Визит

Тихая спокойная ночь Роузлак прерывается коварным вторжением извне. Кто же эта таинственная незнакомка и какие у неё намерения?

Другие пони ОС - пони

В Эквестрии богов нет!

Рассказ о том как главный герой потерял память, но в странном месте и при неизвестных обстоятельствах. Кто он такой и что его ждёт? Это ему только предстоит узнать...

Другие пони ОС - пони

Анон и пони-роботы

Три небольших рассказа на тему "роботы-пони".

ОС - пони Человеки

Предание о Забытой Сказительнице

Есть одно поверье, что передаётся из поколения в поколение. Старая сказка о кошмарной кобыле, которой родители пугают непослушных жеребят. Но что, если я скажу вам, что предание о Забытой Сказительнице – на самом деле правда?

ОС - пони

Кто я для тебя

Если тебе в мире гигаполисов вдруг понадобился помощник — что может быть проще и удобнее, чем купить себе синтета? А если помогать тебе придётся с наукой — то кто подойдёт лучше, чем модель Твайлайт Спаркл? И кем она в итоге для тебя станет — дополнительным научным оборудованием, коллегой, подругой, или...?

Твайлайт Спаркл Человеки

ASCENSIO

Вот, наткнулся на вой старый рассказ пятимесячной давности. когда только начал смотреть MLP, и именно тогда у меня возникла идея написать фанфик на тему Звездные врата: Эквестрия. Но потом я его как-то забросил, после чего начал писать Tannis. Я позабыл о рассказе, но пару недель назад наткнулся на него когда просматривал старые папки на компе. Немного подумав решил выложить сюда.Особо никаких технологий там не будет, если только в начале, так же как людей и других существ из мира StarGate. Рассказ задумывался как полу-романтический (если можно так выразиться). Не знаю, буду ли я его продолжать, так как у меня на "Tannis" планы просто галактического масштаба. Оставляйте свои комменты. Если вам понравится, то может быть продолжу (если буду продолжать, то писать начну только осенью, когда мой фик, который я пишу сейчас подойдёт к финальным титрам).Наверняка есть много грамматических ошибок, так что заранее извиняюсь.

Мой маленький брони

Небольшая фантазия на тему контакта людей и поней. Переписанная версия.

Принцесса Селестия Человеки

В её обители

Селестия покинула высшее общество Кантерлота, чтобы остаться наедине со своей возлюбленной Твайлайт Спаркл. Все её мечты наконец сбывались. В своей обители Селестия постарается сделать этот вечер для Твайлайт незабываемым.

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна Принцесса Миаморе Каденца

Убийца Сансет

В один из дней Игр Дружбы завеса меж двух миров была разорвана. Магия Эквестрии прорвалась сквозь барьер в мир человечества. Потусторонние сущности получили жизнь. Мифы и легенды стали реальностью из костей и крови. Магия могущественна, но ограниченна. Если мир осознает это, Эквестрия будет под угрозой. Семеро друзей решили держать это в тайне, но все тайное становится явным.

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек Спайк Другие пони

Жуколожество

Вы с Тораксом — бро, и ты убеждён, что бро не делают ничего такого! Торакс готов поспорить... да и я тоже.

ОС - пони Торакс Чейнджлинги

Автор рисунка: MurDareik

Трах

Стыковочные маневры


Большое, круглое, пленительное и странно притягательное — только так Гослинг мог описать бедро Селестии, находившееся в нескольких сантиметрах от его носа. Его глаза то и дело бегали туда-сюда, и он не мог остановиться, не мог сдержаться. Вид этой гладкой, бархатистой конечности из бледного алебастра наполнял его странными лошадиными желаниями, необычными лошадиными желаниями и странными лошадиными потребностями. Это было ужасно — иметь лошадиные потребности, ведь лошадиные потребности не обязательно были цивилизованными.

Это мясистое бедро с трепещущими мышцами завораживало его, манило, в нем было что-то такое, что околдовывало его разум. Особенно та часть, где бедро соединялось с телом, и эта тонкая паутинка кожи. Именно там находились самые мягкие и шелковистые волоски, и он любил зарываться туда носом и фыркать. Когда Селестия перевернула страницу своей книги, раздался слабый шелест бумаги, и Гослинг навострил уши. Она отвлеклась.

Без предупреждения Гослинг испытал лошадиный момент: вывернув шею, он широко раскрыл рот и вцепился в мягкую, нежную плоть бедра белой кобылы. Это было приятно, как ничто другое, и по его телу пронеслось электрическое возбуждение, пока ее плоть сжималась от его зубов.

— АААААААААРГХ! Гослинг! За что?

— Лошадиный момент, — ответил он и повернул голову, чтобы посмотреть на большую белую кобылу, лежащую рядом с ним на кровати.

— Это мое оправдание! Уходи и найди свое! — Нижняя губа Селестии задрожала, выпятившись, а мордочка сморщилась, когда на ней появилась великолепная гримаса. — Я тебе постоянно говорю… когда я вдруг кусаю или щиплю тебя, я ничего не могу с собой поделать! У меня сильные инстинкты!

— У меня тоже. — Перевернувшись на спину и расставив задние ноги, чтобы было удобнее, Гослинг сосредоточился на перевернутой Селестии. — Оно просто было там… и так соблазнительно было укусить. У меня был лошадиный момент. — Он поднял задние ноги в воздух и принялся чесать круп о покрывало, переживая очередной лошадиный момент. Почесывание задних ног доставляло его лошадиному заднему мозгу удовольствие.

— Это было мое бедро! — Голос Селестии был хриплым от боли, а брови нахмурились, когда ее насупленное лицо стало еще серьезнее. — Без предупреждения, просто так, взять и куснуть!

— Ну, да, так вроде бы работает лошадиный момент…

— Луна права, ты — грубиян! — Глаза Селестии задержались на обнаженном животе Гослинга, и, реагируя на увиденное, она начала грызть нижнюю губу. Через мгновение, когда ее рот открылся, губа выскользнула на свободу и потемнела от влаги. — Теперь мое бедро совсем горячее, Гослинг… подуй на него.

Извиваясь на спине, он попытался разместить голову под более удобным углом, и от его борьбы одеяла сбились. На бедре Селестии остались красные следы от зубов, и это было возбуждающе и заманчиво. Что-то было в том, как краснота выделялась на фоне мягкой, эластичной розовой плоти, скрывавшейся под короткими пушистыми волосками ее шерстки. На ее теле было еще одно место, которое при поглаживании меняло цвет с розового на красный, и он думал об этом, сжимая губы и дуя.

Затем он услышал звук переворачиваемой страницы и понял, что она вернулась к чтению. Вот так и происходила игра: не обращать внимания друг на друга, пока не доходило до такой степени, что это становилось невозможным. Правил не существовало, и честным было практически все. Селестия в этой игре была намного лучше, и у нее было несколько жизней, чтобы попрактиковаться в роли вредителя.

В очередной раз бедро Селестии оказалось в нескольких сантиметрах от его носа, и она вернулась к чтению. У Гослинга не было многовековой практики в роли вредителя, но у него был весь пыл юности, а также здоровая доля глупости. Нежное бедро было ужасно соблазнительным, его пушистость, мышцы — все это оказалось слишком сильно для молодого, нахального, глупого пегаса.

КУСЬ!

— ОЙ! ТЫ, ПЕРЬЕГОЛОВЫЙ! — Книга Селестии захлопнулась с праведным шелестом страниц, и она перевела злобный взгляд на своего спутника, чтобы оскалиться на него со всей небесной яростью, на которую была способна. — Твоя мать родила тарраска?[1] Что с тобой не так?

— Лошадиный момент, — ответил Гослинг, его уши почти заложило, и он снова позаимствовал оправдание Селестии.

— Я должна бросить тебя в темницу. — Одна бровь выгнулась дугой, другая опустилась вниз, заслоняя левый глаз Селестии, который теперь щурился от сосредоточенной ярости.

Взмахнув передними ногами, Гослинг жестом указал на комнату вокруг себя:

— Это самое приятное подземелье, в котором я когда-либо был, а я был в нескольких. Жаль, что у меня нет более привлекательной сокамерницы. Очень жаль. Ну, по крайней мере, у нас есть наволочки.

Теперь обе брови опустились вниз, образуя гневную букву "V" чуть ниже линии великолепного рога Селестии. Ноздри раздулись, уши затрепетали, круп начал покачиваться, отчего плавный поток ее бесплотного хвоста стал неустойчивым, почти фрактальным. Расправив крыло, она высунула одно маховое перышко и ткнула им Гослинга прямо в нос.

Пегас, покрытый сажей, чихнул, и все его четыре ноги взвились в воздух:

— Жульничество! — успел сказать он между приступами чихания. — Грязный трюк — еще больше чихов вырвалось наружу, и он покачивался на спине, пока чихи сотрясали его тело, — жульё! Мотнув головой, Гослинг отбился единственным доступным ему способом: он уперся мордочкой в мягкую паутинку, где бедро Селестии сходилось с выпуклым изгибом ее живота, и чихнул.

— Уф! Это имело неприятные последствия! Ужасно! — Отвратительная, вся в соплях, испачканная белая аликорн издала стон ужаса, когда липкие, склизкие последствия ее действий покрыли ее живот.

Может, он и проиграл битву, но Гослинг выиграл войну. Душ или ванна были для него гораздо, гораздо лучшим полем боя, потому что мокрый Гослинг — это сексуальный Гослинг. Некоторые пони под дождем были сексуальнее, чем после него, и он был одним из таких пони. Чихнув, Гослинг продолжил использовать Селестию как салфетку, надеясь оставить ее настолько испачканной, что у нее не останется другого выбора, кроме как отступить на выбранное им поле боя.


Ровный стук воды о кафель душа очень напоминал дождь. Сверху падали капли, а по бокам распылялись полезные струи. Они пригодились для чистки крыльев, труднодоступных мест и особенно одного труднодоступного места под крупом. Душевая Селестии была такой же большой, как гостиные или салоны некоторых пони, потому что она была огромной бегемотихой, которой требовалось много места, чтобы расправить крылья.

Бледно-розовая кожа белого аликорна стала еще более возбуждающе-розовой от горячей воды. Закрытый душ был наполнен паром, тяжелым паром, который раскрывал поры и вызывал приятное жжение на коже, делая хороший скраб еще более приятным. Крупный аликорн и пегас поменьше настороженно следили друг за другом, ведь каждый знал, на какие уловки способен другой.

В конце концов, поле боя принадлежало Гослингу.

Вода блестящими струйками стекала по бокам Селестии, следуя за вздувшимся изгибом живота. Ее нынешнее состояние свидетельствовало о предыдущем завоевании, которое, как ни удивительно, тоже началось с укуса, только укусила она Гослинга за шею, переживая свой собственный лошадиный момент. Разъяренный пегас отплатил ей единственным доступным ему способом, и результатом стало ее нынешнее пухлое состояние.

Повернувшись, Гослинг рискнул открыть Селестии свой зад, чтобы сосредоточиться на ней. Он прикоснулся к ее кьютимарке и почувствовал странное магическое покалывание от ее проекции через шкуру. Это было электрическое, манящее чувство, подстегивающее его к поиску других ощущений. Проведя щекой по влажному, немного облегающему изгибу ее широкой спины, он двинул голову вверх, против шерсти, и остановился только тогда, когда его нос оказался в нескольких сантиметрах от ее репицы, которая зашевелилась в предвкушении его щедрых ласк.

Немного вытянув шею, вытянув губы и потянувшись, Гослинг обхватил ими хрупкую репицу Селестии. Он пощипал зубами ее край, и ощущение того, что его зубы сжимают плоть, воспламенило его мозг желанием. Он чувствовал твердые косточки ее хвоста под тонкой кожей и был осторожен, помня о том, как чувствительна эта область. Его ласки были нежными, добрыми и ласковыми.

Левое заднее копыто Селестии топнуло по плитке с мягкостью далекого раската грома, и звук эхом отразился от множества белых плиток. Гослинг продолжал покусывать, натягивая и растягивая тугую, как барабан, кожу на крошечных косточках внутри, он продолжал провоцировать реакцию, наслаждаясь тем, как его спутница корчится от его внимания.

Но этого было недостаточно.

После того как Селестия издала стон, он отпустил ее, открыл рот и высунул язык, который скрылся в пушистой впадинке, находившейся прямо под белыми бархатным крупом Селестии. Краем языка он потрогал скопление нервов, которые, как он знал, таились там, и был вознагражден дрожью всего тела мокрой, пышущей паром аликорны. Когда она начала слишком сильно извиваться, он убрал язык и стал ждать, позволяя предвкушению нарастать.

Будучи нетерпеливой, крупная кобыла сделала полшага назад, ожидая, когда язык Гослинга продолжит свою работу. Произошла оранжевая вспышка, и Гослинг снова вторгся в тайные складки ее плоти своим самым ловким органом, которым он, словно кистью, провел по самым чувствительным местам. Было очевидно, что он доводит ее до исступления, потому что ее круп то вздрогнув, поднимался выше, чтобы обеспечить больший доступ, то сжимался, пытаясь оградить себя, когда ощущения становились непреодолимыми.

— Ни один другой… — Селестия задыхалась, почти выдыхала, — пони… никогда не делал… того, что ты… делаешь… прямо сейчас! — Ее спина выгнулась дугой, все мышцы свело спазмом, и она зажмурила глаза. — Это… зуд… я никогда… не знала, что… он у меня есть!

На щеке Гослинга появилось ощущение сияющего жара, проникающего на челюсть. Она уже проявляла признаки потребности. Ее маленькая тугая ложбинка была ярко-розовой и сжималась, щекоча бархат его челюсти. Чуть ниже ее щель нуждалась в дополнительном поощрении. Ее скрытые губы — чистая, аккуратная, почти незаметная складчатая расщелина — приобрели аляповатый розовый цвет, но еще не стали пухлыми и не подмигивали.

Чтобы разжечь солнце жгучего вожделения, Гослинг усилил давление и стал настойчиво проникать в потайные складочки под ее крупом. Язык разминал кожу — местами рыхлую, местами тугую — растягивал ее, тянул из стороны в сторону, вверх и вниз, а затем, зная, что это подтолкнет ее к краю, начал совершать круговые движения. Совсем рядом с его ухом раздалось развратное влажное хлюпанье — награда за хорошо выполненную работу.

Вода из душа почти незаметно билась об их тела.

Она стекала по множеству мелких складочек, образовавшихся, когда Селестия выгибала спину и покачивала крупом, а затем каскадом стекала по любопытному языку Гослинга. Объемные, широкие задние конечности Селестии раскачивались из стороны в сторону, а мышцы ее ягодиц напрягались и подрагивали. Стиснув зубы, она уперлась лицом в твердый край мыльной полки, пытаясь перебороть потребность в разрядке, в облегчении.

Слабые звуки нетерпеливых ласк Гослинга почти заглушались ровным ритмом падающей воды, но влажные хлюпающие звуки, доносившиеся из горячей возбужденной промежности Селестии, почти эхом отражались от стен душа. Её губы теперь были пухлыми, набухшими, увеличившимися более чем в два раза, а тугая, компактная щель — почти невидимая на просторах белого цвета, скрывавшего её потаённые места, — теперь была видна и манила, умоляя о внимании.

Крошечная розовая кнопочка выскочила наружу, как глупая кукушка, выглядывающая из часов, а затем снова исчезла с цепким чмоканьем, похожим на звук ножа, которым протыкают банку с вареньем. Аромат ванили смешался с цитрусовым запахом мыла, и Гослинг продолжил свое занятие. Нижняя часть крупа Селестии будет самой чистой во всей Эквестрии — по крайней мере, до тех пор, пока он не устроит там беспорядок.

Подмигивающий узелок Селестии появился еще раз, потом еще, и вскоре он зашевелился с регулярностью метронома. С каждым подмигиванием капельки маслянистого секрета смешивались с текущей водой и блестели в слабом сиянии верхнего света. Рог Селестии со скрипом прошелся по плитке, оставив на ней царапины, которые придется исправлять заклинанием.

Вытянув шею, Гослинг отстранился, задыхаясь и наполняя легкие ароматным паром. Селестии это не понравилось, и она вильнула задом из стороны в сторону, выпрямившись во весь рост, а ее уши опустились в покорной, почти умоляющей позе. Взяв паузу, чтобы расслабить шейные позвонки, он сделал небольшой перерыв, чтобы разобраться в себе и подготовиться к тому, что последует дальше.

От его движений затвердевший член шлепался о живот, что было почти болезненным ощущением, усугубляемым жжением от горячей воды. Будучи молодым, он всегда был полон до отказа, и в его яйцах уже ощущалась тупая боль, которую он старался не замечать. Так или иначе, эта боль скоро пройдет, а пока, если он хотел, чтобы солнце зашло, ему нужно было заставить ее засиять.