FoE: Corrupted adve…adve-nnnn-chur…yeee! (Испорченное прику… прик… прик-к-к-люююю-ченне!)

Глава седьмая. Shovel for hire

Два километра вниз по склону – это легко. Силы, конечно, не вернулись, и ноющая боль из тела не ушла. Глазница превратилась в логово бешеного зверя, который пытался разрушить свое «жилище».

Оставшемуся глазу открывались новые детали этого городка. Перед символическим входом в город в виде ворот без стен, от которых остались лишь два столба, красовалась старая, ужасно затертая надпись: «Добро пожаловать в Д ЫРУ». Приветственная табличка когда-то была зеленой, а буквы красивыми и белыми, но теперь ее сильно согнуло, и лишь чьи-то заботливые копыта выгнули ее обратно в что-то ровное.

У входа стоял крепкий черный пони в броне из веревок и планшетов, на одном из которых еще читались затертые медицинские бланки. От щеки до левой ноздри тянулся неприятный старый шрам, из-за чего лицо приобретало вечно хмурый оскал. Зазубренное, слегка гнутое копье из стальной трубы не добавляло добродушия стражнику. Кьютимарка на боку была в виде знака «>», что бы это не значило.

— Хай пришлепать в Дыру! – громко поприветствовал он, едва я подошел на десять шагов и облизнул края шрама рта. «Что там я должен сказать по этикету?», спросил я у себя. Тишина. Что ж, буду импровизировать.

— Спасибо. Я – Хелбент.

Я хотел подойти ближе, но страж нахмурился и приобнял передним копытом копье. Что не так?

— Стой, Хент!

— Я – Хелбент. – автоматически поправил я.

— Главное, стой. – приказал черный страж.

— Что не так?

— У тебя есть оружие, кроме этой лопаты?

— Не, нет.

— Уверен?

— Да.

— Ты трешься здесь, шоб творить беззаконие?

Вопрос заставил меня присесть. Черенок от лопаты больно дал по нижней челюсти, напомнив сразу о все еще заживающем лице.

— Нет! – возмущенно воскликнул я.

— Ты уверен?

— Да!

— Да, собираешься?

— Нет.

— Что «нет»?

Я вздохнул, подобрал приличные слова и произнес:

— Нет, я не собираюсь творить здесь беззаконие, и да, я уверен, что не собираюсь творить здесь беззаконие.

Страж выпучил глаза, в которых было столько уважения, словно перед ним был самый благородный пони, и утер передней ногой самую скупую слезу счастья.

— Это… и туда, и сюда хороший ответ! Я Таран, и я тараню всякую шваль.

Таран, Таран, Таран. Лишь бы не забыть.

— Э-э-э… Привет… Таран. Я могу войти?

— Да, конечно! – обрадовался страж. – Будь, как дома. Но не шмекай по-тупому, иначе я тебя прота-ра-ню. Поня-тно?

— Да. А где у вас… что?

— Что?! – удивился Таран.

— Ну… еда там, ма-га-зин?

— А, да… — и Таран начал в красках рассказывать про Дыру. Дыра когда-то была красивым городом, но потом этот город сдули мегазаклинания, и то место, куда приземлились обломки этого красивого города, и стало зваться Дырой… Сам пытался понять, возможно ли такое.

Первыми жителями города Дыра стали пони, которые увидели среди руин Луч-сверху, посчитали, что это проведение принцессы Селестии, и на его месте возвели святилище. Удивительным упорством и смекалкой они смогли взрастить сорняки, которыми можно было питаться и найти источник воды, после которого не болел живот. Еще больше упорства понадобилось жителям, чтобы копаться в руинах города. Но наградой стали консервированная еда, инструменты на магических батарейках и теплые носки. Они трудились, трудились и трудились, в результате стали жить в домах и есть досыта. Конечно, кто-то умер в процессе или заболел жуткой неизлечимой болезнью, но у большинства все сложилось хорошо. Даже под этим свинцово-серым непроглядным небом. В этой чудной Дыре был свой бар с отелем; врач Док Совсем-не-больно; пара магазинов, где продавались всякие вещи с руин и местные овощи; ферма Вошей, от которой кормился весь город; храм Луча-сверху; кладбище и почтовое отделение. Бар-отель держала добрая единорожка Эм-Эм, и Таран загадочно улыбался всякий раз, когда вспоминал ее. Всего жителей в городе Дыра было около… около… Таран плохо считал, поэтому… их было «сильно больше пяти».

Местом Дыра была довольно свободным и непознанным, поэтому все здесь говорило о неспешной спокойной жизни. Таран был так видеть новое лицо в городе, что первым делом решил показать мне местное кладбище вместо своих обязанностей стража. Но копье прихватил.

Кладбище в Дыре выглядело… красиво. Аккуратные ряды могил с короткими надписями, вроде: «Здесь нашел свой покой Кий Семец, наконец-то» или «Тут рассказал свою последнюю шутку Жон Доу», или «Мы прикопали тута Марти Сью». Поскольку грамотных жителей Дыры было немного, некоторые надгробия украшали корявые рисунки или вещи покойного. Самой странной вещью оказалась ослепительно белая крышка от унитаза, на которой кто-то накарябал «Джо».

Надпись оказалась так лихо нацарапана, что я минуты две восхищался ей. От этого странного туалетного «надгробия» исходила какая-то дикая энергия, как будто этот «Джо» был тем еще скакуном. И в огонь, и в воду! Наверно, будь таких «Джо» побольше, и этой войны бы не было. Таран неожиданно заревел, ударил меня по хребту со всей силы и завыл на все кладбище о том, каким крутым был Джо. А он и правда был крут, по словам Тарана, что-то на уровне «Отважной Шестерки», но что конкретно сделал Джо, Таран не упоминал.

К концу прогулки по кладбищу Таран готов был нести меня на спине до бара, чтобы там спаивать всю ночь, но внутреннее напоминание про смерть от алкоголя и то жуткое похмелье удерживало меня в стальных рамках, поэтому я просто спросил у Тарана дорогу, и мы сердечно попрощались.

Местные жители выглядели так, будто цивилизация до них так и не добралась, и при виде меня они либо шарахались на другую сторону улицы, либо неприлично сплевывали и спешно удалялись. В общем, пока здесь был рад мне только стражник. Голова от всех этих речей и походов раскалывалась так, что я ни о чем не думал, лишь бы унять боль.

Двое коричневых жеребят пытались укусить друг друга за хвосты и весело хохотали, кувыркаясь в пыли. Жеребенок врезался в меня, высоко ойкнув, а кобылка укусила его за круп, и он ойкнул второй раз. Потом они охнули, когда увидели меня.

— А вы страшный, дядя!

— Нет, я плохо побрился. – отшутился я. Череп распадался на две половины, как треснутый камень, но я, как мог, сдерживался.

— А где ваше ухо? – спросила кобылка звонким голоском.

— И глаз? – добавил жеребенок таким же звонким.

— Я очень плохо побрился.

— Дядя, шли бы вы к нашему ворчу…

— В-рачу! – поправила кобылка.

— Ага! К вра-чу. Он вас бы постриг.

— На раз-два! – вставила кобылка.

— И совсем не больно! – добавил жеребенок. И они продолжили резвиться, хохотать и скакать, внося в неспешную жизнь местных пони толику детско-радостного безумия.

«Почти как дома», подумал я, провожая их. А сам направился к врачу. Раз он неплохо стрижет.

Жил врач рядом с баром, в доме напротив. Точнее, в Дыре была всего одна улица, и бар-отель был аккурат напротив врача. Все дома в Дыре выглядели так, будто от разрушения их удерживала воля двух принцесс и немного старого цемента. Глубокие трещины, кирпичи и детские рисунки. На двери в дом врача был намалеван красный крест, в котором корявым подчерком белела надпись «Савсем-не-больна!».

Мой отсутствующий глаз неприятно заныл при виде этих букв, но внутрь я вошел.

Коптила старая керосинка, оставляя на потолке слой густой черной сажи. У окна, где света было еще прилично, сидел подслеповатый оранжевый единорог, тощий и мнительный, в чем-то похожем на белый халат, закрывающий все тело. На столе лежала аккуратная стопка «терапевтических журналов Флаттершай» и медицинских энциклопедий. Во всем жилище все было аккуратно разложено и прибрано. На полу было засохшее пятно крови. Или краски.

— Так! – врач недоверчиво оглядел меня с ног до головы. Это его «так» звучало громогласно, и прибивало к месту не хуже гвоздей. Рог засветился, и все вокруг залилось теплым ярким светом, на фоне которого керосинка, считай, не светила ни на люкс.

— Ох ты! – я прищурил глаз, чтобы не лишиться зрения совсем, когда светящийся рог оказался рядом с лицом.

— Ярко?

— Очень.

— Глаз реагирует на свет. Я тебя не видел. Кто ты? – врач говорил быстро, как бы сам с собой, и совершенно бесцеремонно смотрел мои зубы, копыта и раны на лице, ковыряя копытами без медицинских резиновых бахил.

— Я Хелбент.

— Не знаю такого. Ты не местный. Проездом? По делу? Побираешься? – буднично сообщал врач, будто общался с тумбочкой.

— Верняк.

— У тебя серьезное обезвоживание, авитаминоз, явный алкоголизм и следы трупного разложения. Ты умирал недавно? – врач говорил это все так, будто это не было чем-то из ряда вон.

— Да, было дело… — постановка вопроса смутила меня до кончиков волос, но перед врачом я чувствовал себя совершенно открытым.

— Так. Тебе бы для начала промыть глаза…

— Послушайте… – я чувствовал, что должен вставить эту фразу, иначе все может пойти по плохому пути. – У меня нет денег.

— А у меня нет врачебной лицензии. – спокойно парировал врач, что-то листая в справочнике первой помощи. – Но у всех свои недостатки. Дыра у нас маленькая, небогатая, но для пары работящих копыт одна простая работенка найдется. Я вижу лопату. Скажи, ты умеешь копать? Или просто так ее носишь?

— Умею. Недавно я выкопал много глубоких ям.

— Тогда твой труд будет твоей оплатой, а я пока поставлю тебя на ноги.

— Я и так стою на ногах. – ляпнул я.

— У тебя запущенное заражение. – врач пропустил мои слова мимо ушей и указал на глазницу. – Через пару дней ты не сможешь выкопать ямку даже себе. Загнешься, короче.

— Хорошо.

Я отдался в копыта врача-единорога, и для пони без лицензии действовал он хорошо. Грубовато, как будто я боль не чувствовал, но дело свое знал. Промыл раны, дал какую-то горькую жгучую траву, от которой хотелось выплакать все глаза, и позвал помощницу – махонькую желтую земно-пони, которая очень мило улыбалась остатками зубов и довольно лихо состригала шерсть заточенным серпом.

Через час я был килограмм на двадцать легче, весь первый этаж «больницы» был в моей шерсти, а врач распорол мне грубые швы и сшил заново лицо. Обезболивающего у него не было, так что он просто выбрал иголку поострее и старался прошивать кожу очень быстро. Да, это больно, как будто пчела влетает и вылетает изо рта жалом вперед, к языку прилип кислый металлический вкус крови, но теперь я выглядел чуть менее уродливо. Малозубая помощница сточила мои треснутые копыта до нормального размера, а это… очень приятно. В ногах как будто просыпается второе дыхание. Хочется бегать и бегать.

— Ну вот, через неделю будешь носиться по округе.

— Я… — я настолько хорошо себя чувствовал, что решил обнаглеть и сделать «сальто», но не рассчитал силы и грохнулся спиной на пол, откуда прохрипел. – Спасибо…

— Хватит крушить мой дом!

— Простите! – я вскочил, чуть не сломав уродливую глиняную вазу, от чего желтая пони взволнованно охнула.

— Так. Тебе надо пролежать спокойно день. Желательно, два. Потом пойдешь копать. Одуванчик, отведи его в гостевую и дай сонный вар.

— Извините… — Одуванчик уже энергично тыкала меня лбом в ребра, но я решился хоть кому-то задать вопрос:

— Не знаете, сюда не приходил…

— А-ну шууй спать! – гневно прикрикнула Одуванчик.

— …светло-желтый жеребенок? – кричал я, удаляясь в гостевую под натиском Одуванчика.

— Светло-желтый? – врач удивленно изогнул брови.

Последние слова долетели до меня криком: «Не, я бы запомнил!».

— Шо ты присал к Доку!? Даай на коику!

Откуда в ней столько сил? Или я такой дряхлый?

Я не успел возмутиться, как она ловким толчком в ребра опрокинула меня на жесткую койку в полутемном помещении. Мы встретились глазами. Ее два озорно блестящих против одного моего, устало-негодующего. Естественно, негласное сражение в «гляделки» выиграла она.

Она быстро налила что-то куда-то в темноте и уже стояла перед моим лицом, запыхавшаяся, едва не светящаяся от жизненной энергии, с подставкой и грубой глиняной чашкой. Что-то слабо пахнущее.

— Эо соыый вар.

Я не стал брыкаться или спорить и ловко взял зубами стакан, опрокидывая в рот что-то чаеподобное, как великомудрый алкаш. Мой акробатический номер «школы Стакана» воодушевил Одуванчик, и я проваливался в сон под ее восхищенное «О-о-о»…

День солнечный. Но солнце не слишком солнечное. Да и день не очень день. Я пришел в депо, помогать с ремонтом нового паровоза: второе место в «Эквестрийской миле» хоть и не открыло мне путь к самым новым и быстрым паровозам, но награда была такой щедрой, что Вирас почти неделю ходила с открытым ртом.

Гигантский маховик с паровой машиной теперь молчали, вместо него трудилось два крупных магических генератора. Куча ременных приводов на станки с потолка тоже исчезли. Все депо выглядело свежим. Новые станки, новые краны, не самые дорогие и крутые, но все они работали от магического генератора. Куда тише, куда лучше. Стены покрасили заново, принесли новый диван и много чего еще, чтобы отдыхалось нам куда лучше.

Если коротко, наше старое шумное темное депо стало чище, светлее и круче. На 120 процентов, разумеется. Ко всему этому добавился новый грузопассажирский паровоз, который мог лететь под 110, а пассажиры даже не почувствуют. Только вот качество угля и очень развитая топка плохо дружили, и раз в две недели я или Рапид пригоняли паровоз на чистку, с тоской вспоминая наш старый, шустрый, тряский, но надежный паровоз, который теперь стоял музейным памятником в углу.

Вирас каждый осмотр доводила узлы паровоза, что-то упрощая, чтобы мы не простаивали в ремонтах, что-то улучшая на месте, и вечера проводила за сочинением писем на паровозостроительный завод, которые Босс уже замучился отправлять почтой. Мажик Тач решил взяться за ум, и поступить в школу при новообразованном Министерстве Магии. Мой отец поймал удачу за хвост, и теперь уже работал с помощниками в своей адвокатской конторе.

Увы, радость этих событий улетучилась этим днем. Радио у нас редкость, но вот слухи распространяются быстрее почтовых поездов и даже самых быстрых пегасов. Зебр, которых обычный пони итак видел почти никогда, начали свозить в какой-то странный город у Кантерлота. Зебратаун.

Я бы о нем и не услышал, если бы на пороге депо тем днем не появился Мажик Тач. Он влетел своей синей тощей фигурой, едва не выломав входную дверь, и на все депо кричал задыхающимся голосом: «Вирас!».

Вирас неохотно вышла на зов. В ее глазах медленно таяла усталость – она долго корпела над новым углеподатчиком с приводом от котла и пыталась переделать то гоночное извращение для нормальной езды. На лице остались следы золы и разводы от машинного масла, некрасиво пересекающие черно-белый узор.

— Расшумелся-то! Чего приперся? – беззлобно буркнула она.

— Вирас! Тебе надо вымазаться в один цвет!

— Ты не заболел? – недоверчиво протянула она.

— О, Селестия, нет! – Тач обреченно выдохнул и чуть не упал. – Вываляйся в мазуте, угле, да хоть в чем! Срочно!

— Заболел. – вздохнул я.

— Идиоты! – гневно возопил Тач на все депо. — Они сейчас придут! Вирас, дура ты тупая! Я тебя спасти пытаюсь! А-а-а! – он стукнул ее копытом в нос и помчался вглубь депо, а разъяренная Вирас жестко стукнула его по ребрам и погналась за ним. Долго это не могло продолжаться – Вирас была более спортивной, но крики драки внезапно перешли на шепот, который я не смог различить, и совсем пропали. Странно.

За спиной раздался вежливый стук в дверной косяк. Я развернулся и увидел двух единорогов, зеленого и бордового. В фиолетовых накидках со значками министерства Магии. Мне все это казалось странным.

— Добрый день. Я – Нофри Дом, а это мой напарник – Кач Ахорс. Мы из поискового отдела Министерства магии. – вежливо представился зеленый.

— Добрый день. Я – Хелбент Кид. – медленно произнес я.

— Викти Мофрасиз здесь? – спросил зеленый. Глаза с меня он не отводил, не смотря на всю свою вежливость.

— Кто?

— Зебра. Ее еще зовут Вирас. – устало проговорил бордовый единорог.

— Вирас? – удивился я, что у нее такое странное и длинное имя. На большее меня не хватило, так как

— Я – Вирас. – она вышла из-за стеллажей и поприветствовала гостей кивком. Тач очень несмело вышел следом за ней. Вид у него был обреченный. Те кивнули из вежливости в ответ, хотя бордовый сделал это очень-очень неохотно.

— Гражданка Ви… Вирас. Мы здесь находимся по официальному распоряжению Принцессы Селестии. – он вытащил магией бумагу и буднично зачитал. – Вам придется пройти с нами.

Какого…

— Что? Что это значит? – удивленно спросила Вирас.

— Ох, короче… — сказал багровый единорог и послал в нее какой-то магический луч. Вирас застыла и повалилась на бок, как статуя с плохим основанием. В ее глазах любой мог прочитать: «За что?».

Это же сон? Так не бывает! Не может быть!  Я…

…прыгнул на багрового, но замер в странной позе, как будто хотел протереть пятнышко на стекле на уровне его глаз передними копытами, и тоже повалился на бок от заклинания зеленого. Все мои мышцы, все мое тело – это все сковала невидимая сила. Меня залили в лед или бетон. Ни дышать, ни даже вращать глазами не получалось. Я смотрел на пол, на копыта наших недружелюбных гостей, на проплывающий мимо силуэт Вирас, объятый магией.

— Что за идиоты? – пробурчал багровый и склонился к моему лицу. Я смотрел вперед, но все равно видел его мохнатое лицо. Лицо, которое так хотелось разбить или смять. Лишь бы не забыть.

— Тупой зебролюб. На кой тебе она? Заколдовала? Напела про свою невинность? Скажи «спасибо» Нофри, иначе я растер бы твою башку по полу.

На висок давило что-то по весу как наковальня, или бетонная плита. Я хотел орать, но мог только обильно потеть. Как. Же. Хотелось. Его. Укусить.

— Хватит издеваться над ними, Кач. – осадил его зеленый. – Не забывайся.

Я. Хочу. ВСЕГО. ЛИШЬ. ОДИН. УКУС.

Челюсти слегка сдвинулись. Но так тяжело, как будто кто-то обвязал рот арматурой или очень жесткой резиной.

— Осторожно, Кач. – предупредил зеленый. — Он пошевелился. Не гневи судьбу.

Ноги прилипли к полу. На каждой – по тонне. Еще тонна на теле и голове. Но я думал, что смогу. Один рывок. ВСЕГО. ОДИН.

— Не, тебе кажется: мой паралич и не таких вязал.

Мое тело — пружина. Сжато. Оно разожмется один раз. Надо лишь.

Вдох-выдох-«сдохни»-замах.

Я опять прилип к полу. Теперь уже очень быстро и болезненно.

— Ох… — выматерился Кач. – Ты видел?! Нофри, ты видал?!

— А я говорил: не гневи судьбу.

— О Селестия… Как он вскочил?! – багровый долго матерился, а потом сказал: «Пойдем отсюда, Нофри». И они ушли. Быстро, как будто их и не было.

Магия начала пропадать через несколько минут, и я смог подняться. Что-то очень сильно захрустело, и я подумал, что это я разваливаюсь. Но потом я понял, что это звук не из меня, а со стороны.

Я повернулся. На месте Мистера Тача был какой-то странный темный пони с голубыми глазами без зрачков и посасывал молочный коктейль. Хр-хр… Хр-р… Он тянул жижу до последнего, пока трубочка не начала сосать воздух. Тогда он посмотрел на меня и протянул: «Ну дела…».

Я подскочил на койке. В голове затухали пульсации. Душно. Потно. Тяжелое дыхание медленно успокаивалось. Ко мне прилипло покрывало койки, на котором почти полностью остался мой отпечаток из пота и засохшей крови. К счастью, это были мелкие царапины от стрижки. Все остальные раны либо засохли, либо затянулись. Мой чехол для лопаты куда-то делся. В гостевой было пустовато и темно. Несколько коек из досок, накрытых какими-то тряпками.

Хочу пить. Умыть лицо.

Поднялся и пошел бродить по дому врача наощупь. Тишина и пустота. Но мне же не привиделись Оду… оду… о… о?.. Эти двое. Я прошелся по короткому коридору до места, где меня встретил врач. Никого. И темень. Лопаты я не нашел, но все равно поперся на улицу. Хотелось подышать воздухом и почувствовать хоть какой-то ветер.

За дверью стояла темнота. Беззвездная ночь. Даже облаков не видно. Я с трудом видел порог дома, а ниже него как будто была черная гладь воды. Удивительное чувство – сходить с крыльца в пустоту и ничего не чувствовать.

Я сел на крыльцо под слабый ночной ветер и уставился в небо. Точнее, под углом вверх. Блаженная пустота. Глазница не достает. Шерсть уже похожа на шерсть, а не на терновник. Копыта нормально касаются земли, а это – это просто кайф. Даже лицо стало походить на лицо. Одноухое, одноглазое, в шрамах. Я уже освоился с ходьбой и оценкой расстояния. Ладно, примерно понял, как ходить, чтобы не налетать на все подряд.

— Тебе с-с-стоит уйти. – прошептал мне ночной ветер.

Так.

Стоп. Ветер не может шептать. Тем более…

— Ух-х-ходи. Или. Умреш-ш-шь. – предостерегал меня голос в темноте.

— А? Ты меня убить собрался? – сказал я в темноту. Голос странный: ни пол, ни возраст понять невозможно. Невозможно понять, и откуда он шел. Может, это звучит у меня в голове?

— Уххходи. – повторил голос.

— Ты выйдешь, или будешь пугать меня из темноты? – грозно спросил я у темноты. Темнота помолчала и мерно добавила:

— Я. Не. Пугаю. Я. Даю. С-с-совет.

Я молчал: думал, он что-то еще скажет. Но время шло, и никого не было. Я наощупь открыл дверь, тихонько прошелся по дому, и улегся спать на какой-то койке.

— Так-то жеребики в койку лазют, а не на полу дрыхнут! Ты там не дурной часом? – крикливым голосом поприветствовала меня малозубая. Я приоткрыл глаз – она удивленно смотрела прямо сверху на меня.

— А я думал, я на свое место лег.

— Ни-ни. – она помахала копытом. – Сое места ток на клабище, онолаз.

— К-то?

— Од-но-г-лаз. – с трудом произнесла она. Я видел, как блуждал язык за ее остатками зубов, пытаясь сформировать нужный звук.

…Этот язык мог…

«Заткнись, ради Селестии!», прервал я свой голос и поднялся. В боку отпечатался дощатый пол, глазница напомнила о своей пустоте небольшим уколом, когда я поднимался.

Это и правда другая комната, куда чище и светлее, даже с окном и небольшим цветком в горшке.

— Оди, чего расшумелась?.. – с порога спросил врач, потом увидел меня около ее кровати и замер с немым вопросом уже на другую тему.

«Ну, сейчас он устроит», я был спокоен, но готов к худшему.

— Все хоошо, Док. Онолаз запуутал и заемал зесь.

— А. – коротко выдохнул врач в полном облегчении и говорил уже своим суховато-быстрым тоном. – Тогда давайте вниз, на завтрак.

Завтрак, одно слово – хорош. Первая еда за долгое время, которая имеет вкус, и ее не надо запихивать в рот через силу. Малозубая быстро схомячила свою тарелку и уже хотела съесть и мою, но врач грозно на нее глянул, и та сразу уселась на место. Сам врач уже поел и лениво полистывал медицинский справочник, поглядывая на меня. Его мучил какой-то вопрос, который он не находил повода задать, несмотря на вчерашнюю бесцеремонность.

— Хелбент, — неуверенно произнес он, видимо, пытался вспомнить мое имя, после чего заговорил уже нормально. – я вчера прозевал одну вещь: твою кьютимарку. Где ты блуждал, что она стерлась? По полям магического загрязнения? Попил из цветной лужи?

— Нет… сэр. У меня ее нет.

— А… — почти одновременно вздохнули малозубая кобылка и док.

— Очень странно. Я видел рождение и смерть половины этого города и больше, но ни у одного, даже если он утонул в магической луже, не было такого.

— А ты окудава? – вмешалась малозубая.

— Я с Понивиля. – сказал я. Они переглянулись.

— Оок, у его озг гилой. – покрутила копытом у виска малозубая.

— Признаться, я не знаю такого места. – врач с интересом смотрел на меня. – Полумертвый одноглазый пони без метки является к нам из места, которого я не знаю, хотя я не всегда был домоседом. Удивительное рядом.

— Эх… Был бы жив Жо… Мож он знал бы…

— Эт да. – мечтательно поддакнул врач. – Скажи честно, ты правда умеешь копать?

— Да. Могу хоть сейчас начать.

— Хорошо. – подытожил врач. – к твоей истории мы вернемся позже. Сейчас перемотаем голову, и пойдешь ты с Одуванчиком на кладбище. Она покажет, где тебе копать. И да, выпей. – он протянул магией стакан с какой-то темной жижей.

Я выпил без раздумий и зажмурился до натяжки швов на лице. Горькая кислятина щипала рот и холодной тягучей каплей спускалась в пищевод, царапая горло множеством мелких колючих крючков. А дышать-то как?!

— Это моя попытка сделать восстанавливающее зелье. – пояснял врач, пока я пытался нормально вдохнуть. — На вкус – редкая дрянь, но хорошо лечит слабость, уныние и мелкие порезы.

— О, Селестия… — холодная многоножка с рыболовными крючками вместо ножек продвигалась вглубь моего пищевода и пыталась щекоткой довести мои кишки до выхода через рот. Во истину, с такой забористой штукой унывать очень тяжело!

После нее я и не заметил, как врач промыл раны и наложил чистые бинты на глазницу.

— Все, иди. Только особо не усердствуй: швы могут разойтись. – и отдал мне чехол с лопатой. Как хорошо, что никто не спрашивает, из чего он.

— Се бует номано! – громко сказала малозубка – она взрослее Слатти, но я не мог не относиться к ней, как к жеребенку из-за характера – и повела меня наружу. Маленькая пони шагала так, как будто кайфовала от каждого движения в этой жизни, и все прохожие невольно тормозили, заглядываясь на ее ухоженную, каштановую гриву и эту грубоватую, но цепляющую походку.

— Ковоче. – указала она на пустой участок земли рядом с рядом могил. – Тута нада ям наелыать. Лопать у тебя свой, но, если пог-нешь, втоуую дам. Копай так… — она отмеряла четыре своих самых широких шага в длину и три шага поменьше в ширину. – А заглубляй так, шоб ты выянутой шеей токо край ямы видал! Земю яом иидай. Еели пить или по уужде – кичи мея. Коода Таан вечор гакнет, я за тоой приду.

— А если я раньше справлюсь?

— Ну… это хоошо. – неуверенно сказала Одуванчик, как будто это слово слышала первый раз в жизни. – Корче. Будь тута, коай, но не уабоаася. А я пока гуаять пойуу.

— Хорошо, Одуванчик. – я помахал ей на прощанье и вытянул свою лопатку зубами. Она казалась непривычно легкой. Неужели мне правда было так плохо без лечения? Я перехватил лопату поудобнее и начал.

Земля оказалась не очень-то и твердая, и контур первой ямы проявился незаметно быстро. Я копал и копал, уйдя в свои мысли. Земля уходила, ломались корни, камешки скакали по откосам, а я все копал и копал – только острая лопата шуршала.

Где я? Посреди выживших пони, которые не знают, как выглядит солнечный день, и что такое «спа». Что я делаю? Копаю могилы одной из самых прочных лопат. А еще я слышу голос хаотического существа, ищу маленького пони, который может убить ложкой, и следую указаниям давно умершей галлюцинации.

Первая яма готова.

Я напрягся, спружинил и выскочил из нее, немного обвалив один край, но яма получилась очень красивая. Ровный прямоугольник темной земли, в котором и я бы спокойно уместился… Бр-р-р.

Контур ямы, шелест лопаты. Земля перемещается из одного места в другое.

А еще вся эта история с демонами? Демон боли, демон любопытства, демон ярости и жадности. Что есть вообще демон? Ну взять вот Слатти. Этот сгустившийся хаос называет его демоном боли. Обычный… ладно, не очень обычный жеребенок. Может ткнуть в нерв и убрать боль. Неплохо зашивает. Себя, в основном. Ненавидит яблоки. Но чтобы он прям «демон»?

Вторая яма готова.

Я сделал ее чуть меньше, но смог вылезти так, чтобы она не осыпалась.

— Ничего себе, что это у нас тут? – раздался за спиной странный голос. Шагов не слышно. Но голос вроде был спокойный. Я отложил лопату и повернулся.

Напротив стоял темно-серый ухоженный земной пони в мешковатой темной рясе, перетянутой веревками вокруг груди и передних ног. На боку болталось бледно-желтое деревянное солнце на шелковой веревочке. Грива пони была заплетена в аккуратную белоснежно-белую косичку, шкура аккуратно подстрижена, как образцовый бакбольный газон. Небольшие глаза у пони отливали зеленым. Все в нем было гармонично и спокойно, но что-то в нем мне не нравилось. Слабенько, но не нравилось.

— Здравствуйте, я – Хелбент. – представился я, чтобы не плодить всякие «левые» мысли. — И я копаю тут… ямы по просьбе врача.

Пони внимательно слушал меня, не моргая и не шевелясь, и произнес, растягивая слова:

— Вот оно что. Такие ровные. Ямы. У вас, должно быть, талант к ямам. Или вы профессиональный копальщик? А где ваша метка? И давно вы обучились в ямной академии?

— Я… — в голове кричали мысли: «что я только что услышал?! Академия ям?! А?!», но я лишь улыбнулся и вежливо ответил. – Нет, я просто хорошо обращаюсь с лопатой.

— Чудесная лопата. Она из паровозного депо?

— Да. – медленно проговорил я и на миг завис. Работа подождет. У меня появился интерес к тому, что говорит этот странный пони.

— Простите, я не расслышал ваше имя?

— Это неудивительно. Я его не называл.

Ситуация стала очень неловкой. Мы молча смотрели друг на друга с минуту, и он даже не думал моргать. В моей голове вертелись разные мысли о безумии местных, но я решил «дать шанс» этому незнакомцу, уж слишком местным он выглядел. Может, я ему нахамлю, а на утро в одну из этих ям закопают меня?

Вдруг пони обезоруживающе улыбнулся и спросил. – Могу я посмотреть, как вы копаете эти ровные ямы?

— А могу я узнать ваше имя? – я пытался отвоевать хоть какую-то информацию.

— Да, конечно. Меня зовут Шифтед Прист. – быстро проговорил пони, будто сказал какую-то неуместную грубость, через которую хотел быстренько перешагнуть и забыть.

— Теперь вы будете копать? – в его голосе звучало нетерпение. Тонкое, но явное нетерпение.

— Да, непременно. – я не устал, но копать под этим пристальным взглядом стало тяжелее. Словно за спиной водят раскаленным добела стальным прутом. Через минуту или две я расслабился и уже работал, как будто никто не сверлил меня глазами. Лопата тыкает землю. Земля с шуршанием соскальзывает в кучу. Повторить. Шурх-шурх.

Прот…Прис…Порс… В общем, пони в мешковатой рясе не шевелился и не дышал за моей спиной. Но я почему-то знал, что он там. Через пару минут он подал голос:

— Потрясающе. Вы очень красиво работаете. Как поточная линия в Сталионграде…

Я погрузился в работу, и отвечал, не думая:

— Спасибо, но в этом нет ничего такого.

— Вы не правы. В такой простой работе таится вся жизнь Эквестрии.

— Это да, без простого не будет сложного. – пробурчал я и вдруг подумал: «Откуда местный пони знает о Сталионграде?».

— А вы, должно быть, очень много путешествуете… — зашел я издалека.

— Да нет, я все время здесь. Родился в том доме. У славных родителей…

— Но вы только что упоминали Сталионград…

— Разве? – удивился пони. – Что такое «Сталионград»?

— Странно… — я точно уверен, что слышал от него о Сталионграде.

— Я сказал: «вы очень красиво работаете. Как поток лесной в водопаде».

— А, наверно… Ладно, извините.

— Все в порядке.

Так. Ничего не в порядке. Он точно говорил о про поточную линию в Сталионграде. И что за поток лесной в водопаде? Он думает, что я совсем с ума сошел?

— Мне кажется, или вы чем-то недовольны? – обеспокоенно спросил Пост… Или Пирс?

— Я? Не-ет. Я просто совсем заработался… — я пытался съехать с темы и погрузиться в работу, но это странное ощущение, что позади стоит что-то… неправильное, не покидало меня.

— Вы мне не доверяете. – спокойный голос «пони-с-именем-на-букву-П» прозвучал, как гвоздь в крышку гроба. – Это обидно. Мир вокруг так жесток, а мы в нем такие маленькие… такие беззащитные…

Я почувствовал легкий укол совести и даже отложил лопату и развернулся к нему лицом:

— Послушайте, Прост…

— Я Прист. – вежливо поправил он.

— Спасибо… Прист. Я готов спорить на что угодно, что вы точно говорили про Сталионград.

Пони пристально смотрел на меня. Никакого выражения. Просто смотрел. Не дышал, не хмурился. Просто смотрел.

— Вам показалось. – медленно повторил он, как какое-то внушение.

— Нет.

— Как закончите копать, приглашаю вас в наш храм. – проговорил он медленно, глядя вообще сквозь меня.

— Хорошо. Я зайду. – произнес я, и он удовлетворенно кивнул и ушел. Я провожал его глазами, пока он не ушел метров на двадцать и снова начал копать. Шурх-шурх.

Третья яма готова.

Повторить.

Не скажу, что я забыл об этом странном пони в рясе, но раздумывать о нем не стал. Не время. Судьба Слатти мне казалась более важной. Зачем он убежал? Он ли разобрался с теми грифонами?

Неожиданно я вспомнил про Мажик Тача и его расовые теории: «Грифоны сильные, гордые, но тупые. Еще тупее пегасов. Пока они находятся в воздухе, они очень умны, но стоит им сесть, как земля давит им на лапы, и у них перекрывается кровоток. И ум скудеет моментально. Потому-то они и живут в такой разрухе».

Зачем он закрыл депо? Зачем мне его открывать? Эх, как плохо не знать…

— Ух ты! Так ты – наш новый ямокопатель?! – восторженно крикнул сверху Таран. Внутри стало лучше от его громкого голоса.

— Да, врач решил, что это сгодится за оплату. – развернулся я к нему.

— Да, Док не прогадал. Ох, какие же такие они этакие ровные… Как будто ты за раз вырубил эту штуку… Ну, другой штукой. Как кирпич, но пустой… — Таран попытался объяснить, но это оказалось выше его воображения. – Короч, ты понял!

— Ага. – согласился я и выскочил из ямы. Четвертая яма готова.

— Да уж, да уж… — оглядывал меня Таран с ног до головы. – Обкорнали тебя будь здоров! Я уж знал, что ты совсем старый – а тут и не знал, получается! И не старый! И не совсем! Лохматый ты был! Как перекати-поле!

— Да. – я уже не знал, что отвечать. Почему Таран так реагирует, как будто у него в жизни было только две радости: когда он начал говорить и когда он увидел меня. Боюсь, что без этого хаотичного голоса в голове эта загадка для меня будет неразрешимой.

— Может, завалимся к Эм-Эм? Виски? – Таран встал на дыбы и растопырил передние ноги в стороны, словно собирался обнять все.

— Виски! Виски! – повторил он внушение и чуть не схватил меня за голову, но я успел отскочить. – Виски, Хелб! Это же как вода! Только еще лучше!

Виски… Жидкие яблоки… Та комната, уставленная пустыми бутылками… Смерть от алкоголя… И та черная бездонная яма отчаяния, из которой доносятся крики одичавших пони и тяжесть лопаты, прорезающей плоть.

— Хорошо, но мне надо доделать работу.

— Да плюнь ты на работу! – рассердился Таран. – Как будто мертвяки жаловаться будут, что денек-другой полежат не в холодной земле!

— Не, Таран, я обещал.

— Ах тыж… — Таран накинулся на меня с объятиями и заплакал мне в шею. – Ты… Ты… Я не знаю… Как штырь железный!

Ай… Ш-ш-швы…

…готовься к смерти, недостаточно полосатый!..

— Вечером… сходим. – через силу выдавил я. Таран отлип и глуповато улыбнулся.

— Вечер? – удивился Таран и вдруг застыл.

Он в ужасе округлил глаза и вцепился мне копытами в грудь… точнее, попытался:

— Я… забыл! Ты не помнишь?! – эти глаза вцепились в меня. Умоляли.

«Спаси меня!», вдруг закричала перед лицом перепуганная Вирас, и ее лик тут же сменил такой же испуганный Таран.

— Что я не помню?

— Я облако забыл! – завопил он во всю глотку.

Об… Облако? Что-о-о?!

Я стоял и молча смотрел на него, как на совершенно неизвестный магам Эквестрии новый разумный вид носков.

Мы оба посмотрели на небо. Плотное серое одеяло, которое никто и никак не разгладит. Я не видел ничего особенного в такой куче облаков, но вот Таран… Таран жадно всматривался в эти комья серой невесомой ваты, как будто оттуда мог прийти ответ, какое сейчас время или хотя бы часть дня.

— Да где же оно… – взволнованно проговорил он, зыркая туда-сюда.

Сколько я не вглядывался, облака казались мне одинаковыми. Как вообще можно выбрать одно из них…

— А! Вот ты где! – Таран победно встал на задние ноги, потом с облегчением посмотрел на меня и сказал:

— Еще день.

Я…

— Хорошо. – сказал я. Я мог бы просто вздохнуть, чихнуть или сказать «Ага». Смысл был бы одинаковый. Никакого смысла, то есть.

— Чего ты? – смутился он.

«Ничего, я нормально», хотелось сказать мне, взять лопату и копать-копать-копать, пока мысли не уйдут, но я спросил:

— Как ты по облаку понял, что еще день?

— Дак просто это: вон там есть облако, у которого серый как бы белее всех остальных… – Он указал куда-то под углом вверх. – Вот когда это облако становится серым, вот вечер и наступает. Ну а уж ночью все и так черное. Ты чего?

Я не понял, как просто сел на землю. Надо это обдумать. Или выпить и подумать.

— Не, ничего. Ноги разминаю. – и демонстративно поднялся.

— Ладно, Хелбент, давай, трудись. – с легкой грустью отсалютовал Таран и пошел по своим делам.

Пятую яму я делал, то и дело поглядывая в небо. И какое же облако отличается от остальных? Для меня они были одинаковые, как зерна или песчинки. Бугристые, серые, плотные. Но я в них разницы не вижу!

Шурх-шурх.

Пятая яма готова.

Я уже разметил место под шестую, как пришла малозубая и своим громким говором остановила:

— У деа! Сой! Здеся мого уе вот! Быро ты коаешь! Но не адо! Моешь копать тута? – и указала на соседний ряд. Я притоптал разметку и перешел на другой ряд. Пока я намечал, малозубая бегала и охала, дотрагиваясь до ям.

— Как ве капли! Ты, эт, как маина! – восторгалась она и даже бесцеремонно почесала за оставшимся ухом… Неожиданно, но приятно.

— Копай тута. Я щас… — и ускакала.

Я не стал задумываться, куда она и зачем, и начал свою шестую яму. Но ни через минуту, ни через десять, и даже когда я закончил шестую яму, она не появилась. Бросать работу и искать эту поньку? Или работать? Или…

Я стряхнул землю, сунул лопату обратно в чехол и поскакал искать малозубую. На улице было несколько песочно-рыжих поней, но все как один несли какую-то околесицу про тоску по ядерной зиме. Жеребята все так же гонялись друг за другом и валялись в земле, но малозубую не видели. Не видел ее и Таран. Я хотел пойти в бар, но сначала решил спросить у врача.

— Одуванчик? Не заходила. – спокойно ответил он.

— Странно, она сказала: «Я щас…» — и пропала.

Врача мое удивление нисколько не удивило.

— Ну это она может. Когда она была совсем маленькой, один пьяный пони зарядил ей копытом в лицо. Говорит, что перепутал с мячом. Таран его так огрел, что копье загнулось… С тех пор она иногда… чудит. – он покрутил передним копытом у виска. – Забывает, что только что сказала, ходит куда-то, иногда орет без причины или несет бред. Но ничего… — врач постучал копытом по голове и договорил. – Главное, что она все еще умнее половины населения Дыры. Математика, конечно, не ее сильная сторона, но вот договориться с кем-то… Это она может. И она – милая.

— Да, не поспоришь. – я пытался представить, до какого состояния надо напиться, чтобы перепутать лицо жеребенка и мяч, а потом вспомнил, какой бред нес, когда проснулся с перепоя, и обреченно вздохнул.

— Думаю, ближе к вечеру она придет за тобой. Шесть, говоришь, выкопал? – врач что-то выводил в тетрадке.

— Да.

— Эх, все-таки швы на лице немного разошлись. – пригляделся врач. – Я тут над клеем думаю, чтобы он и кровь останавливал, и кожу склеивал, и заживлять помогал. Хочешь проверить?

— А он такой же мерзотный, как…

— Клей не пить. – отрезал врач. — Просто намажу швы, чтобы дальше не расходились.

Он аккуратно намазал швы, и это не особо ощущалось. Я думал, что лицо перекосит, и клей натянет всю кожу и шерсть в одно место. Но клей оказался куда лучше, чем зелье, лишь чуть-чуть щипал.

— Ну, пойдем. Посмотрим, что ты там накопал. – сказал врач и взял с полки шляпу с дыркой для рога. В ней он выглядел еще мнительнее.

Я думал, что он закроет дверь, а он просто прикрыл ее и повесил табличку: «Ушел, но вернусь».

— А если кто-то вломится?

Врач посмотрел на меня, как на дурака:

— Нечего красть. Мы же в Дыре.

И то верно.

— Ох… Эти ямы… — врач ходил от одной до другой, оценивающе оглядывая ровные края. Он хотел что-то сказать. Наверно, очень много чего сказать, но всякий раз замирал, оглядывая ямы.

— Да… — протянул он, глядя на меня. – Ты и правда сделал это лопатой?

— Да. – буднично сказал я, но внутри зажегся тусклый свет гордости.

— Это впечатляет. – сдержанно похвалил врач. – Зря я думал, что ты не умеешь копать. На сегодня с тебя хватит. Можешь гулять по городу, можешь пойти ко мне. Ну и приходи вечером – не на улице же тебе спать. Завтра выкопаешь столько же и можешь быть свободен. Понятно?

— Понятно.

Врач, едва касаясь, провел передним копытом по краю ямы и произнес: «Да в такую яму и тело класть не хочется…»

Свобода. На сегодня. Я хотел сначала уйти, а потом вспомнил об малозубой.

— Извините, можно вопрос?

— Да.

— Вы будете искать Оду… как там ее… малозубую?

— Нет. Она не первый раз уходит куда-то и все время возвращается. Стоит Тарану гаркнуть «Вечер», и она будет здесь через пару минут.

— Ладно. – меня это все напрягало, но врач был так спокоен, что я тоже решил, что малозубая не пропадет.

Мы уже собирались попрощаться, но я решил еще раз спросить:

— Вам не попадался маленький жеребенок? Весь в шрамах, особенно… в районе крупа и живота. Ходит… в шерстяном худи. Носит кости. И его зовут Слатти.

Врач странно посмотрел на меня и ответил:

— Нет. Сегодня никто не попадался. Я бы запомнил. Как говорите? Худи из шерсти и кости… — врач подозрительно сощурился и спросил. – А он ест мясо?

— Нет. У него просто…

«…Так его, Хард!..», зазвенело в голове.

— …тяжелое детство. За пять минут не объяснить… — я виновато съежился и думал: «Лишь бы ты не лез с расспросами».

— Ясно. – отстал врач. – Интересные у вас друзья… Если вдруг увижу, обязательно сообщу. Но в ближайшее время я не видел никого похожего.

— Спасибо. – мы наконец-то попрощались. Я ушел уже достаточно далеко, прежде чем вспомнить про магические барьеры, и решил не возвращаться. Столько лет никто его не мог снять, так что это дело может подождать.

Я шел по этому городу-улице, немного усталый, грязный, но довольный. Жителей было так мало, что я видел многих уже не раз, или это клоны одного и того же пони? Жеребята все носились и носились, словно не существовало ничего вокруг.

Первый магазин. То есть лавка. То есть склад. То есть «Товары Демайса». Дом с белым фасадом очень обветшал, и, казалось, мог развалиться от одного чиха, но это не мешало владельцу размещать товар на любой горизонтальной плоскости, если она была чуть прочнее листа бумаги.

Сломанная электрика, высохший клей, изоленты военного образца, чистящие порошки и прочая бытовая ерунда взывали своими выцветшими названиями к покупателям. Неожиданно, здесь было много всего. Владел этим растолстевший светло-серый пони с состриженной гривой и хвостом, чтоб не мешались. Бок украшали схематические весы.

— Приветствую новое лицо! Я – Аноун Демайс. Что хотите? – толстяк жадно всматривался в меня, пытаясь понять, как лучше угодить.

— Я – Хелбент. Хочу ответы. – отозвался я.

— Ответы? – итак слабая улыбка на лице продавца начала таять.

— Я ищу маленького жеребенка. Светло-желтого и в шрамах.

— Я. Не. Торгую. Жеребятами. – очень холодно отчеканил толстяк. Улыбка с него сошла совсем.

— Что? Нет! Я не про это! – запротестовал я, и вся кровь хлынула к лицу от возмущения. – Это мой друг. Мы разминулись, и я ищу его.

— Такого не видел.

— Жаль. – тема жеребят явно не заводила разговор в хорошее русло, и я решил спросить. – Столько товара, но я нигде не вижу ценника… Например, сколько битс за ту циркулярную пилу?

— Битс? – недоумевающе спросил торговец. – Это что?

— Деньги. – уверенно сказал я.

Торговец смотрел на меня все еще непонимающе.

— Официальная валюта Эквестрии… — уже не так уверенно продолжил я. Этот торговец меня совсем не понимает!

— Не знаю, о чем ты, приятель, но такое здесь не в ходу. В основном, мы меняемся. Например, ты даешь мне свою лопатку, а я даю тебе… эм-м… Десять упаковок военной изоленты. Совсем новой. Можно починить все подряд.

— Это…

…Я СЕЙЧАС ТЕБЯ НАДВОЕ РАЗРЕЖУ…

— …хорошее предложение, но я не согласен. – медленно и вежливо произнес я.

— Как знаешь.

— А есть ли что-то типа денег? Что-то, на что можно все поменять?

— Ох, приятель, если бы такое было, я бы здесь не торчал.

Это странно. Почему из всех торговцев мне попался самый непрошибаемый.

— Надо же, с войны всего ничего прошло, а все уже забыли деньги… — в досаде пробурчал я.

— Война? Какая война? – торговец занял позу поудобнее, потому что любопытство в нем побеждало желание стоять и слушать. Я смотрел на него, не веря своим глазам… глазу.

— Война! Большая война! Та, где пони против зебр! Нас еще бомбили! Неужели это можно забыть?

— А… Эта война… — торговец с большим трудом вспомнил и медленно поведал. – Помню, что-то такое моя бабка рассказывала… Говорила, что когда бомбы упали, она совсем маленькой была…

Его бабушка? Маленькая? Когда бомбы упали? Что? Что за бред?

Сколько я проспал?

Где я?

— Эй, приятель, ты чего застыл? – водил копытом перед лицом торговец.

— Я… — в голове еще не было столько мыслей.

…Сколько я проспал?..

Я вышел, ничего не говоря, и не отреагировал, когда меня окрикивал торговец. Окружающий мир сузился до одной улицы. Все казалось ненастоящим. Дома, пони, даже эти неуемные жеребята… Все потеряло душу.

Я шел, глядя под ноги, пока не уперся лбом в какой-то дом. Я его даже не рассматривал, а просто прилег у крыльца, прямо на земле, и уставился вперед. На соседний дом.

…Сколько я спал?..

Я закрыл глаз и выдохнул, пытаясь вспомнить все, что было.

Я копаю… Иду за Слатти… Воруем овощи… Холодрыга… Драка… Поиски… Алкоголь… Много алкоголя…

Пустота. Пустая пустота. Полностью пустая пустота…

Я полностью погрузился в мысли. Что-то же было до пустоты?

Могилы…

Я вспомнил, как копал. Смутно. Как будто этого и не было. Как ударил кого-то лопатой. Много раз. Или много кого ударил по разу… Пусто.

— Если вы будете так лежать, рано или поздно кто-то наступит вам на нос или перепутает лицо с мячом. – произнес странный голос. Но знакомый. Я повернулся и лениво посмотрел на обладателя. Да, это тот пони в рясе. Шивд Пис, кажется…

— Снова здравствуйте.

— Почему вы решили лечь именно у храма? – спокойно поинтересовался пони, поправляя веревку на рясе.

— Не знаю, мистер Пис.

— Я – Прист. – без тени злобы поправил меня он.

— Извините, у меня с именами…

— Беда. – договорил он. – Это я понял. Но вы же говорите с окружающими? Значит, память у вас есть.

— Верно.

— Не хотите зайти в храм? – пони вытянул переднее копыто в сторону двери, и добавил. – У меня есть ромашковый чай и кексы.

Не то, чтобы я любил кексы и чай, но поднялся и проследовал за ним внутрь. Довольно легко оказалось меня сманить.

Ветхое, рассохшееся место. Но неожиданно просторное. Пустой зал со сценой, похожий на школьный актовый, только без самой школы. Кроме места по центру зала, везде была полутьма. Там освещался небольшой пятачок дырой в потолке. Цокот копыт отражался эхом от стен. Доски противно скрипели. Лишь когда мы дошли до «кабинета» Пр… Пр… При… Писта, я обратил внимание, что все стены не в странных трещинах, а изрисованы принцессами Селестией и Луной. В полутьме рисунки выглядели мрачно и зловеще, но очень правдоподобно. Принцессы стреляли цветными лучами мощной магии, вели отряды королевской стражи в бой, отдавали грозные приказы.

— Красиво? – спросил пони и снова поправил веревку.

— Да… сами?

— Да. Я старался передать как можно точнее их образ. – пони зажег мелкую газовую горелку, которой в жизни достались глубокие вмятины и несколько раз паяный корпус. Сверху он ловко поставил зубами тяжелый чайник, в котором были следы от пуль. Тоже запаянные.

– Вы не представляете, каких трудов сейчас стоит найти нормальные краски. Белый, фиолетовый… — видимо, тема рисунков для него была довольно важной, и он начал говорить куда эмоциональнее, чем раньше. – Ни в руинах, ни в магазинах – нигде. Я пробовал мешать из трав, но видите.

Он указал на стену, где было множество пронумерованных мазков краски. Она выглядела дикой мешаниной блеклых оттенков и вызывала странную ассоциацию. С расстрельной стенкой.

«Товсь! Цельсь! Огонь!»

«Полосатые, замученные голодным пленом солдаты падают мешками. Падают, как подкошенные, хоть и пытаются сохранить грозную невозмутимость даже в момент смерти…»

— Да уж. — я отгонял наваждение о былом, и говорил так, чтобы поддержать разговор. – Я в живописи мало соображаю, но я вижу разницу. Там они более… цветные.

— Насыщенные! – поправил меня он, пока выставлял на стол кружки.

— Да. Принцессы очень похожи на настоящих… — произнес я, пытаясь понять, что же за цвет он пытался получить в этих пятнах, потому что ни фиолетового, ни белого там не было. Что-то близкое к желтому, красному, розовому, синему, серому… но никак не фиолетовому или белому.

— Да, вы правы. Они очень похожи на настоящих. Но я мог бы и лучше! На эти стены сложно даже нанести грунт, не то, что краску! Сколько труда это заняло… Вы и представить не можете! – и он жестом пригласил к столу.

— Пожалуй. – сказал я и присел. Стул из ящика оказался жестковат, но на нем хотя бы можно нормально сидеть без боязни упасть. Рядом со столом были части коробок, набитые всякой разрушенной магической электроникой, магических генераторов и прочей сложной техники.

  Пока я размещался за столом, он успел разлить чай по латунным кружкам, больше похожим на гильзы от полевой гаубицы, и вытащил цветастую (!) новую (!!) коробку с кексами от Министерства Морали (!!!). Я не верил своим… своему глазу. Эта коробка была такой, как будто ее только купили…

«Бей полосатых – спасай Эквестрию! И ешь кексы!», кричала надпись рядом с широко улыбающейся розовогривой пони. Внизу была небольшая, но тоже кричащая сноска в расцветке радуги: «*На 120% больше сахара!». На фоне всего, что я видел, эта коробка была похожа на кусок радуги среди пыльно-серой сепии увядшего мира, настолько яркие и сочные цвета контрастировали с серостью нового мира.

— Я думаю, что сегодня тот день, когда ее можно открыть. – он бережно вскрыл упаковку под легкий треск картона. Нежный запах сладостей потянулся из щелей. И он достал кексы. Простенькие, но все равно красивые. А сахара и правда в них было столько, что я минуту отмачивал язык в ромашковом чае, и все потеряло вкус. Я ощущал только сладость кекса. Наверно, и кусок каменной соли показался бы мне сладким.

— И чем этот день так хорош? – спросил я, прихлебывая чай. Нормальный ромашковый чай. Как дома. Если я правильно думаю, ему явно непросто было достать эту еду в таких условиях, и раз он достал ее для меня, то… что он хочет?

— С чего начать… — он деловито хлопнул по столу копытами и ловко смахнул один кекс себе в рот и отпил горячего чая. – Сегодня, но много лет назад, я пришел в это чудесное место. Совершенно потерянный. Я не ел много дней. Все, кого я знал – погибли. Представляете?

— Нет. Это, наверно, ужасно. – я старался больше пить чай, чем говорить, и его история не вызывала во мне ничего. Зачем он рассказывает? А чай вкусный.

— И вот я стою перед этим самым домом… И с неба падает луч солнца. Среди всей серости неба – столб света! – он восхищенно взмахнул копытами, чуть не уронив кружку. – Я понял, что это знак свыше. Словно сама Селестия снизошла сверху!

— Воу… — только и мог выдавить я. Не знал, что ромашковый чай может раскрываться так в гильзе от гаубицы.

— Я стоял в этом столбе света целый день. Мне было так хорошо, так тепло и светло… — пони обнял себя копытами и мечтательно закрыл глаза. – Меня как будто гладила самая пушистая и мягкая кошка. Или облако… Вы когда-нибудь лежали на облаке?

— Да. Один раз. – я вспомнил облако, которое Эмри сделала после паровозной гонки. Легкое, нежное, как крем, и лежать на нем было… настоящее чудо. Это сложно описать и перепутать с чем-либо. С тех пор я даже завидовал пегасам. Несмотря ни на что.

— Интересно. Тогда вы должны понять, что я ощущал… — он вскрыл один кекс и быстро съел его, после чего продолжил. – На следующий день луч света опять появился с восходом. И тогда я увидел группу пони. Они были голодные и озлобленные. Им было страшно. Я не боялся, что они меня убьют, и окликнул их. Они и шли на тонкую полоску света. Мы все стояли в этом пятачке тепла. Из них ушла злоба, осталась только усталость и голод. И мы решили основать на этом месте город. И назвали его Дыра. В честь дыры в небе.

— Неожиданно. Но сейчас я не вижу солнечного луча, а просто дыру в потолке. – я не знал, как это прозвучит (хотя в голове это казалось нормальным) но я не мог сидеть весь день и говорить «Ага» и «Воу», пока наслаждался чаем. Пони пристально посмотрел на меня, взял еще один кекс, и шурша оберткой, проглотил его. Молча запил чаем. Громко поставил кружку. И сказал:

— Верно. Солнечный луч пропал через пару лет. Видимо, пегасы нашли брешь и заделали ее. К счастью, мы тогда уже не голодали и не впали в отчаяние. Я знал, что рано или поздно солнце исчезнет и здесь. Но оно было таким приятным. Вам придется поверить мне на слово…

— Верю. – охотно согласился я. Слишком резко. Слишком неправдоподобно. Но он даже не нахмурился. Он не собирался выставить меня наружу? Наверно, очень терпеливый.

— Вот такой сегодня чудесный день. – подытожил он и добавил. – Еще чаю?

— Да, спасибо. – от нечего делать я наблюдал, как он отошел за чайником, и снова вернулся. Странный у него шаг.

— Что-то смущает вас? – спокойно спросил он с чайником в зубах. Удивительно разборчиво. Чай зажурчал по кружкам, и мы снова сидели напротив. Он внимательно смотрел на меня. Ждет ответа.

— Нет. Я просто удивился. У вас какая-то травма ног?

— А, это… — расслабился он, — Когда-то давно меня подстрелили. Из очень большой винтовки. – он усмехнулся и добавил. – Рана была такая, что врач гадал: где задняя нога, а где позвоночник. Представляете?

— Воу. Я не врач, но думаю, что он сотворил настоящее чудо.

— Именно! Лучший врач на моей памяти. За его покой! – он демонстративно поднял кружку.

— За покой! – поддержал я. Чай вкусный, особенно, когда не кипяток. Кексы отлично дополняли его. Легкая кислинка от латунной гильзы очень шла этим кексам.

— С тех пор я так странно и хожу. Позвольте, и я спрошу: как вы лишились глаза? – и внимательно смотрел на меня.

— По глупости: я не воспринял опасность всерьез. – признался я. – За это и поплатился. Бежал в темноте и налетел на штырь.

— Ужас! – пони чуть не выронил кружку, прикрывая рот копытами. Глаза круглые, испуганные. Но в них осталась эта внимательность. Глаза лесного хищника.

— Да, было больно. Я боялся, что умру. – я старался говорить искренне, хотя ничего я не боялся. Даже сейчас.

— Но вы живы. Вы очень выносливый. Я вчера видел, в каком состоянии вы забрели в город.

— Спасибо. Но я думаю, мне просто очень повезло, что я набрел именно на ваш городок, а не на каких-нибудь… плохих пони.

— Да. Плохих пони сейчас… больше, чем необходимо. Им катастрофически не хватает манер и уроков дружбы. – с легкой печалью в голосе сказал он.

—  Я смотрю, вы разбираетесь в магических приборах. – ляпнул я и тут же начал отпивать, как будто пытался защитить лицо кружкой. Пони немного помолчал, составляя ответ, и сказал:

-  Да, я неплохо паяю, а тут раньше в развалинах было много магической электроники. Даже удалось починить Пип-Бак досточтимого Джо. Но собрать целый терминал так и не удалось.

— Джо… Джо… Я за эти пару дней не раз слышал это имя. Чем он так прославился?

— Джо? – пони задумчиво опустил голову на копыта. – Джо был… Почти совершенство. Ловкий, сильный, умный. Никогда не проигрывал ни в бою, ни в играх. Настоящая душа компании. Такого другого пони я ни разу не встречал. Хелбент, не знаю, знаком ли вам Пип-Бак, но там были так называемые «характеристики», весьма условные, на мой взгляд, и по всем параметрам у Джо было девять из десяти.

— Прям чудо… — пробурчал я. Это опять зависть колет потроха? Да, опять зависть.

— Да. Чудо. Самое настоящее, как солнечный луч среди этих дурацких облаков. Жаль, конечно, конец у него был… не очень. – закончил пони и печально провел по краю кружки копытом.

— И как он умер?

Пони помолчал, задумчиво макнул копыто в кружку чая, посмотрел на него, и медленно заговорил:

— Я слышал, что он нашел собаку на пустыре неподалеку. Там обычно ничего не было последние лет тридцать, а тут была собака. И несколько мертвых пони. Говорят, что собака выглядела настолько дохлой, что Джо мог убить ее одним вздохом. Но Джо был добр ко всем, даже к врагам. Он погладил эту собаку, она цапнула его в ногу и упала головой на камни. Насмерть. Сама по себе.

— Да уж… — я думаю, что «падение» собаки было очень несамостоятельным, но решил не перебивать.

— И вот, проходит день, у Джо заживает укус, и он идет по улице. Ему на пути попадается мелкий камешек. Он пинает его, но критически промахивается, падает на землю и ломает себе шею.

— Это… — я не знал, что сказать, но изнутри распирали разные мысли, и в голову почему-то лез перевернутый табурет или стул. – Это… какая-то чушь. Вы это выдумали.

— Увы, нет – но я понимаю ваше неверие. Еще чаю?

— Да, пожалуй… — я задумчиво подпер копытом подбородок и неожиданно вспомнил про Слатти. – А вы случайно не видели здесь жеребенка? Светло-желтый, со шрамами.

— Жеребенок? Светло-желтый… Это ваш сын? – пони в рясе пошел ставить чайник.

— Нет. Просто мы шли вместе, и он… — я хотел сказать «исчез»; это слово уже сочилось через зубы, но я знал, что он не «исчез», а… — …убежал.

— Интересно. – он подкручивал огонь на примусе и говорил еще отрешеннее обычного. – Вы поругались?

— Не знаю. – я пытался вспомнить, что было тем вечером, когда он был рядом, когда мы шли искать единорога, но я не мог вспомнить ни слова. Только мутные образы.

— Думаю, да. – сознался я.

— Интересно. – пони повернулся на меня. – Вы сказали это так, как будто это ничего не значит, но вас это беспокоит.

— Не очень, но я… — я уставился на кружку. Впился в нее взглядом. Какие края. Какая копоть. Мелкие волнообразные следы токарной обработки. Штампованное донце. Небольшой перекос от изношенного пресса. Между цилиндром и донцем идет черный тонкий контур. Его видно, но его не измерить. Его видно, но нельзя прикоснуться. Его видно, но это лишь щель. Ничего между чем-то и чем-то. Бесконечная черная пустота, тонкая и изящная. В ней хочется утонуть…

…Комната с одним окном. Занавески в цветочек. Засохшее темное пятно на обоях. Кислый тошнотворный запах. Кучи бутылок и перевернутый драный диван. Бутылки с прокисшими жидкими яблоками. Диван изодран. Пол заблеван и заставлен рядами бутылок. Некоторые бутылки разлиты. В комнате болезненно темно. Из-под дивана торчат дрожащие ноги. Кислый запах становится резче и может порвать сосуды в носу, стоит ближе подойти к ногам. С ногами торчит дрожащий грязный плед. В темноте, куда тянется плед, кто-то тихонько плачет, как будто громко плакать запрещено законом военного времени. Тихий плач сменяется безразличным тупым воем, почти беззвучным, но тоже тихим.

— Рапид, Кок и мистер Тач о тебе беспокоились, и я пришел навестить тебя. – я пытаюсь говорить тепло и мягко, но выходит сухое безразличие.

Рапид слышит меня. Рапид завывает сильнее, как паровой гудок. Рапид пережил взрыв котла. Рапид остался без передних ног…

— Мистер Кид, Хелбент… — пони всеми силами тряс меня, как фермер зловредный пень, мешающий нормально пропахать землю. Я смотрел на кружку. Там чай. Он остыл.

— О, извините. – я неожиданно повернулся на него, и он аж отскочил каким-то плавным, но очень быстрым движением, похожим на два скачка. Его трясло от шока, но пришел в себя он очень быстро.

— Умеете вы удивить, Хелбент. – он присел за стол и отодвинул свою пустую кружку, после чего произнес. – Только что вы сидели, разговаривали, и вдруг – вы смотрите в кружку. Как зачарованный. Я бы мог сидеть и целый день питаться вами, но мне стало вас жалко, и я пытался вас разбудить.

— Мне показалось, или вы сказали «питаться вами»?

— Питаться? Нет. – с легким возмущением сказал пони. – Вы ослышались. Я сказал: «любоваться вами». Вы сидели, как статуя. Или очень красивый военный мемориал.

— Ладно. – протянул я и хлебнул холодного чая. Он тоже оказался хорош. Куда лучше этого сравнения с мемориалами и статуями.

— И часто вы так замираете? – полюбопытствовал он.

— Не знаю. Я не замечал за собой. Это происходит. И все. Больше ничего не знаю.

— Ясно. Не хотите ли развлечься безделицей? – он хитро подмигнул мне.

— Я не играю в карты.

— Не. Я не про карты. Но это тоже игра. – он хлопнул копытами и живо вытащил из рясы… битс. Сверкающий, золотой. Тяжелый.

— Я родом с запада, и у моей мамы была одна забава, завязанная на удаче. — торопливо проговорил он и ловко подкинул монетку, тут же прикрыв ее копытом. Я так и не успел рассмотреть ее.

— Откуда у вас битс? – я забыл о чае, о странных оправданиях, и даже о том, что у меня нет одного глаза. В городе, где меняют лопату на изоленту, есть пони, у которого есть нормальная валюта. Это не могло не интересовать.

— Это наследство. – пренебрежительно проговорил он и нетерпеливо спросил. – Какая сторона монеты сверху? Номинал или рисунок?

— А это важно?

— О, это очень важно. – он многозначительно кивнул и улыбнулся, — Вы не осознаете, насколько. – он улыбнулся еще шире.

Я не знал, что и думать. Слишком уж внезапно это было…

— Для пони, который не боится, вы слишком долго выбираете. – подначивал он. И почему он так решил, что я не боюсь?

Выбор есть выбор.

— Сверху номинал.

— Уверены?

— Да.

Он медленно убрал копыто. С золотого кружка на нас смотрела единица. Результат его обрадовал, хотя мне было все равно.

— Это прекрасно. Вы не против, если мы повторим?

— Ну… ладно. – я не был особо занят, но хотелось пойти еще куда-нибудь.

— Отлично. Не думайте, много времени это не отнимет. Еще четыре раза.

Он опять подкинул монетку и тут же закрыл ее. Как он делает это так быстро? И Слатти двигался так же в ту ночь. Неужели я настолько ослабел, что уже не успеваю ни за чем?

— Что на этот раз?

— Номинал. – буднично сказал я. Я не видел даже, как монетка вращалась, но почему-то знал, что увижу там.

И опять я оказался прав.

Он подкинул снова.

— Рисунок.

И я прав. Опять. И еще два раза я тоже оказывался прав.

— Вы мне нравитесь, Хелбент. Я очень рад вас угощать чаем и кексами. Мне многое стало ясно. Вы – очень везучий пони.

— А это важно? – безразлично поинтересовался я. Разговор заходил куда-то совсем в странное русло…

— О… — пони едва ли не расстроился от моего вопроса, но терпеливо объяснил. – Конечно важно! Удача – это очень редкий дар. Вы были на краю смерти, и вот вы живы. Вы бродили по улице, и вот я угощаю вас чаем! Разве это не прекрасно?

— Я думал, вы что-то хотите от меня… – неохотно признался я.

— Нет, я ничего от вас не хочу. – он сделал жест копытом, похожий на «Внимание» и совсем повеселел. – Напротив! Я думаю, что я вам могу помочь…

— Да вы и так достаточно сделали: эти кексы, вы, наверно, берегли на какой-то очень важный день… — ситуация становилась совсем странной. И почему я чувствовал себя так неловко?

— Да. И вот он наступил. – пони говорил быстро и свободно, как будто мы знакомы очень давно. Но мы познакомились только сегодня…

— Вы же не просто так здесь. Вы ищите светло-желтого жеребенка. – добродушие так и струилось из него. Но это было непривычно. Неестественно.

— Да, но никто особо…

Пони резко вытянулся через стол, чуть ли не прижимаясь к моему лицу. Как он? Это было быстро!

— Я думаю, что вам стоит сходить на ферму Вошей. – нетерпеливо перебил меня пони в рясе. Его слова звучали неестественно четко. Как стрельба из пушки. Словно он забивал каждое слово мне в голову.

Я хотел спросить, но он настойчиво указывал на выход и вежливо отчеканил свой заговор: «Сходите. На. Ферму.».

Мы смотрели друг на друга, и я все же вылез из-за стола. Снова посмотрел на него. И допил чай. Все-таки, когда еще я попробую ромашковый чай? Сделал вежливый поклон и вышел.

На улице в меня чуть не врезались жеребята, но сказали что-то вроде: «Вы стали выглядеть лучше, дядя!» – и опять поскакали. Мелочь, а приятно.

Я сначала решил заглянуть во второй магазин, но там висела загадочная табличка «УЧОТ», и я направился к ферме Вошей.

Ферма находилась недалеко от города: всего пять минут ходьбы, и я стоял у входа. Здесь был забор, тянулись ряды грядок, большой крепкий дом, рабочие пони.

Еще у входа ожидали чего-то четверо грифонов, крепких, злых, в самодельной броне, с огнестрелом; телега с пустой клеткой и отдыхающий крупный пони розового цвета. Почти все его тело было в шрамах от хлыста, а на шее до волдырей протер шерсть тугой ошейник.

Не успел я подойти, как один из грифонов, молодой и сильный, предупредил без особой злобы:

— Поворачивай обратно туда, откуда пришел. Вош сегодня занят.

— Даже спросить нельзя?

— Обойдешься. – отрезал он. Грифоны за ним уже начали стягивать винтовки и пистолеты со спин и поясов. Быстро же они. А, какая разница!

— Я ищу жеребенка. Светло-желтый. Куча шрамов. Худой. Видел? – твердо сказал я грифону: один мой глаз против их восьми. И я. Проигрывать. Не. Собираюсь.

…если жеребенок смог таких порешать, то и я…

Грифон вполглаза посмотрел на своих, и те подуспокоились.

— Не. – пожал плечами грифон и прикрикнул. – Канай отсюда.

— Спасибо. – и неспешно ушел.

Грифон коротко хохотнул, другой чуть не упал на землю от смеха, третий закатил глаза, а четвертый покрутил когтем у виска.

В общем, на ферму я не попал… Или я мог развернуться, устроить бойню и прорваться… Нет. Не попал. Не хватало умереть в попытке задать вопрос.

Я вернулся в город и пошел обратно к врачу.

Малозубая мирно сидела на диване, красиво поджав ножки, и терпеливо шила, хоть и выходило на редкость плохо. Сколько я не вглядывался, так и не мог понять, куда же ей ударили в лицо? Крепкая она, или удар такой слабый…

— О, дарова! – крикнула она через всю комнату. – Док грит, чо ты на сеня се накопал. Как зоове?

— А?

— З-д-оро-ве. – с трудом проговорила она. — Как?

— В порядке.

— Оршо!

— «Хорошо». Постарайся выговаривать все буквы. – терпеливо произнес врач. Он проводил опыты и что-то нагревал в лабораторных пробирках.

— Хор-ошо! – через силу гаркнула она.

— Молодец, Одуванчик. – буднично отозвался он, высматривая получающийся бесцветный раствор. – А ты, Хелбент, что скажешь о нашей Дыре?

— Вы молодцы. Везде видно большой труд. Но все такое… старое.

— Удивительно правда. Если б не ферма Вошей, то городок умер еще тогда. Почти все жители там и работают.

— А почему они все говорят какую-то чушь про ядерную зиму?

— «Когда работаешь на ферме, волей-неволей затоскуешь по ядерной зиме». – процитировал намерено искаженным тоном врач и усмехнулся. – Это наш… местный говор. Что-то вроде «я не знаю ничего, поэтому отвали».

— А почему нельзя сразу так и сказать?

— Можно. Но это не вежливо. А так пони сам понимает, что ничего путного не услышит. А похожего цвета они из-за овощей с фермы. Не знаю, что именно в них, может, яды из земли или еще что, но кто долго ест только эти овощи, начинает рыжеть.

— А как… — я же не спрашивал про это, но хотел. Я даже не особо задумывался над этим, но врач как будто знал, что я спрошу и про это.

— Это профессиональное. Я уже столько выслушиваю разных пони, что научился понимать, что они могут спросить. – спокойно признался врач и выключил горелку, оставив раствор остывать и отставив записи в сторону.

— Круто.

— Кстати, вы нашли своего светло-желтого жеребенка?

— Нет. – с сожалением ответил я. – Но пони, который в храме, сказал, чтобы я шел сегодня на ферму.

— Прист? – удивился врач. — И как? Вы пошли на ферму?

— Да, но у ворот стояли вооруженные грифоны и телега с клеткой. – мне было стыдно это признавать, но я признал. — Меня развернули.

— Значит, к Биг Вошу прибыл какой-то крупный работорговец. – предположил врач.

— Рабо-торговец? – я не сразу понял, что значит это слово.

…один пони торгует другим пони против его воли, дурак…

— Да, Биг Вош иногда покупает или продает рабочих. Обычно приходит один из его сыновей, чтобы я отправился на ферму и осмотрел пони перед покупкой.

— И это нормально?

Врач развел ногами:

— Не знаю. Лично я не вижу в этом ничего плохого. Любой пони, независимо от возраста, может отдаться судьбе и в конце концов добровольно надеть ошейник, чтобы кто-то другой решил за него, как жить. Я вижу, что вы не согласны, и я понимаю ваш негативный настрой… Но, хоть в вашем Понивиле все заведено на больших свободах, здесь рабство пока что жесткая необходимость.

— Ага. – поддакнула малозубая.

— Если будет такая возможность, возьмите меня с собой на ферму Воша. Пожалуйста.

— Хорошо. Это несложно устроить. Только, ради всего хорошего в Эквестрии, ведите себя благоразумно и не создавайте мне проблем.

— За это не переживайте… — я хотел обратиться к нему по имени, но забыл. Мы молча смотрели друг на друга, и он спросил:

— И часто вы забываете имена?

— Всегда. – я чувствовал укол вины. Меня поймали на горячем.

— То есть, вы не помните, как меня зовут, и как зовут мою помощницу?

— Да. – эта смена темы угнетала. Малозубая вопросительно посмотрела на врача, потом на меня.

— Это очень серьезная проблема. – разочарованно вздохнул врач.

— Не, не подумайте! Какие-то имена я запоминаю, но редко.

— Ладно, можете звать меня Док, а мою помощницу – Оди. Повторите.

Я медленно повторил. Раз десять, пока врач не стал Доком, а малозубая Оди.

— Завтра займемся этой проблемой серьезнее. А пока – можете отдыхать. – сказал врач… Док.

Прошло некоторое время, и я услышал с улицы мощный крик Тарана: «Вечер! Вечер идет!». Оди поменяла бинты на голове, дала какую-то гадость, и я смотрел, как она шьет. Старательно. Вышивает. Цветочек. Самый уродский. Самый зазубренный. Одного цвета.

Но это увлекало ее так сильно, что за ней было интересно наблюдать. Она исколола себе все ноги, но все равно продолжала. Стежок за стежком. Маленький зазубренный одуванчик, как циркулярная пила с лесопилки. Или ветряк.

Громкий стук в дверь, а затем вбег в комнату Тарана оторвали ее от занятия. Но искал Таран меня.

— Виски. Виски. Виски. – заговорщицки внушал он мне.

— Идем. – поднялся я и натянул чехол.

— Да оставь ты лопату! – рассерженно бросил Таран. — Не копать идем.

Хорошо. Оди молча кивнула, лопата осталась в кресле, Док махнул копытом вслед, а я двинулся за Тараном к бару. Вечер и правда наступал, мягко сгущая облака над головами от серого к черному.

Бар есть бар. Большой, маленький, что в Понивиле, что в Апплузе, что в Мейнхетене, что в Кантерлоте или где бы то ни было еще. Приходишь, пьешь, болтаешь, пьешь, уходишь. Так заведено. И бар в Дыре не был исключением.

Здание бара было самым большим или самым вместительным из всех местных домов, и пытался выглядеть красиво. Трещины подмазывались, стены подкрашивались, деревянное крыльцо начисто выметено. Посетителей с крыльца встречал коврик «Добро пожаловать». На стене, в белом квадрате красовались две тонкие темно-красные буквы «ММ», похожие на двутавровые балки.

Пара рыжих пони перед нами вышли из бара, точнее, вытекли, придерживаясь друг за друга, и каким-то чудом не расшиблись. На боках поверх кьютимарок были выжжены жирные буквы «В». На мой вопросительный взгляд Таран ответил: «Это должники с фермы Вошей. Они заложили себя в уплату».

Видимо, это и есть те рабы, о которых говорил Док.

«О, милая Эм-Эм… Иду к тебе я, Эм-Эм…», напевал себе тихонько под нос Таран, весело махая хвостом. Брони на нем не было, и марка в виде «>» покачивалась на боку в одиночестве. (Предложение исправлено: благодарность Serpent за внимательность)

Бар Эм-Эм. Если и есть «простая красота», то я нашел ее. Мягкий слабый желтый свет керосиновых ламп, от которого даже дыры и трещины в стенах приобретают загадочность работ художников. Несколько круглых столиков, за которыми горбатились игроки, едоки и отдыхающие от работы. С порога в носу зачесалось от непривычно плотного облака запахов: горячая еда, алкоголь и кислый пот уставших тел. Легкий ворчащий шум голосов и вскрики проигравших, чавканье и шуршание ложек. Совсем сбоку была дверь на кухню, из которой запах еды был особенно мощный.

Напротив входа, у дальней стены, тянулась грубо сделанная барная стойка, обитая красным бархатом, где самозабвенно трудилась, натирая сразу несколько стаканов телекинезом, Эм-Эм.

Теперь я мог понять Тарана и его теплые чувства к ней. Малиновая чистая шерстка, небольшие гладкие копыта, темная вьющаяся грива, кокетливо прикрывающая левый глаз, и маленькая черно-розовая шляпка на шнурке, сдвинутая на бок. На ней – небольшое темное строгое платьишко из косых полос и острых углов или такой костюм, от которого сложно было остаться равнодушным. Малиновый рог сиял красивым магическим светом, а стаканы плавно кружились в воздухе своим завораживающим танцем.

Таран забыл обо всем на свете, растолкал, как судно мусор на воде, посетителей на своем пути к стойке, оперся на нее и довольно протянул:

— Эм-Эм…

Она телекинезом аккуратно поставила все стаканы позади себя, на полку, где из пыльного стакана торчал старый револьвер, и бережно взяла копье Тарана, поставив его у стенки, как кий. «Противопонический маневр» Тарана сделал меня самой незначительной частью барных посетителей, но недовольные пони только пробурчали вслед ему и больше ничего.

— Приветик, сладенький. Как обычно? – устало, но добродушно сказала Эм-Эм. Хорошее, короткое имя. Хоть что-то я еще запоминаю. Она перегнулась и легонько поцеловала его в лоб.

— Да… — Таран буквально растаял и уже напоминал восковую куклу, которую усадили у камина. Лишь крепкая шкура сохраняла его простую влюбленную душу от совсем аморфного состояния. Эм-Эм коротко глянула на меня – я даже успел криво улыбнуться – и быстро поставила перед Тараном стакан темной янтарной жижи.

…м-м-м, жидкие яблоки…

Таран широко открыл рот, вцепился зубами в стакан, и за раз опрокинул алкоголь в себя.

— Как твои дела? – она старалась говорить мягче и бодрее при нем, и даже одноглазому мне было ясно, что он придавал ей сил, но усталость все равно сочилась.

— Да стоял, короче, смотрел на холмы. И вот! — он хлопнул меня по спине так, что весь воздух вышел, но это было куда слабее, чем удар того любителя кожи. – Прикинь, кого в наш город занесло! Это Хелбент.

— Приятно познакомиться. – Эм-Эм сделала легкий реверанс и даже сказала это приятным тоном, но я у нее никакого интереса не вызывал. Наверно, ни у одной кобылки не возник бы интерес к жеребцу, у которого один глаз, почти нет уха и все лицо в хирургических швах.

— Видела бы ты, какие четкие ямы он копает! Я таких ям в жизни не видел! – алкоголь поднял речь Тарана на новый уровень.

— Интересно, новый могильщик… – без интереса проронила она и наконец обратилась ко мне. – Что пьешь?

— Я – жидкие яблоки.

— Эт виски что ль? – коротко усмехнулась она, но по-доброму.

— Верно. Сколько за него?

— Сколько?! – удивилась она. Таран несильно, но ощутимо толкнул меня под ребра и пристально посмотрел:

— Забей. Ни че. Не. Надо.

Стакан оказался передо мной. Знакомый сладкий запах. Янтарная огненная вода. «От алкоголя надо держаться дальше», подумал я и залпом опрокинул стакан в себя. Водопад жидкого пламени спускался вниз, выводить холодных многоножек из моего пищевода. Я вздрогнул и только.

Пьянящая веселость не наступила. Алкогольный состав не повезет меня в дремучее забвение и страну дурацких ситуаций. Я точно выпил виски. Оно прокатилось по языку. Прошло карающим жаревом по кишкам. И все. Ни мути в голове, ни говорливости, ни расслабления.

— Крепкая, а? – ухмыльнулась Эм-Эм.

— Да, крепче некуда. – соврал я, чтобы не расстраивать ее.

— Тут есть отменное овощное рагу! – хлопнув копытами, предложил Таран. Ему хорошо. Его билет в «веселый мир пьянства» действовал, и даже один стакан делал его веселее.

— Организуем! – весело отозвалась Эм-Эм и крикнула на кухню. – Эй, Чиф, два овощных рагу!

— Есь! – гаркнул оттуда довольный бас.

— Моя красотуля… — Таран извернулся у стойки так, что смотрел на нее вообще снизу-вверх, щенячьими глазами. — Можно еще стакан?

Выглядело это глуповато и смешно, но внутри что-то одновременно таяло добром и завистью. Она всем видом показывала, что не простая кобыла, а он упрощался до уровня лома, и в этом всем было что-то неподдельно красивое. Истинное.

— Держи, сладенький… — еще стакан. Он тоже пил виски. Залпом. Но я пил и оставался предательски трезвым, а он превращался в элемент счастья, пусть и лживо-яблочного, но счастья и лучился им в окружающий мир. В основном, в Эм-Эм.

— И как тебе наша Дыра, Хелбент? – спросила Эм-Эм. Наверно, особо ее мое мнение не интересовало, но, видимо, городок жил обособленной жизнью, и никто его не посещал, поэтому спросить новое лицо надо было хоть о чем-то. Из вежливости.

— Дома правда принесло взрывом? – поинтересовался я.

— А то! – икнул Таран и пытался трезво держаться на месте, но выглядел также стойко, как трава на ветру.

— Отчасти. – мягко парировала Эм-Эм и поведала. – Мой отец говорит, что здесь уже стояли все эти дома, но они были в таком плохом состоянии, что одной Селестии известно, сколько бы они еще простояли, не займись мы ремонтом. Что точно принес взрыв, так это храм Луча-сверху. Там доски поверх земли положены, и, если погода портится, там очень зябко. Не представляю, как мистер Прист там живет…

Я слушал. Она говорила. Зубы ровные, глаза красивые, ни шрамов, ни болезней. И говорит она не в пример лучше Оди. Может, тема «история Дыры» для нее хорошая, или она пытается поддержать разговор, чтобы мы не играли в гляделки?

Я пропустил часть ее мыслей мимо, пока думал, как при общей разрухе и безграмотности здесь могла родиться такая красивая и воспитанная кобылка, и подытожил одной из «универсалий мистера Тача»:

— Как бы там ни было, вы большие молодцы.

Фраза ее немного смутила. Видимо, в контекст я не попал, и мне пришлось ретироваться:

— Я ввиду имею, что вы большие молодцы, что город смогли отстроить.

— Да. Хорошо, что здесь тихие места. Я слышала, что на пустошах сейчас полно опасностей. Порча, рейдеры, злые хищники.

— Да, что-то такое есть. – я задумчиво посмотрел в пустой стакан.

— Добавить? – спросила она.

— Не, мне хватит! Покамест! – гаркнул Таран и с грохотом уткнулся лицом в стол. Мы молча переглянулись, и она ответила:

— Он прав. С него хватит. А ты?

Я молча протолкал пустой стакан по стойке и выжидающе глянул на нее. В стакане появилось виски. В этот раз – до краев.

Я выпил залпом, как будто это была вода или яблочный сок. Это ее слегка шокировало. И огорчило.

— А говорил, что крепкое. – вздохнула Эм-Эм.

— Простите. – прозвучало это не очень «раскаивающееся», но я, если честно, забил. — Я тоже могу прилечь на стойку.

— Да ладно, сиди так. – усмехнулась она. – У меня есть где-то литр спирта после перегонки. Не знаю, чистый он или нет, но один пони хряпнул стакан и ослеп. Хочешь?

— Нет. Лучше такой спирт вообще никому не давать. Это яд.

— Хорошо. – протянула она с пониманием. — Я учту.

— Два рагу! – гаркнул с кухни голос. Таран уже сопел. Посетителей было не особо много, и Эм-Эм отлучилась, чтобы принести поднос с двумя дымящимися тарелками. Одну она поставила перед Тараном, вторую передо мной. Запах, вид, количество – идеально. Вот так, наверно, жизнь и приходит в норму, когда получается есть больше одного раза в сутки. Я кивком поблагодарил Эм-Эм и как-то очень-очень быстро счавкал все содержимое и ногой стер остатки жижи с лица. Было ли это вкусно? Да. А как именно «вкусно» — не знаю. Быстро ж ел!

— Быстро ты… — произнесла она. Таран все еще лежал у своей порции, и даже запах вкусной горячей еды его не мог выдернуть из алкогольной дремы.

— Я давно нормально не ел. – я уже чувствовал, как где-то внутри еда распадается на новые клетки и энергию для тела под урчание живота.

— Надолго здесь?

— Не знаю. Я искал здесь… — довольно сложный выбор: сказать «друга» или «жеребенка» – но почему бы не…

— … друга. Маленький жеребенок, светло-желтый. Имя – Слатти.

— Слатти? – хохотнула она и виновато прикрыла рот копытцами – и даже этот жест вышел у нее изящно. – Прости… Такое имя…

— Он очень обижался, когда я не мог его правильно сказать.

— Наверно, у твоего маленького друга «очень интересная», «занятая» жизнь… — шутливо заметила она. Я молча уставился на нее. Мне было не смешно.

— Простите, я перегнула. – она потупила глаза, и мне стало жаль ее, как будто я ни с того ни с сего нахамил ей или врезал по лицу.

— Все в порядке. Теперь у него другая жизнь. Не такая «занятая». – я попытался сказать это очень мягко и спокойно, но озлобленную твердь из голоса вытравить оказалось нелегко. Мы снова встретились глазами, и она взяла какой-то чистый стакан и стала натирать его заново. Без телекинеза.

— И как, вы нашли своего друга?

— Нет. Никто его здесь не видел, хотя он шел в эту сторону. – огорченно произнес я и слегка наклонил тарелку со скуки.

— Да, это странно. В округе почти ничего нет, и наша Дыра на видном месте. – она призадумалась. – Скорее всего, он бы пришел сюда. Может, его кто-то укрывает или он где-то затаился?

— Я тоже так думаю… — я аккуратно отпустил тарелку и добавил. – Надеюсь, у него все хорошо…

— Может, еще виски? – предложила Эм-Эм.

— Спасибо, не надо. – я начал отчаливать от стойки. — Пойду я…

— Хелбент, постойте. – окликнула она и добавила извиняющимся тоном. – Помогите, пожалуйста, отнести его ко мне.

Таран мирно и сладко спал у стойки. Он был крупнее меня, и на первый взгляд, был неподъемным. Но как я мог отказать такой прекрасной пони?

— Хорошо. – кивнул я без энтузиазма, посмотрел на Тарана, примерился, как бы удобнее его взвалить на спину, вспомнил медицинскую часть «курсов молодого бойца», где один мед-пони взваливал товарища на спину чуть ли не на бегу в одно движение, похожее на кувырок, но решил не выделываться и снял Тарана со стула, как мешок с зерном. Теплый, урчащий голодом и дышащий алкогольными парами мешок. Не знаю, сколько он весил, но я донес его до комнаты Эм-Эм и уложил на мягкую кровать из соломы без особой усталости. Эм-Эм не выдержала и восхищенно цокнула копытами друг о друга и даже чмокнула меня в целую щеку.

На этом я отправился к врачу спать. Сытый и довольный.

Ночь быстро напала на Дыру. Безлунная, беззвездная тьма разлилась по улицам, оставив контуры домов. Я дошел до врача почти по памяти, даже успел открыть ее.

— Ух-х-ходи-и…

Я развернулся. Никого. Только силуэты домов, магазинов и бара.

— Ну тебя. – буркнул я и ушел спать.

…Белая пустота. Приятная, прохладная. Или это больничный свет?

— Запись номер один-один-три-семь-восемь-два от пятого-пятого. – продекларировал знакомый голос откуда-то сзади. – Пациент…

Небрежное шуршание бумаг.

— Пациент… Хелбент Кид. Причина смерти…

А?

— Причина смерти… — что-то с силой развернуло меня на 180 градусов. Белое сменилось самым черным ничего, из которого меня рассматривали множество любопытных желтых глаз разных размеров и форм.

— ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЕМ! – проревело черное ничего. Голос вышибал дух, как удар связкой стальных прутьев, перетирал кости и мышцы, как камнедробилка. Звуковая волна впечаталась в шкуру и натянула ее до острых пульсаций боли. Я чувствовал, словно шкура пытается слезть с черепа, как сапог с ноги или растянутая кофта.

— А говорил, что отстанешь… — произнес я ровным голосом, но внутри… под шкурой струился и гремел водопад инстинктов и эмоций. Тьма исчезла, и опять появилось это чудище.

— Я соскучился. – чудище расхаживало из стороны в сторону, искривляя вокруг себя белую пустоту, оставляя после себя жутковатые желто-зелено-черные мелкие пятна, словно рвалась белая ситцевая ткань, за которой была какая-то темная мрачная картина.

— Ты знаешь…

— Знаю. Но не скажу. – самоуверенно ответило чудище, сделав театральный жест когтем, после чего заложило лапы за спину и продолжило шествие. – Зачем тебе знать, что будет? Это не интересно.

— А кто…

— И это я тоже знаю. – перебило оно и указало когтем на меня. – И ты это знаешь. Это просто даже для твоей маленькой простреленной головы. Тебе нужно всего лишь… — чудище указало когтем на свою рогатую голову, а потом небрежно махнуло лапой. – Кому я это говорю!

— Что я знаю? Что я вообще могу знать? – парировал я. – Я перебил всех знакомых, закопал их у депо и пил, пока не сдох. Это все, что я знаю.

— Это уже хорошо. – чудище подошло ближе, пока не уперлось мне в лицо своим глазом. – Знаешь, как бывает? Оживляешь мертвеца, а он тут же рассыпается, и памяти в нем нет. Может только выть и гнить из могилы, как кошка, упавшая в колодец. А ты заспиртовался. Ты как жук в янтаре. Лежал бы вечно в сладкой черной пустоте. Но я даю тебе шанс.

— Шанс?! Шанс побыть марионеткой хаоса? Шанс на муки совести?  Шанс на убийство поней? На открытие депо?

— Дурак. – твердо гаркнуло чудище. – Это все шелуха! Если бы ты…

— Я. Наш-ш-шел. Тебя. – зазвучал злобный, шипящий голос за спиной у чудища. По лицу чудища растекся довольный, зловещий оскал, и он оставил меня, неспешно повернувшись к неожиданному гостю. Напротив чудища стояло что-то черное, поблескивающее, как плохо полированная сталь, похожее и на жука, и на аликорна одновременно. На нас смотрели любопытные огромные, голубые глаза, похожие на две ложки.

— Как это мило. – приобняло себя чудище, изображая что-то похожее на смущение от нежности, и добавило. – И твоя следующая фраза…

— И теперь ты умрешь! – в унисон сказали они, и аликорно-жук рванул со всех ног на чудище и одновременно готовил какую-то магию, от чего матово-черный рог светился ярко-зеленым пламенем. Я не понимал, что происходит, но происходило что-то плохое, а чудище вело себя так, как будто ничего не происходило.

Жук-аликорн двигался очень быстро и успел подлететь к чудищу на метр… Но его прибила к «полу» гигантская красная мухобойка с белой надписью «Шлеп!». Удар не казался серьезным, но полужук-полупонь едва мог пошевелиться и очень слабо перебирал передними дырявыми ногами. Рог перестал светиться.

— Что дальше? – чудище вальяжно подошло к жуко-пони и спросило. – Опять завоешь о своей королеве? Отступишь? Или неожиданно нападешь?

— Это… не… конец… — понежук злобно посмотрел на чудище и начал желтеть и все больше походить на пони. На месте перепончатого нароста на затылке появилась красивая розовая грива, матово-черный панцирь становился аккуратной желтой шерсткой…

— П-шел вон! – чудище рассержено махнуло лапой. И странный гость исчез, как будто ничего не было.

— Очень настырный… — чудище опять подошло ко мне. – Почти как ты в молодости.

— Это…

— Да, это «демон любопытства». – лениво пояснило чудище и вольготно присело на пустоту, и деловито качнуло коленом, – Не хочу портить тебе сюрприз, но завтра… — чудище сделало жест когтем, похожий на «внимание». – будет весело. Пока.

Оно щелкнуло когтями.

Я очнулся. В этот раз не у кровати Оди, но дома у врача, а не в какой-нибудь канаве. На кухню. Док и Оди заканчивали завтрак. Я прицелился сесть на стул, но зрение меня подвело, и я пролетел мимо него на пол. К счастью, ничего не разбил.

— Координация – ниже среднего. – механически отметил Док.

— И ак ы даол до Дыры, ели ы мима сула саишься? – проворчала Оди.

— Как-то «даол». – передразнил я ее и сел на стул. Наконец-то. За едой я подумал о том, что вчера произошло. Неужели кто-то может вторгаться в чужие сны? Я думал, это может только принцесса… как там ее… та, вторая. Ну и это… змееподобное чудовище.

Оди и Док уставились на меня. Я смотрел в ответ. Потом понял и перестал жевать край пустой тарелки.

— Вчерашний поход в бар, по всей видимости, прошел хорошо. – шутливо заметил Док.

— Да. – я подумал и грустно добавил. – Почему-то виски на меня не действует.

— Да? Вчера вы сели на стул с первого раза. – заметил Док.

Да, доказать обратное будет тяжело.

— Я говорю правду, но доказать не смогу. – сознался я.

— Верю. Проверим как-нибудь в другой раз. Кстати, ко мне тут заходили и спрашивали, не у меня ли остановился новый землекоп.

— И… что?

— Восхищались ямами. Хотели, чтобы ты выкопал пару траншей для будущего водохранилища.

— У вас есть водохранилище?!

— Не совсем. Вода есть у Вошей. У нас ее маловато, но от жажды никто не умер. Кто-то все время порывается выкопать яму для питьевой воды, чтобы дождь зазря не уходил, но дальше криков дело не идет.

— Может, в другой раз. – произнес я. – Например, никогда.

— Хах! Отлично сказано. Я им тоже ответил, что ты проездом и случайно заехал ко мне. Так… – Док хлопнул копытами и объявил. – Ладно. Поели, и за работу.

Осмотр. Все в порядке. Свежие бинты. Горькая дрянь-настойка. Лопату на плечо. Вперед на кладбище. Рыжеватые пони бредут по улицам. Кто-то даже заходит в храм «Луча-сверху». Толпа рыжих шла с лопатами, тяпками и прочим садовым инвентарем на ферму Вошей. Таран, бодрый и свежий, разминался на посту с копьем, повторяя что-то подобное приемам зебринских партизан. Жеребята восхищенно поедали каждое его движение, а я легонько махнул копытом в приветствии и пошел доделывать свою работу.

У кладбища стояла повозка с жеребцом. В повозке, из клетки на меня смотрели затравленные глаза похудевших рыжеватых пони. На кладбище двое грифонов скидывали в мою яму что-то очень сильно похожее на мертвого пони. Еще двое шли в мою сторону с каким-то низкорослым единорогом, которого я принял за жеребенка. Этот пони выбивался на фоне окружения. Держался и ходил он так, как будто весь окружающий мир принадлежал ему, а он лишь присматривал, чтобы все следовало его воле. Темный деловой костюм с белой рубашкой на нем сидели идеально, как будто он только что вышел из ателье в Понивиле. Темная грива прилизана, да и весь он был удивительно чистый для этого или любого другого места под этим непроглядным небом.

— Опять ты. – произнес грифон, у которого я спрашивал. Недобро произнес. Как бы мимоходом он расстегнул кобуру. Когда он подошел ближе, я увидел, что нагрудная броня у него в каплях крови. Не его крови.

— Опять лезешь, куда не просят, дырка одноглазая. – злобно сказал он. Он был уже метрах в пяти и явно не собирался предложить мне объятия.

— Я здесь работаю. – твердо сказал я и тоже потянулся к… лопате. От своих обещаний я не уйду. Сейчас этот полупетух-полупегас огребет за весь свой вид…

Пони с интересом наблюдал за нами, и решил вмешаться:

— Господа! Давайте не будем ссориться!

Его голос звучал приятной летней речкой, которая никуда не спешит, но выворачивает камни, размывает берега и уничтожает посевы. Грифон замер на месте, так и не вытащив пистолет. Мы насверлили в друг друге глазами столько дыр, что в москитной сетке их будет меньше, но ни он, ни я, не рискнули нападать.

Пони подошел ко мне. На его костюме тоже были мелкие кровавые точки, но костюм от них как будто стал еще красивее.

— Я так понимаю, вы выкопали эти ямы? Впечатляет. Я бывал много где, но таких ровных ям не видел. В них даже хоронить кого-то не хочется. Сколько вам платят? Вы работаете по контракту? Вы из похоронного бюро? Семейный подряд? Такое искусство не должно загнить в Дыре. Я знаю пару деловых пони, которым бы понадобились ваши услуги. И платят они, заверяю вас, куда больше, чем стоит весь этот городишко. Ах да… Мои манеры. Я забыл представиться. Джеки Венда.

— Хелбент Кид. – протянул я. В голове вертелось: «Ну и тормоз я!».

— Очень приятно. Я представитель торговой компании «Том Венда и сыновья». Наш девиз: «Продаем все, что видим». Вот моя визитка, по ней скидка целых пять процентов в любом представительстве торговой сети «Том Венда и сыновья», а это вам не шиш с маслом в наше время.

Мы пожали копыта. Он дал мне визитку. Моя голова опухла и гудела от обилия слов. Я долго всматривался в маленький квадрат плотной мелованной бумаги с благородным черным тиснением. Текст слово в слово повторял слова этого пони.

— Прошу меня извинить за то, что я с компаньонами воспользовался услугами вашего кладбища, и надеюсь, что наша следующая встреча будет в более спокойной обстановке.

…Этот пони был на той дурацкой ферме! СПРОСИ ЕГО, пока он не убежал…

— Извините… — я подсмотрел в визитку. – Джеки Венда. Вы не встречали здесь светло-желтого жеребенка?

Пони в костюме развернулся и по-деловому перечислил:

— Светло-желтый. Земной. Жеребенок. Вес неизвестен. Рост в холке полметра или около того. Насильственно оскоплен. Имеет насильственные татуировки порочащего характера и множественные шрамы в районе живота, задних ног и крупа. Хвост обрезан. Грива острижена накоротко. Зубы плохие. Следы недоедания. Каннибал. Быстрый и опасный. Из одежды только грубый кожаный ремень вместо ошейника. Имя неизвестно. Вы о таком жеребенке, мистер Кид?

— Да…

— К сожалению, я видел его меньше минуты. Он сбежал вчера с фермы мистера Воша во время моего визита и прокусил лицо одному из охранников. Жуткое зрелище, скажу я вам. Вы его родственник?

— Нет. Я его друг.

— Это очень мило. Надеюсь, что вы встретитесь. Передайте ему «привет» от Джеки Венды, если встретите, и накормите его хорошо. В наше время без хорошего питания не пройти и километра.

…он, что, издевается над нами?..

— Я передам. – я притянул всю вежливость, хотя в голове уже крутил план, как лопатой бью этого хлыща, пока черенок не сломается.

Говорливый пони откланялся и ловко заскочил на повозку, скомандовав жеребцу в шрамах:

— Веди нас к старому руднику Роттена. Если управишься до темна, я дам тебе сахара и найду лучшую кровать.

— Да, босс! – радостно воскликнул пони и поскакал из города. Грифоны удалились вместе с ним. Последним улетал тот, с кем я играл в гляделки. Он долго всматривался в мое лицо, после чего сказал: «Еще встретимся». И тоже улетел.

Ну и пока.

Эти шесть ям дались быстрее, но между каждой я думал о словах… где эта бумажка… Джеки Венды, что Слатти сбежал. Значит, он действительно вчера был на ферме. Что ж, он жив и еще барахтается. Одной заботой меньше.

Я вытер лопату и пошел с кладбища, мимо могилы, в которую скинули какого-то бедолагу. Рыжий, тощий. С простреленной грудью. Он валялся в позе, как будто бежал или падал. Глаза ничего не выражают. Рот раскрыт в посмертном изумлении. Наверно, я также валялся среди бутылок, как и он. Только без большой дыры в районе сердца.

Надеюсь, он умер окончательно, и мне не придется…

«Нет».

«Мне больше нечего делать, как воскрешать каждого жалкого пони. Одного тебя-дурака хватает», пояснил знакомый надменный голос.

Это утешало. Я прошел по улице и увидел, что у храма «Луча-Сверху» собрался целый табун пони. Табун по меркам Дыры. Позади рыжеватых пони стоял Таран, задумчиво опираясь на копье. К нему я и пошел.

— Что творится?

— Не знаю. Но Прист ща скажет. – указал он в центр табуна. Там стоял тот пони в рясе, который угощал меня чаем с кексами. Ближайшие пони зашикали на нас, как будто сейчас должно было произойти великое чудо.

— Братья и сестры, мои! – он прервался, чтобы забраться на деревянный ящик и декларировать оттуда.

— Долгие годы я жил с вами! – раскатисто повествовал пони в рясе самым четким и решительным тоном. – Делил пищу! Радости! И горе! Мы вместе прошли через это! Мы вместе молились о луче солнца! И вчера во сне я увидел принцессу Селестию! Она повелела мне оставить все и идти! Туда – за горизонт! Там злобные пегасы не властны над небом! «Иди на мой зов! Здесь я и моя сестра! Мы верим, что земля очистится сияющим светом! Так приди же за ним! Озари Эквестрию! Такова моя воля!» — громогласно процитировал он и воздел передние ноги к серому небу.

Все зашептались. Таран присвистнул. Пони в рясе встретился со мной взглядом. И долго смотрел. Очень долго, как будто я был единственным, на кого стоило смотреть.

— И тогда я ответил принцессе: «Да будет так!». – продолжил он еще более решительно. – И теперь, братья и сестры мои! Я хочу, чтобы вы запомнили меня, ибо не знаю я, что уготовил мне путь, и сегодня я вас всех приглашаю на вечерний пир! Гарантирую – такой еды вы никогда не ели!

Дыра наполнилась предвкушением праздника, хоть и повод был грустноват. Жеребята бегали активнее, то и дело заглядывая в окна храма, жители повеселели, даже Таран стоял на посту особенно дружелюбно. Мне было все равно.

Я вернулся к Доку. Тот выбирал лучшую шляпу, а Оди постоянно металась, показывая ему то одно, то другое платьице. Все они выглядели отвратительными тряпками, по которым дали залп из дробовика.

— Док, я закончил. Двенадцать ям.

— Отлично! – он отвлекся от шляп и приобнял меня. – Спасибо! Вы самый благодарный мой клиент!

— Правда, в одной из них уже кого-то положили… — сконфужено добавил я, обняв его в ответ. На душе стало легче, но я быстро забыл это чувство.

— Не страшно. – махнул копытом Док и поинтересовался. – Вы уже слышали, что сегодня мистер Прист устраивает прощальный пир?

— Да. – мне было не очень-то до пиров. Слатти, вероятно, уже умотал из города, а делать здесь мне было особо нечего.

— А вы пойдете на него?

— К сожалению, нет. Мой друг был здесь и сбежал. Свое лечение я отработал. Больше мне здесь нечего делать.

— Как?! – вскрикнула Оди. Это был самый четкий вопрос от нее.

— Действительно, как? У вас из припасов одна лопата. Ни воды, ни еды. Ни плаща, чтобы укрыться от дождя. Это чистое самоубийство. Как ваш врач, я заклинаю вас остаться хотя бы на эту ночь, и я завтра помогу вам с припасами. Пир, конечно, вы тоже можете посетить, но, если не хотите – ваше дело.

Я ничего не ответил. А точнее, не успел. Раздался кроткий стук в дверь и на пороге стояла Эм-Эм.

— Могу я войти, Док? – вежливо спросила она.

— О, добро пожаловать, Эм. – Док преодолел смущение, но сильно покраснел, и отвесил неловкий поклон. – Что-то случилось?

— К несчастью, да. – грустно вздохнула она. — У меня в погребе обвалилась полка и разломала пару ящиков с продуктами. Может, вы сможете мне помочь? Я не хотела беспокоить, пир все-таки, но такая беда…

— Давайте, я помогу. – вызвался без интереса я. – Что-нибудь придумаем с вашими ящиками.

«Пони-дважды-зомби находит в сердце место для благородного подвига даме в беде», съязвил голос внутри.

— Вы? – удивилась она, восторженно цокнула копытами и несдержанно закивала. – Спасибо-спасибо вам! Я так не хотела беспокоить Тарана по такому поводу во время дежурства. Мало ли кто придет в город…

— Ага. – произнес я. Ввернуть какой-нибудь каламбур про «бурный поток посетителей Дыры» мне расхотелось, и я молча двинулся за Эм-Эм, поправив лопату на плече.

— Простите, Хелбент? – уточнила она через плечо.

— Да?

— Хелбент, я сомневаюсь, что лопата тут поможет. – неуверенно сказала она. Я чувствовал, что она удерживала себя от чего-то в речи.

— Может и так. – сказал я отстраненно. — Она не тяжелая.

Мы вошли в бар. Сегодня здесь никого. За столами не играют в карты, за стойкой не пьют, а на кухне все тихо. Горит только пара ламп, и все в тусклом оранжевом свете. Половицы скрипят под копытами. Мы идем в подвал. Вход в подвал с кухни. На кухне тоже мало света. Столы очищены, ножи уложены. Кастрюли чистые.

С подвала тянется сладковатый знакомый запах. Эм-Эм освещает путь своим рогом, и бетонные стены отливают зеленцой.

Запах усиливается. Сладость становится тошнотворной и щиплет нос, как будто что-то начало гнить.

— Опять овощи испортились. – замечает сама себе Эм-Эм и отворяет дверцу в подвал. Она заходит первой, зажигает свет. Я вижу, как прекрасны ее ускользающие за дверью ножки. Я захожу следом.

«Овощи так не портятся», думаю я.

Подвал просторный. Свет в нем только от Эм-Эм. Стеллажи с продуктами бросают длинные острые, скрещивающиеся тени на пол. На полу лежит какой-то мешок. Тени врезаются и расползаются по мешку черными полосами.

Я наступаю на что-то мягкое и чуть не спотыкаюсь. Я оборачиваюсь и смотрю вниз. Между мной и Эм-Эм лежит маленькое копыто. Копыто связано с ногой, а нога с телом. Я вижу только часть живота и круп – все остальное лежит в тени. Обрезанный хвост. Шрамы, что идут по ногам и низу живота. Похабные вырезанные надписи. Лужу засохшей крови на полу.

Эм-Эм выхватывает телекинезом револьвер. Он объят зеленым. Он смотрит мне в лицо. Все происходит мгновенно. Пороховая вспышка слепит. Многократный грохот глушит и жжет уши.

Весь барабан револьвера – в моей голове.

Я падаю. Тьма.