Снег перемен

Глава тринадцатая «День, когда никто не погиб»

Нити судеб, нити связей, нити возможностей и нити пределов — они опутывали мир: без них он был бы очередной пустыней среди внешних морей. Как-то раз принцесса рассказывала об этом. Она могла погубить всех. Да и не только она: один прилив тьмы, одна вспышка Солнца, одна-единственная вьюга от экватора до полюсов. Но зачем?.. «Лучше уж умереть, чем сделать такое», — сказала Сноудроп в тот день, и подруга согласилась: «Лучше». Боги ведь разные, а мир один.

Когда-то богов было больше, а нитей меньше. Эпоха хаоса — так теперь называли. Всякое тогда случалось: и Солнце сутками стояло в зените, и ожившие айсберги соседствовали с галеонами, и бобры строили шпили до небес. Каждому хотелось чего-нибудь особенного, а безграничная сила принадлежала всем. Только вот оказалось, что мир возможностей, это ещё не мир счастья: не было в силе радости — счастье нашлось в верности, в чести, в доброте. А ещё в дружбе…

«В единстве», — Богиня поправляла её.

Она была первой, как сама призналась: первой убеждала других, что все в мире — осколки; первой искала способ сойти с пути в никуда; первой нашла его и первой испытала, поглотив без остатка близких по духу друзей. Но это был не единственный путь. Зима обещала единство, а Сёстры — покой. Покой в пирогах с яблоками и празднике урожая, покой в честном труде и честной дружбе, покой в цикле жизни и смерти, любви, потомстве и предопределённой судьбе.

Эквестрия победила, но не только из-за многотысячных армий и выбравших метки войны чародеев. Просто, все сдались. Никому уже не хотелось той отчаянной безумной свободы, той ответственности и пустоты внутри. Осколки вернулись в мир большеглазыми созданиями, отдали свои души, но не богиням, а общему делу — благополучной стране.

И так получилось, что полдня стоящее в зените Солнце клонилось к закату: не потому что Леди дня так решила, а потому что пони устали — деревни Эквестрии укладывались спать.

— Так нам нечего бояться? Войны не будет?.. — Сноудроп переспросила вслух, вновь касаясь портала: бесчисленные перья уходили вовне, ощупывая укрытый жгучими щитами Бастион.

«Не будет», — вихрь снежинок ответил, развернувшись в ещё более сложную карту связанных нитями осколков. Тысячи их кружили над флотом, десятки ждали в цитадели, и лишь крошечная кучка собралась вокруг. Ясно стало, почему не будет. Некому воевать. Одна маленькая королева с парой уцелевших стражников и её грустная Снежинка, один жеребчик и его пегасочка, одна задумчивая утка и одна льдистая пони, которая мечтала быть где угодно, но только не здесь.

— Наместница, — Сноудроп обратилась к вернувшейся за портал подруге. — А ты можешь?..

— Скоро.

— …Можешь назвать своё имя?

— Хм.

Льдистая промолчала, что-то делая с накрывшей полуостров бурей. Изрядно усилившейся, выросшей уже за горизонт. И скалистую косу Бастиона, и покрытое горелыми соснами побережье, и даже границу Предгорья — всё замело снегом, а вьюга не прекращалась. Флоту пришлось отойти.

Винди Кэр зачем-то вычислил скрытые в буре бочонки: выходило такое безумное количество пороха, сколько — думалось Сноу — хватило бы на все дороги Эквестрии, и на все шахты, причём и на вырост, и на многие века. Здраво рассудив, что мешало попросить бурю разметать плоты ударами молний? Отпугнуть пегасов, отогнать флот дальше в океан? Но нет, лучше не стоит: буря на то и буря, что в любой миг могла сорваться и натворить бед.

Теперь Сноудроп лучше понимала, чем была «Эпоха хаоса». Океаны силы, океаны власти — и хрупкий, хрупкий мир внизу. А Наместница жила в то время. Её предки были первыми пони, ещё не знавшими, что это значит — быть пони. Она была пустобокой в мире бедствий и оживших кошмаров, где народы воевали друг с другом, а Зима назло Сёстрам морозила поля. И однажды одинокая кобылка ушла к Леди льдов чтобы выжить, пусть даже отдав душу в обмен на силу и власть.

Всякое бывало в жизни. Детство Сноу пришлось на три неурожайных года, когда все ели пустую кашу на завтрак и ужин, а пегасы Клаудсдэйла злились на зажимавших овощи земных. Лично она не обижалась — понимала. Бывали ведь и болезни, и природные бедствия, и даже землетрясение, закончившееся тысячами смертей. Эквестрия была островком покоя в океане хаоса, но главное — она была.

А Наместница помнила тот век, когда ещё не было Эквестрии, а только идея. И очень много ненавистников, целый мир бедствий вокруг.

— Извини, я забылась, — прервала молчание Сноудроп. — Твой выбор, это твой выбор…

— Фриск.

— А?

— Так меня назвали родители. Фантазия закончилась, полагаю, я росла в большой семье.

— Дружной? — Сноудроп неуверенно улыбнулась.

Она ждала молчания, но Фриск неожиданно ответила, что да — дружной. Почти как семьи яков, чейнджлингов или волков. В семье, а вернее в племени, поклонялись родовому древу, любили тыквы с кабачками, но не уважали яблоки, а груши и вовсе брали на ножи.

Жили они среди пары холмов и узкой долины, где до сих пор стоит разросшийся в селение форт. Семь поколений сменилось, все давно забыли беглянку по имени Фриск — а она изредка возвращалась. Там был холст на стене, что сохранил крошечный рисунок мордочки и лежащую под ним тупиковую ветку. Без подписи, конечно. Подруга подновляла рисунок, но так и не научилась по-эквински писать.

— Эм, а как ты правишь?

— Правлю?.. — она поскребла ногу копытом. — Я просто живу. Я же не всегда была главной. Просто, все ушли.

Сноу хотела спросить ещё, но передумала: историю Эквестрии она и так знала, а представить, каково пришлось льдистым, было не так уж тяжело. Легион воевал с Хаосом, но в один прекрасный день противника не стало. Ужасы закончились, сражения отгремели, на юге поднялась новая страна. Две юные аликорницы сделали то, что не могли тысячи сильнейших, отдавших души во имя борьбы.

Наверное, это было обидно. Сноудроп догадывалась, что чувствовали те пони: как они разом ощутили себя бесполезными стариками; как волна боли коснулась Богини, глубоко ранив её; и как она позвала к себе всех, готовых уйти. Но некоторые отказались. Младшие, свободные духом, просто испуганные — они попытались построить собственное царство среди Льдистых гор. Но не очень-то умели строить, больше убивать.

И как-то так само получилось, что сначала яки ушли, после них олени. Прибыли посланники Эквестрии: много говорили, много убеждали — может даже сумели кого-то зазвать к себе. Кого-то важного. Тогда терпение Наместницы лопнуло — она обезглавила послов. Льдистые горы закрылись: с одной стороны цепью бастионов, а с другой стороны уже просто равнодушием, помноженным на желание жить хоть как-то, но самим по себе.

— Заклинание готово.

Сноудроп вздрогнула.

— А?

— Всё готово, говорю. Твои товарищи давно ждут. Мои тоже готовы к штурму. Дать сигнал?

— Секунду.

Сноу вдохнула и выдохнула, обняла жеребчика рядом. Чутьё предупреждало об опасности, причём опасности повсюду. И в скором будущем, и в настоящем; и под стенами, и в подземельях крепости, и даже здесь, за порталом: будто кто-то кроме Сестёр мог вторгнуться на зимние пути.

Чутьё было голосом Богини, и Богиня настаивала — уходи. Но как бы это ни было дальновидно, она ошибалась. Друг не бросит друга, Семья не оставит своего в беде. Хотелось выйти из портала, снова обнять Кризалис — только это было бы пустой тратой времени, чего хитинистая уж точно бы не одобрила. И вдвойне она осудила бы ту слепышку, которая сначала учит всех верности, а потом мешает искомую верность доказать.

— Криз, слышишь меня? — Сноудроп сказала, поднявшись.

«Ясно и чётко».

— Мы готовы, начинайте. И, пожалуйста, не повторяй мою ошибку, не трать время на разговоры с ним.

Мурашки бегали по холке, уши дрожали. Теперь уже не только предвидение, но и всё внутри вопило — времени мало: оставались уже не часы, а минуты. Сёстры закончили с шумихой в Кантерлоте и направляются сюда. Пусть портал крепости не работал, пусть эхо сломанных путей мешало всем и всяческим переходам, но Ванхувер-то рядом, а соседний бастион и вовсе в полусотне миль.

* * *

Было одно правило войны, которое Сноу, лишь раз услышав, зауважало. Говори с врагом — оно гласило. Потому что враг, это такое же как ты создание: ему тоже страшно, тоже больно, ему тоже хочется, чтобы всё закончилось хорошо. Наместница — то есть Фриск — просила оставить переговоры на Винди, потому что он умница, и вообще. Но кем он был — всего лишь жеребчиком, а слепышку из дворца знали все.

— Тета-три, тета-три, — слышалось из амулета. — Цель «Хвостатая». Стремительно снижается…

Какие-то пони наблюдали за ними. Снег бил потоками, вьюга оглушительно выла — а эти видели: три странно-высотных планёра кружили на границе клубящихся туч. «Приземли их», — советовал Винди. Но нет, так не годилось: эти пони постоянно говорили друг с другом, а ещё флотские общались с ними чуть ли не чаще, чем между собой.

— Тета-два, тета-два, смещение подтверждаем, угол места…

— Кхм, — она вмешалась. — Ребята, мы начинаем штурм.

— Кто ты?

— Эмм, Сноудроп, можно просто Сноу. Я командую. Мы друга из плена спасаем, мы не хотим никому зла.

Молчание длилось несколько долгих мгновений, пока не прервалось эхом далёких голосов: «Дзета-пять, дзета-пять…» — звучали шифровки. Стараясь сдерживать дрожь Сноудроп ждала. Дюжина вдохов и выдохов — мысли о доме; снова дюжина вдохов — мысли об ужасе, о маме — мурашки от холки до хвоста; и наконец-то долгожданный голос в эфире, который обращался не к кому-нибудь, а именно к ней:

— …Так это и правда ты, — после приветствия сказала кобыла, смутно знакомая по дворцу.

— Я…

— Послушай, я не знаю, что там случилось. Мы же здесь просто на сборах. Ванхувер не отвечает, ничто не отвечает! Если можешь, пожалуйста, прекрати это. Давай встретимся, давай поговорим…

— Два батальона, — вмешался Винди.

— Что?

— Они подняли два батальона. Вооружены бомбами, обходят нас.

Сноудроп сжала голову в копытах, призвала перья. Да, она с лёгкостью находила крылатых на границе бури; а ещё крепость в центре, дрожащую под первыми ударами вендиго; дюжины злых точек на стенах — одна из которых отчаянно просила помощи, а флот клялся спасти.

И будто мало этого: было что-то страшное извне — со стороны заката — оно только что явилось, но не вмешивалось — ждало.

«Они здесь, — сказала Наместница. — Лучше отступить».

Конечно, лучше! Отступить всегда лучше!.. Нормальные пони всегда прятались, всегда бежали. Кроме того единственного случая, когда в опасности друзья.

— …Послушай, Сноудроп, — всё говорила флотская пони. — Отзови их, пожалуйста, мы должны поговорить.

И Винди шептал на ухо:

— Соглашайся. Мы теряем контроль.

Как сговорились! Отступить, подождать, договориться — а ведь проклятый рогатый ждать не будет. Раз, и нет хорошего жеребчика, который никогда не делал ей больно. Ни ей, ни кому-либо другому, потому что сам отлично знал, что такое беспомощность и боль.

— Криз, принцессы рядом, вы должны спешить.

«Держись», — только и ответила подруга.

Конечно, держаться. Проход вскрыт, кладка старых туннелей расступилась. Сноудроп как собственными перьями ощущала все эти переплетения подземных складов и коридоров, бывшие каменоломни и давно заброшенные водоотводы. По затопленному, забитому илом туннелю друзья спешили вперёд. Они уже не выглядели как пони, или даже как чейнджлинги — плавники густо покрывали змеистые тела.

— Они по шестой сотне ударят, — вновь заговорил Винди. — Второй волной перебросят подкрепление в Бастион.

А флотская пони всё бормотала своё:

— …Пожалуйста, останови это. Мы должны поговорить. Давай встретимся на краю мыса. Если хочешь, я прилечу одна.

Перья вытянулись на голос, отыскали на самом пределе сил. Кучка фестралов неслась от флота к кружащим на границе бури батальонам, среди них был планёр, в котором угадывались настороженно замершие фигуры — все молчали, а главная продолжала речь:

— Пойми, Сноудроп, мы не оставим товарищей в беде. Если вы не остановитесь, мы придём им на помощь. У них тоже есть мамы, есть дети. Пожалей их, Сноу, отведи ребят.

— А кто Джин пожалеет?..

Пони устало выругалась:

— Проклятый замкнутый круг. Мы не можем спасти пленника, пока крепость в осаде! Мы не можем явиться в крепость, пока буря над ней! Останови штурм, заклинаю, во имя всего!

«А мы не можем признаться, что атака ложная! Потому что каждая рогатая сволочь в округе слушает проклятый эфир!» — Сноудроп едва не прокричала это вслух. И вдруг осознала. Рогатый — слушает. И он не знает, что Сёстры явились. Если узнает, может убить Джин.

Принцесса всё понимала. Где-то в метели металась фестралка с зашифрованным посланием, но никак не могла добраться до них. А переговорщица… неужели?

— На краю мыса, говорите? — Сноудроп переспросила, едва сдерживая дрожь.

— Да, жду тебя. Жду твоего посланника. Кого-угодно, только бы это прекратить!

Испуганный голос, сбивчивый тон, повадки кого-то из офицеров флота. Сноудроп знала, как легко подруга притворяется другими. Ничуть не хуже чейнджлингов, не хуже самой Криз. Каждый день неприметная пони учила её, помогала с мороженым и книгами. И никто во дворце не догадывался, что Тёмная лично заботиться об одной странной слепышке: младшей из своих учениц.

— Я подумаю, дай мне время, — сказала Сноу, сжимая амулет.

Ей не требовалось лететь самой, не требовалось никого посылать. Достаточно лишь вытянуть перья, которые и без того касались летевшего на краю бури планёра. Мгновение, и с него спрыгнули с полдюжины едва ощутимых фестралов — они опустились на скалы самого дальнего в косе островка.

Посланники ждали.

* * *

Окончание уходящей в океан скальной гряды, граница Эквестрии и дикого севера, край бури и предел дальности для перьев богини — крошечный островок, едва не накрываемый волнами — такое место выбрала принцесса для переговоров. Несколько касаний, и последние сомнения развеялись: аликорница скрывалась под обликом высокой фестралки, но это была именно она.

— Моя леди, — поприветствовала Сноудроп.

Перья передали голос, от жеребчика рядом послышалось задумчивое «хмм».

— Послушай меня, — принцесса заговорила быстро и чётко. — Выслушай, пока не случилось непоправимого. Отзови своих. Я знаю, что ты чувствуешь, ты не можешь оставить контроль. Я тоже. Но один неверный шаг, и всё здесь как лавина сорвётся.

— Слушаю.

— Первое. Я в опале, армия подчиняется сестре. Второе. Весь полк гвардии здесь. Третье. Убийство Наместницы стоило бы и сотен жизней. Минут семьдесят, и вас отрежут от портала, затем атакуют со всех сторон.

— Что делать?

— Пропусти подкрепление в крепость, а затем уводи своих. В облике гвардейцев мои лучшие бойцы выйдут к предателю, он не успеет пленника убить.

— Но Джин…

— В целости и сохранности вернётся к тебе, как только всё здесь уляжется. Теперь делай, что сказано. Доверься моему решению. Позже у нас будет время поговорить.

Принцесса прервалась, чтобы ответить кому-то ещё, отправила другого с посланием. Островок на границе бури заполнялся всё новыми и новыми фестралами: уже и второй планёр приземлился, и третий — кто-то держал карту магией, кто-то слушал доклад от Теты-два. Здесь была вся верхушка ночной стражи — то и дело слышались знакомые голоса. Но не это было важно, поразило другое: принцесса… не пожалела её.

Перья касались стоящей на заснеженной скале аликорнице, и она казалась гораздо выше прежнего. Напряжённее, собраннее, злее.

— Сноу, — она вновь заговорила. — Через двадцать минут бомбы ударят вас на юге, на полосе между сдвоенной скалой и ручьём. Тогда же нам нужен свободный путь в крепость. Приземляться в такой буран смертельно опасно. Если ты можешь что-то с этим сделать, сделай сейчас.

Она могла. А ещё могла до предела усилить бурю, так что ни один пегас не рискнёт приблизиться, особенно неся в планёре живой груз.

— Я… — Сноудроп сглотнула. — Мы с друзьями подготовили собственный план. Штурм ложный, вендиго отвлекают гвардейцев. Мы найдём Джин, выведем подземным проходом, а рогатого убьём заклинанием снаружи, прямо через скалу.

— Сорок минут. Успеваете?

— Да…

— Хорошо, наши планы не противоречат. Вы убиваете предателя, мои бойцы занимают Бастион. Если вы не справитесь, мы поможем. Если твои друзья не смогут выйти, пусть сдаются, все вернутся к тебе.

«Так просто?» — Сноудроп не могла поверить. Друзья помогают друзьям — вот что было просто! Но она сомневалась, говорит ли сейчас с другом, или с принцессой, которая однажды приказала выжечь дотла город чейнджлингов. И те же самые фестралы стояли в оцеплении, пока гвардейцы убивали всех. «Почему?» — спрашивала себя Сноу ещё недавно, а теперь понимала — потому что хитинистые опасны. Смертельно опасны. И не только для неудачливых полосатых далёкого юга, но и для самой сильной в мире страны.

Одна юная королева месяц водила за нос обеих аликорниц и всю стражу столицы, с компанией жеребчиков она сожгла архив города, с поддержкой глупой слепышки едва не столкнула в бою гвардию и фестралов. Но не это было худшим: она похитила ученицу богини, она насиловала её — подчинила, испортила. Сноудроп пыталась представить себя на месте принцессы и всё больше ужасалась. Репутация — разрушена; доверие сестры — разбито; подопечная — в лапах врага.

Говорившая с ней аликорница была в ярости. Нет, в бешенстве. Холодном и запредельно злом, которое Сноу помнила по тому дню, когда бросилась с башни донжона. Чтобы лететь, пусть даже наперекор шторму — потому что покусившееся на святое чудовище должно умереть.

— Винди, — она сказала с дрожью в голосе. — Будь ты на месте принцессы, что бы ты сделал?

— Я бы пересмотрел ценности.

— А?

— Она хотела видеть тебя ставленницей на севере, верно понимаю?.. Теперь план испорчен. Ты не обратилась к ней за помощью, это первый знак. Ты, судя по всему, добровольно поддерживаешь чейнджлингов, это второй знак. Ты воспользовалась её фестралами в собственных целях, это знак третий. Что бы с тобой ни сделали, прежде чем разбираться, тебя нужно схватить…

Уши поджались, попытка сказать «хватит» сорвалась на писк. Сноудроп вновь затряслась.

Винди Кэр всё перечислял и перечислял признаки предательства, а следом за ними рассуждения принцессы — ровно такие, как если бы она была хладнокровным чудовищем. А сама Сноу с такой же лёгкостью представила подругу чудовищем бешеным, способным только из гнева убить кобылку: пусть даже хитинистую и изрядно сволочную, натворившую уйму неприглядных дел.

«Да что же с нами творится, дракон забери?!»

— Моя леди… — Сноудроп обратилась, стараясь не выдать голосом дрожи. — Пожалуйста, дай нам время. Я не могу пропустить в крепость твоих солдат.

— Резонно. Ты боишься, я тоже. Пока буря над Бастионом, я не рискну явиться сама. Посему прошу, если не батальон, пропусти хотя бы пару арбитров. Пожалуйста, пропусти.

Сноудроп закусила губу, скривилась. Если и было то, что она знала о наставнице наверняка, так это главное — она ненавидит бессилие. Да в точности как любая нормальная пони! Ведь нет ничего хуже, чем знать, что друг в беде, а лично не вмешиваться — потому что ответственности море, а жизнь одна.

Осколки бессмертны — утверждала богиня? Чушь. Смерть бывает разная. Смерть чести и смерть духа, смерть тела и смерть разума — а ещё самое ужасное: смерть в глазах друзей.

— Ты боишься потерять контроль, — снова заговорила принцесса. — Я тоже. Пойми меня и прими хотя бы эту малость помощи. О большем я не прошу.

Сноудроп кивнула, с новой силой прикусив губу. Чудовище мстительное, чудовище рациональное — аликорница могла быть кем угодно! За три года Сноу так и не узнала её. Но наставница дарила ей время — пару часов после полудня, полтысячи часов каждый год. Больше, чем любой другой ученице. Только эти уроки дали ей силы продержаться: не хрустнуть, как сотню раз сломалась бы прежняя Снежинка, а бороться до победного конца.

Впрочем, не в уроках дело, не в ценностях и даже не в дружбе. Принцесса была частью прежней жизни — вот корень страха — и Сноу вдруг осознала, что готова представить на её месте хоть какое чудовище, лишь бы не пони, которая боится и хочет помочь.

— Я принимаю помощь. Спасибо, что ты со мной.

Одна мысль, и снежинки на острове собрались воедино, Сноу представила фигуру — маленькую и дрожащую — а затем потянулась, сливаясь с ней. Шаг вперёд, и мордочка уткнулась в грудь подруги, большие крылья аликорницы накрыли бока.

Наверное, нужно было обговорить детали, но Сноу молчала. Здесь не было Селестии, да и Наместница едва ли вышла бы на переговоры. И вовсе не истина, что выйдя они смогли бы что-то решить. Все обвиняли друг друга, все держали смерть под крылом, все так долго ждали противостояния; и Хаос, несомненно, уже пробовал на прочность стены своей каменной тюрьмы.

Драгоценные секунды уходили с каждым вдохом и выдохом, тело дрожало, не было слов. Зато появилась единственная нить через море бедствий. Непрочная, кое-как связанная из обрывков, но она была.

* * *

Они обнимались долгие, долгие мгновения. Сноудроп так отчаянно сжимала снежную фигуру, что уже чувствовала, как она тает под крыльями, но не могла остановиться. Принцесса поглаживала её носом по кончикам ушей. Кисточек, увы, не было — не фестралка же! — и даже вместо тепла остался только холод. Но, буря с ним, — Сноу любила обнимать снеговиков.

— Взаимодействие… — пробормотал Винди Кэр.

— Что?!..

— Нет, ничего. Просто слово хорошее. Разбей замыслы, раздели союзы, так меня учили. Я думал на твою принцессу, но, видимо, она здесь ни при чём…

Сноудроп поморщилась. Сначала научат жеребчиков войне вместо дружбы, а потом удивляются, почему вырастают злюками, ждущими предательства ото всех. Ей, например, месяца с головой хватило, а у сотен таких как Винди этот месяц растягивался на долгие-долгие годы. Заботы, приказы, наказания — а ещё эти дурацкие доспехи, которые делают всех на одно лицо.

Разве это нужно жеребчикам?.. Жеребчикам нужны кобылки! А ещё дружба, которая, на секунду, строится на общих увлечениях. И что же, очередной Винди заканчивает офицерскую школу, по праву гордится собой — а спустя годы находит себя одиноким. Обласканным вниманием, может даже семейным, но одиноким. Потому что по какому-то дурацкому стечению обстоятельств, страна кобылок имеет армию, на три четверти состоящую из жеребцов.

— Кто-то играет с нами, — продолжил Винди. — Это серии атак, метко нацеленных, из неясного источника. Твоей богине нет резона, она прямая как лом. Жучарам тоже — слишком высоки ставки. А Луна проигрывает, каким бы ни был расклад…

Нос ткнулся в шею жеребчика, Сноу вдохнула его аромат. Изрядно потный, но всё ещё чуть пряничный, такой домашний. Мята и патока, миндаль и корица, и едва ощутимая нотка липового мёда — которого остался неполный горшочек, а может и вовсе не осталось: ибо пахнущие мёдом жеребчики, это неспроста.

А между тем Винди всё бормотал:

— …Так ведь и для старшей это лишнее. Не понимаю. Если Луна при всех раскладах проигрывает, то Селестия побеждает. Убьют Наместницу — отлично; не убьют — тем лучше: больше уступок, больше доверия. Погибнешь ты — прекрасный расклад, время марша на север; не погибнешь — тоже замечательно: пара поколений и Север сам падёт…

— Винди…

— Да, блин, я завидую! Рвёшь тут задницу, пытаешься всё уладить, а кто-то сидит на крупе ровно и всё-то у неё получается. А они потом ещё спрашивают, чего это у меня ухо дёргается, почему бояться надо, почему чуть что бежать.

— Винди!

— А?

Она чмокнула жеребчика в щёку, покрепче обняла. Кто там говорил, что жеребцы храбрые? Она бы рассмеялась ему в лицо. Да пусть хоть трижды храбрые, зато кобылки стойкие. Где жеребчик сломается, там кобылка выдержит вдвое больше, пусть даже размазывая сопли по губам.

Именно поэтому в батальоне фестралов всех было поровну: а семьи сама принцесса помогала создавать. Любящие — опора для любимых, а маленькие фестралики с пушистыми ушками — смысл и надежда для всех. Ведь что армия — армия на то и армия, что стоит напротив сильного и злого врага; а фестралы встречались с побеждённым противником лицом к лицу: с его слезами, мольбами и просьбами — даже с невинными глазами — но всё равно держали взаперти. Потому что убить, это просто, а переубедить и не поддаться, вот что по-настоящему тяжело.

— …Это наверняка жучары, — Винди забормотал снова. — Когда терять нечего, тогда терять нечего. Они не ждали такого успеха, а теперь останавливаться поздно. Хороший план на то и хороший, что работает сам по себе…

Сноу прервала его поцелуем в губы, чуточку потрясла. «Хватит паники!» — хотелось воскликнуть, но нет, так тоже не годится: временами выплакаться требовалось всем. В минуты боли она злилась, могла даже обидеть другого; а Винди, вон, — паниковал.

В этом мире хаоса каждый боялся по-своему. Хитинистые рыскали в туннелях, утки молчали, Наместница осаживала самых яростных бойцов. Даже принцесса то раздавала приказы, то обнимала снежную копию — и всё бы ничего, но в этом был жутковатый ритм. Дюжина вдохов — объятие; дюжина выдохов — и на последнем короткий приказ.

— Сноу… — послышался голос, самый близкий из всех.

Сноудроп затряслась.

— Послушай. Он не виноват, его там не было! Я всё проверила! Его весь месяц не было там!..

Рэйни, милая Рэйни. Сноу помнила, как спасла бедолагу вопреки её собственной воле, а теперь стражница, сама того не осознавая спасала её. Спасала от мамы. От этого ужаса, с которым нужно встретиться лицом к лицу.

— Мама, прости… — Сноудроп пролепетала.

— …Я была в архиве! Я опросила друзей сестры! Ну не мог он быть одновременно с послами и там… с тобой.

— Прости, пожалуйста. Я не могу выйти лично. Я ужасно… боюсь.

Сноудроп касалась холодной мордочки, чувствуя слёзы на лице. Мама тоже плачет, она знала, но снеговик — дурацкая игрушка! — не мог он ничего передать. Хотелось сейчас же сорваться, бросить всё, и лететь к маме. Которая тоже терялась, тоже просила простить!..

Принцесса — ужасная пони. Потому что хорошая пони никогда не позволила бы ей появиться здесь…

Или позволила бы?

— Сноу, пожалуйста…

— Я не могу. Они — мои друзья. Я не бросаю друзей. Не бросаю…

Сноудроп шмыгнула носом, едва не разрыдавшись.

— Где ты? Пожалуйста, скажи, где ты?

«Где?» — Сноудроп ужаснулась. Мама хотела быть рядом. Так и Рэйни тоже напрашивалась, а потом они обидели её. Издевались, пытали, потрошили — и насиловали, потроша. После такого не оправдаться, и даже сказав волшебное слово «забудем» — не забыть. А глупая пегаска всё говорила и говорила, перебивая маму: что-то о рогатом, которого обманывают, о пленных жеребятах, о подлых жуках…

— Сноу, — вмешался голос. — Очнись!

— А?

Винди схватил её за шею, да так сильно, что дыхание перехватило. Голос жеребчика дрожал:

— Слушай приказ. Проведи их сюда, а фестралов в крепость. Прикажи Криз отступить.

— Что?..

— Это чёртов узел. Пересечение. Здесь никто уже не управляет событиями. Мы должны выйти из боя, пока не потеряли всё!

— Но…

— У нас нет выбора. Будет хуже, если не уйдём.

Сноудроп сжала зубы. Всё — паника победила жеребчика, и лишь едва не побеждала её саму. Но кобылки стойкие — она могла держаться: как держалась на пытках, как держалась против худшего на свете врага. И как бы ни был крут Винди, у него не было такого опыта. Она сражалась, чтобы такого опыта не было ни у кого!

— Мы спасём Джин. Затем уйдём.

— Да хрена мы тут кого спасём!..

Она обхватила жеребчика крыльями, прижалась лицом к лицу.

— Мы — спасём.

Она напомнила главное: Жучары своих не бросают. Потому что к чёрту разум, если друг в беде! Ведь почему пони победили Хаос — Самые храбрые что ли? Самые умные?.. — нет, — самые верные. Ничто не стоило предательства. И пусть хоть все твари мира хохочут: коварнейшие планы ломались, когда с одной стороны одиночки, а с другой все стеной стояли за своих.

Стоило сказать это жеребчику, и он отпустил, замкнулся. Очевидно, понимал. И мама тоже понимала, как и глупая-глупая Рэйни. Они хотели быть рядом, и перед их верностью даже самый тёмный ужас отступал.

— Я… буду рада, — Сноу сказала, дрожа всем телом. — Я… проведу.

Нечто колючее отозвалось в груди — пути пересеклись, нити сомкнулись — и вскоре пушистые крылья мамы уже лежали на холке и боках.

* * *

Сноу догадывалась, что будет дальше. Мама стояла рядом, обнимая, — и Сноудроп ничуть не сомневалась, что вскоре Кризалис достанется по носу. И Криз зашипит в ответ, а после снова получит, сама бросится в драку. Королева в своём праве — Семья поддержит её. Но Наместница — Сноу знала — встанет против, чтобы наконец-то слить накопившейся гнев. И всем будет больно; ещё больнее, чем прежде; ничто в мире не решалось битьём в нос.

Ужасное будущее: бессмысленное, неотвратимое. Теперь Сноу понимала Богиню как никогда прежде. Конфликты, конфликты, конфликты — а потом боль, расставание и снова боль. И единственный выход — сблизиться друг с другом так сильно, как не решался ещё никто прежде. Чтобы и иголки обломались, и тела слились, и души зазвучали в том особенном резонансе, где личные помыслы растворяются в общем для всех желании — счастливо жить.

Странная мысль пришла в голову. Может, все ошибались, и Леди вьюги вовсе не была воплощением стихии, а всего лишь потерявшейся в мире бедствий богиней любви?

— Мама, — Сноу сказала, ещё сильнее уткнувшись носом в пушистую шею. — Пожалуйста, не спеши с выводами. Криз не такая, как рисуется. Она — моя любимая, моя Семья.

— Они обманули тебя!

— Очнись, Рэйни! Это тебя обманули! Навешал он тебе лапши на уши, а ты и повелась. Хороший пони, что, будет прикрываться жеребчиком?! Будет держать взаперти?! Будет пытать?!..

— Я!..

— Посмотри на ребят!

По молчанию Сноу поняла — посмотрела. И присмотрелась. И наконец-то увидела не своих воображаемых бедняжек, а детин, которым бы дружинниками подрабатывать, и пару сестричек-земнопони, которые за раз плюнуть могли бы вспахать поле для всей Семьи. Ну а Пичи, что Пичи, она была лишь вишенкой на торте. Пегасочка уже поясняла стражнице: в какой жопе она видала её заботу и как глубоко туда ей следует идти.

Два полюса встретились, схлестнулись бурями на экваторе — и вскоре уже забыли обо всём: чуть младшая и чуть старшая — они шипели, дыша друг другу в носы.

А мама молчала. Уж Сноу-то знала, ей есть что сказать, но было только дыхание — частое, прерывистое — и мокрые дорожки на щеках. «Сначала выслушай, позже скажи», — так её учила мама. И теперь Сноудроп ощущала, как дрожат её уши — старшая пегаска осматривала всех.

— Хоть кто-то нормальный… — Винди Кэр приблизился. — Пожалуйста, леди, — он обратился к маме, — вели ей всех отозвать.

— Кого именно? Я не знаю…

— Зато я знаю. Это последний шанс!

Сжатые губы, прижатая к щеке мордочка, постепенно успокаивающееся дыхание. Мама промолчала, покачав головой.

— Безнадёжно, — жеребчик скрипнул зубами, отвернулся. — Хотя, да пошло оно всё…

Он резко выдохнул, набрал воздуха, с гулким стуком ударил в камень мостовой.

— Ребята, тихо! Пичи, Рэйни, слушайте меня! Мы идём в крепость! Нас могут убить там, но к чёрту, мы идём!

«Что?!» — Сноудроп оцепенела.

— Мы пойдём впереди Льдинки, рядом и позади неё. Ни отходить ни на шаг! Молчать как тени! В лица гвардейцам не смотреть!

— Что ты несёшь?!

— Наместница!.. Фриск! Нам нужно поговорить!

Уже ничего не понимая, Сноу коснулась жеребчика перьями, потянулась глубже. И вихрь — яростный, жестокий — до вскрика обжёг её. Винди был в бешенстве. В том особенном, в котором пони могли убивать. И он раздавал приказы: как идти, как держать головы и крылья, как пробить строй, если против них окажется полная рота бойцов. И его слушали! Пичи встала бок о бок, Рэйни с другой стороны.

Зазвенел воздух, хрустнули льдинки — Наместница явилась из пустоты.

— Итак, расклад, — начал Винди, шагнув к ней. — Жуки сработались с рогатым. Они хотели убить тебя, и даже теперь не могут остановиться. Сейчас они готовят очередную ловушку, они не оставят тебе выбора, тебе придётся спуститься в Бастион. В крайнем случае они начнут умирать. Джин, Бигзу, Веджи — три жертвы за твою голову. Ты не просто угроза, ты их подарок Селестии, ты их надежда спасти Семью…

— Очнись, Винди, это чушь.

— …Мы сыграем на опережение. Берём фестралов, идём все вместе вниз. Проходим гвардию, не убивая. Находим рогатого, не убивая. Забираем его с ребятами и возвращаемся в портал.

— Допустим, не находим? — Наместница сказала ровно.

— Тогда убираемся отсюда.

— Идёт!

Двое ударили копытом о копыто, созвали остальных. Стремительно они раздавали приказы: резервной сотне, ротам в оцеплении, паре угрюмых фестралов под стражей вендиго. Вся армия разом пришла в движение, а одна кобылка только и могла, что хлопать незрячими глазами — никто её не слушал, никто не замечал.

— Почему… они?.. — она спросила маму.

— Мы тоже пойдём?

«Пойдём?» — Сноудроп задрожала. Её даже не спросили: она была в центре, и вдруг оказалась слепышкой посреди жеребячьей толпы. Лидерство. Она вновь утратила его! Поддалась, уступила, слишком долго ждала. «Здесь уже никто не управляет событиями», — говорил Винди, и, проклятье, он был прав. Она подняла крылья, чтобы вмешаться, но тут же ощутила себя в крепком захвате магии — Наместница держала её.

— Отпусти.

— Нет. Предлагаю выбор. Идём с нами, или прикрывай снаружи. Бурю и армию я тебе передам.

— Но я…

— Мои слуги справятся не хуже. Выбор за тобой.

Ха, очередная ложная дилемма! Вот тебе паршивый вариант и совсем паршивый — выбирай на свой вкус. Или просто… доверься: как друзья доверяют друзьям.

— Ребята, доверьтесь Криз!

Они даже не прервались. Сноу попыталась предупредить Кризалис, но Наместница держала так крепко, что ни пёрышка не протолкнуть. Вновь ощутить себя бесполезной, беззащитной — вот чего Сноудроп боялась больше всего на свете, а друзья не понимали! И только мама тёрлась мордочкой о шею, не позволяя расплакаться. Быть сильной — она учила её.

Но… разве сила, это не власть?

— Ребята, — Сноудроп обратилась. — Я… с вами. Я поведу.

— Не дури, мы все пойдём впереди.

Слишком опасно! Как они не понимали?! Богиня спасла её однажды, но сказала — второго раза не будет; а у глупых жеребчиков не будет и первого раза. Все пойдут — все умрут. И она встала бы на пути — сотню раз встала бы! — но её держали. Она была слабей.

— Я… — Сноудроп коснулась жеребчика. — Я пойду рядом с тобой.

Она встала, обняв его крылом. Мама бок о бок; чуть дальше Наместница, Рэйни, Пичи; и много, много почти незнакомых, отчаянно решительных жеребят.

Лица обдуло холодным ветром — к воротам Бастиона открылся портал.

* * *

Сноудроп дрожала, глотала слюну и снова дрожала. Она слышала, как громко говорит поднявшаяся на стену фестралка; как второй, немолодой по-дыханию, работает с воротами впереди. У фестралов были ключи к каждому Бастиону — и сейчас посланник Принцессы снимал защиту: одно заклинание за другим. Его могли убить в любое мгновение — десятки злых точек ждали на стенах — но не убивали. Боялись. Ждали.

Винди обменялся с посланниками всего парой слов, но этого хватило. Всем приказали молчать, не разделяться, идти позади. Живая стена вокруг Наместницы — вот чем они были, и Сноудроп отчаянно молилась, чтобы стена оказалась достаточно крепкой. Ведь пони не убивают жеребят…

Хруст, скрежет, грохот цепей. Ворота крепости открылись, нос поймал запах пепла, озона, палой листвы. Шаг, и второй — скрип копыт по влажному камню — тёплый воздух прикрытого от вьюги внутреннего двора.

— Сноу, — обратилась Наместница. — Разрешаю вызвать их. Здесь лучшее место для переговоров. Откажутся, пойдём вниз.

— Хорошо.

Хватка магии разжалась, перья неловко заметались по двору. Вот нить и ещё нить, связанные ими букашки, касание и далёкий голос Криз.

«Вы обезумели!? Что вы творите?! Вас же убьют!»

— Выходи, — сказала Сноу. — План меняется. Мы возвращаемся домой.

Криз выругалась, засопела, хотела что-то возразить, но времени уже не оставалось. Сноудроп заговорила громче, обращаясь к рогатому жеребцу:

— Всё кончено. Я уже ничего не решаю. Если хочешь, выходи, мы обещаем тебе защиту. Если хочешь, отпусти Джин…

Она говорила дальше, что Принцессы здесь, что битвы не будет, что Наместница не хочет зла. Сама Фриск молчала, но зато был голос фестрала, который призывал к переговорам: зачитывая и послание Диархии, и скреплённый высшей печатью приказ. Минуло несколько минут, формальности уладились, и злое дыхание гвардейцев вокруг наконец-то затихло. Все ждали; а Криз не отвечала, да и Рогатый, кто бы сомневался, не спешил выходить.

— Защита. Правда? — послышался негромкий голос. Но в этот раз спросила не Кризалис, это был Джин.

— Очевидно, да. За кого вы меня держите?.. — Фриск сказала устало. — Нет, я не убиваю без причины. Нет, я не умираю по приказу. И нет, я не попадаюсь в тупые ловушки. Так сложно признать, что прожившая сотни лет пони в чём-то умнее вас? И, кстати, то что вы обо мне ничего не знали тоже не было случайностью. Знания — сила. А за просто так силой я не делюсь.

Наместница закончила речь, текли секунды. Но ответа не было, все молчали вокруг.

— Не выйдут, — сказала фестралка, — позволишь их найти?

— Хорошо.

Толчок в плечо, и Сноу поняла, что Фриск ждёт её помощи. Медленным шагом они вышли вперёд. Товарищи остались позади, слышались обрывки слов, гудели едва сдерживаемые заклинания — но всё это было уже не важно. У неё были перья — и настало время им поработать, а инеистая грива подруги уже стекала в цитадель.

Попадались препятствия: двери, жгучие камни, марево в тайных проходах — но Наместница подсказывала, как всё это разбивать и развеивать, а сама Крепость как будто с отвращением ждала. Сноу вдруг осознала, что Бастион — тоже живое создание, которое уже давно не знает, кого ему защищать и чему верить. Ему было грустно, одиноко, и по большей части всё равно.

— Попались, — послышался голос.

— Хм?

— Я покажу дорогу, — фестралка встала рядом. — Времени мало. Они собираются бежать.

Стоп. Нельзя сделать полсотни маленьких чейнджлингов, а потом просто взять и сбежать! Или… — Сноудроп вдруг узнала голос, вздрогнула — рядом стояла непростая фестралка. Принцесса вернула собственный облик; высокий, крылатый, слишком жгучий для перьев; облик разъярённого аликорна, указывающего крылом на вход в цитадель.

— Идём?

— Идём, — согласилась Наместница.

Скрипучий иней покрыл стены донжона, с грохотом открылась лестница вниз. Сноудроп ощутила, как два клубка ненависти поднялись, сменили форму, и разом потекли вперёд.

— О нет… — Сноудроп затряслась. — Криз! Слышишь?! Ничего не делай! Вообще, ничего! Я вытащу вас!

Она метнулась вниз: в колодец лестницы, дальше по покрытому инеем коридору. Перья ощупывали проходы, две злые точки впереди стремительно удалялись. Она едва не влетала в обломки, нос ловил очень старый, затхлый и пыльный смрад. Снова поворот — и чихание: мельчайшая каменная крошка клубилась вокруг. Она бежала, помогая себе крыльями, голова то и дело билась о низкий потолок.

— Стойте! А-а-апчхи! Да стойте же! Не троньте друзей!!!

Нельзя убить, начав переговоры — так гласили законы войны. Но где война — забыта, и Сноудроп уже ничуть не сомневалась, дай этой паре хоть малейший повод, не пожалеют ведь. Убьют.

Она бежала, задыхаясь. Голоса слышались через нити вокруг.

— Эй, союзники! Вас не учили, что клятва — обоюдоострый клинок?!

— Не нападать, — голос рогатого.

— Верно. У вас нет ни шанса!

— Напротив. Умру я — умрут все.

— Ложь! — голос Наместницы звенел гневом, а Принцесса что-то молча колдовала — и вот это было в стократ страшней.

Крылья взметнулись, Сноудроп уже не бежала, не летела, а тянула себя, держась за нити и пересекающиеся пути. Быстро, до боли и свиста в ушах, до сбитого дыхание и обожжённых боков — она всё-таки успела. Ворвалась в зал, упала, встала между взбешённой парой и кучкой прижавшихся к единорогу друзей.

Она уже не знала, что тут правда, а что неправда, кто кого предал и кто кого использовал. Да и не важно всё это! Сегодня никто не должен был умереть.

— Хватит. Просто… хватит.

— Верно, — сказала Принцесса. — Не здесь и не сейчас. Мы возвращаемся в Кантерлот.

— Поправлю. К Водопадам.

Наместница говорила, едва сдерживая заклинание. Сноудроп чувствовала портал позади неё, готовую к бою резервную сотню, а ещё нити чего-то жуткого над бурей. Удар был нацелен и на чейнджлингов, и на Принцессу, и даже на неё саму…

— Зачем тебе эта морока? — сказала аликорница негромко. — Сноу не займёт твоё место, это ясно как день. Остальные до ужаса боятся. Отдай их мне, живи как прежде. Обещаю, с ними будут обращаться достойно. Никто не останется в одиночестве, никто не умрёт.

Наместница обернулась к аликорну.

— Это моё дело.

— Моё тоже.

— А ещё моё, — Сноудроп отступила к товарищам, подняла крылья. Кризалис встала рядом, прижавшись боком и крупно дрожа.

* * *

Перья метались вокруг, касаясь стен, обломков и испуганных мордочек. Грубо вырубленный зал каменоломни заполняли замершие словно статуи утки: сотни и сотни пернатых — они не вмешивались, ждали. И вдруг нечто изменилось. Сноудроп ощутила, как буря над крепостью получила новый приказ. Развеяться. Нити заклинаний растаяли, портал закрылся. Резервная сотня не пришла.

Единорог заговорил:

— Вижу, старшие договорились. Теперь силы равны. Вы можете напасть, кого-то из нас убьёте, но мы отбросим вас. А можете и отпустить, тогда никто не умрёт.

Сноу слышала голоса вдали, чуяла дрожь в воздухе, напряжение магии вокруг. Принцесса готовила что-то страшное, Наместница тоже не собиралась отступать, и Кризалис больше не дрожала. Они собирались… драться? Ради чего?! Ради мщения?!.. Да что за глупость! Пони не поступали так никогда!

— Пожалуйста, — начала Сноу. — Мы так старались, чтобы никто не погиб. Пожалуйста, хватит.

— Я никого не убью, — сказала Принцесса. — Но чтобы другие не пострадали, нельзя их отпускать.

— Да никто не уйдёт! Чем вы думаете?! Разве мама бросит жеребят? Разве друг бросит друга? Это называется «отступление», а вовсе не «бегство»! Криз вернётся! И я не позволю держать друзей в каменном мешке!

— Дружба, это верность, Сноу. Если ты верна мне, встань рядом со мной. Если они верны тебе, они тебя не оставят. Свободы я не обещаю, но никто не останется в одиночестве, никто не умрёт.

Сноудроп сжала зубы. Хотелось объясниться, хоть как-нибудь, но уже не было слов. Принцесса ведь права. И Наместница права тоже — молча приглашая присоединиться: чтобы жить на краю мира, пусть в холоде, зато самим по себе. Сейчас она стояла одна, но какие-то минуты, и в зал ворвётся толпа жеребчиков во главе с Винди, а после гвардейцы, фестралы — и три точки треугольника превратятся в ощетинившийся копьями строй.

— Простите, я погорячилась, — аликорница вышла к центру залы. — Давайте отложим решение? Идём все вместе к Водопадам, а там уже договоримся. Такие споры нельзя решать здесь и сейчас.

Сноудроп неуверенно улыбнулась. Сначала пугнуть, а потом обнадёжить — в этом вся подруга. Да и Наместница использовала те же приёмы. Двое кивнули друг другу, сблизились, и теперь стояли в центре залы, ожидая их.

— Криз…

— Лучше умереть, чем жить взаперти.

— Нет, не лучше.

Сноу обхватила шею подруги крыльями, потянула за собой. Но та принялась упираться. Встала — вот прямо как коза горная, а остальные зло ощерились вокруг.

— Отпустите нас, — попросил Джин.

Целый, на ощупь здоровый, но очень-очень испуганный, он схватил свою королеву за хвост, тоже упёрся. Криз болезненно застонала.

— Знаете что?! — Сноу тряхнула всех хитинистых разом. — Достало! Вы меня похитили, теперь я похищаю вас.

— Но…

— Никаких «но». Рогатый может сваливать, скатертью дорога. А вы останетесь, потому что я вас люблю.

— Отпусти. Ну отпусти же…

Хитинистые такие хитинистые. Говорят им «доверься» — нет, не доверяют. Говорят «не обидим» — кусают в нос. А потянешь за собой — так стоят на своём, словно козы на дворцовом приёме. Потому что страшно. Да — страшно. Ей самой было ничуть не легче! И, проклятье, с миром что-то не так, если добрые только и говорят «доверься», а плохие до ужаса боятся их.

— Криз?..

— Пожалуйста, отпусти.

— Нет.

К чёрту перья! Зубами за шкирку Сноу схватила подругу, и помогая себе крыльями потащила за собой. А за ней и всю остальную троицу. Злую, жужжащую, упирающуюся изо всех сил.

— Сноу…

— Месяц. Всего лишь месяц. А там сами решайте. Помните это ваше, «друзья не держат друзей взаперти»?

— Я не…

— Да хоть раз представь себя на моём месте! Я же тебе доверялась снова и снова. Да, блин, меня могут предать. Меня могут отбросить как букашку. Но, просто, доверься мне.

Сказать главное, а потом зубами за шкирку, вновь стрекот и несколько шагов. Ещё пара фраз, и снова зубами — чтобы прониклась — и вновь хоть маленький, но шаг. Минута работы, и пот уже стекал по щекам, смешиваясь со слезами, но пол-пути было уже позади.

В зал ворвались жеребчики во главе с Винди, а за ними гвардейцы, фестралы. Все они непонимающе останавливались, кто-то неумный захохотал. А утки, что утки — эти не вмешивались. Разве что одинокая кряква села на пол рядом с Наместницей, но её едва не затоптали — в зал набилось слишком много пони: и своих, и чужих.

— Ладно, — прошептала Кризалис. — Я не брошу тебя. Только… ты меня возненавидишь.

— Я тебя… Кхх… уже давно ненавижу. А всё равно люблю.

Последний рывок, и всё, победа. Одинокий рогатый остался у своего никому не нужного выхода, вокруг собрались жеребчики, кто-то кого-то обнял, кто-то радостно закричал. И плевать, что Принцесса закрыла морду крылом, плевать, что Наместница кривилась как от зубной боли — их сомнения уже ничего не значили.

В мире не было по-настоящему свободных. Нити дружбы связывали всех.

* * *

Они лежали вместе, в круге хитинистых и пушистых. Криз ничего не говорила, только тёрлась и тёрлась мордочкой о шею. Никто не мешал. Сквозь голоса вокруг слышался тихий свист, шелест — такой похожий на пение поздних цикад. Кризалис плакала. Сноу пыталась объяснить, что Фриск вовсе не злая, что она не сделает им ничего плохого — но Криз не слушала. Они лежали вдвоём, обнимаясь как в последний раз.

В зале собралась уйма гвардейцев, фестралов. Винди кое-как организовал своих, и теперь жеребчики стояли нестройным рядом, отделяя друзей от не-совсем-друзей. Мама разговаривала с Принцессой, Наместница ходила кругами, а ещё были утки, сотни уток, которые словно в смятении перелетали то туда, то сюда.

— …Теперь осталось последнее, выбраться отсюда, — говорил Рогатый. — Портал выведет нас в Предгорье. Воспользуемся им?

— Очевидно, нет, — Фриск ответила скучающим тоном. — Сколько раз повторять — не попадусь. Ты можешь хоть на секунду представить меня противником, а не трофеем на стене?

— Нет.

— Что же, мир полон ничтожеств.

Наместница замолкла. Она вновь и вновь пыталась призвать портал: в этот раз собственный, без помощи Богини — но тщетно. Защита крепости поднялась, буря развеялась, а высунься наружу — Сноу не сомневалась — зной будет такой, что и Кантерлотский полдень покажется нежным вечерком. Впрочем, Леди дня не спешила являться. Она, в общем-то ленивая пони, не любила спешить.

Но хватит лишних мыслей — подруга плакала рядом. И Сноу начинала понимать — почему. Поначалу думалось, что Криз до слёз боится Принцессы. Но нет — не боялась. И Наместницы, и Селестии, и вообще никого, кроме одной единственной пони. Сноу касалась и находила бесчисленные нити страха, направленные на неё. Но подруга не извинялась, просто плакала — оттого что есть в мире вещи, на которые ещё можно сказать волшебное слово «забудем», но нельзя простить.

Недавно одна глупая слепышка обидела наставницу недоверием. И теперь чувствовала себя очень, очень виноватой. Так вот, в нитях страха была та же вина, только умноженная в сотни, тысячи раз.

— Милая, вставай, — мама прошептала на ухо. — Мы должны идти.

Сноудроп поднялась, опираясь на неё, и ощутила, как не разжимая объятий встаёт Кризалис. Другие собрались рядом, позади фестралы, гвардейцы вокруг. Шум жеребячьей толпы чуточку поутих.

— Слушайте, ребята, — начал Винди. — Пойдём по двое, держась за хвосты идущих впереди. Никаких слов, никакой магии. Все выберемся, тогда отметим победу. И нет, мы не сольёмся на последнем этапе! Мы сделаем всё чисто, пацаны!

Всё же хорошо, когда пони занимаются своим делом. Метки ведь не просто так даны: кому-то командовать, кому-то делать снежинки, кому-то судить и спасать. Вон фестралы очень помогали — уже успели и проход расчистить, и светильники развесили. Ей-то ничего, а многие жеребчики поранились — пару вывихов пришлось вправить, а потом утками лечить.

Утки не возражали. А когда мордочкой о шею потёрся Джинджер — наконец-то повеселевший — Сноудроп убедилась: они победили. Все победили сегодня: и плохие, и хорошие — всё для всех закончилось хорошо. И никто уже этого не испортит, а если и попытается, они дружно дадут ему в нос.

Сноудроп шла молча, уже не пряча улыбку. Нос тыкался в бедро Джин, Криз отчаянно обнималась, позади шла мама. И снова в душе кружилось то особенное чувство. Торжество. Как в тот день, когда она впервые бросала снежинки. Как в тот день, когда убедила друзей отпустить Рэйни. И теперь в копилку особенных воспоминаний добавилось третье — замечательное, неповторимое.

День, когда никто не погиб.

Она шла, и чувствовала нити. Вот первая, где она лично обрушивает град на Великий город. Рогатый погибает, а грустная Кризалис идёт рядом с ней. Вот вторая, где Наместница врывается в Крепость, и умирает, захватив с собой десятки других. Вот третья, где она спасает Фриск, но кровь пролита, и аликорница рядом качает головой. И четвёртая, и пятая, и шестая — смерти, смерти, смерти, которых только благодаря огромной работе каждого удалось избежать.

Что бы там ни задумали Криз с Рогатым, они на это не решились, в конце они хотели только бежать. Кем бы ни была Наместница в прошлом, она не отчаялась, честно ответив добром на добро. И Богиня не оставила, и Принцесса помогла. А уж Винди Кэр — он памятника заслуживал. Ну, или пломбирной фигурки. Все здесь заслуживали пломбирных фигурок, и Сноу решила, что сделает подарок для каждого вокруг.

Десять тысяч пломбирных фигурок. Великая задача! Но тридцать в день, это не так уж сложно. Ещё будут подарочные коробочки и письма, споры на верхах и хвастовство военных пегасов, а после короткая строка в учебниках истории: мол, в двести таком-то году две армии встретились, постояли, да и разошлись.

— Замечательный день… — Сноудроп прошептала в нарушение правил.

Впрочем, уже можно, нюх её никогда не подводил. Ветерок снаружи приносил запахи океана, палой листвы, настороженных пони — а кроме того чего-то льдистого, стоящего вопреки этой чуждой теплоте. И вот копыто стукнуло о последнюю ступень лестницы, позади остались двери донжона, заскрипела трава.

Две пони встретили их. Одну Сноудроп почти не знала, а вторая коснулась мордочки пушисто-льдистым крылом. Приветствие, любопытство, оттенок гордости — такой привычный язык градаций холода и инеистых узоров, который был гораздо полнее и глубже, чем меняющиеся из года в год диалекты живых.

— Помирились? — Сноудроп неуверенно улыбнулась.

Нет, не помирились — вскоре она убедилась. Обе богини стояли буками, заставляя и гвардейцев, и вендиго дружно дрожать под бронёй. Разве не стыдно?.. Наверное, следовало поклониться — но не хотелось. Может, стоило бы дать в нос за всё хорошее. Обеим. Но это было бы нечестно. Бывают засухи, бывают и вьюги, бывает слякоть и дожди. Богини ведь разные и мечты у них разные, а чья справедлива — кто разберёт.

Покой, или единство — иногда хотелось и того и другого, а изредка и просто борьбы.

Но хватит на сегодня. Последние жеребчики вышли наружу, доспехи гвардии сменились одеждами послов. Эти рогатые чуть нервно прохаживались, но твёрдо намеревались идти следом. А ещё были фестралы — целый взвод — и раздражённые мордочки морских пони, которых, вообще-то, тоже коснулось сражение на границе между Сушей и ещё одной Сушей, где кто-то с кем-то повздорил, а дельфины жалуются именно им.

Послышался треск, лицо обдало холодом — Богиня открыла портал на зимние пути. Право Наместницы — ступить первой, но как-то так получилось, что одну слепышку вытолкнули впереди толпы. Ну и маму, конечно, и вцепившуюся железной хваткой Криз.

Они шагали, ведя остальных, Кризалис молчала и ждала.

* * *

Водопады. Ещё с неделю назад Сноу не могла поверить, что у неё теперь есть собственное владение, а стоило ступить из портала, как стало ясно, почему «Радужные водопады» до сих пор никто не заселил.

Грохот. Ужасающий. Словно ливень и град одновременно, словно лавина и вой ветра среди гор. Уютное место, они говорили?! Трижды ха! Несколько шагов по гальке, касание копыт о траву — и Сноудроп уже ничего не слышала, Только грохот, грохот, грохот, который скрывал и шаги, и дыхание, и даже стук собственного сердца. Если бы не перья, её мир сжался бы в крошечную точку, дрожащую посреди пустоты.

— Криз, умоляю. Если можешь что-то сделать с моими ушами, сделай это сейчас!

— А?.. Поняла.

Касание, дрожащие копыта на шее, и наконец-то поцелуй в ухо. Несильная боль.

— Что вы делаете? — спросила мама.

Вздох, и Сноудроп объяснила — всё как есть. И как Криз училась лечить на умирающих, и как обижала её, и как они вместе обидели Рэйни. Мама знала историю — с чужих слов — но до сих пор Сноудроп никому не рассказывала, что думала и на что надеялась, где падала против воли, а где сама хотела упасть.

Объятие стало крепче, но не было слов.

— Я не тупая, — Сноудроп поморщилась. — Я уже поняла, что не Рогатый меня мучил. Криз, признайся, это всё с самого начала задумала ты?

— Да.

Кризалис закончила со вторым ухом, отстранилась. Она касалась груди, но теперь только кончиком крыла.

— Да, — ответил второй голос. Утка опустилась рядом, зашуршала травой. — Мы с дочерью всё придумали от начала до конца…

Он рассказывал дальше: и как фестралы подбирались всё ближе, и как единственный союзник бездействовал, и как времени оставались недели, а бежать уже не было сил. Потому что чейнджлинги не бегут, если могут сражаться. Чейнджлинги бьют в слабейшее место врага. И тоже знают, что такое жестокая, изощрённая месть.

Вот они и отомстили. Плакали и мстили, потому что так надо. Надо предавать и жертвовать друзьями, использовать и обманывать, мучить и ломать. И даже убивать надо, ибо враги на то и враги, чтобы стравливать их между собой и смотреть свысока.

— Необучаемая порода, — заключила Сноудроп.

Захотелось извиниться — и она извинилась. Захотелось обнять кого-нибудь, и она взяла утку в копыта, несильно сжав за грудь. Гнева не было, как и обиды. Просто очередной ушат мерзости в морду, который мог бы стать последней каплей. Но не сегодня. Не в этот замечательный день.

— Криз, а ты меня любишь? Или… просто нужна?

Королева молча опустилась рядом, коснулась груди. Странно коснулась — и только спустя пару мгновений пришло осознание — это слово. Криз приглашала: «Посмотри».

— Ты разрешаешь?

— Да. Просто сделай это… — Кризалис прервалась. — Знаешь, я могу сказать — ты меня любишь. Вот прямо сейчас любишь. Даже сильнее чем прежде. Потому что я нужна тебе, точно так же, как нужна нашему рогатому другу. «Цветы зла», помнишь? Вам пусто без нас. А мне без тебя пусто. Это называется любовью? Если так, то люблю. А точнее не знаю — зеркал не завезли.

Касание мордочки о мордочку, вздох мамы, но ничего кроме. Слов не требовалось, чтобы сказать главное: «Возвращаемся домой», — она просила. Забудем это, и пусть всё будет как прежде. Мороженое в пустом парке, снежинки и вечера вместе, уроки с принцессой и полёты по утрам. И пусть со всем здесь разбираются мастера своего дела. Ведь послы должны быть послами, а простые кобылки простыми кобылками. Мир был бы лучше, если бы каждый занимался только своим.

А с другой стороны — Винди справлялся, да и Наместница как-то умудрялась держаться разом и против Принцессы, и против кучи наседающих послов. «Верните жеребят», — они упрашивали. «Не ваши, не вернём», — им отвечали. Рэйни что-то требовала — Рогатый возражал. А здесь, под брызгами водопада, было тихо: никто не приближался, никто не мешал.

— Сноу, я в тебя постоянно смотрю. Это честно. Не трусь.

— Хорошо.

Касание крыльев о мордочку, лёгкое марево, проникновение внутрь. И странный, очень странный вихрь в глубине. Не яростный, как у Пичи, и не холодный, скорее пустой. Вихрь тьмы, который стягивал нити, кружащие лица. Вот добрая Криз, вот наивная, а вот расчётливая и злая — маски и снова маски, а под ними нечто чужое: далёкое и хищное, равнодушное почти ко всему.

Немногое требовалось этому созданию. Пища и безопасность, потомство и влияние, орудия и марионетки. А ещё игрушки, в одной из которых Сноу узнала себя саму. Любимые игрушки: тряпичные и хрупкие, знакомые до каждой царапины — из которых она сама когда-то создавала целые миры.

— Ты тоже любишь ролёвки?

— Аа?.. Да. Обожаю придумывать, как сделала бы что-то, если бы была кем-то другим.

Сноудроп обняла подругу, потёрлась носом о шею. Она слышала о злых жеребчиках, которые могут сломать игрушку: выкинуть, отдать другому. Да что там, последнее и она сама нередко делала. Где та заветная коробка?.. Сменилась снежинками, а мелкие тряпичные лошадки давно достались незнакомым жеребятам. И не знала Сноу, будут ли они их беречь.

Все для Криз были такими же игрушками, ценными лишь пока она была маленькой. Но это время прошло. В других игрушках подрастали орудия, которые вскоре станут продолжением её воли, а редкие нити дружбы сменятся паутиной семейных забот.

Печально, наверное. Но разве не все меняются?.. Сноу знала, что ей бы уж точно не понравилось, если кто-то вздумает лезть в душу, чтобы переделать на свой вкус.

— Эмм… друг? — она обратилась к утке.

Как-то странно было называть «другом» чудовище, которое причинило ей столько боли. Но привычка — великая сила, и она даже смогла улыбнуться, переломив последние остатки отвращения внутри.

— Если бы всё вернулось в прошлое, ты бы снова мучил меня?

— Да.

Она кивнула. Должно быть Утиный был по-своему счастлив. Семья в безопасности, границы открыты, Наместница нуждается в чейнджлингах, а значит и не убьёт. Это называлось победой — неполной, висевшей на волоске, но всё-таки победой. Бог истреблённого народа исполнил своё предназначение: и вот, скоро, совсем скоро маленькие хитинистые снова будут бегать по весенней траве.

Он изнасиловал, предал, воспользовался — и гордился собой.

Сноудроп нежно вернула утку на землю, потянулась, поднялась. Вновь она ощущала нити: пути в пространстве вероятностей, где убивает, убивает и снова убивает. Тысячи Снежинок на других линиях времени убили бы врага, но сотни бы пожалели. Потому что убийство, это не решение, а только новый комок боли — предательство себя и предательство друзей.

Были в мире существа, которые не знали благородства, жалости, чести — да и не хотели знать. Но разумные тем и отличаются от безумцев, что освоили «Дилемму заключённого», пусть даже не как закон существования, а как простой по сути и содержанию, но крайне эффективный инструмент. Доверие на доверие, предательство на предательство, прощение на прощение.

Предательство на доверие давало скоротечные победы, но в долгой стратегии выигрывали только те, кто заслуживал доверия — кто доверял.

* * *

Сноудроп стояла, обнимая одновременно и маму, и дрожащую от гнева Кризалис. Обе уже высказались, чего «не будет, потому что не будет». Обе уже сказали, что «моя Сноу не такая». И как бы она ни увещевала — обе остались при своём.

— Я возвращаюсь в Кантерлот, — наконец решила Сноудроп.

— Но…

— На неделю. Потом на неделю останусь здесь. Криз, хочешь с нами? Тогда будь паинькой. Мама, пойми пожалуйста, это относится и к тебе.

Старшая пони вздохнула, но больше не спорила. «Гордись своим упрямством», — она учила когда-то. Ну, что же, Сноу могла только неловко улыбаться, говоря «нет», а потом снова и снова «нет». Неделя на неделю, это ведь честно?.. Но ни Криз, ни мама не были довольны. Впрочем, не зря говорят, что дипломатия, это искусство уступок: обе любимые расстроились, обе разочаровались — зато ни один нос не пострадал.

Сноудроп ощупывала всё вокруг уже такими привычными перьями: находила удивлённых жеребчиков, собиравших голубику; чуть дальше шатры посольства, тянущую снедью печурку — а за стенами ущелья сотни и сотни неподвижных фигур. Вендиго смотрели и ждали. И Сноу чувствовала в них слабую, слабую надежду, что, может, главная всё-таки образумится и вышвырнет пришлую сволочь прочь.

Увы им, Наместница не спешила. Льдистая стояла рядом с тёмной аликорницей, они обсуждали что-то, но уже не спорили, а всех прочих отослали подальше от «Полога тишины». Фестралы грустно прохаживались рядом. Так-то они должны были убедить жеребят вернуться, но уже осознали, как это будет нелегко. Семья, или приют. Свобода, или законы. Горный воздух, или подворотни. Чтобы выбрать, право же, не требовалось великого ума.

Вон и Пичи, довольная собой, возвращалась рядом с нахохлившейся пегаской. Утка поправляла ей ухо, оборванное на конце.

— Эй, Сноу! — Рэйни Клауд позвала, — Подожди минутку!

Она взмахнула крыльями, оказалась рядом. Дыхание выдавало едва сдерживаемый гнев.

— Необучаемые?

— Необучаемые… — пегаска вздохнула. — Слушай, ты можешь отправить нас обратно к Бастиону? Мне нужно повидать семью.

— Нас?

Перья нашли Пичи, весело болтавшую с уткой; пару патрульных фестралов; корзину, позабытую на траве. И наконец, одинокого рогатого — он направлялся к ним.

— Один маленький вопрос, — Сноудроп обратилась. — Вы, добрый сэр, вернулись до моего побега из Крепости, или после?

— Днём раньше. Защита сработала, уничтожив твои снежные фигурки. Той же ночью я уже был там.

И не помог. Вернее помог, но совсем не той, кто молила о помощи. А потом… Нет, лучше забыть! Или не прятаться за волшебным «забудем», а просто признать, что в мире есть плохие пони. Очень плохие, просто ужасные, которых почему-то спасают благородные пегаски.

Рэйни тёрлась носом ему о грудь. Рогатый торжествовал.

— Ты понимаешь, что если вернёшься в Эквестрию, тебя будут судить?

Что-то зашуршало, развернулось перед ней. Касание перьев, и стало ясно, это свитки. Печать «высочайшего помилования», а рядом вторая — «неприкосновенности посла». А под печатями подписи, рельефные и чёткие, скреплённые жгучим сургучом. И Сёстры, и Наместница, все решили, что именно этот «почтенный» будет посредником между двух государств.

Мир несправедлив.

Нет, она могла понять, что выбрали «кого не жалко». Могла понять и помилование, ведь не каждый пони убьёт своих, чтобы спасти детей. Но, проклятье, почему не выбрали её? Слишком маленькая что ли? Слишком жалкая?! В такие мгновения хотелось просто сжать зубы, сплюнуть, да и обнять такого жеребчика как Винди Кэр.

— Криз, ты со мной?

— Ага.

Подруга уже не боялась, просто не отставала ни на шаг и часто, очень часто дышала. Нервы, усталость — хитинистые ведь не железные. Да и она сама чувствовала, как слипаются веки: слабое, сотню раз избитое тело просило отдохнуть.

Сноудроп вызвала портал, с удовольствием чувствуя, как воля направляет скрытую в перьях огромную силу. Ещё недавно она побаивалась, что раз всё закончилось Богиня заберёт подарок, но нет, та не стала. Слепышка больше не была слепой. Она могла сломать, а могла и исправить, а ещё могла полететь хоть на край мира, чтобы узнать как выглядят все деревни и города…

Лучший подарок на свете! Вот бы у всех был такой! Вот бы все могли совладать с таким, не превращаясь в Рогатых. Она не превратилась — теперь она знала. И Рэйни тоже. А другие?.. Где-то в хаосе прошлого они выбрали свою судьбу. Не ей с этим спорить. Просто, иногда хотелось, чтобы метка магии принадлежала всем.

— Милая, — мама погладила шею. — Ты на ногах не стоишь.

— Ага.

Касание о грудь, приглашение, и Сноудроп забралась на мамину спину. Нос уткнулся в холку, мягкая грива окутала лицо. Сколько раз она так засыпала?.. Да сотни, тысячи — почти каждый день, когда они летали по вечерам. Чтобы ощутить то самое чувство. Последние лучи Солнца на мордочке, свист ветра, небо, простор. Каждый заслуживал этого. Каждый имел право жить с кем хочет, любить свободно и идти, куда зовёт душа.

— Криз. Всё что я наговорила недавно — забудь. Я никому не позволю запереть тебя. А если они посмеют — я спасу.

— Я тоже.

— Тогда можно ещё одну маленькую просьбу?

— Дай угадаю…

— Ага. Похищать можно. Но, пожалуйста, не насилуй и не убивай.

Касание о бок, пара быстрых жестов, шуршание крыла. «Обещаю», — сказала подруга, а после добавила: «Слово королевы«.

— Круто. Вот бы я тоже могла так сказать: «Слово Сноудроп».

— А что мешает?

А действительно, что?.. Это несправедливо, что какого-то там Рогатого назначили посланником. В мире, вообще, случались несправедливые вещи: кто-то кого-то недооценивал, кто-то кого-то ненароком обижал. Можно утереться и идти дальше, можно требовать справедливости, а можно и работать, чтобы эту справедливость лично установить.

И нет, волшебные перья тут не помощник. В мире было много волшебных созданий, и что из этого получилось — едва не порушили всё. Потому что были сильные, но не очень умные. В «Эпоху хаоса» немногие умели писать. Она умела: она знала три языка в совершенстве, а полдюжины на слух. Она знала законы и обычаи, логику с философией, историю народов, экономику государств — многое и разное, что занимало мысли в тяжёлые часы. И мир прояснялся.

Не вера, не честь и даже не ослиное упрямство, а именно знания дали ей силы пройти через всё. Наверное, другая Снежинка бы сломалась. Наверное, другая стала бы убивать. И сама поставила бы точку над своим миром боли, одиночества, темноты. А она справилась — потому что не боялась учиться, потому что многое выучила и многое хотела узнать.

Нужно знать себя, чтобы не переступить пределы. Нужно знать других, чтобы принять в них чуждое себе. И нужно знать законы мира, чтобы найти общее даже в самых чуждых умах. А когда «чужие» идут рядом, нечто в мире меняется, и в душе растёт то особенное чувство — торжество.

Прав Рогатый — от этого не отказаться. Нельзя выбрать покой, когда внутри такая-то буря; нельзя забыться в снежинках, пока рядом сотни неизведанных путей. Поэтому она не останется в Кантерлоте. И с Семьёй тоже не останется.

Она будет послом.