Эпоха полночных кошмаров

Глава VII

— Очень жаль, что ты не умеешь пользоваться магией, Свити, — выдохнула Рэрити, терпя дискомфорт в шее. Она сидела, сгорбившись, наклонив к сестре голову так, чтобы ей было удобнее сжимать скальпель обоими копытами и неуклюже отскрёбывать голубоватый слой. Единорожка лишний раз напомнила: — Только не порань меня.

Из-за этого работа шла очень медленно. Маленькой кобылке требовалось время, чтобы научиться чему-то новому, не говоря уже о такой хирургической – какая ирония – работе. Свити Бель, слыша напоминания и наставления старшей сестры, думала, что она что-то делает не так, нервничала и начинала делать скальпелем неуверенные, слабые и медленные движения.

Следовало бы торопиться. Рэрити досадливо стиснула зубы. «Рабыню не жалко», — вспоминала она слова Фэнси Пэнтса и не знала, какой в них вкладывать смысл. Ничего хорошего – это ясно, но насколько всё будет плохо? В лучшем случае её бы просто отымели так, что она месяц не смогла бы сидеть. В худшем – изувечили бы до неузнаваемости и полной недееспособности. Ей могли выколоть глаза, оторвать копыта – сделать в полном смысле слова что угодно. И тогда от неё не будет никакой пользы, тогда они просто сгниют вдвоём в этой камере. Следовало бы торопиться. Но, если Свити Бель поранит её рог, ничего хорошего также не будет. Старшая единорожка получит неприятную мигрень и лишится способности пользоваться магией, пока рана не залечится. А ведь весь план спасения строился на телекинезе – самом в данный момент полезном умении из тех трёх заклинаний, что были известны Рэрити.

Единорожка посмотрела на других рабов-единорогов, которые были видны из камеры. У каждого на роге – блокатор магии. Но затем взгляд белой кобылки зацепился за их лица. На них застыло безразличие, безысходность, осознание будничности пребывания за решёткой и принятие такого положения вещей. Эти глаза без единой искры, потускневшие и словно мёртвые, пугали Рэрити сильнее, чем что-либо ещё. Пугали именно тем, что и у неё и сестры может появиться этот отсутствующий взгляд, если они не выберутся отсюда. Кобылка изо всех сил сдерживала себя, чтобы не воскликнуть: «Быстрее!». Свити Бель может сделать только хуже. Лучше пусть не торопится, но как же не торопиться, если совсем скоро будет поздно… И паника подкатывала к затылку. Но у жеребёнка всё получалось. Медленно, но верно голубоватые частички отделялись от кольца.

Это продолжалось до тех пор, пока Рэрити не услышала цокот копыт и не шикнула сестре:

— Спрячь!

Едва Свити Бель вытащила скальпель из-под блокатора, Рэрити резко выпрямилась и стала разминать шею, потирая её копытом и вертя головой. Тюремщик-единорог пошёл дозором по подземелью. Он рогом светил в камеры, бегло осматривал рабов и открывал клетки. За ним вошёл ещё один, в доспехах которого были отверстия для крыльев. Рэрити шагнула ближе к решётке, приоткрыв в недоумении рот и наблюдая. Свити Бель спряталась за её хвостом, прижимая к груди копытами хирургический инструмент, но старшая единорожка не замечала сестру. Она наблюдала за тем, как меняются лица заключённых, когда они выходили из камер, сильно вытягивая вперёд затекшие копыта, вставая в полный рост, потягиваясь. Каждая фигура выражала облегчение, что можно наконец-то подвигаться и выпрямиться, но всё это просматривалось лишь сквозь печать покорности и рабской благодарности. Пони выстраивались в ряд, каждый на своё место, чётко, слаженно. Никто ни с кем не столкнулся, никто не сказал никому ни единого слова. Даже взглядом рабы не встречались. Рэрити прижалась лицом к железным прутьям камеры, чтобы заглянуть подальше. Тяжёлые скрипучие ворота были опущены, подъёмные цепи всё ещё еле заметно покачивались. Не меняя своей слегка неудобной позы, кобылка случайно посмотрела на рабов под новым углом и, замерев, почувствовала болезненное покалывание на правой метке именно по тем линиям, по которым у рабов пролегли глубокие рубцы.

Кьютимарки пони были перечёркнуты крестом и взяты в кольцо. И, если кольцо было получено путём классического клеймления огнём, то две других линии, складывающихся в «х», были получены совсем иначе. Кому-то срезали кожу. Кому-то их выбили кнутом. А на двух или трёх крупах были видны следы от магического пламени.

Рэрити отшатнулась, тяжело дыша. В глазах пульсировало. Это было ужасно. Метка пони вмещает в себя его сущность, является сосредоточением его души… мало того, что их перечеркнули – их ещё и взяли в кольцо, ограничив, лишний раз напомнив о неволе. Левые кьютимарки были не тронуты, их оставили для того, чтобы различать рабов и определять, к какому «цеху» они принадлежат. Кольцо на правых же было сделано из практических, если так можно выразиться, соображений, а перекрестия – ради забавы.

Но, как только кобылка подумала, что ничего омерзительнее быть не может, началась перекличка.

Тюремщики сняли шлемы; они оказались двумя кобылами. Стражницы, сверяясь со списком, проверяли, все ли рабы на месте. Вместо имён называли номера.

У них было отнято всякое право называться личностями. Кьютимарки были превращены в схематичные изображения того, чему служит конкретная пони, право голоса отобрано, воля подавлена и даже имена, которые могли напомнить им, кто они есть, оказались под запретом. Белая кобылка в ужасе смотрела на строй отличающихся только расцветками, скрытыми под грязью и пылью, пони. Свити Бель же была слишком мала и не имела собственной метки, чтобы осознать всю отвратительность и неестественность происходящего.

— А это почему не в строю? – небрежно кивнула на Рэрити тюремщица-пегаска. Рабыня внутренне возмутилась из-за того, что её обозначили как безликое и бесполое существо.

Единорожка посмотрела на оставшуюся за решёткой белую кобылку и ответила:

— Хозяин оставил её до завтрашней аудиенции с Её Императорским Величеством.

— А та маленькая за ней? – похотливо промурлыкала пегаска, и у Рэрити зрачки схлестнулись в точки размером с булавочное ушко от ужаса.

— Насчёт неё ничего не было, — хищно улыбнулась единорожка, магией щёлкая застёжками доспехов.

«Нет. Нет, нет. Нет, не трогайте её!» — полился сплошной поток панических отрицаний в мыслях у Рэрити.

— Наконец-то что-то свеженькое. У этих отморозков всё уже разъёбано. – согласилась с намерением соратницы пегаска. Пока её товарка избавлялась от защитного металла, пернатая взяла ключи и открыла камеру.

Рэрити мотнула хвостом, перекидывая его на сторону и закрывая сестру от развратных кобыл, хотя было уже поздно. Единорожка в немом ужасе мотала головой и взглядом умоляла тюремщиц передумать. Но буквально через секунду белая кобылка поняла, что это бесполезно, и взгляд её ожесточился.

— Тебе повезло, что ты неприкосновенна до завтрашнего дня, — пегаска, шкурка которой носила кремовый оттенок, грубо похлопала Рэрити по щеке и попробовала сшвырнуть ту со своего пути, но белая единорожка лишь пошатнулась и переступила копытами, возвращая себе устойчивое положение. – Эй. По-хорошему говорю, съeбись с дороги.

— Не трогайте мою сестру, — пророкотала угрожающе фиолетовогривая рабыня.

Тюремщицы переглянулись с растущим азартом в глазах и снова впились взглядами в восставшую.

— Кто разрешал тебе открывать eбло? – грозно спросила единорожка бледновато-жёлтого цвета, не успевшая снять свои доспехи и оставившая их мотаться на её спине. – Ты пиздюлей давно не получала? Доxyя смелая, нечем занять язык? Тогда отлижи маленькой прошмандовке и подготовь её пиздёнку, чтобы нам было приятнее её тpaxaть.

— А у тебя, я смотрю, не только член появился, но и стальные яйца, — ответила Рэрити, вселяя в эту фразу всё своё умение сеять тревогу.

Но, как бы то ни было… одна рабыня с блокатором на роге против двух вооружённых и экипированных стражниц…

Ударом прикрытой шлемом головы пегаска с обидной лёгкостью согнула Рэрити пополам. Та коротко захрипела от боли в ушибленной груди. В глазах начало темнеть, ноги словно запутались, и белая единорожка зашаталась. Телекинетический толчок в бок – и она падает на пол. Ресницы кобылки трепетали, словно стараясь разогнать скапливавшиеся на нижнем веке кипящие слёзы. Прямо по Рэрити кремовая стражница прошла к хнычущей Свити Бель, схватила её зубами за гриву, чем заставила завизжать не только от страха, но и от боли, и поволокла к выходу.

Рабы даже не перевели свои взгляды на сцену того, как две тюремщицы безо всякого труда вытаскивают плачущую маленькую кобылку в коридор. Пони с перечёркнутыми кьютимарками продолжали стоять по стойке «смирно», ожидая приказа. «Да у вас не кьютимарки перечёркнуты, у вас воля перечёркнута!» — яростно подумала Рэрити. Прямо у них на глазах две взрослые кобылы готовились изнасиловать жеребёнка. Никто не собирался помешать или помочь. Пленённая единорожка услышала грохот захлопываемой двери в камеру. На этот раз чётко: организм начал восстанавливаться после удара.

— Го-о-онг, — притворно-ласковым голосом позвала желтоватая кобыла. Её рог засветился, а рабы проявили хоть какую-то свободу воли: вздрогнули.

Из тёмного конца коридора донеслось тонкое металлическое лязганье, затем – рычание. Рэрити повернула голову на звуки и взглядом наткнулась на оброненный сестрой скальпель. Но в следующий момент всё её внимание оказалось прикованным к бело-рыжему бультерьеру, который неуклюжей, но быстрой походкой шёл на зов.

Фиолетовогривая единорожка в растерянности замерла, успев только накрыть скальпель копытом.

— Ну, что, малыш, будем тpaxaться? – просюсюкала рогатая тюремщица, телекинезом разводя задние ноги перевёрнутой на спину Свити широко в стороны.

Зародившиеся в Рэрити ступор, ужас и отвращение были в пыль разбиты криком и биениями сестры. Порывистым движением единорожка схватила копытом скальпель, завела передние ноги за голову, наплевав на все неудобства и боль в суставах, и принялась судорожно отскребать от блокатора остатки магического слоя.

Бультерьер ускорился до рыси и подбежал к жеребёнку. Задние её копыта удерживала рогатая тюремщица, передние – крылатая. Ничто не помешало псу с жадным пыхтением обнюхать промежность маленькой кобылки и провести языком по девственным губам. Свити Бель бессильно и бесполезно взбрыкнула заключёнными в телекинетическое поле копытами, не переставая кричать. Прикосновение было приятным, но страх всё равно не ослаблялся. Бультерьер стал частыми движениями вылизывать вaгину юной кобылки, его пыхтение сменялось рычанием, а багрово-красная головка члена, влажно поблескивая смазкой, проклюнулась из кожного чехла. Свити Бель, не в силах противиться зову природы, начала течь, и это возбудило Гонга ещё сильнее. Член кобеля уже полностью обнажился.

Грязно переговаривающиеся мастурбирующие тюремщицы прервались, чтобы перевернуть невольно постанывающую Свити Бель, поставить её на дрожащие копыта и заставить выпятить круп. Рогатая стражница, уже распалившая себя копытом, нетвёрдым и моргающим телекинезом отвела хвост жеребёнка в сторону. Маленькая единорожка несколько раз слабо дёрнулась и вновь заплакала, пытаясь вырваться, но взрослая пегаска крепко держала копытом её голову пригнутой к полу. Гонг высунул язык и, виляя хвостом, сделал попытку привычным движением запрыгнуть на очередную издевательски поставленную под него пони.

…Последние прямоугольные чешуйки блокирующего магию слоя отстали от блокатора под напором острия скальпеля – и рог Рэрити змеисто обвился аурой, похожей на голубую ленту ручья. Тем же цветом полыхнула дверь камеры, но единорожка не собиралась открывать её как обычно. Направляя магию, кобылка вскинула голову – и дверь со скрипом поднялась вверх, взлетая со своих петель. Рэрити с яростным выражением лица махнула рогом в сторону стражниц – и дверь влетела в рогатую стражницу, загрохотав о позабытые расстёгнутые доспехи. Белоснежная единорожка утроила усилия, чтобы тюремщица под напором решётчатой двери полетела дальше, снеся ещё и бультерьера, лишившегося из-за своего прыжка опоры под лапами. Железная дверь камеры их обоих впечатала в стену; раздался хруст костей, крик и визг.

Рэрити развернулась к Свити Бель и увидела, что пегаска, бросив свою жертву, метнула в единорожку копьё. «Плохое решение», — подумала фиолетовогривая кобылка, телекинезом перехватывая оружие, останавливая прямо перед своим лицом, разворачивая и отправляя в обратный полёт. Острие копья врезалось в ворот доспехов пегаски, пробив его, но не причинив вреда тюремщице. Рэрити вновь магией взяла контроль над копьём и подняла его вместе с пегаской, а затем с разгону вогнала его в трещину на стене за спиной у кремовой кобылы. Стражница, беспомощно бултыхаясь в воздухе, повисла на копье, как нитка на иголке.

Рэрити копытом скинула с рога болтающийся на нём остаток блокатора и подбежала к Свити Бель. Кобылка тоже бросилась навстречу к старшей сестре, и они сошлись в коротком быстром объятии.

— Бежим? – выдохнула маленькая пони в ухо фиолетовогривой.

— Подожди, — ответила Рэрити и, отпустив жеребёнка, подошла к рабам. – Ну же, побежали! Вы свободны.

Рабы не отреагировали. Они продолжали стоять, опустив головы; у некоторых были полностью закрыты глаза. У кобылки мелькнула мысль, что так они простояли всё время с того момента, как тюремщицы позвали собаку, лишь бы не замечать того, что творилось у них прямо под носом.

— Да что это с вами! – начиная злиться на их истинно рабское самосознание, уговаривала их Рэрити. – Вас больше ничто не держит, убегайте вместе с нами!

У одной кобылы неопределяемого окраса с гривой почти до пола блеснуло что-то похожее на осмысленность в бледно-голубых глазах, и она подняла голову. У Рэрити не было других слов, кроме тех, что уже были произнесены. Для неё свобода не была чем-то, необходимость чего нужно было красноречиво доказывать.

— Ну же! – бессильно произнесла белоснежная единорожка, топчась перед шеренгой рабов. – Свобода! Да как вас ещё убедить?

Показывавшая признаки внимания голубоглазая пони подняла уши и шевельнулась, переступив копытами. Внезапно она резко повернулась к оставшейся висеть на стене стражнице, выкинула в её сторону переднюю ногу и крикнула охрипшим от долгого молчания голосом:

— Там!

Пегаска своими барахтаньями окончательно разорвала пробитый копьём воротник доспехов и приземлилась на копыта. Она распахнула крылья, взлетела под потолок и ринулась к Рэрити, зубами вытаскивая из внутреннего чехла кинжал. Единорожка пригнулась и замахала хвостом, как кошка перед прыжком, а затем схватила телекинезом направленное на себя острие и, махнув головой, по дуге отправила стражницу в стену. Белая кобылка услышала влажный хрустящий звук удара, обернулась и увидела, как задние копыта голубоглазой рабыни возвращаются на пол после того, как их ударом та отразила атаку очнувшейся и прыгнувшей к рабам рогатой тюремщицы. Желтоватая кобылка отлетела от удара крепкой земной пони и больше не пыталась вставать. Рэрити улыбнулась восставшей рабыне и получила в ответ сияющую, заразительную улыбку.

— Ты Третья? – спросила белая единорожка, вспомнив порядковый номер места, на котором стояла её нежданная союзница.

— Нет, — весело мотнула головой кобылка, — я… кажется… Пинки Пай.

Рэрити не успела в ответ представить себя и сестру: на шум к тюремщицам примчалось подкрепление в виде жёлтого единорога с сине-фиолетовой гривой, криво выбивающейся из-под наспех нахлобученного на голову шлема – собственно, единственного элемента экипировки. Рог жеребца вспыхнул, голубоватое поле под цвет глаз объяло его ноги и впиталось в них. После этого заклинания стражник помчался на Свити Бель, Пинки Пай и Рэрити безумно быстрым галопом. Немногим позже, чем белоснежная единорожка осознала, что он достиг зоны, в которой был силён её телекинез, жеребец перепрыгнул Свити Бель, настиг Пинки Пай и сбил ту с ног ударом груди. Единорог поднялся на дыбы и высоко занёс передние копыта для удара, но Рэрити его опередила. Она схватила телекинезом скальпель и полоснула по боку жеребца сверху вниз, рассекая также и кьютимарку в виде пятиконечной звезды с изогнутым шлейфом. Жеребец вскрикнул, отшатнулся назад и опрокинулся на спину. Белая кобылка, не выпуская из телекинетического поля окровавленный скальпель, бросилась к нему и высоко подняла магией своё оружие, чтобы ударом в горло покончить с единорогом, но вдруг услышала испуганный голос Фэнси Пэнтса:

— Нет, Рэрити, нет! Остановись!

Единорожка выронила скальпель. Она никак не ожидала, что этот жеребец будет здесь, и тем более не думала, что он назовёт её по имени. Спустя секунду в подземелье лавиной ворвались вооружённые пони и окружили рабов. Фэнси Пэнтс тут же вернул себе самообладание и приказал:

— Белых единорожек – в мой кабинет. Рабов – по их постам. Земной всыпьте пятьдесят плетей. Всю неделю пусть выполняет двойную норму.