В тылу
Анонимус
Рэрити призывают на фронт.
Господи… война прожуёт её и выплюнет огрызки. Если случится чудо и она вернётся невредимой, внутри она всё равно будет страдать от посттравматического синдрома…
Она же всего лишь швея с большими амбициями, зачем она нужна на фронте? Но её всё равно призвали.
Я ругался, торговался, потом просто плакал… а она ушла.
Я пришёл на рекрутский пункт и попытался вступить в армию добровольцем. Меня не взяли. Если не солдатом, то хотя бы санитаром. Кашеваром, наконец. Ответ каждый раз был один: без кьютимарки меня не пустят на войну. Да, даже помощником кашевара.
Единственным моим утешением были приходившие раз в пару месяцев письма.
А потом письма перестали приходить.
Ни строчки за целый год!
Опубликовали официальное сообщение, что её отряд попал в засаду.
Я не мог ни спать, ни есть.
Постепенно не самые разборчивые кобылы начали пытаться меня «утешить».
Даже самые милые из них получали в ответ взгляд, который устрашил бы, наверное, саму Королеву Найтмэр.
До тех пор, пока я не увижу тело Рэрити, не поверю, что она мертва. Я буду ждать, что она вернётся.
И даже если я перестану ждать, всё равно не посмотрю ни на одну другую кобылу.
Потом война закончилась, объявили победу.
Кобылы начали возвращаться. Усталые, но счастливые, они выскакивали из вагонов и бежали к встречавшим их жеребцам и жеребятам.
Потом стали привозить раненых. Некоторые были так изуродованы, что уже не походили на пони.
И всё равно никаких вестей о моей единственной.
Начали привозить гробы, накрытые оранжево-черным флагом.
Те, кто отдал всего себя, должны чествоваться как герои.
— Пока не увижу — не поверю. Буду ждать! — я повторял это раз за разом, как заклинание, как мантру, и эти слова удерживали мой разум.
Через месяц курьер привёз официальный свиток: «Супругу военнослужащей _рядовой_ _РЭРИТИ_ официально сообщаем, что ваша жена _РЭРИТИ_ была возведена в звание _майора_ и пожалована рыцарским достоинством Эквестрийской Империи за…»
— Да к Дискорду подробности, она жива или нет?!
Я торопливо разматывал свиток, и мне было плевать на тех, кто мог увидеть, как я ору на письмо.
Потом в тексте встретилась строка «…будет возвращена вам в течение двух недель…»
У меня потемнело в глазах. «Будет возвращена…» Живых направляют, а не возвращают! Сначала эта мысль вызвала гнев, затем скорбь. А потом руки сами скомкали влажное от слез письмо и отшвырнули его в сторону. Пока не увижу — не поверю! Буду ждать!
Через две недели я стоял на перроне. Вокруг были жеребцы, ожидавшие своих жён, сестёр, дочерей.
Вот знакомое лицо.
— Анон, — кивнул мне Макинтош.
Я ответил на приветствие, его сестра и Рэрити были близкими подругами. И, разумеется, служили вместе в Понивильском отряде. Ему, наверное, так же плохо, как и мне.
Но у меня не получается об этом думать. Мои мысли заняты одним. Рэрити.
Но хоть как-то, а поддерживать социальные контакты необходимо…
— Как дела у Эпплблум? — практически бессмысленный вопрос, но нужно же хоть попытаться восстановить знакомство, которым я, погруженный в своё горе, столько времени пренебрегал.
Он фыркнул.
— В школе. Не отпустили, хоть просилась.
«Но я не уверен, что выдержу, если Эпплджек не выйдет сейчас из дверей вагона» — мысленно продолжил я за него.
— Свити Белль? — он тоже пытается общаться.
— Тоже в школе, плетёт гирлянды из фиалок. Рэрити всегда говорила, что плетение гирлянд хорошо развивает точность телекинеза.
Мак поднимает на меня взгляд, через пару секунд кивает.
— Йеп! Представляешь, как натренируется?
Я киваю в ответ. Оказывается, такой разговор может слегка унять беспокойство.
Мы ждём в молчании ещё четверть часа, и на станцию прибывает Кантерлотский Экспресс.
Как обычно, сначала выгрузили гробы. Всего два. Я чувствую болезненно-унизительное облегчение, глядя, как Бон Бон прижимается к гробу с нарисованной сверху лирой.
— Не нужно было высовываться, играла бы на своей лире! Не надо было говорить, что можешь сражаться!
Это не Рэрити. Хорошо.
Я сжимаю зубы, и у меня получается сдержать слёзы.
Выходят несколько кобыл, счастливых, усталых, забинтованных. Вот радужногривая пегаска с искусственным крылом и жутким шрамом через глаз — но сам глаз вроде цел…
А потом Макинтош вскрикивает и кидается вперёд, чуть не сбивая с ног идущую к нему кобылу.
— Тих-тих, Бигмак, затопчешь! Моя железная нога слабее прежней! Как там ферма?
Он не отвечает, сжимая в объятиях оранжевую кобылу, по его лицу текут слёзы. Я чувствую его счастье и облегчение.
— Ну пошли-пошли, мы всю дорогу загородили!
Он сдвигается с места только когда начинает идти сама Эпплджек, словно если он отпустит её, она снова исчезнет.
Одна за другой счастливые кобылы выходят из вагона, одна за другой происходят счастливые встречи, а Рэрити всё не видно.
Через некоторое время выходит последний пассажир вагона, вернувшего домой Понивилльский отряд.
Серая пегаска с косящим глазом обращается к толпе… Толпе, которая совсем не рассеялась за всё это время…
— Внимание! СМИРРР-НА!
Армейские рефлексы заставляют солдат вытянуться и замереть.
Утончённое, отполированное, абсолютно белое копыто ступает на перрон.
Все, как один, солдаты отдают честь.
Рэрити совершенно такая же, как раньше. Её ослепительно белая шёрстка сверкает, грива уложена в привычную причёску. Разве что повязка на глазу и меч в украшенных ножнах на спине, да непривычно высокие, хотя и стильные, сапоги до середины бедра на задних ногах.
— Хватит уже, дорогие мои! Мы не на фронте и не в Кантерлоте! Теперь я снова миссис Рэрити!
— З… Зефирка? — мой голос дрожит, я уже давно произносил это слово только в мечтах.
Она поворачивается ко мне, широко улыбается, потом подбегает, обнимает и дарит лёгкий поцелуй. Её глаза сияют. Дёрнув ушком, она оборачивается к толпе.
Всё ещё отдающей ей честь.
— Ох, во имя солнца… Вольно, все. Честно, это же вы организовали восстание!
— Токмо эта… Ты же приняла всё наказание и спасла наши жопы!
Я обнимаю её и не могу заставить себя разжать руки. Та самая Рэрити, которая ни разу не пропустила очередной поход в спа…
— Я так рад, что ты в порядке. Когда перестали приходить письма, я просто не знал, как мне жить…
Она потёрлась о мою щёку.
— Ну теперь я здесь, Эквестрия в безопасности, — поцеловала в шею, — и я так по тебе соскучилась!
Потом рассказывались истории, поднимались бокалы, произносились тосты — переворачивалась страница истории для всего города.
Рэрити была в центре всех событий.
Когда Понивилльский отряд схватили, враги обращались с ними реально жестоко. Они заставляли пони самим выбирать жертву для пыток, но Рэрити сама вызвалась, заявив что выдержит всё.
И это она смогла всё разведать, спланировать и разложить в нужных местах зачарованные драгоценные камни.
Отряд мог бы тихо ускользнуть во мраке ночи, но Рэрити приняла решение, и они остались, чтобы сражаться, чтобы спасти всех пленных из концлагеря.
Это был тяжёлый бой, половина тех, кого она повела в бой, были изранены, половина — изнурены тяжкими условиями плена.
Рэрити постоянно пыталась принизить свои заслуги, но те, кого она спасла, постоянно замечали это и возносили ей хвалу.
— Наконец-то дома! — выдохнула утомлённая празднованием Рэрити.
— Просто не верится, что они ещё продолжают!
— Пинкамина мечтала об этом празднике много дней, так что они будут веселиться до восхода солнца и ещё дольше.
— Теперь и для нас война закончилась, есть что праздновать, — ответил я, наклоняясь и целуя Рэрити в макушку.
— О, дорогой, только я сначала в душ. От меня пахнет потом… и ванилью… и сидром! — ответила она, возвращая поцелуй.
Оставив меч на краю стола, она убежала, и вскоре я услышал шум включившегося душа. Внезапно меня посетили очень грешные мысли, и я шагнул в сторону ванной…
— Ай! — громко раздалось из-за двери, и звук падения.
В моей голове разом ожили все те миллионы страхов, которые посещали меня за последние восемнадцать месяцев, я бегом кинулся в ванную… и увидел, что Рэрити лежит в ванне, пытаясь зацепиться за край. Я присмотрелся внимательнее, и понял, что она пытается… приставить на место свои задние ноги.
Те высокие сапожки…
— Анонимус?! Подожди, нет, я… — она снова поскользнулась, забыв на секунду, что у неё нет задних ног, чтобы упереться ими.
Я кинулся вперёд и обхватил её тело прежде, чем она ударилась об ванну ещё раз.
— Пожалуйста, не смотри на меня… такую… — тихо произнесла она.
Я просто не знал, что можно сделать в таком случае… и сделал то, что помогало всегда.
Крепко прижался к своей жене и поцеловал её.
Она смотрела мне в лицо… Что она искала? Жалость? Отвращение? Этого там не было, и быть не могло.
Я поднял одну из металлических ног, спрятанную в сапожок.
— Чем тебе помочь, Зефирка?
— Просто приложи к левой задней ноге, у меня есть особая магия для прикрепления…
Так я и сделал, наблюдая, как срабатывает сложный механизм, спрятанный под металлической облицовкой верхней части протеза.
— Теперь вторую! — приложил искусственную ногу туда, где раньше была середина бедра ноги живой и настоящей. — Анонимус, я пойму, если ты… — я прикоснулся к её губам, не давая произнести жестокие слова.
— Ты моя жена, и я всё же тебя дождался, и подумать не смей, что я так долго ждал тебя не для того, чтобы быть рядом до конца своих дней.
Она пару секунд смотрела на меня с улыбкой, потом обняла и горячо поцеловала.
— Ты прав, драгоценный мой. Я просто чересчур долго не была дома.