Если кто ловил кого-то

Глава 7

Я, должно быть, в конце концов заснула, пока слушала пластинку, потому что следующей вещью, которую, как помню, я увидела сразу после того момента, были лучи солнца, пробирающиеся в мой номер через окно. Я буквально умирала с голоду, хотя прошлым вечером неплохо наелась, когда гуляла с Минуэт и Твайлайт. Выглянув из окна, я увидела, что на улицах городах стоит та самая погода, когда небо полностью заволочено облаками, которые настолько белоснежны, что солнечный свет, падающий на них сверху, под ними становится еще сильнее. Снег, выпавший в Кантерлоте прошлым вечером, тоже начинал слепить мне глаза. Из-за всего этого в воздухе стояла какая-то светлая, искрящаяся снежная пыль, однако я знала, что в любую минуту дела могут стать намного хуже.

Поскольку Кантерлот расположен так близко к Клаудсдейлу, погода там почти полностью контролируется пегасами. Мейнхеттен по большому счету был городом земных пони, и местные жители постоянно жутко гордились тем, что никогда не принимали помощь со стороны — до тех пор пока это был не вопрос жизни и смерти. Без пегасов, которые могли бы очистить небо, светящиеся пылинки снега, такие, как, например, те, что заполнили улицы города сегодня ночью, за несколько часов могли превратиться в полноценную метель. Я решила пораньше сделать все задуманные вчера дела, просто в том случае, если погода станет еще хуже.

Снова нацепив себе на шею шарф, я спустилась вниз. Днем лобби отеля выглядело еще хуже, чем прошлой ночью, но долго в нем ошиваться я не стала. Я пошла к дракончику-посыльному, чтобы узнать, не ответила ли Симфония или Стар Гейзер на мои письма, которые я им послала вчера. От Симфонии еще ничего не было, но Стар уже прислал ответ, в котором говорил, что нам обязательно нужно встретиться, пообедать и потом сходить в кино. Он ждал меня к полудню. Я даже немного удивилась тому, как радостно мне было читать его письмо, но я свалила это на то, как отчаянно я хотела наконец увидеть дружеское, знакомое лицо.

После этого я выбралась из отеля в поисках места, где можно было позавтракать. Я никогда не любила есть рядом с вокзалами. С одной стороны, здесь есть пони, которые готовятся к долгой поездке и которые, как вы сами понимаете, очень взбудоражены тем фактом, что следующие несколько часов им придется провести на одном месте. С другой, здесь также есть и те, которые только что приехали и которые вечно ужасно уставшие и угрюмые. Счастья в том, чтобы завтракать в их компании, было столько же, сколько было и в завтраке на поминках. Поэтому вместо того, чтобы пойти в одно из кафе рядом с "Бранденбургером", я взяла такси в соседний район, где как раз и стоял тот самый магазин пластинок, в которым мы с Симфонией когда-то просадили все свои деньги. Я вспомнила, что рядом там помещалась небольшая закусочная, и понадеялась, что она до сих пор работает.

К счастью, так и вышло. Я села у стойки, тянувшейся вдоль окон, и заказала себе несколько гречишных кексиков и кофе. Я так долго прожила в Кантерлоте, что даже немного удивилась тому, как резко ответила мне официантка, но это еще и помогло мне напомнить себе самой, что я была дома. В Кантерлоте пони из сферы обслуживания относятся к вам словно вы из королевской знати, даже если вы на самом деле полные негодяи. В Мейнхеттене они сразу же держат вас за полных негодяев, даже если вы и правда из королевской знати. Если бы вы выросли здесь, то оценили бы, как это освежает голову.

Пока я ела, мысли в моей голове снова принялись останавливаться не на том, что надо. Я все продолжала думать о том, какой же дурой я была с Черили прошлой ночью. Но себя я чувствовала больше смущенной тем, что произошло, а не жалеющей об этом, из-за чего я немного даже взволновалась. Я попыталась заставить себя поразмышлять над тем, что скажу Симфонии, когда наконец ее увижу, о том, какая чепуха произошла со мной в Кантерлоте, и почему, как я думаю, она со мной вообще произошла. Проблема была в том, что я не имела никакого представления о том, как мне на этот вопрос отвечать. Я снова вспомнила, как прошлым днем разговаривала с Ферстом Одером, как он мне сказал, что я достаточно умная, что могу хорошо учиться и все такое прочее. В то же время я думала, что он все-таки не совсем уж был не прав. Я никогда не чувствовала, что я не умная, и было ли это правда или нет, меня определенно брала некоторая ГОРДОСТЬ за то, что я, по его словам, была умнее большинства студентов. Но даже то большинство пони, про которых я точно знала, что я умнее их, училось лучше, чем я. Они могли бы неплохо закончить университет. Я тоже всегда любила учиться, по большому счету просто из-за самого процесса; просто тут дело в этой дурацкой общественной иерархии, с которой я никак не хочу мириться.

К тому моменту, как я окончила завтрак, я была так измотана и огорчена всеми этими рассуждениями, что прежде чем вернуться в отель и встретиться там со Старом, я решила немного прогуляться по местному району. Поскольку почти все начальные и высшие школы здесь уже объявили каникулы, я ожидала увидеть на улицах множество пони, но сейчас я словно брела по заброшенному городу. Снежные пылинки, которые посыпались с неба утром, начали превращаться в целые хлопья, а небо стало темнеть. Внезапно я оказалась на улице совсем одна. Я даже сначала в это не поверила, и начала представлять себе, что снегопад станет только сильнее и сильнее, пока все вокруг не будет завалено белыми хлопьями, и что на свете останусь только одна я. Этой фантазии хватило, чтобы я жутко перепугалась и захотела спрятаться под какой-нибудь крышей, поэтому я направилась в единственное место, о котором только могла думать, — мой старый магазин пластинок.

К счастью, магазин был все еще там, и по крайней мере внешне совсем не изменился. Скрипучую деревянную дверь не убрали; она все так же затрещала, когда я ее толкнула, и над моей головой зазвенел все тот же бессмысленный колокольчик, на который все так же не повернул голову ни на что не обращающий внимание жеребец, сидевший за стойкой. Он был слишком занят чтением. Вдоль стен тянулись те же самые потрескавшиеся старые полки, которые выглядели так, словно переходили от одного магазина к другому. На их месте как будто и нельзя было представить что-то еще. Кое-что, конечно, все-таки изменилось. На полках стало больше пластинок с поп-музыкой, чем когда я заходила сюда в последний раз, и жеребец за стойкой был другой, моложе прежнего, хотя он точно так же не обращал внимания на изучающих товар клиентов, как и тот, которого я помнила. В комнате дул сквозняк, но из-за слабого света от ламп, маленького пространства и тихой музыки она чувствовалась теплой и словно приглашающей в гости.

Кроме продавца в магазине был еще только один пони, жеребец постарше, который пробирался по разделу джаза и выглядел так, словно весь остальной белый свет для него попросту не существовал. Я направилась прямиком к полкам с классикой и начала перебирать пластинки, на самом деле не сильно обращая на них внимания. Больше всего я просто хотела побыть в каком-то знакомом мне месте, где я оказалась бы не совсем одна. Спустя пару минут бесцельного перебирания пластинок, во время которого я ни на что толком и не взглянула, я начала успокаиваться и решила, что мне нужно купить что-нибудь для Симфонии к нашей первой за такое долгое время встрече. Из-за учебы у меня никогда не было времени изучать музыкальные новинки, и сейчас мне даже пришлось немного подумать, с чего мне вообще стоит начинать поиски. Наконец я вспомнила одну группу, которую обожали многие студенты нашего музыкального факультета, — "Нэшнл Хант". Лично я была не совсем уверена на их счет. Они определенно были виртуозными музыкантами, но то, как они соединяли эквестрианский фолк с классическими композициями, показалось мне немного надуманным, когда я в первый раз их услышала. Однако мне все равно было интересно увидеть, как к ним отнесется Симфония, потому что, как я уже говорила тысячу раз раньше, я всегда доверяла ее вкусу. Если она что-то в них увидит, я, скорее всего, тоже это замечу, если только немного об этом поразмыслю. И в конце концов, они давали концерты в Кантерлоте, поэтому, если больше мне придумать было нечего, я бы подарила ей эту пластинку, хотя бы просто чтобы познакомить ее с тамошним музыкальном вкусом.

Мне пришлось покопаться — в магазине никогда не было порядка — но наконец я нашла то, что оказалось единственной пластинкой "Нэшнл Хант", которая здесь была. Я еще немного по-оглядывалась, надеясь, что ностальгия подарит мне более хорошее настроение, но спустя несколько минут я поняла, что все хорошее, что можно было здесь придумать, я уже сделала, поэтому принесла пластинку на кассу для оплаты. Жеребец положил свою книгу, стряхнул лохматую гриву с глаз и посмотрел на мою покупку.

— "Нэшнл Хант", — сказал он. У него был жутко скучный голос, по нему вы никогда не можете сказать точно, просто ли его владелец комментирует вашу покупку или сразу же принимается ее критиковать. — Не многие пони здесь о них знают.

— А, ну, я просто вернулась из кантерлотского Университета, — сказала я. — Они там очень популярны, по крайней мере у студентов музфака.

Он засмеялся — или, если точнее, просто фыркнул себе под нос. Как и многие другие пони, выставлявшие себя "не такими как все", он изо всех сил старался дать понять каждому встречному, что смех как будто выводит его из душевного равновесия.

— Хотел бы я, чтобы у нас здесь был второй их альбом. Они уже записали много разных песен с тех пор, как выпустили этот.

— Обязательно его послушаю, — сказала я. Я не очень то хотела разговаривать с ним об этом, раз он знал о них больше, чем я. — Я по большому счету покупаю его для подруги.

— Ей должно понравиться, — сказал он одобряюще. — Это будет двенадцать битов.

Я ему заплатила и как можно скорее выбежала из магазина на улицу. Снег шел меньше, но небо теперь стало еще темнее, чем раньше, и вокруг повсюду была та самая мокрая грязная каша, которая появляется, когда снег начинает идти очень быстро, а земля недостаточно холодная, чтобы снежинки на ней не таяли. Время подходило к полудню, поэтому я направилась обратно в отель на встречу со Старом Гейзером. Я все еще хотела его увидеть, даже несмотря на то, что день начался не самым лучшим образом. Хотя, пока я шла по улице, случилось кое-что, что очень приподняло мне настроение. Когда я уже подходила к вокзалу, передо мной шли двое: маленькая единорожка и кобылка побольше — как я решила, ее старшая сестра. Маленькая единорожка немного отставала, то спрыгивая с тротуара на мостовую, то запрыгивая обратно, а кобылка, шедшая впереди, не очень-то обращала на нее внимания. Прыгая так между тротуаром и дорогой и тоже не очень обращая внимание на то, что другим пони приходиться чуть ли не врезаться друг в друга мордами, чтобы не наткнуться на нее, она все продолжала петь ту песенку: "Если кто ловил кого-то вечером во ржи". Она была в своем собственном мире, а ее сестре было совсем все равно, если какой-нибудь пони из-за нее упадет и сломает себе все копыта. И по какой-то причине эта маленькая сценка была такой хорошей, такой замечательной, что я сразу же почувствовала себя лучше, пока за ней наблюдала.

В конце концов я вернулась в отель. Поезда теперь были битком набиты пассажирами. Еще бы, ведь это был субботний полдень, и каждый куда-то спешил. Хотя прошлой ночью я много времени провела в ванной комнате, тогда я только и сделала, что провалялась весь вечер в горячей воде, поэтому сейчас я снова забралась под душ и тщательно вымылась. До встречи со Старом у меня было много времени времени, чтобы мои грива и хвост полностью высохли. Стар хотел встретиться в одном маленьком местечке, — такой себе дыре-в-стене — в котором ошивались все его школьные приятели. Подавали там в основном обычные блюда, типа сандвичей или жареного сена, но подавали там их в очень пижонской манере. Такие штучки очень нравились Стару, но мне в общем-то было безразлично, поскольку прошлой ночью я выпила достаточно, чтобы даже после хорошего завтрака какая-нибудь жирная и нездоровая еда показалась мне сейчас очень аппетитной.

Когда я туда пришла, Стар еще не появился, так что я немного походила снаружи, поджидая его у входа. Заведение было маленькое и полностью забитое столиками, поэтому внутри не нашлось ни одного хорошего места, чтобы можно было подождать там. К счастью, Стар пришел довольно скоро. Я была рада видеть, что он не сильно изменился — по крайней мере внешне. Только его грива была теперь зачесана обратно — получился такой себе помпадур. Для меня это было новым, но в остальном он был все тем же давним Старом Гейзером, высоким и немного круглолицым, но все таким же по-мальчишески привлекательным.

— Октавия! — воскликнул он, завидев меня, и по его голосу я поняла, что он был искренне рад меня видеть. Было странно слышать от него такую радость. Если вы ему не нравились, то с вами он мог быть порядочным снобом, но если наоборот, то он оказывался и вправду милым. — Прости, что заставил тебя ждать. Мои родители хотели, чтобы я утром помог им нацепить декорации в честь праздника, ну а мою маму ты знаешь. Предела совершенству нет.

И Стар вовсе не преувеличивал. Его мать была одна из тех старых кляч, ни одного дня в своей жизни не проработавших, и вместо этого вкладывающих всю свою энергию в придирки к своим детям. Было удивительно, что Стар не превратился в маменького сынка, а рос под копытом своей матери только так, как сам того хотел. Я даже представить себе не могу, с каким жалким видом она указывает ему и остальным своим родственникам, куда вешать украшения. Она наверняка только и делала, что раздавала указания.

— Я сказал родителям, что ты в городе, — говорит он мне. — Они бы хотели, чтобы ты пришла и помогла с остальными украшениями, если ты сегодня свободна.

Я всегда нравилась его родителям — или, по крайней мере, его отцу. Думаю, они расстроились сильнее, чем сам Стар, когда мы с ним разошлись. Честно говоря, для меня было не так уж ужасно снова с ними встретиться, но я вдруг почувствовала, что долго ладить с его матерью у меня не получится, поэтому отговорилась.

— Я пока не знаю. Я послала Симфонии письмо прошлой ночью, но она мне еще не отвтеила. Я думаю, может быть, мы соберемся вместе сегодня вечером.

Не нужно мне было врать, но я не хотела начинать этот полдень с того, что поссорюсь с первым другом, которого я увидела с момента возвращения в город.

Мы вместе зашли в ресторан. Там нам пришлось подождать несколько минут, пока не освободят какой-нибудь столик. Какое-то время мы просто болтали о пони, с которыми учились в школе, и как обычно в компании Стара мне стало так приятно, что я почти тут же выложила ему все, что со мной случилось: о плохих оценках, о том, что случилось с Аметист и Винил, даже о моем дурацком разговоре с Ферстом Одером. Я бы даже рассказала ему и о Черили, если бы он, осознав, что дела мои совсем плохи, не попытался сместить наш разговор на более приятную тему. Бедный Стар, он никогда не знал, что со мной делать, когда меня начинало вот так выворачивать ему на уши. По большому счету, именно из-за этого мы и расстались, если уж вы хотите знать всю правду.

Пообедав, мы пошли в кино. Я не очень большой фанат кинофильмов — это если говорить совсем уж мягко. Я вовсе не одна из тех пони, которые дико боятся технику и которые ненавидят каждую новую вещь, хоть как-то относящуюся к электричеству. На самом деле больше всего я не люблю не сами фильмы, а актеров. Я думаю, что актеры в кино даже еще хуже артистов, выступающих на сцене. Там у них хотя бы есть причина, почему они переигрывают. На сцене им нужно орать во всю глотку, чтобы зрители во всем зале их слышали и понимали, что за чертовщиной они там занимаются. В кино это не нужно, но актеры — даже те, про которых вся говорят, что они лучшие, — все равно продолжают надрываться изо всех сил. Говорят, что так они просто восхитительно передают эмоции, что на самом деле, если вы спросите меня, полная чушь. Если для того, чтобы почувствовать эмоции, вам нужно видеть, как какой-нибудь актер брызжет слюной во все стороны, вам нужно ходить не в кино — вам нужно ходить к психотерапевту.

Стар — просто по сути своей — был большим любителем кино. Он считал, что смотреть кинофильмы теперь очень модно, поскольку большая часть критиков-искусствоведов до сих пор думает, что кино делается для дураков и исключительно ради денег. Я предложила, чтобы фильм выбрал он, потому что сама не имела ни малейшего понятия о том, что стоит смотреть; или, если говорить точнее, не знала такой фильм, на котором он не стал бы постоянно трещать мне в самое ухо, доказывая, почему съемки вышли не такие хорошие. Стар выбрал одно новое кино, режиссером которого был Вестерн Сан — по нему сходили с ума все киноманы страны. По дороге к залу Стар был просто обязан — видимо, перед самим собой — рассказать мне всю его биографию. Вестерн Сан был земным пони из Эппллузы, ранее снявшим всего еще один фильм. Актрису, которая там играла, Скай Рокет, после него стали называть "звездой неба кино" или что-то такое. В этом фильме она тоже снялась и на этот раз даже написала вместе с ним сценарий. Ни одна из этих новостей надеждой меня не наполнила, но Стар очень уж сильно распинался, так что я подумала про себя, что попытаюсь его не разочаровать.

Когда мы пришли в зал, там практически не осталось свободных мест, и если бы Стар уже не купил билеты, я бы предложила просто бросить это дело и вместо этого заняться чем-нибудь еще. В первую очередь я и так едва ли любила ходить в кино, но сидеть в зале, где все постоянно, шаркая, ходят мимо тебя, или безумно громко чавкают, или без конца спрашивают своих друзей о том, что только что произошло на экране, практически невыносимо. Однако теперь я плюнула на все это и просто попыталась радоваться вообще всему, что перед собой видела. Думаю, Стар лучше знал, какие у меня в голове на самом деле мысли, но как обычно, он был слишком вежливый, чтобы что-то по этому поводу мне сказать.

Фильм был таким ужасным, что вы бы мне даже и не поверили. Скай Рокет там играла странную, постоянно смущающуюся школьницу из старших классов, хотя было очевидно, что она достаточно взрослая для такой роли. По сюжету в эту школу приходит новый учитель — умный и точно такой же странный жеребец, и конечно же она по уши в него влюбляется, потому что ведь он такой странный и умный, но такой серьезный, что все другие кобылки ее возраста думают, что он для нее слишком занудный и скучный. Конечно, этот жеребец тут же влюбляется в богатую старую клячу, которую он встретил в картинной галерее или чего-то там еще — честно сказать, я смотрела только одним глазом. Короче говоря, героиня Скай Рокет и та кляча вроде как борются друг с другом за того странного учителя, борются очень странно, очень надуманно, пока, наконец, главная героиня не рушит, похоже, вообще все связи между всеми ними. Но — конечно же — все заканчивается тем, что учитель и кляча остаются вместе, а Скай находит себе хорошего, тоже странного жеребца своего возраста, который, наверно, был просто невероятно странным, раз она заметила его только под конец фильма. В фильме все было надуманным и ненастоящим, но хуже всего дело обстояло с шутками. Насколько я могу сказать, весь юмор там сводился к тому, что герои постоянно упоминали книги или других пони, и для того, чтобы о них знать, вам нужно было университетское образование. Но это ведь даже не были настоящие шутки — они просто мимоходом упоминали имя, или книгу, или что бы там ни было еще, и все в зале смеялись. Это была самая липовая вещь, которую вы только видели в своей жизни.

Когда кино наконец кончилось, я захотела убраться подальше оттуда как можно скорее. И тут Стар, конечно же, наткнулся на одну кобылку, которую знал еще со школы, по имени Претти Вижн. Он быстро представил нас друг другу и рассказал мне, что она изучала дизайн модной одежды — поэтому я и не удивилась тому, как она была одета. Они тут же принялись обсуждать кино, и это было настолько показушно, что я чуть ли не ушла без них. Претти Вижн сказала, что "конечно же" фильм был не так хорош, как первая работа Вестерн Сана, но Скай Рокет тут была просто "ангельской". Ангельской, дорогая моя Селестия. Они топтались на месте, наверно, часов десять, каждый раз чуть ли не начиная кричать, когда один из них высказывал то, что, как он думал, было каким-нибудь блестящим отзывом настоящего критика. Все это время я просто стояла рядом, не говоря ни единого слова (а даже если бы и захотела, то мне все равно бы было некуда его вставить — они говорили почти без умолку), и пыталась выглядеть так, что мне было интересно. Кроме шуток, в этот момент мне на самом деле было стыдно за всех нас троих.

Наконец симпозиум Стара и Претти подошел к концу спустя уже порядочно времени после того, как все остальные зрители вернулись к своим делам. Стар сказал, что до обеда ему заняться больше нечем, и спросил меня, не хочется ли мне зайти в один бар, о котором он как-то услышал, и немного там выпить.

— А ты точно не хочешь догнать Претти Вижн и пригласить и ее тоже? — сказала я.

— Ну брось, Октавия, — ответил он, и я тут же поняла, что он обиделся. — Ты разве еще не выросла из этого?

— Из чего? — я отлично знала, что он имеет в виду, но мне очень хотелось отплатить ему за то, что мне пришлось слушать их дурацкий импровизированный разбор полетов.

— У тебя все всегда виноваты, до тех пор пока не доказано обратное. Ты бы узнала, что Претти Вижн чудесно милая, если бы потрудилась сперва узнать ее, прежде чем критиковать.

В каком-то смысле он был прав. Не обязательно о Претти Вижн — она, может быть, и правда чудесно милая, но там в зале она вела себя как показушная идиотка. Он был прав, когда говорил о моем отношении к вообще всем вокруг. Я и правда нехотя открываю другим свою хорошую сторону, но это только потому, что все это заканчивается тем, что такой мой новый знакомый на следующий день назначает свидание пони, которая живет напротив моей квартиры и в которую втрескалась — или типа того — сама я.

— Ну хватит, давай лучше забудем и пойдем уже в тот бар, — говорю я ему. Почему-то я вдруг поняла, что мне совершенно нечего ему ответить.

Бар тот находился немного далековато от кинотеатра, так что мы взяли такси. Во время пути я начала заниматься тем, чем, в общем-то, никогда не занимаюсь, а именно — начала кокетничать как какая-нибудь зазнайка. На самом деле так я себя вела только со Старом, хотя он сам, как мне кажется, об этом даже не подозревал. Даже зная меня настолько хорошо, чтобы не думать, что это и есть настоящая я (ну, под своей черствой наружной оболочкой и все такое), он всегда, вроде как, хотел это. Чтобы я так себя с ним вела, я имею в виду. Меня просто бесило то, что ему это нравится, если вы хотите знать, но я все равно продолжала разыгрывать из себя принцессу. Может быть, мне было слишком уж одиноко, чтобы заботиться о том, что я сама по этому поводу думаю, или, может, какой-то моей части и правда тайно нравилась эта роль. Как бы там ни было, сейчас Стар мне не отвечал. Я была уверена, что он до сих пор злится на меня, что я сорвала его Серьезнейший Критический Кинообзор. Однако к тому времени, когда мы подъехали к бару, он уже чуточку развеселился.

— Твайлайт Скай рассказал мне об этом месте, — говорил Стар, пока мы выбирались из такси. — Он прочитал о нем в "Нейбохуд Никер", но сам здесь никогда еще не был.

Это все объясняло — Стару больше хотелось не столько просто выпить, сколько растрепать всем вокруг, что он обнаружил какое-то новое модное заведение, пока о нем не узнало слишком много его знакомых. Хотя к тому времени мне было безразлично. Мне уже хватило вида всех этих напыщенных дураков на экране и теперь я просто хотела расслабиться и поговорить со старым другом за парой стаканов. Конечно, это благое намерение не помешало мне купить пинту пива, чтобы Стар, заказавший себе свой изысканный бокальчик мартини, почувствовал себя немного не в своей тарелке.

— Итак, ты сказала, что не собираешься возвращаться весной в Кантерлот, — напомнил Стар, пока мы располагались. — Ты просто сюда переехать?

— Не знаю, — ответила я. — Наверно. То есть, ну, здесь мне нравится намного больше, но мне нужно остаться в университете, если я хочу хоть когда-нибудь начать играть профессионально. Просто я так устала от всей этой дрянной жизни там. От скучных соседок по комнате и учителей по математике с вечно растрепанными волосами, которые, если ты стучишься в их дверь, устраивают тебе настоящую сцену, от того, что тебе никогда нельзя найти место, где тебе можно послушать пластинку и хотя бы немного расслабиться. Я хочу учиться, я хочу знания, но я просто, я просто не хочу находиться в этом мелочном, бессмысленном обществе, чтобы их получить.

— Я только хочу, чтобы ты поняла, что многое из всего этого ты создаешь сама, Октавия, — сказал Стар с этим дурацким выражением одухотворенности мудреца на его физиономии, и я бы точно вышла из себя, если бы он не продолжил. — Вот как сейчас получилось с Претти Вижн. В ту минуту, когда ты замечаешь кого-то в первый раз в своей жизни, ты тут же решаешь, как будешь к нему относиться до конца своих дней. В лучшем случае, им удается сказать всего одно предложение, прежде чем ты или по уши в них влюбляешься или проклинаешь. Все, о чем ты сегодня на самом деле хотела поговорить — это то, как сильно ты ненавидишь свою соседку по комнате, или своего учителя по математике, или тех пони, которые сегодня были в кино. Ты одна из самых умных пони, которых я знаю, но ты так сосредоточена на музыке и на одном или двух пони, которые тебе нравятся, что самое лучшее, на что приходится надеяться всем остальным — твоя вежливая терпимость к тому, что они осмелились просто существовать на свете. Иногда я и правда думаю, было ли когда-нибудь у тебя такое, чтобы ты просто наслаждалась чем-нибудь в твоей жизни, без того чтобы превращать такие моменты в краеугольные камни твоего существования во имя Селестии.

Тут мне следовало разозлиться, но он был прав. Действительно был прав. Я быстро выхлебала большую часть своего пива, и хотя я все-таки не опьянела, я вдруг почувствовала себя необыкновенно энергичной.

— Послушай, я знаю, что ты прав. Я знаю это. Все было бы лучше, если бы я могла просто смириться с той тупостью, с которой мне приходится мириться каждый день, вместо того чтобы давать ей сгрызать меня вот так, как сейчас. Я знаю. И кстати говоря, ты не прав в том, что мне в моей жизни нравится только один или двое пони. Мне нравится Винил. Мне нравится Симфония. В Кантерлоте была одна единорожка по имени Минуэт, с ней было просто замечательно общаться. И мне нравишься ты. Это по крайней мере четверо, и...

— Меня ты могла надуть, — вставил Стар.

— Что?

— Меня ты могла надуть. В том, что я тебе нравлюсь. Каждый раз, когда мы оставались вместе, ты постоянно думала, как вести себя со мной сегодня: или ругаться или быть тихой-претихой и делать глаза, как у лани. — Это меня просто убило. Раньше у него не было проблем с тем, что я становилась "тихой-претихой и делала глаза как у лани". — Меня никогда полностью это не устраивало отчасти и потому, что я до сих пор пытаюсь понять — за каким чертом ты хочешь быть рядом со мной.

— Потому что ты практически самый умный пони, которого я знаю, и разговаривать с тобой всегда легко, — сказала я. Теперь я была не в настроении устраивать еще какие-нибудь спектакли. — И если честно, ты единственный жеребец, который, как я думаю, действительно хорошо выглядит. Это притягивает.

— Но ты не показываешь, что думаешь, что я самый умный. И никогда не показывала. Не пойми меня неправильно, я вовсе не жажду, чтобы ты думала так про меня каждую секунду, но мне было бы неплохо, теперь и тогда, учитывая наши отношения, чувствовать, что ты не считаешь меня полным кретином.

Я и понятия не имела, с чего он это взял. Честно говоря, я думала, что он до сих пор на меня злился из-за того, что я не повелась на его способность восторгаться плохими, липовыми фильмами с ужасными и надуманными сюжетами.

— Я не знаю, как еще это показать, кроме как проводить с тобой время. Поверь мне, я бы никогда не стала гулять с теми пони, которых считаю идиотами. А если бы стала, то у меня до конца жизни не осталось бы тогда ни одной свободной ночи.

После этого Стар на некоторое время замолчал, только потягивая свое мартини и глядя на развешанные по всем стенам картины, которые, должна сказать, были не такими уж и плохими. Они были лучше всего, что вы бы смогли увидеть в модных барах Кантерлота, это уж точно. Но я еще не закончила.

— То, что я на самом деле хочу, это просто ненадолго уехать подальше от всего этого. Я имею в виду, пока я снова не пойду в какой-нибудь университет. Куда-нибудь, где тихо, куда-нибудь подальше от больших городов, и липовых лицемеров, и всего остального. Я просто хочу прожить где-нибудь в хижине, прожить так год или типа того, играть на виолончели, и слушать пластинки, и читать книги, и делать все то, на что у меня никогда не хватает времени, потому что я слишком занята из-за всех этих глупых и дурацких заданий, которые мне нужно выполнять, чтобы меня не вышвырнули из университета, ходить в который, в конце концов, я никогда и не хотела на самом деле!

— Октавия, отдышись.

Я замолчала, тут же схватила стакан, допила остатки своего пива и со звоном опустила стакан на стол.

— Тебе не кажется, что это очень неплохо звучит, правда ведь? Просто ненадолго убежать от всего, использовать это время, чтобы насладиться тем, что мы любим, пока мы не прожили остатки наших жизней, работая и веселясь только в то время, пока нет более важных дел?

— Подожди, теперь ты пытаешься втянуть в это и меня?

— Конечно, почему нет? Мы могли бы уехать сразу после праздника — просто сядем на поезд и уедем куда-нибудь типа Холлоу Шейдса или даже Понивилля. Мы, наверное, могли бы прожить так даже год. Только ты и я.

Стар засмеялся. Это была первое настоящее, что я услышала от него за весь этот день.

— Только не после того, как меня убьют мои родители, — сказал он. — А они обязательно меня убьют, если я выкину такую сумасшедшую штуку.

— Но это вовсе не сумасшедшая штука! — Должна признать, теперь меня чуть ли не трясло. — Нет ничего сумасшедшего в том, чтобы идти за тем, что тебе по-настоящему нравится.

— То, о чем ты говоришь, вовсе не значит идти за тем, что тебе нравится. Это как раз полностью противоположное. Ты убегаешь от вещей, которые тебе нужно делать, чтобы добраться до того, что тебе нравится. Ты сама так сказала. Чем дольше ты будешь заканчивать школу, тем больше у тебя уйдет времени на то, чтобы начать играть в настоящих оркестрах.

По какой-то причине это последнее его заявление окончательно добило меня. Ведь я и правда не хотела, чтобы Стар поехал со мной. Пока я это говорила, это звучало очень хорошо, но вся эта мысль, эта идея словно явилась из ниоткуда, и я просто включила в нее и Стара, сама даже этого не понимая. Но как только он замолчал, как только рассказал мне все это, я поняла, как ужасно было бы, если бы он и правда поехал со мной.

— Мне стоило догадаться, что ты не поймешь, — сказала я, поднимаясь из-за столика, даже не сознавая, что делаю. — Ты слишком хорош для всей этой бессмысленной чепухи, чтобы хоть когда-нибудь о ней подумать.

Стар еще что-то говорил, пока я выбегала из бара, но я не знаю что. На самом деле мне все-таки хотелось еще с ним поспорить, но больше всего я хотела убежать, пока он не заметил, как сильно я плакала.