Шкатулка Скрю
Глава 12
Извините за задержку. Совсем обленился.
-Итак, я объявляю заседание по делу Скрю Луз открытым. В состав консилиума входят доктор Стэйбл, доктор Хорс, доктор Брэйнс и доктор Нидл. Протокол ведет сестра Редхарт.
Для достойного финала сестра Редхарт щелкнула по клавише печатной машинки. А Стэйбл сидел за столом, рядом с Хорсом, испытывая чувство стыда за собственную лень. Отец его часто звал на консилиумы под одним и тем же предлогом: «будешь знать, как оно в жизни выглядит». Стэйбл увидел. Стэйбл не был впечатлен, и чаще всего на них засыпал.
Сейчас ему было не до сна. Внешне он оставался предельно спокойным, но им овладевала страшная паническая атака. Пот с него чуть ли не градом лился, хотя в кабинете было не так уж и жарко. Брэйнс говорил достаточно громко, его слышали все. Каждое слово будто возвращало доктора в злополучный день Согревающего Очага…
-…пациентка Скрю Луз должна была проследовать в свою палату в сопровождении Редиант Эйнджел Кросс, специалиста по крылопатологии. Спустя 20 минут мы услышали, как разбилось стекло на третьем этаже.
…Когда мы выбежали на улицу, мы увидели доктора Кросс. Она выпала с третьего этажа. А если быть точнее, Скрю, как было видно, набросилась на неё и свалилась вместе с ней. От повреждений пациентку спасло то, что она в момент падения оказалась на докторе Кросс. У доктора перелом позвоночника и обоих крыльев, а также несколько порезов от осколков стекла.
-Как она, Бээинс? – спросил Нидл.
-Состояние доктора Кросс оценивается как стабильно тяжелое. Она еще не пришла в сознание.
-Понятно, — единорог углубился в прочтение медицинского дела.
-У нас складывается непростая ситуация, — продолжил Брэйнс, — Раньше Скрю Луз приносила нам определенные неудобства, но раненых или убитых за ней еще не числилось. Скандал нам уже обеспечен, на ближайшей конференции я получу на орехи за свою безалаберность. Доктор Стэйбл исполняет роль её опекуна. От него и зависит, будем ли мы проводить операцию или нет. Но прежде, чем он примет решение, я хочу кое-что пояснить.
Подобные решения должны основываться на здравом смысле. Знаю, Скрю Луз была хорошей пони, но её разум играет с ней плохую шутку. Мы убедились в этом, хотя надеялись, что всё обойдется, что всё не так серьезно, как мы видим…
Раз уж пошла речь о лоботомии, я поддерживаю методику доктора Нидла, — продолжал Брэйнс. Сестра Редхарт со скучающим видом помахивала копытом, отгоняя невидимую муху от своей печатной машины.
-Я бы конечно, приберег её для того момента, когда всё станет безнадежно. Но боюсь, что он уже наступил, так что решение нужно принимать прямо сейчас. Это будет быстро, и с большей вероятностью мы сможем добиться успеха.
-Я уже пэоделал эту опегацию на одном жегебце и двух кобылках, — заметил Лонг, не отрывая взгляда от документа, — ганьше они стгадали от депгессии и психозов, но тепегь с ними всё хогосшо. Они полноценные пгедставители обсчества.
Стэйбл сидел, и не знал что ответить. И снова чувствовал, как его, неопытного и непосвященного даже в такие простейшие дела, охватывает стыд. Стыд, стыд, стыд. Вроде «хорошо учился», вроде «подавал немалые надежды», но принять такое решение было действительно тяжело.
Он знал, что такое лоботомия. Отец пару раз перебрасывался этим словом с коллегами и всякий раз делал пренебрежительное выражение мордочки, когда у него спрашивали, что он думает по этому поводу. А он надеялся, что это «издевательство над мозгами» не зайдет дальше клинических исследований с лабораторными крысами. Или с животными, хотя за это крысы получали не одно ведро красной краски от любителей природы. Среди пони их было немало.
Потом Стэйбл узнал о лоботомии чуть больше. И в данной ситуации он как никогда был согласен с отцом. Он не хотел подвергать свою пациентку такой опасности. В подобных операциях существует риск, и этот риск не оправдан. Одно неловкое движение, любая легкая патология, особенное строение мозга – и всё. Скрю может не проснуться. С мозгом-то не шутят. Или (Стэйбл не хотел выбирать худший из вариантов) превратиться в «растение». И это не как с одной желтой пегасочкой, которая мечтала стать деревом, вовсе нет. В этом случае бедная голубая кобылка будет до конца своих дней пускать слюни, пить и есть через трубочку…
-Нет, — ответил он, опустив глаза. Хорс и Редхарт смотрели в его сторону с неподдельным удивлением. Брэйнс и Нидл переглянулись.
-Доктор Брэйнс, извините, но я не могу, — пробормотал Стэйбл, когда их глаза встретились: — я знаю, что это за метод. И я хочу верить, что на Скрю его не испытают. И вообще не испытают ни на одном пони. Мой отец не одобрял лоботомию, и я тоже разделяю его мнение по… — он кашлянул, поправил очки: — …этому вопросу.
Брэйнс понимающе закивал головой. С видимым разочарованием, конечно. Доктор Лонг фыркнул.
-Ну что же… ты опекун. Тебе виднее, как лечить свою пациентку. Может, подскажешь нам?
-Ну, я… — Стэйбл запнулся. В разговор вмешался доктор Нидл. Он перечитал медицинское дело и спросил:
-Пгостите, а где документы опекуна?
-Что? – это спросили Стэйбл и Брэйнс одновременно.
-Да я тут визжу, что нигде не написано, что Стэйбл – опекун насшей пациентки. Вы подписывали документы?
Брэйнс раскрыл рот.
-Ох ты… видишь ли, Лонг, я… ну как бы это сказать, — главврач приложил копыто к губам, — в общем, я как-то… забыл.
«Забыл?» — сердце Стэйбла бешено заколотилось. Забыл? Да как вообще о таком можно забыть?!
-Эээ… но тогда получается, что он не опекун васшей пациентки, да?
Старый жеребец поджал губу.
-Ну… в принципе, — он почесал копытом нос, — ну, так и есть. Пожалуй. Да.
Брэйнс обеспокоенно посмотрел в сторону коллеги. Нет, Стэйбл не проявлял гнев или осуждение в своих эмоциях… пока не проявлял. Он боялся; теперь решение о его пациентке не зависело от него, оно зависело от открытого голосования врачей. И почему-то в этот момент старый пони полагал, что Стэйбл останется в меньшинстве.
Что касается самого доктора, то он думал точно так же. Потому и паниковал.
-Так-с. Поскольку… кхм, Скрю Луз находится на попечении клиники и находится в недееспособном состоянии, я объявляю о начале голосования. Наш совет должен принять решение касательно операции. Доктор Лонг, — обратился он к коллеге, — поскольку я специально вызвал вас для оценки состояния нашей пациентки, даю вам слово.
Доктор Нидл понимающе кивнул.
-Я полагаю, — начал он, — что её болезнь находится в тегминальной стадии. Случай с доктогом Кгосс это уже показал. Эта ваша Скгю Луз потенциально опасна для обсщества. И учитывая её столь долгое пгебывание на лечении, я настаиваю на пговедении опегации.
-А что касается меня, то я поддержу доктора Лонга, — взял слово Брэйнс, дождавшись, когда Нидл закончит говорить, — как бы мне ни было неприятно это говорить, но трансорбитальная лоботомия признана медицинским сообществом как очень эффективная процедура, и передо мной стоит выбор: либо Скрю Луз останется до конца своих дней в полной изоляции, либо… операция. И я за операцию. Стэйбл?
Единорог поправил очки.
-Я… в общем, против. Почему, я уже сказал.
-Ну да, ну да… — Брэйнс понимающе кивнул: — Хорс?
Единорог с рыжими локонами посмотрел в сторону Стэйбла. Но его коллега молчал. С надеждой глядя в его сторону.
-Я… я, пожалуй, против операции, — слабым голосом ответил он, — Мне кажется, что Скрю еще рано списывать со счетов, и… ну, и конечно, мне жалко Кросс: как-никак, работали вместе. Но я думаю, что рисковать не нужно. Вдруг ей станет еще хуже от операции?
Доктор Лонг как раз собирался толкнуть речь о том, что целых три пони прошли через лоботомию, и они счастливы своей жизнью, но Брэйнс ответил за него:
-Понятно. Мнение разделилось. Два голоса «за», два голоса «против». Надо было позвать больше врачей. И лучше бы из числа тех, кто может дать более грамотное объяснение своему отказу.
-Согласен, — кивнул доктор Лонг. Хорс и Стэйбл дружно покраснели
Проблема разрешилась неожиданно. Дверь кабинета приоткрылась, и у входа показалась мордочка сестры Тендерхарт. Она выглядела взволнованно.
-Доктор Брэйнс, — шепнула она. Брэйнс вопросительно посмотрел на неё.
-Тут это… Кросс очнулась. Хочет с вами поговорить.
И без лишних слов весь консилиум дружно вышел из кабинета.
В палатах роскошь не нужна. Нет никакого смысла отдавать на нужды пациентов дорогую мебель и украшать их пристанище картинами с рамками из чистого золота.
Хотя… Доктор Брэйнс с содроганием вспоминал тот день, когда к ним доставили одну августейшую особу, приехавшую в Понивилль из Кантерлота с какими-то важными государственными делами. У того единорога всего лишь прихватило живот от сладостей, однако медсестрам это стоило недели, полной ужасов и моральных страданий, потому как тот жеребец перепутал их с прислугой. Пони-охранников и врачей он использовал в роли носильщиков, грузчиков и прочих «лошадок на побегушках». Особенно мучительным был момент, когда нужно было расположить в одной палате фортепиано (причем в роли аккомпаниатора выступал сам доктор Брэйнс, который кое-как, по старой памяти, бряцал «Пони-польку» двумя копытами), огромную двуспальную кровать времен Староэквестрийской эпохи и гобелены с морскими коньками. К счастью, все страдания больницы в конце концов окупились новеньким аппаратом для ультразвукового исследования… но с тех пор Брэйнс закаялся иметь дело с капризными знаменитостями.
Так что все палаты – белоснежные, чистые, и несмотря на то, что они были не очень большими, создавали иллюзию простора. Здесь было очень спокойно и тихо, но – скучно.
-Кто-нибудь, выключите эту пищалку! — услышал Стэйбл знакомый голос за дверью. Он вошел вслед за остальными медпони.
Белая пегасочка лежала на обычной койке, прикрытая тонким одеялом. На её мордочке красовалась пара царапин, заботливо прикрытых пластырем. Некоторые были надежно сокрыты за её растрепанной желтой гривой, которую она давно не стригла. Монитор, который показывал её пульс, неистово пищал из-за того, что Ред содрала копытами с себя все проводки и трубочки, торчавшие из её груди.
Стэйбл сразу же заметил её гнев. Не отчаяние по поводу того, что она, возможно, больше никогда не сможет ходить. И летать. Она с трудом сдерживалась, чтобы не заорать от боли, сжав зубы и делая попытки шевелить задними копытами.
-Лягать-колотить, я их не чувствую, — спустя минуту усиленных попыток она наконец откинулась на койке и тяжело выдохнула следующую фразу:
-Доктор Брэйнс, я маленько заигралась. Простите.
-Кросс, — строго произнес главврач. В этот момент Хорс полез к её сердцу со стетоскопом, отчего кобылка болезненно вздрогнула.
-Холодный.
-Кросс, нам нужно знать, что произошло той ночью.
-Я выпила много яблочной настойки и заперлась в туалете. Если вы про ночь перед экзаменами.
-Нет, я про Ночь Согревающего Очага.
-А, — Кросс поморщилась, — Скрю.
-Мы закрыли её в камере.
-И славно. Что еще?
-Расскажи мне, что случилось, когда ты повела её в палату.
-Эта психованная лошадь просто взяла и сбросила меня вниз, вот что было! – рявкнула Кросс.
Брэйнс понимающе кивнул.
-Скажите, Кросс… вы всё еще остаетесь врачом, так?
Тон его голоса Стэйблу сразу же не понравился. До единорога вдруг дошла простая до ужаса истина – он проиграл этот бой.
Он встал как вкопанный, глядя прямо в глаза Кросс.
-Как вы думаете, представляет ли Скрю Луз опасность для общества? Можем ли мы рассчитывать на ваш голос за проведение трансорбитальной лоботомии?
Кросс прищурилась, глядя на доктора Нидла.
-Лоботомии? Это его затея, да?
Лысый единорог сердито фыркнул. Кросс отвела от него взгляд, и её глаза встретились с умоляющим взглядом Стэйбла. Врач был раздавлен и убит и мысленно просил о пощаде. Следующие слова Ред произнесла на одном дыхании прежде, чем снова развалиться на своей кровати.
-Я не против. Делайте что хотите, из неё ничего нормального не выйдет.
Стэйбл обреченно закрыл глаза и опустил голову. Сестра Редхарт заметно помрачнела во взгляде, а Лонг Нидл понимающе улыбнулся. Доктор Брэйнс никакого расстройства или радости по этому поводу не испытывал и просто кивнул головой в знак согласия.
-Вот и славно. Редхарт, запишите в протоколе, что открытым голосованием трое против двух проголосовали за проведение операции. Назначаю её на завтра, в 3 часа дня.
-Хорошо, запишу, — кивнула она, подойдя к Стэйблу и пихнув его копытом.
-Пойдем, жеребец. Всё уже решено. Нечего тут делать
Стэйбл молча поплелся за ней, не глядя на Брэйнса и остальных. Пожалуй, это был самый худший день в его жизни.
Это был первый провал в моей медицинской практике. В тот самый неловкий момент, когда я думал, что ничто не может ударить по моей самооценке сильнее, чем упавшая с третьего этажа Кросс, произошло вот что – я не смог спасти свою пациентку от опаснейшей операции в истории эквестрийской медицины. В этом я видел свою вину: я сам недосмотрел за Скрю.
Но я не считал лоботомию выходом. Я не хотел видеть, как её мозг буравят иголкой, уничтожая в ней то, что делало её пони – пускай и не совсем обычной. Я понимал, что из «собаки» её сделают комнатным растением, и загадка её музыкальной шкатулки больше не будет иметь какого-либо смысла. И ничто не будет иметь смысла в её жизни без счастья, гармонии и мира эмоций.
Я так думал, пока сидел у себя в кабинете. И со временем в моей голове начали проявляться крайне опасные и безумные по своей сути идеи. Я мог потерять работу и получить пожизненное порицание со стороны родных и коллег. И вообще мог лишиться права заниматься медицинской практикой, но я действительно решился на подобное. Не сам, признаю. Меня подстегнули на это.
Я задумывался о том, чтобы выкрасть Скрю из больницы. И катализатором для этой, безусловно, чудовищной идеи выступил доктор наук, лауреат премий, автор книг и сын своего отца, профессор Рэзор Фырцше.