Гимн выживших

Громкий ливень, что шёл уже, кажется, вечность, барабанил по крыше амбара, стоящего на одиноком холме. Вечное пасмурное небо давило сверху, а вокруг до самого горизонта простирались зелёные поля, слишком влажные, слишком тихие.

Внутри царила напряжённая тишина. Только потрескивание слабого огня и шум дождя за стенами напоминали, что время всё ещё движется. Когда снаружи раздался мерный стук, все, кто был внутри, вздрогнули. Никто не заговорил. Никто не пошевелился.

Вскоре дверь открылась, и в помещение вошла фигура в промокшем насквозь плаще. С капюшона текли холодные капли, оставляя тёмные пятна на полу.

— Эпплджек! — выдохнула Эпплблум, бросаясь к сестре. Маленькие копыта обхватили её крепко, с неподдельной радостью, почти с отчаянием.

Эпплджек усмехнулась, обнимая сестру в ответ.

— Ну а как иначе? — её голос был тёплым, но в нём слышалась усталость.

Она замолчала на мгновение, потом, с грустью, добавила:

— Почти ничего не нашла…

Эпплблум лишь вздохнула, отступая назад.

— Это не твоя вина, правда… — сказала она, возвращаясь к небольшому деревянному столу, на котором стояло радио. Копыта привычно легли на ручку настройки, и она снова начала крутить её, выискивая хоть что-то, хоть слабый сигнал.

Эпплджек скинула мокрый плащ, и из-под него показалась её старая соломенная шляпа — потемневшая, с дырками, пережившая вместе с ней всё, что они потеряли.

— Что-нибудь было? Хоть от кого-то? — спросила она.

Эпплблум покачала головой.

— С тех пор как пал Мейнхеттен… всё замолчало.

Её голос стал тише, почти неразличимым под шум дождя.

— Всё ведь будет хорошо, да?

Эпплджек улыбнулась, хоть сердце сжалось от боли.

— Конечно, будет, — солгала она, обнимая сестру. Тепло. Нежно. Как когда-то давно, когда их мир был целым.

Потом, выпрямившись, усмехнулась и напускным строгим тоном сказала:

— А теперь марш обратно к работе, солдат!

Эпплблум вскинула копыто в отдаче чести, ухмыльнулась и тут же вернулась к радио, снова вслушиваясь в белый шум.

А Эпплджек молча повернулась и направилась дальше, к тем, кто ещё остался.

Амбар, ставший их последним прибежищем, был полон жизни. Не той, что кипела когда-то в улицах городов, не той, что звучала в шумных праздниках и парадах. Это была другая жизнь — приглушённая, осторожная, цепляющаяся за каждый тёплый момент в мире, где тепла почти не осталось.

Но даже здесь, среди старых досок, залатанных дыр, заплатанных брезентом окон и мерцающего света свечей, чувствовалась лёгкая праздничная атмосфера. В воздухе витало нечто похожее на ожидание чуда.

— Та-да-а! — весёлый голос Пинки Пай разорвал мрачные мысли, наполняя помещение звонким смехом.

Она выдернула из-за уха потрёпанного жеребёнка маленькую красную ленточку, и он взвизгнул от радости, глядя на это как на настоящее волшебство. Другие жеребята, собравшиеся вокруг, тут же потянулись ближе, умоляя её показать ещё один фокус.

— Ладно-ладно, только не толпитесь! — улыбнулась Пинки, доставая откуда-то за спиной шарики, пусть и не наполненные гелием, но всё равно разноцветные и весёлые. — И запомните, ребята, даже в самые тёмные времена нужно находить повод для улыбки!

Дети смеялись, на секунду забывая, что мир за стенами больше не был безопасным.

Тем временем над крышей амбара зависли две фигуры.

Рейнбоу Дэш, с перебинтованным крылом, которое мешало ей двигаться так же свободно, как раньше, крепко держала ленту зубами, раздумывая, сколько ещё ей придётся это терпеть. Флаттершай, её лицо ещё более печальное, чем обычно, держала другой конец, молча, но внимательно следя за тем, чтобы всё было ровно.

Внизу, на земле, Рарити в который раз оценивающе склонила голову.

— Ровнее! — её голос раздался сквозь гомон амбара.

Рейнбоу тяжело вздохнула.

— Да тут и так ровно! Ты просто придираешься, Рарс!

Единорожка прикрыла глаза, досчитала до трёх и терпеливо ответила:

— И напомни мне, пожалуйста, кого из нас сделали ответственной за подготовку ко Дню Согревающего Очага?

Рейнбоу закатила глаза, но, сдержав раздражённый вздох, всё-таки немного приподняла край ленты.

Скуталу и Свити Бель тем временем продолжали развешивать гирлянды вдоль стен. Они были далёкими от тех роскошных украшений, что можно было увидеть в прошлом — потрёпанные, сделанные из лоскутов ткани, кусочков бумаги и даже сухих веток, но всё же гирлянды.

Эпплджек, незаметно подойдя сзади, скользнула взглядом по амбару. Всё было так, как она ожидала. Так, как должно было быть.

— Всё готово? — спросила она, остановившись рядом с Рарити.

— Почти, дорогая, — ответила та, — если только кое-кто не перестанет спорить со мной по каждому поводу.

Рейнбоу промолчала.

Эпплджек усмехнулась, но тут же её взгляд стал серьёзнее. Она незаметно развернула край своего промокшего плаща и просунула в копыта Рарити небольшой драгоценный камень в форме сердца.

— Его было чертовски тяжело найти, — тихо сказала она.

Рарити широко распахнула глаза, на секунду теряя дар речи. И замерла, глядя на камень в своих копытах. Он был тусклым, покрытым мелкими царапинами, но всё ещё сохранял свою совершенную форму. Несколько слёз медленно стекли по её щекам, капая на холодный пол амбара.

— Спайк… — тихо прошептала она, крепче сжимая драгоценность.

Она не думала, что когда-нибудь снова увидит его. Этот камень был символом любви, которая так и осталась несказанной, надежды, которая рассыпалась прахом вместе с миром за их стенами.

Не сдерживая эмоций, Рарити молча шагнула вперёд и обняла Эпплджек, пряча лицо в её мокром, пахнущем дождём плече.

— Всё в порядке, Рарс, — тихо сказала Эпплджек, похлопывая её по спине. — Мы рядом. Тебе не нужно сдерживаться.

Рарити всхлипнула, но ничего не сказала.

Внезапно рядом с глухим шлепком приземлилась Рейнбоу Дэш, стряхивая капли с крыльев.

— Раз ты тут, значит, все в сборе, — сказала она, оглядывая подруг. — Так что можно начинать.

Рарити торопливо провела копытом по глазам, разрывая объятия.

— Всё почти готово, — быстро сказала она, делая вид, что ничего не случилось.

Флаттершай тихо всхлипнула, но тут же отвернулась, скрывая лицо за падающей гривой.

К ним подошла Пинки Пай, но её привычная радость куда-то исчезла. В её глазах не было огоньков веселья, лишь пустота, которая делала её похожей на куклу с потускневшей улыбкой.

— Сколько ещё мне развлекать жеребят? — тихо спросила она, без всякого выражения в голосе.

— Ещё немного, Пинки, — так же тихо ответила Рарити.

Повернувшись, она позвала Свити Бель и Скуталу:

— Девочки, принесите то, над чем я работала последний месяц.

— Уже несем! — крикнула Скуталу из одного из боковых помещений, и их копыта затопали по деревянному полу.

Эпплджек, наблюдая за ними, покачала головой.

— Даже немного им завидую, — пробормотала она.

— Думаешь, они не понимают? — горько усмехнулась Рарити. — Они понимают больше, чем мы. Они делают вид, что всё так же беззаботны, только чтобы нам было спокойнее.

Она глубоко вздохнула, отвернувшись.

— Лучше бы это уже кончилось… Я устала смотреть, как Свити вынуждена взрослеть в таких условиях.

Эпплджек нахмурилась и чуть строже, чем хотела, сказала:

— Не расклеивайся, Рарс. У нас ещё есть работа. Или ты забыла?

Рарити молчала несколько долгих секунд, а затем снова приняла привычное выражение лица, даже улыбнулась, хоть и натянуто.

Хлопнув копытами, она резко развернулась и крикнула:

— Зовите всех! Пора праздновать День Согревающего Очага!

Постепенно шум голосов стих, когда все пони, набившиеся в ангар, заняли свои места. Кто-то сел на небольшие деревянные скамейки, другие устроились прямо на полу, прижимаясь друг к другу, пытаясь сохранить хотя бы немного тепла. Запах горячей каши, пусть даже водянистой и скудной, ещё витал в воздухе, но все мысли теперь были направлены на центр помещения, где два жеребёнка осторожно несли выцветший, украшенный камнями портрет Селестии.

Когда-то этот портрет, возможно, висел в зале дворца, омываемый солнечными лучами, но теперь краски на нём поблекли, а по краям ползли трещины. Несмотря на это, Селестия всё так же смотрела на них с безмятежной улыбкой, с той самой нежностью, которая когда-то казалась вечной.

Все вокруг опустили взгляды.

Жеребята осторожно поставили портрет на импровизированный алтарь — простой деревянный ящик, укрытый старым, но чистым полотном. Подошедшая Рарити, не говоря ни слова, аккуратно вставила на самую вершину рамы камень в форме сердца, который она получила от Эпплджек. Он засиял в свете свечей мягким, тёплым светом, и Рарити всхлипнула, отступая назад.

Снаружи ударил гром.

Ангар вздрогнул, словно сама буря злилась на их попытку сохранить хоть каплю света в этом мире. Некоторые пони вжались друг в друга, кто-то нервно перебирал копытами.

Но никто не уходил.

Всё пространство убежища было пропитано этим моментом. Заплатанные гирлянды, старые игрушки, вырезанные из дерева украшения, свечи, едва защищённые от сквозняка… и взгляд Селестии, смотрящий на них.

Тишина затянулась.

А потом чей-то тонкий, хриплый голос нерешительно начал петь.

— When the echoes of the battle finally fade…

Звук дрожал, почти срывался, но не исчезал.

— When the smoke and ash and blood have been erased…

Кто-то подхватил вторую строчку, неуверенно, но крепче.

— When we’ve found all the survivors who will live another day…

И ещё один голос.

— We’ll sing a hymn to all who passed away…

Затем ещё.

— We’ll sing a hymn to all who passed away…

Вскоре весь ангар заполнился голосами. Они пели тихо, словно боялись, что буря за окнами их услышит и разозлится. Но вместе.

— When the cycle of the skies has been resumed…

Флаттершай слабо улыбнулась, её голос дрожал, но она продолжала. Рейнбоу Дэш пела низко, глухо, но в её словах было что-то стойкое, почти упрямое.

— When the shadows and the darkness are removed…

Пинки Пай закрыла глаза, качаясь в такт.

— When the Nightmare that had plagued us is imprisoned on the moon…

Эпплджек обняла Эпплблум, шепча строчки ей на ухо.

— We’ll sing a hymn of sorrow for her doom…

Голоса крепли, соединялись в единый поток.

— When the dawn breaks and the skies return to light…

Свечи дрожали, отражая в себе лицо Селестии.

— When the sun arrives to end Eternal Night…

Скуталу смахнула слёзы и запела громче.

— When Celestia returns once more to reign over the skies…

Рарити опустила голову, шёпотом выговаривая слова.

— We’ll sing a hymn of glory to the light…

Ветер за стенами выл, гневно стуча по крыше, но никто внутри больше не дрожал.

— We’ll sing a hymn of glory to the light…

Они знали, что ничего не изменится ни завтра, ни послезавтра. Они знали, что этот праздник был лишь маленькой вспышкой в бесконечной тьме.

Но, по крайней мере, в этот момент, они не были одни.

И даже буря не могла этого отнять.