Бриз, приносящий мечту...

Бриз, приносящий мечту...

Шаловливая волна накатывала на берег и лизала копыта светлой земнопони. Ветер развевал ее длинную сине-розовую гриву. Глаза пони отражали облака, она была словно в трансе.

В своих мыслях пони плыла на настоящей большой яхте, с гордо реющими на ветру разноцветными флажками, с красивым золотым якорем на изящной цепочке, с могучими парусами, поддающимися лишь своенравному морскому ветру.

К земнопони подошел высокий белый единорог с длинной каштановой гривой и сказал, указывая в призрачные морские дали копытом и ловя подковой соленые брызги:

— Бон-бон, дорогуша, я принесла тебе маффин! Не хочешь попробовать?

Земнопони вернулась из небытия на землю и изумленным взором смерила с копыт до кончика рога белую единорожку с кокетливо завитой фиолетовой гривой. Единорожка держала на вытянутом копыте маффин.

— Вот. Держи, Бон! Самый свежий.

Бон еще некоторое время пялилась на Рэрити, затем протянула копыта, осторожно взяла маффин и с сомненьем посмотрела на него.

— Вкусный, наверное. У Дерпи взяла! Да что ты, ешь, не бойся!

Бон-бон осторожно положила маффин в рот. Некоторое время она сосредоточенно жевала его, а потом… выплюнула прямо на сверкающую водную гладь. Та тут же унесла остатки маффина в кристальные дали кораблей и красивых единорогов…

— Дерпи не умеет готовить, — осторожно сказала земнопони и протянула кексик Рэрити: — Передай ей, пусть ест сама.

Рэрити ушла, а Бон-бон, тяжело вздохнув, села на берег, свесив копытца по колено в чистую морскую воду. В мыслях земнопони корабль причалил к столичной пристани. Ветер развевал ее волосы, выбивающиеся из-под соломенной шляпы, а море посыпало копыта брызгами. Ветер подхватил шляпу и швырнул ее на морскую гладь. Красивый единорог, спускаясь по сверкающему на солнце трапу, телекинезом подхватил мокрую шляпу и опустил ее на голову Бон-бон.

Мордочка земнопони залилась нежно-розовой краской, когда на ее кьютимарку легло тяжелое копыто. Открыв глаза, Бон-бон обнаружила, что рядом с ней стоит белоснежный единорог с длинной золотистой гривой, ниспадающей на узкие, загорелые плечи.

— Принц Блюблад? Как? Откуда? – Бон-бон была просто в ужасе.

— Мы нашли этого единорога по заданным тобою параметрам и привели его сюда, — сказала, выходя из-за спины принца, розовогривая пони.

— Мы хотели сделать тебе приятное! – от всего сердца сообщила любительница яблочной водки.

— Но… но как?.. Какие параметры?

— О, прости, Бон, но понимаешь, ты сейчас спала, и во сне говорила какие-тот странные вещи. Мы поняли, что они – ну, это, твои высказывания! – описывают жеребца. И никакого иного, как Блюблада! Ты рада?

— Д-да… Очень! – пролепетала Бон-бон, чувствуя, как земля уходит из-под копыт, а к горлу подкатывается тяжелый комок.

— Но мы думали, что ты обрадуешься! Неужели что-то пошло не так?

— Все так! Так все! – вдруг нервно крикнула земнопони, и, вырвавшись из объятий принца, бросилась в изумрудные недра вечнозеленого леса.

— Все так! Вот все так, против меня! Знали ведь, что я… — бормотала пони, топая по тропинке в глубину леса. — Что я…. Что я не влюблена!

Глаза Бон-бон наполнились хрустальными слезами, морда покрылась розовой краской, и Бон-бон от души зарыдала, положив морду в траву. Изумрудная трава в пару с гривой Бон-бон развевалась, поддаваясь, как и могучие корабельные паруса, своенравному морскому ветру. Только теперь он гулял не на морских просторах, а в центре душного темного леса. И в сердце Бон-бон жил уже не волшебный парусник, летящий по воде под легким дуновением ветра, а душная лесная поляна.

Бон-бон промоталась по лесу два дня, а потом отчаялась, легла под куст, и ее веки сомкнулись.

Ей приснился тот самый единорог, только теперь не на борту волшебного корабля, ловящий подковами соленые морские брызги, а в комнате, у разбитого окна. Единорог разговаривал с подругой Бон-бон Лирой по телефону и говорил голосом Дерпи Хувс:

— Мне 24 года, я женат на вдове 44 лет, котоpая имеет 25-летнюю дочь. Мой отец женился на этой девушке и таким обpазом стал моим зятем, поскольку он — муж моей дочеpи. Таким обpазом, моя падчеpица стала моей мачехой, pаз уж она — жена моего отца. У нас с женой pодился сын. Он стал бpатом жены моего отца и двоюpодным бpатом моего отца. И, соответственно моим дядей, поскольку он — бpат моей мачехи. Таким обpазом, мой сын тепеpь — мой дядя. Жена моего отца тоже pодила pебенка, котоpый стал одновpеменно моим бpатом, pаз уж он — сын моего отца, и моим внуком, поскольку он — сын дочеpи моей жены. Так как муж матеpи кого-либо является его отцом, получается, что я — отец своей жены, pаз я — бpат своего сына. Таким обpазом, я стал своим собственным дедом.

— О, мой милый, незачем сердиться! Если ты умеешь печь маффины, конечно, — отвечала Лира, сидящая, как обычно, по-человечески на скамье в пригороде Кантерлота.

У Лиры был голос Рэрити.

— Извини, но я должен отплыть, у меня осталась девушка в вечнозеленом лесу, — гордо сообщил единорог, бросаясь в окно.

Он упал, и из его глаз и рта потекла морская вода, вынося корабль с этим же единорогом на борту в открытые неземные просторы. Впереди по пояс в воде, громко хохоча, стояла Лира в шляпе Эпплджек и пускала по морю корабли — маффины со вставленными в них мачтами из трубочек от коктейлей.

На следующий день Лира вышла из леса. Ветер снова развевал ее двухцветную гриву, но земнопони это было безразлично. Изумрудная травка покачивалась на ветру. По траве степенно шествовала золотисто-апельсиновая земнопони с длинными ниспадающими на узкие загорелые плечи и копыта косами с отблеском старого золота.

— Бонни, — сказала оранжевая кобыла, подходя к Бон-бон и медленно, осторожно поднимая на нее свой чистый изумрудный взгляд из-под густых, словно еловый лес, темных ресниц.

Бон-бон подняла на Эпплджек свои заплаканные ярко-голубые, словно горные сапфиры, мерцающие на платьях, сшитых Рэрити, глаза. Она рисовала копытом на песке грустные мордочки. Взгляд Бонни был туманным и печальным. Смайлики медленно переходили в красивое большое сердце.

— Бонни, — Эпплджек поставила свое сильное копыто на нежное глянцевое копытце подруги и копытом Бон-бон разделила сердце на две половины зигзаговой линией. — Понимаешь, Бонни, мы тебе зла не желаем! Я понимаю, твоя любовь с громким треском провалилась и тебе тяжело. Но…

Бон резко отвернулась и хлестнула Эпплджек хвостом по прекрасным изумрудным глазам.

— Бонни! Ты меня недослушала. Я хотела тебе сказать… Ну, в общем! Приходи сегодня вечером на пристань и все увидишь!

— Пристань! — Бон-бон просто вскипела. — Отвалите все от меня со своей дискордовой пристанью, будь она трижды проглочена параспрайтами!!! Не хочу я к вашему параспрайтовскому принцу, будь он пятсот раз проглочен существами, приведенными выше! Не люблю я его, понятно! Не люб-лю! Понятно? И того единорга тоже! — на этом месте Бон-бон развернулась к Эпплджек. Ветер трепал ее гриву и сдувал с глаз хрустальные слезы. — Он признался в любви Лире! Дискордова единорожка, ты отобрала у меня всю мою жизнь! Лира! — Бон-бон отвернулась от Эпплджек, устремляя свой мутный взор в небо. — Лира, ты мне больше не подруга. Ты лицемерка, как ты могла так поступить! Ты обманывала меня. Все это время ты обманывала меня. Мое сердце кровоточит! И если я утоплюсь, то…

— То тебя задавит яхта с единорогом на борту! — послышалось озорное хихиканье Эпплджек.

Вечером Лира пришла на пристань. На волнах покачивалась настоящая большая яхта с гордо реющими на ветру разноцветными флагами и якорем на изящной золотой цепи.

— Вы что, издеваетесь! — Бон сделала решительный шаг к воде и прыгнула.

Она знала, что плавать не умеет, и это, как ни странно, придавало ей пущей решительности.

— Нет! Бонни, не надо! Эпплджек мне все рассказала! — послышался сверху знакомый голос.

Бон-бон снова оказалась на пристани.

— Лира? — Бон-бон смерила взглядом от рога до копыт мятную единорожку. — Как ты…

— Эпплджек рассказала мне о твоих переживаниях. Не нужен мне твой принц. Даже параспрайтам известно, что мой особенный пони — это Хойти-Тойти, больше мне не нужен никто.

— Но ведь Хойти-Тойти — это…

— Ну да! Это артист. Я видела его, еще будучи жеребенком. Он был чуть старше меня. Хойти-Тойти мечтал стать модельером, и он сшил мне великолепное вечернее платье, я надела его, и тогда, на выпускном балу, оказалось, что мы в одинаковых платьях, потому что тебе сшила такое же одноклассница, как ее там…

— Рэрити. Ее звали Рэрити.

— Ах, да! Рэрити. Она сшила тебе платье, пародируя Хойти-Тойти, она мечтала следовать по его подковам. Вот мы и всегда вместе…

Бон-бон, поднимаясь на яхту, радостно засмеялась — через борт свешивался Хойти-Тойти.

Сестра

Юная пегаска золотисто-апельсинового цвета с темно-розовой взьерошенной гривой и молодая пегаска яркого, кристально-голубого цвета, с длинной, взьерошенной, радужной сверкающей гривой стояли на краю обрыва, созерцая тихий, задремавший городок Понивилль, греющийся в золотисто-розовых лучах заката. Аромат цветов щекотал их мордочки, а копытца утопали в изумрудной траве, покрытой серебристыми, словно стеклянными, капельками росы.

— Рейнбоу Дэш, ты ведь возьмешь меня под крыло, и будешь моей старшей сестрой, и научишь меня летать, а потом мы вместе полетим на чемпионат Вондерболтов, ведь так? — спросила юная пегаска.

— Да, — сказала Рейнбоу Дэш, посмотрев в ее большие, глубокие, цвета индиго глаза. — Мы можем начать тренировки прямо сейчас. Хочешь?

— Н-не знаю, — промямлила Скуталу, пятась назад. — Я еще ни разу не пробовала летать, и поэтому не уверенна, получиться ли у меня сейчас…

— Получиться, — сказала Рейнбоу Дэш.

Она подсадила Скуталу на свою мохнатую лазоревую спинку, между легкими перьевыми крылышками, и со слабым хлопком раскрыла их.

— Держись покрепче, — сказала она, обращаясь к Скуталу. — А то вдруг вывалишься, что я тогда буду делать? Я ведь могу не успеть тебя вовремя поймать.

— Ладно. — кивнула большой головой Скуталу. — Ладно, я буду крепко держаться.

Взрослая пони подошла к самому краю обрыва, глубоко вдохнула, и тело ее наполнилось воздухом. По мордочке жеребенка расплылась улыбка. Рейнбоу Дэш дернулась вперед и полетела, плавно помахивая крылышками.

— Мы летим? — спросила Скуталу.

— Да, мы летим. — ответила Рейнбоу Дэш.

— Здорово! — и Скуталу крепко вцепилась в уши своей названной старшей сестры.

Радужная спортсменка пролетала над фермой «Сладкое яблочко», где шла оживленная работа. Бабуля Смит и Эпллблум набирали воду в бассейн, а Большой Макинтош и Эпплджек устанавливали вышку. Видимо, бабуля Смит горела желанием установить новый рекорд по дайнвингу.

Пролетая над головой одноклассницы, Скуталу помахала ей копытом. Но Эплблум не видела, она с упорством набирала воду и сорерцала сверкающую зеленовато-голубую прозрачную воду, на которой играли блики заходящего за горизонт солнца.

— Селестия опускает солнце, — сказала Скуталу.

— Да, наступает вечер. — ответила Рейнбоу Дэш. — А хочешь, сегодня вечером я расскажу тебе страшилку про старуху, которая говорит: «Кто взял мою ржавую подкову?»

— Конечно, хочу. В чем вопрос! — радостно воскликнула Скуталу.

Потом Рейнбоу Дэш круто завернула в сторону. Теперь они летели над дорогой, по которой прогуливался Филси Рич с дочкой.

— Привет, Тиара! — крикнула Скуталу с высоты. — У меня теперь есть старшая сестра, она спортсменка, и если ты будешь меня дразнить, она тебя побьет!

Тиара села в золотистый песок. Никогда ее еще так не оскорбляли! А радужная пони, сделав в воздухе фигуру высшего пилотажа, полетела в свой облачный дворец.

Златогривый единорог

Чирайли берет в библиотеке книгу и....

Каждый вечер Чирайли наводила в комнате порядок и тщательно провертивала помещение своей маленькой квартиры. Потом она снимала с кровати теплое меховое покрывало, белое, с узором из черных тигриных полосок, клала его в маленькую аккуратную тумбочку, взбивала копытцами подушку и, надев очки, по уши погружалась в мир книг.

Книги у вишневой земнопони были самые разные. На позапрошлой неделе она, например, дочитала книгу "Пони, которая не хотела быть пони" и сдала ее вместе с "Эквестрийскими мифами" (которые взяла для того, что бы преподавать в школе) в областную Понивилльскую библиотеку. Взамен этой книги она взяла "Златогривого единорога", роман в любом смысле этого слова, рассказывающий о том, как... Ну, впрочем, это очень нудная и длинная история, понятная только автору книги.

Чирайли открыла книгу на 112 странице, вытащила из нее закладку с сердцем, подаренную Большим Макинтошем на день копыта и сердца, и надела очки.
"Когда Бьюти Хорн встретилась глазами со златогривым единорогом, она почувствовала, что сердце готово выскочить из ее груди и улететь в далекое ярко-голубое небо. В отличии от глаз, которые ушли взором под землю. Двум пони хотелось лишь смотреть и смотреть друг на друга," — прочитала Чирайли. — Тьфу ты, ерунда какая! Как глаза могут уйти под землю? Это ж противоречит всем физическим и биологическим законам вместе взятым! Возмутительно! Как можно вообще такое читать! И кто-то ведь любит...

Чирайли сердито захлопнула книгу и положила ее на тумбочку, после чего положила голову на подушку, утопая в мягком, словно сотканном из тонкой облачной перины, пролетающей порою над городом, свежем пуху. Вишневая земнопони натянула одеяло по кончики ушей, и мир погрузился в вечную ночь. Окутанная приятной шелковистой тьмой, Чирайли медленно погружалась в сон... Учительница видела во сне златогривого принца, высокого красного аликорна. По морде были рассыпаны веснушки. Они стояли под ароматной раскидистой вишней, похожей на японскую вишню сакуру. Ее белоснежные цветы летели, погоняемые ветром.

Чирайли почувствовала, что ее сердце готово выскочить из груди и улететь прямо в свежее голубое небо... С трудом сдерживая слезы, Чирайли кинула на небо беглый взгляд, но тут же плач сменился смехом. По небу важно следовали пуховые подушки.

Во сне Чирайли громко , с надрывом хохотала. От смеха она перекатилась на край кровати и со всего маху упала вниз, больно стукнувшись лбом о ножку стула.

Инопланетные захватчики или 5 ночей с Бьюти

Внимание, читать только тем, кто читал "Волшебника Изумрудного города", 6-ую часть.
И еще, если ты хочешь это читать, то обязательно включи песню "The Living Tombstone – Five nights at Freddy's [RUS]" в любом варианте перевода: можешь "Мы ночью ждем опять" а можешь "Иную ночь мы ждем". Вообще, первой песней 5 ночей с Фредди, услышанной мной, была первая, мы ночью ждем опять которая. И поэтому она моя любимая. Но "Иную ночь мы ждем" тоже няшная, приведенная выше — прямо иллюстрация к фанфу, а вот другая — она менее няшная, но ее пели трупы, напирая на Стара.

— Нет! Нееееет!!! — крик ужаса вырвался из горла Бриллиант Стара.

Он упал на холодный пол и полными ужаса, застывшими глазами вперился в чудовищные силуэты приближающихся к нему полутрупов-полупони.

Бьюти Стар, видимо, даже после смерти не потерял лидерских повадок и возглавлял команду мертвых пони. Он шел, переваливаясь на тонких копытах, и черными, пустыми глазами вперился прямо в Бриллиант Стара, скрутившегося в углу. Нижняя челюсть писателя отвисла вниз. Яркие, необычные расцветки пони светились фосфором, а особенно выдавалась покрытая потускневшими блестками нежно сиреневая, плавно переходящая на морде и копытах в нежно бирюзовый, шерсть Бьюти Стара. Неожиданно из его рта потекла черная, липкая жижа. Она вылилась на пол и, словно живая, поползла к копытам застывшего и бессильного от ужаса Бриллиант Стара. Коснулась его копыт, плавно полезла вверх, стараясь кольцом скрутить горло нового лидера.

Неожиданно прозрачные, "цифровые" крылья Стар Бьюти словно ожили, он поднялся в воздух, а рог его засветился радужной магией.

Изо рта мертвого пони медленно полезло ржавое лезвие ножа и начало быстро крутиться.

От ужаса у несчастного Бриллиант Стара перехватило дыхание, он метнулся в сторону, но путь ему преградил еще один оживший труп, и на этот раз уже Беллиорский.

Голд Стар медленно приближался к однофамильцу. Из его истертых крыльев сыпались перья. Он был окутан паутиной и тускл, как никогда. Тело покрыто порезами и шрамами. Неожиданно глаза беллиорца начали медленно открываться, заиграла безумная галактическая музыка, и пространство залил слепящий белый свет. Бриллиант Стар оглянулся. Трупы менвитов напирали на него, а сзади все появлялись и появлялись души невиннных жертв страшной войны, произошедшей на Беллиоре.

Мало того — трупы начали механическими голосами петь:

Мы ночью ждем опять,

Чтоб пригласить вас погулять.

С новичками поиграть,

Все эти годы были одни....

Несчастные мы души,

Несчастные мы души,

Несчастные мы ду...

Ты нас не запирай,

Дай нам войти,

Мы не те, что ты подума-ал!

Ждет душу здесь боль,

Потеряли контроль...

И одни мы во тьме,

В этой мелкой тюрьме,

С 82-го!

Пять ночей с Бьюти,

И ты сюда спешил,

Я жду ответа,

Что ты здесь забыл.

— Нееееееееееет!!!!!!!!!!! — заорал, запрокинув голову назад, Бриллиант Стар.

У него уже не было сил терпеть эти возмутительные вещи... Это инопланетно-беллиорское безобразие... Просто не было! Меж тем как кольцо трупов сжималось все уже и уже.

Неожиданно... В поле обозрения жертвы включился Кау-Рук с дробовиком в копытах. Он приблиэжался... Все ближе... Ближе... Да! Освободитель явился!

Но стоило Бриллиант Стару на секунду отвернуться, как он услышал крик.

Повернувшись, яркий представитель племени арзаков застыл от ужаса.

Голд Стар бешено крутил дробовиком, а несчастный Кау-Рук оказался сдавлен намертво копытами Стара Бьюти. Тот, медленно стискивая кольцо магии на его дыхательных органах, подносил Кау к рогу, и, наверное, намерен был проколоть соратника.

Тем временем остальные менвиты запели:

Мы не те, что ты поду-умал!

— Неееееееееет!!!!!!!!!! — орал Кау-Рук, пытаясь освободиться из кольца магии, но главный менвит крепко сдавил его....

Послышался сначала проедающий душу визг, а затем сиплый, слабыфй стон...

Другие менвиты застыли на месте и испустили искаженный визг Кау-Рука.

Визг пронзил душу Бриллиант Стара, и тому захотелось убежать далеко-далеко...

Голд Стар тем временем со всей дури ударил по умирающему Кау-Руку и выкинул его из кольца менвитов, сжимающегося вокруг новой жертвы.

Воздух пронзил новый, проедающий душу визг....