Метка Судьбы

Часть 3.

13.

Я зажмурилась и сжала зубы так, что они начали болеть.

«Любое живое существо достойно сострадания», да, бабуль? Тогда мне нужно сказать, что эти цветастые пони и пегасы совсем не живы, они умерли тогда, когда решили делать то, что делают, и лишились права на сострадание. По крайней мере от меня.

Я заканчивала вполголоса читать песнь Луны для Имары, когда позади раздался шорох. А, мои соседи, я уже и забыла о них. Правда, обернувшись, я никого не увидела, в заднюю часть фургона свет из двери и двух узких окошек не попадал, а все заключённые сбились в кучу как раз там. Я даже не могла определить сколько их.

— Здравствуйте, — сказала я в темноту, силясь не закашляться. Клетка тут же вздрогнула от громкого удара, и с улицы донёсся окрик охранника: «Эй, молчать там! ». Из темноты вырвалось несколько испуганных вздохов, но мне никто так и не ответил. Эти зебры, пожалуй, живы не больше, чем их надзиратели.

Я долго не могла лечь без того, чтобы грудь не разрывала ужасная боль. Если бы мои вещи не обратились в пепел, я уже давно была бы цела, или, по крайней мере, не чувствовала бы этой адской боли при каждом движении. Приняв, наконец, более-менее удобную позу в углу повозки, я попыталась расслабиться и медитировать. Медитация поможет отвлечься и не сойти с ума от боли и страха за своё будущее, а если я сумею сохранить трезвость рассудка, то и справиться с грядущим будет куда проще. Дыхание получалось только поверхностным, при каждом глубоком вдохе боль от сломанных ребер давала о себе знать с новой силой. Из-за этого я никак не могла мысленно ухватить ту невидимую нить, которая уводит мой разум в мир спокойствия и всепонимания. В этих бесплодных попытках внушить себе что всё лучше, чем кажется я и провела остаток дня.

С приближением ночи лагерь постепенно затихал. Нашего охранника сменил другой, решетчатую дверь фургона закрыли грязной тканевой занавеской, отчего всё внутри окончательно погрузилось в непроглядный мрак. Хотелось есть, но ещё больше хотелось пить. Зебры в другом конце повозки начали понемногу шевелиться и еле слышно перешёптываться. Я попыталась снова поговорить с ними, но при любом моём слове они затихали и переставали двигаться. Да что с ними такое-то? Вскоре, несмотря на страх, боль и жажду, я почувствовала, как погружаюсь в сон.

Сон был странным. До этого такие яркие и запоминающиеся сны мне снились только однажды, когда я нечаянно уронила в очаг мешочек с какой-то бабушкиной травой, и надышалась получившимся дымом, но в последние дни я видела их больше, чем за всё прошедшую жизнь.

Мне снился лес, но это был странный лес, он казался одновременно идеальным и неправильным. Огромные, в несколько обхватов, стволы деревьев, закрывающих своими кронами солнце, которое пробивалось вниз только отдельными редкими лучиками. Сочная зелёная трава под копытами. Цветы невообразимой красоты, название которых я даже не могла припомнить. Пение неведомых птиц в ветвях, и какие-то маленькие забавные зверушки, прыгающие с ветки на ветку. И среди всего этого великолепия – очень странные животные. Огромные, размером с гору, прозрачные медведи. Какие-то невообразимые помеси гигантских скорпионов, львов, и Луна знает, чего ещё. Гигантская змея со странной головой, извивающаяся в быстрых водах лесной реки. Но все эти пугающие твари жили своей жизнью, растили потомство, охотились ради пропитания, мирно спали и смотрели на звёзды. И, несмотря на их пугающий внешний вид, я почувствовала, что всё это хорошо.

Солнце… Такое тёплое. Оно проникало сквозь закрытые веки ярко-красными разводами, под его лучами я забыла даже о жажде и боли. Я сладко зевнула и начала переворачиваться на другой бок чтобы не упустить ни одного лучика, как вдруг сверху обрушился поток оглушительно холодной воды. От неожиданности я вскочила, поскользнулась и снова упала, прямо на больной бок. Если бы в лёгких было достаточно воздуха, я бы закричала от боли, но вместо этого я затравленно закрыла голову копытами и постаралась лишний раз не дышать. Вслед за первым последовал и второй поток воды, и третий, и четвертый, и Луна знает сколько ещё. О меня запнулась другая зебра, метавшаяся по клетке, ещё одна наступила мне на ногу, и еще кто-то на хвост. Внезапно потоки воды прекратились, и над всем этим хаосом послышались громкие разговоры. С трудом разлепив глаза и убрав с них мокрую гриву я увидела, что крыши нашей клетки больше не было, а над нами, на фоне ярко-голубого неба, висели и перешучивались три пегаса с большими вёдрами.

И тут я поняла, что впервые вижу своих соседей по клетке. О Солнце, они выглядели так, будто попали в бочку с камнями, спущенную со склона. Одна из них лежала рядом со мной, прямо в грязи, зебра судорожно дышала, широко раскрыв чёрные глаза. Бедняги подумали, что их собираются утопить.

— Всё, хватит с них, закрывай коробочку, — донеслось сверху. Два пегаса спустились к нашей клетке, потянули за какие-то цепочки, и двустворчатая крыша закрылась как огромный сундук. Зебры, тут же опять забились в свой угол, а я подползла к решетчатой двери и выглянула наружу.

Лагерь был уже свёрнут. Палатки убраны, недалеко парочка зевающих пони с помощью лопат закапывала последний костёр. Рядом послышалась ругань и шарканье копыт о твёрдую землю: пятеро земных пони с трудом толкали вторую повозку полную зебр к центру лагеря. Интересно, как они собираются везти её на дальнее расстояние, если даже впятером толком не могут сдвинуть с места? Может у них где-то есть тягловые быки?

Но вместо быков в повозку впряглась парочка пегасов. Пока они, помогая друг другу, затягивали на себе сбрую, пятеро земнопони ловко вскарабкались на крышу повозки и тоже начали привязываться специальными кожаными ремешками. Что за нелепость? Два пегаса? Неужели они настолько… Эта мысль застряла у меня в голове, потому что через секунду пегасы взмахнули крыльями, подняв облако пыли, повозка легко оторвалась от земли, развернулась и улетела. От изумления я раскрыла рот. Вслед за повозкой с зебрами последовала парочка более мелких тарантасов, нагруженных перевязанным верёвками походным барахлом, а вскоре настала очередь и нашей телеги. Она заскрипела и закачалась, когда на крышу стали взбираться пони.

— Погнали! – послышалось снаружи, пол подо мной дрогнул, и земля стремительно провалилась куда-то вниз. У меня перехватило дыхание, я начала шарить копытами, инстинктивно пытаясь схватиться за что-нибудь, но пол был гладким и мокрым. Единственным, за что можно было хоть как-то ухватиться, были прутья решётки на двери, но когда я подползла к ней ближе то почувствовала головокружение. Мы летели не очень высоко, примерно в рост трёх деревьев от земли, но мы летели. Повозка тихо поскрипывала и покачивалась с боку набок, в прутьях решётки свистел ветер, а под нами быстро проплывала медленно превращающаяся в пустыню саванна. Разбегались в стороны газели, желто-зелёными пятнами росла трава, не желая уступать стерильному песку, а вскоре мы проплыли над двумя невесть как забравшимися в эти края слонами, один из которых высоко задрал в нашу сторону хобот, что на их языке жестов означало очень обидное ругательство.

— Ух, люблю я это дело! – крикнул какой-то пони с крыши, и остальные поддержали его одобрительными возгласами. Вскоре сидевшие сверху увлеклись каким-то разговором, а я, немного привстав, посмотрела в узкое окошко в передней стенке повозки. Хоть окно и было маленьким как блюдечко, через него я всё равно рассмотрела знакомую синюю шерсть и серую гриву Лупа, второй запряженный пегас был незнакомым. Они тянули огромную повозку, легонько и размеренно помахивая крыльями, остальных взлетевших телег я так и не увидела рядом. В этом был смысл, огромная стая летящих по небу повозок привлекла бы куда больше нежелательного внимания чем если бы они летели по-отдельности. Расскажи мне кто-нибудь еще неделю назад о том, что видел летающую телегу, я бы посмеялась над ним и предложила взять у старейшины противоядие от грибов.

Внезапно я отшатнулась, когда в окошке показалась морда Шаклза. Оказывается, впереди была устроена специальная скамейка, на которой сидели Шаклз слева от окошка, и Роуп справа.

— Ты что-то замышляешь, мелюзга? – спросил пони слева, просовывая копыто между прутьями решётки и пытаясь оттолкнуть меня.

— Да оставь ты её, пусть пялится, — крикнул Луп вывернув шею. — Первый полёт, как-никак. Не укусит же она тебя за задницу.

— Меня это нервирует. У неё такой взгляд, будто она насквозь видит. Еще и глазища эти странные.

— Расслабься, дырку взглядом она в тебе не провертит, — хохотнул Луп, — Да, Зекора?

— Вы уже успели подружиться, как я погляжу. Может ты решил её себе оставить да уйти на покой, а? Тебя что, тянет на таких? Или просто на молоденьких?

— Заткнулся бы ты, и валил к ребятам наверх. Они там карты затеяли, упустишь свой куш.

Шаклз спохватился, отстегнул привязные ремешки, и ловко вскарабкался на крышу. Я ещё некоторое время проторчала у окошка, до тех пор, пока могла терпеть нарастающую боль в рёбрах, но никто снаружи больше не сказал ни слова.

На второй день мы уже летели над сплошной пустыней, дюны простирались так далеко, насколько хватало глаз, воздух, постепенно, становился всё более сухим и горячим, и я всё острее чувствовала жажду. На коротком ночном привале среди голых камней нам не дали ни капли воды.

— Не смотри вперёд, песчинка в глаз попадёт, можешь зрение потерять, – неожиданно сказал Луп. Я, как обычно, торчала у переднего окошка, силясь разглядеть местность впереди, или хотя бы подслушать разговоры пони и выяснить куда мы летим. Сначала я не поняла, что он обращается ко мне, но вряд ли он стал бы бросать такие фамильярные советы своему боссу. Я заметила, что сам пегас, как и его сородич, давно надели огромные круглые очки.

— А куда мы летим? – поморщившись от боли, крикнула я, заставив пони наверху сначала замолчать, а потом разразиться потоком каких-то не то шуток, не то подколок, ни одну из которых я так и не разобрала.

— Да не ори ты так, я тебя прекрасно слышу, — процедил Луп, — далеко летим. Утром миновали вашу столицу, к вечеру будем в Дромедоре.

— Какую «нашу столицу»?

— Ну, вашу столицу.

— У нас есть столица?

— У любой страны должна быть столица.

— Страна? Какая страна?

Луп издал какой-то крякающий звук, видимо он заменял ему смех.

— Да, правда, что-то я не подумал, что ты из совсем дикой местности. Вообще-то, окажись ты на любой части суши, ты всегда будешь на территории какой-нибудь страны. И твоя саванна – не исключение.

— А как называется наша… Страна?

Луп опять крякнул. Я прильнула к окошку, стараясь вытащить из пегаса как можно больше информации, пока на него всё еще действовал приступ болтливости. Правда, вскоре в глаз действительно залетела крупная песчинка, и я потратила немало сил чтобы выморгать её, не прикасаясь к глазам грязными копытами.

— Ты не поверишь! Зебрика она называется, единственный город — это огромная вонючая деревня, полная тощих грязных зебр, живущих в таких же грязных лачугах. А посреди всего этого дерьма торчит богатый королевский дворец, где живут такие же зебры, только жирные и холёные. И, поверь, тем, кто во дворце абсолютно плевать на таких как ты, они продают собственный народ за гроши, у мистера Роупа есть бумага с королевской печатью, где говорится, что мы действуем с высочайшего позволения. Хотя, если подумать, народу-то на них тоже плевать. Вот так и устроен мир, детка. Живёшь себе, живёшь, травку жуёшь, а потом оказывается, что ты жуёшь травку, которая растёт на земле, которая кому-то принадлежит. Вам еще повезло, что не заставляют платить подати и десятины, как верблюдов. Уж этим-то бедолагам точно не позавидуешь, поверь. Кстати, мы к ним и летим, в Дромедор. Больше походит на огромный рынок, чем на город, хотя ты и сама увидишь.

— А зачем нас туда везут?

— Ох, ну и вопросы ты задаёшь. Спроси еще «почему солнышко встаёт».

Я, было, хотела сказать про Солнце, но поняла, что это был сарказм.

— Тебя продадут, девочка. Как и всех тех, кого мы с собой везем. За деньги продадут. — проговорил пегас, и я с удивлением уловила в его голосе нотку грусти, — Тебе еще повезло с внешностью, вряд ли попадёшь на каменоломни. А вот все остальные твои соседи, скорее всего, туда и угодят. Что происходит на каменоломнях я тебе не буду рассказывать, даже не проси.

— А что с моей внешностью?

— Ну как что. Ты в зеркало смотрелась когда-нибудь? — он осёкся и добавил неуверенно, — У вас ведь есть зеркала? В любом случае, ещё и глаза у тебя немного… Нестандартные. В общем, всё по высшему разряду. За тебя отвалят кучу монет, скорее всего даже больше, чем за все эти мешки с костями, что сидят с тобой в клетке.

Роуп дёрнулся и забормотал под нос ругательства, складывая копыта на груди и поудобнее устраиваясь на сидении. Видимо наша болтовня, наконец, его разбудила.

— А вот сколько за тебя отвалят, и куда ты попадёшь, это уже моя забота. — проворчал он, всё еще сонным голосом, — Так что веди себя смирно и не выкидывай фокусов, иначе я могу нечаянно продать тебя на какую-нибудь плантацию, где ты загнёшься через год от малярии. Теперь заткнулись оба.

Малярии? От неё кто-то умирает? Она же лечится трехдневным курсом простейшего отвара из… Хотя… Что мне об этом думать. Опустившись на пол, уже порядком покрытый налетевшим песком, я начала переваривать всё услышанное. В общем-то, все эти открытия беспокоили куда меньше, чем увеличивающееся расстояние до дома, скорее всего родители уже потеряли надежду увидеть меня живой, а у родственников Имары ещё есть примерно неделя до того, как горе переступит порог их хижин. Я посмотрела на свой бок и рассеянно пригладила копытом шерсть на том месте, где уже должна была быть Метка. Точно, Испытание я провалила, хоть это и мало от меня зависело, но факт остаётся фактом, мне больше нет места в нашей деревне. По всему следовало что сейчас нужно было зареветь, но что-то меня удерживало. Наверное, подсознательная боязнь потерять еще хоть каплю влаги.

В море песка внизу всё чаще стали попадаться отдельные лачуги, срастающиеся постепенно в крупные скопления, а навстречу несколько раз пролетели такие же фургоны как наш, только пустые. Некоторое время мы летели вдоль какой-то узкой штуки, прямой как стрела и уходящей далеко за горизонт, но в какой-то момент странная штука просто закончилась посреди пустыни. Там, где это произошло на песок были свалены целые кучи разных стройматериалов, уже начавших тонуть в наползающих кочующих дюнах.

— Смотри-ка, — ткнул вниз копытом второй пегас, обращаясь к Роупу. Имени его я так и не узнала, — сколько денег угрохали, и в итоге забросили.

— Как только Дромедор инвестиции перекрыл, так и забросили, — устало ответил земной пони, тоже глядя вниз и придерживая шляпу одним копытом, — какой смысл верблюдам платить за железную дорогу если Зебрика им может предложить только один товар, а они и так его через нас получают даже больше, чем требуется.

Вскоре отдельные островки поселений слились в огромное море из низеньких домов, пальм и пыльных дорог, раскинувшееся везде куда хватало взгляда. На узеньких улочках кипела жизнь, всё было в движении, и больше всего с высоты походило на разворошённый гигантский муравейник. Я впервые видела так много всего подряд в одном месте, взгляд даже не мог толком задержаться на чём-то, как будто я пыталась рассмотреть одну конкретную складочку на покрытой рябью поверхности воды. Повозка начала снижаться, городские постройки замелькали совсем близко от решетчатой двери, которая как-то сразу перестала казаться мне настолько крепкой как раньше. Я отползла от неё, повинуясь подсознательному страху вывалиться наружу. Пегасы сняли свои защитные очки и начали напряжённо обмениваться короткими фразами, видимо координировались для того, чтобы не разбить тяжеленную повозку о какую-нибудь торчащую пальму и приземлиться куда нужно. Ждать пришлось недолго: ощутимый толчок снизу и радостные возгласы пони с крыши возвестили о том, что путешествие закончено.

— Всё, приехали, — сказал Роуп и впервые за всё время заглянул в переднее окошко, пошарив глазами по доставленной добыче, — сейчас откроем дверь, всем кроме мелкой сидеть на месте, мелкая на выход. Только не надо лишних движений, если не можешь или не захочешь идти своими ногами, я подыщу того, кто тебя понесёт.

Я, не спеша, поднялась на ноги, подошла к двери и уставилась в одну точку, своим видом показывая, что могу идти сама. Роуп хмыкнул и, с кряхтением, спрыгнул со своей скамьи.

14.

Первым, что я увидела, когда сошла на твёрдую землю, были четыре длинные ноги с узловатыми коленями, чтобы рассмотреть их владельца мне пришлось высоко задрать голову. В свою очередь, верблюд, стоящий передо мной, склонил ко мне свою губастую физиономию, скривился и метко плюнул в стоящую неподалёку медную плевательницу, которая издала мелодичный звук на манер колокола.

— Это что, всё? – промямлил он гнусавым голосом, указывая на меня раздвоенным копытом. Я видела верблюдов и раньше, иногда они проходили по Реке на узких длинных судёнышках с косыми парусами, привозя с собой разные полезные товары типа ярких цветных тканей, ароматных специй или металлических инструментов, но я никогда не подходила к ним настолько близко, и даже не подозревала о том, что у них раздвоенные копыта, такие же как у окапи. Интересно.

— «Это» я беру с собой. — ответил Роуп, ловко стреноживая меня верёвкой, — Твой товар в клетке, о ценах договоришься с Шаклзом.

Верблюд опять уставился на меня, на этот раз с куда большим интересом, затем снова мастерски плюнул в плевательницу и медленно, покачивая горбом, поплёлся к клетке, откуда другие пони уже выводили моих бывших попутчиков.

— Сейчас ты будешь следовать за мной неотступно, как хвостик. — Роуп снял с пояса ещё один моток верёвки, парой движений превратил его в петлю и хотел, было, накинуть её мне на шею, но в последний момент передумал, — Идти придётся через густую толпу, можешь вертеть башкой, но не вздумай останавливаться, и, тем более, пытаться улизнуть. Я мог бы затянуть петлю на твоей шее и тащить тебя за верёвку как домашний скот, и я бы сделал это с любым другим товаром. Но Луп что-то в тебе нашёл, хоть и не говорил об этом напрямую, я впервые вижу, как он настолько сильно привязался к кому-то из товара. Не знаю, что между вами случилось или чем ты его зацепила, может он действительно по молоденьким, но его ты больше не увидишь, это уже свершившийся факт. С другой стороны, этот засранец для меня как брат, поэтому я тоже дам тебе возможность идти добровольно.

Я пошарила взглядом вокруг, знакомого пегаса действительно уже не было ни рядом с повозками, ни в воздухе над толпой. Роуп приглашающе мотнул головой и направился прямо в хаотично движущуюся разномастную толпу. Верёвка, всё еще собранная в ловчую петлю, демонстративно болталась на его поясе. Я бросила быстрый взгляд на ноги, стянутые настолько искусно, что и думать нечего было пытаться снять всё это без острого ножа. Сзади донеслись громкие голоса: Шаклз спорил с верблюдом, торгуясь за оставшихся зебр из повозки, а мне стало настолько гадко от происходящего что я мелкими шажками пошла за Роупом, лишь бы оказаться подальше от этих бедняг и их участи.

Со всех сторон посыпались толчки, пронзительные крики на незнакомых языках, и такое обилие терпких и пряных запахов, что закружилась голова. Мы прошли мимо высокого помоста, на котором стоял пузатый верблюд в смешной красной шапочке, похожей на ведро с кисточкой, и оглушительно орал что-то в толпу. За его спиной в ряд была построена дюжина зебр, все стреноженные и связанные, пустым взглядом уставившиеся в землю. Роуп громко окрикнул меня, когда я замешкалась, пытаясь рассмотреть их Метки. Один из верблюдов, до этого торчавший с краю толпы и слушавший своего сородича на помосте, обернулся на окрик Роупа, и вдруг заметил меня. Его глаза округлились, он толкнул закутанного с ног до головы в ткани соседа и подскочил к Роупу, тут же затараторив на неизвестном мне наречии и тыча копытом то в меня, то в огромный кошель с деньгами, который услужливо держал второй верблюд. Роуп стоял с невозмутимым видом, повторяя какие-то два слова на гнусавом языке, а когда понял, что верблюды и не собираются отставать то поймал мой взгляд и снова мотнул головой. Когда я проходила мимо этих двоих то с удивлением поняла, что верблюд с кошельком оказался верблюдицей. Все верблюдицы в толпе были закутаны в одежды, а верблюды носили только головные уборы в виде красных круглых шапочек либо в виде огромных сложных конструкций из длинных кусков ткани, свёрнутых кольцами вокруг головы.

Нам всего-то нужно было пройти три квартала, но на это крошечное расстояние пришлось потратить уйму времени. Роупа постоянно тормошили с предложениями купить меня, на что он отвечал неизменными двумя словами на верблюжьем языке. Изредка кто-нибудь тянул копыта уже ко мне, и тогда пони мгновенно оказывался рядом, проталкивая меня вперёд и бросая вокруг взгляды, недвусмысленно показывающие, что шутить с ним не стоит. Вскоре мы свернули на узкую улочку похожую на сырое ущелье, укрытую непривычной тишиной после галдящей рыночной толпы. Улочку нельзя было назвать уютной, она была сильно замусорена, залита помоями, и ночью здесь явно появляться не следовало, но Роуп уверенно шагал по ней вперёд, пока не упёрся в большие, окованные крест-накрест ворота. В одних этих воротах было больше железа чем во всей нашей деревне.

Пони даже не пришлось стучаться, хотя для этого на створках был устроен специальный молоточек в виде согнутой в колене ноги с раздвоенным копытом. Одна из створок приоткрылась и оттуда вышел поджарый верблюд с огромным кривым кинжалом на горбу, Роуп недолго поговорил с ним на гнусавом местном наречии, после чего верблюд раскрыл створку ворот до конца, пропуская нас в неожиданно опрятный и просторный тенистый дворик. Здесь мне даже понравилось: уличный гам был совсем не слышен, посреди дворика тихо журчал маленький фонтан, в котором купались какие-то пёстрые птички, отовсюду свисала лоза с цветами, которую мне сразу захотелось сорвать и спрятать в сумку. Я с трудом подавила вздох, из таких цветов можно сварить чай с очень интересными свойствами…

Привратник, с удивительным для такой огромной туши проворством, скрылся в тёмной арке, оставив нас стоять в ожидании. Вид заметно растерявшего всю браваду Роупа, нервно переступающего с ноги на ногу, здорово меня удивил, хотя к тому времени мне было слишком трудно думать о чём-либо кроме прохладной воды в фонтанчике прямо передо мной. Стоять пришлось довольно долго, и я уже почти решилась подобраться поближе к фонтану, как из темноты арки вернулся привратник в сопровождении другого верблюда.

То, что это была какая-то большая шишка, можно было понять с первого взгляда: всё его обширное бочкообразное тело было покрыто драгоценными камнями и золотом, к тому же у него был не один горб, как у всех встреченных мной верблюдов до этого, а два. В шаге перед ним красивая низкорослая зебра, одетая в дорогущую прозрачную ткань, с удивительной ловкостью несла на голове огромное блюдо с ягодами и фруктами, при виде которого мой желудок отлип от спины и начал подавать признаки жизни.

Роуп снял шляпу, поклонился верблюду, и копытом заставил поклониться меня тоже. Тот ответил коротким кивком, при котором его золото отчётливо звякнуло, и длинным языком слизнул с блюда гроздь винограда, принявшись шумно пережёвывать её. Капли его слюны летели прямо на спину зебре, но она не шевелилась, глядя прямо перед собой и чуть вниз.

— Вы вернулись раньше, чем я ожидал, — сказал верблюд, закончив жевать и растягивая слова с сильной примесью гнусавого акцента.

— Почтенный визирь, у нас возникли непредвиденные трудности. — ответил ему Роуп, — Саванна как будто взбунтовалась. За неделю от хищников мы потеряли пятерых, наткнулись на упорное сопротивление одного из племён, а, как вам известно, высочайший королевский патент Зеверы не позволяет нам брать с собой оружие. Так что мы, к сожалению, вынуждены были вернуться лишь с половинной добычей.

Верблюд скривился, пожевал губами и оглушительно плюнул через весь двор в темноту арки, откуда послышался звон плевательницы. «Как они это делают? », — пронеслось у меня в голове.

— Пожалуй, мне стоило прислушаться к словам этого вашего ненормального… Чалка, или как его там. Ты стал слишком мягок, — прогнусавил верблюд и собрался уходить прочь. Роуп шумно сглотнул.

— Всемогущий Нгамиа, может быть, этот подарок загладит мою вину? — пони подтолкнул меня вперёд.

— У меня достаточно рабынь, Роуп, — ответил верблюд, не поворачиваясь, — продай её на рынке, за неё дадут хорошую цену, тебе хватит на отъезд домой.

— Но это не обычная зебра. Я слышал, вы искали особенный товар. Думаю, она – то, что вам нужно.

На этот раз верблюд повернулся обратно и стал меня рассматривать, в отличие от остальных своих сородичей не наклоняя головы. Когда наши взгляды встретились, в его глазах мелькнула тень интереса.

— Хм-м, — протянул он, и слизнул два больших апельсина разом. У подноса резко сместился центр тяжести, но зебра ловко удержала его на голове.

— Хм-м… — повторил верблюд, и мелкими размеренными шажками пошёл прочь. Я готова поклясться, что в этот момент слышала, как по лбу Роупа стекают капельки пота, — Пятьсот за неё, и ты остаешься главным в своей шайке. Но второй раз я такого не потерплю, заруби на носу.

— Пятьсот? Но это же… — Роуп осёкся, видя, что какие-либо возражения уже не принимаются. Прежде чем Нгамиа снова скрылся в тени арки, рядом с нами откуда-то появилась верблюдица с огромным кошельком, из которого быстро, и не издав ни звука, отсчитала нужную сумму прямо в шляпу Роупа, а затем исчезла за какой-то из многочисленных дверей так же быстро, как и появилась. Привратник выпустил пони сквозь ворота обратно на улочку и вышел за ним, а я, неожиданно, осталась одна.

15.

На улице кто-то громко ругался, а, может быть, наоборот, рассказывал смешную историю, верблюжий язык казался мне просто набором резких неприятных звуков. Из-за фонтана плавными шагами вышел потрясающей красоты павлин, разогнал всех купавшихся птичек громким криком и замер, распустив свой огромный хвост. Но, мне не было никакого дела до красоты павлина, мои мысли всё это время занимал фонтан, полный холодной чистой воды.

— Не пей из таких мест, ты больше не в саванне.

От неожиданности у меня похолодели ноги. Голос принадлежал зебре, которая всё это время неподвижно стояла за ажурной цветочной лозой на другом конце двора. С ног до головы она оказалась покрыта золотыми кольцами и серьгами, не говоря уже об одеянии до пола, сплетённом из золотых бляшек, а её голову полностью закрывала полупрозрачная лёгкая ткань. Как она умудрялась стоять там абсолютно неподвижно, чтобы не звенеть всеми этими украшениями, осталось для меня загадкой.

Зебра, медленно подошла, или, скорее, подплыла ко мне, и приподняла ткань со своей головы. Оказалась она очень недурна собой, чересчур длинная грива была уложена безупречно, но очень уж странно и непрактично. Возрастом она была, наверное, ровесницей моей матери, но выглядела гораздо, гораздо более ухоженной, без выцветшей на лице шерсти и без мешков под глазами, которые остаются от постоянных переживаний. Рассмотрев меня в упор, зебра поманила за собой, подошла к одной из деревянных дверей, ведущих с дворика, и постучала. В двери открылось маленькое окошко, как раз на уровне глаз, после чего отворилась и сама дверь, из которой появились ещё две зебры, одетые хоть и богато, но далеко не так вычурно, как первая. Срезав с ног верёвки с помощью больших портняжных ножниц, они потащили меня по длинным тёмным коридорам, пахнущим специями и ароматическими маслами. На несколько мгновений я даже вспомнила дом старейшины, хотя там пахло не настолько приятно, в основном из-за сжигаемого керосина и большого очага, который частенько топили вещами, чей запах было трудно назвать благоухающим.

Моё путешествие по внутренностям этого огромного дома закончилось в большой комнате с колоннами, поддерживающими потолок, и с бассейном посередине. Всё свободное пространство комнаты оказалось наполнено подушками, низенькими столиками и зажжёнными курильницами. Одна из зебр поднесла мне медный кувшин с водой, который я тут же осушила. Другая, ловко балансируя, принесла на голове блюдо с фруктами и поставила передо мной.

— Ешь. — коротко сказала старшая зебра. Дважды просить меня нужды не было.

Пока я за обе щеки уплетала тающие на языке фрукты, зебры-служанки помогли старшей снять с себя тяжёлую золотую попону. На зебре осталась только лёгкая ткань, закрывающая голову, сияющие золотые серьги и тяжелые с виду кольца на ногах. Сладко потянувшись, она легла на подушки и втянула ноздрями дым из дымящейся курильницы под боком.

— Итак, откуда ты? — спросила она мягким, но не терпящим неповиновения голосом.

— Из саванны. Меня зовут Зекора.

— Я в курсе, что не из выгребной ямы. Как называется твоё племя?

— Макабила.

— Не слышала. — Зебра на миг опустила глаза, в которых мелькнуло разочарование. — Что-то вид у тебя не очень. Тебя били? Или…

— Посмотрела бы я на вас после трёх дней в грязной клетке. И, да, мне здорово намяли бока. — ответила я и сунула в рот очередную гроздь винограда. Сломанные рёбра по-прежнему нестерпимо болели, но за прошедшие дни я худо-бедно научилась справляться с этим. Правда, меня сильно беспокоило вероятное воспаление, но возможности приготовить себе лекарство всё равно не было.

— Я провела в клетках пять лет, девочка. И будь вежливее, от этого теперь зависит твоя жизнь, учти. — сказала зебра, шепнула на ухо служанке, и та убежала куда-то.

— Извините, — сказала я, выплюнула на поднос косточку от последнего абрикоса, и начала деловито осматриваться по сторонам в поисках добавки. Только сейчас, оглядев комнату, я поняла, что кроме двух служанок и этой зебры здесь был еще кто-то: в углу на подушках неподвижно сидела ещё одна фигура, настолько густо замотанная в различные одежды, что я даже не смогла определить кобыла это или жеребец.

Главная зебра медленно и обворожительно улыбнулась, глядя на меня, а из коридора послышалась возня.

— Я счетовод, а не врач, сколько раз вам повторять это? Кто-нибудь даст мне, наконец, заниматься моей работой, а не показывать фокусы? Куда, сюда что ли? – послышалось за дверью, и через секунду в комнату, в сопровождении служанки, ввалился пожилой пони выцветшего жёлтого цвета, с короткой седой бородой. Точнее, пожилой единорог.

— Ох, г-госпожа Узури… — пролепетал он, поклонившись, когда увидел зебру на подушках. Та в какой-то момент успела ловким движением накинуть на голову свою тканевую вуаль.

— Эту девушку, кажется, немного помяли в пути. Подлатайте её, — сказала Узури, кивнув в мою сторону.

— Я и сама могу себя подлатать, дайте мне только…

— Ты не говоришь, пока к тебе не обратятся, девочка, — перебила меня зебра, — Как я учила до этого?

— Быть вежливее…

— Чудно. Мистер Олдлиф, приступайте.

Единорог тяжко вздохнул, подошел ко мне, и его рог засветился красивым синим светом. Я впервые видела единорога, и не знала, что их рога так потрясающе светятся. Кряхтя и вздыхая, Олдлиф обошел вокруг, при этом меня окутало необычное ощущение, будто я по шею стою в течении воды, направленном от его рога.

— Ясненько… — ворчал он себе под нос, — всё воспалено, сломаны три ребра, кое-какие внутренние травмы, да ещё и шрамы от когтей на боку. Как ты на ногах стоишь, не понимаю. А сейчас терпи, будет больно.

Я не успела понять, что он имел ввиду под терпением, но после этих слов его рог засветился сильнее, и тут меня как будто калёным железом обожгли, только изнутри. Ноги подкосились, я закричала и упала набок. Боль накатывала волнами, после каждой волны хотелось разбить голову о твердый каменный пол, мне ещё ни разу в жизни не было настолько плохо. Не знаю сколько я смогла выдержать, в глазах поплыли разноцветные круги, и сознание покинуло меня.

Пришла в себя я, будучи наполовину погруженной в прохладную воду бассейна. Рядом сидели две зебры-служанки, одна из них аккуратно массировала мою спину, а другая расчёсывала гриву, нанося на гребешок какой-то приятно пахнущий лосьон. Так расслабленно я не чувствовала себя, наверное, с объятий матери. Вдохнув полную грудь воздуха, я с удивлением обнаружила, что больше ничего не болит, то есть вообще. Внутри, в районе рёбер, еще немного чувствовался жар от магии единорога, но в остальном я была как новенькая.

— …так точно кого-нибудь убью однажды. Я же говорил вам, госпожа, я не врач, и заклинаний обезболивания не знаю...

— Ты всегда так говоришь после каждого раза, и ещё никого не убил.

— А вот когда убью, уже поздно будет. Вж-жик, и голову с шеи долой. А из рога дудочку сделают. Я видел такие дудочки у местных!

— Не сделают. Ты, возможно, единственный учёный единорог в стране, не говоря уже о городе. Нгамиа тебя ценит больше, чем всех остальных своих подхалимов вместе взятых. Я не пытаюсь намекать что ты подхалим, не подумай лишнего.

— Стар я уже для такого. Если бы заранее знал, что простое этнографическое путешествие выльется вот в это вот…

— Ты еще нас всех переживёшь, не прибедняйся. И не горюй о прошлых выборах, ты же сам меня учил на этот счёт.

— Я могу идти? У меня еще много дел.

— Да, конечно. Вечером отправлю пару служанок размять твои косточки.

— Ох, а вот на этом спасибо, добрая госпожа.

Я открыла глаза и повернулась туда, откуда доносился этот диалог. Олдлиф как раз отвешивал Узури неловкий поклон, а та с улыбкой коротко кивнула в ответ. Мой взгляд задержался на боку пони, где был изображен свиток бумаги.

— Вы ведь единорог? И вы умеете колдовать, да?

Единорог покосился на Узури, которая лишь вскинула брови в недоумении.

— Да, я единорог, как ты заметила. И, да, я умею кое-что из магии, — сказал Олдлиф и забавно приосанился. — Тебя, ээ-э… Что-то интересует?

— Покажите мне!

— Ээ-э… — он растерянно оглянулся на Узури, как будто ища у неё поддержки, — Я даже не знаю… Что именно тебе показать?

— Телепи… Телекинез!

— Не думал, что ещё хоть раз в жизни услышу это слово…

Рог единорога засветился, и со столика в углу комнаты, окруженные синим сиянием, взлетели уголёк и лист папируса, который раньше служил обёрткой для большого куска мыла. Единорог поднёс лист ближе к себе, и, щурясь, начал на нём что-то рисовать, уголёк плясал над листком как пчела. Спустя минуту единорог довольно хмыкнул и отправил пергамент в полёт ко мне. На рисунке была очень красиво изображена зебра со смешной рожицей, расслабленно лежащая на краю бассейна, а за её спиной из воды, раскрыв пасть и раскинув в стороны передние лапы, выглядывал крокодил, явно намеревающийся перекусить. Служанки по обе стороны от меня приглушенно захихикали.

— Довольна? – спросил единорог, ухмыляясь.

— Это… Это потрясающе, — ответила я, пораженная до глубины души. Старуха всегда намекала что единороги не умеют ничего дельного. А тут всего за минуту – и такое…

— Ну вот и хорошо, — сказал Олдлиф и засобирался на выход.

— Подождите! – окликнула я его. Я подобралась к ближайшей курильнице, зубами выудила из неё сгоревшую ароматическую палочку и быстро нацарапала на папирусе рецепт обугленным кончиком, — Одна часть сушёного пустырника, одна часть ивовой коры, но можно заменить любым другим салицином, две части соцветий Зулу и два грамма каменной соли. Цементировать, добавить дистиллят, ректифицировать три раза в латунной посуде, выдержать неделю в холоде и пропитать таблетки из любой сухой прессованной травы. Очень хорошее обезболивающее, одной штуки всегда достаточно. Чтобы вы никого не убили... В следующий раз… А вот тут я написала еще сноску, если вот в это добавить цветы, которые растут у вас во дворе, то получится вкусный чай... Вы лечите очень больно, а эти травы легко найти, вот я и подумала…

— Ты… Умеешь писать? — Единорог смотрел на меня как на привидение, — Спасибо, я обязательно попробую это… Ээ-э… Приготовить, — сказал он, сворачивая папирус в трубочку, потом коротко кивнул Узури и быстро ушел, бросив на меня последний испуганный взгляд.

Узури стянула с себя вуаль и со вздохом откинулась на подушки, а служанки с тревогой переглянулись. Проведя немного времени в неподвижности, Госпожа встала и грациозно вошла в бассейн.

— Так ты ученица старейшины… — выдохнула она, закрыв глаза.

— Я мало что успела выучить… Меня схватили, когда я делала Испытание Метки Судьбы.

— Понятно… — Узури вдруг открыла глаза, — В каком смысле «делала Испытание»‎?

— В прямом. Я возвращалась после Испытания с добытым мхом для старейшины, и тут, уже рядом с домом…

— Сколько сезонов ты под Солнцем?

— Тринадцать.

Узури с недоверием и какой-то злостью в глазах уставилась на меня, служанки разом убрали от меня копыта, словно я вдруг стала такой хрупкой что могла разбиться от одного прикосновения. Повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь плеском воды, циркулирующей в бассейне с помощью какого-то скрытого механизма.

— Госпожа, — тихо проговорила служанка совершенно бесцветным голосом, — почему они взяли её? Ведь по условиям…

— Видимо, пока мы тут нежимся, условия изменились, и теперь хватают даже детей.

— Госпожа, — на этот раз другая служанка начала говорить, её голос был ещё более тихим и невыразительным, на грани громкого шёпота, — Я слышала, как Хозяин делал распоряжения касательно новой рабыни. Хозяин хочет использовать её в ближайшее время.

— Что я тебе говорила насчёт подслушиваний? Хочешь в холодной оказаться?

— Госпожа, я прошу прощения, но… В. Ближайшее. Время.

— Замолчите, сейчас же! — процедила Узури сквозь зубы, испугав обеих служанок неожиданной вспышкой гнева, — Хозяин, рано или поздно, использует то, что ему захочется, он владеет всем. Половиной города, нами, Кваггой, Олдлифом, а теперь и этой девочкой.

— «Кваггой»? — пронеслось у меня в голове.

— Мы все его инструменты и вещи, у каждой вещи и у каждого инструмента своё применение, — продолжила Узури, будто бы пытаясь убедить в чём-то саму себя, — и глупо считать, что он приобрёл Зекору без… Намерений… Видит Солнце, если он задумает что-то страшное, я приложу все усилия чтобы отклонить его внимание. И вы мне поможете, вы слышите меня хорошо?

Обе служанки синхронно кивнули, не ответив, и снова принялись колдовать надо мной своими копытцами.

— Знаешь, моя старшая сестра тоже была старейшиной в нашей деревне, — вдруг тихо промолвила Узури, как будто предыдущего диалога вовсе не происходило, — Её все ужасно боялись. Силой никого нельзя было заставить подойти к хижине. По вечерам мы уходили в саванну, смотреть на Звёзды, она рассказывала о них сказки. И о Солнце с Луной. Много сказок… Я уже и не помню ни одной. У нас была большая деревня, но я долго не могла найти мужа, когда пришёл срок, потому что от меня всегда пахло травами. Привыкла жить одна, ходить везде одна, одну меня и схватили…

— Но почему вы не бежали? Вы ведь давно здесь, неужели не было ни шанса? — задала я давно мучавший меня вопрос. Узури грустно улыбнулась, а служанки заметно снизили темп своей работы надо мной, видимо задумавшись о чём-то наболевшем.

— Бежать… Да, у всех первое время в мыслях только побег. У кого-то эта мысль даже сохраняется многие годы, и в конце концов губит их. Это тщетно, девочка моя. Мы все попали в жернова древней и хорошо отлаженной машины. Тебя привёз пегас, ведь так? Ты видела, где ты сейчас находишься? Дромедор со всех сторон окружен смертельно опасной пустыней. Пешком её могут пересечь только верблюды, а по воздуху только пегасы, или эти полульвы-полуптицы, не знаю, как их называют. Но ни те, ни другие, ни за какие деньги не будут тебе помогать, по здешним законам за помощь беглым положена смертная казнь. Даже если ты ускользнешь от охраны и попробуешь затеряться в городе, ты не сможешь выжить. Здесь зебры пребывают только в качестве рабов, а рабам запрещено передвигаться без хозяев. И, да, совсем забыла показать тебе главное…

С этими словами Узури встала из воды и повернулась ко мне боком, поднимая копытом ткань своего лёгкого одеяния. На месте, где обычно находится Метка, у неё чернело большое клеймо в виде витиеватого символа, полностью закрывающее Метку. Меня невольно передёрнуло.

— Покажите ей, — приказала Узури, и служанки последовали её примеру, показывая мне такие же ужасные шрамы на своих боках, сделанные прямо поверх их Меток.

— Видишь? Как только будут закончены все формальности, тебя ждёт то же самое. Правда ты пустобокая, и тебе будет легче перенести клеймение, ведь им не нужно будет перекрывать твою Метку своим знаком. Я уговорю Хозяина изготовить и заверить у халифа новое клеймо, очень маленькое, раз уж теперь они хватают детей…

Я решила промолчать, от слов сейчас не было никакого толку. Узури, видимо, приняла мое молчание за смирение со своей участью, и продолжила.

— Но посмотри на всё это с другой стороны. Тебе ведь несказанно повезло. Только одна из пятидесяти зебр попадает в служанки или наложницы. Остальные идут прямиком в шахты и каменоломни, и гибнут за пару-тройку лет тяжелейшей работы, а то и того меньше. Ты же будешь жить, не зная нужды. По крайней мере, пока твоя красота не увянет, но это еще очень, очень не скоро. Не факт что в саванне ты имела бы больше шансов дожить до такого возраста, — говорила она быстро, вкрадчивым голосом, — просто смирись и терпи. Первое время будет тяжело, но потом ты поймешь всю свою выгоду. Вот посмотри даже на меня, я вторая по значимости фигура здесь после Нгамии, даром что несвободна. И всего этого я добилась со временем, просто выжидая и показывая свои лучшие стороны. А ты, с такими данными, сможешь добиться всего еще быстрее… Просто смирись, и…

Вместо того чтобы дальше слушать эти заученные увещевания я просто закрыла глаза и расслабилась, подставляя спину и шею под ловкие копыта служанок. Явно я была не первой зеброй, которая проходила через эту «Госпожу». Всю жизнь провести в этих стенах? Нет уж, лучше пусть меня прибьют где-нибудь на улице, но зато под открытым небом и под ликом Солнца, а не в этих давящих коридорах и комнатах, пропахших поколениями страданий и неволи. Клеймо? Пусть только попробуют, и я откушу себе язык. Я тут же попробовала сильно прикусить язык, примериваясь к возможности такого исхода. Это оказалось куда больнее чем я думала, мне вдруг стало настолько страшно от всех вероятных перспектив борьбы за свою честь, которыми я сама себя накрутила, что пришлось ненадолго притвориться спящей чтобы помедитировать и не впасть в истерику.

Когда служанки закончили свои дела и насухо растёрли нас с Узури мягкими полотенцами, Госпожа отвела меня в небольшую комнатку без окон, соседнюю с большой залой. С полумраком здесь безуспешно боролся всего один масляный светильник, а вся её обстановка состояла из огромной кровати, покрытой множеством подушек, да маленького столика с фруктами и кувшином воды. Пол, стены и даже потолок покрывало такое количество ковров что я невольно задумалась сколько же времени и труда заняла бы у одной зебры попытка избавиться от пыли в подобном помещении. Впрочем, ковры настолько хорошо глушили все посторонние звуки что стоя посреди комнаты я буквально слышала как легонько шуршит высыхающая после бассейна шерсть на ушах.

— Отдыхай здесь, тебя никто не потревожит.

Узури посмотрела на меня с тёплой и, как мне теперь показалось, немного фальшивой улыбкой, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Послышался лязг засова и хруст ключа в небольшом замке.

— Не волнуйся, это просто на всякий случай, — пояснила она свои действия, — Если что-то понадобится, то крикни.

Когда мягкое шуршание её копыт перестало отдаваться в пустом коридоре, я повернулась, подошла к столику и положила в рот большой абрикос, а потом ещё один. Воспользоваться своим положением, да?.. Ну-ну. В углу у двери стояла вездесущая верблюжья плевательница и я попыталась доплюнуть до неё косточкой с пары шагов. Мимо. Верблюды способны отправить плевок точно в горлышко этой штуки, даже если она стоит на другом конце двора.

Влезть на кровать получилось только с третьего раза, настолько она была огромной и мягкой. Повозившись на болоте из подушек и тюфяков несколько минут, я поняла, что не смогу здесь спать. Вместо этого я зубами стащила несколько тонких подушек на пол и улеглась на них так чтобы между мной и дверью оказалась кровать. Покатавшись с боку на бок, и насладившись отсутствием боли от каждого движения, преследовавшей меня последние несколько дней, я свернулась калачиком и мгновенно заснула. Сны в эту ночь ко мне не приходили.

Весь следующий день, за исключением короткого скудного завтрака, прошёл за созерцанием одной из стен комнаты с бассейном. Мне нужно было стоять смирно, пока долговязый и пахнущий канифолью верблюд в ведрообразной шапочке с кисточкой кропотливо занимался закреплением на моём теле золотых украшений. Поначалу я испугалась, что из меня хотят сделать подобие Узури, звенящее при каждом шаге, но Госпожа уверила меня что подобные регалии нужно заслужить годами тяжелой службы, и она не сомневается, что вскоре и я смогу достичь соответствующего статуса чтобы позволить себе намекнуть Хозяину о том, что простеньких украшений недостаточно. Я не стала её поправлять, и пытаться объяснить, что я имела ввиду прямо противоположное, она ведь сама учила меня не раскрывать рта лишний раз. В итоге оказалось, что на данный момент моё положение позволяет получить лишь большие золотые серьги и несколько золотых же браслетов на ногу и шею. Мне было более чем неловко в таком убранстве, ведь в нашем племени украшения могли носить только замужние зебры.

Прямо передо мной висел простенький гобелен, с двумя белыми журавлями, садящимися на камышовый пруд. За целый день я изучила каждую ниточку этой противной тряпки. Чуть сбоку, почти на границе зрения, стену пересекала маленькая трещина. То и дело, туда бегали крупные муравьи, стаскивая в своё логово разные нужные предметы типа травинок или маленьких кусочков еды. Трое муравьёв пытались поднять по стене маленького жука, отчаянно дрыгавшего лапками в воздухе, но жук постоянно падал, а эти трое постоянно спускались и тащили его наверх снова и снова. И каждый раз жук умудрялся вывернуться и свалиться обратно вниз, пытаясь уползти.

Я мысленно болела за жука.

— Готово, – прогнусавил верблюд, когда солнечные лучи, проходящие в узкие вертикальные окна, уже успели окраситься в закатный оранжевый цвет. Он ловко собрал свои тонкие инструменты и в тысячный раз метко плюнул в плевательницу, звук которой был для меня уже не меньшей пыткой, чем неподвижность.

— Повернись, – сказала Узури, и я впервые за день сделала шаг в сторону, еле передвинув затёкшие ноги. Украшения, выглядевшие довольно массивными, оказались пустотелыми и удивительно лёгкими для своего размера, даже серьги почти не оттягивали уши. Правда те браслеты, что были на шее, немного затрудняли движения. Узури подплыла, как всегда, с ног до головы закутанная в золотые одежды.

— Хорошая работа, как всегда, — удовлетворённо отметила она, несколькими быстрыми движениями повертев кольца на моей ноге и не увидев на украшениях ни царапины и ни следа пайки.

— Великий Нгамиа щедро платит, госпожа. За такие деньги мы всегда делаем лучшее, — ответил верблюд текучим раболепным голосом.

— Визирь всегда получает лучшее, и деньги здесь не причём. Можете идти, с вами расплатятся как обычно.

Верблюд удалился, а я подошла к высокому мутному зеркалу в углу комнаты и оглядела себя. Выглядело непрактично, но снять все эти побрякушки я не смогла бы при всём желании, они были запаяны прямо на мне, словно кандалы.

— Ну, как тебе? – услышала я голос Узури позади, и увидела в зеркале её отражение, скидывающее лишние одежды. Интересно, здесь действительно кроме Нгамии и служанок и правда никогда не видел её лица?

— Nitaziondoa mara tu nitakapopata zana inayofaa, — ответила я, что означало «Я избавлюсь от этих штук, как только найду нужный инструмент», но, увидев, как Госпожа нахмурилась, быстро добавила: «Не думала, что увижу себя в таком виде еще лет десять».

— Украшения в нашем случае необходимы даже обладательницам природной красоты. Здесь стоит вопрос не красоты, но статуса. Представительности. Хозяин должен видеть, что перед ним не грязная дикая рабыня, а прекрасный ухоженный цветок, который может сорвать только он.

Подобное сравнение со срываемым цветком мне почему-то совсем не понравилось.

— Теперь ты пойдёшь отдыхать, но сначала услышь и очень хорошо запомни кое-что: забудь язык предков, ты больше не старейшина, читать книги и произносить песни тебе не придётся. Это может навлечь на тебя гнев Хозяина или кого-нибудь из его гостей, они не любят, когда рабы делают что-то непонятное. А сейчас иди, отдыхай, и не тяготись одиночеством, с остальным гаремом ты сможешь познакомиться недели через две. Там много хороших зебр. Твоё обучение начнём завтра, — добавила Узури и хлопнула копытами. Тут же в дверях появилась служанка, готовая снова отвести меня в тёмную комнату.

— Госпожа Узури, — проговорила я, постаравшись чтобы голос сквозил покорностью, — могу я задать вопрос?

— Задавай, — улыбнулась зебра и её глаза засветились радостью, ей нравилось, что я так быстро переняла безопасные повадки рабыни.

— Вы упомянули «нечто непонятное», и я вспомнила что вчера вы сказали о квагге, могу ли я смиренно поинтересоваться, что вы имели ввиду?

— О, действительно? — Узури поджала рот, — Не стоило бы забивать тебе голову, но, думаю, вас нужно познакомить, просто чтобы ты поняла, чего стоит самоуверенность в нашем положе…

Госпожа указала копытом в угол помещения и осеклась, когда поняла, что там никого нет. Я догадалась что речь идёт о той таинственной фигуре, закутанной в ворох разных одежд, она сидела на месте весь вчерашний день, и сегодня, когда я входила в комнату, она тоже была там.

— Странно, — медленно проговорила зебра, опуская копыто, — она ведь должна была сидеть здесь, как и всегда. Готова поклясться, что, когда уходил златокузнец она ещё была на месте. Не знаю, как ей удаётся вот так проваливаться сквозь землю, но, надеюсь она не выдумала никакого бунтарства, на этот раз могут наказать и меня тоже.

— Квагга это её имя, добрая госпожа?

— Нет, её имени мы не знаем, мы называем её кваггой, потому что она ею и является. Хозяину её преподнесли в дар при дворе халифа, сезона четыре назад, за всё это время она не произнесла ни звука, думаю она немая, но немота не мешает ей регулярно пытаться сбежать отсюда. Будь она обычной зеброй, её бы за такое поведение давно отдали на рудники, но для Хозяина она ценный трофей, поэтому всем приходится мириться с её поведением. — Узури ткнула в меня копытом, — А для тебя её пример должен быть образцом того, как не стоит себя вести.

Я смиренно поклонилась, стараясь подражать медлительной грации Госпожи, а затем отправилась в свою комнату. Они уверены, что у них тут живая квагга? Что за чушь. Мне казалось, что местные более чем хорошо разбираются в разного рода мошенничестве и подлогах, они не должны были попасться на подобную подделку, как бы хорошо она ни была выполнена. Но, видимо, я сильно переоценила их здравомыслие и эрудицию. Даже жеребята знают, что квагги вымерли множество поколений назад, их всех уничтожили во время какой-то очередной глупой войны.

Знакомая комната снова встретила обволакивающей тишиной и манящим запахом спелых фруктов. Служанка, сопровождавшая меня, перед уходом задержалась и аккуратно оставила на столик маленький стеклянный пузырёк удивительно тонкой работы.

— Украшения будут очень натирать, особенно первое время. В пузырьке мазь, она поможет, — быстро проговорила она очень тихим голосом. Им явно не часто приходится разговаривать.

Я поблагодарила её, и уже раскрыла рот чтобы спросить, как её зовут, но зебра виновато улыбнулась и проворно вышла, не забыв запереть дверь на засов снаружи. На всякий случай.