрыться от толпы, да так и застрял в люке крупом кверху, чем повеселил всех вокруг и немного разрядил обстановку.

— Гороборона с народом! — крикнул кто-то, поняв, что солдаты не стреляют и дают пройти.

Пони шли дальше. То, что случилось на мосту, казалось невероятным. Сталлионград мог и любил чинить разнообразные препятствия, это Рэйндропс постоянно чувствовала на себе. И вот грозная бронированная преграда вдруг была преодолена! Страх, который пегаска испытывала минуту назад, сменился радостью и моральным подъёмом. Пусть у Рэйндропс не хватало сил, чтобы бросить городу вызов в одиночку, пусть она подчинялась и плыла по течению, но теперь её малые силы и слабая воля влились в общий поток, а вместе пони могут многое.

Они почти достигли центра: впереди в разрывах белёсой пелены уже виднелись блестевшие на свету шпили высоток. Шествие сделало поворот, и первые его ряды оказались на широкой улице, засаженной по краям деревьями. По какой-то причине деревья здесь не зачахли, а стояли с густыми кронами. Возможно, здесь, подальше от заводов, им жилось легче. Это был хороший спокойный район, составленный из старинных, но добротных четырехэтажных домов с украшенными лепниной фасадами. Пони, которые гуляли в тени деревьев, поливали цветы на балконах и занимались другими делами, удивлённо смотрели на вырулившее из-за угла шествие рабочих. Любопытные жеребята, игравшие прямо на улице, полезли в зелень крон, чтобы сверху рассмотреть всё получше.

Вдруг Рэйндропс заметила впереди солдат, которые спешно выстраивались в шеренгу поперёк улицы, перекрывая путь толпе. На них были боевые сёдла с прикрепленными к ним винтовками, но после моста и моральной победы над бронемашинами никто из шедших не дрогнул. «Гороборона с народом!» — закричал кто-то, но солдаты, повинуясь выкрикам командиров, направили оружие на толпу.

— Граждане, прекратите беспорядки и возвращайтесь на свои рабочие места! — крикнул военный через мегафон.

— Какие беспорядки, контра?! Мы мирно с петицией идём! — кричали в ответ.

Толпа приближалась к тонкой линии солдат и грозила вот-вот войти в соприкосновение, прорвать её.

— Взвод! — раздалась команда. — Предупредительный над головами! Огонь!

Солдаты подняли стволы винтовок. Прозвучал залп. Над головами рабочих прожужжали пули, пони невольно пригнулись и отшатнулись назад.

— Не боись, холостыми стреляют! — закричал кто-то, и все вновь ринулись вперёд.

Раздался второй залп над головами, и с деревьев посыпались сидевшие в кронах любопытные жеребята.

— Детей постреляли! — завизжала кобыла.

Третий залп был по толпе. Пуля мяукнула над ухом Рэйндропс и полетела дальше, искать другую жертву. Рабочие обратились в бегство. Флаги и портреты вождей, брошенные, попадали на мостовую. Выстрелы продолжали греметь.

В немедленно возникшем хаосе Рэйндропс быстро потеряла из вида других землекопов. Рядом с пегаской на мостовую повалилась окровавленная заводчанка. Все рвались назад, подальше от залпов, но хвост шествия ещё двигался по инерции вперёд. На запруженной народом улице возникла давка.

Рэйндропс увидела знакомую лысую голову Длинного, которая нескромно возвышалась над толпой, пока вокруг продолжали греметь выстрелы. Пегаска стала протискиваться туда.

— Пригнись! — заверещала она на ходу, боясь потерять единственного знакомого в этой каше из пони.

И в этот момент голова Длинного покачнулась и ухнула куда-то вниз. Рэйндропс закричала и рванула туда, с неожиданной силой разбрасывая в стороны других. Какое-то время она считала Длинного погибшим, но он, живой и даже невредимый, вдруг вынырнул откуда-то и оказался прямо перед ней.

— О, Рэйндропс! — закричал он, пересиливая стоявший вокруг шум ужаса. — Надо выбираться отсюда!

Они вдвоём стали пробиваться прочь из толпы, к краю улицы, где виднелся узенький малозаметный переулок, притаившийся между домами. Рядом продолжали падать пони, хотя от солдат теперь было далеко. Кто-то закричал, что на крышах снайперы.

В горловине переулка мелькнула вдруг знакомая синяя роба.

— Щепка, ты? — заорал Длинный и вытянул из зажавшей её толпы кобылу-землекопщицу.

Ещё одна землекопщица прибилась к ним уже в переулке, но больше никого из своего коллектива они так и не увидели.

Вчетвером они вырвались из ловушки — бежали по переулкам вместе с какими-то пони, потом срезали через дворы. Быстрее, быстрее — только бы оказаться как можно дальше от того проклятого кровавого места. Сердце Рэйндропс уже почти выпрыгивало из груди от долгого бега, когда Длинный, наконец, счёл возможным остановиться.

И остановившись, жеребец уставился на что-то. Рэйндропс посмотрела в ту же сторону. Там не было ничего, просто обычная серая стена обычного дома, но Длинный смотрел куда-то дальше, словно никакой преграды не было, и перед ним открывалось открытое пространство до самого горизонта.

Рэйндропс, казалось, удалось повторить его трюк, у неё тоже получилось проникнуть сквозь стену, её взгляд преодолел многие мили, словно надеялся достичь самой Эквестрии. Что это за город, где можно смотреть через стены? Просто ужасный мираж…

Рэйндропс смогла оторвать взгляд от открывшейся ей дали. Пегаске захотелось бежать дальше, несмотря на ещё не восстановившееся дыхание и продолжающуюся колющую боль в боку. Слишком страшно было оставаться на месте, пусть даже этим местом был тихий спокойный переулок, в котором они остановились отдышаться.

— Что нам теперь делать? — визгливо спросила одна из выживших землекопщиц, та, которую звали Щепка.

Длинный не отвечал, продолжая смотреть в одну точку, и Щепка встряхнула его за плечи.

— Не зря всё-таки мы этот котлован рыли, — не своим голосом сказал жеребец. — Там всех как раз и закопают.

— Длинный! — взвизгнула кобыла ему прямо в лицо, и жеребец, кажется, стал отходить от охватившего его оцепенения. Он посмотрел на землекопщицу почти осмысленно. — Что нам теперь делать? — повторила та. — Неужели… неужели нас теперь только четверо…

— Необязательно, — хрипло сказал Длинный. — Мог кто-то и отдельно от нас спастись. Но двухсотых явно много, мы ведь в первых рядах шли.

— Делать-то что будем? — вновь спросила Щепка. — Не обратно же к котловану возвращаться?

— Я знаю безопасное место, где можем отсидеться пока, — неожиданно произнесла вторая землекопщица.

Длинный и Щепка посмотрели на неё удивлённо. Кобыла до этого вела себя очень тихо. У неё была шёрстка мышиного цвета, а с её совершенно незапоминающегося лица будто стёрли все хоть сколько-нибудь характерные черты. Рэйндропс даже не успела узнать её имя.

— Да? — удивился жеребец. — Ну выкладывай, что за место.

— У… моей тети квартира не так далеко отсюда, — промолвила кобыла. — Она у меня добрая, нас не прогонит.

Длинный явно колебался, но не мог предложить ничего лучше. Все четверо очень устали, и если квартира и вправду не очень далеко, то это было бы весьма кстати.

— Пойдём, что тут думать, — сказала Щепка, и жеребцу пришлось кивнуть.

Они последовали за неприметной кобылой и попали в район с рядами длинных серых домов. Их спокойная серость немного успокаивала Рэйндропс. В промежутках между домами мирно гуляли пони, мамы везли перед собой коляски, по специально для этого установленным металлическим конструкциям ползали жеребята. Здесь, среди всей этой умиротворяющей жизни, казалось, что не было и быть не могло никаких солдат, расстреливающих безоружных граждан.

Указывавшая путь землекопщица шла уверенно. Несмотря на полную одинаковость окружающих домов, она, очевидно, неплохо ориентировалась здесь. В каком-то будто бы совершенно случайном месте кобыла вдруг свернула с дороги и направилась к одному из подъездов с высоким крутым крыльцом.

Пони взобрались по ступенькам и, миновав обиженно скрипнувшую дверь, оказались в подъезде. Стены здесь были недавно выкрашены в тёмно-зелёный цвет, свежая краска поблёскивала в крохах света, которые просачивались через узкие подъездные окна. Ещё не до конца выветрившийся запах щекотал обоняние. Лестница привела землекопов на третий этаж, где обнаружилась дверь, обитая каким-то тёмным материалом. На маленькой ромбовидной табличке можно было разглядеть номер квартиры — 50.

— Нам сюда, — сказала землекопщица.

Было не заперто, и пони просто толкнула дверь копытом. За дверью — прямо в прихожей — почему-то стоял стол, за которым сидели какие-то кобылы.

— Столяр Ланцет на месте? — спросила землекопщица к удивлению остальных, ожидающих встречу с её тётей, а не с каким-то столяром.

— Какой ещё столяр? — прямо спросил Длинный, сразу почуявший неладное. — Что это за место?

— Да-да-да, — закивали кобылы, повскакивав из-за стола. — Столяр, конечно же. Вам сюда.

Они быстро окружили землекопов, оттеснили от выхода и потащили вглубь помещения к другой двери. За ней оказалась просторная комната, где царили шум и лихорадочное оживление. За столами сидели жеребцы и кобылы в круглых чёрных наушниках, перед собой каждый из них имел пишущую машинку, на которой что-то отстукивал. Другие пони носились по комнате, таская туда-сюда только что отпечатанные листы и папки с документами. Лавируя между рядами столов, они каким-то образом умудрялись не сталкиваться в этой суете.

Землекопов втолкнули в эту беспокойную канцелярию, неожиданную для жилого дома, и захлопнули за ними дверь. На квартиру тёти или хотя бы на обиталище некого столяра Ланцета это совсем не походило. Длинный грозно и с отчаянием посмотрел на приведшую их сюда кобылу.

— Так вот твоё безопасное место, да? — медленно произнёс он. — Ну, ясно. Теперь точно «отсидимся» по полной программе.

Та стояла молча.

В этот момент откуда-то из глубин комнаты вывернулся жеребец в сером костюме и подошёл прямо к Рэйндропс. Этого высокого бежевого пони пегаска узнала сразу: Смерч, младший комиссар Горбезопасности. Один из тех двоих, что пришли к ней в гостиницу в её первую ночь в Сталлионграде. Как давно это было? Три недели назад? Казалось, что с тех пор уже прошла вечность.

— Товарищ Рэйндропс! — заговорил Смерч. — Вы целы, какая удача! Я вынужден принести извинения за своих коллег из другого отдела, куда ваше дело было передано. Вижу, они вас чуть не угробили.

Он посмотрел на грязную и помятую робу пегаски. Кое-где на грубую пыльную ткань попали мелкие красные брызги от менее удачливых участников шествия.

— Но теперь-то с вами всё будет в порядке! — пообещал младший комиссар.