Влекомые роком

Часть вторая. «Первый. За мгновение до...» Глава 0

«Counting moments always change my life.

Counting moments when joy or tears arrive.

Counting moments I never will forget.

Sudden, unexpected things come to pass.»
(«Миг короткий тронет мою жизнь:

Миг короткий, где смех и плач честны.

Миг короткий не будет мной забыт,

Давший мне судьбу, которую не ждал».)
Darkseed, «Counting moments» («Считанные мгновения»)

0

Если хорошенько поискать, можно найти во Вселенной места вне пространства и времени, непостижимые уголки бытия, где можно спрятаться от проницающих мироздание эманаций Хаоса и пристального внимания к твоей ничтожной персоне со стороны трансцендентных сил. Подобно улитке, устроиться поудобнее в уютной раковинке, втянуть усики-глаза и только иногда выглядывать наружу – осторожно-осторожно, чтобы никто не заметил твоего любопытного взгляда.

Конечно, сказанное – не более чем метафорическая фигура: место, где я нахожусь, имеет свои надмировые, пространственные и временны́е координаты, но вместе с тем оно, как сказал Отшельник, надёжно скрыто в «вероятностной тени» одного из мёртвых миров, что бы ни означало это малопонятное словосочетание. Крошечный закукленный клочок пространства, почти не выпускающий в междумирье «запах» ауры, по которому меня можно найти. Однако пресловутое «почти» не слишком обнадёживает: уж я-то знаю, сколь последовательными и настойчивыми могут быть различные сущности в стремлении заполучить моё «драгоценное» тело. При этом как-то совсем не жаждется проверять, что произойдёт в случае моего обнаружения, ведь «испытания», выпавшие на мою долю, были настолько неотличимы от смертельных опасностей, что это напрочь отбило у меня охоту и дальше испытывать Судьбу. Отшельник говорил, что Она обожает играть со смертными, как кошка играет с мышью. Это даже не совсем метафора, поскольку «могущественная леди», как он Её иногда называет, «играет» с отдельными крошечными судьбами не осознанно, а, можно сказать, «инстинктивно», на уровне ничтожных ответов живого организма вроде азартной погони фагоцита за незваной бактерией. В любом случае, раз уж бедной «мышке» однажды удалось провести всемогущую «кошку», первой невредно схорониться от взгляда последней елико можно надёжнее. Дважды испытывать Судьбу станет только сумасшедший.

Хорошо, хорошо, нет проблем, посижу здесь год-другой в надежде, что участникам творящейся в Множественной Вселенной божественной канители со временем станет не до меня. По словам Отшельника, этого времени вполне может хватить: нынешняя суета вокруг Тартара заставила космические силы отринуть эпически неторопливое «ползанье» в макромасштабах, и теперь отдельные духи «высокого полёта» способны отзываться на некоторые события почти столь же быстро, как и смертные создания, прикованные к тверди миров. Это обстоятельство может сыграть на копыто: пройдёт какое-то время, изменится раскладец – и я стану для них бесполезен.

А пока я предоставлен самому себе и коротаю время, как могу. Домик-лабаз, выстроенный неизвестно кем больше по меркам Приматов, нежели пони, снаружи выглядит серо и уныло, да и внутри не очень-то впечатляет, но после небольшой уборки начинает обретать жилой вид. Удобства здесь очень сносные, хотя тоже слегка непривычные. В ду́ше есть горячая вода, только я далеко не сразу разобрался, как менять её температуру единственным рычагом. Высокая кровать в спальне своими размерами напоминает корт для игры в шары; будь я обременён женой и двумя-тремя наложницами, на этой кровати смогли бы разместиться мы все, да ещё бы место осталось. В подвале – огромный склад консервированных продуктов, из которого я уже натаскал в столовую несколько жестянок с горошком, кукурузой, бобами, овощным рагу и другой снедью, соки в плотных бумажных пакетах и какие-то чайные сборы, разделённые на порционные мешочки, в красивых ярких коробках. Соки на поверку оказались чем-то вроде морсов, вкус их не слишком мне понравился: чувствовались резкие нотки искусственных веществ. Во всех консервах ощущалось присутствие усилителя вкуса вроде того, что добывают из водорослей жители морского побережья на западе и юго-западе Империи. Соль нашлась только в измельчённом виде, но оказалась очень белой и чистой.

Думаю, мне не почудилось: в подвале есть даже мясные консервы. Эта находка навела меня на размышления: кто ещё может сюда наведаться? Уж точно не ингату. Примат? Почему бы нет? Если подумать, убранство дома рассчитано как раз под его нужды. Проверять себя мне пока не хочется; отложу на потом, когда отправлюсь искать выпивку, а она там обязана быть!

Этикетки испещрены надписями, но все они на неизвестных языках. И пусть кое-где бо́льшая часть алфавита не отличатся от нашего, буквы редко складываются во что-то осмысленное. Несколько строк выписаны необычной волнистой вязью, схожей со знаками «эпитафий», высеченных на стелах Маалихского некрополя, а те знаки, к слову, так и не удалось разгадать.

Откладываю ребусы на потом и принимаюсь исследовать окрестности. Место это не без странностей: низкий серый небосклон, бледное световое пятно в зените, участок луга с редкими кустами версты на три вокруг дома, непроходимый барьер, замыкающий это невеликое пространство, – словом, и впрямь кусочек некоего мира, который аккуратно вырезали из ткани реальности и поместили в этом мрачноватом «нигде». Иссиня-серая трава даже съедобна, а вот громадное дерево, похожее на клён, которое растёт рядом с домом, щеголяет слишком уж глянцевыми листьями сине-зелёного цвета, которые кажутся искусственными. Пробую один лист на вкус: гадость, но вполне себе живая гадость. Что ж, пора наметить себе маршрут для пробежек. Бегу размеренной рысцой, а думами невольно возвращаясь в детство и юность, теперь уже странно далёкие, вызывающие крамольные мысли, что всё это случилось во сне или вообще не со мной. Нет, нет, условимся с моим строптивым сознанием больше так не шутить. Зачем в нашем рассказе ещё и мнимые воспоминания? В действительных бы разобраться!

Делая круг за кругом, веду сам с собой глубокомысленный диалог, прикидываю так и сяк, следует ли мне облечь свои воспоминания в форму ненаписанного автобиографического романа сомнительной литературной ценности. Взвесив, как говорили когда-то алхимики, все «про э контра», заключаю, что это самый логичный способ худо-бедно разобраться в померкших воспоминаниях и переосмыслить многие казалось бы случайные события, столь круто менявшие мою жизнь с того самого момента, как я начал более или менее осознавать себя. Затею-ка панибратский диалог с неведомыми ценителями ненаписанных произведений, сделаю вид, что слышу их каверзные вопросы, а в ответ растекусь мыслию по облакам тайных мотивов и событийных подоплёк – да и вывалю на невинные головы внимающих все свои логичные и не слишком суждения, не пренебрегая ироничной манерой изложения, которой любит щеголять Отшельник… Эй, слушатель, ты ещё здесь? Не испужался?

Почему роман? Несложно ответить: мой рассказ будет продолжительным, полным тёмных страстей и драматических поворотов, в меру сумбурным, порой даже потешным, но в нём неизбежно найдутся лакуны, выдолбленные в моей памяти самим временем. Такие пустоты нужно чем-то заполнять, дабы не терять связность повествования. На помощь мне явятся причудливые образы из когда-то виденных снов – чем не «клей» для разрозненных эпизодов? Сгодятся и плоды размышлений, многие из которых, к моему удивлению, были произведены на свет юным сознанием вашего покорного слуги именно в те до странности далёкие годы.

Да, я твёрдо решил извлечь всё, что годами копилось в закромах памяти, разложить по полочкам и сверкающие новизной чувств мгновения, и посеревшие, истрепавшиеся от времени сценки. Всё пойдёт в дело, а что не будет подходить, то домыслим, подновим, обтешем, подгоним, уложим в мозаику для будущего любования. Трепетнее всего я буду обходиться с воспоминаниями далёкого детства, беззаботной жеребячьей поры, скоротечной, но оттого тем более отрадной мне; зуб даю, что эта часть рассказа представит вам образ серьёзного не по годам жеребёнка, обеспокоенного довлеющей над ним волей провидения. Смеюсь в ответ на свои мысли, но из песни слов не выкинешь: серьёзен был, мечтателен был, да, впрочем, был и странен – что тут говорить… А уж с кем якшался по своему хотению или волей обстоятельств… Некоторых из этих существ и вспоминать тошно.

Картины памяти похожи на образы, рождающиеся от созерцания юной прелестницы из тех, кто беспечно и неторопливо шествует по залитой ярким солнцем улице, улыбаясь встречным пони, щедрому на тепло светилу, собственному отличному настроению и незатейливым своим мыслишкам. Ты увлечённо смотришь, как она грациозно несёт красивую головку, легко и изящно ступает милыми точёными ножками, игриво помахивает хвостом; однако волнующие картины, что рисуются в твоих мыслях, непременно хоть в чём-то, но разойдутся с явью, если появится возможность их сравнить. Но всё же окрутить молодую кобылку стократ проще, чем «вызвать на откровенность» собственную память.

Отшельник, поднаторевший в «играх разума», где, по его словам, он чаще всего выступал заводилой, в ответ на моё невысказанное стремление порыться в собственной памяти посоветовал не придавать большого значения забытым деталям. Напротив, убеждал он меня, вымысел заметно приукрасит любой рассказ, а борьба за достоверность – удел тех немногочисленных клевретов Судьбы, кто способен открывать по своему хотению любую страницу прошлого какого угодно существа, не боясь щербин, каковые высечены на ветшающих скрижалях книги судеб самим Временем. Вот пусть они, крохоборы, этим и занимаются, угождая влуствующей над ними скрупулёзности. Идеализировать былое – естественное свойство ума; желание дополнять истёршиеся за давностию лет жеребячьи воспоминания зрелыми выводами – тоже неизбежное зло. Да и какое это зло? Любой факт, который поспособствует пониманию событий, вершившихся вокруг меня в пору взросления, послужит добру, и только ему! Посему я решительно отбрасываю пустые терзания и приступаю к своему рассказу.