Тёмный кирин

Пролог

Древнее жерло потухшего вулкана некогда венчало огромную гору, возвышаясь на ней чашей обманчиво-тонких выщербленных стен. Они держались крепко многие столетия, но настал момент и им покориться течению времени — словно, изжив запасы лавы, вулкан вслед за норовистым огненным кипением утратил любую волю противостоять природным невзгодам. Он угас, кратер наполнился кровавой водой, а затем собственное каменное тело предало его, заботливо укрыв красное озеро от мира и взлелеяв в сиротливой колыбели. Века крошили гору, она оседала и увязала в земле, теряя исконную величественность, но ни капли зловещей воды не проливалось из её приюта. Покой озера, справедливо прозванного местными Тиноикэ, не несущего ни радости, ни жизни, паразитировавшего на былой славе грозного вулкана, ничто не тревожило.

Даже щедрый и радостный свет могучего северного сияния не смог дотянуться до этих затерянных мест, дороги к которому перепутались между неугомонных ручьёв и речушек. Испещрённый озёрами и источниками край воды, но вместе с тем — огня, скрытого и потому опасного, не сотрясся от ликующего салюта в честь вернувшейся реликвии. Она принадлежала ранее утраченной, но теперь воскресшей цивилизации, о которой не слышали под буйным цветением нежных пушистых сакур и царственных пурпурных глициний. Само мироздание не давало тревожить степенное, гармоничное течение жизни этой отдалённой земли, и грохот взрыва из самого центра земли не осквернил океанского рокота, ласкающего недалёкий берег. Сотрясающая воздух волна потеряла силу и угасла, растворившись в воздухе без остатка — лишь колыхнула плоские листья ясеней и дубов да выронила что-то из своего чрева. Предмет плюхнулся в заповедное красное озеро слишком быстро, чтобы можно было рассмотреть что-то, кроме солнечного блика, взлетевшего обратно в небо по дуге, словно по серпу.

Несколько минут стояла тишина. Неспокойные белоглазки, гнездящиеся в разросшемся неподалёку от кровавой воды лесу, не замолкли ни на мгновение и даже не дёрнули головками в сторону звонкого плеска. Деревья всё так же шумели и покачивали раскидистыми ветвями, и ветер по-прежнему ласково перебирал их листья. Но вдруг по мертвенной багровой глади прокатилась волна.

И снова. И следующая. Ещё и ещё, новая сильнее старой. Озеро вскипало, злилось и бурлило. Растрескавшиеся берега впервые умылись кровью его вод. Они напитывались ею до тех пор, пока оно разгневанно не выплюнуло из своего центра серую фигуру.

Тяжёлая чёрная грива залепила лицо, мешала дышать, но, несмотря на то, что кровавые волны топили хрипение и крики несчастного, они же были тем, что никак не хотело терпеть в себе каких бы то ни было посторонних предметов или существ. Озеро, накатывая, било и наказывало пони за то, что тому не повезло оказаться в красной воде, но совсем не мешало грести к берегу, а под конец вовсе презрительно вытолкнуло его прочь.

Красные глаза, чьи склеры тревожно помигивали зелёным, не могли принадлежать никому иному, кроме Сомбры. Они повернулись к клубящейся у острого каменного берега воде, но в их взгляде не было шока, что бывает у чудом спасшихся от неминуемой гибели. Сердце металось в груди от ритма к ритму, то затихая практически насовсем, то взвивая чечётку ударов до предела и заставляя своего владельца задыхаться безо всякого движения. Жеребец судорожно ощупал лицо копытами, вытер с него излишки влаги и отбросил разметавшуюся сырую гриву назад, копытом задев плоский, как пенёк, обломок рога.

— Жив, — шелестом вышло из трясущегося рта. — Я жив?

Он никак не мог убрать переднюю ногу со своей головы, даже когда неуклюже поднялся на скользких камнях и отряхнулся от воды, словно пёс. Фиолетовое пламя сорвалось из уголков его глаз, бегающих, оценивающих обстановку, да так и улетучилось без следа.

— Я потерял свою силу, — копыто до тремора сжалось вокруг ровного остатка рога. — Я потерял свой рог!

Единорог резко обернулся на озеро — то почти успокоилось, лишь лёгкая рябь уродовала его неприступные алые воды, но и она сходила на нет. Ржавые струи, стекавшие с вороной гривы и серой шерсти, резонировавшие от частой дрожи, что безжалостно колотила тело, и то производили больше шума, чем этот неживой водоём.

— Но я по-прежнему жив, — вполголоса произнёс Сомбра, наконец отпуская себя. Он поставил копыто на землю и на пробу, прощупывая больше камни под ногами, чем собственную реальность и дееспособность, прошёлся вдоль берега. Колени дрожали, дыхание срывалось на хрипы, но самообладание возвращалось к нему с каждой высказанной успокаивающей мыслью. — А до тех пор, пока я жив, ничего не кончено, и всё можно вернуть.

Он перевёл дух и напряг все чувства, чтобы понять, где находится. В первую очередь к разуму панически метнулась мысль о том, что больше не улавливаются магические потоки, но Сомбра отмахнулся — ему и так прекрасно было известно, что его рог остался на дне этого озера. Жеребец знал об этом, но панику тоже отодвинул на дальний план, вместо этого весь обратившись в обоняние, зрение и слух.

Единорог поднялся выше, балансируя на закольцованной каменной гряде — тонкой, но прекрасно выдерживающей его вес. Тускло-рубиновым глазам открылась обширная гористая местность, густо поросшая зеленью. Какие-то усердные земледельцы распахали её, и борозды, извиваясь по всем холмам и неровностям, создавали бы оптическую иллюзию движения и перекатывания ландшафта, не цепляйся глаз за многочисленные озерца неправильной формы тут и там — голубые, в отличие от того, из которого спасся Сомбра. В отдалении, в розовато-сизой дымке, виднелись настоящие горы — тоже поросшие травой и кустарником. Зрению возвращалась чёткость и острота, и вот единорог уже различал диковинные деревья с багровыми листьями, резко выделявшиеся среди общей травянистости своей роковой загадочностью и окончательно убеждавшие: эту местность жеребец видел впервые в жизни, несмотря на её немалую длительность.

— Насколько это далеко от Эквестрии или Кристальной Империи? — задумчиво пробормотал Сомбра, но тут же тряхнул головой, признавая: это не так интересно, как-то, что занимало его мозг на самом деле. — Мне нужно вернуть свой рог.

Боком, чтобы не скатиться по рифлёной скале, единорог осторожно спустился обратно к бесплодному берегу и приблизился к кроваво отблескивающей воде. Его копыто уже было готово притронуться к нему, как вдруг он услышал истошный крик. Язык не был ему знаком, но интонации мольбы и паники никогда не требовали перевода.

Чутьё хищно вскинулось и раздуло ноздри, стоило Сомбре ощутить прикосновение чужого страха. Он повернул голову на вопль и оторопел. Это существо он тоже видел впервые: с ростом, пропорциями и общими чертами (почти) таких же пони, как он, но покрытое чешуёй, густой гривой, разрастающейся даже к груди и локтям, и печатающее галоп раздвоенными копытами вместо монолитных.

Это была кобыла приятной тёплой расцветки — цвета говорили о близости существа к земле, но больше даже — к лесу, из-за сходства полосатого багрового рога с выпроставшимся из земли корня какого-нибудь могучего дерева. Она говорила быстро и, судя по охровым глазам, испуганно, но речь её всё равно сохраняла некую монотонность, а обилие сливающихся в какое-то мяуканье слогов мешало Сомбре даже воспроизвести непонятные слова мысленно. Поэтому, когда странная кобылка остановилась на расстоянии вытянутой передней ноги от него, готового войти в озеро, он смог только наклонить голову и озадаченно спросить:

— Что?

Тёплого цвета глаза расширились.

— Я не понимаю тебя, — пренебрежительно дёрнул ухом сверженный король и уже двинулся вперёд, но тут кобылка снова заголосила, схватила его за хвост и с нежданной силой оттащила от воды, а затем ошарашенно шлёпнулась на землю, бессмысленно жуя воздух.

Сомбра обернулся. Чёрный хвост, на мгновение превратившийся в дым и снова начавший трепетать, под его внимательным взглядом опал обыкновенными недлинными чуть вьющимися прядями.

— Во мне ещё осталось немного силы, — приободрённо отметил вполголоса единорог и вновь направился к озеру, намереваясь лягнуть сумасшедшую кобылу, если та опять попробует ему помешать, но вдруг услышал:

— Нет. Не ходи туда, слышишь? Что бы у тебя ни случилось — это не повод топиться в Тиноикэ!

Единорог перевёл на неё удивлённый взгляд.

— Ты говоришь по-эквестрийски?

— Эквестрийский! — радостно закивала кобылка. — Да! Ха-ха, наконец-то он мне… Кхем, — она кашлянула в раздвоенное зеленоватое копыто и надела на лицо прежнее сочувствующее выражение, в котором Сомбра уловил похвально мало фальши: — Послушай, не существует нерешаемых проблем. Всегда найдутся кирины… то есть, пони, которые тебе помогут.

— Кирины? — повторил Сомбра.

— Кирины, — подтвердила кобылка, радостно переключая внимание, как она думала, самоубийцы, на что-то другое, и провела копытом снизу вверх, представляя себя. — Легенда гласит, что наш народ появился, когда драконица влюбилась в пони. Для тебя моё имя будет звучать как Отэм Блейз. А тебя как зовут?

Единорог мгновенно сообразил, что называть настоящее имя не стоит. Ему дали шанс выжить, было бы досадно упустить его, так глупо выдав себя. Божественные сёстры могут быть уверены, что он мёртв, уничтожен активацией Кристального Сердца, но как не хотелось бы встретить их безоружным, если они окажутся умнее и подозрительнее.

— Для тебя моё имя будет звучать как Терра Кёрс, — потому был ответ.

К его удивлению, глаза кобылки расширились ещё сильнее.

— Почти как «терракот»! — восторженно смеясь, затанцевала она на месте. — Можно подумать, что что-то связанное с земляными котами, но на самом деле — больше с глиной. Я к тому, что у нас есть терракотовая армия! Слышал такую легенду?

— Нет, не слышал, — покладисто ответил единорог. — А к какой стране она относится?

На этот раз раздвоенное копыто обвело бледно-голубое небо над ними:

— Цилинь! По имени первого величайшего правителя киринов, принесшего нам благополучие и процветание. Когда пришло его время, он не умер, а ушёл за горизонт по радуге.

— Как мило, — процедил Сомбра, удерживаясь, чтобы не скривиться и не выпустить раздвоенный язык в рвотном рефлексе.

— Но как ты оказался в Цилине, даже не зная, что это Цилинь? — чуть более вытянутые, чем жеребец привык, уши встали торчком, а лохматый хвост, к его удивлению, как у первозданных чистокровных единорогов, любопытно свился в кольцо. Но жеребец и здесь не думал ни секунды, пустив грусть в голос:

— Боюсь, часть моей памяти исчезла вместе с рогом, — он красноречиво поднял глаза на торчащий изо лба обломок.

— Ох… а-а… а твои зрачки?..

Сомбра не успел даже подумать о том, что те имеют кошачью форму, как Отэм Блейз вдруг с шумом втянула воздух и выпалила:

— Я поняла! Ты обнаружил в себе драконьи черты и решил добраться до исторической родины своих предполагаемых предков, киринов, чтобы обрести недостающую часть себя, но в результате несчастного случая потерял рог и память! Бедняжка!

Единорог едва не моргнул, но сумел удержаться и просто кивнул со скорбной миной. «Какая умница, даже я не смог бы сходу придумать лучше, — мысленно потирал копыта Сомбра. — Теперь ничего не будет стоить затеряться среди здешних, но…».

— Вообще-то, я просто смывал кровь с лица, — пробуждая в кирине жалость ещё более глубокую, сообщил он. — Я не собирался лезть в озеро целиком, но что в нём такого особенного, что ты закричала и побежала ко мне?

— О, никогда не лезь в него! — с жаром закивала лохматой головой Отэм. — Это озеро не просто убивает тебя — оно разрывает связи твоей души и тела! Навсегда! Даже животные обходят его стороной! Да что там — даже растения не хотят протягивать к нему корни! Оно потому и зовётся — Кровавое!

Сомбра похолодел.

Значит, судьба оказалась благосклонна к нему и тут же исправила то, что натворило дискордово Кристальное Сердце — единорог на собственном опыте знал, насколько нередки случаи, в которых артефакт прекрасно работает и по обратной формуле. По глупости он чуть было не обернул всё вспять снова, всего лишь задумав достать рог!

Но, скорее всего, уже и нет никакого рога. Если Тиноикэ действительно работает так, как сказала Отэм Блейз, он был пущен на построение нового тела — крепкий каркас скелета, прочность эластичных мышц, атласная, бархатистая шерсть… Единорог почувствовал, как его затошнило.

— Но я не успела, — расстроенно продолжала Отэм, глядя на гриву цвета воронова крыла, что не оставляла попыток перейти в эфирное состояние и то и дело трепыхалась безо всякого ветра. — Ты уже прикоснулся к воде, и она начала своё чёрное дело…

«Придумывает мне алиби за алиби, вы посмотрите, мне определённо нужно взять её с собой», — пошутил про себя Сомбра, пытаясь отогнать тошноту, но она лишь усиливалась. Было то силой самовнушения, потому что жеребец осознал произошедшее, или чем-то другим — он понять не мог, и, когда его вывернуло желчью прямо на камни, это уже, в общем-то, потеряло значение.

Отэм передёрнуло, и она, невольно издав брезгливый звук, отступила на шаг. Сомбра пытался отдышаться и заставить мотающиеся перед глазами картинки сложиться в одну, но безуспешно — голову застилал непроглядный дым. Он только сумел отдёрнуть себя от рефлекторного порыва прополоскать рот ближайшей водой, чтобы избавиться от отвратительного кислого привкуса рвоты.

— Тебе нужно к врачу, — решительно констатировала Отэм и подбежала к единорогу, обогнув зловонную желчь по слишком уж широкой дуге. Кирина поддержала Сомбру собственным боком. — Идти можешь или позвать на помощь?

— Могу, — прохрипел Сомбра, стараясь не слишком касаться языком других частей рта. — А далеко?

— Нет, совсем нет, — успокоила кобылка. — Сюда, наверное, только я и захожу, когда гуляю, но это не значит, что в округе больше никого нет.

Они пошли к неприметной тропке, выводящей из кратера и спускающей к долине, издалека утыканной причудливыми крышами пагод. Ни Сомбра, ни Отэм Блейз не обернулись на то, как густая желчь стекла к неподвижной воде Тиноикэ, заползла на неё, словно на твёрдый лёд, и испарилась шипучим чёрным дымом, трещащим фиолетовыми искрами.