Возвращение блудных Пай

Глава 1

Запряженные в маленькую, но крепкую повозку, Октавия Пай и Винил Скрэтч медленно рысили вниз по большаку к Каменной Ферме семьи Пай. Они постоянно отвлекались, но, несмотря на это, ноги серой земной пони и белоснежной единорожки двигались в чётком едином ритме, не обгоняя и не отставая друг от друга. Октавия тихонько напевала отрывки из арии, над которой работала последнее время, а Винил, чьи знаменитые пурпурные очки висели у неё на шее, с одинаковым восхищением взирала как на окружающие красоты, так и на полное отсутствие таковых. Ей удалось углядеть где-то около пяти деревьев, настоящее изобилие. Впрочем, некоторые из них вполне могли оказаться кустами. Поскольку на них почти отсутствовала листва, было сложно об этом судить. Остальными элементами пейзажа были холмы, но не зеленеющие и округлые, а крутые и безжизненные, выжженные солнцем.

— Послушай, малышка, — сказала Винил, — а почему здесь ничего нет?

— О чём это ты? — спросила Октавия. — Мы сейчас как раз посредине фермы семьи Бирч.

— Да тут настоящее разорение, — парировала Винил. — Удручающее зрелище.

— И никакое не разорение! Смотри, вон там растёт дерево.

— Угу, и половины его листьев как не бывало из-за того, что всё здесь настолько хреново.

— Mia dolce, — сказала Октавия с терпением и теплотой в голосе, — это поле сейчас засажено камнями, они растут и вытягивают все питательные вещества из земли. Время года меняется, и вскоре, вероятно, Бирчи переведут свои камни на новое поле. А затем они удобрят старое и все растения вновь оживут.

— Не знаю, — сказала Винил, покачав головой. — Не слишком ли много проблем из-за нескольких драгоценных камней? Разве растения не важнее?

— Знаешь, у тебя будет прекрасный шанс обсудить это с моим отцом или сестрой, если, конечно, захочешь. Они разбираются в экономике гораздо лучше меня.

— Нет, — быстро ответила Винил, — не стоит. Извини.

— Не извиняйся, — сказала Октавия с ласковой улыбкой. — Мне нравится, что тебя беспокоят подобные вещи. Это не значит, что мне на них наплевать, просто я отошла от всего этого давным-давно.

— Это потрясающе.

Единорожка ненадолго замолчала, нервно покусывая губу.

— Кстати о потрясениях. Ты правда уверена, что я понравлюсь твоей семье?

— Почему бы и нет? — нахмурилась Октавия, посмотрев в лицо подруги, выглядывающее из-за короткой, неровно подстриженной в этом месяце и перекрашенной в цвет травы гривы с чередующимися светло- и тёмно-зелёными полосками. — Они не ханжи и нормально относятся к близким отношениям двух кобылок, если это тебя так беспокоит. И хотя я не появлялась там уже давным-давно и, разумеется, ни разу с другой пони, они предупреждены, что я встречаюсь с тобой уже некоторое время.

— Я не это имела в виду, — ответила Винил, опустив голову и уставившись под ноги. — Мне уже приходилось сталкиваться с этим раньше и хватило сполна. Стоит мне только заикнуться о том, что я одна из… ну ты знаешь. Продвинутых...

— Продвинутых? — Октавия не удержалась и хихикнула. — Я знаю, твоя музыка весьма авангардна, но я думаю, они сумеют разглядеть за ней тебя. И стоит ли упоминать о том, что мы разговариваем о семье, не отвергшей Пинкамину?

— Ты знаешь, о чём я, — сказала единорожка и её хвост нервно задёргался. — Я просто не настолько… ортодоксальна, чтобы им понравиться.

— Дай им шанс и они дадут его тебе. Несмотря ни на что, я люблю тебя и этого им будет вполне достаточно.

— Эй, всё в порядке. Со мной всё будет хорошо. Но, спасибо тебе.

Они ненадолго остановились, чтобы ласково потереться носиками о шеи друг друга, а затем двинулись дальше. Но на этот раз вместо того, чтобы сосредоточиться на окружающем унылом ландшафте, Винил уделила всё внимание своей любимой черногривой виолончелистке, писавшей новую песню, и даже пару раз помогла ей с текстом и мелодией. Несколько нот из неё прочирикал им вслед крошечный пузатый жизнерадостный дрозд, слетевший на голые ветви ближайшего дерева, когда они проходили мимо.

Как, собственно, и вся усадьба, семейная столовая сильно отличалась от образа, запомнившегося Октавии ещё с жеребячьих времён. В частности, в ней появился ковёр. Он был совершенно безликий и не имел никакого узора, фактически это было лишь толстое коричневое покрытие, но с ним стало гораздо, гораздо уютнее. Больше не надо было усаживаться прямо на скрипучий и занозистый деревянный пол, что даже учитывая все остальные перемены, было гораздо приятней, чем раньше. По всей видимости, семья Пай ещё не дозрела до замены обеденного стола — он никак не хотел стоять ровно, а две его ножки были, похоже, подобраны на свалке и принадлежали когда-то ещё более древнему предмету мебели, но вот серебряные тарелки и столовые приборы были новые. А ещё в доме появились настоящие украшения. В каждом углу столовой, а также в некоторых других комнатах стояли неброские вазы с маленькими подстриженными кустиками и папоротниками. Винил, сидящая рядом с подругой, была просто загипнотизирована ими. Такого количества флоры она не видела за весь сегодняшний день.

Тем временем Октавия любовалась висящей на стене картиной. Благодаря небольшой, но примечательной коллекции писем, полученных ею за все эти годы, она сразу узнала подпись художника — Блинки Пай.

— Твоя работа, Блинкадетт? — с улыбкой спросила она у сестры, сидящей рядом с мамой и папой за противоположным концом стола.

— Моя, — ответила Блинки, повернувшись, чтобы взглянуть на рисунок. На эту акварель, изображающую восходящую луну, венчающую собой цепь низких каменистых холмов, она потратила несколько месяцев. Оттенки грязи, глины и камней сливались и перемешивались с чистым сиянием полной луны, да так, что было почти невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое. И чем дольше зритель смотрел на картину, тем труднее ему было вообще разобрать, что на ней изображено: восход луны над холмами или же скопление пятен неправильной формы, объединённых вместе мягким, белым сиянием.

— Я занялась живописью несколько лет назад. Это очень успокаивает. К тому же рисовать, держа кисть в зубах — настоящий вызов для художника. Особенно когда приходится наносить самые тонкие штрихи, заставляющие рисунок сиять.

— Мне он очень нравится, — сказала Октавия, вгрызаясь в сэндвич с сеном и латуком. — Ты не собираешься его продать? У меня есть несколько друзей, которые не отказались бы повесить что-то подобное в своих гостиных. Этот рисунок мог бы породить бурные философские дебаты.

— Нет, — решительно ответила младшая сестра. — Он только для меня и моей семьи.

Она выразительно взглянула на Винил, но единорожка оказалась единственной пони за столом, кто не обратил на это никакого внимания.

— Так или иначе, не думаю, что мне удалось бы на нём заработать. Я знаю, что такое бизнес.

— Не стоит так недооценивать себя, дорогая, — осушив кружку сидра, сказал Клайд Пай, её отец. Выплюнув изжеванную соломинку, как обычно торчавшую у него изо рта, он взял себе новую. — В том, что касается бизнеса, ты большой дока, это факт. Именно поэтому мы и позволили тебе управлять нашими средствами. Но ты не знаешь этих благородных пони из Кантерлота. Я бы сказал, что у них слишком много свободного времени и слишком много денег. Вот, помнится, однажды…

— Уверена, нам ещё многое предстоит обсудить, — почувствовав, что разговор свернул куда-то не туда, прервала его жена, Роуз Пай. — Но думаю, самое важное сейчас — это юная леди, пришедшая с нашей дочерью. Говорите, вы из Кантерлота, мисс Скрэтч?

— А? — чуть засветив рог и левитировав кружку в сторону ото рта, переспросила DJ. Она чуть было не вытерла пену с лица копытцем, но в последний момент заметила одну из узорчатых салфеток семьи Пай. — Ага. Да. Но я не из благородных пони. Я имею в виду, на моём счету есть несколько официальных мероприятий, но я не из богачей или землевладельцев.

— Несколько мероприятий? — сказала Октавия, игриво подтолкнув подругу. — Ты ведь играла на свадьбе принцессы Кейденс.

Клайд наклонился ближе, Роуз поправила большие очки, а Блинки чуть откинулась назад, позволив своей гриве цвета чёрного перца скрыть часть её лица.

— И я, типа, очень этим горжусь, — сказала Винил, изобразив повышенный интерес к выбору следующего блюда, чтобы не смотреть собеседникам в глаза. — Хотя по большей части это было чистым везением. Мне посчастливилось, что Окти — сестра Пинки, Октавии посчастливилось, что Пинки знает Рэрити, а им посчастливилось, что они знают Твайлайт Спаркл. Так что на самом деле всё это случилось лишь благодаря Октавии. Встретить её было большей удачей, чем приглашение на любую королевскую свадьбу. Наверное, самой большой удачей всей моей жизни.

Октавия улыбнулась, хотя её улыбка напоминала гримасу, что неудивительно для той, кто пытается сдержать слёзы. Её родители обменялись понимающими кивками, а Блинки Пай отодвинулась ещё дальше и нахмурилась. И чем больше вокруг неё улыбались, тем мрачнее она становилась.

— А можно мне кое о чём спросить? — поинтересовалась Винил, застенчиво взглянув на пони, сидящих за столом. Пристальный взгляд Блинкадетт почти заставил её остановиться, но выражение лиц и слова поддержки остальных членов семьи Пай в итоге победили. — Какую музыку предпочитают приличные пони типа вас?

Всегдашне угрюмая физиономия Клайда Пай скривилась в непривычной для него улыбке:

— Я нахожу особое обаяние в классической музыке. В наши дни услышать её можно, главным образом, в Кантерлоте, что прискорбно, и не только потому, что из-за этого у Октавии так мало свободного времени. Знаете, почему я дал ей такое имя?

Винил покачала головой, а Октавия еле заметно закатила глаза.

Он продолжил:

— Агась. Прекрасное имя для красивой кобылки, чтоб вместе идти по жизни.

— Клайд, дорогой, — сказала Роуз, со сдержанным весельем наблюдая за тем, как Октавия густо покраснела, а Винил Скрэтч всем своим видом выразила искреннее согласие с его словами. — Если ты хотел смутить нашу дочь, достаточно было принести несколько жеребячьих рисунков.

— Знаешь, а неплохая идея. Может быть, после ужина…

— Эй! — из-за железного занавеса волос раздался голос Блинки. — У меня тоже есть один вопрос.

Все повернулись и уставились на неё.

— Мам, разве не ты этим утром сокрушалась, что я до сих пор не нашла себе особенного пони?

— Сокрушалась? — ответила Роуз Пай, удивлённо подняв бровь. — Я просто спросила, Блинкадетт.

— И пап, не ты ли вчера громогласно сожалел о том, что под твоими копытами не шныряют маленькие жеребята, внуки и внучки?

— Громогласно? Да я даже…

— Что и требовалось доказать, — сказала Блинки, с силой опустив передние копыта на столешницу. — И это тянется почти целый год. А теперь вы порхаете вокруг Октавии и этой чудной единорожки, словно они — лучшие пони на свете. Вам не приходило в голову, что я просто не готова к отношениям, в отличие от моей идеальной старшей сестры? Почему вы никогда не говорите об этом с Пинки? Уверена, потому, что все мы знаем: уж кто-кто, а она-то точно не готова к отношениям, но всё-таки. И, на случай если вы не заметили, подруга Октавии — кобылка, так что жеребят вы от них не дождётесь, если только они не используют какую-нибудь извращённую единорожью магию.

Вся семья в ужасе застыла.

— Ну? — спросила Блинки, злобно посмотрев на Винил.

— Что, ну? — прошептала единорожка, судорожно придвинувшись к Октавии, и та обняла её за плечи передней ногой.

— У тебя есть хоть какая-нибудь дурацкая единорожья магия, способная обрюхатить хоть одну из вас?

— Ммм…

— Блинкадетт Розалина Пай, — подобно раскатам далёкого грома, с противоположного края стола донёсся голос отца. — Ступай в свою комнату!

Одну очень долгую секунду она стояла, таращась на них и тяжело дыша, а затем, ухватив зубами остатки своего сэндвича, ускакала вверх по лестнице. Оглушительный хлопок закрывшейся двери пришелся как раз на середину фразы Клайда “И не вздумай хлопать дверью!”.

— Мисс Скрэтч, — сказал он, посмотрев в ошеломлённое лицо единорожки. — Вам и сейчас рады под этой крышей, но я пойму, если после всего произошедшего вы больше не захотите здесь оставаться. Вам решать.

— Делов-то, — сказала Винил со слабой полуулыбкой. — Я ценю ваше гостеприимство. Уж лучше плохо спать, чем хорошо идти.

— И вовсе не “делов-то”, mia dolce, — сказала, наконец, Октавия, прижав любимую теснее к себе.

Она посмотрела на родителей:

— Блинкадетт перешла все границы. Какого сена? Что это на неё нашло?

— Возможно, это из-за слияния, — сказала Роуз, стирая с очков несуществующее пятнышко. — Мы как раз приобрели ферму семьи Пич, она попыталась разобраться в их бумагах и амбарных книгах, и это стало для неё настоящим испытанием. Вдобавок ко всему, вскоре нам придётся перевести наши камни на новое место, а это будет непросто, ведь площадь нашей фермы удвоилась с тех пор, как ты была жеребёнком. И ты ведь помнишь, что на следующей неделе у неё день рождения?

— Да, и это одна из двух причин, почему я приехала сюда! — воскликнула Октавия. — Это ужасные оправдания, мам. В своих письмах она такой не была.

— Может, и не была, но ведь прошло уже столько лет со времени твоего последнего визита. Почему бы тебе не поговорить с ней?

— После всего этого? Ну уж нет. Я отправляюсь в кровать. Винил, ты хочешь спать или предпочитаешь побыть какое-то время с моими родителями? Никто из них не сорвёт на тебе злость, как моя сестра, я обещаю.

— Думаю, я тоже отправлюсь в постель, — сказала Винил. — Если никто не против, конечно…

— Не против, — сказала Роуз. — Но если ты любишь поспать подольше, не забудь — на ферме встают рано, так что с утра здесь может быть довольно шумно.

— Октавия до сих пор просыпается ни свет ни заря, да и я бываю по утрам довольно шумной, так что…

Она собиралась усмехнуться, но вовремя остановилась, неловко закашлялась и пробормотала что-то об усталости и ужасной дороге.

— Спасибо за ужин. Спокойной ночи, мистер и миссис Пай.

— Спокойной ночи, — мягко ответили родители Октавии, и Винил проследовала за ней вверх по лестнице в её старую комнату.

Тесно прижавшись друг к другу, они лежали под невероятно тёплым стёганым одеялом копытной работы.

— Так что же я сделала не так? — спросила единорожка.

— Винил, — ответила Октавия, — ты была великолепна. Мои родители тебя полюбили. Что ты такое говоришь?

— Это из-за моих волос? Я могу перекрасить их в более традиционный цвет. И я как чувствовала, надо избавиться от красных контактных линз. Из-за них цвет моей магической ауры не совпадает с цветом глаз, что, похоже, здорово её напугало.

— Пожалуйста, перестань, — тихо прошептала Октавия, нежно коснувшись носиком мятно-зелёной гривы Винил. — Не вздумай ничего менять в себе из-за моей сестры.

Она закрыла глаза и потянулась к единорожке.

— Постой, постой, — пробормотала Винил, отодвинувшись назад за миг до того, как их губы должны были встретиться. — Я забыла почистить зубы.

— Ты что, шутишь? — издав разочарованный стон, удивлённо спросила Октавия. — Ты же знаешь, меня такие вещи не волнуют.

— Зато меня волнуют. Извини. Я скоро вернусь!

Взяв щётку и зубную пасту, она спешно направилась вдоль по коридору в ванную комнату, левитируя их перед собой в облачке лазурного магического сияния.

— Успокойся… — сказала себе единорожка. Двигая телекинезом щетку вдоль зубов, она внимательно изучала своё отражение в треснувшем осколке стекла, служившем семейству Пай в качестве зеркала ванной комнаты второго этажа. Гель, когда-то нанесённый на гриву, давно потерял свою силу, отчего её причёска напоминала сейчас спутанный клубок зелёного мха. Контактные линзы отсутствовали, и её зрачки больше не были красными, но их цвет, казалось, перешёл на белки глаз, налившиеся кровью из-за долгого, долгого дня и из-за охватившего её приступа слёз, который Винил отчаянно пыталась скрыть от своей любимой. К счастью, даже если она это и заметила, то ничего не сказала.

— Ну, хоть мои зубы теперь хорошо смотрятся.

Внезапно Винил заметила в зеркале что-то странное. Отражение картины. Написанная тёмными масляными красками она изображала полуночное небо и такие густые облака, что сквозь них с трудом пробивался звёздный свет. Извилистая трещина, проходившая через зеркало, накрывала собой почти половину холста, и Винил повернулась, чтобы получше его рассмотреть.

На нём, с удивительной точностью повторяя контур трещины в зеркале, рвал темноту багряный разряд молнии. Он был таким ослепительным, что казалось, художник взял для него цвета, прямо противоположные использованным в остальной части картины. Вновь посмотрев в зеркало, Винил обнаружила, что трещина полностью закрывает электрический разряд — он был совершенно не виден с этого ракурса. Вытянув шею и поводив ею из стороны в сторону, ей с трудом удалось уловить отблеск яростного красного сияния.

— Ничего себе, — сказала она. — Круто.

Единорожка нагнулась, чтобы сплюнуть зубную пасту.

— Тебе нравится? — чуть громче шёпота, спросил её чей-то голос.

У Винил встали дыбом волосы на голове, а когда она увидела в зеркале отражение сестры Октавии, стоявшей позади неё в тени коридора, та же судьба постигла и остальные части тела.

— Ааа! — завопила единорожка. — А… привет, Блинкстер! То есть, Блинки. То есть, Блинкадетт…

— Просто Блинки будет достаточно, — мрачно ответила средняя сестра Пай. Она не сдвинулась ни на дюйм даже после того, как Винил издала несколько нервных смешков.

— Так тебе нравится эта картина или нет?

— Ага, нравится…

Винил затравленно огляделась. Комнатка не имела даже окон. Были только умывальник и унитаз, похоже недавно соединённый с канализацией или отстойником. Она освещалась лишь тусклой маленькой лампой, свисавшей с потолка. Бежать было некуда.

— Если нет, ничего страшного. Я не рассержусь.

Винил открыла было рот, чтобы высказать кобылке свой неописуемый восторг по поводу картины и избежать возможных проявлений гнева с её стороны, но Блинки продолжила тихим монотонным голосом:

— И прости меня за то, что я сделала.

— Что сделала?

— Наговорила о тебе гадостей, — ответила Блинки, опустив голову. — Я тебя даже не знаю, а если б и знала, всё равно это было бы ужасно грубо. Мне очень жаль.

— О, — сказала Винил, — не парься. Похоже, на тебя многое свалилось в последнее время.

— И да и нет, — сказала Блинки Пай, посмотрев на картину и в зеркало: на две половинки своего творения. — И хватит обо мне. Послушай, я люблю свою сестру. Её проницательность — одна из черт характера, которую я ценю в ней больше всего. И если она видит в тебе что-то, значит, в тебе что-то есть, даже если я этого ещё не вижу, и это классно. Мои извинения никуда не годятся. Забудь о том, что я наговорила. Прошу тебя ещё раз, прости меня за всё. Я не считаю тебя чудной.

— Спасибо, наверное, — натянуто улыбнувшись, ответила Винил.

— Ладно, — Блинки повернулась в сторону своей комнаты, и единорожке удалось, наконец, как следует разглядеть её кьютимарку. На ней был… булыжник? Она не была уверена до конца. Казалось, на бледно-фиолетовый бочок земной пони кто-то посадил серую кляксу. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала Винил вслед Блинки, вновь скрывшейся среди теней. — Эй, подожди! Знаешь, мне действительно нравятся твои картины. Они милые.

— Не перегибай палку, — сестра Октавии обернулась с намёком на улыбку, еле заметную, но искреннюю. — Тебе повезло, что я перед тобой извинилась.

Сказав это, она исчезла в темноте коридора.

Когда Винил вернулась в восхитительно мягкую постель под бочок к Октавии, та пристально посмотрела на неё. Сурово, но с любовью.

— Если близость со мной в этом месте смущает тебя, — произнесла она, — ты могла бы просто сказать мне об этом.

— Нет, мне правда надо было почистить зубы, — объяснила Винил. — Я хочу, чтобы тебе досталось лишь самое лучшее из того, что я могу предложить, включая даже такие мелочи как поцелуи.

Октавия счастливо засмеялась. От её хмурого выражения не осталось и следа:

— Я так тебя люблю.

Игриво обхватив единорожку всеми четырьмя ногами, чтобы исключить любую возможность бегства, она склонилась к ней в ещё одной попытке запечатлеть поцелуй на губах любимой. И любимая снова отстранилась в самый последний момент.

— Лучшее из того, что я могу предложить… — задумчиво произнесла она, уставившись в пустоту. — Малышка, у меня идея!

Стон разочарования Октавии Пай был громче предыдущего. Она зарылась лицом в подушку.

— На это потребуется вся ночь, но я точно знаю, как сделать твою сестру счастливой. Мне правда жаль. Завтра я постараюсь загладить свою вину. Я выучила для тебя одно особое заклинание, — подмигнула Винил.

— Но ты ведь полдня тащила наш багаж, — возразила Октавия. — Почему бы тебе просто не отдохнуть здесь, рядом со мной?

Она посмотрела на единорожку. При виде этих сияющих лиловых глаз, её музыкальное сердце ёкнуло и пропустило такт.

— Какое искушение, — сглотнув, сказала Винил и покачала головой, с трудом заставив себя покинуть объятия Октавии и выползти из-под одеяла. — Но нет. Я вернусь завтра утром. Ты же тащила нашу поклажу вместе со мной, так почему бы тебе не последовать собственному совету и не отдохнуть?

Она нежно поцеловала земную пони в лоб.

— Постарайся не сделать ничего слишком уж безумного, — сказала та. — Пожалуйста.

Винил усмехнулась и рысью выбежала из спальни.

Октавия проснулась с первыми петухами. На мгновение она была разочарована тем, что до сих пор лежит в постели одна, но затем её нос уловил восхитительный запах оладьев, готовящихся внизу, на кухне. Хихикнув, как маленькая кобылка, она спрыгнула с кровати и последовала за ароматом. С восторгом, который могут вызвать лишь внезапно нахлынувшие простые, но заветные воспоминания, она радостно поприветствовала маму, мастерски орудовавшую сковородкой, и папу, читавшего “Ежегодник Фермера”.

— А где мисс Скрэтч? — спросил он, оторвавшись от изучения страницы со списком запланированных “атмосферных явлений”.

— Вы разве её не видели?

— Нет, мы только что проснулись, — сказала Роуз Пай, — и мы хотели, чтобы когда вы спуститесь к нам, вас поджидало бы что-нибудь вкусное. Кстати, твоей сестры тоже не видать.

— Может, это и к лучшему, — сказала Октавия. — Слушай, насчёт Блинкадетт…

Со стороны входа донёсся громкий глухой стук, прервавший её на полуслове. Поскольку Роуз не могла оторваться от готовки, Октавия и Клайд бросились на помощь.

На каменных ступенях, ведущих к недавно отремонтированному крыльцу семьи Пай, распластавшись, лежала Винил Скрэтч. Она тяжело дышала и буквально истекала потом, от магической перегрузки её рог обуглился почти до черноты. Подбежав к ней, Октавия начала тормошить единорожку. Устало моргая, та медленно открыла глаза и увидела подругу. На лице Винил просияла ослепительная улыбка:

— Я в порядке.

— Что случилось? Ты же вся в пыли и грязи! Ты не ранена? Папа, помоги мне затащить её внутрь!

Соломинка, которую по обыкновению жевал Клайд, выпала у него изо рта. Он даже не услышал слов своей дочери. Проследив за направлением его взгляда, Октавия поняла почему. Почти все их камни исчезли.

— Пап?

Выйдя на свет, зевнув и прищурившись на встающее солнце, к ним присоединилась Блинки:

— Что за шум? Это…

Когда она увидела Винил, слова застряли у неё в горле. Затем она взглянула на поле и её охватил столбняк:

— Куда делись все камни?

— Ради тебя я переместила их на новое поле, — гордо сказала Винил. — К моему удивлению, в вашей округе нет ни одного единорога. Похоже, при таких работах они были бы очень полезны. Должна признать, было немного трудно сделать всё в одиночку, но я уверена, вы легко сумеете найти ещё много таких как я, недостаточно высокомерных, чтобы бояться испачкать копытца в грязи. Часть урожая я пропустила, но… А почему это вы на меня так смотрите?

— Ты, — слова Блинкадетт, казалось, истекали ядом. — Вон. Отсюда.

— Блинки, я не… — начала Октавия.

— Нет! Я хочу, чтобы она убралась отсюда немедленно!

— Пап? — тихо спросила Октавия, успокаивающе взяв подругу за копытца. Это не слишком помогло, та дышала так часто, что была уже на грани потери сознания.

— Я… — сказал он треснувшим голосом. — Я думаю, твоей особенной подруге лучше уйти. По крайней мере на время.

— Я совсем запуталась, — задыхаясь, с трудом проговорила Винил, пытаясь с помощью Октавии встать на все четыре копытца. — Что я такого сделала?

Клайд и Блинки промолчали, и она повернулась к Октавии.

— Для наших самоцветов магия единорогов губительна, она разрушает их, — очень медленно, чтобы голос оставался твёрдым, а глаза сухими, произнесла она. — Сейчас ты просто превратила весь наш урожай за целый сезон в бесполезные камни. Пошли, найдем какие-нибудь одеяла и устроимся снаружи. Всё будет хорошо.

Поддерживая безмолвную и ошарашенную подругу за плечи, Октавия направилась к повозке, где ещё оставались кое-какие припасы и где они могли остаться, наконец, одни.

— Хорошо хоть, Пинкамина приедет погостить на пару дней, - заметил Клайд, пытаясь придать немного бодрости своему голосу. — Вот кто сумеет нас взбодрить.

— Пинки?

Её отец не видел, как зрачки Блинкадетт сжались в точку от неподдельного ужаса:

— О, нет...

Глава 2

Недалеко от Понивилля, у одного из озёр, с раннего утра кипела бурная деятельность. На берегу стояла странная штуковина, напоминающая огромную кошачью переноску, обитую изнутри большими мягкими подушками. Место проведения операции скрывала маскировочная сетка, используемая обычно для того, чтобы спрятать что-нибудь от наблюдения сверху.

— Пинки Пай, ты ведь знаешь, что этому животному нужна вода? — спросила подругу Флаттершай.

— Ммм, — отозвалась Пинки, почесав подбородок копытцем. — А как много и как часто?

— Гм. Очень много. И постоянно.

— Ну, давай посмотрим…

Пинки развернула чертежи и расстелила их на траве. Взяв карандаш в зубы, она набросилась на них и начала что-то черкать и корябать. Заглянув ей через плечо, Флаттершай заметила, что в общих чертах конструкция напоминает нечто вроде повозки или фургона. Чертежи были выполнены безукоризненно: с идеально прямыми линиями, аккуратными, точно промеренными углами и лаконичными пояснениями. Флаттершай сомневалась, что Пинки, внося изменения, станет уничтожать такую красоту. “Стоп, — сказала себе пегаска, — тогда как она вообще собирается запихнуть всё это сюда?” Но стоило ей только подумать об этом, как Пинки, закончив доработки, свернула чертёж.

— Вот! — торжественно, но несколько неразборчиво произнесла она и выплюнула карандаш. — Это больше не проблема. Спасибо, Флаттершай!

— Как далеко ты его повезешь? — подойдя на полшага ближе и наклонившись к Пинки, осведомилась пегаска. — И как долго тебя не будет? Ему хватит еды? Он ест очень много…

— Не забивай свою прелестную головку такими пустяками, сестрёнка, — сказала Пинки, не обращая внимания на нервный тик Флаттершай. — Он вернётся в целости и сохранности. Я всего лишь одолжу его для вечеринки в честь юбилея Блинки Пай. Сама понимаешь, для этого требуется нечто особенное.

— Ты повезёшь его на Каменную Ферму? — со смесью ужаса и недоверия спросила пегаска.

— Я бы никогда не попросила о подобном, если бы это не было настолько важно, — сказала Пинки, надев маску для подводного плавания и демонстративно щёлкнув ремешками. Затем, отрегулировав длину дыхательной трубки и решительно сжав её в зубах, она вошла в озеро. Её ядовито-зелёные почти светящиеся резиновые ласты дружно вспенили воду и забрызгали всё вокруг.

В предденьрожденческом списке Пинки Пай было несколько дел, не терпевших отлагательств. Решив подготовиться к одному из них, она отправилась к бутику Карусель, несколько раз меняя по пути скорость шага, чтобы понять, насколько ей нужно спешить, чтобы прибыть туда вовремя. Конечно, это вызвало некоторые подозрения, а она старалась их избегать. Пинки заметила, что привлекла к себе даже больше удивлённых взглядов, чем обычно. Прогуливающиеся понивилльцы, решившие не упускать шанса подышать утренним воздухом, суматошные опаздывающие на работу жеребцы, хихикающие юные кобылки, спешащие в школу, и даже ворчливые пожилые пони, играющие в настольные игры — никто не обошёл её своим вниманием.

У Пинки уже были с собой кое-какие припасы, которыми её снабдили лучшие-но-не-самые-лучшие-друзья. Видя её туго набитые седельные сумки, встречные пони гадали об их содержимом. Многим понивилльцам довелось приобрести незабываемый опыт участия в вечеринке в честь юбилея Пинки Пай, но никто из них никогда не видел, чтобы она устраивала такую для члена своей семьи. Пожалуй, этим и объяснялись те экстраординарные меры, которые она собиралась принять, чтобы сохранить всё в секрете, даже учитывая тот факт, что никого из них на этом празднике не будет.

Пинки постучалась, и из-за двери бутика Карусель показалась голова Рэрити. На её носу уютно устроились очки.

— Вот ты где! — воскликнула единорожка, приоткрыв дверь пошире, чтобы Пинки смогла протиснуться внутрь. — Заходи, я тебя уже заждалась. Что я могу для тебя сделать?

— Есть целая куча вещей, которые ты могла бы сделать для меня, — сказала Пинки и заметалась по комнате, закрывая окна и задёргивая шторы.

— Пинки, дорогуша, — оказавшись чуть ли не в полной темноте, сказала Рэрити, — ты не забыла, что мой магазин открывается через десять минут? Что ты делаешь?

— В этом городе повсюду шпионы. Нужно проверить комнату: нет ли в ней жучков.

Рэрити молча смотрела на то, как Пинки вытряхивает её вазы, задирает ковры, заглядывает под рулоны ткани, словом, переворачивает всю комнату вверх дном. “Терпение, Рэрити, — сказала себе единорожка. — Просто переживи этот день, а завтра она уедет на целую неделю”.

— Один есть! — крикнула Пинки.

— Что? Зачем кому бы то ни было прослушивать мой бутик?

— Сейчас мы это выясним.

Пинки подняла копытце на уровень глаз. На нём сидела только что обнаруженная ею божья коровка.

— А ну колись, шпионка! — свирепо уставившись на неё, сказала земная пони.

Они застыли, глядя друг другу в глаза. Насекомое безмолвно шевелило усиками. Рэрити вздохнула и принялась наводить в бутике порядок.

— Пинки Пай, пожалуйста, не могли бы мы…

— Минутку!

Внезапно противостояние завершилось и божья коровка, поднявшись в воздух, вылетела в окно, тайком приоткрытое Рэрити.

— Я так и знала. Ого, а она была хороша. Ну, теперь всё в порядке, — сказала Пинки, вытащив из сумки несколько листов бумаги и передав их единорожке. — Ты можешь сделать шесть с половиной экземпляров этого костюма?

Рэрити покосилась на эскизы:

— Ты хочешь, чтобы я сшила половину костюма?

— Конечно нет, глупышка, это было бы нелепо. Мне нужно шесть с половиной штук. С этим что, будет слишком много хлопот?

— Должна признать, я плохо представляю себе, как это вообще возможно, — сказала единорожка и притянула наброски поближе при помощи телекинеза.

— Я знаю, это очень амбициозно, — признала Пинки Пай, — но именно поэтому я и пришла сюда. Ты же лучший на свете дизайнер, я сразу подумала о тебе.

— Даже не знаю, стоит ли мне научить тебя манипулировать другими пони или самой поучиться у тебя, — немного взволнованно сказала Рэрити. — Тем не менее у тебя доброе сердце и я, так или иначе, сделаю, что ты просишь. Ты сказала, они для вечеринки в честь двадцатилетия твоей сестры? Пусть это будет ей от меня подарок.

— О, ты не обязана этого делать. Никто из пони не передал для неё подарков.

— А у кого-нибудь из этих пони есть бизнес, нуждающийся в расширении?

Прежде чем Пинки успела слишком глубоко задуматься над этим вопросом, Рэрити продолжила:

— И вот как я это вижу. Сотни угрюмых недалёких каменных фермеров днями и ночами копаются в грязи, а вокруг, куда не глянь, нет буквально ничего очаровательного или хотя бы просто яркого. Как вдруг — что такое? В их маленькие старомодные усадьбы начинают прибывать посылки из бутика Карусель, и их лица оживляются, впервые за долгие годы. Вся одежда по размеру, и вдобавок на неё огромные скидки! Разве это не восхитительно?

Пинки уже не было. На том месте, где она стояла, осталась записка:

“Эй, Рэрити, это Пинки Пай. Я просто хотела сказать тебе огромное спасибо. Я высказала бы это лично, но ты так много говорила и предавалась мечтам… Ты явно наслаждалась этим, и я решила не мешать тебе, а заняться другими важными делами. Ты действительно самая лучшая!

Пинки Пай”

Прочитав это, Рэрити улыбнулась, причём, вопреки своим ожиданиям, скорее от радости, чем облегчения. Ну, по большей части.

Мысль о том, что ей пришлось расстаться со своими понивилльскими друзьями на целую неделю, заставила Пинки нахмуриться. Но хмурилась она недолго, буквально долю секунды, после чего просто сбилась со счёта, сколько времени она потратила, ухмыляясь и размышляя о чудесном огромном фургоне, который она тащила за собой, и о том, сколько радости он доставит её семье. Полностью скрывая содержимое, его туго обтягивал брезент, на котором красовалась небрежная надпись “Деньрожденческий Фургончик Блинки Пай”. Всякий раз, вспоминая это название, Пинки начинала хихикать.

Идти было тяжело, и Пинки двигалась медленно, но, её ж за хвост, она была земной пони и, несмотря ни на что, не только тянула свою повозку, но и сочинила несколько песен, чтобы спеть их по пути. Её пение привлекло множество птиц, но они оказались совершенно неспособны следовать ни тексту, ни мелодии. Птицы смущённо переглянулись, но настроение Пинки было заразным. Вскоре каждая запела что-то своё, и улыбка Пинки разошлась буквально до ушей. Всё, сегодня она больше не будет хмуриться!

Движимые вперёд её силой, волей и магией “Чего-бы-это-ни-стоило, Пинки-Пай-справится”, пони и её фургон достигли Каменной Фермы семьи Пай в рекордные сроки, особенно учитывая то, как тяжело он был нагружен. Минуло два с небольшим дня, и её путь, перемежавшийся редкими привалами в полях, закончился. Выйдя из-за поворота, Пинки вновь учуяла запах родного дома.

Ей было трудно объяснить это даже самой себе, но в этом месте было что-то особенное. Нигде в мире не пахло так, как здесь. И каким бы однообразным не был пейзаж и скучными воспоминания, запах камней пребывал вовеки, и с ним пришло ощущение уюта, которое ей доводилось испытывать только в компании подруг — Твайлайт Спаркл, Рэйнбоу Дэш, Флаттершай, Эпплджек и Рэрити.

Каждый год она возвращалась сюда в довольно странной попытке примирить и объединить каменный аромат, ласкающий её ноздри, с коричневой и серой безотрадностью и тяжёлой, тягомотной работой, составлявших большую часть её жизни, когда она ещё была юной кобылкой. От этого странного несоответствия улыбка Пинки несколько увяла. Впрочем, когда её заметили Октавия и Винил Скрэтч, расположившиеся на одеялах около своей повозки, розовая пони всё ещё выглядела довольно жизнерадостной.

Увидев Пинки, её старшая сестра сорвалась с места и бросилась навстречу. Винил следовала за ней чуть позади, с удручённым видом и не такой бодрой рысью.

— Привет, девочки! — крикнула Пинки, сбросила упряжь и, подскакивая как мячик, бросилась им навстречу. — ДФБП прибыл!

— Здравствуй, Пинкамина, — сказала Октавия и поймала подпрыгивающую сестру в объятья.

— Хай, Пинкстер! — со слабой, бледной улыбкой сказала Винил.

— Вы что, комитет по торжественной встрече? — спросила Пинки, вытянув шею и осматриваясь вокруг. — А где все остальные?

— О, — сказала Октавия, — они в доме, готовят всё необходимое. Ты же знаешь, осталось всего два дня. Ну а мы решили устроить перерыв. А это что такое?

Она махнула копытцем в сторону фургона.

— Деньрожденческий Фургончик Блинки Пай!

Пинки торжественным жестом указала на повозку, и она словно взорвалась потоками конфетти.

— Что там внутри? — спросила Октавия, вытряхивая из гривы бумажные ленточки.

— Чтобы всё сработало, об этом никто не должен знать, — ответила Пинки. — Даже ты, старшая сестричка.

— У нас не перерыв, — вклинилась Винил.

— О, Dolce, не надо. Не сейчас.

Октавия протянула к ней копытце, но Винил отстранила его.

— Я наделала кучу ошибок, Пинки. Не уверена, что эта вечеринка пройдёт так, как мы рассчитывали.

Увидев, что уголки губ белой единорожки печально опустились вниз, Пинки Пай развернулась и встала на передние копытца, смотря на кобылок вниз головой, чтобы лицо Винил приобрело правильное выражение. Правда теперь неправильное выражение лица стало у Октавии, но вскоре и оно превратилось в улыбку — по крайней мере, с точки зрения Пинки.

— Как бы то ни было, не волнуйтесь об этом. Просто дождитесь, когда вы сможете увидеть костюмы, которые я для нас приготовила, — сказала она.

— Я пыталась помочь с перемещением камней, и моя магия уничтожила не успевшие вырасти самоцветы, — сказала Винил и ковырнула землю копытцем, не в силах смотреть Пинки в глаза.

— И что с того? — спросила Пинки, чувствуя, как кровь начинает приливать к голове. — Это же просто куча камней. А у нас вечеринка в честь юбилейного дня рождения меньше чем через сорок шесть часов! Соблюдай приоритеты!

— Знаешь, — сказала Винил, приходя в себя после недолгого шока, — я, вроде как, тоже думала об этом. В смысле, ну, отстойно, что в этих камнях уже не вырастут бриллианты или типа того, но ведь будут ещё камни, верно? И разве не классно, что мы снова увидим вокруг хоть немного зелени?

— Прошу прощения? — открыв от удивления рот, спросила Октавия. — Мы говорим о единственном источнике дохода семьи Пай, которого ты нас так легкомысленно лишила!

— Я ничего не делаю легкомысленно, малышка.

— Только не говори мне, что ты сделала это специально.

— Что? Нет, я бы никогда так не поступила! Я пыталась помочь, честно!

Пинки Пай не знала, каким ещё образом ей нужно повернуть своё тело, чтобы превратить выражения их лиц в улыбки.

— Давайте я пойду и поговорю с мамой и папой, — сказала она, отсекая все дальнейшие аргументы. — Я с этим разберусь, или моё имя не Пинкамина Диана Ответственность Пай.

— Тебе не стоит беспокоиться о маме с папой, — мрачно сказала её сестра. — Побеспокойся лучше о Блинкадетт.

— Блинки? Да быть того не может! Она же танцевала три часа подряд на прошлогоднем Дне Летнего Солнца. Она не какой-то там заскорузлый ретроград.

— Вскоре тебе так и так придётся поговорить с ней, — ответила Октавия, вспомнив похождения подвыпившей Блинки той праздничной ночью и стараясь не усмехнуться. — Так что иди в дом, а мы постоим здесь ещё немного.

Она пристально посмотрела на свою любимую, глядящую куда-то в сторону.

— Мне это не по душе, но я справлюсь, — скрепя сердце ответила Пинки, вновь встав на все четыре копытца. — Но вы должны пообещать мне одну вещь. Охраняйте ДФБП и доливайте канистру у него на боку водой, если её уровень понизится. Я вернусь так скоро, как только смогу.

— Само собой, — со смехом сказала Винил Скрэтч. Он был сдавленным и нервозным, но это был смех, без сомнения. Октавия кивнула.

С неохотой Пинки признала, что дело серьёзно. Она замурлыкала самую навязчивую мелодию, какую только смогла вспомнить, в надежде, что она сумеет хоть немного отвлечь влюблённую пару, а затем быстро направилась к дому. Несмотря на скорость, с которой она двигалась, и роящиеся в голове отвлекающие мысли, незабываемое ощущение той самой грязи под копытцами заставило её сердце затрепетать. Входная дверь распахнулась ещё до того, как она успела постучаться.

— Оладушки! — взвизгнула розовая пони, когда её носа коснулся долетевший изнутри аромат. Она подпрыгнула и уже собралась было ринуться внутрь, как вдруг заметила своих родителей, стоящих прямо за дверью. — То есть, мама и папа!

— Заходи, Пинкамина, — сказала Роуз, прекрасно понимая, какие им могут грозить последствия, если её дочь останется голодной.

— Спасибки!

Свистнул рассекаемый воздух, и Пинки обнаружилась сидящей за кухонным столом и уплетающей возлежащую на нём гору оладьев. Хихикнув, она заметила стоящий рядом фирменный яблочный сироп семьи Эппл. С изумлёнными улыбками на лицах, глядя как кушает их младшее дитя, к столу подошли Роуз и Клайд Пай.

— Мрфхрфф, — сказала Пинки.

— Пинкамина, не разговаривай с набитым ртом, — пожурил её отец.

— Мрфхрфф, — повторила Пинки, проглотив кусок. — Это слово из древнего языка земных пони, означающее что-то типа “Я люблю вас и всё такое прочее”. Несколько недель назад мы, шестеро, были в каких-то руинах и обнаружили там жуткий портал, ведущий в прошлое. Мы выяснили, что в те времена пони не знали гласных, а также моих песен, если вы способны представить себе такое.

— Я бы очень хотел послушать об этом, Пинкамина, — сказал Клайд, взглянув в окно на их опустевшее поле, — но у меня сейчас много работы.

— А, ты о сцене? — спросила она. — Вот погоди, сейчас поем, восстановлю силы — я так вымоталась — и мы ей займёмся.

— Нет, не о сцене. Тебе стоит… — сказал он, отвернув лицо и собираясь уходить. — Ты должна поговорить об этом с мамой.

Хлопнула входная дверь.

— Ась? — спросила Пинки, машинально потянувшись за ещё тёплыми остатками завтрака, ждущими её на тарелке, — Так у него и для меня есть сюрприз? О божечки, я так на это надеюсь! Это будет лучшим-прелучшим днем.

— Послушай, дорогая, — сев рядом с дочерью, медленно сказала Роуз Пай. — Возможно, нам придётся отложить вечеринку. Вчерашний день принёс нам много неожиданностей, и в ближайшее время мы будем очень заняты. Я уверена, ты подготовила такой замечательный праздник, что Блинкадетт будет не против подождать его месяцок-другой.

— Ой, да ладно, мам! — засмеялась Пинки. — Зачем ждать целый месяц, если можно отпраздновать прямо сейчас? Подумай, насколько приятнее будет работать после феерической вечеринки, закрепляя результат!

Лестница, ведущая на второй этаж, чуть слышно скрипнула.

— Пинки? — хрипло прошептала Блинкадетт. — Можно тебя на минуту?

С лёгким сожалением отложив тарелку, розовая пони запрыгала вверх по лестнице. Стараясь производить как можно меньше шума, чтобы лучше расслышать этот разговор, Роуз принялась мыть посуду.

— Привет, Блинки! — широко улыбнулась Пинки. — Я скучала по тебе. Как дела? Волнуешься?

— Пойдём наверх? — спросила Блинки. Её сухие, как пустыня, глаза были пронизаны кровавыми жилками и украшены мешками и морщинами.

— О, так ты тоже приготовила мне сюрприз, как и папа? Ты ведь в курсе, что на носу твой день рождения, а не мой?

Молча пригласив Пинки следовать за собой, Блинкадетт вернулась в комнату. Всё в ней, включая кровать, было завалено аккуратными стопками бумаг. Пинки они сразу не понравились: слишком много цифр и слишком мало картинок. В углу сиротливо пылился мольберт. На холсте был какой-то угольный набросок, однако банки с красками были плотно закрытыми, а кисти сухими.

— Так вот, насчёт вечеринки, — начала Блинки, бездумно переложив несколько бумаг с места на место.

— Ага, — сказала Пинки, сев поближе к сестре и обняв её передней ногой за плечи.

— Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

На лице Блинки появилась надежда. Она повернулась к сестре. Может быть, этот разговор будет легче, чем она опасалась?

— В последний момент ты изменила свой список желаний? — зачастила Пинки, буквально следуя мысленному перечню всевозможных неожиданностей. — В окрестностях фермы завелись зомби или привидения? Ты пригласила особенного пони?

Блинкадетт скривилась в такой хмурой гримасе, что Пинки едва не отшатнулась назад.

— Я много об этом думала, — сказала бледно-фиолетовая пони с прямой гривой. — Я знаю, сколько для тебя значат эти вечеринки и как много ты в них вкладываешь. Я очень ценю это, они сделали мою жизнь намного счастливей. Но в этом году провести такую мы не сможем.

Пинки ничего не ответила, даже не шевельнулась, и Блинки продолжила, уставившись в одну и ту же бумагу, на которую она смотрела последние несколько минут:

— Слишком много всего случилось зараз. Почему бы нам не перенести вечеринку на следующий год? Я знаю, что двадцать первый день рождения будет, наверное, отличаться от двадцатого, но я просто не могу этого сделать, Пинки, просто не могу.

Блинки положила перед собой новый лист бумаги, но лишь для того, чтобы сестра не заметила слезу, упавшую на предыдущий.

— Я люблю зарабатывать деньги для нашей семьи. Люблю заключать сделки с другими пони. Мне даже нравиться вести картотеку. Но, если не считать моих картин — это вся моя жизнь. Все пони, кого я знаю, учились вместе со мной ещё в школе. Мои лучшие подруги давно замужем, у них уже жеребята. И мои бывшие переженились, и у них тоже есть жеребята. Я не хочу быть богатой и знаменитой, как Октавия или эта её подруга. Я даже не знаю, что я вообще хочу, Пинки, но знаю, что не этого. Пожалуйста, скажи мне, что ты меня понимаешь. Не надо скакать и пытаться меня развеселить. И, как бы то ни было, не вздумай закатывать никаких вечеринок. В отличие от тебя, я не Элемент Гармонии, я не могу взять и использовать магию, чтобы почувствовать себя лучше, как только пожелаю. Просто оставь меня в покое, хорошо?

Блинки задержала дыхание. С Пинки почти невозможно было вести серьёзные разговоры, но, может быть, на этот раз у неё получилось? Спустя несколько секунд, чувствуя, что всё у неё внутри сжалось в комок от волнения, она посмотрела на сестру.

Перекошенное лицо Пинки выражало чистейший первородный ужас. Глаза были широко открыты, челюсть отвисла, а распрямившаяся грива торчала строго горизонтально, будто откинутая назад сильнейшим порывом ветра и мгновенно застывшая в этом положении.

— Пинки? — осмелилась окликнуть её сестра.

Ответа нет.

— Сестричка?

Она осторожно потыкала её в розовый бочок.

Пинки дышала и была тёплой, но даже не моргнула.

— О нет.

Блинки схватилась за голову:

— Наделала я дел.

Несколько секунд она в нерешительности кусала губы, собираясь с силами, а затем крикнула вниз:

— Мам?

— Да, дорогая, — ответила Роуз, подчеркнуто бряцая сковородками.

— Прости, из-за меня Пинки снова оцепенела!

— Понятно.

Блинки готова была поклясться, что услышала глубокий вздох, с которым её мама произнесла:

— Я подготовлю воду. А ты найди сеть.

Пинки не впадала в подобное состояние с тех пор, как однажды обнаружила, что в Понивилле приключился временный дефицит сахара. Вернуть её к нормальной жизни было после этого нелегко.

— Ну, — сказала Блинкадетт с горькой усмешкой, — во всяком случае, я потрясающий оратор…

Глава 3

Благодаря предусмотрительно расставленной сети и другим предпринятым усилиям всей семьи Пай за минусом Октавии, непроизвольные прыжки и отскакивание от стен, вызванные опрокинутой на Пинки бадейкой ледяной воды, постепенно сходили на нет. Клайд, Роуз и Блинки работали сообща, стараясь утихомирить самую младшую из Пай, изо рта которой извергался непрерывный поток неразборчивых слов. Было понятно, что красной нитью в них проходил резкий скептицизм Пинки по отношению к идее переноса такого важного события, как вечеринка в честь юбилейного дня рождения. Когда энергия розовой пони иссякла настолько, что та, что-то бормоча себе под нос, могла лишь слегка подёргиваться взад и вперед в паутине верёвок и подушек, Блинки, извинившись, сказала:

— Прошу прощения. Я буду в своей комнате.

— Блинкадетт, — спросила её мама, обернувшись, но не преграждая дорогу. — Ты ведь не собираешься оставить свою сестру в таком состоянии?

— Не хочу испортить ещё что-нибудь, — ответила Блинки.

— Больше сегодня не работай, — сказал Клайд. — Сделай перерыв.

Она повесила голову:

— Пап, мне нужно разобрать целую кипу финансовых ведомостей, прежде чем я вообще смогу приступить сегодня к работе.

— Я об этом позабочусь.

— Но ведь тебе нужно отыскать больше каменных семян! — возразила Блинки.

Несмотря на то, что её копытце частенько застревало в этой пышной розовой неразберихе, Роуз между тем продолжала мягко гладить гриву Пинкамины, шепча ей на ушко что-то успокаивающее. Например, что вечеринка по случаю дня рождения по-прежнему в расписании их семьи, разве что сроки её проведения могут быть немного скорректированы. Закрыв глаза, Пинки с улыбкой тянулась навстречу маминым прикосновениям.

— Никаких “но”! — Клайд с мягкой силой притопнул копытом, что всегда означало: вопрос исчерпан. — Я же сказал, что обо всём позабочусь. Я делал это ещё до твоего рождения.

— Сразу с двумя полями? — осмелилась возразить Блинки. Её уши опустились и робко прижались к голове.

— Твоя мама мне поможет, — сказал он, нахмурив лоб. — Мы справимся. А ты и думать не думай о всяких этих бумагах. Ты поняла меня?

— Да, сэр¹, — ответила она, чуть повернув голову так, чтобы часть её гривы, словно щит, почти скрыла её от сердитого взора отца. — Но чем же мне заняться вместо этого?

— Почему бы тебе пока не побыть со своей сестрой? — предложила Роуз, закончив выпутывать Пинки из сетей. Почувствовав, что она снова на свободе, розовая пони немедленно запрыгала на месте.

— Только не говорите о сама-знаешь-чём, — добавил Клайд.

— Я должна это сделать? — уточнила Блинкадетт.

— Да, — хором ответили родители.

1. "Сэр" употребляется как обращение или форма вежливого упоминания по отношению к мужчине в Великобритании, США и других англоязычных странах. В нынешнее время чаще всего используется только как обращение к отцам, учителям и другим знакомым лицам мужского пола от лица детей.

— Мне так жаль, что Гамми не смог приехать, — прогуливаясь по южному каменному полю с Блинкадетт, сказала Пинки Пай. — Он подменяет меня, пока я в отъезде. Сейчас он сидит с близнецами Кейков.

— Твой аллигатор работает няней? — недоверчиво спросила Блинки.

— Не в одиночку, конечно! Ему помогают. Не беспокойся, сестрёнка, там всем заправляет мадам ля Флауа². У них всё будет отлично.

— Кто это? — Блинки заметила что-то маленькое и блестящее, торчащее из-под земли, подошла к этому и начала копытцем окапывать землю вокруг. — Ещё одна твоя новая подруга?

— Что это ты делаешь? — спросила Пинки, широко раскрыв глаза. — Надеюсь, ты не работаешь? Папа сказал…

— Папа запретил мне заниматься бумажной работой, — как ни в чём не бывало заявила она.

Пинки обежала глазами окрестности. Отца было не видать. На самом деле, они отошли уже так далеко, что она с трудом могла разглядеть собственный дом, что её совсем не радовало. Она правда ещё могла определить направление по стоявшему рядом с ним неподвижному ветряку, с помощью которого члены семьи Пай добывали воду из колодца. Тем не менее Пинки забеспокоилась.

— Все равно выглядит так, будто ты работаешь, — сказала она, покачав головой. — Блинки, почему бы тебе просто не расслабиться? Всё будет хорошо!

— Для тебя — может быть, — буркнула Блинки, вытащив из земли маленькую кристаллическую жеоду³, из которой при некотором старании они смогли бы извлечь как минимум несколько каменных семян.

— Ну ладно, — решительно кивнув, сказала Пинки Пай. — Есть только один способ справиться с этой проблемой. Пришло время включить Режим Эпплджек.

2. Madame LaFlour, мешок муки, одна из воображаемых друзей Пинки, MLP:FiM, S01E25
3. Округлое геологическое образование с кристаллическими минералами внутри.

Винил Скрэтч аккуратно долила воды в канистру на боку “Деньрожденческого Фургончика Блинки Пай”. Из-под брезента, покрывающего повозку, высунулось что-то длинное и извилистое, заставив подруг бросить на неё испуганный взгляд. Вскоре оно убралось обратно, обрисовав под тканью контур змеи, или щупальца, или ещё чего-то такого, что заставило бы Винил отступить назад ещё быстрее, чем сейчас. Что бы это ни было, она была уверена, что оно пытается выбраться наружу, и она была совершенно точно уверена в том, что не хотела бы оказаться здесь, когда это случится. Раздался отчётливый рык, совершенно не похожий на тот, что мог бы издать пони, и массивное тело погрузилось обратно в тесный хаос наваленных в фургоне пожитков.

Собираясь издать глубокий вздох облегчения, Винил набрала полную грудь воздуха и, обернувшись, столкнулась нос к носу с Клайдом Пай, успевшим незаметно присоединиться к их компании. Вздох превратился в пронзительный визг.

— Доброе утро, мисс Скрэтч, — невозмутимо сказал фермер, сунув в зубы свежую соломинку.

— Доброе утро, сэр, — немного поколебавшись, ответила она.

— Мы обсудили то, что произошло вчера, — его голос был сиплым и шероховатым, а тон жёстким, но всё же не совсем уж каменным. — Мы не собираемся предъявлять обвинение в уничтожении нашего имущества. Равно как и изгонять подругу Пинкамины и особенную пони Октавии. Но...

После многозначительного “но” повисла тишина. Винил поймала взгляд подруги. Её любимая закусила губу и нервно переставляла копытца. Однако не похоже было, что её сильно беспокоило то, что собирался сказать Клайд. Прошло немало времени, прежде чем он продолжил:

— Но если хотите получить моё благословение на дальнейшие встречи с моей дочерью или нечто большее, — провозгласил он, — вы останетесь здесь и поможете нам компенсировать часть нанесённого ущерба. Октавия уже согласилась остаться и выполнить свою долю работы, так что теперь дело за вами, мисс.

Винил опустила голову и уставилась на копыта Клайда. На следующей неделе у неё был запланирован крупный рейв-фестиваль в Кантерлоте. Ей также было необходимо освежить контакты с некоторыми весьма высокопоставленными пони, дабы повысить свои шансы на участие в грандиозной вечеринке по завершению городского празднования Дня Согревающего Очага. Не говоря уже обо всех её собратьях по творчеству, которых Винил собиралась привлечь в качестве группы поддержки. Каждый из этих пунктов, в случае невыполнения, стоил бы ей немало популярности и денег.

Винил перевела глаза на Октавию и задалась вопросом, о чём сейчас думает её особенная пони. Раз виолончелистка решила остаться, она не сможет выехать со своим оркестром на праздничное турне из Кантерлота. Даже для такой знаменитой пони, как Октавия, пропуск премьерного выступления может стоить места. Остаться на ферме означало для неё серьёзную потерю денег и репутации. И всё-таки единорожка поняла, почему Октавия поступает именно так. Когда блуждающий взгляд диджея остановился на розовом галстуке-бабочке, что всегда носила её подруга и который Винил обожала, она вспомнила, что это был один из подарков, полученных Октавией от Пинки Пай на давно минувшей вечеринке по случаю своего двадцатилетия.

— Хорошо, — сказала она, постаравшись придать своему тону немного уверенности. — Что я должна делать?

Октавия наклонила голову. В её глазах ясно читались благодарность и беспокойство:

— Dolce, ты вовсе не обязана. Ты ведь знаешь об этом, правда?

— Да, но… — она с трудом сглотнула. В глубине её памяти снова возникли самые первые слова, сказанные ей когда-то Октавией. “Могу я пригласить вас на танец?” Забавная тогда вышла ситуация и она отреагировала на неё недоверчивым – и довольно нервным – смехом. Дело было на каком-то вечере, слишком утончённом для энергичной пони вроде Винил, но слишком низкопробном для элегантной земной пони в галстуке. Они и сами затруднялись объяснить, что они здесь делали. Вопрос, заданный Октавией, прозвучал так естественно, словно она поинтересовалась, где здесь можно перекусить.

Винил не помогло даже то, что с момента тяжёлого и болезненного разрыва с её подругой, родители которой оказались из числа немногих оставшихся в Эквестрии ярых противников однополых отношений, прошла уже не одна неделя. Она надеялась, что её смех заставит незнакомку отойти, и ей не придется снова столкнуться с осуждением, хотя бы публичным. Но Октавия осталась на месте. Она смотрела на неё с такой спокойной искренней улыбкой, что Винил почувствовала, как её мысли завертелись не хуже диджейских вертушек. В панике, она только смогла пробормотать: “конечно”.

Вскоре, даже не успев познакомиться, они уже танцевали под свой собственный ритм, мурлыкая свою собственную мелодию и не слыша ни группу, ни солиста. Доверие Октавии просто ошеломляло. Винил умела работать с толпой, и она могла поддерживать вокруг себя ауру крутости, достаточную, чтобы вызвать у малознакомых с нею пони иллюзию доверия. Конечно, её знаменитые очки были клёвыми и крутыми и сами по себе, но их основное предназначение было в том, чтобы усиливать эту ауру. Но сейчас, когда дело касалось только её и другой пони, тем более такой потрясающей, она чувствовала сильную неловкость из-за столкновения взаимоисключающих стремлений – спрятаться и остаться с ней.

Подобные сомнения не терзали Октавию Пай ни тогда, ни сейчас. Она просто решила остаться на ферме и исправить ошибки Винил, чего бы это не стоило её карьере. Винил представила, как Октавия объявляет о своём решении тем же голосом и с той же интонацией, как тогда, когда она впервые пригласила её на танец, и внезапно поняла, что она на самом деле должна сделать.

— Но я думаю, мы должны быть вместе, — прошептала она, глядя на Октавию, а затем решительно посмотрела прямо в глаза её отцу.

— Хмм, — он перекинул соломинку из одного уголка рта в другой, но его каменное лицо всё ещё представляло из себя одну сплошную загадку. — Ну, во первых, знайте, что на каменной ферме и от единорога может быть прок. Просто не направляйте магию непосредственно на камни, и всё будет в порядке. Но мы бы хотели, чтобы вы вместо этого занялись с Октавией домашними делами. Роуз составит список. Если будете работать как следует, вы снова сможете оставаться в доме, под присмотром, конечно. Если будут проблемы с Блинкадетт, обращайтесь к мне.

— Уверена, всё будет хорошо, — сказала Винил, решительно задрав очки на лоб. — Сделаем это!

— Хмм, — вернув соломинку на прежнее место, Клайд развернулся и ушел в пустынные поля, изредка останавливаясь, чтобы потыкать копытом попадающиеся на его пути скальные образования.

— Вот это да, Винил, — выдохнула Октавия, подойдя ближе. — Я знаю, мы вместе уже несколько лет, но я не знала, что всё у нас настолько серьёзно.

Единорожка откашлялась:

— Почему бы нам не приступить к работе? Уверена, нам многое предстоит сделать.

Октавия кивнула, поцеловала Винил в щёку и повела её за собой обратно в дом, где прошло её детство. Когда они ушли, фургон Пинки Пай испустил влажный хлюпающий звук, сопровождаемый долгим деревянным скрипом.

— Слушай сюда, сахарок, — речь Пинки была раздражающей смесью обычного для неё пронзительного писка и густого тягучего говора пони родом с юго-запада Эквестрии. — Доверься мне, расскажи, что тебя действительно гнетёт?

— А, — зевнув, ответила она. — Хорошо, ещё раз, специально для непонятливых. Ты такая особенная, Пинки. Странная, но особенная. Как и Октавия. И все пони вокруг вас знают это. А все мои знакомые пони или съехали, или больше не знаются со мной.

— Значит, тебе одиноко? — Пинки удовлетворённо кивнула головой. — Ну, эт’ мы исправим, не вопрос. Перезнакомишься с парой-тройкой шебутных пони из соседних городков, и вот ты уже довольна, как яблочный пирог!

— Это не так просто, — ответила Блинки. — С чего бы им общаться со мной? Я не талантлива. Я не красива. Я не герой. Я не богата. Я всего лишь средняя из трёх сестёр Пай, из которой не вышло ничего путного.

— Эй, я не потерплю таких речей от своей маленькой сестрёнки! — пожурила её Пинки. Блинки хотела было поправить её насчёт своего возраста, но решила, что сейчас это бесполезно. — Ты такая суровая и чёрствая печенька, словно сладкий бисквит, забытый на восточном окне библиотеки, куда его поставили остывать.

Всё, что могла сделать Блинки — это с непониманием смотреть, как её сестра всё глубже погружается в океан метафор, осыпая её словами, которые вполне могли оказаться комплиментами, если бы она взяла на себя труд их расшифровать. Вместо этого Блинки размышляла о том, какой была когда-то Пинкамина. По правде говоря, она была точь-в-точь как Блинки. Сосредоточенной, сухой, скучной. Впрочем, у Пинки было одно преимущество, выделявшее её на фоне остальных: она была розовой, тогда как Блинкадетт представляла из себя саму посредственность. Затем грянул Соник Рэйнбум и всё изменилось.

Поначалу их родители восприняли эти изменения скептически. Они пытались вернуть гриву Пинки в прежнее состояние, но ни щетка, ни шампуни были не в состоянии укротить этого зверя. Каждый новый день было столько прыжков, болтовни и улыбок, сколько раньше они не видели и за целый год. И хотя всё это безмерно радовало её семью, многочисленные ежедневные вечеринки были уже чересчур. Родственники уговорили Пинки ограничиться максимум двумя в неделю. Но это не остановило поток смешных пустяков, которые она всегда делала, чтобы заставить их улыбнуться. В самых неожиданных местах она расклеивала объявления, приглашающие на “Камнедни!”⁴, вместе с небрежно выполненным изображением своей ухмыляющейся физиономии. Однажды утром, проснувшись, Блинки обнаружила один постер, приклеенный на потолке, прямо над своей кроватью. Неестественная ухмылка изображённой на нём Пинкамины была просто ужасна и заставила её в испуге вскрикнуть, но затем Блинки рассмеялась.

Пинки также подарила сестре её первую кисть. Это была здоровенная, закрученная штуковина с огромными ворсинками всех цветов радуги. Она была почти бесполезна и подходила лишь для самых больших холстов, но несмотря на это, Блинки до сих пор использовала её время от времени. Во-первых, это был своего рода вызов, а во-вторых, ей никогда ещё не встречалась кисть, настолько приятная на вкус. Гладкая дубовая рукоять пахла какао, совсем как те сладости, которыми мама, а потом и Пинки, угощали её по праздникам. Даже сейчас, стоило ей подумать о том, как при помощи языка заставить эту нескладную кисть изобразить хоть что-то, напоминающее произведение искусства, рот Блинки наполнялся слюной.

Пинки даже не смогла объяснить, почему она подарила её сестре. Она сказала, что ей просто пришло в голову, что эта штука может понравиться Блинки. И она ей действительно понравилась. Блинки надеялась, что однажды она украсит каждую комнату их дома хотя бы одной прекрасной картиной. Ну или более-менее пристойной, пока она не усовершенствует своё мастерство. “Так всегда бывает, — опустив голову, подумала Блинки, и её глаза начали наполняться слезами. — Всякий раз, когда она уезжает, я так завидую всем этим её невероятным проделкам. А затем она возвращается, и я вижу, как отвратительна моя зависть. Всё, что она хочет — чтобы я была счастлива. Почему же я не могу быть счастлива?”

— Мож’ ты хотя б попытаешься повеселиться н’ своей вечеринке? — вопрос Пинки, заданный всё с тем же чудовищным акцентом, прервал её внутренний монолог. — Рад’ меня?

— Попробую, Пинки, — ответила она. Подойдя к своей младшей сестре, Блинки сгребла её в объятья. — Спасибо тебе за всё.

— А, ерунда. Этот Режим Эпплджек даж’ начал мне нравиться. Над’ ж.

Пинки яростно встряхнула головой и ухмыльнулась:

— Но Режим Пинки Пай тоже классный! — провозгласила она своим обычным голосом.

— Что-то я проголодалась, — сказала Блинкадетт и улыбнулась, почти как Пинкамина. Она не могла растянуть свой рот так же широко, но тот факт, что она довольно редко улыбалась так искренне, делал каждую чёрточку и морщинку, появившуюся на её лице из-за улыбки, чем-то особенным и даже, можно сказать, милым. — Не хочешь вернуться прямо сейчас? Если мамы нет дома, я что-нибудь нам приготовлю.

По пути домой они дружелюбно болтали, или, если быть точным, болтала Пинки Пай, а Блинки слушала её с безмятежным, удовлетворённым выражением на лице. Её уже не беспокоило, что на этом пустом сером поле могло бы сейчас быть полным-полно созревших драгоценных камней. Собственно, она уже начала перебирать в уме возможные варианты на будущее. “Может, на этот раз нам стоит посадить здесь растения, все вперемешку? — подумала она. — Это позволило бы деревьям достичь максимальной высоты за сезон. Правда трава может немного пострадать, но если судить по последнему выпуску погодного альманаха Клаудсдейла, когда наступит летняя жара, лишняя тень не помешает. Она сделала бы такие прогулки ещё приятнее…”

Раздался оглушительный треск. Затем их старый семейный ветряк, каким-то необъяснимым образом вырванный из земли, поднялся в воздух и начал, словно помахивая им, раскачиваться взад и вперёд. Вокруг него был обвит длинный отросток – щупальце, принадлежащее гигантскому лиловому осьминогу. Громко воркуя и булькая, он поливал себя водой, которую доставал из колодца при помощи остальных семи конечностей.

— Роктопус⁵, нет! — крикнула Пинки, со всех ног кинувшись к месту происшествия. — И как он умудрился выбраться из клетки!? — тут позади неё раздался душераздирающий крик, и она резко остановилась. Пинки оглянулась и увидела дрожащую сестру, чьё перекошенное лицо выражало смесь отчаяния и ужаса. Отчаяние слегка преобладало. Поколебавшись лишь пару мгновений, Блинки содрогнулась всем телом, испустила задыхающийся всхлип, развернулась на месте и стрелой унеслась прочь.

— Блинки, подожди! — пробормотала Пинки. Она бросилась в погоню за сестрой, затем развернулась в сторону дома, затем – снова в сторону убежавшей сестры. Увидев силуэты пони, пытавшихся сдержать аморфную груду щупалец, Пинки поморщилась. Наконец, со стоном отчаяния она решительно поскакала за Блинки. “Четверо пони сумеют управиться с Роктопусом. А вот помочь сестрёнке могу только я”.

Она уже видела облако пыли, поднятое копытцами убегающей пони, но та направлялась в сторону западного поля, заросшего деревьями, кустами и даже некоторыми зерновыми культурами. Если её не догнать, она могла затеряться среди них. Пинки поскакала быстрее.

Блинки смолоду работала на ферме и была в хорошей физической форме. Но ведь и Пинки росла в тех же условиях. Плюс изнурительные тренировки с Рэйнбоу Дэш, плюс частые и смертельно опасные приключения, плюс тот простой факт, что в ней и сейчас было столько сахара, что его энергии хватило бы на целый воздушный корабль. Она быстро сокращала дистанцию.

— Оставь меня в покое! — закричала Блинкадетт, увидев приближающуюся сестру.

Вместо ответа Пинки лишь увеличила скорость. Она прыгнула и врезалась в Блинки, отчего обе пони кубарем покатились по полю, прямо через покрывающие его трещины и булыжники. Запыхавшаяся и вся покрытая синяками, Блинки поднялась на ноги и попыталась ещё раз прорваться в заросли, но Пинки одним прыжком загородила ей дорогу.

— Роктопус должен был стать сюрпризом на твой день рождения, — едва отдышавшись, сказала она. — Мне очень жаль.

— Тебе жаль, что сюрприз не удался!? — не веря своим ушам, выкрикнула Блинки. — А не что вдобавок к нашему разорению нам теперь ещё грозит и смерть от жажды!? Это если предположить, что бешеный кальмар не прибьёт нас раньше!

— Осьминог, — поправила Пинки. — И он никогда не причинит вреда ни одной пони. Именно поэтому я и собиралась использовать его в мюзикле.

— В мюзикле? — Блинки запнулась. — А вообще-то, знаешь что? Я не хочу этого знать. Уходи.

— Но…

— Пожалуйста, Пинки. Умоляю тебя. Просто дай мне побыть хоть немного одной.

Пинки надолго задумалась, переводя взгляд с далёкой фермы, откуда всё ещё доносились отдельные крики, на свою дрожащую сестру, смотревшую на неё заплаканными глазами.

— Только если ты дашь Пинки-Клятву, что вернёшься домой до заката.

Поколебавшись лишь мгновение, Блинки совершила положенный ритуал со всеми необходимыми словами и движениями, правда торжественность клятвы была несколько подпорчена неуклюжим прикладыванием копытца к глазу.

— И только если ты возьмёшь это с собой, — сказала Пинки, достав откуда-то из укромных глубин своей гривы маленькую розовую пушку. — Пали, если тебе что-нибудь понадобиться. Что бы это ни было. Хорошо?

Блинки кивнула. Бережно и осторожно взяв пушку в зубы, она, пятясь назад и не отрывая глаз от Пинкамины, направилась в зеленеющее поле. В конце концов, так ни разу не оглянувшись, она канула в высокие заросли кукурузы.

Пинки Пай тяжело опустилась на землю. Она понимала, что ей нужно идти, но её сердце было похоже на якорь, намертво вцепившийся в это место. Она посмотрела на небо. Утреннее солнце ярко сияло, даже несмотря на то, что было укрыто одеялом из серых облаков. Очень медленно Пинки закрыла глаза и постаралась позволить солнечному теплу коснуться её, но это не помогло: она всё ещё мерзла. Кобылка вздохнула и положила голову на землю, надеясь, что сможет впитаться в неё, хотя бы ненадолго. Но и с этим ей не повезло.

Наконец, она собралась встать и вдруг услышала окликнувший её чей-то смутно знакомый голос:

— Эй, малышка, а что это за кислая мина?

Эти слова, сказанные с сильным мэйнхэттенским акцентом, исходили от аккуратно сложенной кучки камней, украшенной коническим вечериночным колпаком. “Не может быть…”

— Рокки⁶! — завопила Пинки и бросилась к своему старому другу. — Что ты здесь делаешь?

— Ты же в курсе, Пинкста, что я бы никогда не проморгал такую важную тусу, как эта, — ответил он, подпрыгивая и грохоча своими камнями при каждом слове.

— Ох, но эта вечеринка будет ужасной, Рокки! — пожаловалась Пинки, свернувшись калачиком прямо на земле рядом с кучей камней.

— Это с тобой-то? Да не гони. С чего это вообще тебя запарило?

— Потому что мы продолжаем портить всё, что дорого Блинки, и от этого она грустит и вообще вся на нервах. Сначала погиб весь урожай драгоценных камней из-за того, что Винил не знала, что они не выносят магию, а затем Роктопус выбрался из фургона и решил навеки поселиться в нашем колодце. А ведь всё это время она трудилась не покладая копыт. — Пинки испустила глубокий печальный вздох, совсем не похожий на её обычные вздохи. — И что мне теперь делать?

— Единственное, что ты можешь, малышка, — ответил Рокки. — Ты должна всё исправить.

— Но как же мне это сделать?

— Хорошенько подумай, чё да как и чем помочь, и помоги. Как только Блинки не о чем станет беспокоиться, она сможет как следует оторваться. Всекаешь?

— Думаю, да, но её работа, она такая… скучная. — В поисках выхода из этой ситуации Пинки оглянулась по сторонам, но это не помогло.

— Это похоже на бокс, — сказал Рокки, изобразив своими камнями что-то вроде напряжённого бицепса. — Жутко выматывает, каждый перерыв между раундами ты мечтаешь сдаться. Но потом ты доходишь до предела своих сил и всё равно продолжаешь сражаться, вот тут-то и происходит чудо. Кроме того, не думай, что некому тебе помочь, ведь у тебя есть твоя семья. И я.

— Но как же насчёт вечеринки? — в голосе Пинки звучала неподдельная печаль.

— Сделайте работу вечеринкой, — предложил он. — Ну знаешь, типа одного из регулярных возведений амбара этих чудаков Эпплов.

— О, Рокки! — сказала Пинки и поправила его колпак, чтобы он смотрелся на его “голове” как можно горделивей. — Ты гений!

— Не, не гений. Я лишь воображаемая груда камней.

4. “Rockin' Days!”
5. Rocktopus — от rock (камень, а также муз. стиль) и octopus (осьминог)
6. Rocky — ещё один воображаемый друг Пинки Пай из MLP:FiM, S01E25

Глава 4

Наконец, Блинки удалось восстановить дыхание. Она сбила копытца, и у неё ужасно болели глаза. Ей хотелось верить, что своими пинками она хотя бы содрала много коры с деревьев и расколола множество камней, но она знала, что это не так. Единственное, чего она добилась, была боль. Изящно усевшись на круп, пони сосредоточилась на словах и образах, до сих пор переполнявших её голову.

“Вот почему я решил назвать её Октавией, знаете ли” — сказал тогда отец. Ну конечно. Она же была старшей. Кровиночка. Каменица ока Клайда Пай, ещё бы она не заслужила особенного имени. Остальные сёстры получили традиционные имена, выбранные мамой. Но если имя Пинкамины и не было уникальным, сама-то она безусловно была. Во всём, начиная с того, что она была самой младшей, ярко-розовой и любимой, и заканчивая тем, что она сумела изменить взгляд на жизнь всей своей семьи. Блинки вспомнила, как давеча мама обняла Пинки, но не смогла вспомнить, когда она обнимала её саму в последний раз.

Ей показалось странным, что это воспоминание было не из тех, что заставляли её плакать. Да она и сама никогда не хотела, чтобы с ней так нянчились. Почему же тогда это так её беспокоило? Блинки раздражённо фыркнула и сморгнула последнюю пару слезинок. Пнув камешек, она отправила его в воздух. Описав изящную дугу, он отскочил от копыта пони, которого она до сих пор не замечала.

Это был отец. Не обратив никакого внимания на камешек, он молча стоял и разглядывал её. Блинки опустила голову и пробормотала что-то извинительное.

— Что ты вообще тут делаешь, Блинкадетт? — спросил он, обозревая заросшую кустами заброшенную полосу земли, отделяющую зеленеющие земли от бесплодных, ибо и этот отдалённый уголок тоже был частью фермы. — Можешь возвращаться, у нас уже всё под контролем.

— Не хочу, пап, — ответила она. — Сейчас мне нужно побыть одной, и пожалуйста, пожалуйста, что бы ты не делал, не говори, что разочаровался во мне…

— Разочаровался? — от удивления Клайд так широко открыл рот, что чуть не потерял свою соломинку. Он шагнул к ней ближе, но при этом движении его дочь дёрнулась назад, отчего его лицо опечалилось. — Я нисколечко не разочарован в тебе. Просто я ужасно зол на твоих сестёр и некоторых их приятелей.

— Почему же тогда ты позволил им остаться? — попыталась выкрикнуть Блинки, но у неё получилось лишь хриплое карканье. — Они угробили всё, над чем я трудилась последние полгода, а сейчас они вдобавок портят мой день рождения!

— Хороший вопрос, — он снова попытался приблизиться к дочери, и когда та не отшатнулась, вздохнул со слабым облегчением. — Конечно, я всё ещё люблю их, и это обстоятельство надо учитывать. Но, думаю, есть ещё одна хорошая причина. Видишь ли, если проявить теплоту и понимание, пони, ощущающие собственную вину, становятся весьма неплохими временными работниками. И хоть они не фермеры, как мы, они тоже могут быть полезны.

Она уставилась на отца и подумала, что видит в уголках его губ крошечный намёк на улыбку.

— Послушай, Блинкадетт, — продолжил он, подойдя достаточно близко, чтобы, наконец, положить копыто ей на плечо. Кобылка продолжала молча смотреть на него широко открытыми трепещущими глазами. — Ты права, это какой-то дискордов беспорядок. Но настанет день, когда нам придётся оставить взаимные обвинения и приступить к ремонту. А эту семью не починить без тебя.

Чтобы не разрыдаться, Блинки закусила губу.

— Ненавижу, когда ты пытаешься взвалить на нас такое, пап, — прошептала она. — В любом случае думаю, вам стоит попробовать исправить это без меня.

— Мы можем поступить и так, — сказал Клайд Пай. Услышав отзвук отчаяния, прозвучавший в его голосе, Блинки попыталась убедить себя, что выдаёт желаемое за действительное. — Но еда уже готова. Почему бы тебе хотя бы не пойти со мной и не перекусить?

— Я же сказала, я не… — словно в ответ, желудок Блинки сердито заурчал. Несколько секунд она раздумывала, что хуже – остаться голодной или снова увидеть своих сестёр.

Успешная, по-видимому, личная жизнь Октавии причиняла Блинки даже больше боли, чем её богатство и слава. Она понимала, что недостаточно талантлива, чтобы стать такой же знаменитостью, но она могла хотя бы найти особенного пони, разве нет? Правда кобылки её не интересовали, а всех жеребцов на полсотни миль в округе она знала ещё со времён своего детства, слишком долго, чтобы пытаться начать с кем-нибудь встречаться. “Может, мне просто пора успокоиться? — подумала она. — Наверное, некоторые из них не так уж и плохо выглядят. И мне так хочется иметь собственных жеребят, что бы там мама с папой не говорили об этом.”

С другой стороны, навряд ли она когда-нибудь сравниться с Пинки. И хотя она знала, что никогда не сможет предпринять ничего подобного героическим, смертельно опасным приключениям своей младшей сестры, у неё была возможность стать столь же независимой и свободной духом. У Пинки была работа, отдельное, хотя и съёмное жильё вдали от дома, в свободное время она даже подрабатывала сиделкой и, несмотря на это, она могла в любой момент бросить всё и сорваться куда угодно. Блинки задумалась о том, сможет ли она вообще когда-нибудь покинуть родительский дом. “Может быть, я просто выстрою собственную маленькую усадебку прямо рядом с семейной. Это будет очень удручающе.”

“Так какова же моя роль?”

— Хорошо, папа, — сказала она. — Но на светскую болтовню не рассчитывай.

Бросив на дочь строгий пристальный взгляд, фермер развернулся и направился к дому.

— Ну вот, таков наш план! — пристукнув копытцем по обеденному столу, триумфально провозгласила Пинки. Роуз, Винил и Октавия недоверчиво посмотрели на неё.

— Пинкамина, мы не такие, как ты, — сказала Октавия. — Мы не волшебные. Мы не можем просто... взять и сделать что-то вроде этого. Мы всего лишь простые обычные пони.

— Так обычные пони и есть самые волшебные на свете! — возразила Пинки, раздав присутствующим чертежи. — Или типа того. Важнее то, что так велел папа, так что вы должны попытаться.

— О, мам, — простонала Октавия, — скажи, что папа не говорил, чтобы мы это сделали.

— Говорил, — кивнула Роуз. Разглядывая схемы, она поправила очки, надеясь, что это поможет ей лучше в них разобраться.

— Думаю, это будет забавно, — сказала Винил. Грудь единорожки плотно охватывал кухонный передник с надписью “Повар Диско”¹: близилось время готовки. — Ну же, Тави! Даже если ничего не получится, будет хотя бы весело, верно?

— Это очень обнадёживает, — безразличным тоном заключила она. — Что ж, ладно. Я в деле, дорогая сестричка.

— Ура! — перевернувшись в воздухе, Пинки перепрыгнула стол и приземлилась так, чтобы продолжить радовать компанию заговорщиков своей ослепительной улыбкой. — Огроменное вам спасибо, ребятки! Вы не пожалеете об этом!

Спеша покинуть помещение, она промахнулась мимо двери и налетела на стену, чуть не разбив стоящую рядом вазу с декоративным растением. Аккуратно поймав её и не переставая широко улыбаться, Пинки нащупала задним копытцем дверную ручку. Когда дверь, наконец, открылась, она вылетела наружу, словно порыв розового ветра.

Спустя несколько минут после отбытия Пинки воздух наполнился гулом включившихся электрических усилителей. Хвост Винил незамедлительно отреагировал на это, азартно задёргавшись так, что засвистел воздух. Реакция Октавии на эти предконцертные звуки была более сдержанной, но и её хвост не устоял на месте. В результате они перепутались, и влюблённой паре пришлось приложить немало усилий, чтобы освободиться. В этой жестокой борьбе они не устояли на ногах и, “случайно” упав, засмеялись, принявшись кататься по полу.

Роуз Пай закатила глаза и улыбнулась, предварительно удостоверившись, что смотрит в другую сторону и никто этого не увидит:

— Мисс Скрэтч, пора разложить картофель по горшкам.

— Та-ак точно, мэм! — крикнула Винил и немедленно ринулась на помощь.

Издав театральный вздох, предназначавшийся матери, Октавия тоже поднялась на копытца. Убедившись, что с маминой стороны не последовало никаких возражений, она отправилась в комнату Блинки, вверх по лестнице, чтобы сыграть свою роль в этом спектакле. Её взгляд задержался на Винил Скрэтч, чей маленький белый передник придавал той уютный домашний вид, одновременно подчёркивая соблазнительные контуры её тела и тот факт, что ничего, кроме него, их не прикрывало. Конечно, пытаясь помочь на кухне, Винил была слишком занята, чтобы заметить этот взгляд, но, скорее всего, оно было и к лучшему. Если бы она увидела тёплую улыбку Октавии, реакция единорожки заставила бы их расплакаться, или броситься друг другу в объятия, или и то и другое одновременно. С трудом оторвав глаза от любимой, старшая из сестёр Пай с растущим страхом посмотрела наверх, в сторону комнаты, в недрах которой таились неисчислимые полчища финансовых документов.

— Ты же гений, — шепнула она себе под нос. — И любой пони из академии это подтвердит. Ты справишься…

1. “Wub the Cook”

Блинки подошла к дому достаточно близко, чтобы, скривившись, отметить: осьминог Пинки никуда не делся. Правда сейчас он не поливал себя их драгоценной водой. Недалеко от дома стояла деревянная сцена, на которую он и взгромоздился, поддерживая себя двумя щупальцами и сжимая в остальных шести музыкальные инструменты: два щупальца вцепились в барабанную установку, два в бас-гитару и два в соло-гитару. Все инструменты были электронными и присоединялись к большому белому усилителю с музыкальной кьютимаркой Винил на боку. Все “участники” этой “группы” были одеты в рокерские костюмы с многочисленными прорехами, увешаны цепочками и рыболовными сетями и украшены париками всевозможных цветов и стилей, татуировками и пирсингом. Всё это великолепие как-то удерживалось на гладких и ровных конечностях животного.

Перед самой сценой в ожидании застыла Пинкамина Диана Пай с микрофоном в копытцах. Её лицо было уверенно и серьёзно, даже несмотря на покрывающие его зигзагообразные полосы чёрно-белого макияжа. Грива, словно иголки дикобраза, торчала во все стороны, а на лбу красовалась бандана с изображением языков пламени. Заметив застывшую в недоумении Блинки и своего отца, она кивнула им и открыла рот:

— Прямо из Понивилля, поприветствуем Роктопуса! — сказала она, не очень удачно подражая рыку пони-панк-музыкантов, и её слова, словно грохот взрыва, разнеслись над просторами фермы. Писклявый голос и неунывающая интонация подвели её, вступив в неравную борьбу с угрозой и агрессией, которые хотела изобразить Пинки, но она всё равно продолжила:

— Этот концерт посвящается самой особенной сестре на свете – Блинкадетт Розалине Пай!

Выдержав долгую паузу, достаточную для бурных аплодисментов, не последовавших ввиду отсутствия зрителей, Пинки продолжила:

— Мы хотим пожелать тебе счастливого дня рождения и подарить свою фирменную новую песню. А пока мы играем, остальные сделают свою работу, и всё будет в ажуре. Но хватит ля-ля. Наша песня называется “Глаз Пони”² и она задаст жару, так что вам захочется стянуть носочки, носите вы их или нет!

Фонтан фейерверков всех самых ярких и жизнерадостных оттенков внезапно ударил из-под сцены и чуть не обжёг Блинки её широко раскрытые глаза. Послышались первые гитарные рифы, и она с удивлением заметила, что слегка хихикнула. А затем бас-гитара и барабаны слились в эпическом вступлении, и её чуть не снесло акустической волной:

БАМС!

БАМС-БАМС-БАМС!

БАМС-БАМС-БАААМС!

Роктопус играл на своих инструментах со скоростью и мастерством, заставившими бы позеленеть от зависти многих талантливых музыкантов-единорогов. Его склизкие щупальца рванули струны, вдарили по барабанам и тарелкам и выдали ровный мощный ритм. Земля содрогнулась, и Пинки запела:

Поднимись — кухня не ждёт

И танцуй, Life's a party

Пройден путь, и кексы просто улёт

Не герой, лишь кобылка с плитой

2. Человеческая версия этой песни “Eye of the Tiger / Глаз тигра” выбрана для фика не случайно. Она была написана “Survivor” по просьбе Сильвестра Сталлоне для фильма “Rocky 3 / Рокки 3”, и получила “Оскар”, “Золотой глобус” и “BAFTA”. Так что здесь игра слов, объединяющая идиому о каменной ферме, обыгранной в MLP:FiM как реальной ферме, жанр музыки и название фильма.

Октавия, плотно заткнув уши, пыталась продраться сквозь нагромождения слов и цифр. “Это несправедливо”, — сказала она себе и виновато нахмурилась, а затем вздохнула и закрыла глаза. Спустя несколько секунд, восстановив дыхание, она вновь их открыла, и на этот раз в них пылала решимость. Черкнув пером несколько строчек, она попыталась вспомнить правила деления столбиком.

Так много раз, над тестом корпеть

Меняла сахар на карри

Не унывай, сможешь всё одолеть

Выпекай, чтоб гордиться собой

В поисках камней, пригодных для посадки, Роуз Пай зашла далеко в поля. Тем не менее грохот импровизированного рок-концерта был прекрасно слышен и там. Конечно, эта была не та музыка, которую она привыкла слушать, и, работая в поле, она бурчала себе под нос что-то в этом духе, не замечая, что удары её кирки о камень точно следуют ритму песни. Ей пришло в голову, что после такой работы она должна была устать намного сильнее, учитывая, что годами не выходила в поле; вместо этого пони почувствовала прилив бодрости, чем была приятно удивлена.

Роктопус выдал несколько искусных гитарных риффов, и Пинки перешла к припеву:

Это, глаз милой пони

Это сладостей вкус

Поднимись, будто выпечка в духовке

И когда, мастерство твоё

Пройдёт сотню тус

Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони

Блинки изо всех сил пыталась понять, что к чему. Гигантский осьминог. Чем он тут питался, грязью что-ли? Нелепые костюмы. Откуда вообще всё это взялось? Песня, которую она никогда до этого не слышала. И почему здесь больше никого нет? Лишь она и папа, стойко перенёсший всё это безумие, как прошлое, так и нынешнее, причинами которого были её сестры и она сама. Сможет ли она когда-нибудь расплатиться с ним за это? И Пинки, вкладывавшая всю душу в каждую ноту, не замечавшая или не обращавшая внимание, если ей случалось сфальшивить, покуда те, кого она любила, были здесь и слушали её. И осьминог, который, особенно если прищуриться, со всеми этими костюмами и правда был здорово похож на настоящую рок-группу. Даже его огромные чёрные пугающе-чуждые глаза, казалось, желали ей счастья. “Это глупо… но потратить впустую собственный день рождения, жалея себя – ещё глупее. Пошло оно в Тартар. Любой другой день года – да пожалуйста, но только не этот.”

И она не выдержала. Её рот расплылся в широченной ухмылке, и, судорожно захихикав, Блинки свалилась на землю. Затем, перекатившись на спину, она засмеялась так громко, что отец услышал её, несмотря на грохот музыки. На его лице застыла напряжённая усмешка, как раз такая, какая бывает, когда и слёзы где-то рядом. Он подошёл и тихо сел рядом с дочерью, стараясь однако держаться вне досягаемости копытца, которым та в восторге лупила по земле. И как бы сильно Клайд Пай не был увлечён представлением, его глаза не отрывались от неё ни на секунду.

Поднимись — кухня не ждёт

И танцуй, Life's a party

Пройден путь, и кексы просто улёт

Не герой, лишь кобылка с плитой

Прошло несколько часов, но Винил они показались лишь парой минут. И вовсе не потому, что “счастливые часов не наблюдают”. Ей было весело готовить на всех, и она, конечно, могла слышать доносящуюся снаружи прелестную, милую музыку, но причина была в другом. Она чувствовала, что если её рог мог бы дёргаться от боли, он сделал бы это прямо сейчас. Винил пожала плечами и отмахнулась от этих мыслей, по крайней мере, на время. Важно было лишь то, что подготовка ужина вошла в стадию ожидания и настало время закончить оставшуюся часть работы. Она страстно посмотрела вверх, в сторону комнаты Блинки, но тут перед её глазами возник висящий в магическом облачке список запланированных дел, словно её рог обрёл собственную волю и решил использовать её, чтобы лишить свою хозяйку даже символической возможности любоваться Октавией. Пробормотав несколько не самых ласковых слов в адрес своего подсознания, Винил схватила метлу и направилась к выходу.

Раз на раз, свёклу жуя

Лучше, чем, быть голодной

Когда-нибудь, в глазах блеск не тая

Ты зефир прям к костру поднесёшь

Это, глаз милой пони

Это сладостей вкус

Поднимись, будто выпечка в духовке

И когда, мастерство твоё

Пройдёт сотню тус

Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони

Все финансовые документы были разобраны. Благодаря скрупулёзным записям Блинки и нескольким тайным мнемоническим практикам, вызубренным Октавией ещё давным давно, дело было сделано. Она подняла глаза. Солнце уже садилось и… что это, снаружи звучит всё та же песня? Вытащив из ушей затычки, она убедилась, что так оно и есть. Октавия в изумлении подняла бровь.

Поднимись — ты в вышине

Сыпь орех, мелкой крошкой

И изюм, а может быть, пралине

Не герой, лишь кобылка с плитой

Это, глаз милой пони

Это сладостей вкус

Поднимись, будто выпечка в духовке

И когда, мастерство твоё

Пройдёт сотню тус

Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони

Вслед за припевом последовало крутейшее гитарное соло, и Пинки запрыгала по сцене, иногда падая на колени и скользя на них вперёд. Во время очередного кульбита она увидела, что Блинки валяется на земле, обессилев от смеха. Розовая пони издала странный звук, наполовину радостный взвизг, наполовину всхлип, и он чуть не спутал ей все карты. “Да нет же, глупая, это серьёзно. Сделай “Грр!” лицо!” Она вытряхнула из головы лишние мысли, песня как раз подходила к финалу. Пинки схватила микрофон и завопила во всё горло, словно судьба всей Эквестрии застыла в неустойчивом равновесии:

Поднимись — кухня не ждёт

И танцуй, Life's a party

Пройден путь, и кексы просто улёт

Не герой, лишь кобылка с плитой

Так много раз, над тестом корпеть

Меняла сахар на карри

Не унывай, сможешь всё одолеть

Выпекай, чтоб гордиться собой

Это, глаз милой пони

Это сладостей вкус

Поднимись, будто выпечка в духовке

И когда, мастерство твоё

Пройдёт сотню тус

Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони

Когда последняя нота растаяла в звёздной ночи, все пони (и осьминог) на Каменной Ферме, оставив свои дела, посмотрели в небо и на тех, кто был рядом. Одновременно, но независимо друг от друга, они приняли решение вернуться домой. Роктопус остался снаружи, одним из своих огромных глаз он заглядывал в окно, чтобы видеть семью Пай и примкнувшую к ним единорожку, рассевшихся на кушетках и подушечках.

Винил Скрэтч принесла ужин. Она готовила его весь день, маринуя и поджаривая пищу, пока та не стала безупречна. Тем вечером каждый пони съел не меньше целой порции, а Пинки – аж девять. Алкоголя не было, но события этого дня и так достаточно опьянили всех присутствующих. Ноги, закинутые за ноги, тёплые улыбки, общий смех. Блинки переживала, что перед ней нет чистого холста, чтобы зарисовать эту прекрасную картину, но после третьей тарелки ей неохота было двигаться с места. Вместо этого она изо всех сил попыталась запечатлеть её в памяти. От этого усилия она даже слегка закряхтела, что привлекло к ней несколько подтрунивающих взглядов.

— Эй, у тебя что, несварение? — спросила Пинки. — Неужели вдобавок ко всему мы испортили ещё и ужин?

— Нет, нет, — смутившись, ответила Блинки. — Я в порядке. Просто… Я хочу быть уверена, что как следует запомню эту ночь. Прости. Я знаю, в этом нет никакого смысла.

— Неа, но оно и неплохо, сахарок, — в голосе Пинки ненадолго прорезался всё тот же тягучий акцент, что она использовала в Режиме Эпплджек.

— Шоу и правда удалось на славу, Пинкамина, — тихо сказала Октавия. Со стороны остальных, особенно Блинки, послышались возгласы одобрения, но они быстро стихли, стоило Октавии добавить что-то ещё, более сдержанным тоном:

— Тем не менее жаль, если это разрушит наш вечер, но я просто обязана сказать. И об этом никак не скажешь обиняками... наши деньги скоро подойдут к концу.

— Что? — спросил Клайд. — Ты в этом уверена? У нас всё ещё есть куча сбережений, имущество…

— Всё это закончится в течение года, если мы что-нибудь не предпримем.

Взгляды всех пони обратились к Блинки:

— Похоже, что так, — сказала она. — Я дважды проверила все цифры, но покупка дополнительной фермы была рискованной инвестиционной игрой, и мы проиграли.

— Ну, это нормально, — утешила Роуз. — Нам надо будет просто продать её и тем самым погасить второй кредит.

— Это безумие, — возразил её муж. — Даже если мы сумеем найти покупателя, это погубит нашу репутацию.

Возможно, Пинки и предложила бы что-нибудь конструктивное, но разговор о делах моментально погрузил её в глубокий сон. Она храпела, а в уголке её рта надувался и пропадал пузырёк слюны.

— Я знаю немало влиятельных пони как среди финансистов, так и политиков, — сказала Октавия. — Как и Винил. Почему бы нам не обратиться к кому-нибудь из них? Уверена, мы можем…

Блинки неслышно выскользнула из комнаты, и голоса стали приглушёнными и нечёткими. В потёмках она спустилась в пыльный подвал, хватая зубами воздух, чтобы поймать шнурок выключателя. Наконец, ей удалось отыскать его, и в подвале зажёгся тусклый оранжевый свет. Взбираясь на груды устаревших сельхозинструментов, толстых бесконечно тоскливых семейных альбомов и припрятанных Пинки на чёрный день запасов сахара и воздушных шариков, она пробралась в самую дальнюю его часть.

Там стоял, прислонившись к стене и почти такого же размера, холст, накрытый драпировкой. Блинки сняла её, обнажив одну из картин, которыми она гордилась больше всего.

Картина изображала тот день, когда Пинки впервые познакомила свою семью с самой концепцией вечеринок. Вернее, это была свободная фантазия на тему тех событий, выполненная годы спустя. Маленькая кобылка, стоящая посреди камнехранилища и окружённая свечами, сладостями и ленточками, не была розовой – она даже не была пони. На самом деле она была просто жутковатым камнем в форме пони. Несметное число воздушных шариков, оставшихся с того дня, были привязаны к её каменному телу. Их верёвочки были туго натянуты, а оболочки растянулись и приняли странные, искажённые формы, образовавшие в верхней части холста просто невообразимое месиво, однако все эти отчаянные усилия были не напрасны. Судя по крошечному намёку на тень, прорисованную под статуей, она парила в дюйме или двух от земли.

Блинки огляделась в поисках пера и чернильницы. Найдя её и с трудом убедив поделиться остатками своего древнего содержимого, она написала в правом нижнем углу своей работы: “Блинки Пай”. Её лицо приобрело грустное и задумчивое выражение. “Я знаю, что означает картина”, — подумала она, — “теперь мне просто нужно выяснить, что означает подпись”.

— Блинкадетт?

Говорила только Октавия, но все пони, собравшиеся в подвале, глядели на Блинки с семейной заботой. В какой-то мере даже Винил.

— Именно та пони, которую я хотела видеть, — ответила Блинки, поставив чернильницу на полку и подойдя к старшей сестре. Ты спрашивала, не собираюсь ли я продавать свои картины, так? Что ж, в этом году мне не помешали бы дополнительные деньги на день рождения, так что, если ты сведёшь меня со своими богатыми друзьями, я буду очень признательна.

— Что, прости? — Октавия озвучила немой вопрос, застывший на лицах всех пони. — Ты же говорила, что эти картины только твои. Не нужно продавать что-то, столь важное для тебя. Мы не в такой безнадёжной ситуации, моя дорогая.

— Да, я сказала, что они только для меня. — Блинки оглядела всех пони по очереди. Папу, который привёл её назад и разделил с ней один из самых счастливых моментов её жизни. Пинки, организовавшую большую часть этого праздника. Маму, без единой жалобы весь день проработавшую в поле. Октавию, закончившую, наконец, почти всю бумажную работу и собирающуюся задержаться и помочь ещё… вместе с Винил, которая хоть и положила всему этому начало, всё же согласилась остаться и попытаться всё исправить, безо всяких колебаний.

— Но я так же сказала, что они и для моей семьи.

Она медленно подошла к отцу, и он тут же обнял её передними ногами. За ними последовали Роуз, Пинки и Октавия, и вскоре все члены семьи Пай изо всех сил сжимали друг друга в объятьях. Блинки открыла глаза и увидела, что Винил осталась в стороне, и это выглядит крайне неуместно.

— Это касается и тебя, — сказала она с гораздо меньшей неохотой, чем ожидала. Единорожка, любовь её старшей сестры и нисколечко не чудная, шагнула в раскрытые объятья Блинки и присоединилась к куче-мале из пони. Вся семья, наконец, была в сборе. Никого, даже виновницу торжества, не беспокоило, что вечеринка в честь двадцатилетия Блинкадетт Розалины Пай окончилась в пыльном едва освещённом подвале. Она не знала, что принесёт следующий день, но даже если станет ещё хуже, сейчас она была к этому готова. Она справилась.

— Если ты в этом уверена, — задумчиво сказала Октавия, — я, безусловно, смогу тебе помочь. Она и правда замечательная.

Старшая сестра, прищурившись, посмотрела на картину:

— Ничего себе! Это а ля прима³?

— Угу, — ответила Блинки, скромно пожав плечами. — У меня был целый выходной и полным-полно красок, вот я и решила попробовать что-то новенькое.

— Ты имеешь в виду, что нарисовала всё это в один присест? — спросила Винил. — Это потрясающе! Знаешь, Октавия, Фэнси Пэнтс без ума от таких вещей. Думаю, у него монокль треснет, когда он увидит одну из них такого размера. То есть, если Блинки уверенно уверена…

— Уверена, — сказала Блинки, ещё крепче обняв свою семью. Тут, наконец, к ним присоединился и Роктопус, просунув несколько щупалец сквозь подвальное окошко и обвив ими группу пони. Несмотря на удивление и некую долю отвращения, все засмеялись и обняли его в ответ.

3. А ля прима (от итал. a la prima — «в один присест») — разновидность техники масляной живописи (также используется и в акварели), позволяющая выполнить картину за один сеанс (или в два или более сеанса, но по отдельным частям, каждая в один слой). Художник, использующий такую технику, заканчивает изображение до полного высыхания красок, в то время как традиционный метод рисования предусматривает нанесение красок слой за слоем и ожидание, пока очередной слой высохнет.

Возвращение Трикси Танг или Эквестриевская Сага.

Кровь героев

От ненависти до любви...

Погасшая свечка

Окаменение

Ломка

Дождь над миром

Sadness

Выброшенный из дома

Всю ночь напролёт

Возвращение блудных Пай

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4