Ars longa…

Глава 1: Желаемое или действительное, вот в чём вопрос.

—…с вами была ваша покорная слуга, — вещала с телевизора обворожительная жёлтая кобылка в элегантном костюме, стоя на фоне тихо перешёптывающейся толпы пони. Её тщательно уложенную огненно-рыжую гриву рвал ветер, сводя на нет все приложенные усилия стилистов. — Специально для…

— ЗАТКНИСЬ! — Раскатом грома прозвучал крик в тёмной комнате. Следом раздался звон стекла, когда пустой стакан влетел точно в лицо кобылки. Экран погас и напоследок телевизор недовольно фыркнул искрами, сообщая своему нерадивому хозяину о сгорании гарантийного талона.

Однако пони волновало совсем другое…

За 10 часов до этого.

— Спасибо Блю. Это был прямой репортаж из картинной галереи Контерлота имени принцесс, торжественный банкет в честь открытия которой состоится в эту субботу. — Зелёная единорожка, сидящая за столом в студии, повернула свою голову к со-ведущему. — А ты, Трендерхуф, хочешь увидеть новые работы Гланда?

— Ох, Селена, дорогая, — отозвался коричневый единорог в тёмно-зелёном свитере с оранжевым воротником и белыми очками. Улыбнувшись и прилизав свою гриву, блондин продолжил: — как же я могу пропустить такое, ведь там будут все известные личности и даже принцессы. Ещё за месяц я получил приглашение и дополнительный билет, один из первых.

— Это замечательно, Тренд, с нетерпением прочитаю твой отзыв! А теперь, новости погоды…

Со щелчком экран телевизора погас и комнату охватил мрак. Слабое свечение настольной лампы едва хватало, чтобы осветить рабочий стол, не говоря уже обо всей комнате. Рядом со столом стоял статный единорог серого цвета и каштановой гривой. Помешивая кофе, он наблюдал в окно за пони, что спешили домой к своим семьям. На улице уже совсем начинало смеркаться, а старшая из принцесс почти опустила за горизонт небесное светило, уступая узды правления над небом своей младшей сестре.

Единорогу всегда нравилось искусство. Его поражало то, как маэстро искусств обращали нечто столь обыденное, во что-то по-настоящему прекрасное. Чуть ли не каждое произведение великих мастеров заставляло его сердце биться, а с губ срывало изумлённый вздох. Леонардо Да Винчи, Микеланджело, Гланд и другие. Имя каждого известного деятеля искусства единорог знал как своё и мог перечислить по порядку работы каждого, от «А» до «Я», ведь без их трудов в его жизни не было бы смысла. И хоть он и был одинок, но только прикосновение к прекрасному поддерживало в нём охоту жить дальше. Ему не нужна была ни романтика, ни любовь, ни то прочее, чем тешились остальные пони. Ему нужно было только одно.

Искусство.

Но как бы единорог не восхищался работами других, как бы он не был осведомлён в стиле и почерке каждого из великих мастеров, у него не было возможности создать что-то самому. Он был обычным пони, и это всегда злило жеребца. У него не было прекрасного голоса, что бы петь, а его умение рисовать переплюнул бы каждый жеребёнок, научившийся держать в копытах карандаш. Он был ничтожеством, не способным создать что-либо прекрасное, то, от чего бы дух пони замирал. Так думал сам жеребец.

Однако это было не совсем правдой.

Единорог входил в ряды одних из лучших хирургов не только Эквестрии, но и Империи – настоящей колыбели мира. Да, грифоны хоть и были в начале времён дикими варварами, но обуздав свою хищную сущность, они направили её в нужное русло, двигая науку вперёд и совершая открытия одно за другим. Принцессы и пони всегда рассчитывали на магию в первую очередь, не охотно выделяя средства на развития технологий. И когда они, наконец, поняли, что именно за технологиями будущее, было слишком поздно, а Эквестрия из некогда ведущей страны стала ведомой. Именно это упущение подтолкнуло принцесс на сотрудничество с Империей и те охотно согласились, ведь большая часть их земель не подходили для выращивания продовольствия, а те жалкие клочки, на которых можно было вырастить хоть что-то, и в подмётки не годились землям пони. Так и были открыты границы между двумя державами.

Но сейчас не об этом. Там, где другие хирурги разводили копытами и отказывались оперировать, боясь загубить свою статистику, единорог брался за, казалось бы, безнадёжную работу. И хоть жеребец и был весьма уважаемой ячейкой общества, спасший множество жизней и потерявший во время операций единственного пациента, его эти достижения ни капли не радовали. Он просто выполняет свою работу, за которую ему прилично платят, а на самих пони ему было наплевать. Для него они были не большим, чем говорящими кусками мяса, на которых он мог показать всю свою магию в действии. И хоть все остальные, большей частью спасённые им пони, и боготворили его талант, но душа жеребца лежала совсем к другому.

«Почему я не могу создать нечто столь же прекрасное?» — задавался вопросом единорог, когда просыпался по утрам; он задавался этим вопросом, находясь на работе; даже когда закрывал глаза ночью, этот вопрос не покидал его голову до тех пор, пока единорог не проваливался в мир сновидений. И как бы смеясь, наделив жеребца столь сильной тягой к Искусству, вселенная забыла дать ему подходящих инструментов, что бы тот мог творить сам.

Но однажды, единорог посетил одну выставку, которая открыла ему глаза и навсегда изменила его жизнь…

Тогда был обычный солнечный день и, медленно идя по улицам Контерлота, единорог направлялся домой, как вдруг раздался голос:

— Пони, — взывал тот, — не проходите мимо! Ведь всего на один день, в нашем любимом городе, остановилась она, талантливая и раздвигающая привычные рамки искусства, – Дженнифер!

«Дженнифер?» — подумал единорог. Ему было знакомо это имя, но где именно он его слышал, жеребец никак не мог вспомнить. Но одно он знал точно – это имя никак не связанно с искусством.

— Одумайтесь, пони! — Продолжал надрываться голос. — Хватит жить прошлым! Пора совершить революцию в искусстве и открыть новые грани ощущений! Долой гнёт Министерства Стиля – никто не вправе указывать нам, на что смотреть и что читать!

Подойдя к владельцу голоса, коричневый единорог спросил:

— Извините, но кто такая эта Дженнифер?

Улыбнувшись, оранжевый земнопони протянул ему буклет.

— Вы найдёте здесь все ответы на ваши вопросы, Сэр.

Переняв буклет с помощью рога, единорог отошёл в сторону, и, когда земнопони снова завёл свою речь, жадно вцепился глазами в текст. Из прочитанного он, наконец, вспомнил, почему это имя было ему знакомо: около года назад он ездил в Лас-Пегас на конференцию, куда его пригласили за выдающиеся навыки в медицине, ведь он, как-никак, один из лучших хирургов. И если ему было всё равно на этот «титул», то одно жеребец не признать не мог – он открывает для него много дверей.

На этой конференции он и познакомился с Дженнифер – красивой бирюзовой единорожкой с короткой нежно-розовой гривой и чёлкой, которую она всё время сдувала. По правде говоря, ему не сильно понравились его коллеги: одни туповатые, другие с глупым чувством юмора, третьи так вообще, когда единорог спросил, знают ли они что-то про Микеланджело, ответили, что им больше нравится Донателло из черепашек-ниндзя. Так вот Дженнифер была не просто привлекательной кобылкой с хорошей статистикой проведённых операций, так ещё и разделяла его взгляды на искусство. С ней он, по большей части, и провёл время на той конференции. И только поэтому коричневый жеребец решил прийти на выставку, пропуская выпуск любимой вечерней передачи посвящённой, вы не поверите, искусству.

Вечером того же дня он стоял у входа в своём единственном костюме – его не слишком волновал его внешний вид, так что пони не мог похвастаться очень уж разнообразным гардеробом. Переступив порог и пройдя внутрь помещения, он увидел небольшое количество пони, стоявших у экранов и о чём-то недоверчиво перешёптываясь.

«Экраны? А где же картины, скульптуры? Разве это может называться искусством?» — Подумал единорог, коря себя за то, что припёрся сюда. Взглянув на часы и убедившись, что пропускает передачу, он пожал плечами и прошёл дальше – вечер был испорчен, делать ему больше нечего, и он что, зря проделал весь этот путь, в конце концов?

Направляясь к первому экрану, он услышал шёпот кобылки, идущей ему навстречу под боком жеребца, туда, где находился выход:

— Дорогой, это ведь не правда?.. — Шептала та на грани недоверия и ужаса. — Это ведь просто актриса, да?..

— Ну конечно, милая, — заверял её супруг, но по его голосу было заметно, что он сам в это не верит. — Просто монтаж, ничего особенного…

Теперь же интерес у единорога к видео на экранах возрос до небес. Немного ускорившись, он, наконец-то, достиг первый монитор с цифрой «1» и принялся жадно изучать содержимое. На экране было зациклено одно, пятнадцати секундное видео, на котором, всё та же бирюзовая единорожка, сидела в вечернем платье и, вытянув правую заднюю ногу, сбривала с неё шёрстку. И если для обывателя могло бы показаться, что он смотрит одно из тех видео на YouPony, где некоторые особоодарённые личности занимаются всякими глупостями, то взгляд же единорога приковал к себе не столько сам процесс, сколько инструмент в магическом розовом сиянии единорожки.

Это была хирургическая бритва, для подготовки частей тела к операции.

Удостоверившись, что на этом мониторе нет ничего, кроме бритья, единорог двинулся к другому экрану, с номером «2».

В видео на этом экране единорожка уже обрила свою ногу полностью и теперь водила по ней другим инструментом – ножом. Вдоволь наигравшись, бирюзовая единорожка начала срезать со своей ноги кусок плоти, и единорог уже было подумал, что это и вправду монтаж или ещё какой-нибудь фокус, но потом пригляделся повнимательнее к лицу единорожки: на нём была запечатлена настоящая боль, очень сильная боль, и… что-то ещё.

Не успел единорог осмыслить увиденное, как ноги сами отнесли его к следующему экрану. И к следующему. И к следующему. С каждым таким коротким «фильмом» серый жеребец всё больше убеждался, что лицо единорожки выражает не только ликующую боль (особенно ярко выражена последняя часть, та, что про боль), но изредка на нём проскальзывает совсем другое выражение, словно она пытается что-то доказать. Дженнифер как бы говорит нам: «Вот вам, смотрите все!»

И единорог не стал противиться.

Посмотрев почти все видео, он достиг последнего сюжета, где единорожка сидела и любовалась полностью «расчищенной» от плоти костью. От колена до копыта. Это был последний экран, но не последний экспонат. В центре, окружённый большой толпой зрителей (именно поэтому жеребец не заметил его раньше), стоял квадратный постамент, а на нём, был сам гвоздь программы – нога единорожки.

Стоя среди других пони, единорог слышал их бормотание и шёпот. Одни ошарашенно произносили: «принцессы милостивые» и в таком духе; другие же вскликивали: «да это муляж!», но по их голосу было заметно, что сами они если и верили в собственные слова, то с великим трудом. Не успел единорог отойти от всего увиденного им, как вдруг пони стали постепенно умолкать, от внешнего ряда зрителей к внутреннему, где стоял он сам. Когда же в помещении повисла гробовая тишина, он услышал три коротких, еле слышных стука копыт, а после уже немного громче:

КЛАЦ.

Обернувшись на звук, он увидел саму Дженнифер, идущую прямо на него. Толпа зрителей расступалась по мере её приближения и, не желаемый быть увиденным, единорог скользнул влево. Пробираясь сквозь ошарашенную толпу, он уже почти покинул выставку, как в тишине за его спиной прозвучал знакомый голос. Голос, с хозяйкой которого он познакомился на конференции.

— Красота!

Как в тот вечер он добрался до своего дома, единорог не помнил. Позволив своему телу нести себя самому, полностью положившись на рефлексы, он брёл по улицам, опустив голову вниз. В его голове не было ничего, кроме ошарашенного бормотания пони, стоящих у постамента. Он даже пару раз запинался, чуть ли не пересчитывая зубами все выбоины на асфальте, но, в последний момент, тело восстанавливало равновесие, уберегая его от падения, и он продолжал свой путь, нисколько не обращая на это внимания.

Из прострации его вывел хлопок дверью за спиной. Встряхнув головой, прогоняя последнее наваждение, единорог обвёл взглядом тёмное помещение, в котором не сразу узнал собственный дом. Обычно, приходя домой, единорог первым делом снимал всю одежду, он не сильно любил её, слишком уж та сковывает движение и заставляет его чувствовать себя неудобно. Но на этот раз единорог первым же делом отправился на кухню, где его ждал приготовленный кофе, температуру которого поддерживала автоматика.

Наполнив кружку и поднеся её в магическом захвате к своему лицу, он не спешил сделать глоток, а просто пялился на чёрную жидкость, вновь отдавая себя на растерзание, словно голодным псам, мыслям. Он никак не мог выбросить из головы тот гам, который стоял у постамента и ту тишину, когда объявилась сама Дженнифер. И хоть в его голове мысли и копошились, будто рой пчёл, он никак не мог ухватиться за них и найти нужную, которая дала бы ответ на его вопросы. «Почему этот гам так тревожит меня, заставляя дух…»

От внезапности озарения единорог развеял магию, и кружка упала на пол, разбиваясь вдребезги и разливая содержимое, но он не заметил этого. Его голову тревожило нечто более важное…

И способное изменить его жизнь навсегда.

— Глупец, Невежда, ИДИОТ! — Бормотал единорог, направляясь к столу. Как он мог быть таким кретином?! Ведь кто, как не он, знает одну истину: у настоящего искусства НЕТ границ! Он столько лет искал ответ на один-единственный вопрос, когда тот был у него прямо под носом! Чёрт возьми, да ВСЕ видели ответ, но только не он. Вот же и вправду – кретин.

Сев за стол и включив свет, единорог взял с помощью рога карандаш, расправил и закрепил перед собой большой лист бумаги, и принялся рисовать. Этот день не просто изменил его, он открыл ему глаза на всё. И теперь, водя карандашом, он признал, что был не прав ещё в одной вещи – его рисунки не так плохи. Штрих за штрихом, рисунок единорога приобретал всё новые черты, постепенно обретая формы, а всю оставшуюся ночь в квартире было слышно лишь скрежет графита о бумагу.

Только когда первые лучи поднимающегося из-за горизонта солнца постучались в окно его квартиры, оповещая о наступлении нового дня, жеребец отложил карандаш и, подняв передними копытами листок, оценил собственную работу.

— Шедевр… — Изумлённо выдохнул единорог, полностью довольный проделанной им работой…

Оторвавшись от окна, единорог повернулся к столу и, отхлебнув из чашки немного кофе, провёл копытом по листу. Его движение было столь нежным, каким мать гладит новорождённого жеребёнка. Сегодня ночью, он покажет этому миру истинное искусство. Пора совершить революцию и оставить собственный след.

Каким бы кровавым он не был.

Поставив кружку с ещё плещущейся чёрной жидкостью на стол, рядом с пузырьком из под таблеток, единорог подхватил пакет и побежал в зал, а оттуда, открыв плотную железную дверь, прошёл в помещение, внешне напоминавшее собой операционную. В ней не было ничего, кроме столов с хирургическими приборами и двух столов, на которых, прикованными, лежало два тела.

Ещё живых тела.

При приближении единорога, оба тела, принадлежавшие пони, задёргались и застонали, но оковы держали их очень крепко, а кляп заглушал все крики. Шансов вырваться у пленников просто не было. Словно не замечая их, единорог пробежал мимо и, подбежав к единственному столу в помещении, не заполненного разными инструментами, начал выкладывать на него содержимое пакета. Через минуту на нём стояло: несколько банок с чёрной краской, одна книга, которая содержала в себе магические фокусы для стилистов, и какая-то маленькая стальная коробочка, без пометок.

Подняв с помощью магии со стола два бумажных билета, он поднёс их к зажжённой зажигалке и, когда их охватило пламя, бросил в металлическую мусорную корзину.

— Здравствуйте, — произнёс серый единорог, наконец, обратив своё внимание на пони, прикованных к столам. Одна из них была оранжевой пегаской с фиолетовой гривой, другой же коричневый единорог с чёрной, как смоль, гривой и необычайно длинным рогом. К нему-то и подошёл жеребец.

— Вы наверняка задаётесь вопросом: что вы тут делаете? — Пленники замолчали, и единорог, приняв это за «Да», продолжил. — Что же, не буду ходить вокруг да около, и поэтому скажу честно: вы умрёте.

Глаза пегаски округлились, и по её щёкам снова потекли слёзы, а единорог же просто начал дёргать ногами, пытаясь вырваться из плена, но, естественно, особого успеха не добился.

— Но! — Воскликнул серый единорог, снова обращая на себя внимание. — Умрёте вы не просто так, а во имя Искусства!

На этот раз он встал между ними и, положив передние ноги им на головы, произнёс:

— Не бойтесь, я даю своё слово: вы не умрёте зря.

Оторвав свои ноги от их голов, единорог прошёл к столу, на котором были выложены хирургические приборы и, взяв пилу, вернулся к единорогу.

— Прости мой дорогой друг, тебе придётся потерпеть. — Сказал серый жеребец, приложив лезвие к самому основанию его рога. Почувствовав чуть ли не самой чувствительной частью своего тела холодную зазубренную сталь и осознав, какая боль его ждёт, он вытянул как можно сильнее свою левую ногу и протянул её к пегаске, на что та ответила тем же движением. Их копыта соприкоснулись, что не осталось без внимания хирурга. — Ох, как это мило. Ладно, если ты обещаешь не кричать, твоя подружка умрёт быстро. Обещаю.

Оторвав свой взгляд от пегаски и посмотрев на палача, коричневый единорог одарил его злобным взглядом, но всё же попытытался кивнул, насколько ему позволил фиксатор, державший голову в своих железных объятиях. Вернув взгляд обратно, единорог посмотрел на подругу таким взглядом, с которым принято обещать, что всё будет хорошо, но продержался он не долго.

Хирургический инструмент пришёл в движение.

Голову жеребца разорвала, словно осколочная граната, острая агонизирующая боль, и он тут же сдавленно завопил, всеми силами сжимая кляп зубами, но всё же попытался взять себя в копыта и заглушил свой крик, переходя на сдавленное мычание. Отведя свои глаза к потолку и прикрывая их веками, из под которых текли слёзы, он не отпускал копыто пегаски, плачущей навзрыд, но продолжавшей смотреть на любимого, стараясь быть с ним до конца, однако это совсем не облегчало страданий жеребца. Моля всех божеств, которых знал жеребец, о силе превозмочь пытку, его ждало разочарование – они отвернулись от него.

Ведь это был всего лишь первый рывок инструмента.

Со вторым рывком жеребец не выдержал и потерял сознание, а его левое копыто отпустило пегаску, отчего та зарыдала ещё сильнее. Может быть, божества всё же не столь бессердечны.

Потребовалось ещё пара хорошо отточеных движений, и рог отделился от головы уже не единорога. Подхватив его магией, косметический хирург-любитель отложил свой верный инструмент и взял со стола точильный камень. Очень осторожными движениями, он стал стачивать неровности рога (коих, стоит признать, потребовалось очень мало), которые возникли при его отделении, с точностью ювелира. Закончив свою незамысловатую работёнку, он утвердительно хмыкнул и подошёл к пегаске, которая перестала плакать и теперь пыталась прожечь в нём дыру своим взглядом.

— Ты меня ненавидишь, да? — Спросил хирург, смотря на рог и протирая его тряпочкой. Однако в его взгляде не было ни восхищения, ни жажды, ни безумия, ничего такого, что выдавало бы в нём психа.

Они просто выглядели уставшими.

Наконец удовлетворившись отполированным рогом, он посмотрел на пегаску.

— Ну, знаешь, так, к твоему сведению: если бы не я, ты бы умерла ещё как полтора года назад.

Пегаска приподняла брови в изумлении, но гнев в глазах не поубавился.

— Что, ты даже не помнишь меня? — Хмыкнул единорог. — А вот я помню пегаску, которую отказались оперировать все хирурги, кроме одного – меня, ведь одно неверное движение и ты никогда бы не смогла дышать без помощи аппарата.

Теперь же пегаска побледнела, её глаза расширились, а гнев в них поутих. Осознание того, что её убийца был некогда её же спасителем, полностью выбило кобылку из колеи. Но ненадолго, ведь единорог продолжал держать рог её супруга.

— Хотя знаешь что? Ради искусства я готов побыть монстром.

Расслабив хватку фиксатора, единорог немного приподнял копытами голову пегаски, подбородком вверх. Зафиксировав её снова, так, чтобы кобылка не смогла пошевелить ею даже на миллиметр, он приставил к её нижней челюсти рог жеребца, параллельно горлу. Почувствовав что-то острое, она закрыла глаза. Единорог сдержал своё слово.

Пегаска умерла мгновенно.

---

Опустившись на землю и сложив крылья, под светом фонаря, взору всех окружающих предстал белоснежный грифон в такой же белой рубашке, приковавший взгляд каждого пони своей неземной красотой. Он не только неотразим, но и умён, обаятелен, силён, остроумен, ловок, хитёр, да и просто душка. А взгляд его нежно-голубых глаз сражал наповал любую особь противоположенного пола.

И вот я... КХЕ-КХЕ... то есть грифон, поправив пересекавший его грудь ремень сумки, он подошёл к дежурившему у жёлтой ленты полицейскому и, показав ему своё удостоверение, прошёл под лентой. Это было его первое дело на новом месте работы. В Эквестрийское Бюро Расследования брали только лучших работников правоохранительных органов (по правде говоря, половину работников в новую организацию просто перевели из Мэйнхэттена – рассадника преступности и порока, да и однозначного рекордсмена по уровню преступности в городе не только среди Эквестрии, но и Империи с Зебрикой). И если у любого другого на его месте ноги тряслись бы, как осиновый лист на ветру, то грифон уверенно шёл вперёд, не подавая никаких признаков страха. Ещё бы.

Ведь он не мог его испытывать, ровно, как и других чувств.

А ещё это был его первый день в Контерлоте. Не успел он отойти от ленты и на пару метров, как к нему подбежал жёлтый единорог с зелёной гривой и причудливо-большой ковбойской шляпой. Он был одет в красную рубашку, а его передние копыта были заключены в белые резиновые накопытники.

— Эй, Альби, ну как тебе город? — Спросил единорог, приветствуя грифона.

— Да знаешь, Манцинелл, я успел только распаковать свои вещи. — Ответил тот, натягивая на передние лапы белые резиновые перчатки.

— О! Тогда я проведу для тебя экскурсию. Давай за мной.

Развернувшись и поманив за собой грифона, единорог побежал вглубь места оцепления. Лавируя между остальными работниками лабораторий и снующих туда-сюда ботов, он, указав на большое белое здание, заговорил:

— Справа вы видите городскую ратушу, — он ткнул копытом налево, — это вот сам замок принцесс, а здесь, — когда они подошли к отражающему куполу, светящийся фиолетовым цветом, единорог сделал приглашающий жест и пафосно заявил, — здесь вы увидите экспонат «возвращение Лунной Республики!»

Приподняв свою правую бровь, что бы изобразить удивление, грифон зашёл в маленький купол, предназначенный огородить особо ретивых зевак с крыльями от непредназначенных для их глаз вещей. Когда он вошёл внутрь, то увидел то, что заставило его напарника так пафосно говорить.

И пафос был вполне оправдан.

Перед ним стоялая целая художественная композиция, иначе это назвать было нельзя: коричневый земнопони с чёрной гривой стоял, преклонив одну переднюю ногу в поклоне, в то время как в его правом копыте находилось сердце (и судя по идущей из груди артерии, это было его сердце), и чёрный аликорн, хоть и совсем малых размеров, не под стать принцессам. Она стояла во весь рост, раскинув крылья и грациозно приподняв правое копытце; её развевающаяся грива и хвост напоминали звёздное небо; глаза широко раскрыты и смотрят на преклоняющегося пони кошачьими зрачками её бирюзовых глаз (даже белок и тот был бирюзового оттенка), а рот раскрыт в хищном оскале, обнажающем острые клыки. Голова заключена в металлический шлем, с прорезями для ушей и длинного чёрного рога, а на груди красовался нагрудник с изображённой луной, такой же, как и на кьютимарке. Вдобавок ко всему, их освещало четыре мощных прожектора, так что впечатление от зрелища было именно как от художественной выставки.

— Какой ужас, — произнёс грифон, искусно пряча своё вполне искреннее удивление. Хоть ему и понравилась работа, но говорить такое вслух он не хотел, да ещё и при коллеге.

— Да уж, — согласился Манцинелл, встав рядом с ним. — Ну вот, смотри: первый день на новой работе и тут на тебе – настоящий вызов!

— Ну не знаю, в Мэйнхэттене бывало и хуже. — Пожал плечами Альби и направился к телам. — Пойдём, рассмотрим поближе. Ты сам знаешь, кто скоро сюда явится, и нам бы не помешало размотать этот клубок до её прихода.

— Тебе не помешает, — хихикнул Манцинелл и побежал следом, — но да ладно. Пойдём, познакомимся с нашей парочкой поближе.

Подойдя к двум телам, грифон повернул свою голову к напарнику и спросил:

— С кого начнём?

— Давай оставим самое сладкое на второе, — ответил тот, посматривая на круп аликорна. — Начнём с жеребца.

Согласившись с Манцинеллом в том, что алликорн – это редкий гость и она вправду выглядит куда интереснее обычного земнопони, он достал из сумки за спиной фотоаппарат и, сделав несколько снимков сначала места преступления, а потом и самого коричневого земнопони, одарил приглашающим жестом стоящего рядом с ним единорога.

— И так, — начал Манцинелл, — перед нами коричневый земнопони лет двадцати трёх-четырёх, с чёрной гривой. Умер, скорее всего, от травматического шока из-за обильного внутреннего кровотечения, примерно шесть-восемь часов назад. Судя по кровоподтёкам на груди, во время вскрытия был ещё жив и, возможно, в сознании. — Он провёл копытом в воздухе, недалеко от места разреза на груди. — Шкурка выбрита в месте разреза, такое делают во время операции, хоть и выбривают куда больше волос. Видимо, наш художник хотел сделать всё максимально эстетичным. — Каждое его движение грифон подкреплял вспышкой фотоаппарата, делая снимки. — Швы наложены очень аккуратно, возможно, наш убийца работает санитаром или кем-то ещё, но явно не новичок в медицине. Сердце вынуто из грудной полости, артерия, выходящая из заботливо оставленного отверстия между третьим и четвёртым ребром, выглядит целой, не повреждённой, как и само сердце. Аккуратная работа, больше нечего сказать.

— А это что? — Спросил грифон, немного отодвинув в сторону чёлку земнопони. — Смотри.

— А наш пони оказался врунишкой! Не повезло ему: длинный рог хоть и считается красотой, но это настоящая головная боль для их обладателей, в прямом смысле. Стоит сделать неверное движение головой и даже лёгкий удар вызывает мигрень на весь оставшийся день, а тут, ему его срезали. — Присмотревшись к макушке бывшего единорога, Манцинелл пожал плечами. — Всё равно, тут то же самое: работа выполнена аккуратно, срез ровный, сколов не видно.

— Ладно, с ним мы закончили, пойдём к кобылке?

— Да, пошли. — Кивнул единорог и они перешли к пегаске. — Кстати, я не заметил следов крови, а ты?

— Тоже.

— Их явно убили в другом месте, но как убийца смог расставить всё так точно именно здесь? Даже ночью тут довольно-таки много пони, не говоря уже о страже замка.

Альби пожал плечами, а Манцинелл одарил грифона таким же приглашающим жестом. Сделав пару снимков, грифон аккуратно снял шлем с головы не алликорна и начал:

— И так, чёрная пегаска, лет двадцати двух, трупные пятна говорят нам, что смерть наступила около шести-восьми часов назад. Судя по следу на макушке, — и снова щелчок фотоаппарата, — умерла именно от появления инородного тела в голове – рог задел мозг. Смерть была мгновенной. — Грифон немного задумался. — Так, а вот это странно.

— Что такое? — Единорог подался вперёд, пытаясь рассмотреть то, что увидел грифон.

— Взгляни на рану, что ты видишь?

— Судя по характеру следов… — он осёкся, — рог пробил череп изнутри? Но как?

— Без понятия, но это дело оказалось куда интереснее. Ладно, давай пока что отложим этот вопрос и продолжим. — Оторвавшись от её макушки, грифон направил объектив на лицо кобылки и сделал парочку щелчков. — Смотри: глаза раскрыты, но белок, каким бы цвета он не был, не пожелтел, а грива, ветер дует с нашей стороны, но она всё равно развевается на нас. — Грифон повернулся к напарнику. — Магия?

— Хм, — Манцинелл потёр копытом подбородок, — да, однозначно магия. Вряд ли сама кобылка это иллюзия, на такое способны лишь по-настоящему сильные маги, а таких в Эквестрии считаные единицы, но вот отдельно глаза, грива с хвостом и рот – это так называемая косметическая магия. Такими фокусами пользуются студентки, которые не поленились потратить несколько часов на изучения нужных книг. Значит, наш убийца – единорог.

— Да, ты прав. И так, больше ничего не обычного я не вижу. Ты уже узнал, кто они такие?

— Я проверил базу ДНК, по ним ничего.

— А среди пропавших?

— Я искал коричневого земнопони и чёрного алликорна, как думаешь, я нашёл что-нибудь? — Не успел грифон ответить ему, как Манцинелл достал планшет. — Сейчас проверю ещё раз списки пропавших.

Обойдя кобылку по кругу и сделав несколько снимков с разных ракурсов, грифон подметил на земле волос. Подняв его, он немного покрутил его в своей лапе, но, не заметив ничего странного, аккуратно вернул на место.

— Манцинелл. — Позвал Альби. — Не торопись с чёрной пегаской – она покрашена.

— С чего ты взял? — Единорог оторвался от планшета и посмотрел на подходящего к нему грифона. Тот протянул ему правую лапу в перчатке, на пальчиках которой появились чёрные следы. — Чёрт, и какого цвета пегаску мне искать?

— Попробуй найти вместе с единорогом. Если их убили в одно время, то может быть и похитили тоже вместе.

Манцинелл одобрительно хмыкнул и снова принялся бегать взглядом по экрану планшета. Грифон вернулся к телу и внимательно начал изучать её лицо. Аккуратно проведя когтём по рту кобылки и приподняв правый уголок верхней губы, он поначалу ничего не заметил, но посветив фонариком, ему в ответ блеснула маленькая металлическая скобочка, которая и держала рот пегаски в хищном оскале. Нащупав слева ещё одну, точно такую же, он одобрительно хмыкнул.

— Альби, — позвал грифона Манцинелл, подходя к телу — ты всё сфотографировал?

Получив от грифона утвердительный кивок, его рог загорелся слабым зеленоватым свечением и когда звёздная грива лже-алликорна подхватила это свечение, произошла маленькая вспышка, и уже нормальная, самая обычная фиолетового цвета грива опала на плечи пегаски.

— Да, ты был прав: они пропали вместе. — Манцинелл ткнул своим копытом в грудь грифона, а потом поочерёдно указал на бывшего единорога и пегаску. — Познакомься, Альби, это Сэруэл, а это… — Он запнулся и прищурил глаза, смотря в планшет. — …Nyx.

— Nyx? — Переспросил грифон и взглянул на экран протянутого ему планшета. — Хм, не здешнее имя, Кристальная империя?

— Нет, ты не прав. Они жили в Лас-Пегасе. Он инженер, она обычная учительница. Приехали в Контерлот на банкет в честь открытия выставки Гланда, что будет проходить на выходных. Но когда они не перезвонили домой и не отвечали на звонки, родственники забеспокоились и сообщили в полицию, и как видно, не зря.

— Ну что же, — пожал плечами грифон, — их поездку нельзя назвать полностью провалившейся: свою долю искусства они получили.

— Ага, — хихикнул Манцинелл, — добро пожаловать в Контерлот – культурную столицу мира. Здесь даже маньяки-убийцы оставляют за собой не места преступлений, а целые экспонаты. Кстати, об экспонатах: ты нашёл ещё что-нибудь интересное?

— Да, — грифон снова приподнял правый уголок рта кобылки, — вот так он добился хищного оскала пегаски.

— Ну, — хмыкнул в ответ тот, — так куда эстетичней, чем просто разрезать ножом.

— А ещё я присмотрелся к глазам повнимательнее, — Альби обвёл когтём левый глаз пегаски, — смотри: они не просто широко раскрыты – веки срезаны, причём полностью и очень осторожно. Из-за заклинания это не сильно бросалось в глаза. Наш скульптор-любитель явно не хотел повреждать глаза.

— Ну, тут я с тобой не соглашусь. — Сказал Манцинелл. Грифон посмотрел на него. — Ну, я про скульптора. Скульптор работает со статуями, а это больше похоже на работу таксидермиста. Поверь мне, я знаю в этом толк, у меня дома стоит целое чучело Чупакаборы.

— Мне больше книги по душе. — Отмахнулся Альби. — Я тут задумался: наш убийца не просто безумно кромсает тела, как это бывает обычно, а работает осторожно, с холодным расчётом. Он бы не стал просто так что-нибудь отрезать. И вот теперь вопрос: зачем он срезал ей веки, для чего?

— Ну, может быть на память? — Предложил Манцинелл, но грифон отрицательно покачал головой.

— Нет, у жеребца веки целы, да и тут явно что-то другое. Он как-то использовал их, но как?.. — Альби осёкся и чуть ли не вплотную прижался клювом к нижней челюсти пегаски. — Погоди-ка, рог буквально вырос из её головы, и вдобавок он покрасил её, так?

— И? — Не въезжал Манцинелл. — Что ты хочешь этим сказать?

— Мы не ошиблись, когда установили, что рог пробил череп изнутри, — он провёл когтями по её подбородку и, нащупав искомое, потянул на себя, — мы просто не нашли входное отверстие.

Аккуратно отсоединив что-то от подбородка пегаски, Альби показал напарнику свою находку.

— Он сделал из век пегаски заплатку, — воскликнул Манцинелл, — гениально!

— И так, — произнёс грифон, пряча свою находку в пакетик для улик, — вроде бы всю свою работу здесь мы выполнили, как ты думаешь?

— Да, вполне. — Кивнул Манцинелл. — Пора подвести итоги: пегаска и земн… кхе-кхе… единорог умерли в одно время, около шести – восьми часов назад. Первая умерла от задетого рогом мозга, а второй от травматического шока, но это нужно будет проверить. Наш убийца холоден и явно работает с расчётом получить задуманный результат.

— Ещё он единорог и имеет практику хирурга, — добавил Альби.

— Ну что же, мы сложили этот пазл, пора разобрать его и сложить в коробочку? — Получив в ответ кивок, Манцинелл подошёл к бывшему единорогу. — Нужно отсоединить сердце. Пойду, принесу инструменты.

Когда единорог удалился за пределы купола, грифон посмотрел на сердце.

«Что-то здесь не то». — Подумал он. — «Наш убийца не делает что-то просто так, тогда зачем он вынул его сердце? В знак преданности единорога принцессе ночи?» — Тем временем Манцинелл вернулся с чемоданчиком и, раскрыв его, достал с помощью рога зажим и ножницы. — «Но вполне хватило бы и простого поклона. И что-то я не помню про то, что бы Найтмер Мун ела сердца пони, если только…»

— Манцинелл, стой! — Крикнул Альби, но не успел.

Перекрыв артерию зажимом, Манцинелл щёлкнул ножницами. Не успел смысл слов грифона дойти до него, как изнутри сердце осветилось ярким белым светом и, в одно мгновение, вспышка света разорвала и без того ярко освещённый купол, ослепляя двух неосторожных криминалистов и погружая их в непроглядную тьму. Если бы не отражающий магический барьер, сдержавший ослепляющую вспышку, то пегасов, нависших над оцепленным местом преступления в попытках увидеть что-нибудь интересное, постигла бы та же участь, и они упали бы на землю. Но даже несмотря на все приложенные усилия магического барьера, их взгляд привлекла слабая вспышка – настолько мощной была ловушка.

— БЛЯДЬ! — Прокричал ослеплённый Манцинелл, отпрянувший от тела единорога, и начал тереть глаза. — Я ОСЛЕП, ВЕЧНАЯ НОЧЬ, ВЕЧНАЯ НОЧЬ!

— МАНЦИНЕЛ УСПОКОЙСЯ! — Окрикнул его грифон, когда до него, сквозь стоящий в голове писк, донеслись слова напарника. — Это всего лишь светошумовая граната. Скоро зрение вернётся.

— А, ну да! — Ответил Манцинелл, беря себя в копыта и пытаясь проморгаться. — Я т-так и подумал. Я просто это к тому, что так наша особо творческая личность представляет себе вечную ночь, которую пророчила всем Найтмер Мун. — Когда зрение начало постепенно возвращаться к единорогу, он вновь подошёл к телу коричневого жеребца, возле которого уже вовсю работал Альби. — Чёрт, я ведь осмотрел сердце и артерию, и выглядели они целыми и не тронутыми. Как он смог провернуть такое не повредив их?

— Ну, — произнёс грифон, подбирая кусочки разорванного в клочья сердца, и положил их в пакетик, — этого мы уже никогда не узнаем.

— Чего это вы тут визжите как фанатки во время концерта Сапфир Шорз? — Раздался женский голос из-за спин криминалистов, и они синхронно повернули головы. Сквозь барьер прошла белая земнопони в дорогом костюме (который смотрелся на ней не лучше, чем мешок на пугале), с каштановой гривой и карими глазами, которые сузились при виде раскинувшейся перед ней картины. — Мать моя Селестия.

— Не богохульствуй перед принцессой ночи. — Предупредил её грифон, на что та огрызнулась:

— Иди к чёрту!

— Вообще-то, Дебора, мы тут пали жертвой ловушки, расставленной злобным маньяком, так что вполне заслужили минет от самого спецагента. — Сказал Манцинелл.

— Если ты не заткнёшься, я устрою тебе зубодробительный оральный секс с моим копытом! — Прорычала Дебора, пригрозив копытом, но Манцинелл лишь расплылся в жуткой искусственной улыбке. Деб посмотрела на грифона.

— Прости, Деб, — пожал плечами тот, — но этот раунд за Манцинеллом. Счёт: 15-14 в его пользу.

— Альби, я вроде бы прихожусь тебе сестрой, ты не забыл?

— Нет, но настоящий судья должен быть непредвзятым. — Парировал грифон.

— Непредвзятым?! — Деб ткнула его в грудь. — Ты думаешь, я не знаю, что вы подкармливаете друг друга пончиками?

— Ещё бы, ведь ты всегда забираешь самый вкусный. Да и пончики выглядят немного убедительнее, чем родственные узы. — Когда Альби закончил, Дебора больно (ОЧЕНЬ больно) ткнула его в плечо. — Ай, Деб! Вот именно поэтому пончики намного предпочтительнее.

Она ещё некоторое время сверлила его взглядом, недовольно покачивая головой в разные стороны, но потом повернулась к Манцинеллу и спросила:

— Что у нас здесь?

Не успел он ответить на поставленный вопрос, как Дебора вдруг подпрыгнула на месте, будто её ударило током, и принялась шарить копытами по груди.

— Чёрт, никак не могу привыкнуть к этой штуке. — Нащупав карман на груди, она выудила оттуда телефон и взглянула на экран. — Твою мать, это принцесса Селестия. Она просит зайти к ней – хочет быть в курсе расследования.

— Не знал, что у тебя есть номер самой Селестии. — Произнёс единорог.

— А у меня его и нет. А вот у неё мой – есть. — Она убрала телефон обратно в карман и прошлась взглядом по криминалистам. — Ну?!

— В общем, у нас тут убитый единорог и пегаска…

— Так она не алликорн? — Прервала его Дебора. — Фух, уже лучше. — Криминалисты переглянулись. — Эм… то есть… Что вам известно про убийцу?

— Мы знаем точно, что он хирург. — Ответил Альби. — Аккуратно срезанные веки пегаски тому подтверждение.

— Ахуеть, ты мне предлагаешь проверить всю сотню хирургов в этом чёртовом городе?!

— Ну, — произнёс грифон, — ещё мы знаем точно, что он единорог.

— Ну, спасибо! — Поблагодарила его она, но в её голосе не было ни намёка на благодарность. — Теперь я могу вычеркнуть пару имён из списка. Альби, да все хирурги имеют этот чёртов второй член на своей голове.

— Эй! — Обижено воскликнул Манцинелл.

— Не переживай, Манц, в твоём случае лучше иметь хоть что-то на голове, чем вообще ничего между ног.

— Не засчитывается, — встрял Альби, — запрещённый приём.

— Что? — Не поняла Дебора. — Да я не… У вас ещё есть что-нибудь? — Повисло молчание. — Чёрт, и как, по-вашему, мне идти с этим к Селестии?

— А что ещё ты от нас хочешь? — Спросил Альби.

— Я хочу имя!

— Ох, простите спецагент, — наигранно виновато произнёс Манцинелл, но получилось не очень (дилетант), — но я сегодня побрился и забыл оставить один волосок на подбородке, как раз для такого случая.

— Деб, — позвал Альби, заметив, как та приходит в ярость, — пойми нас: мы не волшебники… ну, он да, а я – нет. — Но, несмотря на все железные доводы Альби, болезненный удар по плечу достался именно ему. Потирая ушибленное плечо, Альби продолжил:

— Мы даже не в лаборатории. После вскрытия и результатов образцов крови прояснятся ещё некоторые детали, но работа сделана аккуратно, так что на ДНК убийцы не надейся. Если только…

— Если только… что? — Дебора посмотрела на него, и её правая нога приподнялась.

— Ты можешь попробовать разозлить его.

— Разозлить? — Недовольным голосом спросила она, но нога опустилась на землю. — Мне что, позвонить ему в три часа ночи и дышать в трубку, ничего не говоря? — Криминалисты снова переглянулись. Промелькнувшее смущение на лице Деборы быстро сменилось на типичное для неё выражение серьёзного копа. — Я имею в виду, как мне сделать это?

— Деб, — начал Альби, — наш убийца работает с холодным расчётом, а не действует экспрессивно. Он не отрезает больше, чем ему необходимо для задуманного.

— И что? Он всё равно убивает!

— Да, но важно то, как он это делает – с холодным расчётом.

— Да что это, мать твою, вообще значит?! — Дебора ткнула его в грудь. — Не тяни, если знаешь!

— Ты даже не пытаешься. — Правая нога Деборы угрожающе поднялась. Альби вздохнул. — Он не получает удовольствия от самого процесса, он хочет заставить всех трепетать перед ним, обсуждать его, иначе зачем так заморачиваться с телами. И ты можешь на этом сыграть.

— Ладно. — Кивнула Деб. — Звучит странно, но что-то в этом есть. Что я должна сделать?

— Пресс-конференция…

— НЕТ! — Крикнула она.

— Деб…

— Я сказала – нет! Ты что, забыл, как я не люблю этих крыс с камерами?! — Здесь стоит совершить лирическое отступление. Всё дело в том, что Дебора совершенно не переносит камеры, особенно если они направленны на неё. И хоть она создана для позирования перед объективами, даже если свою работу как агента Деб выполняет весьма качественно, но вот пресс-конференции, это её ахиллесово копыто.

— Нет, но он продолжит убивать.

— Да ну?!

— Но, — Альби пропустил замечание сестры мимо ушей, — ты можешь подтолкнуть его на ошибку, это может спасти несколько жизней.

Деб хотела было возразить, но, услышав последнюю фразу, вздохнула:

— Ладно, мать твою, я сделаю это. — Она, было, развернулась и побежала прочь, но остановилась. — А вы ещё раз проверьте тут каждый миллиметр, и никаких ботов. Сами!

И скрылась за барьером. Альби и Манцинелл переглянулись.

— А мне звонят ночью для того, что бы назвать меня козлом. — Поделился единорог. — Ладно, я пойду пну кадетов, а ты пока начиная разбирать это безобразие.

Когда Манцинелл проследовал за Деборой и скрылся за барьером, Альби подошёл к пегаске и подметил кое-что новое: её шкурка начала опадать. Проведя по её шее лапой, он вызвал настоящий обвал из чёрных волос пегаски.

— А вот это интересно. — Произнёс Альби, когда заметил маленькую шишечку, словно от укуса комара, на шее пегаски в том месте, где он только что провёл лапой.

---

Хлопок двери. Сняв себя пальто, коричневый единорог направился на кухню, но на этот раз вместо чашки для кофе он взял бокал и, достав из шкафчика бутылку грифоньего виски, устроился на диване. Когда с щелчком телевизор осветил тёмную комнату, в которую только-только начал пробиваться солнечный свет, он наполнил сосуд янтарной жидкостью, но пробовать на вкус так и не спешил. Вторым самым важным для жеребца, помимо искусства, он считал свой ум и ему не нравился тот эффект, который оказывал на него алкоголь, поэтому употреблял его исключительно в особые дни. Да и пить в шесть часов утра – не самое лучшее начало дня, так считал жеребец. Но сегодня, он решил пойти против себя.

Ведь сегодня особый день.

Шесть часов. Обычно в это время единорог ещё спал, да и сейчас, после столь долгой и продуктивной ночи, он бы с радостью пошёл спать, но нельзя. Он не может пропустить этот момент.

Момент его дебюта.

— Доброе утро, жители Контерлота, сейчас шесть часов утра, а это значит, что настало время последних новостей. — Вещавшая с экрана бирюзовая единорожка сделала паузу и сняла с лица ту приветливую улыбку, с которой она привыкла вещать обычно, состроив грустную задумчивую мордочку. — Увы, но главная новость нашего утреннего эфира не столь добра: сегодня ночью, прямо перед замком принцесс, было совершено ужасное преступление. К сожалению, но у нас нет изображения с места преступления, но наш репортёр взял интервью у очевидцев этого ужасного преступления. Вам слово, Эйприл.

— Спасибо вам, Селена. — Жёлтая единорожка с коричневой гривой повернулась к парочке: съёжившейся фиолетовой земнопони с редкими слезами в уголках карих глаз и чёрному пегасу с фиолетовой гривой и красными глазами, стоявшему с заметно сильно сжатой челюстью. — Расскажите нам, что вы увидели?

Злой пегас хотел что-то ответить, но не первый день работавшая репортёрша выбрала слабейшую цель из двух – кобылку, и поднесла к ней микрофон. Кинув робкий взгляд в сторону жеребца, она сдавленно заговорила:

— Мы… мы возвращались домой из ресторана… сегодня наша годовщина… был туман, хотя у ресторана его не было… как вдруг… мы увидели преклонившегося коричневого жеребца и… и Н-найтмер Мун… — От воспоминаний кобылку охватила мелкая дрожь, а её речь стала более несвязной. Было ясно – она на пределе. — М-мы удивились… до Н-ночи К… Кошмаров ещё две недели, но… Мы думали это всего лишь кукла… а там… там…

Кобылка не выдержала и, прижавшись к шее пегаса, тихонько заплакала. Жеребец приобнял её крылом и, злобно стрельнув взглядом в камеру, процедил:

— В копытах земнопони держал сердце. Своё. Мы врачи, поэтому сразу поняли, что оно настоящее. А теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое. Мы уже всё рассказали полиции. Пойдём дорогая.

Прижавшись, друг к другу, парочка свидетелей развернулась и медленно побрела прочь, сквозь собравшуюся толпу зевак. Повернувшись к камере, единорожка вернула к себе микрофон.

— Вот такая вот ужасная история постигла ничего не подозревавших добрых пони, спасающих чужие жизни и… — Она прервалась на полуслове и прислонила копыто к уху. — Мне сообщили, что спецагент Дебора созывает пресс-конференцию и ЭБР готовы сделать заявление.

Протиснувшись сквозь толпу и вклинившись в плотный ряд других репортёров, голос кобылки влился в бурный поток голосов её коллег:

— Спецагент Дебора, правда ли…

— Найтмер Мун вернулась?! — Перебил её голос жеребца.

— Нас ждёт вечная ночь? — Раздался ещё один голос.

— Элементы Гармонии уже собраны?

— Нам всем конец?!

— Хорошо выглядите…

— Как вы всё это прокомментируете? — Закончила Эйприл.

И без того растерянную от вида дюжины камер Дебору, огонь на подавление, с использованием вопросов, на которые, казалось, очень тяжело найти правильный ответ, так и вовсе выбил её из колеи, заставив пару раз беззвучно открыть и закрыть рот. Не самое воодушевляющее представление.

Но, быстро взяв себя в копыта, она решила начать с самого простого.

— Эм… спасибо. И нет, нам всем не грядёт конец. Мы уже можем с уверенностью заявить, что некая «Найтмер Мун» и не алликорн вовсе – это пегаска с рогом, а жеребец не…

— Пегаска с рогом? То есть вы хотите сказать, что какой-то монстр взял и приклеил ей рог? — Спросила Эйприл.

— Не совсем так, но да.

— То есть вы уверенны, что принцесса Луна не хочет вернуть вечную ночь и не стала Найтмер Мун вновь? — Снова прозвучал голос незнакомого жеребца.

— Да, однозначно.

— И очевидцы, первыми увидевшие НАЙТМЕР МУН, ошиблись? — Подала голос другая кобылка. Корреспонденты, столпившиеся вокруг Деборы, со стороны были похожи на пираний, которые приплыли на кровь и готовы вцепиться в свою жертву и растерзать её, если она ошибётся.

— Ну… — Дебора снова растеряла свою собранность, потихоньку выходя из себя под шквалом провокационных вопросов. — Был туман, да и ночь не…

— Значит, там не было Найтмер Мун? — Не давая Деборе собраться, перебила Эйприл.

— Да, именно так я и сказала. — Скрипя зубами, ответила Дебора. — Просто пегаска с рогом, внешне похожая на принцессу Луну.

— И этот монстр сейчас разгуливает по улицам нашего Контерлота? — Прозвучал вопрос из уст репортёра не самого раскрученного канала, но он так и остался без внимания.

— Но очевидцы утверждали, что перед ними была НАСТОЯЩАЯ Найтмер Мун. — Нарочно-громко произнесла Эйприл, заглушая своего нерадивого коллегу.

— Чёрт, да убийца сделал свою работу не опрятно! — Воскликнула Дебора, отчего-то глупо улыбаясь. — Так что если она Найтмер Мун, то я, блин, Молестия!

Вокруг на время воцарилась тишина, разрываемая лишь щелчками фотоаппаратов, а глупая улыбка Деборы медленно сползла с её лица.

— Чёрт… это можно вырезать? — Спросила Деб.

— Нет, спецагент, вы в прямом эфире.

Вдруг Дебора внезапно подпрыгнула на месте, словно от удара током, и приложила правое копыто к кармашку на груди.

— Бля-я… Я убью его! — Дебора злобно рыкнула в камеру. — Пресс-конференция закончена!

И стремительно удалилась обратно за жёлтую линию по направлению к маленькому фиолетовому куполу под аккомпанемент вопросов репортёров, летевших ей в спину. Убедившись в том, что пресс-конференция закончена, и никаких сенсационных подробностей ей больше не разузнать, репортёрша вновь повернулась к камере. За её спиной толпа зевак обеспокоенно зашепталась.

— Что же это: предупреждение о грядущей опасности или плод больной фантазии? Оставайтесь с нами, и вы узнаете всю правду первыми. С вами была ваша покорная слуга, — репортёрша улыбнулась, — специально для…

Зелёная полоска на экране телевизора медленно поползла вниз, превращая выпуск новостей в немую комедию, а единорог погрузился в свои мысли. «Не опрятная работа… плод больной фантазии?» Громко скрипнув зубами, единорог оскалился:

— Глупцы. Они пытаются вывести меня из равновесия, надеясь, что я допущу ошибку, но они не учли одного: мои работы не могут быть неопрятными. — Последнее слово единорог произнёс с нескрываемым призрением. Тем временем, на экране телевизора, студия новостей сменилась на открытую студию, в которой сидели две пони: жёлтая кобылка с огненно-рыжей гривой и единорожка-калека. Позади них, сидя на скамьях, находилась толпа зрителей, на лицах которых красовались самые разные выражения.

— А эти журналюги не видят дальше своего чёртова носа! Но ничего, это ещё не конец, скоро я… — Он запнулся, когда план камеры сменился, и единорожка заполнила собой всё пространство на экране. — Это что… Дженнифер?..

Шкала звука стремительно поползла вверх, и комнату тут же заполнил мелодичный кобылий голос.

— …в последнее время я была в депрессии и сделав… это… — Дженнифер махнула ногой на свой протез, — …выдала желаемое за действительное.

— То есть вы хотите сказать…

— Да. — Прервала ведущую Дженнифер и, заправив растрёпанные локоны гривы за ухо, отвела свой взгляд в сторону. — Я ошиблась. Это было не искусство. Не ведая что творю, я совершила самую страшную ошибку в своей жизни.

Сидящие в студии пони тихо зашептались.

— Не корите себя, Дженнифер. Вы, несомненно, хорошая пони, спасшая много жизней. Но иногда даже лучшие из нас совершают ошибки.

— Да, конечно…

Выдавив из себя последние слова, единорожка поникла головой. План снова сменился, на этот раз в центре кадра была ведущая. Встав со своего места и переместившись в центр студии, она поправила растрёпанную гриву.

— Вот такая вот грустная история хоть и запутавшейся, но всё равно хорошей единорожки. На этом наша передача подходит к концу. Спасибо Дженнифер за интервью, а с вами была ваша покорная слуга, специально для…

— ЗАТКНИСЬ!

Бросив свой стакан в телевизор, разбивая экран вдребезги, единорог вскочил на ноги.

— Нет… нет-нет-нет! — Залепетал единорог, метясь по комнате, то заходя в тень, то выходя на свет, лившейся из окна. — НЕТ! Этого не может быть! Как же так?! Неужели мои работы и вправду плохие? — Он снова вошёл в тёмную часть комнаты. — Кончено нет! Они просто не могут быть плохими, ведь я лучший в своём деле! — И снова на свет. — Но вдруг я ошибся… вдруг я тоже принял желаемое за действительное?.. О ПРИНЦЕССЫ МИЛОСТЕВЫЕ, ЧТО ЖЕ Я НАДЕЛАЛ?!

Единорог подбежал к столу у окна и, взяв телефон, начал дрожащими копытами набирать номер. Но, не успев нажать на последнюю цифру, он уронил телефон на пол. На его лице выступил холодный пот, дыхание стало тяжёлым, а сердце бешено забилось в груди, наровясь пробить грудную клетку, что не осталось без внимания умного дома.

— Внимание! — На стене загорелась красная голограмма с восклицательным знаком. Искусственный кобылий голос продолжил: — Ваш пульс превысил норму. Если сердцебиение не придёт в норму в течение трёх минут или возрастёт ещё на десять единиц – я буду вынуждена выпустить пары успокаивающего газа и вызвать наряд скорой помощи. Пожалуйста, сделайте вдох – выдох, вдох – выдох…

— Да… — произнёс единорог, — м-мне нужно успокоиться. — Он сделал несколько упражнений, но сердцебиение не только не пришло в норму, но и, казалось бы, заевший голос робота, произнося раз за разом одни и те же слова, подливал масло в огонь, лишь раздражая жеребца.

— Ч-чёрт… — Скрипя зубами, процедил пони и попытался зажечь свой рог. Когда же у него не вышло, единорог сел на пол и полез в кармашек на груди передними ногами. Трясущимися копытами достав от туда полупустой пузырёк с таблетками, он открыл крышку и высыпал на копыто одну таблетку. Недолго думая, к ней присоединилась ещё одна и вместе они отправились в рот жеребца. Прошло несколько секунд, и красная голограмма сменила свой цвет на синий, а искусственный голос кобылки заговорил вновь:

— Ваше сердцебиение пришло в норму, я горжусь вами! И не забудьте рассказать друзьям и близким про нашу продукцию, ведь чем больше семья Стоил-тек, тем лучше для всех нас! Удачного дня.

— В норму… — Всё ещё сидя на задних ногах, произнёс единорог. Зажгя свой рог, жеребец поднял телефон, но нажать на последнюю цифру не спешил. — В норму… — Повторил он, улыбнулся, и погасил экран телефона. — В норму пришло не только сердцебиение.

Поднявшись и положив телефон на стол, единорог повернулся к окну.

— Я не ошибся. Такая реакция пони на мою работу нормальна, ведь не все великие деятели получали признание вовремя. И я не в обиде на них за это, им просто нужно время всё осознать. Мне нельзя вешать нос, а нужно просто показать им, на что я способен. Я добьюсь поставленной цели, чего бы она ни стоила.

Взяв шторы обеими копытами, он задёрнул ими окно, погружая комнату во тьму.

— И я знаю, кто мне в этом поможет.