120 дней Блюблада

I. The Dressmaker

Надежда есть наихудшее из всех зол, ибо продлевает оно мучения человеческие.

Фридрих Ницше

Если мировой истории вольно меня осудить как монстра, да будет так. Я не намерен прожить свою жизнь, сгибаясь под страхом презрения грядущих поколений. Я недосягаем для насмешек и всеобщего порицания при жизни, ибо я — государь.

От одного упоминания моего имени – Блюблад — спины даже самых стойких жеребцов дрожат от холода. Кровь стынет в жилах у каждого пони, стоит им заслышать звон труб, возвещающих о моем прибытии.

По праву данной мне власти, ничто не ускользнет от моей хватки. Мои тетушки управляют солнцем и луной, я же управляю всем, чего касается их свет.

Я вспоминаю о том, что когда-то была одна семья, бросившая вызов моей власти. В отличие от единорогов Кантерлота, которые всегда меня боялись, эта семья прибыла из крошечной провинции, известной как Понивилль. Но оказавшись в столице они не знали, что все мои желания должны исполняться безоговорочно. И я убедился, что они дорого заплатили за свое невежество.

Семья приехала сюда с двумя своими детьми, чтобы торговать одеждой, сшитой их старшей дочкой. Это была очаровательная молодая кобылка кремовой масти с фиолетовыми вьющимися локонами. Её мать была не менее восхитительной, с широкими дородными бедрами. У неё была розовая шерстка, и грива такого же прекрасного цвета, как у её дочери.

Целиком и полностью признаю, что моя развращенность не знает возрастных границ, потому как я вожделел именно младшую из дочерей. Как и её сестра, она была белоснежной, и отсутствие метки служило доказательством её столь юного возраста.

Я поговорил с отцом семейства, белым единорогом с пышными усами. Какие-то зачатки разума у него имелись, раз уж он поклонился при моем появлении. Он спросил у меня, чего же я желаю от бедной семьи торговцев.

Я ответил, что желаю, чтобы его жена и дочки служили мне. Я даже проявил к ним неслыханную щедрость, предложив достойную сумму за его жалкую семейку. Этот глупец возмутился и выразил свой категорический отказ. Более того, он очернил моё имя, а это преступление каралось смертью.

Отец семейства увел своих кобылок, и, не обмолвившись и словом, они дружно скрылись на рынке, чтобы спокойно продать свои товары.

Его ответ только подогрел во мне извращенные желания. А зная, что такие пчелки, как он, легко ведутся на мёд, в моей голове зародился гениальный план того, как достичь желаемой цели.

Я позвал своего лучшего убийцу, Найтшейда. Он был свидетелем тех ужасных оскорблений, и был готов нести кровавое возмездие всей семье.

Мой верный Найтшейд предложил медленно замучить каждого члена семьи до смерти. Единорог будет беспомощно наблюдать за тем, как его жену и дочек будут истязать и насиловать одну за другой, пока они не начнут умолять о быстрой смерти.

Я был впечатлен его возвышенным чувством справедливости, но это предложение я отвергнул.

После введения в план действий, Найтшейд неукоснительно следовал моим инструкциям. Он незаметно подобрался к единорогам из Понивилля. Когда наступил вечер, семья сняла комнату в местной гостинице. После того, как они заплатили за постой, мать семейства помогла обеим дочерям отнести нераспроданные товары к ним в комнату.

На первом этаже гостиницы располагался бар. Единорог направился туда, чтобы пропустить рюмочку-другую. Дальше всё было просто: Найтшейд нашел там какого-то пьяного бродягу и настроил его против отца семейства.

Как только пьянчуга вознамерился начать драку, мой верный посланник смерти сотворил ослепительную вспышку света. В поднявшейся суматохе он убил пьяницу. Затем Найтшейд растворился среди завсегдатаев прежде, чем глаза управляющего таверной смогли что-то заметить.

Когда пелена рассеялась, все пони увидели мертвого пьяницу и единорога, застывшего над его мертвым телом. Крики «Убийца!» услышала вся гостиница. Королевская стража была вызвана туда, и без промедления туда явилась. Это была моя идея – разместить небольшой патруль неподалеку от гостиницы.

Услышав шум, мать и дочери прибежали как раз вовремя, чтобы увидеть, как их отца, закованного в кандалы, уводит конвой. Тело пьяницы унесли в морг.

Жена выбежала на улицу вслед за своим мужем. Его, клявшегося небесами в собственной невиновности вели в королевские темницы. Чувствуя, что вот-вот упадет в обморок кобыла вернулась в гостиницу и попыталась разузнать у постояльцев, к кому стоит обратиться по делу её мужа. Она клялась своей жизнью, что он был единорогом благородной души и кроткого нрава и настаивала, что в этой трагедии нет вины её мужа. Её дочки сквозь слезы подтверждали её слова.

Найтшейд внимательно слушал. Отчаяние кобылы еще больше возросло от того, что завсегдатаям известно — не стоит связываться с незнакомцами, если не хочешь разделить их участь. И так три кобылки оплакивали своего мужа и отца, потерявшего свободу, ужасаясь равнодушию, царившему среди жителей Кантерлота.

И в этот момент мой верный убийца шагнул вперед. Он сказал кобыле, что только я могу спасти любого пони от топора палача.

Она поблагодарила его и спросила, возможно ли получить у меня аудиенцию. Найтшейд предложил ей отправиться вместе с ним. А еще посоветовал взять обеих дочек с собой, ведь их присутствие может повлиять на моё решение.

Когда верный мне убийца привел всю троицу во дворец, мне пришлось выслушивать болтовню по поводу их безмозглого дурака-отца. Они умоляли меня оставить ему жизнь.

Я объяснил им, что такое преступление, как убийство, карается смертной казнью. Его жена клялась мне, что её муж был оклеветан. Я спросил у неё, чем она готова пожертвовать ради спасения своего мужа.

Она отдала мне все свои деньги, заработанные на продаже одежды и пообещала продать утром свою повозку и все остальное имущество, чтобы заплатить за его освобождение.

Я лишь невесело усмехнулся и отбросил кошель с монетами от её копыт. Я сказал ей, что нельзя просто так выкупить жизнь своего мужа золотом.

Розовая кобыла предложила себя в услужение моему величеству. Её дочери вмешались в разговор и сказали, что могли бы тоже работать во дворце, чтобы выкупить свободу своего отца.

Я отказался, ведь у меня достаточно слуг и мне не нужны еще.

Тогда они снова начали рыдать. Они умоляли меня сказать, какова же цена жизни их отца и мужа. Они уверяли, что готовы заплатить, какой бы высокой она ни была.

Я ответил им, что есть только одна возможность спасти их отца. Его жена просила рассказать мне о ней. И я сказал, что освобождение её мужа зависит только от моего… удовлетворения.

Кобыла выглядела потрясенной. Она опустила глаза вниз, не в силах смотреть на меня. Я сказал, что одна ночь страсти, безусловно, стоит жизни ее мужа. Её дочки были против, воскликнув, что она не может запятнать узы брака столь гнусной изменой. Мать прикрикнула на них, заставив замолчать.

С немалой силой воли, взрослая кобыла подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Слёзы текли по щекам, но очи её пламенели от нахлынувшей ярости.

Она согласилась разделить со мной ложе в эту ночь, в обмен на свободу своего мужа. Я спорил с ней, утверждая, что она слишком старая кобыла и не сможет принести мне должного удовлетворения. Она же настаивала на том, что исполнит любое моё желание. Я посчитал её просьбу приемлемой.

Как только дело было улажено, я объявил, что обе её дочери присоединятся к нам. Мать семейства зарыдала, умоляя меня не делать этого. Она просила не трогать невинность и честь её дочерей.

Моё терпение подходило к концу, я уже готов был отказаться от своего предложения, как в наш разговор вмешалась одна из дочерей. Старшая сестра — портниха — великодушно согласилась обслужить меня наравне с матерью, но при том условии, что я не трону младшую.

Я согласился, но поставил своё условие – её сестра будет присутствовать в комнате, где всё и случится. С нескрываемым выражением стыда и смущения, её мама согласилась.

Я провел всю троицу в королевскую опочивальню. Стены были украшены роскошными гобеленами, на которых пони предаются оргиям в самых невообразимых позициях. Старшие кобылки стыдливо уводили глаза, а младшая густо краснела, глядя на эти откровенные иллюстрации с детской наивностью и не понимая что же на них происходит.

Под огромной картиной, на которой одна кобылка ублажала семерых жеребцов одновременно, я поставил у стены тахту. Я приказал маленькой единорожке присесть там и наслаждаться зрелищем.

Взрослая пони подошла к своей младшей дочке, её мордочка выражала любовь. Также она выражала великую скорбь о судьбе своей семьи.

Желая начать эротическое представление, я приказал матери целовать укромные места своей младшей дочери. Она воскликнула, что я нарушаю условие нашей с ней договоренности – оставить её девственной и чистой. Я ударил эту тупую мразь по загривку за наглость, и дочки заплакали над своей побитой мамочкой. Я сказал, что не намерен трогать юную кобылку. Но на них наш договор не распространялся.

Подняв с помощью магии подсвечник над головой кобылы, я пригрозил ей — если она не удовлетворит дочь язычком, ей придется затолкать этот подсвечник в её молодую попку. Ужаснувшись от такого выбора, она осторожно приникла мордочкой к девственным губам младшей дочери.

Я чувствовал, как мой королевский стержень набухает от возбуждения. Я сел рядом с юной кобылкой, положа копыто между плечами и играя её бледно-розовой, с оттенками фиолетового, гривой. Я спросил у неё, что она думает о моих картинах. Она скромно ответила, что не понимает того, что на них нарисовано. Я сказал, что она, её мама и сестра в эту ночь исполняют свое предназначение. И заметил, что оно, как и роль каждого пони в жизни всего общества, состоит в том, чтобы обеспечить благосклонность со стороны августейших особ. Маленькая пони нерешительно улыбнулась мне в ответ.

Она постоянно елозила от тех странных поцелуев, которыми её одаривала мама и спрашивала, нравится ли это мне. Я ответил, что нравится, и заверил, что скоро она встретится с отцом. Она нервно улыбнулась, стараясь не потерять голову в шквале противоречивых эмоций, охвативших её разум.

Она пожаловалась, что мамины прикосновения делают её животику щекотно. Я усмехнулся её наивности. А её мама тихо рыдала, продолжая целовать щелочку любимой дочери.

Старшая сестра сидела с закрытыми глазами, не желая смотреть на этот кошмар. Я потер свой член другим копытом и приказал ей подойти поближе.

Она склонилась рядом со своей мамой и посмотрела на меня. Её глаза застыли на моем разбухшем инструменте для любви. Я спросил у неё, брала ли она раньше что-то подобное в рот. Она покраснела и ответила, что всё это время была девственницей. Я предупредил — если она посмеет сделать мне больно, её неосторожность может стоить жизни всей семье.

Я опустил свое левое переднее копыто на её голову, чтобы вогнать свой огромный стержень поглубже ей в глотку. Копытом я потянул её голову вперед до тех пор, пока её губы не коснулись его основания. Слёзы наворачивались на её глазах; задыхаясь, она пыталась подавить рвотный рефлекс. Услышав булькающие звуки, её мама посмотрела направо. Она пришла в ужас, глядя на то, как её дочка заглотила член в полную величину.

Для пущего наслаждения я приказал старшей дочери подвигать головой вперед и назад. И посоветовал придержать свои зубки, если она не хочет вскорости об этом пожалеть.

И пока меня услаждали ртом, я вновь переключил свое внимание на маму и дочку. От того, что она слишком слабо возбуждает её, становилось скучно. Я сказал ей, что поцелуев достаточно. Пришло время поработать язычком. А точнее, я хотел, чтобы она сунула его в девственный бутон дочери.

Она пыталась возразить, но я напомнил, что на карту поставлена жизнь её супруга. И предупредил розовую кобылу — если она возразит очередному моему требованию, я сочту нашу сделку недействительной. Ей ничего не оставалось, кроме как согласиться, отправив свой мокрый язычок в нежное лоно юной кобылки.

Маленькая единорожка извивалась; мамин язык стал первым, что когда-либо проходило в глубины её узенькой щелочки.

Она просила маму убрать язык, потому что это приносило ей странные ощущения. Но сквозь рыдания, невзирая на её жалобные просьбы она продолжала своё дело. Мама хорошо знала о том, что может ждать её за непослушание.

А старшая превосходно делала свою работу. Несмотря на её заверения в том, что она была девственной, в её невинности я очень сильно сомневался.

Хочу заметить, что старшая дочь сосет не хуже многих первоклассных шлюх королевства. Можно предположить, что она в свое время переглотала семени у множества жеребцов, иначе её бедная семейка просто не могла себе позволить покупку дорогих материалов для столь изысканных платьев.

Когда мой венценосный стержень стал достаточно скользким, я вытащил его изо рта единорожки и приказал её матери более не облизывать бутон юной кобылки. Она и сама была рада остановиться. Она немедленно убрала язык и разрыдалась, склонив голову на спинке дивана.

Юное дитя тяжело дыша, лежало рядом. Оно было еще слишком молодо, чтобы осознать эти удивительные ощущения, потому необычные мамины ласки вогнали её в ступор.

Я приказал младшей повернуться, чтобы как можно лучше рассмотреть её чудесную попку. Ей это не понравилось, она обозвала меня нехорошим, начала звать папу на помощь. У её матери хватило ума, чтобы заткнуть свое чадо. Она просила её слушаться меня во всем, обещая, что очень скоро всё это закончится.

И когда она развернулась, я смог разглядеть все её маленькие прелести. Я попросил взрослую единорожку пройтись по её дырочке так же, как она проделала это с её девственным бутоном. Мне хотелось видеть, как сжимается крохотная дырочка маленькой пони под гнетом маминого языка.

Это для неё уже было чересчур. Но она согласилась, приникнув мордочкой к её бедрам. Она плакала от нескрываемого стыда, втайне проклиная своё чрево, породившее дочерей, которым было суждено пережить столь унизительные садистские извращения.

Она водила язычком вокруг маленькой дырочки кобылки, и та не могла удержаться от хохота, сказав, что ей щекотно. Я только невесело усмехнулся, взобравшись на её маму.

Она испустила вздох, полный удивления, приглушенный её дочерью. Выбрав цель, я направил свой пульсирующий инструмент прямо в её дыру.

Я со всей силы дернул бедрами, глубоко введя свой стержень с первого раза. Её сухое колечко закровоточило и кобыла задрала голову, исторгнув пронзительный вопль. Крик подхватила её дочка, опустошив при этом свой мочевой пузырь прямо на мамино лицо. Желтая жидкость залила её мордочку и гриву, в то время как я усилил свои атаки в её горячий зад. Не то чтобы я ожидал подобного, но это было приятным дополнением к нашей маленькой оргии.

Кобыла просила пощады. Она кричала, что мой стержень слишком огромен для её узкого прохода. Меня возбуждал её взгляд, полный сладостной агонии. Стенки ануса изнутри плотно сжимали мой член. И когда я потянул его назад, окровавленное кольцо запульсировало от наслаждения.

Я приказал ей поднести залитую мочой мордашку к попке её дочери и продолжить ласки.

Страстно желая большего возбуждения, я подозвал старшую дочь встать позади меня. Я похвалил её за столь изысканный язычок. И спросил, может ли она лизать задницы так же хорошо, как её мамочка.

Я приказал портнихе пройтись по моему кольцу своим язычком. Ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Её язык уткнулся прямо мне в зад. Ощущения были великолепные. Не пообещай я ей воссоединиться с отцом, её можно было бы держать при себе как личного круполизателя.

Старшая дочь водила головой туда-сюда по моим ягодицам, пока я рассверлил зад её мамочки. Кровь из разорванной дыры обильно стекала по её бедрам.

Я просто упивался этой сценой, я желал, чтобы отец семейства видел их в этот момент. Мы были подобны пони-паровозику, соединенного с помощью задниц, языков и члена.

И пока я сношал взрослую кобылу, её прямая кишка растягивалась, постепенно подстраиваясь под меня. Со временем стенки её дыры стали слабеть, и это больше не приносило удовольствия ни ей, ни тем более мне.

Маленькая кобылка продолжала докучать, она просила маму прекратить этот разврат. Но не обращая внимания на окружающий мир, оставив его за болью и страстным наслаждением, мама загнала язык еще глубже в тугое колечко младшей дочки и пошевелила им внутри. Кобыла стонала от возбуждения, когда её язык входил в крохотную дырочку единорожки снова и снова, растягивая её до предела. Дочка умоляла маму остановиться, но она без всякого трепета не желала отступать.

После нескольких минут интенсивной работы языком, кобыла вытащила его из дочкиной задницы и издала крик, полный наслаждения. В порыве страсти она выкрикнула имя своего мужа.

И вдруг мои задние ноги оказались забрызганы её соками. Ей удалось достигнуть оргазма, не тронув собственное лоно.

Я был в ярости — эта распутная тварь кончила раньше меня и забрызгала своими соками мои чудесные копыта! И в довершение этому она посмела представлять мужа, когда я расширил ей дыру.

Не желая больше сдерживаться от такого явного оскорбления, я вытащил свой инструмент из норки распутной кобылы. Ротик старшей дочери тоже отделился от моей задницы с характерным звуком, когда я подошел поближе к тахте. Я собирался преподать этой распутной твари урок: мое удовлетворение – вот что важно, её же чувства никакого значения не имеют.

После того, как я плюнул на гриву кобылы, мне стоило обратить свой взор на то, чего действительно желал. Я объявил, что собираюсь лишить маленькую единорожку невинности. Дважды.

Её мама, до сих пор пребывавшая в блаженстве от оргазма, вновь столкнулась с ужасающей реальностью. Она встала между мной и дочкой и сказала, что скорее умрет, чем позволит мне тронуть её девственность.

Старшая начала скулить о том, что я нарушаю уговор.

Я плюнул ей в лицо и сказал, что всё изменилось с того самого момента, когда её шлюха-мать посмела кончить раньше моего величества. И добавил, что они должны быть счастливы от того, что я всё еще желаю освободить их отца, в то время как младшенькая сможет утолить мою жажду похоти.

Кобыла легла рядом с плачущей единорожкой на тахте и держала копыто на её груди. Наступило время, чтобы лишить невинности маленькую пони. И я был просто вне себя от нетерпения!

Я подозвал старшую дочь к себе, чтобы она продолжила увлажнять своим языком мой зад. И когда её язык вошел в мое кольцо, я приготовился к утехам в узенькой пещерке маленькой пони.

Кобылка легла на спину, и я сразу же перешел к делу. Как только мой здоровенный стержень попытался войти внутрь, кобылка закричала и бешено замолотила по дивану. Глядя ей прямо в глаза, мама старалась удержать её на месте.

Кровь из девственной плевы обильно стекала по моим бедрам под жалобные вопли единорожки. Да она еще уже, чем дыра её мамочки! Из-за того, что она была совсем маленькой, в неё не могла пройти и треть от моего члена, его головка упиралась в еще не созревшую матку. Пришлось сделать несколько слабых толчков, чтобы дорвать и без того кровоточащее лоно.

Моё кольцо сжалось вокруг языка портнихи, и моё удовольствие возросло десятикратно! Я поблагодарил старшую дочку за её талант, заметив, что если ей надоест шить платья, то она может сколотить неплохое состояние в роли куртизантки.

Предчувствуя приближение оргазма, я вытащил своего дружка из окровавленной щелочки. Я решил воздержаться от семяизвержения, пока не попробую пробиться в другую маленькую дырочку.

Рыдая, маленькая единорожка лежала и наблюдала за тем, как смесь из крови и смазки моего члена вытекают из её разорванной норки. Я приказал её матери повернуть дочку и развести её бедра так, чтобы мой дружок вошел в её попку.

Слёзы кобылы капали на её круп, но ослушаться она не посмела. Свежая кровь бежала вниз по ножкам её дочери, окрашивая некогда белоснежную шкурку в алый цвет.

Убрав её хвостик в сторону, кобыла попросила, чтобы я закончил побыстрее. Я упрекнул её, убитую горем мать, что могу долбить задницу её дочери так долго, как захочу.

Я со всего размаху всадил свой огромный член в её маленькую дырочку. Голос кобылы дрогнул, когда режущий уши вопль её дочери эхом прокатился по моей огромной опочивальне. Пронзительные крики, полные отчаяния звенели в моих ушах подобно нежной мелодии.

Мамин язычок помог разработать её отверстие, чтобы мой стержень прошел через него как можно быстрее. Кровь из её некогда девственной пещерки замечательно подходила на роль смазки. Но несмотря на всё это, мой член был слишком огромен, чтобы так просто пройти через её крохотную дырочку. Задница единорожки изувечена и окровавлена, ведь я разорвал её до основания.

Она кричала от пылающей боли в бедрах, она умоляла меня прекратить это. Она звала своего отца, умоляла спасти её, пока я входил глубже и глубже. Мама гладила её волосы, старалась хоть как-то успокоить разревевшуюся единорожку. Она сказала ей, что скоро все закончится, и они смогут воссоединиться со своим отцом; обещала, что потом они смогут отправиться домой, и больше никогда не вернутся в этот проклятый город.

Старшая дочь продолжала облизывать моё анальное колечко. Я был как никогда близок к кульминации, отчего довольно сложно контролировать свой кишечник. Так что я слегка приспустил королевского газку. Горький аромат забился в нос и рот портнихи. Она поспешно отдернула мордашку, удерживая в себе рвотные позывы.

Я двинул свой член до самого конца. Колечко ануса единорожки соединилось с его основанием. Когда я вошел в неё, мои яички стукнулись о её разорванное лоно. Больших размеров струя королевского семени вылезала из головки моего стержня. Я продолжал накачивать её попку, приближая мгновения оргазма. И я закричал в экстазе, как только мое семя заполнило её изнутри.

Когда я вытащил из неё свой член, он был весь покрыт моей спермой, а также кровью и дерьмом маленькой кобылки. Я подозвал к себе старшую дочь и приказал ей дочиста его облизать. Она подчинилась, с нескрываемым выражением отвращения на лице. Портниха вздрагивала, глотая дерьмо своей сестры и кровь вместе с выделениями моего королевского стержня.

Она безудержно рыдала перед своей мамой, а остатки моего царственного семени потекли из её окровавленной дырочки, стекая на покрытые застывшей кровью разорванные губки.

Розовая кобыла обняла свою дочь, и они вместе заплакали. Мать сказала, что гордится ей, ведь благодаря её храбрости жизнь отца будет спасена.

Молодое тело маленькой пони пыталось слить семя, и кобылка позволила себе слегка пукнуть, отчего оно разлилось на пол. Я усмехнулся.

Когда мой член был очищен, старшая дочь присоединилась к своей семье на диване. Ни одна из кобылок не смела смотреть на меня. Я заверил их — наше соглашение выполнено, вскоре они смогут воссоединиться со своим отцом.

Я стоял у занавешенных окон и налил для кобылок три бокала вина. Я приказал им подойти сюда и выпить, чтобы снять напряжение. Они неохотно подошли ко мне и взяли бокалы.

За окном наступил рассвет, и небольшая толпа собралась, чтобы стать свидетелями публичной казни единорога — отца семейства. Его признали виновным в убийстве и приговорили к смертной казни через отсечение головы. Его лицо было окровавлено после долгой ночи, полной жестоких избиений королевскими стражниками. Его пышные усы заливала кровь из разбитого носа. Один его глаз заплыл от посиневших гематом. Он потерял пару зубов, и кровь брызнула из его рта, когда он начал говорить.

Этот старый дурак лежал, склонив голову на плахе, постоянно говоря о своей невиновности и молил Селестию о том, чтобы увидеть свою семью.

Палач получил строгий наказ – не начинать казнь до тех пор, пока окна моей спальни не откроются.

Как только троица допила свое вино, я раскрыл окно. Вся семья увидела своего мужа и отца в тот самый момент, когда над его головой завис топор. Последние его слова были отчаянной мольбой — он желал повидаться со своей семьей напоследок, перед смертью. Если бы этот дурак повернул голову направо, он бы их увидел.

И кобылки беспомощно наблюдали за тем, как топор палача опустился, оставив отвратительный срез на его теле. Голова жеребца скатилась с плахи и упала в корзину.

Обе дочери возопили от ужаса. Их мама смотрела на своего мужа. Она не рыдала; все свои слёзы, которые у неё были, она уже выплакала. Она чувствовала, как умирает изнутри, глядя на обезглавленное тело своего любимого.

Она прошептала, что я ей солгал.

А я улыбнулся и ответил — свою часть договора я выполнил, и скоро все они воссоединятся со своим мужем и отцом.

Маленькая единорожка упала на пол, и слабый стон сорвался из её губ. Кобылки думали, что она упала в обморок от горя. Но на самом деле начинал действовать яд, который я добавил в вино. Пока кобылки пытались разбудить уже мертвое дитя, яд начал действовать и на них. Скоро обе кобылки присоединятся к ней в холодных объятиях смерти.

Моя добродетельность и сострадание не знают себе равных. Ну у кого, кроме меня достанет милосердия использовать настолько быстродействующий яд, чтобы прервать их страдания?

Перед моими глазами лежала горка из мертвых тел: мама и её дочки. Я вызвал самых крепких жеребцов, чтобы они от них избавились. Им стоит знать, что у кобылы и её старшей дочки еще остались нетронутые отверстия, если они пожелают ими воспользоваться. Жеребцы-некрофилы в предвкушении вынесли тела прочь из моей спальни, чтобы позаниматься с ними всякими нехорошими вещами.

Голова их отца была насажена на пику, дабы предостеречь остальных о моем безграничном могуществе. Единственная причина, по которой три кобылки были избавлены от такого позора заключалась в том, что к тому времени мои слуги достаточно позабавились с их телами — их головы были слишком изуродованы, чтобы быть пригодными для всеобщего обозрения. Изувеченные, залитые спермой тела были скормлены в королевской псарне.

На следующий день я заглянул к управляющему гостиницей, и на деньги из кошелька единорожки выкупил все непроданные платья, которые всё еще находились в её комнате. Он с благодарностью принял деньги, потому что не знал, что делать с ними, ведь семья за ними так и не вернулась.

Вернувшись в покои, я развесил эти платья как память о своей великой победе.

И всё-таки как это прекрасно – быть принцем.