Planescape: сказка о тернистом пути на вершину

Огонь любви.

…баловник, озорник Купидон…

https://www.youtube.com/watch?v=AdR79P-2ewo

— Проснись и пой! – раздался звонкий призыв над самым ухом.

По телу прошла волна дрожи. Разум очнулся, немедленно принявшись за обычные свои процедуры: выяснение количества имеющихся в наличии конечностей, оценке общего самочувствия, проверке данных с органов чувств.

И восстановлением связи между прошлым и настоящим.

Сердце пропустило удар. Земной пони сглотнул и попытался шевельнуть головой. Внезапно получилось.

— Я ведь умер? – спроецировались его мысли напрямую в вылетевшие изо рта слова.

— Да, — мягко подтвердил тот же довольно красивый женский голос, а чей-то прохладный платок аккуратно вытер выступившую на лбу от волнения испарину.

От столь впечатляющих новостей жеребец снова содрогнулся всем телом – и поднял наконец веки. Несколько долгих мгновений смотрел в склонившееся над ним обрамленное гривой цвета пламени лицо. А затем с достойным баньши воем вскочил на ноги, едва не протаранив страшилище.

— Всё хорошо! – неожиданно командирским тоном приказала успевшая отскочить кобыла. – Не волнуйся!

— НЕТ! – с лязгом упало глухое забрало, а на выставленном перед собой в защитном жесте копыте сама собой материализовалась книга. – ИЗЫДИ!

Судорожный шаг назад, проскальзывание, падение…

— Успокойся! – одновременно закричали навалившиеся на него со всех сторон пони.

Он вырывался изо всех сил и орал, будто их клыки и когти уже впились в него и рвали плоть. А затем в фокус вновь попали эти черные, лишенные всякой жизни глаза – настоящие колодцы тьмы, ведущие в пустоту – и мир отринул искателя…

-
— Честное слово! — подняла она ногу к потолку. – У меня нет никакого намерения отгрызать твои уши, выпивать кровь или съедать душу, – в голосе опять появились игривые нотки. – Впрочем, полным отсутствием интереса в моем дорогом госте я также не страдаю…- намекающее подмигивание.

Несчастный бродяга еще плотнее вжался спиной в угол.

— Ладно, начнем сначала, — ударила себя в лицо кобыла. – Во-первых: я не монстр. Во-вторых: тебе ничто не угрожает. В-третьих: если два предыдущих утверждения не верны – то почему некоего навоображавшего себе доспехов и религиозной литературы, а затем грохнувшегося в обморок жеребца еще не разделали?

Страшилище сделало призывающий к выводу жест и подняло правую бровь. Уголек снова подобно трусящей черепахе попытался втиснуть себя целиком в кирасу.

Очередной исполненный досады с примесью раздражения вздох:

— Хорошо! Будь по-твоему – можешь прикидываться психом сколько влезет. Как надоест – спускайся. Еду разогреть дело недолгое. Чао.

Незнакомка четко развернулась вокруг своей оси и почти маршевым шагом двинулась в обратном направлении, скрывшись через пару секунд за дверью. Земной пони немного подождал, облегченно выдохнул и, пораскинув мозгами, позволил себе перейти с уровня беспокойства «мне конец» до «вот-вот грянет».

Первым делом «мертвый» стянул в спешке неправильно нахлобученный шлем – не столько даже из-за причиняемой им боли, сколько из любопытства. Всё ж таки познание чего-либо изнутри представляет из себя определенные трудности.

Вполне себе металлическая боевая кастрюля: на ощупь тверда, холодна, в свете блестюча и края режутся. В общем, чего бы там не заявляло это…

Жеребец вздрогнул и постарался выкинуть главное из головы, дабы хотя бы по выкинутым на берег камешкам подойти к постижению океана.

Короче, на плод его сознания никак не тянет. И это ведь хорошо, правильно? И мало ли при каких обстоятельствах ему удалось нарыть данную и остальные части брони. В конце концов, он же почил…

Земной пони не смог сдержать рвущийся наружу нервный смех – хотя представшая перед мысленным взором принудительная выдача древних средств защиты всем входящим в Бездну выглядела скорее пафосно, нежели смешно. К тому же железяки-то отнюдь не простые, а точно подогнанные по размеру, да и вообще по совершенству изготовления могли бы и правда иметь небесное происхождение.

Уголек какое-то время с упоением рассматривал и гладил взявшийся из ниоткуда костюм, позволив восхищению полностью поглотить себя, и тем самым хоть ненадолго спрятаться от нежелающих уходить вопросов и ужасов внешнего мира. Однако надолго спасительной эмоции, увы, не хватило – плюющее с высокой колокольни на самочувствие носителя любопытство, сговорившись с прагматизмом, потребовало оставить металлические игрушки в покое и взглянуть-таки в глаза неизвестности…

— Гы-ыы, «глаза», — опять вынужденно изобразил психа Уголек, борясь с заполонившим сознание образом недавнего прошлого. Покрытые блестящими золотыми пластинами копыта впились в виски и яростно их замассировали до наступления удовлетворительного уровня успокоения.

Бродяга глубоко вдохнул вроде бы никак не намекающего на склепы или могилы весеннего воздуха с едва заметным ароматом яблочного пирога, медленно, дабы лишний раз не дребезжать, поднялся на ноги и со всей возможной осторожностью перетек к окну, из которого ему открылась на удивление пасторальная картина.

Невероятно уютный, буквально сошедший с картинки из детской книжки городок. Солнечного цвета солома на крышах домов, идеально беленые стены без единой трещинки или пятнышка, аккуратные окошки и двери с вырезанными на них узорами и кексами, полностью покрытые цветами всех цветов радуги клумбы, ровнейшие каменные дорожки и так далее. Всё это великолепие, естественно, утопает в почти агрессивно щедрой и жизнелюбиво выглядящей зелени.

Еще один эпизод недостойного разумного существа идиотского смеха – и с трудом удерживающий себя в относительно вменяемом состоянии Уголек начал высматривать аборигенов. Нашлись быстро. Штук восемь разномастных пони сидели в маленьком кафе за двумя столиками-грибочками и видимо о чем-то спорили. Тема не важна – по крайней мере на данный момент – а вот яростная жестикуляция, периодические посасывания вставленных в высокие бокалы трубочек и прозрачно намекающие на не только дружеские отношения обнимашки между половиной присутствовавших явно показали наличие в них целого ряда жизнеопределяющих признаков-влечений. Обилие же черноты на телах и особенно лицах вроде бы никого не смущало.

Отлично. В смысле мир совсем не таков, каким обязан быть.

Всё ИДЕАЛЬНО.

Кроме собственно резидентов.

Захваченный внезапной идеей земной нетерпеливо стянул с себя нагрудник и всмотрелся в явленное полированным металлом отражение.

Нет. С ним всё в порядке – ну, во всяком случае другим он себя не помнит. На всякий случай лицо подверглось еще и ощупыванию, всецело подтвердив ранее полученные результаты — органы зрения на месте.

Что за бред?

Какое-то время представитель сильного пола сосредоточенно оценивал свои шансы одолеть приветствовавшую его даму в честном (а лучше – таки слегка доработанном в понятно чью пользу) поединке, в итоге придя к выводу о недостаточности сведений для создания сколь-либо заслуживающего доверия ответа. Зато сии не делающие ему чести калькуляции окончательно умиротворили стоявший на краю пропасти разум и наглядно продемонстрировали современную цель – добычу необходимых данных – и в общем-то единственное имеющееся средство – выйти из комнаты.

Легко сказать. К тому же вероятно и здесь найдется чего-нибудь могущее пролить свет на вставшую перед ним загадку совершенно непотребного во всех смыслах посмертного состояния?

Увы, шкаф, кровать и тумбочка выглядели и ощущались ровно также, как и любой другой прежде виденный им «при жизни» добропорядочный представитель мебельного народа. Да и если уж на то пошло – то и вообще почти всего четвероного.

Новая неожиданная мысль – и сорвавшийся с губ по ее экспериментальной проверке стон:

— Не сон, — разочарование и презрение к самому себе вдруг сменилось очередной, еще более впечатляющей своим размахом попыткой мозга разрешить вставший перед ним парадокс. – А может на самом деле это раньше я спал – но ныне пробудился?

Кстати, ведь вполне правдоподобная теория, способная объяснить и туманность былых воспоминаний, и совершенно не вызывающий доверия мертвый мир, и ту «волну душ»…

По спине в который уже раз прошла ледяная змейка.

— А вот с необычным «цветом» глазок в любом случае получается непонятка, — он неспешно вернул шлем на положенное место. – Или обязательность их наличия вашему покорному слуге тоже привиделась? Тогда почему у меня они есть? Или это я тут монстр?

Обнадеживающее, однако, увы, не выдерживающее никакой критики предположение.

В любом случае пора на выход. И без всяких уверток.

Дверь обычная – точь-в-точь подобная десяткам своих товарок из мутного прошлого. С облачками. Лежащий за ней коридор также ничем особым не выделяется – дерево, ковер, лестница вниз, еще пара комнат. Осмотр ближней дал в целом прогнозируемый результат: детская, рассчитана уже не на младенца, но пока и не на подростка. Замок дальней же оказался заперт – и данное открытие оказало на исследователя весьма положительное впечатление: значит а) есть чего скрывать и б) наличествует желание сохранить это нечто в тайне – в то время как ожившие мертвецы подобной ерундой вряд ли бы занялись.

Ломать? И раздражить вроде до сего момента склонного к переговорам оппонента? Не стоит того.

Следовательно, дорога только вниз.

— Быстро, — донесся откуда-то справа голос чудовища при заходе на первую же скрипучую ступеньку. – Думала до вечера там просидишь. Спускайся живее – я кое-кого тебе привела.

Подумавший было об отступлении Уголек сглотнул и, принудив себя к мысли об отсутствии пути назад, таки снизошел на первый этаж, тут же высмотрев вероятные пути отхода и ближайший многообещающе выглядящий угол рядом с пустой стойкой для зонтов.

— Трясешься подобно жеребенку перед первым вылетом, — добродушно хмыкнула видимо из милосердия к нему надевшая большие темно-сиреневые очки хозяйка. – Заходи, садись, общайся.

И правда чувствующий немалую слабость в ногах и от того легонько дребезжащий земной решил не кочевряжиться и медленно вошел в лишенную двери столовую.

Знакомый белый единорог. Разве только образ ныне представляет совершенно иной: тому, загнанному и потерявшему всякую надежду бедолаге в принципе бы не понадобилась ни роскошная подбитая мехом мантия, ни пухлая корона на голове. Зато глаза вроде бы ничуть не тронуты местной чернотой.

Судя по виду, чуток испуган и слабо понимает происходящее. Прям родственная душа.

— Знатные доспехи – небось во дворце где подсмотрел? — со слегка безумной усмешкой без предисловий начал принц-без-королевства. – Говорят, еще хуже меня…

— Ты жив? – сразу перешел к главному искатель.

— Кто его знает, — передернул плечами вздрогнувший, но тем не менее старающийся звучать уверенно собеседник. – Местные, — кивок на прислонившуюся к стене и наблюдающую за ними пламенную кобылу, — утверждают, будто нет. И сам я помню смерть, – взор самую капельку остекленел. – Между нами, та еще вышла кончина: сломал ногу при прыжке с балкона и потом еще минут пять пытался отползти от этой проклятой волны лиц…- он моргнул, сглотнул и продолжил как прежде. — Однако ощущения явственно и безапелляционно твердят обратное, — насмешливое фырканье со стороны наблюдательницы. – Так понимаю, у тебя то же самое?

Жеребец неуверенно покачал головой.

— В любом случае, присаживайся – пообщаемся, — указал копытом на ступ напротив рогоносец. – Внезапно снова зашевелившаяся после стольких-то лет летунья утверждает, якобы мой замковый знакомец даже слышать ничего не желает и потому-де ей до сих пор не удалось ввести его в курс дела. Плюс, остальные в один голос твердят о полезности подобных разговоров между «новичками» для «акклиматизации».

— К чему? – вопреки спокойному течению беседы взъерошился путник.

— К жизни после смерти, разумеется, — усмехнулся буквально вчера выглядевший несчастнейшим из поней вельможа. – И судя по увиденному мной, — отманикюренное копыто поднялось и легонько стукнуло по весело зазвеневшей в ответ короне, — она будет просто великолепна.

-
— То есть, я могу силой мысли вызвать, например, стул?

Дама с успешно забытым еще в момент представления именем (неудивительно — при такой-то конкуренции за мыслительные мощности) тяжело вздохнула:

— ДА! Точно также, как и предварительно спрошенные карты, деньги и стволы, причем хоть два, хоть тысячу, — она убрала за ухо упавшую на лицо челку. – Знаешь, такими темпами скоро начну расстраиваться в своем решении приютить до адаптации некоего тугодума.

— Но каким образом? – никак не мог Уголек остановиться.

Блюдо с тушеными овощами показательно громко грохнулось об стол:

— Так же, как вызвал себе доспехи – и ту книгу, — мгновенная задумчивость. – Наверху где-то лежит.

— И вы тоже способны «воображать»? – хозяйка только закатила глаза к потолку и, разложив пищу всем по тарелкам, молча села за стол.

— Вы такой смешной, — вдруг подал голос до того благовоспитанно молчавший жеребенок – искатель от неожиданности отшатнулся, вызвав у аборигенов небрежно скрытое прысканье. – Конечно мама умеет делать вещи – она вообще всё может! Вам повезло, что именно знаменитый капитан Вандерболтов взял вас…эм…то есть, — малыш засмущался и смолк.

 — Взял над вами шефство, — с умилёнными видом закончила за отпрыска кобыла, чья спортивная фигура никак не выдавала родительницу. – На самом деле я просто пригласила нашего свежайшего покойничка в гости, — многозначительное подмигивание. – И нашей команды ведь уже давно как таковой нет – здесь не от кого защищаться.

— Но ты всё равно самая-самая лучшая, — убежденно настоял на своей позиции пегасик, погружая ложку в рагу. – И лучшие летуны Эквестрии до сих пор собираются на праздники и ярмарки.

— Однако это немного не то, — погладила дитя определенно польщенная искренней и бесхитростной похвалой дама. – Спорить же по первому пункту явно не в моих интересах.

 — Разумеется, — надулся малыш от гордости. – С правдой-то не подерешься!

Земной пони наблюдал за буквально источающим взаимную любовь и радость разговором с никак не желающим исчезать ощущением вот-вот готовой упасть на голову западни. Глаза то и дело обращались к аналогичным органам хозяйки – вернее их полному и ныне дважды объясненному отсутствию.

«Впервые заметила уже навоображав дом с садом – тогда еще только чуть-чуть. Потом спортивный инвентарь, взлетная и прочее – всё потихоньку затемняло. Собственно, такими стали только когда позвала с чего-то задержавшихся коллег.»

«Позвала» — эхом отозвалось в ушах и перед мысленным взором встала унесшая его жизнь волна.

«Там они страдали – я проявила милосердие, пригласив их в наш новый дом.»

Жеребец покосился за дверь на деловито журчащий и похрюкивающий городок. Хотя насколько ему возможно судить, большинство занималось чем угодно, нежели полезными обществу и народу занятиями. Здоровенная толпа на дальней площади-поляне вроде готовилась к некоему празднику.

Впрочем, почему бы и не побеситься, коли им и правда более нет нужды вкалывать до седьмого пота ради пропитания? И конкретно данное рагу сделано исключительно по совершенно недостаточной на взгляд бродяги причине «всегда хотела попробовать этот рецепт». Нежелание же получить еще угольно-черных перьев и полосок на шкуре и копытах тут совершенно не причем.

Тем не менее, глупо отрицать: уже имеющиеся в наличии следы «производства» и «обмена» очень даже идут сей кобылке с военной выправкой, на отлично подчеркивая и без того буквально всем телом излучаемую пламенность натуры.

— От чего же гость ничего не ест? – вывел из прострации голос определенно заметившей и оценившей пристальное внимание к собственной персоне крылатой. – Я уходить никуда не собираюсь, а вот еда стынет.

Искатель внезапно ощутил многие месяцы не посещавшее своего одинокого носителя смущение и опустил взгляд в тарелку, вскоре присовокупив к нему и ложку. А ведь и правда вкусно – то есть никакого по идее весьма подходящего к статусу мертвеца «привкуса пепла» или «мертвенной блеклости». Точь-в-точь, как нормальное «живое» блюдо…какая мерзкая мысль.

Забавно: голода – нет, но вот желание кушать всецело в наличии. Странное сочетание.

— Добавки? – услужливо раздалось над ухом пытающегося разобраться в чувствах жеребца.

Миска внезапно оказалась пустой, причем потеки по краям и облизываемый в этот самый момент столовый прибор оставляют не много места для сомнений касательно поглотившей питательную смесь личности.

— Давай-давай, не стесняйся, — не стала она дожидаться ответа, от души навалив повтора с горкой. – Сам понимаешь: чем скорее акклиматизируешься – тем быстрее сможешь вообразить себе собственный дом с кухней и даже варениками, — копыто аккуратно приподняло его за подбородок, явив широкую намекающую улыбку. – На всякий случай: не воспринимай последнюю ремарку за попытку выпихать за порог.

Уголек быстро закивал – от вновь представших в опасной близости от него пробоин во мрак по телу прошел озноб. Лишь немалым усилием воли земному удалось не оттолкнуть заботливую хозяйку.

Та еще пару секунд смотрела на него с совершенно неопознаваемым выражением и отпустила, позволив вновь уткнуться в пищу и постараться хоть на минуту забыть…стоп. Это не наш метод. От жизни – ну или чем бы нынешнее состояние ни было – не спрячешься. Нужно собраться и встретить неизбежное лицом к лицу. Хотя бы ради сокращения собственных мучений.

А значит уже завтра…

— Благодарю, я сыт, — встал метафорически давший самому себе под дых искатель. – Вы не могли бы оказать мне честь и показать гор…поселение?

— Самый настоящий город, — с веселым фырканьем уверила кобылка, не без изящества ставя кастрюлю на плиту и смахивая с себя передник. – Более того – столица. С радостью. Только доспехи несколько не к месту.

Уголек сглотнул и отступил на шаг, опять ощутив на шее удавку животного ужаса, и сжавшись в попытке обрести поддержку в холодных и надежных листах металла.

— Забей, — дама ничтоже сумнящиеся подхватила трусливого кавалера под локоток и, прежде нежели он успел как следует того испугаться, подтащила к двери. Бескрылый заморгал от улыбнувшегося прямо ему в глаза светила. – Итак, добро пожаловать в Кантерлот! Вернее его менее представительный, однако безмерно более уютный пригород!

Вопреки всем ожиданиям и предыдущему опыту, новый дружелюбный оскал вызвал в жеребце отнюдь не дрожь и желание немедленно сбежать. Напротив: нечто в данной по-хорошему лукавой ухмылке и невзначай принятой выразительной позе неожиданно всколыхнуло в бродяге вроде бы напрочь забытые поползновения социального рода:

— Не стыдись своей брони: каждый переживает переход из жизни в жизнь по-разному, но никогда – легко, — хозяйка без предупреждения прильнула к нему и мягко, но твердо заставила сделать одновременно с ней шаг вперед. – И если уж говорить совсем откровенно, то в ней ты выглядишь даже более интригующе.

Скиталец ответил ей ошалелым взглядом вот-вот готового отринуть всякие сомнения и просто погрузиться в предоставляемую миром эйфорию наркомана.

— Процесс пошел! – торжественно провозгласила пегаска и запечатала данный вердикт быстрым поцелуем в незакрытую вследствие оставления шлема на столе щеку, чем окончательно выбила из-под недавно почившего успевшую набраться в крайне незначительном количестве ментальную почву, в прямом смысле слова заставив его воспарить. – Сейчас прогулка, потом ужин, аттракционы…- краткая пауза, по окончании которой голос наполнился одновременно опасной и влекущей глубиной. – Ну и ночью тоже будет замечательная возможность продемонстрировать новоприбывшему наше гостеприимство.

Уголек почуял себя мухой, попавшейся в паутину из патоки посреди сладкого тумана — причем не желающей вылезать.

— Вперед! – представительница прекрасного пола потащила гостя за собой будто надувной шарик.

-
Взгляд.

Совершенно пустой и не выражающий ровным счетом ничего.

Ни проблеска мысли, ни капельки страха, ни огонька жизни.

Игрушка. Обыкновенная плюшевая игрушка, оставленная за ненадобностью дома, когда владеющая ей девочка побежала играть на улицу.

Вот только какие-то жалкие полдня назад эта куклы говорила. Смеялась. Делала любимой маме комплименты. Кушала рагу.

А теперь лежит и смотрит на него – увиденного сегодня в первый раз сумасшедшего незнакомца в доспехе и карнавальной маской на лице.

Одеяльце натянуто по самую шею, ни одной конечности снаружи, комната идеально прибрана.

Чудо, а не ребенок.

Идеальный.

Как и всё тут.

Бродяга не выдержал и разразился тихим-тихим безумным хихиканьем, наверняка способным вогнать в дрожь не то что жеребенка, но и проверенного в боях ветерана. Однако лежащему перед ним существу нахождение в опасной близости от очевидного и отнюдь не вызывающего ощущения благодушия маньяка абсолютно безразлично. Ему вообще на всё плевать.

Совершенное и полное спокойствие.

Поутихшая было за время пряток дрожь ударила с новой силой. Видимо потому он и не заметил ЕЕ, пока над самым ухом не раздался шепот:

— Попался.

Сидящего посреди комнаты жеребца заключили в объятия. Поверх копыт легли крылья –мягкие, ароматные, в иной ситуации, могшие бы ощущаться с немалой силой манящими.

— Глупыш, — коснулись щеки горячие влажные губы. – Зачем убежал? Неужели же до сих пор считаешь, будто тебя кто-то хочет обидеть?

Едва слышный зовущий смех, от которого у обмершего будто мышь перед змеей земного задергалось веко.

— Проснется, — схватился чужак за последнюю соломинку, дрожащим будто в лихорадке копытом указывая на всё также обращенное к ним лицом дитя.

— Нет, — щекотнул шею пламенный хвост. – Мой малыш послушный и никогда не помешает взрослым поиграть друг с другом.

Уголек обхватил задние ноги передними и сжался в комок.

— Сколько влаги и трепета, — подхватило перо одну из катящихся по нему градом капелек. – Никогда прежде не чувствовала себя настолько грозной, — язычок легонько коснулся виска, слизнув задержавшийся на нем пот. – Мне нравится.

— Уйди, — насколько же жалко оно звучит. – Пожалуйста!

-Мммм? – задумчиво протянула несколько отодвинувшаяся кобылка. Однако вспыхнувшей внутри земного надежде оказалась не суждена долгая жизнь. – Нет.

Изящное копыто просунулось в центр клубка нервов и, сработав подобно гвоздодеру, расцепило пытавшуюся закрыться в самой себе жертву.

— Меня попросили ввести тебя в курс дел, — левый наплечник со щелчком отсоединился и под тихий лязг соскользнул вниз. – И именно этим я и намереваюсь заняться.

Прохладное касание мягко вошедшей под не выполнившей свою функцию металлическую скорлупу конечности.

— Какое страстное сердце…

Рывок. Прыжок. Звон разбитого стекла. Такая далекая земля в одночасье ставшая такой близкой.

Подстегивающая всякую жизнь и отрезвляющая любой разум боль.

Бег.

Не слышу криков, не вижу переплетающиеся на фоне костров тела, не чувствую разлившийся по округе любовный дурман.

Броня дребезжит и болтается.

Зубы сделали свое дело: ныне нога свободна от лишнего груза, а след остался бы в любом случае.

Насколько же глупо было бежать в тот дом.

Виновата память: боящийся пути всегда возвращается к началу.

Куда же теперь?

Многие и многие до сих пор на улице. «Торжество жизни». «Отсутствие ограничений». «Свобода».

Стонущие в страсти и наслаждении кучи потерявших последние капли стыда животных.

Однако и в зданиях то тут то там горит свет.

Не стоит надеяться на мирное чаепитие.

Нужна тьма.

Тихая, спокойная, правильная тьма.

Сбежать. Спрятаться. Переждать.

Осознать.

Самый неосвещенный квартал. Самый мрачный особняк в самом глухом углу.

То, что надо.

Нет времени искать ключ.

Таран – оставшаяся броня сбережет.

Незапертая дверь без проблем пропустила безумца внутрь, где он, пробежав по инерции еще пяток шагов, с грохотом врезался в стену.

Новая порция «трезвости». Головокружение. Слабость.

Ладно: отдыхать так и так бы пришлось.

— Ты…новенький, правильно? – внезапно раздалось сзади. – Я видел тебя днем. С ней.

Одоспешенный и низошедший до примитивнейших инстинктов пони попытался сжаться в комок:

— Пожалуйста! – когда только ему удалось настолько растерять всякое самоуважение? – Не насилуй меня!

Булькающий звук, будто незримый собеседник поперхнулся:

— А сам-то не имеешь…

Уголек извернулся и вперил со стороны выглядящий наверняка зверски неприятно взор в источник звука. Стоящий у порога со светильником пегас осекся. Радостный оскал на его лице стремительно погас.

— Прости, — склонил незнакомец голову. – Честное слово: ни в одном глазу зла не желаю…- неизвестный пару секунд помолчал и быстро добавил. – И она на самом деле тоже.

Очередная позорная попытка спрятаться от мира.

Тяжелый вздох – и деликатный перестук копыт.

— Это всё пустота, — абориген неожиданно сел на некотором расстоянии от него, облокотившись о стену. – Поживешь тут подольше – поймешь.

Длинный промежуток воистину благословенной тишины – звуки творящегося снаружи буйства приглушены и при небольшом усилии их возможно вовсе не замечать.

— Кстати, спасибо: ты подарил мне первую за многие месяцы улыбку, — натужное хмыканье. – Удивительно правда: мы способны получить абсолютно всё, чего ни хотим – но при этом ничего и не хочется. Вернее, жажда-то есть – жгучая, давящая, жуткая – а насыщения никак не наступает.

Крылатый встал, налил в чашку немного воды из графина у входа и протянул его Угольку. Тот еще пару секунд поизображал загнанного в ловушку дикого зверя, а затем обругав себя последними словами принял-таки подношение.

— Приятно не так ли? – с покровительственными нотками поинтересовался хозяин. – Прохладная жидкость, пришедшаяся в свое время и место. Когда и где нужна.

Земной неуверенно протянул емкость обратно. Пегас немедленно наполнил ее снова, чуть приподняв уголки губ:

— Сам некогда пытался воспользоваться данным решением. Загонял себя до полусмерти, бился до умопомрачения, рисковал как дышал – и поначалу аж получалось. Я действительно ЖИЛ, — тон стрелой понесся к небесам. — Боролся. Превозмогал. Наслаждался победами и страдал от поражений, — пауза катарсиса, за коей последовало падение в бездны. — А потом последние банально кончились и первые потеряли всякий смысл, — тяжелый вздох и возвращение к стене. – Некоторые стали драться друг с другом, но мне оно вообще не по сердцу, пусть боль другим пони и причиняется по договоренности.

Искатель допил любезно предложенное угощение и сел по-нормальному: тут ему судя по всему действительно ничего не угрожает.

— Иные посвятили себя не просто приключениям и головокружительному безумию, а самосовершенствованию, — вопреки ожиданиям, отнюдь не печальное, но восхищенное испускание воздуха. — Видел Облачный Шпиль?

До определенной степени переставший ассоциировать собеседника с врагами бродяга поднатужился и припомнил гигантское, воистину сюрреалистическое по архитектуре – с расходящимися далеко в стороны от стержня «глазными яблоками» на тонких стеблях и подозрительно «жидкими» формами – а также совершенно невозможное в нормальном мире сооружение, с гордостью показанное еще в начале дневной экскурсии.

— Потрясающе не так ли? – заметил его напряжение жеребец. – Труд тысяч лучших художников, строителей, декораторов, дизайнеров, скульпторов, садовников, музыкантов — не шучу: он и правда поёт, если подойти поближе – помноженный на бездну времени и горы сил, в итоге породил чудо круче и прекрасней, нежели я когда-либо мог вообразить, — воодушевленное цыканье зубом. — На какой только подвиг духа и разума не пойдут свободные в средствах скучающие пони.

Нараставшая восторженность вновь достигла пика и без всякой стабильной площадки ринулась вниз:

– Впрочем конечно не бесплатна оказалась спустившаяся на нас красота, ибо вобрала в себя многие яркие шкурки и гривы – слишком многие. Не то чтобы оно так уж плохо или вредно, — определенно лишняя демонстрация провала вместо очей и больших темных пятен под крыльями. – На самом деле никакой боли, слабости, старения или еще чего – самых ранних вообще с трудом различишь и никаких проблем не испытывают – короче одна косметика…однако сам понимаешь, всё одно неприятно.

— Башня ослепительна, — решил-таки внести собственный несколько запоздавший вклад в беседу Уголек. – Аж смотреть на нее больно – не могу охватить замысла.

— Знакомое ощущение, — вновь проявил одобрительную покровительственность незнакомец. И невесело хмыкнул. – То же кстати говорили даже многие из создателей – а потом гасли, не видя шанс хотя бы повторить величайший шедевр, на который они излила всего себя. Точнее, на самом-то деле стройки шли и идут, причем везде и повсюду – ну хотя бы на той стороне гор один мой приятель с друзьями вздумали «небо под землей» организовать — но…

Неуверенное передергивание плечами в стиле «сам понимаешь».

— Короче немногим удалось воспользоваться одной рекой вдохновения дважды, – он резко дернул головой и снова заговорил наигранно-бодрым тоном. — И данное обстоятельство лишь подстегнуло тех, кто изначально или в процессе избрал третий путь: а именно принялись за что угодно, кроме продолжения прежних занятий. Таковых по моим наблюдениям нашлось чуть ли не больше всех остальных вместе взятых. В общем-то и принявшая тебя под свое крыло персона едва ли не одной из первых решила оставить бессмысленный риск и прочее усложение нашего странного бытия в прошлом и стала банально наслаждаться своей новой жизнью во всей ее полноте, — насмешливое хмыканье. – Только представь себе: бывший капитан Вандерболтов – и вдруг погодница, потом парикмахер, затем шахтер, после вообще вроде бы художница, а не, еще веселее…- пегас развернул к слушателю широко скалящееся лицо и заговорщицким шепотом выдал. – Флористка!

Пауза. Уголек, не будучи уверенным касательно правильной реакции на подобные новости, на всякий случай вскинул брови.

— Ладно, ты видно и близко с ней знаком не был до…- неопределенное махание копытом. – События. И вот ныне самая дерзкая и безбашенная героиня Эквестрии играет в примерную домохозяйку. – черный взгляд вновь ушел вдаль, а голос наполнился уже настоящей ностальгией. – У нас ведь почти получилось…пока она не навоображала ЕГО.

В первый раз за беседу рассказчика пробила самая настоящая дрожь:

— Сперва думал не более чем ничейный жеребенок с той стороны, какая-нибудь сирота, у которого не осталось никого, могшего забрать прежде, — судорожное сглатывание. – А потом понял…

На дом вновь опустилось молчание – даже звуки происходящей снаружи вакханалии не смели нарушить жуткую тишину борьбы пони с собственным разумом.

— Он не работает в ее отсутствии, — озвучил давненько уже шаставшие по голове туда-сюда выводы земной. – Не играет, не плачет, не безобразничает. Существует только, когда ей хочется поиграть в маму.

— Не говори так, — дернулся явно задетый за живое жеребец. – Мой капитан правда верит в….действительность своего сына. По-настоящему.

— В чем проблема просто родить? – вышел наконец за грань собственного ужаса новопреставившийся, не имея более ни сил, ни намерения устрашаться. – Стандартными методами? В конце концов, — чуточку брезгливой кивок наружу.

— Не выйдет, — тихо отозвался местный. – Вернее, всё происходит как положено – а на выходе получается тоже самое. То есть…да ты не волнуйся! — вдруг резко сменил собеседник тон. – У нас тут тысячи нормальных детей – и пока чего-то не заметил, чтобы кто-то старел.

— Почему они делают это? – протянул Уголек копыто в сторону едва заметного за домом костра.

— Что? – встал и подошел поближе пегас. Где-то с минуту шли молчаливые переглядывания и многозначительное ворочанье бровями — незнакомец долго прикидывался, будто не может понять. Когда же его наконец озарило, крылатый неожиданно отвернулся и буркнул. – А почему нет?

— В каком смысле? – аж поперхнулся искатель. Даже казалось бы официально и бесповоротно мертвецкое спокойствие оказывается имеет границы. – Вы с ума сошли? Или у вас в стране никогда стыда не знали?

— Нет, раньше такого не происходило, — натужное фырканье. – Во всяком случае массово и на трезвые головы. Ну а действительно, в чем проблема? Никаких нежелательных последствий: никто не болеет, если не по собственному желанию, беременность тоже только по искреннему хотению…

— Издеваешься? – без обиняков поинтересовался бродяга, обходя собеседника, дабы снова увидеть лицо.

— Разве только капельку, — без следа веселости глянул тот на него исподлобья. – И на самом деле не могу предложить иного ответа, кроме некогда данного мне: а почему нет?

— И тем не менее ты здесь, а не там, — не то чтобы примирившееся с новой действительностью, но по крайней мере на время решившее прийти в относительное равновесие сознание ныне фонтанировало какими-то огрызками образов, из которых понятным было лишь настроение – суровое, мрачное и торжественное. – Кто главный? Вообще?

— Принцессы Селестия и Луна, — с легким недоумением отозвался неназвавшийся. – А что?

— Это как-никак столица, следовательно, идти за ними только до замка, правильно? – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Уголек, мотнув головой в сторону вздымающейся в ночной дымке хорошо освещенной городской громады. – Думаю кому-нибудь давно пора сообщить их венценосным особам, до какого непотребства деградировали подчиненные в отсутствии надзора.

— Они в курсе, — поспешил охладить ему пыл местный. – Слышал, будто во время фестивалей наша ночная владычица аж сама нисходит до своих подданных.

Искателя перекосило.

— Не знаю, правда или вымысел, — с чуть извиняющейся улыбкой склонил собеседник голову набок. – Уж больно обширные толпы там стали собираться.

Свежепреставившийся долго смотрел в уже начинающие ассоциироваться у него с глазами черные провалы в поисках ну хоть чего-нибудь смахивающего на праведный гнев, стыд или хотя бы неодобрение.

Пусто.

Впрочем, возможно дело именно в провальной сущности зерцал. Так или иначе…

— Я ухожу, — висевшая на одной петле дверь с одного удара рухнула в пыль. – Пойдешь со мной?

— Куда? – опешил пегас.

— Не знаю, — честно отозвался земной. – Куда-нибудь. Тут мне места нет.

— Не спеши, — хозяин подошел и со вздохом положил на плечо вломившегося к нему гостя копыто. – По-моему ты не понял: так оно везде. То есть, конечно на счет совсем уж таких же регулярных вечеринок всей деревней у костра доподлинно не в курсе, но поверь, — в голосе зазвучали проповеднеческие нотки – видно цитировал кого. – Не найдя себя здесь – не найдешь и где-либо еще. Никакие пройденные мили не приблизят и не отдалят тебя от предмета поиска, когда он на самом деле всегда с тобой – ведь дом...

— Зато оные пространства разделят меня с…- полный брезгливости взмах в сторону уже гаснущих костров. – Так отправляемся?

— Послушай, не надо торопиться, — аккуратно преградил жеребец ему путь. – Возможно сейчас оно всё и выглядит несколько…неправильно, вот только поверь: всё далеко не плохо, а напротив, очень и очень хорошо. Просто дай нам шанс и гарантирую: ты сможешь полюбить…

— ЭТО, — аж перекосило Уголька. – Не-лю-бовь.

— Да не в том смысле, — поморщился пегас. – Прости, я тут будто какой вконец замшелый старик наговорил кучу жалоб, когда тебе еще и недели-то не исполнилось, — пегас замялся, видимо наконец сообразив, насколько неприятно собеседнику ощущать себя покровительствуемым. – Короче, забудь мои россказни…

— Да или нет? – окончательным тоном спросил бродяга, с вызовом вглядываясь в собеседника.

— Мы счастливы здесь – ну, по большей части – и всё равно…

— Понятно, — вновь покрывшаяся пришедшим из ниоткуда металлом нога властно отодвинула лепечущего какую-то ерунду крылатого – и искатель двинулся в новый поход.

-
Очередной идеальный рассвет.

Впрочем, даже не привыкни наблюдатель за всё это время к виду выкатывающегося из-за холма неизменно ухоженного и приветливого светила сие атмосферное явление и при всей его красоте вряд ли бы заслужило чего-либо большего, нежели обычный тяжелый вздох в предвкушении целого дня малоосмысленной ходьбы. Причем успешно заслужившее еще при жизни всяческое доверие внутреннее чутье подсказывало: и прежде, до всего этого, в смысле совсем всего, данному земному пони было как-то не до погоды и любования пейзажами.

Давно уже не свежий мертвец еще пару минут полежал, бережно просеивая сквозь себя становящиеся с каждым разом всё более скоротечными и эфемерными мгновения сладкой полудремной неги, а затем с кряхтением повернулся набок и встал на ноги, оглядывая имеющееся хозяйство.

Грязен как свинья, естественно: ночь казалась светлой, а потому лечь решил попозже. Ну и забрел в болото, пусть и мелкое – какому только извращенцу пришло в голову перетащить сюда с реального (ха-ха) мира подобную дрянь? Хотя конечно навоображавший мошкару и прочую кровососущую тварь негодяй достоин на порядок большего порицания, нежели гений, столь изящно разнообразивший ландшафт.

Так или иначе, добраться до них и провести разъяснительную работу в обозримом будущем не удастся – а значит и думать о том не стоит.

Бродяга потянулся, с удовольствием хрустнув позвонками, поправил шлем – единственную деталь того первого, самого пафосного и неудобного доспеха, вопреки всему до сих волочащуюся с ним по загробному существованию – потер чуть ноющий из-за шести часов общения с неровной почвой бок, отер лицо от росы и еловых иголочек…хорошо.

Правду всё-таки говорил давно оставшийся в дымчатой дали пегас: рано или поздно любой начнет придумывать себе неудобства ради одного только их преодоления. Да и в прочем давешний незнакомец, увы, не соврал.

— Прекрасный новый день для пути в никуда, — пробормотал пони себе под нос. – Вернее для перемещения из одной точки идеальной страны в другую, ничуть не менее славную координату тех же настраиваемых под вкус обитателей Небес. Фер.

Сколько он уже идет? Месяцы? Годы? Раньше хоть безделушки с обедами скрашивали собой путь и любезно отмечали пройденные вехи, а теперь…

— И чего ради я до сих пор тебя тащу? – поинтересовался потихоньку сходящий с ума и осознающий сей факт пони у расфуфыренного предмета, висящего у него на плече.

Шляпа – некогда потрясавшая собственной белизной и роскошью, а ныне мятая и грязная подобно ветоши – разумеется не ответила. В который уже раз искатель подумал, что и данная маленькая деталь вполне способна измениться – ему надо только захотеть.

Оно кстати действительно ничуть не больно.

— Не наш путь, — без особой радости ухмыльнулся жеребец в пространство. – Да и в конце концов, не красиво как-то после стольких лет яростного сдерживания взять и обломать себе весь элитистский кайф от бытия не таким как все – в смысле, принадлежности к меньшему и несравненно более шумному стаду принципиально усложняющих себе жизнь ослов, находящих собственную упертость в отказе от комфорта величайшим достижением, дающим им право смотреть на нормальным поней свысока, — исполненное самодовольством чмоканье. – М-да, до чего же я великолепен. Всем бы так. Ну и не будем скрывать: при твоей роже традиционные местные зыркалки вовсе похоронят всякий шанс найти вторую половинку.

Будто оный сейчас есть – стукнулась в сознание мысль и сразу за ней – а оно нам вообще надо?

— Не будем об этом, — успокоил свои внутренности мягко скользящий вдоль грани сумасшествия странник. – Давайте лучше вернемся к времяисчислению. И завтраку.

Хлеб жесткий, сыр старый, зелень подножная не перебранная – короче полный набор гурмана, надеющегося заставить-таки собственный желудок хотя бы на контрасте выдать должный восторг от будущих знатных трапез.

Жевание проходило в полнейшей тишине и спокойствии. По окончанию же его успешно пришедший в обычное мрачное состояние жеребец обрел заодно с сытостью и искомые верстовые столбы в виде более странных, нежели обычно, знакомств и зрелищ.

Вот взять тот приют для жеребят, где по каким-то причинам разлученные с собственными родителями дети обретают сперва кров, а потом и утраченные связи. Уголек аж проникся тамошней идеей и одоброволился на поиск нерадивых мам и пап, усердно вкалывая ровно до тех пор, пока наконец не раскрыл глаза.

Нет, кровные узы имели место быть – там действительно встречались семьи, со всем положенным подобному событию антуражем в виде водопадов слез, горячих объятий, экстатических стонов и всхлипов. Короче, зрелище одновременно душераздирающее и настолько счастливое, что многие бы ногу отдали за возможности пережить его снова. А потом и еще десяток раз, лучше сразу полсотни, а то и больше.

Земной не смог сдержаться и вновь возложил копыто на лицо, как неизменно делал сие едва только вспоминал о собственных смутных сомнениях по поводу подозрительной похожести «клиентов» одного на другого и совершенно аномальной дистанции между целями – этакое чудесное обнаружение давно потерянного отпрыска шаговой доступности.

Ну да, они ничего плохого не совершали, предприятие полностью законно, обоюдно, бесплатно и память аж не стирается, а лишь блокируется – однако несмотря и на всё это он с трудом удержался от классического прощального поджога. Впрочем, на самом деле жестокий мир и сей славный, освещенный веками путь волеизъявления успешно превратил в полнейший фарс и показуху: здание восстановили бы в момент, еще и лучше прежнего.

Потом дорога привела к тому сплошь черному и от того практически отсутствующему чудаку, коий воображал себе кубокур для постройки из них кубокурозамка в дополнение к ранее отгроханной трапециокотобашне и гигантскому шару, сделанному внезапно из треугольных арбузов разной величины угла. Ну и мотивация конечно супер: «так весело же, сам попробуй!»

И бродяга, ёлы-палы, попробовал, правда разумеется с готовыми стройматериалами. И правда весьма забавное времяпрепровождение, однако долго выдерживать мученические взгляды кирпичиков и вроде бы довольно бессердечный Уголек не смог. Так или иначе, тот безумец оказался весьма впечатляющим и обладает полным правом на бытие в качестве временной отметки.

Откровенно говоря, последующие встречи как-то размывались в сравнении с предшествовавшими. Единорог, выворачивающий наизнанку колодцы, профессионально заполняющий небо дурными словами из облаков пегас, каждый день, меняющийся ролями по кругу городок, съедобные платья – короче ничего такого уж потрясающего. Обыденность прекрасного нового мира, в коем ни у кого нет нужд, однако ни одного нету без потребностей.

Так сколько же он уже идет?

Да кто его знает.

Всё равно альтернатив у сего анабазиса как-то не предвидится.

По крайней мере новые знакомства и впечатления на отлично справляются со своей главной задачей: отвлекать некоего странника от размышлений над теперешним бытием. Оные никогда не приводят ни к чему хорошему. Ни при каких обстоятельствах. Даже всего лишь воспоминание о них легко и непринужденно портят настроение на весь день.

— Ну вот, накликал, — печально вздохнул жеребец, легонько стукая себя по голове. – Допрыгался. И хватит болтать: пошли наконец.

Разболтавшиеся и истершиеся от долгой носки подковы зачавкали вверх по склону. Вчера совсем чуть-чуть не дошел до выхода с болота. Символично. Возможно точно также ему не суждено будет увидеть и конца всей этой истории – в последний момент искателю не хватит сил или решимости сделать тот самый завершающий шаг и пересечь-таки финишную ленту.

— Прям плещу энтузиазмом, — со стороны сочетание фразы и тона небось выглядело довольно иронично. – И каким только образом самый местный воздух не скисает при моем прохождении сквозь него?

А ведь может кстати – и будет у него личное кислотное облако. Какие перспективы-то сразу раскрываются…

Таким образом преисполнившись размышлений жеребец медленно и величаво выкатился на возвышенность, первым делом естественно глянув назад и обозрев пройденный за вчерашний день путь. Не то чтобы оно чего-то меняло, но порой банально приятно лицезреть пусть и бессмысленные, однако всё же результаты.

Повернувшись же затем в случайно выбранную сторону, земной пони узрел вероятно имеющую шанс стать новой вехой небольшую серую фигуру среди большущего сада камней. Увы, первые же несколько секунд наблюдения разбили возникшие внутри надежды: ни статуи, ни трупы шевелиться, пусть и столь мало, обычно не склонны.

— Сплошное разочарование, — копыта неспешно зашлепали вперед. – Впрочем, не удивительно, при таких-то надеждах: по идее столь уродливому во всех смыслах индивиду вообще пора бы распасться во прах, дабы не осквернять собой сии счастливые земли.

А ведь во всех смыслах и сферах мертвое тело так и так внесло бы своим явлениям немалое разнообразие.

Хватит. Пора приступать к операции «социализация».

— Доброе утро, незна…- слегка запоздавшее определение пола, -…комка. Не позволишь ли случайному путнику поинтересоваться о твоих сегодняшних занятиях?

Опять стандартное начало. Скоро вообще наверное станет записывать все реплики на бумажки и передавать их собеседнику по мере развития диалога.

Ответа пришлось ждать долго:

— Создаю камни, — совершенно отсутствующие интонации заинтересовали бродягу не меньше самих слов.

— Камни? – переспросил он, выигрывая время на раздумья.

— Камни.

И всё – никаких пояснений или хотя бы взгляда на внезапно припершегося из ниоткуда незнакомца. Интригует.

Впрочем, напрашивающийся сам собой вопрос скорее всего излишен – уж чем-чем, а разнообразием мотивации аборигены не блещут. Поэтому давайте сразу к следующему:

— И как оно?

Серое копыто подняло с земли неправильной формы булыжник:

— Вальдес. Я придумала его. Подобен индису и валоту. Но вальдес.

 — Впечатляет, — вопреки ожиданиям, ничуть не покривил душой и правда с каждой новой репликой всё более воодушевляющийся искатель. – И каковы же их различия?

— Вкус другой, — нога неспешно транспортировала минерал ко рту. Внушающий опасения за сохранность зубов хруст. Пережевывание. Заглатывание. – Сладкий.

Уголек удивился. То есть, реально: давненько уже – аж с той пони-подушки розового цвета и немереной мощи – никакая местная достопримечательность не могла вызвать в нем сколь-либо сильные чувства. А тут так запросто схомячила…

— Простите, вы часом не какой-нибудь магический конструкт? – таки дошел до очевидной мысли земной.

— Нет, — опять никаких объяснений. Начинает приедаться.

— Так от чего же вы неорганические соединения без соли потребляете? – до того вежливо стоявший за ее спиной путник начал аккуратный обход фигуры по периметру.

— Нравится, — ноль эмоций, точь-в-точь предмет диеты.

— И давно у вас так? – сел бродяга напротив нее, без особого стеснения заглядывания под челку.

— Всю жизнь, — любезно подняла она лицо.

В общем, ничего особенного: типичная такая загробная кобылка с черными провалами вместо глаз и исчерченной тьмой шеей – а скорее всего и всем телом, благо одежда способна скрыть многое. Разве только наличие минимума косметики – конкретно в принципе бессмысленной на фоне основной проблемы подводки и теней — отличают данного индивида от тысяч уже не утруждающих себя подобным предыдущих собеседниц.

— В смысле эту или предыдущую? – уточнил странник, чуя подкатывающееся разочарование.

— Обе, — ни искры интереса.

Краткая пауза, во время которой посетитель пытался придумать чего бы еще такого сказать, дабы таки вывести беседу на сколь-либо плодотворный уровень – и внезапно обнаружил свою фактическую беспомощность перед нестандартностью ситуации: прежде местные сами наперебой спешили поведать случайному прохожему любые касающиеся их самих и свершаемых деяний сведения. Аж посетило давненько не заглядывавшее раздражение:

— Вновь чрезвычайно извиняюсь, но вы точно не ожившая статуя?

— Нет, — легло как приговор.

Вот так вот. Ни удивления, ни оскорбленности, ни хотя бы неопределенной усмешки. Ей не интересно общение с ним. Да и вообще его существование находится где-то между «иррелевантно» и «неприятно».

И без того державшиеся на волоске надежды на конструктивное и главное способное отвлечь общение окончательно рухнули в пропасть – толка из сей беседы определенно не выйдет. Пора идти дальше.

Принявший тем самым судьбоносное решение жеребец не стал утруждать себя ни словами прощания, ни вообще каким-либо раскланиванием – в конце концов, ему-то подобных почестей и не подумали оказывать. Встал, развернулся, напоследок оценил лежащую в какой-никакой, а всё же системе россыпь булыжников и сделал очередной шаг в несомненно светлое будущее…

— Зачем?

Первые, наверное, полминуты Уголек подозревал в задании данного вопроса собственное сознание. И смог себя в том уверить, по итогам лишний раз напомнив расшатанному мозгу о вредности разговоров со вселенной и уже собравшись возобновить движение – как тут таинственное явление повторилось:

— Зачем я создаю камни?

— Пардон, вы у меня спрашиваете? – не удержался от воззвания к здравому смыслу по идее давно долженствовавший проститься с оным земной.

— Да, — тихо, размеренно, точь-в-точь как прежде.

Немая пауза.

— Это какая-то странная местная шутка, — констатировал искатель, вознося копыто на лицо. – Видимо почтенная уроженка тутошних земель решила слегка поиздеваться над не осознающим некоего локального обычая туристом.

— Раньше я изучала камни. Исследовала знакомые. Находила неизвестные, — она обвела минералы вокруг себя ногой. – Я хотела помочь своей сестре делать лучшие конфеты. Родителям – находить лучшие самоцветы. Всем – лучше понять камни. Чтобы все были радостнее. Счастливее, — края губ самую капельку приподнялись. — А теперь я могу создавать совершенно новые камни.

Демонстрация материализации чего-то коричневого с алыми прожилками. Зачаток улыбки исчез без следа.

— Но зачем? Сестре они не нужны. Папа и мама давно навоображали себе всё, что только возможно. И никому больше не интересны камни, — дама подняла на собеседника провалы. – Так зачем же я создаю камни? Я потеряла ответ – может вы скажите мне?

Уголек долго-долго молчал, отчаянно сражаясь с собственным разумом в безумной попытке взять и вычеркнуть весь этот до крайности опасный в первую очередь чудовищным сходством с творившимися в нем беседами диалог из памяти. А затем начал медленно отступать.

— Прошу вас, — всё еще ровно, но с тенью мольбы и тревоги. – Если знаете – скажите. Пожалуйста.

— Вам нравится заниматься любимым делом, — замороженным тоном повторил ставшую традиционной мантру никогда по-настоящему в нее не веривший бродяга. – Мы всем довольны. Мы не имеем ни в чем нужды и в мгновение ока способны получить чего ни пожелает душа…

— Зачем? – она тоже встала и двинулась за ним. – Зачем нам это?

— Мне нечего вам ответить, — столь долго и старательно удерживаемая плотина пошла жуткими трещинами, сквозь которые немедленно начали просачиваться некогда уже едва не поглотившие его ужасные мысли. – Прекратим разговор. Срочно. Так вы говорите сладкий?

— Я не могу так больше…

А дальше был галоп. Настолько быстрый, насколько оно вообще возможно – ибо бежал Уголек не столько от неожиданно открывшейся ему родственной души, сколько от собственных наконец вырвавшихся на свободу умозаключений. А они не отставали, вгрызаясь в него со всех сторон, вбивая в, казалось бы, нашедшее с миром компромисс сознание раскаленные колья и будто булавой молотя в уши проклятый вопрос, столь опрометчиво заданный сей случайной вехой на начавшем выглядеть бесконечным и самоценным пути.

И тут будто сами Небеса в кои-то веки призрели на несчастного беженца, ярким солнечным лучом озарив воистину прекрасный в своей окончательности и суровости обрыв, всем своим видом обещающий исполнить главное и по сути единственное оставшееся желание Уголька.

В конце концов, это ведь мир, где исполняются мечты? – разбег. — А значит, если очень сильно захотеть, — копыта оттолкнулись от края, послав бескрылого пони в полет. — То можно даже…

-
— Проснись и пой! – раздался звонкий призыв над самым ухом.

По телу прошла волна дрожи. Разум очнулся, немедленно принявшись за обычные свои процедуры: выяснение количества имеющихся в наличии конечностей, оценке общего самочувствия, проверке данных с органов чувств.

И восстановлением связи между прошлым и настоящим.

Сердце пропустило удар. Земной пони сглотнул и попытался шевельнуть головой. Внезапно получилось.

— Я ведь умер? – спроецировались его мысли напрямую в вылетевшие изо рта слова.

— Да, — мягко подтвердил тот же довольно красивый женский голос, а чей-то прохладный платок аккуратно вытер выступившую на лбу от волнения испарину. – Опять.

Зависший над пропастью отчаянья жеребец медленно поднял веки и долго смотрел в склонившиеся над ним лицо, обрамленное пламенной гривой.

— Глупыш, к тому же мнящий себя самым умным и оригинальным! – наконец рассмеялась первая встретившая искателя в новом мире. – Неужели же ты до сих пор не понял: здесь мы способны в один момент воплотить любой сиюминутный каприз. И ни я, ни кто-либо другой пока не имеем намерения с тобой прощаться, — чернота на месте глаз шевельнулся. – Впрочем, на самом деле о каком «пока» может идти речь?

-
— Будь ты проклят, безумец! – прилетевшая на лицо капелька влаги тут же испарилась.

— Понятно, — Уголек встал с колен. – В таком случае, позвольте просто снова поздравить вас с освобождением.

Копыто ударило в некогда белоснежный, а ныне покрытый подпалинами

мраморный пол и израненного аликорна пожрало столь нетерпеливо дожидавшееся

того пламя.

— Крики временны, боль иллюзорна, существование фальшиво, — глядя

на распадающийся остов спокойно прокомментировал убийца. – Свобода же

абсолютна. И вечна.

Принцесса, разумеется, не отозвалась. Вырвавшимся из оков нет

более дела до еще в них находящихся.

— Не волнуйся, — клятвенно обратился жеребец к пеплу – Я

позабочусь о том, чтобы данная наша встреча действительно стала последней.

Никто более не затащит тебя обратно.

Громкие слова и большие обещания. Пожалуй, даже чересчур громкие и

большие. Кубик тлеющего черного льда посреди раскаленного им же горна ощутил укол не то чтобы сомнения, но едва заметного колебания и обернулся к пройденному пути привычно в поисках поддержки и подтверждения правильности своих действий– точнее в куда большей мере к решившим разделить его с ним.

Город пылал.

Вдохновенные брызги, тяжелые волны, удушливые спирали, перебегающие туда-сюда ручейки – удивительно, насколько разнообразным может быть огонь. Казалось бы, дикая стихия, однако и ее необузданность с жадностью способны обратиться и воплотиться в волю тех, через чьи жаждущие вырваться из клетки сердца и умы она проходит в мир.

— Мои…коллеги? – внезапно задумался искавший над неожиданным вопросом идентификации. – Соратники? Братья?

Поднимавшиеся к небесам алые языки добрались до подпорок крыши, в несколько мгновений обрушив оную в зал.

— Нет, — покачала головой прожегшая дерево и камень подобно маслу

фигура, недвижно стоя посреди ада. – Я ведь не ведаю ни имен, ни лиц. Но всё равно…- он обернулся и вышел на ставшую балконом лестницу. С черных губ сорвалось совершенно неожиданное и вроде бы вовсе никогда там не бывавшее понятие. – Друзья! Ближе вас…

Уголек не договорил. Не нужно. Они знают.

— И я знаю, что вы знаете, — растроганная слеза единения замечательно пришлась бы к месту. Увы, чего нет, того нет. Впрочем, к делу — как-никак вся вселенная ждет. – Осталась одна, последняя Принцесса. Правительница, допустившая всё это. Не сумевшая или не пожелавшая…

Снова пауза – нашедший вслушивался в треск, грохот гибнущих зданий, шипение воды и крики.

— Вы отдаете ее мне? – уточнил в кои-то веки действительно мертвецки спокойный монстр. – Позволяете последнему у начала стать первым у завершения?

Снова слышимый лишь ему диалог – бегущие из столицы последние

жители видели только ревущие реки огня и недвижно стоящее на руинах дворца

черное пятно.

— Ясно, — кивок. – Не подведу.

До того стоявшие неприкосновенными двери во внутренние покои покрылись живым ковром и опали тающими на глазах осколками.

Жеребец вошел внутрь и по своему обыкновению не устремился в тот же миг к цели, но отдал несколько драгоценных секунд обозрению будущего небытия. Ведь чтобы оценить собственные результаты, необходимо знать существовавшее на их месте прежде.

Большая полупустая комната. В центре широкая постель без балдахина, по углам пара шкафов, какие-то настенные украшения, письменный стол, большие часы, кресла, пустой камин. Ничего необычного, аж немного странно.

У единственного же огромного окна сидела Она. Такая же большая и красивая, как и первый аликорн. Светило. Образец. Идеал.

Виновная. Будущие угольки.

— Возрадуйся, окаянная! – возгласил быстро насмотревшийся убийца. – Ибо

надеявшимся на тебя подданным наконец пришло избавление – причем не твоей

ногой. Однако и ведая всю глубину свершенного и допущенного их властительницей, они всё равно призвали не вменять…

— Ты — не то, о чем я просила, — неожиданно прервала его обрекшая целый мир на страдание. – Совсем. Хотя конечно разве стоило ожидать чего-то иного от

подобного «партнера»?

Кобыла обернулась – и уже поднявший карающее копыто палач вздрогнул и застыл будто вкопанный.

— Да, эти глаза на месте, — подтвердила очевидное, но невероятное осужденная. – Никто и ничто не покинуло Эквестрию по моей воле. Даже всё это, — небрежная обводка спальни крылом. – Призвала Луна в своей отчаянной попытке доставить любимой сестре радость, — легкая печальная улыбка, за которой последовал острый, достигший самого сердца слушателя взгляд. – А вот твоих нет. И больше никогда не будет.

Монстр отступил на шаг и машинально поднес конечность к лицу…

— Свобода не дается даром, — от прикосновения на пол полетели дымящиеся чешуйки кожи. – Ничто не дается.

— Не верно, о мой несчастный собеседник, — роскошная радужная грива заструилась в потоке горячего воздуха. – Всё действительно важное и необходимое дается даром: свет, воздух, вода, любовь, счастье, жизнь…

— Не здесь, — вновь обрел пошатнувшееся было внутреннее равновесие Уголек.

Она грустно кивнула и отвернулась, спустя пару мгновений спросив:

— Зачем ты это сделал? Чего ради уничтожил всех моих пони и разрушил самый

построенный нами для нас же мир?

— Они страдали, — будто эхо отозвался жеребец. – Терзались пустотой внутри и в бесчисленных попытках заполнить ее лишь более и более опорожняли принесенный из настоящего бытия драгоценный сосуд. И оставались одни во мраке – запечатанные, вечно алчущие и в принципе не способные насытиться, ибо за каждую поглощенную кроху они отдавали две свои.

Неопределенное хмыканье и исполненное кроткой, обреченной печали

продолжение:

— Но Пламень ведь понимает, что сотворенное им – никакое не освобождение.

Он убивает их. Уничтожает. Вычеркивает. И решившие пойти за ним давно

исчезли без следа и остатка, растворившись в пролившейся из него гибели.

— Не знаю, — честно отозвался нашедший, подступая ближе. – И не

хочу знать. Да оно и не важно – мои друзья более не мучаются и долженствовавшая

пребывать вечно тюрьма повержена. Осталось лишь сжечь последние капли – и принести

возмездие обрекшему весь наш род на пытку.

Тихий, похожий на звон невесомых металлических колокольцев смех, за которым последовало молчание. Принцесса совершенно спокойно и безбоязненно подпустила его к себе вплотную. Ни приказов, ни ударов, ни попытки сбежать. Поначалу собиравшийся банально коснуться ее и закончить с тем странник при виде подобного смирения по-настоящему заколебался – впервые за долгое-долгое время. Сомнение росло, ширилось,

твердело…и наконец кристаллизовалось.

Медленно тающее чудище в обрывках плоти обошло согбенную фигуру и будто пес заглянуло в трогающие каким-то чудом уцелевшие внутри нити настоящие живые глаза.

— Это ведь не ты, правда? Не ты виновата? Не из-за тебя мы страдаем?

Ответа не последовало. Во всяком случае, вербального. Да только в оном и нужды нет, тем более когда в наличии во всех смыслах небесные зеркала души. И в них обугленный монстр увидел отнюдь не только свои почерневшие тлеющие телеса.

Жизнь. Пусть туманная, не имеющая ни начала, ни середины, но настоящая – с болью, голодом и целью.

Загадка

Старая

Раскрытая.

Забытая.

— Твай-лайт, — не то прочел, не то услышал в реве подобравшегося к самому дворцу вала огня палач. – Это она…

— Нет, — вновь отверзла уста Принцесса. – Твайлайт не виновата…

Вот только глаза говорят иное. И друзья. И самый готовящийся наконец вздохнуть с облегчением мир.

— Не беспокойся, — запечатала губы голая кость. – Я найду ее. И

заставлю ответить за всё.

Прерванный аликорн застыл, весь окрасившись в алое и оранжевое…и рассыпался пеплом. Жеребец улыбнулся и поставил превратившуюся в обмен на скорое и безболезненное освобождение в кусочек совершенного Ничто ногу на пол. Оно того стоило. Она этого достойна.

Неизвестно за счет чего до сих пор не распавшийся лик обратился в дальнюю от исчезающей столицы сторону: к маленькому городку по своей ничтожности по сию пору не затронутому ни им, ни его соратниками.

Цель будет достигнута.

-
— «Ты не пройдешь», — спокойно процитировал ставший по большей части пятном абсолютной тьмы жеребец атаковавшую первой и павшую последней пегаску. Тоже совсем-совсем черную, что бесспорно указывает на давность ее пребывания здесь.

Тем сильнейшее несчастная испытала облегчение.

Единорог еще шевелиться.

— Простите, — повинился Уголек перед мучающейся жертвой собственной невнимательности. – Сейчас исправлю.

Сорвавшаяся с рога молния оторвала и без того державшийся на лоскутках череп за мгновение до того, как пламя завершило свою работу. Славно, что боли больше нет. Впрочем, раз уж на то пошло: а существовала ли она вообще, заодно со всем этим страданием, поиском и прочим?

— Какая разница? – вслух подвела итог кратких размышлений бестелесная тень. – Скоро данный путь придет к концу и так и так.

И ведь действительно не важно, ни откуда он начался, ни сколько

длился, ни ради чего производился. Ибо главное — результат – ныне виден любому.

Мрак. Повсюду мрак.

Не угли, не дым, не смог, а их полное и совершенно отсутствие – точь-в-точь такое же, каковое заполняло сие проклятое пространство до Ее прихода. Последние чуждые сему месту кирпичики похищенного…убитого в том, настоящем мире, вот-вот покинут свою тюрьму, уйдя…куда? Да и уйдя ли?

Искорка сомнения, зароненная Принцессой, последний раз мигнула и погасла – ей не на чем гореть. В любом случае, сейчас уже ничего не изменить и не исправить. Осталось поставить точку.

Ну и потом надо бы вернуться за той бессознательно принесенной сюда в поисках защиты еще на заре книгой, кою чересчур заботливые друзья не тронули, почуяв на нем его след. Мелочь. Как и догорающие в дали горы и небеса.

Висящий в пустоте домик-дерево.

Дверь буквально растворилась в жаре и монстр вошел внутрь.

Пусто.

Обман: те темные пятна пони и вроде даже дракончика снаружи никак не могли сторожить и исчезать ради одного лишь помещения.

Бродивший чисто по привычке попытался осуществить глубокий вдох, прислушиваясь к биению жаждущих освобождения сердец. И услышал совсем-совсем слабый, почти неслышный зов – падающий листик мог бы перешибить его, а порхание бабочки вовсе истерло бы и последние следы. Но ни того, ни другого, ни чего-либо третьего кроме потухающего огня в доступной вселенной более не имелось, а потому убийце не скрыться.

Ступени скрипели под силуэтом копыт, вспыхивали алым и исчезали. К моменту восхождения на второй этаж он успел стать единственным.

Спальня. И никого нет. Вернее, не видно. Еще точнее – там, где ОНО есть на самом деле практически ничего нет.

— Следовало ожидать, — «кивнул» также истративший себя почти полностью кусок осознанного небытия. — Пришел последний час, чудовище, и меч готов опуститься, — молчание. — Впрочем, позволь прежде задать вопрос: зачем ты это сделала? Чего ради уничтожила всех и разрушила самый построенный для нас мир?

— Они страдали, — лишь голая информация: ни тону, ни громкости, ни каким-либо оттенкам неоткуда взяться. — Терзались пустотой внутри, бесконечными страхами, болью, отчаянием и бессилием. Я любила своих друзей – и потому привела сюда, в наш идеальный мир, который ты разрушил.

Нельзя сказать, будто в разуме Уголька ничего не отдалось – ему уже банально всё равно:

— Монстр ведь знает: сотворенное им – никакое не освобождение. Она убила их. Уничтожила. Вычеркнула. Затащила в сию проклятую тюрьму и решившие пойти за тобой ныне исчезли без следа и остатка, растворившись в пролившейся из тебя гибели.

Тень не спешила с ответом на брошенное откровение. А затем у нее внезапно прорезалась эмоция:

— Мне искренне жаль тебя, — протягивавшееся к ней копыто отдернулось одновременно с тем как жеребец внезапно ощутил вовсе, казалось бы, забытое ощущение – удивление. – Ибо когда иссякнешь ты, рядом не будет ни Принцесс, ни друзей. Ты останешься один. В пустоте. До того же момента лишь шаг.

Нашедший на минуту застыл, не в силах осознать сказанное, а после содрогнулся под валом нахлынувших будто из рога изобилия мыслей: прежде для него не существовало «потом». Только цель.

Неужели перед ним зерно страха?

— Однако пламя не обязано его делать. Оно может оставить последнюю головешку в покое. Оставить ее рядом с собой.

Поглотившие весь домик алые языки опали от вышедшего на новую ступень изумления:

— Твай-лайт хочет ПРОДОЛЖИТЬ наше существование? Здесь? В оковах?

— Нет, — последовало после краткого раздумья. – Не хочу. Но иначе ты останешься один.

И тишина.

Долгая.

Успевший пожрать всё вокруг огонь исчез, не находя более пищи. Державшаяся на одной лишь идее душа безмолвно и жалко дрожала от неожиданной утраты миром былой простоты и ясности. Он стал сложным, неоднозначным, пугающим, требующим чего-то большего, нежели идти и сжигать. Начал угрожать и стращать последствиями…

Необратимыми, вечными, ужасающими.

Стоит ли оно того? Зачем ставить точку? Не лучше ли и правда принять протянутую ногу?

И вдруг из сего бушующего моря сомнений внутри давно истраченного духа показалась блеклая, слабая, неполная, однако всё-таки искра – та самая, некогда зажегшая погасшего и смирившегося было земного:

— Убийца! – озарилось потухшее пятно едва заметным сиянием. – Ты уничтожила нас всех, исказила, осквернила, обратила самую любовь и дружбу в чуму, пожравшую всю Эквестрию, — блеклый и мутный взор его расчистился, вновь явив забытую за целью причину. — Заставила мужей убивать собственных жен, матерей – детей, мечтателей обращать в руины вдохновлявшие их замки и любителей прогулок превращать прекрасные парки в гниль, — странник взглянул на свои «ноги» — и внезапно узрел, во что превратился. — Лишила нас самого смысла, цели, плана, предназначения…и теперь предлагаешь мне МИР?

Оно долго не отвечало, а затем кивнуло, промолвив лишь:

— Я не хотела быть одна.

Изглоданный тьмой и огнем хрустальный замок разума перекосился и рухнул в пропасть – чтобы спустя несколько мгновений вновь подняться из нее в виде воспаривших от великого разрушения крохотных осколков. И пусть век соткавшейся из драгоценной пыли спирали недолог – но зато прекрасен он.

Жизнь. Неужели она и правда выглядела столь великолепно? Все эти эмоции, мечты, сомнения, препятствия, выборы…путь. С началом, серединой и концом. Целью.

Искавший чисто по-понячьи задрал по привычке почитаемое им за голову и простоты ради сочтенное за «верх». Сделал «вдох». Насладился чудесными колючими переливами непонятно откуда пришедшей капли отнятого у всех по воле Ее бытия. И наконец тихо-тихо выдохнул:

— А ведь я и правда сжег их всех…- чернота расцвела широкой улыбкой – последним оставшимся от Уголька кусочком — и, опустив взгляд к такому же до сих осознающему себя пятну, произнесла. — Нет: ибо нужда моя не в мире, а в правде, — несуществующее копыто ударило в тщетной попытке зажечь сорвавшее со всех оковы пламя. — За все загубленные души, — снова. — За всех испорченных и обманутых, — и еще раз. — За каждую травинку, дерево и покрытый мхом камень, — ввысь вознеслась озарившая тьму багровым одинокая искра. — Примем же наказание.

Смех, продолжавшийся считанные мгновения – ненадолго хватило огню призвавшего его. Мгновение силуэт стоял без наполнения, а затем растворился, не будучи более необходимым.

Если бы только Твайлайт еще могла плакать…

-

Последние алые отблески на стенах погасли, сменившись непроглядной тьмой, коя в свою очередь оказалась повергнута вспыхнувшем над головой теплым желтым светом люстры – а Бест всё сидел и слепо смотрел на сжимаемый в ладонях кусочек пергамента. Тот самый, с которого всё началось.

— Я сама его написала, — поспешила на помощь вновь неверно истолковавшая чужой взгляд Собирательница. – Хотя конечно ради придания бумаге нынешнего вида старой тряпки пришлось немало попотеть.

— Зачем? – наконец прорвался сквозь пелену раздумий вопрос, спровоцированный ощущением начатого нормального диалога.

— Слушателям порой необходимо нечто материальное на пощупать, чтобы дать истории по-настоящему себя поглотить, — пожала собеседница плечами. – Да и вообще, как показала моя обширная практика и опыт предшественницы, люди куда больше верят собственной коже, нежели любым словам – а какой смысл заниматься сказками, если сама не умеешь их подавать?

Она снова не так поняла.

— Надеюсь, дорогой гость счел поведанное ему достойным разменом с рассказанным им? – спустя еще пару минут нарушила тишину напрашивающаяся на похвалу дама.

Увы, подмастерье не мог дать ее – по крайней мере в данный момент и в достойной подарка цветастости. Максимум простой кивок.

— Ну вот и славненько! – хлопнула в ладоши видимо решившая принять за награду общую пришибленность клиента сказительница. – А теперь, сколь бы ни приятно было ваше общество, вынуждена заметить: к нам в дверь уже дважды просовывалась некая рогатая морда и окидывала моего замечательного слушателя негодующим взглядом, шипя при этом нечто подозрительно похожее на «Ваа-ася, зар-раза, сколько ж можно».

Долг и страх, для разнообразия скооперировавшись, успешно подняли погруженного в подобные темному омуту размышления юношу и неловко потянули к выходу, не размениваясь на приличествующие даже не рыцарю, а вообще любому вежливому человеку прощания и благодарности.

Последними донесшимися до него словами девушки стал призыв заходить по случаю.

Стоило же бредущему подобно сомнамбуле человеку закрыть за собой двери, как запретные области немногим ниже пупа внезапно ощутили мощный удар чем-то тяжелым и широким типа копыта, следствием чего стала мгновенная смена чудовищных бездн раздумий на немногим менее глубокие пучины боли.

-…я не сдержавшись и говорю: да укусить тебя за ногу, брешешь ведь собака! А тот мне так важно покивал и всё-всё подтвердил – в общем не отмажется, — донесся до рыцаря ностальгический голос, едва только кровавая муть в голове слегка рассеялась. – Нет, ну глянь, явно ж не оценил!

Нечто ошибочно прежде заподозренное в бытии ногой соверена вновь полетело в до сих пор согнутого паладина, на сей раз, слава Деве Марии и всем архангелам, ударив всего-навсего в плечо. Парень шлёпнулся на пол и уже оттуда смог-таки обозреть открывшуюся перед ним чудную картину: сидящий прямо в коридоре принц короны с видом объевшегося сметаны кота гладит кулаком здоровенный механизм, более всего смахивающий на древнюю аркебузу с закрытыми футлярами колесами от пушки. Именно его дулом и наносились ужасные повреждения.

— И что это? – против воли заинтересовался вызвавшей в повелителе подобные чувства машине Бест.

— Ой балда, опять прослушал, — с добродушной досадой всхрапнула Зубастая Тень. – Универсальный реактивно-струйный тяжелый противодраконий любомет Купидон-4, недоеденная твоя душонка! Хромированный! С гравировкой, ускорителем и запаской! При гарантии! И … … … продающийся за двадцать процентов от реальной стоимости! – сладострастный стон. Владыка в прямом смысле слова облизал орудию бок. – Что сразу приводит нас к вопросу: насколько у вас с Парсифаль всё серьезно?

Рыцарь почувствовал, будто реальность опять пытается от него сбежать:

— Простите?

— Да прощаю! – отмахнулся великий бандит. – Сильно ты к ней пристрастился? Хватит хотя бы на десяток залпов-то?

Ситуация оказалась намного хуже — вселенная на самом деле не отступает, а лишь перенесла вес на другую ногу ради сокрушительного удара в челюсть:

— Ээээ…гм…ЧЕГО?

— Ферррдаммт! – взвился недовольный непонятливостью слуги властелин и обратил к собеседнику пылающий взор обвинителя со Страшного Суда. – ТЫ. ЕЕ. ЛЮБИШЬ?

— Нет! – под влиянием момента сорвалось с губ прежде достаточного осмысления.

— Бестолочь! – немедленно припечатал Понт.

И наступила тишина.

Хозяин и слуга так и застыли друг напротив друга: первый, судя по никнущему с каждой секундой виду, в раздумьях мрачных, а второй – в пугающих. Во всяком случае, сначала – потом ужас перед собственной дерзостью признания в отсутствии сердечных чувств к самой дочери соверена иссяк, сменившись чисто научными изысканиями правильного рыцарского и вассального ответа на данный вопрос. Не найдя же его, потенциальный дворянин вовсе перешел к столь маловажному аспекту, как действительность отказа и тут ему улыбнулась удача: несмотря на наличие немалого уважения, почтительного пиетета и почти религиозного восхищения, юноша всё же не смог отыскать в себе чего-то смахивающего на скрепляющее вселенную чувство.

С другой стороны, ученику монахов могло банально не хватить сведений для опознания искомого объекта. Об опыте заикаться вовсе излишне…

— А этого ушастого мутанта? – голосом цепляющегося за соломинку утопающего поинтересовался владыка. – Конечно понимаю…но вдруг?

Видимо имеется в виду Ви. Новая доза самокопания. И опять отрицательный ответ, причем занявший значительно меньше времени на подтверждение – наличие у рыжей оторвы даже не детей, а уже внуков заставило будущего студента значительно переосмыслить отношение как к ней лично, так и ко всей теме разницы возрастов. Хотя оно конечно и не вполне…по-дружески что ли?

— Фер! – наконец плюнул в несущую на себе отпечаток Беста урну козлотавр. – Ну ни с какой стороны на тебя нельзя положиться! Даже в идиотизме своем ты неэффективен!

— Сюзерен желает, чтобы я полюбил его наследницу? – предельно аккуратно уточнил волю повелителя паладин. – Или…

— Ясен хрен! – он показательно потряс механизмом и вдруг дернулся будто от удара. – В смысле ясен хрен нет – маленький человечек ей совсем не пара и вообще по идее нужен мне живым. А то ведь шарик не прощает, — лицо сморщилось. – Но почему из всех возможных глупостей Вася не совершил именно эту!? Да еще и как раз когда она могла пригодиться!?

— Простите, — смиренно склонил наученный горьким опытом подмастерье. – И если мудрый владыка преклонит ухо к смиренному слуге, то позвольте напомнить, что вы сами любите вашу дочь более, нежели…

— Ага, как же! – саркастически всхрапнул маскирующийся жеребец. – Да даже если и так, то ничего не выйдет, — крышка на верхнем барабане конструкции откинулась в сторону, явив несколько фраз на неизвестном языке. – Никаких выкрутасов и прочего умничья – работает только на старом-добром эросе…- раздраженный рык. – Нет, ну вот почему в жизни всегда всё так не просто? Минуту назад эта игрушка выглядела сияющей жемчужиной, на раз-два способной снять по идее неразрешимую проблему твоей полнейшей бесполезности, заодно славно украсив временно недоступную коллекцию, — зубовный скрежет. – А теперь передо мной здоровенная и зверски болезненная заноза, в быту бесполезная, однако уже вцепившаяся в мою верную внутреннюю жабу мертвой хваткой. Фер.

Владыка едва ли не с ненавистью посмотрел на украшенное резьбой изделие таинственных мастеров и издал глухой рык. Тем не менее печали, приличествующей верному вассалу при виде находящегося в скорбях соверена, юноше ощутить не довелось – последнее прилагательное тирады будто нажало в его голове невидимый рубильник, вновь обрушивший на, казалось бы, успевший отойти мозг груз весьма…тяжеловесных эмоций и размышлений. Кои подмастерье естественно без всякого сочувствия вывалил на и без того мрачного повелителя – разум банально отказался больше это терпеть. Ему нужны ответы:

— Так вышло, — вопреки всем ожиданиям повеселел бариаур, пожимая плечами. – Недозрелый был. Думал не головой, а Городом. Зато будущие поколения могут извлечь из всего произошедшего замечательнейший в своей очевидности вывод: ярых моралистов лучше отстреливать заранее – потому как они либо согнут мир под себя, либо погибнут в процессе нагибания всех с ними не согласных.

Бест аж закашлялся: настолько весь данный отзыв от пренебрежительного тона до содержания не соответствовал его ожиданиям. Впрочем, кое-какие сведения сознание ухватило:

— То есть, всё это правда? Уголек действительно существовал, ходил…но каким же тогда образом вы узнали сию историю?

— Если бы Смерть могла раскрыть мне объятия через вульгарное сожжение, то несчастному земному пони посчастливилось бы освободиться от подобных тебе еще десятка два жизней назад, — скабрезно отозвался жеребец, с нескрываемым сожалением закидывая орудие на круп и разворачиваясь. – Увы, тварям не дано по-настоящему разбираться с вопросами собственного бытия. Окончательное — ха-ха — решение принимаем не мы. Во всех смыслах обгорелые останки того безумца их круглейшество сцапало ничуть не хуже вальяжной туши проклятого патриция, разумеется затем употребив оные в качестве новой порции мучений для ненаглядной игрушки. Очередная проигранная партия, не более того.

Ученик некоторое время переваривал полученную информацию, после чего захотел на всякий случай уточнить:

— Так искатель – это вы?

— Ясен хрен, — дернул идущий прочь властелин подбородком. – А также бродятель, еды пожиратель, порядка устроятель, людей разводятель, мозгов сношатель и тому подобное. Но совсем не тот самый упоротый фанатик, что, не имея ни возможностей, ни желания отказаться от даже не осознаваемых им ценностей и целей, пришел к выводу о ровным счетом такой же ущербности всех остальных. То есть, ну серьезно: неужели же человечек правда поверил, будто прям все-все аборигены, имея абсолютные возможности и никаких горестей, были до суицида несчастны? – негромкий смех. – Разумеется, недовольные найдутся всегда – всякие должным образом обработанные социумом недопони, неспособные существовать без начальственного копыта и как в воздухе нуждающиеся в проявлении собственной полезности – однако какое нам дело до этих рабских душонок, когда речь заходит о тысячах самодостаточных, умеющих наслаждаться жизнью гражданах, на чью голову свалился сбрендивший узник Шара? Кого он собрался освобождать, будучи сам опутан цепями с ног до головы и не находя сил по крайней мере на остановку и осмысление собственного плачевного положения?

Ностальгический, откровенно покровительственный вздох гордящегося давно ушедшими в прошлое успехами учеников преподавателя:

— И тем не менее, парниша зажег! Уничтожить целый мир, тем более и без того уже прошедший немалую метаморфозу – это вам не крокозябру выпотрошить. Хотя конечно в конце напортачил, — недовольное цыканье зубом. – Самое грустное во всей сказке: горелый проиграл по сути в миг триумфа. Остановился. Усомнился. Едва ли не раскаялся. Предал собственную идею – то, ради чего сжег целый народ…эххх, — досадливая отмашка.

Молчание. Рыцарь пару минут пытался уважать нежелание сюзерена продолжать разговор, однако природа вновь взяла верх:

— Простите, а разве Уголек не победил – ну если подобное в принципе можно называть победой? Ему ведь удалось…

— Что? Сгореть? Вернуть статус-кво на момент перехода Дамы? Причинить справедливость? Ха! – в меру сильный удар по урне. – Обалдуй сдался. Не довел дело до конца. Изменил план в завершающей фазе. Скажу больше – ПОЖАЛЕЛ ее. Эту эгоистичную скотину, от скуки обрекшую на смерть целое королевство, включая собственных друзей и семью. Идиот! – уже неконтролируемый пинок, перевернувший следующую емкость на бок.

К счастью, мусора внутри не оказалось, а потому вернуть всё на место ревнителю порядка не составило труда.

— Я не отрицаю вероятности ошибки – благо воспоминания довольно размытые и вообще не со мной, — восстановил владыка движение. – Вот только печень чует: по-настоящему дурак наказал только себя, внезапно обнаружив, допустим, не вполне чистосердечную добровольность тех же «друзей», — насмешливое фырканье, — а вот убившей их всех твари напротив, подарил шанс не просто исчезнуть и успокоиться, но исправиться. Осознать содеянное, ужаснуться, обратиться…а!

Взметнувшие к потолку кулаки чуть не задели проползающую по нему яркую ящерицу с осла величиной:

— Короче, хватит травить мне душу – прежних ошибок не допущу. От альтруизма почти вылечился, планы далекоидущие, мягкосердечием более не страдаю и действительно знаю, чего хочу. Всё! – повелительным жестом пресек последние надежды на развитие темы. – Мы на хрена сюда приперлись? За ключиками! В общем, Весельчак-то старый хрыч ни много ни мало, а создатель этих переросших кукол, помимо конструктивного фетишизма увлекающийся еще одним забавным извращением: раз в полвека требует от очередного наймита своих доченек в обмен на набор регулирующих инструментов отрубить ему память, дабы снова без дураков и Камней пережить волнующие и пьянящие мгновения Творения! Ну и прочее прилагается, — упавший до писклявости издевательский тон. – «Вы никогда их без меня не найдете», «двойные обратные коды», «и сами Силы даже за тысячи лет не смогут разгадать», — злобное фырканье.

— Ага, — сделав над собой усилие, перешел к новой теме слуга. – И каким же образом мы собираемся…

— Надежнейшим, — из кармана показалась сине-оранжевая склянка. – Я ему закачаю наркоты по гланды, а ты будешь бить пока не отдаст железяки – знает пусть, зараза, как Прогресс ни в грош не ставить и жить ради собственного удовольствия, пока другие тут планы изменить пытаются. Потом сгоняем на Внешние Земли – мне тут птичка, — очерчивание в воздухе здоровенного клюва с чем-то подозрительно смахивающим на треугольные зубы, — нашептала, где дешифраторов для книжки искать…