Пять дней Фотофиниш.
Пролог. День первый.
Еще одна вспышка камеры ослепила Фотофиниш, заставив ее зажмуриться. Ее охранник, разгоняя назойливых папарацци и прочих зевак, аккуратно проталкивал кобылку вперед – к машине.
— Мисс, как вы можете прокомментировать вашу провальную…?
— Она сейчас не будет отвечать ни на какие вопросы! Освободите проход!
— Мисс, завтра это фото будет на первой странице!
— Отдай сюда! – рослый жеребец в костюме выхватил у репортера камеру и забросил ее далеко в толпу. – Быстрее, садитесь.
— Ты даже не представляешь, как сильно мы пожалеем, что сделали это. – Фотофиниш забилась куда-то в уголок машины и лишь со страхом наблюдала, как ее могучий помощник пытается в последний раз отбиться от назойливых охотников на сенсации, показывая всем видом, что пони вот-вот уедет. В конце концов, телохранитель с трудом уселся на заднее сидение и, захлопнув громко дверь дал водителю знак – можно ехать.
— Вы в порядке? – жеребец позволил себе смелость снять с голубой пони очки, открыв ее красные от слез глаза. Фотофиниш резко отвернулась в сторону окна, прикрыв мордочку копытом.
— Просто отвезите меня домой… Я хочу выпить.
— Не уверен, чтобы дома что-то было.
— Пожалуйста…
Черный седан вихлял по узким улочкам Кантерлота, освещая мокрую от моросящего дождя брусчатку и вычурные фасады двухэтажных зданий. Затормозив у выхода на пешеходную улочку, шофер бойко открыл пассажирскую дверь, буквально подхватив слабеющую кобылку. Переглянувшись с коллегой, он медленно повел хозяйку домой. Телохранитель устало расстегнул пиджак, расслабил узел на галстуке и отправился в ближайший магазин.
День первый.
Фотофиниш стоило огромного труда продрать глаза. Едва завидев свет утреннего солнца, она болезненно зажмурилась и стиснула зубы – невыносимо болела голова. Пролежав беззвучно еще около минуты, кобылка тихо приподнялась, опершись спиной об изголовье просторной постели, и окинула взглядом свою спальню: горничная, видимо, уже успела прибраться в комнате. Следы вчерашней попойки, о которой голубая кобылка, естественно, ничего не помнила, были аккуратно опустошены, вымыты и расставлены на кофейном столике. Клауди Хувз – единственная прислуга в доме Фотофиниш прекрасно знала, как хозяйка любит собирать этикетки от дорогого алкоголя, вклеивать их в большой альбом, подолгу разглядывать их. Никто уже и не помнил, откуда у пони появилось такое странное увлечение, в том числе и сама коллекционерка. Фотофиниш слегка, насколько ей позволяли ослабшие от похмелья мышцы и грызущее чувство вчерашнего провала, улыбнулась. В дверь постучали, потом еще раз. Не дожидаясь ответа, в спальню тихонько зашла Клауди Хувз – робкая светло-желтая пегасочка с завязанной в пучок шоколадной гривой и коротким, тщательно расчесанным хвостом.
Увидев свою хозяйку бодрствующей, кобылка слегка занервничала и с виноватым видом уселась подле двери в спальню.
— Доброе утро, мисс Фотофиниш. Простите, я не знала, что вы уже…
— Сколько времени? – перебила пони-фотограф. — Сколько я проспала?
— Одиннадцать сорок пять… Простите… Я два раза пыталась вас разбудить, но вы так крепко спали…
— Проклятье… — Фотофиниш скатилась на спину и полностью накрылась легким одеялом. — Я пропустила съемки… Никто не звонил?
— Я отключила телефон, как вы и просили. Помните? Вы как-то предупреждали меня, чтобы отключала его, если вы будете… пьяны…
— Неужели это я одна вчера столько выпила…?
— Нет, мисс, вам еще Джером немного помог. – пугливо пробурчала Клауди.
— Джером вчера уехал? Где он сейчас, не знаешь…
— Мисс… Вы… его вчера уволили, и водителя тоже.
— Больше никогда не буду пить! – завыла из-под одеяла Фотофиниш. — Позвони Джерому, скажи, что я наговорила глупостей… Там у аппарата лежит блокнот с номерами. Почерк у меня так себе, но думаю, ты разберешься.
— Конечно.
Клауди Хувз, расслабившись, кивнула головой и удалилась за телефоном. Голубая пони скинула с себя одеяло и перевернулась на живот. Вставать ей никак не хотелось. Свежий после ночного дождя ветерок приятно обдувал тело, вздымая легкими порывами ухоженную шерстку Фотофиниш. Она расслабилась, практически забыла про свою головную и душевную боль. Пони сладко зевнула, растянувшись на всю постель.
— Сегодня я никуда не выйду…
— Он не отвечает. – пегаска-прислуга снова проникла в спальню, из кармана ее фартука выглядывал конверт для писем.
— Что это у тебя?
— Ой, я совсем забыла… Это вам. Курьер прислал около часа назад. Вы еще полежите? Я могу прочитать.
— Я прочту потом, Клауди. – Фотофиниш неохотно повернулась в ее сторону, свесив с края кровати передние копыта. — Поможешь мне одеться?
— Да, конечно. – пони мигом подскочила к большому стенному шкафу. — Что изволите сегодня?
— Просто достань мне халат. Сегодня я посижу дома…
— Уверены? Сегодня может быть достаточно жарко.
— А знаешь… Ты права. В конце концов я дома… — пони соскользнула на пол. — Ты хочешь чаю или еще чего-нибудь?
— Если вы хотите, я могу приготовить завтрак.
— Клауди Хувз, кажется, я задала тебе вопрос.
— Ну… Я бы не отказалась. – стеснительно ответила пегасочка.
Фотофиниш крайне редко принимала у себя дома гостей – чаще всего она арендовала для встреч и личных мероприятий залы. Здесь же была её и только её территория. Квартира голубой пони состояла из четырех комнат, одна из которых была отдана под жилье Клауди Хувз, и кухни.
Последняя же являлась не только объектом гордости и любви пегаски-горничной, но еще и негласным центром квартиры. Довольно просторная, огражденная от широкой прихожей лишь аркой, она была украшена лучшими фотографиями авторства голубой пони, стены и потолок были выкрашены в нежно-зеленый цвет.
— Расскажи мне, — голубая кобылка сама разлила чай по чашкам, — Чем ты занималась вчера? Успела отдохнуть, пока меня не было?
— Ну… вчера приходил Голден Гласс, мы с ним пошли в кино, потом… в ресторан, а потом…
— Зачем ты меня обманываешь? Я же вижу: вчера с утра была целая банка сахара, а сегодня – только половина.
— Ну ладно. Мы чай пили…
— Главное, чтобы вы хорошо провели время. Голден Гласс вроде неплохой парень… Как там у тебя с ним?
— Он принес тортик, — мечтательно начала Клауди, — мы поболтали, а еще…
— Ну же?
— Он сделал мне предложение.
— Ух ты! – Фотофиниш искренне улыбнулась и по-родительски потрепала пегаску по гриве. — Поздравляю тебя! Не могу поверить, что ты уже стала совсем большой… Твоя мать была бы в восторге.
— Не вините себя…
— Если бы я не отпустила ее тогда, возможно, все бы было иначе, Клауди… В любом случае, я очень за тебя рада. Скоро оставишь меня тут одну. Кстати, что там насчет письма?
— Вот, держите. – горничная передала пони конверт. Фотофиниш резко поменялась в лице буквально через минуту чтения.
— Это со студии. Кажется, сегодня я стала беднее на двести тысяч…
— Они разозлились из-за того, что вы опоздали?
-Пойду позвоню им, Клауди. Может, еще смогу чего-нибудь решить… Только бы…
— Вам чем-нибудь еще помочь?
— Думаю, я смогу сама набрать номер, если ты об этом. – пони нервно сняла трубку телефона, немного дрожащим копытом набрала нужные числа и села возле тумбы в ожидании ответа. Резкий жест, поданный Клауди, как только она попыталась снова что-то спросить, обозначил начало неприятного разговора.
— Если что-то будет нужно, я на кухне. – шепнула пегаска.
— Алло… Алло? Добрый день… Я звоню вам насчет того письма, которое я получила недавно. Я понимаю ваше недовольство… — Фотофиниш прервал строгий голос из трубки. — Понимаю, понимаю. Это полностью моя вина, мой поступок непростителен… Я хотела спросить, возможно ли еще перенести съемку, ну хотя бы на… сегодня? – Пони снова получила немногословный ответ. — Послушайте, если эта модель отказалась, думаю, я смогу найти другую… помните Флаттершай? Мы снимали ее четыре года назад, но она потом прекратила карьеру. Если я смогу её вызвонить…? Отлично! Я попробую, обязательно попробую. А что тогда получится с неустойкой? Ясно… можно ее будет вычесть из суммы гонорара? Понимаете, дело в том, что я пока не располагаю такими средствами… Вы уже знаете про выставку? Да… я очень на нее рассчитывала. Я перезвоню вам минут через двадцать – сразу, как с ней свяжусь… — Фотофиниш тихо положила трубку. — Вот я попала… Еще бы я сохранила ее телефон…
— Я принесла вам старые записные книжки. – Клауди аккуратно поставила рядом с телефоном стопочку из потрепанных ежедневников. — Вдруг они вам понадобятся…
— Ты просто умница. Спасибо, иди отдохни немного… Так… — кобылка раскрыла первую попавшуюся книжку и, как ни странно, довольно быстро наткнулась на желаемый телефон. — Надеюсь, она меня еще помнит. – пони-фотограф зажала телефонную трубку двумя копытами, от волнения она зажмурилась…
— Добрый день. – раздалось с другого конца провода.
— Здравствуй… Это Фотофиниш. Помнишь меня? Мы работали вместе четыре года назад. У тебя есть время поговорить?
— Буквально несколько минут, спешу на день рождения.
— Послушай… Я думаю, что было бы неплохо возобновить твою карьеру. Торжественное возвращение, так сказать. Что ты думаешь об этом?
— Очень вряд ли. Вы же помните, из-за чего мне пришлось не продолжать работать с вами?
— Ну… Ты же осознаешь, что это не такая уж и большая проблема? Тем более, Флаттершай, я могу предложить тебе гораздо более удобный график, щедрый гонорар…
— Если вам нужен срочный ответ, то нет. Больше я такой ошибки не повторю.
— Подумай, пожалуйста. Это очень щедрое предложение…
— Простите, мне дороже мое душевное здоровье и благополучие моих друзей.
— А если я придумаю что-то для Рэрити?
— Нет, спасибо. – последовал строгий ответ. — И не звоните сюда больше, пожалуйста. Если мое мнение изменится, я позвоню вам сама. -Флаттершай поспешно положила трубку.
— Что-то изменилось? – заволновалась Клауди Хувз.
— Пожалуйста… Запри дверь получше и отключи телефон. – казалось, что Фотофиниш незаметно смахнула слезу. — Я позову тебя, если понадобится.
— Я как раз забыла спросить, что вчера случилось?
— Не будем об этом! – голубая пони влетела в свою спальню и захлопнула за собой дверь.
День второй.
Наутро Фотофиниш обнаружила себя в кресле, укутанной в клетчатый шерстяной плед. На кофейном столике пони обнаружила поднос с круассаном и чашкой еще дымящегося кофе. Обернувшись к двери, будто чувствуя, что Клауди ждет её отзыва о завтраке, она откусила кусочек.
— Все-таки она умеет делать приятное. – кобылка взяла поднос и вынесла его на балкон с тканевым козырьком, искусным плетеным столиком и стулом.
На улице моросил мелкий дождик, что ничуть не мешало Фотофиниш расположиться и начать завтракать. Пони на улице старались двигаться побыстрей – спрятаться в ближайших кафе и лавочках. Те же счастливцы, что не забыли взять зонт, попросту сидели на скамейках узкой аллеи, куда выходил балкон квартиры Фотофиниш. Еще молодые деревья были украшены лампочками, оставшимися после прошедших праздников, фасады домов увешаны афишами и вычурными магазинными вывесками – все это всегда нравилось пони-фотографу. Купив квартиру здесь лет пять назад, она частенько выходила на балкон и зорким профессиональным взглядом выискивала интересные типажи, замечала малейшие изменения в окружающей обстановке, нередко брала с собой и фотоаппарат. Перевесившись через перила, останавливаемая лишь паническими выкриками Клауди Хувз, пони делала снимки, которые были дороги её сердцу.
Именно такие фотографии она и вывозила на именные выставки, организованные в основном для узкого круга лиц. Это была ее отдушина – работа, которую Фотофиниш делала для себя, не получив ни бита в награду. Теперь же… Когда дела ее пошли плохо, после истории с Флаттершай от контрактов стали отказываться, ей пришлось устраивать и коммерческие мероприятия, посвященные исключительно продаже ее работ. Провал был последней каплей. Богема явно дала понять, что её искусство, искреннее, давно отставшее от модных тенденций, никому не нужно. И дело было вовсе не в том, что она не могла по-другому… она просто не хотела. Художник внутри неё уставал от единообразных фотосетов и худосочных моделей. Фотофиниш хотелось другого. Дожевав еще теплый круассан, она откинулась на спинку стула и предалась воспоминаниям о работе над той самой экспозицией. Да… это, должно быть, была чуть ли не самая откровенная, самая интимная её серия снимков.
Пони вспоминала, как вместе с Клауди и ее другом – Голден Глассом усаживались в самолет до Мустангии. Дальше-поезд. Фотофиниш помнила эту дорогу, которой она когда-то совсем ребенком уезжала из родного дома, до мельчайших деталей. Она внимательно, с неподдельным восторгом подмечала каждый знакомый сельский домик, покосившийся от времени сарайчик. Фотографировала стареющего отца, делала это быстро, будто невзначай, увековечивая на пленке каждый миг его скромного быта. Пони могла часами сидеть на необъятном лугу, окаймленном высокими заснеженными горами, наблюдая за тем, как светло-желтая пегаска и серый жеребец резвятся как дети, смеются, валяют друг друга в желтом море из одуванчиков. Она лишь выжидала момент, удобный для съемки, секунду, во время которой можно было запечатлеть всю жизнь и бесконечное счастье, заключающееся в этих двоих…
-А, вот вы где! – в дверном проеме показалась Клауди в промокшем дождевике, с боков ее свисали тяжелые брезентовые сумки из магазина неподалеку. — Я подумала тут… Вы вчера очень расстроились из-за этой Флаттершай. Может, что-то вкусненькое на ужин вас развеселит?
— Спасибо за завтрак, кстати. – Фотофиниш зашла в спальню. — Ты сама сделала?
— У меня было много времени с утра, я встала очень рано.
— Что ты сегодня хочешь сделать?
— Ну… — пегаска повесила свой дождевик в прихожей и отнесла сумки. — У меня есть несколько вариантов… Хотите шарлотку?
— Было бы неплохо. – улыбнулась голубая пони. — Прости, если вчера тебя обидела.
— Я понимаю.
— Они смеялись прямо мне в лицо, понимаешь… — кобылка буквально свалилась за обеденный стол. — Я вложила в эту выставку столько души… Они сказали, что мои фото… чересчур пасторальные! Сельская тематика не в тренде! Им всем нужна агрессия, победа, кровь, культ обнаженного тела!
— А мне нравятся ваши фото. – тихо ответила Клауди. — Мы с Глассом здорово получились…
— Им плевать… Ты сама-то позавтракать успела?
— Нет еще, вот сейчас буду. – пегаска хотела уже распаковать покупки, но ее прервал громкий дверной звонок.
— Гласс сегодня должен прийти?
— Ой! – желтенькая пони вжалась в угол, ее мордочка изображала страх. — Это ОН, наверное! Сегодня ко мне приставал…
— Кто это? – слегка разозлилась Фотофиниш.
— Какой-то журналист. Просил, чтобы я привела его к вам… он угрожал, что напишет что-то плохое про маму, что она умерла в…
— Вот гад! А ну-ка впусти его! – голубая пони быстро переместилась в спальню, туго завязала на себе первый попавшийся в гардеробе халат…
— Доброе утро! – в прихожей возвысился темно-зеленый единорог с огненно- рыжей гривой. — Надеюсь, я не сильно расстроил ваши планы своим визитом?
— То, что вы заявились ко мне домой без приглашения, используя гнусные уловки, уже достаточно оскорбительно… Вы ведь наверняка пришли брать интервью?
— Именно так, мисс Фотофиниш! – прицокнул копытом журналист. — Хоть наше знакомство и началось не совсем правильно, думаю, вы не откажете мне в такой чести?
— Во-первых, я до сих пор не услышала вашего имени…
— Сурс Файндер. Газета «Светское обозрение».
— Скажите, в стиле вашего заведения так врываться в дома интересующих вас пони?
— Я вызванивал вас весь вчерашний вечер…
— Проходите на кухню. — прервала Фотофиниш. — Присаживайтесь. Чая не предложу.
— Что же… — Сурс Файндер магией достал из кармана черного пиджака блокнот и карандаш. — Думаю, начнем с такого вопроса…
— Уясним одну вещь. Я хочу узнать, по какому праву вы решили, что можете шантажировать девочку, угрожать чести ее матери?
— Отнюдь! Я никогда бы такого не сказал, возможно, ваша домработница что-то напутала!
— У нее есть имя. А еще… У меня гораздо больше оснований верить ей, нежели вам.
— Что ж…- журналист оглянулся по сторонам. — А откуда у вас этот очаровательный букет? Там, под дверью.
— Какой букет? – кобылка тоже обнаружила изысканную корзину цветов, стоящую у входа в кабинет. — Видимо, я его не сразу заметила…
— У вас есть тайные поклонники? – единорог неприятно улыбнулся?
— Вы не напишете ни слова об этом. Иначе ваша газетенка закроется в течение этой недели.
— Мисс Фотофиниш, вот уже второй день пошел после вашей, так сказать, не совсем удачной выставки. Мы до сих пор не получили от вас никакого публичного заявления, ни единого отзыва… Вы что-то готовите?
— У меня совершенно нет желания комментировать это. – ответила пони. — Я всего лишь решила показать публике личное. Мои собственные чувства и переживания, искусство, которое я делаю не в коммерческих целях. Я была вынуждена организовать продажу из-за своего не очень хорошего положения… Однако, публика все ясно дала понять. Что же… Если наша, так сказать, элитная аудитория не нуждается в моих работах, то они снова станут доступны лишь узкому кругу – тем, кто знает меня и понимает, с каким чувством было сделано то или иное фото.
— Ясно… Значит ли это, что вы планируете прекратить карьеру?
— Вам нужна сенсация? Не думаю, что вы услышите от меня чего-то подобного. Я занимаюсь фотографией всю свою осознанную жизнь. Первый свой фотоаппарат я получила от отца в свой десятый день рождения… Я ни в коем случае не брошу любимое дело, тем более, если бы и ушла, то сделала это тихо и не сообщала бы об этом в СМИ, а вам и подавно.
— Мне кажется, у вас ко мне предвзятое отношение…
— Вы врываетесь ко мне в дом без приглашения, пугаете мою, как вы выразились, глупую домработницу, которая что-то напутала, задаете мне… весьма неприятные вопросы. Понимаю, они сейчас актуальны для вас, но на вашем месте я бы проявила субординацию. Мы с вами находимся на разных уровнях…
— Я беру у вас интервью и задаю те вопросы, которые мне поручил задать редактор. Я журналист, и это моя работа.
— Не сказала бы я так о вас… Вы обычный писака… Настоящие репортеры занимаются серьезным делом. Путешествуют по миру, снабжая нас новостями, держат копыта на пульсе истории. Вы же занимаетесь какой-то ерундой.
— Ответьте, считаете ли вы, что такой грандиозный провал еще больше ухудшит ваше финансовое положение? Можем ли мы ждать распродажи имущества, аукционов?
— Нисколько. Все-таки, я фотограф мирового уровня, моя работа стоит достаточно дорого. И если сегодня у меня и нет контрактов, то вскоре они обязательно появятся.
— Но ведь только вчера издательство «Гламур Сити» разорвало контракт с вами и потребовала с вас неустойку в размере…
— Вам нравится ваша работа? – язвительно перебила Фотофиниш.
— Она высоко оплачивается и достаточно уважаема.
— Вы смеетесь? Возможно, вы и получаете много денег, но… Спросите у себя, кому вы нужны? Вы наверняка стараетесь меньше общаться с родственниками, ведь ваша деятельность может повредить их благополучию и репутации… Друзья… У вас их нет. В детстве вы были страшным клеветником и ябедой, поэтому и стали в итоге тем, кем вы являетесь. Все, кто пытался с вами ужиться, давно вас покинули, не говоря уже о противоположном поле. Кому захочется быть рядом с газетной крысой…
— Не хотите отвечать на вопросы – так и скажите! – Сурс Файндер раздраженно встал из-за стола. — Кстати, — обернулся он, — забыл напомнить. Издательство оплатит вашу неустойку в случае, если вы предоставите нам сенсацию…
— Если вы, — Фотофиниш не на шутку разозлилась, — сочли меня за портовую шлюху, что расставляет ноги за выпивку и поломанный четвертак… Боюсь вас огорчить – вы ошиблись. Слова Фотофиниш не продаются. А теперь попрошу убраться прочь из моего дома и больше никогда здесь не появляться! Негодяй! Клауди! Сопроводи нашего «уважаемого» гостя к выходу.
— Пожалуйста. – пегаска подала разгоряченному журналисту пальто.
— А теперь присядь и послушай извинения господина…
— Знаете ли, это уже слишком!
— Будь здесь Джером, — вскрикнула пони-фотограф, — он бы уже давно набил вашу мерзкую рожу! Сейчас же извинитесь перед девочкой за свои слова!
— И-и-и-извините! – неприятно затянул писака и выскочил из квартиры, уловив удобный момент.
Фотофиниш захлопнула дверь за нежеланным гостем и ослаблено уселась в прихожей. Клауди, даже ничего не спрашивая, отправилась на кухню и вскоре поднесла хозяйке кружку горячего кофе. Голубая пони одарила пегаску лишь благодарным взглядом.
— Позвольте спросить. – Клауди Хувз внезапно остановилась, лишь краем глаза держа Фотофиниш в поле зрения. — То, что он говорил о маме… правда?
— Присядь… — кобылка произнесла это низким, будто загробным тоном. Испуганная желтенькая пегаска тихонько приземлилась рядом, на её глазах навернулись маленькие слезки. — Рано или поздно… Так или иначе ты бы узнала об этом. Не в таких обстоятельствах, конечно.
— Неужели…
— Прежде всего, запомни, Клауди, твоя мать была прекрасной пони. Отличной актрисой, превосходной моделью, лучшим другом… Когда мы встретились в первый раз, она была в… плохой компании. Они очень много пили, делали много нехороших вещей, Клауди. На какое-то время я вытащила ее из этой ямы. У неё были роли, фотосессии. А главное… появилась ты. Я… никогда не спрашивала её об обстоятельствах. Она очень тебя любила, хоть и могла лишь изредка тебя видеть.
— Я… — всхлипнула пегаска. — Я почти не помню ее лица…
— У меня тогда было куда больше времени. Я не занималась таким количеством проектов одновременно. По большей части… Делала то, что хотела… Я часто сидела с тобой, наверное, ты этого не помнишь. А когда приходила Шайни, мы вместе усаживались в гостиной… А потом они вернулись. Пронюхали, что их подружка разбогатела, думали, что теперь смогут пить бесконечно… А Шайни… Теперь она их боялась. Понимаешь… она думала, если скажет им все, раскроет карты, то они отстанут. Я как чувствовала, что ее нельзя отпускать с ними…
— Мама… — Клауди, зарыдав сильнее, уткнулась носом в плечо Фотофиниш.
— Они накачали ее какими-то таблетками… Она умерла от них – отравилась. Ей никто не помог… А этих мерзавцев так и не нашли… Ну же, ну же… — голубая пони по-матерински пригладила гриву пегаски. — Не плачь. Она в этом не виновата. На, выпей кофейку. Тебе станет легче… а лучше…
— Можно я пойду спать?
— Приляг. Я придумаю что-нибудь, чтобы тебе стало легче. – отпустив пони, Фотофиниш еще несколько минут просидела у двери абсолютно неподвижно, а потом, болезненно зажмурившись, пошла к телефону. Гудки…
— Алло?
— Здравствуйте! Я могу услышать Джерома? Это его работодатель. Видимо, мы повздорили позавчера…
— Здесь такие не живут. – однозначный ответ, и снова гудки. Пони положила трубку, обратила внимание на ту самую корзину цветов.
— Кто бы это мог быть…? Может, писака этот прислал, чтоб задобрить? Вряд ли… Мозгов не хватит.
Фотофиниш прилегла возле корзины и глубоко вдохнула аромат свежих цветов. Хорошенькие… Да тут еще и записка… Кобылка положила красивую открыточку на пол и принялась читать:
«Дорогая!
Я так боялся тебе писать… Но… Думаю, тебе понравятся цветы. Я знаю, последнее время твое творчество… слишком низко оценивается. Знай, они не правы. Никто из них, никто из тех, кто смеется над тобой, не прав. Я прошу тебя… Дай мне всего несколько дней, и ты поймешь, что ничего еще не закончено.
Твое творчество красочно и многогранно. Уже много лет оно доставляет радость окружающим. Я храню у себя копии всех твоих фото, всех работ. Каждый день я вижу в соседней лавке то… Помнишь, в лесу под Понивиллем? Торговец говорит, что это фото напоминает ему о доме.
Я… Я не знаю пока, что еще написать. Прости, если мой подарок каким-то образом тебя расстроил или доставил неудобство. Если так, то просто… выброси цветы. Я пойму и перестану их присылать.
Ты-лучшая, помни об этом.»
— Как-то коряво. – заключила пони. — Но… доброе слово и кошке приятно. Оставлю здесь, пусть стоит… — Фотофиниш расслабленно выдохнула (все-таки, цветы не оказались подарком недавнего неприятного гостя и не посланием очередного кредитора) и снова направилась к телефону. На этот раз – вызванивать Голден Гласса.
Фотофиниш всегда, как это ни странно, испытывала проблемы с памятью. Судьба, будто насмехаясь над ее любовью запечатлевать короткие мгновения жизни, напрочь отшибла ей способность запоминать надолго номера телефонов, названия улиц, даже собственное расписание. По большому счету, именно для этого она и держала Клауди дома, за исключением обещания, данного ее матери, держать желтую пегасочку при себе ровно до того момента, пока та не заведет семью. Клауди Хувз хранила все телефоны в многочисленных записных книжках, складывала их в специально отведенный под них комодик в гостиной, сортировала по годам и месяцам. Следила она и за распорядком пони-фотографа. Зная, как Фотофиниш ненавидит будильники (из-за хронической мигрени любой подобный шум мог на целый день наградить ее головной болью и скверным настроением), пегаска каждое утро исключительно осторожно прокрадывалась в спальню хозяйки, неся на спине поднос с завтраком, стаскивала с Фотофиниш одеяло, раскрывала шторы и балконную дверь, и тихо, но уверенно заявляла о наступлении утра.
За годы совместного проживания между ними возникла особая связь – смесь родительской опеки и искренней, настоящей дружбы. Знакомые Клауди были безоговорочно вхожи в дом голубой пони, вольны устраивать любой дебош (в пределах разумного, естественно). Фотофиниш лично встречала каждого гостя пегаски, проверяя его, как примерная мать, на намерения… Теперь же… Клауди Хувз была уже в шаге от того, чтобы навсегда съехать от своей опекунши. Даже малейший намек на это колол белогривую кобылку в самое сердце, хоть она и понимала, что рано или поздно этот день настанет. Пони-фотограф… просто старалась не думать об этом. У нее была идея. Вряд ли она сработает, но… стоит попробовать.
Номер мастерской Голден Гласса был набран на удивление легко. Видимо потому, что часто попадался на глаза. Фотофиниш откашлялась и принялась ждать ответа. Гудки на той стороне провода прекратились.
— Гласс? Добрый день! Это Фотофиниш… Приди сегодня ко мне домой, Клауди понадобится твоя поддержка. – дождавшись положительного ответа, пони положила трубку и с облегчением выдохнула.
— Только бы он согласился. – кобылка решила, что ей не помешало бы теперь заняться делом.
Уйдя в спальню, она аккуратно извлекла из жесткого кожаного чехла свой фотоаппарат и несколько снимков, которые она не стала выставлять на всеобщее обозрение. Она проявила их еще в поездке. По большей части это были снимки ее отца. Фотофиниш давно хотела себе такие. Для такого она даже специально приобрела у Гласса серебряную рамку с искусной резьбой… Теперь нужно было выбрать лучшую. Что-то, чтобы позволило ей навсегда запомнить любимого папу таким, каким он был для нее в детстве и сейчас: вечно добрым, всепрощающим, любящим. Наконец, найдено. Жеребец темно-коричневой масти, с густыми, закрученными вверх усами, одетый в свой любимый серый пиджак с замятыми от закатывания рукавами и старую фетровую шляпу шоколадного цвета, он стоял возле темного деревянного амбара, опершись на вилы. Он улыбался, отчего морщины очерчивались еще больше, его большие голубые глаза с неподдельным добродушием смотрели прямо на фотографа. А позади были горы, заснеженные вершины Мустангии, возле которых голубая пони провела свое детство в развеселых играх с соседскими жеребятами. Фотофиниш живо помнила эти короткие дни поездки…
Фотографию она сделала в самый первый день. Пони помнила, как отец вынес на улицу простенький деревянный поднос с тремя кружками холодного чая.
— Вона! Прям как у вас в Кантерлоте сделал, все модницы так пьют!
— Спасибо! – Клауди подскочила с душистой зеленой травки и ловко подхватила себе кружечку. Голден Гласс, будучи единорогом, без труда взял чая и себе.
— А ты будешь? – отец подсел к Фотофиниш, выбирающей с серьезным видом очередной объектив.
— Да, спасибо…
— Положи уже свою щелкалку. – жеребец ласково отобрал у дочери фотоаппарат и сложил его в сумку.
— Успеешь еще…
— Подумать только, — кобылка с упоением отхлебнула чая, — три года не виделись.
— Поди, совсем тебя эти буржуи доконали, раз не могла приехать?
— Да я, по правде… Сама ненароком столько контрактов понабрала, не знала, как управиться со всеми…
— Это-то я все понимаю, родная, — тяжело вздохнул жеребец, — да ведь и я не вечный…
— Не говори так. Ты еще многим фору дашь.
— Кашлять я как-то стал странно, прям как твоя мать тогда. А я очень хочу внуков повидать, Фоти… Сарай еще этот… Крыша прохудилась, чинить сегодня буду.
— Можно тебя пофотографировать будет?
— Знаешь, порой мне кажется, что это твое призвание не хило тебя испортило… Эх, где же моя девочка, которая носилась колбасой по лугам?
— В детстве, пап. Пони меняются.
— Да я ж и не спорю… Поверить не могу, Фоти, ты уже совсем взрослая, казалось, я тебя еще вчера в Эквестрию отправлял. – отец поднялся на ноги и ушел в дом. — Пойду за инструментами.
Фотофиниш немного отпрянула от воспоминаний, когда в гостиной раздался тяжелый стук в дверь. О госте нетрудно было догадаться… Кобылка быстро открыла парадную и встретила темно-серого единорога с короткой золотистой гривой и карими глазами. Кьютимарка Голден Гласса изображала красивый золотой кубок, инкрустированный рубинами.
— Проходи. – тихо сказала белогривая. — Присаживайся на кухне.
— А где Клауди? – с порога поинтересовался единорог.
— Ей пришлось узнать кое-то очень неприятное для нее. Пусть проплачется… Потом успокоишь ее, как ты умеешь. Тебя угостить чем-нибудь? Уже время обеда…
— Я бы не отказался, если честно. – жеребец слегка застенчиво уселся за стол.
— Со вчерашнего вечера осталось рагу… Минут через десять подогреется… Знаешь, — Фотофиниш села напротив собеседника, — Клауди неплохо готовит. Пересаливает, правда…
— Вы же не для того меня позвали, чтобы кормить, правда?
— Как дела в мастерской? Как заказы?
— Вчера начал работать над тем браслетом… Помните, я рассказывал в Мустангии. Отменное серебро, двадцать пять бриллиантов… Набрасываю эскиз.
— Скажи… А обручальные кольца ты сам будешь делать или закажешь на стороне?
— О чем вы? – слегка удивился Гласс.
— Мне тут птичка нашептала, что ты сделал Клауди предложение.
— Она еще не ответила.
— Думаешь, она упустит шанс выйти замуж за молодого и симпатичного ювелира? Тем более, она и без того души в тебе не чает… Я гарантирую тебе, что она согласится. Ты для нее – лучшая партия. Тем не менее, я хочу узнать о твоих планах на будущее. Какой у тебя капитал?
— Около пяти тысяч на свадьбу…
— Насчет этого не беспокойся. Я оплачу ровно половину всех расходов. У тебя есть какие-то другие деньги?
— Восемьдесят тысяч. – изложил жеребец.
— Я так думаю, что за эти деньги мало чего путного можно приобрести. – Фотофиниш неоднозначно подмигнула. — У меня к тебе есть небольшое предложение. Готов выслушать?
— Как вам будет угодно.
— У меня есть достаточно приличный домик за городом. Два этажа, просторная гостиная, две спальни, две ванные комнаты… Я использовала его для дружеских посиделок, так сказать. Теперь же, поскольку Клауди уезжает, здесь, в квартире, освобождается целая комната. Вам нужно много места, Гласс, уж куда больше, чем ты можешь позволить за восемьдесят тысяч. Я предлагаю тебе… купить мой дом и заплатить за него чисто символические десять тысяч.
— Я даже не знаю, что сказать. – Голден Гласс удивленно улыбнулся. — Это очень щедро с вашей стороны.
— Ты не понимаешь сути. Я хочу, чтобы Клауди, ты, возможно, ваши будущие дети всегда находились под моим присмотром. Основное мое условие таково: я могу в любой момент приехать к вам и разузнать, как вы там живете. По большей части это касается тебя.
— В каком смысле?
— Я просто за нее переживаю.
— Мисс Фотофиниш, я обязательно подумаю над вашим предложением. – уверил Гласс. — Но она давно говорила мне, что хочет быть… самостоятельнее.
— Ясно. – голубая пони будто почернела от обиды. — Иди к ней. – Кобылка снова ушла в свою спальню. Сняв с себя халат, укутавшись в плед, она вышла на балкон. За окном уже вечерело. Усилившийся дождь методично загонял пешеходов по домам, щедро поливая их с ног до головы, владельцы забегаловок спешно сворачивали деятельность на своих летних верандах, стараясь как можно скорей обслужить и, наконец, вытурить своих клиентов. Откуда-то издалека уже доносились первые раскаты грома.
— Может, поможешь мне, а? Прям, как раньше. – отец вынес большой ящик с молотками, отвертками, кусками шифера и прочих строительных радостей.
— Да я уже все позабыла.
— Черт с ним тогда. – жеребец отложил инструменты. — Потом доделаю… Я так понимаю, что говорить о твоей личной жизни бесполезно?
— Ну, если ты так хочешь…
— Посмотри на этих двоих. Как им тут хорошо…
— Они хорошие. – заключила Фотофиниш. — Удивительно, что судьба так умело сводит пони вместе… порой.
— А у тебя есть кто-то на примете? – поинтересовался отец.
— Даже не знаю… Кантерлот – не тот город, чтобы искать там пару. Ты не поймешь.
— Да я-то как раз все понимаю. Я и тебя прекрасно понимаю. Просто… это все очень грустно. Я мечтаю, что когда-нибудь ты вернешься сюда, заживешь нормальной жизнью.
— Думаешь, я сама этого не хочу? – болезненно вопрошающим взглядом посмотрела Фотофиниш. — Я бы сейчас все отдала, лишь бы жить, как прежде. Но… уже ничего не вернуть. Более того, а как же мое искусство?
— Не спорю…
— Есть один жеребец… — пони стеснительно опустила голову. — Он… простой. Только я боюсь, пап. Боюсь опять остаться обманутой, как тогда…
— Этот твой Хойти был редкостным козлом, я тебе еще и тогда говорил.
— Продать бы все к черту и переехать сюда… как же здесь хорошо… — Фотофиниш жалостливо оглядывала далекие заснеженные вершины.
День третий.
По окнам стучал сильный дождь. Утреннее небо заволокло холодными грязно-серыми тучами, отчего казалось, что обычный августовский день внезапно превратился в октябрьский. Холодно, пронизывающий ветер задирал полы пальто у отправляющихся на работу пони, срывал с них шляпы, трепал уложенные гривы жеребцов и кобылок, стремящихся поскорей спрятаться от капризов погоды в теплые офисы, где их уже ждет горячий кофе и бутерброды, запасенные в холодильниках.
Фотофиниш тоже не отставала. Одетая в тяжелый шерстяной свитер, сжав в копытах кружку с заветным горячим напитком, она, как и всегда, встречала утро на балконе, провожая взглядом рассасывающийся по домам живой поток. Уже через несколько минут он иссякнет, и улица опустеет до обеда. Хотя… кто догадается выходить в такую скверную погоду?
Редкие прохожие – соседи и просто знакомые заглядывали на балкон пони-фотографа, приветливо улыбались. Они знали её как хорошего соседа. Тихого, аккуратного, но и требовательного. Наверное, только благодаря умению голубой кобылки вовремя переходить на невыносимо строгий командный тон, а также необычайной способности добиваться своего, подъезды этого дома всегда были вычищены до блеска. Почтовые ящики не были раскурочены петардами, как это было в домах напротив. В кафе соседнего дома выключали музыку ровно в семь часов вечера – Фотофиниш настояла на такой процедуре. Новомодная музыка жутко ей не нравилась, более того, она искренне верила, что «эти первобытные ритмы ничего, кроме головной боли не приносят»… Что тут говорить, соседи ее уважали, что было весьма редким явлением в городе, наполненным, как она считала, «снобами и прокисшими сливками общества».
Да, Фотофиниш по большей части не любила светскую тусовку Кантерлота. Периодически ей приходилось устраивать перформансы, выглядеть эпотажно, одним словом, «унижаться» ради того, чтобы богема не забыла о пони-фотографе, разъезжающему по Эквестрийским глубинкам в поисках уникальных моделей. За годы своей работы, Фотофиниш собрала вокруг себя тесный круг друзей, которые, по ее мнению, понимали ее как никто из остальных. Именно для них и предназначались те фотографии, которые делались ей на пленэре, в путешествиях по неизвестным или просто забытым местам. Каждый из таких ее друзей, в числе которых, между прочим, были такие имена как Спитфаир (тоже промышлявшая подобными странствиями) и Фэнси Пэнтс, с которым они когда-то вместе учились университете, знали о готовящейся поездке и серии снимков за месяцы. Голубая пони тщательно, с привычным блеском в глазах рассказывала каждому из них о своих планах, об основной направленности фотографий, их идею… А чуть позже, вся эта компания собиралась у нее дома. О, это были самые любимые моменты её жизни: друзья сидели в гостиной, попивая кофе или хорошее вино, Клауди крутилась вокруг гостей с угощениями. Все оживленно разговаривали, спорили, смеялись… И вот наступал момент. Фотофиниш гордо вышагивала из кабинета с одним снимком, заботливо ставила его в специально отведенную для таких показов рамочку и внимательно следила, чтобы каждый из её теплого круга мог сполна рассмотреть ее творение. Начиналось бурное обсуждение. Каждый считал своим священным долгом высказать свои ощущения по поводу работы, похвалить, может быть, даже раскритиковать. А ведь они критиковали. Искренне, по-дружески, они давали советы, делились впечатлениями и предложениями.
Это были её счастливые деньки… Где они сейчас? Спитфаир слишком занята подготовкой летного шоу, чтобы навестить неудачливую подругу, Пэнтс каким-то образом успел подхватить сильную простуду на одном из светских раутов… В общем, у всех были свои дела, важные и не очень. Ведь её друзья, по большому счету так же, как и эти пони на улице, имели работу, бизнес, творческие порывы, и им так же приходилось каждый день работать, ведь именно так они и заслужили свое положение в обществе. Фотофиниш уважала именно таких. Остальной свет кантерлотского общества она считала как минимум «пустышками», максимум «пнями в шелковых костюмах».
Однако, на улице похолодало. Пони-фотограф уже давно допила кофе. Бросив последний взгляд на пустеющую улицу, она закрыла за собой легковесную балконную дверь.
Дома было прохладно — отопление еще и не думали включать. Не снимая свитера, Фотофиниш сразу вышла в гостиную. Было тихо, на удивление тихо. Телефон мирно стоял на тумбочке, включенный в сеть. На кухне пони ждали два круассана и соусница с клубничным джемом. Клауди ушла. По крайней мере, так решила Фотофиниш, зная, что утром бледно-желтая пегасочка обычно крутится на кухне или что-то прибирает. Она отнеслась к этому… спокойно. Еще со вчерашнего вечера ее мучило грызущее чувство вины перед Клауди. В конце концов, голубая пони вообще не хотела, чтобы ее подопечная знала все подробности смерти ее матери, но тут этот писака, будь он неладен. Кобылка еще раз мысленно наподдала газетному проныре и принялась за завтрак. Круассаны были уже холодные – видимо, Клауди ушла давно. В гостиной ни её пальто, ни забавного зеленого дождевичка в горошек не было.
— Видимо, надолго загуляла. – вслух подумала Фотофиниш, дожевывая последний круассан.
В дверь позвонили. На лестничной площадке стоял жеребенок в форменной кепочке и корзиной цветов.
— Неужели опять? – пони нисколько не обрадовалась подарку, она до последнего надеялась, что это чья-то шутка.
— Быстрая доставка, мэм! – отчеканил малыш, прицокнув передним копытом.
— Как ты такую махину дотащил? – белогривая умиленно улыбнулась, доставая из кармана свитера пару монет.
— Я сильный, мэм! – загордился жеребчик. — Когда я вырасту, буду таким, как Капитан Эквестрия!
— Ты хороший мальчик. – Фотофиниш протянула малышу-курьеру монетки. — Купи себе яблочек.
— Фу! – смутился будущий Капитан Эквестрия.
— Если хочешь быть большим и сильным, надо кушать овощи и фрукты. – по — матерински наказала кобылка. — А теперь беги гулять.
— Есть, мэм! – малыш быстро, так же, как и появился, скрылся на лестничном пролете, оставив Фотофиниш с корзиной цветов и умиленной улыбкой до ушей.
Пони втащила свой подарок в дом. Букет был совершенно такой же, как и вчера. Фотофиниш, справедливо заметив, что у дарителя явно плохой вкус, принялась отыскивать записку… Должен же быть в этих бессмысленных букетах какой-то посыл?
— Дорогая Фотофиниш. – издевательски зачитала она вслух. — Мое сердце разрывается от того, что ты испытываешь сейчас такие трудности… — интересно… — Я решил немного помочь тебе. Сегодня в десять часов утра тебе позвонят… — белогривая посмотрела на часы – без пяти минут.
— Ну-ну…
Не успела она саркастично покивать головой, как дорогой дисковый телефон раздался веселым звоночком. Пони без особого энтузиазма подошла к трубке:
— У аппарата.
— Мисс фотофиниш? – с другого конца послышался знакомы робкий голосок. — Это Флаттершай. Вы звонили мне позавчера, помните? Я тогда отказала вам…
— Да, я прекрасно это помню.
— Мне вчера написал одни ваш… поклонник. Он сказал, что близко вас знает, и вы сейчас испытываете некоторые трудности.
— «Неужели старина Пэнтс решил снова поиграть в таинственного покровителя?»
— В общем, он убедил меня вам помочь. Я приеду послезавтра. В студию он уже позвонил и назначил фотосессию.
— Я… — опешила Фотофиниш. — Это очень неожиданно… Спасибо тебе большое, я этого не забуду, обещаю.
— Сожалею, если обидела вас тогда своим отказом. Просто модельная карьера действительно не мое.
— Тебя никто не винит, Флаттершай. Еще раз большое спасибо тебе…
— Что же, тогда мы встретимся послезавтра?
— Да, до скорой встречи. – Фотофиниш изумленно положила трубку, взглянула на букет, а потом опять на телефон. Нет, такого поворота событий она ну никак не ожидала. Сейчас ей хотелось просто скакать от радости, но… Она быстро вспомнила, с чего все началось и почему все пришло именно к решению этой проблемы. Провал снова ударил по ней тяжелым чугунным молотом.
— А что, если… все действительно так плохо? – фатальная мысль закралась в ум голубой пони, паразитировала в ней. — вдруг, это действительно никому не нужно… — Фотофиниш возбужденно ворвалась в кабинет Мысль о собственной ничтожности мучила ее. Каленая игла в мозгу, дьявольское провидение нашептывало ей о своем низком призвании – создавать рекламу белья и яблочных пирогов. Вдруг это все правда?! Вдруг, все её друзья просто притворялись ради ее же блага, выдавая обычные семейные фото за высокое искусство?! Вдруг она все это время обманывала саму себя?!
Пони листала альбом. Один за одним, один за одним, чем дальше, тем больнее паразитическая мысль грызла ее разум. Нет! Нет! Это не искусство! Фотофиниш залилась слезами, с каждой перевернутой страницей она все больше осознавала свою беспомощность перед фактом. Она была осмеяна не зря! Она – лишь очередная выскочка, возомнившая, что ее фото с поездок достойны внимания общественности. Ее удел – реклама! Пора это прекратить! Сейчас же! Пони замахнулась всеми своими альбомами, что есть мочи, и запустила их в окно. На улице вовсю лил дождь, гром приближался все ближе и ближе.
Игриво пропел дверной звонок. Изнеможенная кобылка поплелась открывать. В проходе ее ожидал высокий светло-серый, почти что белый жеребец с короткой черной гривой. Он был одет в простой коричневый пиджак, под ним — аккуратно выглаженная белая сорочка и черный галстук. Гость широко улыбался, Зажав в зубах коробку конфет и маленький искусный букетик цветов. Баррен Бридлток был прекрасным пианистом, но и не менее прекрасно он занимался композицией.
— Баррен! – Фотофиниш немного воспряла. — Как здорово, что ты пришел!
— Я только приехал из Рупонии. – композитор выложил подарки на тумбочку в прихожей и приобнял хозяйку. — Как услышал, что эти изверги с тобой устроили – примчался сюда.
— Не стоило, правда, не стоило. Я в норме.
— Я вижу. – жеребец пригласил Фотофиниш сесть за стол. — У тебя глаза красные… Ты плакала?
— Нет…
— А если честно?
— Да…
— Ну и зачем? – приободрил белогривую Баррен. – Ты сама прекрасно их знаешь. Крутишься же в мире моды… Сегодня им одно нравится, завтра – другое…
— Такого еще никогда не было. – пожаловалась пони. — Так открыто, прямо в лицо надо мной еще не смеялись…
— Слушай. – Бридлток разделил конфеты поровну. – Мне постоянно тычут в нос то, что я якобы «сочиняю старье». Мне все говорят: «посмотри на Шёнхуфа, Мэйсиана! Вот они! А Ты!»
— А что ты?
— А я пишу, как чувствую, и мне плевать, что они больше любят слушать то, как кто-то садится крупом на клавиши, чем меня.
— Ты сильный, Баррен… Как твоя поездка, кстати?
— Просто превосходно! – восхитился композитор, охотно жуя шоколадную конфету с фундуком. — Жаль, ты не смогла поехать со мной… Рупония… Это что-то, что сложно забыть. Я собрал просто колоссальное количество песен и танцев. Я даже принес тебе пару набросков на суд…
— Ух ты! Посмотрим, что ты там придумал.
— Мисс Фотофиниш! – в квартиру буквально ворвалась Клауди Хувз. За ней поспешал Голден Гласс. Промокшая до нитки в ее глазах была какая-то странная злость.
— Ну, наконец-то ты пришла! – Фотофиниш встала из-за стола, чтобы помочь ей снять дождевик. — Уже вечереет.
— Гласс сказал, что вы предлагали ему свой дом…
— Да, такое дело было…
— Может я уйду? – вежливо спросил Бридлток?
— Нет, нет. Посиди… Клауди, я думаю, что так будет лучше для вас.
— Вы не понимаете меня. Я уже столько лет живу в чужом доме, столько лет я чувствую себя лишь никчемной прислугой…
— Никогда не думала, что ты такое скажешь. Я всегда считала, что этот дом – родной для тебя…
— Я хочу жить своей жизнью! – прикрикнула Клауди. – Я хочу жить свободной жизнью, где есть только я и Гласс.
— Дорогая, что я тебе сделала? Неужели я тебя обидела?!
— Я думала всю ночь над тем, что вы мне рассказали… Я поняла, что это вы виноваты, что моя мама умерла.
— Я этого и не отрицаю. Клауди! Я каждый день сожалею что совершила такую глупость!
— Вы не поймете… Я просто больше не хочу вас видеть.
— Если бы не я, — Фотофиниш заплакала, — ты бы сейчас ошивалась на улице в Понивилле, как твоя мать когда-то!
— Не смейте так говорить про мою мать! – Истошно закричала Клауди, оттолкнув пытающегося ее успокоить Гласса. Пегаска разрыдалась и выскочила из квартиры.
— Стой! – Гласс мигом побежал за возлюбленной.
— Что… — Фотофиниш тихо плакала в объятия Бридлтока. – Что на нее нашло..?
— Молодость, Фоти, молодость. – Баррен по – дружески гладил пони по голове. – Ну же, успокойся. Ты меня расстраиваешь. Она вернется, обещаю. Походит, охладится и успокоится.
— Я так ее люблю… как родную…
— Понимаю, понимаю. Она лапочка, просто вспыльчивая иногда. Пойдем, покажешь мне свои новые снимки.
— Я их выбросила, Баррен.
— Что?! – жеребец слегка отринул белогривую пони. — Как ты могла?! Это же… Это же часть тебя!
— Они были правы. – понуро констатировала кобылка. — Они всегда были правы: это никому не нужно. Просто… я забыла свое место, решила, что могу оставить след в искусстве…
— Что ты такое говоришь?! Я не видел ни одного фотографа, талантливее тебя. Давай, мы откроем вино, и ты подробно расскажешь мне, что все-таки с тобой случилось…
День четвертый.
По ночному небу Кантерлота гуляли яркие молнии. Светящиеся трещины пугали, от грома, больше похожего на разрыв авиационной бомбы, хотелось убежать, спрятаться в любом закутке, накрыть себя хоть чем-нибудь, лишь бы ужасающе грозная сила природы не настигла тебя. Ливень хлестал, словно плетью, образуя на мостовых настоящие реки. Деревья раскачивались, словно маховик метронома, порывистый ветер вырывал целые сучья и валил их наземь с оглушительным грохотом. Клауди так и не вернулась. Трое – Фотофиниш, Голден Гласс и Баррен Бридлток безутешно бродили по опустевшим улицам города. Вооруженные лишь масляной лампой, одетые в тяжелые резиновые дождевики они пытались укрыть лица копытами, спасаясь от ветра и холодных капель дождя. Казалось, ливень вот-вот превратится в настоящую снежную бурю и напрочь занесет темный город. Света в окнах практически не было. Спасатели едва могли видеть дорогу под ногами. То и дело спотыкаясь, натыкаясь на припаркованные авто, они отчаянно звали бледно-желтую пегаску, но получали лишь заливистые раскаты грома в ответ.
— Вот бы сейчас Джером был здесь. – взмолилась про себя Фотофиниш. На какое-то мгновение она думала, что погибнет здесь, в этой буре. Баррену даже приходилось несколько раз спасать ее от падающих веток. Улица за улицей, квартал за кварталом. Клауди будто и след простыл… но трое все равно упорно продолжали поиски, сопротивляясь стихии. Гласс поскользнулся на мокрой брусчатке и больно упал на спину. Вдруг… Прохожий!
— Извините! Извините! Вы не видели кобылку? Молодую пегаску, бледно-желтая…
Он даже не умудрился ответить. Очередной раскат грома заставил его вздрогнуть и уже буквально побежать домой.
— Осторожно! – Фотофиниш еле успела выхватить Баррена с траектории пролетающей мимо машины.
— Так мы ее никогда не найдем! – С горечью констатировал композитор. — Мы должны знать, куда она бы пошла в первую очередь.
— Черт! Как я могу забыть! – Гласс стукнул себя копытом по лбу. – Она в подвале! У одного моего друга, он как раз уехал на лето.
— Скажи мне, почему у тебя друзья из подвалов? – Уже на бегу начала расспрос Фотофиниш.
— Он художник. У него такая задумка. Сложно понять.
Они бежали долго. Громовые взрывы больше их не отвлекали. Теперь спасатели точно знают, куда идти. Ливень только усиливался, превращаясь в сплошную водяную стену. Молнии, казалось, становились еще страшнее, все сильнее разрывая собой иссиня-черное небо. Только бы скорее добраться…
— Помогите! – Страшная картина застала троих поисковиков: Клауди беспомощно пыталась выбраться из злополучного подвала, все быстрее и быстрее наполняющегося водой. Окна уже давно не открывались из-за засохшей краски, а дверь, видимо, захлопнулась. Глаза пегаски бешено сверкали. Отчаянно она колотила по стеклу, но ее сил попросту не хватало.
— Держись! – Белогривая пони осталась у окна для поддержки. Жеребцы молниеносно спустились в подвал, чтобы попробовать хоть как-то открыть дверь. По колено в воде, отталкивая от себя всплывший мусор, картонные коробки и консервные банки, двое попытались подергать дверную ручку – заело. Никакие усилия не заставили её двинуться ни на сантиметр. Решение было принято быстро – выбивать. Гласс лягнул проклятую дверь , собрав всю свою силу. Помогло. Дверь зашаталась и болезненно затрещала. Второй удар. Преграда между спасателями и Клауди дрогнула и медленно завалилась вперед, освобождая бурный поток воды из комнаты. Баррен быстрым рывком подхватил слабеющую пегаску и вынес ее из тонущей мастерской непризнанного художника.
— Идем домой…
Отец Фотофиниш и Голден Гласс копошились на крыше сарая. Удар за ударом, они обновляли покров, громко над чем-то смеясь. Голубая пони фотографировала Клауди, мирно сопящую на свежей зеленой травке, мелких жучков и бабочек, окружавших ее, симпатичную божью коровку, приземлившуюся прямо на носик пегаски, отчего она смешно поморщилась и чихнула. Фотофиниш и сама была не прочь поваляться. Убрав аппарат в кожаный чехол, белогривая беззаботно плюхнулась на мягкую теплую землю, выстланную бархатным зеленым ковров из трав и цветов. Она видела лишь нежно-персиковое закатное небо и розовые от заходящего солнца облака. Мустангия всегда была для нее единственным местом, где можно нормально отдохнуть. С отцовским домом не мог сравниться ни один ресторан центрального Кантерлота, ни один элитный клуб старого города, где регулярно собирались сливки эквестрийского общества. Только здесь, в месте, где кобылка могла вот так просто откинуться на спину и смотреть часами на небо, она была по-настоящему счастлива. Ее копыта сами тянулись к фотоаппарату, ее зоркий глаз вылавливал каждый маленький аспектик из окружения этих бескрайних зеленых лугов, окаймленных величественными горами. Казалось, они, будто древние титаны, уселись здесь и мирно наблюдают за тем как там, внизу, резвятся и живут мирной жизнью маленькие цветные лошадки: строят домики, бегают в школу по старой грунтовой дорожке, влюбляются, женятся… Фотофиниш всегда, еще с самого момента оседлой жизни в Кантерлоте мечтала вернуться сюда, построить дом для себя и отца, разбить огород, завести ферму и огромное поле, и творить, творить, творить… Фотографировать все подряд, тратить километры пленки на картины настоящей красоты, не навеянной глянцевой худобой и светским гламуром. Лишь изредка она хотела выезжать в большой город, чтобы проводить выставки, завести на них друзей и звать их к себе. Фотофиниш мечтала, как будет собирать всех в своем большом и гостеприимном доме, накрывать богатые столы…
Она скрывала свои истинные причины поездки. Пони-фотограф приехала не только ради удачных снимков для выставки – она приценивалась. В городе она обошла каждого маклера, каждого землевладельца, чтобы выяснить, сколько битов ей нужно выложить для собственной счастливой жизни на бескрайней зелени.
— Ай! – раздалось с крыши. – Гласс ненароком стукнул себя молотком прямо по копыту.
— Эх ты! – рассмеялся большой жеребец, глядя, как на глазах единорога наливаются слезы. – Смотреть надо, когда молотком машешь.
— Слезай уже! – рассмеялась Клауди. – Ты так себе все отобьешь!
— И ты тоже. – Фотофиниш шутливо отозвала отца. – У тебя гости в конце концов.
— Эх, Фоти. – жеребец положил к сараю свои инструменты и принялся за другое дело, взяв вилы. – У меня дел куча…
— А что, если я скажу тебе, что у меня для тебя есть сюрприз?
— Очередная путевка куда-нибудь в санаторий? Мы уже это проходили. – усмехнулся темно-коричневый пони. – Не лажу я с остальными, мне такая жизнь больше по душе.
— Нет, этот связан… Хм… со мной.
— Неужели я дождусь внуков?
— Это еще впереди. Я расскажу тебе, если ты дашь мне себя щелкнуть.
— Нашла модель. – громче хихикнул отец. – Ну ладно. Вот так сойдет?
— Немного естественнее, если тебе не сложно. – поправила Фотофиниш. – Сюрприз в том, что мы скоро снова будем вместе.
Щелк!
Фотофиниш молча пила на кухне. Не кофе – виски. Голден Гласс и Бридлток устало обсуждали рядом древние зебрандские орнаменты. Все трое по уши закутались в теплые шерстяные пледы. В глазах голубой пони зияла губительная пустота.
— Иди спать. – буркнул композитор. – Ты меня пугаешь.
— Не хочу. – Фотофиниш отрешенно отхлебнула из стакана. – Я не могу понять…
— Успокойся уже. Отоспится, поговоришь с ней…
— Но я ведь хочу только лучше! – возразила кобылка, — Вот Голден Гласс не даст соврать! – жеребец утвердительно кивнул.
— Ты никогда не думала, что она сама может за себя решить? – приподнял бровь Баррен.
— Возможно, ты и прав. Но ты сам знаешь, я пообещала.
— Она и так нашла себе достойную пару, вроде не собирается жить в притонах…
-Знаешь, а ты прав. Просто… просто я не хочу с ней расставаться.
В гостиной прозвенел дверной звонок. Пусто. Фотофиниш вышла на лестничную клетку и не обнаружила ничего, кроме маленькой записки, начирканной на промокшем листочке из школьной тетради.
«Выгляни в окно». Голубая пони не очень-то хотела выполнять просьбу, но… любопытство, подпитанное алкоголем, заставило ее неохотно натянуть свитер и щелкнуть замочком балконной двери.
На улице творилось столпотворение. Пони возбужденно собирались вокруг каких-то листков, висящих на бельевых прищепках, на веревке, натянутой между деревьями. Кобылка оделась поприличнее и медленно, слегка дрожа от ночного переохлаждения, спустилась на улицу. Оглянувшиеся на нее прохожие непривычно доброжелательно улыбались, поздравляли с чем-то, одобрительно хлопали по плечу. Что происходит? Фотофиниш постаралась пройти глубже в толпу – увиденное приятно потрясло ее. Её снимки, все те, что она вчера выбросила из окна в порыве гнева, висели между деревьями, тщательно высушенные и восстановленные. Под каждым из них была маленькая аннотация, которая точно описывала, где и когда был сделан снимок. Фотографии перемежались с вырезками из газет, журнальных статей, мнений критиков – все они были положительные. Здесь нашлось место даже для самого первого упоминания Фотофиниш в газете – старая вырезка о конкурсе фотографов пятнадцатилетней давности, на котором белогривая кобылка выиграла новенький штатив. Прохожие останавливались, внимательно рассматривали каждое фото, активно обсуждали его между собой. Пони уже вплотную подошла к внезапной выставке своих самых откровенных работ. Толпа затихла. Пони-фотограф поняла, что все сейчас смотрят именно на нее. Еще секунда… две… три. Толпа взорвалась аплодисментами. Десятки радостных глаз, десятки улыбок приветствовали Фотофиниш, благодарили за ее работу, за те эмоции, что она смогла передать сейчас через свое искусство. Сердце голубой пони снова ожило, начало быстро наполняться энергией, надеждой на будущее вдохновение и культурный рост. Среди толпы она заметила знакомую фигуру, постепенно удаляющуюся от нее.
— Джером! – Фотофиниш догнала рослого вороного жеребца с кремовой гривой. – Где ты был!
— Я пытался помочь тебе. – нервно пробормотал он. – Как вижу, тебе стало лучше.
— Так это все был ты? – изумленная пони отошла немного назад.
— Да. — теперь в его голосе заиграла уверенность. – Я видел, как тебе плохо. Я просто не мог оставаться в стороне. Знаешь…
— Я все знаю. – Фотофиниш попыталась обнять его, но была отвергнута.
— Я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя. Точнее, любил все это время.
— Я…
— Ты прекрасно указала мне на мое место тогда, четыре дня назад. Я не ровня тебе, ты слишком умна и талантлива, чтобы быть со мной. Конечно, мне… тяжело было принять этот факт, но ведь от правды не убежишь. Я просто решил… Если мне удастся помочь тебе с решением твоих проблем, то мой конфуз будет искуплен.
— Какой?
— Я пытался поцеловать тебя тогда, а ты меня ударила. Ты была права, Фотофиниш. Прощай.
— Подожди! – кобылка чуть ли не бросилась ему под копыта. – Я хочу сказать тебе…
— Прости. – Джером убыстрил шаг, оставив пони далеко позади себя.
— Я люблю тебя! — Фотофиниш опустошенным взглядом провожала удаляющуюся фигуру рослого жеребца.
День пятый. Эпилог.
Холод прошел. Над тихими улочками старого города повисла приятная теплая погода. В воздухе пахло свежестью после страшной ночной грозы. Дворники ворчливо убирали с мостовых упавшие ветки и листья, стекали в сточные люки последние ручейки дождевой воды, не успевшие иссякнуть на протяжении всего дня. Вечер выдался необычайно красивый. Полное облаками небо выкрасилось в приятный рыжевато-розовый цвет. Слегка дул ветерок, разнося по городу пение припозднившихся птичек и шелест мокрых листочков.
На улице царил переполох. Вокруг просторного желтого такси крутились пони с чемоданами, свертками, альбомами и записными книжками, сложенными в маленькие коробочки. Голден Гласс, сильно натужившись выгружал вещи из квартиры вниз, к подъезду. Клауди с присущей ей щепетильностью раскладывала их по машине настолько удобно, насколько это возможно. В этом помогала ей и Фотофиниш. Она была одета по-походному удобно, будто собиралась в долгую дорогу.
Так и есть. В ее неприкрытых очками глазах читалась некоторая эйфория, вкупе с ужасной, давящей грустью разлуки. Баррен Бридлток расстроенно курил в стороне, иногда не в силах сдержать скупую мужскую слезу. Он боялся даже повернуться в сторону уезжающей кобылки. Он был чувствителен, как и многие музыканты, хоть на его жизнь и легло много трудностей и незаслуженной критики. Фотофиниш же вела себя совершенно спокойно и доброжелательно.
— Только не разгромите мне все тут. Я вас Знаю. – голубая пони добродушно усмехнулась, похлопав пегаску по плечу.
— Еще раз огромное спасибо вам, мисс Фотофиниш. – распинался Голден Гласс. – Такой подарок воистину очень щедр.
— Главное, чтобы тебе и моей девочке было здесь хорошо. А за меня можете не волноваться. Фэнси Пэнтс продаст мой дом, и я смогу нормально обустроиться на новом месте.
— Вот уж никогда бы не подумал, что ты можешь принимать такие дерзкие решения. – расстроенно промычал Баррен. – Я так рассчитывал на то, чтобы погостить у тебя какое-то время, я так скучал…
— Тогда, может, поедешь со мной? – заманчиво спросила голубая пони. – Я знаю одну деревушку у моря. Уверена, ты соберешь там кучу песен.
— Даже не знаю, — покраснел композитор, — это так неожиданно… Но, пожалуй, я соглашусь! – Смурное настроение серого жеребца в один момент переменилась на почти детский восторг.
— Правильно, правильно! – добавила Клауди. – Поезжайте. Вы даже не представляете, как там здорово!
— Клауди! – окликнула ее голубая кобылка. Не успела пегаска повернуться, как тут же оказалась в ее объятиях. – Я… буду скучать по тебе, родная. Все это время ты была мне словно дочерью. Счастья тебе… Твоя мама гордилась бы тобой.
— Я люблю тебя. – бледно-желтая пони сильнее прижалась к опекунше, по ее щеке прокатилась маленькая прозрачная слеза.
— Что же… — Фотофиниш последний раз окинула взглядом новоиспеченную пару. – Живите счастливо, не забывайте меня. Возможно, и я заеду к вам на недельку другую погостить, если время позволит. Здесь меня больше ничего не держит. Я поняла, что теперь я могу творить, не опираясь на чужое мнение, я поняла, что ты, Клауди, уже совсем взрослая и сама построишь свою жизнь, Гласс позаботится о себе… Со всеми долгами и работами я рассчиталась… — все застыло в странном молчании. Пони смотрели друг на друга с грустью, еле сдерживая эмоции. Вот он – момент расставания. Фотофиниш еще раз полностью оглядела свою ненаглядную Клауди, которую она отпускала в свободную жизнь. Вот и все, обещание выполнено. Теперь её девочка действительно нашла свое счастье, которое только предстоит найти пони-фотографу. Не то, чтобы она завидовала… Даже если она и испытывала хоть каплю зависти, она была бы белой, радостной. — Теперь в добрый путь?
— Вы ангел! – растрогавшийся Голден Гласс ласково обнял пони-фотографа.
— Ну, что ты… — Фотофиниш села на заднее сиденье такси. За ней же мигом юркнул осчастливленный предстоящим путешествием Бридлток. Двери автомобиля тихо захлопнулись.
Клауди и Гласс еще долго бежали за машиной, улыбаясь сквозь слезы, крича в дорогу приятные напутствия, благодарность, признания в любви. Фотофиниш выглядывала из открытого окна, махала копытом провожающим, улыбалась, иногда смахивая слезы. В конце концов, такси набрало скорость и их силуэты стали уменьшаться, уменьшаться, уменьшаться… Фотофиниш ехала в новую жизнь. Только теперь она поняла, чем же помогал ей Джером на протяжении всех этих дней. Он дал ей возможность попрощаться с прошлым, отпустить старое и открыть себя для что-то новое, пусть это даже и возвращение на родину. Она ехала в неизвестность, она не знала, увидит ли она еще эту парочку, забудут ли они свою ворчливую покровительницу, подарившую им собственную квартиру, будет ли в её жизни Баррен, встретит ли она Джерома… Фотофиниш была уверена на все сто процентов, что все будет хорошо, и все будут счастливы.
А мимо проносились дома, пони, идущие с работы в свои квартиры, кафе и рестораны, из которых доносилась музыка…