Dies et Nox: Somnium aut Incubus

Чудо рождения

На самом краю мира, где заканчиваются карты и тропы забыты даже ветром, стоял дом. Дом, о котором уже не помнили, дом, который сама земля старалась поглотить, укутывая его корнями и травой, словно стремясь стереть. Его углы обвисли, словно от усталости веков, а крыша, покрытая мхом и дырами, сквозь которые заглядывали звезды, выглядела так, будто готова рухнуть от малейшего прикосновения. Здесь, на границе Эквестрии, где небо казалось ближе к земле, чем где-либо ещё, стояло это место — одновременно реальное и нереальное, как сон, забытый сразу после пробуждения.

В воздухе витал аромат сырости и старого дерева, перемешанный с едва уловимым запахом чего-то странного, неведомого, магии, впитавшейся в стены. Он будто жил своей собственной жизнью, храня в себе тайны, которые никто не мог разгадать.

Его окна, давно затянутые пылью и треснувшими стеклами, походили на глаза — мутные, но всё ещё живые. Они смотрели в мир пустыми взорами, излучая смесь тоски и тревоги. Казалось, что за этими стеклами кто-то скрывается, что внутри есть нечто большее, чем просто мебель и комнаты. Дверь, перекосившаяся и испещрённая глубокими трещинами, стояла слегка приоткрытой, будто приглашающей и предупреждающей одновременно.

Внутри было тихо, слишком тихо. Даже ветер, гулявший за пределами, останавливался у порога, будто боялся проникнуть внутрь. Потолочные балки прогибались под грузом невидимых лет, отбрасывая длинные тени, которые танцевали в слабом свете, пробивающемся сквозь щели в стенах.

Книжные полки, накренившиеся, словно в вечной борьбе с гравитацией, были забиты древними томами. Их страницы истлели, но магия слов, когда-то записанных там, всё ещё витала в воздухе. Некоторые книги лежали на полу, словно сброшенные рукой, которой уже не существует. В углах стояли вещи, покрытые тканями и паутиной, — старые зеркала, треснувшие лампы, странные статуэтки, источающие ледяное спокойствие.

Дом хранил в себе силу, которую невозможно было описать словами. Здесь не было откровенного зла, но и добра тоже не ощущалось. Это было место, где всё замирало — время, жизнь, даже сами мысли. Стены словно дышали вместе с тем, кто осмелился войти, а половицы под ногами скрипели неестественно громко, словно разговаривая на своем языке.

Каждое движение внутри казалось неправильным, как будто кто-то смотрит, ждет, чего-то требует. Свет в этом доме не задерживался, даже дневные лучи, пробиваясь сквозь дыры, становились тусклыми и безжизненными. Впрочем, в какой-то момент, кажется, что-то изменилось, что-то едва уловимое, но такое важное.

В тот день, старый дом содрогнулся в тишине ночи, словно пробудившись от вечного сна. Ветхие стены, покрытые паутиной и пылью, тихо застонали, когда воздух наполнился напряжением. Снаружи природа взбунтовалась — резкие порывы ветра терзали сухие ветви деревьев, листья срывались в безумном танце, и лесной шепот обернулся глухим гулом, будто что-то древнее и могущественное рвалось на свободу.

Внезапно внутри дома вспыхнул ярчайший свет, который ослепил бы любого, кто осмелился бы взглянуть. Полы под ним дрогнули, как под ударом гигантского молота, и тени, прятавшиеся в углах, метнулись, растворяясь в ослепительном сиянии. А затем всё стихло, будто само время остановилось на мгновение.

На полу, в тени книжных полок, появились двое. Новорожденные жеребята-аликорны, чуждые этому месту и времени. Их крошечные тела едва двигались, и только слабое, жалобное всхлипывание нарушало вновь наступившую тишину.

Первая, с белоснежной шерстью и пламенной гривой, словно живая искра, пошевелилась, её копытца неловко потянулись вперёд. С тонкими как у хищника зрачками, янтарные глаза распахнулись, впервые глядя на мир вокруг. Но вид пыльных книжных полок, треснувших стен и тусклого света, пробивающегося сквозь щели, только усилил её смятение. Она издала короткий, жалобный плач, полный ожидания чего-то теплого и успокаивающего.

Рядом, в густой тени, зашевелилась другая. Её чёрная шерсть и фиолетовая грива, словно клубящийся дым, почти сливались с мраком комнаты. Она подняла голову, и её синие глаза дрогнули от страха и растерянности. Её узкие зрачки расширились, когда взгляд упал на странные вещи окружающие её.

Обе дрожали, беспомощные, только что появившиеся в этом холодном и чуждом мире. Их маленькие тела, лишённые тепла, инстинктивно искали материнскую заботу. Первая, белоснежная и пылающая, с трудом поднялась на слабые ножки, и её носик потянулся к воздуху, вынюхивая что-то знакомое. Она пошла вперёд, спотыкаясь, но не найдя того, что искала, снова издала жалобный зов, требующий, чтобы кто-то пришёл.

Вторая осталась лежать, прижавшись к полу. Её дыхание учащалось, когда она попыталась подтянуться к ближайшей тени, будто надеясь, что там найдётся что-то утешающее. Её тихий плач смешался с эхом, пока она не заметила своего собрата.

Мгновение их взгляды встретились. В пламени янтарных глаз читалась мольба и нерешительность, а в синих зрачках отражался страх, смешанный с долей любопытства. Они замерли, не сразу понимая, кто перед ними, но инстинкт постепенно побеждал.

Первая подошла ближе, её ноздри трепетали, когда она ощупывала пространство перед собой, неуверенно приближаясь. Вторая подняла голову, и, вздрогнув, отпрянула назад, её копытца заскользили по пыльному полу. Но та, что с пламенем, снова издала мягкий звук, жалобный и почти зовущий.

Маленький шаг, ещё один, и их носы встретились. На миг в комнате стало тише, будто мир затаил дыхание. Они осторожно исследовали друг друга, носами касаясь боков и шеек. Убедившись, что перед ними не угроза, а такое же тёплое и дрожащее существо, что и они сами, обе нерешительно приблизились ещё ближе.

Первая, устав искать тепло, которого не было, неловко протянула копытца и обняла вторую. Та сначала замерла, но вскоре, словно понимая, что другого источника утешения ей не найти, в ответ прижалась ближе. Их маленькие тела соприкоснулись, и дрожь постепенно улеглась.

Они успокаивались медленно. Поначалу их плач переходил в тихие всхлипы, затем становился всё реже, пока не угас вовсе. В тишине, которая теперь снова окутала дом, слышалось лишь их ровное дыхание.

Их маленькие тела начали слабеть, уступая сну. Они заснули, всё ещё обнимая друг друга, их крылья переплелись, а гривы смешались, создавая узор, словно небо и рассвет соединились. Но в этом сне не было покоя.

Им виделись картины, смутные, но тревожные. Грохот битв, горящие небеса, крики множества голосов. Безумие, ярость, непомерное одиночество — всё это было не их, но текло через них, оставляя след. Воспоминания прошлого, которое они не помнили, пронеслись вихрем и исчезли в одно мгновение. Когда сны угасли, они остались только с теплом друг друга.

Скрипящий дом снова погрузился в тишину, но на этот раз не совсем ту, что была раньше. Здесь, среди забвения веков, пробудилось нечто большее.