По ком мы голодаем

Глава 1. Понивилль ночью

В этот дом тебя ведет только инстинкт.

В Понивилле целая сотня таких же домишек. Днем они все красочные, и аккуратные, и чистые; каждый из них отражает характер своего владельца — игривый, или торжественный, или показушный. Но когда наступает ночь, цвета блекнут и сады, растущие рядом с домиками, вместе с украшениями на фасадах пропадают в темноте — от них остаются только неясные формы. Расплывающаяся пастель вечернего неба понемногу превращается в обычные линии, пока лучи опускающегося солнца не исчезают — тогда луна окрашивает весь город одним серебряным цветом и заполняет его тенями.

Но внутри маленьких домиков все еще кипит жизнь. В этом доме жеребец и кобылка, только что закончив кормить своих жеребят, наконец поймали их, носящихся по всему дому и не желающих ложиться в постель. Двое жеребят, думаешь ты, обе кобылки.

Ты это знаешь, хотя и не можешь ничего рассмотреть через занавески или почувствовать что-то еще кроме подгоревшей редиски и тушеной морковки, запах от которых доносится из печной трубы. Ты точно знаешь, что внутри найдешь двух смеющихся и неумытых жеребят, отчаянно сражающихся, чтобы избежать свою ежевечернюю помывку в ванне и вида ароматных восковых свеч, которые никогда не зажигаются. Ты знаешь это так хорошо, как если бы стоял рядом с ними, а не прятался среди колючих стеблей какой-то странной живой изгороди, ограничивающей их участок.

Ты ждешь, пока в комнатах не выключатся лампочки, одна за другой, пока не останется последняя, мерцающая на втором этаже.

Теперь пора. Ты рывком бежишь вперед, прямо по траве газона, чувствуя, как она щекочет твои копыта. Ты не выходишь из теней, держишься подальше от теплого свечения газовых уличных фонарей, шипящих и плюющихся в своих стеклянных клетках. Ты останавливаешься на секунду, и этот звук пролетает над тобой. Ты закрываешь глаза и уходишь за ним назад, в то время, что было до Понивилля, до Кантерлота, до того, как ты начал прятаться в тенях под кустами, до того, как ты начал голодать, до того, как ощутил холодное прикосновение страха на своих крыльях, до того...

Начинается ветер и шкворчание фонарей затихает. Ты снова здесь, в этом времени, и проглатываешь комок воспоминаний, застрявший в твоем горле. Это было глупо — любой прохожий мог заметить, как ты крадешься, наполовину скрытый тенями, крадешься по чьему-то двору как будто вор. Но ты не вор.

Ты не вор. Ты снова и снова повторяешь это про себя.

Дом сделан из гладких, ровных бревен, окрашенных в блеклый розовый цвет. Его едва ли можно разглядеть в туманном свете луны. За одну его стену цепляются маленькие усики плюща, на которых уже появляются почки и из которых уже тянутся вперед новые тоненькие ростки. На фоне розовых стен они кажутся черными. Пока ты ждешь там, прислонившись к стене, и едва дышишь, ты вдруг замечаешь крошечную соринку, легко и быстро несущуюся между их линиями. Это паук, вышедший на свою ночную охоту. Словно почувствовав твой взгляд, он замирает на месте, а через секунду уносится вперед и исчезает в тени.

Ты молча желаешь ему удачи.

Теперь пора. Ты глубоко вздыхаешь, так глубоко, что легкие в твоей надувшейся груди начинают болеть. Ты держишься так долго, сколько можешь — тридцать секунд, минуту, две минуты. Когда твои копыта начинают дрожать, а по краям глаз все начинает становиться серым, ты медленно выдыхаешь, унимая дрожь. Ты выдыхаешь свои страхи, свой голод, свое чувство вины и оставляешь только паучью тишину.

Ты прикладываешь копыта к стене, чувствуя щели между бревен. Взлететь, конечно, было бы намного легче, но даже такой облачной ночью, как эта, этого делать нельзя. На облаках, парящих в выси, сейчас отдыхает слишком много пегасов, и их зоркие глаза очень хорошо различают взмахи крыльев. Это слишком рискованно, поэтому ты прижимаешься к стене и начинаешь лезть наверх.

Окно только в дюжине футов над землей. Ты добираешься до него всего за пару секунд — из тебя вышел хороший скалолаз — и очень осторожно поднимаешь голову над подоконником так, чтобы тепло, льющееся из комнаты, не разлилось по твоему лицу.

Это было бы плохо. Ты уверен в этом, даже если бы этого не случалось раньше. Даже если бы тебя из-за этого уже не поймали.

В комнате раздаются голоса. Два голоса, оба сонные. Кобылка что-то бубнит, а жеребец шепотом ей отвечает. Кровать скрипит, и ты слышишь, как копыта громко стучат по полу. Их стук удаляется, уходит за скрипучую дверь, петли которой так сильно нуждаются к хорошем масле, и в комнате вновь наступает тишина.

Ты ждешь и наблюдаешь. Кобылка ворочается в постели, натягивая на себя одеяло. Сейчас, в самом начале весны, по ночам все еще прохладно, и даже пони с их пушистыми зимними шкурами приятно лежать под теплым одеялом.

Громкий стонущий скрип сотрясает дом, за ним раздается звук льющейся из душа воды. Ты едва разбираешь слабый голос жеребца, затягивающего тихую песню, слова которой известны только одному ему.

Теперь пора. Ты трогаешь окно и видишь, что оно, конечно, не заперто. Они никогда их не запирают, только не в Понивилле. Это одна из тех вещей, за которые ты бы так полюбил это место, если бы смог забыть про колющую боль в животе, чтобы почувствовать хоть что-то еще кроме голода. Медленно, мучительно медленно ты открываешь окно и проскальзываешь в комнату.

Это самая трудная часть. Ты только мельком видел жеребца и слышал только его шепот, но этого должно хватить. Ты собираешь в своей голове его образ: коричневая шкура, короткая и запутанная грива, его запах — запах клевера и камней, лежащих в быстром потоке воды и нагретых солнцем. Это приятный запах, очень нежный для земного пони, и на секунду ты позволяешь ему унести твой разум, унести от всего, чем ты стал, унести в какое-то пустое место, где нет голода, или страха, или ночных пряток. Только солнце, и нагретые им камни, и клевер, и спокойствие.

Хватит. Ты и так надолго застрял. Ты отгоняешь глупую мечту и вместо нее сосредотачиваешься на том, что сейчас важнее всего — на образе жеребца, его голосе и его запахе. Ты представляешь их себе, закрываешь глаза и даешь магии начать свое дело.

В тебе сейчас так мало магии. Только ее жалкие остатки. Давным-давно это заклинание казалось тебе легким, просто игрой для жеребят, но теперь оно истощает тебя до последней капли. От превращения в маленькую лужицу слизи тебя спасают только кости и твое отчаянное желание жить.

И может быть, ты, в конечном счете, в нее и превратишься. Ты уже видел, как такое случается с другими, когда силы их покидают. Они читают заклинание, не могут выдержать его мощи и исчезают. Пропадают навсегда.

Но с тобой этого не случится; не этой ночью, по крайней мере. Твое сердце раскрывается и наружу выходит капелька оставшейся магии. Она зеленым огнем горит у твоей груди, который быстро увеличивается до тех пор, пока все твое тело не оказывается объятым пламенем. Жар иссушает тебя, выжигает все, что было, и ты рождаешься заново.

Теперь ты выше. Больше. Твои копыта могут ломать камни, а ты сам можешь взвалить себе на спину весь этот дом целиком. Ты медленно вздыхаешь, наслаждаясь разными запахами, заполняющими твой нос. У пони очень острое обоняние — не такое острое, как у тебя, конечно, но они чувствуют все по-другому. Мир для них намного прекраснее. А как же иначе? Они любимые детишки бога, и жизнь существует только для того, чтобы им угождать.

Ты заталкиваешь эту мысль куда подальше и снова сосредотачиваешься на твоем новом теле. Оно теперь похоже на спичку, и ты, даже ничего не говоря вслух, знаешь, что голос у тебя сейчас в точности как у него. Но все это не имеет такого же важного значения как запах — пони могут забыть про пару других оттенков цвета шкуры, или про голос, который стал выше или мягче, но носы их никогда не подводят. У каждого пони есть свой особенный запах, и его они никогда не забывают.

Ты вполне уверен, что запах у тебя тоже его. Если ты ошибся, то ты умрешь, поэтому тебе, наверное, нужно надеяться только на лучшее. В конце концов, больше с этим тебе нечего поделать.

Прятаться больше не нужно. Ты подходишь к другой стороне кровати и ложишься на краешек одеяла рядом со спящей кобылкой. От нее пахнет перьями и сосновым соком и разит плотскими забавами. Матрас прогибается под твоим весом; она поворачивается к тебе, кладет голову на плечо, бормоча что-то во сне.

Теплый вкус в твоем рту — это любовь. Ты пьешь ее как умирающий от жажды пони пьет воду: отчаянно, жадно, не оставляя ни одной ее капли. У тебя нет времени насладиться ею — жеребец может зайти в комнату в любой момент, и обнаружение тебя в таком положении будет равно твоей верной смерти. Ты во всю силу своих легких глотаешь любовь этой кобылки, и на одно мгновение страшная колющая боль в животе начинает слабеть. Тебе мало — да, тебе всегда мало — но теперь ты хотя бы не умираешь от голода. Что-то, чем ты когда-то был, возвращается к тебе в одном туманном воспоминание, которое ты отчаянно пытаешься забыть.

Кран в ванной дома снова скрипит и звук льющейся воды затихает.

Теперь пора, и ты чуть ли не плачешь. Здесь, между этими двумя пони так много любви, целый океан, а ты можешь пить ее только словно через соломинку. Ты можешь провести целую ночь возле этой кобылки, упиваясь ее любовью, и никогда не съешь больше одной снежинки, летящей с неба в метель. Ты — пони, умирающий от голода, который лежит возле тысяч яблонь, несущих целые миллионы плодов, и которому никогда до них не добраться.

Ты начинаешь рыдать и кобылка, вздохнув, ворочается на кровати. Ты прождал слишком долго и теперь тебя могут поймать. Ужас от такого конца мигом прогоняет вкус ее любви, и ты выскальзываешь из кровати как раз в тот момент, когда жеребец оказывается у двери спальни. Ты прильнул к стене, спрятавшись под столиком, стоящим в углу, и смотришь, как он ложится на только что оставленное тобой место. Он замирает на мгновение, словно озадаченный тем, что его сторона кровати до сих пор теплая, но потом все-таки ложится, и через всю комнату до тебя долетает вкус потока эмоций — любви, надежды, радости, ожиданий — составленного ими двумя. Ты хочешь закричать.

Выключатель щелкает и комната погружается в темноту. Ты ждешь, пока их дыхание не станет тихим и ровным, и только тогда выползаешь обратно на улицу через окно. Ты аккуратно закрываешь его и растворяешься в ночи, тихий как призрак, не оставляя никаких следов совершенной тобой кражи.

Но ты не вор. Ты не вор. Ты раз за разом повторяешь это про себя, пока, перебегая от одной тени к другой, крадешься обратно к своему гнезду.

Ты не умрешь. Не этой ночью.

Но до рассвета остаются еще целые часы, а ты снова чувствуешь голод.