Незаконный транзит

Мутное прелюдие

Незаконный транзит

«Люди забыли, что такое жизнь

Мы купаемся в мечтах.

Наше будущее уже не спасти».

Из записки неизвестного автора.

Лицемерие, грубое развращение истины на потеху и выгоду высшей власти. Высшей во всех возможных пониманиях, почти что безграничная власть над разумами пони своей страны и не только. Оккупация нашего подсознательного, ложная вера, ложная правда — и всё ради выгоды. Многие говорят, что их государство свободное. Здесь нельзя дышать по своему, нельзя просто так выйти из цепи потребительской жизни, жалкого существования для рабов напыщенных террористов в дорогих костюмчиках. Здесь нельзя думать своей головой. Весь мир уже начинает тонуть в крови.

— Посмотри, чего мы достигли вместе, Спраклин. — говорит Альтер, и впервые произносит моё имя целиком. — Вместе мы можем начать новую революцию, и пони пойдут за нами, потому что наше дело бравое.

Всем давно известно — ни одна революция не делала мир лучше, но наш совместный проект исключение. В то время, когда в странах стоит мир, ежедневно производиться двадцать тысяч автоматов СУ-45 и триста истребителей типа «Нефелим» с боевыми ракетами класса «Джордия» в общей сумме свыше семи миллиардов астр. На эти деньги можно было бы навсегда победить голод, но мы тратим их на войну. Короны предпочитают получать только деньги залитые кровью, потому что таких денег всегда больше.

Я стою посреди подземного коридора входящего в сеть муравейника заброшенного метро. Стены и пол покрыты белой плиткой, которая частично осыпалась, подобно мыслям в моей голове. По потолку, словно змеи, тянуться извилистые проржавевшие трубы. Свет ламп освещает коридор, и лишь на конце, за спиной Альтер, оставляет полную темноту. Она стоит примерно в десяти метрах от меня, или в пятнадцати — я не могу этого знать. В голове сидит сильная пульсирующая боль. Только она помогает мне понять, что сейчас я не сплю.

— Расслабь руку… Ты не в себе…

Альтер сжимает в своей правой руке блестящий пистолет, а в левой между пальцами сжимает сигарету. Зияющий свет ровной пеленой стелиться на её плечах, а сзади ей в спину дышит всепожирающая темнота. Из наших ртов идёт тёплый пар, прямо как в последние дни осени. Ледяной холодок скользит по легким.

— Как раз таки я в себе..! Ты не понимаешь, зачем мы построили наш план! Мы можем изменить всё, но ты не можешь достигнуть «просветления»!

Она с роду не промазала, не промажет и сейчас.

— Я хочу понять… Я хочу понять так же, как и остальные… Умоляю тебя, опусти… — в моём голосе звучит неподдельный страх, мурашками бегающий по моей спине.

— Да я не опущу херов пистолет, Кей! хватит себя жалеть! Прислушайся к моим словам!

Стоп. Давайте начнём сначала.

Моё имя — Спарклин Кейборд – имя, придумавшая я сама, чтобы не носить то имя, что дали мне мои родители. Черствые, грубые, жестокие — ещё с самого моего рождения они заботились обо мне как сорные куры, которые засыпают свои яйца доверху грязной листвой и землёй, и выкапывают, если вся эта грязевая каша начинает гнить. Будучи маленькой, я всегда засматривалась на воробьёв. На то, как они прилетают к себе в уютное гнездышко, на высоком дубе, в нашем густом парке, и кормят своих птенцов червячками, согревают своими забавными кругленькими тельцами. Меня хоть и не кормили червями, но о такой заботе я могла только мечтать.

— Ты чего не ешь, тварь? ..

Это обычно. Передо мной на нашем семейном столе стоит моя фарфоровая миска, а в ней мой ужин. Я очень люблю животных и из-за этой любви редко клала в рот куски мяса. Пары тройки оскорблений и подзатыльников легко меняли мои приоритеты, но не сейчас. В этой блестящей при тусклом свете лампочки миске лежали сочные куски мяса: румяные, золотистые, покрытые подгорелой тёмной коркой и приправами собранными прямо с улицы. Дело было совсем не в одуванчиковой приправе, после которой глотку разрывало пополам, а в мясе. Я знала, чьё оно было, и потому не решалась вымолвить ни слова.

— Я задала вопрос, скотина. Отвечай на него.

Иногда лучше всего промолчать. За столом я не смотрю ни на свою мать, ни на отца, как запуганная кошка. Просто смотрю в пустоту перед собой, обычно выбирая для этого обшарпанную белую точку между молочно-зелёными обоями. Эта точка — портал в мир моих внутренних и самых сокровенных мечтаний. Я слишком боюсь получить от них, что потом даже не смогу спокойно спать, мучаясь от колющей боли в спине. И кстати о кошках…

— Это ведь Уголек, верно? ..

— Какая вообще от него польза была, и зачем тебе надо было его тащить в дом? — послышался черствый голос моего отца справа. — Ты только и делала, что таскала ему нашу еду. Сам-то он не мог мышей наловить.

Мой голос дрожит. Неуверенно поджимаю губы.

— Я этих кроликов сама поймала…

Мне не стоило этого говорить. Не стоило. Не стоило говорить.

— Ты что это… своему отцу перечишь?

— Нет… мам…

Ещё с самого начала нужно было промолчать и съесть своего кота, как и должно было произойти, но теперь слишком поздно. Почему тогда я так не сделала?

Стул справа скрипит — отец поднимается и переваливающимися с ноги на ногу шагами направляется по скрипящим доскам ко мне. Этот скрип звонко разносится по моим ушными каналам и по слуховому нерву молниеносно доносятся к мозгу. И я даже чувствую, как это происходит, ощущая весь его процесс, адреналин в бешеной гонке носится по моей крови и заставляет моё сердце биться быстрее. Всё это представляется в моём разуме как ветка станций метро, по которой должны поэтапно проходить процессы в организме. Много разных и сложных путей внутри меня, но снаружи лишь кобыла, мёртво смотрящая в стену и жалеющая о сказанном. Он уже совсем рядом.

— Не надо, пожалуйста… я буду есть…

— … Ну, так жри и не пудри нам мозги! — вновь отзывается мать, держа между своими указательным и средними пальцами дымящую сигарету.

Я буду жрать, потому что лучше съесть это, чем то, что могло произойти, отстаивая я свою точку зрения. В моей семье я редко говорю даже два предложения за разговор, а моё мнение, как и мнение мыслящего табуна, никого не волнует. Отец садиться рядом со мной и громко, будто демонстративно, ставит на половину опустошенную бутылку «Твикстера» — местного дешевого аналога виски. Алкогольный напиток янтарного цвета.

Он сел рядом не просто так, а для более удобного маневра, чтобы схватить меня за гриву в нужный момент и ударить по лицу, если я не стану глотать грудинку Уголька. Жилистую. Снаружи сильно прожарен, но внутри он был холодным. Очень неприятный вкус, но под пронзающим взглядом моего отца любое съестное становилось для меня спасением.

Я не знаю, кого нужно благодарить за то, что теперь моё прошлое стало лишь моими ночными кошмарами. Благодаря ним я просыпаюсь раньше своего будильника на пару или даже десятков минут. Это пробуждения выглядит как новое рождение: глаза расстилает чёрной пеленой, я жадно делаю пронзительный вдох, глотая воздух. Просыпаясь посреди ночи, в тёмной комнате, у меня лишь появляется желание спать ещё больше. Но у меня остается лишь несколько минут или же пару десятков. Для такой мутной пони как я это небольшая разница. Всего-то несколько жалких мгновений сладкой тишины.

И вот звучит омерзительный электронный звон, который выбивает меня из полудрёмы. Такой же отвратительный, как звуки не заводящихся машин за окном, сор соседей снизу и стонов соседей сверху.

Я думаю, они трахаются. По крайней мере, мне так кажется. Пони обычно так стонут, когда занимаются страстным сексом или же сексом, после которого обычно ещё и хрустят пурпурные купюры: страсть существует лишь для одного партнера — того, у которого есть купюры, а тот, у кого их нет, просто издает то, что хочет слышать первый. Судя по тому, как давно это продолжается, они занимаются этим отнюдь не ради денег. Мне этого не понять.

Соседи снизу ругаются, потому что у них проблемы. Проблемы, проблемы, проблемы. Но не такие проблемы, как у меня, а другого характера. Там живет семья больных СПИДом, у них есть ребенок, и никто не знает, кто кого заразил. Ситуация напоминает мне о сухих детективных романах в стиле: «кто же убийца». Так и здесь, как в романе. Они любят друг друга, но их жеребенок совсем другая история. Её истошный крик ещё не одну ночь мешал мне спокойной уснуть и кричит она часто по самым глупым пустякам. Не понравилась каша, прищемила коготок — что ещё можно привести в пример, что б ни соврать? Когда кричит малышка, начинают кричать и её родители. Звуки налаживаются друг на друга, и чёрная информация давит мне на голову, как корзина полная камней.

Попробуйте предъявить такой семье своё недовольство. Я говорю так, как слышит получатель информации — у разных пони, разные взгляды и разное восприятие. Что может сказать сын умирающей матери, который хочет её навестить, но не может из-за того, что перед ним, в очереди, стоит другой в меру упитанный жеребец, который отказывается уступить последнее место в транспорте? Сына вам определенно будет жалко, ведь он не сможет увидеть последние минуты жизни своей мамы, попрощаться с ней, но жеребец покажется вам очередным представителем буржуазной колонны. Богатый и жадный жиртрест. Однако парень не знает, что этот самый толстяк профессиональный хирург, спешащий к умирающей кобыле и единственный, кто сможет вылечить её рак легких. Медицина в глубинках, возможно, может только мечтать о таком враче, а здесь он сам и добровольно вызвался ехать на срочный вызов. И вот… сын поедет вместо врача…

Почему? Хирург не умеет драться, ведь всю свою жизнь он посветил медицине и жеребцу не составит труда опрокинуть его, как бочку, прошмыгнув внутрь. Мама его умрет, не дождавшись помощи, а в памяти сына врач останется как бессердечное и алчное животное. Чем дольше мы живем, тем больше меняется наше мировоззрение.

А соседи сверху… Даже сейчас со смущением на щеках вспоминаю это. На мой настойчивый и одновременно неуверенный стук открывает запыханая кобыла. Глубоко дышит, на лице улыбка, а сама в неглиже. Выглядит так, будто она не удивлена моему появлению. Осматривает меня снизу вверх, как хищная полосатая кошка из зоопарка.

— Извините… не могли бы вы… я просто не могу уснуть из-за ваших возгласов.

— Так чего ты стоишь? Заходи, мы поможем тебе уснуть.

Обычно меня тяжело застать врасплох, но это больная тема. Как глубокая рана, которую все расковыривают, кому не попади.

У меня нет своей личной жизни, есть лишь её комическая пародия. Моё существование бессмысленно, бессмысленно, словно я очередное звено в системе массового потребления, всего лишь ещё один мелкий рачок, покорно движущийся в общественном планктоне. Всего лишь ничтожество, которое не должно думать о том, что что-то не так, как должно быть. Я не особенная — средства массовой информации, политики и скрытные лицемерные толстосумы делают всё возможное, чтобы все мы так думали и развивали в себе потенциальное ничтожество, смиренно кивающее, идущее на поводу у истины, придуманной кем-то левым. Возможно этот «левый» и есть наш бог.

Самое чудовищное, когда все эти крики, звуки сигнализации, сирены, смех, собачий лай и детский плач налаживаются друг на друга в душераздирающем оркестре. В такие моменты чувствуется, что моя голова взорвется подобно налитому красным томату в серебристой микроволновке Маркса.

Мой будильник просто так не выключить привычным для всех хлопком по выключателю. Он - порождение жестоких, бездушных технологий, якобы нужных всем. Для того чтобы остановить струящийся поток музыкального исполнения, нужно ответить на всплывающий, на голубом экране вопрос, выбирая правильный вариант ответа, чтобы мозг заработал. Вопросы не сложные в математическом плане для двадцатичетырехлетней кобылы, однако, спросонья все цифры для тебя расходятся и расплываются, как на холодном льду. Я пытаюсь прищурить свои уставшие покрасневшие после долгой ночи глаза и вижу:

«(35+26) *2=?»

Я знаю ответ, но случайно нажимаю не туда. Как же меня это злит и истязает одновременно.

«57:3=?»

К счастью я попадаю по девятнадцати, и беспощадный будильник перестает клевать мой мозг своим ужасным скромным исполнением «Летнего дождя». Будильник всегда работает по одному и тому же принципу: всегда существует какое-то число, представленное либо одним целым, либо взятым в скобки действием деленное или же умноженное на число от одного до десяти. Он работает так всегда и неизменно, но мне это никогда не помогает.

Я зарываюсь носом в подушку и накрываюсь мягким одеялом до самой шеи. Я специально ставлю будильник на двойное время: на 6:00, а затем на 6:30, чтобы я могла полежать лишних тридцать минут в тишине и покое. Зачем это делать? Для меня это время самое ценное и лучшее за первые часы нового дня, ведь сразу за ними грядет унылая рутина в офисе.

В постели я предпочитаю спать обнаженной в независимости от поры года за окном высотного дома и этому тоже есть своя причина. Таким образом я создаю для себя ощущение, что нежное одеяло ласкает меня, как что-то живое и теплое, и я больше не чувствую себя слишком одинокой. Как ласково оно движет своей рукой по моему плечу, бедру, ногам, копытам. Для меня очень приятная иллюзия тридцати минутной поддельной любви и заботы. Поддельной ласки, поддельной доброты, почти всё в моей жизни поддельное, даже желание, кем-то навязанное. У меня нет парня, который бы мог заменить мне трение о приевшийся стопроцентный хлопок.

Своё утро я обычно начинаю с закрытия окна. Протягиваю руку к прозрачной стеклянной трапеции, нахожу на ней сенсорную панель и касаюсь всплывающего пункта «закрыть» после чего стекло быстро поднялось вверх и уничтожает буйствующий сквозняк. Такое часто бывает — вот тебе кажется, что ночью будет очень жарко, и ты открываешь окно на ночь, а на утро просыпаешься с закупоренным носом. Классика жизни.

Мой утренний ритуал продолжается.

Но вот какой завтрак мне себе приготовить? Либо яичница из куриных яиц, которые когда-то потеряли право на рождение, или же не терять время и поесть мюсли? Будь у меня достаточно времени, я бы попробовала оякодон.

Пища животного происхождения в наши времена всё более и более нормализуется и приближается к естественной кухне. Но не для всех. Остались ещё не малые ячейки общества, которые считают этот чуть ли не актом межрасового каннибализма. То есть… если я выберу на сегодняшний завтрак яичницу, я стану монстром для пони-вегетарианцев. Этот факт не мог не вызывать на моём лице улыбку. В какой-то степени они правы: мне жалко, что для того чтобы я получила нужное количество белка нужно жарить не родимые эмбрионы курицы. Жалко, что перед тем как я отведаю кусочек отбивной, нужно ещё и забить свинью на скотобойне. Но… когда я смотрю на еду… я стараюсь не думать об этом.

Размышлять о семейном положении курицы в вашей тарелке, всё равно, что слушать, как визжит свинья, когда вы её едите. Есть мерзко, отвратно и нестерпимо. Наверное, так и появляются вегетарианцы, а по утрам по их квартире носятся кошки, собачки или какие-нибудь другие зверушки, которые не дают им спать. У меня тоже когда-то была кошка… потом я её сожрала.

Противники пони-мясоедов часто пытаются пробиваться на телевидение, интернет и проводить свои акции в защиту бедным животным. Их нередко можно увидеть у свиноферм и магазинов с табличками, которые должны заставить задуматься каждого — "а правильно ли есть других животных?".

В то утро жизнь пронеслась у меня перед глазами, или точнее чей-то огромный аэрокар — машина, парящая в воздухе, чуть ли не врезалась прямо в моё окно. Большая, изящная, красивая, как знаменитость — похоже это был серебристый "Факел". Меня сильно это напугало, но закричала я не потому, что мне было страшно: неосторожным резким движением я отсекла себе пол указательного пальца, вместе с хлебом. Какая же адская боль, когда ты на неё даже не рассчитывала, а она застала тебя врасплох, как неожиданный поцелуй судьбы. С такими проблемами мы, жители столичного мегаполиса, ходим не слишком далеко — к медицинскому автомату. Такая машина обычно стоит в каждом жилом доме, обслуживается раз в неделю и примерно так же используется. Тоталитаризм делает своё дело и работает подобно огромному сложному механизму.

Когда у вас отрезан палец, деньги высыпаются из дрожащих рук. Я смотрю ровно в экран, выбираю пункт «повреждения конечности>палец» и жду пока металлический ящик, залитый красным светом, догрузит мой запрос.

— Как ты себе палец оттяпала? — спросила меня кобыла опирающаяся плечом о стену.

Вы слышите голос неизвестного, и сразу в вашем сознании начинают строиться возможные картинки, кому принадлежит этот голос. Это может быть кто угодно — бандит, ваш сосед или же просто сантехник. Незнакомец может быть одет в любую одежду и кажется, что лишь от многогранности вашего подсознания зависит, что он наденет. Будь то брюки, куртка, дорогой пиджак, белая рубашка с васильковым галстуком, блузка — всё что угодно. Но все ваши сомнения словно срывает ветром, когда вы, наконец, видите, во что одет собеседник. Тогда мой интерес автоматически удовлетворен и я больше не смотрю на неё.

— Отвлеклась, когда готовила себе завтрак.

— Как говориться… «утро начинается не с кофе».

Её усмешка пулей врезалась мне в прижатые от обиды уши.

Я — озаренный тёплым солнцем цветок на зелёном поле. Для меня нет ничего, кроме сущего счастья существовать покое и гармонии.

Упокоившись, я кладу палец на панель яркую и чувствую легкий магический заряд, проходящий через рану. Необычное чувство, словно кто-то щекочет мясную мякоть и кость.

— Чего вы смеетесь? .. — спрашиваю я с той же неподдельной грустью.

— Ты случаем ничего не употребляешь?

— Нет… и… можете, пожалуйста, мне не «тыкать»?

— Ооо, девочка, я тебе ещё не тыкала.

На этом моменте я убрала залеченный палец с панели и молчаливо ушла обратно к себе в квартиру. В чём была её цель? Спровоцировать меня? В любом случае, если бы она даже хотела меня обокрасть, кругом висели камеры. Значит, она скорее дразнила меня. Сейчас пони почти не вылазят из судов, почти как в древности. Тогда летописи исчислялись сотнями страниц.

Последние минуты своего лимита я провожу сидя перед зелёным монитором компьютера, слушая музыку и покусывая нежную бель яичницы, запивая её горячим чёрным чаем. Слева на ненужных нотах еда, справа клавиатура и мышь — мои инструменты в виртуальном мире. Раньше бы я никогда не подумала о том, что вместо того, чтобы играть «светлый май» Мелона Каркасса, я буду заваривать на его нотах чай и есть свой завтрак. Я, можно сказать, питаюсь на своих загубленных детских мечтах и не нашла им лучшего применения в реальном мире, чем подставка.

Великая громада не нужных сайтов, интернет-магазинов, видеохостингов наполненных всяким мусором и напоминавших мне мусорную свалку, как и те же самые социальные сети. Пони живут плотный абстрактным социумом, который существует лишь пока существует интернет. Интересно, чем бы стало заниматься общество, пропади у них интернет? Наверно тем, что им привычно: смеяться над прохожими, интересоваться всякой беспочвенной и убивающей время ерундой, искажать факты и смеяться над стереотипными шутками — всем чем угодно, лишь бы не саморазвитием. Когда ты сидишь с открытым множеством программ и интернет браузером, ты чувствуешь себя пауком в безграничной паутине.

Со своего прежнего обиталища, в долинных просторах, усыпанного золотистой растительностью как на картинках осеннего выпуска журнала «Природа», я с огромным трудом переехала в залитую светом столицу — Ксардас, аккуратно зажатую между началом северной границы и концом южной, словно бриллиант в ржавых неухоженных плоскогубцах. Утром это солнечный футуристический город кипящий жизнью, а ночью это пульсирующий неоновый маскарад, пропитанный кислым запахом спиртного и дымом сигарет. Кругом на высотных невозможных зданиях висят рекламные щиты корпораций, афиши, продукты массового потребления. Каждую минуту красочные картинки сменяются новыми, более цветастыми. Краски буквально захлестнули город и это хорошо видно особенно ночью. Прожив большую часть своей жизни в деревне, я не могла никак привыкнуть к огромным длинным зданиям, технологиям, аэромагистралям, сенсорным экранам, контролирующим всю мою квартиру, к прохладному полузеркальному и гладкому полу. Ксардас — мегаполис сферы услуг, находящийся на «поясе» Аврелии посреди сразу нескольких королевств, но он принадлежит Югу, а не Северу. Здесь лежит международные рынки и, следовательно, тонны деньги.

— Алло? ..

Мой голос всегда звучит спокойно, неловко, как бы меланхольно. Это мой обычный голос — меня ему учи ещё с самого рождения.

«- Миссис Спарклин?»

— …Мисс Спарклин, если быть точнее.

Всего-то жалкое окончание определяет моё положение. Девушка на другой стороне чем-то неприятно скребет, наверное, водит коготком по трубке. Кажется, я чувствую, как она ковыряется своим когтем в нейронах моего черепа.

«- Мисс Спарклин. — повторяет она. — Меня зовут Фрут Кейк и я из главбанка.»

Решила сократить название — даже у сотрудников язык заплетается говорить по несколько часов эти безумные словосочетания.

«- Скажите, когда вы в последний раз оплачивали кредит?»

— Я… точно не помню, но я точно оплачивала в этом месяце. У меня есть бумаги, о том, что я оплачивала.

Она начинает говорить на середине моей фразы, но я будто её не слышу и продолжаю слепо трепать языком.

«- У вас задолжность за последний месяц составляет 250 астр. Поэтому вам лучше принести ваши бумаги в банк и ваши квитанции».

В банке нет своих денег: они дают взаймы чужие деньги под проценты, чтобы в какой-то момент тот, кто взял кредит нес в банк уже свои заработанные. Общие вложенные банком деньги примерно 3%, а всё остальное являет собой вложенные обычными смертными — рабами системы. Банк предоставляет услуги и каждая услуга это последовательная стратегия по извлечению выгоды. Каждая пони считает, что именно она остается в выигрыше, хотя именно банк и ростовщики получают свой кусок торта. Денежная система — это наша религия. За бумажки можно купить всё что угодно и многие считают бумажки своим счастьем. Можем ли мы есть деньги? Можем ли построить из денег дом для своей семьи? Нет. Деньги лишь бумажки, обладание которыми отделяет нас от нашего счастья и каждый буржуй хочет дарить нам своё «высококачественное и фирменное» счастье, не имея дел с конкурентами в наглую стоя на горе, как короли.

Не многим суждено понять, что на самом деле гора общая. Короли будут существовать вплоть до того момента, пока общество не будет готово к общей реформации.

Деньги основа всех институтов. Огромное количество экономического жаргона вкупе с пугающей математикой отталкивает нас от попыток понять наш мир — средственная механика. Но не стоит забывать, что только 10% денежной массы существует в виде бумажной валюты, а остальные 90% находятся только в компьютерах. Государство выдает облигации в обмен на нужную сумму… Только вот королевство всегда будет должно. Как выплатить долг, да ещё и под проценты, если необходимая сумма для погашения всегда больше суммы имеемой? В мире просто не существует столько денег и королевство никогда не сможет уничтожить полностью долг. Именно поэтому в обществе всегда есть беднота и бездомные это те, кто не смог выжить в этой системе. Всегда будут существовать кризисы и инфляции, дефицит. В наших кошельках лежит чей-то долг, а государство само вовлекает себя в долговую яму. Будет ли банк закапывать эту яму? Конечно, нет, ведь государство не сможет из неё вылезти и единственное, что оно делает — роет глубже.

Некоторые даже брали кредиты, что б погасить другой кредит и так по наклонной вниз, пока из пони уже нечего будет выжимать, как из засохшего яблока. Может я и тщательно продумывала более выгодные для меня предложения, но я не могу назвать себя свежим яблочком. Скорее я сухофрукт. Ненавижу ходить в банки.

Сонно протягиваю высыпающиеся из рук бумаги в стеклянную арку, опускаю их и свожу пальцы на своём лице. Как же у меня болят глаза, и ноет страдающая недосыпом голова. Славу Творцу эта очередь подошла к концу.

— Вы как-то вяло выглядите.

Какая разница вообще этой бледно-красной кобыле в квадратных очках?

— Сухо.

— …Чего?

— Я выгляжу сухо… как выжатый лимон. Вы это имели в виду… Что бы вы знали, я работаю по шесть дней в неделю и свой единственный выходной я полностью трачу на бессмысленные попытки поспать… и вот я здесь. Всё ради того, что б выплатить вашу ипотеку.

Смотрит на меня, как на дерьмо. Но разве кто-то может думать обо мне по-другому? Что, вас застали врасплох «стажёр Фрауд» из «Моно банка»: читаю я её бейджик?

— …Извините, если я вас чем-то задела… Ваши бумаги в порядке… наверное кто-то неправильно написал ваше имя. Понаберут всякую шпану из захолустья и потом сиди, мучайся из-за их ошибок.

— Пони учатся на своих ошибках…

И на ошибках окружающих.

— Думаю, с остальным мы сами разберемся. У вас осталось всего-то две выплаты. Приятного вам дня.

Поддельная натянутая улыбка, холодный блеск в глазах — всего лишь очередная попытка выглядеть приветливо и дружелюбно. Общественный швейцар в беленькой рубашке, с глазными прозрачными окулярами и такой же прозрачной личностью. Такая серьёзная. Авиничи в деловом костюмчике – ли-це-мер. По всюду, где бы я не находилась — все пони пытаются выделить свою личность розовыми шарфиками, дорогими костюмами, на деле все просто носят маски.

— Почему вы улыбаетесь?

— ...Что?

— Вы улыбаетесь мне. Зачем вы мне улыбаетесь, если сами этого не хотите?

Когда-нибудь у меня будет много денег. Но для начала нужно тоже одеть маску доброжелателя и делать как по инструкции. В системе выигрывают только по своим правилам.