← Глава 8 Глава 10 →

Одной крови

Глава 9

Скуталу проснулась оттого, что озорной солнечный зайчик, проскочивший сквозь щель между шторами, устроился прямо на ее здоровом глазу. Недовольно бурча себе под нос, пегаска осторожно потянулась. За прошедшие три дня она уже успела научиться двигаться так, чтобы не тревожить ни сломанную переднюю ногу, ни треснувшие ребра. Вот только никак не могла привыкнуть к тому слепому пятну, которое образовалось на месте ее левого глаза.

Стараясь не шуметь, она спрыгнула на пол, и неловко захромала в ванную. Свити Белль все еще спала на своей кушетке, зарывшись носом в подушку. Верная своему слову, она почти не отходила от пегаски, и даже выпросила у Черили разрешение не ходить в школу до ее выздоровления. Правда, та взамен потребовала, чтобы она самостоятельно изучала учебный материал и делала домашние задания. И, по мере возможностей, помогала с этим и Скуталу – на что единорожка откликнулась со всем старанием. Видеть свою подругу в виде «строгой» учительницы было необычно и даже забавно – но пегаска не могла не признать, что у той неплохо получалось.

Подойдя к зеркалу, кобылка мрачно уставилась на свое отражение. Синяки и ушибы постепенно сходили на нет, а сломанная левая нога мирно покоилась в гипсе. Трещины в ребрах на деле оказались не такими страшными, как сперва казалось, и были особым образом стянуты хитрыми повязками. Но вот глаз!.. Отведя копытом челку, Скуталу медленно распутала бинты и осторожно отлепила пропитанный мазью тампон. Отек от удара уже не выглядел так кошмарно, как несколько дней назад… но радужка по-прежнему выглядела неприятно мутной, да и зрение к ней никак не возвращалось. Зажмурив здоровый глаз, пегаска изо всех сил попыталась увидеть больным хоть что-нибудь. Бесполезно.

Отодвинув штору, она подставила лицо ярким солнечным лучам в отчаянной надежде, что может хоть свет дневного светила, зримое проявление силы и любви Селестии, сумеет пробиться сквозь заполнившую его тьму. Тщетно. Пегаска все стояла и стояла, а из глаз ее текли слезы.

Наконец, она смогла взять себя в копыта. Умывшись, достала чистые бинты, тампон и мазь; спустя несколько минут повязка вновь скрыла под собой ставший бесполезным глаз. «Ничего… я еще жива, Свити им не досталась, а директор скоро отправится за решетку. А глаз… ну, на крайняк у меня есть еще один!» — Невесело улыбнувшись своим мыслям, пегаска пошла будить подругу.

Три прошедших дня были тяжелы, но Коппервинг мрачно подозревал, что следующие будут только хуже. После «интервью» с той странной журналисткой, он смог урвать всего лишь несколько часов сна – а после развернул кипучую деятельность, единственной целью которой был поиск любых возможных способов лечения. Заручившись поддержкой Твайлайт, он написал десятки писем самым выдающимся и именитым докторам Эквестрии. Кроме того, сообщил родителям и Балк Бицепсу – вряд ли тот мог как-то помочь, но Коппервинг посчитал необходимым известить врача о состоянии его пациентки. Он хотел было написать и принцессам – но после некоторых раздумий, решил с этим не спешить. Ему показалось недостойным просить помощи у божественной сущности, прежде чем были испробованы все прочие способы и средства. Остаток дня они с Твайлайт провели в библиотеке, ожесточенно штудируя книгу за книгой, пытаясь найти описание подобных случаев и советы по лечению.

На следующий день, оставив единорожку и дальше разбираться с книгами, пегас решил навестить Зекору. По своему опыту он знал, насколько сильно отличаются подходы и методы зебриканских шаманов и травников от традиций эквестрийской медицины. Не обладая собственной магией, зебры научились использовать ту силу, что содержится в окружающем мире, получая на выходе совершенно фантастические зелья и мази. В ход шло бесчисленное множество растений и трав, кореньев и плодов. Иногда добавлялись и вовсе несъедобные ингредиенты – Коппервинг вспомнил, как однажды Зекора выпросила у него одно из его перьев – и тут же пустила на очередное варево. Нет, опытный лекарь-единорог умел лечить не хуже, вот только его могло просто не оказаться рядом. А вот припасенное про запас зелье всегда могло поправить здоровье или прогнать болезнь, в какой бы глуши не возникла в нем нужда. Эти различия способствовали здоровой конкуренции – в Эквестрии стали все чаще попадаться травники-зебры, а в Зебриканию отправлялись некоторые из единорогов-целителей. И хотя не все относились к такому обмену с доверием, высмеивая чужаков или демонстративно отказываясь у них лечиться, обмен опытом непрерывно нарастал, а достигнутые результаты говорили сами за себя.

Прибыв на место, пегас нетерпеливо заколотил в дверь. Не дождавшись ответа, он вошел в дом. Зекоры внутри не было. Наскоро осмотревшись, Коппервинг увидел записку. В ней рифмованным текстом было сказано, что шаманка ушла на несколько дней, намереваясь набрать запас каких-то особенно редких трав. Прочитав дату – вчерашнее число! – пегас от души выругался. Отыскав перо и чернильницу, он оставил Зекоре свое сообщение, прямо под ее стихами. В ней пони вкратце обрисовал ситуацию, и попросил зебру как можно скорее явиться к ним в Понивилль. Вернув записку на место, Коппервинг поспешил назад в город. Мельком проведав свою подопечную, он вновь засел в библиотеке вместе с Твайлайт.

Уже на следующий день стали приходить первые ответы от светил эквестрийской медицины. Из большинства писем следовало, что врачи уважают и признают медицинский авторитет доктора Хорса, и доверяют методам его лечения. Также было предложено восемь новых лечебных заклинаний; а еще поступило несколько предложений о переводе Скуталу в другие лечебные заведения. И если заклинания, хоть и безрезультатно, они честно испробовали, то на переводы был дан решительный отказ: те больницы не гарантировали исцеления, к тому же находились в многих днях пути от Понивилля.

Коппервинг храбрился изо всех сил. Развив бурную деятельность, он искренне старался поверить сам и убедить окружающих, что глаз придет в норму, нужно лишь еще немного времени и лечебной магии. Но в глубине души пегаса рос ужас – он не знал, что делать дальше, и боялся того, как Скут может перенести худший вариант развития событий. Все это, вкупе с нервным перенапряжением, привело к тому, что вечером жеребец напился в стельку, сидя прямо на полу ставшего неожиданно пустым и холодным дома. И если бы какому-то другому пегасу пришло в голову заглянуть в окно облачного дома, его взору бы открылась страшная картина. Коппервинг, едва держась на ногах от выпитого, наматывал бесконечные круги по комнате. Заплетающимся языком он то злобно костерил Лютефиска и клятвенно обещал ему жестоко отомстить – то, со скупыми слезами на глазах, безудержно молил высшие силы – любые и все сразу – об исцелении больного глаза своей подопечной.

Расследование тем временем шло своим чередом. Опросив свидетелей, Найтлайт с помощниками устроили еще один, гораздо более тщательный, обыск в помещениях приюта. Помимо кабинета директора, они также старательно проверили и комнаты его беглых подельников. И если первая была безукоризненно чиста, то во второй было найдено несколько пегасьих перьев. Опрошенные жеребята подтвердили, что они по цвету совпадают с окрасом Насти Торна, местного повара. Сотворив поисковое заклинание, Найтлайт выяснила, что тот уже покинул город, и сейчас спешно направляется на восток, в сторону Филлидельфии. Не имея возможности отправить за ним погоню, сарозийка написала письмо командиру гвардии, ответственному за тот район. Вкратце обрисовав ситуацию, она попросила приложить все усилия для поиска и задержания Торна. Вложив в конверт одно из перьев, Найтлайт отнесла его на почту, где за счет своих полномочий добилась для письма наивысшего приоритета срочности.

Когда она вернулась в кабинет директора, ее ждал приятный сюрприз: снова и снова сканируя помещение на тайники и скрытые секреты, единороги смогли-таки нащупать аномальную зону внутри одной из стен, и теперь с гордостью демонстрировали лейтенанту найденную в потайной нише резную шкатулку.

Впрочем, радовались они не долго. Все попытки открыть находку были неудачными: судя по всему, ее защищали хитроумные заклятья, накрепко запирающие ее для всякого, кто не знал тайное слово-активатор. Словно этого было мало, чары препятствовали и магическому сканированию, не давая даже выяснить, что скрывается внутри. Сдерживая раздражение, сарозийка отнесла шкатулку к Твайлайт Спаркл: если кто в этом городе и мог взломать или обойти заклинание, то разве что носительница Элемента Магии.

Выслушав Найтлайт, единорожка внимательно изучила принесенную находку. Не сумев сходу дать внятного ответа, она принялась искать его в томах и фолиантах библиотеки Золотого дуба. Подчиняясь ее телекинезу, книги десятками слетали с полок, зависая у нее перед глазами; страницы перелистывались с бешеной скоростью, вызывая у сарозийки рябь и помутнение в глазах. Перо металось по блокноту, покрывая страницы аккуратным почерком и редкими пятнами клякс – единорожка сверяла, анализировала, отделяла правду от выдумки и факты от надуманной со временем ерунды. Наконец, спустя почти что два часа, у нее был готов предварительный ответ.

Со слов Твайлайт, это была Шкатулка Тайн – редкий и дорогой артефакт, гарантирующий владельцу абсолютную сохранность содержащихся в нем вещей. Больше ей не удалось выяснить ничего полезного – на шкатулке не было клейма мастера, а наложенные на нее заклятья обеспечивали ей идеальную сохранность. Ни рассохшегося дерева, ни потрескавшегося лака, ни даже сколов или царапин – находка могла быть сделана как вчера, так и пару веков назад. Итоговый вердикт был неутешителен: без кодового слова не открыть. Силовой способ исключался – заклятия были так хитро наложены, что при разрушении шкатулки уничтожилио бы содержимое. А на перебор вариантов, по самым грубым подсчетам, могли уйти годы. Напоследок Твайлайт попросила обращаться со шкатулкой максимально осторожно: бывали случаи, что на них накладывали не только защитные, но и охранные чары, активация которых могла грозить увечьем или даже смертью.

Следующие пару дней сарозийка провела в попытках допросить бывшего директора приюта. Сам вид его, избитого и в кровоподтеках, доставлял ей мрачное удовлетворение – было видно, что Коппервинг успел основательно над ним поработать. Но допросу это, увы, не помогало — говорить Лютефиск наотрез отказывался, нагло заявляя о своей невиновности, и требуя адвоката. Не действовало ничего – ни угрозы, ни осторожно применяемые сарозийские техники допроса. Директор молчал, лишь иногда презрительно косился на кобылку, словно сама ситуация его совершенно не волновала.

«Вот ведь гад!.. Понимает, сволочь, что поиски наши пока что окончились ничем! Да и что шкатулку не открыли, тоже наверняка догадывается! Ведь наверняка самое главное в ней спрятано, иначе смысл такую защиту городить?» — Тут Найтлайт задумалась. – «А что, если шкатулка – лишь приманка, эдакий отвлекающий маневр, призванный спрятать настоящую тайну, реальный компромат? А внутри – вкладыши от жвачек или подобная ерунда? Да нет, едва ли. В любом случае – пока что это все, что у нас есть. Но ничего, ничего... Я отослала фотографии и описание шкатулки в архивы и хранилища Кантерлота. Если где и смогут раскопать что-то полезное про эту дискордову штуковину, то только там. А еще на днях приедут умники из столицы, и уже вплотную займутся молчуном-директором. И кабинет еще раз проверят, и подельника его расколят, кстати, как он там?..»

А Чэйсер с момента попадания в больницу так и не приходил в сознание. Врачи пожимали плечами – на кому это не походило, но и дать внятное объяснение причинам его состояния они тоже не могли. Поэтому его допрос откладывался на неопределенный срок. Само собой, к нему, как и к Лютефиску, были приняты самые строгие меры по безопасности: особое кольцо блокировало магию, а правая передняя нога приковывалась к изголовью массивной больничной кровати. Кроме того, у обоих было срезано по пучку волос, чтобы в гипотетическом случае побега у них не было и шанса скрыться от погони. Словно и этого было мало, больницу в целом и их палаты в частности были под круглосуточной охраной – но их стерегли не столько от побега, сколько от всего того, что с ними могли сделать разъяренные местные жители.

На следующий день прибыло обещанное подкрепление. Ко всеобщему удивлению, в Понивилль направили самого Крисп Крекера, ветерана кантерлотского сыска. Старик был живой легендой и признанным мастером своего дела; уже сам факт того, что дело поручили не кому-то другому, а именно ему, говорил о многом. Его сопровождала молодая единорожка по имени Лаванда – успевшая, несмотря на молодость, раскрыть нескольких громких дел. Вместе с ними прибыл десяток гвардейцев, во главе с пегасом Опал Клаудом.

Сразу же после прибытия, Крисп с головой погрузился в работу. Наскоро изучив отчеты Найтлайт и ее отряда, Крекер взял командование на себя, оставив за ней лишь вопрос охраны и общей безопасности. Сарозийка была только рада, хоть и изо всех сил старалась это скрыть. Допросы того рода, что предстояли Лютефиску и его сообщнику, никогда не были ее сильной стороной; в то же время, с силовыми задачами опыта и знаний ей было не занимать.

Дело постепенно сдвинулось с мертвой точки. Презрительно молчавший в ответ на все старания Найтлайт, директор наконец-то стал реагировать на усилия новых следователей. И хотя ничего стоящего он пока что так и не сказал, начало было положено.

После первого же допроса, Лаванда забрала найденную в кабинете шкатулку. Тщательно ее изучив, она долго сверялась с полученной из архивов информацией, делая какие-то пометки и записи. А ближе к вечеру устроила офицерскому составу небольшую лекцию.

По всему выходило, что шкатулке было уже несколько сотен лет, и создана она знаменитым мастером Кирионом Джином, или же его учениками. В подтверждении своих слов, Лаванда указала на контуры печати мастерской, вплетенные в замысловатый узор верхней части шкатулки. Сделано это было настолько ловко, что символ невозможно было распознать даже в упор, если не знать точно, что именно и где искать. Для наглядности Лаванда показала несколько фотографий двух других творений того же мастера, еще одной шкатулки и небольшого сундучка. Резьба и орнамент различались, но характерная печать была одинаковой на всех трех изделиях.

Этот факт вызвал оживленное обсуждение со стороны присутствующих. Ценность и стоимость находки была поистине невероятной, что приводило к следующему логичному вопросу: откуда у такого, как Лютефиск, такое сокровище? Сам факт того, что он владел артефактом подобной редкости, говорил о многом. Ведь продав его, можно было выручить столько денег, что хватило бы до конца жизни. Однако вместо этого директор использовал Шкатулку Тайн по назначению, спрятав в ней секреты и подробности своего заработка на работорговле.

На правах рассказчика призвав коллег к молчанию, Лаванда добавила, что в общих чертах догадывается, как ее можно открыть. Как сообщили из Королевского архива, все подобные работы Кириона, бывшего в те годы придворным изобретателем при дворце императора Грифоники, на самом деле открывались еще одним паролем. Вплетенное в саму структуру заклинания, это потайное слово было абсолютно невозможно обнаружить, и тем более, избавиться от него. Само собой, что заказчики, выкладывающие за «совершенный сейф» огромные деньги, про такое не знали и знать не могли. Не то что бы Джину были нужны те секреты или ценности, что он мог похитить с помощью такой вот хитрости, нет. Но жизнь среди грифонов превратила его в настоящего параноика, что и привело к созданию таких вот встроенных лазеек. В дальнейшем немногочисленные шкатулки и сундучки благополучно осели в сокровищницах знатных родов, принеся мастеру и его школе богатство и заслуженную славу. А сам факт существования лишнего пароля всплыл совершенно случайно и не так давно, когда исследователи наконец-то смогли расшифровать книгу мемуаров самого Кириона Джина.

Терпеливо переждав последующую за этим известием настоящую бурю восторгов, Лаванда несколько остудила пыл собравшихся. На данный момент было известно лишь то, в каком направлении нужно искать, а не сам пароль. Исходя из информации по тем двум изделиям Кириона, что оказались не в частном хранении, но пополнили музейные фонды, можно было утверждать, что потайное слово как-то связано с искусством той эпохи. Если им удастся найти упоминания о конкретно этой шкатулке, то подбор ключа займет всего несколько дней; если же нет, то положительного результата придется ждать недели две, не меньше. В любом случае, начало было положено.

И вновь из Понивилля по всей Эквестрии разлетаются письма и послания. На этот раз – в библиотеки и архивы. Помеченные знаком «секретно», они содержали описания найденной шкатулки, и запрашивали всю имеющуюся информацию по этому вопросу. Отдельное письмо было направлено в Королевский архив, где хранились мемуары Кириона. Помимо вопроса о шкатулке в целом, архивариусов просили составить список и описание литературы, музыкальных произведений, живописи и всего тому подобного, что упоминалось в записях Джина. Это был огромный объем работы, но выбора не было. Важно было не упустить и малейшей детали, ведь именно в ней могла скрываться подсказка к заветному кодовому слову.

Новое утро принесло Коппервингу жуткую головную боль и прочие, еще менее приятные, последствия излишних возлияний. Запив припасенную таблетку целым кувшином воды, показавшейся ему поистине освежающе-прохладной и прямо-таки невероятно вкусной, он снова завалился на кровать. Облегчение пришло в положенный срок – спустя каких-то полчаса он вполне бодро готовил себе завтрак. Но поесть спокойно ему не дали – снизу послышался знакомый голос.

— Коппервинг, друг мой!

Войдя лишь только я домой,

Как клич увидела я твой!

И вот, собрав…

Выглянув в окно, он увидел Зекору и приветственно замахал ей копытом. Та запнулась на полуслове, а потом помахала в ответ. Оставив на столе недоеденный завтрак, Коппервинг поспешил навстречу подруге.

Уже на земле пегас обратил внимание, что выглядела зебра неважно. Длинное шерстяное пальто, не по сезону теплое, наглядно демонстрировало, насколько плохо зебра переносила даже такой слабый морозец. На спине у Зекоры были закреплены две большие сумки, разносящие по округе крепкий аромат лекарственных трав. Ее привычный ирокез был растрепан и помят, ноги густо испещряли свежие царапины, а глаза покраснели от усталости и недосыпа. Но несмотря на все это, улыбка у нее осталась прежней. Отмахнувшись от обеспокоенного взгляда Коппервинга, она расстегнула ремень и с видимым облегчением опустила свою ношу на землю. Несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга – а после коротко и тепло обнялись.

— Тебя всегда я видеть рада,

Но причина…

— Зекора, ну ради всего святого! – разорвал объятия пегас. – Мы не первый день знакомы – и достаточно близко, попрошу отметить! – чтобы ты при мне утруждалась в рифмованной речи.

— Слова твои… — начала было зебра. Но, увидев закатившего глаза жеребца, виновато улыбнулась и продолжила обычной речью. – Приятно, что хоть с кем-то можно поговорить по-простому, без этих статусных стихов. А то доходит до того, что я даже сама с собой так говорю, веришь? – Следом она проговорила несколько слов на родном диалекте. Неплохо зная Зекору, пегас мог с уверенностью утверждать, что это было что-то непечатное.

— Ты представить себе не можешь, как я рад тебя видеть, — искренне сказал Коппервинг. Не дожидаясь просьбы, он подлез под ремни сумок, расположив их у себя на спине. – И как же я хочу верить, что твои микстуры и зелья смогут помочь там, где бессильны наши доктора!..

— Давай не будем забегать вперед, ладно? – поморщилась зебра. – Из твоей записки было понятно, что дела там плохи. И главная проблема в том, что поражен именно глаз – а это то место, которое ни наши знахари, ни ваши врачи, толком лечить так еще и не научились. Мы можем снять воспаление, ускорить восстановление, устранить инфекцию – но и только. Понимаешь, к чему я клоню?

— Понимаю, — скрипнул зубами пегас. – Вы можете лечить то, что еще можно вылечить. А вернуть зрение…

— …Мы не в силах, — закончила за него Зекора. – Медицина с каждым годом идет вперед, семимильными шагами тесня болезни, увечья и саму Смерть – но до окончательно победы еще очень далеко, и увидеть ее нам с тобой не суждено. – Видя, как поник от ее слов жеребец, она поспешила добавить: — Как бы то ни было, Скуталу сперва нужно осмотреть. Есть у меня одно средство – не очень-то приятное, зато скажет наверняка, можно ли там еще что-то сделать. Быть может, ты излишне сгустил краски, и помочь ей в моих силах. А пока будем идти, расскажи-ка мне в подробностях, что и как там случилось…

Вот уже десять минут прошло, как Скуталу терпеливо сносила нескончаемые манипуляции Зекоры. Явившаяся вместе с Коппервингом, зебра изрядно удивила кобылок своей неряшливой внешностью. Сколько они ее помнили, та всегда выглядела аккуратно и даже с определенным стилем, словно жила в обычном поселении, а не в дебрях страшного Вечнодикого леса. Однако настоящим шоком стало то, что она заговорила с ними обычным, не рифмованным, слогом. Но как бы то ни было, все остальное в ней осталось прежним. И основательность в обследовании, и общая энергичность, и густой запах трав, от которых у пегаски сразу же жутко засвербело в носу.

Глядя на снимки ее сломанной ноги, Зекора одобрительно кивала, явно довольная увиденным. Пообещав приготовить несколько зелий для скорого срастания перелома, она перешла к осмотру глаза. И судя по резко помрачневшему выражению лица, увиденное ей совсем не понравилось. «Каким же чудовищем нужно быть, чтобы сотворить подобное с юной кобылкой?.. Осознанно! С азартом и жестокой радостью! Предки свидетели – поступок, достойный звездопоклонников из древних мифов, и совершенно чудовищный в наши года!..»

Закончив с осмотром, Зекора попросила принести ей ту мазь, что прописал пегаске доктор Хорс. Изучив ее на запах, растерев между копытами и даже попробовав на вкус, зебра явно осталась ей довольна. Чего нельзя было сказать о состоянии самого глаза, тем более после нескольких дней лечения. Порывшись в своих сумках, травница вытащила оттуда небольшой шарик землисто-серого цвета. Стряхнув с него пыль, зебра отправила шарик себе в рот, и принялась сосредоточенно пережевывать.

Следующие несколько минут прошли в молчании. Зекора жевала; Свити Белль, словно завороженная, наблюдала за этим монотонным процессом. Коппервинг нетерпеливо мерял шагами палату, а Скуталу отчаянно чесала нос, с трудом удерживалась от оглушительного чиха. Наконец, зебра закончила. Сплюнув получившуюся кашицу на подставленное копыто, она обратилась к пациентке:

— Тебе не понравится, что я собираюсь сделать, но ты уж потерпи, для тебя ведь стараюсь. Коппервинг, будь готов! – С этими словами Зекора одним хлестким движением запустила получившееся месиво прямо в лицо Скуталу, с невероятной точностью полностью покрыв им левый глаз. А когда кобылка с возмущенным воплем отпрянула, с явным намерением отереть лицо, жеребец уже был рядом. Даже не предполагая, чего ожидает от него Зекора, он среагировал быстро и правильно. Одним прыжком подскочив к подопечной, Коппервинг стиснул ее в крепких объятиях, не давая ей стереть с лица дурно пахнущую кашицу.

— Терпи, моя маленькая… пожалуйста, потерпи, — ласково шептал пегас ей на ухо. Даже он не всегда понимал действия Зекоры – но в том, что они как минимум не несут в себе вреда, как бы странно или неприятно не выглядели, жеребец был уверен полностью. – Еще немного, прошу тебя, для тебя ведь старается!..

Пенящаяся серо-коричневая жижа медленно стекала по лицу Скуталу. Прочертив грязные дорожки, она бурыми слезами капала на спину Коппервинга, оставляя на его шерстке мерзкие кляксы. Свити Белль, во все глаза смотревшая на происходящее, позеленела и, прикрыв рот копытом, побежала в ванную. Вскоре оттуда раздались протяжные звуки, наглядно свидетельствующие, что медицина зебр подходит не всем и не каждому.

Постепенно Скуталу сумела успокоиться, во многом благодаря бережным, хоть и крепким, объятиям пегаса. Глубоко вздохнув, она сомкнула веки, позволив… да чему бы то ни было! – полностью размазаться на поверхности пораженного глаза. Ощущения при этом были очень странными – вроде бы морозит, но при этом слегка пощипывает. Не зная, в чем смысл такой проверки и боясь по итогам услышать плохой прогноз, Скуталу воспользовалась возможностью и покрепче прижалась к своему опекуну. Чувствуя тепло его тела, ровный звук дыхания, крепость объятий и легкий запах пота, пегаска нашла в себе силы расслабиться, невольно вспоминая их первый разговор в больнице.

Она тогда только проснулась. Как выяснилось позже, это оказался тот редкий момент, когда в палате кроме нее никого больше не было. Все еще с затуманенным лекарствами сознанием, Скуталу с удивлением смотрела на незнакомый потолок. Отрывки воспоминаний и общее состояние позволяли предположить, что сейчас она в больнице. Вскоре, следом за возвращением способности рассуждать и мыслить, пришла и боль. Она чувствовалась словно через толщу воды или толстое одеяло, но она была. Все еще качаясь на волнах лекарственной отчужденности, кобылка попыталась проверить состояние своего тела. Чувствовалась болезненная твердость и неподвижность левой ноги, вероятно сломанной и закатанной в гипс. Каждый осторожный вздох приносил с собой боль в груди – видимо, были повреждены еще и ребра. Немного поерзав, пегаска смогла устроиться так, чтобы боль чувствовалась слабее. За этими движениями последовало понимание, что по всему телу ее поджидает множество синяков, ссадин и прочих мелких травм. Закусив губу, Скут с содроганием подумал о том, сколько же времени уйдет на лечение и восстановление. Но это все пустяки, если только… крылья! От внезапности этой мысли она едва не подскочила на постели, зашипев от растревоженных ран. К ее огромному облегчению, крылья оказались в порядке. Чуть-чуть помяты, несколько перьев сломаны – и только. От осознания, что важнейшая для пегаса часть не пострадала, она улыбнулась и попыталась устроиться поудобнее. Вроде бы она отделалась, что называется, «легким испугом», но что-то еще, какое-то чувство или ощущение, все никак не давало ей покоя. В этот момент Скуталу внезапно осознала, что смотрит на мир лишь правым глазом. Левый же, хоть на ощупь и был на месте, ощущался одним сплошным ушибом, скрытым под пропитанной лекарством повязкой.

В этот момент дверь в палату отворилась, и внутрь зашел Коппервинг. Он был растрепан и взвинчен – как ей почему-то показалось, после непростого разговора с врачами или медсестрами. Увидев, что она пришла в себя, пегас замер на несколько секунд – а затем бережно ее обнял.

К своему изумлению, Скуталу почувствовала, что пегас плачет. Это не было рыданием навзрыд или деликатными всхлипываниями – тем не менее, из его глаз катились скупые слезы. «Наверное, так плачут жеребцы», — внезапно подумалось ей. Сквозь слезы, Коппервинг то ли шептал, то ли едва слышно что-то бормотал. Вскоре слезы сменились торопливым, отчаянным шепотом. Не различая и половины, она все же уловила общий смысл. Что пегасу было жаль, и что он подвел ее. Что должен был прилететь раньше, а лучше – еще заранее доходчиво объяснить директору, чтоб оставил ее в покое. Что ему теперь стыдно, больно, страшно за нее.

Слушая его повторяющиеся извинения, она сначала даже растерялась – а что сказать в ответ? И как вообще реагировать на минуту слабости того, кто прежде был известен ей своей силой, упорством, оптимизмом, юмором? Наконец, она решилась – и обняла Коппервинга в ответ. Получилось совсем не так крепко, но все же Скуталу с удивлением отметила, как напрягся в ответ ее опекун. Его тихая беспорядочная речь прервалась, позволив ей вставить хоть слово.

— Ты не виноват, — шепнула она. – Ты спас меня, спас меня снова. Я ни в чем тебя не виню, я тебе только благодарна – за все благодарна. За пищу и кров, за тренировки и лечение. Ты взял меня к себе – ту, до кого никому из взрослых и дела не было. Ты дал мне дом, одарив заботой и вниманием. А теперь ты спас меня, спас второй раз. Если бы ты не пришел, я бы там… умерла. – Одно простое слово, но сказанное со спокойствием и твердой уверенностью. Оно рикошетит от стен и окон, отражается в углах и эхом шумит под кроватью. «Умерла». Смерть, конец. Скучный камень на кладбище и незаживающая рана в сердцах близких. Произнесенное и осознанное в своей окончательности, оно заставляет их разжать объятия и взглянуть в глаза друг другу.

Скуталу глядит в глаза Коппервингу. Пожалуй, это впервые, когда она смотрит в них с такого близкого расстояния. Его глаза слегка покраснели от слез, в них видны боль, беспокойство и… бессилие? Пытаясь ободрить и успокоить, пегаска поднимает здоровую ногу и нежно проводить копытом по лицу своего опекуна. Тот было дергается, но потом прижимает ее ногу своей, пытаясь найти успокоение в этом неловком жесте. Его лицо расслабляется, и на губах наконец-то появляется слабый намек на улыбку.

Коппервинг смотрит в глаза своей подопечной. Правый глаз выглядит нормально, левый не разглядеть под толстым слоем бинтов. Но и этого вполне достаточно, чтобы на него снова накатила волна отчаяния и страха. «А ведь я хотел в следующем месяце начать учить ее летать… И что теперь? Сколько времени уйдет на лечение? И… лечится ли вообще такое?» В этот момент Скуталу касается его лица своим копытом. Пытаясь прогнать дурные мысли прочь, Коппервинг хватается за ее ногу отчаянным жестом утопающего. Ее касание служит четким свидетельством, что может он и опоздал, но все же сумел успеть. Это непросто, но ему удается немного расслабиться и выдавить на лице слабую улыбку. Ведь, как ни крути, он все же успел. Успел опередить смерть.

— Ты все просишь и просишь прощения. – Голос пегаски слаб и невнятен от лекарств, но слова она старается произносить четко и ясно. – Вот только я не считаю тебя виноватым. Ты сделал все, что мог – и даже больше. Но… если тебе это важно и нужно… — она перевела дыхание. Боль в ребрах хоть и не была сильной, но говорить мешала. – Я прощаю тебя. Прощаю за все. Я не держу на тебя зла, не виню и не в обиде. Напротив – я тебе от всей души благодарна. Спасибо тебе за все, Коппервинг. Ты, будучи для меня никем, сумел стать для меня самым близким пони на всем белом свете. Я не могу описать и выразить мою признательность за все то, что ты для меня сделал. И если мое прощение хоть немного поможет тебе, снимет камень с души или хотя бы поднимет тебе настроение – то я с радостью прощаю тебя, прощаю за все…

— Ну-ка, дай мне взглянуть на твой глаз… — Подойдя почти вплотную к пегасам, Зекора решила прервать их затянувшиеся объятия. Не дождавшись от кобылки никакой реакции, зебра слегка потыкала ее копытом. – Э-эй! Да очнись ты уже!

Скуталу настолько погрузилась в воспоминания, что не сразу поняла, что происходит. А потом, встрепенувшись, покраснела и резко отпрянула от Коппервинга, словно бы внезапно засмущавшись такой их близости. Краем глаза она заметила Свити Белль, застывшую на пороге палаты – единорожка, густо покраснев, со странным выражением на лице переводила взгляд с нее на пегаса. Не обращая внимания на Скуталу и ее бурную реакцию, Зекора осторожно раскрыла ей веко, и осмотрела обработанный глаз. Увиденное ей явно пришлось не по вкусу – разжеванная кашица, еще недавно серая, теперь сменила цвет на бледно-розовый. Велев пегаске умыться, зебра кивком указала Коппервингу на дверь.

Жеребец нервно следовал за зеброй. Игнорируя все попытки с ней заговорить, та целенаправленно шла к одной ей известной цели, вынуждая его идти следом. Вскоре они вышли на улицу. Завернув за угол больницы, зебра остановилась возле уединенной лавочки, скрытой от посторонних взглядов густыми зарослями шиповника. Глубоко вздохнув, Зекора, словно бы внезапно обессилив, завалилась на скамейку. Взглянув ей в лицо, Коппервинг с ужасом ощутил, как сердце его проваливается куда-то вниз. Такой мрачной он еще не видел шаманку никогда. Губы ее были сжаты в тонкую линию, на щеках то и дело играли желваки. Бирюзовые глаза ее, всегда казавшиеся ему как-то по-особенному живыми – не важно, смеялась Зекора или гневалась, они всякий раз дополняли ее мимику и невероятно подчеркивали ее эмоции – даже сами глаза теперь казались ему выцветшими, безжизненными. Мертвыми.

Наконец, зебра нашла в себе силы прервать затянувшееся молчание.

— Прости меня, Коппервинг… Трещины в ребрах, сломанная нога – ерунда, мелочь; больничный покой да несколько моих отваров, и гипс снимет уже через неделю. А вот глаз… с этим я помочь ей не в силах. Травма оказалась слишком тяжела, и повреждения… они необратимы. – Последнее слово она выдавила почти через силу. Дрожащим копытом сорвав с пояса флягу, она сделала жадный глоток. Вздохнув, продолжила: — Не спеши винить врачей – поверь, доктор Хорс сделал все возможное. Будь на его месте я сама, или другой опытный врач из ваших, результат бы не изменился. И он не лгал, говоря о том, что шанс на исцеление у нее был. Но даже так, лишь на частичное. Видеть левым глазом она бы могла, но гораздо хуже, чем до травмы. Вот только… ей не повезло. Просто не повезло. Мне жаль…

Наступило долгое молчание. Ветер стих, и даже вездесущие птицы смолкли. Зекора с беспокойством поглядывала на пегаса. Застыв, словно статуя, он невидящем взором глядел куда-то сквозь нее. Попытавшись перехватить его взгляд, зебра поежилась, словно от холода. Застывшие и пустые, глаза его выглядели стеклянными, словно у куклы; но под всем этим таилось скрытое напряжение, напоминающее о грядущей буре, слепой и безудержной в своем проявлении. Губы пегаса едва заметно шевелились, шепча молитвы – или проклятия. Наконец, спустя несколько долгих минут, Коппервинг тряхнул головой, и выдавил из себя бледную пародию на улыбку.

— Спасибо за… честность. Но сейчас… сейчас мне нужно побыть одному, и… есть дела, да… — Тихий и ровный, его голос звучал почти нормально. Но вот взгляд… Не дожидаясь ответа, пони развернулся и собрался было уходить, но замер, ощутив на своей шее ноги зебры.

— Послушай, Коппервинг… — завершая объятия, Зекора вытянула шею, и прижалась к его щеке. На фоне уличной прохлады ее касания касались обжигающими. – Мне очень жаль. Тебе тяжело, и я разделяю твою боль, но… не стоит тебе сейчас быть одному, тем более в таком состоянии.

— Оставь меня… пожалуйста. – Замерев, пегас все так же смотрел вперед, не отвечая на объятия – но и не пытаясь из них высвободиться.

— Нет. Прости, но я не могу, — шепнула ему на ухо шаманка. – Для этого я тебя слишком хорошо знаю. Ведь ты намеревался посетить доктора Хорса, так ведь? И высказать ему все, что думаешь про то, что он, якобы, «утаивал от тебя истинное положение дел». В результате того, что тебе всего лишь нужно выпустить пар, вы крепко поругаетесь. А потом ты сам чувствовал бы себя виновато и глупо – за свою вспышку эмоций и то, что оскорбил и обидел невиновного в ней пони.

— Зекора, ну ради всего святого! – не выдержал пегас. После его ровного и холодного тона, эта вспышка эмоций заставила зебру улыбнуться. – Не надо читать мне нотации, ты не моя мать, в конце-то концов!

— И хвала предкам, — с усмешкой отозвалась она. – Иначе часть наших взаимоотношений была бы в принципе невозможной! – Зебра с облегчением отметила, что от ее шутки жеребец чуть расслабился. Сочтя за добрый знак, она слегка сменила позу, прижавшись к нему еще и боком. В этот момент ее не волновало, как это выглядело со стороны, и что об этой сцене могли бы подумать случайные свидетели. Коппервинг был ее другом, и ему сейчас было очень-очень плохо. А слова и объятия оказались единственным, чем она, шаманка и травница, оказалась в силах ему помочь.

Казалось, прошла вечность, прежде чем пегас распахнул крыло и прижал к себе зебру. Охвативший его гнев понемногу улетучивался, и теперь он мог рассуждать без его ослепляющего воздействия. Ему на смену пришли стыд и самокопание. «Хорошо еще, что она не догадалась, что я хотел сделать после ссоры с Хорсом…» В голове снова замелькали образы, как он врывается в палату к Лютефиску, и любым острым предметом – да хоть ножницами с кухни – воплощает в жизнь древний грифоний принцип «око за око». А дальше – будь что будет. Умом он понимал, что шансов у него было мало – ведь директор находился под постоянной охраной стражи, но еще несколько минут назад план казался вполне себе выполнимым. Мысль же о том, что он сам после такого станет преступником, и понесет суровое наказание, пришла куда позже, уже после слов Зекоры. «Ну отомщу я, отдамся гневу… а что в итоге? Глаз это Скуталу не вернет, а опекуна – меня, то есть, – лишит вмиг. Нет, родители-то мои ее бы не оставили, но каково ей было бы все это вынести? Эгоист ты, братец, дискордов эгоист!..»

— Коппервинг? – нарушила молчание зебра. – Когда… — она сглотнула комок, и попробовала снова: — Когда ты ей скажешь?

— Не знаю, — честно признался пегас. – До сегодняшнего дня она – да и я тоже, чего уж там! – жили надеждой, что ты, или Хорс, или хоть кто-нибудь другой сможет исцелить ее травму. А теперь… теперь даже не знаю. Она сильная, но как бы эта новость, этот приговор, ее бы не сломала окончательно.

— Ну сказать в любом случае придется, — виновато ответила Зекора. – К тому же, она ведь не ослепла полностью! В мире живет множество существ – зебры, пони, грифоны и многие другие, которым повезло куда меньше. А уж после того, что довелось ей перенести, то и…

— Да знаю я! – огрызнулся на нее пегас. Едва утихшее, пламя гнева снова шевельнулось, грозя вновь затопить его рассудок. Разорвав объятия, он навис над зеброй, и продолжил, тихим и злым голосом: – Это моя вина, что она лишилась глаза! Сперва я недосмотрел – ну откуда мне было знать, что она вот так полезет на рожон, прямо в копыта к этому ублюдку? А потом прибыл слишком поздно, когда он едва не забил ее до смерти! Я подвел ее тогда – и не могу помочь теперь!

Стоя с ним нос к носу, Зекора чувствовала себя очень неуютно. В подобном состоянии она видела Коппервинга всего пару раз. Обычно веселый и беспечный, в редкие критические моменты он мог вспыхнуть от гнева, словно спичка. И, по словам самого пегаса, не всегда такие случаи проходили без различных происшествий. Поэтому зебра не стала с ним спорить или что-то доказывать; вместо этого, улучив момент, Зекора высунула язык и быстрым движением лизнула его в нос.

— Да какого!.. – не ожидавший такого, Коппервинг машинально отшатнулся, ошарашенно уставившись на весело улыбающуюся кобылу.

— Хватит злиться и дуться! А то или лопнешь, или надуешься как шарик! И улетишь тогда на небо, до срока навещать духи предков!

— Твоя правда, — слабо улыбнувшись, вздохнул жеребец. – Прости, что высказывал тут всякое… Просто… к кому ни обращусь, что ни сделаю, а результат один.

— Да я-то не в обиде, — махнула копытом зебра. – Но пообещай мне тщательнее следить за своими эмоциями, уговор?

— Я постараюсь, Зекора. Спасибо. – Пригладив гребень своей гривы, Коппервинг тяжело посмотрел на здание больницы. Идти туда ему совсем не хотелось, с такими-то вестями. Впрочем, одернул он себя, ведь была еще надежда… «Я сделал все, что мог. Лучшие врачи, заклинания, зелья Зекоры – ничего из этого не смогло помочь. Да, не на все письма пришли ответы – но едва ли там скажут что-то новое. Остается лишь честно признать свое поражение, и написать письмо принцессе Селестии. Кто, как не она – бессмертная и всемогущая, добрая и милостивая, владычица Солнца и правительница Эквестрии – сможет помочь в таком горе?» Посветлев лицом, Коппервинг перевел взгляд на зебру:

– Идем же! Вот только… давай я скажу, что не можешь помочь конкретно ты, хорошо? Не спрашивай о подробностях – я все тебе расскажу, но после!

— Ну… ладно, — неуверенно пожала плечами кобыла. Ей совсем не нравились те скачки настроения, что продемонстрировал ей пегас за какие-то считанные минуты. От уныния к ярости, затем усталость – и, наконец, оптимизм и радость! «Его переживания куда серьезнее, чем он пытается показать. Немудрено – такие события подкосят любого!» Решив непременно напоить его настоем успокаивающих трав, зебра натянула на лицо слабую улыбку:

– Если ты так говоришь, то ладно. Ну, пойдем к ним?

Сознание возвращалось медленно и неохотно. Не шевелясь, Чэйсер лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить последние события и понять, где и как он оказался. Кровать под ним была мягкой, сам он был накрыт легким и теплым одеялом. Что-то тяжелое сжимало ногу чуть выше копыта, а при попытке воззвать к магии он натолкнулся лишь на зияющую пустоту. Одежда и вещи пропали… Но когда он осторожно ощупал зубы языком, то с облегчением убедился, что фальшивый зуб с дозой «хорры» внутри остался на месте.

Полежав еще немного, ловчий начал прислушиваться к окружающим звукам – они казались неразборчивыми и тихими, будто долетали сквозь толщу воды; но постепенно слух возвращался. Следом пришло обоняние, и нос единорога начал различать витающие в воздухе запахи. Негромкие писк каких-то приборов, неистребимый запах лекарств и антисептиков, тихие разговоры в углу – по всему выходило, что он в больнице. И более того – в плену.

«Что же пошло не так? Как меня взяли – и главное, кто?.. И где я теперь? В Понивилле – или уже где-то в другом месте?»

Мысли медленно, но верно, выстраивали последовательность воспоминаний. Вот он прибыл в эту провинциальную дыру – приехал за особым товаром, способным осчастливить великого Эмира, а его самого – озолотить на всю оставшуюся жизнь. Навестил старину Лютю, и принял предложение поучаствовать в «шоу», как тот выразился. И все шло неплохо, пока… Мысли путались. Вот врывается какой-то левый пегас, и начинает от души избивать директора. В другой ситуации Чэйсер был бы совсем не прочь за этим понаблюдать – подобные сцены его всегда завораживали, а кому выпадала роль жертвы, его не заботило. Вот только этот случай был особым, и ловчему пришлось вмешаться. Но потом что-то пошло не так. Он помнил, как Лютефиск, кровожадно усмехаясь, уже приготовился оскопить наглеца, но вместо этого… «Меня ударили по голове. Ударила та соплячка, которую я так рвался доставить Эмиру. Какой-то палкой, кажется… или тростью. Точно, Лютиной тростью! А потом, не дав даже подняться, била еще и еще, пока я не потерял сознание. Какой позор!..»

От самого факта неудачи и тем более – ее постыдных обстоятельств, Чэйсеру хотелось кричать. Хотелось ломать мебель и бить стекла. Полосовать осколками свое тело, добавляя новые шрамы к уже имеющимся. Но куда сильнее ему хотелось мстить – и тому пегасу, и этой юной кобылке, воплотившей в себе столь любимые Эмиром признаки классической эквестрийской красоты. Перед глазами ловчего замелькали кровавые и грязные картины, способные вызвать ужас у любого другого пони. Но не у него. Ведь для того, кто родился в рабских ямах Камелу и зубами прогрыз путь к свободе и положению, попросту не могло существовать ни запретов, ни принципов.

К реальности его вернули звуки голосов.

— Смотри, прибор пискнул! – раздался взволнованный возглас молодой кобылки. – Надо позвать лейтенанта Клауда!

— Не торопись, Пепперминт, — остудил ее хриплый голос жеребца постарше. – Если он очнулся, то мы скоро об этом и так узнаем. А вот если он опять собрался обгадиться…

— Фууу! – даже не видя выражения ее лица, Чэйсер явственно представил, как кобылка скривилась. – Тогда я сперва позову сестру Сноухарт! – Далее последовал топот копыт, скрип двери – и негромкая ругань второго стражника.

«А ведь хорошая мысль!» — Ловчий мысленно рассмеялся. Он-то лучше всех прочих знал свой организм, в детстве закаленный лишениями, а после – измученный излишествами. И поэтому почти сочувствовал медсестре и стражникам, которым будет суждено познакомиться с этой стороной его физиологии. Стараясь не разочаровать ожидания, Чэйсер напрягся, и…

— Селестия милостивая!.. – сдавленный вздох стражника и шум спешно открываемого окна показались единорогу музыкой. Едкий смрад беспрепятственно проникал сквозь тонкую ткань одеяла, постепенно заполняя всю палату. Даже самого Чэйсера проняло – он даже начал гадать, чем же таким его в больнице пичкали, для такого-то запаха?!.. Ситуацию портил еще и тот факт, что на нем было надето подобие подгузника, в результате чего и самому ловчему досталась масса неприятных ощущений. Но не успел он пожалеть о принятом решении, как снова скрипнула дверь, и в палате раздался незнакомый голос.

— Рога Дискорда, он что, опять?! И снова в мою смену!.. – в голосе пожилой кобылы явственно слышалась усталость и раздражение.

— Сестра Сноухарт, я… — подал было голос стражник.

— Кэш отсюда, бездельник! – не дала ему закончить медсестра. – Помощи от жеребцов вроде тебя все равно не дождешься, так хоть не мусоль мне уши своей пустой болтовней да рвотными позывами!

Наблюдая сквозь прищуренные веки, как сестра выгоняет из палаты последнего стражника, Чэйсер едва сдерживал улыбку. Все складывалась даже лучше, чем он мог надеяться. Улучив момент, когда кобыла отвернулась, он особым образом двинул челюстью и языком, выламывая с креплений фальшивый зуб. В следующий миг он с хрустом растер его в пыль, высвобождая скрытый в нем наркотик. Сноухарт обернулась было на шум, но так ничего и не заметила.

Продолжая недвижно лежать на кровати, Чэйсер с некоторым опасением прислушивался к организму. Уже второй раз за последние полгода ему приходилось принимать «хорру» — а это было небезопасно даже для матерого наркомана вроде него. Чудовищное изобретение алхимиков Эмира, она на короткий срок запредельно повышала физические возможности любого, кто ее принял. Что ожидаемо, наркотик обладал и столь же кошмарными побочными эффектами, буквально изнашивая тело наркомана. Строго-настрого запрещалось принимать чаще двух раз в год, и прежде ловчий со всей ответственностью следовал этому правилу, но… выбора не было. Или «хорра» и шанс на побег, или же – допросы и тюремный срок.

Тем временем медсестра набрала в таз воды, взяла стопку салфеток и чистый подгузник. Откинув в сторону нижний край одеяла, Сноухарт с недовольным ворчанием занялась очисткой его обгаженного крупа.

Ощущения Чэйсера были двойственными. С одной стороны, откуда-то из глубин вылез давным-давно позабытый стыд – казалось унизительным, что за ним ухаживают, как за несмышленым жеребенком! С другой же стороны, происходящее его забавляло. Особенно же веселило отвращение медсестры, тем не менее вынужденной делать свою работу. «Интересно, если я ее убью, это будет по отношению к ней милосердием, или все же жестокостью?..» — С этими мыслями он резко стиснул шею кобылы своими задними ногами, и рывком подтянул ее вверх, к своему лицу.

— Ну здравствуй, говнотерка, — шепнул он медсестре. От прилившей к лицу крови ее желтая шкурка начала приобретать оранжевый оттенок. С выпученными от страха и удивления глазами, она попыталась было вырваться, но безуспешно. Предупреждая ее дальнейшие попытки, Чэйсер стиснул зубы, напрягся – и изо всех сил потянул прикованную переднюю ногу. Одно из звеньев стальной цепочки, тянущейся от кровати к железному браслету, не выдержало и лопнуло. С деланным равнодушием осмотрев кошмарный след, оставшийся на его ноге от этого рывка, ловчий перевел взор на сестру Сноухарт.

— Поняла? Стоит мне захотеть, и я запросто сломаю тебе шею. Но… мы можем договориться. – Видя, как желтая кобыла старательно пытается кивнуть, единорог слегка ослабил хватку. – Умница… Если будешь и дальше себя хорошо вести и ответишь на мои вопросы, то я тебя не трону… Вопросов у меня много, а времени мало; так что отвечать тебе придется быстро, договорились?

Дождавшись, пока медсестра немного успокоится, Чэйсер приступил к допросу, занявшему несколько минут. Получив необходимые ответы, ловчий без сожалений свернул сестре Сноухарт шею; впереди был побег, но сперва нужно было разобраться еще с парой дел…

Время уже близилось к вечеру, когда Скуталу наконец закончила с домашним заданием. В этот раз пришлось обходиться без помощи и менторского тона со стороны Свити Белль – подругу еще утром забрали домой родители. Та изо всех сил пыталась остаться, но родители были непреклонны. И в чем-то Скут могла их понять – единорожка почти не покидала ее палату уже который день, и было неудивительно, что папа с мамой успели по ней соскучиться. И даже недавний побег Чэйсера, сообщника Лютефиска, ничуть не ослабил их решимости. Пегаска с улыбкой вспомнила, как Магнум и Найтлайт кричали друг на друга. Один хотел забрать дочь, вторая же апеллировала к соображениям безопасности. Мол, беглый преступник опасен, и Свити будет подвергаться излишнему риску, находясь до его поимки вне охраняемой территории больницы. В ответ Магнум резонно заявил, что охранять ее могут и дома, а запрещать кобылке находиться в ее же собственном доме как минимум противозаконно, да и в целом неправильно. В итоге они сошлись на том, что Найтлайт выделит для охраны двоих стражников, а родители Свити Белль обязуются принять их на постой.

Расставание вышло тяжелым, словно бы они прощались не на несколько дней, а как минимум на полгода. Скуталу с улыбкой вспомнила неожиданно крепкие и жаркие объятия подруги, а еще то, что единорожка даже всплакнула во время этих прощальных обнимашек. Но как бы долго они не длились, в итоге пегаска осталась одна.

За все то время, что Скуталу лежала в больнице, она успела привыкнуть к постоянному присутствию подруги. С самого первого дня Свити Белль всегда была рядом, днем и ночью, скрашивая своим присутствием однообразные больничные дни. Они вместе играли, читали, готовили домашнее задание, и главное – говорили. Прежде пегаска и не подозревала, что у них может быть столько общих тем для бесед и разговоров. Свити была отличным собеседником – порой немного наивным, но всегда искренним и чутким. Они говорили обо всем – от школьных тем до шутливых фантазий, делились секретами и потаенными мечтами. Азартно обсуждали жеребчиков, и с румянцем на щеках рассказывали друг другу сплетни и взрослые истории. В городских слухах особенно доставалось Коппервингу – у опекуна рыжей пегаски была устойчивая репутация Пон Жуана. В то же время о том, что жеребцу хватило духу забрать ее из приюта, и небезуспешно заняться ее лечением, почему-то старались не упоминать.

Отдельное место в их разговорах неожиданно заняла медицина. Никогда прежде ничем серьезно не болевшая, Свити Белль впервые оказалась в больнице – и была поражена увиденным. Выпросив у доктора Хорса доступ в библиотеку, она принесла оттуда немало книг, медицинских атласов и учебных пособий. Ее интересовало буквально все – от диаграмм со строением тела пони до процедур обеззараживания инструментов после операций. Запоем проглатывая главу за главой, она с восторгом пересказывала подруге неизвестные им прежде тонкости и факты эквестрийской медицины. И хотя Скуталу не разделяла ее энтузиазма, пегаска не могла не радоваться такой увлеченности и интересу.

Переходя от легких тем к серьезным, они раскрывали в диалоге те стороны своих жизней, что прежде оставались скрытыми. В порыве откровенности, пегаска даже рассказала подруге о годах, проведенных в приютах. О порядках и нравах, воспитателях и постояльцах; рассказала обо всех радостных и страшных моментах, что ей довелось пережить за все те годы, что прошли после смерти ее матери. Все то, что она носила в себе долгие годы, о чем не рассказывал не единой живой душе, было выплеснуто в той долгой и тяжелой исповеди.

Вспоминая тот диалог, Скуталу с неловким смущением припомнила и его окончание. Как они с подругой, вымотанные эмоциональной тяжестью рассказа, вдвоем заснули на ее кровати. Этому предшествовали долгие и крепкие обнимашки; и если тогда Скут не обращала внимание, то сейчас ей все сильнее казалось, что они были несколько большими, чем просто дружескими. Прокручивая в голове тот вечер, она вспоминала и необычное поведение Свити Белль. Ее румянец и тяжелое дыхание, настойчивость в объятиях и телесном контакте. Более того! Сейчас пегаска была почти уверена, что те неуклюжие движения и жесты, которыми ее несколько раз удивляла подруга, на самом деле были попытками… поцеловать ее?

«Да ну, ерунда! Совсем я уже с ума схожу от одиночества и больничной обстановки! Ну не может быть того, чтобы Свити Белль интересовалась мной в таком плане!.. Или все же может?..»

Отложив в сторону учебник, пегаска заерзала на кровати, устраиваясь поудобнее и плотнее кутаясь в шерстяной плед. Недавние мысли казались ей неправдоподобным бредом, но память с издевательской услужливостью подкидывала все новые и новые воспоминания. Вот они с Эпплблум и Свити Белль в их клубном домике; в тот день они пытались получить Метки спелеологов, для чего облазили ближайшую к городу пещеру. Меток они так и не получили, а вот грязью и паутиной покрылись с ног до головы. Не рискнув в таком виде возвращаться домой, кобылки решили помыться прямо в домике – и Свити Белль в тот раз на удивление долго и старательно расчесывала ей гребнем гриву и хвост. «Даже Эпплблум тогда шутила – мол, готовит она меня словно на показ мод! Считается это или нет? Или я надумываю на ровном месте, неспособная правильно оценить проявления обычной дружеской заботы?»

А вот Ночь Кошмаров. В тот раз она, облаченная в костюм фестрала, решила напугать подругу, будто бы собираясь прокусить шею и напиться ее крови. Но как только Свити ее опознала, она сразу же стала подыгрывать, сказав, что сожалеет, что у призраков не течет кровь в жилах, или как-то так. Вот только помимо слов она к ней еще и так крепко прижималась!..; более того – словно была совсем не против, осуществи Скуталу свою задумку на самом деле.

Уже в самой больнице Свити Белль попросила сестру Рэдхарт научить ее делать перевязки. Видя ее интерес к медицине, так и искреннее желание хоть чем-то помочь подруге, та не смогла отказывать – и вскоре уже единорожка меняла Скут глазной компресс, и затягивала повязки ей на ребрах. И все это получалось так ловко и сноровисто, что Рэдхарт с чистым сердцем переложила эту часть своей работы на нее, к радости и смущению Белль.

«Неужели и вправду?..» — Многие воспоминания заиграли новым смыслом, едва пегаска взглянула на них под таким вот необычным углом. Таких моментов было немало, да и начались они достаточно давно. Особо выделялся тот факт, что Свити Белль по сути легла в больницу вместе с ней. Двигало ей чувство вины, благодарность, забота – или же нечто другое? Ведь та же Эпплблум, хоть и тоже была Метконосцем, ограничивалась лишь посещениями! Частыми, долгими – но все же! А вот Свити… Неужели все это время ее подруга и в самом деле проявляла к ней особый интерес, а она этого даже и не замечала? И… что ей делать дальше? Как действовать и реагировать, чтобы не обидеть и не оттолкнуть свою лучшую подругу? В голове пегаски зазвучал насмешливый голос Коппервинга, рассказывающий о том, что немало кобылок ищут усладу в пределах своего пола. Неужели Свити Белль – из их числа? А она сама? Какая тогда она?..

На этот вопрос, положа копыто на сердце, она так и не смогла дать себе ответа. Жизнь в приюте приучила ее к некой отстраненности, а частая смена соседей – к тому, что лучше не привязываться к окружающим. Приют в Понивилле был у нее третьим; прочих жеребят и вовсе переводили из одного места в другое столь легко и часто, словно тасовали колоду карт. Тогда на это смотрели как на неизбежное зло, но теперь, когда вскрылись махинации Лютефиска, на деле все могло оказаться куда страшнее.

Как бы то ни было, друзей до Понивилля у Скуталу попросту не было. Приятели, товарищи, знакомые – да. Но не больше. А здесь все почему-то кардинально изменилось. Всего лишь один праздник, куда Скут забрела с желанием поесть вкусняшек нахаляву, переменил ее жизнь, наградив ее встречей с двумя кобылками, ставшими ей ближайшими и лучшими подругами. Их дружба ширилась и крепла, и до встречи с Коппервингом у нее не было пони ближе, чем Эпплблум и Свити Белль. А теперь вот, похоже, что эта дружба грозит переродиться в нечто большее…

«Свити Белль. Почему она? И почему ко мне? Если, конечно, все это не плод моего воображения…»

Единорожка была самой красивой из них троих. Снежно-белая шкурка прекрасно сочеталась со слегка вьющимися гривой и хвостом, мягкие пастельные цвета которых эффектно дополняли ее огромные зеленые глаза. Фигура тоже не подкачала – пусть даже рост ее оставался лишь чуть выше среднего, сложена Свити была на удивление гармонично и соразмерно. Из хорошей семьи, воспитана, умна, с явным талантом к пению, она заслуженно привлекала внимание – на нее с интересом и восхищением смотрели как жеребцы, так и кобылы.

«Не удивительно, что этот ублюдок вознамерился ее похитить и продать!..» — злобно скрипнула зубами пегаска.

О своей же внешности Скуталу была вполне честного мнения. Симпатичная – не более. Не самое удачное сочетание цветов и довольно-таки высокий рост были лишь меньшими из проблем. Куда более серьезным недостатком был тот факт, что она была сиротой. А это значит – без гроша за душой, без семьи и родственников, способных помочь в трудную минуту. Без каких-то особых умений и навыков – вроде того же пения – обучение которым не входило в базовую школьную программу. Но все это меркло на фоне того, что она была не способна летать. Была даже не «легасом», как пренебрежительно называли тех немногочисленных пегасов, кто предпочитал ходьбу полету, нет. Хуже. До недавних пор она была просто неспособна подняться в воздух, что одним махом перевешивало все прочие ее достоинства.

«Инвалид. Калека. Вот кем я была еще недавно – и была бы и до сих пор, если бы не Коппервинг…»

Скуталу ощутила волну признательности к своему опекуну. Взявшись словно из ниоткуда, он без преувеличений перевернул ее жизнь. Сперва подарил ей семью и дом, а потом и вовсе, без страха и сомнений вступил в бой с ее постыдным недугом. И что самое невероятное, достиг в этом заметных успехов – и хоть она не могла полноценно летать и по сей день, но достижения уже были ошеломительными. Воодушевленная прогрессом, Скут старалась все больше и больше – что естественным образом вело к следующим, все более впечатляющим, результатам.

«Даже подруги замечали, что я переменилась – стала более уверенной в себе, чаще улыбалась… да и в целом окрепла, еще бы – с такими-то тренировками! Может, из-за этого и возник этот интерес Свити Белль ко мне? Или же он появился еще раньше?..»

Как бы то ни было, сам факт такого внимания к ее персоне, был приятным и даже лестным. Ей заинтересовались – и не абы кто, а такая красавица! Вот только что дальше? Чего именно хочет Свити, и на что готова пойти она сама?

«Это все конечно здорово и жутко интересно, но я все же хотела бы однажды завести жеребят. А это значит – выйти замуж или же вступить в табун. Становиться матерью-одиночкой у меня определенно никакого желания нет. Но! Возьмут ли меня? Даже если научусь летать, у меня останется мое прошлое сироты из приюта. И словно этого мне мало, по вине директора у меня остался лишь один глаз. Свити-то я нравлюсь… я ее подруга, да и от этих мерзавцев защищала как могла… А другим? Нужна ли я буду еще хоть кому-то?»

Скуталу со злости впечатала копыто в подушку. К счастью, та не порвалась, хоть и вызывающе хрустнула. От резкого движения у нее зачесалось крыло – одно из перьев уже несколько дней как грозилось выпасть, и вот теперь, кажется, пришло его время.

Вытянув шею, она осторожно ухватила его самым кончиком зубов. Осторожно потянула, тихонько охнув от неприятного ощущения – и положила на подушку маховое перо. Несколько выдохов, осторожное разглаживание кончиком носа – и вот уже оно выглядит как новое. Оранжевое, длинное. Красивое.

В стародавние времена пегасы старательно собирали выпавшие перья, придавая им чуть ли не мистическое значение. Собранные перья – которых к концу жизни пегаса могло накопиться на целый сундук – использовали при захоронении, скрывая тело пони под покровом из сотен и тысяч перьев. Сейчас все было куда более прозаично – любой пегас мог сдать выпавшее перо в ближайший магазин, получив за него пару монет. Но все с тех же давних времен сохранился и другой обычай – желая обозначить к другому пони свой особый интерес, пегас мог подарить ему свое перо. Если же его принимали, то это свидетельствовало о согласии и ответных чувствах.

Большинство своих выпавших перьев Скуталу, не раздумывая, сдавала – в Понивилле как раз был магазин с говорящим названием «Диваны и перья». Что уж там из них делали – письменные принадлежности или набивку для подушек, пегаску волновало мало. Зато за них платили – а в условиях постоянной сиротской безденежности это имело решающее значение. Но это перо, выпавшее не где-то еще, а в больничной палате, где с ней столько времени пробыла ее лучшая подруга, Скут решила сохранить. На всякий случай.
Нерешительный стук в дверь вырвал Скуталу из потока все сильнее смущающих ее размышлений.

- Войдите! – крикнула пегаска, торопливо пряча перо под подушку. Подняв голову на посетителя, она опешила – в палату вошла Даймонд Тиара. – О! Это ты… Ну привет. Не ожидала, честно говоря…

— Привет-привет! – кисло улыбнулась земнопони. Скинув переметную сумку на пол, она вернулась назад к двери. Быстрым взглядом выглянув в коридор, она закрыла дверь, и под изумленным взглядом Скуталу, заперла ее на замок. – Так нам никто не помешает, — неопределенно ответила Тиара на невысказанный вопрос пегаски.

— Ну… как скажешь, — подозрительно протянула Скут. Коппервинг ей рассказывал, как еще в самый первый день после того случая в приюте, Тиара с отцом приходили ее проведать. И даже приносили лекарства! Любому другому Скуталу бы не поверила – уж больно невероятно это звучало. Еще бы! Ведь они с Тиарой никогда не ладили, часто ссорились и порой даже дрались. А тут такое – и не просто ни к чему не обязывающий визит вежливости, но и какая-то конкретная помощь. Только по этой причине пегаска до сих пор не выставила земнопони за дверь; но как бы то ни было, Скуталу все равно в глубине души ожидала подвоха.

— Корпишь над домашкой, я смотрю? – надув губки в брезгливой гримасе, Тиара кивнула на заваленный учебниками столик. – Черили раз за разом задает такую скуку!..

Не дожидаясь ответа, она сунула нос в сумку, и вынула две бутылки с соком. Одну она оставила себе, а вторую быстрым движением кинула Скуталу. Пегаска, захваченная врасплох, едва поймала нежданный подарок.

— Эй, аккуратнее! – возмутилась она. – А если бы разбилась?

— Так не разбилась ведь, — фыркнула Тиара. Открутив крышку, она присосалась к своей бутылке. Та была небольшой, но Даймонд пила ее прямо-таки невозможно долго. Смаковала вкус? Или же оттягивала начало разговора? Сама Скуталу просто поставила сок на столик, рядом с учебниками и тетрадями. Не то чтобы она подозревала, что туда подмешан яд или слабительное, но…

Поняв, что пауза затягивается, Тиара наконец оторвалась от бутылки с соком. Переводя взгляд со Скуталу на свою сумку и обратно, она наконец заговорила: — Ну… и как здоровье, как самочувствие?

Вместо ответа пегаска вытянула вперед замотанную в гипс ногу, и выразительным жестом поправила скрывающие глаз бинты. Носить их было уже необязательно, однако она успела к ним привыкнуть. Да и какая разница, если глаз все равно ничего не видит?..

— В остальном спасибо, все здоровы, — сухо добавила она.

Тиара поджала губы. Перед ней был наглядный пример того, что могут сделать уверенные в своей вседозволенности и безнаказанности взрослые. Рядом с этим вся их со Скуталу вражда, споры, драки – все это выглядело именно так, каким и было на самом деле – мелким и незначительным. «Вот ведь ублюдок… это просто чудовищно. И с ним мой отец вел дела, с этим!..»

— Прости. – Земнопони виновато опустила голову. Ее лицо покраснело от гнева и стыда. – Это было грубо и невежливо с моей стороны.

— Принято. Ладно, проехали, пустое это все, — кисло улыбнулась Скут. Ситуация понемногу начинала ее забавлять, вот только все это никак не приближало к истинной цели визита Тиары. – И все же! Мне… удивительно тебя здесь видеть. «Да, именно так – не приятно, но и не неприятно. Скорее, странно. Или же удивительно». – Спасибо за визит – за этот и за прошлый, когда я еще без сознания была… Но я спрошу прямо – зачем ты пришла?

В палате воцарилась тишина. Нервно кусая губы, Тиара долго молчала, словно не зная, с чего начать. Наконец, она вытащила на центр комнаты стул, и уселась на него задом наперед, сложив передние ноги на спинке. Сделав глубокий вдох, она быстро и эмоционально затараторила:

— Ну что ж, начну издалека… Так вот! – Даймонд ткнула копытом в сторону пегаски. – Ты мне не нравишься. Я осознала это сразу же, едва увидела тебя в школе еще в самый первый раз. Ты – заноза в моем крупе, и тебе с подругами хватает наглости подрывать мой авторитет в классе, переча мне по любому вопросу! Мы постоянно ругаемся и ссоримся, порой даже деремся. Я на дух тебя не переношу – и отлично понимаю, что это взаимно. Но! – она выбросила копыто вверх, подражая фирменному жесту Черили, которым та призывала класс к вниманию и порядку. – Мы живем в одном городе, учимся в одном классе. Как и я, ты радуешься переменам и стонешь от контрольных, с нетерпением ждешь каникул и молишь Селестию, чтобы нам на них поменьше задали. И хотя я терпеть не могу тебя и твоих подруг, но исчезни вы вдруг… — голос ее надломился, и последние слова она произнесла куда тише: — Если бы вы исчезли, класс чего-то бы лишился. И я совсем такого не хочу.

И вновь в больничной палате застыло напряженное молчание. Скуталу потрясенно молчала – не ожидала она такой откровенности! В то же время она мысленно аплодировала своей однокласснице – за прямоту и честность, отчасти выразившие и мысли самой пегаски. Тиара же, вновь залившись краской, старалась отдышаться после долгого монолога. Вскоре она продолжила:

— Ты спрашиваешь, зачем же я пришла? Так я отвечу. – Даймонд придвинула к стулу свои переметные сумки. – Как бы мы с вами не ссорились, как бы не ругались, у меня и мысли не возникало даже просто пожелать вам чего-то подобного, что тогда произошло. Да, я знала, что директор – мерзавец и скотина, но вот это – настоящее зло! Немыслимое, чудовищное преступление! И на фоне вот этого всего наши ссоры выглядят не серьезнее, чем плюшевые тычки жеребят-трехлеток, не поделивших совочек в песочнице!

Схватив свою бутылку с соком, Тиара сделала большой глоток. Поперхнулась, закашлялась. Смахнув копытом липкие капли с подбородка, она равнодушно отбросила практически опустевшую бутылку на пол. Та протестующе звякнула, но не разбилась.

— Я знаю, что ты отправилась к нему в кабинет не просто так. Снейлс, этот кусок дерьма, наплел с три короба, будто бы сможете достать на Лютефиска некий компромат – бумаги, счета, записи – да что угодно, лишь бы засадить его за решетку. Здорово ты его ненавидела – уже тогда, потому как сейчас… — она запнулась. – Ненависть тебя и сгубила, помешала думать разумно и ясно.

— Ближе к делу, будь добра, — недружелюбно процедила Скуталу. Понятное дело, что задним умом все крепки, и сейчас она бы дважды подумала над предложением Снэйлса, но теперь-то зачем ее в это носом тыкать?! – Сделанного уже не воротишь, но хотя бы директор уже под стражей, а потом и в тюрьме окажется, это лишь вопрос времени.

— Ага, в тюрьме. Ну-ну! – фыркнула Даймонд Тиара. – За превышение самообороны, не больше. Будет говорить, что защищал, мол, свое имущество от дерзких взломщиков, и слегка перестарался. А потом даст кому надо денег – и вовсе выйдет на свободу. Про рабство спишет на неудачную шутку, а потом и выставит встречный иск, уже к твоему опекуну. Вот смеху-то будет!

Слушая язвительный голосок Тиары, видя ее насмешливую, презрительную, высокомерную улыбку, Скуталу с трудом подавила порыв устроить с ней очередную драку. Плевать на ногу, глаз, не до конца зажившие ребра – что угодно, лишь бы заткнуть ей рот, и стереть с ее лица эту мерзкую гримасу! Заметив, что собеседницу уже натурально трясет от бешенства, земнопони лишь шире улыбнулась – доводить до ручки этих пустобоких всегда было одним удовольствием! Но… сейчас она была здесь не за этим.

— Ну все, ладно, остынь, — Даймонд примирительно подняла копыта над головой, словно бы признавая поражение. – Я говорю это не затем, чтобы лишний раз тебя позлить, — «хорошо, не только за этим!». – Это был лишь пример того, что директор мог бы попытаться сделать. Но… он не сделает. Не сможет. Не после вот этого. – Короткий пинок – и сумка заскользила по полу к постели. – Ну же, открой ее.

Все еще красная от гнева, вызванного словами Тиары, Скут подняла сумку. Внутри лежало несколько толстых бумажных конвертов. Открыв один из них, пегаска с удивлением уставилась на содержимое. Счета, накладные, договора, чеки, письма… В некоторых фигурировал Лютефиск или понивилльский приют. В остальных были другие места и персоны, казалось, не имеющие к ним никакого отношения. Вот только… Она присмотрелась повнимательнее. – Не может быть…

— Может, может, — самодовольно улыбнулась Тиара. – Здесь выписки за несколько лет, плюс личные письма и еще кое-чего вкусного. Хватит с лихвой, чтобы упечь за решетку не только директора, но и всех тех, с кем он вел свои грязные делишки.

— Но как… откуда?!.. – Перебирая бумаги, Скут никак не могла поверить своим глазам. Она мало чего понимала в банковских записях, но отдельные места были понятны даже ей. – Да у него была целая сеть таких вот приютов, по всей стране!.. С ума сойти, да как… — Пегаска осеклась, едва ей в копыта попало содержимое следующей папки. На одной половине листа была прикреплена фотография Свити Белль, в роскошном платье и с короной на голове. Скуталу вспомнила – все это было в реквизите одного пожилого единорога-фотографа, который приезжал в Понивилль несколько месяцев назад. Стоили такие фотографии больших денег, и сделали их немногие; она с подругами тоже бы не стала, но старик так настаивал, а Свити и вовсе пообещал снять бесплатно, «из уважения к воплощенным канонам древней красоты», или как-то так. И вот оно, это фото! А рядом – вырванная страница из старинной книги, на которой изображена, кажется, принцесса Платина, одетая в точно такие же одежды! Внешнее сходство тоже было очевидным – правда, у принцессы грива была целиком розовая, но все остальное совпадало. Под фотографиями был нарисован знак вопроса и написано одно-единственное слово: «Берешь?»

— Откуда… откуда это у тебя? – до глубины души пораженная увиденным, Скуталу почти со страхом смотрела на Тиару.

— Это долгая история, — мрачно ответила Даймонд. – И знай, эти документы имеют цену.

И вновь в палате воцарилось молчание. Прижав к груди бумаги, пегаска сверлила земнопони своим зрячим глазом. Страх ушел, сменившись недоверием и подозрительностью. Тиара попыталась было выдержать этот напор, но вскоре сдалась и отвернулась.

— Тебе не кажется, — медленно начала Скуталу, — что о цене нужно было сказать до того, как ты мне это все показала? Потому что теперь, если цена вдруг покажется мне чрезмерной, я ведь тебе их попросту не отдам. Да и что ты хочешь от меня взамен? Даже не так, — поправилась она, — Что я могу тебе дать? Школьный завтрак? Или домашку за тебя сделать? Потому что если это нечто большее, то у нас с тобой проблема.

— Эти документы… они… Я… — Тиара закусила губу, на лице появилось страдальческое выражение. Казалось, будто она сейчас заплачет. – Я позаимствовала их из сейфа моего отца.

— Что?! – от изумления Скуталу ослабила хватку, и ворох листов выскользнул у нее из копыт, разлетевшись по палате. Выругавшись, пегаска спрыгнула с кровати, торопливо собирая с пола листы с бесценным компроматом. Почти закончив, она заметила, что Тиара успела подобрать несколько документов. – Даймонд?.. – с угрозой в голосе начала было Скуталу. Но продолжение было излишним – земнопони, тщетно пытаясь скрыть катящиеся по щекам слезы, сама передала ей собранные листы.

На лице пегаски застыло удивление и растерянность. За все годы, что она училась с Тиарой в одном классе, она ни разу не видела, чтобы та плакала. Ни после драк, ни когда их отчитывала учительница, ни в тот раз, когда однажды во время обеда у нее в копытах треснул стакан с горячим чаем, и ее крепко обожгло. Но сейчас… Не зная, что делать, Скуталу достала из ящика стола чистый платок, и протянула земнопони. А после, нерешительно помявшись, неловко ее обняла. Постепенно поток слез иссяк. Отстранившись, Даймонд звучно высморкалась, и начала свой рассказ.

— Мой отец, Филти Рич, известный бизнес-пони. Ну да ты и так знаешь – «Безделушки Рича» и все такое, больше сотни магазинов по всей стране. Торгуют всем, от яблок до кроватей, от иголок до паровозов. Разумеется, не все есть в магазинах, многое на заказ, но… — она осеклась. – Ай, да что там – все равно не поймешь, как это все устроено, да и не нужно. Но помимо этого, он крупный акционер и занимает должность в совете директоров Эквестрийского банка.

— Ничего себе, — присвистнула Скут. – Не, я знала, что у вас самая богатая семья в городе, но чтоб настолько?.. А чего живете тогда тут, а не в Кантерлоте?

— Мой отец здесь родился и вырос, — пожала плечами Тиара. – Здесь же он открыл и свой первый магазин. Потом была Филлидельфия, Мэйнхеттен, Лас-Пегасус, столица… А уже потом, став богатым и влиятельным, отец вернулся назад. Конечно, управлять бизнесом отсюда сложнее, чем из Кантерлота, но он справляется. Ну и меня постепенно стал вводить в курс дела – я все же единственный ребенок в семье. Там посчитать, здесь подписать, тут принять решение, а потом и с оплатой разобраться… множество клиентов, разные контракты… — Тиара ненадолго замолчала. – Да, мой отец работал с Лютефиском и его приютами. Но! Пойми же ты! Мой отец бизнес-пони, а не злодей. Большинство контрактов с директором были вполне законными – ну, почти законными, — поправилась Тиара. – Они работали вместе не первый год, постепенно расширяя и укрепляя сотрудничество. В результате мы поставляли практически все, что могло потребоваться приютам – да, у него их было много, по всей стране. Еда, чернила, кровати, обои для комнат и доски для строительства… Все это приносило хороший доход, а даже если и оплачивалась крупным переводом откуда-то из-за границы – да и что с того? До кучи – махинации с тендерами и закупками, обналичивание денег… Не все легально, да – но ничего совсем уж криминального.

— Ты так обо всем этом говоришь, будто бы это абсолютно и полностью законные, нормальные, обыденные вещи! – возмутилась Скуталу.

Тиара позволила себе снисходительно улыбнуться. Еще бы! Ведь она и сама когда-то считала, что уже узнала об их бизнесе всё необходимое. Но, как это обычно бывает, верхушка айсберга оказалась куда меньше, чем она могла представить. А многое из того, что со временем ей открылось, было совсем не тем, о чем ей хотелось бы знать.

— Некоторые вещи действительно были легальны и скучны, — согласилась земнопони. – А вот некоторые стали для меня откровением. — Она прокашлялась, готовясь перейти к самой неприятной для нее части рассказа. – Папа всегда был очень скрупулёзным, когда дело касалось его бизнеса, записывая всё до самых мельчайших подробностей и деталей. Для бухгалтерии польза, как он говорил… А еще – чтобы иметь в запасе козырь на тот случай, если деловые партнеры начнут слишком многое себе позволять.

— Компромат, значится, да? – пегаска выразительно помахала листом с фотографией Свити Белль. – Это он тоже лишь «скопировал»? По мне, так подобное можно разве что украсть.

— А ты еще скажи, что против! – вызывающим тоном парировала Даймонд. – Не тебе осуждать методы моего отца – особенно, если они работают.

— Ладно, ты права, не мне тут спорить – тем более, если украл он это у мерзавца-Лютефиска! – Скуталу развела копытами. – Но я все равно не могу понять следующее. Почему с документами пришла ты, а не твой отец? Почему только сейчас, спустя столько дней? Что ты хочешь взамен за эту информацию? И наконец – почему ты пришла со всем этим ко мне, а не к стражникам, что занимаются этим делом? Не к лейтенанту Найтлайт Индиго, в конце-то концов?

— Ну… тут все сложно. – Тиара потупила взор. – Мой отец, он… он не знает, что я взяла эти документы.

— Ты их украла?! – изумилась – или восхитилась? – Скут. Он удивления ее крылья с резким хлопком расправились, заставив Даймонд вздрогнуть от неожиданности.

— Тише! – зашипела на нее земнопони. – Ты еще на всю больницу это прокричи! Да, я взяла все это без спроса – и что с того? Отец поймет и простит – я для него ведь стараюсь. Для нас, всех нас... – Тиара замолчала. Было видно, что ей требуется немалая храбрость, чтобы продолжить свой рассказ. – Чэйсер… этот кусок дерьма… Я ведь знаю, что он сбежал. Да-да, знаю, не округляй ты так свой последний глаз, красивей от этого ты точно не становишься. А откуда знаю – к делу не относится. Так вот… Чэйсер не раз фигурировал в этих записях. Где-то с четким указанием, где-то его присутствие или участие можно лишь предположить, но тем не менее. Но всякий раз после этого на счет директора в Эквестрийском банке приходила кругленькая сумма. Якобы «пожертвование». Через такую длинную сеть посредников, что изначального отправителя вычислить было просто невозможно. А вот если сопоставить по датам упоминания этого мерзавца с архивом королевской стражи, то можно обнаружить удивительные совпадения… догадываешься, какие?

— Исчезновение жеребят? – помертвевшим голосом спросила Скуталу.

— Именно. Ну, такое все же бывало редко, а вот «переводы» из приюта в приют встречались куда чаще. Из одного в другой, да через пол страны, туда-сюда… Кому какое дело, где находится очередной осиротевший жеребенок, у которого нет никаких родственников? А начнут копать – так всегда можно заткнуть любопытство деньгами.

— Так почему же твой отец молчал все это время?! – взъярилась пегаска. – Столько судеб покалечено, столько жизней оказались под ударом! А ведь он знал!

— Не знаю… — тихо ответила Тиара. – Может быть, он просто боялся… Или не верил.

— Или состоял в доле? А, Даймонд? Такое могло быть, как считаешь? – серьезно спросила у нее пегаска. «Она была права – на фоне всего этого наши ссоры и впрямь не важнее возни в песочнице…»

— Да не знаю я! – отчаянно повторила земнопони. В уголках ее глаз снова выступили слезы. – Мой отец – хороший пони. Не идеальный, порой не всегда порядочный – но он не мерзавец и не злодей. И я считаю, что он собирал все это не просто так – а хотел в один прекрасный момент разоблачить всю эту схему, предоставив за раз такое количество доказательств, чтоб за решетку их мог отправить даже зеленый новобранец!

— А за то время, что он набирался храбрости, Чэйсер с подачи Лютефиска продавал жеребят в рабство, одного за другим… — В голосе Скуталу звучало презрение и горечь. «Сколько кобылок познали на себе «прелести» гарема у правителя верблюдов? Скольких покалечили или убили, пока он ждал очередную бумажку с доказательствами? А ведь ты, Тиара, наверняка будешь просить о том, чтобы твоего отца освободили от наказания, как коронного свидетеля!.. И более того – Найтлайт на такое вполне может и согласиться!» — Ну хотя бы скажи, чего он тянул, когда и директора, и его сообщника взяли? Ведь передай он документы раньше, Чэйсеру бы просто не дали бы сбежать! Или Филти Рич рассчитывал, что их и без него расколят, а сам он и вовсе будет не у дел? А компромат хранил как залог того, что Лютефиску про его участие выгоднее промолчать, так что ли?

Тиара в ответ лишь еще ниже опустила голову. Боялась ли она за отца, или же ей было за него мучительно стыдно, Скуталу так и не могла понять. Наверное, и то и другое.

— Я не решилась пойти к лейтенанту-сарозийке, — шмыгнула носом Даймонд. – Она… она меня пугает. К тому же, она могла бы не согласиться с моим требованием. Но ведь плох он или хорош – он все же мой отец! – В ее голосе звучало отчаяние. – И если я смогу уберечь его от тюрьмы… то все остальное неважно.

— Ага, а так все «в выигрыше»? – растягивая слова, проговорила Скут. – Найтлайт накрывает преступную группу, быстро и четко. Ты спасаешь от тюрьмы своего отца. А мне – мне достается месть директору? Нет, мне безусловно приятно, что он отправится в тюрьму, вместе со всей своей бандой. Но глаз! Глаз мне кто вернет? – Скуталу сорвала бинты, выставив на обозрение помутневший, невидящий, мертвый глаз. От этого зрелища Тиара судорожно икнула, и в ужасе прикрыла рот копытом. – Принеси он гвардейцам эти документы дней десять назад, и ничего этого бы не произошло! А теперь-то что?.. – устало махнув загипсованной ногой, кобылка вернула повязку на место.

И снова в палате застыло тяжелое, гнетущее молчание. Одна говорить не могла – а вторая не хотела. Каждый думал о своем, но мысли были одинаково тяжелыми. Наконец, пегаска прервала молчание:

— Тиара. Я постараюсь сделать, как ты просишь. Не ради твоего отца, но ради тебя. Потому что у тебя хотя бы хватило смелости и силы воли решиться на такой шаг. И пусть даже тебя вела не забота о других – всех тех, кто теперь уже никогда не попадет в гарем к эмиру или подобные места – ты все сделала правильно. Но… пообещай мне кое-что. – Подняв ей подбородок здоровым копытом, Скуталу пристально посмотрела в красные от слез глаза Даймонд Тиары. – Пообещай, что станешь лучше, чем твой отец. Что будешь честнее и порядочнее.

Стиснув зубы, Тиара еле заметно кивнула. – Я обещаю. Спасибо за все. И прости.
В кабинете было темно – лишь яркая полоска света пробивалась из-под двери, ведущей в коридор. Но сидящую за учительским столом кобылку это нисколько не смущало – ведь она была сарозийкой, и негоже было созданиям ночи бояться ее проявлений. В сумерках или тьме ночной, благословение Луны позволяло им видеть так же ясно, как при свете дня.

Отложив в сторону последний рапорт, Найтлайт тяжело вздохнула. Активность в крыле приюта, что мэрия выделила прибывшим стражникам, наконец-то поутихла. В чем-то это было не совсем кстати – ей всегда думалось лучше, когда вокруг кипела работа, нежели в тишине и спокойствии. В голове сарозийки даже промелькнула мысль пойти заполнять бумаги в местное кафе – но, поразмыслив, она была вынуждена от нее отказаться. Если уж и в столице на нее нет-нет, да и бросали настороженные взгляды, то чего ожидать в сонном и провинциальном Понивилле?..

Весть о сегодняшней трагедии уже долетела до высших чинов в Кантерлоте, и Найтлайт пришлось изрядно попотеть, дабы эта информация не просочилась в открытые источники – во всяком случае, без внесенных ею же «правок». Просто чудо, что Пепперминт пришла в сознание до того, как персонал больницы хватился Сноухарт. В противном случае, ситуация легко могла выйти из-под контроля. Бедная медсестра… К своим неполным тридцати, Найтлайт неоднократно сталкивалась не только со смертью, но и с куда более страшными вещами. Со временем она научилась справляться с этими ужасами, не давая им взять над собою контроль, но равнодушие так и не запустило корни в ее сердце. В отличие от треклятого Чэйсера, который без колебаний свернул несчастной Сноухарт шею. Как и ненавистные ею фестралы, он отнял жизнь просто потому, что не видел причин этого не делать. Оставалось загадкой, почему единорог оставил в живых ее подчиненных – лишь избил и запер в палате. Как бы то ни было, это были единственные хорошие новости за весь день – все остальное было намного, намного хуже.

Прогнав навязчивые мысли, Найтлайт собралась и начала сводить воедино отчеты стражников, донесения дружинников, показания свидетелей. Ее рог едва заметно замерцал, и на поверхности стола стали вырисоваться и пропадать всевозможные геометрические фигуры. Со стороны это выглядело необычно и даже странно, но ей это помогало отсечь посторонние мысли и сосредоточиться на деле.

Итак, теперь уже было ясно, что Чэйсер имел при себе некий сильнодействующий стимулятор, который он умудрился скрыть, даже будучи без сознания. Найтлайт была почти уверена, что единорог использовал нечто схожее с «последним доводом», к которому прибегали загнанные в угол агенты фестралов. Ломая магически зачарованный клык, они высвобождали темную энергию, дарованную (как они сами верили) их госпожой, и наполняющую тело неестественной мощью. На такое решались лишь в случае, когда отступать было некуда и единственной возможностью спастись – было прорываться с боем. Все это сильно истощала тело, и в случае спасения, перед фестралом вставала еще одна проблема: восполнить истраченные силы любым доступным способом. Одним из наиболее доступных – и при этом весьма эффективным – было поглощение крови живых существ. Пусть Верные и не являлись вампирами в прямом смысле этого слова, питаясь тем же, чем и все остальные пони, но за сотни лет они научились использовать жизненную силу других в случае экстренной необходимости. Ритуал «довода» был крайне сложным, и вызывал серьезные побочные эффекты, но был признан фестралами «разумной платой» за получаемую мощь. Если Чэйсер и впрямь использовал нечто подобное, то заемная сила должна была вскоре иссякнуть, а он сам – стать уязвимым к заклинаниям поиска. Вот только ничего подобного пока что так и не произошло. А следовательно… Вздохнув, единорожка развеяла только что нарисованный октаэдр, и принялась заново восстанавливать цепь событий.

Вырубив стражников, Чэйсер втащил их в палату. Обыскав их и найдя размыкающий ключ для своего антимагического кольца, он для маскировки надел комплект брони Пепперминт, и покинул здание больницы.

Найтлайт скривилась. Она приказала, дабы подчиненные следили за тем, чтобы ключ всегда хранился в приемной – на случай как раз вот таких непредвиденных обстоятельств – но те, в конце концов, вняли просьбам врачей. Те, ссылаясь на нестабильное состояние пациента, уговорили дежурную смену держать ключ при себе. Преступник он или нет, но ловчий все же был пони – что накладывало на докторов определенную врачебную ответственность.

- Ну и как, стоило оно того? – горько процедила Найтлайт. Она запросто могла бы переложить с себя вину простым росчерком пера; вот только понимала, что ответственность все равно лежит на ней. Она должна была быть жестче с подчиненными и врачебным персоналом. Возможно, ей даже стоило пригрозить им судом или гневом принцесс – да чем угодно, лишь бы удержать их от самодеятельности и излишнего милосердия. Но сделанного – точнее не сделанного – уже не воротишь.

Найтлайт в бессильной злобе стукнула по столу копытом. Ей было стыдно и горько – ведь именно по ее недосмотру Чэйсер настолько преуспел с побегом. Продолжая сопоставлять факты, она продолжала восстанавливать хронологию его действий. Освободившись, ловчий первым же делом направился в приют – как уже потом стало ясно, за этой треклятой шкатулкой. Украденная броня позволила ему добраться туда без каких-либо помех – ни у кого не возникло и мысли даже просто окликнуть спешащего по каким-то своим делам стражника.

На мгновение единорожка подумала, что несколько перегнула палку, отчитывая вверенный ей отряд. Они же, в конце концов, не сарозийцы, чтобы на уровне инстинктов всегда находиться в состоянии боевой готовности. А неполного года совместной службы недостаточно, чтобы пони смогли перенять привычки ее народа. Они просто не были готовы, не ожидали… Найтлайт мотнула головой. Нет. Может, она и была излишне резкой в своих обвинениях, но только так молодые стражники смогут на своей шкуре прочувствовать всю горечь совершенных ими ошибок и намотать их на ус.

Дальше было хуже. Не обнаружив шкатулки в кабинете Лютефикса, Чэйсер как-то умудрился выведать у расквартированных в приюте стражников, что шкатулкой занимается протеже Крисп Крекера. Не мешкая, единорог сразу же направился в предоставленное Лаванде помещение. Поспешность, с которой он действовал, говорила либо об охватившей его панике, либо – что лишний раз подтверждало ее предположения – о краткосрочности действия стимулятора. Или же… в той шкатулке было нечто такое, что разом решило бы проблему и бегства, и нехватки времени.

Слепая удача и в этот раз оказалась на стороне ублюдка. В тот момент, когда Чэйсер буквально вломился к ней, следователь как раз корпела над решением головоломки, открывающей шкатулку. Поглощенная сложностью задачи, Лаванда была захвачена врасплох – оказавшись один на один с накаченным наркотиком единорогом.

У нее не было и шанса. Выбив из нее нужные сведения и убедившись, что шкатулка в его копытах, Чэйсер, словно этого ему было мало, с немыслимой жестокостью сперва избил, а затем еще и грубо изнасиловал Лаванду. Прямо там, в комнате детского приюта, совершенно не стесняясь стражников или воспитанников, то и дело проходящих по коридору.

Надругавшись над Лавандой, Чэйсер в качестве последней издевки оставил у ее бесчувственного тела открытую шкатулку, прихватив с собой содержимое. Был ли ему известен пароль, или же он знал решение загадки, оставалось неясным. Очевидно было одно – он их переиграл, с лихвой отплатив за легкомыслие и беспечность. И это был последний поступок, который был доподлинно известен стражникам – что бы то ни было внутри бесценного артефакта Кириона Джина, оно надежно скрыло ловчего от любого вида магического поиска.

«Нет…» – подумала Найтлайт, — «он хуже, намного хуже фестралов. Если они просто одержимые кровожадные фанатики, ведомые жаждой мести, то этот выродок четко следует своему плану. Попутно же не стесняется потакать своим сиюминутным желаниям и прихотям. Если он хочет чего-то, то будет стремиться получить это здесь и сейчас… порою даже не принимая во внимания последствия. Лишь бы вписывалось в общее направление плана и замысла».

Лаванда… одаренная пытливым умом, подающая такие надежды! «Еще пару лет, и я с чистой совестью смогу уйти на пенсию, зная, что меня сменит достойный преемник», — говорил Крисп стражнице во время их самой первой встречи. А теперь… Сейчас Лаванда лежит в искусственной коме, в которую ее поместил доктор Хорс в последней попытке спасти ей жизнь. Возможно, она выкарабкается – а может и нет. Но даже в лучшем случае, для нее это не пройдет бесследно – нанесенные ей травмы, душевные и физические, были слишком тяжелы.

Узнав о случившемся, старшего следователя едва не хватил удар. Не зная, куда выплеснуть переполнявшие его отчаяние и гнев, он устроил Найтлайт самый настоящий разнос. В другой ситуации она никому бы не спустила такого обращения, но в тот момент сарозийка понимала, что Крекеру была необходима подобная разрядка. Поэтому она смиренно и терпеливо приняла все обрушившиеся на нее крики, обвинения и угрозы. К чести же самого Криспа, он довольно быстро сумел прийти в себя, и вместе с Найтлайт начал планировать ответные действия.

Вздохнув, сарозийка взяла пустой лист бумаги, отмеченный гербовой печатью Стражей Ночи. Чэйсер сбежал, и она собиралась официально объявить его в розыск. Она уже запросила помощи у пегасов из погодного патруля и гвардии – но этого было мало. К тому же, Чэйсер каким-то образом умудрился обойти заклинание поиска, которое теперь указывало на каждого единорога в радиусе действия, что делало его поимку еще более затруднительной. Но вот это письмо, разосланное по городам и селам, поведает о его преступлениях на всю страну. Пусть вся Эквестрия ищет подонка – и пусть все и каждый знают, что он натворил! А еще письмо извещало, что от него следует держаться подальше – не хватало еще, чтобы его попытались самостоятельно задержать какие-нибудь фермеры, или же жеребята в поисках Метки стражников. И хотя Найтлайт нутром чуяла, что ловчий окончательно и бесповоротно скрылся, но нельзя было отмахиваться даже от малейшей возможности на успех.

Если его поймают… Нет. Никаких «если»! Когда его поймают, его будет ждать суд – и заточение, пожизненное заточение в Дракенберге, единственной тюрьме такого рода во всей Эквестрии. Где в одиночных камерах, одинаково далеких как от света Солнца, так и от сияния Луны, доживают свой век все те немногие мерзавцы, что совершили тягчайшие и абсолютно непростительные преступления. Признанные слишком опасными и неисправимыми, они отлучаются не только от проявления силы и заботы Сестер, но и от самого дорогого для пони – общества себе подобных. Социума и коллектива, против которых они пошли – и которыми были за это наказаны. Эдакое проявление «мягкой силы», сталь внутри шелковой обертки – если мы, сарозийцы, ловчего просто бы казнили, то Селестия поступает иначе – и не могу даже сказать, что из этого на деле более гуманно…

Стук в дверь, оглушительным стаккато прозвучавший в вечерней тишине приюта, прервал мысли стражницы.

— Войдите, — отозвалась Найтлайт, машинально переворачивая бумагу исписанной стороной вниз. Не то что бы она опасалась шпионов или предателей, но этот рефлекс был вбит ей в голову еще в первый месяц обучения.

Дверь с протяжным скрипом отворилась, и в комнату неуверенно заглянула Рэйндропс.

— Мм… лейтенант, разрешите войти?

— Да входи уже, — устало закатила глаза сарозийка. – С чем пожаловала?

— Ну… Тут такое дело, — замялась пегаска. – В общем, меня отправил старшина больничного патруля, ну, этот, как же его… — На лице кобылки явственно проявилась напряженная работа мысли. – Ну да не суть важно! Он попросил передать, что Скуталу – ну, та кобылка, что в больнице…

— Я знаю, кто она такая, и почему в больнице, — отрезала Найтлайт. – Ближе к теме.

— А, да!.. Так вот, она попросила о встрече с Вами, и как можно скорее – говорит, что у нее появилась срочная информация о директоре Лютефиске и прочих связанных с ним делах!

— Вот как? – удивилась сарозийка. «Прямо сейчас, почти ночью? Кому другому я бы и не поверила, но Скуталу не похожа на пони, что способна разыграть бурю в стакане…» – Ну что ж, спасибо за оповещение. А теперь – вольно и свободна!

Пегаску как ветром сдуло. Заверив бумагу своей личной печатью лейтенанта Стражей Ночи, Найтлайт отправилась на почту. Растолкав задремавшего было почтальона, она вручила ему письмо и отправила в столицу. «Крекер был прав, договорившись о переводе почты в круглосуточный режим на все время расследования – иначе пришлось бы сейчас искать волонтера, или же отправлять кого-то из стражников… А так спустя каких-то пару часов о розыске узнают в штабе в Кантерлоте – а уже оттуда сообщение разлетится по всей стране. Ну, выблядок – стоит тебе теперь только показаться хоть в самой Луной забытой деревушке – тебя там уже будут ждать. А следом придем мы – и тогда ты заплатишь за все».

Покинув почту, сарозийка отправилась в больницу.

По дороге лейтенант ломала себе голову, как и откуда к Скуталу могла попасть такая информация. И почему сейчас, а не завтра? Или днем раньше? «У того, кто это передал, вчера ее просто не было? Или же потребовалось столько времени, чтобы их доставить в Понивилль? Но даже так, почему ей? Почему не встретились со мной напрямую?»

Кобылка бодрым шагом трусила по улочкам городка. Несколько дней назад прошел снег, укутав Понивилль снежным покровом. А сегодня вечером ударил мороз, заставив ее перед выходом зябко укутаться шарфом, и застегнуть плотнее плащ. «А ведь еще только середина Стэри… но зиму обещали в этом году суровую…» Не останавливаясь, она достала телекинезом шапку, и натянула ее до самых бровей. «Глупо выгляжу… но лучше уж так, чем мерзнуть. Да и смотреть на меня все равно некому. Но я отвлеклась. Так… и что же у нас случилось за последние пару дней?..»

Найтлайт, пораженная внезапной мыслью, остановилась как вкопанная. – Рога Дискорда!.. – вырвалось у нее. «Вчера сбежал Чэйсер! И спер содержимое шкатулки! Мог ли он подбросить ей что-то из этого? Надеясь на то, что пока мы будем разбираться с Лютефиском, он успеет сбежать из страны?!»

Ошеломленная такой идеей, сарозийка со всех ног помчалась в госпиталь, продолжая торопливо обдумывать эту немыслимую идею. «Возможно, да… Но не сходится. Да, он пощадил стражников – но при этом изнасиловал Лаванду. Выходит какая-то непоследовательная бессмыслица. Чэйсер не мог не понимать, что ему такого не простят, что будут искать и найдут, рано или поздно. Или тогда он не сдержался, а теперь – запаниковал? Но даже если так, то как он передал документы? Личная встреча исключается – незамеченным в больницу ему теперь просто не попасть. Подговорить кого-то местного? Возможно… заплати сотню-другую битов – вот и вопросов задавать не станут. Но все же… нет, просто не могу поверить. Но если не он – то кто?..»

Затормозив возле массивных деревянных дверей городской больницы, Найтлайт сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться. Получилось не очень – но все же немного полегчало. Стянув с головы шапку, она вошла в просторный холл и поискала взглядом дежурного гвардейца. Тот был обнаружен у сестринского пункта, о чем-то негромко разговаривающий с молоденькой медсестрой. Найтлайт сперва даже подумала, что они флиртуют – но уж больно мрачными оказались их голоса. Подойдя ближе, она увидела, как сестра украдкой смахивала слезы. Заметив сарозийку, гвардеец вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.

— Здравствуйте, лейтенант, мэм! – поздоровался жеребец. Белая земнопони-медсестра нервно поправила шапочку на голове, а затем едва слышно выдавила робкое «здрасте». Найтлайт припомнила, что зовут ее Рэдхарт, и по каким-то причинам она так и не смогла преодолеть страх перед ее сарозийской внешностью. Вздохнув, лейтенант махнула копытом бойцу, избавляя его от ненужных формальностей, и отвела жеребца в сторону.

— Доложи обстановку, рядовой. – Гвардеец стойко выдержал ее пристальный взгляд, и начал отчет. По его словам, в больнице все было тихо и спокойно. Последняя смена постов прошла два часа назад, происшествий не было. Палаты Лютефиска и Скуталу под охраной, с этим тоже все было без изменений.

— Неужели? – левая бровь Найтлайт медленно поползла вверх. Лицо кобылы застыло, а вот глаза, казалось, пытались пробурить его насквозь. – И больше ничего ты добавить не хочешь?

— А. Да. Виноват. – Гвардеец еще слишком плохо знал своего командира, чтобы испугаться такой реакции – но что-то в голосе, выражении лица и самой позе сарозийки заставило его замереть на месте. «Селестия милостивая!.. Последний раз на меня так смотрели древесные волки, в том патруле, полгода назад! Все же они чужие… и пугающие». Откашлявшись, он продолжил:

— К Скуталу приходила посетительница, примерно два часа назад. Кобылка, ее возраста… одноклассница, вроде бы.

— «Вроде бы»? – передразнила его Найтлайт. Жеребец неуверенно кивнул, не заметив подвоха. Глаза сарозийки угрожающе сузились, не предвещая стражнику ничего хорошего. – Имя? Раса, внешность? Метка?

От этих коротких, хлестких вопросов, жеребец снова вытянулся во фрунт, а со стороны сестринского пункта донеслось испуганное ойканье. – Зем… земная пони, розовая… На голове – обруч какой-то, или что-то подобное. Метка… не видел, у нее седельные сумки были…

— Метки не видел, а имени не спросил. Молодец, что сказать! – Найтлайт старательно удерживалась от желания закрыть лицо копытом. Охранничек, хоть куда!

— Лейтенант… мэм… — робкий голос медсестры спас стражника от заслуженной отповеди, переключив на себя внимание сарозийки. Под пристальным взглядом вертикальных зрачков земнопони задрожала, но нашла в себе силы продолжить. – Это б-была Даймонд Тиара… она местная… Ее еще единорог из патруля проверял… говорил, что все в порядке…

— Вот как?.. – задумчиво протянула Найтлайт. Слова медсестры ее несколько успокоили – появилась зацепка и свидетель – одновременно являющаяся и невольным соучастником. «Или же она действительно приходила навестить подругу, а все документы попросту закинули в окно… Ладно. Сейчас сама все и узнаю». Наскоро отчитав проштрафившегося стражника, лейтенант отправилась в палату к Скуталу. На полпути ее остановил патруль – к одобрению кобылки, гвардейцы без вопросов и напоминаний применили к ней заклинание «истинного зрения». Убедившись, что перед ними действительно их лейтенант, они козырнули и вернулись к обходу. «Ну хоть кто-то службу несет, как положено…»

Постучав в дверь палаты, единорожка проскользнула внутрь. Ее взору представилось необычное зрелище: Скуталу сидела прямо на полу, окруженная бесчисленными рядами листов, бумаг и документов. Придерживая толстую папку своей загипсованной ногой, она с удивительной ловкостью раскладывала ее содержимое, следуя понятному лишь ей принципу. Увидев вошедшую сарозийку, пегаска отложила папку, и приветливо заулыбалась.

— Найтлайт, здравствуйте! Извините, что Вам пришлось прийти в столь поздний час… но Вам надо это видеть! – Крылья пегаски были раскрыты от возбуждения, а единственный зрячий глаз полыхал огнем азарта. Глядя на это зрелище, лейтенант с удовлетворением отметила, что ни травмы, ни увечье, не смогли сломить в ней главное – дух.

— Ну здравствуй, Скуталу! – Найтлайт улыбнулась ей в ответ. Аккуратно обходя многочисленные стопки, кобылка дошла до кресла – и устроилась в нем, поджав под себя ноги. – Смотрю, бодра и полна сил, не так ли?

— Точно! Доктор Хорс говорил, что на днях меня выпишут, и я смогу наконец-то вернуться домой! Жду не дождусь снова попробовать всю ту вкуснятину, что готовит Коппервинг! Нет, здесь тоже кормят вкусно, но дом…

— …но дом есть дом! – договорила за ней единорожка. «Интересно, ее опекун и впрямь так хорошо готовит? Или же тут важнее, не что готовят – а кто?» Улыбаясь своим мыслям, она подмигнула собеседнице – на что та лишь недоуменно подняла брови. «Ладно, к делу». Найтлайт посерьезнела.

– Ну да ладно, Скути… Ты бы не позвала меня в такой час из-за ерунды, так ведь? Да и обстановка у тебя в палате уж больно… занимательная.

— Это уж точно, — кивнула пегаска. Забравшись на кровать, она повторила позу лейтенанта. – Но прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы Вы мне кое-что пообещали.

Брови стражницы поползли вверх.

- Ставишь условия? Неожиданно, но занимательно… – она одобрительно хмыкнула. – Ну что ж, давай послушаем.

— Эти бумаги, документы, фотографии, счета… мне их передал друг. – Голос Скуталу задрожал от волнения. Не только от того, что она сейчас будет спорить с лейтенантом сарозийской крови, а от осознания того, что она только что назвала Даймонд Тиару своим другом. Скажи ей кто-нибудь об этом день назад, она подняла бы его на смех. А теперь вот… Тряхнув головой, она изо всех сил постаралась придать голосу твердости. — Близкий и дорогой моему другу пони работал с этой мразью Лютефиском. Работал долго и плотно. Недостаточно, чтобы быть в курсе всех его темных делишек – но хватило, чтобы этот пони насобирал не него изрядное количество… различного компромата. На всякий случай, для страховки. Этого хватит, чтобы прикрыть всю его шайку, а его самого – осудить как следует!

- Позволь догадаться, — мягко прервала ее Найтлайт. – Ты хочешь, чтобы я обеспечила этому пони иммунитет во время судебного разбирательства взамен на предоставленные им… или ею сведения, так?

На «ею» Скуталу непроизвольно дернулась, а ее зрачки слегка расширились. Что не укрылось от пытливого взора стражницы, носившей в свое время чин дознавателя.

— Д-да… — ответила пегаска, нервно облизнув пересохшие губы. – Если эти документы правдивы, если смогут пролить свет на дела и тайны Лютефиска – это того стоит. И… я не прошу, чтобы все обвинения были сняты, вовсе нет! Ведь я отдаю себе отчет в том, что этот пони совершил немало… эээ… всякого рода махинаций с деньгами…

- Экономических преступлений, — поправила ее Найтлайт.

- Да, именно! И он должен за это понести наказание, но... – голос Скуталу окреп, и она вызывающе посмотрела сарозийке в глаза, — Но вы должны пообещать, что суд не поставит его в один ряд с Чейсером и Лютефиксом!

Найтлайт устало вздохнула. Порыв Скуталу был от чистого сердца, но едва ли она представляла целиком ту мрачную картину, что могла скрываться в этой кипе бумаг.

— Милая, ты же понимаешь, что не в моей компетенции обещать что-то подобное? – стражница попыталась вложить как можно больше теплоты и сочувствия в свои слова, чтобы они не прозвучали, словно приговор. – Даже если этого и очень хочу.

- Но ведь это чистосердечное признание! – с негодованием воскликнула пегаска. – Не говоря уже о том, что с помощью этих документов вы сможете накрыть всю его мерзкую шайку!

— Ну это еще надо установить… — пробубнила себе под нос сарозийка и тут же продолжила, чтобы не пресечь очередной возглас кобылки. – Послушай, Скуталу, давай прикинем – просто в теории… — видя, что та уже на взводе, Найтлайт аккуратно подбирала слова, стараясь сглаживать углы. Скуталу и так натерпелась. Побои Лютефикса, серьезная травма – если не инвалидность, теперь еще страх за то, что подставила своего друга – подвергать ее лишнему стрессу было совершенно ни к чему. — … просто в теории представим, что документы, принесенные твоим… другом, лишь усугубят его вину. Я ни в коем случае не обвиняю– он мог просто не знать подробностей – но все же, что если так?

— Я… думаю… — Скуталу закусила губу, а ее глаза забегали по разбросанным по полу бумагам, словно пытаясь отыскать подсказку. – Я не знаю, — сдалась она наконец. – Я не хочу в это верить, но… но и то, что Вы говорите, может оказаться правдой.

Найтлайт облегченно вздохнула: ей совсем не хотелось прибегать к должностным полномочиям и забирать эти документы против воли пегаски.

— Давай поступим следующим образом, — она спрыгнула с кровати. Подойдя к понурившейся пегаске, стражница мягко положила ей копыто на плечо. – Я обещаю, что досконально изучу все предоставленные твои другом улики, опрошу свидетелей – возьму расследование в свои копыта, короче говоря. Если все это действительно окажется правдой, как он и говорит, то суд ограничится лишь наказанием за экономические преступления. Идет?

— Вы… Вы будет допрашивать его лично? – робко спросила Скуталу, не зная радоваться ей, или переживать – допрос, проводимый стражницей ночи… звучит не очень-то мило.

— Ну разумеется, — Найтлайт поправила Скуталу повязку и добродушно усмехнулась, — я же обещала тебе, да и не стала бы доверять это никому другому. «Особенно Криспу Крекеру», — добавила она про себя, — «ему пока лучше не знать про это, а то и вообще отойти от дела». – Но не волнуйся, я не вижу причин применять особые «сарозийские» методы допроса. В конце концов, он же явился с повинной!

Скуталу неуверенно улыбнулась, чувствуя, как напряжение постепенно спадает. — Ну… тогда я согласна, — ответила пегаска. Секундой позже она посмотрела на Найтлайт и ехидно добавила. – Но ведь выбора у меня все равно не было, да?

— Какая ты смышленая, — рассмеялась стражница. – Но выбор есть всегда, и я рада, что сегодня ты с ним не ошиблась.

Собрав документу в сумку и пообещав держать Скуталу в курсе расследования, Найтлайт направилась было к выходу, но у самой двери остановилась.

— Есть еще кое-что, милая, — сказала стражница, — у меня тоже есть просьба к тебе.

Скуталу удивленно приподняла бровь.

— Коппервинг…

— Ох, Селестия, с ним что-то случилось?!

— Возможно, в моей просьбе и не было нужды, — тепло улыбнулась сарозийка. – Вы так похожи… так заботитесь друг о друге…

— Нет! То есть... в смысле да! — смутившись, Скуталу на мгновение запнулась. – Я Вас не отпущу, пока не скажете…

— Просто… береги его, ведь сейчас он нуждается в поддержке едва ли не больше, чем ты…

— Р-разумеется… — Скуталу ожидала чего угодно, но только не этого. – Все пони понимают, как ему сейчас тяжело. Даже Айроншилд…

— Рони – славный малый, но он слишком много возлагает на самодостаточность личности, он все еще одержим этой идеей – ему надо время, чтобы понять… а остальные… они понимают и действительно стараются помочь, но этого недостаточно… — глаза Найтлайт блеснули, а слова, уже готовые сорваться, замерли нее на губах. — Сейчас ты – самый близкий ему пони… Не дай Коппервингу утонуть, Скуталу. Не дай ему захлебнуться в темных мыслях, в которых он сам же себя и топит. Я слишком хорошо знаю, что может случиться, если пустить все на самотек.

Коппервинг спал и видел сон. Снилось ему летнее небо. Закат, полыхающий феерией оттенков красного, уже угасал; ему на смену откуда-то из-за горизонта с торжественной неспешностью выплывала луна. Сам пегас, удобно устроившись на небольшом пушистом облачке, словно завороженный наблюдал за восходом ночного светила. Лишившись темного пятна в виде головы аликорна – мрачного свидетельства давних ошибок, — луна величаво сияла холодным белым светом. Засмотревшись, пегас с удивлением осознал, что прямо на его глазах ночное светило превращается в огромное, сияющее все тем же серебристым светом, око.

Не успел он испугаться, как небесный глаз затемнился, и на его сверкающем фоне появилась бирюзовая радужка и черное пятно зрачка. Пронзительный взгляд словно пригвоздил жеребца к его облаку; он задрожал от мысли, что впервые за много лет его посетил ночной кошмар. Но тут наваждение рассеялось. Огромный глаз отдалился, позволив рассмотреть остальное лицо. На него смотрела принцесса Луна.

Серебристый свет, струящийся подобно слезам, вырисовывал контур длинной лестницы. Вспышка – и аликорн, величественно раскрыв крылья, покинула пределы луны и начала спуск. Вниз, к нему.

Нервно облизав вмиг пересохшие губы, Коппервинг преклонил колено в почтительном поклоне. Впервые в жизни он получал личную аудиенцию у принцессы Луны, тем более – во сне. Лихорадочно вспоминая, чем бы он мог заслужить такую честь, он внезапно осознал – ну конечно же, письмо! То самое, в котором он рассказал о травме своей подопечной; в котором он смиренно и со всем уважением просил о помощи. Вот только он адресовал его принцессе Селестии… неужели Спайк напутал, и отправил послание ее младшей сестре?

— Встань, наш подданный! – прогремел откуда-то сверху голос принцессы. Торопливо поднявшись, он встретился с неожиданно строгим взглядом Луны. Стушевавшись, он попытался было опустить взор – но не тут-то было! Глаза принцессы вдруг показались ему огромными, как само ночное светило; ослепительным потоком бирюзового света они словно бы впились в карие глаза Коппервинга. Вздрогнув от неожиданности, жеребец нашел-таки в себе силы посмотреть в ответ. Он слышал рассказы о том, что одним лишь своим взглядом принцесса Селестия могла отличить ложь от правды, проникая таким образом в самые сокровенные мысли и воспоминания. И наверняка ее сестра тоже владела подобным талантом. Скрывать ему было нечего, вот только… Пегасу почему-то показалось, что через этот зрительный контакт аликорн узнаёт гораздо больше, чем он написал в том письме. Вслед за страхом пришел и гнев, подстегиваемый незаслуженным оскорблением: он ведь по первому слову готов был ответить на все ее вопросы, так зачем же вот так?

Усилием воли, Коппервинг все же заставил себя успокоиться. В конце концов, он делал это не для себя, а магия принцесс была единственным, что могло помочь Скуталу. Более того, его ощущения могли быть в корне неверны – и непонятно, какой была бы реакция на такие обвинения? Стиснув зубы, жеребец приготовился терпеть и дальше; надеялся он лишь на то, что это все скоро кончится.

Словно в ответ на его мысли, Луна оборвала зрительный контакт. Тяжело дыша, пегас без сил опустился на облако, безуспешно пытаясь проморгаться. Наконец, он снова поднял голову и посмотрел на принцессу. К его удивлению, строгость на ее лице сменилась легкой, едва заметной, улыбкой.

— Я прочла твое письмо, Коппервинг. – Голос принцессы больше не звучал подобно грому, теперь в нем слышались теплота, забота и внимание. И… грусть? – А теперь, посмотрев в твои очи, могу я подтвердить: все в нем – правда.

— Благодарю Вас, принцесса Луна! – Пегас вновь склонился в глубоком поклоне. Выпрямившись, он посмотрел на Принцессу Ночи взглядом, полным надежды и восхищения.

— Более того! Ты обратился к нам лишь тогда, когда все другие известные тебе способы оказались тщетны. – Словно подчеркивая свои слова, Луна распахнула крылья и воздела копыто к небесам. Ее голос стремительно набирал силу; казалось, будто она просто не привыкла его сдерживать. – Этим ты показал себя с лучшей стороны – обратись ты к нам сразу, мы бы не удостоили бы тебя такого ответа. Увы, сколь многие ошибочно считают, что мы с сестрой должны принять на себя груз их проблем и бед, не пытаясь при этом и копытом пошевелить самостоятельно!!!

К концу фразы, величественный голос принцессы вновь зазвучал с силой и раскатистостью грома. Коппервинг, не привыкший к таким звуковым атакам, вжался в облако. Изо всех сил пытаясь заткнуть копытами уши, он для верности еще и накрыл голову своими крыльями.

На его счастье, Луна заметила его состояние. И если бы не заткнутые уши, он непременно расслышал бы, как она тихонько ойкнула, смутившись своей несдержанности. Подняв пегаса своей магией, принцесса осторожно распутала его «защитный кокон», и поставила его назад на облако.

— Приносим свои извинения, Коппервинг… Мы… Я!.. Я еще не окончательно и полностью свыклась с тем, как изменились обычаи и речь за тысячу лет моего отсутствия. – Она недовольно наморщила носик. Вкупе с легким румянцем от смущения, это придавало ее прекрасному лицу удивительную живость и обаяние. Эти простые эмоции словно бы сбросили с нее маску принцессы, открыв под собой настоящую Луну – со своими желаниями и чувствами, потребностями и предпочтениями. Но это длилось считанные мгновенья – и вот перед пегасом вновь предстала Ее Величество Принцесса Луна, младший диарх Эквестрии.

— Прошу Вас, не беспокойтесь, принцесса! – улыбнулся в ответ жеребец. Тот факт, что он смог увидеть принцессу как пони, а не бессмертного аликорна, заметно его приободрил. И хотя сперва он испугался и даже разозлился на нее, увиденное подняло Луну в его глазах почти вровень с Селестией. – Я безмерно ценю, что Вы нашли время и почтили меня личным визитом. И мне видится непростительным, что я своей болтовней буду и дальше тратить Ваше бесценное время. – «Спасибо тебе, Узури, дочь посла, за науку красиво говорить и витиевато изъясняться!» — Поэтому… Вы не против, если мы перейдем к теме моего письма?..

На лицо Луны набежала тень. Раскрыв крылья, она с грустью посмотрела на пегаса: — Коппервинг… Прости, но в твоей просьбе отказано. Мы не в праве ей помочь.

Не веря собственным ушам, жеребец отшатнулся как от удара, и, запутавшись в ногах, плюхнулся на облако. Но тут же вскочил, с изумлением уставившись на Принцессу Ночи.

— То есть как – отказано?.. Но… Но я… Она… — не в силах подобрать слова, пегас разевал и закрывал рот, словно рыба, вытащенная на берег. В его карих глазах застыла такая боль и ощущение предательства, что Луна не выдержала и отвернулась.

— Мы не имеем права исцелять, — отвернувшись, она украдкой смахнув слезу. – Никого. Ни ее, ни любого другого пони. Этому запрету уже не один десяток веков, и мы не в праве его нарушить.

— Но почему? И кто мог что-либо запретить вам, бессмертным аликорнам, владычицам Солнца и Луны? – Коппервинг, сам того не желая, снова начал распаляться. Абсурдность древнего запрета, о котором он услышал впервые; ответственность и вина перед Скуталу; отчетливое осознание того, что принцессы бы МОГЛИ нарушить запрет и МОГЛИ БЫ помочь – все это гнало его вперед, придавая отчаянную смелость пони, которому нечего терять.

— Мы сами! – Топнув копытом по ступени призрачной лестницы, Луна снова посмотрела на пегаса. Взор ее сверкнул мрачной решимостью. – Нас с сестрой лишь двое, а больных и нуждающихся многие тысячи! Мы не имеем сил и времени помогать всем, а если будем спасать выборочно, то это будет каплей в море! И приведет лишь к гневу и обидам тех, кому не выпал шанс получить исцеление!

— Но даже нескольких! Пусть даже не Скут – почему вы лишаете шанса всех? – Коппервинг уже не мог сдерживаться. В глубине души он понимал, что сейчас с непростительной дерзостью кричит и спорит с Принцессой Ночи… но ничего не мог с собой поделать. Горькие слезы обиды и предательства жгли ему глаза, горло перехватывало от невероятности происходящего – но он упрямо говорил, пытаясь если не донести свои доводы до Луны, то хотя бы попытаться понять ее собственные. – Эта «капля в море» — это десятки и сотни спасенных жизней! Безнадежно больных, калек, жертв несчастных случаев! Ваших подданных, в конце концов! Неужели скорбь тех, кому не выпало счастье вашей помощи, для вас громче радости и благодарности тех, кого вы спасли?!..

— Умолкни, Коппервинг!!! – голос Луны снова обрел пугающую громкость, заставив пегаса вновь заткнуть уши, и едва не разорвав под ним облако силой звуковой волны. – И мы запрещаем тебе подавать голос до тех пор, пока мы снова не разрешим тебе говорить!!!

Собравшись духом, пегас поднялся на ноги. Глаза принцессы метали молнии, ноздри гневно раздувались; крылья стояли торчком, а рог светился от нарождающегося заклинания. По всему выходило, она не шутила, а он сам едва не переступил последнюю черту. Через силу кивнув, Коппервинг вызывающе задрал подбородок, и с неприязнью посмотрел на Луну. От добрых чувств, любви и восхищения, не осталось и следа. Более того – до него наконец дошло, что запрет приняли и поддерживали обе сестры: не только младшая, что стояла перед ним – но и старшая, прекрасная и искренне чтимая им принцесса Селестия…

— Молчишь? Так оно лучше будет. – Принцесса несколько сбавила мощь своего голоса, и теперь лишь просто кричала, не пытаясь соревноваться с громовыми раскатами. – Ты написал письмо, и отправил его через дракона Твайлайт Спаркл. Без ее ведома, ну надо же! Так знай же! Что спроси ты у нее сперва, не пришлось бы мне теперь высказывать! – Приложив копыт к груди, Луна сделала долгий вдох и выдох. В результате, громкость ее голоса снизилась еще на пару тонов. – Запрет, о котором я говорила, не тайна за семью замками. О нем просто стараются не упоминать. С каждым годом все больше пони находят помощь у врачей и знахарей, а письма вроде твоих – приходят все реже.

Коппервинг, округлив глаза, слушал монолог Принцессы Ночи. Получается, Твайлайт… знала? Припомнив их поиски в библиотеке и то, как деликатно она обходила тему письма принцессам, пегас отчетливо понял – да, знала. Но почему не сказала? Может, хотела рассказать, но тогда, как он решится отправить письмо? Вот только Твайлайт он вчера на месте не застал; ждать ему не хотелось, поэтому он попросил Спайка написать и отправить письмо Селестии. И даже отблагодарил его за труды большим куском яшмы…

…- Селестия в ту пору помогала всем, исцеляла, не жалея себя. Она не могла видеть слезы и мольбы черни – и посему готова была возиться с ними днями напролет. – Задумавшись, он пропустил начало нового монолога Луны. Это было не сложно – ведь теперь она говорила с громкостью обычного пони. – И… надорвалась. Настолько, что мне пришлось поднимать Солнце вместо нее. А они все шли и шли… некоторым хватало наглости просить исцеления таких мелочей, как сломанные ноги! – Голос принцессы отдалился – видимо, она погрузилась в воспоминания, вновь переживая те стародавние времена. – Не получив помощи от моей сестры, они в бесстыжей дерзости отправились ко мне… а я их прогнала. Они кричали и плакали, молили и проклинали – но ответ был неизменен. Я видела, как сестра бездумно растратила свою силу, как стремление помочь сломило ее. И я совсем не хотела для себя такой же участи – ведь на мне, как и на ней, лежала ответственность за движение светил. Кончилось все тем, что я забрала Селестию, и мы несколько лет прожили в укромной долине на окраине Эквестрии. И тогда я взяла с нее клятву – не дарить исцеления силой нашей никому. Никогда.

Луна замолчала. Коппервинг тоже не открывал рта – сказать ему было просто нечего. Об этой истории он не слышал никогда – и был уверен, что она вообще мало кому известна. Он даже в чем-то понял Селестию – когда та, не в силах слушать мольбы и крики боли, исцеляла всех подряд. И даже, скрепя сердцем, сумел осознать жестокую необходимость в том запрете. В этот миг он отчетливо осознал ту пропасть, что отделяет обычных пони от бессмертных богинь-аликорнов. Дело даже не в вечной жизни и могуществе, в понимании и логике. Дело в памяти. Глядя, как Луна с легкостью рассказывает о событиях тысячелетней давности, он понял, что она так же запросто может вспомнить тех пони, что жили еще до Дискорда. Их имена, цвета, метки. Их рождение, годы жизни, семью и друзей, разговоры и подвиги – а потом и смерть. И так много, очень много раз. Его передернуло. Помнить мольбы о помощи тех, кому просто не повезло получить исцеление от бессмертного аликорна. Помнить и благодарственные речи тех, кого твоя сила исцелила. Но при этом осознавая, что жизни и тех, и других пролетят для тебя так же незаметно, как для простого пони – жизнь насекомого-однодневки. Но память, проклятая память! Ведь к ней, словно репейники к хвосту, пристанут истории их жизней, загружая мозг ненужной для аликорна информацией, заставляя вновь переживать боль потерь и сожаления о несбывшемся! Вот и получается, что единственный шанс для бессмертного оставаться в здравом рассудке – разумная отстраненность, которую легко можно спутать с холодностью и бесчувственностью.

— Теперь-то ты понял, почему на твою просьбу я вынуждена – Луна четко выделила голосом это слово – Повторяю, действительно вынуждена ответить отказом? – Не дождавшись ответа, она поморщилась и добавила: — Ах да, разрешаю тебе говорить.

— Понимаю, — помертвевшим голосом процедил Коппервинг. – Если это все, то могу я вернуться к своим снам? Или проснуться – уж на Ваш выбор? – Льдом в голосе пегаса можно было заморозить средних размеров озеро, и такая перемена не могла ускользнуть от внимания Луны. Невесело усмехнувшись, она кивнула. Взмах рога – и позади жеребца прямо в воздухе открылся разлом, сквозь который ему была видна не только его кровать, но и он сам, мечущийся в беспокойном сне.

— Иди, я не держу тебя. – Она величаво махнула крылом в сторону портала. – Но помни. Хоть и соблюдаем запрет мы с сестрой вместе, она принимает его гораздо ближе к сердцу. Не шли ей больше писем с такими просьбами – они все равно не дойдут, как и это. А если все же отправишь… я лично накажу тебя за дерзость.

Не прощаясь, пегас направился к порталу. В последний миг его догнал окрик принцессы Луны:

— Коппервинг! Мне жаль, что так вышло со Скуталу. И… прости.

Не оглядываясь, пегас переступил порог портала. Секундой спустя он пробудился от сна, с бешено бьющимся сердцем на мокрой от пота кровати. На душе было мерзко и горько – помощь Принцесс, последняя надежда на исцеление, на деле оказалась одним лишь разочарованием.

В ту ночь Коппервинг больше не сомкнул глаз. Вновь и вновь прокручивая у себя в голове ночной разговор с принцессой, он пытался понять отстраненную логику бессмертных аликорнов. Всецело заботиться о своих подданных — и при этом отказывать в столь важном деле, как исцеление. Видеть страдающих от неизлечимых недугов; калек, ограниченных в свободе движений; медленно угасающих от болезней или травм – и всем им, на коленях умоляющих о помощи, суметь сказать «нет». Интересно, а случались ли исключения? Те самые случаи, когда царственные сестры отрекались от своих же слов и принципов, спасая особо близкого им пони? Вот окажись неизлечимо больной та же Твайлайт – на этой мысли Коппервинг суеверно постучал по дереву; вот случись такое с ее дорогой ученицей, носительницей Элемента Магии, победительницей Найтмер Мун и сумевшей вернуть ей сестру – что тогда? Нашла бы Селестия в себе силы и в такой ситуации остаться верной их с Луной «принципам»? Или же со всех ног поспешила бы к ней с лечением и помощью? Где она, та узкая грань между силой и бессилием? Верностью слову и страхом потери?

Дело близилось к рассвету. С тяжелой головой и мешками под глазами, жеребец занялся завтраком. Без юной пегаски, с искренним восторгом встречавшей его немудреные холостяцкие блюда, весь его энтузиазм к готовке напрочь пропал. Еда, одной другой проще, превращала вкусные завтраки, сытные обеды и ароматные ужины в равнодушные «приемы пищи». Зачем тратить время и силы на нарезку того же салата, если можно все это съесть раздельно? В животе-то и так один ляд перемешается...

Сегодня у него был последний выходной – взятые им в погодной бригаде отгулы подходили к концу. На днях Скуталу должны были уже выписывать из больницы, поэтому жеребец занялся тем, что откладывал до последнего: уборкой их облачного дома.

Процесс этот был не сложным, но длительным. Первым делом нужно было смахнуть пыль со стен и мебели. Затем, приготовив ведра с мыльной водой, следовало щедрым потоком лить ее прямо на пол. Облака впитывали влагу, а вместе с ней и грязь; а после, повинуясь магии пегаса, извергались вниз кратковременным дождем. Благо, что его дом был на отшибе – ему не приходилось волноваться, что он кого-нибудь случайно обольет.

Устроив себе небольшую передышку, Коппервинг с улыбкой вспомнил, как учил такому методу уборки свою юную подопечную. Для нее все это было в новинку – облачные дома, работа с дождем, использование своих природных сил пегаса. Вспомнил ее восторг – и то, как быстро уборка переросла в игру. Скользя по мыльному полу, Скуталу с восторженным смехом убегала от преследующего ее жеребца. У него было куда больше опыта – но и куда больший вес и габариты, что и привело к тому, что в один момент он не вписался в поворот, и снес часть облачной стены. Помнится, Скут тогда хохотала так, что у нее даже началась икота.

Не переставая улыбаться, Коппервинг вернулся к уборке. Прошло уже три часа, и неубранной оставалась одна лишь прихожая. Смахнув пыль взмахами крыльев, жеребец собрался было на речку за очередным ведром воды, но тут услышал чей-то голос, звавший его по имени. Выглянув в окно, он увидел знакомую темно-синюю единорожку. Заметив его, та приветственно замахала копытом.

Спускаться не хотелось. Нет, он не испытывал к Найтлайт каких-то негативных чувств – но ее внешний вид лишний раз напоминал ему о Луне и ее отказе. Да и сам факт того, что лейтенант пришла к нему лично, навевал на мысли о чем-то важном и срочном – а это было совсем не тем, чем пегасу хотелось заниматься в последний выходной. «Ладно… хотя бы большую часть работы успел сделать…»

— Приветики, Коппервинг! – поприветствовала его единорожка. Одета она была как следует: на ней были не только шапка и шарф, но еще и теплая куртка, и даже изящные сапожки. Несмотря на это, она вся прямо-таки лучилась радостью и хорошим настроением, словно бы пытаясь посоревноваться этим с самой Пинки Пай. – Отличная погодка, не правда ли?

— Ну… да, ничего так, — неуверенно отозвался пегас. Веселье сарозийки его настораживало – прежде он не замечал за ней такой эмоциональности. «Пьяная она, что ли?.. Или и в самом деле произошло нечто хорошее?». – И да, здравствуй, Найтлайт. Я так понимаю, что ты не просто пришла со мной поздороваться и поговорить о погоде?

— Правильно понимаешь, — хмыкнула она, с легкой завистью глядя на Коппервинга. Тот, как и любой пегас, мог становиться нечувствительным к холоду, и сейчас стоял перед ней в естественном, не-одетом, виде. – За последние дни много чего случилось, а сегодня настала пора и тебя в это посвятить. – Видя, как расширились зрачки пегаса, она дружелюбно пихнула его копытом под ребра. – Да не переживай ты, все в порядке с твоей зазнобой, жива-здорова, бодра и весела!

— Она не… — раздраженно начал было жеребец, но договорить ему не дали.

— К нам попали в копыта документы, факты и доказательства виновности как самого Лютефиска, так и его сообщников. Мы узнали, кто работал с директором, и вскоре будем их брать. – Вмиг посерьезнев, Найтлайт посмотрела в глаза пегасу. – Сейчас они под наблюдением, устанавливаем последних участников. Уже сейчас известно о десятках замешанных пони. Это в восьми приютах, по всей стране. Целая сеть, опухоль на теле Эквестрии. Но ничего, мы ее вырежем и выжжем, с корнем и дотла. И скоро, уже очень скоро виновные в этом предстанут пред судом.

У жеребца от такой новости глаза на лоб полезли. Нет, он догадывался, что директор работал не один – но чтобы вот так, с таким размахом?!.. Да и сама стража – проделать такую работу, и так быстро?

— Ничего себе, — наконец, выдавил из себя из себя Коппервинг. – Найтлайт, это просто невероятно! Но как?..

— Лучше не спрашивай, «как» или «откуда», — поморщилась кобылка. – Главное, что по всей стране идет масштабная работа – мерзавцы под колпаком и скоро отправятся в камеры, счета и переводы отслеживают, по договорам со сторонними компаниями ведется тщательная проверка. Ну а жеребят, что были у них на попечении, мы готовы передать в заботливые копыта настоящих врачей и всамделишных педагогов. Но! Это не единственная новость, — остудила она восторги пегаса. – Чэйсер… ублюдок сумел сбежать.

Следующие несколько долгих минут Найтлайт пересказывала Коппервингу события последних дней – из тех, что ему было можно или нужно знать. Скуталу и ее участие в получении информации было упомянуто мельком и без подробностей – да и то лишь потому, что пегаса это касалось напрямую. Под конец сарозийка порекомендовала ему до срока забрать свою подопечную из больницы, и хотя бы на несколько дней увезти из города.

— Риск есть, — честно призналась она помрачневшему жеребцу. – Небольшой – но все же. Мы считаем, что Чэйсер со всех ног спешит к границе Эквестрии, спасая свою шкуру – но полной уверенности в этом нет. Он импульсивен и непредсказуем, и как знать, не решится ли ловчий рискнуть и довести дело до конца?

Наступило напряженное молчание. Пегас нервно бил по земле копытом; от одной лишь мысли об этом мерзавце-ловчем у него внутри зарождалась привычная уже волна ярости. Но в этот раз было немного иначе – нарождающийся гнев был смыт чувством заботы и ответственности, стремлением защитить ту маленькую рыжую пегаску. Однажды он с легкостью впустил ее в свою жизнь, и лишь сейчас с удивлением осознал, сколь важной и нужной стала для него Скуталу.

— Я знаю, где она будет в безопасности, — наконец, ответил Коппервинг. – У моих родителей, в Клаудсдейле. Да и они, уверен, будут только рады провести время со своей… то есть, с моей… — Пегас запнулся, пытаясь подобрать верное определение. Кто для него Скуталу? Сестра, дочь – кто? Он столько раз задавал себе этот вопрос, и все никак не мог найти ответа, убегал от него, запирал в дальнем углу сознания, прикрываясь нейтральным словом «подопечная». «Все же не «дочь», это точно, хоть по документам и написано обратное. И дело не в столь малой разнице в возрасте – я не могу заменить ей отца, я не умею этого!.. Да и отношения у нас другие. Но и сестрой я ее ни назвать, ни считать не могу, хотя по факту это самое близкое по сути – и самое удобное, что ли, определение. А от слова «подопечная» отдает отстраненностью и официозом, и меня уже от него тошнит!..»

Задумавшись, Коппервинг не обратил внимания, что Найтлайт и не подумала встревать или договаривать, а с добродушной ухмылкой ждала, как же именно он закончит свою фразу.

«Мы со Скуталу очень сблизились, сдружились, она важна для меня – и я уверен, что она сказала бы про меня такое же. Подобное было с Дэш, было с Узури; но они были не просто моими подругами – они были моими кобылами. Я любил их, я вожделел их, я с ними спал. Со Скут же я не чувствую подобного – и не потому, что она настолько меня младше. Тут другое, но…»

Вспомнив свою подругу-зебру, Коппервинг, как по волшебству, вспомнил одно из ее «наставлений»: «Настоящая дружба – это любовь, но без постели. Это проявление заботы и внимания, терпения и взаимопомощи; это желание быть рядом как в горе, так и в радости – и способность оставить в покое, когда требуется. Это готовность рискнуть за друга жизнью, а понадобится – так и вовсе отдать свою взамен его. Настоящая любовь немыслима без дружбы – но дружба куда шире, поскольку способна окружить куда большим числом близких и дорогих тебе… существ».

Воспоминание было столь ярким, что он будто бы увидел Узури наяву, услышал ее мягкий чарующий голос, уловил запах кальяна, который та частенько покуривала, наполняя комнату пряным ароматом своей далекой родины. Не удержавшись, он принялся невольно сравнивать ее и Рэйнбоу.

«Любил ли я Дэш? Да. Но дружбы у нас с ней настоящей так и не сложилось. А госпожу Узури? Она была резко против того, чтобы считать наши с ней отношения «любовью», четко дав понять, что наши отношения осознанные и добровольные, к обоюдному удовольствию и все такое. Мы не любили друг друга, по крайней мере, никогда не употребляли по отношению к нам такое выражение – но при этом были друзьями, «друзьями с привилегиями», как она однажды метко выразилась. Но несмотря ни на что, мы с ней были гораздо ближе, чем с Рэйнбоу, как бы при этом наши отношении не назывались».

Прогнав сторонние мысли, пегас вернулся к тому вопросу, который умудрился загнать его в такие дебри воспоминаний и размышлений. Сопоставив и сравнив чувства, что он испытывал к Дэш и Узури, жеребец с немалым удивлением осознал, что любит рыжую пегаску. Без малейшего вожделения и страсти, испытывая привязанность, заботу и ответственность. Что может назвать ее, первую из всех знакомых ему кобылок, своим настоящим другом. «Друзья – это та семья, что мы сами себе выбираем», — вспомнилось ему еще одно изречение от все той же зебры.

Погрузившись в размышления, Коппервинг едва не забыл, что поступило их первопричиной. Что он вообще-то разговаривал, и собеседница с необыкновенным терпением до сих пор его ждет… Всхрапнув, он дернулся, замотал головой и виновато улыбнулся – один в один студент, разбуженный преподавателем на скучной лекции.

— Ты так увлеченно думал, что я уж побоялась не дождаться окончания твоего мыслительного процесса, — съехидничала Найтлайт. – Ну что, решил-таки, кем тебе приходится Скуталу, кем ее сам считаешь? Сестрой, дочерью, подопечной, или даже?..

— Она мой друг, — ответил ей Коппервинг, предпочтя не заметить многозначительную незавершенность в вопросе сарозийки. Судя по удивленному выражению на ее лице, такого ответа она не ожидала. Как, впрочем, и он сам – до сих пор друзьями, настоящими друзьями, он за всю жизнь называл лишь четверых.

— Друг?.. Просто «друг», и все, так просто? – Найтлайт разочарованно цокнула языком. – Ну вот. А я-то надеялась на нечто большее. Ну да ладно, дело ваше. Я ведь, в конце концов, лейтенант гвардии – не престало мне, словно какому-то газетному журналисту, выпытывать причины и разнюхивать подробности.

Припомнив свою прошлую встречу с журналисткой – не к ночи будет помянутой Черри Спайс, Коппервинг с досадой поморщился. Ее бесцеремонные вопросы, настырность в стремлении влезть в его личную жизнь, общая манера вести беседу – все это, как ни странно, было уравновешено на редкость хорошо написанной, вдумчивой и объективной статьей. Тем не менее, от одной лишь мысли о повторном интервью, у пегаса начинал нервно дергаться глаз. «Хорошо еще что Скут тогда была не в том состоянии, чтобы и ей вопросы задавали…»

— Друг, друг… — Жеребец тряхнул головой, прогоняя посторонние мысли. – А много это или мало, просто или сложно – это уже каждый сам для себя решает.

Ответом ему была многозначительная ухмылка на лице Найтлайт. Обговорив с ним последние детали, сарозийка пообещала информировать о проведении расследования и о дне, когда Скуталу можно будет вернуться в город. Распрощавшись с лейтенантом, Коппервинг еще долго стоял на том же месте, вновь погрузившись в воспоминания и пытаясь разобраться в своих мыслях.

Друзья… Коппервинг был на короткой ноге с половиной города, не отказывал в посильной помощи и был желанным гостем на каждом празднике. Но еще даже до знакомства с Узури, в далеком жеребячестве, он осознал и принял для себя схожие принципы, пусть и не умел тогда выражать их столь четко и красиво. За всю жизнь он мог назвать настоящим другом лишь четверых. Торнадо, его бывший одноклассник и закадычный друг с раннего детства, вскоре после выпуска переехал в Балтимэйр. Они долго общались по почте, но постепенно поток писем превратился в тонкий ручеек, а затем и вовсе иссяк. Разные интересы и огромные расстояния развели друзей надежней любой ссоры. Затем был Сноу Винд, с которым они сдружились в Клаудсдейле. Веселый и бойкий, скорый на шутки и розыгрыши, на деле «друг» оказался с гнильцой – что наглядно проявилось, когда он, не моргнув глазом, ловко спихнул на Коппервинга вину за один из своих «розыгрышей». Чудом избежав больших проблем, пегас решительно вычеркнул Сноу Винда из своей жизни.

С оставшимися двумя дружба была все еще в силе. С Балк Бицепсом он познакомился в Лас Пегасусе. Коппервинг был поражен умом и целеустремленностью белого пегаса – мало того, что сумел преодолеть свои врожденные проблемы, так еще сумел разработать методику, подходящую и для других! Как мог, он помогал и поддерживал здоровяка, что принесло заслуженные плоды – техника и знания Балка смогли «разбудить» магию пегасов в теле Скут, отчего та однажды сможет полноценно летать.

Ну а с Биг Макинтошем их сроднила их любовь к алкоголю. Долгие посиделки сопровождались глубокими разговорами на всевозможные темы, в результате чего Коппервинг не без некоего удивления понял, что красный земнопони весьма неглуп, и обладает немалым кругозором. А молчаливость, над которой порой посмеивались городские кобылки, была результатом внутренней гармонии и железного самообладания.

Все четверо тех, кого Коппервинг мог когда-либо назвать своим настоящим другом – все были жеребцами. Не то что бы он не верил в дружбу между жеребцом и кобылкой. Он верил – но как-то с ней не сталкивался. Даже Пинки Пай и Флаттершай, с которыми он был ближе прочих, даже их он не мог назвать настоящими друзьями, поставить в ряд с Биг Маком или Балком. Они дружили и отлично ладили, но с точки зрения пегаса, чего-то в этой дружбе не хватало. Возможно, виной тому был его подход к отношениям с кобылками. Все-таки встречи без обязательств мешают образованию дружбы – все вроде к обоюдному удовольствию, но теряется та часть, что ведет к доверию.

А теперь он сам для себя признал, что считает Скуталу своим настоящим другом. Всерьез и с большой буквы, первую из множества кобыл, с кем он познакомился за всю свою жизнь. Череда случайностей, спонтанное событие, внезапное решение – и вот, спустя какое-то время, в его жизнь вошел новый друг. Член семьи со спорным обозначением – то ли сестра, то ли дочь. Да какая разница? Она для него друг – и это куда важнее, куда ближе и куда как прекраснее, чем все остальное.

Радуясь от осознания того, что наконец разрешил столь долго терзающий его вопрос, Коппервинг полетел в больницу. Уборка подождет — впереди был полет в Клаудсдейл и встреча с родителями. А еще – долгий разговор и объяснения: и про ситуацию с приютами, и про его собственные решения и выводы. «Ну а они пусть сами для себя решают, кто там кому приходится!..»

Вогнав втулку до упора, Эпплджек для уверенности стукнула пару раз копытом по колесу.

- Сойдет, — резюмировала она и закинула молоток в телегу. – Во всяком случае, до замка дойдем.

Кобылка впряглась в головную повозку и, дав знак остальным, двинулась дальше. Ночь в Вечнодиком Лесу уже вступила в свои права, и пони хотели добраться до Замка Двух Сестер, не дожидаясь, пока луна окончательно скроется за набежавшими тучами. А тут еще это клятое колесо… Еще больше раздражало, что заминка произошла по ее недосмотру. «Да уж… сколько раз любила говорить Блум, что поспешишь – поней насмешишь, а сама на этом же и прокололась. Не напусти Флаттершай такого страха… а-а-а, да чего уж…»

Словно почувствовав, что к ней обращаются, желтая пегаска подлетела с левой стороны:

- Ммм… а мы можем двигаться чуть быстрее?.. Ну… совсем… совсем ка-а-а-апельку… — она была так взволнована, что даже позабыла о своем излюбленном способе передвижения – пешком.

- Шоб вообще все колеса отвалились? – ковбойша недовольно посмотрела на подругу. – Вон, бери пример со Скратти – сидит себе позади без намека на панику.

- Это и ее просьба тож… — пегаска осеклась на полуслове и бросила испуганный взгляд в сторону кустов, где раздался хруст, а с потревоженных веток упал снег.

Не дожидаясь команды, два единорога в доспехах эквестрийской гвардии устремились вперед, усилив заклинание света до почти ослепительного сияния. Пройдя едва ли пару сотен метров, процессия вновь остановилась. Секундой позже два зайца стремглав перебежали дорогу и скрылись на другой стороне. Не заходя слишком далеко, стражники какое-то время побродили вокруг, всматриваясь в темную глубину леса.

- Все чисто, мэм, — отрапортовала единорожка, обращаясь к Эпплджек. – Можно двигать дальше. Не волнуйтесь, с нами вам ничего не грозит, — добавила она, заметив тревогу на лице Флаттершай.

- Я не за себя боюсь… — тихонько ответила пегаска, на что стражница в удивлении приподняла бровь. – Мой друг…

- С ним все в порядке, — уже в который раз за последние несколько дней начала успокаивать свою подругу ковбойша, кивком давая единорожке понять, что разберется. – Рони не дурак, шоб вот так – без подготовки – ломануться на… — ее голос упал до шепота, — кокатрикса.

Из всех пони, входящих в состав обоза, о неожиданном появлении кокатриксов знали только подруги, да гвардейцы, которых им выделила из своего отряда Найтлайт – не было нужды пугать народ раньше времени. Скрипнули телеги, и пони продолжили путь.

Флаттершай хотела было возразить, но, закусив губу, устремила взгляд вдоль дороги – до Замка Двух Сестер оставалось еще около полутора часов ходу. Если, конечно, опять не случится какой-нибудь форс-мажор.

Эпплджек покачала головой. Она бы соврала, сказав, что не волнуется за их друга – собственно, именно поэтому она и сорвалась вместе с обозом, скинув часть своей работы по ферме на Биг Мака и младшую сестру – но так же она была и уверена в сказанных ею словах. Айроншилд, конечно, любил поиграть на публику, но не был таким сорвиголовой, как Рэйнбоу или Коппервинг, если только… Кобылка нахмурилась, чувствуя, что сейчас начнет переживать едва ли не больше Флаттершай. Она уже достаточно хорошо узнала человека – как правило рассудительный (в сравнении с той же Дэш), он вполне мог сорваться, угрожай кому-то реальная опасность. А блуждающий в окрестностях голодный кокатрикс как раз попадал под это определение. Оставалось надеяться, что старый следопыт нашел способ приструнить своего нового подчиненного.

- Эпплджек? – заметив, как потемнела лицом ковбойша, обратилась к ней желтая пегаска. – Всё в порядке?

- Агась, но давай, и вправду, прибавим ходу.
Едва головная повозка перешла деревянный мост, построенный взамен навесного, Флаттершай, подхватив оказавшуюся тут как тут Скратти, на всех парах полетела к самому замку. Недовольно поворчав, Эпплджек откатила телегу в сторону. Скинув упряжь, она поспешила за подругой.

Она поравнялась с пегаской, когда та, позабыв про свою обычную стеснительность, чуть ли не силком оттащила одного из строителей от чана с известковым раствором.

- Простите, что прерываю, — отбросив робость, сказала Флаттершай, — но мне очень-очень надо, чтобы Вы подсказали, где я могу найти Айроншилда. Возможно, Вы его знаете, он…

- А то, — поправив каску на голове, ответила молодая земнопони. – Как не знать это чудо двуногое. Притащили его пару дней назад. Шороху было!..

Пегаска испуганно ахнула и прижала копыто ко рту.

- Да не волнуйтесь Вы так — жив наш герой. Хотя, по первости, страху он на нас нагнал…

- Прост’ скажите, где нам его найти, — опасаясь, как бы ее подруга – успевшая уже накрутить себя к этому моменту – не впала в истерику, встряла ковбойша.

- Да без проблем. Отлеживается в одной из комнат, отведенных под лазарет.

Выслушав пояснения, кобылки, не теряя более не секунды, поспешили в направлении, указанным строителем. Признаться, Эпплджек и сама чувствовала копошащиеся у нее в голове нехорошие мыслишки: слово «жив» было довольно расплывчатым, и… «Да хватит уже накручивать, подруга! Ща всё узнаешь!...»

Они завернули в длинный коридор, от стен которого шло несколько ответвлений. Конец коридора без занавешен плотной тканью, из-за нее пробивался яркий свет и доносились голоса, один из которых точно принадлежал человеку.

Опередив ковбойшу, желтая пегаска буквально влетела в комнату, заставив Скратти крепко вцепится в ее гриву.

- Флаттершай?! – услышала Эпплджек полный удивления и, как ни странно, смущения возглас Айроншилда, прежде чем протиснуться внутрь.

Уже собираясь поворчать на вставшую как по команде подругу, земнопони и сама не заметила, как последовала ее примеру – едва не открыв рот от изумления?

На низкой кровати, среди смятой простыни и отброшенного в сторону одеяла, заключенный в объятиях темно-лазурной единорожки, и совершенно сбитый с толку лежал человек. Он попытался было сесть, но стражница ночи лишь сильнее прижала его к себе.

- Кажись, твой друг язык проглотил, – обратилась к пегаске Найтлайт, стараясь сдержать смех от безуспешных попыток человека выдавить из себя еще хотя бы пару слов. – Теперь должна последовать та часть, где ты, — она похлопала его по плечу, — начинаешь объяснять, что это не то, что они подумали, — решив, что пока с него хватит, кобылка выпустила человека из своих цепких объятий и позволила сесть.

Эта картина настолько смутила Флаттершай, что она уже на полном серьезе собралась принести извинения за свое вторжение, но тут ее взгляд упал на плечо Айроншилда.

– Селестия милосердная… – Флаттершай подошла к нему и аккуратно провела копытом по повязке.

— О, эта история достойна первой полосы во всех газетах, — усевшись рядом, усмехнулась Найтлайт. – Неподготовленный, совсем зеленый следопыт дает отпор – ни много ни мало — двум кокатриксам и спасает своего учителя.

- Ну как же ты так… — прошептала Флаттершай. – Я же просила тебя… — уже не находя слов, она мягко обняла Айроншилда и, уткнувшись мордочкой ему в шею, тихонько всплакнула.

Прострекотав утешительные слова пегаске на ухо и бросив полный осуждения взгляд на Айроншилда, Скратти спрыгнула на пол и принялась исследовать, решив пока не мешаться.

Молча наблюдая за человеком, успокаивающим ее подругу, Эпплджек перевела взгляд на стражницу, и к своему удивлению, почувствовала едва заметные уколы ревности. Это не было сродни ревности одной кобылки к другой – больше похоже на ревность к другу… когда внезапно появившаяся особа одним махом привлекает к себе все его внимание – да еще таким способом! «А сколько слов-то было, о разных видах! Пф…»

Словно прочитав мысли ковбойши, Найтлайт прекратила приводить свою гриву в порядок и посмотрела ей в глаза. Эпплджек чуть не поперхнулась. Взгляд единорожки был столь неоднозначным, что в нем одновременно можно было прочесть усмешку, приглашение и, Дискорд ее побери, нечто похожее на извинение. Она, лягать ее в круп, извиняется?!

Не зная, что ее больше бесит – пошлая двусмысленность или возмутительный намек на то, что она неровно дышит к Айроншилду – Эпплджек поспешно прогнала все левые мысли, решив, что пора заканчивать эту нелепую игру в гляделки.

- Флатти, ну хорош себя изводить, — обратилась ковбойша к пегаске, показательно игнорируя Найтлайт, которую это лишь позабавило. – Но ты тож’ «молодец», сахарок – заставил нас понервничать.

Флаттершай глубоко вдохнула и пригладила растрепавшуюся гриву. Успокоившись, она теперь внимательно осматривала человека на предмет других травм или ранений. Его недавняя близость со стражницей, казалось бы, ее абсолютно не интересовала.

- Как ты себя чувствуешь? – начала спрашивать она. — Что-нибудь болит? А голова не кружится? После снятия окаменения это может продолжаться вплоть до недели…

- Здоров, как минотавр, — ответила за мужчину Найтлайт и, усмехнувшись, добавила. – Хотя, насчет головы не уверена. Сдается мне, что я… — осознав, что начинает перегибать палку, единорожка – к радости присутствующих – не стала заканчивать предложение. Незаметно для кобылок она провела Айроншилду копытом по спине и, не обращая внимания на его попытки удержаться от вздоха, спрыгнула с кровати. – Ну да ладно – вам есть что обсудить, да и у меня дел невпроворот. Не буду мешать, короче.

Бросив напоследок веселый взгляд на Скратти, с интересом обнюхивающую заключенный в кожаные ножны меч, стражница телекинезом приподняла входной полог и скрылась в коридоре.

- Я в норме, Флаттершай, — ответил Айроншилд. – Мышцы все еще ноют, но в остальном – полный порядок. И никакого головокружения! – поспешно добавил он.- Ведь в камень я так и не обратился.

- Как это так?! – в голос изумились кобылки. Ведь всем было известно, что единственным существом, на которого не действует роковой взгляд кокатрикса, является сам кокатрикс.

Человек виновато развел руками:

- Без понятия. Что-то там про сопротивляемость полиморфу, но, опять же, с этим не ко мне. Главное, что жив остался. А вы как тут оказались?

- Шо за глупые вопросы, сахарок, — удивленно приподняла бровь Эпплджек, старательно делая вид, что не замечает царивший в комнате специфический запах. Будь то причиной продолжительное затишье на личном фронте или еще что – но это оказалось сложнее, чем ей того бы хотелось. Поэтому она поспешила продолжить. – Неужто ты думаешь, мы стали б сидеть на крупе ровно после того, что нам Скратти рассказала?

Не отвлекаясь от исследования комнаты, зверек лишь повел ухом, услышав свое имя, и ловко взобрался на шкаф.

Закончив с беглым осмотром, Флаттершай села рядом с Айроншилдом. Чуть погодя, ее примеру последовала и ковбойша, усевшись с другой стороны.

— Я должна была сразу же примчаться в замок, — пегаска виновато вздохнула и опустила ушки, — нельзя было дожидаться обоза…

- Флаттершай… — начал было человек.

— Я сердцем чувствовала неладное, но… — внезапно в ее голосе прорезались стальные нотки. — … но понадеялась на твое благоразумие, — кобылка подняла голову и посмотрела на Айроншилда, посмотрела с таким упреком, что он невольно сглотнул и приготовился к душещипательной беседе. – Зачем… зачем ты вообще ввязался в эту схватку, да еще и на первом же дне обучения, не имея и малейшего представления о том, как надо сражаться с кокатриксом… нет! — тон ее голоса угрожающе повысился, — С двумя кокатриксами! О чем ты вообще думал?! У-у-у-ух, о чем о чем, но точно не о нас. И ладно окаменение – из него тебя бы вытащили – но кокатрикс легко мог задрать тебя насмерть!..

Словно по щелчку, Флаттершай из робкой, застенчивой кобылки превратилась в… черт, сейчас она очень походила на тётю Айроншилда, отчитывающей его за беспечность в отношении больших кошек. От мимолетного воспоминания старый шрам на груди человека неприятно зачесался.

- Неужели тебе настолько важно проявить себя в новом, еще толком незнакомом деле, что ты готов пожертвовать своей жизнью ради этого? – продолжала тем временем кобылка. – И даже не думай пенять на Вайлд Панча – я очень хорошо его знаю, и он бы никогда не отправил совсем зеленого ученика на бой с кокатриксом. Более того, я абсолютно уверена, что он приказал тебе не вмешиваться. Так почему?.. – уже тихонько, но настойчиво повторила она свой вопрос. – Зачем… к чему было все это подростковое геройство?

Чувствуя, как в нем начинает закипать взрывоопасная смесь из негодования и вины, Айроншилд выдохнул и постучал пальцами по коленям.

- Ты… права, — ответил он, запнувшись на секунду, — Панч на самом деле приказал мне не вмешиваться и отправил в замок, но ситуация в мгновение ока приняла скверный оборот – мне пришлось вмешаться. У меня просто не было выбора.

- Настолько, что ты в одиночку схватился аж с двумя куроголовыми – судя по скептическому тону Эпплджек, ей слабо верилось в такое объяснение.

- Согласна, — кивнула Флаттершай, — Вайлд Панч один из самых опытных следопытов не только в Эквестрии, но и за ее пределами. Даже в столь преклонном возрасте… Селестия… — испуганно охнула пегаска, — с ним же всё в порядке?

- В полном, — поспешил успокоить ее мужчина. – Прочесывает местность с группой следопытов, насколько мне известно.

Он надеялся, что отвечать на вопрос о геройстве ему теперь не придется, но не тут-то было.

- Тогда, почему он позволил поступить тебе столь безрассудно? – Флаттершай сердито нахмурилась. – Или… или ты все же ослушался его?! Ох…

Помня об «официальной» версии Панча, Айроншилд перескакивал с одной мысли на другую, пытаясь придумать более-менее правдоподобное объяснение. Он мог бы сказать своим друзьям правду: навряд-ли они бы стали распространяться об этом за пределами замка, да и ему самому не очень-то по душе пришлась сказка, выдуманная старым следопытом…

- Сахарок? – видимо, его молчаливые сомнения затянулись излишне долго, и ковбойша вернула его к реальности. Причем, в прямом смысле: лгать не было нужды – он просто должен сказать так, как есть.

- Ситуация вышла из-под контроля, — медленно, по словам произнес он. – И я принял единственно возможное решение…

- Но…

- Да, Флаттершай, я осознавал весь риск, — прервал ее очередное возмущение человек и продолжил холодным размеренным тоном. – Но я не мог поступить иначе. Не вмешайся я, Панча бы застали врасплох, и финал был бы весьма печальным. Думал ли я о вас… честно? – он перевел взгляд с пегаски на ковбойшу.

Кобылки молча переглянулись, не зная, что ответить.

- Нет, – словно рубанув топором, сказал Айроншилл. – Поймите, вы очень дороги мне, но нас учили, что в критических ситуациях подобные мысли и сомнения – непозволительная трата драгоценного времени… а я и без того успел замешкаться… И я поступил в соответствии с тем, чему меня учили – спасать жизни. Даже ценой своей собственной – пустое геройство тут не при чем. Поэтому... вы можете осуждать мои действия, но не мои мотивы...

Флаттершай печально выдохнула, и сердце человека сжалось от осознания того, что своими словами он мог причинить боль этому невинному созданию, что сделало для него столько добра с первого дня его пребывания в чужом мире. Но иногда у тебя просто нет другого выбора, кроме как сказать правду.

- Я… я думаю, что понимаю, но… — прошептала она, когда тишина стала уже совсем нестерпимой. Даже Скратти прекратила свои попытки проинспектировать содержимое сумки Айроншилда, чувствуя сгустившееся в комнате напряжение. – Но… это же было так опасно… ты мог погибнуть…

- Как и мы, — серьезно сказала Эпплджек, — когда выступили против Найтмер Мун. И я не помню, шоб кто-то из нас был сильно озабочен предстоящей смертельной опасностью – мы делали то, что от нас требовалось… — она усмехнулась и взглянула на человека. – Как и он.

- Да… — еле слышно согласилась желтая пегаска. – Мы хотели защитить наших родных и близких…

Повисла очередная – теперь уже неловкая – пауза.

Вдруг, как по команде, кобылки с двух сторон заключили мужчину в любящие объятия, заставив того поперхнуться от столь неожиданного поворота. Мгновением позже к ним присоединилась и Скратти, каким-то образом втиснувшись между ними.

- Прости нас, — все еще не отпуская Айроншилда, Флаттершай подняла на него взгляд. – Мы не со зла, просто… просто очень-очень за тебя испугались.

- Ага, — перехватила эстафету Эпплджек. – Но, клянусь старыми подковами бабули Смит, если ты еще раз учудишь что-то подобное, то так прост’ не отделаешься.

- Ахах… — выдавил из себя смущенный смешок человек, — это же не от меня зависит, так?..

В ответ ковбойша сердито прокашлялась.

- Я хотел сказать… простите, что заставил вас так нервничать. Я тоже не со зла – работа такая… то есть…впредь буду максимально осторожен.

В комнате внезапно стало как-то уж слишком жарко, но, к счастью для Айроншилда, обнимательная экзекуция продолжалась недолго. Впрочем, и сами кобылки уже чувствовали себя неловко: сильный запах, исходивший от человека, был в чем-то сродни запаху жеребца после бурной ночи – щекотал нос и будоражил воображение.

— Вот и ладненько, — натянуто улыбнулась Эпплджек, крепким мысленным пинком загоняя подальше нелепое для нее чувство зависти к Найтлайт.

Флаттершай же чуть отсела в сторону и смущенно потупила взгляд, надеясь, что приливший к лицу румянец не выдал ее с головой

– О, давненько я таких штук не видела, — окидывая комнату взглядом, ковбойша заметила нечто интересное. Спрыгнув с кровати, она подошла к стоявшей на табурете «солнечной лампе. – Собственно, и видела-то я ее ток’ один раз – покуда жила у дяди и тёти Оранж. Правд’, ихняя всем своим видом больше кричала «гляньте, какие мы богатые и утонченные!», чем реально грела, — пони вытянула перед собой копыто и провела им вокруг стеклянной сферы, — чего не скажешь об этой.

Человек позволил Скратти взобраться на его плечо и почесал ее за ушком. Зверек довольно заурчал и секундой позже как-бы невзначай принялся закручивать его волосы. Разумеется, это не осталось незамеченным.

- Найтлайт сказала, что ее принес Вайлд Панч, — ответил он, безуспешно пытаясь прекратить попытки Скратти преобразить его внешний вид, — а он, как и любой другой человек его профессии в первую очередь ценит практичность, а не внешний вид.

- Эт по-нашему, — одобрительно крякнула ковбойша. – Кстати, пока не забыла, Твайлайт и остальные передают те привет и надеются, шо с тобой всё оки-доки.

- Локи, — закончил ее незавершенную фразу Айроншилд.

- Д-а-а, как я могла забыть… Пинки передала те торт… как там бишь она сказала…

- Торт «Гроза Кокатриксов», — хихикнув, напомнила Флаттершай. Она пыталась выглядеть непринужденной, но человек почувствовал, как при слове «кокатриксов» она положила копыто на предплечье и слегка его сжала – Уж не знаю, как она догадалась… Пинки-чувство, не иначе.

- Точно! – воскликнула Эпплджек. – Всю ночь перед нашим отбытием просидела. Уверена, шо как и всегда, ее выпечка достойна первого места на соревнованиях кондитеров, — земпнопони мечтательно облизнулась, видимо, вспомнив одно из этих событий. – Но в этот раз это в сам’деле что-то с чем-то! Я хочу сказать, шо эт не просто торт, а настоящее произведение искусства!

- Ага, будто бы Рарити для нее эскиз рисовала, — подхватила пегаска. – Тебя она сделала из румяных вафель, а кокатриксов…

- Ш-ш-ш-ш! – шикнула на нее земнопони и рассмеялась. – Не порти впечатление. Хочу посмотреть на выражение его лица.

Айроншилд уже набрал было в грудь воздуха, чтобы выдать свою дежурную тираду о том, насколько он не фанат сладкого, но к своему удивлению почувствовал протестующие урчание в районе живота. Не сказать, что он все еще был голоден – ужин, принесенный ему Найтлайт, оказался вполне достойным – но организм недвусмысленно намекал, что пора бы уже изменить сложившимся привычкам.

— С удовольствием разделю сие кушанье со своими друзьями, — намеренно растягивая предложение, сказал он, чем заставил Эпплджек скривиться от помпезности его ответа.

- Ёшкины кошки, ну вот опять… — она устало вздохнула, а человек лукаво улыбнулся. Иногда он просто не мог удержаться от того, чтобы в очередной раз не вызвать на лице своей подруги это недовольное и одновременно милое выражение. — Ну почему нельзя было ограничиться простым «тащи торт» или, на крайний случай, «с удовольствием попробую». Как тя Коппервинг еще не прибил за такие фразочки, ума не приложу.

— Кстати, как он? – уже посерьезнев, спросил мужчина.

Айроншилд переживал за своего друга. За время, прошедшее с того ужасного дня, человек видел пегаса лишь пару раз. Обычно словоохотливый и неунывающий жеребец был мрачнее грозовой тучи. Нет, хуже. Коппервинг был попросту разбит. Последняя их встреча – за день до того, как Панч забрал своего ученика в замок – врезалась в душу Айроншилда так глубоко, что навряд-ли сможет когда-нибудь изгнать ее из своей памяти, даже если очень этого захочет.
Он наткнулся на него вечером, прогуливаясь по парку Понивилля. Пегас сидел на скамейке в полном одиночестве, устремив невидящий взор куда-то вдаль. Рядом стояла узнаваемая человеку бутылка Эпплджекдэниелса. К его удивлению, еще полная. Сделав пару шагов к другу, Айроншилд едва не отшатнулся, почувствовав, как липкая паутина отчаяния, стиснувшая Коппервинга в своих черных объятиях, перекинулись и на него.

Сам пегас словно бы не обратил на него никакого внимания. Присев рядом, человек окинул друга пристальным взглядом. На того было больно смотреть. Черно-белая грива, обычно гордо встопорщенная подобно боевому ирокезу, поникла и висела спутанными космами; под глазами набухли мешки, красноречиво свидетельствующие о ночах, проведенных без сна и отдыха; даже его шерстка выглядела так, как если бы художник забыл добавить в ее в палитру больше цвета… Да еще этот отсутствующий взгляд… Айроншилд словно смотрел на живой труп.

Пегас так и не проронил ни слова, и само время будто застыло в его тяжелом молчании. Лишь медленно и неторопливо падал снег. Прошла минута, две, а то и куда больше – человек не следил за этим, это было неважно.

Многие на его месте попытались бы выдавить из себя слова жалости или сочувствия, но только не Айроншилд. Жалость убога сама по себе, это отвратительное чувство – отвратительное в первую очередь тому, на кого оно направлено. А сочувствие… Оно не нуждается в словах – только не сейчас. В такие моменты гораздо важнее участие или, как сказала бы давняя подруга человека: «важно просто быть рядом».

- Я подвел ее… — еле слышно прошептал пегас, и до мужчины донесся запах алкоголя. Его друг еще не успел напиться до полусмерти, но явно собирался исправить это в ближайшее время. – Я – тот, кто должен был опекать ее – бухал, пока этот ублюдок, эта мразь, избивал ее и ломал ее будущее… как я мог не заметить, что она… Селестия, всемо… — он внезапно выругался, покрыв богиню солнца такой бранью, что у Айроншилда от услышанного сейчас святотатства кровь застыла в жилах. — Да какая ты после этого всемогущая?!..

— Так, спокойно, — дрогнувшим голосом сказал Айроншилд. Даже он, будучи пришельцем в здешнем мире, и думать бы не посмел о Селестии в таком ключе. А уж Коппервинг… насколько человек успел узнать, пегас всегда относился к Принцессе с искренним уважением и даже любовью. И тем страшнее было слышать эту чудовищную брань, полную презрения и ненависти.

— … мы считали тебя нашим путеводным маяком, нашей защитницей, спасительницей, а на деле ты… нет, не ты… вы! Вы обе прикрываетесь вами же выдуманными правилами – лишь бы не опускаться до помощи своим поданным, когда она им так нужна!

С каждым словом речь жеребца звучала все внятней и четче, словно бы алкоголь отступал под напором ярости и гнева.

— Ты переходишь грань, друг…

— О, неужели? – язвительно отозвался Коппервинг, резко обернувшись к человеку. – Может, поведать тебе историю о том, как Принцессы отвернулись от молодой пегаски, даже не попытавшись? Хотя куда там… — он махнул копытом. – Чужаку не понять.

Последняя фраза резанула Айроншилда больнее ножа. Умом он понимал, что за друга говорят эмоции, но ему все равно стоило немалых усилий, чтобы загнать свое негодование и обиду туда, где им было самое место.

— А ты попробуй, — спокойно произнес человек. – Я, вроде бы, парень не глупый.

— Они могли помочь! – голос пегаса зазвенел от злобы. – Что им стоило поступиться правилами?! – он с яростью ударил копытом по скамейке, и Айроншилд готов был поклясться, что отчетливо услышал, как треснули доски. – Какое вы вообще тогда имеете право принимать нашу любовь и поклонение, если не готовы дать взамен даже такую малость?.. — Коппервинг с презрением сплюнул. – В Тартар! Они не достойны и таких слов в свой адрес.

Дождавшись, пока на скулах пегаса перестанут играть желваки, человек спросил:

— Насколько все плохо? – только тупой не понял бы сейчас, что все и так хуже некуда, но Айроншилд так же понимал, что его другу необходимо выговориться и выплеснуть всю накопившуюся в нем злость. Именно поэтому сам он старался говорить как можно меньше.

— Сегодня утром пришло письмо из Клаудсдэйла, — сквозь зубы процедил Коппервинг. – Повреждения глаза признали необратимыми. И врачи тут же выдали ей справку об инвалидности. Вот так легко, простым росчерком пера, эти ублюдки списали ее со счетов. Им потребовалась всего лишь несколько дней, чтобы вынести такой вердикт. С ее травмами, да с этой бумагой, для она них теперь самый настоящий недопегас, со всеми вытекающими. Да, ей будут выплачивать пособие, обеспечат какие-то льготы, но в Клаудсдэйле и других подобных городах пегасы не будут смотреть на нее, как на равную.

— Звучит дико, даже по человеческим меркам…

Жеребец горько усмехнулся и посмотрел на Айроншилда:

- Вспомни, что ты сам как-то мне рассказывал, про древнюю Спарту. Где больных, слабых и уродливых детей сбрасывали со скалы на поживу дикому зверью. Мы, конечно, даже в древности так не поступали, но некоторые… — следующее слово он буквально выплюнул, — традиции сохранились и по сей день. Будь Скуталу земнопони или единорожкой, отношение пегасов к ней бы не изменилось, но теперь… Теперь в довесок к слабым крыльям она еще и навсегда лишилась глаза. Она стала изгоем среди своих же соплеменников, понимаешь? Проклятье, как же я их за это ненавижу!

Его лицо перечеркнул злой оскал. Он протянул копыто к бутылке, но человек оказался быстрее.

— Пусти… — угрожающе прошипел пегас, но Айроншилд лишь покачал головой в ответ.

- Хватит, тебе это не надо, — вновь встретившись с ним взглядом, сказал мужчина. – Не сейчас. Сейчас ты нужен ей.

Коппервинг горько рассмеялся.

- Зачем?! – воскликнул он в отчаянии. – Чтобы в очередной раз ощутить свою никчемность? Я испробовал все возможные способы, но все бестолку!.. Как мне теперь смотреть ей в лицо?!

- Зачем? – остолбенело переспросил человек, чувствуя, как и в нем самом начинает закипать злость. — Чтобы быть рядом! Чтобы разделить ее боль, какой бы сильной она не была. Ты обещал защищать ее, так защищай же, дьявол тебя побери! «Прости меня, дружище, но это, как говорится, ради твоего же блага.»

Глаза пегаса сузились – Айроншилд был готов поклясться, что его друг уже готов броситься на него за такие слова, но все равно собирался закончить начатое. Да, он видел, что Коппервинг отдает всего себя заботе о Скуталу. Да, он видел, что он делал и продолжает делать ради нее все возможное и невозможное. Да, он мог бы позволить пегасу продолжить свое самобичевание. Да, да, да и еще тысячу всевозможных да, но порою даже такие как Коппервинг нуждаются в пощёчине. Хорошей такой пощёчине, чтобы перезапустить их жизненные установки. Да что там – Айроншилда и самого пару раз приводили в чувство подобным образом.

- Ты, блять, что о себе возомнил, а?! – продолжал кричать на жеребца человек, абсолютно не заботясь о возможном отсутствии логики, вложенной в его слова. – Решил соскочить по-легкому, так что ли?

Ноздри пегаса раздулись, и он с нескрываемой угрозой вперил свой взгляд в Айроншилда.

- Ведь так легко отмахнуться от проблем и забыться затем в алкогольном угаре, да?! – не сбавлял напора человек. – Ну уж черта с два! – мужчина вырвал бутылку и со всей силы швырнул ее в стоявшее неподалеку дерево.

Звон разбитого стекла огласил окрестности, спугнув стайку каких-то мелких птиц. Лицо Коппервинга побагровело, и мужчина почувствовал, как резко упала температура. Жеребец начинал терять контроль.

— Раз уж ты вспомнил историю моего народа, то изволь выслушать еще одну. Илья Муромец был калекой, и ноги его не слушались. Все свое детство и молодость он просидел дома. Никто не верил в него, даже он сам. Родителей скосила чума, а так называемые друзья просто махнули рукой. Всем было на него плевать. Всем, кроме Ольги. Не слушая чужих упреков и насмешек, она продолжала верить в своего любимого брата, — Айроншилд начал перекраивать легенду почти с самого ее начала. Взбешенный на своего друга, опустившего руки, он всецело отдался охватившим его эмоциям. – Она верила, что своей заботой и просто своим участием вдохнет в Илью силы перебороть его недуг. И знаешь что? Она, блядь, была права! В один прекрасный день он встал во весь рост и пошел, плюнув в лицо всем тем ублюдкам, что смеялись у них за спиной! И слава о его подвигах затем гремела повсюду!..

- Сказочки о твоих героях…

- Да, ты прав. Давай лучше послушаем историю об одном жалком пега…

- Довольно! – Коппервинг вскочил со скамейки и навис над человеком. – Если еще хоть одно слово вырвется…

— Что, въебешь мне? Ну что ж, это всяко лучше, чем слушать твое нытье!

— Я клянусь… — грива жеребца встала дыбом, а температура воздуха, управляемая алимантией пегаса, вокруг него продолжала падать.

- Точно! Вспомни, что ты там обещал, когда брал опеку над Скуталу. Самому-то не стыдно перед ней…

Мощный удар, обрушившийся на его голову, прервал дальнейшую тираду. Благодаря тренировкам с Рэйбоу Дэш, мужчина успел заметить начало замаха. Он намеренно не собирался уклоняться, но, ведомый инстинктами, все же слегка повернул голову, и удар пришелся вскользь. Хотя, сказать по правде, навряд ли бы он смог полностью избежать этого хука справа – столь быстрыми были движения Коппервинга.

Оперевшись о спинку скамьи, Айроншилд мотнул головой, прогоняя пляшущие перед глазами цветные круги. Сплюнув уже скопившуюся во рту кровь, он посмотрел на пегаса и через силу улыбнулся.

- Ну как-то так, да, — проговорил он. В голове звенело, а перед глазами на всей скорости проносились не птички, а гудящие локомотивы, но челюсть особо не пострадала. Зубы, вроде бы, тоже все были на месте.

От осознания того, что он только что сделал, Коппервинг в мгновение ока побледнел лицом. Алкогольное опьянение, негодование, обиду и злость словно крылом смело.

— Айроншилд… — прошептал он. – Я… я не знаю, что на меня нашло…

— Да мы оба знаем что, — совершив пару вращательных движений челюстью, ответил мужчина. – Помогло хоть?

Очередным молниеносным движением пегас сгреб его в охапку, и человек почувствовал, как под воздействием алимантии, его тело слегка поднялось над землей.

— Вот же ж дурень, — уже смеясь, сказал Коппервинг, продолжая стискивать друга в объятиях. – Я ведь и убить тебя мог…

— Сочту это за «спасибо», — сдавленно ответил Айроншилд, мысленно начиная отсчет.

— Черт, ну конечно, спасибо! Ты же все это время пытался привести меня в чувство… хотя, мог бы выбрать…

— Три секунды! – почти взмолился человек. – Иначе мне придется пригласить тебя на свидание.

— Ахахах, боюсь ты не в моем вкусе, — разомкнув копыта, отшутился пегас, и Айроншилд с облегчением почувствовал, как его пятая точка приземлилась обратно на скамейку.

Он хотел добавить еще что-то, но мужчина прервал его, положив руку на плечо:

— Оставим шутки до следующего раза, дружище, — серьезно сказал Айроншилд. – Скуталу сейчас…

— Она в Клаудсдэйле, гостит у моих родителей, — нехотя ответил тот.

— Стоп-стоп-стоп, ты же сам говорил, что в пегасьих городах…

— Да знаю я!.. – пегас поморщился, как от зубной боли. — Просто... так надо было, долго объяснять и… — заметив мелькнувшую на лице человека болезненную гримасу, жеребец поспешил сменить тему. – Сильно заехал? – виновато спросил он.

Айроншилд снова сплюнул и усмехнулся:

- До свадьбы заживет…

- Не сомневаюсь, — вернул ему ухмылку Коппервинг, все еще коря себя за содеянное, — осталось придумать, как объяснить твою набухшую губу Флаттершай. Впрочем, время у нас есть. Заодно и свадьбу твою обсудим. На кого глаз хоть положил, уж не на…

Человек остановил его, подняв руку и покачав головой:

- Не пойми неправильно, я рад, что снова вижу перед собой старого доброго Коппервинга, да и состояние Скуталу мне далеко небезразлично, но сейчас тебе лучше вернуться домой и хорошенько проспаться – привести себя в порядок, в конце концов, — он задумался, прикидывая в уме возможную дату их следующей встречи. – Сделаем так. Завтра я отбываю с Панчем в замок и сомневаюсь, что покину его в ближайшие месяцы – там и свидимся, лады? Уверен, тебе будет интересно посмотреть, что он сейчас из себя представляет.

- Ну вот, — разочарованно протянул пегас. — А я уже было собрался начать с выбора смоки… — брошенный в него человеком снежок прервал его на полуслове. – Да ладно тебе! Впрочем, мне и вправду не мешало бы придавить подушку, — взмахнув крыльями, он поднялся над землей, устроив вокруг небольшую метель. – Кстати, пока не забыл, с тебя бутылка, и это… еще раз извини за несдержанность.

С этими словами Коппервинг развернулся и полетел в сторону своего облачного дома, совершив по пути немыслимый для пьяного пегаса вираж.

Айроншилд проводил взглядом стремительно удаляющегося жеребца и прикоснулся к ноющей челюсти:

- Удар, конечно, не поставлен, но от души, — проворчал он. – Хорошо хоть в ледышку не превратил…
- … чем мы опасались. Спит он, правда, немногим больше, чем раньше, но терь у него словно… открылось второе дыхание, что ли. – Воспоминание пронеслось в его голове так быстро, что Айроншилд вернулся к настоящему, не успев пропустить ничего важного.

- Ага… он действительно воспрянул духом, — добавила Флаттершай, и ее лицо озарила улыбка. – После того, как появилась эта зебра, его словно подменили.

— Ты про Зекору?

— Не, — махнула копытом Эпплджек, — эт другая, звать – Узури. Пришла издалека... с нею еще двое были. Она то ли посол, то ли дочь посла… Вообщем, как и сказала Флатти, от Коппервинга ща не дождешься внятных объяснений… важная особа, короче. Важная и, судя по всему, давняя его знакомая… — закончила она с неопределенной интонацией, словно не зная, к добру ли это или к худу.

Человек посмотрел на пегаску и хмыкнул. При упоминании Узури она отвела взгляд в сторону, словно желая сохранить при себе мнение об этой загадочной зебре, гостившей сейчас в одной

- Ладно, Коппервинг у нас взрослый мальчик: раз не хочет пока распространяться о своей внезапной подруге, то этому есть веская причина, — сказал он, видя, что его подругам не хочется развивать эту тему. – А Скуталу – как она, держится?

- Еще как, — тепло улыбнулась Эпплджек. – Наша малышка – самый настоящий боец! Если б не ее неиссякаемое жизнелюбие, то не хочу даже и думать, чем бы все закончилось?.. — она запнулась и посмотрела на своих друзей.

- Я рад, что они нашли поддержку друг в друге, — пришел ей на выручку человек.

Как бы не переживали за Коппервинга и Скуталу, но они также и понимали, что продолжение этого разговора приведет лишь к излишней нервотрепке. «Это как в электронике», — говаривала подруга Айроншилда, — «положительная обратная связь: чем больше себя накручиваешь, тем больший заряд будет на выходе… вот только положительным исходом тут и не пахнет». Они не могли ничего изменить – во всяком случае, сейчас.

- Они так сблизились! — согласно кивнула Флаттершай и тут же запнулась, снова покрывшись густым румянцем, — я хотела сказать, что они прекрасно дополняют друг друга!.. то есть… ох, нет…

- Не волнуйся, сахарок, мы прекрасно тя поняли, — Эпплджек прикрыла копытом смешок, наблюдая, как ее подруга продолжает свои попытки исправить сказанное. – Они и впрямь хорошо спелись… то есть притерлись… ох, ну вот, терь и меня понесло!

Человек многозначительно приподнял бровь, с нетерпением ожидая продолжения.

- Ну а я просто промолчу, — с некоторой досадой сказал он, когда понял, что не дождется. – Только… вот черт, Скратти! – заболтавшись, он совсем позабыл о сидевшей у него на плече белке.

Не отвлекаясь на их разговоры, она методично заплетала его волосы в одну большую толстую косу. Айроншилд попытался было аккуратно схватить зверька рукой, но тот ловко увернулся и юркнул за спину пегаски. Оказавшись вне пределов его досягаемости, Скратти задорно посмотрела на мужчину и, приложив лапку к губам, причмокнула, словно мастер, любующийся мастерски проделанной работой.

— Вот ты ж… туго-то как… — первая попытка вернуть волосам привычную для них форму провалилась.

Сделав вид, что продолжает распутывать это безобразие, Айроншилд покосился на Скратти, что не сводила с него победного взгляда. Тут же раскусив его нехитрый замысел, она в одно мгновенье оказалась у выхода и, показав напоследок человеку язык, сиганула в коридор.

- Кажись, кому-то придется изменить своим привычкам, да, Рони? – сквозь напускную серьезность Эпплджек прорывался с трудом сдерживаемый смех. – Не смотри на меня древесным волком – ты знал, на что идешь… — взгляд ковбойши скользнул по старым часам, стоявшим в углу. – Так, чет я засиделась! – ковбойша звонко цокнула копытом по каменной кладке пола, пресекая любые контраргументы со стороны своего друга, — У меня там целый обоз, за разгрузкой которого надо бы проследить, и торт в придачу. И, бьюсь об заклад, один из стражников всю дорогу следил скорее за ним, чем за окрестностями!

- А я отнесу наши вещи в комнату, — Флаттершай встала с кровати, — и прослежу, чтобы Скратти далеко от меня не отходила…- добавила она еле слышно, но секундой позже ее лицо озарила радостная улыбка. – И еще приготовлю нам чаю! Ведь что может быть лучше совместного чаепития с друзьями, после долгого пути, правда?

Айроншилд плюхнулся на кровать:

- Ну а я… — зажмурившись, он крепко и с удовольствием потянулся, как сытый деревенский кот. – Подожду вас здесь… И не смотри так на меня, ЭйДжей, — продолжая довольно улыбаться, обратился он к земнопони, предвосхищая ее дальнейшую фразу. – Я ж тебя знаю: предложи я свою помощь, ты тут же пойдешь в отказ, мотивируя это моим постельным режимом, что, в общем-то, правда. Так к чему тратить время впустую? – человек приоткрыл один глаз и ехидно скосился на свою подругу. – Ой, прости, уже потратил.

- Он прав! – тут же вмешалась Флаттершай, едва Эпплджек втянула ноздрями воздух, готовясь к ответному выпаду. – Айроншилду сейчас нужен отдых и забота. – Ну а нам уже пора!

Ковбойша показательно фыркнула и вышла из комнаты следом за пегаской.

- Забота… — донеслось уже из коридора, — Да о нем некоторые уже успели как следует позаботится…

Дорога. Путешествия, скитания, поиски. Вот уже который месяц Узури была в пути, разыскивая потерянные страницы истории народа зебр. Искала не только физические ее проявления – книги, артефакты, ценные предметы старины; не меньшее внимание уделялось устным легендам, преданиям, сказкам, даже слухам. Что-то покупалось или обменивалось; другое доставалось даром или находилось в тех забытых местах, где уже давно не звучала разумная речь. Ну а кое-что, чего уж там, попросту кралось – в самых крайних случаях, но все же. Сожаления или стыда она не испытывала – ей был дан приказ. Приказ из тех, что не обсуждают и которых не ослушиваются.

Она со своими спутниками побывала в Империи грифонов, чудом спаслась из гиблых джунглей Кантерии, поездила по отдаленным уголкам Зебрикании и, само собой, вдоволь намоталась по Эквестрии. Для нее не было запретных мест и территорий — она была готова отправиться и в сам Тартар, если бы вдруг случилось так, что в нем был бы скрыт очередной предмет их поисков. Впрочем, было все же одно исключение – тихий и провинциальный Понивилль, родной дом одного рыжего пегаса….

Вспоминая свой роман с Коппервингом, Узури всякий раз грустно улыбалась. Нет, она изначально знала, что общего будущего у них нет и не будет – но не ожидала, что расстаться им будет суждено настолько скоро, и так внезапно. Как дочь посла, она получила блестящее образование, обладала уникальными навыками и познаниями. Ее семья была известна, богата, пользовалась уважением в высшем обществе. За ее копыто, реши она наконец-то найти себе мужа, разразилась бы нешуточная борьба. Но у всего этого была и цена – служение стране и народу, с готовностью и по первому же зову, без сомнений и колебаний. Права и возможности знати, элиты, избранных были сполна уравновешены их грузом ответственности перед всеми теми, кто не был так богат, умен и образован.

Понял бы ее Коппервинг? Сумела бы она объяснить ему все те причины, что не оставляли ей выбора, не спрашивали ее мнения и желания? В глубине души Узури была уверена, что пегас все-таки сумел бы ее понять – но тогда он бы твердо решил бы отправиться на поиски вместе с ней. Зная его упрямство, переубедить рыжего жеребца было бы почти невозможно, а взять его с собой зебра попросту не могла. Не потому что это было напрямую запрещено, нет. Сама суть ее миссия была опасной, секретной, не всегда законной. Но если Узури была готова выполнить свой долг даже ценой своей жизни, то подвергать такому риску Коппервинга она не собиралась. Слишком сблизились они за те полтора года; слишком многое он ей дал, слишком многое стал для нее значить.

«Поэтому – трусливое письмо о предстоящем замужестве, и спешный побег в ночи. Мне пришлось порвать его сердце в клочья, во имя моего долга. А все лишь затем, чтобы лазить по древним развалинам со старым Зулуном или рыться в бесконечных архивах вместе с юной Агатой. Искать диковины и старину, пыльные книги и туманные легенды. Их книжная Дэрин Ду обгадилась бы от восторга при виде того, что мы порой находили, какие тайны вытаскивали из глубин веков под взгляд светил. Вперед гнало нас чувство долга, а оглядываться назад не давали вина и стыд…»

Узури печально вздохнула. Не раз глядевшая в лицо смерти, она тем не менее пасовала перед возможной встречей с бывшим любовником. Часть ее страстно желала, чтобы Коппервинг забыл ее, организовал табун с парой красавиц, а на возможную встречу отреагировал бы не более, чем дружески. Но другая часть… о, в глубине души она жаждала того, что они снова будут вместе. Она гнала от себя эти мысли, стыдилась их, ненавидела себя – но продолжала мечтать.

Все это время, когда долг заводил их в Эквестрию, они избегали Понивилля и его окрестностей, делали крюки и прокладывали обходные маршруты. Зулун на это лишь снисходительно улыбался, Агата же закидывала ее вопросами. А вот сегодня их маленький отряд разбил лагерь в лесочке на окраине города.

Пока старик-телохранитель и юная книжница ставили шатры, Узури занялась костром. Выбрав подходящее место и очистив его от снега, она скрыла под хворостом тонкий газетный лист – тот самый, что сумел заставить ее сюда явиться. Зебра зябко поежилась – никакие путешествия не смогли приучить ее к такой погоде. Согрев дыханием копыта, она достала коробок. Одна спичка – и пламя, весело потрескивая, разогнало своим теплом окружающий холод.

«Зулун меня раскусил, тут и гадать нечего. Агата… не знаю. Впрочем, какая разница? Через пару дней и так всем все станет ясно…», — кобылка рассеянно продолжала свои размышления, не переставая заниматься костром. В ход пошли сухие поленья, которые они со стражником заготовили еще на прошлой стоянке. Вбив в промерзшую землю рогатины для котла, она подкинула еще дров, и отправилась за водой к ручью.

«Для всех прочих – поиски в местной библиотеке. Если здесь и вправду живет ученица Селестии, то и книги могут быть стоящими. А что и поисков как таковых не будет – не суть важно, как причина для визита сойдет». – Водрузив котел с водой на перекладину, она длинной палкой вернула в костер выкатившееся полено. Усевшись на ствол поваленного дерева, Узури с удовлетворением отметила, что Зулун с Агатой закончили с шатрами, и занялись нарезкой овощей для супа. Не было видно лишь последнего ее спутника – большого серого бухури, по имени Птуш – не иначе, полетел лакомиться ягодами рябины, во множестве растущей в окрестностях.

«Коппервинг, мой милый крылан… я не смогла ответить на твои чувства, а потом сбежала, как трусливая дура. Но теперь!.. теперь я смогу возместить этот долг, и успокоить свою совесть».

Словно в ответ на ее мысли, раздалось хлопанье тяжелых крыльев, и рядом с ней уселся Птуш. Во внушающем уважении клюве была зажата небольшая тетрадь в черном переплете – та самая, которую Узури штудировала последние несколько дней. Мудрая птица круглыми немигающими глазами смотрела на зебру, а ее взгляд, казалось, проникал ей в самую душу.

— Ты прав, ты прав, мой хороший, — она легонько пригладила птице перышки на голове. – Уже совсем скоро мне вновь придется применить на практике те знания, ту силу и то проклятье. Сумею ли я?.. Пожалуй, да. А вот решится ли он?..

После той памятной «беседы» с Айроншилдом прошло уже два дня. Как ни странно, но тот мотивационный пинок, что пегас получил от человека, отлично подействовал. Отринув мрачные мысли, после работы он принимался усердно штудировать книги. Темой было – зрение пегасов, его роль в полете, и главное — возможности и способы компенсации его частичной потери. В городской библиотеке оказалось всего две книги по этому вопросу – но Твайлайт помогла с отправкой запроса в столицу. Книг оттуда придется ожидать не меньше недели, а пока что стоило разобраться хотя бы с теми, что оказались под крылом.

Просидев за чтением почти час, Коппервинг решил сделать перерыв. Текст была весьма интересным, но при этом сложным для понимания. И тем более – для практических выводов.

Поставив чайник, пегас поймал себя на мысли, что по привычке набрал воды не только на себя, но и на Скуталу. Невесело улыбнувшись, жеребец невольно задумался, когда же именно она успела стать для него настолько близкой и родной. Месяц назад, три месяца? Или с первых же недель? Незаметно для самого себя, он привык к ней, привязался, полюбил ее компанию и общество. И вот, прошло всего пара дней, как он отвез ее в Клаудсдейл – а он уже успел по ней соскучиться. По их урокам и валянию дурака, шуткам и совместные чаепитиям, проникновенным беседам и уютному молчанию – и главное, по ее неиссякаемому оптимизму, любопытству, жажде жизни! За всю свою жизнь Коппервинг сильнее и крепче сближался лишь с Узури, но с ней-то они состояли в отношениях! Пусть странных и необычных, но от этого не менее уникальных и особенных.

«А теперь я сам для Скуталу стал кем-то вроде Узури – старшим товарищем, другом, учителем. Отношений только таких особенных нет – но это и к лучшему…»

От размышлений пегаса отвлек свист закипевшего чайника. Наполнив чаем свою любимую чашку, жеребец достал к ней из буфета пару маффинов. Но едва он собрался приступить к чаепитию, как из прихожей донесся какой-то стук. Не дожидаясь приглашения, входная дверь распахнулась, и в кухню влетела Дитзи Ду.

— Привет, Коппервинг! Я тебе письмо принесла; чаем меня угостишь? А то холодно на улице весь день-то летать, ух! Аж перышки задубели! – Не переставая тараторить, серая пегаска сделала сальто под потолком кухни, отчего из плохо закрытой сумки вылетело несколько писем. Не заметив этого, почтальон попыталась сфокусировать свои косящие глаза на хозяине – но тут в ее поле зрения попала тарелка со сластями.

– Ух ты, кексик! Шоколадный! – неуловимое движение, и сладость оказалась у нее во рту. На лице пегаски застыло выражение блаженства. Спустя миг, слизнув языком крошки с губ, она все-таки посмотрела на Коппервинга. – Ах да, я ж тебе письмо принесла!..

Пегас с улыбкой смотрел на происходящее пред ним представление. Да, Дитзи была неловкой, неуклюжей, часто попадала в смешные и нелепые ситуации… но оставалась при этом неизменно доброй, веселой и неунывающей. А уж ее любовь к маффинам и вовсе стала чем-то вроде городской легенды.

— За письмо благодарю. Садись, подруга, налью и на тебя чаю. – Подмигнув пегаске, он достал вторую чашку, а вместе с ней и еще один кексик. И правильно – за те полминуты, что жеребец стоял к ней спиной, Дитзи успела слопать и вторую сладость. Лицо ее при этом выражало такую радость, что сердиться или обижаться на нее было просто невозможно.

— Спасибо, Винги! – поблагодарила его кобылка. – Но сперва твое письмо, та-ак, где оно тут у меня?.. Зарывшись мордочкой в сумку, Дитзи занялась поисками. Коппервинг тем временем поднял упавшие на пол письма. Так и есть – одно из них как раз и было для него.

— Еще немного… еще чуть-чуть!.. – Пегаска явно начинала нервничать. Ей частенько случалось терять письма, и пони в ответ на это обычно очень расстраивались. Иногда даже кричали и ругались. Но она же не специально!.. – Я его уже почти вижу!

— Расслабься, Дитзи, вот оно! – улыбнулся пегас. Передав ей остальные конверты, он внимательно посмотрел на почтальона. С ее косоглазием никогда нельзя было быть точно уверенным, куда именно она смотрит, но сейчас-то было можно – она снова сунула нос в сумку, теперь уже раскладывать письма по нужным отделам.

«Ей ведь лет тридцать пять, не меньше… У нее дочка еще, Динки, примерно ровесница Скуталу. Косоглазие, что очевидно – отсюда и неловкость, постоянные врезания в стены, облака, других пони. Однако ж – летает, и работа с полетом связана. Есть ли признанная инвалидность – не знаю, а спрашивать будет невероятно невежливо. Но как бы то ни было, полезный и любимый член общества, даже дочь есть – правда, сама она ни замужем, и в табуне не состоит. Ну… это не удивительно. Так что и для Скути еще не все потеряно!»

Задумавшись, он и не заметил, что она разглядывает его в ответ, с не меньшим любопытством. Смутившись, он выпалил первое, что пришло ему в голову:

— Дитзи! У тебя… ээ… крошка от кекса к носу прилипла, справа!

— Да? – удивилась та. Невероятно скосив глаза, она внимательно осмотрела кончик своего носа. – Ничего не вижу, где?

— Да уже все, упала только что! – нервно хохотнув, Коппервинг поспешно уткнулся носом в чашку. Дитзи еще какое-то время подозрительно буравила его своими косящими глазами, затем пожала плечами, и тоже принялась за чай.

Спустя десять минут, проводив наконец почтальона, пегас взял в копыта доставленное ею письмо. Первой его мыслью было, что ответил еще один из врачей. Но нет. Присмотревшись внимательнее, пегас удивленно поднял брови – на письме в графе отправителя стоял штамп Понивильского почтового отделения!

— От Агаты Сильверспайр, Коппервингу… — Жеребец почесал затылок. Понивилль был небольшим городом, и он знал в нем каждого, по имени уж точно. Ни «Агаты», ни «Сильверспайр» среди жителей не было. – Может, приезжая?..

От конверта исходил необычный аромат. В нем было что-то смутно знакомое, он уже вдыхал этот запах, но где?.. Дрожащими от волнения копытами, пегас развернул аккуратно сложенное письмо. При виде знакомого почерка, столь характерно угловатого, у него перехватило дыхание. В этот же миг он вспомнил, откуда ему знаком этот запах. Ее любимый букет, смесь пряностей и чего-то неуловимого, таинственного, возбуждающего!.. Коппервинг тяжело вздохнул. Он искал ее столько времени, и никогда не мог забыть – Узури, госпожа Узури! Здесь, в Понивилле! Но как – и главное, зачем?

С трудом приведя чувства в порядок, он наконец прочел сам текст письма. Даже не письма – записки на пару строчек.

«Привет, Крылан. Волею Предков в краях твоих, на дней несколько. Встретиться потребно, приходи как письмо получишь. Твоя, Узури».

Следом за подписью был витиеватый черно-зеленый узор, личная печать его давней подруги. Ниже был схематически нарисован участок леса. По ориентирам, указанным достаточно четко и узнаваемо, можно было легко добраться до нужного места.

Запах, почерк, стиль письма, и особенно это обращение – «Крылан», как звала его только она! Да и печать – такие были в ходу лишь у зебр, да и то не у всех. Этот рисунок он неоднократно видел на письмах, которые она отправляла из Лас-Пегасуса. И этот же узор был на том самом прощальном, в котором она сообщила, что отец договорился о ее замужестве! Но что Узури делает здесь? И почему именно сейчас?

Не теряя ни минуты, пегас наскоро оделся и пулей вылетел на место встречи. Как, почему, зачем – не важно. Даже окажись она теперь мужней женой, он был бы рад ее снова увидеть. Заглянуть в ее глаза, услышать ее голос, заключить в объятия, коснуться ее губ своими!..

На этой мысли он себя одернул. Нет, он был бы рад проделать с ней не только это, но и куда как большее, но… «Не могу же я лезть в ее брак! Так нельзя и я так не делаю! Я ее выслушаю… и задам ей несколько вопросов. Она решила уйти – ладно, пусть так. Но не таким же образом, сбежав в ночи, оставив лишь записку!»

Спустя считанные минуты он приземлился на поляну посреди леса. В центре догорал большой костер, с разных сторон от него стояли два шатра. Возле того, что поменьше, стоял передвижной фургон, а у второго, широко и радостно улыбаясь, стояла…

— Узури!..

Она выглядела все так же, словно расстались они только вчера. Волосы были заплетены в бесчисленные черно-белые косички; он хоть и не видел, но был уверен, что хвост перехвачен несколькими золотыми кольцами, а грива подвязана лентой. Фигура была все той же худощавой и легкой, что было заметно даже невзирая на одежду – но он-то знал, сколько силы и возможностей скрывалось под этой обманчивой хрупкостью. Глаза, теплого золотого цвета, смотрели узнаваемым лукавым взором – так, словно видели собеседника насквозь.

Видя ее широкую и теплую улыбку, Коппервинг камнем рухнул вниз. Уже у самой земли он неистово замахал крыльями, подняв небольшую метель, но превратив свободное падение в контролируемый спуск. Оказавшись нос к носу с давней возлюбленной, пегас на какое-то время замер, не в силах сдвинуться с места или хоть что-то сказать. А потом, позабыв о приличиях, заключил зебру в крепкие объятия.

— Узури! Узури!.. – он снова и снова шептал ее имя, до сих пор не веря в эту нежданную встречу. К его немалой радости, кобылка ответила на его объятия. А потом и вовсе, отыскав его губы своими, подарила ему поцелуй такой нежности и страсти, что у жеребца закружилась голова и задрожали ноги.

Спустя несколько долгих минут они наконец-то смогли оторваться друг от друга. Мило улыбаясь своей непроницаемой улыбкой, Узури поманила Коппервинга за собой, в шатер. Уже заходя вовнутрь, она расчетливым движением хвоста щелкнула пегаса по носу, сопроводив веселым смешком этот недвусмысленно эротический жест. Шумно выдохнув, жеребец без промедления последовал за ней.

В центре круглого шатра с земляным полом располагался очаг, в котором весело потрескивал небольшой костерок. Над ним, подвешенный на хитрой треноге, шумел, закипая, котелок с водой. Чуть поодаль от огня был расстелен толстый матрас, с подушками и одеялом; сундук в углу очевидно выполнял роль обеденного стола, о чем свидетельствовали несколько чашек и чайник, стоящие на его крышке. На одной из стен были развешаны традиционные маски – действительно, куда уж без них?.. Значение нескольких из них Коппервинг припоминал – приветствие, пожелание здоровья, благополучие и счастье этому дому; в дальнем углу висела маска, которая, как он с улыбкой вспомнил, призывала всевозможных насекомых покинуть помещение, и никогда не возвращаться. Возле матраса приютился знакомый ему еще по Лас-Пегасусу кальян – судя по свежим углям, забит он был совсем недавно.

— Госпожа Узури, я… — начал было пони.

— Тихо, — мягко, но властно, прервала его зебра. – Сперва – вознесем хвалу предкам, что способствовали нашей новой встрече. – С этими словами она прижала копыто к груди, повернулась в сторону масок, и забормотала что-то на зебриканском наречии. Хоть пегас и немного знал язык, но так и не смог разобрать ничего, кроме нескольких имен и повторяющихся слов благодарности. Не желая расстраивать подругу, Коппервинг тоже попытался вознести хвалу – как мог и считал нужным. «Хуже не будет», — здраво рассудил он. Если «предки» или кто-то еще поспособствовал их встрече – он был им от всей души признателен; если же нет – да и ладно, с него от благодарностей не убудет.

Наконец с ритуальной частью было покончено. Лукаво улыбнувшись, зебра кивком указала ему на матрас; сама же она принялась заваривать чай.

Не без некоторого стеснения заняв предложенное место, пегас принялся наблюдать за кобылкой. Узури, ухватив ручку котелка ротовой прихваткой, сняла его с треноги и ополоснула кипятком заварочный чайник. От близкого жара ее щеки раскраснелись; одно движение – и толстый стеганный плащ одним рассчитанным движением был сброшен вниз. У жеребца от этого зрелища жадно раздулись ноздри, а зебра, лукаво улыбаясь, лишь шагнула вперед, освобождаясь от спавшей к ногам одежды.

«Она играет со мной? Дразнит? Насмехается? Рога Дискорда!.. да плевать!.. Я готов послать в Тартар свою гордость, лишь бы все стало, как тогда! Хоть на день, на час, на миг!..» — Не замечая напряженно раскрывшихся крыльев, Коппервинг жадным взором буквально пожирал свою давнюю подругу. У него было немало кобыл, но никто, даже Дэш, не могли разбудить в нем такой пожар чувств, как эта зебра. Казалось, что она словно ЗНАЛА, что и когда делать, дабы испытываемые им эмоции были максимально сильными, а ответные чувства – невыразимыми в своей глубине и насыщенности. «Так, стоп, остынь, успокойся!.. Она писала тогда о замужестве – а это та грань, переступать которую я не стану, что бы не случилось!..», — но как не храбрился бы пегас, в глубине души он совсем не был уверен, хватит ли ему сил отказать, если она попросит, подаст хоть единственный намек, словом или жестом позовет и пригласит… к себе.

Узури же, словно и не замечая реакции пегаса, с таинственной улыбкой нарочито медленно продолжала таинство заварки чая. Хвост ее, заплетенный во множество черно-белых косичек, равномерно мотался из стороны в сторону, словно от скуки или подыгрывая какой-то неслышной прочим мелодии, будоража чувства и воображение. Наконец, она взяла в зубы поднос и перенесла на сундук, подтвердив тем самым его функцию стола. Подвинув жеребцу одну из чашек, зебра уселась на матрас. Вроде бы и в отдалении, но при этом настолько рядом!.. Подмигнув пегасу, Узури ухватила губами мундштук кальяна, и с наслаждением затянулась. Ароматный дым, наполненный вкусом фруктов и ароматом экзотических пряностей, наполнил комнату, пробуждая очередной виток воспоминаний и сожалений о несбывшемся.

Уже не зная, что и думать, Коппервинг дрожащими копытами обхватил чашку с чаем. Все его существо буквально кричало о неправильности происходящего – ведь даже если отринуть историю с женитьбой, оставался сам факт ее побега – смириться с которым ему не позволяла его гордость.

— Узури… — ему пришлось приложить немало сил, чтобы даже просто произнести ее имя. Но дальше как будто пошло легче. – Я безумно рад тебя видеть, но… — он запнулся. «Почему ты ушла? Почему бросила меня? Почему теперь, будучи мужней женой, ты ведешь себя так, словно ничего не случилось?!..» — эти и многие вопросы мельтешили в его голове, мешая выбрать нужный. Словно ощутив его замешательство, зебра пришла ему на помощь.

- Почему сейчас, почему здесь, почему одна, и почему веду себя, как ни в чем не бывало? Это ты хотел спросить, а, Крылан? – на ее лице заиграла широкая улыбка. Очередной затяг – и колечко дыма полетело прямо в лицо пегасу. – Ну что ж… Будет правильно и честно, если я расскажу тебе историю с ее начала, уже известного тебе.

Она передала жеребцу шланг кальяна. Глядя, как тот послушно затягивается, как его глаза приобретают характерный маслянистый блеск, Узури не могла сдержать улыбки. Сколько времени прошло – и как ей его не хватало! Его голоса и шуток; доверия и желания учиться; широты его души и непримиримости характера; жертвенности и внимания; его любви и силы – всего этого и многого другого, что впервые за много времени позволяло ей чувствовать себя счастливой. Она избегала любви – боялась, не верила в нее, не умела проявлять свою и ощущать любовь чужую – но с ним рядом была к ней близка, как никогда прежде. Это было одной из причин, почему она сбежала тогда – но также и одной из тех, почему вернулась сейчас.

— Как ты помнишь, мне… предстояло замужество. – Получив от Коппервинга шланг, Узури сделала долгую затяжку. Гнетущую тишину нарушал лишь тихий треск костра да побулькивание кальяна. Поймав взгляд пегаса, зебра впилась в него глазами, словно бы пытаясь не упустить ни малейшего проявления его реакции и отношения к сказанному.

– Я не хотела замуж, но у отца было другое мнение… Моим супругом должен был стать Хопеш – давний друг отца, из богатого и знатного рода. Год назад он овдовел, и был совсем не против найти себе молодую супругу. Брак был политическим и договорным – наши рода отлично бы дополнили друг друга… А что до чувств – никто их и не принимал всерьез.

Долгая затяжка – сперва ее, потом его; наконец, голос зебра продолжила.

— Свадьба была – на зависть многим. Все в соответствии с традициями, да при нашем богатстве – можешь себе представить!.. Был бы жених не ровесником отца, может, к нему и могли бы быть какие-то чувства… Но… сам понимаешь… — на лице зебры застыла редкостно неприятная ухмылка. – К моему счастью, пусть и нехорошо так говорить… Но я вскоре овдовела. Ну как «вскоре»… совсем скоро. Хопеш, бедолага, не пережил брачную ночь… смешно и стыдно, да простят меня предки… Кто ж знал, что у него настолько слабое сердце!..

Слушая откровения своей подруги, пегас то краснел, то бледнел. Представив же себе смерть Хопеша, он и вовсе пошел пятнами.

— То есть, он… Ну… В тот самый момент, как?.. – Жеребец не знал уже, как и реагировать. Хоть в целом жестокая и грустная, история была еще и довольно смешной. В обычной ситуации он бы точно сумел отшутиться, но сейчас даже его обычная защита дала сбой.

— Представь себе! – неловко улыбнулась в ответ зебра. От тех воспоминаний на ее лице тоже появилась краска смущения и стыда. – Нет, самого Хопеша, безусловно, мне искренне жаль – он был очень умен, образован и начитан. Когда-то давно был даже недурен собой. Как собеседник – выше всех похвал! Но муж?! Да он был старше меня лет на тридцать!..

— Так ты, выходит, вдова?.. – с плохо скрытой надеждой и воодушевлением спросил ее пегас.

— Так уж получилось! – весело фыркнула Узури. – Свободная и независимая, если что… — как будто этих слов было недостаточно, она послала жеребцу воздушный поцелуй. Тот было оживленно заерзал – но затем посерьезнел; даже сам взгляд его, из жадного и обожающего стал пристальным и даже подозрительным.

— Узури… госпожа Узури, один лишь вопрос. – Голос пегаса был тих, а сами слова произносились ровным тоном. — Почему здесь? Почему сейчас?

— Я скучала, — искренне призналась зебра. – У меня не было возможности прийти сюда ранее – но это не значит, что я не хотела! – торопливо заверила она. – Как слуга народа Зебрикании, я не вольна всецело в своих поступках и делах. После той… ситуации со свадьбой, я стала не совсем желанным гостем при дворе. Слишком уж деликатной была ситуация. Поэтому… мне поручили задание, почетное – и при этом не требующего моего присутствия в столице. Если конкретно – то было поручено собирать древнюю мудрость и историю нашего народа, в нашей стране и сопредельных государствах. Но как могла я не увидеться с тобой, едва лишь выдалась возможность? Особенно после того, как именно мы расстались?

Следующие несколько долгих минут Коппервинг пристально смотрел на свою подругу. Взгляд Узури был непроницаемым; ее золотые глаза светились знанием и опытом, но несмотря ни на что, в их теплой глубине притаилась улыбка. Пегас не раз видел у нее подобный взгляд – он словно свидетельствовал, что зебра расскажет только то, что считает нужным. Будет ли это правдой? Полуправдой? Или же тонким слоем правды, прикрывающим толщу лжи, которую она скажет по своим причинам? Возможная неправда могла быть и «ложью во спасение», но стоило ли оно того? Он хотел ей верить, и верил ей, но что-то в ее голосе казалось… неверным? Неправдой? Вот только что? И главное – почему?

Не оставив без внимания его взгляд и его молчание, Узури глубоко вздохнула. Она и не надеялась, что Коппервинг ей поверит целиком и полностью. Не обманывая напрямую, она сплетала в своем рассказе воедино ложь и правду, откровенность и тайну. Ведь несмотря на все свои теплые чувства к пегасу, она вовсе не собиралась открывать перед ним все карты. В том числе, для его же спокойствия и безопасности.

— Ладно. Раскусил. – Узури коротко глянула на жеребца, на сей раз – строго и даже сурово. – Мне запрещено рассказывать о своих путешествиях, без крайней на то необходимости. Запрещено как заводить новые длительные отношения, так и поддерживать старые контакты; рекомендуется автономность и соблюдение тайны; все – во имя общего дела. А все найденные мною знания объявляются достоянием народа зебр, со всеми вытекающими. Но… скажи спасибо газетам. Что в них прочла я, стало не только обоснованием визита в город сей, но и помощи конкретной причиной стало. – Забывшись – или специально? – но кобылка перешла на тот стиль беседы, что был привычен ей по праву и особенности рождения.

— Так ты… — неверящим голосом начал Коппервинг.

— Именно. Знаю и про тебя, и про твою… подопечную, мм? – Зебра хищно ухмыльнулась и весело ему подмигнула. – Знаю-знаю, не оправдывайся!

— Но я не!.. – вспыхнул было он. В голове пегаса невольно промелькнула мысль, что пора бы уже привыкнуть к бесконечным подколкам окружающих на счет природы их со Скут отношений. Привыкнуть – и перестать уже так остро реагировать.

— Это неважно, милый мой, — отмахнулась от его возмущения Узури. – Главное, что в газетах писали не только про это. А еще и про то, как тот мерзавец поступил со Скуталу. Описывались ее раны да повреждения; а также был призыв ко всем докторам, кто хоть что-то может сделать, помочь ей.

Услышав рассказ про то «интервью», Коппервинг лишь скрипнул зубами. Но как бы то ни было, хоть он и не одобрял методов работы Черри Спайс, пегас не мог не признать, что статья вышла блестящей. А вот чего он точно не ожидал, так это того, как массово она разошлась, раз даже Узури достался экземпляр. «Надо будет все-таки поблагодарить ту репортершу при случае. И я хотя бы увиделся с Узури!.. И не так уж важно, что ее к нам привело на самом деле.»

— Если написанное было правдой, то тяжко Скуталу пришлось, ох и тяжко!.. Но ты успел вовремя – и ее спас, и ублюдка отделал. – Губы зебры искривила мрачная ухмылка. – Учитывая, что он сделал… я, признаться, даже удивилась, что ты сумел сдержаться и не отправил его к предкам. Молодец, горжусь! – Она картинно захлопала копытами. – Я ведь знаю, что в тебе вспыльчивости на трех грифонов хватит!

Коппервинг неуютно поежился. Его редкая вспышка ярости, так несвойственная пони, впервые случилась как раз в присутствии Узури, поэтому зебра точно знала, о чем говорила. Обычно спокойный и веселый, иногда он словно бы переполнялся гневом, что выливалось в слова и поступки, коих после окончания вспышки он нередко стыдился, и в которых как правило раскаивался. Но никогда прежде он не был так близко к тому, чтобы совершить действительно непоправимое. Убийство другого существа, даже такого редкостного мерзавца, как Лютефиск, было бы чудовищным и неприемлемым преступлением, противным самой его природе пони. Последствия были бы кошмарны – и худшим наказанием было бы его собственное чувство вины. Да, директор изувечил и едва не убил Скути – но он-то, Коппервинг, лучше его! А подонок ответит по всей строгости суда: он никогда больше не потревожит других пони, но и сам останется жив.

— Да… — протянула Узури, внимательно и хитро глядя на пегаса. – Повезло, одним словом. Хотя он того действительно заслужил бы. Редкостная мразь! – Ухватив мундштук кальяна, зебра долго затянулась – а потом выпустила в потолок целое облако ароматного дыма.

— Госпожа Узури! – нетерпеливо окликнул ее пегас. – Пожалуйста, давай ближе к делу. Как мои проблемы, так и прошлые события – все это не приближает нас к теме твоего визита! Ну же, не тяни! – Нетерпением в его голосе смешивалось с надеждой и мольбой. – Ведь ты не просто так это все упомянула? Есть ведь шанс, да? Расскажи, прошу тебя!

— Я как раз подхожу к этому, не спеши... – Со стороны могло показаться, что ей доставляла удовольствие нервозность Коппервинга. На деле же, это было лишь повторением одного из уроков, что когда-то она давала ему – Урока Терпения. То ли уловив ее задумку, то ли просто подчиняясь просьбе, но пегас словно бы сумел успокоиться, и даже сделал несколько глотков чая. Одобрительно улыбнувшись, зебра наконец продолжила:

– Есть один способ. В чем-то новый, в чем-то старый. Даже очень старый… — голос ее зазвучал напевно и тягуче, так, словно она рассказывала сказку. Впрочем, в чем-то так оно и было. – В давние времена, многие тысячи лет назад, когда народ зебр еще жил отдельными родами, далеко, в месте, где встречается Великая Саванна и Большая Пустыня, жил-был клан зебр, и звался он Ска’терри. Жил бедно и горько, ибо земли те были пусты и неплодородны. Легенды гласят, что когда-то они жили в местах богатых и изобильных, где трава высока и сочна, а реки вкусом были словно молоко любимой кобылицы. Но вражеское племя, коварное и злое, в кровавой битве одолело, а после прогнало Ска’терри, и забрало себе их земли, убило многих жеребцов и взяло к себе лучших кобыл. Обескровленному клану, в условиях таких оказавшемуся, грозила гибель, медленная и неотвратимая. Кто в бою был ранен, а еще больше – хворью лютой одолеваемы, силы и саму волю к жизни отнимающей. Отчаявшись выжить, стали зебры просить помощи у сил высших, моля о спасении жизней своих. Они просили у Солнца и Луны, спросили воду, землю и воздух, взывали к духам предков!.. Тщетно. Лишившись всякой надежды, Ска’терри пали духом, и лишь тоскливые стоны умирающих зебр разносились над затихшим лагерем…

Слушая рассказ Узури, Коппервинг не переставал ужасаться прошлому. Что теперь считалось неприемлемым, тогда было нормой, и даже могло преподноситься как доблесть. «И ведь не только зебры! Мы, пони, были немногим хуже! Как же хорошо, что наши предки нашли в себе силы переступить границы варварской жестокости, и смогли построить другое, лучшее общество!.. И все же, как же наши народы различаются – мы стараемся вымарать со страниц известной истории подобные грязные страницы. А Зебры напротив, не только не стесняются своей истории, но со спокойствием и даже гордостью ее рассказывают!»

— …Тем днем, в самый полдень, умер старый Нгабу, последний оставшийся шаман и жрец Солнца. Ночью, при свете полной луны, зебры клана собрались отправить старика в последний путь. Но едва приготовились они опустить его тело в хладную землю, как из темноты вышел юный Цесса, внук Нгабу.

«Стойте! – воскликнул он. Мы просили помощи у Солнца и Луны, просили у стихий, просили у предков! Но не просили у Звезд! Мы молчали, повинуясь трусливым запретам древних времен, но Они сами спустились к нам, и принесли свое благословение! Узрите же!..»

— С этими словами, Цесса подошел к одному из раненых, мечущемуся в бреду от многочисленных ран. Положив копыто ему на голову, жеребец принялся напевным голосом выкрикивать незнакомые прочим слова. Глаза его приобрели звездное сияние, они горели все ярче и ярче, наливаясь неведомой силой и пульсируя в ритм обряда. Наконец, Цесса издал последний гортанный крик, и на глазах ошарашенных родичей рассек той зебре горло. Брызнула струей кровь… но в свете ночи она казалась не алой, а серебряной. Ска’терри схватили было преступника, но тут же, в страхе, отступили. Ведь кровь, пролитая убийцей, словно бы подхваченная невидимой силой, плыла по воздуху к нескольким другим раненым. Она словно бы всасывалась в раны – а те, кого она коснулась, вставали на ноги, исцеленные от ран и недугов…

— Пораженные увиденным, зебры склонились перед юным пророком. Отчаянно желая выжить и отомстить обидчикам, они с радостью ухватились за новую веру и обычаи. И даже когда святотатец Цесса отсек у тела своего деда голову, возжелав сделать из нее памятный талисман – даже тогда никто не попытался его остановить. Совсем скоро племя Ска’терри отгородилось ото всех контактов с внешним миром, целиком и полностью погрузившись в изучение обрядов и таинств, переданных им Звездами…

Словно завороженный, слушал пегас рассказ подруги. Все это больше походило на вымысел – или же интересную, но страшную сказку, которую в самый раз прочесть, когда захочется немного пощекотать себе нервы. Вот только зная зебру, он не сомневался, что легенда была правдива и честна – по крайней мере настолько, как вообще может быть легенда. «У нас такое только во время Найтмер Мун могло быть… или же совсем в стародавние времена, о которых остались записи разве что в королевской библиотеке…» Углубившись в свои мысли, он пропустил часть рассказа, и теперь судорожно пытался разобраться в новых подробностях истории.

-…И поняли племена и кланы, рода и кочевья, что лишь вместе смогут они отразить угрозу, нависшую над ними от злобных чар нечестивых Ска’терри. И была война, и шли бои; воины принимали смерть, но не сдавались – ведь знали, что участью пленного будет погибель лютая, а членам Ска’терри еще и исцеление приносящая! Отчаянно бились звездопоклонники, немало секретов новых, что страшней один другого, нашептали звезды Цессу Бессмертному, Цессу Вечному… Но сильней была общая мощь кланов, а вели их не чужие заветы, а чувство праведности дела их! И разбили в итоге род Ска’терри, и убит был Бессмертный Цесса, и разбежались последние его последователи, в тщетной попытке сохранить свою жизнь и наследие своего темного владыки! И мир настал прочный промеж родов и кланов, племен и кочевий! А с мира того и дружбы, кровью скрепленной, пошла страна общая, страна великая, страна моя родная – Зебрикания!

Столько мощи и величия, страсти и воодушевления было в последних словах Узури, что Коппервинг в восторге затопал ногами. Такой рассказ, и такая подача… нет, он конечно всегда знал, что его подруга умеет складно и красиво говорить, но чтобы аж вот так?..

Видя, какую реакцию произвел на жеребца ее рассказ, зебра театрально раскланялась. Не переставая довольно улыбаться, она подкинула дров в костер, и вернулась на матрас, но теперь уже куда как ближе к пегасу. Тот, не колеблясь ни секунды, приобнял ее крылом. На какое-то время в шатре воцарилось уютное молчание, нарушаемое лишь слабым потрескиванием огня. Наконец, Коппервинг заговорил:

— Красивая легенда, что ни говори… немного жуткая, но с моралью и счастливым концом. – Продолжая обнимать кобылку, он игриво пощекотал кончиком крыла ей шею. В ответ та захихикала, словно маленькая кобылка. – Вот только… как это поможет помочь Скуталу? И… раз уж ты говоришь, что тебе это под силу, то, быть может… ну, не будем затягивать?

— Крылан, милый!.. – зебра обняла его в ответ, ласково ткнувшись носом в шею. – История имеет прямое отношение к твоей проблеме! И это была лишь первая, которую тебе суждено было услышать! Ну а чтобы ты не переживал, скажу еще и вот что: завтра, с самого утра, Зулун и юная Агата пойдут в Вечнодикий лес, собирать последние недостающие ингредиенты.

— Зулун? – встрепенулся жеребец. – Старик Зулун, твой охранник еще из Лас-Пегасуса, он тоже тут? – Впервые пегас его увидел лишь парой дней позже того, как встретил саму Узури, а хоть как-то познакомился гораздо позже. Точным возрастом он никогда не интересовался, но на вид Зулуну было крепко за шестьдесят. Седой как лунь, покрытый множеством шрамов, с лицом, морщины которого напоминали кору старого дерева, он был отставным офицером зебриканской армии и ветераном множества пограничных конфликтов. Исполнительный и молчаливый, с вежливой улыбкой на лице, он казался безобидным пенсионером, которого поставили доживать свой век на теплое местечко. Но Коппервинг отлично помнил тот единственный раз, когда увидел старика в деле – после чего раз и навсегда отучился судить по одной лишь внешности. Несмотря на годы, Зулун мог дать трехкратную фору любому – а те несколько спаррингов, которые он однажды провел с пегасом, лишь утвердили в этом мнении. Друзьями, впрочем, они так и не стали – уж больно неуживчивым характером обладал старик, — но со временем прониклись друг к другу определенным уважением.

— Куда ж я без него? – развела копытами зебра. – Такие путешествия – нелегкое и опасное дело, а на кого еще я могу положиться так же, как на него? Он да Агата – ты с ней еще познакомишься – вот и вся моя компания.

— Ясно, — неопределенно протянул Коппервинг. – Ну… может, я все же помогу им в поисках? Лес-то я хоть немного, но знаю; да и взгляд с высоты бы не помешал – если, конечно, твоя помощница не пегас.

— Не стоит, милый, правда. Им предстоит поиск одной редкой пещерной плесени – как она выглядит, им известно, а разведка с воздуха в пещерах ни к чему. К тому же… — зебра текучим движением поднялась с матраса, и томно потянулась, словно бы случайно открывая взору жеребца свои особые места. Его сложившиеся было крылья снова мощно распахнулись, сшибая на пол чашки с недопитым чаем. Лукаво улыбаясь, кобылка плавным шагом приблизилась к пегасу. Неуловимо быстрый, но мягкий толчок – и Коппервинг падает на спину, буквально утопая в податливой глубине матраса. Узури тяжело дышит, низко наклонив голову; в глазах отражаются пламя очага, нижняя губа сладострастно закушена, бесчисленные косички хвоста бешено мечутся из стороны в сторону. Привычные маски терпения, вежливости и манер наконец-то спадают и летят в Тартар. Перемены кажутся невероятными в своей скорости и силе; но не для него, слишком хорошо и близко они знакомы. Здесь, сейчас, из-под личины дочери посла и верной слуги своего народа, проявляется настоящая, живая Узури. Та кобыла, которую он любил; та, по которой скучал. Та, которую Коппервинг безудержно хотел.

– Крылан, мы не виделись многие месяцы… — в хриплом шепоте зебры слышалось нетерпение и страсть, много страсти. Дикой, животной, неистовой. – Я скучала, и так долго этого ждала!.. Здесь и сейчас, ты и я… Немедленно! – Одним прыжком кобылка подмяла пегаса под себя, одаривая его жадными поцелуями и игривыми укусами.

— Узури!.. – только и успел выдохнуть он, прежде чем они слились в бесконечном потоке поцелуев и объятий, укусов и ласк. Захваченный этим неудержимым вихрем страсти, Коппервинг как никогда прежде осознавал, что ни с кем и никогда он не испытывал – да и вряд ли испытает! – что-то близкое к тому, что испытывал к Узури. Он жаждал ее, вожделел, он в ней неистово нуждался – а она не просто знала и умело этим пользовалась; каждый секс с ней становился особенным, ярким, запоминающимся. Уникальным и совершенным. Пегас любил ее, по-настоящему любил. И как бы не относилась зебра к такому, сколько бы не подчеркивала «недопустимость» этих слов и этих чувств, Коппервинг не сомневался в том, что в глубине души ей это приносит не меньшее удовлетворение. А ее «свобода» в выборе партнера и то, что сама она никогда в той же мере не ответит ему взаимностью – да и Дискорд с этим. Все равно оно того стоило.

Спустя несколько часов, наконец-то насытившись друг другом, любовники в изнеможении откинулись на матрас. Костер тем временем прогорел до самых углей, и в шатре было уже довольно прохладно. Глядя, как прижавшаяся к нему Узури суматошно натягивает на себя второе одеяло, Коппервинг собрался с силами, и решил заново разжечь очаг.

Радость от встречи с подругой и сладостное послевкусие от их страстной любви постепенно отступали, и пегас вновь принялся размышлять о том, что привело его сюда. Любопытство и нетерпение, надежда и страх разочарования, отчаянная вера в слова Узури и чувство собственного бессилия – все это бурлило и перемешивалось в его сознании, требуя ответов и действия. Усилием воли он все же сумел успокоить эту бурю чувств, сосредоточившись на отрешенном выполнении простой и монотонной работы.

«Охапка хвороста, береста, пара щепок… Она сама скажет, когда сочтет нужным, как и всегда… Очаг почти погас, но жар еще есть, не придется спички тратить… Терпение и еще раз терпение, она это ценит, спокойствие и невозмутимость…»

Умело сложив растопку, пегас осторожными взмахами крыльев раздул присыпанные пеплом угли. Разгораясь, весело затрещало пламя. Не теряя зря времени, он проверил уровень воды в котле – немного, но им хватит; опустив его пониже, Коппервинг подложил в огонь поленья потолще. Услышав позади себя какую-то возню, жеребец обернулся к зебре, и не смог удержаться от смеха. Оставшись на матрасе в одиночестве, та скрутила из одеял настоящий кокон, из которого наружу торчали только кончики ушей, да бесчисленные косички гривы.

— Чего смеешься? – откуда-то из глубины послышалось недовольное бурчание. – Ты ушел, и я замерзла! Не все же быть морозостойкими пегасами!

— Ну-ну, хватит жаловаться! – поддразнил ее жеребец. Буря чувств наконец-то прошла, и он сумел смириться с предстоящим ожиданием. – Я разжег огонь, и уже совсем скоро здесь снова станет тепло. А через пару минут и вода для чая закипит – согреешься мигом!

Подняв с пола скинутые им стаканы (Деревянные! Она все такая же практичная!), Коппервинг залил в них заварки из чайника, с удовольствием принюхиваясь к аромату. Неплохо разбиравшийся в сортах и видах чая – опять же, благодаря Узури — он так и не смог опознать конкретный сорт. В одном он был уверен – чай был очень и очень дорогим. Пегас с легкой грустью улыбнулся – в таких вот мелочах ярче всего проявлялась та пропасть, что была между ними. Дочь древнего и богатого рода, Узури выросла в роскоши, которую он и представить себе не мог. И хотя сама она, что удивительно, никогда не кичилась этим, да и вообще жила весьма скромно, некоторые ее поступки сразу же выдавали ее происхождение. Взять к примеру тот же чай. Не привыкшая сорить деньгами, она с азартом тратила баснословные суммы денег, заказывая со всего мира лучшие сорта и купажи. И даже сейчас, вдали что от родных мест, что от своего дома в Лас-Пегасусе, зебра оставалась верна своим привычкам. «А ведь на те деньги, что она выложила за эту коробочку, можно было бы скупить весь наш рынок, а то и не раз!..»

— О чем задумался, Крылан? – заинтересовавшись его внезапным молчанием, зебра таки высунула голову наружу, и теперь с любопытством глядела на Коппервинга. – Если ты гадаешь, чем бы еще меня можно согреть, то есть одна отличная идея…

— Ты… снова хочешь, да?.. – от такого неприкрытого намека пегас даже покраснел. В ответ зебра лишь расхохоталась.

— Само собой хочу, но позже. – Она послала жеребцу воздушный поцелуй. – А сейчас открой-ка сундук, там, справа…

Следуя указаниям Узури, Коппервинг убрал в сторону все лишнее, и откинул крышку сундука. В правом углу, заботливо обернутая в большое полотенце, лежала бутылка вина, а рядом с ней – пара изящных серебряных бокалов. При виде их пегас внутренне содрогнулся – смотрелись-то они красиво, но удобными были разве что для единорогов. Но… не из чашек же им пить, это ведь не чай и не компот! Размотав бутылку, Коппервинг вытянул зубами деревянную пробку, и осторожно разлил вино по бокалам.

— Прошу, о моя полосатая госпожа! – повернувшись к зебре, он отвесил ей шутливый поклон. В ответ Узури кинула в него подушкой. Перехватив неожиданный снаряд, Коппервинг притворился было, что готовится метнуть его обратно. А едва кобылка, весело смеясь, с головой укралась одеялом, жеребец уложил подушку на пол, и с наслаждением на нее уселся.

Ожидая подвоха, зебра еще несколько минут провела в своем укрытии. Наконец, не выдержав, она одним глазком осторожно выглянула наружу – и только чтоб увидеть Коппервинга, внимательно изучающего этикетку на бутылке. Разочарованно простонав – он таки провел ее! — Узури все же выбралась из кровати, и подошла к столу. С завидной грацией ухватив копытами бокал, она какое-то время молча вглядывалась в его содержимое. Затем, под удивленным взглядом пегаса, осушила его до дна.

— Скажи, Крылан, как ты относишься к Скуталу? Кем ее для себя считаешь? Как она относится к тебе? И, наконец, почему ты забрал ее из приюта? Если уж ты решил взвалить на себя груз такой ответственности – то почему выбрал именно ее, а не кого-то другого?

Что не переставало Коппервинга удивлять в Узури, так это ее способность, умение, навык смены настроения. От глупой шутки к строгому разговору, от сухой и чопорной беседы к запанибратскому веселью. Или как сейчас – после рассеянного молчания, закидать собеседником настоящим градом вопросов. Это ставило в тупик, настораживало, пугало. Удивительнее же всего было то, что эти перемены не были наигранными. Зебра не играла — она перевоплощалась. Словно заправский картежник, она с удивительной легкостью меняла прежний образ на тот, что лучше подходил к текущей ситуации. Не зря ведь ее Меткой Судьбы была маска – невероятно меткий и подходящий ей символ. Вот и сейчас, Узури за считанные секунды из веселой и шутливой стала серьезной и внимательной, сходу задав ему те самые вопросы, на которые он и сам не сразу смог найти для себя ответ.

В шатре повисло долгое молчание. Не торопясь с ответом, Коппервинг неторопливо цедил вино, мимоходом отмечая терпкую сладость и легкую остроту. На кобылку он не смотрел – но отлично знал тот взгляд, которым она смотрела на него. Полуприкрытые глаза, видимая отрешенность и словно бы даже вялость – все это скрывало под собой предельную сосредоточенность и внимание к деталям. Этот взгляд лучше всяких слов давал понять, что для нее действительно важен его ответ. Вот только… зачем? Что могли изменить его причины, или их со Скут отношение друг к другу? Или же в ней внезапно заговорила… ревность?

— Хорошо к ней отношусь, госпожа Узури, очень хорошо. – Не определившись до конца, с чем связан такой пристальный интерес к этой теме, Коппервинг решил отвечать честно, но коротко. – А кем я ее для себя считаю? Другом!

— Другом? – растеряно переспросила зебра. Маска ее настроения словно бы дала трещину – но лишь на мгновение. – Не дочерью и не сестрой, не подругой и объектом страсти – а именно другом?

— И ты туда же!.. – закатил глаза пегас. Необходимость в очередной раз отвечать на вопрос о природе их взаимоотношений поставила жирный крест на краткости его ответов. – У меня нет и не было к ней никаких чувств и фантазий! Она была в беде, а я мог ей помочь – вот я и помог! Да, забрав ее к себе, я поступил импульсивно! Я и не предполагал, с какими сложностями придется сталкиваться – но я ни о чем как не жалел, так и не жалею! А счастливая улыбка Скуталу, ее счастье и радость всякий раз убеждают меня в том, что поступил я правильно!

Видя, как ее Крылан горячится, сверкает глазами и раздраженно роет копытом землю, Узури едва удержалась от самодовольной улыбки. Так легко и просто… Зато в гневе он будет честнее и откровеннее, а именно это от него и нужно. Для него самого, в первую же очередь!

— Ладно-ладно, я поняла! – протянув копыто, она ласково коснулась шеи жеребца. Тот было возмущенно всхрапнул – но отстраняться не стал. – Прости, не ожидала, что эта тема окажется для тебя столь непростой. Ответь на последний вопрос, ладно? Кем она считает тебя, как к тебе относится?

— Относится ко мне хорошо, — помолчав, ответил Коппервинг. – Мы весьма дружны, ладим между собой, и за все это время у нас с ней не было ни единой ссоры. А вот кем считает… не могу сказать точно. Скорее, кем-то средним между братом и старшим товарищем.

— Хорошо, очень хорошо… — Задумавшись о чем-то своем, Узури рассеянно наматывала на копыто одну из своих бесчисленных косичек. – Ты ради нее готов на многое, если не на все. А она? Случись тебе попасть в беду, как бы Скуталу поступила? Ответила бы взаимностью, приложив все силы и старания? Или же отошла бы в сторону, оставив тебя один на один с бедой и горем?

— Она пришла бы мне на помощь, и старалась бы изо всех сил, — без колебаний ответил пегас. – И не из-за одной лишь благодарности – Скут сама по себе пони с добрым и отзывчивым характером. И случись чего, я знаю, что смогу на нее положиться.

— Отрадно слышать. Я рада, что между вами сложились такие близкие взаимоотношения; а твоя высокая оценка делает ей честь. – Узури моргнула – и на лице ее появилась прежняя улыбка, да и сам голос наполнился теплотой и участием. – Прости, если мои вопросы показались тебе невежливыми или излишне прямыми. Но поверь, я спрашивала не просто так, и это действительно очень важно.

— Это как-то связано с ее исцелением? Ведь так? – Не в силах больше сдерживать свое нетерпение, Коппервинг подался вперед, буквально нависнув над зеброй. Крылья пегаса были уже наполовину раскрыты, красноречиво свидетельствуя о его волнении. – Узури, прошу тебя, не тяни, расскажи мне все!

— Ты абсолютно прав, — подтвердила кобылка. – Но уж прости, я снова начну издалека. Так надо, поверь… Я рассказывала тебе про Ска’терри, помнишь? Так вот, они…

Жеребец обессиленно плюхнулся на подушку. Ему хотелось действовать, обсуждать конкретный план, спешить за ингредиентами и лететь в Клаудсдейл за Скуталу – а приходилось выслушивать очередные легенды и истории. «Думай позитивно. Узури ведь сказала, что у них нет какой-то плесени для лечения, так? А Зулун пойдет за ней лишь завтра. Значит, до его возвращения, лечение не состоится. Вот и нечего переживать почем зря...»

-… по всему свету. – Заметив, что пегас фигурально говоря витает в облаках, зебра раздраженно постучала ребром копыта по крышке сундука, привлекая его внимание. – Коппервинг! Для тебя ведь рассказываю – и Предки свидетели, повторять не буду! – Видя его виноватое выражение лица, Узури сменила гнев на милость. – Ладно, ничего особо важного ты пока не пропустил. Но постарайся дальше быть внимательнее, хорошо?

И вновь голос и интонации зебры изменились, сделались глубокими и напевными, раскрывая перед пегасом загадочные и страшные тайны истории…

После поражения в войне, остатки клана Ска’терри разбежались кто куда, спешно пытаясь покинуть пределы родных краев. Хоть и понесшие ужасные потери, кланы послали вслед за ними столько воинов, сколько смогли – так велико было их желание раз и навсегда расправиться со звездопоклонниками. Время шло, и отряды, один за другим, возвращались домой. Кому-то удача благоволила – колдуны пали от их копыт, а их нечестивые артефакты были уничтожены в очищающем пламени. Другим везло меньше – из отряда в несколько дюжин возвращались лишь единицы, принося с собой не победу, а рассказы о чудовищных силах, обрушенных на них еретиками Ска’терри. Кто-то не вернулся вовсе – храбрые воины могли не вынести тяготы пути, пасть от враждебности чужих краев и колдовства звезд, или же… переметнуться к врагам.

Не имея возможности продолжать охоту, кланы сосредоточились на мирной жизни и развитии. Население росло, племена богатели, и далекая угроза со стороны изгнанников казалась все более призрачной и эфемерной. Со временем поиски Ска’терри стали уделом чудаков и авантюристов; без поддержки кланов, отправляющиеся почти что наугад, их экспедиции закономерно возвращались ни с чем, вселяя в остальных ложное чувство безопасности. И даже когда в южных провинциях вспыхнул бунт, стремительно переросший в гражданскую войну, даже тогда никто и не подумал искать в нем следы вмешательства служителей Звезд. И лишь когда восстание было подавлено, чья-то светлая голова сообразила обобщить некоторые жуткие факты и пугающие слухи, и сравнить их с отрывочными записями о прошлом…

Так охота – вернее, Охота, — получила второе рождение. В первые же походы были найдены и разгромлены несколько потайных убежищ звездопоклонников, как в Зебрикании, так и в сопредельных странах. Книги и артефакты, старательно уничтожаемые в прошлом, отныне в целости и сохранности доставлялись в столицу, где передавались для изучения лучшим ученым. Много жутких тайн и темных ритуалов было в этих книгах; но самым страшным было то, что изгнанники старательно искали способ воскресить Цесса. Вышедший из лона самих Звезд, вернувшийся из-за грани Жизни и Смерти, их повелитель должен был обрести невиданное могущество. Но цена его оживления внезапно оказалась слишком велика, даже для них.

Ска’терри, с присущей им прямотой, решили пойти привычным путем – жизни других в обмен на возвращение Цесса. Но когда Звезды озвучили свои условия, колдуны пришли в ужас: жизней всех зебр в их клане было бы недостаточно, чтобы оплатить такую цену, а жертвовать следовало в очень сжатые сроки. Но решение вскоре нашлось: война промеж кланов, война всех против всех, когда племя идет на племя, а брат на брата. Разжечь пожар такой силы, чтобы вся Зебрикания вступила в войну, а в решающей битве пролилось бы столько зебринской крови, что хватило бы для воскрешения Цесса Вечного.

— И ведь у них почти получилось, — тихо проговорила Узури. – В тот день, когда силы кланов взяли штурмом цитадель мятежников, в тот день едва не ожил Бессмертный Цесса. На подмогу к ним, в бой суровый и беспощадный, шла армия наемников – минотавры, грифоны, бизоны… Приди они вовремя – и победа осталась бы за Ска’терри, а мир, что мы знаем, был бы совсем иным. Но почему они не пришли, почему сперва прождали целый день, а потом развернулись и отступили восвояси? История умалчивает.

В шатре воцарилось гробовое молчание. Коппервинг сидел, как громом пораженный, с трудом пытаясь уместить в голове услышанное. Все это было настолько чудовищным и диким, что в это не хотелось даже верить. С другой стороны, и лгать для Узури ведь не было причин.

— Так и… э… что было дальше? – наконец спросил он.

— Дальше… дальше между народом зебр и звездопоклонниками Ска’терри началась настоящая война на уничтожение. – Глядя на выпучившего глаза Коппервинга, Узури с деланным равнодушием вытянула вперед копыто, словно бы разглядывая, а не треснул ли лак после хуфикюра. Это ее пренебрежение лишь подлило в огонь масла.

— Но… это чудовищно! Так же нельзя! Ну ладно еще взрослых, но неужели вы и жеребят?..

— Крылан… это были не просто жеребята, это были маленькие Ска’терри, — терпеливо отвечала ему зебра. Момент был опасный, но… она не зря готовилась к нему. А пегас… он поймет. Ибо должен. – Они с самого детства упивались чужой болью и страданиями, считали убиение естественным, а пытки – нормой! А вот милосердие, доброта и сострадание, были им неизвестны, непонятны, казались таким же чудовищным извращением, как для нас с тобой – осмысленное причинение боли родным и близким!

— Но… так же нельзя… Это неправильно!.. – на пегаса было жалко смотреть. Плечи опустились, взор потух, и даже гордо торчащий ирокез растрепался и поник.

— Согласна. Но… милый, это все в прошлом. – Узури заключила его в объятия, и одарила нежным поцелуем. – К тому же… есть все основания полагать, что конец у этой истории будет все-таки счастливым. Позволь, я завершу свой рассказ…

Охота шла полным ходом. Найденные при подавлении мятежа артефакты и книги позволили раскрыть многие из убежищ Ска’терри; и спустя несколько месяцев в Зебрикании не осталось ни единого звездопоклонника. Но на землях других народов все еще оставались их тайные поселения и скрытые базы, и с этим нужно было что-то делать. Об открытом вторжении и большой войне не могло быть и речи – обескровленные гражданской войной, зебры были просто не в состоянии начинать полномасштабный конфликт с соседями. Да и, чего доброго, так и самим недолго было Цесса воскресить…

В ход пошла дипломатия. Уговоры, подкупы, шантаж, даже угрозы – не гнушались ничем, лишь бы цель была достигнута. Но обычно хватало вежливой просьбы – и подробного описания, что за колдуны скрываются у них под носом. После такого доказательства небольшой отряд зебр без лишнего шума сопровождался к нужному месту… а потом, изрядно поредевший, так же тихо выводился назад к границе. Так продолжалось еще несколько лет, пока мудрецы не заявили во всеуслышание, что со Ска’терри, какими их знали зебры, покончено.

Вызвав бурную радость по всей стране, новость тем не менее оставила и ряд неприятных вопросов. Были ли Ска’терри уничтожены окончательно, или же их просто теперь не получается найти? И что значит – «какими их знали зебры»? Во что они переродились, и чего от них теперь следует ожидать? Все это привело к расколу в обществе, особенно – в рядах участников Охоты. Не в силах смириться с тем, что привычная для них жизнь закончилась, большинство охотников не только отказались верить мудрецам, но и вовсе покинули страну, дабы продолжить выполнять свой долг. Это решение нашло свой отклик и среди простых граждан, многие из которых решили поискать счастья на чужбине. Так начался Исход – массовая миграция зебр из Зебрикании в сопредельные страны.

— Большинство из них нашли для себя новое место для жизни, — продолжила Узури. – И по сей день в большинстве крупных городов почти любой страны мира, можно найти общину моих сородичей. Наше искусство, культура, обычаи оставляют свой след везде, где бы ни ступало копыто зебры; и в свою очередь, мы впитываем что-то и от новой родины. – В голосе ее зазвучала несвойственная ей увлеченность.

– Подобные примеры искусства, живое свидетельство нашей истории – вот та цель, ради которой я путешествую. Но главное – книги! Предания, легенды, генеалогические записи, рецепты традиционных блюд и мемуары – все это важная часть нашей культуры, и достояние нашего народа! Все, что забыто и оставлено, должно вернуться к истокам, как решили Старейшины. И я горжусь тем, что мне выпала эта честь, поиски и возвращение самой истории нашей страны! – Широко улыбаясь, Узури отсалютовала пустым бокалом ошалевшему от потока информации пегасу. После чего, как ни в чем не бывало, вытащила откуда-то маленькую книжку в потрепанном переплете, и отсела поближе к костру, читать.

В шатре застыло тяжелое молчание. На лице Коппервинга сменялась вся гамма чувств – от обиды за потраченное время, до воодушевления от прослушанной истории. Но сильнее всего было недоумение – Узури никогда не была легкой для понимания, но сегодняшним ее действиям он не мог найти ни оправдания, ни логики. «Да она играет со мной! Или издевается, и еще не ясно, что из этого лучше! Или… или это какая-то проверка, очередной урок? Жестоко, но… вполне в ее характере. Но тогда она от меня чего-то ждет. Но чего?!..»

В отчаянии сжав голову копытами, Коппервинг начал прокручивать в голове сегодняшний день. «Это игра, проверка… Она ведь так и не сказала, как именно она собирается помочь Скуталу. Вместо этого был рассказ про Ска’терри, в двух частях; потом – про Охоту и Исход, но куда как короче. Зачем ей все это – вот бы что узнать…»

Погруженный в свои мысли, пегас даже не обратил внимания, как зебра отложила свою книгу, и стала с пристальным интересом наблюдать за его напряженной работой мысли. Наконец, она сжалилась над ним: — Можешь задать… мм… два вопроса. Любых, но по теме.

В ответ жеребец лишь кинул на нее уничижительный взгляд, не сказав ни слова. «Игра, все же игра, Дискорд все это подери! Аргх, терпеть не могу такие игры на соображалку! Зачем все так усложнять — и почему рядом нет Твайлайт, когда она так нужна?!..» — Одним глотком допив остатки вина, пегас вновь наполнил кубок до краев. Вино не помогало думать, но также и не мешало; зато хоть злость на зебру чуть утихла.

«Как там она сказала – знание тайное, старое, страшное? Еще в самом начале? И про Ска’терри столько было сказано. Да нет, быть не может. После рассказов про Охоту она не стала бы подначивать меня на такую мерзость. Да и… тут разве что Лютефиска можно было бы без сожалений на жертву пустить. Но… нет, даже он такого не заслужил. Тогда что?..»

Впору было биться головой о крышку сундука. Всегда оставались два вопроса, но тут уже мешала гордость. «Ее игра, ее правила… Справлюсь сам, и плевать на правила!» Поймав краем глаза насмешливую улыбку Узури, Коппервинг из принципа уселся к ней спиной.

«Что еще у нас в неизвестном? Ска’терри, да, которые «перестали быть теми, что были известны зебрам как Ска’терри», как-то так она ведь сказала? А что их делало теми, кем они были? Они колдуны, звездопоклонники, получали силу от мучений и смерти. Но смерти всех, или только лишь зебр? Для воскрешения Цесса устроили гражданскую войну, а не поход на соседей. Вероятно, для них годится лишь кровь и жизнь других зебр, и только. Что в них должно было измениться, чтобы мудрецы их не нашли, и даже объявили не-Ска’терри?»

«Все то, что я вспомнил — все взаимосвязано. К примеру, если бы перестали поклоняться Звездам – те лишили бы их сил; а значит, ни ритуалов, ни силы от смерти. С остальным примерно так же – без колдовства нет ритуалов, а без ритуалов бессмысленно и все остальное. Интересно… Могло ли быть такое, что Ска’терри все еще поклонялись бы Звездам, но их силой питали другие ритуалы, не ту кровавую мерзость, что поведал им Цесса?.. Но если даже и так – то почему тогда Звезды в ответ не лишили их силы и поддержки, ведь у них все изначально было повязано на крови и жертвоприношениях? Или они нашли способ обмануть сами Звезды?..»

Узури вздрогнула от неожиданности, настолько резко повернулся к ней Коппервинг. Впрочем, на лице ее вновь заиграла снисходительная и насмешливая улыбка. – Что, Крылан, подсказочку?

— Нет, — отрезал пегас. – Кажется, я решил твою загадку. Ты нашла в своих странствиях книгу!

— Браво! – захлопала копытами зебра. В ответ на его хмурый взгляд, она без стеснения показала пегасу язык. – И не одну, а уже несколько сотен! И тебе удалось сделать такой безошибочный вывод, даже без моих подсказок! Растешь, растешь!

— Ты искала крупицы истории времен Исхода. — Коппервинг старательно пропустил насмешки мимо ушей, хотя в глубине души они его задели. «Она разве и была раньше такой грубой? Или это я забыл, за столько-то времени?..» — Сама ведь говорила, что общины зебр были во всех крупных городах, так? Вот только не думаю, что в книжке с рецептами сто и одного блюда из гороха, можно отыскать еще и способ исцеления для Скуталу!

Зебра медленно кивнула. Приободренный такой реакцией, пегас с новыми силами продолжил:

— Ты нашла нечто особое! Тайное, старое, страшное знание – так ведь ты говорила? Ты нашла одну из книг Ска’терри! Но при всей своей исторической ценности, для нас они бессмысленны – мы не станем поклоняться звездам или убивать других, чтобы забрать их силу! – От одних этих слов Коппервинга передернуло. – А значит, ты нашла книгу тех Ска’терри, которые перестали быть Ска’терри! Они изменились – и изменились настолько сильно, что и в книге у них должны быть совсем другие записи и ритуалы! И одним из них мы сможем исцелить ослепший глаз Скуталу!

Вместо ответа, зебра поднялась и отвесила пегасу глубокий поклон. Выпрямившись, она улыбнулась ему улыбкой столь радостной и довольной, что он почти простил Узури за это испытание.

— Браво, Крылан! Ты сказал абсолютно верно, и даже без подсказок! Признаться, не ожидала; ты меня приятно удивил! Воистину, ради Скуталу ты готов на все, даже на подумать!

Не зная, как и реагировать на столь сомнительный комплимент, Коппервинг натянуто улыбнулся. А зебра тем временем продолжила:

— Но хоть сказал ты верно, но не до конца. Не буду тебя мучить дальше, скажу сама, так уж и быть. Помнишь, спрашивала тебя про ваши со Скут отношения? – Дождавшись его неуверенного кивка, Узури продолжила: — А ведь это ключевое условие для Ритуала! Ведь не будь между вами тесной дружеской связи, то это был бы просто ритуал Ска’терри, со всеми вытекающими. Но поскольку Дружба – это ма…

— Дружба – это магия, спасибо, в курсе, — перебил ее пегас. – Мне только непонятно – как это простая дружба, без артефактов вроде Элементов Гармонии, может защитить от воздействия темной магии, уходящей корнями аж к Звездам? И как вообще работает этот новый ритуал?

— Удивительно, что ты, пони, не веришь в силу Дружбы, — с прохладцей в голосе ответила кобылка. – Что до вопросов твоих, то скажу начистоту. Как именно защищает – не знаю, но это факт. А откуда я это знаю и как работает… На практике пришлось проверить.

От таких новостей Коппервинг буквально потерял дар речи. С минуту он стоял неподвижно, беззвучно открывая и закрывая рот. Выглядело это настолько нелепо, что Узури не выдержала и расхохоталась.

— Рот закрой, ворона залетит! Налей-ка лучше еще вина, я забью кальян, и расскажу тебе…

Спустя четверть часа жеребец приготовился слушать очередную уже историю. «Надо было записывать… Теперь каша в голове, уже и не разберу, что да когда происходило…» Раскурив кальян, Узури передала ему мундштук; Коппервинг попытался было втянуть в себя ароматный дым, но поперхнулся и закашлялся. То ли табак был куда крепче, то ли помимо него были и другие ингредиенты…

— Не дорос ты до этого, смирись! – хмыкнула кобылка. – Послушай-ка лучше…

Из рассказа зебры выходило, что книгу заклинаний «Ска’терри, которые перестали быть Ска’терри», они нашли в далекой Кантерии. И не просто так, а по прямой наводке одного старого минотавра – представителя таинственной секты воинов-жрецов, что было особенно удивительно. Они редко общались даже со своими сородичами, а о встречах с представителями других рас и народов, я и вовсе не слыхала.

— Представляешь, они верят, что все в мире предопределено. Но не так, что чего бы ты ни делал – или бы и вовсе бездействовал – результат будет одинаков. Они каким-то образом видят – или верят, что видят – цепь событий, причинно-следственную связь явлений и всего такого. – То ли вино стало давать о себе знать, то ли кальян, но голос Узури сделался невнятным и слегка напевным. – И при этом не все события равны по значимости. Но если сделать это, а потом еще и вот это, и предотвратить еще что-то, и еще другие пятьсот восемнадцать пони сделают еще это, это и вот это, то получится предсказанный результат!

— Бред какой-то, — тряхнул головою Коппервинг. – При таком количестве переменных, тем более неизвестных, невозможно достичь хоть какого-то точного результата.

— О как загнул, молодец!.. – Узури икнула, и весело хихикнула такому нарушению манер и приличий. – Чтобы хотя бы надеяться достичь успеха при такой системе, нужно состоять в их секте… ну или просто быть сумасшедшим. Правда, они наверняка и так поголовно с ума посходили, с такой-то философской системой… Ну да не важно! И вот, рассказал он нам, как найти одно особое место…

— В указанных руинах и впрямь была найдена книга. Даже не так – Книга! Было понятно сразу, что находка действительно не имеет цены даже в том случае, если содержащиеся в ней обряды и ритуалы не действуют. Слишком уж интересный и спорный временной период был описан в первой половине тома – история Ска’терри, от Великой Гражданской Войны и на добрых триста лет вперед. А это значило, что тот анклав на многие годы пережил Охоту, и, возможно, был связан и с другими тайными поселениями звездопоклонников.

— Впервые осмотрев ту часть, что про ритуалы, я была полностью уверена, что это ложь и ерунда. Ну не могли у них быть такие заклинания, и все тут! – Зебра гневно стукнула копытом по крышке сундука. Что бы не было причиной изменения в ее поведении, эффекты усиливались. – А вот потом, уже направляясь к границе, мы наткнулись еще на одни руины… И приспичило мне их тоже осмотреть… — Она замолчала. Было заметно, что те воспоминания не из приятных, и еще свежи в ее памяти. Вздохнув, кобылка продолжила рассказ:

— Лучше бы мы туда не лезли, вот видят Предки… Слишком поздно мы поняли, что в пещере, где находился вход в храм, было логово махайрода…

— Мака… кого?

— Ма-хай-ро-да! – по слогам повторила Узури. – Это, милый мой, слабопуз… саблезубый тигр! Страшная вещь, скажу тебе!.. – Зебра замолчала. Казалось, что ей больно вспоминать о произошедшем. – Выпрыгнула, и прям на Зулуна!.. Сшибла с ног, и как вцепится зубами ему в бедро! А клыки-то передние и точно как сабли, длиною – во! – Отмерив копытами неправдоподобно огромное расстояние, она продолжила: — Я к ним, ору!.. Палка была, так кошке об хребет ее сломала, а толку-то? Она за мной, я бежать! И быстрая ведь была, тварь!.. Хорошо Зулун, да хранят его Предки, нашел в себе силы не только подняться, но и залезть на стену. А оттуда – веришь, нет? – прыгнул прям на нее, и задними копытами как даст прямо по черепу! – Снова удар по сундуку, но теперь куда как более сильный. – И так вдарил, что проломил махайроду голову, как гнилой орех – хвала Предкам за его стальные накопытники! Силен старый, нам бы такую силы в его годы!..

Коппервинг подозрительно взглянул на Узури – та казалась пьяной. Мысленно подсчитав количество выпитого, алкоголь он решительно отмел. Пить она умела, да и выпили совсем немного. Чуть захмелеть – да, но чтоб так? Улучив момент, когда зебра отвлеклась, он незаметно осмотрел ту коробку, из которой она брала табак для кальяна. «Почти полная, и даже бирка с составом есть. Табак, просто очень крепкий. Тоже не то… если только она что-то в сам табак не добавила, или и вовсе, это от него одна лишь коробка… Да что же с ней такое?»

— Короче… пока мы били кошку, Агата, трусиха, бегала да искала, как в сам храм попасть. И нашла! Рычаг в стене, ну надо же!.. Занесли мы туда Зулуна, припасы затащили – и вовремя. Саблезубы-то семьями живут, как оказалось! Мамку мы прибили, и папка-то за это очень сильно захотел прибить нас, мда… — Узури потянулась за кальяном. Коппервинг хотел было отодвинуть его за пределы досягаемости, но зебра неожиданно так на него взглянула, что он счел за лучшее ей не препятствовать.

— Смотрим, значит, мы старика… Я зелья достала, Агата колдовать пробует – впустую, не жилец. Стабилизировать магией – да, смогли. Но это на пару суток, не больше! А потом? Лечить–то нечем. Наружу ход заказан, да и до ближайшего поселения неделя пути… Кот ходит, рычит так, что пыль с потолка летит. Хорошо хоть внутри еще один рычаг нашли, двери на место вернуть успели… – Зебра снова затянулась. Движения ее стали еще медленнее, речь невнятной, и даже будто бы сама манера говорить несколько поменялась. – Осмотрели храм – ничего ценного, для нас, в смысле. Но через слуховые окошки проходит воздух, а на нижнем ярусе нашли ручей. Казалось, жить можно, а дальше что? Выход один, снаружи тигр, Зулун вот-вот к Предкам отойдет, а без него нам однозначно погибать. Ну и… достала я книжку ту, и давай смотреть. Не верила, врать не буду – но когда тонешь, то и за змею ухватишься… — Зебра широко зевнула. Ее лицо, еще недавно такое живое и эмоциональное, казалось осоловевшим и вялым. – Поспать бы, да…

— Узури! Да что с тобой происходит?! – Коппервинг ни на шутку перепугался. Что бы не творилось с его подругой, он уже не мог все списывать на опьянение или добавки к табаку. – Тебе плохо? Может, врача позвать?!..

— Крылан… не мельтеши… Дай поспать… Завтра, все завтра, ладно? – продолжая отмахиваться от всех попыток ее растормошить, зебра мешком завалилась на матрас, и укрылась с головой одеялом.

— Госпожа Узури! Чем все закончилось? Что за ритуал, как он действует? – К переживанию за здоровье зебры прибавилась изрядная доля зла и обиды. «На загадки время было, на истории было, на секс, чего уж там – тоже, а на самое важное – времени не хватило? В чем же тут дело в конце-то концов?..» — Мне нужно знать, и я не уйду, пока не скажешь!

В ответ послышался долгий недовольный стон. Следом из-под одеяла показалась взъерошенная голова зебры.

— Расскажу, но потом ты дашь мне поспать!.. – голос ее был сонным, но достаточно внятным. – Мы провели Ритуал, и он сработал! Нужны двое – жертва и пациент, и у них должны быть хорошие отношения друг с другом, и это очень важно! Сперва… сперва хотела я попробовать себя как жертву. Знаю Зулуна я давно, могло бы получиться. А потом! Потом вышла вперед Агата, и как давай признаваться старику в любви! Я уж подумала – все, рехнулась от страха, вот так вот внезапно заявлять, что влюблена в жеребца, который тебе в деды годится! Нет, ну ты представляешь? Потом говорит, что только ради него во все это и ввязалась, и тихо любит его уже больше полугода! Да такое и в книжках если напишу, не поверят! А тут – реальная, Предки ее дери, жизнь…

— А… Зулун чего? – осторожно поинтересовался пегас. История и ему тоже внушала недоверие – расскажи ему кто другой про такое совпадение, он бы и сам, пожалуй, усомнился бы.

— Он-то? Не будь дураком, не стал отказываться! – фыркнула Узури. – А что? Агата кобылка что надо, таких еще поискать! А про отношение к ней… представь себе, за эти полгода этот старый дурень сумел к ней привыкнуть…. – Раздался душераздирающий зевок, и зебра вновь попыталась скрыться под одеялом.

— Дальше! Дальше! – Коппервинг не знал, что и делать. Ему хотелось узнать ответ немедленно, но и требовать его силой он не мог. Как знать – вдруг она и в самом деле заболела, или есть еще какие-то причины, неизвестные ему?

— Потом? Потом провели ритуал… Попрыгали, покричали, в барабаны постучали… Дружба или любовь, такие чувства почему-то обманывают Звезды в ритуале. Пациент исцеляется не сразу, но и жертва не теряет здоровье или силы навсегда… Месяц или около того на все… — голос зебры ослаб до едва различимого бормотания. – Старик поправился, кота убили… Пошли назад…

— Для меня и Скуталу! Ну расскажи же, как для нас все должно быть, пожалуйста! А потом спи сколько влезет!

— Ее глаз – твое зрение… месяц, может два… слепым будешь, как крот подземный… — Узури слабо хихикнула сквозь сон. – Потом вернется… Если Скут к тебе относится не так хорошо, как ты сказал… то зрения лишишься навсегда. Ну и еще может просто не повезти, шанс маленький, но есть всегда… И запомни! То, что Звезды себе забрали, не вернет никто и ни-ког-да…

Зебра захрапела. Ошеломленный, Коппервинг замер посреди шатра. В голове мелькал настоящий калейдоскоп мыслей и воспоминаний прошедшего дня. Легенды зебр, Ска’терри, секс с Узури, подробности ритуала и непонятное состояние его подруги в конце вечера. Последнее взволновало его не на шутку. Что и как должно было случиться, чтобы она почти на глазах так поменялась? Встав возле матраса, пегас долгим пристальным взглядом смотрел на спящую зебру. Лицо ее казалось умиротворенным, дыхание было ровным, температуры – он осторожно коснулся губами ее лба – вроде бы не было. Не зная, что и думать, он вырвал из найденного в сундуке блокнота лист бумаги, и отсыпал туда горсть табаку. «Если там что-то есть, то Твайлайт или Зекора мне расскажут. Заодно, может и про Ска’терри чего слышали…»

Подоткнув Узури одеяло по бокам, Коппервинг вышел на улицу. Часов у него не было, но навскидку было не меньше двух часов ночи. Ежась от холода, он полетел в сторону облачного дома.

— Рога Дискорда, завтра ж на работу!.. Так, стоп. – пегас мысленно отвесил себе подзатыльник. – Пока Узури здесь, пока есть шанс вылечить Скут – никакой работы, не до того. Мне еще есть с кем поменяться сменами. Но вот ритуал… С ним-то как быть?

В Скуталу он не сомневался, это факт. Если уж такой твердолобый кремнедил – Зулун – смог за полгода достаточно подружиться с Агатой, то их со Скут взаимоотношений тем более достаточно. Но его пугал шанс неудачи. Что тогда? Просто заново? Или кто-то что-то потеряет, и с концами? И главное – какой шанс? От чего зависит, и можно ли как-то его свести к нулю? И… не лгала ли Узури?

«Будем исходить из худшего. Неудача – потеря зрения, и навсегда. Скут это коснуться не должно, по ритуалу она пациент. Значит, при плохом раскладе я… ослепну? Навсегда?..»

От этой мысли его полет сбился. Судорожно махая крыльями, Коппервинг спешно набрал прежнюю высоту и скорость, чудом избежав столкновения с верхушкой столетней ели.

«Слепота… мой старый, еще детский страх. Я тогда увидел пегаса-инвалида, слепого… и я помню, как меня ужаснуло, что я могу стать таким же. Потерять зрение… а вместе с ним – и способность к самостоятельному полету. Сколько лет мне потом снился тот кошмар – два года, три?.. И даже на испытании Барона Маути, что впервые устроила для меня Узури в Лас-Пегасусе, моим сильнейшим страхом была боязнь ослепнуть!»

Какое-то время Коппервинг летел молча, стараясь даже ни о чем не думать. Ибо вслед за воспоминанием о Лас-Пегасусе пришла память о том, как он уже здесь, в Понивилле, примерил на себя мантию Барона Маути… И каково же было его удивление, когда он осознал, что его величайший страх претерпел изменения, и теперь…

— Стоп! Хватит! Я не слушаю, ля-ля-ля!.. – Замотав головой, жеребец попытался прогнать неприятные мысли прочь. К его удивлению, сработало.

«Я могу попробовать… Я верю Узури, ей просто нет резона появляться здесь, и выдумывать такую сложную ложь! Мы тогда расстались, но не врагами, совсем не врагами, что сегодня и подтвердилось… Но… Если я верну Скути зрение, но за счет своего собственного, что тогда?..»

В голове Коппервинга замелькали картины мрачного будущего. Вот он, слепой, влачащий жалкое существование на пенсию по инвалидности. Оказавшийся в той ситуации, от которой он отчаянно пытался избавить Скут. Не имея возможности работать в небе, он словно земнопони учится выполнять простейшую, не требующую зрения работу – конверты клеить, например. Лишившись возможности лицезреть всю красоту мира, он и сам, казалось, выцвел… А рядом с ним – Скуталу, в своем благородстве и чувстве ответственности не посчитавшая себя в праве оставить без присмотра своего бывшего опекуна. Вот только теперь это она его опекун… повзрослевшая, уставшая, без перспектив и будущего; такая же серая, как и она сам.

«Стоит ли оно того? У нее сейчас нет одного глаза, у меня на месте оба. Неужели будет лучше, если я рискну, но в результате стану слепым? И… как скоро это будет понятно? Сразу же, или же мне весь месяц жить в страхе и неуверенности?»

«Узури была готова рискнуть, когда не было выбора; Агата пошла на риск по той же причине – ну и еще по любви. Они вообще не знали, сработает ли – но рискнули, и выиграли. А я, есть ли выбор у меня? Вот что бы сказала Скут?»

Воображение нарисовала четкую картину, как Скуталу, едва узнает про такой ритуал, начинает топать ногами и категорически требует не рисковать так собой ради нее. С другой стороны… именно это он и сам сказал бы ей, приди она вдруг к нему с таким вопросом.

«Придется не говорить Скути, пусть будет в тайне, если не сам ритуал, то хотя бы процесс и риски…»

Продолжая размышлять, он прикинул реакцию и действия некоторых его друзей из Понивилля. Результаты… разделились. Особняком стояли варианты действий, вероятных для той же Твайлайт – «написать письмо принцессе Селестии» и «найти ответ в моих книгах».

«Ну да, принцессы и книги… сдается мне, Твайлайт вообще про ритуал придется не говорить. Как и Зекоре… Первая захочет книгу, или копию книги, на что Узури точно не пойдет. А Зекора… она запретит ритуал, как наследие Ска’терри. И возможно даже будет права, вот только я даже представить не могу, каким еще способом, с чьей помощью, заплатив какую цену можно вернуть Скуталу ее утраченный глаз…»

Погруженный в свои тяжелые мысли, пегас наконец-то добрался до своего облачного дома, где без сил завалился на свою облачную кровать. Уже засыпая, он успел подумать: «А Рони? Он-то бы что сказал и чего бы посоветовал?..»

Но выспаться пегасу было не суждено. Сон, густой и липкий как патока, был наполнен мешаниной переживаний и ощущений от прошедшего дня. Поцелуи с Узури были прерваны злобным хохотом закутанных в темные мантии фигур. Они оторвали от него кричащую зебру, и грубо швырнули на алтарь, прямо под занесенный кинжал жреца, расцветкой напоминающий принцессу Луну. Коппервинг рванулся было на помощь – но тут из кустов выпрыгивает махайрод, почему-то выглядящий точь-в-точь как Опал, кошка Рарити, только увеличенная до размеров крытого фургона. Она угрожающе рычит на столпившиеся у алтаря фигуры, а потом хватает Узури своими неправдоподобно огромными зубами. Жрец, откинув капюшон, что-то кричит в сторону кошки – и ее огромные клыки лопаются, словно воздушные шарики, а сама Опалесенс выпускает свою добычу и грохотом валится наземь. Пегас спешит к падающей кобылке, успевая подхватить ее у самой земли. Темные фигуры бросаются к нему, он готовится было взлететь, понимая, что не успеет… Пронзительный крик зебры тонет в торжествующем вое толпы, их хватают и тащат к жрецу, он направляет на них ритуальный нож…

И в этот момент у всех присутствующих, включая Коппервинга, Узури, и самого жреца, начинают стремительно расти клыки…

Крики агонии заглушили все прочие звуки. Это было невероятно больно! Ныла челюсть, нестерпимо болела голова, а сами зубы словно бесконечно выдирали с помощью клещей. Из последних сил взвалив рыдающую зебру на спину, жеребец неуклюже ковыляет прочь, не разбирая дороги. Сумев преодолеть жалкие полсотни шагов, он без сил падает на землю, придавленный сверху телом подруги. Та едва не запорола его торчащими изо рта огромными клыками, уже лишь немного уступающими по длине ее ногам. Скосив глаза, он с содроганием обнаружил, что и его постигла та же участь. Не в силах больше сдерживаться, Коппервинг отчаянно взвыл от ужаса и боли. Все происходящее словно бы сошло со страниц истории зебр, перемешалось с рассказами Узури и сценами его обычной жизни – и в таком виде было выплеснуто наружу, затягивая в тягостный кошмар, из которого невозможно найти выход. Он слышал леденящие душу крики, испытывал жгучую боль и невероятный ужас – но ничто из этого не прерывало сон, не позволяло проснуться. Более того – происходящее и не думало заканчиваться.

Баюкая в объятиях надрывно плачущую подругу, пегас в отчаянии посмотрел на небеса. Как и всякий пони, он знал, что ночная принцесса повелевала снами и была способна прогнать кошмар. Но на месте луны, в беззвездном небе бледно сияло мертвое и равнодушное око, в котором Коппервинг с содроганием опознал ослепший глаз Скуталу. Лишенный век, он своим холодным взглядом притянул и словно бы впечатал жеребца в землю, заставив позабыть о выросших клыках, жреце, Опал и даже об Узури. Все, что осталось для него от всего мира – один лишь этот глаз, слепой, но при этом видящий многое из того, что не дано видеть даже зрячим. Пегас не знал, сколько длилось это противостояние – секунды, дни, месяцы. В какой-то момент ему на мгновение показалось, что это он сам смотрит с небес на замершее тело рыжего пегаса, невидящим взором уставившегося куда-то вверх. Но не успел он испугаться, как раздался странный звук, напоминающий усталый вздох кого-то невероятно огромного; глаз в небесах словно бы сместился – и погас, погрузив весь мир в кромешную тьму.

Коппервинг с криком подскочил на кровати. Хрипло и тяжело дыша, он дрожащим копытом смахнул со лба липкие капли пота. Дотянувшись до прикроватного столика, пегас схватил кружку с водой, и сделал несколько больших глотков. Взглянув на часы – те показывали четыре часа утра, — жеребец с раздраженным стоном откинулся на спинку кровати. Он знал, что заснуть повторно уже не сможет – что было не так уж и плохо, после такого-то сна.

— Не сна. Кошмара! Надеюсь, это не принцесса Луна вздумала наказать меня за дерзость, а просто следствие насыщенного и долгого дня…

Скатившись с кровати, пегас вяло затопал в ванную. Стоя под холодным душем, Коппервинг мысленно представлял, как воспоминания об этом сне смываются тяжелыми струями воды, оставляя вместо себя «трезвость ума и здравость мышления». Помогало слабо – как и многое другое из того, о чем когда-то рассказывала ему Узури. Но хотя бы и спать ему больше не хотелось.

Выйдя на кухню, жеребец занялся завтраком. Но пока его копыта механически выполняли утреннюю рутину – помыть, порезать и прочее – разумом он вновь и вновь возвращался к зебре и ее ритуалу. «А теперь еще и сон этот…» Пегас содрогнулся, вспомнив тот слепой глаз в ночном небе, и особенно тот краткий миг, когда свет уже пропал, а он сам еще не проснулся.

Темнота. Полное отсутствие света, но при этом наполненное звуками, касаниями и запахами. Словно исчезавшие на время, что он смотрел в тот кошмарный глаз, они вернулись с такой силой и яркостью, что грозили захлестнуть его целиком. Никогда прежде пегас не ощущал ничего подобного – и теперь уже не был уверен, проснулся он от страха внезапной и полной темноты, или же от нахлынувшего потока ощущений.

Отрешенно пережевывая салат, Коппервинг попытался вспомнить сновидение целиком, от начала и до конца. Этот сон был просто невероятно ярким и реалистичным, да и случился слишком уж «кстати». На первый взгляд казавшись хаотичным и безумным, он явно намекал на что-то упорядоченное, продуманное, искусственное. «Неужели все же Луна?..» После некоторого раздумья, Коппервинг отмел эту мысль. О Ска’терри и прочем он узнал лишь вчера, а с самой принцессой он не виделся. Мысль же о том, что та могла прочитать его мысли, находясь во дворце Кантерлота, казалось в равной степени как невероятной, так и ужасной. К тому же, Луна избавляла от кошмаров, а не наоборот; и не в ее принципах было насылать такие сны даже на неугодных ей пони. Если же все это приснилось ему случайно, выплеснув наружу полученные им впечатления и информацию, смешанную с памятью и приправленную страхами, то… что тогда?

Коппервинг задумчиво рассматривал висящий на стене календарь. «Сегодня 23-й день Стери… Уже двенадцать дней прошло, как со Скуталу приключилась беда. Я могу отчаянно хвататься за соломинку или надеяться на чудо, но все меньше и меньше шанс того, что кто-то сможет ей помочь. Чтоб безопасно, без риска, с гарантией!..» — Он тяжело вздохнул.

Вроде бы еще совсем недавно он широким жестом приютил рыжую пегаску у себя, связался с Балком, и вместе они с азартом бросились лечить ее недуг. Все это казалось таким далеким… таким простым. А теперь его затея неожиданно приняла новый оборот, резко подняв ставки и ужесточив наказание за провал. «А ведь я могу оставить все как есть – и никто даже не осудит… но смогу ли я потом смотреться в зеркало, без стыда и презрения? Смотреть в глаза – в глаз! – Скути? Нет! Тысячу раз нет! Я был готов на что угодно, если это ей поможет – и вот он, шанс! Возможность жить полноценной жизнью пегаса, вместо убогой инвалидности и неспособности к нормальному полету! Что до риска…» — Он представил Скуталу здоровой, смеющийся и счастливой; представил ее первый настоящий полет, ее благодарность и радость. Вспомнил то чувство, те переполнявшие их обоих эмоции, когда словно волшебник, он совершал для нее невозможные вещи, сперва забрав из приюта, а потом начав лечить и обучать. Все это, и многое другое, оно…

- Стоит любого риска!

Вскочив из-за стола и наскоро одевшись, он спешно вылетел из дома. Начинался новый день, и у него впереди было еще много дел.

Спустя пару часов, уладив вопрос с работой на ближайшие несколько дней, Коппервинг приземлился на поляну, занятую Узури и ее помощниками. Самой зебры нигде не было видно, но возле затухающего костерка возилась с посудой молодая единорожка. Услышав шум его крыльев, она торопливо обернулась, с настороженностью глядя на пегаса.

Взглянув на нее, тот едва не лишился дара речи. Да, Узури упоминала, что Агата – а это наверняка была она – весьма красива, но что бы настолько?.. Персиковая шерстка, оранжевая грива, светло-зеленые глаза, точеная фигура и правильные черты лица… Жеребец давно не встречал таких красавиц, и мысленно восхитился старым Зулуном – в его-то годы, и суметь очаровать такую кобылку!.. Словно прочитав его мысли, единорожка заметно покраснела. А может, ей просто не по нраву было столь беспардонное внимание.

— Доброе утро, — прервала затянувшееся молчание кобылка. Голос ее был мелодичный и нежный, но в нем присутствовал некий акцент. – Чем… чем могу помочь?

— Здравствуйте! – Жеребец галантно поклонился, вызвав у собеседницы новую волну румянца. – Прошу прощения за ранний визит, но я к госпоже Узури, по важному делу. Кстати, зовут меня…

— Коппервинг! – раздался откуда-то сбоку низкий хриплый голос. Не сговариваясь, они повернули головы – пегас с интересом, а Агата с явным облегчением.

От ближнего шатра к ним размеренной походкой приближался жеребец. Он был высок и крепко сложен; светло-голубые глаза смотрели внимательно и ясно. О его почтенном возрасте красноречиво свидетельствовали глубокие морщины, густо изрезавшие лицо – да грива с хвостом, сменившие былую полосатость на однотонный белый цвет. В отличие от легко одетой единорожки, старик был утеплен как следует, оставив непокрытыми лишь копыта, хвост да седую голову.

— Зулун! Старый ты сухофрукт! – улыбаясь, пегас шагнул навстречу старому знакомому.

— Коппервинг! Птенчик ты недорощенный! – жеребцы обменялись короткими тычками, которые когда-то давно заменили им копытожатия и прочие приветственные ритуалы. – Как знал, что это по твоей вине до глубокой ночи заснуть было невозможно! И чего, спрашивается, так кричать да охать?.. – Не обращая внимание на залившуюся краской единорожку, старик гулко расхохотался. - Ну да ладно, раз уж так порадовал Хозяйку, то прощу на этот раз!

— А ты попроси, расскажу чего да как, тоже по пол-ночи спать не будете! – весело огрызнулся пегас. Он и забыл уже, каким ехидным и желчным бывал этот старый отставной солдат. – Хотя учиться такому в твоем-то возрасте – значит, обрекать себя на муки сожаления об упущенных в молодости возможностях!..

Дружеская перепалка, сопровождаемая скабрезными шуточками, насмешками и громким хохотом, продолжалась еще несколько минут. Пунцово-красная Агата спешно удалилась где-то на середине, бросив напоследок про «недопустимость подобного поведения в присутствии честных молодых кобылок» — что, в свою очередь, лишь подстегнуло жеребцов. Наконец, отсмеявшись, Коппервинг осмелился задать столь интересующий его вопрос.

— Зулун… Госпожа Узури рассказала мне кое-что. Про старый храм, кошку с дурацким названием, твою рану и… Ритуал. Скажи… это все взаправду было, она ничего не приукрасила?

— Правда, птенчик, все правда. – Старик глубоко вздохнул и продолжил. – Раз уж Хозяйка сама рассказала, то и мне скрывать резона нет. Ритуал звездопоклонников в самом деле вытащил меня с того света – я много чего повидал, и с той раной шансов у меня не было. Агата, да благословят ее Предки, рискнула собой ради меня. Они с Узури сделали что требовалось – и я сразу же почувствовал себя лучше. За три дня выздоровел – но Агата, моя лиеф, почти целую луну была больной и слабой. Все это время я был с ней рядом, возился, как с жеребенком. Сперва – просто в благодарность, жизнь мне спасла, как-никак. А потом… я принял и сумел ответить на ее чувства. На старости лет – и такое счастье!

Пегас с интересом смотрел на старика. Морщины на его лице словно бы разгладились, отчего он выглядел лет на двадцать моложе. В голосе слышалась непривычная нежность, а глаза сияли от счастья.

— Вот так вот все и было, о чем говорю тебе как пред ликом Предков. Так что, если близкого тебе мучает болезнь смертельная или недуг неизлечимый – дерзай. Рискованно, скажешь? Да! Вот только раз Хозяйка рассказала тебе о Ритуале – значит, других вариантов уже нет. Посему это уже не риск, это средство и способ.

— Спасибо за рассказ, Зулун; и отдельное – за честность и высказанное мнение. Поверь, для меня это важно…

Вместо ответа старик дружески пихнул его в плечо. А после, не прощаясь, отправился в шатер к Агате.

Потирая место удара, Коппервинг задумчиво смотрел на уходящего зебру. Он знал его не слишком хорошо, но достаточно, чтобы заметить изменения. Что бы то ни было – любовь, благодарность, или же сам факт того, что он стоял одним копытом в могиле – это оставило на нем ощутимые отметки. Сделав его… добрее, что ли. Улыбаясь своим мыслям, пегас направился к шатру Узури.

Вопреки его ожиданиям, зебра уже не спала. Закутавшись в плед, она сидела возле сундука, держа в копытах какую-то книгу. Не обращая внимания на его прибытие, она ловко подхватила ртом карандаш, и сделала какие-то пометки – сперва в тексте, а потом и в лежащем перед ней блокноте.

— Госпожа Узури, я…

Вместо ответа она повелительным жестом вскинула копыто, требуя тишины. Пожав плечами, пегас принялся терпеливо ждать. Спустя примерно четверть часа, зебра наконец-то оторвалась от своих записей и перевела взгляд на Коппервинга.

— Крылан! Ты нынче рано. Впрочем, оно и к лучшему – да и лишний раз подтверждает, что ты решился. На вот, взгляни-ка… — Узури протянула ему блокнот. В нем аккуратным убористым почерком был составлен немалых размеров список. – Все это нужно купить, или изготовить, не важно… О цене не думай, денег я тебе дам…

— Вот еще! – оскорбился пегас. – У меня есть…

— Коппервинг! Ни слова больше! – ледяным тоном перебила его кобылка. – Оставь свое возмущение для тех, кому есть до него дело. Да, у тебя наверняка хватит денег на все покупки – если ты разоришь последнюю кубышку, и наберешь долгов. – Видя, как жеребец начинает багроветь от незаслуженного оскорбления, зебра решила подсластить пилюлю. – А может и без этого справишься, не суть важно! Но! Так ты потратишь деньги на то, что тебе, не считая одного-единственного раза, больше никогда не понадобится. А вот я непременно увезу все это с собой – тот же самый барабан, представь себе, не одноразовый. Ну а про то, насколько моя семья богаче… ну, сам понимаешь. Ты в своей гордыне видишь тут подачку – а на деле это лишь посильная дружественная помощь.

Скрипнув зубами, жеребец коротко кивнул. Ему было жутко неудобно принимать деньги от кого бы то ни было, но… Когда дело касалось Узури, ситуация часто выходила за привычные рамки.

— Мудрый выбор, — улыбнулась зебра. – Так вот… купи или закажи все необходимое, и возвращайся сюда. Да, и если будет заказ, то предупреди, что на выполнение два дня, сегодня и завтра. Крайний срок – послезавтра, но до полудня.

— Так срочно? – удивился пегас. Следом его осенила догадка: — Погоди, так ты уже послезавтра вечером хочешь провести Ритуал?!..

— Именно так. Зулун с Агатой должны успеть. Снадобья готовятся быстро, нужно будет лишь добавить споры той плесени, что из Вечнодикого. Но это все так, мелочи маловажные. Время поджимает по другой причине – Ритуал можно проводить в любую ясную звездную ночь, но некоторые названы особенно подходящими. Считается, что в них риск неудачи куда меньше. Те две ночи – из их числа. А не успеем – придется ждать еще целую дюжину дней, что было бы нежелательно. Я рада твоему обществу, ценю его и так далее, но у меня есть дела и обязательства.

— Стало быть… потом ты уедешь? – глухо спросил пегас.

— Уеду, — подтвердила Узури. – На месяц где-то. Потом снова заскочу, убедиться, что у вас все в порядке. И не смотри на меня так – ты не хуже меня отдаешь себе отчет, что я не могу остаться. И тем более, не могу взять тебя с собой – особенно теперь, когда на тебе лежит огромная ответственность перед твоей воспитанницей. – Видя, как Коппервинг стремительно краснеет от смущения и гнева, зебра, ехидно улыбаясь, буквально всучила ему список покупок и увесистый кошель. Не успел пегас опомниться, как она уперлась ему лбом куда-то вбок и практически выпихнула его за порог. – А теперь марш на рынок! И так дел по горло!

Стоя на улице, Коппервинг наконец-то присмотрелся внимательнее к списку.

— Рога Дискорда! И зачем ей это?.. И сколько-сколько штук?!.. – Он нервным движением взлохматил свой черно-белый ирокез. – А еще это… и это… Кажется, мистера Стил Смита работой на пару дней озадачить можно…

Пегас управился меньше чем за час. Многое из списка – те же благовония – он купил почти сразу. Некоторых у торговца не оказалось – но, к счастью, Узури заблаговременно подготовила список замен. Кое с чем вышли сложности. Стил Смит, городской кузнец, не скрываясь покрутил копытом у виска – у него честно не укладывалось в голове, зачем кому-то могло понадобиться все то, что озвучил ему Коппервинг. Впрочем, убедившись в платежеспособности и твердости намерений пегаса, за работу все же взялся – не забыв при этом не только взять задаток, но и затребовать лишних двадцать процентов, «за срочность и нестандарт», как он выразился.

Следующим пунктом была солома. Пегас трижды перечитывал записку, не в силах поверить в требуемый объем. «Это ж почти целый воз, если я правильно соотнес наши и зебриканские системы измерений… На кой ляд им столько соломы?!..» Походив по рынку, он наконец договорился о покупке со стариком Вит Строу, пообещавшим привезти заказ прямо к зебре в лагерь. Коппервинг сперва было возражал против доставки, а потом сдался, справедливо рассудив, что визит Узури все равно не сможет остаться незамеченным.

С оставшимися покупками, помеченными как «провиант», проблем не возникло. И вот, нагруженный мешками и тюками, он вернулся в лагерь. Сгрузив припасы во второй шатер, жеребец отправился к Узури.

Сидя у огня, зебра увлеченно работала с чем-то длинным и тонким. Присмотревшись, пегас опознал в нем рог антилопы, что его неприятно удивило. Про них он знал мало, но никогда не слышал, чтобы те, как олени, каждый год сбрасывали рога.

— А, Крылан! Ты быстро, молодец. Вот, послушай-ка!.. – прежде, чем он успел как-то отреагировать, Узури поднесла рог ко рту. Раздался пронзительный и гнусавый вой, удивительно сильный для столь небольшого инструмента. – Здорово, правда?

— Ага… Нет слов, одни эмоции… — Жеребец перестал зажимать копытами уши. – Госпожа Узури, а все это и в самом деле необходимо для Ритуала?

— Мм… Это не обязательно, тут ты прав. Но если есть возможность, то лучше соблюсти точность и в мелочах, разве не так?

В ответ пегас промолчал. В конце концов, если это воющая дудка, смесь благовоний или что-то из заказа у Стил Смита, неважно как, но поможет сохранить его зрение…

— Есть еще кое-что, что может тебе помочь… — продолжая попеременно ковыряться в роге то сверлом, то напильником, Узури бросила быстрый взгляд куда-то вбок. – Слышал про собак-поводырей?

— Ну… так, немного, — озадаченно ответил Коппервинг. – Но… я все же пегас, а не земной пони – пса я в свой облачный дом даже взять не смогу.

— Я и не говорю о собаке. Есть вариант лучше – как раз для тех, кому посчастливилось родиться с крыльями. Птуш! Милый, будь любезен, подберись-ка поближе…

На глазах ошарашенного жеребца, в шатер влетела большая серая птица, отдаленно напоминающая крупную сову. Описав широкую дугу, она приземлилась на крышку сундука, и доверительно потерлась о копыто зебры. Та в ответ осторожно почесала ей шею – прикрыв глаза от удовольствия, птица оживленно защелкала клювом. На пегаса она демонстративно не обращала ни малейшего внимания.

— Приятно тебе, да, мой хороший? Вот молодец!.. – Продолжая осторожно почесывать то шею, то спину, Узури не переставала говорить птице всякие хорошие да ласковые слова. Та в ответ пушила перья – то ли от гордости, то ли от ее прикосновений. – Коппервинг, познакомься. Это большой серый бухури, и зовут его Птуш! Птуш, это Коппервинг, мой давний друг и любовник.

После этих слов птица соблаговолила взглянуть на пегаса – и вроде как даже приветственно кивнула. Удивленный как реакцией бухури, так и самой процедурой знакомства, жеребец шутки ради протянул ему крыло… на что тот, без задержки, ответил аналогичным жестом!

— Узури!.. А… он… насколько он разумен? – Коппервинг старался подбирать слова с осторожностью – настолько необычных птиц пегас еще не встречал. – Он и в самом деле понимает, что мы говорим?

Вместо зебры ответил сам Птуш. Взъерошив перья, он распахнул крылья, увеличившись в размерах почти вдвое. Словно этого было мало, он выдал в его сторону целую серию раздраженного шипения, перемежающегося быстрым щелканьем клюва.

— Как видишь, он и сам смог ответить на твой вопрос. – Узури широко улыбалась, не отрываясь при этом от работы над рогом. – Большие серые бухури крайне умны; я слышала такую шутку, будто бы они умны настолько, что не считают нужным с нами разговаривать. Ничего не говорят – но все понимают. И это действительно похоже на правду. Поэтому… будь с ним вежлив и внимателен, ладно?

— Погоди-ка, это ты к чему?.. – не понял пегас. В ответ зебра закатила глаза, а птица разразилась серией клокочущих звуков, отдаленно напоминающих смех.

— Крылан, не глупи. Ты будешь слеп почти месяц – как ты представляешь свою жизнь в это время? Дома сидеть будешь? Или за порог без свой подопечной побоишься выходить?

Жеребец раздраженно засопел. Рядом с Узури он имел регулярную возможность почувствовать себя идиотом – там, где он продумывал ситуацию на шаг вперед, зебра планировала на все десять. Это неизменно задевало его самолюбие; с другой стороны, он никогда не считал зазорным учиться на своих ошибках и недочетах.

— Я попросила, и Птуш согласился. Поживет этот месяц у тебя, заботься о нем! Он почти всеяден – фрукты, орехи, семечки, рыба, выпечка… Лишнего не съест, чего не надо – тоже. Будь с ним вежлив, и не обижай! Бухури птицы гордые, и с характером. А Птуш… он еще и не молод. – Птица в ответ пронзительно крикнула, в ее скрипучем голосе явственно слышалось возмущение. – Прости, милый, но это ведь правда. А на нее не обижаются!

Коппервинг открыл было рот… и тут же закрыл. В голове замелькали идеи, как именно бухури мог бы стать его поводырем. И пусть он никогда не слышал прежде, чтобы птиц обучали подобной науке, но если Птуш действительно так уж умен, то и проблем возникнуть не должно. Более того – может, ему и показалось, но выглядело все так, что и кобылка как-то понимает то, что он ей говорит! Или же… достаточно хорошо изучила птицу, и может предсказывать его реакцию на определенные действия и фразы.

— Я… я благодарен тебе, госпожа Узури, за дальновидность и заботу. – Он церемонно поклонился зебре. Затем, стараясь придать голосу серьезность, обратился к птице. – Птуш, если ты не против мне помочь, то я буду тебе весьма признателен. Обещаю тебя вдоволь кормить, заботиться и защищать, если в том возникнет необходимость.

Щелкнув клювом, бухури перелетел на спину Коппервинга. К удивлению пегаса, птица оказалась неожиданно тяжелой – словно бы на ее месте расположили булыжник соответствующих размеров. Больно перебирая острыми когтями, Птуш наконец уцепился за ремень переметных сумок. Потоптавшись на месте, он устроился поудобнее, а потом замер и затих, словно бы превратившись в собственное чучело.

— Это нормально, — не отрываясь от работы, прокомментировала Узури. – А сейчас – поцелуй меня, и бегом тренироваться! У тебя есть время до Ритуала, и еще три дня после, когда хоть и плохо, но видеть еще будешь.

— Я… приду вечером, ты же не против? – ощущая волнующий вкус ее губ, пегас не мог удержаться от вопроса. Словно очнувшись, Птуш заклокотал и защелкал; в интонациях птицы безошибочно слышалась насмешка.

— Я была бы очень разочарована, если бы ты не пришел, — усмехнулась зебра. – И будь любезен, захвати местного сидра!..

Добравшись до облачного дома, Коппервинг честно устроил птице экскурсию. Всю дорогу от шатра зебры Птуш словно влитой сидел у него на спине, уцепившись когтями за ремень сумок. И сколько пегас не старался, у него никак не получалось уменьшить вес бухури за счет своих врожденных способностей. Словно бы на него они не работали – или же Птуш просто не хотел, чтобы те на него подействовали.

Обойдя комнаты, жеребец добрался до кухни. Не успел он и глазом махнуть, как бухури слетел с его спины, и спикировал на вазу с печеньем. Вопреки ожиданиям, он не набросился на лакомство, а лишь застыл, с немым вопросом глядя на пегаса.

— Мм… Да, конечно, угощайся… — Коппервинг в очередной раз дал себе слово, что не будет больше ничему удивляться, и начнет относиться как к равному к этой серой, похожей на крупную сову, птице. Поразительно умной. Неожиданно тяжелой. Понимающей его речь, но не считающей нужной говорить в ответ. Нежданной и негаданной, но с легкого копыта Узури ставшей его соседом на ближайший месяц. – Птуш, будь как дома, ладно? А как доешь, приступим, хорошо?

Закончив грызть печенье, бухури неожиданно серьезно посмотрел на пегаса. Затем, закрыв крыльями глаза, что-то скрипнул и зашипел. Не дождавшись понимания, повторил свой жест, раздраженно щелкая клювом, словно бы отчитывал Коппервинга, как нерадивого ученика.

— Что? Что ты хочешь, я не понимаю! – В ответ птица удивительно правдоподобно закатила глаза. И тут жеребец понял.

— Точно! Повязка на глаза, вот я дурень! – Сняв с крючка шарф, пегас завязал его на узел и примерил. Подходило идеально – плотная ткань практически не пропускала свет. – Птуш, прежде чем начнем… давай отработаем условные сигналы? Ты меня понимаешь, а вот я тебя – нет. Вот скажи, какой твой… звук будет означать «да», а какой – «нет»?..

И началась учеба. Получив возможность хоть как-то общаться с характерной птицей, Коппервинг воспрянул духом. Обговорив условные сигналы, он натянул повязку, и принялся расхаживать по дому. Сперва было тяжко – как и любой другой, жеребец привык в основном полагаться на зрение, а лишившись его, почувствовал себя крайне неуверенно. А тот факт, что приходилось слушаться команд и сигналов Птуша – существа в высшей степени умного, но при этом почти ему не знакомого (да и вообще птицы!), ситуацию совсем не облегчал. Бухури кричал, шипел и щелкал, бил крыльями и расцарапал ему спину до крови, словно бы возмущаясь его непонятливостью. Не сдержавшись, Коппервинг в итоге наорал на него в ответ… и только потом осознал, каким же идиотом смотрится. Извинившись, он объявил перерыв… а затем через силу вернулся к тренировкам.

К удивлению пегаса, дело постепенно пошло на лад. То ли он наконец заучил систему сигналов и научился своевременно ей следовать, то ли просто начал чуть больше доверять своему пернатому помощнику. Ближе к вечеру он уже без запинок ходил по дому, не роняя мебель и не снося плечом облачные стены. Решив на этом закончить, он искренне поблагодарил Птуша – тот в ответ распушился от гордости! – взял пару бутылок сидра из своих запасов, и отправился к Узури. Заскочив по дороге на почту, он написал родителям короткое письмо, в котором, не раскрывая деталей и подробностей, предупредил, что завтра вечером заберет Скуталу домой. Впереди была тайна Ритуала, страх слепоты и риск неудачи – но сегодня он не хотел об этом даже думать. Ведь прежде будет вечер, наполненный радостью и смехом, поцелуями и ласками; вечер с кобылкой, которую он по-настоящему и искренне любил.

Возбужденно меряя шагами комнату, Скуталу снова и снова бросала быстрый взгляд на часы. Едва почтальон принес письмо, как она сразу же бросилась собирать сумки, и теперь с нетерпением ждала прилета Коппервинга. Прекрасный облачный Клаудсдейл, столь поразивший ее в прошлый визит, на деле оказался не таким уж и замечательным. Косые взгляды, которые другие пегасы нет-нет, да и бросали на ее крылья и глаз; перешептывания за ее спиной, и даже откровенные насмешки, которые порой кричали сверстники ей вслед… Другой крайностью была жалость, оскорбительная и пустая, высокомерная и неискренняя. Все это настолько сильно отличалось от ставшего ей родным Понивилля, что уже через несколько дней Скуталу наотрез отказалась выходить из дома. Родители Коппервинга были милы и заботливы, искренне за нее переживали и всячески пытались помочь – даже сводили на прием к местному светилу медицины! Но... в глубине души пегаска уже смирилась со своим недугом. И очередной доктор, разводящий в бессилии копытами, вызвал в ней скорее усталость, чем разочарование.

Впрочем, от визита в больницу все же вышел прок – с ее ноги наконец-то сняли гипс. Врачи не верили своим глазам – перелом, на лечение которого обычно требовались долгие месяцы, сросся менее чем за десять дней! Прежде подобные результаты требовали многодневной и непрерывной терапии от целой группы единорогов-лекарей. Процедура эта была невероятно сложной и баснословно дорогой, далеко за пределами финансовых возможностей Коппервинга и всей его семьи, поэтому к ней сразу же пристали с расспросами. Но лишь стоило ей рассказать, что такого же эффекта добилась одна-единственная зебра, несколько раз напоив Скуталу отварами собственного приготовления, как ее тут же подняли на смех. Походило на то, что врачи с большей готовностью поверят в некомпетентность доктора Хорса или «эффект плацебо», чем в эффективность лечения, как они выразились, «у зебриканских шарлатанов».

Видя, что еще немного, и она вспылит – «В лучших традициях нашего сына!», — родители торопливо распрощались с докторами, и поспешили отвезти ее домой. На их лицах было явное смущение и даже гнев – совсем не такого итога приема они ожидали. Еще бы! Скольких трудов стоило пробиться на сам прием, а еще больше – перебороть нежелание Скуталу выходить на улицу, а тут такое. По прибытию домой пегасы резко высказались о врачах и клинике в целом. «Они могут быть трижды признанными специалистами по лечению особых пегасьих болезней и специфических травм, но это не дает им права закрывать глаза на остальную медицину! На другие методы, источники, способы! И тем более в такой именитой больнице не должно быть места слепому шовинизму!» — горячился Солар Флейм. Было похоже, что ситуация его действительно задела, и он был готов перейти от слов к действиям. И лишь прибытие почтальона, доставившего письмо из Понивилля, сумело разрядить нарастающее напряжение. Получив письмо от сына, пегасы сразу же позабыли о случившемся, переключив свое внимание на его сегодняшний визит. А Скуталу, воспользовавшись моментом, поспешила к себе в комнату, готовиться и собирать вещи.

Ее тянуло домой. К подругам и Коппервингу, к деревьям и земле. К теплоте и дружелюбию населяющих Понивилль пони всех трех рас, столь разительно отличающемуся от высокомерия и гордыни населяющих Клаудсдейл пегасов. Душу кобылки жгло от незаслуженной обиды – ведь не ее вина была в том, что она ослепла на левый глаз! Как и в том, что крылья ее были столь малы, и недостаточно сильны для полета! Но вместо понимания она получила лишь насмешки, а вместо помощи – пенсию по инвалидности. Жители облачного города с готовностью встречали своих собратьев – и с такой же легкостью равнодушно отворачивались от тех, кто не соответствовал их и ожиданиям требованиям. «Интересно, а будь я единорогом, неспособным творить заклинания, или же земной пони, лишенной их талантов – отвергло бы меня их общество? Или же это только гордые и свободолюбивые пегасы, веками живущие на облаках, в окружении исключительно себе подобных, способны на такую жестокость?..»

С удивившей ее саму легкостью, Скуталу приняла тот факт, что никогда не сможет – да и не захочет! – влиться в пегасье общество. Клаудсдейл, как и любой прочий облачный город, не был ей родным; она родилась и выросла на земле, там был ее дом, ее друзья, ее жизнь. И сейчас, по десятому разу перечитывая короткое письмо от Коппервинга, она с нетерпением ждала возможности туда вернуться.

В дверь постучали. Дождавшись ответа, в комнату зашел отец Коппервинга, Солар Флейм. Видя ее мрачное лицо, он на секунду замер, а затем улыбнулся натянутой, грустной улыбкой.

— Что, милая, не терпится домой? – жеребец указал копытом на ее собранные сумки. – Надеюсь, место еще осталось? Рэйн Дропс сейчас на кухне, на ужин будет фалафель, жареный на молниях, со снежным кремом на десерт. И она непременно отложит еды вам в дорогу – там, внизу, такого точно не готовят.

— Она в самом деле готовит на молниях? – удивилась Скуталу. Насколько она помнила, Коппервинг всегда готовил на обычной плите, без использования таких пегасьих способностей.

— Ага, — широко улыбнулся Солар Флейм. Он был рад тому, что хоть ненадолго смог отвлечь от мрачных мыслей свою… «А, кстати, кого? Приемную дочь? Или уже приемную внучку?.. А, не важно!» – За редкими исключениями, таким способом готовить можно только в городах, вроде Клаудсдейла – но это лишь побочный эффект определенной высоты и большого количество постоянно применяющейся магии пегасов, алимантии. За счет этого мы можем на порядок эффективнее управлять погодными явлениями – не случайно ведь погодная фабрика находится здесь, а не в том же Мэйнхеттене. – Увлекшись, жеребец незаметно для самого себя перешел на менторский тон. – Иначе подготовка и планирование погоды было бы сопряжено с куда большими усилиями, а количество требуемых пегасо-часов превысило бы все разумные пределы. А готовка на молниях, как и кое-какие другие бытовые мелочи – всего лишь приятный сопутствующий бонус. И хотя это относится к исторически традиционным способам готовки пищи, сейчас он используется все реже. Все больше в дорогих ресторанах, или же на кухне у тех немногих энтузиастов, как моя жена.

— Здорово! – впечатлилась пегаска. И тут же погрустнела: – Нам в школе никогда о подобном не рассказывали…

— Ну а вам-то и незачем было, — пожал плечами жеребец. – Даже у нас о таком рассказывают в основном лишь тем, кто всерьез решает заниматься планированием погоды. А большинство пегасов не настолько любопытны, чтобы задавать вопросы и пытаться разобраться, как же именно работают их способности. Живут по принципу – «работает, и ладно».

— А можно… можно мне посмотреть? – робко спросила его Скуталу. – У меня, наверное, никогда так не получится, но даже просто увидеть…

— Более того – нужно! Заодно и сама попробуешь – поверь, ничего сложно в этом нет. Ведь несмотря ни на что, кто бы там чего не говорил, ты все же пегаска! И алимантия у тебя в крови! – Приобняв крылом засмущавшуюся кобылку, Солар Флейм мягко подтолкнул ее к двери.

На кухне ее глазам открылась невероятная картина. На кухонном столе, на массивной подставке, располагалась высокая сковорода. Над ней злобно щетинилось вспышками молний небольшое грозовое облачко. Рядом сидела на стуле Рэйн Дропс, и старательно вылепливала копытами небольшие колобки, зачерпывая тесто из стоящей рядом миски. Периодически она вытягивала крыло, и легким шлепком отправляла в сковороду очередную молнию – на что оттуда раздавалось шипение и бульканье раскаленного масла. На большом блюде лежали уже готовые шарики фалафеля, а рядом с ними стояла вазочка с чем-то воздушным и белым. Наверное, это и был обещанный снежный крем. Несмотря на открытые окна, в кухне стоял тяжелый чад от кипящего масла, смешанный с ароматом готового блюда.

Неслышно подойдя к супруге, Солар Флейм нежно обнял ее со спины. В ответ та довольно засмеялась, и одарила мужа долгим поцелуем, ничуть не смущаясь присутствия вмиг зардевшейся пегаски. Глядя на эту картину, она невольно им позавидовала, их очевидной любви и семейному счастью. Как ей однажды рассказал Коппервинг, они познакомились двадцать пять лет назад. Его отец в свои неполные тридцать уже преподавал в университете Клаудсдейла, где и познакомился с юной многообещающей студенткой по имени Рэйн Дропс. Отношения стремительно набирали оборот, и уже через год они сыграли свадьбу. С тех пор пегасы жили душа в душу, в полной гармонии и взаимопонимании. Коппервинг был единственным жеребенком – гордостью отца и отрадой матери; а когда он решил забрать из приюта Скуталу, став ее опекуном и попечителем, те всецело одобрили его поступок, приняв пегаску в семью и полюбив, как собственную дочь.

Столь непохожих внешне – жеребец был песочно-желтого цвета, с щедро разбавленной сединой голубой гривой, а кобыла фиолетовой, с ярко-рыжей гривой, — их объединяла любовь друг к другу. Прошедшая сквозь годы, она не только не ослабла – наоборот, сделалась лишь глубже и трепетнее. Скуталу невольно задумалась, встречались ли ей прежде столь счастливые пары – и не смогла дать себе ответа. «Вот бы и мне так повезло!.. Хотя теперь-то шансы на это ничтожны – спасибо Лютефиску…»

— Скути! Пришла помочь с готовкой, да? – весело обратилась к ней Рэйн Дропс. – Ммм... Скут? Кухня вызывает Скуталу, как слышно меня?

Углубившись в свои мысли, кобылка не сразу сообразила, что ее зовут. Ойкнув от неожиданности, она с растерянной улыбкой посмотрела на смеющихся пегасов.

— Извините, я что-то задумалась…

— Ничего, бывает. Ну что, хочешь попробовать себя в высоком искусстве традиционной пегасьей кухни?

Следующий час пролетел незаметно. Сперва Скуталу училась катать шарики фалафеля. Несмотря на кажущуюся простоту, в этом деле тоже оказались свои секреты и тонкости. Но благодаря чуткому руководству Рэйн Дропс, дело быстро пошло на лад, и уже вторая порция шариков вышла почти идеальной. Следующим шагом стало управление грозовым облаком. Пропустив самую первую часть – создание и транспортировку облака до кухни, Рэйн Дропс подробно объяснила, как правильно необходимо было шлепнуть по нему крылом, чтобы получить разряд нужной силы. Слишком слабая молния нарушала технологию приготовления, а слишком сильная могла испарить масло и расплавить емкость. Кроме того, удар должен был быть еще и метким – иначе разряд рисковал уйти в сторону, грозя испортить уже саму кухню. Солар Флейм в свою очередь разбавлял практические советы теоретическими знаниями и историческими фактами. Наконец, когда голова Скуталу начала уже понемногу пухнуть от информации, Рэйн Дропс предложила ей опробовать полученные знания на практике.

Опасливо подойдя к потрескивающему облаку, пегаска неуверенно шлепнула по нему крылом. В ответ оно плюнуло молнией, едва не угодившей в люстру, и оставившей в облачном потолке небольшую дыру. Покраснев от смущения, она попробовала снова – но разряд, хоть и угодил прямо в цель, оказался слишком слабым.

— Молодец, Скути! Схватываешь на лету! – Рэйн Дропс радостно захлопала копытами. Ободренная похвалой, пегаска вновь ударила облако… в ответ оттуда вылетела молния, попав ей прямо в грудь. Кобылка дернулась, и тяжело осела на пол.

Было не так уж и больно, скорее неожиданно. Еще когда Коппервинг лечил ее, совмещая иглоукалывание и удары током, ей приходилось терпеть и более серьезное напряжение – самый мощный был в тот раз, когда к ним так некстати залетела Флаттершай. Но тогда-то она была к этому готова, а сейчас… Слыша взволнованные голоса взрослых – было похоже, что те здорово перепугались, Скуталу тяжело поднялась на ноги. В ту же секунду Рэйн Дропс заключила ее в объятия, не переставая извиняться за случившееся. За ее спиной кобылка увидела Солар Флейма, сжимавшего в зубах ремешок аптечки.

— Эй… Да в порядке я, — неловко обняв кобылу в ответ, Скуталу попыталась успокоить пегасов. – Меня не так уж и сильно приложило, неожиданно было просто, вот и все…

— Ну слава Селестии, — облегченно выдохнул жеребец. – Скоро ведь и Коппервинг прилетит; представляешь, что он бы нам высказал, увидь он свою подопечную оглушенной ударом молнии?

— Да уж, некрасиво бы вышло, — хмыкнула его супруга, разжимая объятия. – Впрочем, мы тоже хороши, развели тут панику! Это ведь для земного пони или единорога такой разряд не прошел бы бесследно, а Скути ведь пегас! – Посмотрев на юную кобылку, она вдруг рассмеялась: — Хотя, видела бы ты сейчас свою прическу!..

Несмотря на произошедший инцидент, Скуталу настояла на продолжении урока. Спустя полчаса проб и ошибок, она наконец-то смогла нанести удар нужной силы и точности, заслужив радостное одобрение взрослых. Солар Флейм, до этого внимательно наблюдавший за ее успехами, неожиданно удалился, сославшись на дела. А у Скуталу, тем временем, дело пошло на лад. Поняв принцип, пегаска быстро научилась повторять верное движение раз за разом, и в итоге закончила готовку без помощи Рэйн Дропс. Сняв пробу, кобыла с удивлением посмотрела на свою юную помощницу – приготовленное блюдо лишь немного недотягивало до ее собственного.

— Знаешь, даже странно, что не ты получила Метку повара, — похвалила она Скуталу. – Ты освоила не просто новое блюдо, но и сам принцип готовки в целом. В свое время, у меня на это ушло больше недели, а уж молнии в меня били чуть ли не через раз…

— Это целиком и полностью заслуга моих учителей, то есть Вас с супругом, — смутилась та в ответ. – Но было очень здорово! Жалко, что дома такое не получится повторить…

— Вообще-то, можно, — лукаво улыбнулась Рэйн Дропс. – Но только если хорошо попросишь Коппервинга – он не любит рассказывать, но на самом деле у него редкий талант к управлению погодой. Так что, если он согласится на протяжении всего времени готовки поддерживать и контролировать грозовое облачко, то у тебя все получится.

— Ничего себе, — присвистнула пегаска, и прониклась к своему опекуну еще большим уважением. – Он и вправду не рассказывал…

— Такой уж он есть, — тепло улыбнулась кобыла. Было заметно, что она гордится сыном. – Ему не раз предлагали перебраться из Понивилля в другой город, предоставив даже возможность выбора, куда именно. Должность повыше, условия получше… А он всякий раз отказывается. Уж не знаю почему, но любит он тот городок, и всей душой к нему привязан. Опять же, у рядового погодного пегаса и свободы куда больше – а ее он всегда ценил куда больше, чем жалованье или чины…

Слушая рассказ пегаски, Скуталу вдруг содрогнулась, на минуту представив, что с ней стало бы, не встреть она в Понивилле Коппервинга. «Случайность, счастливая и замечательная случайность… но случайны ли случайности?..»

Из раздумий ее вывел громкий голос Солар Флейма, просящий зайти к нему в комнату. Извинившись перед Рэйн Дропс, Скуталу пошла на его голос.

К ее удивлению, пегас встретил ее, сидя за швейной машинкой. Краем крыла он поманил кобылку, а когда та подошла, показал ей результат своей работы. Это было чем-то вроде пиратской повязки на один глаз, сшитой из мягкой серой ткани.

В комнате повисло напряженное молчание. Не зная, что и думать, Скуталу неуверенно крутила в копытах повязку. Наконец, она в немом вопросе подняла на жеребца свой единственный здоровый глаз.

— Видишь ли… я заметил, как тебя неприятно задевал каждый косой взгляд, которым окружающие беспардонно пялились на твою… проблему. – Пожилой пегас явно нервничал, спешно заготовленная речь вмиг улетучилась из его головы, заставляя судорожно подбирать слова. – Вот я и решил… помочь. Хоть так, раз уж лечить никто не берется. Я не заставляю тебя носить, Селестия упаси… но… может быть, с ней тебе будет проще.

Вместо ответа Скуталу примерила повязку, скрыв под ней свой незрячий глаз. Мягкая ткань приятно ласкала шерстку, давая неожиданное ощущение защищенности. Что-то подобное она носила в больнице – но тогда это было не более чем смесью бинтов и пропитанных лекарством тампонов. А это воспринималось больше как… элемент одежды или необычный аксессуар, притягивающий внимание и подчеркивающий индивидуальность, пусть даже и столь необычную. Встав к жеребцу спиной, пегаска тихим голосом попросила того помочь с завязками. Когда он закончил, Скуталу направилась к висящему в углу зеркалу.

Выглядело… не так плохо или странно, как она сперва подумала. С повязкой на глазу она действительно слегка напоминала пирата – какими их описывают в книжках, или как они выглядят в исполнении жеребят на Ночь Кошмаров. Она и впрямь будет притягивать взгляды окружающих – но скорее все же удивленные или насмешливые, чем жалостливые или брезгливые.

— Я, вроде бы, угадал с размером… Если же не нравится цвет – могу сделать любого другого, на твой выбор, — нервно проговорил Солар Флэйм. – Или узорами украсить… Ну... что скажешь?

С минуту Скуталу крутилась перед зеркалом. Новый образ был непривычен… но нравился ей куда больше, чем зрелище ее тусклого слепого глаза. Наконец, она повернулась к жеребцу.

— Спасибо Вам, Солар Флейм, — дрожащим голосом поблагодарила его пегаска. – Она замечательная. И это именно то, что мне было нужно. Я… я все думала, что же мне сделать, как мне скрыть его… от себя, от всех! А вы… — всхлипнув, она крепко обняла жеребца – а тот в ответ укутал ее своими крыльями. Совсем как Коппервинг когда-то давным-давно, в тот самый день, когда забрал к себе домой, пообещав лечение и помощь. Все эти эмоции и чувства, нынешние и прошлые, благодарность за заботу и любовь к новой семье – все это бурлило в душе Скуталу, смывая недавние обиды, боль и страх перед будущем. Не в силах больше сдерживаться, она изо всех сил обняла пегаса и безудержно разрыдалась, выплескивая все то напряжение, что переполняло ее еще с больницы. Но даже слезы ее были слезами радости – немало потеряв, она приобрела куда большее. Дом, близких, семью. Тех пони, которых она смогла полюбить; и кто еще прежде этого сумели принять и полюбить ее саму.

Закатное солнце уже окрашивала в багрянец стены Клаудсдейла, когда Коппервинг, умело лавируя меж облачных построек, наконец-то подлетел к родительскому дому. Проснувшись ранним утром в шатре Узури, пегас после быстрого завтрака отправился на рынок, забирать вчерашние заказы. Как он и предполагал, было готово почти все – последнюю вещь, странной формы металлический ящик, Стил Смит обещал закончить ближе к вечеру. Под прицелом откровенно подозрительного взгляда кузнеца, жеребец спешно заполнил сумки и улетел прочь, боясь даже представить, для чего зебре все это понадобилось.

Оставив покупки в лагере Узури, весь остальной день пегас посвятил занятиям с Птушем, и достиг определенного прогресса. Он сам уже расторопнее реагировал на команды, будь то крик, царапанье или удары крыльями. Птица же, словно оценив старательность ученика, в свою очередь меньше ворчала своим скрипучим голосом. В результате, жеребец уже не только свободно перемещался по дому, но и осмелился на короткий полет снаружи, завершившийся возвращением домой. Окрыленный результатом, он щедро угостил бухури орехами, а сам полетел в Клаудсдейл, забирать свою подопечную.
Приземлившись на пороге, он кончиком крыла пригладил спутавшуюся в полете гриву. Глубоко вздохнув, пытаясь отогнать внезапное волнение, Коппервинг потянулся к веревке колокольчика. Но не успел он позвонить, как входная дверь распахнулась. За ней, широко улыбаясь, стояли его родители.

— Мама! Папа! – коротко их обняв, он закрутил головой. – А где Скуталу?..

— Да не переживай, не сбежала твоя принцесса, — хохотнул Солар Флейм. – Просто с достойным уважения чувством такта, она не посчитала правильным вмешиваться во встречу родителей и сына. Правда, Скути?

Из-за угла, смущенно улыбаясь, вышла юная пегаска. На голове ее была шляпа с широкими полями, явно ей не по размеру, закрывающая всю верхнюю половину лица. Следующим, что бросилось ему в глаза, было отсутствие гипса на ее ноге. Но прежде чем Коппервинг успел как-то отреагировать, она шагнула вперед, и одним движением сорвала головной убор, явив ошарашенному пегасу свою новую серую повязку.

— Ну, и как тебе? Как я выгляжу – похожа на пирата, а? – Ее голос был весел, а улыбка беззаботна. А жеребец в ответ лишь с досадой стиснул зубы, запоздало сообразив, что она могла вытерпеть за эти несколько дней.

— Смотрится потрясающе! – наконец, нашелся Коппервинг, искренне надеясь, что его запоздалый ответ не прозвучал неискренне или фальшиво. Он раскрыл объятия, и Скуталу с готовностью в них прыгнула, крепко обнимая пегаса. – Пап, твоя работа, да?

— Ну не моя же, — весело фыркнула Рэйн Дропс, опередив супруга. – Здесь только один пони с талантом к кройке и шитью, верно, милый? – Она легонько ткнула смущенного мужа копытом. – Такой талант! Такие навыки! И ведь до сих пор смущается и пытается это скрыть, не решаясь на рынке купить даже катушку ниток! Все боится, что узнают, засмеют!..

— Ну-ну, хватит уже, дорогая! – Солар Флейм, подыгрывая жене, спрятал лицо за крыльями. – Что поделать, если тебе не хватает ни ловкости, ни терпения, чтобы самостоятельно пришить хотя бы пуговицу! Все сам, все сам!..
Продолжая шутить и смеяться, пегасы перешли в столовую и сели за стол. На протяжении всего ужина Коппервинг был преувеличенно бодр и весел, нахваливал еду и несколько раз пообещал своей подопечной по первой же ее просьбе помочь с готовкой на молниях. Но на душе у него скребли кошки. Больше всего ему хотелось взять Скуталу, и улететь назад; и желательно – чтоб прямиком на Ритуал, вот сразу же. Вместо этого ему приходилось поддерживать беседу, с благодарностью принимать добавку, старательно и чинно пользоваться приборами. Иными словами, вести себя как ни в чем не бывало.

После ужина, пока Скуталу помогала Рэйн Дропс убирать со стола, Солар Флейм, отвел Коппервинга в сторону, и насел на него с вопросами. Тому пришлось несладко – отец спрашивал про будущее, про его работу и обучение Скуталу, про объявленную ей инвалидность и возможность обойти ограничения ее недуга. Не желая лгать, пегас пытался отделаться общими фразами, старательно умалчивая про грядущий Ритуал. В глубине души Коппервинг не сомневался – родители бы его поняли, и может быть даже одобрили, но… Жеребец попросту не хотел взваливать на них этот груз, подвергать волнениям и страху. Он расскажет – но позже, когда все уже случится, и изменить будет ничего нельзя. А пока что, вынужденный обманывать не ничего не подозревающего отца, пегас чувствовал себя в высшей степени паршиво.
Наконец, все закончилось. Попрощавшись с родителями, Коппервинг дождался, пока Скуталу поудобнее устроится на его спине, а затем резко взмыл в воздух. Встречный ветер уносил слова, не позволяя нормально общаться, чему пегас был только рад. Завтра ему предстояло совершить самый сложный, рискованный, важный поступок за всю жизнь. И чем ближе был час Ритуала, тем тяжелее, страшнее было на него решиться. Узури он верил, но… она ведь прямо сказала, что есть шанс неудачи. Маленький, но есть. Вот только насколько маленький? Один процент? Три, семь, пятнадцать? Коппервинг был готов сломя голову броситься в неизвестность Ритуала, едва про него услышал, действуя сгоряча и импульсивно. Но время подтачивало его решимость, подкидывала вопросы, засыпало градом сомнений. А тут еще эта повязка…

«Она словно бы сама смирилась со своей травмой. Искренне радовалась повязке, словно бы скрытый под ней недуг и не существует вовсе. Если даже она смирилась… какое я право имею в это лезть?!..»

«Смирилась, потому что это проще. Зачем зацикливаться на том, чего не в силах изменить? А ты изменить можешь, спасибо Узури. Только вот сомневаться стал да трусить.»

Поток мыслей в его голове словно бы разделился, втягивая его в спор с самим собой.

«Изменить-то я могу, но какой ценой? Если преуспею, но ослепну – что тогда? Что будет со Скут? А с родителями? Представь на минутку их реакцию на то, что их единственный сын полностью потерял зрение, сдуру согласившись поучаствовать в древнем темном ритуале!»

«Это будет невероятно плохо, да. Но ты и сам не веришь в такой исход!»

«Не хочу верить, ты хотел сказать!»

«И это тоже. В Скуталу я уверен полностью – силы ее дружбы хватит и на десять ритуалов! Что до шанса… Есть ненулевой шанс, что завтра на тебя упадет булыжник с высоты. Что ты подавишься костью от рыбы, задохнешься и умрешь. Или подцепишь какую-то неизлечимую болезнь. Так что теперь, и не жить дальше?»

«Эти шансы куда ниже. Не настолько, чтобы считаться статистически ничтожными, но все же.»

«Зато случайностей, что могут произойти, куда больше. Как плохих, так и хороших. В случае с ритуалом, Скут гарантированно… хорошо, почти гарантированно излечит слепой глаз. А ослепнуть можно лишь с незначительным шансом. Разве это того не стоит?»

«Сперва «маленький», теперь – «незначительный»… Какое слово не используй, а шанс как таковой есть, и никуда от этого не денется. И как его не назови, точная вероятность известной тоже не станет.»

«Кто не рискует, то и не выигрывает. К тому же, неужели не интересно не просто посмотреть, но увидеть изнутри древний ритуал Ска’терри? Тех, кто ими был, но при этом быть ими перестал?»

«Не ценой риска потери зрения, уж извини!»

«Опять за свое… Тогда ответь, сможешь ли ты смотреть Скуталу в глаза – в глаз! – зная, что мог попытаться ей помочь, но струсил и отступил? Она-то может и простит, но простишь ли ты сам себя?»

«Подлый удар… Но и ты ответь тогда – что лучше, жить с одним глазом и здоровым опекуном, или с двумя, но тащить на своей шее слепого инвалида?»

«Будь храбрым и самоотверженным!..»

«Не будь глупцом!..»

«Она зависит от меня! Я учу, забочусь, воспитываю ее! Своей заботой я дал ей веру в будущее! Я начал лечить ее крылья, смогу исцелить и глаз! Неужели тебе не хочется совершить невозможное? То, что не сможет никто больше? Неужели она этого не заслуживает? Неужели мы этого не заслуживаем?»

Неловкое движение пегаски на его спине прервало этот странный диалог. Только сейчас Коппервинг почувствовал, что несмотря на холод, Скут была горячая, словно печка. Подтянувшись повыше, она проговорила ему прямо в ухо:

— Коппервинг, смотри! Там, в лесу, костер! – Посмотрев в ту сторону, пегас с удивлением осознал, что она указала ему именно на ту поляну в лесу, где остановилась Узури со спутниками. Увлеченный мысленным спором, он и не заметил, как долетел почти до самого Понивилля. – Интересно, кто это? В лесу, и так поздно!..

— Путники, не иначе, — уклончиво ответил он. – Почти прибыли!

Спустя несколько минут, они уже были дома. Отчаянно зевающая пегаска сразу же отправилась спать, пожелав ему напоследок спокойной ночи. Птуш, к счастью, на глаза ей просто не попался – последнее, чего Коппервингу сейчас было надо, так это объяснений на ночь глядя. Наскоро разобрав сумки, жеребец с облегчением последовал ее примеру. Рухнув на кровать, он почти сразу же провалился в сон – на этот раз, к счастью, без сновидений.
Разбудил его отчаянный визг Скуталу, перемежаемый скрипучими криками бухури. Вскочив с кровати, пегас поспешил на звук, походя отметив, что для своих размеров птица способна кричать удивительно громко. А когда он зашел в комнату, глазам Коппервинга открылась удивительная картина.

Вжавшись в угол между стеной и кроватью, пегаска прикрывалась подушкой, словно щитом. Вторая лежала возле комода, на котором сидел яростно шипящий Птуш. Увидев вошедшего жеребца, птица громко заскрипела и защелкала, словно бы на что-то жалуясь или возмущаясь.

— Коппервинг! – взвыла Скуталу. – Что это такое?! И что оно делает в моей комнате?!..

— Ах, приношу свои извинения, не успел вчера вас познакомить, — ехидно ухмыляясь, раскланялся пегас. В голове его тем временем закончила воссоздаваться примерная картина произошедшего. – Птуш, это Скуталу, мой друг и моя воспитанница. – Продолжая играть выбранную роль, он величавым жестом указал крылом сперва на пегаску, а потом и на птицу. – Скуталу, это большой серый бухури по имени Птуш. Некоторое время он будет жить у нас, поскольку любезно согласился помочь мне в одном деле.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Скуталу нервно поглядывала то на жеребца, то на птицу. Наконец, не выдержала.

— Он? Эта птица? Любезно согласился помочь? Это что, шутка такая?

— Нет-нет, все верно, — улыбнулся пегас. – Бухури очень умные создания, и они отлично понимают нашу речь. Я действительно попросил его о помощи, и он согласился мне помочь. И его участие действительно неоценимо. Кроме того, — продолжил он, — Бухури создания гордые и с характером. А ты его подушкой…

— Он меня напугал! – возмущенно отозвалась Скуталу. – Я просыпаюсь, а он сидит на комоде, и… и… скрипит на меня!

— Он не хотел тебя пугать, правда, мой хороший? – не обращая внимания на недовольное шипение птицы, Коппервинг кончиком крыла легонько почесал ему спину. На глазах удивленной пегаски бухури распушился и словно бы обмяк; вместо прежнего шипения и скрежета послышалось довольное воркование. – Давайте все вместе признаем, что это было чистой воды недоразумение? А потом вы друг перед другом извинитесь, и попытаетесь подружиться, пойдет?

Глядя, как пегаска настороженно, а бухури снисходительно, но все же протягивают друг другу крылья, Коппервинг испытал ощутимое облегчение. Последнее, что ему было необходимо, так это чтобы его подопечная передралась с его поводырем.

— Вот и отлично. А теперь прошу меня простить, – пегас картинно кивнул на висящие на стене часы. – Мне пора, у меня еще уйма дел. И да, Скут – не планируй ничего на поздний вечер, хорошо?

Не дожидаясь ответа пегаски, Коппервинг спешно выскочил за дверь. Дела у него и вправду были, но не так уж и много. Но оставаться дома – значило отвечать на вопросы, а к этому он сейчас был не готов.

Оставшись один на один с непонятной птицей, Скуталу некоторое время молчала, пытаясь осознать всю странность ситуации. Потом, собрав волю в копыто, она посмотрела на бухури, и неуверенно спросила:

— Мм… Птуш? Будешь завтракать?..

Забрав последнюю часть заказа, Коппервинг поспешил к Узури. Уже на подлете он обратил внимание на произошедшие в окрестностях лагере перемены. Соседняя поляна была тщательно очищена от снега; на освободившихся ровных участках, прямо на мерзлой земле, белой краской были начертаны неизвестные ему символы. При взгляде с высоты становилось видно, что они образовывали несколько кругов, вписанных один в другой, и соединенных длинными строками таинственного текста. Одна сторона казалась незаконченной. Нае ней склонилась уже знакомая фигура Агаты: поминутно сверяясь с какой-то книгой, она осторожно дорисовывала новые ряды неведомых значков.

Неподалеку от шатров, Узури что-то оживленно обсуждала с Зулуном. Коппервинг не различал слов, но судя по интонациям, между ними происходил нешуточный спор. Уже снижаясь, он расслышал последние слова кобылки «…тебя услышала. Ну а ты сделаешь так, как я сказала!..» Вместо ответа старик развернулся, и пошел прочь, на прощанье одарив пегаса неожиданно злым и неприязненным взглядом.

Удивленный сценой, невольным свидетелем которой ему пришлось стать, жеребец приземлился на землю рядом с зеброй. Тяжело дыша от гнева, она повернулась к Коппервингу, и натянуто улыбнулась.

— А, вот и ты. Прости за все то, что тебе пришлось услышать – мы со стариком немного не сошлись во мнениях. – Узури глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. – Пожалуйста, не обращай внимания – с тобой это никоим образом не связано.

— Да? – недоверчиво отозвался пегас. – А мне показалось, что он…

— Тебе показалось, — резко оборвала его зебра. – Давай не будем об этом, ладно? У Зулуна сложный и порой даже вредный характер, поэтому его иногда приходится осаживать. Я ценю его советы и мнение, но в нашем маленьком отряде главная все же я.

Не зная, что тут и ответить, пегас просто пожал плечами. Скинув со спины последнюю часть заказа, Коппервинг потянул завязки, и извлек из сумки странного вида железный ящик. Длиной и шириной почти что с его ногу, в глубину он был не меньше трех копыт. Сбоку были приделана пара ручек, через которые проходило несколько ремней – вероятно, чтобы можно было надеть его на шею.

— Ума не приложу, зачем тебе он понадобился… как и все остальное, что ковал Стил Смит, — честно признался Коппервинг. – Но смотрел он на меня, как на сумасшедшего. Это… действительно необходимо для Ритуала?..

— Еще как необходимо!.. – Узури почти с благоговением погладила копытом железный ящик. – Кузнец постарался на славу, ему удалось воссоздать ритуальный илу Ска’терри!..

Просунув шею под ремни, зебра достала из сумки пару коротких и гладких деревянных палочек, снабженных петлями для крепления на копытах. Усевшись на землю, она закрепила их на своих передних ногах, и отбила на илу короткую дробь.

От резкого металлического звука у пегаса заныли зубы. В глухих ударах явственно слышалась агрессия, дикая и жестокая в своей простоте и искренности. Никогда прежде Коппервинг не слышал настолько не-музыкального звучания. Кто бы ни был изначальным создателем этого, с позволения сказать, инструмента, вкус к музыке он имел крайне специфический.

Видя его реакцию, Узури лишь самодовольно улыбнулась:

— А ведь в прошлом на ритуалах Ска’терри играло от тринадцати до тридцати таких барабанов!.. И не морщься ты так раньше времени – вот когда вместе с илу раздастся звон агого, и пронзительный вой иво!..

— Спасибо, я уже понял, что музыка древних зебр для меня подходит слабо, — скривился жеребец. – Это было последнее из того, что ты заказывала. Больше ничего не потребуется? И... что дальше-то? Что еще мне нужно знать о Ритуале?

— Больше ничего не нужно, спасибо. Остальное подготовим мы сами. Что касается самого Ритуала… — Узури задумчиво посмотрела на затянутое тучами небо. – Он начнется в полночь. Скуталу приводи хотя бы на час раньше, проведем последние приготовления. А перед этим я попрошу тебя очистить небо от облаков – для него потребно чистое звездное небо. Все прочее я сообщу вам обоим, уже перед самым началом.

— Ну… ладно. Тогда я полетел?..

— Стой, — повелительным тоном осадила его зебра. Приблизившись почти вплотную, Узури внимательно посмотрела в глаза пегаса. – А ты, смотрю, трусить начал? Сомневаться?

— Ну… да, — выдавил из себя Коппервинг. – Я хочу помочь, но страшно боюсь ослепнуть. Не только за себя переживаю – но за нее ничуть не меньше! Она не сможет меня бросить, а я вместе со своей окончательно сломаю и ее жизнь тоже!..

— Крылан, милый!.. – Высвободив голову из ремней илу, Узури заключила пегаса в нежные объятия. – Твой страх естественен, и в нет ничего постыдного, — горячо зашептала она ему на ухо. – Ведь как говорят – «смел не тот, кто не боится; но тот, кто пересиливает свой страх». Я не могу решить за тебя, и не могу сыграть твою роль в ритуале Ска’терри. И поверь, я не стану тебя осуждать, если ты откажешься.

— А ты? Ты бы согласилась? – глухим голосом спросил у нее пегас. – Пошла бы на такой риск – не ради спасения своей жизни, как была готова тогда, с раненым Зулуном; но ради дружбы, любви, счастья другого пони?

— Да, — тихо ответила зебра. – Окажись ты в такой беде, я была бы готова пожертвовать каждым своим вздохом и рискнуть за тебя не только зрением, но и самой жизнью. Иначе грош была бы цена нашей дружбе, отношениям… и чувствам.

Воцарилось долгое молчание. Пристыженный Коппервинг не мог подобрать нужных слов – а Узури, догадываясь о его состоянии, тактично ждала, позволяя пегасу разобраться в своих чувствах и эмоциях. Наконец, жеребец разжал объятия – но лишь затем, чтобы одарить подругу долгим и чувственным поцелуем.

— Я… я даже не знаю, что и сказать… — тихо произнес пегас. «Неужели я действительно так много для нее значу? И… она хоть понимает, что это значит для меня? И если это не проявление любви или настоящей дружбы… то я даже не знаю, что тогда вообще значат эти слова и чувства.»– Спасибо тебе, госпожа Узури, – добавил Коппервинг после долгого молчания. – Ты даже представить себе не можешь, как много для меня значат твои слова. И как сильно я тебе за них признателен.

— Я лишь озвучила то, что считаю для себя верным и правильным, — улыбнулась в ответ зебра. – К тому же, ты и сам для себя все уже решил – и мои слова не подтолкнули, а лишь упрочили твою решимость. А теперь уж извини, но мне нужно вернуться к приготовлениям. – Одарив жеребца поцелуем, Узури мягко выскользнула из его объятий. – И не забудь про облака!

Завтрак протекал в неловкой тишине. Не зная, чем питается бухури, Скуталу честно наложила ему того же, что и себе – овсяной каши на молоке, с добавлением изюма и орехов. К ее удивлению, птица вперед нее умяла все содержимое тарелки – при этом Птуш сперва методично склевал всю кашу, и лишь потом приступил к добавкам. Не иначе, как оставил на десерт.

— И откуда ты только такой взялся?.. – растеряно произнесла пегаска. Подперев голову копытом, она вяло ковыряла свою тарелку – птица ела хоть и быстро, но весьма неряшливо, чем основательно подпортила пони аппетит. В ответ бухури разразился булькающим шипением, подозрительно напоминающим хихиканье. Наклонив голову, словно бы благодаря ее за еду, Птуш вылетел из кухни, скрывшись где-то в недрах облачного дома.

— И вправду, характерное создание, — ворчала Скуталу, моя посуду. – Интересно, откуда Коппервинг его притащил? И с чем это он ему должен помочь? И почему нельзя было заручиться помощью кого-то другого – что такого особенного может делать Птуш, с чем не может справиться пони?..

Закончив с посудой, пегаска посмотрела на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого. Было бы неплохо повидаться с подругами, но… сегодня был учебный день, и еще несколько часов им предстояло провести в школе. При этой мысли Скуталу скривилась. Все те дни, что она провела в Клаудсдейле, она не имела возможности узнавать о домашнем задании – а зная Черили, его неизбежно скопилось изрядное количество.

«Займусь-ка я пока уборкой, и приготовлю что-нибудь на обед. А после уроков встречусь с Эпплблум и Свити Белль, и спрошу у них про домашку. А может и вовсе, сделаем ее все вместе!..»

Набрав воды и подготовив тряпки, кобылка приступила к уборке. К ее удивлению, в доме было достаточно чисто. Или Коппервинг не ленился убираться, или же почти не появлялся дома. Во второе верилось с трудом – пегаска давно уже поняла, насколько раздутой была его «определенная» репутация. Что, в свою очередь, ничуть не мешало ей частенько над ним подшучивать.

Спустя час неубранной осталась лишь комната ее опекуна. Глядя на закрытую дверь из дикого облака редкого темного окраса, пегаска на мгновение остановилась. Хоть эта комната вовсе не была каким-то особым местом, входить в которое пегас ей запрещал, но как-то так получилось, что за все эти месяцы Скут была в ней всего несколько раз – да и то лишь в присутствии Коппервинга.

«Даже когда мы вместе убираемся дома, в ней он всегда все делает сам. Боится показать свою неряшливость? Или же, забрав меня из приюта, попросту видит в своей комнате последнее полностью его место в доме...»

После этой мысли Скуталу едва не передумала входить. Но любопытство оказалось сильнее. «Я ведь только хочу помочь с уборкой, так ведь? Рыться в его вещах или делать какие-либо подлости и в мыслях не было. Просто стараюсь быть хоть в чем-то полезной и все такое…»

Убеждая себя таким образом, пегаска осторожно приоткрыла тяжелую дверь. Увиденное могло поразить разве что своей обыденностью – пара шкафов, просторная кровать, тумбочка да письменный стол… Она облегченно выдохнула – где-то в глубине души она боялась – но при этом хотела! – неожиданно узнать, что Коппервинг скрывает некую тайну. Пусть не как Суперпони или Пон Уэйн из комиксов – но все же! Будь он секретным агентом Селестии, работающим в Понивилле под прикрытием, тоже оказалось бы круто. А так… обычная комната, немного пыльная, удивляющая лишь раскиданными книгами… и приличной батареей пустой тары из-под выпивки.

Неодобрительно качая головой, она выставила прочь скопившиеся пустые бутылки, надеясь лишь на то, что жеребец не выпил все это в одиночку. Следующим пунктом, действительно требующим внимания, были книги. Фантастика и история чередовались в шаткой башне, опасно кренящейся набок, а несколько знакомых ей книг по оздоровительной физкультуре лежали рядом с богато иллюстрированным справочником по массажу. Пестрящий картинками журнал статистики погоды соседствовал с таблицами влажности, состоящих словно бы из одних лишь непонятных графиков… Причудливо перемешавшись, книги лежали на кровати, стопками стояли на полу, теснились на тумбочке. Глядя на эту мешанину, Скуталу даже присвистнула от удивления – она конечно же и раньше замечала Коппервинга за чтением, но чтоб вот так, и такого разного… Вот только сам беспорядок наводил на другие мысли – или же он читает по десять книг разом, или же почему-то ленится ставить их на место.

Коротко рассмеявшись, пегаска принялась за дело. Вложив на открытые страницы закладки, она начала расставлять книги по полкам. И хотя изначально они наверняка стояли на других местах или в ином порядке… но это было все же лучше, чем ничего. Уже закончив, Скуталу неожиданно наткнулась еще на одну книгу – та лежала под подушкой, и выдал ее лишь кончик корешка, торчащий наружу.

— Неужели… пони-сутра?.. – покраснев от одних лишь мыслей, она боязливо ткнула находку копытом. К ее облегчению, ничего страшного не произошло – не завыли оглушительно сирены, а сама книга не приклеилась к ее ноге, и тем более не взорвалась. Отбросив подушку в сторону, кобылка схватила книгу – и тут же разочарованно вздохнула от досады. Вместо запретных знаний, в ней сухим научным языком рассказывалось о проблемах, особенностях и методах лечения зрения. На самой первой странице стояла печать понивилльской библиотеки – а графа выдачи сообщала, что Коппервинг взял ее всего несколько дней назад.

На глазах пегаски невольно выступили слезы. Несмотря на все произошедшее, после нескончаемой череды отказов и неудач, Коппервинг неустанно продолжал откуда-то черпать силы для новых попыток, упрямо не желая смириться с поражением. Его вера в нее, его упорство и безграничное стремление помочь – все это до сих казалось Скуталу удивительным и странным. Для нее, долгие годы проведшей в атмосфере приютской подозрительности и недоверии, все это выглядело настолько невероятно, что в первое время она ему не до конца доверяла, и даже побаивалась. О чем теперь вспоминала с неизменным чувством стыда – и облегчением от того, что ее страхи и опасения не подтвердились.

— Коппервинг сделал для меня больше, чем любой другой пони за всю свою жизнь. Ну, кроме мамы… — Обхватив копытами, кобылка изо всех сил прижала к себе жесткую книгу, жалея лишь о том, что не может вместо этого так же сильно обнять опекуна.

– Больше чем подруги, больше чем Рэйнбоу Дэш! – Она горько ухмыльнулась, вспомнив безуспешные попытки радужной пегаски научить ее летать.

– Рэйнбоу… Крэш! – едко и злобно выплюнула она. – Одного не пойму, как после всего этого это ты стала Элементом Верности – а не Коппервинг?.. Не иначе лишь потому, что его тогда в Понивилле не было – из-за тебя, между прочим!..

Потратив еще какое-то время на сотрясание воздуха обвинениями в адрес бывшего кумира, Скуталу постепенно затихла. Наконец-то высказав вслух свои давнишние обиды, пегаска почувствовала неожиданное облегчение. Но следом пришло раскаяние и стыд – при всем прочем, Рэйнбоу Дэш не была плохой пони, и не заслужила такой вспышки гнева. Пусть и безуспешно, но все же пыталась ей помочь; навещала ее в больнице, и самое главное – когда-то рассказала о ней Коппервингу. За одно лишь это ей следовало бы сказать спасибо – ну а теперь еще и извиниться заодно. Наконец-то успокоившись, Скуталу осторожно вернула книгу на место. Нужно было заканчивать с уборкой – она твердо решила приготовить на обед что-нибудь поинтереснее холостяцких блюд пегаса. И если она поторопится, то потом будет встреча с подругами, и… домашка. Много домашнего задания…

… — а п’том Айроншилд нес меня на плече через полгорода… - смущенно улыбаясь, Эпплблум рассказывала пегаске про тот день, когда впервые в жизни напилась. Не то что бы она очень уж хотела поднимать эту тему – но повелась на уговоры Свити Белль, и теперь заслуженно краснела. – А уж как п’том стыдно было бабуле и Маку в глаза-то посмотреть… — Земнопони содрогнулась от нахлынувших воспоминаний. – Так что мой тебе совет, Скут – не пей ты эту гадость, ни в будущем, ни тем более сейчас! Не стоит оно того.

— Ну да, пожалуй… — впечатленная услышанным, рыжая пегаска невольно задумалась над тем, отчего же тогда ее опекун не чурается алкоголя – более того, судя по увиденному в ее комнате, имеет к нему некую тягу.

Подруги неторопливым шагом прогуливались по улицам Понивилля. Ночью выпал снег, и теперь из-под копыт доносилось приятное похрустывание. Серая повязка, скрывшая больной глаз Скуталу, вызвала настоящую сенсацию – кобылки наперебой восхищались подарком Солар Флэйма. Были сразу же предложены и варианты «усовершенствования» — Блум была уверена, что повязка просто обязана быть черной, и с черепом по центру. Не согласная с ней Свити Белль горячо доказывала, что лучшее дополнение повязки – вышитое драгоценными камнями изображение глаза, максимально точно повторяющее его вид в здоровом состоянии. Спеша предотвратить зарождение одного из их бесконечных споров, Скуталу раздраженно отрезала, что менять или как-то улучшать повязку не позволит. Поворчав, подруги успокоились и продолжили прогулку.

Вскоре для Свити Белль пришла пора их покинуть – из ее сбивчивого и смущенного объяснения друзья узнали, что за время пребывания в больнице, единорожка всерьез заинтересовалась медициной. И что доктор Хорс не только оставил за ней доступ к больничной библиотеке, но и сам с готовностью отвечал на любые ее вопросы. На что Блум, ехидно ухмыляясь, предостерегла ее на тему того, какими еще могут быть «игры в доктора». Мгновенно покраснев как помидор, Свити вступила в яростный спор с покатывающимися со смеху подругами. Не добившись результатов, она слепила телекинезом снежок, и метнула его в земную пони. Та пригнулась, и снежок угодил прямо в шею Скуталу.

Следующие десять минут, к огромному удовольствию всех участников, происходило настоящее снежное побоище, ожидаемо завершившееся дружеской ничьей. Вспомнив про время, единорожка наскоро попрощалась, и поспешила в больницу, напоследок пообещав Скуталу забежать вечером.

Оставшись вдвоем, кобылки продолжили прогулку. По дороге Блум рассказывала пегаске о свежих новостях и слухах, рассказала пару анекдотов и шуток из школьной жизни. Потом настала ее очередь – и Скуталу поведала подруге о прекрасном внешне, и столь черством внутри Клаудсдейле. Рассказ пришлось прервать на середине, столь бурное обсуждение он вызвал. Горячо осудив общество, состоящее из одних лишь пегасов, подруги пришли к единодушному решению, что жить рядом с пони всех трех рас гораздо лучше.

Выслушав историю до конца, Эпплблум закидала пегаску вопросами – ее явно заинтересовал традиционный пегасий способ готовки на молниях. Прошедшая суровую кухонную школу под присмотром Бабули Смит, Блум была единственной из Метконосцев, кто по-настоящему умел готовить. Приготовление еды действительно увлекало ее – впрочем, не настолько, чтобы мечтать о Метке в виде поварского колпака или чего-то подобного; младшая из Эпплов скорее относилась к этому как к долгу, с готовностью вставая за плиту по первой же просьбе родных или друзей.

— Как ж здор’во!.. – вновь и вновь восхищалась земнопони. Глаза ее горели от азарта и мечтательности. – Вот бы эти ваши молнии соединить со старинной посудой земных пони! Какие бы здоровские блюда мы смогли бы приготовить!.. Эх, и почему для этого обязательно нужен целый обл’чный город!..

— Ну да, ага… — настороженно отозвалась Скуталу. Ей здорово не понравилось оживление в голосе Эпплблум – и поразмыслив, она от греха подальше не стала рассказывать о том, что Коппервинг способен на такое и вне пегасьих городов. Так, на всякий случай.
Погуляв еще немного, подруги распрощались и отправились по домам. Насвистывая веселый мотивчик, Скут с искренним удовольствием шагала по нечищеным улицам. Сперва больница и сломанная нога, потом Клаудсдейл с его облаками – она и сама не ожидала, насколько соскучилась по таким вот прогулкам и твердой земле под копытами. «Спасибо Зекоре и ее травкам – если бы не это, я бы до весны ковыляла в гипсе…»

К ее удивлению, Свити Белль пришла даже раньше нее. Лежа на узенькой скамейке, она сосредоточенно листала какие-то тетради. Неподалеку от нее сияла белая громада первой ступени облачной лестницы, благодаря которой Скуталу могла без посторонней помощи добираться до дома. Не желая буквально переезжать с небес на землю, и при этом не имея возможности расположить дом у самой поверхности, Коппервинг подготовил и зачаровал целую кучу облаков, намертво скрепив их в одну монолитную конструкцию. Пара десятков прыжков – и Скут оказывалась дома. Сперва жеребец хотел смастерить еще и горку, для быстрого и веселого спуска вниз – но вовремя одумался, сообразив, что таким образом рискует превратить свой дом в аттракцион для каждого пролетавшего мимо пегаса.

Убедившись, что единорожка ее еще не заметила, рыжая кобылка решила пошалить. Пусть лишь с третей попытки, но у нее получилось уменьшить свой вес настолько, чтобы шагать практически бесшумно. Затем, легкими и плавными движениями, она подкралась к Свити Белль почти вплотную – не настолько близко, чтобы суметь прочитать записи в ее тетради, но при этом достаточно, чтобы с удивлением уловить тонкий запах ее духов.

«Мороженое? Зефир?..» — пегаска осторожно втянула носом воздух. – «Определенно что-то сладкое! И… мне кажется, или на прогулке этого запаха не было?..»

Решив все же не пугать подругу до полусмерти, кобылка все так же неслышно сделала пару шагов назад, а затем деликатно постучала копытом по краю скамейки. Но даже так белая единорожка прямо-таки подпрыгнула от неожиданности, коротко пискнув и дикими глазами уставившись на пегаску. Вслед за узнаванием пришло облегчение – и страх на лице сменился краской смущения и гнева.

— Скуталу! – возмущенно крикнула Свити Белль. – Сколько раз вам с Блум повторять, чтобы вы перестали меня пугать! В отличие от вас двоих, мне от этого совсем не до смеха!

— Ну прости-прости, — виновато улыбнулась пегаска. – Как вспомню, как мило это выглядит, так сразу же забываю о том, что ты уже раз сто просила меня так не делать… И вообще, подвинься!..

Не дожидаясь реакции единорожки, она залезла на скамейку и улеглась, поджав ноги под себя. Свити попыталась было отодвинуться, но оказалась накрепко зажата между боком рыжей кобылки с одной стороны, и спинкой скамьи с другой. Запах духов усилился, не оставляя никаких сомнений – это был зефир. Жадно втянув сладкий и нежный аромат, Скуталу, словно всего этого было мало, неожиданно даже для самой себя распахнула крыло – и обняла им застывшую в изумлении Белль.

Повисло напряженное, неловкое, смущенное, испуганное молчание.

«Что я делаю?..» — запоздала ужаснулась пегаска. Нет, она хотела о чем-то таком поговорить, подтвердить или опровергнуть те мысли, что терзали ее еще с больницы – но не так же! И лишь поговорить, деликатным тоном и осторожно подбирая нужные слова – а вовсе не с изяществом пьяного минотавра давить на свою лучшую подругу! «Как… как вообще это произошло?» — недоумевала она. – «Я только хотела запрыгнуть на скамью, а потом… этот запах… Зефир! Такой аромат, такой!..»

Запоздало спохватившись, Скуталу попыталась было осторожно убрать крыло – но сразу же поняла, что его как будто что-то мягко схватило и не отпускает. Медленно, почти с испугом она повернула голову – лишь для того, чтобы с одного-единственного взгляда на Свити Белль, получить ответы на все свои вопросы.

На ее залитом румянцем лице застыла широкая, счастливая и при этом немного глупая улыбка. Словно бы она получила билет на Гала, шикарное к нему платье, и освобождение от домашней работы на весь год, подписанное лично Черили. Ротик кобылки был слегка приоткрыт, словно от внезапной радости; подернутые поволокой зеленые глаза сверкали, словно звезды, смотря куда-то сквозь нее. По мерцающему зеленоватым свечением телекинеза рогу пробегали небольшие искорки, делая его чем-то похожим на маленький диковинный салют.

«Как она необычно выглядит… Это так только у нее, или прочие влюбленные выглядят так же?.. А я-то хороша! Хотела убедиться? Вот и убедилась! Зачем, зачем я это сделала?! Ведь даже и не собиралась!..» — Скут украдкой вздохнула, мимоходом отметив сногсшибательно вкусный, чарующий и пьянящий аромат зефира, исходящий от единорожки. – «Дальше-то что? Как мне не обидеть подругу, но при этом избежать обмана?»

— Свити Белль… — вместо ее обычного голоса, послышался какой-то робкий писк.

— Тихо, Скути, — шепнула та в ответ. Взглянув на растерянное лицо рыжей пегаски, она расплылась в счастливой понимающей улыбке. – Ничего не говори. Не сейчас. Я… чувствуешь, счастье?..

Не ощущая ничего особенного, пегаска все же неуверенно кивнула. Она-то может и не чувствовала – а вот ее подруга это без сомнения испытывала! Чувствуя себя определенно не в своей тарелке от неспособности разделить эти чувства, рыжая кобылка опустила голову и смущенно отвернулась.

Некоторое время обе молчали. Согретая теплым боком Свити Белль, Скуталу невольно вспомнила больничную палату – и их самих, вот так же лежащих рядом, увлеченно решающих пример за примером. Как ни странно, но это успокаивало и расслабляло, и даже вездесущий зефирный запах перестал казаться таким уж соблазнительным и приятным. Тем временем, искорки на роге постепенно гасли, а лицо единорожки медленно приобретало осмысленное выражение. Погруженная в воспоминания, Скуталу не обратила на это внимание, и очнулась лишь после того, как невидимая хватка телекинеза ослабла, позволяя ей наконец-то высвободить крыло. С улыбкой на лице она повернула голову, желая поблагодарить подругу… и застыла в замешательстве.

Свити Белль… плакала. Тихо, почти беззвучно. Слезы одна за другой катились по ее щекам, а на лице ее застыла смесь боли, вины и отчаяния. Увидев шок на лице Скуталу, единорожка рывком вскочила, и попыталась сбежать. С опозданием на секунду, Скут бросилась в погоню. Несмотря на недавнюю травму, она все равно была в куда лучшей форме, и буквально за несколько прыжков смогла догнать подругу. Не рассчитав силы, с последним рывком пегаска буквально врезалась в нее, отчего они обе покатились по снегу кувырком.

Мигом вскочив, она поспешила к стонущей единорожке. Оглушенная падением, Свити Белль только поднялась на ноги, когда на нее налетела пегаска, и решительно сгребла в объятия. Рыдая, Белль попыталась было выбраться – в ответ Скут лишь обняла ее еще крепче, накрыв голову единорожки своими крыльями. Как Коппервинг однажды, как Солар Флейм совсем недавно. Запутавшись в происходящем, не способная дать себе самой отчет за все свои поступки, Скуталу была уверена лишь в одном: Свити Белль была ее лучшей подругой, и только это сейчас имело значение.

Наконец, рыдания затихли. Медленно убрав крылья, пегаска внимательно посмотрела на единорожку. Все еще красная и слегка опухшая от слез, в остальном она выглядела почти нормально. Даже вездесущий запах зефира, казалось бы, истончился и пропал. Шмыгнув носом, Свити телекинезом достала из своей изящной сумочки платок, и трубно в него высморкалась.

— Извини, — невнятно буркнула она. – Ну, за это. – Словно уточняя, за что именно, платок описал широкий круг в воздухе, и исчез в недрах сумки. – А вот за остальное… я… — голос единорожки надломился, а сама она изо всех сил сжала зубы, пытаясь не разрыдаться вновь.

— Эй! Свити! Да ты чего, ты ни в чем не виновата! – скороговоркой выпалила Скут. Последнее, чего она сейчас хотела, так это очередных отчаянных рыданий – что бы ни было причиной произошедшего ранее, но в том была и ее вина тоже. – Как я могу винить тебя хоть в чем-то? Ведь ты моя лучшая подруга, Свити Белль!

— Подруга? Только… подруга? – голос единорожки был тих, но в ее зеленых глазах, что смотрели, не мигая, в единственный глаз пегаски, застыла решимость и тоска. И лишь где-то на самом дне мелькал отголосок того, что можно было бы счесть надеждой. Нервно сглотнув, Скуталу с ужасом осознала, что будет зависеть от ее дальнейших слов.

— Не просто подруга – лучшая подруга! Самая-самая!.. – Видя, как единорожка печально опускает голову, как пытается высвободиться из объятий, Скуталу со страхом замерла. А потом, решившись, выпалила: — Ииии… Ты мне тоже нравишься!

И вновь застыло неловкое молчание, показавшееся пегаске вечностью. Не зная, что еще сказать или что сделать, она с волнением ждала хоть какой-то реакции. И с каждой секундой неизвестности ее накрывали волны паники. Вдруг она сказала что-то не то? Не так? Неправильно поняла чувства и ожидания подруги? Или же была недостаточно искренней в своем признании?..

— Правда?.. – еле слышный шепот спас Скут от нового витка самокопания.

— Правда, — честно ответила она. – Я заметила, что нравлюсь тебе… ведь так, да? – Приободренная едва заметным кивком, она продолжила: — Когда я… заметила это, то не знала, что и думать. Я никогда не… ну… — Скуталу запнулась от внезапного смущения. Наконец, нашла в себе силы продолжить:

— Я… никогда ни с кем не… встречалась. И… влюбляться… тоже не довелось. Хах, приют не самое подходящее место, ну ты понимаешь!.. – Вопреки ожиданиям, Свити Белль слушала ее внимательно, не смеялась и не перебивала. То ли и для нее все это было так же в новинку, то ли ей это было действительно важно. Ободренная ее реакцией, Скуталу продолжила:

— Ты мне нравишься, честно. Но… я не думаю, что готова встречаться или… на что-то подобное. По крайней мере, сейчас! – Торопливо добавила она. Чем больше пегаска говорила, тем сильнее краснела, переходя из рыжей в какую-то красно-оранжевую масть. – Я… хотела бы сперва получше разобраться, чего я хочу; что – и кто – мне может понравиться. Хочу понять, что могу дать в ответ я сама – и как мне этого добиться. Но поверь мне… Если я однажды пойму, что хочу быть с тобой… что смогу полюбить тебя… и получу от тебя ответ… То я правда буду счастлива!

Вместо ответа Свити резко притянула ее голову к себе, отчего их носы почти соприкоснулись. На мгновение Скуталу почудилось, что та решила поцеловать ее в губы, украв тем самым ее первый поцелуй… Но Белль, словно уловив ее страх и нерешительность, легонько поцеловала ее в кончик носа. Запах зефира, едва уловимый и прежде, вдруг резко пропал, словно его и не было. Недоверчиво втянув носом воздух, Скуталу наконец задала вопрос, вертевшийся у нее на языке с самой второй встречи:

— Свити Белль… А что это за запах такой странный? Зефиром вроде пахнет, да? Он… приятный, но какой-то навязчивый, что ли.

В ответ единорожка виновато склонила голову, и принялась рассказывать. Начав издалека, она призналась ошарашенной этим фактом подруге, что присматривалась к ней уже больше года. Робкая и застенчивая по характеру, Белль долго не решалась хоть как-то проявить свою симпатию – и лишь несколько месяцев назад набралась храбрости и приступила к «активным» действиям. Слушая ее рассказ, Скуталу не уставала поражаться услышанному. Помимо наиболее явных случаев вроде тех, что они припоминала в больнице, Свити назвала много таких, которые со стороны выглядели дружеской заботой, и ничем больше. А белая единорожка, оказывается, искренне переживала о своих неудачах, а после корила себя за нерешительность и трусость.

Последней каплей стала засада у директора. С точки зрения Белль, пегаска добровольно пожертвовала собой, выигрывая время и отвлекая на себя все внимание этих выродков. Сложно описать всю гамму эмоций и чувств, переполняющих ее душу. Еще бы! Объект ее симпатии и почти любви, все это время слепой ко всем ее попыткам, вдруг решается на такое самопожертвование! Это ли не истинные чувства?!

И с тех пор, со стыдом на лице призналась Свити, она стала проявлять всю большую настойчивость в своих поступках. Для начала, осталась с ней в больнице. Находясь со Скуталу рядом, Белль постепенно смелела. Не получая ответа, она все же не встречала и отторжения – оттого почему-то стала верить, что еще немного, еще чуть-чуть – и пегаска увидит ее чувства, и разделит их. Но вместо этого, Коппервинг отвез Скуталу в Клаудсдейл, разом разрушив все ее планы и мечты.

— После этого я решила действовать по-настоящему решительно, — виновато продолжала единорожка. – Зная, что ты рано или поздно вернешься, однажды ночью я… позаимствовала у моей сестры чуточку ее любимых духов…

— Погоди, так это ими ты… надушилась? – перебила ее Скут. Казалось, что последний кусок мозаики был готов лечь на нужное место…

— Ну да, они самые, — слабо улыбнулась Свити. – Они… то ли магические, то ли в них какие-то редкие ингредиенты – короче говоря, прибавляют тому, кто ими надушился, обаяния и привлекательности. Но почему-то они не сработали – да, ты обняла меня крылом, но и только…

— Свити Белль, милая моя! – Скуталу уже не знала, плакать ей или смеяться. – Твоя сестра ищет внимания не у других кобылок, а у жеребцов! Вот духи и не сработали – я-то ведь кобылка! – Не выдержав, пегаска покатилась со смеху. Но видя мрачное и подавленное лицо подруги, нашла в себе силы остановиться. Осторожно подбирая слова, она попыталась хоть как-то исправить положение:

— Эй, Свити… На меня они не подействовали, да – просто пахли приятно, и тебе очень подходили. Пахли зефиром, да и сама ты… белая, как большая Зефирка! – Скут не сдержалась и хохотнула своей немудреной шутке. – И подумай сама – неужели ты и вправду считаешь, что такой красавице как ты, нужны «магические» духи? Тебе что, своей природной красоты и обаяния не хватает? На меня не могли подействовать духи – но я все равно захотела, и обняла тебя! Без принуждения! Да, было внезапно; и тогда я сама даже не поняла тогда, почему так поступила.

— А… сейчас понимаешь, почему?

— Ну… да. Ты… ты мне нравишься, — смутившись, еле слышно выдавила Скут. Видя, как на лице у Свити расцветает улыбка, а сама она тянется к ней с очевидными намерениями, пегаска в испуге отшатнулась. – Но пожалуйста! Давай пока остановимся на этом! Дай мне время, прошу тебя!

— Как скажешь… милая. – На лице единорожки наконец заиграла прежняя улыбка. Показав Скут язык, она невинным голосом добавила: — Кажется, теперь и я смогу тебя чем-то пугать… И попробуй только скажи, что это не весело!

Когда Скуталу наконец-то собралась домой, было уже почти восемь вечера. После того разговора они со Свити засели за домашку, расположившись на все той же лавочке. Несмотря на непогоду, лежать бок о бок было тепло и комфортно, а магия единорожки давала достаточно света, чтобы без усилий читать учебник.

Как она и боялась, за время ее отсутствия в школе прошли еще несколько тем, и гора домашней работы росла, как снежный ком. Помощь Свити Белль оказалась как нельзя кстати – особенно с математикой, которая у пегаски всегда была слабым местом. Закончив с ней, единорожка с явной неохотой стала прощаться – по ее словам, она и так засиделась допоздна, и теперь переживала, что ей за это попадет. Без какой-то задней мысли Скуталу предложила было ее проводить – на что Свити, покраснев до корней волос, скороговоркой выпалила что-то вроде «Мне-нужно-бежать-у-меня-дела-до-завтра!», и сломя голову понеслась к дому. Только тогда до пегаски дошло, в каком контексте были восприняты ее в общем-то невинные слова. Закатив глаза, она решила завтра же снова поговорить с Белль. Чувства чувствами, но такие моменты смотрелись бы странно в глазах окружающих, а делать их симпатию друг к другу предметом досужих слухов и сплетен, пегаска вовсе не планировала.

Прыгая вверх по облачным ступеням, она с удивлением отметила, что в облачном доме горел свет. Не иначе, Коппервинг уже вернулся – странно только, что не заметил их на лавочке внизу. Или же заметил, но предпочел не мешать их… близости.

Скуталу с содроганием представила реакцию своего опекуна, ответь бы она на чувства Свити Белль взаимностью. Нет, он ни в коем бы не осудил и не стал бы к ней – к ним! – как-то хуже относиться, но сам его характер не позволил бы ему удержаться от шуток на эту тему, вгоняя подруг в краску. Поэтому… лучше бы некоторым темам оставаться в тайне, и чем дольше, тем лучше.

Раздевшись, кобылка прошла на кухню. Коппервинг сидел за столом, задумчиво вычерчивая на нем копытом одному ему видимые узоры. Рядом с ним стоял стакан с недопитым чаем, а на плите была закутанная в полотенца кастрюля – судя по запаху, с отварным картофелем. Погруженный в свои мысли, жеребец не сразу обратил внимание на ее присутствие – а заметив, вздрогнул и как-то неуверенно улыбнулся.

— Ну наконец-то! Еще бы полчаса, и пришлось бы разогревать, точно тебе говорю! – Вскочив со стула, пегас начал торопливо накрывать на стол. Тарелка с пышущей паром вареной картошкой была дополнена еще одной, поменьше, куда он щедро наложил квашеной капусты. – Садись! Ешь! А я пока… кое-что тебе должен рассказать.

Настороженно глядя на Коппервинга, кобылка послушно уселась за стол и принялась за еду. Такое его поведение… было непривычным, и даже пугающим. Обычно самоуверенный и веселый, сейчас опекун казался нервным и встревоженным. А сами обстоятельства разговора намекали на то, что это будет не беседа, а скорее монолог.

— Так вот… В Понивилль на днях прибыла Узури, помнишь, я как-то… — глядя, как в ответ Скуталу округлила глаза, и едва не подавилась куском картошки, Коппервинг виновато улыбнулся и подвинул к ней стакан с морсом. – Прости, чего это я… конечно же ты помнишь. И она…

— Вы что, решили пожениться?!.. – выпалила пегаска.

На кухне воцарилось молчание. Покрасневший Коппервинг только и мог глупо открывать да закрывать рот – нечасто случалась так, чтобы в разговорах у него вот так выбивали почву из-под ног. Глядя на его реакцию, густо покраснела и Скуталу – она уже поняла, какую глупость она сморозила, и теперь ей хотелось сквозь землю провалиться от стыда.

— Прости пожалуйста, — наконец выдавила она. – Я…

— Нет-нет, все в порядке, не стоит извиняться. – Пригладив копытом ирокез гривы, пегас как-то по-новому посмотрел на свою подопечную. С еще большим уважением, что ли. – Идея хороша, но увы, невыполнима… Но так ведь и поговорить я хотел о другом.

— А… почему это невозможно? – в голове пегаски боролись смущение и любопытство. Из тех рассказов и упоминаний про эту зебру, в голове у Скут сложилось совершенно невероятное о ней представление. Словно бы как о Спитфайр, капитане Вандерболтов – или же об известном музыканте, вроде той же DJ Pon-3. Но Узури от них отличало то, что все услышанное о ней было не плодом фанатских домыслов или редких интервью – Коппервинг ее знал лично, и более того – встречался с ней.

— Потому что, — отрезал жеребец. – Скуталу, сейчас ты не разговариваешь; сейчас ты ешь. Пожалуйста, не обижайся и прояви терпение! Выслушай меня, а потом я отвечу на все твои вопросы, хорошо?

Кивнув, пегаска уткнулась в тарелку, здраво рассудив, что сейчас определенно не время перечить или спорить. А Коппервинг, вздохнув, попытался вспомнить все то, что – и главное, как – он хотел рассказать. Но после таких вот «прерываний» получалось у него плохо.

— Так вот, Узури… Я получил от нее письмо, где она просила о встрече. И… я сходил. Еще до этого, я пытался найти способ, хоть какой-то, любой – лишь бы исцелить твою травму. Даже принцессам писал, а все впустую… А вот Узури… спасибо газетам, она узнала о твоей беде. Более того – сказала, что может помочь. Что вернет зрение твоему слепому глазу.

Не ожидавшая подобных известий, Скуталу как раз подносила к губам стакан – в результате чего в лицо Коппервинга ударил фонтан из клюквенного морса. На секунду время словно бы застыло – она видела, как по лицу ошарашенного пегаса растекается липкий красный поток. От этого зрелища ей было одновременно и стыдно, и смешно – и от этого еще стыднее.

Облитый морсом, пегас замер в недоумении. Нет, он ожидал какой-то реакции – но все же не такой. Скут, опрокинув стакан, с вытаращенными глазами уставилась на него – выражение ее лица было весьма смешным в своем неприкрытом изумлении. Впрочем, его-то лицо наверняка выглядело еще нелепей и глупей.

Вскочили они одновременно. Коппервинг спешно сунул голову под умывальник, а Скуталу схватила тряпку, и принялась вытирать пролитый морс. Спустя минуту они вернулись за стол – с гривы жеребца стекала вода, а на лице кобылки застыла отчаянная надежда и ожидание чуда.

— Бурная реакция, во всех смыслах… но я сам виноват. С другой стороны, ты не подавилась, что тоже хорошо. – Криво улыбаясь, пегас ткнул в нее крылом. – А сейчас ты ешь, ешь давай, мы ж договорились! Других новостей такого калибра не будет, обещаю.

Пока Скуталу честно доедала ужин, Коппервинг рассказал ей краткий и сильно цензурированный вариант истории, услышанной недавно от Узури. Ска’терри в нем пристали не в таком мрачном свете, а про риски ритуала для «жертвы» он и вовсе умолчал. Под конец рассказа пегаска едва могла усидеть на месте – настолько ей не терпелось отправиться в лагерь к зебрам. Авторитет Узури в ее глазах вырос до невиданных вершин, а описанный Коппервингом Ритуал казался не древним и опасным таинством запретной магии, а почти театральным представлением, способным при этом неким мистическим образом исцелять друзей и влюбленных. Удивляло ее лишь одно – почему же о нем все забыли на долгие столетия? И к чему была вся таинственность и взятое с нее обещание хранить детали ритуала в строгом секрете?..

Глядя, как повеселевшая пегаска убирает посуду со стола, жеребец испытывал смешанные чувства. За весь свой рассказ он ни разу не солгал – но о многом умолчал, отчего чувствовал себя просто отвратительно. Даже понимая, что все это было сделано ради нее; что расскажи он правду, она бы ни за что на Ритуал не согласилась. Хуже всего было понимание того, что истина обязательно всплывет, и всего уже через несколько дней, когда зрение станет его покидать.

«Она обидится на меня… что я умолчал, что не сказал всю правду. Будет кричать, даже плакать. Что-то из того, что было между нами, уйдет безвозвратно – наша искренность, доверие. Что придет взамен, что займет их место? Я ценю наши отношения, нашу дружбу, нашу близость – и пусть даже все это мне придется пожертвовать наряду со зрением, ее здоровье, ее счастье, ее будущее – все это стоит того. К тому же… я верю в то, что она поймет. Не сразу, с трудом, с неохотой – но поймет. Если же нет… то я совершенно не разбираюсь в пони!»

Из раздумий Коппервинга вывел мягкий тычок в плечо. Уже одетая, Скуталу почти приплясывала от нетерпения. Его собственный плащ был перекинут у нее через спину, а шарф и шапка были зажаты в зубах. Улыбнувшись ее предусмотрительности, пегас оделся сам, и вместе со своей подопечной отправился на Ритуал.

Яркий свет костра выдавал знакомую поляну. Приземлившись, он подождал, пока Скут слезет с его спины, и потянул ее за собой, к шатру Узури. Как он и думал, зебра была внутри; вытянувшись на матрасе, кобылка коротала вечер за курением кальяна и чтением какой-то книги. Увидев их, она поднялась на ноги, и приветливо улыбнулась.

— Здравствуй, Коппервинг. Здравствуй, Скуталу. Я – Узури; уверена, Крылан обо мне уже не раз рассказывал.

— Зд… здравствуйте, — смущенно пискнула Скуталу. Один лишь вид Узури вызвал у пегаски целую бурю эмоций. Восхищение, любопытство, потрясение… Зебру нельзя было назвать эталоном красоты – она была красива, но не прекрасна; но ее голос, умение себя держать, чувство собственного достоинства!.. В этот миг пегаска не только поняла причину чувств Коппервинга, но и невольно восхитилась им. Ведь даже в Эквестрии, где соотношение полов было в среднем один к пяти, встречались кобылы, которые могли себе позволить не бегать за жеребцами, а позволять уже им добиваться их внимания. Узури, хоть и была зеброй, без сомнения была на том же уровне – и при этом из всех прочих возможных кандидатов, выбрала быть именно с ним. Осмысливая все это, Скуталу случайно перехватила взгляды, которыми ее опекун обменялся со своей давней подругой – и вместе с завистью, неожиданно ощутила еще и ревность.

«Я признаю, что мне никогда не стать такой же кобылой, как она – но что мне нужно сделать, чему учиться, как себя вести – чтобы на меня однажды смотрели так же, как сейчас на нее смотрит Коппервинг?!..»

— Крылан, милый… Тебя не затруднит заняться облаками? А мы пока с этой прелестной юной кобылкой побеседуем – о своем, о кобыльем! – Широко улыбаясь, Узури поманила Скуталу копытом. – Не бойся же, я не кусаюсь. Это только в сказках злые зебры варят суп из маленьких пони. А мы ведь не в сказке, так?

Глянув напоследок, как Скут, словно зачарованная, идет на зов Узури, Коппервинг вышел на улицу. Было очевидно, что его подопечная уже попала под ее обаяние, и пегасу оставалось только гадать, какие «уроки» и «советы» преподаст зебра юной кобылке. Но… с этим он разберется позже. Сейчас же пришла пора заняться облаками.

Несмотря на кажущуюся простоту задачи, у Коппервинга ушло больше получаса на расчистку неба. Сказывалась близость к Вечнодикому лесу – сами облака были плотнее, хуже поддавались магии пегаса, так и норовили ужалить молнией. Очищенный участок то и дело заполнялся другими облаками – создавалось впечатление, что их скопилось столько, что им было тесно во всем небе. Наконец, его старания увенчались успехом, и над поляной и окрестностями холодным светом засияли мириады звезд. Приблизительно прикинув, что облакам потребуется не меньше нескольких часов, чтобы снова заслонить звезды, пегас счел задачу выполненной, и устремился вниз. Зайдя в шатер, он без особого удивления увидел, как Скуталу сидит едва ли не в обнимку с Узури, и увлеченно рассказывает зебре какую-то историю. Завершился рассказ дружным веселым смехом; и лишь после этого кобылки обратили на него внимание.

— Скути, милая! Теперь мне пора посекретничать с нашим дорогим жеребцом. Помнишь, к нам Агата заходила? Иди, сходи сейчас к ней, она поможет тебе с последними приготовлениями! – Узури мягко шлепнула кобылку по крупу своим заплетенным в бесчисленные косички хвостом. На что та лишь улыбнулась, и без промедления выскользнула за порог.

— Смотрю, вы поладили? – спросил пегас, усаживаясь на матрас рядом с зеброй, и обнимая ее крылом. – И… как тебе Скуталу?

— Поладили — не то слово! – хихикнула та. Прижавшись к теплому боку жеребца, Узури зажмурилась от удовольствия, а затем продолжила: — Поздравляю тебя, Коппервинг. У этой юной леди есть характер, есть порода.

— Порода? – недовольно переспросил пегас. – Мы говорим о пони, а не о собаке! Какая еще к Дискорду «порода»?

В ответ зебра без предупреждения укусила его за шею.

— Ай! Больно же, ты что творишь? – потирая место укуса, жеребец непонимающе смотрел на подругу. На ее лице не было ни улыбки, ни радости, а глаза смотрели внимательно и холодно.

— Порода, Коппервинг, есть то, что отличает знать от черни, великого от незначительного. Бывают исключения, и в обе стороны – но если среди высокородных шанс на отбраковку достаточно велик, то для низших вероятность создать себе породу крайне мала. Условия не те. И пожалуйста, избавь меня от своих извечных тирад про равенство и братство. Ни пони, ни зебры, ни грифоны или минотавры – никто из нас не равен. Кто-то всегда в чем-то лучше, в чем-то хуже. Но даже при равных талантах у богачей и знати попросту больше возможностей для их реализации. Пока чернь работает, мы учимся. Пока они снова работают, мы путешествуем и узнаем новое. Пока они опять работают, мы имеем возможность развиваться, расти дальше. Словно клинки из лучшей стали, мы годами куемся в жаре чужих жизней. А все лишь для того, чтобы однажды суметь служить тем, за чей счет, чей труд, чей пот мы стали тем, кем мы есть. Но все это справедливо лишь для тех из нас, у кого есть порода. А кто без нее… они лишь отдыхают, бездельничают, прожигают жизнь все то время, что одни работают, а мы учимся и становимся лучше.

— Это все здорово, и ты не раз мне про это говорила. Скут-то здесь при чем? Она не знатна и не богата, откуда у нее взяться той самой «породе» — и что с ней делать?

— А при том, глупыш. – Высокомерную улыбку на ее лице сменила улыбка искренняя, и словно в знак извинения, зебра нежно коснулась губами места недавнего укуса. – Она тот редкий случай, когда порода врожденная, а не приобретенная по праву рождения. В ней стальной стержень характера, она словно заготовка для меча, ждущая прихода своего кузнеца. Верь в нее! Заботься, уважай, учи! Не можешь сам – сделай все для того, чтобы она смогла получить достойное образование! И однажды, спустя годы, ты с удивлением увидишь, какой великолепный клинок получится из невзрачной заготовки. А тебя самого – уж не обижайся – запомнят в первую очередь за то, что ты был для Скуталу опекуном и другом, что заменил ей родителей и помог ей стать тем, кем она есть!

— Мм… Узури, а тебе не кажется, что из каждого второго жеребенка, окружи его заботой и вниманием, хорошими учителями и возможностью познавать новое, выйдет не менее «породистый» взрослый? – Было заметно, что слова зебры его задели. Но не последние, а скорее ее подход к вопросу в целом. – У многих тех, кого ты называешь «низшими», просто нет возможностей проявить себя! А получи бы они образование, то…

— …то стали бы беспородной, хоть и образованной, чернью, — оборвала его зебра. – Давай не будем спорить, ладно? Тем более сейчас. Друг друга нам все равно не переубедить, к тому же, сам этот вопрос является принципиальным для нас обоих. Все, что я хотела сказать – это лишь то, что твоя подопечная воистину удивительная кобылка. Ты для нее уже сделал многое – так не останавливайся и впредь, и твои усилия окупятся стократ.

— Да понял я, понял! – закатил глаза пегас. – Как будто я без этого собирался ставит на ней крест, и запрещать учиться! Давай лучше перейдем к Ритуалу – что мне нужно сделать для подготовки? Что мне нужно будет делать в его процессе? Как вообще он будет проходить?

— Делать? Да почти что ничего, — хмыкнула зебра. – Будешь себе сидеть в обнимку со своей ненаглядной все это время, да и все. Глаза тебе помажем в какой-то момент – вот и все твое активное участие. А вот подготовка… это куда как более интересное. Давай, раздевайся! Ну же!

— Зачем это? – настороженно спросил пегас. В голову тут же полезли мысли, одна хуже другой. Нет, против секса с Узури прямо на очерченных знаках алтаря он бы ничего не имел, но ни при Скуталу же!

— Красить тебя буду! – весело улыбнулась кобылка. – В Ритуале должны участвовать зебры – а ты у нас бесполосый! Надо исправить! Агата в это время твою подопечную разрисовывает, ну а с тобой я и сама повожусь!

Спустя еще полчаса с покраской было покончено. Вопреки первоначальным опасениям, Узури не стала красить его целиком, а лишь нанесла на его шерстку темные полоски. Но не черного, а красного цвета – по ее словам, жертвенную зебре было принято перекрашивать таким вот образом, символизируя кровавую дань, взимаемую жрецами Ска’терри в пользу Звезд. Закончив с пегасом, Узури принялась за себя. Сперва она накинула на плечи бесформенный черный балахон. Затем, слой за слоем, она надевала все новые и новые элементы одежды, постепенно превращаясь в нечто таинственное и страшное. Нижние участки ног Узури щедро вымазала густой черной сажей от железного котла; та же участь постигла и ее лицо, после чего она надела редкостно уродливую маску. Накинув капюшон, кобылка повернулась к Коппервингу.

— Ну, и как тебе? – Даже сам доносящийся из-под маски голос звучал иначе. Он был одновременно грубым и визгливым, злым и презрительным. От одного его звука пегаса передернуло от отвращения.

— Чудовищно, — честно признался он. – И я даже знать не хочу, где, как и откуда ты раздобыла такую маску. И тем более, насколько глубоко в безумие погрузился тот, кто создал такую мерзость изначально.

— Ха-ха-ха! – в ответ та лишь рассмеялась. Смех звучал еще кошмарнее, чем голос. Откинув капюшон, Узури стянула маску, и бережно провела по ней копытом. Спутанные космы волос, искаженный злобной гримасой рот с торчащими вразнобой кривыми зубами, выпученные глаза со старательно переданным выражением безумия… На Ночи Кошмаров она бы взяла первый приз – напугав при этом всех вокруг. – По легенде, впервые такие маски начал создавать сам Цесса Вечный. А конкретно эту я сделала сама, из папье-маше и старого парика для карнавала. В той книге оказалась на удивление подробная инструкция!..

— Ладно, нам пора. – Закончив приготовления, Узури ткнула копытом в сторону часов, стоящих на крышке сундука. Те показывали без десяти минут полночь. – Вместе со Скуталу занимайте область внутри Круга Нергала, она знает, где это. Скоро начнем. Что бы ни случилось, ничего не бойся. Следи за Скуталу. Это очень важно! Запомни главное – как пациент, «страждущий», она и только она имеет власть над Ритуалом, стоит лишь ему начаться. Ее желания будут законом – но ты должен понимать, что неверным словом она может разрушить все. Имей бы она опыт, Скут могла бы управлять Ритуалом, устранять огрехи, усиливать его силу – но пока что может его лишь невольно оборвать. Вы можете разговаривать, даже кричать – это нормально и помехой не будет. Поэтому делай что хочешь, но не позволяй ей прервать Ритуал! Звезды такого не потерпят, и последствия будут чудовищны. И ни в коем случае не выходите из круга, пока я сама вам не скажу! А остальное… – она вновь надела маску – Мы сделаем сами.
Спустя пару минут Коппервинг сидел в обнимку со Скуталу внутри Круга Нергала. Надо было отдать должное мастерству Агаты – из пегаски получилась весьма симпатичная юная зеброчка! А судя по довольной улыбке Скут, идея с перекрашиванием пришлась ей по нраву – и жеребец мог биться о заклад, что уже в ближайшее время можно было ожидать такой же выходки сначала от ее подруг, а потом и от половины школы.

Без предупреждения, резко взвыла дудочка из рога антилопы. Следом за ней послышался ритмичный металлический стук того диковинного барабана. Глазам пони предстала жуткая картина. Узури, сжимая в копытах похожий на косу посох, на коленях буквально ползла по земле. Курильница, закрепленная на вершине посоха, источала из себя густой, странно пахнущий зеленый дым. Следом за ней медленно переваливалось нечто огромное. Не иначе, Зулун. Старик был с головы до самых копыт закутан в какой-то невероятный костюм, при ближайшем рассмотрении словно бы сделанный из многократно сложенных пучков соломы, торчащими стеблями наружу, словно иглы. За счет своего наряда, старый солдат казался почти вдвое больше; на груди у него висел илу, барабанные палочки которого были окутаны оранжевым свечением телекинеза Агаты. Сама она шла рядом, и старательно поддерживала ритм илу своей дудочкой. «Иво», вспомнил Коппервинг. Тело единорожки было целиком скрыто под черным костюмом, внешне неприятно напоминающим мех какого-то хищного животного. На ногах и по бокам спины, где обычно пони носят парадное седло, у нее висело несколько десятков сплющенных с боков колокольчиков – тех самых, что он заказывал у Стил Смита. На голове что у юной книжницы, что у старого солдата, были рогатые маски – разные на вид, но одинаково уродливые и злые.

Диковинная процессия медленно приближалась к сидящим в Круге Нергала пони. Чудовищная какофония в какой-то момент стала еще громче и пронзительнее – когда Агата, словно заправская газель или сама Пинки Пай, стала хаотично дергаться и прыгать, добавляя к безумному оркестру глухой звон десятков агого.

Когда они подошли еще ближе, Коппервингу отчаянно хотелось зажать себе копытами уши. А Скуталу напротив, сидела с зачарованной улыбкой, отбивая копытом такт «мелодии». Наверное, это напоминало ей об агрессивной музыке столь любимых ей Громовых Летунов – о каких-то других объяснениях и думать не хотелось. На какой-то миг ему отчаянно захотелось встряхнуть пегаску, разбудить ее от этого наваждения… но он нашел в себе силы сдержаться. Вместо этого, жеребец еще крепче сжал кобылку в объятиях, с удовольствием отметив, что та ответила тем же.

Обойдя круг три раза, процессия разделилась. Зулун занял свое место на пригорке; усевшись прямо на землю, он просунул передние копыта в какие-то щели между элементами костюма, и теперь мог играть на илу самостоятельно. Агата продолжала хаотично скакать по всей поляне – но если вой ее иво еще хоть как-то сочетался с барабанами старика, то агого звенели совершенно невпопад, придавая звучанию поистине кошмарную интонацию.

Узури же тем временем то ползала, то передвигалась шагом, то валялась в грязи, словно пьяная. И на секунду не выпуская посох, она временами начинала издавать какие-то звуки. Именно звуки, ибо то рычание и плач, хохот и гнусавое завывание, просто невозможно было назвать членораздельной речью. Все это походило на какой-то безумный маскарад, словно бы пообещали некий приз за самый устрашающий костюм, самую отвратительную музыку, самую чудовищную актерскую игру. Хуже всего было то, что кто-то это все придумал, отточил и зафиксировал в таком вот «совершенстве» — и более того, оно каким-то образом работало. Еще раньше Узури говорила про то, что это «темный» ритуал, но Коппервинг представлял его совсем иначе. Темнота, балахоны, заунывное мрачное пение, нечестивое причастие из резной серебряной чаши кровью девственной кобылки – реальность же оказалась куда страшнее, безумнее, темнее.

Внезапно какофония прекратилась. После той мешанины грохота и шума, тишина буквально оглушала своим спокойствием. Повертев головой, Коппервинг увидел Агату, с поклоном ставящую перед Узури какое-то блюдо или поднос. Приняв его, зебра с силой шарахнула концом посоха о землю, вызвав целый поток дыма из кадильницы. Выкрикивая непонятные слова, она закружилась волчком, одновременно ступая в обратном направлении, обходя Круг Нергала. Описав полный круг, Узури провыла какую-то короткую фразу, и рухнула ниц у подноса, и затихла в неподвижности. Спустя казавшейся вечной минуту, она вскочила на ноги, и вперила бешеный взгляд прямо в Коппервинга. Тот вздрогнул сперва от неожиданности, а затем и от страха – прямо на его глазах темные прорези маски начинали сиять нестерпимо ярким серебряным светом.

Подхватив поднос, зебра на трех ногах заковыляла к замершим в испуге пони. Улыбка сползла с лица Скуталу, и она изо всех сил прижалась к жеребцу. Зашептав слова одобрения и поддержки, Коппервинг попытался было заразить ее своей уверенностью, которую на деле уже и не испытывал. Не имея возможности отменить или прервать Ритуал, им оставалось только вытерпеть его до самого конца.

По мере приближения Узури, символы круга вспыхивали серебряным огнем, словно бы пытаясь остановить ее, а затем медленно угасали. По телу зебры змеилась паутина молний; конечности дергались, а спина выгибалась, словно натянутый лук. Ее колотило от боли, а движения напоминали игрушку, ведомую неумелым кукловодом – но она упорно шла, направляемая какой-то другой, внешней волей. Еще один шаг – и последний круг, засияв в ослепительной вспышке, обратился в прах.

— Же-е-ертва, — гнусавым голосом протянуло существо, некогда бывшее Узури. Забыв обо всем, пегас вскочил на ноги, не собираясь сдаваться без боя. Ритуал или нет, но происходящее начало переходить все границы! Но прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, как его обхватило оранжевое сияние телекинеза, заключая его в прочный и неразрывный кокон.

— Агата! Пусти!.. – только и сумел выдавить пегас. Ответа не было; а сковывающая его магия, казалось, стала лишь сильнее. Из последних сил Коппервинг скосил глаза на Скуталу. В ее широко раскрытых глазах плескался ужас, а зрачки превратились в крохотные пятнышки. Кобылка цеплялась всеми копытами за его ногу, словно бы за якорь, являющийся последним островком нормальности посреди безумия и тьмы Ритуала.

— Узури! Очнись, Узури! – взмолился он. Не слушая пегаса, она подошла к нему вплотную, и принялась толстым слоем покрывать его глаза и веки отвратительно пахнущей грязью со своего подноса. И сколько он не пытался проморгаться, стряхнуть с себя эту липкую погань, все было бесполезно. – Узури!!!

— Ужас жертвы вечен! Боль жертвы питает Цесса Вечного! Кровь и жизненная сила жертвы наполнит собой тело страждущего! – Не обращая на него ни малейшего внимания, она продолжала свою работу. Вскоре оба его глаза были скрыты под толщей грязи, полностью лишив пегаса зрения. Под аккомпанемент ругани и проклятий Коппервинга, Узури протяжно завыла очередную молитву на непонятном языке.

В этот момент Скуталу отцепилась от ноги пегаса и вышла вперед, загородив его собой от зебры. И хотя у нее лязгали от страха зубы, она нашла в себе силы прикрикнуть на Узури:

— Пр…Прочь, ведьма! Не нужны нам твои ч-ч-чары! Отп-п-пусти нас!

Словно в ответ на ее слова, сияние вокруг Коппервинга ослабло, а сам он от неожиданности грохнулся наземь. Монотонная молитва Узури прервалась на полуслове, и наступила зловещая тишина. На самом краю слышимости пегас услышал странный звук – то ли писк, то ли едва слышный гул. Громкость его стремительно нарастала; казалось, что еще минута, и чему бы он не был предвестником, как оно уже будет тут. В голове пронеслись слова Узури: «делай что хочешь, но не позволяй ей прервать Ритуал! Звезды такого не потерпят, и последствия будут чудовищны!..» Объятый сверхъестественным страхом, жеребец отчаянно закричал, обращаясь к своей подопечной:

— Нееет! Скажи ей, пусть продолжает!

— Но, Коппервинг!.. Это… Это ведь какой-то кошмар, безумие!.. – недоуменно отозвалась та.

— Сейчас же! Пожалуйста! Ну же!.. – взмолился пегас. – Верь мне, прошу тебя!..

— Но… — секунду помедлив, Скуталу крикнула: — Узури, продолжай!

Странный звук пропал. Зебра продолжила свою молитву, словно бы и не прерывалась. Разве что телекинетическое поле, удерживающее своей хваткой пегаса, не заключило его в свою хватку вновь.

Ничего не видя, Коппервинг вслепую нащупал Скут, и сжал ее в крепких, почти до боли, объятиях. В ответ та сдавленно охнула, и прижалась к опекуну.

— Зачем? Зачем ты сказал, чтобы я велела ей продолжать? – шепнула она. – Это не просто какая-то древняя магия — это самое настоящее зло! В нет ничего из того, о чем ты рассказывал – вместо этого творится какое-то безумие!

— Ни о чем таком я и сам не знал, — виновато признался пегас. – А если бы мы прервали Ритуал на половине… случилось бы нечто ужасное. Даже думать не хочу, что это могло было быть!

Тем временем, зебра закончила свою молитву. Подойдя к пегасу, она железной хваткой обхватила его голову – а затем принялась слизывать языком ту вонючую грязь, что совсем недавно нанесла ему на глаза и веки. В тот же миг вернулась и музыка, разрывая уши мучительной какофонией.

Коппервинга передернуло от отвращения. Он прекрасно знал Узури, и отлично помнил некоторые особые части ее тела. И то, что сейчас влажно касалось его лица, жадными движениями смахивая эту отвратительную слизь, просто не могло быть языком его любимой зебры. Это было нечто мерзкое, бугристое, дурно пахнущее и совершенно чуждое всему этому миру. Кто или что сейчас занимало тело Узури, откуда это пришло и чем являлось – все это было совсем не тем знанием, которое он хотел бы постичь. Уже в который раз он содрогнулся от ужасов Ритуала – и, пожалуй, начал понимать древних зебр, объявивших Ска’терри войну на уничтожение. Если так они лечились – то как же тогда они проклинали врагов!?

Закончив с ним, зебра равнодушно отбросила пегаса в сторону, и направилась к замершей от страха Скуталу. Прежде чем Узури подошла к ней вплотную, кобылка взвыла, и попыталась было броситься наутек. В самый последний момент Коппервинг каким-то чудом успел поймать ее за хвост зубами, не дав покинуть границы круга.

— Пусти меня! Она идет ко мне – ты что, не видишь?! – визжала пегаска. Чувствуя, как жеребец настойчиво держит ее за хвост, не давая сбежать, она отчаянно забилась, словно пойманная на крючок рыба. – Пусти, пусти, пусти-и-и-и!

Прежде, чем он среагировал, Скут успела пару раз лягнуть его копытом прямо в голову, чудом не задев ни глаза, ни нос. Озлившись, он рывком подтянул ее к себе и навалился сверху, придавив к земле.

— Тихо ты, успокойся, — жарко зашептал ей в ухо Коппервинг. – Терпи, все почти закончилось! Мне тоже страшно, меня тошнит от ее действий и этой проклятой музыки, но! Я верю Узури. И верю в нее. Поверь и ты – и если не в нее, так хоть в меня, который верит в нее!

В этот момент тот жрец, ведьма, существо – которым некогда была Узури, подошло вплотную к сжавшейся от страха пегаске. Почти ласковым движением она коснулась ее подбородка, поднимая ее голову вверх… а затем неудержимым потоком выблевала съеденную ею слизь, прямо на ослепший глаз Скуталу.

Отчаянный вопль, полный отвращения и ужаса, разнесся по окрестностям. Пегаска отчаянно металась в захвате Коппервинга, из последних сил сдерживающего ее бешеные рывки. Но сколько ни трясла она головой, сколь не терла освобожденным-таки копытом глаз – все было бестолку, мерзкая гадость прилипла, словно клей. Наконец, она оставила безуспешные попытки – и горько разрыдалась, изо всех сил вжимаясь в обнимающего ее пегаса.

Ритуал тем временем близился к завершению. Бешеным ритмом взвыли клятые инструменты Ска’терри, вновь что-то завопила Узури – но уже как-то вяло, без прошлого напора, словно бы даже успокаивающе. В какой-то момент Коппервинг с удивлением обнаружил, что зрение к нему возвращается. Но… чего-то словно бы не хватало. То ли четкости, то ли цветов, то ли дальности обзора. Он посмотрел на Скуталу – отвратительные бурые потеки исчезали, осыпаясь мелкой темной пылью. Сама пегаска к тому моменту потеряла сознание, не вынеся чудовищности происходящего. Осторожно взвалив ее к себе на спину, Коппервинг собрался было выйти из круга, но тут его взгляд упал на Узури.

Зебра отчаянно каталась по земле, бешено молотя всеми четырьмя ногами. Тело ее выгибало вперед и назад, рот был широко открыт, но с него не срывалось ни звука. Наконец, ее конвульсии ослабли, и она без сил вытянулась на земле.

— Можно… Теперь – можно!.. Выходите… Ооо, Предки!.. – Отчаянным движением она сорвала с головы маску. Подбежавший к ней Коппервинг, едва взглянув на ее лицо, замер в ужасе. Казалось, что Узури постарела лет на десять. Под налитыми кровью глазами пролегли темные круги, скулы заострились, само лицо выглядело опухшим и прямо-таки мертвенно-бледным. Глядя на ошарашенного жеребца, зебра скривила губы в кривой усмешке:

— Ну и как… тебе… Ритуал? Теперь понимаешь… почему должен быть… в тайне?

— Понимаю, — глухо ответил пегас. – Потому что если такое вскроется, никто и никогда не станет доверять зебрам.

— Верно! Так цени…те же то, чему были свидетели!.. – Тут к ней наконец-то подбежали Зулун и Агата. Не способный самостоятельно освободиться от громоздкого костюма, старик напоминал не зебру, а скорее бизона – разве что с толстыми, как у слона, ногами. Подняв Узури магией, Агата уложила ее на спине Зулуна, и торопливо сунула ей горлышко фляги с водой. Жадно глотнув, она перевела взгляд на пегаса:

— Ритуал… Ритуал прошел успешно. Ее глаз полностью исцелится через три дня.

— А что с моим зрением? Узури! – отчаянно крикнул Коппервинг.

В ответ та лишь устало улыбнулась:

— Если бы нас постигла неудача, ты ослеп бы сразу. Радуйся, что эта пигалица тебя на самом деле любит…

Оставив позади едва не умершего от облегчения пегаса и его подопечную, Узури со своей свитой медленно направились в лагерь. Ритуал был совершен – но какой ценой?..

— Жду тебя на месте! – чтобы придать своим словам больший вес, Вайлд Панч постучал копытом по деревянной двери, ведущей в по-спартански скромные покои Айроншилда. Хотя, дверью это можно было назвать лишь с натяжкой: наспех сколоченные и подвешенные на скрипучие петли доски – не более.

— Так точно! – отозвался человек.

Затянув ремень потуже и проверив, надежно ли крепятся ножны, он скользнул взглядом по стене, выполнявшей роль его памятки. Добрая ее половина была скрыта за всевозможными записями и памятками: начиная от времени принятия внутрь различных ингредиентов для последующей адаптации организма и заканчивая расписания лекций и самостоятельных физических тренировок. Но среди всего этого нагромождения особое место занимало письмо Литлвиш. Выполненное скорее в стиле красочной поздравительной открытки, оно изображало юную пони-воительницу, смущенно протягивающей своему облаченному в сверкающий доспех избраннику пышный букет хризантем на фоне радужных водопадов. Избранник получился не очень умело, но, как это говорится, с видимым старанием: фигурой он был схож с минотавром, но руки-ноги больше походили на копыта, а вместо рогов красовалась буйная шевелюра. Да и на самом рисунке были отчетливо заметны многочисленные помарки художника, но желание автора преподнести свой порыв в нужном ключе пробивалось с такой любовью, что Айроншилд просто не мог оставить его пылиться в углу.

Выйдя в уже отреставрированный королевский зал, он на какое-то время позволил себе остановится и полюбоваться видом. А посмотреть было на что. Потолок украшали изображения солнца и луны, сплетенные в причудливом и одновременно гармоничном танце. Вдоль стен были развешаны шелковые полотна, последовательно ведущие рассказ о деяниях сестер-аликорнов, финалом которых являл собой поистине божественный узор их нерушимой дружбы, окаймленный шестью пони – олицетворениями элементов гармонии.

Приветливо кивнув встретившимся ему рабочим – а после той «героической» схватки с кокатриксами в замке его знал каждый первый – Айроншилд вышел за главные ворота. Реставраторы еще только приступили к своей работе, но даже человеку было ясно, что стертые войной и временем остовы будут старательно и бережно восстановлены. И снова он остановился. Теперь уже взирая на величественные чернокаменные башни, стоявшие чуть позади замковых ворот. Зачарованные магией аликорнов и неподвластные времени, они всегда вздымались выше любых здешних построек – дабы никто не усомнился в могуществе принцесс.

Со слов Найтлайт Луне и Селестии это архитектурное решение не особо пришлась по душе, но они не стали вносить какие-то изменения в план своих подданых – лишь попросили не делать их опочивальни в башнях чересчур помпезными и экстравагантными. И да, это были именно они – места, где божественные правительницы Эквестрии находили свое уединение, когда в этом была необходимость.

Айроншилд нахмурился, вспомнив еще кое-что из того, что успела рассказать ему стражница ночи после их… времяпрепровождения:

«Башни были недосягаемы ни для кого, кроме аликорнов – каждая из них могла войти в сокровенные своей сестры, ибо не было между ними тайн, присущих простым смертным, коими являлись их подданные. Но явив миру свою искаженную сущность, Найтмер Мун отреклась не только от родственных уз, но и от самой себя. И не могла она более ступить за очерченный ими же порог. Преисполненная гнева, обрушила Темная Госпожа невиданную доселе силу, желая стереть саму память о днях былых, но потерпела неудачу — лишь опалила в черное, некогда сверкающие белым и голубым башни.»

Будучи первой из сестер, кто вернулся в древний замок, Луна не стала тревожить опочивальню любимой сестры. Пробыв в своей башне несколько часов, она вышла обратно так же, как и вошла – без малейшего намека на эмоции. Холодный, подобно сиянию звезд, взгляд ее заставил даже Найтлайт – одну из самых доверенных приближенных Принцессы Ночи – воздержаться от вопросов.

У башен была еще одна интересная особенность. Установленные по всей территории замка магические светильники и факелы не освещали их, а сами башни не отбрасывали тени. Вообще. Но лишь в темное время суток. И когда последний лучик изредка видимого отсюда солнца скрывался за горизонтом, черная каменная кладка начинала поглощать любой падающий на нее свет. Что на фоне остальных построек заставляло башни выглядеть подобно провалу в реальности или черной дыре. Было ли так задумано изначально, или причиной стали попытки Найтмер Мун пробраться внутрь, человек не знал. Но смотрелось это жутковато.

Айроншилд достал из кармана похожий на тонкий стеклянный стержень – светлячок. Встряхнув его как следует, и дождавшись, пока он начнет озарять пространство вокруг ровным белым светом, мужчина двинул дальше – в сторону границы Вечнодикого Леса, где его должен был ждать Панч.

Не сбавляя шага, человек поднял голову: на черном, усеянными звездами полотне неба не было ни облачка, но снег, подгоняемый легкими порывами ветра, падал на землю, совершенно не заботясь о таких пустяках. Лес сам устанавливал свои порядки. И Айроншилду это рвало шаблоны по полной программе. Даже магия единорогов, к которой он уже давно успел привыкнуть, не могла создать что-то из ничего. Тот же Коппервинг, обладающий неоспоримым талантом к управлению погодой, не способен был жахнуть молнией, ни имей он поблизости хоть какой-нибудь источник. Но Вечнодикий Лес ломал, казалось бы, самые фундаментальные законы, присущие любому миру.

Правда, зажжённый Принцессой Луной очаг несколько приструнил Его изменчивую натуру, установив вокруг замка некое подобие защитного купола и принеся этому месту более-менее привычный порядок вещей. Но стоит лишь пройти чуть дальше, километра три-четыре, как погода возвращалась к привычному своевольству.

- Ничего такого, к чему бы я ни привык, — буркнул Айроншилд, все же запахнув ворот кафтана, который в силу его нового образа жизни пришлось несколько подрезать и доработать, дабы он не стеснял движений. Человек не боялся холода, он в каком-то смысле даже наслаждался им, но его личные ощущения далеко не всегда совпадали с тем, что без дальнейших последствий мог перенести организм. К тому же, чем дальше он отходил от замка, тем холоднее становилось.

Айроншилд свернул с дороги, ведущей в Понивилль, и стал буквально продираться через густые ветки пепельника – весьма занимательного кустарника. Свое название он получил за серого цвета листья, пронизанные темными прожилками, и черно-пепельные соцветия – точь-в-точь как непохожие друг на друга снежинки. А занимательным он был по следующим причинам. Первая, это сезон цветения: оно начиналось в конце осени и длилось до середины, а то и конца зимы. То есть, фактически, сезон приходился на самые холодные дни, когда Вечнодикий Лес накидывал на свои владения трескучее морозное покрывало. Вторая – его борьба за территорию, больше похожая на самую настоящую войну. Любые другие растения, посмевшие покуситься на место, где обустроился пепелник, нещадно уничтожались; даже деревья не в силах были пустить рядом свои корни. Ботаники Эквестрии и по сей день вели нескончаемые споры на тему способа размножения пепельника, но ясно было одно: уж если он закрепился где-то, то вывести его оттуда становилось самой настоящей проблемой. Ветви, крепкие и гибкие, с трудом поддавались даже остро наточенной стали. А если вы решите выкорчевать этот кустарник, то должны подойти к вопросу со всей серьезность, потому как даже самая малая его часть, оставшаяся в земле, с упорством минотавра пробьет себе путь наверх и вернет растение к жизни. К счастью, пепельник никогда не выходил за пределы Вечнодикого Леса, произрастая преимущественно вдоль дорог и тропинок. Но бывали и неприятные исключения – например, главный тракт, на котором за прошедшую тысячу лет пепельник успел прочно обосноваться.

Закончив с этой небольшой полосой препятствий, Айроншилд остановился и негромко выругался: почти весь его кафтан покрывала густая пыль, что осталась от соцветий чертового кустарника. В отличие от крепких веток и листьев, они распадались подобно пеплу, приложи к ним силу чуть большую легкого прикосновения. Пройди он вдоль дороги еще около километра, то нашел бы прореху в этой живой изгороди, но тратить время на обходной путь ему было попросту влом.

Отряхнувшись, человек задумчиво почесал затылок. Старый следопыт сказал, что оставит ему метки, ведущие к месту их сегодняшней встречи, но вот какого рода должны быть эти самые отметки умолчал. Хотя, блин, какие тут могут быть еще отметки, кроме следов на снегу?..

Не спеша, вперившись взглядом себе под ноги и освящая путь светлячком, Айроншилд двинул дальше. И правда, не пройдя и пары шагов, он наткнулся на свежие следы копыт… которые начинались так же внезапно, как и обрывались… Более того, чем дальше человек продвигался вперед, тем больше он не понимал, что тут вообще происходит. Следы появлялись то тут, то там в абсолютно хаотичном порядке, словно их обладатель был в стельку пьяным пегасом. Ну, если с первым мужчина легко бы согласился, то второе ставило его в тупик: у Панча не было крыльев. Ну не мог же старик прыгать по деревьям, аки Скратти. Сам зверек, не разделяющий столь ранних пробуждений, остался дрыхнуть в замке, чтобы после докучать своему двуногому другу, когда тот приступит к физическим упражнениям.

Айроншилд поднял глаза, изучая кроны деревьев. Ага, вот оно! В паре мест ветки явно были кем-то или чем-то потревожены, и упавший снег был тому подтверждением. Радость найденной улики быстро прошла, как только стала ясна ее абсолютная бесполезность.

Раздраженно выдохнув облачко пара, человек еще раз осмотрелся и наконец заметил хоть какую-то закономерность: обрывочные следы на земле и прорехи в кронах вели в определенном направлении – на север. Стараясь не забивать себе голову мыслями о том, как Панч провернул этот фокус, Айроншилд все так же потихоньку шел к предполагаемому месту их встречи.

Внезапно, на самой границе зрения что-то блеснуло. Пока разум пытался осмыслить происходящее, тело инстинктивно отклонилось назад. Переносицу прочертила обжигающая вспышка – пущенный со всей силы снежок без сомнений предназначался его голове. Секундой позже еще один снаряд полетел в сторону Айроншилда, теперь уже под другим углом и метя в корпус. В этот раз человек был готов и просто отошел в сторону:

- Панч, — вытянув перед собой магический светильник, крикнул он, — ставлю пять лет своей жизни, что это ты. Никто другой не стал бы забираться сюда в такую рань.

Широкий ствол похожего на осину дерева пришел в движения и из-за него вышел старый следопыт, облаченный в зимний маскхалат.

- Аккуратнее со ставками, парень, — откинув капюшон, хрипло рассмеялся пони и направился к ученику. – Ибо с последним ты дал маху.

- Вот как? Стало быть, есть еще заговорщики? – когда пони подошел ближе, мужчина заметил, что его обычно голубые глаза были почти черными, от неестественно больших зрачков – верный признак того, что следопыт использовал совиное зелье, позволяющее прекрасно видеть в темноте.

Поморщившись от ударившего в глаза света, следопыт надел висевшие на шее солнечные очки, заставив человека задуматься – мог ли его учитель быть неготовым хоть к чему-то.

- Хех… нет, уже нет, — покачал головой Панч. В зимнем камуфляже и с очками в довесок, он теперь походил на заправского героя старого, но бодрого боевичка. – А вот насчет самих заговорщиков ты прав, — он поднял взгляд, указывая на одну из потревоженных заснеженных крон. – Их работа… — жеребец собирался добавить что-то еще, но вместо этого резко взмахнул копытом, устремив в лицо Айроншилда целый ворох снега.

Словно по наитию, мужчина сделал шаг назад и поднял руки в защитном блоке, не давая снова застать себя врасплох.

- Неплохо-неплохо, — довольно ухмыльнулся старик. – Реакция у тебя что надо, но вот над внимательностью надо поработать: я минуты три шел в нескольких метрах от тебя, покуда ты бродил кругами с разинутым ртом, как деревенская кобылка по столичной площади… — он снова поднял копыто, но теперь уже чтобы нарочито медленно почесать за ухом. – Расслабься, больше никаких внезапных атак, — добавил Панч, не без улыбки наблюдая за тем, как напрягся его подопечный, — во всяком случае, пока…

Плечи Айроншилда опустились, но внутренняя паранойя продолжала держать его в боевой готовности на случай новых сюрпризов.

- Признаю, ты меня подловил, — стараясь выглядеть непринужденно, ответил он. – Начиная с «места встречи» и заканчивая этим маскарадом. Я-то думал, что топать мне еще и топать…

- Типичная ошибка новичка, — без тени иронии заметил жеребец и куда-то в сторону. – Идем.

- Куда?

- Просто двигай крупом.

Человек последовал за наставником, углубляясь все глубже в чащу леса.

- Так вот, — продолжил пони, — как и все – я подчеркиваю – все новички в нашем нелегком, но благородном деле, ты совершил классический промах, а именно – слишком увлекся своей целью. Чем повесил на глаза шоры, совершенно не заботясь о том, что происходит вокруг. Я тебя не виню, ибо сам был таким попервости, но… — он внезапно прервал свою мысль, — что мы щас прошли?

- Э-э-э… – сбитый с толку, Айроншилд растерянно оглянулся по сторонам в поисках ответа. дерево?

— Ну, деревьев тут полно, — жеребец усмехнулся, — но вот одно выделялось на фоне остальных – кора в паре мест выглядит чересчур гладкой, словно отшлифована. Древесный волк недавно кормился, значт… — он многозначительно посмотрел на человека.

— … значит… это отбившийся от стаи или же изгой, — закончил тот, вспоминая недавние уроки Панча. – В противном случае, обглоданных деревьев было бы куда больше.

Вернувшись из дозора на следующий день после пробуждения Айроншилда, старик к его удивлению не стал корить его за устроенную самодеятельность, да и вообще не касался того злосчастного события – лишь поинтересовавшись самочувствием. Результаты поисков нового вида кокатриксов следопыт тоже не стал обсуждать. Выждав отмеренные врачом три дня постельного режима, жеребец приступил к обучению и начал с лекций об одном из самых известных всем пони творений Вечнодикого Леса – древесном волке. Информации по этому поводу он вывалил вагон и маленькую тележку – и это была только верхушка айсберга. Биология, повадки, иерархия стаи, ареалы обитания, особенности размножения и много чего еще – Айроншилд только и успевал, что записывать за ним, да после перечитывать и запоминать.

- Ничего не забыл? – Вайлд выжидательно посмотрел на него.

- Разведчик? Но я думал, что они уже успели исследовать все вдоль и поперек — с тех пор, как в замок прибыли строители.

- Зависит от стаи, — пожал плечами пони, — некоторые просто жуть, как любопытные… так, что там у нас на очереди?

Они продолжали углубляться в лес, а Панч продолжал задавать вопросы о древесных волках, совмещая их с совсем уж нелепыми на первый взгляд вопросами вроде «было ли дупло в том дереве?» или «какой день недели был перед тем, что был позавчера». От всей это чехарды голова Айроншилда пошла кругом, и он совершенно потерялся среди бесконечных опушек, ручейков и оврагов.

- Вот такой подход мне нравится, — резюмировал жеребец, когда они остановились у небольшого замерзшего озера, на островке в центре которого возвышалась столетняя голубая ель.

Айроншилд озадачено приподнял бровь, покрывшуюся к этому моменту легким налетом инея. Он взглянул на следопыта, стараясь одновременно прикинуть, сколько уже прошло времени с момента их встречи. Судя по взошедшему солнцу, а так же тому, что он не успел хоть как-то замерзнуть – около двух часов, не более.

— Никаких лишних вопросов с твоей стороны за время нашей небольшой прогулки, — продолжил пони, не обращая внимания на его удивление. – Но ты отвечал на все мои – пусть и, скажем так, не всегда успешно.

- Сейчас ты, наверное, поведаешь, к чему всё это было, — намеренно избегая прямого вопроса и превратив его в некую форму вопросительного утверждения, сказал человек.

Он бросил взгляд на кристальную гладь озера и почувствовал, как у него перехватило дух. Невообразимые, в чем-то диковатые узоры на льду переливались под солнечными лучами в причудливом и завораживающем танце. Природа Вечнодикого Леса, хоть и была по большей части враждебной, все же привносила некую красоту в этот мир — нужно было просто уметь ее разглядеть.

— Многозадачность. Идеальный следопыт должен быть не просто готов ко всему, — ответил Панч и для пущей серьезности, поправил очки. — Он должен… нет, обязан одновременно держать в голове хренову тучу информации, подмечать, шо творится вокруг, просчитывать любой возможный исход событий, не забывая и о текущей цели. И… — Панч с ухмылкой взглянул на своего ученика, — если дела его все же стремительно покатились в Тартар, доверять своей интуиции.

- Ага… — протянул мужчина, видя, куда клонит его наставник. – Выходит, что я таки не балбес, а молодец.

- Балбес и, еще каких поискать, — смеясь, осадил его эго пони. - К хорошему чутью надо бы приложить не менее хорошую подготовку.

- Значит, многозадачность…

- Именно! И давай-ка закрепим ее еще разок – на обратном пути, — он поднял копыто и посмотрел на часы с ударопрочным двойным стеклом, в которые также были встроены компас и магическая подсветка. – Как раз успеем вернуться вовремя – ты же не забыл о пепельнике?

Айроншилд в отвращении скривился, а во рту возник фантомный привкус этой гадости:

- Такое забудешь, но, — он похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане лежал небольшой флакон со смесью льняного масла и пыли, оставшейся от соцветий растения, — я прихватил его с собой – на случай, если мы задержимся.

- Не морщи так нос, приятель – если окажешься голым посреди промерзшей тундры, еще спасибо скажешь. Согревает – мама не горюй! А лучше привыкай: почти все наши зелья и отвары на вкус едва ли не хуже стряпни моей тещи, — хохотнув, Панч перевел взгляд на человека и махнул копытом. – Потопали уже, — проворчал он, видя, что не вызвал своей шуткой на лице двуногого никаких эмоций, — Расскажу тебе кое-чо для, так сказать, общего развития. Не боись, записывать ничего не надо. В случае чего, потом повторю.
Обратно Вайлд повел его другим маршрутом – более, как показалось человеку, коротким.

В этот раз лекция была об истории и структуре Ордена Следопытов, что зародился в незапамятные времена, еще до появления сестер-аликорнов.

В те далекие времена не существовало еще единого государства, что известно сейчас под именем Эквестрия. Многочисленные поселения земных пони были раскиданы среди дремучих лесов, бескрайних степей и холодных отрогов гор. Окруженные далеко не дружелюбной местностью и подвергаемые постоянными атаками дикого и подчас смертельного зверья, они, тем не менее, не сдавались, и с присущим их племени упорством отвоевывали себе место под солнцем. Но за это приходилось платить немалую цену. Хорошо обученное ополчение было вполне способно оберегать деревни, но попытки расширить территорию, основать новое поселение, а порой даже и простые вылазки в лес, нередко заканчивались весьма плачевно. Нужен был кардинально другой подход. И вот, на очередном собрании старосты порешили – если они хотят что-то изменить, то надо брать дела в свои копыта. С этого дня каждое поселение должно было выделить хотя бы небольшой отряд добровольцев, которые за годы своей жизни успели не на словах познакомиться с ужасами, таящимися в темных чащах, под толщей воды и глубоких пещерах. В их обязанности так же вменялся регулярный обмен навыками и опытом. Только так, объединив усилия, могли они стать первой линией обороны — авангардом, что должен был бороться с врагом на самых дальних подступах.

Надо ли говорить – первые годы унесли немало храбрых жизней. Кто-то нашел свою смерть в когтях мантикоры, кого-то задрала волчья стая, кто-то не смог выбраться из цепкой хватки топких болот. Но самые сильные и ловкие, наиболее умные и хитрые, по-настоящему смелые и упорные – выжили. Выжили, чтобы стать первыми учителями, наставляющими будущие поколения следопытов, дабы они не совершали тех же ошибок и были готовы встретить любые опасности во всеоружии.

Время шло, молодой орден набирался опыта, но никакой опыт и смекалка не могли совладать с наступающими виндиго и их магией. С болью в сердце земнопони покинули обжитые места и следом за единорогами и пегасами отправились на юг.
Панч вел свой рассказ неспешно, то и дело останавливаясь или замолкая на секунду, заставляя этим Айроншилда в судорожно проигрывать в голове последние секунды их пути в ожидании очередного внезапного вопроса. Но старик лишь загадочно улыбался и продолжал свое повествование.
Одолев совместными усилиями злых духов зимы, уже объединенные племена принялись за освоение новых земель. Не сказать, что следопыты с радостью делились секретами с единорогами или пегасами – былые обиды все еще сидели занозой в креппкой памяти земных пони – но, все же, прошло совсем немного времени, как новые талантливые рекруты пополнили их ряды. Теперь Орден Следопытов был готов ответить на любые вызовы, что могла бросить на них дикая природа.

Явление Селестии и Луны стало началом новой эры развития Эквестрии. Разрастались старые города и закладывались новые, расширялась территория страны и реорганизовывались институты государства. В те же года был основан прекрасный и величественный Кантерлот, ставший символом силы и единства объединенных народов пони. Изменения не обошли стороной и Орден, пусть и коснулись его в куда меньшей степени. Эквестрия была разбита на округа, наблюдение за каждым из которых вверялось уже сплоченным и притертым друг к другу группам следопытов. Централизованного управления не предполагалось – лишь в случае войны Орден полностью переходил в подчинение верховного командования, исполняя роль разведчиков и войск экстренного реагирования. В остальное же время следопыты действовали в соответствии с ситуацией и собственными соображениями, отчитываясь время от времени одному из старост округа. Этим званием, прошедшим сквозь века от самого образования Ордена, награждали наиболее опытных и заслуженных следопытов – чаще всего тех, кто уже отошел от дел, посвятив себя обучению новобранцев. Панча, кстати, до сих пор просили взять управление над одним из округов. Но что тот постоянно отказывался, ссылаясь на то, что его место в поле, а не за письменным столом.

Так что на данном этапе Орден представлял собой полувоенную организацию, где в первую очередь ценились личная инициатива, умение находить нестандартные решения и легкая толика паранойи. Наверное, именно это – а еще здоровое пренебрежение правилами – стало причиной, почему следопыты без каких-либо проблем приняли в свои ряды вернувшихся из добровольного изгнания сарозийцев. Пока в гвардии бурлили нескончаемые споры и дебаты, следопыты и дети Луны уже вовсю обменивались опытом, учась друг у друга новым тактикам и приемам. Несколько увлекшись, Панч признался, что старосты даже не стали принудительно расформировывать прибывшие к ним отряды сарозийцев, обозначив это лишь на бумаге.
- А среди вас служили пришельцы? – поинтересовался Айроншилд, когда среди поредевших крон деревьев в отдалении замелькали чернокаменные пики башен. – Ну… не-пони?

- Имеешь в виду среди эквестрийских следопытов? Бывало, — ответил Панч, перешагнув через выступающие из земли корни. – Но не всем эта практика приходится по душе, — добавил он секундой позже и скривился. – Во всяком случае, с одной такой стервой я знаком лично.

- Надеюсь, со мной у тебя не возникнет проблем. Я бы не хотел…

- Чушь! – с вызовом в голосе воскликнул старик. – Эта выскочка может думать о себе все, что ей вздумается, но… — он выразил свое отношение к неизвестной человеку личности в емком и крепком ругательстве, — молоко на губах не обсохло, короче.

Айроншилд понимающе присвистнул, краям глаза продолжая рыскать вокруг на случай, если Панч снова разразится мозговыносящим вопросом:

- Да я смотрю, вы с ней прям на ножах, — сказал человек. – Знакомая песня.

- Знакомая, да не очень, — огрызнулся старик. – Короче, — он тяжело посмотрел на него, пресекая дальнейшее разговорчики, — не лезь вперед батьки в пекло – успеется еще. А давай-ка пока веди нас дальше сам, а то я чёт подустал. — Панч явно отдал этот приказ лишь для смены темы, ведь проложить обратный маршрут по столь явному ориентиру, как замковые башни, не смог бы только слепой.
По возвращении Айроншилда ждал приятный сюрприз: вместе с очередным обозом прибыла Твайлайт и Нёрди Боффин, теперь безвылазно обитающая в библиотеке, помогая подруге с переводом старых текстов. Но день был в самом разгаре, и у человека впереди было еще множество дел: новые лекции сменялись повторением уже изученного, следом шли тренировки – да и Скратти тоже требовалась толика заботы и внимания. Поэтому, как бы ему не хотелось пообщаться с новоприбывшими друзьями, пришлось задвинуть это желание на второй план.

Уже вечером, изрядно пропотев за долгое занятие, человек наконец отложил в сторону тренировочный деревянный меч. Приняв контрастный душ и наспех перекусив, Айроншилд поспешил в библиотеку. Скратти хотела было отправиться вместе с ним, но прикинув, что ей точно не позволят бесцеремонно шнырять среди древних книг и манускриптов, решила вместо этого погонять обосновавшихся в окрестностях замка птиц.

Вглубь просторной залы уходили бесконечные ряды книжных шкафов и полок. Войдя внутрь, Айроншилд с удовольствием вдохнул тот особый спертый воздух, что является непременным спутником многих тысяч книг, собранных под одной крышей. Будучи ребенком, он частенько пропадал в библиотеке за чтением очередного героического эпоса различных народов мира, то и дело представляя себя на месте несущего спасительный огонь Прометея или неустрашимого Добрыни Никитича. Любую из книг можно было взять домой, но ему нравилось то вдохновение и умиротворение, что дарили эти стены. Даже вечно хмурые библиотекари виделись в его воображении преисполненными мудростью старцами, хранившими древние знания.

Пройдя мимо статуи Старл Свирла Бородатого, человек свернул в небольшой закуток, где Твайлайт обычно проводила свои научные изыскания – словно стараясь уединиться в и без того пустующей библиотеке.

Единорожка и Нёрди корпели над объемным свитком, конец которого едва ли не сваливался с противоположной стороны стола. Заметив Айроншилда, они помахали ему копытами, но их приветствие вышло каким-то натянутым, будто они хотели избежать очень неприятного для них разговора. Мужчина мысленно пожал плечами, сославшись на поздний час и усталость своих подруг.

- Ух ты… — неуверенно улыбнулась Твайлайт, когда Айроншилд подсел к ним. – Я думала, что Панч отпустит тебя несколько позже, — она посмотрела за плечо человека, где под потолком висела магическая проекция часов, видимая из любой точки библиотеки. Стрелки показывали без пяти восемь.

Мужчина добродушно усмехнулся:

- Так бы и вышло, не возьми я у одной пони привычку планировать свои дела заранее, — сказал он, на что Нёрди многозначительно закатила глаза. – Ты успела заинтриговать меня словами о важных новостях. Так что… вот он я!

Кобылки переглянулись, и человек был готов поклясться, что они обмениваются неслышимыми для него мыслями.

- Ну…кхм… — прокашлялась земнопони. – Мне еще надо разобраться в запутанном ключе одного засекреченного грифоньего письма, так что буду кратка. Раз уж я тут осела на неопределенный срок, проблем с нашими уроками возникнуть не должно. Главное, чтобы ты время нашел.

- Ну, старик вошел в положение и обещал не нагружать меня по первости, стало быть… — протянул он, не понимая, с чего вдруг эти пони смотрят на него так, словно в чем-то виноваты. – Время найдется…

- Вот и зашибись! – поспешно перебила его Нёрди. – Значит, договорились… Ну, Твай… до завтра тогда, ага?

- Да, Нёрди, до завтра… — тяжело вздохнула единорожка, провожая взглядом свою уже удаляющуюся подругу. Подхватив свиток, она с преувеличенным старанием принялась его скручивать. Несколько раз, словно бы недовольная результатом, кобылка начинала заново – со стороны же казалось, будто она просто тянет время.

- Тва-а-ай… — обратился к ней Айроншилд, уже в не себе от подтачивающей его паранойи. – Так что за новости?

- А?.. Ой, прости… я… я просто задумалась…

- Не слишком ли быстро она свалила? Я точно не помешал?

- Н-нет… мы как раз закончили… Как у тебя дела? – кобылка выдавила из себя очередную улыбку, но получилось это, мягко говоря, не очень убедительно. – Прости, что не смогла тогда навестить вместе с Эпплджек и Флаттершай…

- Я в полнейшем порядке, — ответил человек и подозрительно на нее посмотрел. – А вот о тебе такого не скажешь. Если ты устала, давай встретимся завтра утром, я…

- Нет-нет, усталость тут не причем… просто, Скуталу…

- О, боги… — сердце его ёкнуло от закравшихся в душу мыслей. – Только не говори, что началось заражение или, еще хуже…

- В том то и дело, что она идет на поправку… Чего не скажешь о Коппервинге…

Айроншилд терпеливо смотрел на нее, не желая прерывать очевидными вопросами.

- Это случилось так внезапно, никто не подозревал… эта зебра, Узури… она провела одной ей известный ритуал, который вылечил глаз Скуталу, но ценой зрения Коппервинга…

- Что?.. – на мгновение ему показалось, что магический переводчик дал сбой – настолько невозможным и диким было сказанное единорожкой.

- Да знаю я! – с досадой бросила Твайлайт. – Не доглядели… — она выдала нервный смешок, осознав, как нелепо сейчас прозвучали ее последние слова. – Но теперь уже ничего не поделаешь…

- Вот так просто? – человек растерянно посмотрел на кобылку, ошеломленный ее вердиктом и тем, что ему не послышалось. – То есть, Коппервинг ослеп на всю жизнь?

- Нет… Во всяком случае, если верить Узури. Она заверила Коппервинга, что слепота продлится месяц, максимум – два… — по ее лицу пробежала тень. – Заверила, чтобы исчезнуть почти сразу же после ритуала… ох, не добру всё это…

Айроншилд провел ладонями по лицу и шумно выдохнул:

- Скуталу и правда лучше? – спросил он спустя несколько секунд. – В смысле, никаких побочных эффектов и прочего?

— Доктор Хорс говорит, что да. И что бы ни было причиной этой сверхъестественной регенерации, глаз исцеляется прямо на… глазах, уж прости за тавтологию. – Твай натянуто хихикнула своей невольной шутке.

- Ох, Коппервинг, чертов ты упрямец… — прошептал человек. – Но благородный упрямец, что ни говори. Поступил, как настоящий мужчина…

- Он не хотел никому говорить о своем состоянии, — тихо сказала единорожка, — но такие вещи невозможно долго держать в секрете. Сейчас весь Понивилль говорит об этом… чудесном исцелении…

- Я навещу его, как только смогу, — заверив скорее себя, чем Твайлайт, сказал Айроншилд. – Нет, я завтра же буду просить Панча об увольнительной…

Кобылка положила ему копыто на плечо и тепло улыбнулась. Вот только за этой теплотой до сих пор проглядывалось непонятное человеку чувство вины.

- В этом нет нужды, — сказала она. – Скуталу ни на шаг от него не отходит, да и сам Коппервинг просил передать, чтобы ты, цитирую, «не дергался и не драматизировал подобно изнеженной барышне».

- Стоило ожидать от него таких слов… — хмыкнул мужчина, не отбросив своих намерений вырваться, как только выпадет такая возможность. – Твай?.. – он озадаченно посмотрел на подругу, когда она, все еще не убирая копыта, закусила губу и отвернула взгляд.

- Есть еще одна новость… — ее голос дрогнул. – О твоем возвращении домой…

- А что, он откладывается? – Айроншилд ободряюще похлопал ее рукой. – Да не волнуйся ты так! Я ж понимаю, что это тебе не за хлебом в булочную сходить…

- Ты не сможешь вернуться! – в отчаянии выкрикнула пони. – Никак, понимаешь? – на ее глазах навернулись слезы. – Прости меня… я… я просто… я не знала, как тебе сказать…

В библиотеке повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием единорожки. Человек же словно окаменел от такой новости.

- Так… — наконец, выдавил из себя Айроншилд. – Давай по порядку… что, как и почему.

- Это невозможно… не считая записей сошедшего с ума пони, нет более никаких подтверждений тому, что между мирами возможно упорядоченное перемещение!

- Что это за записи и кто их автор?.. – человек пока еще сохранял видимое спокойствие, но все его существо уже начало стремительно затягивать в черную дыру.

- Бедняга Колд Фит… он – единственный из смертных, кто пережил пытки Дискорда. Я же не просто так позвала тогда Нёрди – не только ради твоего обучения… Я наткнулась на его записи, больше похожие на бессвязные каракули, в этой библиотеке… Я уловила общий смысл, но очень быстро уперлась рогом в стену, и попросила Нёрди о помощи… Вместе мы разобрались в этом запутанном клубке, но легче не стало… Понимаешь, Дискорд не пытал пони в прямом смысле слова – что-то подобное было ниже его извращенного самолюбия. Для каждого он придумывал «испытание», связанное с личными качествами и талантами несчастного. Драконикус заявлял, что у каждой из созданных им загадок есть решение – надо лишь взглянуть на проблему под другим углом. Он загубил множество невинных душ, но лишь Колд Фит… — единорожка сокрушенно вздохнула. – Дискорд швырнул его в открывшийся портал и, крикнув напоследок «Выход где-то рядом!», оставил Фита в ином мире… мире столь ужасном, где отсутствует само понятие пространства и времени… где черное похоже на сладкое, а белого вообще не существует… это… — ее передернуло, — прости, я не могу продолжать…

- И ты поверила запискам сумасшедшего? – горизонт событий остался далеко позади, но человек продолжал хвататься за призрачную надежду.

- Он не сумасшедший! Во всяком случае, не был им до встречи с Дискордом… Фит был признанным мастером телепортации: он мог, не моргнув глазом, перенести себя в другой конец Эквестрии и обратно! Он был гением своего времени. Как раз по этой причине Дискорд и устроил для него тот кошмар – драконикусу было интересно посмотреть, что предпримет умелый заклинатель, оказавшись в таких стрессовых условиях. И среди порожденных искалеченным сознанием изречений единорога, мы смогли отыскать четкие и однозначные формулы… ты можешь покинуть наш мир или любой другой, но куда ты попадешь после этого, не смогут сказать даже принцессы… ты можешь просто испариться, кануть в небытие без надежды на возвращение… Даже сам Фит – уже сломленный и потерявший себя – до конца не верил в то, что ему самому удалось создать портал, ведущий именно в Эквестрию. «Лишь растворившись в волнах первородного хаоса и став его частью, можем мы склонить чашу весов на свою сторону. Но бойтесь многоликого, ибо настроение его подобно бурлящему водовороту, а благость непостоянна и мнительна» – примерно так звучат его последние слова… Прости, Айроншилд… — Твайлайт с болью посмотрела на друга, — но единственный шанс для тебя вернуться домой – довериться слепой удаче. И вероятность успеха… ничтожна.

Время замерло. Кобылка не сводила взгляда с застывшего на месте человека, боясь даже вздохнуть. Наконец, он откинулся на спинку стула и привычным жестом провел ладонями по лицу. Единорожка ожидала увидеть после этого горькую усмешку, потрясение – гнев, в конце концов, но никак не пугающий своей отрешенностью застывший и холодный лик статуи.

- Ясно, — даже его губы двигались подобно механизму, без малейшего намека на эмоции. Мужчина медленно встал. – Идем, я провожу тебя.

- Айроншилд…

- Прости, я забыл, что у тебя еще есть дела, — не говоря больше ни слова, он направился к выходу.
На негнущихся ногах он идет к… да неважно куда – он просто идет, а мимо стремительно проносятся воспоминания из прошлого. Воспоминания о людях: близких, родных и просто знакомых – людях, которым он больше никогда сможет сказать: «Здарова, друг, давно не виделись!»; руки которых он больше никогда не сможет пожать и чьи объятия ощутить. Они все остались там – за точкой невозврата.

- Айроншилд, да послушай же меня! – знакомый голос с надрывом пытается достучаться до него. – Это же не конец!..

Он слышит ее, но не слушает – возможно, и хотел бы, но не может. Мысли и образы пожирают его с потрохами. Все то, в чем он пытался так долго себя убедить, на поверку оказалось банальным самообманом.

Теперь маски сброшены, и реальное положение вещей запоздало стучится в дверь.

- А, вот ты где! – еще один знакомый голос. – Э-э-э... все в порядке?

- Это неважно, — бросает он в ответ, пытаясь убедить себя в значимости сказанных слов.

- Простите, мистер Панч, но сейчас очень неподходящее время!

Старые воспоминания смешиваются с недавними, пробуждая в нем чувство вины и словно заставляя выбирать между ними. Он пытается прогнать их, но с таким же успехом можно сдерживать ситом напор воды.

— Ну уж нет, я не собираюсь стоять в стороне, когда мой ученик похож на ходячий труп!

— Айроншилд, ну прошу тебя…

— Я сказал, это не важно.

Он чувствует неведомую силу, мягко прикоснувшуюся к его плечу и тут же отпрянувшую.

На какое-то время голоса – но не чертовы мысли – замолкают, и он видит себя среди знакомых вещей. Руки сами собой тянутся к холодной стали в попытке занять сознание хозяина чем-то спокойным и размеренным. Он садится на кровать и небрежно отбрасывает ножны в сторону. Вжух-вжух. Точильный камень начинает неуверенно скользить по поверхности лезвия.
- Какого хрена тут происходит? – шепотом обратился к Твайлайт старый следопыт, встав в дверном проеме и не сводя взгляда с человека, все так же машинально продолжающего затачивать меч.

Вместо ответа единорожка лишь покачала головой и аккуратно подсела к мужчине:

- Айроншилд… — скользящий звук на мгновение прервался, а брови человека задумчиво сдвинулись. Раздраженно хмыкнув, он вернулся к своему занятию, не проронив ни слова.

Твайлайт не собиралась сдаваться так просто. Она взглянула на друга, надеясь углядеть за его отрешенным состоянием что-то, за что можно было бы зацепиться, но вновь натолкнулась на каменную преграду.

«Думай, Твайлайт, думай… к каждому можно найти подход и помочь. Даже если он настолько замыкается в себе… даже если не хочет, чтобы ему помогали… или не хочет признаваться в этом?» – ухватившись за последнюю догадку, она последовала дальше. – «Если считать Айроншилда типичным представителем своего вида, то можно с определенной долей уверенности утверждать, что люди не склонны проявлять свои эмоции в том ключе, как привыкли это делать мы – пони», — мысленно проговаривала единорожка сделанную ею же запись, что пошла потом в отчет для Принцессы Селестии. – «Могу предположить, что в случае сильного стресса запускается следующий защитный механизм: в первую очередь происходит попытка дистанцировать себя от возможного вмешательства со стороны окружающих путем…»

Внезапно монотонные движения Айроншилда на несколько секунд сменились почти остервенелыми, а его лицо перечеркнула гримаса боли – если не гнева.

«Хватит рассматривать его, как очередной объект для исследования!» – с молчаливой злостью прикрикнула на себя пони. – «Он же твой друг! Друг, переживания которого нельзя отсортировать и разложить по полочкам.»
Человек перевернул меч и принялся затачивать другую часть лезвия. Но этого уже было недостаточно: канувшее, словно в небытие, прошлое все сильнее упрекало его, обвиняя в предательстве и обрубая все надежды на светлое будущее. «Не обманывайся, этот мир никогда не станет тебе домом», — нашептывали ему. – «Здешние обитатели могут казаться сколь угодно радушными и понимающими, но для них ты так и останешься чужаком – изгоем. Просто смирись с этим – так же как и с тем, что с удовольствием променял бы нас на это… недоразумение».

Он не хотел ничего менять, не хотел выбирать между двумя жизнями. Ему просто хотелось остаться в абсолютной тишине – вдали от всех упреков, от самобичевания и этих взглядов… в которых он чувствовал немую поддержку и доброту. Которые вселяли надежду…

«Надежда!» – он зло стиснул зубы. – «Надежда рано или поздно сменяется отчаянием, а затем опустошением. Не лукавь, ты же с самого начала видел это все занимательным приключением. Словно за границу смотаться на годик-другой, да? Смена обстановки, новые друзья, новая работа – ну а потом — домой, когда все надоест. Или нет? Ох, друг, ты даже сторону не хочешь выбирать. Не-е-ет, швейцарский нейтралитет тут не прокатит».
Панч и Твайлайт молчали. Кобылка, как и Айроншилд, изо всех сил прогоняла лезущие в ее голову мысли: чем больше она думала, как помочь другу, тем запутаннее все становилось. Но одно она знала наверняка: она не оставит его – она найдет тот ключик, что откроет дверь и поможет достучаться до него.

Старый следопыт хмуро смотрел на своего ученика: ситуация отдаленно напоминала ему что-то – что-то из прошлого. Или кого-то… Угрюмый взгляд жеребца сменился пониманием, а его брови поднялись в удивлении. Он не был уверен на сто процентов, но уже это натолкнуло его на мысль, что в данной ситуации они с единорожкой, скорее всего, лишние.
Роящийся в голове хаос стал почти нестерпимым. Он на секунду остановился и, глубоко выдохнув, потер виски пальцами руки.
- Айроншилд… — увидев в этой заминке шанс, вновь обратилась к человеку Твайлайт.

- Айроншилд?.. – неуверенно переспросил он, и секундой позже камень вновь заскользил по сверкающему лезвию. – Сомневаюсь…

- Ты не обязан держать это в себе, — сделала единорожка еще одну попытку. – Мы…

- Я же сказал, это неважно! – с пугающей яростью выкрикнул мужчина.

Рука соскочила на острие, и ладонь пробороздил глубокий порез.

- Ох, Селестия! – испуганно ахнула Твайлайт. - Я сейчас… — ее взгляд заметался по комнате.

Человек замер, молча наблюдая, как каменная кладка под ним окрашивается алым.

- Не шевелись! – схватив телекинезом висевшее на стене полотенце, она закрыла им рану. – Мистер Панч…

- Уже ищу, милая, уже ищу, — следопыт подскочил к старому секретеру, на крышке которого были разложены мешочки и емкости, помеченные неизвестными ему надписями на людском наречии. – Чтоб меня… надо было продублировать на эквинском… — ворчал он, открывая все подряд и принюхиваясь к содержимому.

Мужчина недоуменно смотрел на постепенно проступающую под тканью кровь. Снедающие мысли унеслись прочь, оставив лишь физическую боль и… чувство заботы, с которой пытались помочь ему эти пони.

— Ага, вот оно! – воскликнул Панч и схватил небольшой сверток. – Измельченные листья жгучей поросли. Можно использовать и для… — попрекнув себя за бесполезную сейчас лекцию, он протянул сверток единорожке. – Нанеси на рану и прижми, как следует. Вполне хватит до того, как наложим швы.

Следуя его словам, Твайлайт взяла шепотку порошка, нанесла на широкий порез и как можно быстрее вновь закрыла его полотенцем.

Человек инстинктивно дернулся, а по его лицу пробежала недовольная гримаса.

- Потерпи, — заботливо взяв его руку в копыта, сказала пони. – Сейчас пройдет.

- Твайлайт, я… — пробормотал он с трудом, чувствуя, как его собственный голос словно пробивается через толщу воды.

- Потом, все потом, — мягко сказала она, аккуратно увеличивая силу заклинания, позволяя ране закрыться под воздействием жгучей поросли. – Мы лишь приведем тебя в порядок, а дальше… — ее голос дрогнул. – … мы оставим тебя одного… если ты на самом деле этого хочешь.

Человек повел плечами, и единорожка испугалась, ожидая, что он попытается вырваться. Но вместо этого Айроншилд развернулся к ней – насколько позволяла удерживаемая телекинезом рука – и неловко уткнулся лицом в плечо.

- Спасибо тебе… — виновато прошептал человек. – Спасибо вам за то, что вы есть… — Айроншилд усмехнулся, — Ну отлично, не хватало только выдавать на-гора избитые клише.

Твайлайт подалась вперед и потерлась мордочкой о его щеку. Из ее глаз текли слезы.

- Конечно, мы здесь, Айроншилд, — с трудом справляясь с нахлынувшими на нее эмоциями, сказала кобылка. – Мы бы никогда не бросили тебя одного…

- Кхм… милая, — прокашлялся жеребец, окончательно убедившись в знакомой для него ситуации. – Ты, конечно, молодец, но лучше не продолжай.

- Что?.. – единорожка с негодованием посмотрела на жеребца. – Но ведь…

- Я узнаю этот взгляд, — жеребец ухмыльнулся и посмотрел на своего ученика. Айроншилд поднял голову и наблюдал за струящейся вокруг его руки магией. Но теперь в его взгляде Панч видел умиротворение, а не молчаливую агрессию. – Есть в нем что-то от минотавров – те тоже любители послать всех к Дискорду и побыть в одиночестве, когда всё пошло по пиз… кхм… под откос. К нашей удаче, его хватило ненадолго…

- Эй… — тихо проговорил человек, наслаждайся столь желанным сейчас покоем. – Я же все-таки не каменный – могу и поиграть на публику.

- И это хорошо… короче! – жеребец пристукнул копытом. – Я за нитками и иглой, а ты, — он исподлобья посмотрел на единорожку, — сиди тут с ним, но даже не вздумай продолжать этот душещипательный разговор: надо будет – сам начнет. Лучше взбодри его темой о том, что только самый распоследний балбес способен ранить себя вне служебных обязанностей.

- О, да… — не без сарказма подхватил Айроншилд, — как же я теперь, без руки-то – придется брать больничный по недееспособности.

Панч многозначительно фыркнул:

- Ага, но правая рука в полном порядке, так что никаких увольнительных – завтра будешь учиться готовить целебные мази… — сказал он и покинул комнату. – Тоже мне, — донеслось до них его постепенно удаляющееся добродушное ворчание, — простой царапины хватило, чтобы растрогать его чуть ли не до слез…

- Больно?.. – участливо спросила Твайлайт, когда стихли шаги старого следопыта. – Я знаю одно заклинание… — оставшись наедине с Айроншилдом, она к своему смятению поняла, что не знает на какую тему стоит переключиться.

- Не нужно, — ответил человек и снова положил ей голову на плечо. – Лучше расскажи какую-нибудь историю…

Каверзная просьба заставила единорожку в легкой панике перебирать в голове множество прочитанных ею рассказов, повестей и даже научных статей. Но Айроншилд быстро успокоил ее самым неожиданным способом.

- Например, о Свирле Бородатом, — предложил он. – Ты так часто упоминала его имя, что я просто обязан услышать полную историю.

— О… сейчас… — Твайлайт перевернула импровизированную повязку и, собравшись с мыслями, начала свой рассказ. - Будучи жеребенком, Стар Свирл никак не проявлял своих выдающихся талантов, как бы ты мог подумать. Более того, все учителя пророчили его полную бесполезность, как единорога! Но Свирл был не из числа тех, кто сдается – он…

Слушая все более увлекающуюся своим рассказом Твайлайт, Айроншилд чувствовал, как его собственные пророки окончательно умолкли и оставили свои черные проповеди.

Прошлое осталось в прошлом.

Небольшая зарисовка из жизни Эквестрии

Обратная сторона медали

Fallout: Pandora's Box

Настоящая Дерпи

Зайка

Fallout Equestria: Under Radiant Sky

Жеребята идут в поход

Стеснительное безумие - поглоти меня!

Когда уходят цвета

Маяк-14

Одной крови

Глава 9