Хозяйка моего сердца

От безысходности к безысходности

Автор рисунка — https://ficbook.net/authors/2667586

Бывают дни хорошие. Бывают — не очень. Хороший день — это когда ты можешь не выходить из дома, стремясь подработать в садах или получить с десяток битсов, подметая улицы. Не очень — когда тебе нужно работать, иначе ты останешься без света, воды, канализации и с пустым желудком. Пока отец не покончил с собой — мы с мамой ещё как-то барахтались в хороших днях. После настали дни "не очень". Затем подошли дни похуже, пока мама работала до трещин в копытах.

А после её смерти для меня настали совсем плохие дни.

Я стоял на пороге своей маленькой квартирки — уголка в бетонной коробке, где умудрились примоститься маленький диванчик, кристалл телевидения, электрическая плитка, микроволновка, шкаф с одеждой и шкафчик с посудой. Теперь всё это переходило к другим хозяевам, потому что для шестнадцатилетнего жеребёнка оплачивать даже такую конурку в Хуфгорне было не по копыту. В последний раз оглядев то, что ещё вчера принадлежало мне, я вышел на лестничную клетку и ударом ноги закрыл за собой дверь. Панель, используемая вместо ручки, засветилась красным, указывая, что назад мне путь закрыт.

Никаких вещей у меня с собой не было — хотя на улице стояла зима, и из согнанных пегасами туч на облетевшие деревья, асфальтированные улицы и крыши высоток валил снег, для защиты от холода я мог рассчитывать лишь на собственную коричневую шёрстку и негустую салатово-зелёную гриву, которая вскоре после того, как я вышел из подъезда, покрылась белой шапочкой. Утопая в ещё неубранных сугробах по кромку копытц, бывших по цвету немного светлее гривы и хвоста, я побрёл в направлении... Нет, не окраины города — даже на наполненную клопами конуру мне бы не хватило средств. Сейчас единственное, за что не платили жители Хуфгорна — это воздух, а все остальные блага цивилизации подавались в квартиры только при предварительной и немалой оплате.

К счастью, в мире, страдающим от перенаселённости и всё ещё пытающимся совместить заботу о природе, технический прогресс и социальную обеспеченность, была одна работа, на которую мог пойти каждый, кто был здоров и красив. И хотя мой малый возраст был в ней помехой, я всё же смог добиться того, чтобы… Чтобы самого себя продать в рабство.

Конечно же, я в таком случае не могу воспользоваться полученными битсами, но раб, в отличии от свободных пони, не заботится о своём прокорме — его потчует сам хозяин, которому не выгодно терять вложенного в рабочего средств. То же самое и с жильём — даже рваное тряпьё в душных бараках будет лучше сугроба в никому, даже Дискорду, не нужную зиму. Хотя, быть может, через несколько лет меня и отпустят по плохому здоровью, и тогда полученных денег должно хватить на нормальные похороны... Вместо кремации с бомжами или простого скорма древесным волкам, патрулировавшим какую-нибудь охраняемую территорию.

Прежде я никогда не был на невольничьих рынках, и уж тем более не представлял, как продавать самого себя, да и как получить гарантию того, что полученные средства останутся моими, однако я слышал о подобных случаях этой не такой уж редкой в наши дни практики. Кое-кто поступал так лишь для того, чтобы избежать военного призыва, полагая, что помереть на мануфактуре лучше, чем от зебринской пули или смертоносного заклятия.

Мне стало чуть попроще, когда я, наконец, на дрожащих от холода копытах, низко наклонив голову, чтобы меньше морозило шею, дошёл до подвала в торговом центре, над входом которого красовалась большая золотая вывеска со связанными пони. Прямо в прихожей, вымощенной кафельными плитками, я заметил отдельное окошко, напоминавшее таковые в коммунальных службах, с вывеской над ним: "продажа и самопродажа".

За окошком сидела милая единорожка лет на пять старше меня, чью мордашку украшали очки с толстыми линзами. У неё вовсе не было плохого зрения — на линзах она просматривала последние новости.

— Прошу прощения... — обратился я к ней. Кобылка мигом сняла магией очки и посмотрела на меня.

— Добрый день! — дружелюбно улыбнулась она. — Покупка, продажа?

— Самопродажа, — вспомнил я вывеску.

Единорожка мигом посерьёзнела, но дружелюбного тона не сменила. Выдвинула копытцем ящик, магией достала бланк и кивнула самопишущему перу, которое мгновенно замерло на бумаге.

— Как ваше имя? — спросила кобылка.

Я откашлялся.

— Стоуни Мосс.

— По морде вижу, что жеребец, — имея ввиду мою притупленную мордашку, единорожка продиктовала имя перу и то немедленно принялось само заполнять бланк. — Возраст?

— Восемнадцать лет.

Брови пони недоверчиво вздёрнулись вверх.

— Шестнадцать, — опустив голову, признался я.

— Вас же продаём, не соседа, — покачала головой пони, продиктовала новые данные и указала на очерченный возле стены прямоугольник. — Вставайте. Измерим вес, рост и всё остальное.

Чтобы не рассердить её, я быстро встал на указанное место и расставил копыта. Из пола забил фиолетовый луч, пробежавший по моему телу и вновь убравшийся под пол, а кобылка принялась диктовать полученные данные, сочувственно поглядывая на меня.

— Недоедаете, да? На десять кило весите меньше нормы, — пояснила она в ответ на мой взгляд. — Половые контакты когда-нибудь имели?

Кажется, даже сквозь коричневую шерсть стало видно, как я покраснел. Интересно, если об пол тереться — считается?

— Нет, — правильно поняла всё пони, перевернула бланк, взмахнула и сунула мне. — Так-то здоровы, хотя иммунитет ослаблен. Идите через вон ту дверцу в сушилку, а через неё — в ряд продажи. Если вас не купят к двадцати часам ноль-ноль минутам, мы имеем право снять с вас шкуру и пустить на консервы для грифонов. Приятного дня.

Вместо ответа я только невнятно просипел. Ведь договор о продаже мне так и не дали просмотреть заранее, сразу огорошив последствиями. Впрочем, раздумывать уже поздно, да и куда бы я отправился, если даже в рабство не возьмут...

Сушилка, как оказалось, представляла из себя банальную проходную с тепловыми пушками, от которых после мороза встала дыбом шерсть, а в зубах засосало от температурного перепада. Но после обогрева я хотя бы больше не дрожал, да и пропал начавшийся было зарождаться кашель. Двери, как в шлюзе, автоматически захлопнулись за мною, обрывая всякую связь со старой, свободной жизнью, однако грозно и многообещающе разъехались перед моим носом, призывая в новую форму существования — живой вещи.

Зал САМОпродажи представлял собой широкое помещение с высоким потолком, где на постаментах выстраивались кобылы и жеребцы разного возраста, пола, видов. Как это не странно, многие были пегасами — волшебники единороги и и крепкие земнопони нужны везде, а вот пегасов и фестралов берут лишь на определённые виды работ, связанных с погодной магией или же с красотой тел. Жеребят школьного возраста здесь не нашлось, своих сверстников я тоже не увидел, зато сразу был шуганут в дальний угол мощным пегасом, выглядевшим на два-три года старше меня… И весящим, наверное, на двадцать кило больше. Чувствуя, что я совершил самый глупый поступок в жизни, я отошёл в дальний угол, просунул в щель постамента договор и встал на серебристый многогранник, под которым немедленно зажглась зелёная полоска — товар на месте.

По счастью, в зале было достаточно много покупателей — приобрести слугу... Нет, приобрести раба за бесценок, уплатив лишь стоимость билета за вход — кто же не пойдёт! Я оглядывал собравшихся покупателей — единорогом в дорогом костюме, земной пони, разглядывающий товар через зум-объектив, пегаска в меховой куртке... С невольным вздохом я поднялся на задние ноги, когда ко мне направился высокий земной, но он прошёл мимо, выбрав почему-то пегаса. Может, смотрел не на вид, а только на массу мускулов, не веря в "расовые стереотипы" о том, что земные пони выносливее и сильнее любых своих собратьев вне зависимости от комплекции. Или возраста.

Стоять на виду у всех оказалось крайне скучным и утомляющим занятием, но сходить с постамента я просто боялся. Мои подозрения лишь подтвердились, когда один совсем утомившийся белый пегас, что с отчаянно опущенной головой кружился по своему постаменту, случайно завёл крыло за его край и был свален на пьедестал разрядом тока. Никто не попытался помочь бедняге, и даже покупатели полностью перестали на него смотреть, видимо, решив, что пегасу стоило отдохнуть в животе у грифона.

Однако этому горестному исходу не было суждено случиться со мной, потому как ко мне неожиданно проявила внимание странная парочка из тёмно-синего единорога и синегривой терракотовой пегаски:

— Какой милый! И наверняка неопытный…

— Тебе бы всё об одном, — добродушно фыркнул единорог и посмотрел на меня. — А вот опытный или нет... Всё же, твой день рождения, потому и решай.

Пегаска его не слушала — она мгновенно подлетела ко мне и нажала копытцами на сверкающую панель. Справа от меня поднялась прозрачная голографическая стенка, на которой высветилась вся информация моей "Анкеты".

— Стоуни Мосс! Классное имя! — воскликнула она и повернулась ко мне. — Привет, Стоуни! Меня зовут Сенди Вейв! А это мой брат, Дип Вейв! Ты хочешь быть моим?

— Какая тебе разница, хочет он или нет… — заметил её брат.

Я поджал правую переднюю ногу и посмотрел на пегаску.

— Я был бы рад, если бы вы меня купили, — торопливо сказав это, я весь сжался от предчувствия, что ко мне сейчас повернутся крупом. Но пегаска лишь подпрыгивала на месте, хлопая крылышками.

— У меня день рождения, а у брата был вчера! Ему отец подарил свою фирму и миллион на карточку, его первый миллион! — она встала на задние и закружилась на месте. — Слышали все! Мой брат миллионер!

— Не звени, колокольчик! — рассмеялся единорог и снова посмотрел на меня. Его длинный и чуть искривлённый завитый рог слабо сверкнул. — Да он же просто земнопони! Зачем он нам нужен?

— Я тебе потом скажу! — откликнулась пегаска, облетая зал, чтобы подлететь к богатому единорогу и схватить его копытами за щёки. — Миллион!

— Пожалуйста, — боясь, как бы меня не оставили здесь, я решил обратиться к пони напрямую. — Возьмите меня! Я буду делать всё, что захотите! Только возьмите...

— Миллион!

В умоляющем движении я соединил копытца перед грудью и рухнул перед Дипом, задрав круп.

— ...Меня с собой, пожалуйста!

— А не возьмёшь, я тут с ним останусь! — внезапно добила Сенди Дипа с такой решительностью, что тот даже почти поверил.

— Хорошо-хорошо, раз он так нравится... В конце концов, не зря же мы сюда приходили, — единорог пролевитировал золотистую карточку и провёл её торцом по неглубокой щели в постаменте, что из белого снова окрасился в зелёный, сняв окружающий меня электрический барьер — это я понял, когда пегаска врезалась в меня ненормальной кометой, сбивая с ног.

Я заворочался под крепкими жёлтыми копытами, которые принялись ощупывать меня, словно проверяя, не скрывается ли за шерстью корпус робота.

— Пушистый и мягкий! Как моя плюшка! — кобылка звонко рассмеялась и поворошила копытом мою гриву. — Только неопрятный, надо будет ему причёску сделать!

— Но уже дома, — вмешался Дип. — Веди его на упаковку!

Что значит "упаковка" — я тогда не знал, но понял, когда пегаска ухватила меня копытами за мой короткий хвостик и поволокла к ленте конвейера при выходе из помещения. Здесь она без особых усилий подхватила меня, взлетела в воздух и кинула на ленту.

— Увидимся дома! Не помни́те, не кантуйте, дырочки в коробке не забудьте! — прокричала за моим крупом сумасшедшая хозяйка. — Я сестра миллионера, я вас всех купить и продать смогу! Миллион раз!

Лента двинулась подо мной. Ещё до того, как я успел встать на копыта, меня вытолкнуло на узкую площадку, огороженную невысоким барьерчиком. Ошарашенный быстрой сменой обстановки, я подчинился бесстрастному приказу «Встать!», но то, что произошло в следующий момент — просто не поддавалось описанию! В один миг возле моей мордашки опустилась пара пластиковых манипуляторов и вжих — мне в ноздри уткнулись какие-то резиновые трубочки, а челюсти крепко стянула полупрозрачная розовая лента. Ещё одна принялась опутывать меня выше копыт и подниматься вверх, причём манипуляторы работали так быстро, что я едва успел зажмуриться, как моя голова полностью оказалась в этой "праздничной упаковке". Ленты обмотали мне ноги, стянули тело и напоследок завернули хвост, после чего я не устоял на сразу занывших ногах и упал... На что-то мягкое.

Дальнейшую мою судьбу подсказывал только взбаламученный вестибулярный аппарат. После скрипучего деревянного стука меня куда-то подняло и поставило, а потом я поехал куда-то чуть ли не на первой понячьей скорости, отлетев к мягкой стенке, которая, как представлялась мне, бывает только в психбольницах. А ведь действительно — мой кошмар начался...

— Мммввфф! — Попытался я докричаться хоть до кого-нибудь, перекатываясь по коробке и пытаясь выпрямиться или встать, но постоянно падал из-за резких смен скорости и поворотов. Гасящая удары обивка не давала ушибиться, но меня отнюдь не это беспокоило, а то, что я стал беспомощной вещью в самом буквальном смысле! Беспомощной... И бессловесной.

— Ыыыымм!

Я с трудом различал собственные стоны. Полоски стягивали меня, не давая не то что кричать, но даже вдохнуть через рот, нос заболел из-за этих дурацких трубочек, копыта заныли ещё сильнее, а что самое плохое — каждый раз, когда меня подбрасывало, часть ленты мягко и в то же время жёстко тёрла мои... Яички. Я не знаю, сколько длилась вся эта дорога, но эта потёртость лучше всяких копыт доводила меня! Дома мне не удавалось часто клопать, не при маме же... А после её ухода стало не до клопания. Сейчас же я ощутил то приятное и постыдное чувство, о котором успел даже немного позабыть, и снова застонал, ощутив, как мой выдвинувшийся стерженёк упирается в ленту. Сколько длилась эта пытка — я не могу сказать. но когда внезапно меня толкнуло вперёд, откинуло назад и тряска прекратилась, я едва не плакал от напряжения в яичках! Мне очень сильно хотелось потрогать себя копытами, но я не мог даже как следует потереться об противные ленты, которые лишь дразнили меня, но не приносили облегчения!

Я крайне приглушённо слышал голоса пони, окружавших коробку со мною, в том числе и тембры двух моих покупателей, то ли ругавшихся на доставщиков, то ли просто перевозбуждённых — в цензурном смысле, в отличии от меня... Мне же стало неимоверно стыдно за мою физиологическую реакцию — спасибо ещё, что все жеребята проходят курс гипно-обучения по разумным ценам, я мог культурно разговаривать и опять же культурно себя вести. Пусть я раб, но... Что обо мне подумают?! А если решат наказать за такое непочтение? Ленточки, конечно, стягивали моё тело и скрывали мой срам, но успею ли я успокоиться до того, как меня развяжут?

Но, по счастью, начали распутывать меня не с ног, а с головы, пока что лишь освободив мои глаза и ноздри, чтобы я отдышался... И увидел, куда меня в результате приволокли. Я едва не упал в обморок от удивления, когда увидел небольшой двухэтажный особняк, окружённый летним цветущим садом — и это посреди зимы! Только самые богатые Очень Важные Пони могли позволить себе нарушать погодный режим, подплачивая Министерству Метеорологии, но чаще просто в нём работая на копытоводящих постах. Но насмотреться на неурочное буйство природы мне не позволили — Дип поднял меня в своё телекинетическое поле и потащил внутрь бежевого коттеджа, пока пегаска прыгала подле меня, всматриваясь мне в глаза с любопытством.

Меня подняли по мраморным ступенькам и оставили возле дверей. Дип повелительным тоном велел им открыться — и они и вправду отворились. В следующий момент Сенди опять схватила в зубки мой хвостик и быстро затащила меня внутрь, одним лёгким толчком копыта развернув на месте.

Я... Я попал в невообразимое место для обычных пони! Это был настоящий Астрал на земле! Плитчатый пол был разукрашен весёлыми цветами, на стенах шумел нарисованный лес, идеально сочетавшийся с настоящим лесом в виде многообразных растений, расставленных в кадках у стен. Вместо потолка здесь была проекция небосвода, показывавшая реальное положение ведомого магией единорогов солнца! На второй этаж вела винтовая лестница, а во все стороны из этой комнаты уходили коридорчики в какие-то иные помещения.

— Как хорошо дома! — воскликнула Сенди и мягко шлёпнула меня по носу. — Привыкай, Стоуни, это теперь и твой дом тоже!

— Ну, как его? — я услышал нарочно громкий стук копыт Дипа. Он прошёл мимо меня к огромному дивану и метнувшийся к нему робот подал хозяину металлические накопытники с мягкой обивкой. — Здесь ты никто, раб, и советую это запомнить. Ты был взят нами только потому, что тебя захотела моя сестра. Как и я, она очень любит жеребцов.

Я изумлённо уставился на него, пока пегасочка освобождала меня от лент.

— Ты обязан выполнять все наши распоряжения, — продолжал Дип. — Любой косой взгляд, любое неповиновение — и я вышвырну тебя отсюда вон. Понятно? — не дожидаясь моего кивка, он взглянул на сестру. — Я думаю, стоит проверить, всё ли он понял. И как хорошо, да?

— Давно это хотела сделать... — с воодушевлением, неподобающим действию, Сэнди достала из-под одного крыла уздечку с кляпом, тут же её нацепив на меня, только я рот раскрыл, а единорог с нагловатой ухмылочкой в тот же момент ткнул мне под хвост резиновую затычку, закрепив её ремнями сбруи. Хозяева имели право делать со мною всё, что угодно, и свободно этим правом пользовались, унижая и показывая, кто на самом деле владел положением. Переволновавшееся ещё при трении в поездке нутро вовсе взбунтовалось от резиновой "свечки" в неразработанном крупе, да и сбруя с уздой волновали своей стягивающей скованностью и самим фактом того, что из пони я стал похотливым животным.

Копыто Дипа опустилось на затычку и крутящим движением ещё глубже продвинула её в меня, отчего я едва не закричал, но лишь сильнее вцепился зубами в кляп. Сенди же обошла меня и положила крылышко на спину, а копыто сунула под низ живота, нащупав мои раздувшиеся яички и чуть сжав их магией копытокинеза.

— С ним я точно допишу свою книгу! — совсем другим, теперь уже более спокойным голосом объявила пегаска. — Я перепробую всё, о чём только мечтала и думала! Спасибо за такой подарок, братец!

— Да не за что, — Дип нажатием на шею заставил меня наклонить голову. — В каком-то смысле ты и мой подарок, не так ли, Сноу... Как там тебя?

— Его зовут Стоуни Мосс, и он мой, — отрезала Сэнди. Её копытце переместилось мне на столбик и я закрыл глаза, умоляюще застонав через кляп, но этим вызвал лишь смех у пегаски. — Помнишь, я обещала рассказать, почему его выбрала? Я слышала, что земнопони могут двести сорок раз за день! Вот это я бы с удовольствием проверила!

— А я слышал, что рабы готовы на всё, чтобы удовлетворить хозяина, — Дип со зловещей ухмылкой поймал струйку слюны, стекавшую из уголка моего рта, и перенёс ей на мой нос. — Выбирай, грязный щенок — ты либо обласкаешь меня, либо вылижешь её!

Выбор у меня был... Совершенно отсутствующий, но если кобылок я ещё представлял в своих влажных мечтах перед сном, то с жеребцами не собирался быть даже в рабстве! Потому Сенди обрадованно подняла уши, верно расценив мой жалостливый взгляд в её сторону. Кобылка решительно схватила меня за узду и потянула вглубь дома, показывая язык своему недовольно выдохнувшему брату:

— Прости, Дип, но тебе не хватает необходимого очарования! Позволь мне наиграться, и вообще, чей сегодня день рождения, а?!

— Мой был раньше... — Пробурчал Дип, но сестре уступил, хотя по недобрым искрам в его глазах я понимал, что он ещё на мне отыграется... И мне совершенно не хотелось представлять, как.

Оказалось, второй этаж был поделён на две громадные половины, каждая из которых принадлежала либо брату, либо сестре. Сенди повела меня налево, чтобы ввести в свою... Я даже не могу сказать, что это была комната! Я невольно замычал от удивления, когда передо мной открылся вид на гигантское поле, где посреди пальм, фруктовых, лиственных и хвойных деревьев, искусственных фонтанов и садов из камней, ягодных кустарников и клумб стояли диванчики, стулья, бесчисленные шкафы с одеждой, серванты... Да чего тут только не было! Я даже не сразу увидел двери в туалет и ванную, куда меня и повела кобылка в первую очередь, мимо настоящего куска скалы, на котором стоял гигантский письменный стол — ничего подобного я за всю свою жизнь даже по телевизору не видел! Если повсюду в городах природа тесно соседствовала с домами, то здесь она была в буквальном смысле впихнута в дом, а лампы, вентиляторы и кондиционеры добавляли ощущения, будто бы я нахожусь где-то в летнем лесу, а не внутри грандиозного особняка. А ванная! Море, а не ванная, душевая кабинка как айсберг на белоснежном кафеле, полотенца висят рядами, шампуни, гели, мыло — хоть магазин открывай! Только моя хозяйка не торопилась заниматься продажами — она быстро слетала в комнату и вернулась с мотком верёвки под крылом и рулоном скотча на правом переднем копыте.

— Понимаешь, Мосс, я писательница, — объявила она, снимая с меня узду. Я осторожно подвигал заболевшими челюстями, но перебивать её не осмеливался. — И пишу под псевдонимом любовные романы! Их даже печатают, причём без помощи папы, это я точно знаю!

— Я рад... За вас... — осторожно проговорил я.

— Да я тоже, — кобылка ловко опустила скотч и подцепила его краешек копытцем. — Знаешь, я хотела купить себе жеребца, чтобы на нём испытать все свои задумки. И одна из них — это больно, если пони связать скотчем, а потом намочить его и снять? И сейчас я это проверю! А заодно тебе сделаю причёску, а то на голове у тебя — не пойми что!

— Но за-ммм... — Я не успел высказать возражения, потому что моё мнение и в самом деле ничего не значило. Рот мой стал бесцеремонно заклеен липкой лентой, обхватившей всю мою пастьку. Только Сенди и на этом не остановилась, пожелав превратить меня в свою безвольную куклу: следом за пастью заклеены изолентой оказались передние ноги, потом и задние... Лёжа на полу, я шокировано наблюдал, как кобылка обвязывает меня как преступника или сломанную вещь, но моя воля уже полностью истощилась, тем более после того, что со мной это вытворяла привлекательная и такая же юная кобылка.

Вскоре я превратился в подобие гусенички, способный лишь коротко всхлипывать и слабо мычать. Обвязав мне ушки, примотав передние ноги к телу — из-за этого ей пришлось разрезать скотч и заново начать обматывать меня, кобылка добилась того, что из свободных частей у меня остались лишь задние копытца? большая часть хвоста и глаза. Последним штрихом стало то, что кобыла быстро обвязала мне морду, наложив скотч не только на рот, но и на нос, и всё это ещё обернув сверху. Я осмелился протестующе замычать, но в следующий миг голос оставил меня, потому что я ощутил — я не мог вдохнуть! А кобылка не спеша прошла к вентилю и пустила воду.

— Не волнуйся, я вовсе не хочу тебя убивать, — заявила она. — Просто для начала тебя придётся окунуть с головой, а я не хочу, чтобы вода попала тебе в нос!

Грудь начинало распирать от нехватки воздуха, хвостик мой отчаянно закрутился, но зато я хоть не попробовал мыльной водицы, что в мгновение ока поднялась мне почти до самой гривы. Тут Сенди отключила воду, села мне на спину и стала втирать шампунь, не обращая внимания на все мои отчаянные подёргивая. Бултыхаясь и жмурясь, я даже не понял, что прижимаемый телом кобылы, я теперь неосознанно тёрся об дно ванной, пытаясь хотя бы этим отвлечь себя от жуткой духоты, что захватила мои лёгкие, сжимая их в острых копытах. Глаза закололо и я жмурил их, сквозь слои ленты молясь, чтобы Сенди побыстрее смысла с меня шампунь и освободила мои ноздри, которые изо всех сил всасывали скотч, так и не находя воздуха. В голове стало столь же мутно, как и в воде вокруг меня, и внезапно я совершенно ясно увидел себя на месте Сэнди.

Ты содрогаешься подо мной, маленький глупый жеребёнок... Так, как я того и хотела, как ты сам хочешь, хотя и не показываешь за обтянувшими тебя, как пони-мумию, бинтами клейкой плёнки! Она размокала в воде и отваливалась, но я была уже слишком увлечена процессом, вороша гриву, наблюдая, как её пряди в воде переставали быть всклокоченными и грязными, расправляясь своей чистотой как водоросли, скрывая твои испуганные, обезумевшие и уже ничего не воспринимавшие глаза. Но как бы ты худ не был, земнопони выносливее пегасов, могут выдержать и не такое... А твои вывёртывания подо мною были слишком соблазнительны, чтобы их сразу же прерывать!

Ты пытаешь загнуть голову, выпростать нос из-под воды, из твоих глаз стекают струйки солёных слёз, а твой круп двигается подо мной всё быстрее и быстрее! Чем же ты там занимаешься, мой маленький раб, неужели тебе так не терпится? Или жар в твоих лёгких уже лишил тебя рассудка и единственное, на что ты сейчас способен — довести себя, чтобы наполнить мою ванную своим семенем? Нет уж, ты и так достаточно грязный, мой юный кольт! Я беру твою растрёпанную короткую гриву себе на копыто, приобнимаю крыльями за шею и тяну из воды, чтобы подцепить безвольную, как и ты сам, мокрую ленту и освободить твои ноздри, которыми ты жадно втягиваешь воздух, фыркаешь и чихаешь от попавшей внутрь тебя мыльной водицы…

Приходя в сознание... Даже не так — возвращаясь в себя, я поначалу не чувствовал боли, лишь наслаждаясь тем, что могу подышать наконец... Однако потом всё отчётливее меня начало драть по всему телу, словно бы мне сдирали шкуру заживо тонкими слоями. На влажных лентах действительно оставалось много коричневой шерсти, и не будь клей столь разбавлен водою и смыт мылом, быть мне общипанной курицей, а не пони. Только вот мои крики и стоны от боли лишь раззадоривали пегаску, она действовала резче и быстрее:

— Я не буду мучить тебя долго... Тем более, что нам нравятся забавы другого вида!

Если она и пишет книжки... То только о маньяках!

Отложив ленты в сторону и вытащив затычку из ванной, пони крылом схватила расчёску на длинной ручке, завела мои слабые, дрожащие передние ноги за спину, прижав мои копыта своими, и принялась не спеша приглаживать гриву. Я лишь лежал под её весом, тяжело дыша и подрагивая от горящего тела.

— Ну, короткая шерсть тебе пойдёт, — услышал я голос Сэнди, после чего поглаживания моей гривы возобновились. Я стоически выдерживал новое испытание, поскольку драла меня пони нещадно, освобождая спутанную гриву и собирая её в причёску. Затем расчёска отпустила меня, но зато на гриву с шипением что-то прыснуло.

— Вот так, теперь твои волосики склеятся и зафиксируются, — гордо сказала кобылка. — Средство хорошее, пегасы им в дождь пользуются, чтобы причёску сохранить!

Она превращала меня в урода... Непременно в урода, мне даже в зеркало смотреть не надо, чтобы понять это — хватало лишь ощущения торчащих дыбом волос! Только пегаска не закончила меня расчёсывать... Лишь прервалась на новую игру со мною. Сняв со стены моток бельевой верёвки, Сэнди в несколько витков обвязала мой торс и передние, потом почти до боли вытянула вверх, к спине, мои задние, обвязав и их остатком верёвки в таком положении, будто я выгибался мостиком. Это позволило пегаскt с богатым воображением и шаловливыми копытцами лучше осмотреть моё подхвостье... И от причёсывания хвоста постепенно перейти на почёсывания гребнем мошонки и стержня.

Верёвка больно кусала меня за шею, и я вынужден был напрягать задние ноги, удерживая их на весу, чтобы не затянуть эту удавку. Но куда сложнее стало удерживать трясущиеся ноги, когда зубчики гребешка опустились на мой стержень и задели его головку! Со сверкающими глазами кобыла принялась проводить им по всей длине члена, и я, напрягая плечи, постарался отодвинуться от неё, но в скользкой от оставшейся пены ванне это было невозможно! Сенди же явно доставляло удовольствие пытать меня таким способом, потому что её свободное копытце опустилось между задних ног пони и принялось поглаживать их.

— Ну что, оставить тебя в этом положении до вечера? — спросила пегаска срывающимся голосом. Её крылья вдруг расправились во всю ширь, но я уже не мог на них смотреть, потому что ноги тянуло вниз и петля захлестнула горло.

— Нет... Пожалуйста, не надо... — прохрипел я.

— Тогда ты задохнёшься гораздо скорее! — По-злодейски захохотала пегасочка, дотронувшись пером до уже давно распрямившегося во всю красу жеребца, моей самой уязвимой части... В том числе для щекотки!

Задёргавшись, я захохотал в полной голос до плача, но ровно до тех пор, пока мои взбрыкнувшиеся ноги не затянули петлю. Всхрапнув от резкой обтяжки и вывалив язык из судорожно открывшейся пасти, а попытался передними копытами облегчить петлю, вернувшись в выгнутое положение, только передние всё так же были привязаны к торсу, а тело вновь выпрямилось, сжав шейку ещё сильнее, так что наружу даже хрип не вырвался, а в голове зазвенело, только я всего этого не мог заметить в щекотном припадке, доводимый хвостиком у копытец и пёрышками на бёдрах, мошонке и самом кончике.

Сенди видела моё положение, но не приходила на помощь. Невообразимым образом я вновь почувствовал себя внутри неё — и как оранжевые пёрышки нагло направляются ей прямо к моим исстрадавшимся яичкам, как они скользят по напряжённому до предела члене, прямо по жилкам вен, чтобы затем перейти на голову и описать по ней полукруг, я слышал собственный смех и радовался дёргавшимся беззащитным копытцам, по бабкам которых скользил синий хвост, и я ощущал, как собственное копыто Сенди всё ближе и ближе подводит пегаску к тому состоянию, что испытывал я. Но мысли пони я прочесть уже не мог, и мир вдруг вновь вернулся в мои собственные глаза — нечёткий, расплывающийся непонятными пятнами мир. Я не мог дышать, горло драло верёвкой, а булькающий смех всё вырывался из меня новыми разрядами. Боль и наслаждение сплелись воедино, нехватка воздуха и чудовищная щекотка причиняли мне одинаковое удовольствие и одинаковую пытку.

Моё тело деградировало теперь даже не до состояния зверя, а до неразумной, но пылкой и мощной химической реакции, возбуждаемой пегаской в моём умирающем в наслаждении теле. Пастька хватала воздух, будто бы это помогло мне дышать, пенис пульсировал, только больше заводясь в ответ на пёрышко, водившее и тыкавшееся между ним и мошонкой, а так же за нею, а копыта дрожали от духоты ещё хаотичнее, чем просто подгоняемые обводившим их хвостиком... Удушье наращивало моё возбуждение, и моя гудевшая от скопившейся крови голова почувствовала, что сейчас я сольюсь во всех смыслах... Однако резкое движение Сенди оборвало верёвку на моей шее. Я чуть было не врезался носом в ванную и не расколол копыта, но я уже не мог думать об этом... Вообще думать... Оставался только воздух, наполнивший измученные лёгкие, и болевшая шея, будто бы чейнджлинговая верёвка, уже снятая, до сих пор пыталась сжать шею в толщину собственного плетения. Я отчаянно залакал воздух язычком, словно пытаясь взять его весь, когда копыто пони так сильно прижала мои яйца и член к телу, что сдержаться я больше не смог. С громким всхлипом я кончил прямо на копыто пони, выплёскивая из пережатого стрежня всё, что накопилось за эти мучительные часы! Восторженно закричав, я вскинул голову и тут же уронил её, закрыв глаза и часто-часто дыша и ртом и носом, поскрёбывая под собой трясущимися копытами. Сенди наградила меня ударом копыта по крупу.

— Ты не мог продержаться?! Теперь мне придётся мыть копыта! И тебя заодно! А ну, повернись ко мне мордой, крупом к лейке! — со странной в такой момент весёлостью приказала моя хозяйка. Хотя в её голосе звенела не только радость, но и нетерпение, а обернувшись, я увидел, что её копыто продолжало мять под собой щёлку.

Несмотря на то, что прежде всего в умывании нуждалась другая моя часть, Сенди начала не с неё, а с моей морды, впрочем, тоже заляпанной слюной, но... Опять вынудив меня задержать дыхание, не успел я оправиться! Второе копыто сначала нажало мне на круп, веля полностью окунуться, а потом принялось за столбик, обмывая его с тем же вниманием и так же медленно, как до того гриву. Чувствуя на себе чужие копыта, находясь полностью во власти кобылки, так ещё и не способный даже дышать без её разрешения, я почувствовал, что... Завожусь вновь. Слишком долгим было моё ожидание и слишком многого требовала моя природа.

Водичка снова начала быстро наполнять ванную, но на этот раз Сенди вознамерилась довести не меня, а себя, а потому завернула вентиль и позволила мне поднять голову из-под воды. Сама же пегаска, расставив задние ноги во всю ширь, положила копыта на свою щёлку и слегка приоткрыла её, показывая мне такой вид на кобылку, какой я видел только один раз в жизни, когда случайно отыскал стопку папиных журналов. Тогда я впервые в своей жизни поклопал...

— Спорим, у тебя ещё не было кобылы? — видя моя смущение, улыбнулась пегаска. — Ну так чего ты ждёшь?

— Приказа...

Я и сам не знал, чего я жду, но уж точно не представлял, что мне делать с этой пони. Тогда Сенди взяла инициативу — в прямом смысле. Схватив меня за щёки, она подтянула мою морду к своей шёрстке и сквозь запах мыла и шампуня я ощутил нотки аромата возбуждённой кобылы.

— У меня уже были жеребцы, а вот жеребёнок будет впервые, — шепнула она, теперь дотронувшись до моей гривы, застывшей в какой-то странной причёске. — Так что смелее, или я опять замотаю тебя в скотч!

Я бы согласился, даже не будучи рабом... Слишком уж соблазнительным было предложение.

Сначала я лишь аккуратно тыкнулся между ножек Сенди, но она сама нажала моей мордашкой сильнее, слегка потираясь о нос кнопочкой и томно охая... Тогда я, не слишком осознавая, что делаю, лизнул кобылку внутри, несильно и ласково, но от этого Сэнди задрожала, как я без воздуха, хотя и дышала часто и со сладостными всхлипами, закатывая глаза. И тут я разошёлся...Хотя я не мог сказать, что вкус этой пони, смешанный с мыльной водой, был приятен, вместе с ним я чувствовал, как словно губка набухает наше взаимное возбуждение. Прикрыв глаза и отдавшись телу, решив, что оно всё сделает само, я постарался язычком пролезть как можно дальше, за что в награду получил лёгкий стон со стороны моей хозяйки. Вода стремительно пребывала и теперь пегаска опёрлась крыльями и передними об борт ванной, приподнявшись мне навстречу, а я встал на свои короткие ножки и принялся старательно вылизывать нутро Сенди. Новой наградой для меня стало то, что заднее копыто пони приподнялось и позволило мне потереться об его твёрдость — я ткнулся в самую бабку кончиком и зажмурился от удовольствия!

Быть рабом — здорово! Тем более — у кобылок... Нет, у всё более и более активной Сэнди, постанывавшей громче и начавшей сильнее капать мне на язык, пока вдруг её крылья не щёлкнули и не расправились, сама пегаска не распрямилась и не завыла по-волчьи, выливаясь уже целой струйкой, а не капельками... Один вид доведённой пегаски, массировавшей меня копытами резче и быстрее, мог довести. А уж прикосновения её были не менее возбуждающими, чем вкус её соков! Я совершенно обезумел, без разбора тыкаясь носиком в её щёлку, а членом — в копыто, которое прижимало стволик и крутило его то ли по моей воле, то ли по её — то ли по нашей общей. Потеряв последние крупицы страха я осмелился приблизиться к жёлтой мордашке и поцеловал пони прямо в губы, одновременно наваливаясь на неё сверху и испуская блаженный стон, что смешался с её собственным. Не удержавшись, мы оба повалились в воду и забарахтались, махая копытами и крыльями, пока каким-то образом я не оказался на жёлтом пузике, в то время как жёлтые же пёрышки опустились на мои подмышки... И внезапно крепко сжали меня вместе с копытами, перевернув под воду, не отпуская, защекотав прямо в воде. Теперь я мог смеяться вволю, мне ничто не мешало целым ворохом выбулькивать пузырьки и дёргаться, пытаясь вырваться... Но уже на пределе своего запаса воздуха я понял, что не смогу вдохнуть ничего, кроме воды. Но всё равно не мог остановится, не смеяться и не дрыгать ножками, сильнее доводясь до духоты и уже приблизившись к пику!

Зажав меня своими бёдрами и немилосердно щекоча крыльями, Сенди вдруг потеряла контроль над собой, замерла на мгновение и дёрнулась, обдав меня своими струйкам. Я зажмурился, выпустив из носика последний воздух и внезапно хлебнул воды. Ощутив приступ страха, я рванулся вверх, к поверхности, но лишь получил новый глоток, закашлялся, забрыкался... И в один момент был вытащен за гриву и крепко прижат к мокрой груди пегаски. Всё ещё содрогаясь от кашля, я и сам не понял, как так получилось, но внезапно я ощутил, что мой ещё ни разу не видевший щёлку кобылы член опустился скользнул прямо внутрь неё. Тут же копыто надавило на моё горло, а голубые глаза Сенди приблизились к моим.

— Я никогда ещё не видела более наглого жеребёнка, — сглотнув, заявила она довольным голосом. — Но ты уже сделал свою часть программы, а потому — вылезай, пока я не вышвырнула тебя вон.

Я повиновался с некоторой замешкой, потому что покидать Сэнди было неожиданно трудно, хотя физически я испытывал большее сопротивление, наоборот, продвигаясь... Задрожав ещё мельче, чем от духоты, почти что задерживая дыхание, я вышел и вылез, чуть не поскальзываясь, перелез через бортик душевой-ванной и встал на пол, молча и выжидающе глядя на Сэнди. Она на ослабших копытах последовала за мной, погладила по гриве пару раз, и села на круп передо мной.

— И что теперь? — осторожно спросил я, опасаясь, как бы мне не вызвать гнев у моей хозяйки. Кобылка искоса взглянула на меня, взяла в копытца хвостик и перекрутила, выжимая воду.

— Иди по дорожкам моего мира, — так она называла свою комнату, и, по-моему, имела на это полное право. — К стене с изображением заходящего солнца. Там проход в мою спальню. Так, и ещё возьми скотч, — она кивнула на моток, лежащий на тумбочке с батарей тюбиков зубных паст и потому совершенно не пострадавший от наших брызг. — Заклей себе рот, после чего ложись на пол и жди, а я вернусь через минутку.

От такого приказа меня пробили сразу две волны дрожи — страха и интереса, возбуждения и сомнения. Я помнил, как было неприятно снимать полоски в ванной — а какого это будет сделать по-сухому? Но я не осмелился ей перечить, и взял моток. Подцепить его с первого раза копытом не получилось, а копытокинез только слегка оттянул скотч, так что мне пришлось потрудиться, чтобы открутить кусок нужной длины и оторвать его. Со вздохом нацепив его на мордочку, я разгладил скотч и повернулся к хозяйке, ожидая похвалы, но та уже расчёсывала свою шёрстку, не обращая на меня никакого внимания. Потому я выскользнул в комнату-мир, прошёл мимо фонтана, обошёл книжный шкаф, увитый плющом, и подошёл к заветной стене.

Хозяйка неведомым образом уже включила меня в список "своих", и заходящее солнце почернело проходом в спальню, оформленную под небольшой, заросший мхом и лианами грот, с шикарной кроватью-аэродромом, которые так любили зажиточные пегасы. Но я не осмеливался проверять её на мягкость, даже прикасаться, лишь дословно исполнил приказ, ложась и зажмурившись. Тишина меня угнетала и заводила своей неопределённостью, но я мог только надеяться, что Сэнди придумает что-то приятное, а не больное.

Внезапно потолок надо мной зажёгся роем ярко-голубых электрических светлячков, что опустились на голову пегаски и принялись кружиться над её макушкой, освещая весь грот таинственным мерцающим светом. Я поджал передние копытца к груди, маленьким хвостиком пытаясь прикрыть моё ещё не убравшееся достоинство — она была великолепна.

Я ещё был слишком юн и — что клеща таить — слишком возбуждён, чтобы осознать, что влюбился.

— Ты мне дал вдохновения на будущие три главы, — объявила она, подходя ко мне. — Потому я дам тебе право выбирать. Я могу довести тебя копытом и ты уляжешься спать со мной, или могу позволить тебе войти в меня, но ты будешь спать снаружи. Если пожелаешь первого — оставайся лежать, второго — перевернись и встань на копыта, как и полагается свободному пони.

Это была проверка, и глаза пегаски смотрели на меня не только с возбуждением, но и с ожиданием. Вот только чего?

Ведь я и сам не знал, чего хочу. Или...

— Фомыпом фы мефя уве пофопила, — сквозь кляп прошамкал я, зардев через шерсть от смущения, встав на ноги, но так и не подняв взгляда на пегасочку.

А та, между тем, и сама немного испугалась собственного обещания. Но столько лет писать самой, представлять, и перед самой возможностью отказаться... Так она не могла, хотя в ту пору я ещё не знал Сэнди настолько хорошо.

— Но это не значит, что ты перестал мне служить! Ложись, — Сэнди ткнула в кровать копытом, желая оттянуть время, чтобы решиться самой. Но я с охотой исполнил приказ, сначала лишь сев крупом на край кровати... И невольно провалившись в неё, так мягка она была! Я понял, что чувствуют пегасы лёжа на облаке... Из которого, скорее всего, и состояла роскошная перина.

Чтобы хоть как-то восстановить свой статус, она выдвинула тумбочку, порылась в ней и вытащила провод зарядного устройства для своего персонального компьютера. Я покорно ждал, пока она скрутит его и подойдёт ко мне, после чего протянул ей передние копыта. Кобыла уже накинула на них провод, когда внезапно и решительно откинула его в сторону, а сама влезла на кровать — и на меня, вжимая в её прекрасную мякоть.

— Обойдёмся без этого, ты и так натерпелся, — сказала она и, высунув язычок, лизнула мой скотч. — Пока с тебя хватит и этой замечательной наклейки.

С этими словами она приподнялась надо мной, словно ещё собираясь с силами, а я, не веря в происходящее так же, как сегодня не мог поверить в своё спасение, лишь лежал перед ней, дожидаясь, пока она решит сама. Моя жеребячья наивность и стеснительность сыграла свою роль, потому что тут кобылка собралась с силами и мягко, словно боясь поранить или себя, или меня, опустилась на моего маленького жеребца.

Она не прошла далеко, дрогнув один раз, но сильно, когда я коснулся в ней чего-то тонкого и нежного. Нерешительно отодвинулась, но снова насела — и вновь не дальше, чем эта преграда позволяла. Её глаза, столь же зависшие и заворожённые, как и мои, глядели на наше соитие, а копыта опёрлись о мою грудку, мешая дышать, но не запрещая, как раньше, наоборот, давая прочувствовать живой вес и власть своей хозяйки, подарившей мне такое счастье, о котором я не мог мечтать, будучи свободным...

Впервые в жизни оказавшись с кобылкой в таком положении, я даже не представлял, что мне делать с ней — я не осмелился нарушить это равновесие, а Сэнди, в свою очередь, одновременно и желала этого, и боялась. А потому я осторожно двинулся назад, но и того пространства, что оставалось в ней, хватало для меня. Я задвигался по ней, неловко и неумело, боясь причинить какое-либо неудобство, в то время как сама кобылка взяла на себя инициативу, играя со мной, но не выходя за рамки реальности. Пусть наша близость и не стала столь сильна, как мы оба желали, но и полученного нам хватило с лихвой. Слишком возбуждённый и слишком восхищённой её красотой, её запахами и больше всего — её движениями, я вцепился копытами в постель, умно дыша через нос, смачивая скотч своими слюнками и с полузакрытыми глазами подчинялся ею, как и должен был подчиняться в своём статусе и по своему возрасту. Кобылка же умудрилась не только сохранять себя, но и вместе подводить нас обоих к уже изведанному, но от того ещё более сладкому концу всей игры.

Перевалившись вместе со мной на бок, видимо, расслабившись так, что уже не было сил осторожно на мне стоять, Сэнди приблизила ко мне свою мордашку и нежно потёрлась носом о мой, обдавая своим жгущим дыханием, направляемым прямо мне в ноздри. Вместо кислородного голодания наступило опьянение её выдохами, от которого я чуть сбился и тыкнулся не в дырочку, а в кнопочку, вызвав особенно сладостный выдох кобылочки... Потому я повторил это движение, но надавливая сильнее, не боясь поранить, но принося нам обоим несказанное блаженство.

Её копытце ласково поглаживало меня по боку, а из-за сжатых зубов вырывался удовлетворённый стон. Скотч отклеился от уголка моего рта и я тоже смог ответить ей в голос, после чего не выдержал и уткнулся носом в мех на её груди, одновременно ощущая, как вновь наполняется член, уже взмокший от самой кобылки. Зажмурившись и стараясь сдержаться, я протянул копыта и застонал вновь. Наигравшаяся Сэнди тоже перестала со мной играть дерзко и жестоко, отдаваясь романтизму и нежности момента... Она бы продержала меня с собою всю ночь, если бы не сорвалась вновь с аккуратных движений на неудовлетворённую страсть молодой и голодной кобылки, дорвавшейся наконец до объекта своего голода. На счастье, я действительно мог ей ответить тем же! Сладко и резко я тыкался собою в клитор, порою ненамного надвигаясь в лоно или обводя стенки, наслаждаясь стонами своей хозяйки, оказавшейся внезапно во власти собственного раба.

Всё ещё с болтавшимся на уголке пасти кляпом я перевернулся так, чтобы пройтись по щёлке всем стержнем, прижимая уши от удовольствия и уже не сдерживая всё новые и новые постанывания, вырывавшиеся из моей груди. Пусть я и вёл себя, как кобылка, но ответные стоны пегаски доказывали, что я всё же оказался жеребцом! Почти взрываясь от напряжения и удерживаясь из последних сил, я прижался к пони почти до предела, вцепившись копытцами в её шёрстку и уже не издав ни одного звука, потому что ни стоном, ни криком не смог бы выразить того волшебства, что снизошло на нас в этот момент!

А разорвало на полноводное излитие нас обоих одновременно, когда мы вновь поцеловались нашими кончиками и выдавили друг из друга обильную — по меркам собственного пола, струю, но не отталкивались от её напора, а, наоборот, нежнее прижимаясь друг к дружке и забывая в удовольствии, любви и вожделении обо всём неравенстве, что нас разделяло. Пускай она богатая пегаска, а я принадлежащий ей земной пони — не было этих условностей на данный момент. Только волшебное и яркое соприкосновение чистых сердец...

Разгорание чувств

Всех впечатлений сегодняшнего дня было достаточно для того, чтобы наградить меня самыми безумными снами, но то ли я слишком устал сегодня, то ли ещё что, но никакие сновидения меня не посетили. Утром я открыл глаза и обнаружил, что лежу на кровати один. Помаргивая, я огляделся по сторонам "грота" и вдруг увидел пришпиленную к стене записку в окружении "Светлячков". Зевнув, я осторожно слез с кровати и подошёл к ней, встав на задние ноги, чтобы лучше видеть текст.

"Мы с подругами уехали. Брату ни слова. Я упросила его дать тебе отоспаться, но как только встанешь — беги к нему. Доброе утро, Стоуни Мосс".

— Доброе, — сказал я тишине комнаты и поспешил пройти к двери — кто знает, сколько я проспал, может, Дип Вейв уже меня заждался?

По счастью, я напрасно волновался. Потолок комнаты показывал раннее утро, между растений сновали роботы-садовники — блюдца на гусеницах и маленькие пониподобные дроиды-насекомые. Одни опыляли цветы, другие подрезали ветви, третьи поливали растения — сомнений не было в том, что роботы проводили утреннюю уборку. Почувствовав вполне естественные желание, я осмелился посетить ванную комнату Сенди, чтобы сделать свои дела и умыться. Встречать Дипа стоило в приличном виде.

Честно говоря, у меня не было особой охоты видеться с этим единорогом. Его нехороший взгляд при первой встрече, явные гейские наклонности... да и в принципе он гораздо больше походил на развращённого деньгами пони, чем его сестра. Хотя и Сэнди при первой встрече выглядела простой взбалмошной дочкой миллионера... Возможно, я составил такое впечатление о Дипе лишь потому, что не познакомился с ним? В любом случае, постоянно сидеть в душной пещерке у меня не было настроения, да и отчасти было любопытно, как выглядела вторая половина особняка, та, что находилась во владении синего единорога.

Сделав все свои дела, я вышел из уборной — и встретил на поляне Дипа.
Единорог строго посмотрел на меня и я, вспомнив о своём положении раба, быстро поклонился ему.

— Доброе утро, мистер Вейв! — торопливо сказал я, поднимая круп и касаясь подбородком земли. — Рад видеть вас...

— Не бормочи чушь, — апатично заявил единорог, но глаза выдавали, что ему понравилось моё обращение. Он оглядел комнату сестрёнки. — Как тебе, нравится наш дом?

— Это просто чудо! — я позволил себе встать и копытом окинуть комнату. — Я как будто бы в саду!

— Это была идея моей сестры — превратить комнату в сад, — не без гордости заметил Дип. — Сам я более практичен. И меньше люблю всю эту цветную дребедень... Ладно. Раз ты уже встал — иди со мной. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня перед завтраком.

Я поклонился и последовал вслед за единорогом в его половину дома. И по ней лично я не заключил бы, что он — сама практичность. Если комнаты Сэнди представляли из себя природное буйство красок, то залы во владении Дипа были оформленны в технологическом стиле — неяркое освещение по большей части, развеваемое неоновыми огнями, плящущими неясными образами по стенам, полу и потолку, создавая иллюзию того, что мы находимся в измерении Дискорда на космическом корабле.

При этом сама комната была заметно меньше, зато имела гораздо больше ответвлений — в отдельные кабинеты-каюты, наверное, с рабочей обстановкой. К одной из них и направился Дип, чтобы открыть её и с ехидной улыбочкой пригласив меня вперёд себя.

Я послушно переступил через порог и остановился, осматривая владения своего хозяина. Ну и комната! Меньше ванной Сэнди, но зато с более высоким потолком, выполнена в светлых тонах, но при этом ничем не обставлена, никакой меблировки, если не считать небольшого письменного стола и кресла. Я удивлённо посмотрел на Дипа, который обошёл на меня и подошёл к столу, но не сел за него, а приподнялся на задние и строго взглянул на меня.
— Садись, — коротко бросил он.

Я послушно сел на круп, хотя внутри у меня всё сжалось. Я же не гей... Я знаю, что некоторые жеребцы любят, когда их тоже имеют жеребцы, но...

— Не подумай ничего плохого, — оскалился Дип и рассмеялся. — Моя сестра уехала с подружками на целый день, отдав тебя мне на попечение. Она расстроится, если я тебя испорчу!
Единорог сошёл с места и провёл гривой по моей новой причёске, не потерявшей форму и после ночи.

— Знаешь, я могу заказать любого жеребца или кобылу. Но никто из них не мог доставить мне того удовольствия, что доставляла мне Сенди, — он наклонился пониже. — Которой была известна моя главная тайна. И если ты её кому-нибудь раскроешь, то я позабочусь, чтобы тебя похоронили в её саду. Ещё живого.

— О ч-чём вы? — спросил я, не совсем его понимая, но осознавая, что сейчас произойдёт что-то страшное. И это страшное произошло:

— Я люблю, когда меня щекочут, — неожиданно заявил Дип. — Но я не люблю чувствовать себя беспомощным или во власти кого-либо. Но так как ты мой раб, то...

Он не стал продолжать. Хотя дальнейших слов и не требовалось.

— Я сделаю всё... — я сглотнул появившийся в горле ком. — Что вы мне прикажете, хозяин.

— Не думал, что это слово будет так сладко звучать! — усмехнулся жеребец и быстро выдвинул ящик стола. — Впрочем, отказа от тебя я бы и не принял.

Он извлёк из ящика достаточно длинный моток крепкой верёвки, и ком появился вновь. Подчиняясь приказу, я лёг мордой в пол и завёл передние ноги за спину. Дип с большим знанием дела скрутил их чуть повыше копыт, обмотав свободный конец верёвки вокруг своего правого переднего, чтобы потом перевернуть меня на спину и резким движением приподнять. Теперь я упирался в землю передними ногами, в то время как одну заднюю Дип взял себе под мышку, а другую отклонил копытом. Давление на мои связанные передние ноги было очень болезненным, но стыд и страх пока заглушала боль.

— Как хорошо, что у тебя такой хвост — не длинный и не короткий, — внезапно заявил Дип, нажимая на мою левую заднюю и наклоняя её до боли в бедре. — Ну же, попробуй пощекотать им меня!

Я даже не мог представить, когда он мог приобрести весь этот очевидный опыт в связывании пони, не в фантазиях же он всё это прорабатывал... Или же он мог это творить сам с собой? Ведь проявлять над собою власть он вполне мог... О чём я думаю только! Лучше не думать об этом и просто исполнить приказ...

Потому я махнул хвостом, проведя им под животом единорога, но всё же достаточно высоко. Было довольно странно видеть улыбку на властной и заносчивой морде Дипа, как и видеть, как он переступает копытами:

— Н-неплохо... Но, уверен, ты можешь лучше, — Дип провёл копытом над моей бабкой, а потом и под нею.

Я вздрогнул от таких прикосновений. Видя мою дрожь, Дип натянул верёвку, причиняя мне ещё больше боли. 

— Мети лучше! Или нарушу обещание! — рыкнул он.

Испугавшись, что он и вправду это сделает, и попробует теперь мой круп, я отчаянно замах хвостом, просунув его между ног пони и касаясь длинными волосами его мошонки. От этого Дип сильнее привалился ко мне, причём его правое копыто продолжало меня поглаживать, чуть наклоняясь и проводя своей жёсткостью по моей шкурке, даря может и менее возбуждающие, но не менее щекотливые движения. Я не смел смеяться, но хихикал в щёки, всё быстрее и увереннее работая хвостом... Пока Дип вдруг не тронул меня копытцем за собственные яички, которые благодаря расставленным задним были у него на обозрении.

Тут меня прошибла дрожь даже вопреки моим собственным вкусам, ведь жеребцовое копыто было не хуже моего или Сэнди... Однако приносило во много раз больше стыда, унижения и смятения в мою душу. Я попытался замахать хвостом ещё сильнее, отбиваясь от Дипа, чтобы сбить его и не давать гладить себя, только в результате я попал прямо по его расправившемуся кончику, отчего он сам уже засмеялся вполный голос, еле выдерживая те муки, что я ему приносил, но лишь больше ко мне влечась из-за них согласно своим извращённым желаниям.

Натянув верёвку до предела, так, что на глазах у меня навернулись слёзы, жеребец отпустил мою ногу, но лишь для того, чтобы взять моего маленького жеребца и наклонить к себе, прижимая копытом и его, и яички. От такого я уже не засмеялся, а застонал, но мой голос заглушил довольный смех хозяина, потому что вызванный моей щекоткой член жеребца теперь по самые яички погрузился в зелень моего хвостика и, кажется, ткнулся в мне в репицу.
Лишь бы не куда-то ещё! Хотя даже это место меня будоражило и странно нагревало вместе с копытом. Я щекотал Дипа уже не намеренно, лишь сам по себе пытаясь вырваться и спрятаться подальше от жеребца, чтобы он не видел мою собственную, противную даже мне реакцию тела, что мотивировала его лишь усугублять свои ласки.

— Ты верно мне служишь... И я тебя награжу! — Дип развернулся ко мне крупом и сам защекотал мой конец.

Я взвизгнул, как кобылка, привалившись к крупу своего хозяина и извиваясь от помахивающих движений его не в пример более густого и длинного хвоста. Волосики проходили по мне пьянящей метёлкой, обхватывая не только ствол и яички, но и беспощадно набрасываясь на живот, легко преодолевая сопротивление моей шерсти и проходящей по животу снова и снова. Закатывая глаза и смеясь, я задрыгал задними копытцами, соскользнул на пол и не только больно ударился попой, но и придавил передние — однако это не остановило моего хозяина, который оглянулся через плечо и, не дожидаясь, пока мой смех утихнет, поставил на мой член своё заднее копыто, надавив на него с такой силой, что смех сменился высоким писком. Он... Он же меня раздавит! Или доведёт даже без моего участия, что похуже! Хуже во много раз...

А, возможно, именно это он и намеревался делать, даже оставаясь верным своему обещанию. Хвост безумствовал, как и копыто на моей промежности, только единорог поключил ко всему ещё и свой телекинез, подхватив им со стола писчее перо и начав применять его не по назначению, обводя им мою ею, грудку и будто пиля им подмышки!

Не в силах даже просить его прекратить, я крутился по полу, хныкал и дрыгался, слёзы стекали по моим щекам, застревая в шёрстке или скатываясь на пол. Каждое прикосновение пера превратилось в пытку, а нажатие копыт высекало искры из моей души, искры, которые внезапно обернулись пожаром и охватили всё моё тело! Что-то крича, я крепко зажмурился, пытаясь прекратить поток слёз, но тут же пёрышко чиркнуло по мне и я, широко раскрыв глаза, захохотал на всю комнату. Я уже даже не чувствовал верёвку, одна щекотка, везде и всюду! Вращая хвостом и подвывая, я просто отдался власти своего хозяина, не сдерживаясь ни в чём, кроме придавленного члена, но и власть над ним была скорее подневольной, потому что только чересчур сильное нажатие удерживало меня от того, чтобы кончить прямо сейчас!

Однако стоило лишь копыту меня отпустить, а на стержень надавить перу своим кончиком, меня словно пронзило молнией, выбив из моих глаз слёзы, а из стержня — нагнанный щекоткой оргазм, испортивший как перо, так и настроение единорога.
— Ты обошёлся мне гораздо дешевле этого пера... — прорычал Дип, лукавя, — ты за это поплатишься.
Я мог лишь бессильно взирать на единорога, не зная, что он сейчас сделает. В моей голове проносились варианты, один позорнее другого, когда Дип отошёл к столу и вытащил из ящика... О, нет! У брата с сестрой оказались схожими и вкусы — только вот единорогу скотч нужен был для работы, но он, похоже, знал, как им пользуется Сенди. А потому не спеша отрезал вымоченным в моём семени пером широкий прямоугольник, добавил к нему ещё пару-тройку полосочек и без лишних слов залепил мне нос.

— Мне придётся побыть для тебя всем, — Дип своим телекинезом взвалил меня на свой стол и закрепил меня ещё сильнее и прочнее, обездвижев полностью... заодно сделав себе поудобнее моё положение. И многообещающе подвёл собственный трясущийся член к моим губам. Я зажал рот, но не мог долго сдерживать его в таком положении из-за заклеенного рта, так что через минуту, как бы я не желал обратного, мне пришлось широко открыть пасть... И пустить в себя член синего до самого нёба. В первое мгновение я поперхнулся и лишь усилием воли сдержал рвотный позыв. Закрыв глаза, чтобы не видеть нависшего надо мной жеребца, я осторожно прихватил член в свои зубы, молясь, чтобы это ему понравилось. Я не знал, что мне делать, но решил, что раз Сенди понравились полизывания щёлочки, то жеребцу понравится полизывание члена. Всё ещё страдая из-за большого размера этого живого кляпа, я стал облизывать его, слегка посасывая, как морковку, которой меня по праздникам угощала мама. Только это была не морковка, а более мягкая и противная штука. Старясь сосредоточиться не на вкусе, а только на действиях, я, к своему ещё большему ужасу ощутил, как противящийся новой стимуляции член всё равно поднимается, словно призывая новую порцию унижений. Я услышал сквозь частое дыхание Дипа прерывистые слова:

— Тебе... Всё мало? Да, Сенди... была права, насчёт земнопони!
Я не мог ему ответить, я не мог даже застонать в ответ, потому что член жеребца вдруг продвинулся ещё дальше, до предела, до глотки, наполняя весь мой ротик солёным и противным, и впрыскивая семя внутрь меня. Я поперхнулся, закашлялся, и сердце моё сжалось от страха, потому что я не мог даже вдохнуть! Но член дрогнул ещё раз и медленно выскользнул из пасти, обляпав мне носик и мордочку остатками семени, перемешанного с моей собственной слюной.

---

Я прожил несколько спокойных дней, потратив их лишь на то, чтобы придти в себя после душевных переворотов. Несколько раз я порывался рассказать о Дипе Сенди, но та не обращалась ко мне, избегая в странной задумчивости. А рабам нельзя было высказывать свои мысли, пока их не спросят.

Но сумбурная, хотя и спокойная жизнь домового слуги прервалась, когда во двор погрузчик привёз коробку, ещё более крупную, чем та, в которой его привезли. Неужели эти богатеи достали грифона для своих игр, когда им опостылел пони?
Но на самом деле меня ждало гораздо большее...

— Мосси! Стоуни Мосс! Ты где? — позвала меня моя хозяйка, заставив оторваться от созерцания странного, но очень красивого голубого цветка, росшего в окружении блеклых и невзрачных собратьев. — Иди сюда!

Я покорно побежал на другой конец сада — оказалось, что крики доносились из ванной комнаты, где двое рабочих, земнопони и единорог, монтировали какую-то странную штуковину, напоминающую душевую кабинку, только вот без единой двери... Нет, это был скорее даже какой-то прямоугольный бак. Труба была подведена к его подножью, а внутри бака поднималась странная штуковина, которую я могу описать как гриб с плоской шляпкой и множеством дырочек. Хотя в водопроводном деле я не силён, но тут и до меня дошло, что из этих дырок и будет литься вода... Какой-то странный душ, неправильный.

— Спасибо, понят, деньги получите у брата! — улыбнулась Сенди уходящим рабочим и обернулась ко мне. — Ты как раз вовремя! Смотри, что у меня есть!

С этими словами она показала мне серую купальную шапочку.

— Хозяйка, быть может, стоит перевернуть эту душевую кабину, чтобы вода шла на шёрстку, а не заливала пол? — Я вновь прилип мордахой к стеклу бака, силясь найти на нижней поверхности слив. И, точно, взглянуа на потолок, увидел даже две широких дырки для слива... Какая странная конструкция, и, главное, для чего? Одна — запасная, если первая засорится?

— Всё установлено правильно! — Пегаска сама надела на меня шапку, под которой не уместилась полностью короткая, но пышная грива, а потом взлетела наверх прозрачного резервуара, с лязгом отпёрла с задвижки люк в "потолке". Он разошёлся на две половины, и я увидел, что внутри дырки "слива" были обиты мягкой резиной. А затем крепкие копытца подняли меня в воздух и поставили на край бака.

— Это будет лучшая глава! — объявила Сенди. — Мосси, ты должен сейчас опереться в стенки копытами и сползти вниз, но не полностью!

— З-зачем? — ошеломлённо спросил я.

— Помоем твою шёрстку!

Кобылка сказала это таким искренним тоном, так мило хлопнула глазками, что я послушно залез в бак — его крышка разошлась не так широко, чтобы можно было спрыгнуть, и я попытался сначала поставить копыта на стеклянную стенку и заскользить вниз, как вдруг...

— Не забудь вдохнуть поглубже!

Сенди слегка поправила положение моих копыт и задвинула крышку. Я вскрикнул и едва не упал — но, по правде говоря, это было невозможно, так как мои задние ноги чуть повыше копыт оказались внутри дырок, державших их мягко, но крепко. Болтаясь, словно лапшичка, я отчаянно задёргал копытами.

А Сенди обошла меня кругом, любуясь через прозрачные стенки, остановилась возле труб и повернула единственный вентиль. Раздалось шипение — и я с ужасом увидел, что дно бака заполняется водой.

Со сжатыми зубами я пытался изогнуться, подвсплыть, чтобы вода держала мою голову на плаву, но её толща давно обогнала гибкость моего позвоночника. Копытца в безумном желании спастись любой ценой загребали мелкие пригоршни воздуха с поверхности, но до перевёрнутых ноздрей и стиснутой пасти не добирались даже мелкие пузырьки... Зато вода, издевательски медленно поглаживая, проходила по грудку, добираясл до надутого животика, быстро приспустившегося сразу перед тем, как рядом с пупком пробулькала несколько спасшихся из пасти и добравшихся до поверхности пузырей. От этого звука расправившийся уже в полную силу член дёрнулся, а Сенди припала к стекну не только копытами, но и носом.

Я не слышал, что она говорила, но зато увидел, как копытце пони потянулось вниз её животика и поворошило шёрстку между её ног. Это... Это было просто издевательство! Я висел в воде, сгорая от страха, а эта пони мастурбировала на меня! Не знаю, что было сильнее в этот момент — страх или обида, но я сам протянул переднее копыто и надавил на свой член. Первое же прикосновение было настолько сильным, что я едва не выпустил воздух — как тогда, в ванной, только если я потирался в тот момент об дно, то теперь мог по-жеребцовому поработать копытами... Копытом... Упираясь левым в стенку, правым я принялся поглаживать и потирать свой стерженёк, надавливать на головку и всё же не сдержался, булькнув парой пузырьков — это было так приятно! И отвлекало от мыслей о воде!

Зато о ней всё всемя помнила Сенди, постоянно совмещавшей возбуждённых жеребцов и воду. Она уже не могла просто на меня любоваться — ей хотелось быть ко мне ближе, чем позволяли прозрачные стены, но при этом не отпуская меня! Она лизнула стекло подле моей морды, взиравшей на это с надутыми щеками. Но когда Сенди подняла взгляд на моё междуножье... Я не выдержал и снова выдохнул. Пузырьки вспенились уже пости у моего стержня, на который эта бешеная кобыла и зырила — как я унижаю себя, даже с приближением смерти опускаясь до онанизма под её присмотром.

Сенди заскользила копытами по стеклу, наслаждаясь моей реакцией. Я превратился в живое воплощение её книги — и она не хотела потерять ни единого изменения моей мордашки! Но сейчас она смотрела повыше — нет, не туда, где двигалось моё копытце, а на постепенно опускающийся, вжимающийся животик. Я никогда не умел надолго задерживать дыхание — и сейчас она видела наглядное подтверждение этому. Словно пытаясь отвлечься от нехватки воздуха, я весь сосредоточился на ощущениях от копыта, стыдливо прижимая ушки, но всё же не останавливаясь ни на миг.Быть может, если я буду хорошим пони и порадую хозяйку, она спасёт меня... Хоть быи ради того, чтобы погрузить снова, но дать мне жить!

Вода очень быстро поднялась по стержню и мошонке, будто щекотно лизнула, потом обнимала бёдра задних, поднимая выше за собою куций обрезок хвоста. Мордочка Сенди искажалась не слабее моей, но лишь от чистого удовольствия... А вот мне самому уже приходилось худо. Живот не просто вжимался, а выдавливал из лёгких горячие брызги воздуха. Тело заизвивалось змеёй или дподводной водорослью в сильном течении. Только долбившееся в кончик копыто, и ещё одно, растирающее длину, не давали мне выдохнуть, отвлекая с муки на удовольствие. По сравнению с нехваткой воздуха неприятные ощущения в ногах были меньшим из зол, но и от них меня отвлекал мой ноющий "жеребец". Чувствуя, что воздуха почти не осталось и страшный жар душит меня, я взял всё, что сохранил, но на фоне страшной духоты это была что капля в море... Я больше не мог сдерживаться, тело само принялось извиваться и дрыгаться, на радость Сенди, но копыта я всё ещё владел и заставлял их двигаться с удвоенной, утроенной скоростью, подходя к моменту высвобождения живущего во мне чувства. Сцепив зубы до боли, зажмурившись ещё сильнее, чем прежде, и выгнув голову, я со всех сил совершил последнее нажатие...

Воздух выбился из меня такой же жаркой и полной струёй, как и семя. Два потока меня оглушили своей мощью и... Двойным удовольствием. На тот миг, когда я терял себя, я... Просто потонул и погряз в этом, не заслуживая звания разумного и радуясь умиранию, как обезумевший зверь. Но когда я излился, и сперма, прилипшая к копыту, затрепыхалась так же хаотично, как хвост... И само копыто... Я взмолился всем Принцессам и Дискорду, чтобы Вейв не мучала меня больше не секунды! Пегаска, охнув, взлетела к крышке люка, но я очень, очень сомневался, что не вдохну прежде, чем меня поднимут из воды, уже неприятно обжёгшей ноздри!

Нет... Кого я обманываю...

В тот миг я просто не мог ни о чём думать! Весь мир расплывался перед моими глазами, хотя вода была чистой и спокойной, в ушах появился какой-то неприятный звон, копыта непроизвольно задёргались — и последним моим воспоминанием был тот страх, который ни с чем не сравнить — вода хлынула мне в нос и рот, я захлебывался её потоками, засучив всеми копытами, подгибая задние! Тьма закружила меня, выбросив из сознания и вобрала в себя.

---

Сознание возвращалось, подгоняемое болью в груди и странным ощущением в голове... Я заморгал, увидев перед мордашкой яркий свет, а потом внезапно закашлялся, выплёвывая воду.

— Ну слава аликорнам, живой!

Кое-как мне удалось разлепить сомкнувшиеся было веки и посмотреть на свою хозяйку — но далеко не сразу до меня дошло, что я лежу на полу ванной, весь мокрый, а Дейзи поглаживает мой бок.

— Я уж испугалась, что ты совсем утоп, — голос её согрел меня своим сочувствием. Так пони волноваться могут только за пони, а не за живые вещи которыми для них являются рабы. — Стоуни, прости меня... Я... Я такого не хотела!

— Вы... Не должны... — высказал я, кашляя хрипло. Несмотря на своё возмущение, я опасался высказать все свои претензии. Тем более что отчасти я бы и так не стал... Слишком мне нравилась эта пони сама по себе. — Вы моя хозяйка, а я раб.

Эти слова, призванные умягчить чувство вины Сэнди, лишь сильнее опечалили её.

— Это всё неправильно... Мне надо было тебя спросить. Подготовить как-то...

Она погладила мою зелёную гриву, спадавшую на морду зелёными водорослями.

— Я совсем заигралась... Нельзя было так с тобой поступать! В конце концов, ты же не персонаж моей книги, а живой жеребёнок! — и, совершенно неожиданно, она лизнула меня в нос. Кажется, моё сердце от этого вонзилось в мозг — и как я только не потерял сознание во второй раз... — Хватит. Теперь ты будешь моим слугой, а не рабом.

— Вы... Меня освобождаете? — Я не нашёл даже сил в себе встать. С одной стороны, после всех перипетий и жестокостей, со мной сотворённых, я принимал этот факт как справедливый дар судьбы. Но с другой... Редко когда хозяева освобождали свою собственность, предпочитая изнеможить её, загнать до смертельного состояния. И слава Принцессам, что у Сенди оказалось достаточно доброе и сострадательное сердце... даже при всех её извращениях.

— Пойдём, надо оформить за тебя откупную и договор на работу, — Сенди подала мне копыто и помогла подняться.

— Но... Как же ваш брат? — без помощи Сенди даже удержаться на ногах было сложно. — Согласится ли он на это? Всё-таки он меня купил...

— О, поверь мне, я смогу его уговорить, — усмехнулась пегаска. — В конце концов, ты мой!

---

Нельзя сказать, что Дип был очень обрадован решению сестры — но и препятствовать он не стал. Я же был слишком слаб и слишком счастлив, чтобы обращать внимание на его поведение — да и разве не подарил он меня своей сестре? И я бы наверняка не глядя подписал бы составленный им договор, если бы не сама Сенди.

— А ты согласен с пунктом А7? — спросила она, лукаво щурясь.

Ну да... Извращённая натура моей хозяйки всё же выступила и здесь. Я не без содрогания просмотрел "Иные виды работы", среди которых встречались такие подпункты, как, например, "Работник обязуется исполнять любые сексуальные фантазии Работодателя". В свою очередь А7-ПП2 делился на подподпункты — и, пожалуй, он не уступил бы своду правил специфичного борделя. Правда, здесь же встречались и оговорки, на которые раб не мог бы рассчитывать — например, по желанию Сенди я был вынужден носить ошейник, но мог его снимать, не спрашивая Работодателя. Презерватив во время секса был обязателен, если только Сенди не заявит об обратном, но я, в свою очередь, мог делать с ней всё, что хотел — в границах разумного, конечно же. Асфиксия и прочие опасные игры теперь могли проводиться только с моего письменного разрешения — которое обезопасило бы Вейвов в случае моей внезапной гибели от преследования по закону, но ведь утопи сегодня Сенди Стоуни-раба — ей бы и оправдываться не пришлось. Пункт номер А7-ПП21 вызвал возмущение и у меня, и у Сенди, но Дип был непреклонен — я до сих пор обязывался служить ему, правда, только с собственного согласия.

Серебристый ошейничек сковал моё горло, после чего Сенди потрепала меня по гривке и повела обратно в свой цветущий сад. Но там мы не задержались, а направились дальше, к спальне кобылки.

— Если что — я учу тебя обращаться с системами увлажнения, — заявила пегаска, пока мы подходили к дверям. — Но там ничего сложного, я тебе завтра всё объясню.

— Завтра? — я посмотрел на неё, пытаясь понять, что же за работу она мне даст. — А что же сегодня?

— А сегодня я хочу извиниться перед тобой за своё поведение, — она стыдливо поджала хвостик. — Только пожалуйста — без скотча.

— Что без скотча... — поморгал я, плохо осознавая смысл её речи.

— Не связывай меня скотчем, — подмигнула кобылка.

— А чем можно? — Ляпнул я и тут же опустил взгляд. — Прости... Наверное, не мне нужно задавать такие вопросы.

— Мосси, ты теперь — свободный пони... Ну, почти, — пегаска весело посмотрела на меня. — Включи свою фантазию! И да, я приму лекарства, а потому... — она взяла многозначительную паузу. — Сегодня можешь обойтись и без защиты, мой маленький повелитель.

Я почувствовал, как краснею, и не удивлюсь, что это стало видно даже сквозь шерсть.

— Я понял... — вышел я вперёд, чтобы доскакать до спальни раньше хозяйки... нанимательницы. И чтобы она не видела, как пунцуют мои щёки. — Новые идеи для книги.

— Именно! — Сенди произнесла, порхая надо мной. И оценивая мою фигуру сверху. Мне было негде спрятаться от пегаски в её доме!

Дверь в спальню Вейв открылась без кода. Я нажал копытом на выключатель у косяка, и полная темнота уютной стилизованой пещерки сменилась неярким переливчатым светом, сосредоточенным скорее на стенах с листвой, чем на стенах комнаты. Сенди прошла сбоку от меня, потрясь крылом о него — я взбрыкнулся от щекотки.

— Так недалеко до восстания рабов...

— По-моему, неплохая идея... — смог выдавить я из себя, глупо улыбаясь. Дверь пискнула за моим крупом.

— А я согласна, — рассмеялась пегаска и выдвинула нижний ящик стола. — Выбирай. Всё это было подготовлено для тебя, но, я думаю, подойдёт и мне.

Я сглотнул от одного вида того, что находилось в ящике. У неё явно оставалось ещё много "глав на проверку"!

— И м-мне можно этим воспользоваться? — спросил я, взвешивая на копыте моток красной верёвки.

— Я же говорила — всё твоё, — пегаска тем временем уже легла на кровать. Но в ласковом и ждущем тоне её голоса появились вдруг иные нотки. — Стоуни, я правда очень виновата. Потому и хочу очутиться на твоём месте... Может, тогда ты меня простишь.

— Но хоз... В смысле, Сенди! Мне не за что тебя прощать!

Кроме утопления, ага...

— Всё равно, — пегаска завела передние за голову, скрестив копытца.

— Наверное... Тебе и самой это хочется, — наконец осмелев, я закрыл глаза и взял копытокинезом случайный предмет — тот, в который уткнулось копыто. Это оказался небольшой массажёр для крыльев, какие популярны у пегасов, которым приходится подолгу держать себя в воздузе без посадки. Только вот насадка на нём больше напоминала круглую зубную щётку или крохотный мягкий ёршик.

Сенди, уаидев, что оказалось у меня в копыте, непроизвольно двинула копыто к своему месту... Но тут же отдёрнула, сглотнув.

— Я это просто так не выдержу... Свяжи меня верёвками, чтобы я не брыкалась.

— Может, тогда другое?.. — Я собрался положить аппарат обратно, но Сенди подняла сложенные копыта к мордачке с округлившимися глазами, и я понял, насколько Сенди одобряет и поддерживает мой выбор.

Завязать верёвку копытами оказалось непросто, но с наставлениями Сенди я справился достаточно быстро, аккуратно, но крепко обвязав её ножки выше копытц и притянув их к подставке одного из осветительных кристаллов на стене — металл мог выдержать брыкания кобылки. Задние её я развёл в стороны и привязал к ножкам кровати, затянув для верности узлы зубами — идея связать её именно в такой позе была моей, а потому я ощутил некоторое удовлетворение уже от того, что она терпеливо принимает мои действия. Полюбовавшись на пегаску, я влез на кровать и с некоторым опасением прикоснулся щёточкой к выпирающему из-под шерсти левому соску...
Пегаска уже от этого втянула воздух через зубы и зажмурилась, а я почувствовал появившееся сопротивление. Но Сенди всё равно взмолилась:

— Подвинь рычажок...

Его я отыскал за несколько секунд рассматривания вещицы. И сдвинул краем другого копыта. Уперевшаяся между сосцов щётка вдруг завибрировала, медленно раскручиваясь и вороша ворсинками. Сенди задёргалась, задрожала и закрутилась гораздо быстрее.
Я видел, как переменилась её мордашка, какое счастье затопило её глаза, и решил на этом не останавливаться. Направив щётку на животик, я копытом стал поглаживать внутреннюю сторону её левого бедра — и не могу сказать, что подействовало на неё сильнее! Так или иначе, Сенди забилась передо мной, дрыгая ножками и поджимая копытцами, пока я кружил щёточкой по её животику, иногда надавливая копытом, чтобы побольше расщекотать определённое место. Другое моё копыто роговым слоем выписывало фигуры в шерсти пегаски, заставляя её дёргать одной ножкой гораздо сильнее, чем другой! Но и сама пегаска безучастной не оставалась — и её хвостик вдруг ткнулся мне в мордашку.

От не механической, живой щекотки я выронил щётку, фыркнув. Но быстро её поднял, а хвост придавил копытом, борясь с желанием поиграться с кобылой самому... Или, скорее, отыграться за её мучения чем-то подобным. Но при всём этом я слишком её ценил... И не находил в себе смелости жестоко насиловать кобыл в том или ином смысле. Но зато мог применить щётку по её прямому назначению — проворошить перья и растереть крыльевые мышцы. Правда, нестандартная насадка превращала эту и так тяжело переносимую, но приятную процедуру в настоящую пытку.
— М-м-осси, не так! — она сорвалась на отчаянный смех и пыхтение, неспособная договорить, а я совершенно по-злодейски подвёл щёточку к её боку. Пегаска дрыгнулась и чуть было не опрокинула кровать! Рассмеявшись вместе с ней, я положил левое копытце на её щёлку, прижав её, а правым всё продолжал водить щёточкой, вызывая у Сенди всё ноыве и новые волны смеха. Даже немного завидно стало! И... Несмотря на то, что я совсем недавно разрядился, жеребец мой заныл так, словно я не клопал с неделю!

Я с любопытством отвёл щётку от кобылы и нажал ею на самый кончик, прямо на оголённую часть — и подпрыгнул, чуть не отбив себе копыта, и выпустив из переднего эту... просто других слов не было — адскую машину! Сенди вновь засмеялась, но уже не от щекотки, а над моим положением.
— Ну, всё... — я игриво и мстительно протянул, в который раз поднимая устройство и, точно так же, как недавно тыкнул себя, прикоснулся к её проявившейся кнопке.

— Р-р-рав!

Пегаска рявкнула скорее как собака или фестрал, забившись в путах, словно наэлектризованная. Разведённые ноги пытались сжаться и прикрыть щель бёдрами, оттого лишь скрипели верёвки, но Сенди всё равно их перекрикивала, выпучивая глаза в насильном, перебарывающем сознание счастье. А я решил его немного ещё усилить, опустив щётку к створкам и немного пройдя ей за них.

Пегаску даже подкинуло на кровати, её крылышки расправились во всю длину,а мордашка раскрылась в громком крике, теперь уже совершенно бессвязном. Удерживая щёточку внутри и наслаждаясь её дрожью, я едва сам не начал забавляться, но вовремя опомнился. Кому нужны копыта, если рядом такая замечательная кобылка! Но пока я не собирался её отпускать — если уж мстить, то за всё сразу!

— М-о-осси, я сейчас... — она зажмурилась и снова рассмеялась, но я не купился на эту уловку, а стал осторожно прокручивать щёточку, чтобы заполнить щекоткой всё местечко кобылки! Она затряслась сильнее прежнего, мне кажется, даже слюньки начала ронять на шёрстку, а крылья стали словно бы деревянными — она даже не поднимала их, только дрожала! И вытягивала их... До тихого короткого хруста. Но и тут я знал, что такая пегасья "растяжка" свидетельствовпла лишь о полном блаженстве. А его мне хотелось уже не просто приносить, а разделить.

Стержень с насадкой был достаточно узким для того, чтобы я осмелился посетить Сенди и собственным стержнем, храбро протискиваясь над дрожащим металлическим прутиком, и... И зажав насадку между нами, застаряв в самый неподходящий момент.

Все мои барахтания и верещания не могли полностью скомпенсировать безумные поигрывания Дискорда, веселящего нас обоих. Насадка зажала нас в самых щекотных местах и продолжала крутиться, вибрировать щёткой, лишать нас не только рассудка... Но и половых соков.

Мы могли только кричать, связанные воедино этой пыткой, она — биться в верёвках и вопить на всю пещерку, я — лишь кричать от этого чувства, едва не плача! Только бы высвободится... И, желательно, целиком! Но мы высвободились... Не так, как планировали, а гораздо лучше! Сенди приняла таблетки очень не зря. Мягкая, живая теплота и механические, бесстрастные пытки, между которых меня поймало, поимели меня и дали прочувствовать всё беспомощное счастье, которому я служил, как раб, и в которое я улетел, когда почувствовал влагу Сенди на основании стержня... А целый поток своей — в блаженной дали.

Наше высвобождение всё же поспособствовало нашему освобождению. Высунув язык от ласок, я смог просунуть копытце и отключить ненавистную кнопочку. Медленно, перемежая свои постанывая с несдержанными стонами пегаски, я выскользнул из её щёлочки и прилёг между её ног, поглаживая ноющий, но довольный таким испытанием стержень. Сама пони блаженно выдохнула только тогда, когда у меня хватило сил вытащить из неё мокрый массажёр...

— Это... Новая глава... — смогла проговорить та и прикрыла глаза.

Торжество закона

Дни пролетали незаметно. Я уже около месяца жил в доме своих "РАБотодателей". И не скажу, что занимался только работой. Кажется, Сенди вбила себе в голову, что она очень виновата передо мной, раз почти каждый вечер таскала меня в свою кровать — причём зачастую не ради эротических целей. Нам хватало и просто побыть рядом друг с другом, полежать, обнявшись, посмотреть телевизор... Красота.

Дип почти не обращал на меня внимания. Я же старался лишний раз не попадаться ему на глаза, помня об извращённой сущности этого жеребца, но однажды утром Сенди уехала, а единорог вызвал меня к себе. Едва вступив в его кабинет, я понял — назревает буря, слишком уж мрачен был этот тип.

— Пришёл? Хорошо...

Я не ответил ему, только наклонился в знак покорности. Я уже не был его вещью, но слуге подобает высказывать почтение к хозяину. Дип и вовсе никак не отреагировал на меня — для него всё происходило так, как должно. Единорог подошёл ко столу, задумчиво порылся в ящике, и извлёк оттуда несколько рулонов мусорных пакетов из тёмного пластика. Очень странный способ намекнуть на уборку, ведь Дип не желал обременять копыта хозяйством и не заглядывал в подсобку, тем более не таскал оттуда вещи в свой кабинет. Даже не представляю, кто чистил их немаленький особняк до моего появления!

— Пришло время отработать контракт, — Дип отделил от маленького рулона пакет и развернул его.

— Нужно прибраться?

— О, прибираться нужно вовсе не тебе... А мне...

Я почувствовал что-то неладное, когда вдруг мои ноги оказались оплетены крепкими верёвками, вылетевшими из-под стола Дипа. Не обращая внимания на мой вскрик, единорог крепко обернул мне передние и задние ноги выше копыт, а затем так же магией поднёс пакет к моей голове. Прижав уши, я открыл рот, ещё не осознав, что буду говорить, когда пакет оказался на моей голове. И более того — скользнул вниз, после чего Дип стянул его на моей шее.

Телекинез перестал меня удерживать, потому я сразу больно свалился на пол, дёрнув стянутыми ногами. Но боль от падения, хотя была сильной и выбила из меня слёзы, быстро прошла. А вот духота наваливалась постепенно и неумолимо. Воздух, выбитый из лёгких при падении, надул мешок, но не покинул его пределы. Этот воздух стал всем, что мне отпущено.

Дип со знанием дела стал приматывать мои передние ноги к телу. Я застонал и попытался укусить пластик, лишь впустую потратив силы на попытки схватить его — притянув мои передние к груди, Дип перевернул меня, и я услышал его голос, а потому замер, чтобы не шуршать пакетом. 
— Сегодня ты доставишь мне удовольствие, мой маленький слуга. В последний раз.
Я ощутил, как его копыто опустилось мне между ног и дёрнулся, пытаясь отползти, но Дип лишь увеличил надавливание на мои яички.

— Куда-то собрался? — он издевательски засмеялся, а я выгнулся, бездарно растрачивая воздух.
Но выпрямиться мне пришлось очень быстро, когда под хвост мне сильно и больно врезалось нечто длинное и толстое, взвинтив меня и заставив упереться подскочившим стержнем в подставленное копыто Дипа.

— Ты будешь лишь одноразовым пакетом для моего семени, — пообещал единорог, водя рогом по материалу мешка, словно показывая, что он мог бы спасти меня, если желал. Но вместо этого приносил лишь унижение, заставляя испытывать удовольствие даже от жеребцовых ласк.

Я ощутил лёгкое покалывание в попе и вслед за этим ещё большую боль — Дип использовал магию, чтобы пройти в меня поглубже, а его копыта мяли и прижимали мой стержень, но не ласково, как поступала Сенди, а грубо надавливая краем копыта. Я снова застонал, но оборвал стон, ощутив, что пакет опасно приблизился к мордашке. От толчка Дипа я нечаянно вскрикнул, и надувшийся было пакет вдруг прилип ко мне, закрыв ноздри и рот.

"Нет-нет-нет!" — вспыхнула сквозь позор и боль относительно здравая мысль, тут же потонувшая в новом толчке жеребца и моём последующем выкрике. Пакет, надувшись, ещё крепче обхватил мою мордашку.

Я глотал воздух всё более жадно, вталкивая в лёгкие будто больше, чем они могли вместить, но никакого удовлетворения от вдохов не получал. Они были пустыми, как моё прошлое и будущее. Даже для Сенди я не мог себя сохранить — меня насиловал жеребец, а разум был уже слишком слаб, чтобы этому противостоять. Наоборот, чувства сильнее распалялись от духоты...
Дип приподнял меня и навалился на мой круп, вжимая в землю до острой боли в передних копытах, прижимая голову к полу и не давая ни единого шанса на спасение. Едва стоя на задних ногах, которым теперь приходилось выдерживать двойную ношу, я отчаянно забил хвостом, но вовсе не потому, что надеялся зацепить Дипа — просто хвостик показывал мою жажду воздуха. Пуская слюну на пластик, я застонал в пакет, всё-таки не выдержав и повалившись перед жеребцом на живот. Тот не стал меня поднимать, а продолжал наваливаться, отчего мой бедный стерженёк заныл, как и лишённые кислорода лёгкие. Если не сильнее! Жажда воздуха на миг отступила перед этой пыткой, я уже сам двигался под Дипом, пытаясь побольше насадится на жеребца и довести себя раньше, чем потеряю сознание.

— Ты такой услужливый... — довольно пробормотал Дип, ускоряя темп, а мой стержень обтянуло совсем небольшим пакетом презерватива. — Но я не хочу, чтобы ты замарал мне пол!

Я не мог ни отреагировать на эти слова, ни даже их осмыслить. Сейчас я ощущал себя самцом и самкой одновременно — мой стержень стягивало, а внутри распирало... Тело крутилось и извивалось в агонии, елозя вокруг Дипа, этим делая и его намного довольнее... и толще.
Сознание начинало плыть, в груди зажгло, а желание вдохнуть всё же вытесняло возбуждение. Я задвигал мордашкой, задвигал задними копытцами, но Дип выкинул ещё одну шутку — поймал в зубы мой хвостик и потянул его до лёгкой боли, при этом ничуть не сбавляя темпа. Я закричал в пакет, через секунду обтянувший мою мордашку так плотно, что пришлось закрыть глаза — он был повсюду, он забился в рот и закрыл ноздри, не отдавая мне ни капли воздуха — и не забирая ту смесь газов, что опять оказалась во мне. Она не принесла никакого облегчения, наоборот, теперь мне казалось, что я весь охвачен пламенем, разбушевавшимся в моей груди. В нём я перестал распознавать ощущения, боль и наслаждение перемешивались во мне, как в стряхиваемом стакане с коктейлем, который бармен в дешёвой питейной прикрыл грязным копытом. Я распознал яркую блаженную вспышку как свой оргазм, и постепенный спад всех ощущений — как свою смерть... но об остальном я мог лишь догадываться, пока не увидел себя со стороны.

Это было... Ужасно. Я теперь был жеребцом, который имел меня самого! И, что хуже всего, мне это нравилось! Я видел, как мои копытца подогнулись и больше не разгибались, а презерватив наполнился свежим жеребцовым молоком, в то время как Дип вытащил поблёскивающий член из моей попки и, тяжело дыша, потёрся им об мой круп. После этого он снял с моей головы мешок и перевернул меня мордой к себе — выражение, застывшее на моей мордашке, было милым, но абсолютно безжизненным, а из полуоткрытого ротика вывалился кончик языка.

"Вот и всё, мой маленький пони. Теперь не осталось последней помехи, которая могла бы мне помешать. Ты — мёртв, а если Сенди не будет благоразумной, то быстро присоединится к тебе... Ничего... Мои копыта сняли с тебя заполненный презерватив и аккуратно, чтобы мимо не пролилось ни капли, влили белую тягучую жидкость в ротик. Пей вволю, шлюшка... А теперь я упакую тебя получше, вот этот пакет подойдёт... Хм, жаль верёвки — ещё пригодятся...
Твоё тело отправилось туда, куда и следует сразу посылать всех нечистых нищебродов — в большой пакет, вполне уместивший твоё тело, даже осталось немного место, чтобы засунуть туда же и презерватив, перемещаемый телекинезом — увольте трогать это дерьмо копытами. Остаток пакета удалось затянуть в тугой узел, который ни один бомж, роющийся по свалкам, не развяжет. Да и зачем ему ты? Вообще кому-либо, кроме моей сестры? Что она в тебе нашла того, чего во мне нет? Да и не важно — если Сенди не перейдёт ко мне, когда я начну её утешать... Нет, не перейдёт, эти оболтусы обязательно проведут дело грубо, так, что она узнает о моей причастности? Придётся тебя, сестрёнка, упаковать в такой же пакет.

"Что ты сделал с Сенди?!" — хотел закричать я и внезапно увидел перед собой картину... Жёлтенькую пегасочку с мешком на голове — из ткани, к счастью, гораздо хуже, если бы он был из пластика — сажают в небольшую самодвижущуюся карету, щёлкают оковы, сцепляя её передние ноги... И моя драгоценная хозяйка исчезает... Куда? Картинка сменилась — невысокое серое здание, где-то в трущобах, подвал, переплетение труб... И Сенди, лежащая с завязанными глазами на полу. А затем и эта картинка пропала — и наступила темнота.

Духота зато никуда не пропала. Только лишь ненамного отступила... Очень ненамного. Но вся доля, что она потеряла, была заполнена моим собственным осточертевшим запахом. Хорошо, что я не был связан... но вот пространства для действий мне оставалось намного меньше, чем раньше! Пластик обтягивал всё моё тело и заставлял сгибаться, отчего сильнее болела натруженная грудь, а в мозг сразу вернулась обволакивающая и мешающая думать вата.

Я почти не мог двигаться, почти не мог соображать. Я чувствовал себя, словно грифонья сарделька в упаковке... Но мне надо было выбираться! Какими-то крохами разума я понял, что если снова потеряю сознание — то уже навсегда! Мне мешали не только прижатые ноги — я валялся на чём-то шуршащем, очень неустойчивом, нехватка воздуха с каждой секундой становилась всё ощутимее, а потому мой прижатый стержень и не думал убираться, хотя с меня и хватило "ласк" Дипа! Про ноющую попку я и не вспомнил — прикрыв глаза и едва не плача, я стал дёргать ногами, пытаясь вытянуть их из обтягивающего плена, и медленно, слишком медленно зелёные копытца заскользили по коричневой шерсти.

Нет, я не успею довестись... Я дышал слишком быстро для этого и потреблял много энергии... Если в первый раз я ещё вернул сознание, то если потеряю его во второй, назад не вернусь, навечно оставшись в переработанной атмосфере этого дискордового пакета! Стержень зачесался сильнее, когда я его оставил лишь потираться о гладкие и влажные стенки мешка, соскальзывать с них... Но копыта забили во все стороны — тщетно. Даже на укусы прочный пластик не реагировал.

Сердце забилось в голове. Я заставил свои дрожащие копытца успокоится и развёл ими участок пластика, попытавшись куснуть его. Зубы соскальзывали по податливой, да теперь ещё и мокрой поверхности, но я не сдавался. Потянув пластик в стороны, я снова и снова в буквальном смысле прогрызал себе путь на свободу. В голове всё помутилось, животик вжался, грудка, наоборот, дёргалась всё сильнее, отвечая дрожью на сжатие лёгких. В безумной жажде выжить я вцепился в пакет и потянул на себя, и вдруг ощутил, как воздух тоненькой струйкой ворвался в мой ротик, до того ощущающий лишь пустую жару и вкус собственной спермы. Облизнув малюсенькую дырочку, я снова пустил в дело зубы, пытаясь разорвать её, пробиться наружу — мне было мало этого ничтожного сквозняка!

Потом я, проклиная самого себя за безумство, упёрся острыми краями сцепленных копыт в неё, надавливая до взмыленного лба — вновь страдая от удушья, но чувствуя, как материал расходится. В следующий раз, когда я не выдержал духоты, прорванного участка хватило почти на всю пастьку. Я несколько минут просто дышал смрадным воздухом, намного, намного более приятным, чем тот тартар, которым дышал до того я... Но вдруг я лишился и этого, когда меня придавило несколькими тяжёлыми мешками!

"Заживо похороненный в мусорной куче!" — лучший некролог на свете...

Я попытался приподняться, уперевшись спиной в мешки, которые не в силах был поднять. Оказавшийся где-то внизу завала, теперь я снова оказался в ужасающей ловушке — только теперь ни рог, ни копыта, ни даже магия не помогла бы мне вырваться отсюда, разве только заклятие телепортации, недоступное для обычных пони! Я уже не сдерживал слёз — толко махал копытцами, пытаясь то ли выкарабкаться из-под мешков, то ли просто уже отплясывая предсмертный танец, так как голову вскружило от недостатка воздуха, смешанного теперь с неиссякаемым страхом. И наступил бы конец для Стоуни Мосса — если бы тут в моё копыто не поранилось об острую железяку, выпиравшую из верхнего мешка и попавшую в мой. Не обращая внимания на боль, я схватил её в два копыта и потянул на себя — к моим задним выпал старый кухонный нож без ручки. Им нельзя было даже хлеба нарезать, но, прикладывая давление, им можно было порвать мешки гораздо лучше, чем своими тупыми зубами!

Тело двигалось быстро, судорожно и неточно, как у всякого животного в предсмертном состоянии. Дрожание агонии вносило большую погрешность в вырывания, не контролируемые разумом, только обострившимися инстинктами. Мешок стал прорезан по широкой дуге со звуком потрошения воздушного шарика. Мне повезло, что меня придавило такими же пакетами, а не залило слоями поноса, но всё равно они были настолько тяжелы, что между ними можно было только протискиваться. Я сам еле пролезал... а мой выпиравший член — тем более.
В какой-то момент я вдруг ощутил, что не могу двинуться дальше. Я был зажат между несколькими мешками, какими-то коробками и металлическими обломками, в глаза ударил солнечный свет, а в нос — зловонная смесь запахов, которая, впрочем, никак не повлияла на мой стержень. Стараясь дышать только ртом — благо было, чем! — я заёрзал, колотя мусор копытцами. Ошейник на горле, который я никогда не снимал, зацепило чем-то вроде проволоки, которая теперь неприятно щекотала мою шею острым краешком, заставляя дёргать головой — но не давая и шанса избавиться от этих совершенно не нужных сейчас ласк!

Я попытался позвать на помощь, забыв о своём состоянии, но осипший голос не мог выдать ничего громче шёпота. Спасшись от быстрой смерти от удушья (относительно быстрой...), я перебежал прямо в лапы новой — умереть от жажды, замурованным на свалке. Оказывается, продать себя в рабство было лишь временным решением... И я всё равно оказался там, где должно. Лишь неимоверная заведённость из-за безаликорно прижатого к животу члена не давала мне расплакаться. Да и слёз уже не оставалось, все были выплаканы в пакете.

Я попробовал полезть крупом вперёд, то есть — назад, чтобы развернуться... И едва не взвыл, ощутив, как вылетевшая из пакета медная проволока щекочет меня за ушком, по щеке и по шее, едва в глаза не лезет. Зажмурившись, я замер, затем осторожно приоткрыл глаза, не в силах уравновесить дыхание — рыжий монстр цепко держал меня, а прижатый к чему-то твёрдому внутри мешка стержень заблестел выделяемой смазкой. Зажмурившись ещё сильнее прежнего, я рванулся, что-то завыло, хрустнуло, загремело и я головой вниз скатился в другую часть бака. Проволока, оставив саднящие царапины на скуле, отлетела в сторону, но я не смог порадоваться этому. Крышка контейнера закрылась с гробовым грохотом, и я оказался в полной темноте.
Но хотя бы на меня... не упало что-то слишком тяжёлое. Лишь пара лёгких, но порваных пакетов с самого верха.

Темнота, однако, не облегчала моего спасения. Я понимал, что нужно ползти вверх... и осознавал, сколько острого мусора тут было. До того мне сильно везло, раз я ограничивался лишь порезом на бабке и царапиной на морде. А если я наткнусь на что-то более... большое и острое? И это уже не говоря о заражении крови, на которое я вообще наплевал сейчас.
Но вот на своё вожделение я наплевать не смог. Откинувшись на пакеты помягче, я почти с рыком начал себя разминать, грея себя кровью с копыта почти так же обильно, как смазкой.
Противная ноющая боль была ничем по сравнению наполнявшего меня чувства. Прикусив язык, я продолжал водить по стерженьку, словно обезумев... Нет, я и вправду обезумел. А когда крышка поднялась и мне на голову упал мусорный пакет, опрокинув меня на спину, то понял, от чего — рядом со мной лежала разбитая склянка из-под эксцитойла... Нет, нужно выбираться из этого могильника!

Усилившееся возбуждение всё же придало мне сил, стоило только взять его в узды разума. Без него я бы просто грохнулся тут от усталости и навечно бы уснул. Но так, когда глаза уже приспособились к темноте, различили щели в баке, я наконец нашёл в себе волю взобраться на мусорную кучу, ощущая себя чуть ли не царём горы. Да любой пони на моём месте трижды бы отошёл к аликорнам!

Едва не сглазил — крышка поддавалась медленно, тяжело, я едва не соскользнул вниз, но всё же смог откинуть её и пролез сквозь щель. Вновь с грохотом опустившаяся крышка теперь укусила меня за хвост и, вскрикнув, я повис в нескольких сантиметрах над землёй — с попавшим в ловушку несчастным хвостиком!

— Да засунь его себе в зад! — на этот раз я в самом деле зарычал, решительно обрубая хвост ножом. Вернее, пробуя это, потому что для перерезания кучи волосинок ему уже не хватало остроты. Можно было только рвать их по одной, каждый раз вскрикивая, и чувствуя нечто сродни удушению, когда кровь ударяет в мозг. Чтобы вырвать хвост, мне пришлсь брыкнуть зпдними ногами крышку и грохнуться, почти сломав голову.

Заплаканный, грязный, с болью теперь не только в попе и копыте, но и по всему крупу, я приподнялся на дрожащие ноги, вставая и оглядываясь. Смех едва не задушил меня, когда я понял, где оказался — характерные серые здания, грязные улицы, на которых не было ни одного пони, мрачные небеса... Добро пожаловать домой, Стоуни Мосс!

Подрагивая от холода, который я начал чувствовать вновь, когда адреналин начал спадать, я выбежал из переулка на улицу. Бедный район хотя и был грязен и уныл, но некоторый порядок в нём соблюдался — по крайней мере на основных проспектах. Бездомные предпочитали прятаться по подвалам и закаулкам вроде того, из которого выбежал я сам. И вид у меня был соответствующий... И запах, будто я только что вылез из помойки. Да, так и было...
Неудивительно, что такой бродяга привлёк внимание парящего в небесах пегаса — точнее, пегаски, серебристой пони, которая слетела с небес и встала передо мной, широко расставив ноги и крылья.

— А ну стоять! Кто ты, жеребёнок, и как здесь оказался?

Голос её был строгим, но относительно тёплым. Наверное, потому что на вид пегаске было лет шестнадцать, не больше, и она ещё не успела оскотиниться.

— Моё имя — Стоуни Мосс, я работник в доме Вейвов, Дипа и Сенди Вейвов, — торопливо выговорил я.

Судьба мне благоволила.

— Сенди Вейв?! — воскликнула пони. — Ничего себе! Я... Я её знала! Постой, — зелёные глаза пони сверкнули сталью. — А ты не врёшь?

— Хотя она и богатая пони, но спит в пещере... — я охрип то ли от мороза, то ли не очень веря в счастливое совпадение. Знакомая Сенди в полиции — гораздо лучше, чем просто обращаться в полицию... Да только пока меня проверят — пройдёт дня три, которые я проведу в камере, а если Дип ещё и документы подчистил — так и вообще не выйдет! Да и Сенди не могла столько ждать! Друзей у меня не было, помощи ни от кого ждать не приходилось — кроме пегаски-постового, которая и в самом деле знала Сенди... достаточно близко. Возможно даже слишком.

— Она всегда любила природу, — разговорилась пегаска. — Мы познакомились с ней на дискотеке, а потом её отец смог пропихнуть меня в полицейскую академию — по её просьбе, конечно же. Сам понимаешь, место прибыльное! — она осеклась. — Ой. Я тебе этого не говорила.

— Мисс... — начал я и осёкся, поняв, что не знаю её имени. Но быстро нашёлся. — Мэм, на это нет времени! Дип подкупил каких-то уродов, чтобы они похитили его сестру и увезли! 
У пони глаза стали вдвое больше от удивления.

— Похитили? В каком смысле?

— В самом прямом! — отчаянно воскликнул я. — Её держат в каком-то здании... Я не могу понять, в каком, но где-то в бедных районах!

— И откуда ты это узнал? — Серебристая посуровела, то ли желая убедиться в правдивости сказанного, то ли уже поверим — и при том раздосадовавшись.

— Это мне сказал её брат прежде чем... выкинуть в мусорку, — сглотнул я морозную слюну. Лишь бы мне поверили и во всём остальном... — Свою сестру он не любит и хочет избавить от неё... даже при живом отце.

— Это похоже на Вейва — Сенди говорила, что он с жеребячества не любил делиться, — не теряя хмурости проговорила пегаска и показала мне свою правую переднюю ногу. На ней находился широкий экран, показавший карту-схему города. — Сможешь описать здание?

— Ну, такое... Невысокое, но большое... Серое... — я силился вспомнить, что видел в голове Вейва. — Подвал есть...Со множеством труб...

— Да, не так уж и много... — пегаска изогнула копытце и нажала на экран. — Хотя... Слушай... А это здание не похоже?

Она развернула ногу и передо мной появилось изображение... Того самого здания.

— Оно! Это оно! — воскликнул я, вытанцовывая на месте.

— Психиатрическая лечебница... Это почти в пригороде.

Хотя пегаска и была не менее субтильная, чем я, она была более жилистая, а крылья у неё были в полтора раза шире, чем у Сенди. Поэтому, не спрося и не дав пикнуть, она подняла меня в воздух, обхватывая передними копытами за грудь.

— Ты учти, гражданин Мосс, нам нужно повышать раскрываемость. Если ты наврал про Сенди — я упеку не Дипа, а тебя — за клевету и ложный вызов!

— Если с ней всё в порядке, я на что угодно готов, — заскрежетал я зубами. На морозном ветру стало ещё зябче.

Внизу проносились коробки домов, затем потянулась жиденькая лесополоса, а после — и дорога, ведущая на юг, к огороженному высоким забором уже такому знакомому зданию.

Проигнорировав проходную, агент полиции собралась приземляться на землю около входа в лечебницу, но, не разглядев невидимое охранное заклинание, угодила прямо в молниевую сеть, предназначенную для сдерживания летающих безумных беглецов. Нас обоих пронзило оглушающими зарядами — боли от неловкого падения мы уже не почувствовали.

Приходил в себя я очень медленно, морщась от несильной, но досадной боли, что разлилась по всему телу. Правда, она была куда меньше, чем в передних копытах, прикованных к подлокотникам старого стула, или в челюстях, растягиваемых жёстким шариком-кляпом.

— О, малыш очнулся!

Пегасочки-полицейского видно не было, зато я сразу увидел Сенди, привязанную к кровати ремнями. Рот моей кобылки закрывал чёрный кляп странной грушевидной формы, а у её задних ног восседал молодой серый пегас и на моих глазах разминал низ её живота.

— Кавалерия сама попала в ловушку, — обратился он к пегаске, которая ответила ему громким стоном.

— Оставь её! — выпалил я. Пегас рассмеялся:

— А то что?

— А то крошиться тебе статуей пожизненно! — полицейская пони прокричала сзади меня. Кажется, нас связали спина к спине. Бедственное положение... Никогда не любил книги о Деринг Ду, но пришлось прожевать всю серию после того, как её по настоянию Министерства Крутости ввели в программу обязательной классики.

— У нас свой закон, а вашему не давали слова, — безумный головорез, наверняка сообщник Дипа, собрался размотать лежащий на прикроватном столике моток изоленты, но потом оставил её, вместо этого потуже станув намордник Сенди, так что та невольно с писком вонзила зубы в собственный кляп, — хотя, может, вы уговорите свою подругу выполнить, наконец, мою просьбу?

— Что тебе ещё нужно, гадёныш? — рыкнула пегаска.

Чёрный пони смерил её внимательным взглядом.

— Офицер Найс, вы характеризуетесь весьма проницательным умом. Могли бы и догадаться... — он рассмеялся. — Отец Вейвов собирается отойти от дел и разделить своё наследство между детьми. Но если одна добровольно откажется — всё перейдёт к другому!

Сенди вздрогнула.

— Уроды! — выпалил я. — Это же... Преступление!

— А то они не знают, — шикнула пегаска. И добавила более громко. — Вам это с копыт не сойдёт!
— Какая заученная фраза!

Пегас приподнял голову моей пони, и я почувствовал, как сжалось сердце — Сенди смотрела на меня измученно, со страхом и без единого проблеска надежды. А пегас подложил подушку ей под голову и подошёл к нам.

— Странно, что ты выжил, Мосик. Дип хотел лично с тобой разделаться.

Я уже открыл рот, чтобы выдать что-то гордое о том, что он и пытался. Но остановил себя. Это бы меня выдало, но никак бы не приблизило завершение сегодняшнего кошмара. Это день уже был страшнее, чем гибель родителей. Становиться ещё ужаснее он просто не имел право. Я... Не хотел терять Сенди.

— Она никак не сможет от него отказаться с кляпом во рту и со связанными копытами.

— Сможет, учитывая, что этот кляп очень непрочен и может порваться в челюсти... И тогда яд втечёт прямо в глотку. И, как видишь, около правого копыта дорогой кобылки лежит уже заполненное заявление, его осталось лишь подписать.

Я содрогнулся от такой новости... Пресвятые аликорны!

— Но она очень упрямая пони, — пегас погладил Сенди по гриве, а та с негромким мычанием мотнула головой. — Дип не против гибели наследницы, но он хотел бы обойтись без лишних смертей — однако, я думаю, ты ему не нужен, Стоуни Мосс.

С этими словами пегас встал с кровати приблизился ко мне. Я весь напрягся — и тут же получил такой удар крылом, что искры из глаз посыпались. Воспользовавшись моей заминкой, пони стал не спеша отвязывать Найс от моей спины — как оказалось, копытца и крылья офицера были ещё и привязаны к телу, так что даже относительной свободы она не получила.

— Так будет удобнее, — прокомментировал пегас и с силой отшвырнул Найс в стену. Та ударилась мордашкой и сползла на пол, а пегас в свою очередь зашёл мне за спину. Я не знал, что он собирается сделать — и лишь смотрел на дрожащую Сенди.

— Только не волнуйся... — прошептал я. — Всё будет хорошо...

Она закрыла глаза и откинула голову, прижимая уши, чтобы хоть немного заглушить ужасные звуки.

Но когда по моей шее быстро и остро прочертил скальпель, а из вены прямо на шерсть полицейской забил тонкий алый фонтанчик, Сенди уставилась на меня в ещё большем ужасе, чем тот, в котором находился я.

— По счастью, магическая аптечка рядом, но у тебя есть только полторы минуты на раздумья!
Сенди потребовалось гораздо меньше, чтобы дрогнувшим копытом отчеркнуть подпись.
Откинув скальпель, пегас проворно открыл небольшой чемоданчик и вытащил из него баночку. Зелёная мазь, нанесённая им на жгущую рану, быстро сняла боль, но от неприятных воспоминаний меня не избавила. Тяжело дыша и всё ещё дрожа от пережитого, я склонил голову, пока пегас поднимал документ. И как же его морда исказилась от злобы.

— Хватит... — рыкнул он. — Если ты такая дура — то и получай свою награду!

Он обернулся ко мне и внезапно оскалился.

— Ваша смерть будет долгой. Скажи спасибо своей подружке.

Я не понимал, что Сенди поставила чужую подпись... Или вовсе не подпись, а неприличную фразу... От потери крови и ужаса за себя и Сенди я вообще не понимал, что происходит. А наш мучитель, между тем, снял и меня со стула и потащил за короткий загривок к Сенди, положил меня на неё и воткнул мою морду в мешочек с ядом, обвязввая вокруг него уже нас обоих.

— Один из вас не сдержится... И прокусит!

Форма кляпа позволила ему соединить нас мордашка к мордашке, словно бы для поцелуя. Добавив пару ремешков, пегас зафиксировал кляп в моём рту и залюбовался нами.

Это было такое положение... Ужасное... Мы дышали друг на друга, а мои слюни стекали прямо в рот Сенди. Ослабев от недавней пытки, я едва заставлял себя сдерживать дрожащие челюсти. Но я не мог приказывать своему стержню — от тепла тела пони, от грозящей нам опасности он стал выдвигаться... Упираясь в животик пони.

— О, позволь, я тебе помогу, — издевательски заявил пегас. Разведя ноги пони в стороны, он заставил её согнуться — я с ужасом увидел, как она вцепилась зубами в кляп — и помог мне проникнуть в её створки, связав ноги пони на моём крупе.

— М-м-мф! — положение было страшно неудобным... А теперь оно стало ещё хуже. Потому что похититель сделал то, чего я боялся — надавил на меня жёстким от вседозволенности стержнем, заставив и меня активно нажать на Сенди.

Мы оба старались не кусаться, раскрывая пасть как можно шире, и потому тем обилнее мы стонали и верещали, когда меня заставлял иметь кобылу жеребец в чудовищной тройной связи. Челюсти болели, но нутро — ещё сильнее...

Пегас обхватил меня крыльями за бока и нажал на мою многострадальную попу, прижимая к пегаске. Не говоря уже о том, что пегаска целый день провела в таком жутком положении, теперь я ещё и изо всех сил жал на неё, заставляя вонзать зубики в кляп. Но она контролировала свои челюсти лучше, чем я — с одной стороны меня насиловал пегас, а с другой стержень заныл от такого! Наслаждение, страх, недавняя боль, обида, злоба и стыд... Селестия и Луна! Фларри Харт и Каденс! Я уже был готов раскусить этот кляп, если бы только тогда со мной не погибла бы Сенди!

Но вот унять свои инстинкты я не мог... Сенди тоже. Всеми силами концентрируясь на челюстях, мы упустили другое — самих себя, полившихся диуг на друга. Ужасный пони тоже брызнул в меня, переполняя снизу и обжигая сверху — чем-то слишком жарким и обильным для слюны. А потом с меня сняли кляп.
— Вот ублюдок... — прорычала Найс, звеня цепями, которыми всё ещё были сцеплины её копыта. Пёрышками крыла она сжимала окровавленный скальпель. — Мне придётся перерезать верёвки, нет времени искать ключ. Их тут может быть ещё несколько.

— Всё бесполезно! — воскликнул я. — Сенди подписала договор!

— Ага, да, подписала... — голос пегаски звучал хрипло, но всё так же нежно. — Я написала одно слово, лучше всего характеризующее эту гадину.

На это мне даже смотреть не хотелось — в словарном запасе писательницы я не сомневался.

— Теперь не дёргайтесь, — Найс подождала, пока мы прекратим дрожать, и стала разрезать на нас верёчки, пару раз всё же несильно царапнув нас. Даже со спущенным паром нам было сложно лежать смирно, а стресс, отходя, повергал в ещё большую дрожь. Но Сенди грела меня лучше всякого пледа... И мы с нею слабо поцеловались, переполнившись чувств.

— Я бы не хотела прерывать вас... — кашлянула Найс. — Но не говоря уже о том, что секс с жеребятами я не одобряю, из оружия у меня только скальпель, а копыта стянуты.

— Да уж... — кивнул я — нам пора удирать отсюда — и куда подальше!

— Не подальше. В мой отдел!

---

Отец Дипа, узнав о том, что вытворял его сынок, наказал его одновременно строже, чем предусматривал любой эквестрийский закон (даже при Сомбре), но при том и по-родительски без насилия. Большее мне Сенди не рассказала, но, судя по её горько-ехидным смешкам, за его жизнь она не опасалась и не считала наказание слишком мягким. Найс же достался задержанный живым или мёртвым преступник и как раз два свидетеля его преступления, израненные и доведённые до изнеможения.

Арест Дипа подкосил здоровье старого Вейва, и теперь всё наследство перешло Сенди. Она распорядилась им мудро, в частности, заключив с зебрами несколько выгодных контрактов, которые в скором времени обещали весомую прибавку к её и без того баснословному богатству.
Но книгу пони ещё писала, и я помогал ей, как мог. Только теперь вместо утерянного в психбольнице ошейника я носил кольцо-перодержатель и выверял ошибки, а в перерывах между правкой глав использовал пёрышко совсем для других целей.

— В последней главе — тринадцать описок и клякса... — я вошёл в зимний сад-гостинную, поигрывая пером, воткнутым в перодержатель задом наперёд — так удобнее водить его мягкой частью. — И за каждую положено по минуте...

Думаю, даже такой опытный в выражении эмоций автор, как Сенди, не сможет описать собственное выражение мордашки, когда я застал её валяющейся на траве. Ну а моих скромных талантов хватит лишь, чтобы сказать, что это выражение было ровно таким же, как у налёгшей на неё Найс.
— Это... — я даже замер на месте от удивления.

— Ты же знаешь мою фантазию, — улыбнулась моя пегаска. — Знаешь... Я хотела бы достойно отблагодарить нашу спасительницу.

— Выпиши ей чек, — обиженно бросил я.

— Ну, если ты не хочешь... — жёлтая пегаска наморщила носик. Сенди... Иногда мне хочется замотать тебя как мумию, чтобы остановить твою фантазию!

— Ладно уж... — проворчал я. — Только я буду участвовать!

— А я заревную, — фыркнула Сенди.

— Не заревнуешь, — я погладил серебристую по холке, порадовавшись её мвчанию в кляп и дёрганьем стянутыми пластиковыми лентами-наручниками копытцами. — Я привяжу тебя к ней и лягу посередине!

Сенди, чей ротик я осторожно залепил скотчем, выдохнула через нос. Но в глазках пони я видел не столько злость, сколько желание. Ну что же... Самое время теперь вам стать рабами, мои маленькие пони!