Внутренний Город

IX. Процедуры

Эта странная приспособленная под офис квартира оказалась довольно большой. Смерч отвёл Рэйндропс в отдельную комнату, смежную с канцелярией. Из-за стены доносилась приглушённая трескотня пишущих машинок. Остальных землекопов увели в другое помещение. Смерч клятвенно пообещал, что вреда им не причинят и вообще скоро отпустят, но Рэйндропс, конечно, поверить в это не могла. Нет, только не после того, что случилось. Она мысленно попрощалась с Длинным и Щепкой, не ожидая ничего хорошего ни для них, ни для себя.

Это была, видимо, комната отдыха для всех тех машинисток и клерков, работавших здесь. Когда Смерч и Рэйндропс вошли, на тёмно-красном диване сидели две кобылки, но младший комиссар вежливо попросил их уйти, и они поспешно удалились. Перед диваном стоял маленький журнальный столик со стопкой газет. Единственное окно было приоткрыто, и залетающий в комнату лёгкий ветерок вяло шевелил голубые занавески и уголок газеты на столе.

Смерч медленно обошёл вокруг Рэйндропс, рассматривая её. На нём не было военной формы, а копытах он не сжимал винтовку, но всё равно этот жеребец был частью системы, убивающей пони.

— Вас точно не задело? — сочувственно спросил он. — Как себя чувствуете?

Рэйндропс посмотрела в ответ со смесью гнева, страха и удивления. Что это за добренький тон? Хочет усыпить бдительность, прежде чем сделать какую-нибудь очередную гадость?

— Так что, вас не задело? — повторил он.

Пегаска мотнула головой.

— Хорошо. А как ваши крылья? Вы носите удерживающие скобы уже довольно долго, не так ли?

Рэйндропс удивилась ещё больше. До сих пор на её крылья всем было наплевать. А теперь с чего вдруг такая забота? Они хотят для разнообразия проявить сочувствие? Просто для баланса, после того ужаса, что сегодня натворили?

— Давайте сделаем так, — сказал Смерч. — Я сейчас распоряжусь насчёт кареты, и мы отвезём вас в больницу, пусть врачи вас осмотрят. И надо найти ключи от этих ваших скоб. Думаю, так долго их носить — это уже небезопасно. А мы вовсе не хотим, чтобы вашему здоровью что-то угрожало.

Рэйндропс неверяще посмотрела на жеребца. Он собирается снять с неё оковы? Вот так просто? Такая внезапная доброта казалась неуместной в этом городе, особенно от представителя Горбезопасности.

Впрочем, возможно, скобы уже сделали своё дело и больше не нужны. Неизвестно, сможет ли Рэйндропс теперь летать. Она не знала, могли ли за это время атрофироваться летательные мышцы от неподвижности, не пережали ли эти проклятые железки что-то важное. Может быть, спасать крылья уже поздно, и именно поэтому Сталлионград и решил проявить к ней это фальшивое милосердие.

Понаблюдав за реакцией пегаски, Смерч растянул губы в улыбке и сказал:

— Присядьте пока. Вон, на диван. Придётся подождать, пока я свяжусь с больницей и распоряжусь насчёт кареты.

Рэйндропс покорно села, а жеребец скрылся за дверью, на мгновение впустив шум канцелярии.

Пегаска осталась одна, но всё-таки, похоже, не без присмотра. Дверь не была сплошной, в неё было вставлено стекло, чуть замутнённое, но достаточно прозрачное, чтобы пони из другой комнаты могли следить, сидит ли Рэйндропс по-прежнему на диване. Их силуэты она тоже видела, но не могла понять, наблюдают ли они за ней или просто продолжают работать за своими пишущими машинками.

Рэйндропс посмотрела на приоткрытое окно. Какой здесь этаж? Третий? Интересно, если бы ей сняли скобы прямо сейчас, смогла бы она хоть как-то спланировать отсюда на землю?

Кобылка перевела взгляд на газеты, что лежали на столике перед ней. Она попыталась читать, чтобы занять голову, но строчки уворачивались от взгляда, а те, которые всё же удавалось прочитать, не несли никакого смысла.

Но Рэйндропс это не удивило, она больше удивлялась своему относительному спокойствию. В Понивилле было принято валиться без чувств от одного сломанного цветка, а она, пережив ужасную бойню, всего лишь не может сосредоточиться на чтении! Разве не должна любая нормальная пони после подобного кататься в истерике? Неужели этот город успел испортить её, сделать такой бесчувственной?

Нет, сказала себе Рэйндропс. Это нормально, все пони реагируют по-разному. Она ведь чувствует гнев, боль и страх, просто она не какая-то сумасшедшая, чтобы сразу давать выход любым эмоциям, набрасываться с голыми копытами на Смерча или с воплями кататься по полу.

То, что случилось, было ужасно. Даже возможность освобождения крыльев не смогла отодвинуть этот ужас в сторону. Произошедшее не могло уложиться в голове. Зло, чистое зло! Выходящее за любые рамки! Разве можно представить себе правителя, пусть даже какого-нибудь очень злого, который приказал бы убивать своих подданных только за то, что они пошли к его дворцу в надежде быть услышанными?

В двери появился Смерч.

— Можем спускаться, — сказал он. — Карета у подъезда.

Карета была очень похожа на ту, в которой Рэйндропс везли на котлован. Смерч помог пегаске забраться внутрь, запрыгнул сам и устроился на сиденье рядом. Ехали молча: жеребец ничего не говорил, а Рэйндропс даже не хотелось что-либо спрашивать. Ничего не мешало младшему комиссару солгать в ответ на любой вопрос. Может, они и сейчас едут вовсе не в больницу освобождать крылья. Может, это всего лишь ложь, сказанная, чтобы пегаску не пришлось тащить силой в какое-то страшное неизвестное место. Рэйндропс ничуть не удивилась бы такому повороту — трудно ожидать чего-то хорошего от Сталлионграда, если здесь, как сегодня выяснилось, не останавливаются даже перед массовыми убийствами пони прямо на улице.

Путь занял не так много времени и окончился у большого белого здания. Карета проигнорировала внушительный центральный вход с гигантским козырьком, который нависал над крыльцом и как будто собирался вот-вот раздавить входящих и выходящих. Она остановилась у неприметной узкой двери в другой части здания. У этой двери стояла пони в белом халате. Что ж, пока похоже на больницу. Но это ничего не значило: может, больница и есть страшное место, где орудуют злые врачи-каратели.

У встретившей их кобылы была длинная вьющаяся грива и не очень довольное круглое лицо. Увидев Рэйндропс и Смерча, она кивнула и проводила их внутрь здания, где витал дух казённого учреждения и сами стены, казалось, уже пропитались запахом лекарств.

Пегаске пришлось пробираться через какие-то тесные помещения, заваленные больничным имуществом, а затем, совершенно внезапно, перед ней открылся коридор — длинный, шумный, заполненный окровавленными жеребцами и кобылами.

Сюда, очевидно, доставляли раненых с шествия. Они обречённо сидели на кушетках и просто на полу вдоль стен, ожидая врачебного внимания. Кого-то из них уже перебинтовали, но большинство зажимало раны копытами или обрывками собственной одежды. Сердце Рэйндропс сжалось от увиденного, и она поспешила устремить взгляд вперёд, стараясь больше не смотреть по сторонам.

— Эй! — крикнула она ведшей их кудрявой кобыле. — Вы ведь медик? Помогите лучше здесь. Мы с товарищем Смерчем как-нибудь сами найдём дорогу.

Пони недовольно оглянулась и мотнула головой, продолжая идти вперёд.

— Сказать по правде, я здесь не очень ориентируюсь, — немного виновато сказал Смерч.

Раненые сидели с выражением покорности на лицах и даже не пытались привлечь внимание проходящего мимо медика. Их вид был жалок, и при всём желании не верилось, что совсем недавно эти же самые пони так храбро шли против броневиков и вооружённых солдат.

Таким глупым теперь казалось воодушевление, которое Рэйндропс испытывала в толпе. Как она могла поверить в успех этого безнадёжного похода? Даже моральная победа на мосту сейчас выглядела чем-то случайным и неважным. Если бы они и прорвались до самой Рубиновой Площади, что дальше? Внутренний Город надёжно защищён стеной, власти Горсовета в любом случае ничего не угрожало. Всё было зря. Все эти пони пострадали зря.

Наконец основная часть коридора оказалась позади, он расширился, образовав что-то вроде фойе. Кудрявая кобыла подошла к раздвижным дверям лифта и нажала кнопку. Лифт оказался вполне исправен, и все трое поднялись на один из верхних этажей, где раненых уже не было. Пожилая земнопони с тряпкой наводила в пустом коридоре чистоту и недовольно глянула на пыльную одежду и грязные копыта Рэйндропс.

Кудрявая кобыла привела Рэйндропс и Смерча в какое-то помещение, похожее на процедурный кабинет. Стены здесь были отделаны кафельной плиткой, стояли клеёнчатые кушетки, штативы для капельниц, белые шкафы со стеклянными дверцами. Сильнее, чем в коридоре, пахло лекарствами.

Кроме самой Рэйндропс пациентов тут не было. На одной из кушеток сидели двое медиков, и, увидев пегаску, они встали навстречу. Оба носили одинаковые белые халаты, один был уже в почтенном возрасте и имел козлиную бородку, второй — гораздо моложе и без бороды. Этот второй, впрочем, возможно, и не являлся медиком: Рэйндропс заметила, что его халат был лишь накинут, а под ним виднелось что-то вроде серого комбинезона.

— Раздевайтесь, — сказал козлобородый, с некоторой долей отвращения посмотрев на грязную робу, надетую на Рэйндропс.

— Нет! — выпалила пегаска, вызвав удивлённые взгляды всех присутствовавших. — Со мной всё в порядке, если не считать крыльев. Сначала лучше помогите раненым.

— Нам надо снять с вас скобы, — произнёс козлобородый. — Врачи уже ждут вас на осмотр.

— Вы с ума тут все посходили, что ли?! — разъярилась Рэйндропс. — Пусть врачи не ждут, а идут помогать раненым!

Медики обратили взгляды на Смерча.

— Хорошо, пусть все идут на первый этаж, — сказал младший комиссар и повернулся к безбородому: — Вы останетесь. Скобы надо снять как можно быстрее. Остальное и правда может подождать.

Кудрявая кобыла и бородатый жеребец ушли, двигаясь, как казалось Рэйндропс, слишком медленно. Хотелось придать им ускорение ударом задних копыт.

— Раздевайтесь, — сказал безбородый. — Сейчас снимем с вас эти штуки.

Пегаска послушно стянула с себя одежду землекопа и замерла, держа этот грязный комок в копытах.

— Да прямо на пол бросьте, — подсказал Смерч.

Безбородый жеребец вытянул из кармана какой-то инструмент, подошёл к Рэйндропс сбоку и стал что-то откручивать на скобе, удерживающей левое крыло. Наконец раздался щелчок, и освобождённое крыло бессильно повисло до самого пола, как перьевая тряпка. Рэйндропс почти ничего не почувствовала и в тревоге смотрела потерявшую силу конечность. Пегаска попыталась пошевелить ей, но из этого ничего не вышло. Жеребец тем временем невозмутимо перешёл к освобождению второго крыла. Избавившись от скобы, оно повисло точно так же, как и первое.

— Всё, можете тоже идти вниз, помогать коллегам, — сказал Смерч безбородому, но когда тот поспешил прочь из кабинета, окликнул его: — Стойте! Вы же не медик, верно?

— Ну, да… — промолвил не успевший улизнуть жеребец, стоя в дверях. — Я больничный техник. Потому меня и позвали снимать эти штуки.

— Тогда от вас внизу будет не слишком много толку, — задумчиво произнёс младший комиссар. — Оставайтесь пока с нами. Вы знаете, где тут душ? Товарищ Рэйндропс должна быть уже готова к тому моменту, когда врач сможет её принять.

— Хорошо. Идёмте, я покажу, где душевые, — сказал жеребец и вышел в коридор.

Рэйндропс поплелась за ним. Крылья пегаски волочились по ещё влажному после уборки полу грязными перьевыми тряпками, оставляя за собой шлейф тёмных частичек.

— Так дело не пойдёт, — сказал техник, остановившись. — Товарищ Метёлка только что всё вымыла, она нас с вами за такое с потрохами съест.

Он подошёл и поднял крыло с пола, пытаясь прижать его к телу пегаски. Но стоило ему отпустить, как оно опять повисло. Рэйндропс ничего не смогла с этим поделать. Она до боли закусила губу — даже такая простая вещь, как удерживать крылья сложенными, стала для неё недоступной. Как же она сможет летать? Потребовалось усилие, чтобы удержать себя в копытах и не разрыдаться прямо здесь. Не думать. Не думать о том, что, возможно, уже перестала быть пегасом…

Техник, потерпев поражение в борьбе с упорно опадающими перьевыми тряпками, не растерялся. Он вернулся в кабинет, подобрал брошенную робу и ловко подпоясал ею Рэйндропс, привязав крылья к телу. Пегаска закусила губу ещё сильнее — сначала оковы, теперь это связывание. Сталлионград её ненавидит…

— Вот так, — сказал жеребец. — Чтобы по полу не волочились.

Душевая находилась на этом же этаже. Смерч и техник указали Рэйндропс путь внутрь, а сами остались ждать в коридоре. Грязная роба полетела в мусорное ведро, и бессильные крылья опять развернулись во всю длину. Пегаска шагнула под струи душа, извергавшиеся из прикреплённой к стене металлической лейки.

Вода была тёплой! Пожалуй, впервые за всё пребывание в Сталлионграде Рэйндропс смогла попасть в душевую, где не отключили горячую воду. Блаженство растекалось по телу пони, пока она нежилась в тёплых струях. Корка земляной грязи котлована и пылевой грязи учгорблага покидала её, уносясь в канализацию тёмными потоками. Перья освобождались от забившейся в них мерзости. Никакие мысли о пережитом ужасе или тревоги о будущем крыльев не смогли омрачить этот момент чистого наслаждения. Здесь даже было мыло!

Рэйндропс истратила почти половину пахнущего земляникой куска, когда снаружи раздался негромкий стук.

— У вас там всё в порядке? — спросил голос Смерча, приглушённый шипением струй.

— Да, уже заканчиваю, — крикнула в ответ пегаска.

Она смыла с себя слой пены и нехотя вылезла из-под душа. Приоткрылась дверь, и техник передал ей стопку чистых вафельных полотенец.

В то помещение, где с крыльев Рэйндропс сняли скобы, пони больше не вернулись. Вместо этого пегаску усадили на кушетку в коридоре, напротив двери одного из врачебных кабинетов. Смерч отпустил больничного техника делать его работу и присел рядом. Оставалось только ждать, пока доктора освободятся от неотложных дел на первом этаже и смогут принять кобылку.

— Эти железки на меня больше не наденут? — спросила Рэйндропс.

— Пока нет, — ответил Смерч. — У вас по-прежнему нет разрешения на полёты, но пока вы лежите в больнице, у вас будет справка о некрылоспособности. Она даёт право не носить удерживающие скобы.

Рэйндропс вспомнился жербёнок-пегас с неразвитыми крыльями, которого она встретила в предпите. У него, наверное, тоже должна быть такая справка. Слово-то какое — некрылоспособность…

— А что будет потом, после больницы? — спросила кобылка.

— Ну, мы пока не знаем, что скажут врачи, но в любом случае вас госпитализируют, а выпишут явно не завтра, — ответил Смерч. — Ваше дело вернули к нам в отдел, я снова буду лично им заниматься. Возможно, что как раз к моменту вашей выписки всё и решится, тем или иным образом.

— Что значит «тем или иным образом»? — спросила Рэйндропс.

— Исход дела предсказать трудно, — произнёс младший комиссар, — почти невозможно. Нам нужно решить вопрос с местом нахождения вашей тёти и, наконец, разобраться с истинными причинами вашего приезда в Сталлионград.

— С какими истинными причинами? Я уже десятки раз говорила, почему я приехала.

— Я знаю, — вздохнул Смерч, натянув на лицо маску сочувствия. — И я бы с радостью положился на вашу честность и принял вашу версию, но начальство со мной в этом не согласится. Горбезопасность пойдёт на всё, только бы защитить наш город от любого нежелательного проникновения. Поэтому, если вы что-то скрываете, если письма Шифти Клаудс — только предлог для приезда, лучше скажите сразу.

— Мне нечего сказать, кроме того, что я уже говорила, — произнесла Рэйндропс.

— Что ж, — сказал Смерч, — в голову я вам залезть не могу, — он выделил интонацией слово «я», словно бы намекая, что кто-то другой сможет.

Они немного помолчали. Жеребец огляделся по сторонам и, убедившись, что коридор пуст, снова заговорил:

— Понимаю, что вы, скорее всего, ничего хорошего о нас не думаете. У вас есть на то причины. Вряд ли это послабление насчёт крыльев сможет загладить то, что вам пришлось пережить. Но знайте, мне жаль, что всё так вышло. Хотите верьте, хотите нет, но никто не хотел того, что сегодня случилось. Это трагедия и, конечно, наш большой провал по многим направлениям — начиная от снабжения населения всем необходимым и заканчивая работой Горбезопасности по раннему предупреждению подобных ситуаций.

Рэйндропс коротко глянула на Смерча и пожала плечами.

— Будет проведено самое тщательное расследование случившегося, — продолжил он. — Не сомневаюсь, что виновные в ошибках будут выявлены и наказаны, невзирая на должности. Пострадавшим будет оказана вся необходимая помощь.

— Вся необходимая помощь? — скептически переспросила Рэйндропс. — Вы уверены? Мы с вами видели пострадавших. К ним никто из врачей даже не подходил. И в это же самое время собирались осматривать меня, хотя я не ранена!

— Это моя вина, — вздохнул Смерч. — Мне хотелось помочь вам как можно скорее, и я настоял, чтобы вас приняли немедленно. Не подумал, что в такой момент медпесонала в больнице может не хватить. Вы были абсолютно правы, когда отправили всех помогать раненым. Прошу меня простить.

— Если вам так хотелось помочь мне, то почему только сегодня? Я бы не отказалась, чтобы мне сняли эти штуки, скажем, неделю назад. Может быть, тогда ещё не было поздно… — Рэйндропс посмотрела на бессильно висящее крыло и сжала зубы, чтобы и на этот раз удержать себя в копытах.

— Я ничего не мог сделать, — сказал Смерч. — По правилам вы должны были носить скобы. Только неспособные к полёту пегасы освобождаются от этого. А потом ваше дело и вовсе передали в другой отдел.

Тем временем Рэйндропс почувствовала, что крылья стали возвращать себе чувствительность и начали немного ныть.

— Что-то случилось? — обеспокоился младший комиссар, увидев, как изменилось лицо пегаски.

— Крылья заболели, — почти прошептала она.

— Сильно? — испугался жеребец.

— Нет, — помотала головой Рэйндропс. — Чуть-чуть.

— Не беспокойтесь раньше времени, — поспешно сказал Смерч. — Может быть, это и хорошо. Посмотрим, что скажут врачи.

Рэйндропс стала глубоко дышать, успокаивая себя. Может быть, это и правда хороший признак, почему нет? Интуитивно боль даже нравилась ей больше, чем онемение. Гораздо лучше чувствовать хоть что-то, чем медленно забывать о том, что ты пегас. Но что, если это всё-таки плохо? Ведь когда что-то болит — это, скорее всего, плохо. Боль — это сигнал мозгу, что что-то не в порядке, ведь так? Рэйндропс обхватила себя копытами, прижала крылья к туловищу, словно боялась, что они вот-вот отвалятся.

Послышался далёкий шум лифта, и в конце коридора показались два жеребца в белых халатах. Они приближались медленно, тяжёлым шагом, и наконец подошли к той самой двери, напротив которой стояла кушетка.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал Смерч, поднимаясь им навстречу. — Я младший комиссар Горбезопасности Смерч, а это, — он указал на пегаску, — товарищ Саншауэр Рэйндропс. Та пони, о которой я говорил по телефону.

— Я доктор Карантин, — произнёс один из жеребцов. — Здравствуйте.

— А я доктор Просвет, — сказал второй.

Первый был крупным и коренастым пони кроваво-красной масти, второй имел более изящное телосложение и синюю шёрстку. Оба выглядели усталыми и потрёпанными в своих грязных и помятых халатах. Лица были угрюмы, на них не было ни следа тех профессиональных улыбок, которых требуют от персонала в эквестрийских клиниках.

Карантин глянул на свой рукав, где сидело красно-бурое пятно, и выудил из кармана ключ от кабинета.

— Нам с коллегой надо хотя бы переодеться, — сказал он. — Подождите ещё минуточку, и мы вас позовём.

Оба врача скрылись в кабинете, захлопнув за собой дверь.

Ещё совсем немного ожидания, — успокаивала себя Рэйндропс, — и всё выяснится. Доктора помогут ей, пусть это и сталлионградцы, но они ведь тоже давали врачебную клятву… наверное. Кобылка и сама не заметила, как стала раскачиваться взад и вперёд, кушетка под ней протестующе заскрипела.

— Успокойтесь, — сказал Смерч и положил ей копыто на плечо.

Рэйндропс прекратила качаться и снова попыталась глубоко и медленно дышать, но липкий холод в груди уходить не желал.

Вдруг щёлкнул замок, заставив её вздрогнуть. Из-за приоткрывшейся двери выглянула голова доктора Просвета.

— Можете заходить.

Стены кабинета были до половины выкрашены зелёной краской, точно так же, как и в коридоре. А вот коридорный линолеум кончился, и копыта Рэйндропс зацокали по холодному кафельному полу. В центре помещения находился заваленный бумагами стол, за которым сидел доктор Карантин. Рядом, видимо, чтобы всё было под копытом, стояли шкафчики и стеллажи с толстыми книгами и папками для бумаг. Для пациентов предназначалась жёсткая даже на вид клеёнчатая кушетка, но Просвет её проигнорировал, мягко подталкивая Рэйндропс поближе к столу.

— Как самочувствие? — официальным тоном осведомился Карантин.

— Когда мне сняли скобы… — волнуясь, заговорила пегаска. — В общем, сначала я почти ничего не чувствовала, а теперь, спустя какое-то время, крылья стали немного болеть… Но не очень сильно.

Врач поднялся из-за стола и встал рядом с Просветом, разглядывая Рэйндропс.

— Взмахнуть ими сможете? — спросил он.

— Боюсь, что нет… — ответила кобылка, но всё же попыталась. Она сжала от усилия зубы, однако крылья лишь отозвались слабой вспышкой боли и едва шевельнулись.

Врачи внимательно проследили за теми жалкими движениями, что получились у Рэйндропс вместо взмахов. Затем Карантин подошёл вплотную и стал тщательно ощупывать ещё не совсем высохшие после долгого душа крылья. Некоторое время он сосредоточенно пыхтел, проверяя каждый мускул и косточку и иногда спрашивая: «Так больно? А так?»

Закончив с осмотром, жеребец отошёл, и его место занял второй доктор, Просвет. Белая шапочка, покрывавшая его голову, вдруг осветилась магическим светом, приподнялась и съехала на затылок, открыв рог. Жеребец наклонился к крылу, снова зажёг магию и стал прощупывать ею пострадавшую от оков плоть пегаски. Рэйндропс ожидала ощутить обычное в таких случаях покалывание, но почти ничего не чувствовала, как будто он прикасался к какой-то перекинутой через спину одежде, а не к части тела. Когда единорог закончил с обоими крыльями, Рэйндропс объявили, что осмотр окончен.

Доктора переглянулись, и кобылка сжалась, ожидая, что сейчас прозвучит какой-нибудь ужасный медицинский приговор, но доктор Просвет поспешил успокоить:

— Ничего критичного я вроде бы не увидел. Думаю, подвижность ваших средних конечностей скоро восстановится. Мы с коллегой ещё обсудим назначения для вас, но лично я уже сейчас могу предложить массаж и посильную гимнастику.

— А как же боль? — спросила Рэйндропс.

— Ну… это в вашей ситуации нормально, — сказал Карантин менее уверенно, чем хотелось бы пегаске. — Чего-то подобного следовало ожидать. Что ж, на сегодня мы с вами закончили. Отдыхайте, а с завтрашнего дня начнём лечение. Сестра Марля вас проводит в пала… — он вдруг замолчал на полуслове и растеряно огляделся. — А, я сегодня без медсестры.

— Я провожу вас до палаты, — сказал доктор Просвет.

Палата оказалась небольшой, всего с одной кроватью, рядом с которой разместилась тумбочка. Из-за малого количества мебели тесным помещение на выглядело. Стены блестели свежей краской — зелёной, как в коридоре и, похоже, везде в этой больнице.

Посмотрев на единственное окно, Рэйндропс вздрогнула. Решётка! Простая, вполне себе тюремного вида, с толстыми вертикальными прутьями. Видимо, хоть пегаска теперь и была «некрылоспособна», сталлионградцы решили подстраховаться, освобождая её от оков.

Рэйндропс быстро оглянулась на закрывшуюся за доктором Просветом дверь. Что, если её заперли? Это не палата, это камера! Внутри всё сжалось. Пегаска резко схватилась зубами за ручку и дёрнула дверь на себя. Та покорно отворилась. Рэйндропс облегчённо выдохнула. Всё-таки палата, пусть и с решёткой на окне.

Кобылка прикрыла дверь и легла на кровать. Не совсем доверяя глазам, она рассматривала освобождённые от оков крылья, как будто видела их в первый раз. Трудно было поверить, что эти ужасные железки всё-таки сняли. Рэйндропс даже боялась проснуться, со стоном разочарования обнаружив, что освобождение лишь пригрезилось. Но она не просыпалась. Всё вокруг — зелёные стены с блестящими потёками краски, кровать со слегка прогибающейся под весом пегаски сеткой, красновато-жёлтая деревянная лакированная тумбочка, сизо-серая решётка на окне… Всё вокруг выглядело предельно реальным.

Рэйндропс лежала на кровати, как, наверное, и полается пациентке больницы. Лежать на настоящей кровати с настоящим матрасом и чистым постельным бельём было приятно, гораздо лучше, чем на голом полу тюремной камеры или на пыльной подстилке в обиталище землекопов. В прошлой жизни, в Эквестрии, кобылка, как и многие пегасы, любила иногда вздремнуть днём, но в Сталлионграде эта привычка пропала. Вот и теперь пони лежала без сна.

Рэйндропс была одна со своими мыслями, и вскоре в её разум полностью занял главный вопрос: что же происходит?

Почему Сталлионград вдруг так подобрел к ней? Почему на самом деле с неё сняли эти железки? И даже не только сняли, но и собираются лечить крылья! Это почему-то показалось Рэйндропс самым удивительным. Даже если бы ей внезапно объявили, что отпускают её в Эквестрию, пегаска и то, наверное, удивилась бы меньше.

Так всё-таки, что сегодня изменилось? Ведь до этого дня город совершенно не жалел Рэйндропс. Точнее, до того момента, как она оказалась в той странной квартире-канцелярии. Буквально сегодня пегаску чуть не убили, всего каких-то три дня назад её кинули в камеру с голыми стенами, а затем отправили на тяжёлые земляные работы, лишив более-менее сносного существования в учгорблаге. И ни кому даже в голову не приходило интересоваться состоянием её крыльев. Так что же случилось теперь?

В искреннее раскаяние тех, кто всё это устроил, Рэйндропс не верила ни секунды. Скорее всего, им сейчас просто почему-то выгодно сменить гнев на милость. Возможно, в этот раз они поняли, что перегнули палку, перешли черту, сотворили нечто ужасное? Может, до них дошло, что по их вине чуть не погибла гражданка Эквестрии, и Гегемон испугался гнева принцесс? Это бы объяснило и лечение в больнице: если пегаска вернётся из Сталлионграда живая, но обескрыленная, с «ограниченными возможностями здоровья», как это сейчас принято называть, то принцессы тоже наверняка не обрадуются.

Да, сейчас к Рэйндропс, очевидно, стали относиться лучше, но не стоит забывать обо всём, что было. Радость от освобождения крыльев не должна заслонить всё остальное. Сталлионград по-прежнему ужасен. И скобы наверняка сняли не просто так, а с какой-то целью. Возможно, у пегаски что-то потребуют взамен.

Лежать и думать Рэйндропс уже стало надоедать. Что толку строить в уме какие-то схемы, если у неё попросту недостаточно информации. Всё, чего она сможет добиться таким образом, — это головная боль. Пегаске захотелось пройтись, прогуляться по больнице и посмотреть, что здесь и как, раз уж её не заперли. Она сползла с кровати и направилась к выходу из палаты.

Рэйндропс смогла приподнять крылья на пару сантиметров, чтобы они не так сильно волочились, но долго в таком положении держать их, конечно, не получится. Она вздохнула — придётся немного подмести пол, связывать себя сама она ни за что не будет. Пегаска вышла за дверь как есть.

В коридоре на кушетке сидели два жеребца в белых халатах, накинутых поверх обычной одежды. Они выглядели так, будто ждали врача или свидания с больным, но когда Рэйндропс пошла по коридору, один из них как бы невзначай поднялся и прогулочным шагом отправился следом. Пегаска добралась до фойе этажа, подошла к лифтам и выходу на лестницу, и там обнаружилось ещё двое «ожидающих» в таких же накинутых халатах. Рэйндропс поняла, что хоть её и не заперли, далеко ей всё равно не уйти. Открытие не очень её расстроило: чего-то подобного стоило ожидать, к тому же она и так с самого первого дня в Сталлионграде чувствовала себя «под присмотром».

Совершив эту короткую прогулку, пони вдруг почувствовала голод и вспомнила, что ничего не ела с самого утра, когда завтракала вместе с землекопами. Сердце ей сдавила мысль о том, что многих из сидевших с ней за столом, наверное, уже нет в живых. Рэйндропс поспешила отогнать от себя подобные размышления, сконцентрировавшись на более насущных вещах. Она увидела в фойе этажа стойку, за которой скучала пони в белом халате, — видимо, дежурная медсестра, — и пошла туда.

— Вы что-то хотели? — не очень дружелюбно сказала кобыла, заметив приближение пациентки.

— Да, знаете, я немного проголодалась, — проговорила Рэйндропс. — У вас же тут где-то должен быть буфет?.. Ой, то есть, я хотела сказать, предпит.

Она улыбнулась самыми уголками рта, порадовавшись, что к ней стали возвращаться эквестрийские слова.

— Вы ведь Саншауэр Рэйндропс? — спросила медсестра, коротко скользнув взглядом по свисающему до пола крылу.

— Да, — подтвердила пегаска.

— Возвращайтесь в палату, через десять минут вам принесут ужин, — сказала кобыла, посмотрев на часы на стене.

— Прямо в палату? — удивилась Рэйндропс. — Но в этом нет необходимости. Я же могу ходить, не обязательно тащить еду мне прямо в постель. Или у вас здесь нет предпита?

— Предпит есть, — немного резко ответила пони, уже начиная терять терпение. — Но вас положено кормить в палате. Возвращайтесь туда и ждите.

Рэйндропс вернулась к себе, и через какое-то время прикатили на специальной тележке ужин. Это, к удивлению пегаски, было не повсеместно распространённое в Сталлионграде тушёное сено, а каша из крупы неясного происхождения. Но лучше бы принесли сено, потому что этот шедевр казённой кулинарии оказался ещё хуже. Кушанье каким-то образом сочетало в себе влажность похожей на клейстер массы и сухость отвратительных бесформенных комков. В лучшие дни Рэйндропс бы и не посмотрела в сторону подобного блюда, но сегодня она с самого утра ничего не ела. Пони зачерпнула сероватое нечто погнутой алюминиевой ложкой и, обречённо зажмурив глаза, быстро сунула себе в рот. Торопливо, чтобы не дать себе выплюнуть, проглотила.

Когда поднос с этим наказанием за грехи унесли, в палату к Рэйндропс зашёл младший комиссар Смерч.

— Ну, как устроились? — спросил он.

— Нормально, — ответила Рэйндропс. — Ужин только был не очень.

Младший комиссар прошёлся по устилающему пол линолеуму, оглядел помещение.

— Зато палата вполне приличная, — сказал он и как бы невзначай спросил: — Значит, вы исследовали этот этаж больницы?

— Да, прогулялась немного, — не стала отрицать пегаска. — А что?

— Да нет, ничего. Просто хотел сказать, чтобы сразу расставить все точки. Вы в данный момент находитесь на свободе, но, как пациентка, обязаны соблюдать больничный распорядок. Пока вы его соблюдаете, всё в порядке.

— Но за мной ведь присматривают ваши пони? — прямо спросила Рэйндропс.

— Разумеется, — спокойно ответил Смерч. — Это для вашей же безопасности.

— Вы думаете, мне что-то угрожает? — скептически спросила пегаска.

— Там, где вы появляетесь, всегда что-то происходит, — развёл копытами жеребец. — Некоторые мои коллеги серьёзно полагают, что есть некие силы, которые хотят использовать вас против нашего города.

— Некие силы?

— Ваше пребывание в Сталлионграде, конечно, трудно назвать полностью благополучным. Случались определённые недоразумения, но мы, поверьте, не желаем вам зла. Не стоит думать, что мы как-то настроены против вас лично. Однако мы не можем допустить, чтобы ваш приезд каким-то образом нанёс вред нашему городу. Поэтому и предпринимаются некоторые меры безопасности. Кроме того, мы рассчитываем и на ваше сотрудничество.

— И что же я должна делать?

— Честно и полно отвечать на наши вопросы, выполнять все указания наших сотрудников и врачей. Больше ничего. Пока же я даю вам указание отдыхать. Завтра уже начнутся процедуры. Выздоравливайте. Товарищ Карантин хороший врач, он живо поставит вас на крыло.

— Вы действительно так думаете? — с сомнением произнесла Рэйндропс. — Мне показалось, что он сам как-то не очень уверен, что сможет меня вылечить.

— Он терапевт, — сказал Смерч, приклеив к лицу виноватую улыбку. — Мне, к сожалению, не удалось достать вам специалиста-пегасолога. Для Сталлионграда это слишком редкий профиль.

---

Видимо, грехи Рэйндропс были довольно тяжкими, потому что на завтрак подали то же наказание, что вчера на ужин. Каша была, видимо, не просто такой же, а именно той же самой, оставшейся со вчерашнего дня. Бесформенные комки ещё больше высохли и потрескались. Пегаска ковырнула сероватую массу ложкой и застонала, уже предвкушая мучения, которые её ожидают, когда она будет проталкивать это через горло. Оставалось лишь надеяться, что на обед будет нечто другое. Пусть даже столь же противное, но хотя бы другое.

Эта ночь прошла на удивление спокойно. Рэйндропс спала крепко, можно сказать — как убитая, но после пережитого такие сравнения пегаске больше не нравились. Никакие кошмары или хотя бы просто тревожные сны её не побеспокоили. Не приснилась ни камера в сумрачном подвале Горбезопасности, ни расстрел пони прямо на улице. По крайней мере, на утро кобылка ничего подобного припомнить не могла.

Спустя какое-то время после завтрака Рэйндропс повели на процедуры. Весь путь по коридору за пегаской следовали «присматривающие» за ней жеребцы. Они не переставали делать вид, что лишь случайно шатаются по больничному этажу, и выглядели при этом довольно нелепо. В конце пути оказался массажный кабинет, где Рэйндропс уложили на стол.

Массажист имел пышные усы и с виду казался достаточно опытным, но движения его поначалу были какими-то неловкими. Кобылка то и дело вскрикивала и лишь молилась Селестии, чтобы этот жеребец не оторвал ей крылья окончательно. Массажист до этого, наверное, не имел дела с пегасами и постигал новую для себя науку прямо на ходу. К концу сеанса он уже, видимо, приноровился, и Рэйндропс почувствовала, как вместо боли по крыльям разливается приятное тепло.

После обеда, состоявшего, к счастью, не из каши, а из жиденького, но вполне съедобного травяного супа, в палату к Рэйндропс пожаловал посетитель. Это был сизого цвета жеребец в штатском, ранее ей не знакомый.

— Старший комиссар Горизонт, Горбезопасность, — представился он, развернув перед носом пегаски бордовую книжицу.

Жеребец прошёлся по палате, придирчиво посмотрел на оконную решётку, будто оценивая возможность побега, а после без приглашения подсел к пегаске на кровать.

— Старший комиссар? — спросила Рэйндропс. — Вы начальник младшего комиссара Смерча?

— Нет, — ответил Горизонт. — Мы с ним никак не связаны. Я расследую дело о вчерашних беспорядках на улицах города, и хочу с вами побеседовать.

Он открыл чёрную папку и зашелестел бумагами.

— Хорошо, — пожала плечами Рэйндропс.

— Итак, — начал жеребец. — Вы поступили на работу землекопом за два дня до беспорядков…

Всю их беседу Горизонт упорно называл шествие беспорядками. Даже когда Рэйндропс рассказала ему, что никаких беспорядков не было, а пони просто шли по улицам к центру города, он всё равно продолжал гнуть свою линию.

Сначала были вопросы о днях, предшествующих выступлению рабочих. Старший комиссар интересовался всем: настроениями землекопов; гудками завода; тем, как пони узнали и восприняли новость о переводе на другой объект и так далее.

Рэйндропс отвечала, особо не опасаясь. У Горбезопасности наверняка везде были свои глаза и уши, и вряд ли пегаска могла выболтать им что-то такое, чего они не знали сами. Но при этом пони всё равно старалась проявлять внимание и осторожность: будет плохо, если её слова всё-таки каким-то образом кому-то повредят. Поэтому Рэйндропс следила за своими ответами и стремилась быть как можно менее многословной. Она помнила по опыту предыдущих допросов, как подобные Горизонту субъекты могут прицепиться к любой случайной оговорке.

Но сидевший перед ней жеребец, казалось, не выказывал никакого коварства. Он с самым честным видом делал какие-то пометки в блокноте, иногда выплёвывая искусанный карандаш ради очередного вопроса. Может быть, он усыпляет бдительность кобылки перед каким-то решающим броском? Или ведёт настолько тонкую игру, что её малейшие признаки просто ускользают от внимания Рэйндропс, а в конце разговора он победно скажет: «Вот я вас и подловил! Вы сами во всём признались и теперь арестованы!» Возможно, это начало паранойи, но от Сталлионграда можно было ожидать чего угодно. И то, что этот странный город теперь вроде бы подобрел к пегаске, делало всё лишь ещё подозрительнее.

Хоть в вопросах и могли присутствовать какие-то тайные ловушки, совсем отказываться отвечать тоже было бы неразумно. Судьба Рэйндропс по-прежнему была в их копытах. Младший комиссар Смерч явно дал понять, что она должна сотрудничать, так что пегаска решила если не быть, то казаться смирной и покладистой. Снова обнаружить себя в оковах или в подвале Горбезопасности ей совсем не хотелось.

— Вы знали жеребца по имени Длинный? — спросил Горизонт.

— У меня было слишком мало времени, чтобы познакомиться со всеми на котловане, — осторожно ответила Рэйндропс. Не хотелось подставлять жеребца, который вывел её из-под пуль.

— Вы его должны были запомнить, — произнёс старший комиссар. — У него заметная внешность: высокий рост, лысина. И, как нам известно, после беспорядков вы какое-то время были вместе.

— Да, но я не могу сказать, что его знала. Как я уже сказала, у меня было слишком мало времени, что бы близко узнать кого-то.

— Вы слышали, что говорил Длинный перед началом беспорядков? Призывал ли он к чему-то?

— Нет, такого я не помню, — поспешно ответила Рэйндропс.

Старший комиссар глубокомысленно кивнул. Он выдержал небольшую паузу, но как-то давить на пегаску и добиваться другого ответа не стал, а просто перешёл к следующему вопросу.

Далее разговор шёл гладко, пока они не добрались до эпизода на мосту.

— На мосту стояли три бронированные повозки с солдатами на них, — рассказывала Рэйндропс. — Там был один жеребец. Видимо, командир. А вокруг него бегал какой-то пони не в военной форме, а в обычной одежде. Он кричал, чтобы военные остановили нас, но командир не послушал. Тогда тот пони стал кричать, что это приказ Внутреннего Города…

— Постойте, — прервал её Горизонт, — вы утверждаете, что на мосту стояли солдаты Горобороны и они получили приказ из Внутреннего Города?

— Ну, получается, что так, — ответила пегаска.

— Этого не может быть, — категорично сказал старший комиссар. — Гороборона получает приказы от Генерального Штаба, а не напрямую от Внутреннего Города. Это во-первых. А во-вторых, у нас есть точная официальная версия событий.

Он достал из чёрной папки сложенную газету и развернул её.

— В соответствии с принципами Открытости и Обновления, происшествие было освещено в нашей прессе. Это газета «Истина», печатный орган Центрального Комитета Союза Трудящихся и Президиума Горсовета.

Горизонт пролистал газету почти до последней страницы и нашёл там небольшую заметку.

— От Комитета охраны общественного порядка Сталлионграда, — начал зачитывать он. — Вчера в Старогородском районе на улице Свободы имели место незначительные беспорядки, организованные хулиганствующими элементами из числа несознательных граждан. Дружинники, члены Земной Сотни, участники Общественной Самообороны и другие патриоты нашего города по призыву председателя Старогородского районного совета тов. Бобика и председателя районного комитета Союза Трудящихся тов. Горбунка осуществили защиту общественного порядка путём перекрытия улицы с целью недопущения хулиганствующих элементов далее в центр Внешнего Города. Подоспевшие на место сотрудники Горзащиты взяли ситуацию под контроль и произвели задержание зачинщиков беспорядков. Начато расследование происшедшего. В районе работает специальная комиссия.

Жеребец отложил газету и посмотрел на Рэйндропс.

— Как видите, — сказал он, — всё было не так, как вы рассказываете. Про описанный вами инцидент на мосту здесь ничего не говорится, но можно ясно понять, что никакие войска Горобороны во вчерашних событиях участия не принимали. Их там не было.

Рэйндропс посмотрела в ответ, широко раскрыв глаза. Она уже привыкла, что в Сталлионграде несколько вольно обращаются с фактами, но это определённо был новый уровень. Они решили сделать вид, что ничего не было! Они захотели скрыть правду и остаться белыми и пушистыми! Не было, значит, никакого массового убийства, просто какие-то незначительные беспорядки, устроенные хулиганами. От такой наглой лжи в груди Рэйндропс стал подниматься гнев, но она старалась держать себя в копытах.

— Мы с вами сейчас просто беседуем, — продолжал между тем Горизонт. — Это ещё не допрос. Но я вас предупреждаю, что если вы повторите то, что сейчас сказали, под присягой… Существует уголовная ответственность за дачу ложных показаний. Ну и ответственность за клевету на народный строй тоже никто не отменял, хоть тут и произошло некоторое смягчение из-за политики Открытости. Имейте это в виду. Вы, как важный свидетель, вполне можете быть вызваны на официальный допрос под протокол. И если вы там будете говорить о каких-то мифических броневиках, то добром это для вас не кончится. Если же вы будете придерживаться в своих показаниях истины, — он тряхнул газетой с соответствующим названием, — то всё у вас пройдёт как по маслу.

Горизонт убрал «Истину» в папку и посмотрел на Рэйндропс.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал он.

— Что продолжать? — вскинула на него взгляд пегаска. — Вы же только что сказали, что я всё неправильно рассказываю.

— Мы просто беседуем. Расскажите мне пока что свою версию событий. Моё предупреждение касалось только официальной дачи показаний.

Рэйндропс послушно продолжила, но когда она дошла до момента, где вооруженные солдаты перекрыли улицу, Горизонт вновь её остановил.

— Постойте, тут надо уточнить, — сказал он. — Уверены ли вы, что это были именно солдаты Горобороны? Если вы не можете это подтвердить со стопроцентной точностью, то лучше сказать, что это были пони, одетые в форму солдат Горобороны. Или даже, учитывая вашу слабую осведомлённость о наших вооружённых силах, пони, одетые в форму, похожую на форму солдат Горобороны.

— Хорошо, как вам будет угодно, — вздохнула Рэйндропс. — Улицу перекрыли пони, одетые в форму, похожую на форму этой вашей Горобороны.

— Видите ли, у нас в городе с большим уважением относятся к нашим военнослужащим, — сказал Горизонт. — Поэтому, если вы будете говорить то, что сейчас рассказали мне, вам просто не поверят. Разве может быть, чтобы Гороборона стреляла по мирным горожанам, а не по врагу? Это всё равно, как если бы они расстреляли сами себя!

Рэйндропс и старший комиссар глядели друг на друга. Лицо жеребца выражало лёгкую, чуть тревожную задумчивость.

— Вы иногородняя пони, — произнёс он, когда Рэйндропс моргнула первой и отвела взгляд. — Вы могли всё неправильно понять, неправильно истолковать. Если что-то из вашего рассказа и случилось в реальности, это было совсем не то, о чём вы подумали. Очевидно, это была провокация антисталлионградских сил, которые поразили таким образом сразу две мишени: убили наших граждан и подставили солдат Горобороны. То есть вы понимаете, как далеко всё зашло? Наши враги, контрреволюционеры, не просто у наших ворот, как было когда-то, в Великую Гражданскую, а уже открыто и не стесняясь действуют прямо среди нас, почти в самом центре, неподалёку от стен Внутреннего Города! В газете об этом, понятное дело, сообщать нельзя, чтобы не сеять ненужную панику. Но мы-то с вами всё понимаем.

---

Крылья быстро восстанавливались, и уже через пару дней Рэйндропс свободно могла ими двигать. Чувствительность восстановилась, а боли беспокоить перестали. В воздухе пегаска, конечно, держаться ещё совершенно не могла, но прогресс был крайне обнадёживающим. Пони даже стала бояться выздороветь слишком быстро, ведь её справка о некрылоспособности действовала только до момента выписки из больницы, а после её должны были, по идее, заковать в скобы снова.

Рэйндропс беспокоилась не только из-за туманного будущего после выздоровления, она со страхом ждала обещанного старшим комиссаром Горизонтом допроса под протокол. Что делать, если от неё потребуют подтвердить лживую официальную версию событий? Согласиться с историей про «беспорядки» и «хулиганов»? Это выглядело бы как предательство всех пони, кто был на шествии, кто был там ранен или убит. Как предательство себя самой — Рэйндропс слишком хорошо помнила, как её тело было слишком большим, слишком заметным для стрелков. Как можно сказать, что всего этого не было?

С другой стороны — жизнь Рэйндропс только, казалось, стала налаживаться. С крыльев сняли скобы, да и в больнице жилось вполне нормально, если не считать скуки и отвратительной еды. Сталлионград сделал шаг навстречу и теперь ждал в ответ сотрудничества. Разумно ли будет всё портить и страдать ради правды? Это не вернёт жизнь погибшим и здоровье пострадавшим. Оценит ли кто-то такую жертву? Или пегаска просто закопает сама себя без всякой пользы?

Рэйндропс не знала, как ей поступить, и каждый раз вздрагивала, когда открывалась дверь палаты. А потом с облегчением выдыхала, понимая, что это всего лишь кто-то из персонала больницы. После того первого визита Горизонт её более не беспокоил, Смерч тоже куда-то пропал, другие пони из Горбезопасности не появлялись. Рэйндропс оставалось лишь гадать, является ли подобное отсутствие интереса к её персоне хорошим знаком или плохим.

Спокойное время в больнице растянулось почти на неделю и закончилось внезапно. Однажды утром Рэйндропс проснулась у себя в палате от толчка в бок. Разлепив глаза, она рассчитывала увидеть пожилую буфетчицу, привёзшую тележку с завтраком. Пегаска даже успела скорчить рожицу, предвкушая отвратительное ощущение от каши на языке, но получить даже такую еду ей в то роковое утро было не суждено. Вместо буфетчицы перед Рэйндропс стояла целая делегация из пони в белых халатах и в штатском. Пару медиков Рэйндропс уже видела среди персонала больницы, но все остальные оказались незнакомцами. Ни Смерча, ни Горизонта не было.

— Здравствуйте, больная, — сказал жеребец в белом халате. — Просыпайтесь, пора на процедуры.

— Уже? — удивилась Рэйндропс. — Я ещё не завтракала.

— Ничего, один раз можно и потерпеть, — безапелляционно сказал жеребец.

— А почему такая толпа? — спросила пегаска, оглядывая вошедших в палату, но никто не ответил.

Дверь открылась, и раздалось повизгивание несмазанных колёсиков. Рэйндропс подумала, что это всё же привезли завтрак, но в палату закатили пустую каталку для перевозки больных.

— Сюда, пожалуйста, — сказал санитар, похлопывая копытом по её вышарканному коричневому матрасу.

— Но я могу дойти сама, — возразила Рэйндропс.

— Не стоит себя утруждать, — был ответ.

Крепкие телосложением медики вдруг подошли к пегаске и легко, словно пушинку, переложили её с кровати на каталку, не дожидаясь, пока она ляжет туда добровольно.

— Эй, что вы делаете?! — крикнула Рэйндропс.

Она попыталась вырваться, но освободилась от нежелательных объятий только на каталке, когда силачи в белых халатах уже сами отпустили её. Тогда пони попыталась встать, но и тут её удержали.

— Будете дёргаться, — зловещим тоном сказал санитар, — тут ремни есть. Затянем потуже, если хотите.

— Эй, что происходит?! — крикнула Рэйндропс, пока её с удивительной быстротой везли по коридору. — Что за процедуры?!

Кобылку повезли не к кабинетам, где обычно ей делали массаж и уколы, а в фойе этажа, к грузовому лифту. Пони безмолвно бежали рядом, окружив каталку, как телохранители карету знаменитости. Лифт не смог вместить всех, поэтому часть сопровождающих отправилась по лестнице. Двери закрылись, кабина поднялась, судя по ощущениям, на один этаж выше.

Там был такой же коридор, с такими же бело-зелёными стенами, с такими же дверями палат и кабинетов. Но, как вскоре поняла Рэйндропс, существовало и одно отличие: этот коридор не шёл по всей длине здания, а упирался в перегородку. Далее можно было пройти, миновав массивную железную дверь с маленьким зарешёченным окошком.

«Что там?! — пронеслось в голове пегаски. — Тюрьма прямо в больнице?!»

Именно туда Рэйндропс и везли.

У перегородки движение приостановилось. Один из санитаров постучал, и из окошка выглянуло лицо кобылы. Лязгнул замок, дверь медленно отворилась. Кобылку повезли дальше.

— Эй! Куда вы меня везёте?! — крикнула Рэйндропс в свои последние секунды на свободе.

Санитар сильнее придавил её к каталке и зажал копытом рот. В этот момент откуда-то послышался громкий визг, и пегаска пожалела, что ей зажимают рот, а не уши.

За дверью коридор продолжился и как будто остался прежним: те же крашеные стены и продолговатые белые лампы под потолком.

Снова раздался визг, став ещё громче. Источник этого непонячьего вопля приближался.

«Селестия милосердная! — подумала Рэйндропс, холодея. — Меня что, везут в какую-то пыточную камеру?!»

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Я сделаю всё, что хотите!

Один пони в штатском странно ухмыльнулся.

— Уже ничего не надо, — выплюнул он из себя со смешком. — Лежите спокойно.

Визг раздался совсем рядом, почти разорвав барабанные перепонки. Кричал тощий жеребец, он лежал на полу, пока два дюжих санитара выкручивали ему передние ноги. Жеребец был одет в нечто белое с очень длинными рукавами, и санитары как раз использовали эти рукава, чтобы покрепче зафиксировать его передние копыта.

— Добро пожаловать в психиатрическое отделение, — сказал пони в штатском и снова ухмыльнулся.

Каталку с Рэйндропс быстро втолкнули в какой-то кабинет, и санитары легко переложили кобылку на какую-то конструкцию, похожую на кресло стоматолога. На передних и задних копытах мгновенно что-то защёлкнулось, и пегаска почти не могла пошевелиться. Если только… Точно, крылья! Они были ещё слабы, и мучители о них забыли. Или, возможно, это кресло просто было предназначено для земных пони и не имело приспособления для удерживания крыльев. Как бы то ни было, Рэйндропс стала бить ими что есть силы. Санитары пришли в некоторое замешательство, получая нежданные перьевые пощёчины, и не знали, как подступиться к пегаске.

Но вдруг что-то произошло. Тело Рэйндропс задрожало и выгнулось, его пронзила сильная боль. Крылья бессильно повисли, пока кобылка судорожно хватала ртом воздух.

— Готово! — крикнул санитар, откладывая в сторону какой-то прибор. — Вяжите быстрей!

Беспомощные крылья стянули ремнём, после чего в поле зрения Рэйндропс появился чёрный единорог в белом халате. Рог у этого субъекта был внушительных размеров, такой при всём желании нельзя было бы спрятать под медицинской шапочкой, как это делал доктор Просвет.

— Пациентка готова, — сказал единорогу низкий голос жеребца.

— Хорошо, доктор Рефлекс, — ответил чёрный. — Но я ещё секундочку подожду, пока она немного отдышится.

Подождав, пока дыхание Рэйндропс немного выровняется, жеребец приблизил рог к голове кобылки. Та резко дернулась вперёд, пытаясь ударить его лбом.

— А вот этого не надо, пожалуйста, — мягко произнёс единорог, телекинезом укладывая голову пегаски обратно. Санитары тут же зафиксировали её ремешком, и жеребец продолжил творить свою магию.

Рэйндропс почувствовала покалывание во лбу, и вдруг всё вокруг неё пропало…

Она бегала по дому родителей и даже близко не доставала макушкой до крышки обеденного стола, поэтому могла легко пробегать под ним, не пригибаясь. Так продолжалось, пока отец не поймал её и не закружил в объятиях. Но Рэйндропс не задержалась в раннем детстве и пошла в школу, которую тут же и закончила.

Пони испугалась, она подумала, что умирает, раз жизнь вот так проносится перед её глазами. Очевидно, единорог убил её своей магией. И тут, подумав о нём, она ощутила его присутствие. Пегаска не видела чёрного жеребца, но чувствовала, что он стоит рядом и вместе с ней смотрит на картины её жизни.

Так вот почему её больше не допрашивали! Всё ясно! Зачем нужен какой-то там допрос, когда вы можете просто заглянуть пони в голову?

Видимо, детство Рэйндропс их не особо интересовало, поэтому оно и пронеслось так быстро. Теперь же некоторые моменты замедлялись для более подробного рассмотрения. Вот Рэйндропс заканчивает школу, устраивается в погодный патруль, глазеет вместе с другими пони на принцессу Селестию во время её визитов в Понивилль. О, всё, что было связано с принцессой, приковывало внимание единорога, и поток образов шёл очень медленно, в то время как многие другие моменты проносились подобно скорому поезду. Замедлялись любые случайные встречи с Твайлайт Спаркл и королевской стражей, внимательно была изучена попытка Рэйндропс стать Вондерболтом.

О, и тот случай после отчисления из Академии Вондерболтов тоже был детально рассмотрен. Тогда Рэйндропс глушила печаль солью, коротая свою последнюю ночь на базе. Кобылка слишком расслабилась, и один пегас из отряда нашёл к ней подход…

«Извращенец», — мысленно охарактеризовала Рэйндропс единорога, путешествовавшего по её воспоминаниям.

С другой стороны — пусть смотрят! Пусть они видят всё! Может, хоть так в их тупые подозрительные головы удастся вбить, что она лишь обычная пони, не шпионка и не агент Селестии. Они не верят её словам? Что ж, пусть увидят своими глазами… Или своим рогом! Рэйндропс даже сама была готова открыть своё сознание пошире.

Наконец, настал черёд воспоминаний о письмах тётушки. Единорог смотрел, как пегаска получала и читала их, как писала в ответ.

«Смотри, ублюдок! — мысленно торжествовала Рэйндропс. — И потом не говорите мне, скоты, что я эти письма выдумала!»

Вот пегаска узнаёт из письма о тётиной болезни и собирается в дорогу. Покупает билет, садится в поезд, тогда ещё полный пассажиров. Но пассажиры постепенно сходят на нужных им станциях, и к концу пути Рэйндропс остаётся одна…

Огурчик на перроне… Горзащита на вокзале… Сковали крылья…

Улица Надежды, упирающаяся в стену Внутреннего Города… Гостиница… Дом Управления… Музей…

Общежитие… Учгорблаг… Котлован…

Шествие… Выстрелы… Больница…

Лента событий дошла до конца, дёрнулась и лопнула с мощной вспышкой головной боли.

Боль нестерпима… Всё гаснет… Меркнет… Разрывается…

Рэйндропс кричит… Что это? Какие-то слова срываются с её губ, проходя мимо сознания…

Темнота.