Колебания маятника

Глава 9

I

Альтус лежал на полу и смотрел, как сильный дождь со снегом мыл окно уже несколько часов. На улице все было серым, безвкусным, будто кто-то выкачал все краски из мира. Изредка поднимаясь, он смотрел на метель, на мрачный пейзаж, на голые деревья с крючковатыми ветками, засыпанные снегом. Тогда он вздыхал, потягивался и опять ложился на холодные доски пола, смотря, как тяжелые свинцовые тучи нависают над городом. Каждый раз, поднимаясь и всматриваясь в безжизненный пейзаж за окном, его сердце натянуто замирало, и глаза смотрели, как за стеной падающего снега бледнел знакомый лес.

Иногда нежно-красный пегас вставал с надеждой, что за окном покажутся высотные здания его родного мира, но в глубине души боялся, что больше не увидит Флаттершай, не поблагодарит ее за проявленную доброту и не попрощается. Но всякий раз его взгляд упирался в мрачную панораму чужого мира, открывающуюся за окном, и сердце с гулким стуком падало вниз. Все же, часть Альтуса жила далеко за пределами Эквестрии и вообще данного мира.

Хозяйка дома ушла еще с утра и пока не вернулась. Жеребец начинал беспокоиться, но что делать не знал, да и куда пегасочка ушла, тоже был без понятия. Оставаясь на месте, он слушал, как тяжелые капли били в стекла барабанной дробью и как белую стаю снежинок ветер бросал из стороны в сторону, словно мотыльков, и неистово завывал. Напряженно смотря на грифельное небо, Альтус не знал, что больше всего он хочет увидеть: силуэт самолета или силуэт желтой пегасочки, которая его приютила.

Звери, которые жили в доме, к нему не приставали и вообще практически не шумели. Лишь кролик, Энжел, несколько раз проскакивал мимо открытой комнаты Альтуса с недовольной мордочкой, нарушая идиллистические звуки непогоды своим топотом и показывая, что еще одному пегасу тут не рады. Но единожды встретившись с колким взглядом непрошеного гостя, он больше не попадался ему на глаза.

Внезапно снизу хлопнула дверь, и по дому разнесся стук копыт и голос хозяйки. Альтус вздохнул с облегчением и продолжил свое занятие, однако той гармонии, создаваемой лишь гулкими ударами капель и тяжелых снежинок о стекло да завыванием ветра, больше не было. Снизу слышалась какая-то суета: Флаттершай кормила домашних зверей и попутно что-то делала.

Вздохнув, нежно-красный пегас махнул крыльями, перемотанными заботливыми копытами желтой пони, и полез на жесткую кровать под тяжелое холодное одеяло. Слушая писк и другие звуки, издаваемые мелкими зверьками, он закутался с головой и закрыл глаза. Спать он не хотел, он хотел укрыться от всего мира, от его суеты, от его жителей. Настроение играло с ним в жестокую игру с самого утра, накатывая на сознание разные эмоции, словно волны, омывающие берег: то он хотел отправиться домой, проклиная мир пони вообще и его положение в нем в частности, то не хотел этого, осуждая мир людей и грязь, которую там видел. И эта неопределенность била еще сильнее, чем его неспособность повлиять на ситуацию, ускорить процесс возвращения или наоборот, как Крэлкин, попытаться пресечь его.

Но помогать добиться цели бывшему магу он не хотел ни при каких обстоятельствах. В глубине души Альтус даже радовался, что его друг был лишен магических сил, да и крыльев тоже. Но понимая, что Крэлкин все равно будет пытаться что-либо делать, не знал, мешать ему или оставить все, как есть. Имея представление, на что способны маги в своих стремлениях, Альтус полагался на силу единорогов в усмирении его друга, но хватило бы у них духу причинить боль бывшему магу, он не знал. Он знал только, что побои от его рук и копыт практически не помогали другу осознать ошибок в своих стремлениях, и тот всегда доводил начатое до победного конца. И даже тогда, в больнице, когда Альтус набросился на него, понимал, что он не столько защищал Флаттершай и Твайлайт от нападок Крэлкина, сколько хотел выместить злость и обиду за то, что с ним произошло в этом мире.

Но Крэлкин никак не отреагировал на те ссадины, которыми его наградил пегас. Он все равно продолжал гнуть свою палку, продолжал тереться у Твайлайт, продолжал следовать своему плану. Но зачем он терся и какую цель преследовал – для Альтуса было неизвестно. Да и неинтересно это ему было, у него были свои проблемы, которые сейчас ему казались настолько мелочными, что у него не укладывалось в голове, как на такое вообще можно было отвлекаться.

Услышав стук копыт о деревянную скрипучую лестницу, пегас понял, что Флаттершай поднималась наверх, где и была предоставлена ему небольшая комнатушка, в которой располагались кровать да крохотный столик. Не желая, чтобы его сейчас трогали, он притаился, но нежный голосок окликнул его, и он нехотя отозвался, откинув с головы одеяло и уставившись на рой снежинок за окном.

– Я видела Рарити, – сказала Флаттершай. – Она беспокоится о тебе.

– Ага, – безразлично отозвался Альтус.

– А еще она передала эту красивую теплую накидку, которая сшила специально для тебя, – продолжала та.

– Не стоит, не хочу я ничего носить, – с нажимом оповестил ее нежно-красный пегас.

– Я положу сюда, если захочешь, то…

Альтус услышал, как кобылка что-то положила ему на кровать. Тяжело вздохнув, он ничего не сказал, хотя хотел полететь к Рарити и бросить ей в мордочку ее поделку. Пусть он и понимал, что это в каком-то роде забота о нем, глупом жеребце, но не хотел принимать подарки от пони. С модельершей он не раз разговаривал на этот счет, но та была глуха к его словам.

– С тобой все хорошо? Как крылья? Не болят? – заботливо осведомилась Флаттершай.

– Все просто замечательно, – без энтузиазма ответил гость.

– Скоро будем кушать, – радостно возвестила пегасочка, явно обрадованная улучшением состоянием своего подопечного. – Я купила овса…

– Не хочу я вашего овса, – буркнул Альтус.

Наступила тишина. Радостный голосок хозяйки дома тотчас же растворился в безмолвии, и уже новые, волнующие интонации слышались в нем:

– А чего ты хочешь?

– Мяса, – с горечью ответил пегас.

– “Мяса”? – переспросила озадаченно Флаттершай. – Но… пони не едят мясо.

– Я знаю, что не едят. А вот люди едят, – желчно отозвался жеребец.

Альтус чувствовал обиду за то, что больше не попробует ни одного куска свежего жареного мяса. Будучи спортсменом, он соблюдал строгую диету, большую часть рациона которой служила именно плоть убитых существ. И отказ от привычной пищи все острее поднимал вопрос о том, чтобы помочь магам в их начинаниях отправить чужаков туда, откуда они появились, но Альтус не представлял, каким образом он может быть полезным.

– Прости, но я не смогу тебе помочь, – извиняющимся тоном произнесла пегасочка. – Может, немного…

– Нет, я не хочу ничего другого, – деревянным голосом перебил ее пегас.

– Ну, может тогда…

– Чего?! – вскрикнул жеребец и рывком сорвал с себя одеяло. Он уже сидел на кровати напротив хозяйки дома и смотрел в ее растерянные глаза. – Не хочу я никакой травы! Это уже все осточертело! Дайте мне нормальной еды!

– Какой? – дрожащим голосом спросила Флаттершай.

– Которая бы прыгала, бегала, ползала, издавала какие-то звуки, да что угодно, лишь бы в ее жилах текла кровь! Но не траву!

– Но так нельзя… – Желтая пони отошла от него и на глаза навернулись слезы. В ужасе она прошептала: – Нельзя убивать живых… – пегасочка всхлипнула и проглотила остаток фразы.

Внезапно кобылка сорвалась с места и выбежала из комнаты. Альтус недовольно фыркнул и повалился обратно на кровать. Сердце заболело, забилось тяжело, и каждый удар его отдавал в голове тяжелым набатом. Еще некоторое время пегаса обуревали гнев и негодование, но вскоре он остыл и, слушая приглушенный плач, понял, что сделал очень больно своему другу.

Словно в трансе он поднялся и пошел на голос пегасочки, не зная, как он сможет искупить свою вину. Понимая, что Флаттершай не должна его вообще укрывать от сильной бури, не то, что кормить за свой счет, Альтус чувствовал себя не только виноватым, но и обязанным. Как бы плохо ему не было в этом мире, но подруга всегда поддерживала его, а он хотел поддерживать ее. Хотел, но не мог. Найдя хозяйку дома в ее комнате, которую заливал мерклый свет, нежно-красный гость задержался, смотря, как белый кролик с жалобной мордочкой гладит розовые волосы, в которых пряталась пони. Флаттершай лежала на кровати на одеяле, которое было украшено сонмами красных и желтых бабочек, подобно рисунку на ее кьютимарке, как и подушка рядом с ней.

«Ну, и угораздило же меня… Блин, вот что я наделал? Как теперь быть? Она же не просто расстроилась, она меня теперь, наверное, ненавидит. Теперь я для нее лишь монстр, хотящий свежего мяса. А что, если я превратился в монстра? – в ужасе Альтус поднес одно копыто к глазам и посмотрел на него. – Пони… я всего лишь пони. Просто надо привыкнуть есть траву. Я должен… Нет! Я обязан! Ради Флаттершай. Не хочу, чтобы она плакала. Я хочу ей дарить радость, как она подарила мне радость полета».

Попытавшись зайти в комнату, он привлек внимание и пегасочки, и ее любимца. Мордочка кролика исказилась в жуткой гримасе, от которой пегаса бросило в холодок. Белый зверек моментально вскочил и попытался с налета вытолкнуть Альтуса, но гость даже не шелохнулся. Тогда, с сердитым видом, кролик подлетел к двери и попытался закрыть ее с размаху, но лишь выдавил глухой деревянный стук и недовольное шипение пегаса. Оттолкнув упирающуюся в морду дверь, Альтус все же вошел в комнату и, вытолкнув оттуда Энжела, запер помещение изнутри, потирая ушибленное место. Флаттершай пискнула, спрятала глаза в гриве и прижала ушки.

Немного помолчав и собираясь с мыслями, пегас смотрел на ровные светлые ряды досок на полу и переминался с ноги на ногу. Он много раз просил прощения, но ни разу гадкий ком не вставал у него поперек горла, а сердце никогда с таким остервенением не пыталось выпрыгнуть из груди. «Наверное, потому, что у меня никогда не было настолько близкого друга, как Флаттершай. Я просто боюсь ее потерять», – пронеслось у него в голове.

– Прости меня, – со вздохом сказал Альтус. – Я понимаю, что показался не в лучшем свете, но я… сорвался что ли. Это вся новая обстановка, это новое тело… они давят на меня.

Пегасочка плакала, не обращая на него внимания.

– Я понимаю, что все это звучит, как оправдание, но я действительно не хочу делать больно ни тебе, ни кому-либо еще, – сказал он, но уговоры не помогали. – Флаттершай, ну не плачь. Что мне сделать, чтобы ты прекратила?

Он сделал паузу, однако пони продолжала хныкать.

– Если хочешь, то я уйду, – решительно сказал жеребец. – Только не плачь, пожалуйста.

Внезапно из-за густой гривы показалась заплаканная мордочка. Она все еще с испугом смотрела на него и тряслась, а из глаз лились слезы. От этого зрелища у Альтуса кольнуло в сердце, и он чуть заметно скривился.

– Не буду я есть это чертово мясо, не буду и все! – выпалил он с горечью и добавил: – Я ведь пони, всего лишь пони… Не человек…

Пегас уселся посреди комнаты и вперил взгляд в пол.

– Знаешь, Флаттершай, а ведь все, что тут случилось со мной… это все лишь показывает, что у меня никогда не было никого близкого. Никто не ждет моего возвращения, никто не горюет по мне, никто не жалеет, что меня не стало. А Крэлкин, которого я считал своим другом, оказался предателем. Я все делал для него, пытался его исправить, всегда поддерживал, показывал на хорошие стороны жизни… все это зря, пыль, не стоит и выеденного яйца. И я даже не заметил, как перешагнул ту грань, когда уже не я показывал ему на хорошее, а сам стал смотреть его глазами на плохое, что ранее было скрыто от меня, но что я попросту не замечал.

Он вздохнул и обратил печальный взгляд на пегасочку. Та все еще продолжала плакать, но уже с непониманием смотрела на бывшего человека.

– Почему я стал лишь фигурой в многоходовой партии этого мага? Теперь я уже не удивлюсь, если узнаю, что он таскал меня всюду, как собачонку, только для того, чтобы у него была физическая сила… И кто-то для отвлечения внимания, – заключил он. – А я, дурак, думал, что он обо мне заботится, наставляет на путь истинный, закрывает щитами от магических атак, пытается как-то спасти. А на самом деле я оставался жив настолько долго, насколько было ему необходимо и думал так, как он того пожелает… Потом мы оказались в этом мире, и я стал бесполезным, так как больше не был достаточно сильной фигурой… Он меня просто бросил, – с обидой заключил Альтус.

Жеребец поднялся, чтобы уйти, но когда он подошел к двери, за которой слышалось возня, то услышал вздрагивающий голос Флаттершай:

– Но… но этого не может быть. Крэлкин не такой…

– Да откуда ты знаешь, какой Крэлкин?! – вспылил Альтус и повернулся к пони, отчего та сникла и с испугом наблюдала за разгоряченным пегасом. – Ты хоть раз с ним общалась по душам? Ты видела, как мы с ним сдерживали натиск магов? Как вытаскивали друг друга из разных сложных ситуаций? Нет… Вся эта мерзость перепала мне. Он никогда не спрашивал, что я хочу, никогда не старался оградить меня от боли. Наоборот, все сильнее и сильнее вдавливал меня в болото ненависти, заставляя смотреть на грязь и не позволяя поднять глаза… Но у него ничего не получилось. Он не смог привить мне, что наш мир – лишь выгребная яма. Нет! – Он ударил копытом по полу. – Там, где он видел лишь мрак, я находил лучики света и держался их. Я был собой… в какой-то степени.

– Этого не может быть, – боязливо прошептала Флаттершай.

– О, еще как может! – язвительно потянул Альтус и уселся там, где стоял. – Я вспоминаю один случай, который приключился с нами. Тогда нас загнали в угол, и мы сидели в укрытии, когда над нами ходили маги и вынюхивали след. А Крэлкин даже не соизволил использовать свою технику “слепого” перехода, чтобы вытащить нас. Он говорил, что у него недостаточно силы. И знаешь, что он предложил?

– Что? – еле слышно переспросила пегасочка, словно боясь услышать ответ.

– А ничего! – рявкнул спортсмен. – Прорываться с боем, а там будь что будет. Угадай, кто был основной силой? Кто убирал магов с пути? Кто прорывался вперед с помощью… – пони посмотрел на копыта и закончил гробовым голосом: – кулаков… А этот ботан только закрывал меня щитами, да прятался в тени, чтобы его не заметили. Он! Просто! Прятался! – почти по слогам проговорил Альтус, делая акцент на каждом слове. – Выставил меня вперед, пуская, словно на скотобойню. А я думал, что у него действительно не было сил… бред. Были у него силы, просто он не хотел использовать магию перемещения. Для него проще и правильнее было подставить меня под удар, чем самому уйти и оставить след. И после этого он мне друг? Да куда там! – ударил в копыта пегас и извлек глухой стук. – И ведь самое плохое, чтобы понять это, необходимо было превратиться в животное…

Пегас вздохнул и посмотрел в окно. Изнутри его грызли мрачные мысли. Теперь он видел истинную личину Крэлкина, видел, какой он был на самом деле, что для него было ценно, а что было лишь мусором. И дружба была чужда магу, как и само ее понятие. Альтус же был вовлечен в несвойственные ему игры, чтобы его друг получил от него то, что необходимо, а потом, когда он станет ненужным, выбросить на обочину и подхватить на освободившееся место новых попутчиков, которые принесут пользу “великому” замыслу мага.

– А ведь он и Твайлайт использует, – сказал Альтус как бы между прочим. – Просто берет и использует.

– “Использует”? – робко переспросила Флаттершай. – Но… зачем?

– А мне почем знать? Я в его гениальные планы никогда не лез. Оно мне не было нужно. Вообще могу предположить, что он хочет как-то сорвать заклинание по перемещению нас обратно, но что и как мне неизвестно. Скорее всего, он и сорвал первый разрыв материи в исполнении Твайлайт и Трикси, который должен был вернуть меня и его в наш мир, но как – без понятия. Вроде бы он ничего не применял, руны не рисовал, никаких предметов у него не было. Да и вел он себя неестественно тихо. Но это уже пустое. Единственное, что я знаю, так это то, что он будет как можно ближе тереться с теми магами, которым не посчастливится нас возвращать и проникать под покровы техники, чтобы сорвать еще один шанс вернуть домой двух чужаков, которые тут быть не должны.

– Но ведь правильно, что бы вы вернулись, разве нет? – с опаской спросила пегасочка.

– Да, ты права… наверное, – промямлил Альтус.

Теперь, глядя на все со стороны, он не знал, хочет или не хочет возвращаться назад. С одной стороны ему осточертели те ограничения, которые устанавливали для него пони, их тело, образ жизни, противоречащий всем понимаемым нормам человечества. Мир людей как казался для него более понятным, так и остался понятнее. Человек – венец творения природы, гордый, неподвластный ее законам и правилам, вершащий то, что ему хочется. И Альтус был человеком в полной мере, как и его друг. Они делали то, что им хочется: один – помогал, другой – строил планы. И жили они самодостаточно, пока их пути не пересеклись. И с того момента один оказывал помощь тому, кому она была не нужна, а второй просто использовал нового знакомого для своих целей.

– А если бы я тоже не хотел уходить? – спросил внезапно Альтус.

– А разве так можно? – неуверенно осведомилась пегасочка. – Нужно спросить у Твайлайт, – забеспокоилась она.

– Не нужно, – моментально отреагировал жеребец. – Просто интересно, как бы ты отнеслась к этому. Я понимаю, что тут не смогу остаться, как бы ни хотел, но все же, если предположить, что Крэлкин сорвет заклинание или у единорогов ничего не получится…

Смотря на замешательство, отпечатавшееся на мордочке Флаттершай, Альтус понял, что желанным гостем в этом мире он бы не стал никогда.

«Дурак я. И кому я тут нужен? Флаттершай или Рарити? Нет… Никому я тут не нужен был с самого начала, да и никому не нужен я в своем мире. Тогда уж лучше вернуться, чем оставаться в этом теле. А чтобы вернуться нужно обезвредить Крэлкина или помочь Твайлайт и Трикси. Но какой из меня помощник? Разве что этого дурного мага в больницу отправить смогу…»

– Я была бы рада, если бы ты остался, – смущаясь, промолвила Флаттершай.

Альтус не сразу понял, что кто-то что-то сказал, но когда сам смысл фразы дошел до его мозга, он раскрыл рот и безмолвно воззрился на пегасочку, отчего та вконец смутилась и отвела взгляд. Не понимая, что заставило ее сказать подобное, он чувствовал, как внутри него все прыгает от радости, а сердце отбивает чечетку. Но он чувствовал подвох в ее словах. Все казалось слишком радужно, чтобы быть правдой.

«Почему? Почему она это сказала? Кто я вообще такой? Я чужак из другого мира, появившийся там, где меня не ждали. У меня нет ни денег, ни дома, ни… да ничего у меня нет, кроме имени. Хотя и имя мое ничего не значт. А она хочет, чтобы я остался, и была бы рада этому? Но что все это значит? Неужели я ей не безразличен? Неужели я ее друг?»

– Флаттершай, почему ты это сказала? – грубо спросил Альтус. – Если ты просто хотела меня подбодрить, то это плохая идея.

Желтая мордочка обратила на него смущенный взгляд.

– Ну, я действительно думаю, что это было хорошо. Ты мой друг…

– Но у меня нет даже жилья, не говоря уже о каком-либо состоянии, – парировал пегас.

– Но это ведь не так важно, как кажется, – легко улыбнулась пони. – Пегасы живут в основном на облаках, как Рэйнбоу Дэш. Уверена, что она с радостью поможет тебе с этим. А Рарити…

– Почему?! – выпалил Альтус. – Почему ты мне пытаешься помочь? Кто я вообще для тебя такой?

Какое-то время два пегаса неотрывно смотрели друг другу в глаза. Жеребец пытался увидеть хоть что-то плохое, какой-то подвох, скрывающийся за слащавыми словами, недосказанные мысли, но не мог разглядеть. Все, что он видел во взгляде Флаттершай – непонимание. Непонимание по поводу того, что взрослый пегас, жеребец, задает такие глупые вопросы.

– Ты мой друг, – просто сказала кобылка и улыбнулась.

– А что такое “друг”? – спросил в ответ тот.

– Ну… друг… – замялась пони.

– Слова, лишь слова, – с горечью произнес пегас.

Флаттершай некоторое время безмолвствовала, теребя в копытах свою гриву и смущенно посматривая на жеребца, потом вперила решительный взгляд в Альтуса, однако смутилась и отвела глаза, встретившись с не менее жарким взглядом гостя.

– Ну, и что? – с нажимом спросил Альтус. – Почему ты молчишь?

– Ну, я… – нерешительно отозвалась пегасочка.

– Ты же хотела что-то сказать! Так говори.

Флаттершай опустила голову.

– Друг, – фыркнул жеребец. – Нет друзей, и быть их не может. “Друзья не предадут” или “друзья всегда помогут”. Ничего глупее я в жизни не слышал.

– Ты не прав, – чуть слышно отозвалась желтая пони.

– В чем я не прав? – осведомился пегас. – В том, что друзей нет? Ты сама даже не можешь сказать, кто такой “друг”, а обвиняешь меня во лжи? Думаешь, что розовые сопли, которые ты показываешь мне про дружбу, что-то изменят? Крэлкин прав, а вы все ошибаетесь.

– Ты ошибаешься, – чуть слышно произнесла хозяйка дома и посмотрела на него. – И Крэлкин ошибается. – Кобылка вздохнула и закрыла глаза, собираясь с мыслями. – Как вы так бессердечно можете судить о дружбе в нашем мире? – с обидой произнесла она.

– А как нам судить, если вы все тут молчите и только занимаетесь возвращением нас домой? – парировал Альтус. – Хотя бы для начала скажи, что такое “друг”.

Смутившись, Флаттершай жалобно посмотрела на глупого жеребца, который пытался говорить гадости о светлом чувстве.

– Друг… – неловко начала она. – Друг всегда тебя поддержит и утешит, и не разрешит сделать больно никому, кто бы тебя ни окружал. И даже самому себе. Друг дарит радость и тепло лишь своим присутствием. С другом ты можешь поговорить о чем угодно или просто помолчать. С другом кажутся решаемыми любые проблемы и преодолимы любые сложности. С другом ты можешь совершать такие вещи, на которые сам бы никогда не решился или боялся сделать. Друг всегда поддержит тебя в любом начинании, каким бы безрассудным оно не было и как бы ни лежали у тебя к этому копыта.

– Друг, – тупо повторил Альтус. – У меня нет друзей.

– Но почему? Ты хороший, заботишься…

– Да не важно, о ком я забочусь, – перебил ее жеребец. – Все, что ты описываешь, я получал от Крэлкина, но он не друг, а предатель. Я думал, что он мне добра желает, а он просто хорошо играл свою роль. Неудивительно, что все мои начинания наталкивались на горы литературы и чуждых мнений. Он твердил, что так правильно, что вообще все необходимо делать правильно, но я же не мог все вначале делать идеально. Я просто делал то, что мне нравилось.

– А что тебе нравилось?

– Мне нравилось петь, – без тени смущения сказал чужак.

– Это же прекрасно, – приободрилась Флаттершай.

– Нет, не прекрасно, – остудил ее энтузиазм пегас. – Вначале Крэлкин приволок мне кучу литературы, которую я должен был прочесть, и репетировать сложные упражнения, но я не слушал. Я просто пел, я был воодушевлен своим начинанием, ослеплен своей гордыней. Когда же у Крэлкина лопнуло терпение, он привел меня на профессиональную студию звукозаписи и попросил спеть все, что я захочу. И я спел. Я спел так, как никогда не пел, мне казалось, что я был неподражаем. Но все растаяло, когда там же в студии, где сидел один из музыкальных продюсеров города, проиграли мою запись. С тех пор я больше не пою. Может быть, Крэлкин и скотина бесчувственная, но он стремился помочь, хоть как-то… Себе…

– Ты настолько плохо пел? – изумилась пони.

– Когда тебе говорит профессионал своего дела в глаза те же фразы, что и Крэлкин, о том, что я бесталанный человек, и оперирует теми же доводами, что и он, то начинаешь в следующий раз задумываться, прав он или нет. Но я понял, для чего он это сделал. Я уверен, что он специально тянул с моим походом на студию, пока там не появится продюсер, а потом добил меня его же словами, чтобы я никогда больше не порывался заниматься чем-либо, кроме боев. И у него это превосходно получилось.

– Надо всегда следовать своему таланту, – сказала поучительно пони, вразумляя пегаса. – Никто не может его сам себе создать.

– Да ладно?! – с вызовом спросил Альтус. Флаттершай дернулась и с опаской посмотрела на собеседника. – Талант показан на кьютимарках? Сейчас посмотрим… Вот.. – он стукнул копытом по крупу в месте отметины, – у меня крылья нарисованы, это значит, полет… А даже если не полет, то в любом случае, это связано с крыльями или полетом, – заключил жеребец, и желтая пони кивнула. – А я всю свою жизнь провел на ринге, в боях, выбивал зубы оппонентам, ломал руки, ноги, ребра… И я был достаточно хорош. У меня были свои спонсоры, своя команда, свои тренера. Меня тренировали каждый день, натаскивали, как собаку, не щадили и не давали никаких поблажек.

– Оу, – протянула кобылка. – Но… но это не талант.

– А что это тогда было такое? На что я потратил практически всю свою сознательную жизнь?

– Это умения, – робко произнесла пегасочка.

– И что, что умения? – не понял Альтус.

– Любому умению можно научиться и научить близкого тебе пони, – объяснила Флаттершай.

– Так и таланту учатся, разве нет? Чем умения отличаются от таланта?

– Талант – это то, что природа дала тебе и только тебе при рождении. Талант и умение различаются своей наполненностью.

– Чем? – переспросил Альтус.

– Тем, что стоит за ними, – пояснила кобылка.

– Все равно не понимаю. В любом случае с самого детства я дрался, – уверенно объявил пегас. – В этом мой талант.

– Возможно, ты дрался не потому, что хотел, и не потому, что тебе нравилось? – спросила Флаттершай и спряталась под гриву от прямого взгляда пони.

– Хотел я этого или нет – не важно, – недовольно ответил пони. – Важно то, что я этим занимался практически всегда.

– И ты всю жизнь только дрался? – с нескрываемой озабоченностью спросила Флаттершай.

– Конечно, я всю жизнь дрался, – горячо ответил Альтус. – Все же я пытался заниматься чем-то другим, но выходило все так же, как и с моей жаждой пения. Крэлкин рубил мои стремления под корень.

– Возможно, он был немножечко прав… – сказала потухшим голосом пегасочка.

– Что?! – взревел Альтус, и ор его заставил Флаттершай сжаться в комочек и забраться под одеяло. – Ты тоже на стороне этого ботана?! Да что такое с этим миром?!

– Я не на его стороне, – пискнула пони.

– Да неужели?! – не прекращал наседать Альтус. – Ты считаешь, что он хорошо делал, когда говорил, что я ни на что не годный кусок мяса?!

– Нет… – донесся дрожащий голосок пегасочки.

– Тогда почему ты говоришь, что он прав?! Отвечай!

Альтус подскочил к кровати и рывком содрал с хозяйки дома одеяло. Отбросив его, он вновь прикрикнул:

– Отвечай на вопрос!

Кобылка вновь затряслась, всхлипывая. Она тихонько плакала и жалобно поскуливала. Но на пегаса сейчас это произвело никакого впечатления. Его уже настолько достало, что все носятся с Крэлкиным, как с писаной торбой, что готов был вгрызться в глотку любому, кто поддержит его. Но он понимал, что на Флаттершай мог только кричать, но ничего больше. Когда злость отступила, и взор Альтуса прояснился, он опять увидел плачущую подругу и, тяжело вздохнув, плюхнулся крупом на пол.

– Твою мать, – в сердцах ругнулся он. Теперь пегас не знал, что сделать. Понимая, что накричал на чуть ли не единственную пони, которая пытается ему помочь, он просто не мог ничего сделать, осознавая безвыходность ситуации. «Теперь она никогда меня не простит. Да и я бы сам себя не простил», – думал он мрачные мысли.

Порываясь несколько раз начать диалог, он себя одергивал и опять задумывался над тяжестью своего проступка. Что-то мешало ему просто так попросить прощения, что-то глубинное, какая-та черная заноза, загнанная в сердце. Он начинал вспоминать, как его успокаивала мама, которой он доверял самые потайные секреты. Зачастую она с ним говорила, но Альтус понимал, что тут разговоры излишни. Единственное, что он еще вспомнил в поведении матери, это то, как она его, обиженного на весь мир, гладила или обнимала. Задумавшись над правильностью этого поступка, пегас инстинктивно подошел и сел на кровать к пегасочке, которая еще больше сжалась.

Подняв копыто, он задержал его над розовой гривой подруги и закусил губу. Он не мог этого сделать, хотел, но не мог. Он понимал, что может пресечь ту черту, когда подруга перестанет быть подругой, а станет чем-то больше, а потом они расстанутся навсегда, потому что их взгляды не сойдутся или они просто поругаются. Такое с ним случалось не один раз, и пегас больше не хотел повторения истории. По крайней мере, не с Флаттершай. Пошарив глазами по кровати, по ее хозяйке, скользнув взглядом по танцующим неистовый танец снежинкам за окном, он закрыл глаза и опустил копыто.

Флаттершай дернулась, как только почувствовала, что Альтус до нее дотронулся, но не отстранилась. Жеребец понимал, что ей некуда было деться из закрытой комнаты, разве что в окно бежать. Гладя мягкую, слегка влажную от недавней прогулки гриву, пегас чувствовал, как пони постепенно успокаивается. Гладил ее Альтус довольно долго, пока Флаттершай полностью не пришла в себя и не отстранилась от нового поглаживания.

Кобылка села на кровать спиной к жеребцу. Тот тоже отвернулся. Они молчали, не смея ничего сказать. Напряженную тишину нарушало лишь завывание ветра и барабанная дробь в окно в исполнении настойчивой метели. Жеребец немного успокоился. С приходом в норму Флаттершай, он начал чувствовать себя легче, но все же неподъемный груз вины висел на его душе.

Смотря в пол, Альтус скользнул взглядом по одеялу. Он бесшумно спрыгнул и подобрал его, а потом осторожно обнял сзади пегасочку, накрывая ее поднятой вещью. В какой-то момент ему не захотелось разжимать объятий, но, пересилив свой внезапный порыв, вновь сел спиной к Флаттершай. Сердце у жеребца выпрыгивало из груди, и он даже не хотел думать, что ему могла понравится кобылица.

– Спасибо, – внезапно послышался грустный голосок пегасочки.

Альтус ничего не ответил, только тяжело вздохнул, пытаясь выкинуть из головы то, что сейчас произошло, и списать свою слабость на неправильно проведенный ритуал мага, на погоду, на обстоятельства, но он не хотел принимать внутреннюю близость к Флаттершай, как к представителю противоположному пола. Она была его подругой, и он не хотел нарушать эту связь.

– Я лишь имела в виду, – робко сказала Флаттершай, – что Крэлкин правильно делал, когда держал тебя подальше от того, что у тебя не получалось. Ведь… – она осеклась и замолчала, но жеребец не торопил, понимая, какой стресс свалился на нее сегодня.

Хоть Альтус и не до конца понимал, как можно так всего бояться и стесняться, но немного привык к вечной пугливости желтой подруги и принимал ее такой, какой она есть.

– Просто ты будешь терять время и заниматься тем, что тебе не нравится, – объяснила кобылка. – Ты вел себя, как меткоискатели.

В голове Альтуса всплыли размытые образы трех жеребят: желтой земной пони с красной гривой и шикарным бантом на затылке томатного цвета, ЭплБлум; оранжевой пегасочки с лиловой гривой и маленькими крылышками, Скуталу; и белой единорожки с фиолетово-розовой гривой, Свити Бель. Все они были маленькими жеребятами, которые совали нос не в свое дело. Они были уверены в правильности своих действий, такие наивные и беззаботные создания, что Альтусу невольно стало их жалко. Они опрометью бросались в беспокойное море жизни и пытались уплыть, не заботясь о своей безопасности или мнении окружающих.

– Неужели я похож на них? – будто в трансе проговорил жеребец.

Но Флаттершай не ответила, лишь молча поднялась и направилась к небольшому столику, на котором стояло две одинаковых чашки на небольшом подносе.

– Энжел приготовил чай для нас с ним, но если хочешь, – сказала пегасочка, и Альтус мутным взором посмотрел на нее. – Угощайся.

Она уселась на подушку, лежащую около стола, обхватила обоими копытами кружку и, немного подув, остужая чай, потянула напиток. Альтус молчал, смотря на кобылку. Он никак не мог понять, какое у нее настроение и как с ней общаться. Она выглядела усталой, поникшей, подавленной, но ее глаза выражали уверенность и неиссякаемую доброту.

Набравшись смелости, жеребец подошел к столу, сел с другой стороны от кобылки на подушку и взял кружку Энжела. В тишине два пегаса пили чай, но не наслаждались этим процессом и старались друг на друга не смотреть. Альтус смотрел на деревянную лакированную натертую до блеска столешницу и пытался найти хоть какие-то вмятины или царапины. Иногда он смотрел в кружку, пытаясь понять, что за траву заварил кролик для себя и своей хозяйки.

– Прости меня, – внезапно сказал жеребец и посмотрел в глаза Флаттершай.

Она посмотрела на него в ответ и слабо улыбнулась. Трапеза продолжилась. Залпом допив чай, Альтус поставил кружку на стол и разлегся поверх него, вытянув передние ноги на столешнице и устремив взгляд в даль. Перед ним сидела желтая пони, которая немного оживилась, увидев выходку пегаса.

– Почему я такой неудачник? – спросил с досадой в голосе нежно-красный жеребец и вновь посмотрел в глаза Флаттершай, но, не ожидая ответа, он продолжил: – Друзей не было, нет, и не будет с моим отношением к ним. Я только и могу, что ломать и кричать. – Он вздохнул. – А что мне это дало? Друга, который и не другом оказался вовсе, а даже совсем наоборот, и проблемы, которые сам же и расхлебывал. И почему Крэлкин давал мне жить? Неужели я был таким ценным?

– Ты так расстроен, что Крэлкин оказался тебе не другом?

Альтус задумался, действительно ли это было так. Все же, как бы маг не был ему противен, но он понимал, что сам был настолько глуп, что шел у него на поводу.

– Наверное, – ответил жеребец, не желая принимать правду.

Воззрившись пустыми глазами на Флаттершай, бывший человек услышал, как в дверь кто-то отбивает мелкую дробь. Смекнув, что это был кролик, он не стал открывать ему. Но пегасочка поставила кружку на стол, засеменила к двери и впустила нарушителя спокойствия. Это был Энжел, как и полагал нежно-красный пони. Зверек моментально подлетел к пегасу и начал отбивать задней лапкой по копыту. Флаттершай подхватила своего любимца и, зависнув над потолком, удерживала в копытах вырывающегося белое существо. Альтус наградил его усталым взглядом и заметил, что хозяйка дома ожила.

– Энжел, это наш гость, – говорила она кролику. – Нельзя так с гостями обращаться.

Кролик указал на кружку, стоящую у пегаса.

– Оу, – поняла пегасочка. – Я заварю тебе еще одну кружку чая. Самую вкусную, – пообещала она. – Только поставь, пожалуйста, чайник на огонь.

Альтус проводил взглядом выбегающего зверька. Было видно, что он недоволен появлением такого наглого гостя, но Альтусу было все равно. Хоть ему и не нравился кролик, но он смог поднять Флаттершай настроение, а за это он готов был простить белому питомцу многое.

– Как ты с ним справляешься? – спросил без энтузиазма жеребец, смотря, как напротив него усаживается хозяйка дома.

– Талант, – просто ответила Флаттершай.

«”Талант”, – повторил для себя пегас. – Талант… талант… тут все помешаны на кьютимарках, которые показывают этот самый талант. А все ли пони с метками занимаются своим делом? Возможно, нет, но это же не отменяет их предрасположенности к определенному таланту. У Флаттершай нарисованы три бабочки и это трактуется, как забота о животных. А что значат мои крылья? И что значит пустой бок Крэлкина? А почему я вообще получил кьютимарку?»

– Неужели мой талант связан с крыльями? – спросил Альтус, осмотревшись.

– Если твоя кьютимарка в виде крыльев, то, скорее всего, так оно и есть, – сказала пегасочка.

– Но это лишено смысла, – запротестовал жеребец. – У меня же не могло быть крыльев в своем мире. Значит, и кьютимарки в их виде быть не должно. Должно быть изображено… к примеру, ринг, или какое-то спортивное снаряжение. Ну, или что я там на самом деле умею делать? Но если у меня есть кьютимарка, а на ней крылья, выходит, что в мире людей у меня не было таланта и не могло его быть. И я бы всегда оставался в тени одаренных?

– Возможно, тебе было суждено жить в этом мире? – спросила желтая пони.

Альтус застыл каменным изваянием, смотря на Флаттершай изумленным взглядом. Он обдумывал вероятность, что действительно должен был попасть сюда и остаться здесь навсегда, что это его предназначение, что это его жизненный путь. А жизнь в мире людей нужна была лишь для того, чтобы найти мага, с ним прыгнуть сюда и чтобы тот преобразовал Альтуса в пегаса.

«Но если все действительно так, то, получается, что я всегда был пони, но в теле человека? Бред… Но у меня же появилась кьютимарка! А вот у Крэлкина нет. Это значит, что он не должен тут быть. И что же теперь мне делать? Все стало еще более запутанным, чем раньше. Помогу Крэлкину, я останусь здесь вместе с этим монстром. Помогу Твайлайт – уйду и я… Так что мне теперь делать? Хочу ли я быть пони до самой смерти? И если да, то захочу ли я тут остаться? И позволю ли я Крэлкину здесь жить?».

Жеребец вздохнул, посмотрел в окно и спросил, ни к кому не обращаясь:

– И что мне теперь делать?

II

Крэлкин проснулся от того, что хлопнула дверь. Нехотя он раскрыл глаза и осмотрелся. В библиотеке никого не было, тишина, нарушаемая лишь редкими приглушенными перекрикиваниями маленьких жеребят, нависала над жеребцом и тянула обратно в сон, и даже яркий солнечный свет не мог помешать ей в желании усыпить пони. Да Крэлкин и сам был не прочь еще поспать, отдаться сладостной дреме, расслабиться и наслаждаться бытностью и своим спокойствием.

У себя в мире, еще до того, как он стал заниматься магией, да и в первые годы его занятий в обществе колдунов, он периодически устраивал себе так называемый День Лентяя, когда он, довольный своим положением и душевным состоянием, спал весь день или просто валялся в кровати, ничего не делая и изредка вставая на кухню, чтобы принести себе заранее приготовленную еду из холодильника и вновь броситься в объятья теплого одеяла. Но после первого “слепого” перехода, его спокойная жизнь закончилась, и День Лентяя пришлось отменить. Навсегда.

Сейчас, в мире пони, нежась под теплым одеялом в библиотеке рядом с историей и сонмами иной литературы, часть которой жеребцу непременно нужно прочесть, он уже не хотел напрягаться, даже лишнее движение нового тела казалось ему сейчас бессмысленным и ненужным. Он задавался вопросом: “Зачем ему было вообще что-то делать сейчас?” Да и что он от этого будет иметь впоследствии, тоже смутно представлял.

Гонения, которые он терпел в обоих мирах, были для него не только не в радость, но и приносили в его личное пространство такие невыносимые мучения, что поделись он ими с кем-то, то его бы сразу отправили к психотерапевту или предложили что-то для поднятия настроения и избавления от мрачных мыслей. Но Крэлкин не хотел помощи, он хотел самостоятельно справляться со всем, что твориться у него в голове и находит отражение в окружающем мире. Возможно, он хотел бы видеть все, как Альтус, в радужных тонах, но розовые очки, которые носил его друг, были противны бывшему магу и наполняли жизнь еще большим диссонансом.

Окинув взглядом все, что произошло с ним в Эквестрии, жеребец уже не знал, хочет ли тут быть. Единственное, что тут ему не грозило – это смерть от обезумевших вандалов, которые хотят заполучить его голову или знания, которые покоятся под черепной коробкой. Мир пони его не устраивал всецело, но, тем не менее, это был мир, в котором он сможет выжить. Именно выжить, потому что Крэлкин понимал, что возможность жить нормальной жизнью простого человека или пони ему уже не представится никогда.

«Лучше радужная пропасть, чем навозный рай», – подумал жеребец и закутался в одеяло, прячась от глаз, звуков, холода и приятно пахнувшего завтрака. Пытаясь заснуть, он невольно вспомнил, как к нему впервые пришли маги и атаковали. Тогда он не понимал, что они хотели и почему желали его смерти. Пытаясь выжить, он защищался самозабвенно, как зверь, загнанный в угол и в конечном счете обезвредил всех, кто к нему пришел.

Тогда Крэлкин впервые почувствовал безысходность, когда воздух пропах смертью и когда выжить уже не представлялось возможным. Животный страх сковал тело и не позволял двигаться, а напряжение каждого мускула отдавало невыносимой болью. Но маг двигался, двигался, превозмогая боль, со слезами на глазах, проклиная все на свете, но двигался, чтобы выжить и завтра встретить новый день.

И Крэлкин бил. Бил, что было сил по непрошеным гостям, но страх никуда не хотел уходить. С каждым мгновением он только рос, ширился в сознании мага. Каждый разбитый предмет мебели от смертельного заклинания, которое было предназначено для него, впечатывался в память смертельным ужасом. Он балансировал на лезвии ножа, на середине жизни и смерти, и так и остался там, не сумев выпрыгнуть к жизни и не желая принимать смерть.

После победы над незадачливой группой во главе с Гресмитом, который впоследствии стал самым ярым его врагом и преследователем, Крэлкин узнал, что обладает ценным знанием, которое рано или поздно все равно кто-то заберет, хочет он того или нет. Сидя в разбитой квартире, он переводил дыхание и ждал, что кто-то опять придет, и начнется новый бой за его существование на планете Земля.

Смотря тогда в пол, маг хотел вернуться в привычное состояние, хотел перестать чувствовать всю мерзость, которая только что свалилась на него, но не мог прекратить бояться за свою жизнь. Ужас, пережитый в то время, он пронес сквозь жизнь до тех пор, пока ему еще счастливилось дышать, и даже будучи пони, Крэлкин чувствовал этот панический страх смерти. Но он так и не смог ни с кем поделиться этим чувством, предпочитая жить собственной жизнью. Пронося с собой эту боль, его душа настолько огрубела, что он научился не только жить с невыносимыми для него страданиями, но и принимать все новый и новые порции мучений, как данность.

Он не мог радоваться, не мог страдать, не мог любить не потому, что не хотел, а потому, что просто не мог из-за своей нелегкой судьбы. И виной всему было древнее знание, которое он украл в свое время. Не желая расставаться с ним, он подвергался очередным атакам со стороны завистников. И хоть он неоднократно получал угрозы и намеки на то, что его обезглавят, он не предпринимал ничего, только затравленно озирался каждую секунду, ожидая увидеть магов или летящее к нему заклинание.

«Я не отдал это знание, а оставил себе. Я был тщеславен, горделив, норовит, но это не спасло меня от участи изгоя. И я стал скрываться от кровавых расправ, не ведая ни того, что творю, ни того, за что сражаюсь. Я просто хотел выжить, как и все, я просто хотел существовать, а не заканчивать жизнь, растворяясь в вечном ничто. И прав был Гресмит, когда говорил, что рано или поздно я все-таки отдам знания, и это только вопрос времени. Этот посредственный маг смотрел в будущее, когда я жил настоящим и цеплялся за каждый вздох своей никчемной жизни. У меня даже времени не было, чтобы остановиться, передохнуть и подумать, меня увлек бешеный поток сражений. И, в конце концов, он смыл меня в бездонное море отчаянья и гнева.

Кто хотел утопать в жестокости? Думаю, что даже самые смелые люди не хотели бы проходить через то, что довелось пройти мне. И ведь моя борьба не закончилась, несмотря на то, что я в другом мире. Все также моими знаниями интересуются иные сильные мира и пытаются выведать у меня потайные секреты. И я настолько слеп, что даже не вижу, как это происходит. Может, мои мысли читают? Даже сейчас, когда я предаюсь самобичеванию и страдаю от приступа непонятной хандры?

Наверное, мне уже все просто осточертело. Возможно, даже смерть не такой и плохой исход событий… Но если уж я решусь убивать себя, то мне необходимо уничтожить голову, – Крэлкин вздохнул. – Что я несу? Ну, умру я или не умру, достанутся мои знания Гресмиту или Селестии, или я заберу их с собой в могилу, – все это бренно, все это косвенно, все это излишне. К чему тогда были все мои сражения с магами за свою шкуру? Зачем я плел интриги и уничтожал тех, кто мне не был близок по духу? Зачем я вообще выживал? Если я сейчас хочу убить себя, то зачем я делал все те телодвижения, которые спасали мою жизнь и продлевали ненавистное существование? Нет, Селестия не получит такой большой подарок от меня. Пусть она меня выпрет из этого мира, но я без боя не сдамся».

– Не сдамся, – чуть слышно сказал жеребец. – Хочу выжить. Смерть – это конец, а я пока что не стремлюсь к концу. Я хочу выжить, – вновь повторил он.

Сев на кровать, он свесил ноги и посмотрел на каменный пол, выложенный ровными рядами. Нашарив рядом с подушкой книгу по истории и положив на нее копыто, Крэлкин вздохнул, понимая тщетность своих попыток. Осознавая, что Селестия была ему не по зубам, он проклинал, что не имеет хоть какой-то реальной силы, могущей противопоставить ей. Пусть он и помнил о боевых неиспользованных рунах, которые он начертал на руках для дуэли со стихийником, однако понимал, что вероятность их работоспособности стремилась к нулю. Технологий в Эквестрии, предназначенных для ведения боя на расстоянии для земных пони, просто не существовало. А если они все же имели место быть, то для того, чтобы раздобыть подобные сокровища, не было ни времени, ни возможности. Вероятность же найти такие технологии в необозримом будущем была крайне мала, и вдобавок концентрация на этом могла отвлечь его от более насущных проблем, свалившихся на него и давящих своим непомерным весом на стремления жеребца.

Пододвинув к себе книгу, Крэлкин положил ее на колени и посмотрел на потрепанную временем черную обложку, отмечая на ней каждую выбоину и царапину. Фолиант был тяжелым, пахнущий пылью и воспоминаниями сотен жителей древних времен. Пытаясь охватить все это великолепие мнений и мыслей, он невольно поразился тому, какой на самом деле вклад несет в себе эта неприметная книга, ведь за древние знания платили, и платили очень дорого. А кто не хотел продавать, того убивали. Крэлкин, найдя в свое время подобные знания, не пожелал делиться ими с кем-либо, и его пытались убить. Древние знания несли смерть, и бывший маг это прочувствовал на своей шкуре в полной мере. И сколько смертей было допущено в угоду истории Эквестрии, он мог только догадываться.

Открыв книгу, жеребец неспешно листал ее, наслаждаясь запахом старинной библиотеки и ища то место, на котором закончил чтение. Он уже не был так уверен в том, что делает и на чем концентрирует внимание. Все расплывалось перед глазами, не было четкого отражения в озере, в которое он смотрел, и рябь на поверхности воды появилась не так давно, несколько дней назад, когда он немного прикоснулся к Селестии и Луне, к их жизни и внутреннему конфликту. Два аликорна мутили воду, нагоняли волны и отсекали возможность трезво смотреть на мир и ситуацию.

Первая запись, которая шла после красивой узорчатой надписи: “Эпоха Хаоса и Разрушений. Аликорны”, датировалась первым годом. Двести лет, которые выпали из истории, насторожили Крэлкина. Он начал фантазировать, что же произошло за эти годы. «Даже к дате не приписано “НПС”. Что же значит эта аббревиатура? И двести лет, которые просто выпали из книги… Что-то тут не то. Что-то очень серьезное произошло в этот период. Либо записей вообще не было, либо кто-то их уничтожил. Эпоха Хаоса и Разрушений. Аликорны. Сколько же тут всего написано?»

Пролистав вперед, он обнаружил только два документа, датированные одной датой. Следом шла эпоха под названием “Грифоническая война”. «Война, – тупо повторил про себя Крэлкин. – Снова война. Но уже с грифонами. Кто же правил пони? Аликорны? Первый год повествует уже об аликорнах? Или о примирении всех пони и их совместной жизни бок о бок? Тогда причем тут аликорны?»

Оставив множество вопросов в стороне, жеребец принялся читать с самого начала. Он решил скрупулезно проанализировать два исторических документа и предугадать, что же могло случиться за те двести лет, о которых нет ни одного упоминания. Он напомнил себе, что последняя запись предыдущей эпохи говорила об очередной волне кровавых сражений и начале войны между пони, потому предполагал, что должны были остаться один победитель и двое проигравших.

“Я до сих пор с холодом вспоминаю, как Принцесса Луна, которая назвалась Найтмэр Мун, смотрела на меня, словно на добычу. Она заставляла служить для нее только потому, что у меня и моих друзей перепончатые крылья и, облаченные в темные доспехи, мы могли наводить ужас на противника и его земли. Но мы же не виноваты, что родились такими, а она взяла и использовала нас, чтобы мы защищали ее и служили во благо Эквестрии. Какими идиотами мы были, что променяли пренебрежение на презрение.

Поначалу все было хорошо, по-другому: Принцесса Луна была такая же хорошая, как и Великосиятельная Селестия и приняла нас потому, что другие отвернулись, однако через несколько месяцев она стала меняться. Старшая принцесса говорила, что это пройдет, что ее сестра переживает трудные моменты жизни, что она запуталась. Но с каждым днем страх перед темным аликорном все увеличивался и не давал нам спать по ночам.

Когда же мы хотели уйти, то она нас запугала: если мы отречемся от нее и нарушим клятву верности, которую давали, то она низвергнет нас и уничтожит. Она говорила, что мы сами будем просить о смерти, когда она займется нами. И мы остались. В страхе мы выполняли любую прихоть нашей госпожи.

Под страхом смерти нам было запрещено говорить со старшим правителем. Принцессы вздорили, и изо дня в день их ссоры становились все жестче. Великосиятельная Селестия требовала, чтобы ее сестра умерила свой пыл, чтобы она одумалась, чтобы перестала вести себя, как глупый жеребенок, но темный аликорн гнула свою палку, не слушая советов родной пони.

Пока все это происходило, мы выполняли разнообразные миссии, из которых далеко не все имели счастье возвращаться. Мы убивали предателей, зачинщиков бунтов, подозрительных личностей по приказу нашей госпожи, делали вылазки в страну грифонов, в земли драконов, к минотаврам и зебрам. Она приказывала, а мы делали, и выбора у нас особого не было. Семьи и спокойная жизнь нам только снились в мечтах.

Когда мы нашли древний артефакт: неизвестные доспехи, то Принцесса Луна моментально одела их и преобразилась. Некоторые попытались удрать, подстегиваемые ужасом от такого зрелища, но госпожа перебила всех, кто осмелился предать ее.

Нас осталось мало, но нашей принцессе уже не нужны были даже приспешники, и она использовала нас, как прислугу. Например, мы возили ее, доставляли неугодных мелких пони, покупали продукты… доходило до абсурда: даже готовка была взвалена на наши плечи. Для нее я и мои друзья были просто-напросто рабами. Это было унизительно. Лучше бы я никогда не соглашался служить темному аликорну.

Став достаточно сильной, Принцесса Луна в одну из ночей заявила сестре, что не вернет на место Солнце и оставит вечную тьму. Великосиятельная Селестия умоляла ее, пыталась уговорить, доказывая глупость ее поступка, пробовала как-то образумить сестру, вспоминая их жизнь, но ничего не помогало. Принцесса Луна была глуха к просьбам и мольбам. И тогда два аликорна сцепились в схватке.

Это было устрашающее зрелище. Мощь, которая столкнулась неподалеку от Кэнтерлота, сотрясла весь город. Все пони с ужасом смотрели, как два аликорна дерутся. Я видел, как часть атак Старшей сестры, которые были направлены в противника, поглощалась доспехом, и в ответ артефакт выстреливал темным сгустком энергии. Несколько таких сгустков попало в город и многие пони погибли.

Но даже это не останавливало двух величайших магов. Сколько длилось их противостояние, нельзя было сказать, ведь за сменой дня и ночи некому было смотреть. Мне кажется, что Принцесса Луна сдерживала натиск сестры только с помощью своих доспехов, но тогда это было неважно. Тогда было важно лишь то, что зло может победить и захватить власть навечно. Меня это страшило, ведь я знаю, какая была Принцесса Луна не понаслышке.

В конце концов, Принцесса Селестия взяла Элементы Гармонии и уничтожила свою сестру во имя Мира и Гармонии. От темного аликорна не осталось ничего, абсолютно ничего, будто ее никогда не было. Мощь Элементов меня поразила. После того как Принцессы Луны не стало, оставшийся правитель взял на себя ответственность за смену дня и ночи. С ее стороны это был великодушный поступок, потому как я видел, насколько она устала после боя и как сильно была подавлена убийством сестры”.

Перечитав несколько раз последний абзац, жеребец закрыл глаза и попытался представить бой двух аликорнов. Насколько они были сильные, насколько были быстрые, какие магические приемы использовали, предпочитали тактику или стратегию. Но это было ничто по сравнению с последней фразой, которая заставила напрячься Крэлкина. «Она была подавлена убийством сестры», – повторял он в мыслях вновь и вновь, пока не вернул себе нормальное восприятие реальности и еще раз не перечитал последний абзац и оторвался от страницы, смотря вдаль стройных книжных рядов.

«Принцесса Луна была уничтожена. – Крэлкин даже не знал, что сказать. – Уничтожение собственной сестры Селестией. Но… кто тогда играет роль темного аликорна? Так, стоп, необходимо разобраться во все по порядку, а то я еще поверю в призраков и массовый заговор против меня, в главной роли которого стоит Селестия, Твайлайт, Луна и еще несколько пони. Что-то тут не то… Нельзя делать очень громких заявлений и скорых суждений, когда дело касается магии. Что я знаю об Элементах Гармонии? Да ничего. И об их реальной силе я тоже ничего не ведаю. Возможно, Принцесса Луна жива, а Селестия создала иллюзию ее смерти, так как говорила, что не убивала ни разу в жизни. Хотя это можно брать во внимание, лишь будучи полностью уверенным в том, что она говорила правду».

– Итак, начнем с самого начала, – сказал он и оглянулся. Убедившись, что находится в библиотеке один, он вновь посмотрел на текст записки и принялся анализировать.

«Луна сказала, что она – Найтмэр Мун. Луна, с которой общался я, этого не утверждала, что значит, Найтмэр Мун либо какая-то кличка, либо психологическое расстройство личности, когда кто-то считает себя кем-либо другим. Раздвоение личности? Не помню, как называется, но вряд ли это имеет отношение к проблеме аликорна. Видимо, ей кто-то промыл мозги, как и многим пони здесь, и это была не Селестия, а кто-то иной, кто мастерски руководил этим процессом из-за кулис. Но, возможно, это только показывает, насколько на самом деле аликорны циничны и не способны считаться с чуждым им мнением.

Однако Луна не всегда была такой. Она стала меняться уже спустя несколько месяцев, как приняла своих подопечных. Можно предположить, что это они так на нее повлияли, но если учесть, что я успел поговорить с этим аликорном, то можно сказать, что она уже в то время добивалась расположения сестры своими, пусть и жестокими, методами. Но несколько месяцев спустя, всего несколько месяцев для того, чтобы у нее сдали нервы и правитель целой страны, наплевав на свои обязанности, стала еще большим циником, чем я. Неудивительно, что Селестия должна была сделать то, что сделала. Однако несколько месяцев после чего? Неужели первый год – это год прихода к власти аликорнов? Но тогда почему Луна так быстро изменилась и превратилась из хорошей пони в наводящего на земли ужас монстра?

Темная правительница стала темной и внутри. Она даже пугала подчиненных своим только видом, а те задания, которые выдавала им Луна, были очень сложными и даже смертельными. Интересно, какую цель она преследовала на самом деле? Почему она отправляла своих подданных в соседние государства, что она там искала? Я так понимаю, что тот загадочный доспех, который поглощал часть атак Селестии».

Крэлкин на секунду прервался, вспоминая, откуда он мог помнить о данном предмете. В предыдущей эпохе, которая описывала жизнь пони в Эквестрийской Конфедерации, упоминание о подобном было, но он располагал слишком маленьким объемом данных для сравнения. Он даже порывался найти в истории момент появления этого доспеха и проследить его судьбу до времен аликорнов, но понимал, что это будет очень долго.

«Достаточно знакомый предмет, – думал он. – А не магическая ли броня Дроттинна это была? Вполне вероятно, что да, но доказательств у меня нет. По его подобию единороги могли наплодить миллионы аналогичных доспехов, а то и улучшенных по качеству и характеристикам. Единственное известно, что оба доспеха поглощали магию, но ни о каких преобразованиях верховного пегаса, как это произошло с Луной, не было упомянуто. Да и об ответных вспышках магии тоже ни слова из предыдущей Эпохи не было. Хотя, возможно, и есть упоминания, но мне уже неохота копаться в пройденном материале, необходимо идти вперед.

Скрепя сердце, я даже предположу, что эти два доспеха – одно и то же. Но Луна не носит ничего подобного. Все, что на ней есть – это тиара, какое-то ожерелье и подковы на копытах, выполненные в виде каких-то туфель или босоножек… Черт их поймет этих пони. Ну, все модные изыски – не по мне и вообще не стоит на это отвлекаться. Идем дальше. Можно предположить, что эти доспехи находятся где-то в замке или музее, потому что такое достояние истории в виде мощной защиты от любых магических атак не может находиться просто в оружейной, если это, конечно, единичный экземпляр или экземпляр, выполненный в ограниченном количестве.

Но насколько велика мощь оружия Дроттинна, если его броня поглощала атаки даже аликорнов. И насколько велика мощь Селестии, что прямая атака поглощается доспехами лишь частично, а ответная атака от части этой силы может убить пони, причем не одного, а многих. Если все-таки взять во внимание то письмо единорога, который делал вылазку в стан пегасов и сражался с их Верховным Вождем, то доспехи способны поглотить магию группы единорогов, а тут… Да, с Селестией нельзя вести открытые сражения. И каким я был глупцом, когда думал еще в теле человека, что атака сзади моей слабой магией сможет поразить ее. Да у нее наверняка щит постоянный стоит, только никто его не видит. И не удивительно, что она дала мне кровь единорогов, чтобы я смог стать местным магом, ведь ей в принципе нечего бояться, а позабавиться со мной можно, выведав все мои знания».

Он вернулся взглядом к документу и продолжил свое занятие.

«Итак, Принцесса Луна, получив в свое распоряжение магический предмет древних времен, начала вести себя фривольно и перестала уважать своих прямых подданных, заставляя их готовить и выполнять грязную работу, которую не каждый пони вообще будет выполнять. Да и конфликт, который она вела с сестрой, подходил к логическому завершению, ведь у нее в копытах оказалась такая сила, о которой можно было только мечтать. И, в конце концов, она выступила против Селестии, заявив о своих правах. Может, не так, как она хотела с самого начала, но все же заявила.

И что сделала Великосиятельная Принцесса? Начала переговоры. Разумно, ведь Луна – ее сестра, но с другой стороны – глупо. А вести сражение около Кэнтерлота – верх идиотизма. В ходе битвы они убили многих жителей и поставили под вопрос вообще целостность города. Но где вела свои дела Луна? Не думаю, что Селестия была бы довольна тем, как ее сестра обращается со своими подданными. Или же старшая сестра настолько не интересовалась жизнью единственной родной пони, что не видела, какие безобразия та творила у нее под носом? Хотя она могла просто закрывать глаза на это.

В любом случае Селестия что-то сделала с Луной, и та испарилась. И причиной тому – Элементы Гармонии. Какие-то древние артефакты, мощь которых не выдержали даже доспехи Дроттинна. Где же хранятся эти Элементы Гармонии и как их использовать? Возможно, у меня даже есть способ убрать Селестию с поля боя, хотя бы на время. Луна-то вернулась, а она явно слабее своей сестры».

Крэлкин оторвался от записи и устремил свой взгляд в окно на облачное бескрайнее небо. Ему почему-то показалось, что он сейчас сидит взаперти, за решеткой под большим замком, который открывается исключительно ключом, находящимся у Селестии. Старшая правительница Эквестрии держала его в библиотеке, как в тюрьме, выдавая еду и не балуя чьим-либо обществом.

«И что вырисовывается в данной ситуации? – подумал он, вытряхнув мысли о его безвыходном положении. – За двести лет приходили к власти Селестия и Луна. Как это все происходило – неизвестно. Все кануло в историю, из забвения которой не выходит практически ничто. Хотя, две пони, которые знают об этом, ходят неподалеку, однако с одной из них я как-то не хочу откровенничать, а вот со второй это занятие бессмысленно. Что Селестия, что Луна представляют ту или иную опасность для моей жизни в этом мире.

В принципе, этот документ не приблизил меня к разгадке о том, что скрывается за аббревиатурой “НПС”. Хотя я почему-то все больше и больше полагаю, что расшифровываются эти три буквы как “Новое правление Селестии”. Но тогда причем тут Луна? Или сестра… Стоп, сестра! Новое правление сестер? Ну, это больше походит уже на правду. Однако все это безосновательно, и я могу гадать так хоть до скончания времен. Нужно идти дальше».

Перевернув страницу, Крэлкин впился глазами во второй, последний документ данной эпохи. Ему не нравилось, что огромный исторический промежуток времени был упущен из вида. Он даже не мог представить, как могла насаждаться власть в лице двух аликорнов, и какая власть была до них. Что-то ему подсказывало, что в Эпохе Хаоса, в которой присутствовали аликорны, этот самый хаос могли спровоцировать Селестия и Луна, а потом под видом добродетели убрать то, что сами же и сотворили, тем самым прекратив войну и захватив власть в свои копыта. Его даже не удивило бы, узнай он, что аликорны вначале творили бесчинства, а потом закрывались благими намерениями, ведь так многие политики делали и в его мире, но он не понимал, зачем так долго необходимо было поддерживать дисгармонию. Хотя в подсознании он уже начинал осознавать, зачем: нужно сменить поколение, которое знало о войне и бывших альянсах.

“Эти глупые аликорны, наконец-то сцепились. Долго ли надо было ждать этого момента. Сейчас они перебьют друг друга, и мы окажемся ни с чем. Единороги уже не такие сильные, как были раньше, слишком разнежились в своих дорогих домах и стали разбалованы миром Гармонии, который преподнесли нашей расе Селестия и Луна. И пусть они убили Дискорда, мы не должны отдавать всю власть им.

Необходимо возродить традиции Аукторитаса и перенять полномочия по перемещению солнца и луны у этих уродцев. Если мы не сможем этого сделать, то так и сгнием в их навязанной Гармонии. Они, конечно, лучше Дискорда, но все равно не заслуживают тех почтений, которые им оказывают простые граждане. Да и не так уж долго они у власти, чтобы требовать к себе подобного отношения.

Были бы тут легендарные члены Аукторитаса, к примеру, Старгейзер Сиятельный или непревзойденный Велкин Стремительный, то они бы показали этим проходимкам, что значит настоящая магия и что значит сплоченность пони. Пусть мы были не такие хорошие, как хотели того аликорны, но мы были свободны от навязывания. Народ доволен, но это все временно. Как только единороги и пегасы поймут, что значит их власть, аликорнов моментально свергнут.

А эта Луна уже давно вызывала подозрения у всех жителей Эквестрии. Может, она не такая опасная, как Дискорд, но уж точно поддерживает его методы правления. Надеюсь, что она убьет свою сестру, а уж мы, Аеквивалереум , уничтожим и ее. Главное, чтобы они хотя бы ослабили друг друга.

Однако сразу же надо перенять управление небесными светилами и рычаги власти. И если для второго у нас достаточно единорогов, то первое необходимо еще пробовать. Все попытки пока что не приводили ни к каким результатам, а результат необходим уже сейчас. Секретные формулы Аукторитаса хоть и есть у нас в копытах, но достаточно рисково их применять. Все единороги, которые пытались своими силами совершить ритуал, лишались либо рога, либо магии, либо рассудка. А некоторые вообще помирали”.

В записке, на некотором отдалении ниже по листу, было приписано еще два абзаца тем же почерком, но текст был неровный, начерканный в спешке. «Наверное, – предположил Крэлкин, – это было написано после каких-то важных событий, которые имели очень серьезный исход. Скорее всего, эта запись была добавлена после того, как эти единороги попробовали напасть на Селестию, и получили ответный удар».

“Все усилия были тщетны. Ни один из единорогов, которые были готовы жизнь отдать за Эквестрию, не справились с заданием и не смогли слить магию воедино, как это делали члены Аукторитаса. Приказ, который обязал уничтожить всех единорогов, не сумевших выполнить распоряжение, был немного необычен, но обжаловать его было бессмысленно, и увиливать от оного нельзя. Наши ряды сильно поредели, но так было необходимо.

Хоть Селестия и победила, Аеквивалереум все равно ей не доверяет и будет пристально следить за каждым шагом аликорна. Теперь данная задача упростилась, так как требуется слежка за одним аликорном и анализ действий только одного правителя. Все равно мы будем настаивать на государственном равенстве всех рас пони в правительстве и обяжем Селестию вести открытую политику. Она не сможет вырваться из нашего капкана”.

Крэлкин ненадолго задумался, пытаясь сопоставить два письма, которые описывали одно и то же событие, но с точки зрения двух разных пони: один служил Принцессе Луне, второй – адепт Аеквивалереума. Откуда пошла эта организация, Крэлкин мог только догадываться, но у него были подозрения, что это потомки или последователи Аукторитаса.

«Итак, что мы тут имеем? – спросил жеребец сам у себя. – Есть какая-то организация под названием Аеквивалереум, которая любым способом хочет захватить власть. Неважно, как они хотят свергать Селестию и Луну, но они хотят этого достичь. К тому же, уж очень примечательно было то, что они ждали, когда Селестия и Луна повздорят и сцепятся в смертельном поединке. Прогнозировали они это что ли? Очень вероятно, но остается вопрос: “Кто они такие?”

Исходя из этого письма, аликорны пришли к власти не так уж и давно, а если быть точнее, то совсем недавно. Возможно, летоисчисление все же возникло с начала правления аликорнов, когда с их приходом наступили Мир и Гармония в землях бывшей Эквестрийской Конфедерации. А единороги все же сдали позиции после войны. Сколько же времени прошло, что они разнежились в Гармонии, которую им принесли Селестия и Луна?

А еще тут упоминается Дискорд. Дискорд, Дискорд… Где-то я это уже слышал, но где? – Крэлкин отвлекся от текста и посмотрел на стол с едой. – Точно, служанка Селестии. Она упоминала Дискорда нехорошими словами. То есть, это существо плохое, а аликорны его победили. Порождение нынешних правителей Эквестрии или же реальный враг, появившийся неизвестно откуда и в одиночку атаковавший пони? Хотя с ним могла быть и армия.

Но если предположить, что этот Дискорд вел активные боевые действия в Эквестрии, то не сходится, что единороги слабые, потому как на войне выживают сильнейшие. Если же Дискорд правил, то уничтожение правителя Селестией и Луной должно было быть воспринято в штыки, при условии, что Дискорд – правитель посредственный, но не тиран. Если же он – тиран, то должны быть хоть какие-то записки из Эпохи Хаоса про восстания или мятежи. Однако ничего из вышеперечисленного не подходит к описанию, какой-то кусок постоянно вырывается из общей картины мира. Что же такое этот Дискорд?

И далеко не все пони поддерживали правление аликорнов. Что же случилось с неугодной оппозицией? И что лично мне ожидать от Селестии? Даже если она ни разу не убивала, то это не значит, что она не отдавала изменников какому-нибудь палачу. Единорогу или пегасу. Хотя она могла отдать эту ответственную должность и земному пони, тем самым укрепив свои позиции честного и справедливого политика у любой расы.

Луна же и Дискорд применяли примерно одинаковые методы правления, но не могу я поверить, что Селестия делила замок в Кэнтерлоте с сестрой. Уж больно они были разные и преследовали разрозненные цели. Да и Луне было бы достаточно трудно прокручивать свои дела рядом с другим сильным аликорном. Значит, надо полагать, что у той была резиденция в каком-то малонаселенном районе. Хотя почему в малонаселенном? Она могла запугать жителей ближайших окрестностей и потребовать от них, чтобы ни одно письмо не было отправлено Селестии. Но сама Селестия могла прибыть в этот городок и тогда Луна держала бы перед ней ответ, что не прельщало бы ни одну сторону конфликта».

Крэлкин представил, в какой глуши могла сидеть младшая сестра Селестии. Это должно быть какое-то закрытое место, чтобы не привлекать никакого внимания, даже если экспериментировать с магией: горы или густой лес. Но это же место, по мнению бывшего мага, не должно быть слишком далеко от Кэнтерлота, так как старшая правительница могла вызвать к себе Луну.

Посмотрев на два последних абзаца, белый жеребец вновь принялся анализировать:

«И все же, у Аеквивалереума ничего не получилось. Даже их желание в реализации плана не сыграло роли: сами единороги были слабыми и неспособными к слиянию магии, а ведь эту технику смогли повторить Твайлайт и Трикси. Неужели эти две единорожки настолько сильные, что смогли провернуть то, что не получилось у специально обученных единорогов? Да, Селестия подготовила достойную пони для поддержки своего авторитета и вообще дополнительную силу в мире магии».

Внезапно Крэлкин осекся, и мысли его побежали в совершенно ином русле:

«Погодите-ка, Аеквивалереум располагал литературой Аукторитаса, в которой описано слияние магии. Неужели это они подбросили книгу по этой технике в библиотеку Понивиля? Неужели и они хотят меня выкинуть из этого мира? Неужели и они видят во мне опасность для Эквестрии? Появилась третья сторона конфликта, о которой я даже не подозревал? Становится слишком тесно на этой арене боев. И ведь каждый новый игрок пытается тянуть одеяло на себя.

Но что если у Аеквивалереума другие цели, в которых я и Альтус, как чужаки, играем только второстепенную роль? Судя из истории, они до сих пор должны следить за аликорнами и силиться захватить власть в свои копыта. Тогда, возможно, они хотят поразить Селестию магией ее же ученицы, доверенного лица, от которого принцесса не ожидает атаки. А чужаки, попавшие в их мир, послужили достаточно хорошей приманкой, чтобы обучить Твайлайт сильной магии, но они не учли, что и пришельцы тоже имеют какие-никакие планы и на счет Селестии, и на счет Твайлайт.

Разлука Твайлайт и Трикси ментором фиолетовой единорожки, попытка уничтожения фолианта, в котором описывается сама техника магии, мной, а также игры с единорожками и Селестией, явно не входили в планы Аеквивалереума, учитывая, конечно, что данная организация до сих пор существует и пытается делать то, что и ранее. Но что-то я сомневаюсь в таком халатном обращении с бесценным древним знанием, должна быть какая-то иная мотивация. Они могли отвлечь сподручную Великосиятельной правительницы, учитель которой непременно обратит взгляд в сторону Понивиля, чтобы провернуть что-то в замке Кэнтерлота. Но вот что именно, было бы интересно узнать».

Смотря на красивую надпись “Четвертая эпоха. Грифоническая война”, жеребец думал о том, какую роль может сыграть Аеквивалереум в его плане, и что он вообще хочет получить, в конце концов. Полагая, что именно члены этой организации следили за ним и вообще всячески пытались быть в курсе событий о судьбе пришельцев, Крэлкин не хотел верить, что оказался не только между молотом и наковальней в виде магов своего мира и Селестии, но и вовлеченным в неведомые ему игры, в которых он играет далеко не главную роль. Теперь же, с учетом появления нового гладиатора на арене, он уже понимал, что попал туда, где ему место быть не должно. Разборки нового мира его пока что не интересовали, а влезать в подобную грязь он был намерен только по нужде.

Размышляя о древнем обществе единорогов в целом и таких отщепенцев, как члены Аеквивалереума в частности, он все же надеялся использовать магов пони, чтобы хоть как-то переключить фокус принцессы с себя на что-то другое. И этим чем-то другим, по мнению Крэлкина, мог быть давний конфликт между единорогами, жаждущими власти и реальной политической силой Эквестрии в обличье аликорнов. Такая борьба была более насущной, нежели два пришельца, никому ничего плохого не делающие.

Теперь Крэлкину оставалась придумать, как выманить на поверхность Аеквивалереум. И не просто выманить, а чтобы они выпрыгнули сами во всеоружии и напали на Селестию, Луну и других аликорнов. Конечно, против аликорнов они не смогут выстоять, но достаточно сильно ранят, чтобы те убежали зализывать раны в свои пещеры и хотя бы на время забыли о чужаках.

Перспектива возможного противостояния магов прельщала белого жеребца, однако она же казалась призрачным зверем, которого никто никогда не сможет поймать. Он понимал, что находился сейчас под пристальным взглядом Селестии, и никуда не сможет выбраться, и уж тем более связаться с кем-нибудь. Он сидел в золотой клетке с красивыми резными прутьями, мягким полом, вкусной едой, но клетке.

Оставалась лишь надежда на прислугу, которая бы могла быть подставными пони в замке, но в это жеребец слабо верил. Понимая, что попробуй он связаться с организацией, которой может не существовать, он непременно поведает об истории другому пони и навлечет беду на себя. И палачом на его казни будет не кто иной, как Великосиятельная Принцесса Селестия, Владычица Дня и Ночи, Хранительница Элементов Гармонии.

III

Когда непогода на улице улеглась и снег крупными перьями неспешно падал, устилая промокшую белую подстилку, Альтус вышел из дома Флаттершай, чтобы немного развеяться. Он предавался размышлению, хочет он быть пони или нет, правильно ли будет остаться в чужом мире или нет, будет ли он тут счастлив или нет. Рассуждая об этом, жеребец подсознательно понимал, что, скорее всего, не сможет сохранить дружбу с Флаттершай до самого конца, хоть и хорошими друзьями, но они рано или поздно расстанутся и пойдут каждый своей дорогой вместе со своими возлюбленными.

Любовь. Это было еще одним табу для Альтуса в этом мире. Как бы ему не хотелось секса, но пойти на физический контакт с представителями чуждого ему мира он не мог, хотя некоторые мысли в этом направлении уже закрадывались. Однако не хотел он даже помышлять об этом греховном занятии. С ранних лет он был окружен женским вниманием, но сейчас ему этого внимания не хватало как никогда, и он понимал, что природа начинала брать свое, рисуя в воображении противные, но возбуждающие картинки.

Чвакая по снегу и вздрагивая от налетающего ветра, он шел, бесцельно блуждая по витиеватым улицам города. На дворе практически никого не было, все пони сидели по домам, и даже жеребята не решались играть в такую непогоду. Тяжелые тучи слегка просветлели, но все-таки Альтус понимал, что мог попасть под очередной снежный ливень, однако был готов к этому, хотя бы морально.

Флаттершай неохотно сняла повязки с крыльев, на чем настоял перед выходом сам подопечный, и теперь он мог взлететь. Мог, но не хотел этого делать. Озираясь по сторонам, одинокий пони не хотел, чтобы его кто-то увидел, чтобы подумал о нем, как о слабаке, чтобы жалел его. В этом он и Крэлкин были похожи: как бы им обоим не было плохо, но они оба не терпели жалости в свой адрес. Заботу они принимали, но не жалость.

Внезапно из-за угла дома выскочила троица жеребят, одетых в разноцветные подобия курток, на большой самодельной деревянной доске. Когда они с воплем перевернулись, и кубарем покатились от места аварии, пегас вздохнул, узнав меткоискателей. Они вновь зарядились новой идеей и намерены были довести ее до конца. Свити Бель, которая остановилась неподалеку от Альтуса, заметила его и, моментально поднявшись, радостно окликнула подруг.

– Здравствуйте, – поздоровалась троица. – А что вы тут делаете?

– Мне интереснее, чем вы тут занимаетесь? – спросил в ответ пегас.

Жеребята дружно посмотрели на свои пустые крупы и расстроено вздохнули.

– Я же говорила, что не получится, – объявила Свити Бель.

– И нечего тогда с нами было залезать на сноуборд, – возразила Скуталу.

– Ну, я же тоже хочу получить кьютимарку не меньше твоего. Вдруг у меня талант катания на сноуборде?

– Как видно нет, – съязвила пегасочка.

– Как и у тебя, – ответила единорожка.

Жеребята повесили головы. Альтус смотрел, как перед ним стояло три жеребенка с вполне четким желанием: поскорее получить свою отметину о таланте любой ценой. Но что-то чувствовалось в них неестественное, чуждое его мировоззрению спортсмена, мировоззрению человека, четко определившего и знающего свою цель. И он не понимал, почему Флаттершай сравнила его с этими тремя детьми. Пегас и жеребята были настолько разные в своих стремлениях, что сравнить их различие можно было только с различием мнений его и мага.

Увидев в них непоколебимое желание завладеть чем-то, он невольно понял, что видел подобных людей и в своем мире. Такие же амбициозные новички приходили в спортзал, в котором тренировался Альтус и обучались. Обучались серьезно, самозабвенно, вкладывали множество средств и времени в тренеров, правильное питание и даже допинг. Смотря на таких бойцов, он только хмыкал и продолжал свои монотонные тренировки, тягая грузы, отрабатывая удары, движения, стойки.

В спортзале он проводил достаточно много времени и порой видел разборки между перекаченными бойцами, доказывающими друг другу, что они сильнее и быстрее. Такие новички не знали чувства меры, не понимали, когда необходимо остановится. Драки между этими людьми были очень кровавыми и, иногда зрелищными. Порой Альтус относился к этим стычкам спокойно, порой это его раздражало, но он никогда не лез разнимать зарвавшихся друг к другу спортсменов.

Он понял многое, когда первый раз победил такого спортсмена. Ему выпало сражаться с новичком в очередном состязании, и, узнав в нем одного из постоянных посетителей его любимого места, он похолодел. Альтус видел его в действии: оппонент был быстрым. Настолько быстрым, что никто не мог сравниться с ним по скорости. Но Альтус смог выбить его из соревнования всего несколькими четко поставленными ударами. И молодого бойца не стало: ему было неинтересно драться с более сильным соперником.

Вначале спортсмен не понял, почему так произошло, но Крэлкин ему объяснил:

– Есть сорт людей, которые кидаются куда-то, не особо задумываясь о том, что творят, – говорил маг, сидя с Альтусом в придорожной забегаловке и жуя пиццу. – Они просто хотят побыстрее получить что-то, не понимая, что они будут иметь в итоге и для чего вообще тратят свои силы. В массе же своей запала таких людей хватает на несколько лет, а потом занятие начинает им же и надоедать. Особенно это заметно, когда они натыкаются на серьезное препятствие, которое не могут преодолеть и ходят вокруг, как беспризорные коты. Если перевести на твой язык, то это значит, что они реже будут ходить на тренировки, будут меньше заниматься, быстрее уставать и больше отдыхать. Каждый проигранный бой будет оставлять на них негативный отпечаток: они будут злиться, ненавидеть, не смогут брать свои эмоции под контроль, непроизвольные вспышки агрессии… А в один прекрасный день ты придешь в спортзал и не увидишь их вовсе.

– Неужели такие все? – изумился спортсмен.

– Не все, конечно, но практически все через это проходят, – отчужденно сказал Крэлкин, осматривая посетителей кафе. – Просто нужно перерасти это. Если человек еще мал, и я сейчас говорю не про возраст вовсе, то он так и будет кидаться из стороны в сторону, не имея понятия, что же ему на самом деле надо.

– Ну, у меня такого не было, – улыбнулся Альтус.

– Было, – сказал маг. – И у меня было. Просто необходимо остановиться на чем-то и упорно идти вперед. Ты нашел свой путь, а я нашел свой. Ты – свою цель, а я – свою. Главное, не размер цели, а ее наличие.

– Цель? У меня нет цели, – оповестил Альтус друга. – Да и зачем она мне вообще?

– Нет цели? Ну, тогда бросай тренировки, – улыбнулся Крэлкин.

– Да после того, как я с тобой встретился, я и так стал тренироваться гораздо меньше, – с некоторой обидой в голосе сказал спортсмен.

– Зато практики появилось гораздо больше, – засмеялся маг, и друг поддержал его задорным смехом, привлекая к себе внимание клиентов забегаловки.

От подобных воспоминаний пегаса передернуло, и он посмотрел на трех жеребят. Теперь он еще лучше стал понимать мотивацию мага, каждый разговор которого сводился к тому, что он, Альтус, делает все правильно, участвуя в кровавых соревнованиях, беспощадных тренировках, нечеловеческих курсах по выживанию, а все остальные лишь пытаются подражать сильным. Теперь он начинал видеть все признаки того, что маг его использовал каждый день, не давая даже мыслям спортсмена течь по его, пусть и неправильному, руслу.

«Видимо, после попадания в этот мир, я стал всего лишь ребенком, потеряв определенную цель в жизни, – подумал он. – И теперь я выгляжу, как меткоискатели. Наверное, именно это имела в виду Флаттершай. Неужели я настолько похож на этих жеребят? Как бы горько это не звучало, но очень вероятно, что да. И тогда в глазах Крэлкина я стал подобен детям, опустившимся в настолько низко, что даже он не смеет уделять мне время. Но так ли я поглупел? Возможно, я, наоборот, стал слишком самостоятельным, а Крэлкин, почувствовав это, бросил психологические игры со мной, ибо заново ковать из меня нужный инструмент, не был намерен. В этом мире достаточно уже существующих предметов, которые можно использовать по своему усмотрению, более совершенные, чем я».

– А пойдемте к нам, у нас как раз есть вкусные кексики, которые нам дала Пинки, – сказала радостным голосочком ЭплБлум, вырывая Альтуса из раздумий.

Пегас посмотрел на земную пони с непониманием. Предложение было необычным, но, в тоже время, заманчивым.

– Не стоит, я пойду, – сказал он, переборов свое желание оказаться в теплом доме.

– Но как же так? Мы до Вас так сюрприз наш и не донесли, – с горечью сказала сестра фермерши.

– Да, пойдемте к нам, а то мы Вас даже не отблагодарили, – вставила единорожка.

– За что? – изумился пегас.

– За мантикору, – хором сказали жеребята и посмотрели на своего спасителя такими глазками, что не пойти он просто не смог. Тем более, что больше заняться ему было нечем.

Всю дорогу жеребята обсуждали новый план получения своих кьютимарок. Инициатором практически всех идей была Скуталу. Она предлагала очень много видов спорта, которые, видимо, ей были интересны. Земная пони и единорожка предлагали помогать ЭплДжек на ферме или Рарити в бутике, или какому-то другому пони. Но кому именно оказывать помощь они не могли решить, а пегасочка вечно скулила, что помощь для слабаков, и она не поможет стать крутой, как Рэйнбоу Дэш, которая, как понял Альтус, была ее кумиром.

Нежно-красный пегас во главе с тремя маленькими пони зашли в небольшую рощу неподалеку от фермы “Сладкое яблоко”, на одном из деревьев которой стоял дом. Жеребец даже удивился, что такой хороший и красивый дом висел в нескольких метрах над землей, стоя на толстенных ветках большого дерева, и, с виду, держался там крепко. Из своего детства он помнил “халабуды” своих сверстников, которые дети строили везде, где только можно, и из всего, что попадалось под руку. Сам спортсмен в них не играл, но ему доводилось драться около таких хлипких построек. Дом же меткоискателей он, не кривя душой, мог назвать домом.

Внутри было просторно, тепло и уютно, Альтус даже удивился этому. Мебели практически не было, лишь стол, пару стульев и небольшая самодельная трибуна, стоящая у развешенных плакатов с голубой пегаской-спортсменкой. У трибуны стояло подобие самоката и небольшая красная тележка, прикрепленная к нему сзади. Поодаль в углу стояли большие коробки, заваленные разнообразными вещами до краев. На другой стене был повешен, как показалась Альтусу детский рисунок, выполненный в характерной манере, но приглядевшись, он опознал на нем бутик Рарити, ферму ЭплДжек и библиотеку Твайлайт. Вкупе с озером, горами и тому подобными изысками, это уже больше походило на карту Понивиля, нежели на обычные каракули.

Альтус подошел ближе к плакатам со знакомой голубой пегаской, чтобы получше рассмотреть их. Кобылка была запечатлена в разных ракурсах и позах: когда она работала, когда тренировалась, когда ела и даже когда спала на облаке. Некоторые фото жеребцу показались забавными, некоторые по-своему красивыми и даже милыми, другие – наполненные стремлением и жаждой к победе. Все фотографии были живые, и Альтусу показалось, что пегасочка может выпорхнуть из них, сделав несколько виражей.

– У нас свой фанклуб Рэйнбоу Дэш, – сообщила гордо Скуталу, подойдя к Альтусу. – Она такая быстрая и такая классная!

– Понятно, – без энтузиазма сказал жеребец, вспоминая, как в лагере для бойцов подполковник отобрал у одного из курсантов военный журнал с биографиями элитных воинов. Тогда командир, собрав всех, бросил журнал под ноги, наступил на него и сказал, что у настоящего солдата не должно быть кумиров, потому как это сбивает с намеченной цели. Посмотрев на жаркий взгляд Скуталу, пожирающий плакаты с полюбившейся жеребенку пегаской, Альтус понял, что подполковник был не прав. Кумиры необходимы хотя бы для того, чтобы выбрать направление, цель, мечту, для достижения которой необходимо приложить максимум усилий. И, превзойдя того, кем раньше восхищался, стать для кого-то другого путеводной звездой.

– А вы не боялись, когда увидели мантикору? – спросила Свити Бель, подойдя с другой стороны. Пегас моргнул и с непониманием воззрился на нее.

– “Боялся”? – переспросил он. – Конечно, боялся.

– Но вы же так храбро с ней дрались, – восхищенно воскликнула единорожка.

– Недостаточно храбро, – отозвался гулким голосом жеребец.

– А вот Рэйнбоу Дэш бы не боялась, – елейно сказала маленькая пегасочка.

– Но ведь ее с нами не было, – пропищала Свити Бель.

– Все равно нету более храброй пони, чем Рэйнбоу Дэш, – настаивала на своем поклонница голубой пегаски.

– Но ведь нас спас Альтус, а не Рэйнбоу Дэш, – капризным голосочком парировала белая единорожка. – Это он…

– Не важно, как бы я ни хотел победить, но я был просто ни на что не способным куском мяса. Не я вас спас, а Зекора, – сказал чужак, тупо рассматривая кобылку на снимках.

– Но… – попыталась сказать сестра Рарити, но была перебита гостем:

– Не хочу даже говорить на эту тему, – отрезал тот, и жеребята притихли.

Сзади послышалась суета, и белая пони, извинившись, юркнула за спину пегасов на помощь своей подруге. Оранжевая пегасочка восхищенно смотрела то на плакаты со своим кумиром, то на нежно-красного пони, с легкий раздражением рассматривающего фото.

Спустя несколько минут пегасов окликнула ЭплБлум, приглашая выпить чаю и отведать выпечку, сделанную Пинки Пай. Альтуса почему-то передернуло от упоминания о розовой вечно веселой пони, но он все же проследовал к столу, на котором уже лежала белоснежная скатерть, а на ней стояли четыре детские, маленькие кружки, над которыми неспешно поднимался пар, и небольшая стеклянная узорчатая красноватая ваза, наполненная упомянутыми жеребятами кексами. Взрослый пегас отказался от предложенного стула, так как стол был мал для него, и расположился на полу. Жеребята тоже сели за стол и взяли по сладости.

– А Вы правда не из этого мира? – выпалила ЭплБлум прежде, чем Альтус попытался отхлебнуть напиток.

– Не знаю, – честно признался он, бесцельно смотря в миниатюрную кружку.

– Это как? – не поняла земная пони.

«А действительно, из какого я мира? Почему я, как и все остальные пони, получил кьютимарку, научился летать, используя магию пегасов, да и вообще, смог превратиться в одного из них, если Крэлкин сам говорил, что превращение может и не получиться? Ну, ладно, допустим, превратить меня мог этот маг, но почему мне нравится летать? Да я бы в своем мире, наверное, за этот дар убил бы, а тут я могу свободно, безо всяких ограничений, взлететь вверх и наслаждаться ветром, дающим мне в морду. Но как же пагубно это сладострастное чувство. Чем больше я летаю, тем больше понимаю, что мне нравится быть пегасом, несмотря ни на что. Даже несмотря на все те ограничения, которыми я буду тут скован. Мне нельзя летать, я не должен привыкать к этому чувству, а не то попаду в ловушку и поневоле помогу Крэлкину в осуществлении его плана. Так кто я: человек или пони? И кем я хочу быть больше?»

– Просто не знаю, – задумчиво произнес Альтус и посмотрел на сестру ЭплДжек. – Вроде бы как не из этого, но и вроде как из этого.

– Так Вы были в другом мире? – с восторгом спросила Свити Бель.

– Можно сказать и так, – неохотно ответил пони и вновь уставился в кружку, скользнув взглядом по белому жеребенку.

Послышался благоговейный вздох.

– Поэтому у Вас не было кьютимарки раньше? – спросила ЭплБлум.

– А как там, в другом мире? – вторил голосочек Свити Бел.

– А там пегасы круто летают? – громче всех крикнула Скуталу.

Альтус даже растерялся, на какой вопрос отвечать первым и стоит ли отвечать вообще. Он не знал, насколько правильно будет то, узнай меткоискатели правду, что его родной мир – кровавая яма, где вместо надоедливых пегасов всем заправляют люди, которые плодят все большую ненависть и необоснованную агрессию как друг к другу, так и к остальным обитателям планеты, и лишь внешне мир кажется милым и безобидным зверем, как кролик Флаттершай. Вспомнив Крэлкина и его желание скрыть правду своего появления, пегас сильно задумался, почему маг себя так вел и что скрывается за этим. Прибытие чужаков держалось в тайне даже в новом мире, да и никто особо не говорил ничего по этому поводу. По крайней мере, нежно-красный пегас не был поставлен в известность. И сейчас, разрываясь между желанием рассказать правду и пойти против всех или же утаить ее, имея свободу волеизъявления, свободу выбора, свободу творить свою собственную историю, он не знал, как поступить. Видя укоряющий взгляд Крэлкина, Твайлайт и даже Флаттершай, что он рассказал меткоискателям правду, пегас чувствовал, что не сможет раскрыться.

Понимая, что он и не должен это говорить даже не потому, что так будет правильно со стороны взрослых, а потому, что так будет правильно и со стороны жеребят, он знал, что меткоискатели, загоревшись идеей, могут полезть туда, куда не стоит и навредить себе или другим. Детство должно проходить вдалеке от взрослых, от их проблем, от их переживаний, забот, суеты, рутины. Детство – беззаботная пора жизни и обязана оставаться таковой как можно дольше.

– Я, наверное, не должен был вообще вам говорить об этом, – сказал жеребец извиняющимся тоном и отхлебнул полухолодный напиток. – Не нужно вообще никому говорить о том, что вы знаете про меня и других мирах. Когда придет время, то…

Альтус видел, как три мордочки жеребят смотрят на него с нескрываемым разочарованием.

– Но почему Вы не хотите рассказать? – спросила Свити Бель.

– Мы честно-пречестно никому не расскажем, – жалобным голосочком попросила ЭплБлум.

– Иногда есть вещи, о которых жеребятам, как вы лучше ничего не знать. Это для вашей же безопасности, – сказал наставительно Альтус, но Скуталу вперила в него свой горячий взгляд.

– Неужели если мы узнаем о другом мире, то нам будет плохо? – спросила она. – Некоторые пони даже книги пишут о путешествиях в другие миры. Почему им можно рассказывать вранье, а Вам нельзя сказать правду?

– Потому что то – выдумки, и в них никто не поверит…

– Как будто Вам поверят, – съязвила Скуталу, и жеребята тихонько прыснули.

Альтус даже потерял дар речи, так неестественно было слышать от маленьких пони такую нахальную фразу. У него в мире бывало такое, что дети подобным образом общались со взрослыми, грубили, но это были дети из неблагополучных или богатых семей. Услышать такое от трех разноцветных жеребят было небольшим шоком для него, ведь ни под один из параметров они не попадали.

– А мне не надо, чтобы поверили, – ответил пегас на выпад. – Мне надо просто сидеть с вами и помалкивать, чтобы единороги делали свое дело, – мрачно заключил он.

– И Вы уйдете? – разочаровано спросил желтый жеребенок.

– Уйду я или нет… – потянул в задумчивости жеребец. – Разве это от меня зависит?

– А если бы от Вас зависело, то Вы бы остались?

Альтус задумался, глядя на ЭплБлум. «Хочу ли я быть пони? Остаться таким навсегда? Как сильно моя жизнь изменится, если я решу остаться? И что мне тут делать? Как остальные пегасы, заботиться о погоде? Но какой смысл? А какой смысл в боях на ринге? Какой смысл в том, чем я занимался? Да и что вообще имеет смысл в жизни?»

– А кому я тут нужен? – спросил безучастно пегас.

– Друзьям, – хором пропели меткоискатели.

– Друзьям? – удивился Альтус. – Нет у меня друзей, – угрюмо оповестил он.

– А моя сестра? – спросила Свити Бель. – А ЭплДжек, а Рэйнбоу Дэш? А мы?

– Вы? – поднял брови пегас.

– Ну, конечно, – заверил его жеребенок. – Вы наш друг.

– Ага, – согласилась ЭплБлум. – А за друзей мы горой.

– Дело не только в друзьях, – склонил голову жеребец. – Дело в Крэлкине.

– Это ваш друг, который тоже был без кьютимарки? – уточнила пегасочка.

– Именно он, – согласился тот.

– У него тоже будет много друзей, – заверила Свити Бель.

– Не нужны ему друзья, – сказал Альтус раздраженно.

– А что же ему нужно? – спросила единорожка, явно не понимая, что происходит.

– Знание и сила.

– “Знание и сила”? – озадачено переспросила Скуталу.

Пегас не ответил, лишь еще раз отхлебнул чай, опустошив маленькую кружку, и со стуком поставил ее на стол. Поднявшись, он направился к двери под пристальными взглядами жеребят, которые сидели с раскрытыми ртами.

– Спасибо за чай, – поблагодарил он. – Думаю, что с Крэлкиным я сам разберусь… и говорить вам все это не следовало. Дурак я.

Закрыв дверь, он вздрогнул и направился обратно к Флаттершай под сильным снегопадом. Пегасы, как ему показалось, решили опустошить тучи побыстрее и избавить пони от мрачного вида. Он шел под крупными сыпящимися белыми хлопьями, наблюдая вдали багрянец закатного неба.

Размышляя о друзьях и о том, кто они такие на самом деле, Альтус невольно вспоминал прогнившие чувства, которые ему подсунул маг, называя их громким словом “дружба”. И Крэлкин же ловко твердил, что настоящей дружбы не существует, и что только он, Крэлкин, да еще несколько посвященных знают сакральный смысл и ценность этого сковывающего навечно понятия.

«И как я мог ему довериться? Насколько же я глупый, что позволил себя так обставить? Неважно сейчас это, важно, чтобы Крэлкина не было в этом мире. Иначе этот монстр все испоганит своим присутствием. Значит ли, что я должен идти обратно вместе с ним? Как же все стало трудно…»

IV

Плотно пообедав, белый жеребец с длинной черной растрепанной гривой прогуливался по библиотеке в гордом одиночестве и рассматривал книги, набросив на пустой круп одеяло. Остановившись лишь несколько раз около секций с теорией магией, со словарями, с зебриканской литературой и книгами, повествующей о разнообразных существах, встречающихся на территории Эквестрии. Он пристально вглядывался в названия, тяжело вздыхал и продолжал скользить между старинных стеллажей призраком.

Твайлайт к нему не заходила с того момента, как жеребца определили в библиотеку. Тоска, которая начала трогать сердце Крэлкина, была ему незнакома, и он хотел выгнать новое, непознанное чувство, но не мог, и даже подсознательно не хотел, хоть и отдавал себе отчет в том, что попадает в капкан эмоций, с которыми никогда дела не имел, и мог проиграть там, где будет уверен в победе.

Представляя себе жизнь без ученицы Селестии, как без пони, с которой он бы хотел быть рядом, как с другом, он не хотел верить, что оставшись в Эквестрии, останется без общения с ней. Единорожка запала ему в сердце, как единственная личность, с которой ему было интересно разговаривать: она не строила из себя зазнайку, не пыталась отмести его точку зрения только потому, что ей не нравился разговор с ним, всегда руководствовалась книгами и реальными знаниями.

Походив около часа в размышлениях о фиолетовой единорожке, Крэлкин вернулся к кровати, задев деревянный табурет крупом. Стоящую на нем лампу тряхнуло, и она издала слабый звук, что привлекло внимание жеребца. Он обратил недовольный взгляд на нее, словно она мешала ему понять что-то важное, и подметил мельчайшие детали крепления разных частей корпуса. Плюхнувшись на кровать и поправив одеяло, пони достал из-под подушки книгу, куда повадился ее прятать, пока не читал, чтобы утаить от любопытных глаз. Умостившись поудобнее и найдя начало четвертой, последней, заключительной эпохи, белый жеребец без кьютимарки осмотрелся и увлекся литературой.

Крэлкин перелистнул документы до середины “Грифонической войны” и вперил жадный взгляд на ровные строчки белого листа документа, датированного 23 годом и содержанием, походящим на фронтовую записку очевидца. Он уже прочел ранее, что Империя Грифона объявила войну Эквестрии, которая уже на тот момент была полностью во власти Селестии, угрожая кровавой расправой, если пони не уйдут с территории, которую те планировали заселить в старые времена, еще до Великого Перехода единорогов, пегасов и земных пони, когда те отчаянным бегством на новые земли пытались скрыться от Духов Зимы Вендиго. Император же грифонов был попросту намерен использовать плодородные земли, как сырьевой придаток для своей страны.

Много средств было выделено на военно-патриотическую программу: плакаты, песни, стихи, пламенные речи доверенных пони Селестии, распространение символики и гимна. Все призывало к тому, что нельзя отдать землю, на которой предки непарнокопытных существ прожили несколько столетий, каким-то неизвестным захватчикам, показавшимся из-за моря. Выпускались буклеты, которые бросали клич каждому пони о необходимости встать в ряды армии и грудью защищать Эквестрию, ее жителей, ее принцессу.

Сразу после патриотической программы, Селестия начала мобилизацию войск и издала закон, который обязывает каждого единорога проходить начальный курс бойца, благо литературы с боевыми заклинаниями, оставшейся еще с эпохи войн между разнородными расами пони, осталось предостаточно, чем и пользовалась Великосиятельная Принцесса. Пегасы тоже проходили свои учения, но уже непосредственно под руководством аликорна, войска которых должны были играть важнейшую роль во всей войне. Земные пони были больше ударной силой, однако принцесса позаботилась и о них, разработав программу подготовки войска, предназначенного для уничтожения вражеской техники, для ведения стратегических наземных боев и партизанских набегов.

Задумавшись над тем, что самую боевую расу из всех обучает сама Селестия, Крэлкин невольно вспомнил двухсотлетнюю задержку и возможные ее последствия для всех пони. Он даже предположил, что пегасы перестали вести варварский способ жизни и стали нормальными членами социума, какими они сейчас и предстают перед ним, хотя хулиганские замашки должны были остаться даже в те времена. Но бывший маг понимал, что какие бы ни были замашки, но в реальных битвах они мало чем помогут.

Как только правительница Эквестрии получила от Империи Грифона письмо о начале войны, она тут же повелела основать семь припортовых городов и даже лично разработала конструкторские решения средних боевых кораблей со станковым оружием. Но в самом начале военных действий из-за неспособности защитить так много новых объектов три города было уничтожено, два из уцелевших, были захвачены и переоборудованы для пришвартовывания больших вражеских кораблей с грифонами, один в самом начале был осажден и продержался всего полгода, а потом сдал позиции и был заброшен, превратившись в город-призрак, а один – остался в копытах пони, из которого велись шпионско-диверсионные операции.

Войска грифонов приплывали из-за моря, и Принцесса Селестия тотчас же получала сведения о вражеских силах из припортового города. За первые полгода войны было построено два военных корабля и единороги, пегасы и земные пони, искавшие славы и морских приключений, отправлялись перехватывать корабли противника и уничтожать их еще на подходе к землям Эквестрии.

Тем не менее, подобные кампании практически не приносили пользы, но корабли строить продолжали, хотя на них никто особо не рассчитывал. Как понял Крэлкин, корабли были больше рассчитаны, чтобы выиграть время, и атаковали вражеские суда только по команде Селестии. В то время как было построено два корабля, армия пони терпела поражения и сдавала позиции на суше. Профессиональных воинов не хватало, чтобы сдерживать натиск настоящей армии грифонов, закованной в облегченные латы, которые были удобны в полетах, и пользующейся оружием.

Фактор оружия иной цивилизации заинтересовал Крэлкина, и он даже прочел один описательный отчет о вооружении, составленный каким-то пони в самом начале войны, который, как показалось жеребцу, проводил шпионские операции в лагерях недруга. В самом начале стояла приписка, что все виды оружия носят официальные названия грифонов. Рассматривались все виды оружия, известные на начало войны и применявшиеся в бою.

“Самое распространенное оружием среди специализированных войск грифонов, атаковавших армии пони с высоты, – метательное копье или пилум. Пилум состоит из древка и железного наконечника, который равняется по длине древку. В древко наполовину всажен наконечник. Так общая длина копья составляет приблизительно два метра. С виду это простое оружие наносит тяжелые ранения и нередко пробивает броню. Если даже пони не ранило, то застрявшее в доспехах копье делает его небоеспособным вести дальнейшие боевые действия.

Армия Эквестрии против таких копий разработала доспехи, усиленные в области спины и облегченные на животе, что снижало эффективность защиты при сильных наземных атаках. Каждый грифон несет по два метательных копья под крыльями и осыпает ими вражеские отряды перед началом битвы.

Некоторые наземные войска грифонов носят с собой вместо одного из пилумов длинное оружие, которым сражаются с земными пони и не позволяют им близко подходить к себе. Они называют его боевой косой, выглядит оно странно и нелепо, но в бою им достаточно хорошо управляются. Клинок косы помещается в расщепленной верхней части древка и обтягивается железными обручами или приклепывается к древку, при этом древко в верхней части обмотано проволокой с целью предохранения от отсечения наконечника. В основном косами наносят рубящие удары сверху вниз или рубят в горизонте. Воины с боевыми косами всегда стоят во втором или даже третьем ряду и перенимают инициативу только тогда, когда первые ряды терпят поражения или же отступают.

Другим видом длинного оружия является копье, называемое пикой. Грифоны, управляющиеся с пиками, организовывают первое защитное построение и принимают первый удар на себя, нередко такие войска защищают стрелков. По длине пика бывает в два раза длиннее косы и составляет от трех до пяти метров. Наконечник при этом достигает до полуметра, но зачастую не превышал тридцати сантиметров. Однако пика не так распространена, как коса и встречается в войсках грифонах очень редко.

Одно из трех самых распространенных видов оружия ближнего боя является кама. Представлена она в виде короткого изогнутого лезвия, насаженного на короткую рукоять перпендикулярно ей. Грифоны используют ее как в воздухе, так и на земле. Очень опасное и единственное оружие ближнего боя, которое может пробить прямым ударом средние, и иногда тяжелые, доспехи. Легок в транспортировке, не занимает много места, но диапазон ударов очень ограничен. Однако, несмотря на это, кама приобрела большую популярность именно из-за своей возможности пробивать броню армии Эквестрии.

Второй самой популярной вид оружия, распространенный среди воинов империи Грифона, является катар. Выполнен в виде обоюдоострого прямого клинка, широкого или узкого, треугольной или клиновидной формы, часто с усиленным боевым концом. Бывают они с двойным или тройным концом, искривленными, даже пламевидными. Длина клинка варьируется в широких пределах, от 10 сантиметров до метра. Так же, как и каму, его легко переносить, и он не мешает при передвижении.

Катаром наносятся тычковые или рубящие удары, что позволяет обоюдоострое заточенное лезвие. Усиленный наконечник способен проткнуть даже средние доспехи, но тяжелые не по зубам этому оружию. Вначале, как только оно было найдено у мертвого солдата империи, были попытки переделать конструкцию рукоятки под копыта для воздушных войск, так как ходить, бегать, а, тем более, сражаться с этими клинками ни земным пони, ни единорогам не под силу. Однако после нескольких неудач, разработка была отозвана и до сих пор нет никаких новостей об этом экспериментальном оружии.

Третье и одно из самых опасных видов оружий, содержащихся на вооружении армии грифонов, является джамбия. Этот небольшой изогнутый клинок снимался практически с каждого убитого противника и, если даже он не использовался солдатом, он присутствовал у него на поясе. Скорее всего, это своего рода стандарт или традиционное оружие, обязательное для ношения. По форме он напоминает коготь дикого зверя: дракона, мантикоры и других. Но особое сходство было и с когтями самих грифонов, что, можно полагать, являлось именно его прототипом.

Те воины, которые сражаются этим оружием, имеют очень высокую скорость ведения боя, но не всегда пробивают даже легкие доспехи пегасов. Применяется оно повсеместно: и в воздухе, и на земле. Небольшая длина широкого клинка, которая насчитывает около 30 сантиметров, предназначена для использования, как катар и каму, в близких потасовках.

И, наконец, оружие, которое снималось со всех офицеров, однако ни разу в боях применено не было либо из-за того, что не успевали, либо никто не мог им достаточно хорошо владеть, либо из-за эргономических характеристик. Оружие это именовалось уруми или меч-спираль и кардинально отличалось от того, что мы когда-либо видели в вооружении противников.

Этот меч настолько гибкий, что носится командующим составом на поясе, скрученным вокруг тела. Используется он, видимо, как металлический хлыст, что затрудняет защиту от него. В длину он не превышает двух метров, а толщина одного лезвия, которых у оружия насчитывается до шести, всего два сантиметра. Против доспехов это оружие бесполезно, однако оно может ударить в слабые места в броне.

Оружие дальнего боя, арбалеты, есть у всех грифонов, которые вылетают на боевые действия. Если у грифона нет арбалета, то у него обязательно есть лук. Они стреляют болтами и стрелами. Грознее всего арбалеты, так как сила их выстрела больше, но заряжают их дольше, нежели луки. Однако оружие дальнего боя применяется любыми войсками в начале боя или против наземных войск. Когда же пегасы подлетают впритык к летающим грифонам, враги достают оружие ближнего боя, а арбалет или лук крепят за спиной.

Луки, хоть и более скорострельны, но уступают по силе и точности арбалетам, потому, наверное, у противников распространено оружие с фиксацией тетивы. Великосиятельная Принцесса Селестия повелела разработать арбалеты и для армии Эквестрии, однако встал очень большой вопрос в том, чем и как натягивать тетиву. Вопрос решался очень просто: зубами, но тогда боец на время терял связь с происходящим вокруг боем и около десяти секунд занимался только тем, что заряжал оружие. Другая проблема была с колчаном и болтами, которые пони не могли носить за спиной, и бойцу приходилось все манипуляции производить ртом, что выводило его из боя на еще большее время.

Исходя из этих соображений, повеление Принцессы Селестии было отозвано и дан другой приказ: разработать сильные защитные заклинания для единорогов и сформировать специализированные защитные отряды, функцией которых должно стать защита наземных войск от копий и стрел. Также эти единороги были задействованы в разработке доспех, которые некоторое время могли защищать воздушные войска от дальних атак противника”.

Крэлкин моментально проанализировал отчет об оружии и заключил, что грифоны, также как и люди, могли пользоваться оружием и разрабатывать его, чтобы уравновесить шансы на победу в войне с магами. И даже несмотря на то, что в Эквестрии были единороги, которые должны с легкостью отражать атаки оружия и оказывать сопротивление врагу, не спасло положение страны пони.

«Это все из-за того, – думал Крэлкин, – что грифоны были подобны пегасам: летающие существа. И этот фактор наверняка был главным в кампании грифоньих войск на земли пони. Но насколько же они глупы, что полезли к единорогам и Селестии. В Эквестрии живут единственные создания, которые могут вращать небесные светила. А что, если нет? Что, если единороги просто перебивали чужую магию или вместе с другими существами подталкивали луну и солнце к вращению на их орбитах?

Если предположить, что грифоны имеют связь с другими магами, то неудивительно, что они напали на Эквестрию. Это война не за территорию, а за тотальный контроль над солнцем и луной, а, впоследствии, и миром. Селестия понимала это, потому и хотела защититься. Или же молодой политик не понимал, что происходит на самом деле, а просто был вовлечен в перипетии событий и не до конца отдавал отчет в том, что творит.

Все же Эквестрия победила, но мне больше интересно, какую участь она уготовила захватчикам: смерть или сжалилась и приняла их капитуляцию на определенных условиях? Что-то мне подсказывает, что второе, так как Селестия не способна на такие кардинальные мероприятия, как уничтожение целого государства. Да и что-то же ее останавливает от того, чтобы убить меня и Альтуса. И Альтуса она не особенно-то хочет найти.

С другой стороны, она может заручиться поддержкой сильной технологической страны и… Поезда-то купили у грифонов, так что их империю не уничтожили. Но что взамен потребовал молодой политик? Это должно быть что-то веское, чтобы сохранить мир на территории Эквестрии и по сей день. Возможно, они потребовали уничтожить тех магических существ, которые должны, как и единороги или аликорны, перемещать светила.

Гадание на кофейной гуще и то больше бы ответов дало, чем мои умозаключения, – фыркнул жеребец. – Тем не менее, факт остается фактом: Эквестрия своими силами сломила сопротивление технологий и победила их, несмотря ни на что. Это показательный факт, что магия может противостоять технологиям».

Вернувшись к фронтовой записке, Крэлкин не ожидал в ней увидеть ничего нового. К тому же разрыв был всего в год с последнего раза, как он обращал взгляд в исторические документы. Но за год было написано достаточно много материалов, которые пестрили различными сведениями.

«Парадокс истории, как называл это дело один из знакомых, – вспомнил маг. – В давние времена все происходит очень медленно, размеренно, нет никаких скачков ни в науке, ни в культуре. Но через некоторое время процесс ускоряется, выходит из привычного русла и, разгоняясь, поток времени кидает историю из стороны в сторону. И чем ближе любая цивилизация подходит к заветному моменту настоящего, тем все больше и больше событий умещается на небольшом отрезке времени.

Если судить по его теории, то я уже близко к времени, в котором живу. Война с грифонами была не так уж и давно, чтобы о ней забыли пони, а это означает, что боевая мощь Эквестрии поистине на высоком уровне. И все было бы так, если бы не одно “но”: время правление Селестии. По словам Твайлайт она живет уже более тысячелетия, так что война с грифонами была около тысячи лет назад? И ведь не узнаешь все просто так, нужно догадываться, раскладывать информации по полочкам и вычленять истину. А найти истину в сумбуре нынешнего дня всегда очень и очень трудно».

Склонившись над документом, Крэлкин принялся читать:

“Напряженное затишье среди войск было ощутимо даже кожей. Свинцовые тучи, закрывшие небо, осыпались белыми хлопьями и казалось, что не было им конца и края. Серел закат. Холодный ветер пронизывал до костей и не давал сосредоточиться. Командиры ждали появления врага с моря, а мы, как верные солдаты, стояли в отдалении стройной шеренгой и были готовы ударить всей своей мощью, чтобы защитить свои семьи, своих родных и близких, своих друзей.

Если бы не моя семья, то я бы, наверное, сейчас бегал от армии, подобно тимберволкам, которые шарятся в окрестностях, и ждал, пока кончится война. Таких много, и я их понимаю. Понимаю, что у них еще нет того, за что они готовы сражаться и отдать жизни. У них есть страна, родина, принцесса, но нет самого главного. Того, что есть у нас, стоящих сейчас здесь на морозе и греющимися только надеждами, что наши дети вырастут и станут достойными представителями нашей страны. А если и мы выживем, то будем только счастливы наблюдать за тем, как растут наши потомки.

Но грех говорить, что мы сражаемся за что-то, кроме детей. Все эти речи о призыве на защиту родины – бессмысленный треп. Мы дрожим не только от холода, но и от леденящего ужаса перед опасностью, который не позволяет трезво мыслить. Перед глазами мы видим не просто врага, нет, мы видим террор, который уготован нашим отпрыскам в лапах грифонов. Они не вольны распоряжаться нашими потомками, как и мы не вольны распоряжаться их жизнями, но если только потребуется, то я сам до последней капли крови буду сдерживать натиск крылатых бестий, буду бить магией или защищать союзные отряды из последних сил, буду рвать глотки зубами, пока не потемнеет в глазах, и я не умру. Я буду защищать будущее.

И каждый, стоящий подле меня единорог думает точно также. Мы прижимаем к груди фотографии своих жен и детей, каждую ночь желаем им спокойной ночи, каждый раз советуемся, как быть, и каждый раз перед битвой просим прощения за все, что было, и прощаемся. Некоторые не возвращаются из боев, тем же, кому счастливится выжить, дрожат от страха до следующей бойни и просят Принцессу Селестию, чтобы она защитила не их, а семьи, которые остались в тылах.

Пожалуй, самое трудное – написать письмо семье погибшего товарища. Я не раз видел, как командир сидит в своем укрытии и со слезами на глазах черкает одинаковые строчки дрожащим пером. Он пишет о великих воинах, которые погибли во благо родины, защищая ее до последнего. Небольшие свертки с личными вещами убитых аккуратно упаковываются копытами командира и отправляются адресатам, только фотографии на братских могилах помнят о наших друзьях, погибших в боях за нас.

Фотографии – это все, что нам напоминает о наших любимых и близких, о том, что мы оставили дома и на полях боя, что связывает нас с миром, который будет в будущем и живет в прошлом. Каждый из нас думает и надеется, что его смерть не будет напрасной, и она поможет выиграть в этой безумной войне. Я боюсь умереть не меньше кого-либо еще, но я буду стоять тут, на снегу, с онемевшими от холода копытами и ждать столько, сколько понадобиться.

Я верю своим командирам, ведь они тоже оставили дома своих дочек и сыновей, младших братьев и сестер, старых родителей или память о них. Как и все остальные, они стоят впереди отрядов и готовы сражаться, как обычные солдаты, отстаивая свое желание жить и желание защитить близких. Даже те командиры, которые сидят в штабах в Кэнтерлоте, рискуют всем, разрабатывая стратегии и передавая их на фронт.

Лучше умереть самому, чем увидеть смерть своих родственников или узнать, что твою семью убили. Я видел, как бывалый пегас, который сражался вместе со своим младшим братом, увидел, как несколько стрел ударило в грудь молодого бойца, и тот начал падать вниз. Воин сорвался с места и покинул свою позицию, наплевав на приказ командира и, поймав своего брата, бережно, словно дитя, уложил его на землю и склонился над ним, оплакивая потерю. Тогда его уже ничего не волновало: ни бой, в котором он оказался, ни приказы, которые он не выполнил, ни друзья, с которыми он сдерживал натиск врагов и которых подставил под удар. Перед ним был только его младший брат, истекающий кровью.

С тех пор он стал сам не свой. Вначале он рвался в бой, хотел убить противников, разорвать их на куски, а потом замкнулся в себе и даже начал говорить с фотографией потерянного родственника. Он извинялся, просил прощения и убеждал картинку, что он должен был умереть вместо него. А однажды в бою он вылетел вперед и намеренно подставился под удар. Уже позже выяснилось, что на деревню, в которой жила его семья, напали грифоны и уничтожили. Он потерял всех, кто был ему дорог, и жить ему стало незачем. И это самое страшное для каждого из нас: потеря дорогого нам пони.

Многие так уходили из жизни, когда узнавали, что отдельные деревни или города подвергались нападению и нередко полному уничтожению. Каждый день солдаты армии Эквестрии со страхом и трепетом ожидали почту, которая должна принести хоть какую-то весточку от родных и близких. Всего несколько неровных строчек, что они живы и в порядке, предавали смысл жизни и надежду на будущее. И даже холодный, безжизненный пейзаж был не таким пугающим и омрачающим.

Эта война длится уже два года. Два долгих года разлуки с семьей – это непереносимо. И не видно даже конца этого безумия. Перед тем, как закрыть глаза и заснуть, я спрашиваю себя: Почему грифоны затеяли эту войну? Почему именно с нами? Чем мы им не угодили? И каждый раз я слышу в ответ тишину. Командиры говорят, что грифонам нужны наши земли, но я в это не верю.

Вскоре должны прибыть враги. Как всегда, пегасы будут выталкивать летающие отряды вниз, под удар единорогов, или убивать их в воздухе. Земные пони должны уничтожить обозы с припасами и наземные войска недругов. Я и другие единороги, стоящие позади, должны защищать пони от воздушных атак. Все должно произойти как обычно, потери должны быть минимальны, враг должен быть полностью уничтожен.

Как только подали команду, мы приготовились, а несколько отрядов пегасов, звеня доспехами, взмыли вверх и растворились в облаках. Мы ждали в напряжении, а сердца натянулись в тугую струну. Замерев, я вслушивался в тишину, в мерное поскрипывание леса, стоящего в некотором отдалении, под голыми кронами которого прятались некоторые командиры и сильнейшие единороги и пегасы, и тихий, еле слышный шелест падающих снежинок на белоснежное покрывало земли.

Скоро тут все преобразится, заполнится разъяренными возгласами, криками, командирским басом и отчаянными воплями, а на земле останутся глубокие ямы от взрывов неизвестной нам магии, и снег зальют алые потоки крови. И как бы ни было жаль врагов, их необходимо убивать, забирать жизнь копытами или магией. А на войне сражаются даже дети, беспомощные дети, которые не познали радость и тяготы взрослой жизни. И такие мальцы чаще всего и погибают под ударами профессиональных убийц.

Тишина длилась слишком долго. Мне даже на время показалось, что враг из-за непогоды отступил, но надежды на это было мало. Грифоны пользовались какими-то приспособлениями, которые позволяли видеть противников, то есть нас, даже сквозь темноту, не говоря уже о незначительном снегопаде.

Внезапно облака разрезали тела нескольких десятков пегасов и грифонов. Они падали, и специальная команда единорогов телепортировала всех своих воинов к медикам. Но было уже поздно. Бездыханные тела, утыканные стрелами, лежали на дощатых настилах. Медработники аккуратно переложили их в кучу и принялись ждать новых раненых или убитых. Такие кровавые кучи росли каждый бой, как грибы, и мы, как благодарные пони за ту жертву, что принесли наши товарищи в бою, хороним их на поле боя в братских могилах. Порой мне кажется, что яма, в которую скатываются безжизненные тела пегасов, единорогов и земных пони недостойная плата за их подвиг и вызывают иногда тошноту и ненависть к тому, кто предложил проводить такой бессердечный ритуал, но каждый раз я вспоминаю, что это война и тут нет места сантиментам и брезгливости.

Отряд пегасов, прячущийся под кронами деревьев, стремительно взмыл ввысь, устремляясь на помощь своим сородичам, за ними рванули оставшиеся на земле пегасы. Навстречу им из-за облаков начали падать огоньки. Это было одним из того, ради чего наш отряд и был сформирован. Я приготовился, выбежал на исходную позицию и, подчиняясь командам нашего командира, развернул щит над областью, закрывая стоящих в ней воинов от неизбежной гибели. Послышалось десятки взрывов, и огненное марево озарило головы ровных квадратов эквестрийской армии.

Началось действо. Наш отряд защищал своих собратьев, как только мог, но плотные облака не давали увидеть, что в этот данный момент делали грифоны. Мы защищались от каких-то взрывающихся огоньков, стрел и копий, однако дело приняло скверный оборот, когда на горизонте показались наземные войска грифоньей империи и земные пони бросились вперед.

Тогда, защищая собратьев от какого-то летающего маленького предмета, который я поздно заметил, я выставил щит и услышал, как об него разбилось что-то стеклянное и над защитой начал распространяться черный смог. Я очень сильно испугался и старался держать щит как можно дольше, но когда удерживать не было больше сил, мне пришлось отпустить магию. Вначале я подумал, что это был ядовитый газ и первое время задержал дыхание, но когда вдохнул, то почувствовал только неприятный привкус серы.

В то же время на нас начало падать два новых огонька, которые предзнаменовали взрывы. Я отвечал за этот участок головой и должен был защищать всех, кто был рядом со мной. И в тот момент я не смог этого сделать. Ужас за жизни, вверенные мне, охватил меня. Стараясь изо всех сил развернуть щит, я смотрел на приближающуюся смерть. И тут, краем глаза заметил, как командир-пегас, сидевший под деревьями и наблюдавший за битвой, сорвался с места и полетел навстречу огонькам. Послышалось два взрыва, и нас окропил кровавый дождь.

Я смотрел на всю эту картину с округлившимися глазами, пока меня не окликнул другой командир, земной пони. Он стоял с мрачной мордой и строго смотрел на меня, укоряя за проявленную слабость, но было видно, что гибель своего крылатого собрата отпечаталась в его глазах горькой скорбью. Но держался он строго, не показывая таким салагам, как я, слабость, а твердость во взгляде говорила, что командир – такой же солдат, как и все, и смерть тоже может настигнуть его, как и любого другого солдата. Земной пони мне сказал, чтобы я занял другую позицию и ушел, тяжело звеня латными доспехами. Я засеменил туда, куда мне указали, и магия чудесным образом вернулась.

Но я все еще не мог спокойно думать и выполнять приказы. Меня каждый раз передергивало, как я видел летящие вниз взрывающиеся огоньки, и сердце замирало перед тем, как очередной зеленый щит укрывал область с воинами.

Сотни тел пегасов и грифонов усыпали поле боя. Жертв среди единорогов и земных пони не было. Пока что. Для них сражение только начиналось, и целью их были наземные войска. Главное, как нам говорили, уничтожить линии снабжения войск, тогда вражеская армия останется без боеприпасов и пищи, что сделает ее небоеспособной. Но какова цена была этого всего – просто немыслимо.

Только что, на моих глазах пожертвовал собой пегас, командир, который служил не один год, чтобы защитить нас, сопляков. А все потому, что я не смог развернуть щит, не смог отвести туман, который не дает использовать магию, не смог устоять против двух огоньков, появившихся из-за толщи облаков. Все произошло из-за меня, это я виноват в смерти капитана, это моя и только моя ответственность.

Через некоторое время меня направили помогать земным пони, и я бросился галопом в ту сторону, куда те убежали. Сердце мое сжималось, когда я пробегал мимо тел пегасов и узнавал в них знакомых пони. Со слезами на глазах, я клялся, что мы выиграем эту войну, что Эквестрия обязательно победит и защитит свои семьи. Я клялся от безысходности, понимая, что в такой массовой схватке никогда не участвовал. Гнев и отчаяние застилали мои глаза пеленой и нередко, я наступал копытами на что-то теплое и мягкое.

Стараясь оббегать тела и понимая, что теряю время, мои копыта понесли меня по мертвым и смертельно раненым противникам и союзникам. Рядом со мной никого не было, только противоборствующие стороны, теряя воинов, осыпали дождем из тел и так заполненное кровавое поле боя. Впереди развернулась огромная панорама наземного сражения: живые стены войск столкнулись, поглощая друг друга, словно огромные звери.

Через несколько минут я подбежал к основному отряду, несколько раз защитив себя от случайных стрел. Рядом с пони взрывов не было, но я не забывал поглядывать наверх, ожидая очередного «подарка» от грифонов. Еще до того, как я подбежал, заподозрил, что грифоны слишком сдают позиции при их численности. Уже будучи в схватках я поделился с одним из трех командиров отрядов своими подозрениями на этот счет, но на меня лишь махнули копытами и сказали, чтобы я отправлялся в левый фланг защищать земных пони от стрел.

Я подчинился, но что-то было не то. Чуял я сердцем беду, но мне бы никто не поверил, да и в схватке не было ни времени, ни сил надрывать голос, чтобы рассказать о моих догадках, которые могли оказаться ложью. А ложь в свою очередь карала смертью.

Несколько часов изнурительного боя вывели наши отряды в ущелье, за нами осталась вереница из трупов противника. Внезапно все грифоны, которые летали сверху и осыпали нас стрелами, приземлились поодаль и зарядили свои арбалеты. Я напрягся и осмотрелся: по бокам были скалы, впереди – превалирующее большинство врага, сзади – тоже несколько отрядов противника. Действо на мгновение замерло, и сквозь звенящую тишину, я услышал, звук десятков разбивающихся стеклянных бутылочек. Черный смог начал расползаться зловещим туманом, цепляясь за копыта и поднимаясь все выше.

Я попробовал поставить щит, но у меня уже ничего не получилось. Я испугался, но это было не сравнимо с тем ужасом, который охватил меня в тот момент, когда туман закрыл небо и послышался звук сотен выпущенных стрел. Я услышал крики и стоны. Несколько стрел пролетело рядом со мной, и я упал на землю, прикрывая голову копытами и боясь за свою жизнь. Теперь это была уже не битва, а кровавая бойня. Нас заманили в капкан и теперь просто уничтожали, не давая даже шанса на победу. И выжить тогда уже не представлялось возможным.

Крики бравых солдат тонули в предсмертных стенаниях, а стрелы все летели и летели нескончаемым потоком. Сквозь весь этот гам до меня долетела команда лечь и не двигаться, но уже многие погибли к тому времени. Сотни трупов валялись то тут, то там. Вскоре все затихло и лишь редкие стрелы прорезали воздух. Я панически старался ставить щит перед собой, каждую минуту, ожидая, когда вернется магия.

Спустя несколько десятков минут налетел сильный ветер и сдул весь смог. Грифоны, стоящие в ущелье, смотрели в сторону наших войск. По дороге бежали единороги на помощь своим собратьям, а над ними висели пегасы и разгоняли черный туман своими крыльями. Теперь магия вернулась ко мне, и я стал защищать выживших и отступать к союзникам. Из последних сил я пытался не подставиться под удар и не подставить под удар своих боевых товарищей.

В то время как я добежал до своих, пегасы уже вели воздушный бой. Выиграв одну схватку с большими потерями, они вступили в новую, не щадя ни себя, ни врага. Командование приказало отступать, потому что слишком многие погибли, и оставаться на месте было подобно самоубийству. К тому же разведка доложила, что с моря идут новые силы противника.

Когда я возразил, что не стоит бросать своих товарищей в одиночку сражаться с недругом, я получил грубое высказывание, что на войне погибают и что это закономерно. Этот отряд пегасов и единорогов согласился быть последней линией обороны и не пускать грифонов вдогонку отступающим войскам. Защищать раненых и выживших до последнего вздоха. Я хотел присоединиться к ним, но мне не дали: я должен был сохранить свою жизнь для последующих битв, так как единорогов из защитного отряда практически не осталось.

Склонив голову, я подчинился. Даже понимая, что я выглядел, как последний трус, я все же не хотел умирать. Но и оставлять побратимов, участвующих в кровавой резне, не мог. Не хотел и не мог. Я хотел стоять с ними до последнего, но внутренние инстинкты брали верх над разумом и состраданием. И как бы ни было больно, я отступил вместе с другими”.

Описание еще одной кровавой бойни Крэлкина не удивило, но письмо отражало некоторые новые факторы, которые он пропустил в истории. Да и новая магия в виде массовых щитов и зелий, блокирующих магические потоки, тоже привлекла его внимание. Но все же он решил перечитать письмо еще раз и выделить все, что могло характеризовать те времена, а также то, что может пригодиться ему в дальнейшей битве против Селестией.

«Во-первых, была зима, но это не так и важно. Важнее, что были толстые тучи, которые сыпали снег, и ни один из пегасов не решился их убрать. Почему? Либо они не могли этого сделать, либо им не разрешали. Скорее всего – это приказ, ведь открой врагу местоположение своих войск и по ним пройдет очень сильный удар с воздуха в виде импровизированного артиллерийского удара стеклянных взрываемых бутылочек.

Однако у армии Эквестрии были свои единороги, которые защищали от воздушных атак, и они могли не особо утруждаясь отразить удар. Они были достаточно эффективными, чтобы справляться с копьями и стрелами, да и с бомбами, исходя из письма, единороги защитных отрядов неплохо справлялись. Существуют ли до сих пор подобные специализированные защитные войска, которые охраняют границы государства? Селестия должна поддерживать армию в боевой готовности, ведь прошлое пони не такое радужное, каким кажется.

Но что, если эти войска существуют и по сей день? Охраняют пограничье и саму Принцессу Селестию от всяческого вмешательства. Это должны быть могучие воины, обученные в лучших традициях мира людей. Так же, как я заставлял работать Альтуса – на износ. Где же сейчас этот спортсмен? Почему он прятался от нас тогда, когда меня и его пригласила их Великосиятельная Принцесса?

А что, если он действительно мертв? Нет, не думаю, что что-то сможет его убить. Кого угодно, но не его. Он через слишком многое прошел, чтобы вот так просто умереть, это не то, чему я его учил на протяжении всего нашего совместного жизненного пути. Но я вижу, что не смог сломать его до конца, он еще как маленький ребенок смотрит на красивый мир, на сладкий рай, на обещанные горы шоколада и надеется в конечном итоге получить это все.

У него есть надежда, и она никогда его не покидала. Как бы его не кидала судьба, но он оставался самим собой, жил так, как подобает сильному человеку, а я… Я сломался еще в самом начале и теперь я, как поломанная игрушка, уничтожаю то, где я жил и к чему стремился. А стремился ли я к чему-то? Что было до того, как я стал магом? Что изменилось? Что осталось таким же?

А что, если я совершаю ужасные поступки? На меня постоянно косятся, как на прокаженного, что в своем мире, что в мире пони. Там я был просто грубым идиотом, который вечно лезет в дела, которые его не касаются, и мешает нормальным людям жить, а тут я просто пони без кьютимарки, который заражен неизвестной болезнью. Будучи и там и там непрошенным гостем, я не хочу заботиться ни о друзьях, которых на самом деле не существует, ни о знакомых, которые меняются каждый день, как перчатки, ни о простых людях, которые прожигают свою жизнь перед экранами чего-либо. Компьютер, телевизор, телефон, переносные устройства. С каждым годом методы зомбирования становятся все более и более ухищренными, и только я один не попался в этот ужасающий круговорот бытия. Хотел ли я спасти Альтуса от его судьбы обывателя? Нет. Он мне интересен только как оружие, но не как личность и, тем более, знакомый или друг».

Крэлкин спрыгнул с кровати и, подойдя к одной из полок, с размаху ударил по ней копытом. «Идиот, просто идиот! Зачем я вообще заварил все это?! Селестию мне не победить, но я должен! Армия, которая у нее может быть, вообще представляется непробиваемой бетонной стеной, которую ни обойти, ни перепрыгнуть! Да и Альтус, который шляется где-то и может опять встрять в мои планы, как тогда, когда он хотел совершить слепой пространственный переход прямо перед носом у магов. Он еще больший идиот, чем я. Думал, что я могу прыгать, когда энергии практически не было, да и сворачивать пространство через пятое измерение очень трудно. Я ему говорил, но он не слушал. В целях безопасности необходимо ждать, а если прыгать ранее определенного срока меня могло разорвать пополам, как и его. Но он никогда меня не слушал, ни единого разговора, ни одного слова, ни одной буквы. Да даже если и слушал, то у него в одно ухо влетало, а в другое вылетало».

Крэлкин еще раз ударил по полке, отчего та затряслась, и приказал себе успокаиваться, но это не помогало. Его злило, что он сидит тут, а Альтус, которого Селестия даже не ищет, ходит на свободе, как ни в чем не бывало и наслаждается беспечными днями в новом мире, но который и палец о палец не ударил для того, чтобы остаться в Эквестрии. Спортсмен представлялся чертовски тяжелым чемоданом без ручки, который и бросить жалко и таскать неудобно. А ведь в чемодане много полезных вещей, так необходимые для жизни.

Несколько раз глубоко вдохнув, Крэлкин успокоился, вернул себе прежнее расположение духа и нырнул обратно в кровать. Внезапно он осознал, что жалеет, что рядом нет Твайлайт, что она не поможет ему, не подскажет, не направит, да и просто не поддержит своим присутствием. Оглядев пустынный зал, бывший маг внезапно осознал, что никому не нужен, что друзей у него не было, нет и не будет, ведь он и не стремиться их получить. Все, что он делает, отталкивает их, а каждая попытка завести знакомство оканчивается осознанием, что человек ему не интересен. Твайлайт была иная. Она была не просто умной кобылкой, но она была также мудрой, что в своем возрасте жеребец встречал нечасто. Но она легко поддавалась манипуляции, однако земной пони верил, что поможет ей преодолеть это и стать по-настоящему целостной личностью, которую не так просто будет убедить в чуждой ей точке зрения.

Вернувшись к письму, Крэлкин все еще не мог поверить, что он, такой могучий и властный, не имел самого простого: одного единственного друга. Не Альтуса, который периодически бил его, вымещая на нем злость, но понимающего, заботливого и поддерживающего друга, который подскажет в трудную минуту направление к его заветной цели. Тряхнув головой, он в очередной раз вытряхнул ненужные мысли. Но что-то было не так, что-то изменилось, и Крэлкин почувствовал это. Что-то отягощающее затаилось у него в глубине души, неприятное, но в то же время нужное. Это было то, чего боялся жеребец с детства. Он начал чувствовать эмоции.

«Огоньки, – неуверенно подумал жеребец, все еще витая где-то в облаках, предаваясь размышлениями о Твайлайт, но, тряхнув в очередной раз головой, прогнал надоедливые эмоции и беспристрастно окинул письмо взглядом. – Что это еще за огоньки? Вероятно, какие-то бомбы, разработанные пиротехниками грифонов. Но если даже это не так, то очень на то похоже. Это значит, что у грифонов было взрывчатое вещество достаточной силы, чтобы разрывать врага на месте.

А вот в Эквестрии подобного оружия не было. Но сейчас есть керосиновые лампы, одной из которой я пользуюсь. – Крэлкин посмотрел на стоящий на табурете осветительный прибор, протянул копыто, включил, посмотрел несколько минут на пляшущий огонек и выключил лампу, чтобы не тратить горючее вещество. – Да, определенно есть взрывчатая жидкость и в Эквестрии, но откуда? Керосин означает добычу нефти, но нефть подразумевает под собой много иных горючих веществ и приспособлений под них. Возможно, керосин завозится из-за границы.

Ладно, некогда мне о технологиях и военных артефактах думать, необходимо двигаться дальше. Любая минута промедления грозит тем, что меня скоро отсюда выгонят. Военные силы были достаточно хорошо подготовлены для того, чтобы сохранять строй, несмотря ни на что. Каждый делал свою работу, и все действовали слажено, сообща, полагаясь на мастерство и выдержку своих боевых товарищей. Конечно же Селестия лично обучала пегасов приемам, ведь они получали самый мощный удар от воздушных сил противника, а единороги были просто защитниками и стратегами. Нет, были еще и бойцы, но их было наверняка меньше, да и, наверное, далеко не все единороги пошли на войну. Не пристало благородным жеребцам жизнь отдавать за всяких рабов и убийц.

Возможно, так и было, а, возможно, это мое воображение уж слишком разыгралось. В любом случае, в этой битве фигурировали единороги-лекари, единороги-защитники и упоминались какие-то маги дальнего боя, которые должны сдерживать грифонов в воздухе. Но так ли эффективны войска, ориентированные на дальние атаки? А если они промахнутся, то в кого ударит заклинание, в конечном счете? Нет, это должно быть узкоспециализированные бойцы. Они обязаны работать только со своими “защитными” единорогами и пегасами, которые не подставятся под удар».

Крэлкин представил, как совместные атаки единорогов и пегасов сметают с неба отряды грифонов под чутким руководством какого-нибудь земного пони с необычайными аналитическими способностями. Ему виделся небольшой шпионский замаскированный отряд, который выслеживает чужаков на территории своей страны и уничтожает их одним молниеносным ударом. Он даже полагал, что там есть и земные пони, которые уничтожают наземные сооружения или линии обеспечения противников. И даже личная опека Принцессы Селестии над этими пони не удивила бы Крэлкина, так как он полагал, что такому отряду отведено особое место в войсках Эквестрии.

«Теперь необходимо проанализировать то, что поможет мне уничтожить всякую магию в своем окружении. Даже если я не достану доспехи Дроттинна, то уж точно смогу подавить магию с помощью зелья, которое использовали в бою грифоны. Оно расползается черным смогом и покрывает определенную область, не давая единорогам колдовать, пока они стоят в тумане.

Очень небезынтересная штука. Могли ли ее изобрести грифоны? Если учесть, что грифоны изобретали оружие, в том числе и арбалеты, какие-то бомбы, да еще и приспособления у них были, чтобы видеть в темноте и метели, то какова вероятность того, что у них мог быть институт магии? Огромная, ведь они понимали, что сражались против магических существ. Они обязаны были продумать, как сопротивляться щитам и магии единорогов.

В итоге они получили такое зелье в своих лабораториях, которое могло противостоять колдовству. Интересно, я прочел первую битву, в которой было применено это зелье? Даже если нет, то уж очень походит на то. По крайней мере, единорог, который оставил эту записку, не видел ранее подобного оружия в арсенале противника, да и не было никаких данных у него, хоть земной пони, командир, который сказал ему передислоцироваться, достаточно уверенно сказал об этом, будто знал о действии этой настойки. Да и другой командир, пегас, пожертвовав своей жизнью, не дожидался, пока бомбы долетят до земли, а заблаговременно уничтожил их.

Командиры явно понимали, что несет в себе этот вид оружия, но почему не рассказали об этом единорогам-защитникам? Странно, не думаю, что это было сделано намеренно, видимо, либо халатность, либо не было никакой информации. Возможно, что кто-то тогда во время боя мгновенно проанализировал действие черного тумана и сказал, что происходит и как выйти из данной ситуации. Не исключено, что это был тот земной пони, албидо стилла которого распределилось в основном в мозгу и усилило умственные способности».

На мгновение Крэлкин задумался, а как белое магическое вещество распределилось в его теле пони и в чем его особенность. Но он ничего не чувствовал, кроме большей выносливости, проявившей себя лишь раз, когда он бежал с Твайлайт во время осеннего забега. Его сознание вновь невольно переключилось на лиловую единорожку, и он вспомнил, как бежал рядом с ней и разговаривал о чем-то малозначительном. Тряхнув головой, жеребец избавился от образа Твайлайт и принялся дальше анализировать документ.

«Первая атака грифонов с помощью подавляющего магию вещества не произвела должного эффекта, и они решили ударить по силам земных пони, где должно быть много защищающих единорогов. Разумно вывести из игры защитные отряды, но с другой стороны, они не учли, что пони могут и отступить.

Но тогда какой смысл был в воздушных войсках? Они же знали, что встретят мощное сопротивление пегасов, но все равно напали с воздуха. Хотя, если раскинуть мозгами, то они просто выводили из игры крылатых пони, которые могли свести на нет все усилия в уничтожении наземных войск, что кинулись на приманку в виде поддельных обозов. А почему они, собственно, должны быть поддельными?»

Крэлкин задумался. Чтобы удрать от военной мощи, которая несется на тебя, нужны облегченные повозки и быстрые тяговые животные, а подобные поводы должны доставлять для армии боеприпасы, медикаменты и паек, потому передвигаются зачастую медленно и всегда остаются позади, чтобы не попасть под удар противника. Хоть жеребец не исключал того, что обоз могли защищать, и защищали, чтобы создать видимость весомого объекта, но он все же не верил, что грифоны были настолько глупы, чтобы подставлять под удар ценный груз, ведь в случае неудачи пони бы просто забрали все ценное, а остальное уничтожили.

«Значит, грифоны заманили войска Эквестрии в ловушку и устроили в ущелье бойню. Но, видимо, они не ожидали, что грифоны проиграют в воздушной схватке и не думали, что остатки пегасов сломают их план, разогнав туман от зелья. Ну, ладно, это все была лирика: стратегии, поведения пони на войне и аналитические способности их расы. Надо вычленить особенности черного смога.

Первое, на чем необходимо сконцентрировать внимание – это защита от него магическим щитом. То есть, пока туман не достиг пони – он не опасен для его магии, однако как только контакт произошел и поддерживается, происходит полное блокирование работы албидо стилла. Очень эффективное оружие против магов, но только если оно достигло цели.

Второй момент: пегасы. Все грифоны приземлились перед массовой атакой этим смогом. Значит, у них такое же магическое вещество, как и у пони. Надо полагать, что албидо стилла – одна из основных составляющих жизни на этой планете, по крайней мере, у разумных существ. Смог блокировал работу магического вещества у противников в крыльях, и они знали об этом, потому и сели.

Значит, и у пегасов тогда бы блокировалось возможность летать. Какая замечательная вещица: единороги не колдуют, пегасы не летают. Наверное, даже у земных пони пропадают их обостренные чувства. Но есть один огромный недостаток: его можно сдуть и эффект пропадет, что в моем случае не вариант. Слишком много пегасов в страже у Селестии».

Крэлкин подумал о том, как он сможет применить подобное зелье, если оно попадет в его копыта. Он бы превратил его в оружие невиданной мощи. Но было и то, что он бы изменил, а именно поглощение магии. Для него было бы идеально, если бы любую магию, в том числе и потоки воздуха, которые посылают из-под крыльев пегасы, поглощались бы туманом, но он понимал, что природа ветра не магическая, а реальная.

Жеребец слез с кровати и набросил на спину одеяло. Подойдя к окну и окинув взглядом снующих по заснеженным улицам пони, Крэлкин постепенно поднял глаза, скользнув по занавешенным окнам домов, на блестящим крышам зданий, покрытых шапкой снега, играющими на предзакатном солнце красными бликами. Вдалеке висела темная туча, виднелись первые звезды над Кэнтерлотом на чистом, лазурном небе, и только где-то далеко-далеко слышались чистые голоса кобылок:

“Морозный воздух пахнет свежестью,

Деревья в белом, как мираж,

Переполняет душу нежностью

Зимы чарующий пейзаж”.

V

Когда Альтус открыл глаза, было уже утро. Сонный, он потянулся в теплой кровати и посмотрел в окно. Оно запотело за ночь, и пегас видел лишь предрассветное марево. Неохотно встав, он подошел к окну и протер его, выдавливая жалостливые звуки. Погода была прекрасная: серые тучи за ночь пропали, светил блеклый солнечный свет, играя бликами на снегу, легкий ветер колыхал тонкие веточки на деревьях и изредка срывал наваливший на растения снег.

Внизу послышался шум живущих в доме зверей. Наскоро глянув в одиноко висящее зеркало, он попытался пригладить взлохмаченные волосы, но у него не получилось, и пегас сошел на первый этаж. В углу хозяйка дома насыпала мелкой живности корм прямо на пол, а сама уже управлялась на кухне, что-то напевая себе под нос. Альтус наблюдал за пегасочкой некоторое время, пока кобылка не заметила его и не замолчала, покраснев и извинившись.

– А мне нравится, как ты поешь, – сказал жеребец, проходя внутрь. – Тебе помочь чем-то?

– Спасибо, но я уже все закончила, – ответила Флаттершай.

– Как знаешь, – потянул чужак и упал на стул, широко зевнув. Мебель протяжно скрипнула.

– Как спалось? – спросила хозяйка, и начала наливать кипяток в кружки.

По помещению в мгновение ока разлился приятный ромашковый запах. Альтус принюхался и уловил легкий аромат мяты.

– Нормально, – ответил он.

Нежно-красный пегас еще переживал на счет своего вчерашнего поведения, но не знал, как сказать об этом Флаттершай. Да и не знал, следовало ли вообще что-либо говорить об этом. Хоть вчера он дважды довел подругу до слез, сегодня же она была полна радости и сил, и, казалось, не сердилась на него. Это было странно и непонятно, но Альтус принял все, как есть и не стал провоцировать новый конфликт и ворошить старый.

– Сегодня ЭплДжек будет продавать сидр, – оповестила желтая пони, поставив перед гостем еду.

Пегас посмотрел грустным взглядом на предложенную пищу и вздохнул. Он все еще хотел мяса, впиться зубами в хорошо прожаренный кусок свинины или говядины и насладиться непревзойденным вкусом. И он понимал, что если останется здесь, то не сможет больше питаться так, как привык. По крайней мере, перед своими подругами, друзьями и вообще другими пони.

– Спасибо, – поблагодарил он. – А где она будет сидр продавать?

– У себя на ферме.

– Пойдешь? – спросил жеребец.

– О, конечно, – пропела Флаттершай. – Там все будут.

– “Все”? – переспросил Альтус.

– Все мои подруги, – застенчиво пояснила пони и уселась за стол.

– Если я пойду с тобой, ты не будешь против? – спросил тот.

– Я буду только рада, – улыбнулась кобылка.

Через полчаса два пегаса уже топали к ферме. Кролик, который порывался пойти с ними, остался дома. Альтус увидел, что Флаттершай как-то по-особому посмотрела на него, и тот сдался и зашел в дом. По пути они никого не встретили, и жеребцу даже на мгновение показалось, что он на свидании. Моментально выкинув эти мысли из головы, он посмотрел на подругу, которая наслаждалась зимними видами.

– А тебе кто-то нравится? – спросил жеребец.

– Что? – переспросила она, отвлекаясь от созерцания заснеженного леса.

– Ну, – потянул чужак, уже не будучи таким уверенным в своем вопросе. Однако все же решил задать его снова: – Тебе кто-то нравится?

Флаттершай сбавила темп и с непониманием уставилась на вопрошающего, затем покраснела и отвела взгляд. Альтус напрягся. В глубине души он хотел, чтобы она ответила “нет”, так как противоположный ответ приблизил бы их момент расставания, но понимал, что она не может никому не нравится. Даже с точки зрения человека она была симпатичной кобылкой, но не более того. Для него Флаттершай была лишь хорошим другом.

– Нет, – чуть слышно ответила она.

«Не может быть! Она же…»

– Ну, а ты кому-то нравишься? – опять спросил жеребец.

– Нет, – вновь послышался слабый ответ.

– Почему?

Альтус сам не любил, когда ему задавали подобный вопрос. И что необходимо отвечать на него, не знал. Почему ему не нравился кто-то? Да просто потому, что никого подходящего он не нашел за всю свою жизнь. Понимая, что сам бы не ответил на свой вопрос, жеребец все же хотел получить ответ от подруги, к тому же интимность обстановки способствовала этому.

Смотря на залившуюся краской Флаттершай, он окинул свою жизнь и осознал, что ему тоже никто никогда не нравился. Он просто встречался только потому, что так было необходимо, чтобы ублажить животные инстинкты, чтобы казаться правильным для общества, чтобы не слышать наставительные речи родителей о внуках. Возможно, он чувствовал влюбленность, как ее называл Крэлкин, возможно, это было просто увлечение, но никаких светлых чувств, вроде любви он не знал, да и не был способен узнать никогда. Крэлкин всегда говорил с ним на счет любви и доказывал, что это всего лишь физиологические процессы, реакция мозга, стимулируемого гормонами, что лишь микроскопическая, по меркам человеческого тела, доза тестостерона, выделенная в кровь, способна снести крышу и требовать ласки и тепла у практически любого представителя женского пола. И все разговоры мага сводились к тому, что Альтусу не нужна пара, что любовь всего лишь миф, что никакой спокойной семейной жизни нет и быть не может, а всяческие мелодрамы со счастливыми концами – ересь, так как человек не может терпеть монотонности, а выпивший человек, коих масса в мире, пытается ее избежать, нередко прибегая к насилию.

И Альтус, будучи уверенным в правильности сказанного магом, в чем не один раз убеждался, не строил никаких отношений. Он просто жил обычной половой жизнью, как и все. Сейчас, в новом мире, ему этого не хватало, однако, он чувствовал, что хотел чего-то большего, нежели простого удовлетворения плотских потребностей. Он хотел почувствовать то, чего не чувствовал никогда: любви. Но он не хотел впутывать в это Флаттершай. Чтобы обезопасить ее и оградить от себя сильными и твердыми копытами ухажера, он был готов сам найти ей пони, с которым она будет счастлива.

– Флаттершай, так почему у тебя нет пони, который бы за тобой ухаживал? Ты всех отшиваешь?

– Нет, – сказал вновь смущенный голосок.

– Ты хочешь сказать, что к тебе никто не пристает? Но почему, ты же такая…

Альтус осекся и вперил взгляд в кобылку. Она посмотрела на него в ответ ошарашенными глазами. Остановившись, они смотрели друг на друга достаточно долго, пока Альтус не отвернулся и не продолжил идти дальше. Что-то сжалось у него внутри от осознания, что он может сделать что-то не то, и усугублять дело не хотел.

– А как ты смотришь на то, если мы найдем тебе жеребца? – предложил Альтус.

– Не… не стоит, – послышался умоляющий голос Флаттершай.

– Почему? – удивился жеребец.

– Я не хочу, – робко произнесла она.

– Тебе хорошо жить одной? – уточнил пегас. Он не мог поверить, что такая пони не хочет никого искать.

Однако кобылка не ответила и поплелась за своим подопечным. Альтус еще боролся с собой на счет Флаттершай. Пока что он хотел лишь быть рядом с ней и поддерживать всем, чем только может, защищать, опекать, как ребенка. Он хотел позаботиться о ней так же, как она заботилась о нем, но он не исключал и такого, что может сорваться и обнять ее не по-дружески, или вообще поцеловать. Этого он страшился как огня и хотел больше защитить не ее, а себя, найдя для нее любимого.

– Ладно, не обращай внимания, – засмеялся Альтус. – Я просто пошутил.

Однако по виду пони, которая слегка улыбнулась, было заметно, что ей не показалось, будто знакомый пегас говорил подобное в шутку. Наоборот, она как-то сникла и шла, расстроенная и подавленная. У жеребца похолодело на душе и даже показалось, что он ее не только смутил, но и задел глубинные чувства, которые она прятала и носила с собой постоянно, как свою кьютимарку. Решив, что необходимо ее отвлечь и попытаться приободрить, он с гордостью продекламировал, будто обращается к большой публике:

– С моими крыльями все в порядке. Ты отлично умеешь лечить.

Приободрившись, Флаттершай посмотрела на него. Она повеселела и стала расспрашивать об общем состоянии здоровья пегаса и о мантикоре, от которой он спас жеребят. Альтус неохотно отвечал на вопросы, а на счет мантикоры осунулся и отрицал все, что успели наплести меткоискатели про зверя и про его подвиг во всей той истории.

– Да не спас я никого, – отмахнулся Альтус в очередной раз. – Это Зекора их спасла. Если бы не она, то все обернулось бы иначе, и мы бы с тобой не разговаривали сейчас. Единственное, что могло бы спасти этих меткоискателей, если бы мантикора предпочла мясо новоиспеченного пегаса мясу жеребят, – усмехнулся он.

– Нельзя так говорить, – испуганно отозвалась Флаттершай и осторожно осведомилась: – Возможно, мантикора не была голодной?

– Эта “неголодная” мантикора, – парировал пегас недовольным тоном, – следила за нами аж до самого выхода из леса, а потом напала. И что мне было делать? Гладить ее? Флаттершай, это смешно! Она явно хотела убить нас и сожрать. Я сделал то, что должен был сделать.

– Зекора сказала, что ты не жалел себя, а только думал о спасении жеребят. Ты… – пегасочка замялась ненадолго. – Молодец.

– Флаттершай, нельзя быть такой робкой и всего бояться. Мы все боимся, но нужно уметь бороться со своими страхами. Если нужно кому-то двинуть в челюсть, то нужно это сделать, как бы плохо потом не было.

– Нет, так нельзя, – запротестовала кобылка. – Это неправильно.

– У вас, может быть, и неправильно, – заявил Альтус, – а вот у нас правильно. Наш мир чем-то похож на ваш лес. Так же можно попасться на неугодного человека и пропасть без вести, потому что так было кому-то надо. Так и мантикора решила, что я должен был в тот день пропасть без вести, как и три маленьких жеребенка.

– Какой страшный мир…

– Ну, в любом случае, там все гораздо проще, – заверил ее пегас.

Пегасочка не ответила. Они шли до фермы “Сладкое яблоко” в молчании, каждый думая о своем. Альтус переживал, что показался не в лучшем свете перед подругой, и что он всегда вначале говорит, а потом думает. «Если бы я был, как Крэлкин, то мы бы сейчас весело разговаривали о каких-то пустяках. Почему я не могу думать наперед? Может, не нужно было вообще упоминать о мантикорах и как-то замять эту тему? Эх, как трудно правильно разговаривать с кем-то».

Приближаясь к ферме, на пути Альтуса и Флаттершай начали возникать небольшие группы пони, которых по мере приближения к ферме становилось все больше и больше, как и сами компании. Многие были с кружками и уже наслаждались напитком, шумно что-то обсуждая, но не меньше пони стояли в очереди и ожидали, когда смогут купить сидр и насладить им с друзьями. Неподалеку жеребята лепили снеговика, похожего на пони, Пинки Пай помогала им, украшая снежное изваяние конфетами и леденцами, которые расхватывали дети, но Пинки не сердилась, а щедро усыпала снеговика все новыми сладостями. Рэйнбоу Дэш лежала на ближайшем дереве и неспешно потягивала напиток, лениво смотря на пегасов, снующих над ней.

– Нужно встать в очередь, – забеспокоилась Флаттершай.

– Да не переживай ты так, – одернул ее жеребец. – ЭплДжек наша подруга, так почему бы этим не воспользоваться?

– Но так нельзя, – проговорила кобылка, бросая робкие взгляды на других пони.

– Пошли, – сказал Альтус и дернул ту за гриву.

Она пискнула, но последовала за другом. По пути им встретились меткоискатели с большими кружками и горячо поприветствовали и Альтуса, и Флаттершай. Они радостно воскликнули, что пегасы хорошо смотрятся вместе, будто семейная пара. Пегасочка застеснялась и постаралась прижаться к другу, чтобы ее было меньше заметно, но пегас, проникшийся шуткой, приобнял ее и спросил, как они теперь смотрятся. Кобылка попыталась отойти, однако Альтус не дал, удерживая ее около себя и смеясь вместе с меткоискателями. Отпустив подругу, жеребец попрощался с жеребятами, которые сказали, что их ждут две кружки сидра за счет сестры ЭплБлум, и направился дальше по своим делам, Флаттершай, затравленно озираясь, засеменила следом.

– Привет, – поздоровался пегас с фермершей.

– О! Здорова! – воскликнула та, наливая очередную кружку покупателю. Обслуживать клиентов помогал ее брат, статный красный жеребец, с извечной невозмутимой мордой. – Давненько тя не было видно. Де пропадал? Привет, Флаттершай.

– Привет, – пискнула пегасочка.

– Че эт’ с ней? – спросила недоуменно ЭплДжек.

– Да мы с меткоискателями неудачно пошутили, – признался Альтус. – Они, между прочим, сказали, что нас ждет тут вкусный сидр?

– Ага, в доме. Там ща Рарити разговаривает с бабулей. Дорогу найдете?

– Постараемся, – улыбнулся пони.

Как только жеребец двинулся вперед, к ожидавшему ему напитку, перед ним возникла голубая пегаска с радужной гривой и преградила путь. Он отпрянул, а заинтересованные пони из очереди откровенно глазели, видимо, ожидая от соперников какого-то действа. И Альтус был готов это действо им предложить. Поднятое меткоискателями настроение давало о себе знать, и нежно-красный пегас выпалил:

– Как на счет небольшой гонки, а, Рэйнбоу?

Пегасочка весело засмеялась.

– Не вопрос! – задорно ответила она. – В любое время в любом месте.

– Здесь и сейчас, – моментально отозвался Альтус. – Вокруг Понивиля.

– Готовься есть облака из-под моих крыльев.

Радужногривая пони моментально обозначила старт, который являлся и финишем, просто прочертив на снегу копытом толстую борозду. Тут же откуда-то появился Спайк, который сказал, что будет комментировать гонки, а также толпа пони всех рас и оттенков, ограничив площадку для взлета, обступила спортсменов. Оба пегаса встали на исходную позицию, опустились к земле, подняли напряженные крылья и замерли, ожидая команды и настраиваясь на победу.

«Что я делаю? Я опять буду летать. Это плохо… очень плохо, но мне это нужно, как воздух. Я не могу больше ждать. Сейчас или никогда. Остаться пони или вернуться назад, я решу во время этого полета, во время этой гонки с самой быстрой пони в Понивиле. Я не хочу победить… нет, победить-то хочу, но не смогу, да и не нужна мне победа. Мне нужно участие, нужен быстрый полет с лучшим летуном. Мне нужна высота».

Свисток Спайка возвестил о начале гонки, и Альтус сорвался с места, резко взмахнув крыльями и подпрыгнув, придавая себе ускорение. Холодный воздух ударил в морду, окутал все тело разом, но ему было совершенно не холодно. Рэйнбоу Дэш сразу же вырвалась вперед, обставив соперника и начала вилять перед ним, будто смеясь над неудачливым пегасом. Альтус сощурился и, поднапрягшись, начал догонять спортсменку.

Он летел самозабвенно, выкладываясь полностью. Ему ничего не было слышно, ничего не было видно, ничего не ощущалось, только высота, только быстрый, пленительный полет, только ветер, бьющий в морду. У жеребца была лишь одна цель: понять, что он такое. Он хотел, безумно хотел домой, оказаться в привычном теле человека и увидеть таких же людей вокруг, почувствовать вкус нормальной, человеческой еды, но каждый взмах крыльев, каждый новый напряженный мускул, отдающий болью победителей, как говорил сам для себя Альтус, уничтожали уверенность в его желании возвращаться.

Увязавшись хвостиком за Рэйнбоу Дэш и лавируя по небу прямо за ней, пегас был на пределе своих возможностей. Он понимал, что быстрее полететь не сможет, а движения соперницы говорили ему, что она может увеличить скорость минимум вдвое. Задумываясь над своим положением, он видел себя то парящим в воздухе пегасом, то тренирующимся в спортзале человеком. И то и другое было ему в радость, и то и другое он с удовольствием принимал, и то и другое он не хотел терять. Но выбор был за ним: либо сковывающая свобода полета, либо свободные оковы гладиатора.

И как бы плохо не было гладиатором, он не мог отвергнуть свою роль в этом притязательном для него занятии, он никак не мог решиться, кем же быть лучше. Вдалеке уже показался финиш, а пегас все думал и размышлял над своей проблемой. Заметив, как Рэйнбоу резко оторвалась от него, он понял, что хочет превзойти ее, что хочет быть пегасом и выжать из тела пони все, что только возможно. Но Альтус также понимал, что он, будучи пегасом, не должен позволить единорогам открыть портал, однако, с другой стороны, не должен оставлять в этом мире Крэлкина.

– Я должен… – выдыхал он слова в такт дыханию. – Убедиться… что Крэлкин… не сможет… навредить… Эквестрии…

«Было бы замечательно, если бы я помог Твайлайт и Трикси вернуть этого заносчивого мага назад, в наш мир. Нужно поговорить с ними и попросить разрешения остаться. Необходимо остаться тут. Но если мне не разрешат? То что тогда? Неужели мне придется, как и Крэлкину, срывать заклинание разрыва пространства? Но я не буду помогать магу, как бы он не просил. Теперь я буду сам ответственен за свою судьбу. И если понадобиться, то я убью его во имя Эквестрии! Во имя нового дома!»

Зарывшись в холодный снег копытами, он приземлился, тяжело и часто дыша. Услышав овации публики, он посмотрел на Рэйнбоу Дэш, которая нежилась в лучах славы. Альтус тоже бы крикнул, что она молодец, но не мог даже и звука выдавить. Флаттершай поднесла ему кружку с холодным напитком, и нежно-красный пегас с пепельной гривой проглотил сразу половину напитка.

Попробовав сидр, жеребец был приятно удивлен. Напиток был нежный и воздушный, как взбитый коктейль. Теперь его не удивил размер очереди к ферме потому, что не любить этот напиток было невозможно. Рэйнбоу тоже досталась кружка хорошего сидра за устроенное представление. Рарити с Пинки Пай подошли, когда Альтус уже смотрел на дно пустой кружки, ища там секрет напитка и просто нюхая яблочную жидкость.

– Ну, как тебе сидр ЭплДжек? – спросила розовая пони. – Правда, он великолепен?

Альтус отвлекся от поисков и посмотрел на нее. Она сияла, подобно солнцу, расплывшись в улыбке.

– Превосходно, – заявил он.

– Спасибо, что спас мою сестру от ужасного зверя, – сказала Рарити.

– Он кого-то спас? – недоуменно спросила подлетевшая Рэйнбоу Дэш.

– О, да, – вновь подала голос белая единорожка. – Этот храбрый жеребец победил мантикору и спас Свити Бел, а также ЭплБлум и Скуталу.

– Он? – изумилась нахальная спортсменка.

– Не я, а Зекора, – недовольно ответил спортсмен.

– Ха! – радостно воскликнула голубая пегаска. – Я так и знала.

– Где твои манеры? – осведомилась Рарити. – Он же жизнью своей рисковал.

– Все равно это не он их спас, а Зекора, – парировала Рэйнбоу.

– Зекора сказала, что он защищал их очень… – промямлила Флаттершай.

– Ну, прекратите уже! – потребовал пегас. – Не я их спас, да и не нужно меня благодарить за это. Я сделал то, что сделал бы каждый пони на моем месте. И не надо раздувать из этого что-то…

– Какой он стесняшка, – подскочила к нему Пинки Пай и, обхватив шею, потрепала по гриве.

Отстранившись, Альтус фыркнул. Ему никогда не нравилось подобное обращение, но еще больше ему не нравилось попадать под такие словечки как “стесняшка” или “милашка”. Он себя сразу чувствовал не в своей тарелке и не мог ответить ничего вразумительного. Осмотрев друзей, он не заметил только ЭплДжек, которая сейчас была за прилавком и продавала холодный напиток, но наряду с ней отсутствовали Крэлкин и Твайлайт. «Если Крэлкина здесь нет, то он непременно с Твайлайт. Нужно только узнать, где ученица их принцессы. А узнаю где Твайлайт, узнаю, где Крэлкин и Трикси. Нужно поговорить с единорогами».

– А где Твайлайт? – спросил он.

– Она и Крэлкин были приглашены в Кэнтерлот на аудиенцию к самой принцессе Селестии, – оповестила Рарити.

– Короче, они улетели вон туда, – махнула копытом Рэйнбоу Дэш в сторону эквестрийской столицы.

– Как улетели?! – опешил Альтус. – Когда?!

– Не так давно, всего несколько дней назад, – продолжала единорожка невозмутимым тоном. – Твайлайт всех на уши подняла, когда искала тебя. Ты был тоже приглашен, но так как тебя не нашли, то ты не попал с ними к принцессе.

– А Трикси? – спросил жеребец с округлившимися глазами.

– Уехала, как только те двое уехали, – сказала спортсменка, перебив Рарити.

– Ну, что за манеры? – недовольно отозвалась модельерша.

– Так их нет уже несколько дней? А меня не искали? – протараторил пегас.

– Не искали, – ответила спортсменка. – Только когда уезжали.

«Неужели за этого остолопа взялась их принцесса? Не может быть! Я не могу опоздать. А что если его уже отправили назад? Нет, тогда бы за мной уже охотились. Нужно заключить с Селестией договор… или с магом. Не важно, главное, отправить Крэлкина в наш мир и при этом остаться здесь. Но как я буду выглядеть на их поле боя интриг и тонких замыслов? Просто куском мяса, снующим из стороны в сторону и не знающим, к кому прибиться».

– Мне… мне надо лететь, – сказал Альтус, напряженно смотря в сторону Кэнтерлота.

– Но куда? – спросила Флаттершай.

– О! Загадки! Я обожаю загадки! – тут же воскликнула Пинки. – Может, к Твайлайт? Нет, там скучно. Наверное, к Флаттершай? Или в “Сахарный уголок”? Уууу! – вскрикнула пони. – Ты хочешь прийти ко мне в гости?

– Нет, мне нужно встретиться с Принцессой Селестией, – произнес обеспокоенно жеребец, не сводя взгляда с города на скале. – Я должен с ней поговорить.

– Но лететь туда – безумие, – взволнованно отозвалась Флаттершай. – Можно поехать на поезде.

– Нет времени. Каждая минута промедления подводит Крэлкина к завершению его плана. Я не могу позволить ему закрыть проход или уничтожить единственный способ возвращения нас назад.

– Оу, так ты хочешь уходить? – опечалилась розовая пони.

– Все стало очень сложно, – повесил голову пегас.

Он взмахнул крыльями и почувствовал сильную боль. Ругнувшись, Альтус уселся на снег и стал ждать, пока натруженные мышцы отдохнут, и он сможет полететь к своей цели. Он не хотел задерживаться, но и торопиться не следовало. Понимая, что его не пропустят просто так к Принцессе, жеребец хотел разработать какой-то план, но не знал, какой, да и не знал, как.

«Только бы я успел, только бы я смог договориться, только бы все получилось, – размышлял он, вглядываясь в сверкающие башни далекого города. – А что если Селестия мне откажет? Что если мне придется заключать союз с магом? Будет ли это правильно? Если уж придется на это пойти, то мне необходимо будет украсть у него секрет техники, который он достанет у единорогов. Думаю, что мне не составит труда избить Крэлкина и вернуть информацию Принцессе на определенных условиях. Я смогу шантажировать Селестию и выбить свое место в этом мире. Если, конечно, ей нечем шантажировать меня. А если не получится украсть технику и маг ее уничтожит, то я выторгую свое место в мире на его смерть.

Кажется, я начал понимать Крэлкина. Его непреодолимую жажду остаться в этом мире. Будет ли мне не хватать своего старого тела? Черт побери, да! Но я не хочу меняться назад, не хочу уходить в прошлое. Пусть тело пони не идеально, но тут я могу летать. А еще у меня появился настоящий друг. И даже несколько. Те, которые не ждут от меня чего-то, но которые могут мне дать взамен свою поддержку и любовь.

Грустно, конечно, что я тут никого не смогу полюбить, но я не был создан для любви. Я был создан летать, покорять заоблачные вершины, стремиться всегда вверх и только вверх. А оттуда, где не видно даже земных пони и единорогов, сложить крылья и камнем упасть вниз, в такую сладострастную бездну. И насладиться этим падение.

Буду убивать свое горе в полетах, – решил он, – потому как никакая кобылка в здравом уме не захочет со мной быть, да и не нужны мне кобылки. Скоро все должно пройти. А если не пройдет, то буду просить помощи у Твайлайт, как справиться со своей жаждой. Думаю, она не откажет чужаку в помощи, тут ведь все друг другу помогают. Или попрошу Зекору, ведь она варит всякие зелья. Думаю, что что-то подобное у нее найдется».

По мере успокоения, его организм остывал и Альтус чувствовал холод. Он посмотрел на накидки и куртки, в которые были одеты все пони вокруг, кроме Рэйнбоу Дэш, и пожалел, что не захватил подарок Рарити. Сидя на ледяном снегу, он прикидывал, какое расстояние ему необходимо преодолеть, как долго он будет махать крыльями и что в полете может приключиться. Вспоминая курсы по выживанию, он перечислял минимальный набор, который необходим для того, чтобы не умереть: нож, кремень и огниво, аптечка, лезвие и множество другой мелочевки. Но вспомнив, что он пони, Альтус выкинул из головы все надуманное и начал размышлять.

– Флаттершай, можно у тебя взять маленькую сумку, нож, лейкопластырь, свечки, плащ и немного еды?

Вопрос застал врасплох всех, кто его услышал.

– А еще подарок Рарити, – сказал он и улыбнулся модельерше.

– Наконец-то ты одумался, – сказала та.

– А зачем тебе это все? Ты собираешься устроить пикник? – спросила радостно Пинки и подпрыгнула. – Я люблю пикники.

– Флаттершай, – умоляюще сказал Альтус, посмотрев на пегасочку.

– Хорошо, только я не понимаю… – застенчиво сказала желтая любительница зверей и смутилась.

VI

Утро встретило жеребца угрюмой мордой служанки, которая поменяла ему тарелки, оставила завтрак и ушла. Погода была унылая и холодная: сыпал снег, дул сильный ветер и ни одного пони на улице не было видно, кроме редких пробегающих куда-то жеребят. В библиотеке стало холоднее, а серые краски, заливающие помещение, навевали тоску и печаль на сознание Крэлкина.

Он решил сегодня закончить с историей и завтра уже поговорить с Селестией. Ожидание такого важного разговора отвлекало от самого разговора и сеяло страх перед принцессой. Он даже не успел подготовиться к нему, не то, что начать его прокручивать в голове, находя важные моменты и пытаясь отвечать на них как можно короче и как можно осторожнее.

Слушая приглушенный цокот подков, доносящийся из коридора, жеребец насторожился, так как кто-то остановился напротив двери, и было понятно, что вскоре гость зайдет. Быстро осмотрев кровать и убедившись, что книга по истории лежит под подушкой, а также бросив быстрый взгляд в междурядье полок, и, не заметив там книг и беспорядка, он облегченно вздохнул и поправил одеяло, которое повадился носить вместо накидки, закрывая отсутствующую кьютимарку.

Дверь отворилась, и в библиотеку ввалилось четыре белоснежных стражника-пегаса, облаченные в золотые доспехи. Это было настолько неожиданно и стремительно, что земной пони попятился, и сердце его замерло, в ожидании развязки. «Неужели Селестия что-то заподозрила? – судорожно размышлял он. – Не может быть, я был осторожен. Да и на чем, собственно, я мог проколоться, если в библиотеке был я один, и выйди я отсюда, то обязательно заблудился бы.

А, может, она решила уже сейчас вернуть меня в мой мир? Тогда плохо дело, никакого времени у меня нет, и никаких глупых книг я больше не прочту. Я слишком сильно увлекся знаниями и не заметил главной проблемы: светлый аликорн. Теперь необходимо что-то быстро предпринять, чтобы ускользнуть от стражников, но что? Прыгнуть в окно? Нет, слишком опасно, да и высоко, разобьюсь. Побегу, когда меня будут вести к Селестии», – решил он, осматривая каменные морды непрошеных гостей.

Спустя несколько секунд в помещение заплыла Принцесса Луна и окинула огромный зал усталым взглядом. Крэлкин даже подумал, что следом должна зайти ее сестра, но дверь захлопнулась, отозвавшись эхом, и в помещении все стихло, только ветер рассказывал о непогоде за окном. Аликорн выглядел уставшим и подавленным, но бодро попросил стражу оставить его в библиотеке. Вначале пегасы направились к белому жеребцу, чтобы и его выпроводить, но принцесса сказала, что он ей не помешает, и четверка, отдав честь, строевым шагом вышла из помещения.

Крэлкин облегченно вздохнул и улыбнулся Луне. С него будто груз свалился от осознания того, что Селестия не придет и не перенесет его назад, ведь с Луной он мог и договориться. Младшая сестра не походила на старшую ничем, кроме формы, и хоть мордочки у них были одинаковые, но выражения на них – разные. Та гамма чувств, которая отражалась на лике темной венценосной особы, давно не трогала мордочки главного правителя Эквестрии.

– Доброе утро, Принцесса Луна, – поприветствовал ее гость и, спустя несколько секунд колебаний, отвесил поклон, практически касаясь носом пола.

– Доброе утро, Крэлкин, – откликнулась она утомленно, с изумлением рассматривая жеребца. – А я думала, что мы на ”ты”.

– Ах, да, прости, – сказал жеребец, разгибаясь. – А что это за пегасы были?

– Селестия попросила, чтобы они меня всюду сопровождали, но я не пойму, зачем мне это.

«Селестия начала опасаться по поводу моего влияния на ее сестру? Это очень мило, но она опоздала. Я уже сейчас могу воспользоваться Луной, если понадобиться, хотя я не могу отрицать, что она может отказать в помощи. Но это уже не важно, важно то, что она не будет слепо верить Селестии, когда речь зайдет обо мне, у нее будет свое мнение. У нее… А кто это вообще такая? Принцесса ли?»

Земной пони пристально посмотрел на кобылку, пытаясь понять, настоящий это аликорн или нет. Он помнил, что в истории Принцессу Луну убили, но кто тогда перед ним стоял, он не мог понять. Если это был другой пони, то должен быть аликорном, потому как он видел, как Луна колдовала, и даже на себе испытал ее магию, да и крыльями она шевелила, пусть и практически незаметно. Заметив на себе заинтересованный взгляд гостя королевского замка, кобылка слегка смутилась.

– Почему ты на меня так смотришь?

– Что? – недоуменно спросил Крэлкин, отвлекаясь от своих размышлений. – А, это… Ну, я прочел в истории, что Принцесса Селестия Вас… тебя, то есть, убила, но я не совсем верю истории.

– Если бы она меня убила, то я не смогла бы тогда сейчас с тобой разговаривать, – сухо осведомила собеседника Луна.

– Но тогда как? – изумился бывший маг.

– А сам ты что думаешь?

– У меня мало информации, чтобы думать, – признался жеребец. – А все предположения могут оказаться неверными.

– Ты можешь, по крайней мере, попробовать.

– Ну, если ты так настаиваешь, – задумчиво произнес Крэлкин, вспоминая все подробности писем из третьей эпохи, которые он смог вычленить из общей картины. – Во-первых, я могу предположить, что дело в Элементах Гармонии, но так как я вообще ничего не знаю о них и их магии, то это просто-напросто предположение, которое ни к чему не обязывает. Впрочем, я на этом варианте и остановился бы именно из-за того, что он наиболее вероятен.

– А какие другие варианты ты можешь предложить? – заинтересованно спросила Луна.

– Могу еще сказать, что между атакой Элементов Гармонии и доспехами Дроттинна произошел какой-то разрыв, и тебя выкинуло из этого мира. Но это только предположение, которое тоже упирается в Элементы Гармонии. Что это такое? Это какая-то особая магия? Или реальные артефакты? И какая природа магии заключена в них?

– Откуда ты узнал о доспехах Дроттинна?

«Значит, это все же были доспехи Верховного Пегаса Ландаухиминна? Как я удачно попал. Впрочем, рано расслабляться, что-то мне подсказывает, что Луна пришла сюда не просто так. Даже если она сделала это по своей воле, то какую-то цель она преследует? Узнать, насколько я опасен? И что мне делать теперь? Играть роль послушного и домашнего зверя? Необходимо окончательно переманить ее на мою сторону. Но как?

И почему она не хочет рассказать об Элементах Гармонии? Все мои вопросы она просто проигнорировала, перевела разговор в нужное ей русло и теперь хочет получить ответ. Возможно, она и Селестия несколько похожи в своих стремлениях, но вот методы получения информации кардинально отличаются. Если Селестия просто задает свои вопросы и уклончиво отвечает на чужие, то Луна игнорирует то, на что ей не хочется отвечать. Неужели Элементы Гармонии настолько сильно задели ее, что она не хочет разговаривать об этом?»

– Просто догадался, – сказал он без тени смущения. – Все же в истории было достаточно фактов, чтобы сопоставить эти два артефакта.

– Ну, хорошо, – согласилась венценосная. – Больше предположений нет?

– Ну, почему же нет? Есть, – вздохнул земной пони. – Ты сама сбежала во время мощной атаки с помощью телепортационного заклинания, и все выглядело так, будто тебя уничтожило во вспышке света. Очень правдоподобный вариант, учитывая, что отследить магию перемещения достаточно трудоемкое занятие, а после применения более мощного заклинания концов подобного возмущения материи вообще не найти, так как общий энергетический фон будет указывать на последнее сильное заклинание.

Луна непонимающе посмотрела на него, однако Крэлкин не заметил этого и продолжал размышления:

– К тому же, – говорил жеребец, – магия единорогов не такая заметная и не требует прямых перемещений через дополнительное пространство. Нет, она требует, но проекция на реальные предметы достаточно ощутима. Тем не менее, это не мешает единорогам перемещаться за предметы, не нарушая их целостную структуру. Я бы сказал, что перенос происходит в три этапа. Во-первых, расщепление тела на отдельные элементарные частицы. Во-вторых, проецирование элементарных частиц через четвертое измерение и в более широком пространстве перемещение их на необходимое расстояние. И, в-третьих, сбор всех первоначальных структур организма от центра, вытесняя все возможные элементарные частицы на новом месте. Наверное, примерно так работает магия единорогов.

Луна стояла, открыв рот и с некоторым испугом рассматривая стоящего перед ней пони. Крэлкин не понимал, что произошло, но в сознание начало закрадываться, что вся его тирада, сказанная секундой назад, поставила его в очень неловкое положение перед принцессой. Он бы даже сказал, что она загнала его в угол, и теперь ему некуда было отступать и негде прятать. Теперь Крэлкин решил действовать очень осторожно, чтобы выйти сухим из воды.

– А что я такого сказал? – неподдельно удивился жеребец.

– Откуда у земного пони такие познания о магии единорогов? – едва слышно произнес аликорн и отступил.

– А еще я знаю, что все вещество албидо стилла у аликорнов связано воедино, – угрюмо оповестил он, искусно отыгрывая свою роль.

– Но откуда ты знаешь об этом? – с осторожностью в голосе спросила августейшая.

– Оттуда, – сказал Крэлкин и шикарным жестом копыта окинул книжный зал. – Книги.

Кобылка расслабилась и улыбнулась, и он улыбнулся следом, понимая, что в этом маленьком поединке он одержал верх.

– Значит, все же ты не умеешь колдовать, – с надеждой в голосе спросила принцесса.

– А вы не думаете, что я могу быть бывшим единорогом, просто рог мне спилили? – вопросил жеребец.

– Но кто способен на такое зверство? – с испугом и отвращением произнесла Луна.

– Кто бы то ни был, – безразлично отозвался тот. – В любом случае, во мне нет ни грамма волшебства, – заверил ее Крэлкин и улыбнулся во всю ширь зубов. – А если бы я мог колдовать, то что?

– Не знаю, это бы решала Селестия. Но…

Внезапно кобылка замолчала и потупила взор.

– “Но”? – переспросил Крэлкин, ожидая продолжения фразы.

– Но теперь я понимаю, почему моя сестра так тобой заинтересована, – с обидой в голосе произнесла темная пони.

«Она ревнует меня к Селестии. Какая же она еще маленькая и глупая. Этим чувством я могу воспользоваться, чтобы переманить Луну на свою сторону и уничтожить Селестию в ее глазах, но тогда старший аликорн шкуру с меня спустит, узнай об этом. Но не все ли равно, что думает Великосиятельная Принцесса? И было бы все равно, если бы не Твайлайт Спаркл, которую я не хочу просто так отпускать. Только не теперь. У светлого аликорна достаточно влияния на решения своей ученицы, чтобы я действовал в лоб. Необходимо перестроить стратегию и понять, как можно использовать сложившуюся ситуацию для себя и получить в конце концов то, что мне необходимо».

– И почему же? – с любопытством спросил пони, ожидая услышать откровение.

– Ты много знаешь, – послышалось в ответ, и жеребец вздохнул от банальности ответа. – Земной пони не должен знать столько, сколько знаешь ты. Это неправильно. Потому ты должен отправляться туда, откуда явился. Неизвестно, как ты можешь повлиять на пони и на Эквестрию. Если за такой короткий промежуток времени ты выучил такие тонкости магии единорогов, то я даже боюсь предположить, какие знания хранятся у тебя в голове.

«Вот те раз. Еще одна моралистка? Селестия промыла мозги и ей? И как мне теперь прикажете жить? Если все станут морально-правильными, то как существовать таким, как я, стремления которых упираются в нежелание общества быть таким, каким оно должно быть, но таким, каким необходимо, чтобы оно было: свободное от морали и закона? Ладно, все равно я получу свое рано или поздно. Луна не консерватор, как Селестия».

– Почему ты со мной так поступаешь? – с горечью спросил Крэлкин. – Забыла, как сама дралась с Селестией за место под солнцем. Думаешь, что я буду просто так сидеть и смотреть на то, что у меня перед носом закрывают единственную дверь, дающую возможность жить нормально? Нет, я, как и ты, буду сражаться. И я буду сражаться самозабвенно.

– Это другое, – слегка грубовато ответила Луна. Было заметно, что ей было неприятно упоминание о схватке с Селестией.

– И что, бросите меня назад в огонь? Я уже долго там не протяну, слишком разнежился в Эквестрии. А попаду обратно – быстро голову снесут или пытать будут, потому что всем нужны мои знания. Или вы хотите моей смерти?

– Крэлкин, пойми, – начала кобылка на повышенных тонах, – что я люблю свою сестру и как бы к ней не относилась, но я буду защищать ее дело и Эквестрию. Было время, когда я отступила от своего и пошла по велению сердца, но заточение, длинной в тысячу лет вернуло меня обратно. Я вновь стала нормальной пони, нормальным правителем, ты понимаешь это?

– Понимаю Луна, – сказал Крэлкин, не кривя душой. – И я всем сердцем тебя поддерживаю. Нет ничего роднее семейных уз. У меня, к сожалению, не к кому возвращаться и некого защищать. Единственное, что мне осталось – это бороться. Бороться не только за место в Эквестрии, но и за кусок плесневелого хлеба и протухшего овса. Я прекрасно понимаю, что вы вдвоем хотите защитить этот рай от таких, как я, но и вы поймите меня правильно. Что мне делать, когда надежды не остается, а выбор заключается между помойной ямой, из которой сегодня придется жрать, и рядом с ней же ночевать, и тихим, спокойным местом, свободным от страха и извечных боев за жизнь.

– Но… Но я не могу поставить на карту ради тебя то, что я так недавно приобрела, – с испугом сказала Луна. – Я не хочу жертвовать любовью сестры и признанием пони. Боюсь, что тут тебе придется сражаться самому.

– И ты не дашь даже никакой подсказки, как мне остаться? – жалобно спросил жеребец. – Я клянусь, что это останется только между нами.

Луна отвела взгляд и посмотрела на мятую кровать. Крэлкин ожидал решения аликорна, всем сердцем боясь получить отказ. Да и в случае отказа, он все равно не отстал бы от нее, выбивая ответы и выуживая подсказки из скудных реплик венценосной особы. А не получилось бы с Луной, он бы пошел к Селестии и стал бы добиваться того, чтобы остаться в этом мире взамен на некоторые познания или услуги, но что может заинтересовать старшую сестру настолько сильно, жеребец пока не ведал.

– Хорошо, – сдался темный аликорн, – но только с условием, что ты начнешь что-то предпринимать только после разговора с Селестией.

– Как скажешь, – насторожился Крэлкин, готовясь внимать важную информацию.

Луна поманила его копытом и, как только собеседник приблизился к ней, прошептала на ухо:

– Селестия ищет книгу под названием ”Колебания маятника”. Эта книга очень ценна для нее, и она хочет ее заполучить как можно быстрее. Не знаю, что там написано, но, думаю, что это часть головоломки, как отправить тебя назад. Думаю, что без этой книги она не сможет этого сделать.

– Так Селестия не знает, как меня отправить назад? – в удивлении прошептал Крэлкин.

– Не знаю, мне она ничего подобного не говорила, – послышался смущенный шепот Луны.

– Спасибо тебе, – сказал жеребец и обхватил шею пони, прижимаясь к ней.

Луна вначале дернулась от неожиданности, но потом, поняв, что чужак просто обнял ее, ненадолго отдалась его объятьям. Почувствовав, как венценосная особа положила Крэлкину на грудь копыто и легко надавила, желая, чтобы он отпустил ее, и, поддавшись этому зову, гость выполнил приказ. Стоя напротив принцессы, которая смотрела на него с легким недоумением, и заботливым взглядом матери, бывший маг с планеты Земля понял, что Луна не будет ему мешать в осуществлении его будущего плана.

– А зачем ты, собственно, пришла? – внезапно спросил белый пони.

– Селестия просила найти книгу, о которой я тебе уже сказала, – промолвила в задумчивости Луна, окидывая взглядом стеллажи с литературой. – Как только я ее найду, то должна принести ее сестре.

– А если я ее найду в твоем присутствии? – поинтересовался жеребец.

– Она останется у тебя, – заверила его венценосная.

– Ты просто чудо, – улыбнулся Крэлкин.

Посмотрев в глаза темному аликорну, бывший маг увидел там тоску, боль и страдание. Тысячелетнее заточение, о котором она говорила, отпечаталось у нее в глубине души и тянуло ее на дно, в пучину тьмы и печали, выражая все это через взгляд и поведение. Дух ее был сломлен, ноги подкошены и теперь она, как верный адепт Эквестрии, подобно своей сестре, хранила Гармонию в ее землях.

«Неужели прошло тысяча лет с тех пор, как закончилась третья эпоха? И даже больше одной тысячи лет. Удивительно, что Луна не потеряла рассудок после столь длительного заточения и отлучения от общества и общения. За тысячу лет можно потерять не только рассудок, но и вообще никого не узнавать из своих близких.

Да и тысяча лет, проведенных в одиночестве – невыносимые страдания. Сколько всего люди могут сотворить за такой огромный промежуток времени, сколько могут изобрести, сколько пролить крови. За такое время сменялись целые эпохи, свергались короли, поднимались восстания, убивали во имя Бога, и потом во имя церкви. А сколько всего было изобретено, начиная от летательных аппаратов, заканчивая атомными технологиями. Колоссальные временные ресурсы, которые, впрочем, ничего не стоят, если проводить время, ничего не делая и предаваясь самобичеванию и сладострастной лени.

И это даже уже не чума, а норма общества: лень. Сколько хороших людей погрязло в этом, сколько изобретений из-за нее не было создано, на сколько было оттянуто появление первых инновационных вещей, всколыхнувших мир. И эта чума, с которой ранее боролись, в современном обществе стала нормой. Вокруг лени всегда возникает множество споров, но все они беспочвенны и глупы в своей основе. Лень – двигатель прогресса или нет, самой лени нет до этого никакого дела.

Все эти лентяи и моралисты никогда не поймут, зачем существует лень, не познают ее до конца и не проникнуться под покров этого чувства. Лень – это то, к чему стремятся люди на всем жизненном пути. Вспоминается небезызвестный фильм, в котором машины использовали людей, как батарейки, закрыв их сознание в компьютерной программе, однако не это ли счастье для человека? Не нужно прыгать, бегать, кушать, напрягать ни одного мускула, даже смотреть не нужно, а только лежать в ванне, утыканным трубками, и думать.

Конечная цель человеческой цивилизации – лень, как ни крути. Создание автоматизированных систем, переориентация рынка труда с физической силы в так называемые “белые воротнички” – все закономерно. Апофеозом же жизни человека будет создание робота с искусственным интеллектом, который будет заботиться о человеке, как никто другой, и выполнять за него всю возможную работу. И это будет счастьем для большинства.

И, возможно, не за горами этот самый момент, который всколыхнет общество, заменит физическую силу умственной, а потом и думать станет лень. И поглотит нас тогда океаны лени и сладкой неги, которая будет превращать время в вязкую карамель, медленно стекающую по фиалу жизни, создавая иллюзию растянутости бытия.

Интересно, где Луна была заточена и что делала в заточении? Провела его в размышлении? Мне даже страшно представить, о чем она думала первую сотню лет, и о чем все последующие годы. И мне страшно самому попасть на тысячу лет в подобное заточение. Да и что вообще может сдержать мощь аликорна, облаченного в доспехи Дроттинна?»

– Я хочу дочитать историю, – сказал Крэлкин. – Если найдешь книгу, то хотя бы покажешь ее?

– Покажу, но не отдам, – предупредила Луна.

Жеребец кивнул и пошел к кровати, умащиваться не ней поудобнее, чтобы предаться мыслительному труду. Понимая, что Селестия и армия Эквестрии под ее руководством победила, ему было интересно, как Великосиятельная Принцесса, не убив самолично ни одного существа, смогла победить вражескую армию и восстановить Мир и Гармонию в землях.

Умостившись и достав черный фолиант из-под подушки, Крэлкин недолго наблюдал, как Луна внимательно читает корешки книг. Понимая, какой мощью обладает Селестия, чужак все же пытался представить, как ее можно победить. Сдерживающее магию кольцо, броня Дроттинна и зелье, поглощающее магию – все это по отдельности могло не иметь достаточно сильного эффекта против аликорна, однако все вместе вполне должно подавить магию любого количества албидо стилла. «Главное, чтобы поток выделяемой энергии был меньше, чем абсорбционные способности зеленого смога и защиты Верховного Пегаса».

Открыв на последней странице черный фолиант, в нос ударил знакомый пыльный запах, а бумага, хоть и была хорошо сохранена, но было заметно, что она помята, потрепана и провалялась у какого-то пони в подполе или коморке не одну сотню лет, служа подстилкой для консервации. Он пролистал около десятка страниц, пока не обнаружил кричащий заголовок: “Битва за Кэнтерлот”, сам же документ датировался 25 годом и был написан летописцем Грингорием Амархаилом .

“Воспользовавшись отсутствием Великосиятельной Принцессы Селестии, войска грифоньей армии подошли к подножию горы, на которой стоял Кэнтерлот, и окружили его со всех сторон. Страшные машины, которые метали камни неспешно подъехали к войскам, скрипя колесами и оставляя за собой по две глубокие борозды. Главнокомандующий Кэнтерлотской Армии, единорог, в чьих жилах течет сама магия, пристально следил за врагом, оценивая ситуацию.

Моментально были посланы разведчики, которые принесли известие о том, что город окружен многочисленными войсками противника, а также полный отчет о технике и ее количестве, которая стояла только напротив осаждаемого города. Главнокомандующий моментально отдал приказ доставить письмо в Клаудсдэйл о том, что столица находится в осаде и что единорогам в ней нужна помощь. Пегас, который занимался доставкой почты между городами, принял задание и незамедлительно отбыл.

Сконцентрировав магию в роге, Белуа, так звали Главнокомандующего, ударил мощным лучом в машину, метающую камни, но вокруг нее тотчас же возник зеленый туман, который поглотил магию. Проанализировав увиденное, он созвал на совет своих командиров, на котором спрашивал, кто и что думает по поводу сложившегося ситуации.

Вначале высказался Артамед, приближенный единорог Белуа, и предложил спуститься ночью и уничтожить машины, а следующим днем уничтожить и грифонов, но предложение было отвергнуто Главнокомандующим, так как он сказал, что противник не будет ночью оставлять военные машины без сильной охраны, а идти туда по тесному проходу в горах, который является единственным наземным способом добраться непосредственно до самого города, было рисково, так как грифоны могли перебить их там.

Потом высказалась Вериса, первая кобыла-единорог, которая была принята в качестве командира отряда. Она предложила переждать, пока у грифонов не кончатся припасы, провоцируя использование поглощающих магию зелий и потом дать отпор. Она даже сама вызвалась быть приманкой со своим отрядом, чтобы истощить припасы противника.

Однако ее не поддержали остальные единороги, и началась перепалка и многие предложения, которые так или иначе приводили к неизбежной гибели единорогов и Кэнтерлота, слетали с уст командиров. Только Главнокомандующий молчал и слушал переругивания, пытаясь найти выход из ситуации. В конце концов, в зал влетел капитан-пегас из разведывательного отряда и прервал какофонию голосов, сообщив, что к грифонам пришло подкрепление, состоящее из наемных войск: минотавров и зебр.

Белуа, руководящий защитой города, приказал ожидать дальнейших распоряжений и вышел из зала заседаний, чтобы лично убедиться в том, что сказал разведчик. Подойдя к краю, он увидел перед городом два полка минотавров и небольшую горстку зебр, обвешанных разнообразными украшениями. Усилив зрение, пони увидел за зебрами повозку с котлами и мешками, а у минотавров короткие луки за плечами.

К захвату столицы грифоны подготовились очень хорошо, и было заметно, что они даже не думают проигрывать в этом поединке. Командиры грифонов и наемных войск подошли друг к другу и начали о чем-то говорить, указывая на город и кивая. Потом они разошлись к личному составу, и несколько крылатых противников начали подниматься вверх. Но не успели они долететь даже до середины пути, как их поразили два желтых луча магии, и те упали. Это была Вериса.

После этого Главнокомандующий решил переждать некоторое время в городе и дождаться прилета Принцессы Селестии и подкрепления из Клаудсдэйла. Расставив по стенам охрану, он ушел разрабатывать стратегию на случай, если войска грифонов нападут раньше.

На следующий день Белуа сообщили, что грифоны пытались подняться, но их убили. Предположительно, это были разведчики. Часть войск минотавров пошла на другую сторону горы, и пегасы отправлены следить за ними. Зебры же всю ночь спали. После подобного отчета Белуа захотел узнать, что делают минотавры и лично пошел в проход в горе, чтобы убедится в безопасности оного. Однако у самого выхода на него напали алмазные псы, орудующие в мягкой породе, и он, отступая, перебил всех противников. Из-за шума под горой в проходе появились войска минотавров, которые хлынули на пони, и Главнокомандующему пришлось остановить их вторжение, обвалив проход.

Теперь пони оказались замкнутыми в ловушке, и оставалось надеяться только на Принцессу Селестию. Водных ресурсов было достаточно, а небольшие сады и поля, расположенные в городе, могли пополнять запасы еды, хранившиеся под городом, благо была сейчас весна, и можно было некоторые сады уничтожить и высадить на их место овес или рожь.

Земные пони были привлечены к этому плану уже после обеда, а грифоны, прознав о задумке, тотчас же кинули достаточно большие войска на предотвращение высадки культур. Развернулась битва, в которой побеждали единороги, сбивая в полете многих грифонов. Тех же, кто проскользнул в город и вступил в ближний бой, перехватывали земные пони, которые вели битву под щитами магов.

Однако в бой вмешались зебры со своими забирающими магию зельями и иллюзиями драконов. Многие земные пони побросали свою работу на полях и убежали в ужасе перед драконами. С мирными жителями произошла та же ситуация. Артамед со своим отрядом разрушил несколько иллюзий, но потом обратили свою магию вниз на ее источник и заставили зебр применить свои зелья, чтобы поглотить его атаки. Иллюзия тут же пропала, и бой продолжился уже без нее.

Когда часть города, где велись сражения, была окутана темным зеленым туманом, а единороги отступали под натиском врагов, не имея возможности колдовать, была вызвана команда пегасов, которая сдувала смог. Однако в этот раз они ничего не могли поделать: как бы они не старались, но туман оставался на месте, а когда влетели в него, то способность летать исчезла, и они оказались среди врагов. Единороги пытались телепортировать оказавшихся в ловушке пегасов, но не могли применить магию на них.

Силами защитной команды и героическими усилиями Главнокомандующего Эквестрийской Армии и отряда Верисы, вторжение было полностью уничтожено, а вместе с ним и несколько метающих камни машин. Хоть часть города была повреждена и все еще окутанной зеленым смогом, а пони находились в подавленном состоянии, Белуа оставался невозмутим и спокоен, показывая всем своим видом, что все под контролем и боятся нечего.

После этого он с Верисой отправились к советнику Принцессы Селестии, старому единорогу. Пробыв у него несколько часов, они узнали о заклинании, которое может защитить целый город. Получив эти сведения, Главнокомандующий и его подчиненная направились в секретные архивы Кэнтерлота, чтобы найти это заклинание. К поиску привлекли всех свободных пони, так как времени было мало.

Ближе к ночи город сотрясли первые удары огромных глыб. Встревоженный Белуа вылетел из архивов и увидел, как несколько десятков грифонов поднимают на одну из машин огромный камень и, мановением лапы, очередной валун устремляется вверх. Удар пришелся по основанию города. Часть града, которая висела в воздухе, грозила обвалиться и упасть вместе со всеми, кто там находится.

Был наскоро сколочен ремонтный отряд и послан вниз убедиться, что крепость не обвалится, а в случае чего – провести ремонтные работы. Очередная машина выстрелила, и главный пони ударил в снаряд магией, расколов на мелкие кусочки. Вериса, подошедшая к нему сказала, что у нее есть план и что он может отправляться на поиски заветного заклинания. Как только командир ушел, она приказала своим пони открыть огонь по всей области войск. Приказ был неукоснительно выполнен и вскоре зеленый смог окутал всю армию противника. Грифоны не могли взлететь и положить новый камень на машину и обстрел города прекратился. В гневе, противник стрелял из своих луков и арбалетов, но город был достаточно высоко, чтобы до него достать.

Проведя в подобной осаде несколько дней, Главнокомандующий Эквестрийской Армии нашел заклинание, но на нем стояло предупреждение, что эта магия может убить применившего ее единорога. Вериса убеждала, что она хочет попробовать использовать эту магию вместо Белуа, чтобы он остался в живых, если заклинание ложно, однако жеребец был непоколебим и сам приготовился защитить Кэнтерлот.

В этот момент перед ним приземлился отряд из двухсот пегасов и, отдав честь, они оповестили, что прибыли на помощь. Оказалось, что грифоны дрались и у Клаудсдэйла, потому многие пегасы были вовлечены в воздушные бои. Все силы, что смогли выделить крылатые пони, прилетели в осажденную столицу. Главнокомандующий был не в восторге, но поприветствовал новых солдат и поблагодарил за помощь.

Советник Принцессы Селестии оказался прав на счет заклинания. Огромный щит, словно мыльный пузырь, окутал Кэнтерлот, и теперь ни одна из атак не была страшна городу. Однако полив посаженных растений с помощью природы стал невозможен, и земным пони пришлось рассчитать минимальные растраты воды из общих запасов для поддержания полей, после чего они предоставили цифры Белуа.

Прошла неделя с тех пор, как Кэнтерлот был заключен под купол. Грифоны атаковали со всех сторон разнообразным оружием, даже применяли зелья зебр, но все было тщетно. Щит не поддавался, будто был не магическим, а реальным. С самого утра к Главнокомандующему прибежал земной пони, ответственный за орошение полей и сказал, что почти вся вода из тайников исчезла.

Убедившись, что воды осталось совсем немного, жеребец приказал бросить поля и назначил ответственным за воду своего приближенного, Артамеда. Оставшись практически без воды, дух кэнтерлотцев упал, и теперь все жили в страхе и надежде, что вскоре придет Селестия и спасет их от напасти. Но шансов было мало.

Несколько недель жители города изнывали от жажды и просили, чтобы пегасы принесли облака, наполненные влагой, но грифоны, летающие над щитом, а порой и сидящие на нем, стерегли, чтобы ни один крылатый пони не вылетел за пределы купола. Главнокомандующий повелел расследовать загадку исчезновения воды, и был поражен, узнав, что дырка, через которую та вылилась, была сделана снаружи. Грифоны проделали брешь в скале с помощью своих машин и теперь пожинали лавры победителей, заставляя пони рано или поздно сдать позиции.

Падение Кэнтерлота было лишь вопросом времени, но пони не хотели сдаваться. Они болели из-за отсутствия личной гигиены, страдали от обезвоживания, но выживали. Однако дух их был сломлен, и никто не верил в победу. Даже речи главного единорога не производили должного эффекта.

Когда воды совсем не стало, деваться было некуда, и под покровом ночи Белуа, собрав всю оставшуюся армию и готовых сражаться пони, снял щит и, раскопав проход, ударил по силам противника магией. Первые в молниеносной атаке были уничтожены зебры. Вторым стратегическим объектом был обоз с зельем, блокирующим и поглощающим магию, который достался земным пони: они должны были увезти его и ценой своей жизни защищать, чтобы враг не смог воспользоваться ими против армии единорогов.

Пегасам же было приказано держать врагов на позициях перед городом, что те и делали, но силы были неравны и один за другим крылатые пони уходили из жизни, но не меньше забирали с собой, ведомые жаждой жизни и отмщения. Тела их были утыканы стрелами, но даже будучи при смерти, они тянулись к врагу, чтобы убить его, забрать хотя бы еще одну жизнь.

Единороги на другой стороне склона, были не в лучшем положении. Хоть земные пони под щитами двух магов добрались до повозки, но бой за нее только начинался. Белуа вел битву обособленно, чтобы не навредить своей магией никакому другому пони, а руководство армией доверил Артамеду.

Наемные войска занялись Главнокомандующим и, окружив его, сгорали в неистовом пламени пони. Единорог разошелся не на шутку, тело его объяло синее пламя, которое вырывалось из рога. В течение всего нескольких минут половина войск минотавров была уничтожена, пока грифоны не расстреляли пони издалека из арбалетов. Выпустив еще несколько хаотичных выстрелов магией в предсмертных конвульсиях, Главнокомандующий Эквестрийской Армии, единорог по имени Белуа, пал.

Один из хаотических выстрелов ударил в повозку, около которой развернулась своя битва. Огонь тут же объял дерево, а магия, пронзившая ее насквозь и улетевшая за горизонт, с оглушительным треском взорвала колесницу, разбрасывая тела пони, грифонов и минотавров в разные стороны. Зеленого тумана и смога нигде не было, лишь мерно догорали остатки повозки и неспешно тлели трупы.

Как только последний пегас упал на землю, за горой прозвучал взрыв и все грифоны и минотавры, оставив у машин охрану, бросились на шум. А за поворотом их ждала кровавая бойня. Единороги сбивали одного врага за другим, защищались от стрел, отбивались и вновь нападали. Земные пони сражались с минотаврами практически голыми копытами, без каких-либо доспехов, но, получая раны, они не сдавались, а продолжали самозабвенно драться, пока хватало сил стоять и наносить удар.

Новые силы, которые подключились к битве, поставили крест на желании единорогов победить, пусть этот шанс и был призрачным. Понимая, что сил не хватит даже на то, чтобы перебить врагов в самых идеальных условиях, пони сникли духом и стали совершать смертельные ошибки. С каждым разом их число все уменьшалось и уменьшалось.

Когда остались всего несколько сот пони из пятитысячной армии, они, под командованием Верисы, пытались отступить в узкий проход, ведущий в город, однако грифоны блокировали его, и единорогам ничего не оставалось делать, кроме как смириться со своей судьбой и попытаться забрать жизни как можно большего количества грифонов и минотавров.

Внезапно из ущелья вылетела вспышка ослепительного света, отбросив от входа врагов. Из горы вышли старые единороги, в рясах и капюшонах, которые скрывали морду. Они ничего не сказали, только окинули врагов мутным взглядом и ударили магией. Это были могучие воины, по силе сравнимые с Главнокомандующим Армией. Они уклонялись от атак и только изредка ставили щиты. Действовали пони слажено, и пусть их было всего два десятка, они были очень опасными противниками.

Бой продолжился и теперь целью минотавров стали новые неизвестные противники, вышедшие из Кэнтерлота. Единороги работали в команде по четыре пони, каждый их которой выполнял свою замысловатую задачу, и как только убивали одного, строй их рушился, и они становились легкой мишенью: враг бил в образовавшуюся брешь и уничтожал остальных членов слаженной группы.

Когда убили последнего сильного единорога, от отряда Верисы, который смог-таки пробиться в узкое пространство прохода, осталось чуть меньше двухсот пони. Окопавшись в горе, они хорошо сдерживали натиск врагов и даже смогли отдохнуть и приободриться. Так они провели ночь, без сна и покоя: враг атаковал с обеих сторон прохода. Противники давили не только силой, но и подрывали моральный дух солдат.

Но как только солнце бросило свои первые лучи на поле боя, озаряя тысячи трупов, Вериса услышала несколько оглушительных взрывов и отчаянные крики грифонов и минотавров. Внезапно они сорвались с места и обратились в бегство. Ничего не понимая, единственный оставшийся в живых командир, скользнула к выходу из укрытия и увидела, как войска врага, побросав оружие, в страхе убегают.

В воздухе парила Принцесса Селестия, объятая сиянием, а рядом с ней многочисленное войско пегасов. Под ней стройными колоннами шагали единороги в золотых латах, а рядом с ними – земные пони в тяжелых железных доспехах. Они не атаковали, только шли в свою полуразрушенную столицу.

Вериса вышла из укрытия и позвала остальных воинов. Они, перепачканные в своей и чужой крови, в земле и грязи, израненные и измотанные, склонились в учтивом поклоне перед своей спасительницей. Им тут же оказали медицинскую помощь и помогли подняться в город.

Город был разрушен, некоторые здания сожжены, кое-что еще горело, в воздухе витал неприятный запах серы и гари. Принцесса Селестия проследовала к своему замку, где закрылась, повелев начать восстанавливать город из руин. Через несколько дней в Кэнтерлот явился император грифонов со своей свитой, который был размещен в замке, как высокопоставленный гость, за ним прибыли королева зебр и вождь минотавров.

Состоялся крупный разговор, в котором Великосиятельная Принцесса пыталась найти решение сложившейся проблеме. Все участники войны боялись аликорна и его мощи, но никто не хотел уступать. Синис, грифон, настаивал, что территории принадлежат ему и его народу по праву, и что пони заняли ее, даже не посоветовавшись с ним.

Вождь минотавров тотчас сказал, что этот конфликт не про него, так как никакого влияния на армию наемников он не имеет, однако Селестия была другого мнения и попросила его остаться. Одна только Тубрук, королева зебр, сидела и с испугом ожидала своей участи.

По прошествии двухдневных переговоров было подписано три мирных договора с каждой из участников боевых действий. Зебры и минотавры были обязаны игнорировать все предложения создания альянсов против пони или оказывать любую помощь в войне с ними, будь то наемные войска или продажа оружия. Также они были ответственны за действия всех своих граждан, в том числе и военных формирований на территориях Эквестрии. Селестия же обязуется оказывать всевозможную посильную помощь в преодолении внутренних и внешних конфликтов, которые могут возникать в Зебрикании и Республике Минос. В противном случае любая из сторон может начать любые наступательные военные действия на государство, не выполнившее условий договора.

Пунктов мирного договора, подписанный с Империей Грифона, большое множество и перечислять все не стоит, так как они относились даже к мелочам, которые регулировали сферу жизни и пропаганду среди населения. Вот некоторые из основных пунктов:

– Кораблям под флагом Империи Грифона нельзя подходить в район двух километров от берегов Эквестрии и разрешается заходить в порты только по специально утвержденным свидетельствам.

– Любой корабль Империи Грифона может быть досмотрен по личному велению Принцессы Селестии или ответственных за это структур.

– Каждый корабль Империи Грифона, пытающийся войти в порт без разрешения, будет незамедлительно уничтожен, а ресурсы, перевозимые на нем, перейдут в собственность Эквестрии.

– На кораблях в двухкилометровой зоне от берега под флагом Империи Грифона разрешается перемещаться только грифонам; минотавры, зебры и иные существа будут отправлены назад, если при них не будет официального разрешения от Принцессы Селестии и Императора Синиса или иного Императора о возможности прибытия в Эквестрию на кораблях союзника.

– Ни один из грифонов, которые были пропущены в Эквестрию, не должен носить с собой оружия или иных опасных для жизни пони предметов.

– Каждый грифон, выразивший желание жить в Эквестрии обязан научиться манерам и быть дружелюбным. Любые проявления агрессии в сторону пони будут расцениваться, как намеренный выпад против Эквестрии в целом, и Принцесса Селестия будет уполномочена объявить войну и уничтожить захватчиков.

– Ни одному грифону нельзя отказывать в желании жить на территории Эквестрии, но Принцесса Селестия или иные ответственные структуры могут следить за каждым шагом нового жителя страны, и если будет заподозрено, что грифон проявляет агрессию, даже скрытую, он будет немедленно депортирован без возможного повторного поселения его в Эквестрии в течение года.

– Грифон, который трижды будет депортирован, не может больше претендовать на место в Эквестрии.

– Для Империи Грифона уменьшены цены на торговлю сельскохозяйственными товарами в полтора раза. Доставка товаров должна осуществляться силами грифонов.

– Любые сооружения оборонительного или наступательного характера, построенными на территории Эквестрии, являются ее собственностью, но могут быть демонтированы, если император грифонов сочтет постройки опасными для сохранения грузов и жизни жителей его страны. Однако с его стороны должны быть предоставлены веские аргументы для проведения работ.

– Тело любого грифона, погибшего на территории Эквестрии, должно быть передано Империи Грифона для дальнейшего анализа и экспертизы. Если грифон погиб не своей смертью, то император имеет право объявить войну.

– Грифонам запрещено занимать руководящие должности в Эквестрии, как и должности, сопряженные с жизнью пони, такие как медицина и кулинария. Грифонам нельзя учить молодое поколение в школах Эквестрии, однако допускается преподавание в специализированных пегасьих училищах”.

Крэлкин непонимающе посмотрел на документ. Он дочитал рукопись до конца, после нее шел еще один маленький документ, но не было ни самих мирных договоров, ни упоминания, где их можно найти и прочесть. Поелозив на свалявшейся простыне, Крэлкин посмотрел на Луну, которая немного продвинулась и начал анализировать документ. Уж больно он ему казался лакомым кусочком, чтобы упустить его разжевывание.

«Итак, последняя битва в войне проходила в двух крупнейших городах: Клаудсдэйле и Кэнтерлоте. Причем думаю, что сдай они позиции хоть в одном городе, война была бы проиграна. Но пришла Селестия, вмешалась в битву и поставила под вопрос выживание врагов, которые бросились наутек. А почему они бросились? Неужели были напуганы размером армии Эквестрии? Да и откуда эта самая армия появилась – тоже неизвестно.

А что, если это была просто иллюзия? Селестия напугала всех врагов иллюзией, и те вынуждены были отступить, потому как понимали, что с такой армией им не справится. Но где была Селестия? Что делала все это время и почему пришла так поздно на помощь? Неужели она собирала реальную армию, чтобы вытеснить противников посредством силы?

Нет, полагаю, что она наведалась к минотаврам, зебрам и грифонам и вежливо пригласила их к себе, а потом затеяла подписание мирного договора, чтобы обезопасить Эквестрию и ее жителей. Сколько же пунктов насчитывает истинный мирный договор между Эквестрией и Империей Грифона? Сто, двести? Вспоминается бюрократия, которая марает множество бумаги и, как многие считают, затормаживает процесс получения конечного документа.

В случае с мирными договорами бюрократия необходима. Она – как каменная преграда, защищающая документ от посягательств на него несостоятельных личностей. Да и доставаться он должен только несколько раз в десятки лет, так как постоянно проверяются лишь некоторые основополагающие пункты, остальные же призваны защитить пони или оправдать действия грифонов в нестандартных ситуациях.

Ладно, все эти документы меня мало интересуют на самом деле. С ними как раз все понятно, как и с победой над армией грифонов без убийства августейшей. Остается понять, что за пони были с ней и откуда появились. Если бы это была иллюзия, то, думаю, летописец рассказал бы о ней, так как подчеркнул бы мощь и силу своей принцессы, но тут он лишь подчеркнул силу эквестрийской армии.

Пусть подчеркивает что угодно, меня это тоже не интересует. Зато очень любопытный факт того, что зеленый туман, который варили зебры для своих союзников, грифонов, нельзя сдуть даже с помощью ветра пегасов. Что это, усовершенствованный черный смог, который не только блокирует магию пони, но уже и поглощает ее? Все же я не ошибся, что начал искать зелья в книгах зебр, у них есть мощная боевая магия, надо только найти соответствующий год, и я смогу сварить необходимое зелье.

Сейчас искать книги безопасно, в библиотеке только Луна, но что, если за этим занятием меня найдет ее сестра? Тогда будет очень и очень плохо, а ведь объяснять, зачем я брал книги с описанием приготовления зелий, все же придется, причем очень скоро. Сейчас я дочитаю последнюю страницу и отрапортую Селестии об этом, и потом все будет зависеть от меня и моих умений вести диалоги. Надеюсь, что все будет в порядке и всем моим проступкам, которые я посмел совершить – найдется логическое объяснение, достойное королевских ушей».

Крэлкин печально посмотрел на темного аликорна, зависшего над потолком и мерно махающего крыльями. Она продолжала свое занятие, которое ей поручила Селестия, и не говорила, как ей плохо или что она не хочет этого делать. Она просто делала потому, что считала Селестию умнее и более опытной в деле управления страной и того, что для страны лучше, а что – хуже.

У Крэлкина тоже был подобный человек, которому он должен был доверять, перенимать от него опыт и, несмотря ни на что, делать то, что он говорит. Но он поначалу не хотел повиноваться ему, а чтобы творить магию так, как хочет того ментальный маг, не мог и не хотел. Он был слишком обуян гордыней, слишком самоуверен в своем могуществе и правильности действий, что даже не обращал внимания на ошибки, на которые показывал старший, пытаясь привить правильность действий своему подопечному.

Крэлкин выучился на мага, стал достаточно успешным бойцом арены, но это у него заняло несколько лет, тогда как у других обучение азам проходило за несколько недель, а к боям и выполнению магической работы юные маги были готовы уже через несколько месяцев, но ему понадобилось несколько лет, чтобы самому достичь тех же вершин, но гордыня не давала ему признать своих ошибок, и Крэлкин всякий раз огрызался, когда ему ставили в упрек нехотение быть, как все.

Сейчас, смотря на Луну, он видел послушного молодого мага, который не хотел никоим образом подводить своего учителя и стремился все делать правильно так, как хотел того ментор. Хоть жеребец и понимал, что судит поверхностно, что у темного аликорна могут быть свои, никому неведомые причины вести себя именно так, он не знал этого и полагался исключительно на интуицию. От Луны ему нужно было знание о доспехах Дроттинна, и Крэлкин отдавал себе отчет в этом, как бы потом плохо не обернулось ему его выходка.

Однако чужак не мог не обратить внимания еще на один аспект: союзные войска грифонов. Можно ли их было сопоставить с расами пони – он пока не понимал, но примерно начал представлять, что пегасы и грифоны должны были сражаться друг против друга, как единороги и зебры со своими зельями и причудливой магией иллюзий, а земные пони должны были встать против наземных войск грифоньей армии в виде минотавров.

«И ведь Альянс против Эквестрии был долгосрочным. Оружие грифонам могли поставлять минотавры, а зелья, которые блокировали магию и взрывались – зебры. И ведь появилось это все в арсенале пернатых захватчиков уже в середине войны. Но почему зебры пошли против своих собратьев? Или это была какая-то расовая неприязнь? Зебры – это один из видов пони, которые должны быть либо одной из веток первоначальных пони, ушедшей жить на иные территории, или же земные пони, которые когда-то сбежали от своих хозяев, пегасов и единорогов, и основали свою страну. А участие в войне против своих бывших господ – атрибут свободной жизни и месть за былые времена.

Интересно, откуда у зебр магия? Как они поняли, что можно варить зелья, извлекая магические соединения из трав? Должно быть они достаточно развитые, если используют познания в ботанике, варят с их помощью зелья и используют жидкости как основное боевое оружие. А минотавры, кроме вооружения, предоставили свою армию в поддержку сил грифонов. Хотя наемная армия не подконтрольна правительственному аппарату, но власти обязаны знать, с какой страной граждане их страны затевают военный конфликт, чтобы быть готовым отразить нападение».

Но с какой бы стороны Крэлкин не рассматривал союз грифонов минотавров и зебр, он был весьма похож на союз пегасов, единорогов и земных пони, и, как альянс, не представлял никакого интереса. Покупка военной мощи у другой страны – повседневное явление в мире мага, на которое уже даже никто не обращает внимания, а войны без союзов вообще не существует в принципе.

Следующий документ, на который упал взгляд земного пони, был последним в книге и датировался 86 годом. На документе даже стояло место его подписания, которым оказался город-столица Эквестрии: Кэнтерлот, и после текста были расположены две красивые завитушки: подписи правителей Эквестрии и Империи Грифона.

“Я, правитель Эквестрии, Принцесса Селестия, совместно с императором грифонов, Синис Когтистой Лапой, объявляем о создании первой совместной школы для грифонов и пегасов, призванной подготовить лучших летунов и укрепить межрасовые отношения между двумя великими странами.

Программа подготовки в этом учебном заведении разработана известнейшими пегасами и грифонами, мастерами своего дела. Так, среди тренеров будут: лидер команды «Вондерболт», Свифт Вингест, самый быстрый грифон Империи Грифона, Вудс, и многие другие.

Располагаться школа будет на окраине Эквестрии, на земле. Рядом с ней будет оборудована гавань для небольших кораблей, которая будет принимать курсирующие корабли между Эквестрией и Империей Грифона”.

«Этим документом Селестия еще больше подвязала императора грифонов под себя, потому что знание про все вероятные маневры его лучших воинов она бы, в конце концов, получила, да и предать за такое знание не грех. А вот земные пони и единороги для грифонов как были загадкой, так загадкой и оставались. Кажется, что после подобного документа Селестия сняла со счетов пегасов, как основную силу и переориентировалась на единорогов. Земные пони в войне практически бесполезны, и на них, как на основную мощь опираться не стоит».

Прокрутив вероятность того, что элитная школа для грифонов и пегасов до сих пор функционирует, он отклонил эту задумку, хотя понимал, что мог ошибаться. Крэлкин осознавал, что аморфное общество пони было достаточно постоянно, чтобы отвергать что-то старинное, хотя за тысячу лет даже самое постоянное общество терпит колоссальные метаморфозы и может отвергнуть даже самые устоявшиеся правила в угоду новому своду законов.

Захлопнув книгу, жеребец поспешил встать и набросить на спину одеяло. Накидка, подаренная Рарити, сиротливо висела на спинке кровати рядом с подушкой и пылилась. Но Крэлкин не забывал о ней, как о спасательном круге, который однажды может пригодиться.

Отсутствие метки его не заботило, кроме того факта, что он единственный был без рисунка на крупе. Ему не привыкать быть белой вороной, но он не хотел выделяться в обществе настолько сильно. Любой житель Эквестрии, который его хоть раз увидит без накидки, моментально определит его, как пони без кьютимарки, и это будет самым большим признаком, чтобы охарактеризовать его.

«А сколько всего есть белых пони с черной гривой в Эквестрии? Миллионы, наверное. А если я укорочу гриву и хвост, то у меня есть все шансы раствориться в толпе. Во мне нет ничего примечательного, и никогда не было. Все самые большие приметы я сам себе оставлял, но тут от меня ничего не зависит. Как бы я не хотел получить эту чертову метку, я не смогу этого сделать из-за отсутствия времени. Да и какой она будет – тоже не поймешь. Одно я знаю точно, она должна означать магию, как у Твайлайт».

Подойдя к стеллажам и остановившись перед книгами, Крэлкин посмотрел вверх, на самую верхушку, проклиная, что он не пегас, а рядом нет Альтуса. Если книга находится наверху, то ему не представится даже шанса найти ее, но надежда все же была, и она находилась в нижних полках. Начав читать все корешки по порядку, как это делала Луна, он старался представить, какая информация могла находиться в искомой книге и почему ее так сильно хочет получить Селестия, а также размышлял о том, что произойдет, если книга окажется у светлого аликорна.