Основы

Основы

Грива Скуталу трепалась на ветру от мощных взмахов крыльями, все быстрее несших кобылку к насыпному трамплину. Миг спустя, она взмыла в воздух. Бедра пегаски поднялись с сидения, и задняя нога толкнула велосипед по кругу. Крепче вцепившись в руль, она с улыбкой считала обороты. Второй, третий, четвертый...

На пятом копыта заняли прежнее место, аккуратно поймав педали, как только колеса коснулись земли за пределами второго трамплина. Пегаска победно крикнула и развернулась для второго прыжка, яростно набирая крыльями скорость.

Вау, это было круто!

Ухмыльнувшись, Скуталу снова ринулась в небо. В этот раз она оттолкнулась всем телом, закрутив несколько быстрых сальто в воздухе, затем выровнялась, и схватила руль за миг до того, как колеса достигли земли. На встряску от удара она внимания не обратила, увлекшись победным смехом.

Святые подковы, и я свои трюки считала крутыми.

Брызги грязи разлетелись по сторонам, когда кобылка развернулась к последнему, самому длинному трамплину. Зубы стиснулись. Сердце бешено забилось в груди. Кобылка склонилась к рулю, готовая вложить все свои силы в последний рывок.

«Гони, Скут, гони!»

Велосипед въехал на земляную насыпь и, встав на дыбы, устремился вверх по склону. Крылья Скуталу слились в размытое пятно, а глаза напряженно прищурились от обжигавшего лицо ветра.

Она прыгнула, тут же раскрутив велосипед. Полностью отпустив руль, пегаска растопырила ноги во все четыре стороны и работая лишь одним крылом завертелась в обратную сторону. Мир вокруг терял резкость, но ее взгляд оставался прикованным к железной раме. Один поворот, два, три...

Передняя нога потянулась обратно к рулю, а задние опустились к педалям.

Передняя нога застряла между сидением и колесом. Задние зацепились за руль.

— Черт!

Скут!

Кобылка бешено закружилась в воздухе, стремясь на неизбежную встречу с манящей землей. Рыжие крылья раскрылись, взмахнули один, два раза, но обмякли в середине третьего, когда тело впечаталось в мягкую грязь. Удар о колесо отдался звоном в голове, заглушившим крушение, превратившее пони с велосипедом в груду железяк и перьев.

По­началу она лежала неподвижно, увязнув в стальных прутьях, словно в объятьях любимого. Любимого, что зачастую оставлял ей пару синяков и ушибов, но от того не менее близкого.

Малая, ты как? Грохнулась не хуже чем я на тренировках. Дай­-ка мне осмотреть тебя.

Охнув, Скуталу выбралась из настойчивых объятий велосипеда и уселась на землю. Она подвигала задними ногами — боли нет. Затем слегка размяла переднюю — та немного ныла, но ничего серьезного. Однако, шине удалось содрать кожу чуть выше запястья, и капельки крови понемногу выступали меж рыжих шерстинок.

А, всего лишь очередной сувенир на дороге крутости. Заживет.

Пегаска просияла и кивнула, напоследок почесав трофейную рану. Еще один день из жизни сорвиголовы. Подняв велосипед, она развернулась к трамплину. Тот гордо возвышался над ней, своей солидностью и важностью вынудив кобылку повесить нос.

— Задира, — ворчала она.

— Не парься, Скут, в конце­концов ты осилишь этот трюк. Ты должна! Смогу ли я иначе называть тебя своим земным воплощением?

— Не бойся, Рэйнбоу, — раздула грудь кобылка, — я в лепешку расшибусь, но доведу его до конца.

— Вот это настрой! Только не переборщи, ладно?

На этой ноте Скуталу тяжело вздохнула и направилась к велопарковке. Вкопытную дотолкав велосипед, она пристегнута его к стальной трубе и взяла новенький самокат. Кобылка тепло улыбнулась при виде родных красно­белых цветов, только начинавших тускнеть от времени. Рыжее копыто коснулось шины, что пылала в центре огненного шара. Уже не столь ярко как настоящее пламя, но пегаска не смогла сдержать улыбку при одном лишь взгляде на нее.

— Мне думается, ты переросла эту малышку. Да и какая же кьюти­ринка без подарка?

— Эй, Скуталу!

Пегаска вытряхнула из головы все мысли и повернулась на голос бежавших к ней Эпплблум, Свити Бэлль и Спайка.

— Привет, ребят, — она нагнулась к рулю и ухмыльнулась. — Чем маетесь?

— Мы... мы везде искали тебя, — запыхавшись ответил Спайк, упершись лапами в колени. Взрослеющий дракон вымахал чуть выше троицы, и его ломавшийся голос наполнился непривычным уху басовитым тоном.

— Дай... выдохнуть...— выдавила из себя Свити, чьи длинные кудри ниспадали до уровня плеч. Ее безупречно чистое желтое платьеце было смято и заляпано землей, как итог бурного приключения этим утром, в которое наверняка и втянули кобылку. Даже микрофон на боку едва виднелся под слоем грязи.

— Ого, ребят, — Скуталу тряхнула головой, — Где вы вообще лазили? Болото Фрогги Боттом вброд перешли?

Потрепанной не выглядела лишь Эпплблум, закатившая глаза:

— Вот гляжу я на их чумазые лица, и задаюсь тем же вопросом. — Земная пони уступала подругам в росте, однако имела натренированную фигуру: с такими мышцами пара нелепых сантиметров была ей ни к чему. На голове покоилась ковбойская шляпа, которая невероятно походила на сестринскую и отличалась лишь своей новизной. Эпплблум тоже испачкалась в земле, но гораздо меньше остальных, из-за чего пустота её бока была прекрасно заметна.

— Ура, я нашлась. — Скуталу обвела ногой полосу препятствий. — Включи вы голову, могли и сразу догадаться, где меня искать. Так что случилось?

Свити закончила гонять ртом воздух и выкрикнула: — Время пришло!

Кровь в жилах сковал лед. Прищурившись, пегаска презрительно хмыкнула и взглянула на подруг:

— И вы мчались через весь Понивилль, просто чтобы сказать мне это?

Сжав кулаки, Спайк одарил ее свирепым взглядом: — Что значит «просто»? Это важно!

Уши Эпплблум печально опустились, когда она посмотрела на подругу: — И ты даже не навестишь ее в больнице?

— Нет, — Скуталу отвернулась, сжав покрепче рукояти на руле. — У меня есть дела по­важнее.

— Поважнее? — дракон ухватил ее за секунду до рывка, — этот день может стать самым важным в твоей жизни!

— Ничего ты не понимаешь, — процедила сквозь зубы кобылка и обернулась, разделив его презрение. — Пусти меня, Спайк.

— Ну же, Скут, — копыто Свити легло на рыжее плечо, а в глазах читалась мольба, — Рэйнбоу просила нас привести тебя. Она хочет, чтобы ты была с ней.

— А я не хочу! — Скуталу стряхнула копыто и уставилась на Спайка, от такой резкости выпустившего хвост, — Я не хочу в этом участвовать. Большое спасибо что озаботились, но лучше бы оставили меня в покое.

Кобылка снова схватилась за руль, но путь преградила Эпплблум.

— С дороги, ЭйБи.

— Нет, — земная пони оперлась на раму и взглянула в глаза подруге, утешительно продолжив: — Пожалуйста, Скут. Мы знаем, каково тебе, но если б ты­-
— Не надо ко мне примазываться!

Скуталу взмыла вверх, поднявшись над друзьями:

— Никому из вас не понять, каково мне, и нечего доказывать обратное.

Спайк топнул, яростно рыкнув:

— Эй, вообще-­то, я тебя отлично понимаю! Ты встречала хоть одного дракона в городе, кроме меня?

Пегаска ринулась вниз, встретившись с ним лицом к лицу: — Тебе Твайлайт мало, а?

— А вот ее втягивать не смей.

— Ребят! — Свити влезла между друзьями, — Мы ведь уже говорили об этом.

— Ну же, Скуталу, — взывала Эпплблум, крепко прижимая шляпу к груди, — Прошу? Ты ведь знаешь, как сильно Рэйнбоу ждет тебя.

— Нет, нет, нет, нет, нет. Просо оставьте меня!

Резкий взмах крыльев унес Скуталу высоко в небо. Голоса друзей доносились ей вслед, но кобылка лишь сильнее сжимала зубы. Она бросила их в море собственного гнева, и яростно размахивая крыльями, устремлялась за облака. Ей было все равно, что взрослые так не решают своих проблем. Сбежать от них, сбежать от известий, что время уже пришло, — вот в чем был смысл.

— Не думай об этом, Скут, — ворчала пегаска. Она разогнала всех бабочек у себя в животе и позволила мозгам медленно кипятиться в пламени отчаяния. Главное — не думать, иначе приходят дурные мысли.

Постепенно взмахи утратили резкость, а облака проплывали мимо все медленней. Кобылка опустила взгляд на свою тень, лишь немного опережавшую ее.

Скут, у тебя получилось! Посмотри вниз, ты летишь!

Сквозь слепую ненависть проскользнула улыбка, озарившая губы пегаски. Она прогнала кипящий жар из головы, остужая сознание, как холодным ветром вокруг.

Я знала, малая — ты сможешь. Всегда в тебя верила. А теперь...

Скуталу резко накренилась и нырнула вниз, насквозь пробивая мягкую стену из кучевых облаков.

...посмотрим, на что ты теперь способна!

Сложив крылья, кобылка вошла в штопор, с головой окунувшись в бархатное море. Она опускалась все глубже и глубже под тихие волны, а намокшая грива трепалась за ней на ветру. Наконец, пегаска прорвала пелену облаков и вынырнула высоко над стремительно приближавшимся лесом. Она распахнула крылья и слилась с порывами ветра, качаясь, кувыркаясь и вертясь как юла по синим просторам небес.

Быстрее.

Ну же, Скут, ты можешь лучше!

Она закладывала лихие виражи, резко устремлялась к солнцу и кружилась в отработанном падении, казавшимся совершенно неуправляемым. Щипавший глаза ветер вынудил моргнуть один раз, второй. На третий пегаска взмыла вверх над вершинами деревьев, защекотавших листвой живот. Восторженный смех вырвался из груди от чистого, насыщенного адреналина и буйства жизни в каждой клеточке ее тела.

Вот это и вправду круто! Не так круто, как мои трюки, но довольно-­таки круто.

Шоу продолжалось: Скуталу все быстрее била крыльями, набирая скорость, все сильнее заостряла свои виражи, все ближе подлетала к тонкой грани между грандиозным выступлением и ужасным крушением. Солнце над головой ускорило свой ход, словно Селестия по­скорее хотела завершить этот день.

Легкое жжение в крыльях сменилось болью, и Скуталу смаковала ее, встретила как старого друга. Она тянула кобылку за собой, подначивая узнать предел своих сил. Однако она и напоминала, что этот предел близок, что он осязаем и непременно размажет пони в лепешку.

Я падаю часто, да, но падала бы еще чаще, если б не знала когда остановиться.

Сустав крыла заметно напрягся.

Твои крылья — твои друзья. Прислушивайся к ним.

Пегаска вышла из крена гораздо ближе к траве, чем хотела, с трудом вдохнув от неожиданности.

Если не будешь слушать друзей, то пожалеешь об этом. Навсегда.

На сегодня хватит.

Скуталу сбавила обороты, сдавленно выдохнула и утерла пот со лба. Постепенно сбрасывая скорость, она приземлилась на одинокое облако, висевшее на краю Вечнодикого. Издав тихий стон, пегаска расправила жгущие крылья, потянулась и сложила их.

Молодчина, малявка. У тебя это в крови. Продолжай в том же духе, и однажды, кто знает, достигнешь половины моих успехов.

Разминая плечи, кобылка улыбалась во весь рот, когда остатки боли в ее мышцах сменились на легкую щекотку. Она вытянула левое крыло вперед и осмотрела: дикий полет растрепал перья подобно гриве после неспокойного сна. Наверняка в волосах творился полный хаос, но ей было все равно. Она наклонилась к крылу и бережно принялась расправлять перья, зубами поправляя их одно за другим.

Я знаю, как слащаво это звучит, и что пони вроде Флаттершай просто хотят казаться «милыми» — да хватит ржать, это и вправду важно!

Постепенно перья выстроились в стройные, аккуратные ряды. Скуталу сложила крыло, поежилась от ноющей боли, и принялась за второе.

Уход за крыльями важен не только для красоты. Вот моя бабушка их не чистила, и умерла в расцвете сил. Я серьезно. У нее рак крыльев нашли.

Наконец, последнее пёрышко встало на место, и Скуталу развернула крыло к солнцу. Теплые лучи проходили меж кончиками перьев как через сито, окутывая их оранжевым сиянием.

Заботься о своих крыльях, и они позаботятся о тебе.

Не обращая внимания на приятную боль, она сложила крыло и с улыбкой взглянула на солнце. Светило все ближе опускалось к горизонту. Пегаска вздохнула и улеглась на живот, расслаблено нежась в тепле.

Нет ничего лучше хорошей тренировки, а, малая?

— Лучшее чувство на свете.

Скуталу довольно развалилась на облаке, медленно закрыла глаза и улыбнулась. Призрачное крыло коснулось ее спины. Ощущение вознесло пегаску на седьмое небо от счастья: гораздо выше, чем облако под ней.

Не переживай, Скут. Нас многое ждет впереди, обещаю.

Она могла лежать так весь остаток дня, радуясь теплу и одиночеству.

К несчастью, поблизости раздались непрошеные хлопки крыльев. Облако пошатнулось, и кто-то приземлился рядом. Пегаска не подняла взгляда, а лишь сильнее съежилась.

— Я уже весь город в поисках тебя облазил.

Отрешенность на ее лице сменилось угрюмостью:

— Уходи.

— Где ты была? Рэйнбоу ждала тебя.

— Мне фиолетово, — не открывая глаз, отдернула она голову. — Я не пойду.

На пару секунд воцарилась тишина, и кобылка понадеялась, что гость уйдет.

— Скут... Я знаю, что тебе грустно, но, прошу, не вымещай это на Рэйнбоу.

Пегаска тут же вскочила и встала нос к носу с Соарином:

— Просто оставь меня! Это ты во всем виноват, и я не хочу с тобой говорить!

Жеребец отстранился, не отводя ошалевого взгляда:

— Я знаю. Я понял. Но-
— Ничего ты не понял! — Скуталу повернулась к нему спиной и уставилась на горизонт, сердито растопырив крылья. — Сначала мне пришлось мириться с тобой, а теперь с этим. Да что я тебе сделала, а?

Наконец, в голосе Соарина зародилось пламя:

— Рэйнбоу хотела этого не меньше моего. Она счастлива, но ты ходишь обиженной. Прекращай вести себя как жеребенок и прими это как данность.

— Нет, — кобылка замотала головой. — Не хочу принимать. Хочу, чтобы все стало как раньше, до твоего прихода.

— Ты одна на всю Эквестрию, кто не счастлив за нас!

— Мне до лампочки вся Эквестрия!

Скуталу сорвалась с места и на дрожащих копытах повернулась к жеребцу, оскалив зубы. Она уставилась на него, на стройное тело и красивые черты, мягкое лицо и грозное выражение на нем. Странно было видеть пегаса злым, словно его лицо не было создано для таких эмоций.

Кобылка больше не могла этого терпеть.

— Слушай, просто проваливай.

Пегас прищурился напряженно приоткрыл крылья:

— А как же Рэйнбоу? Притворишься, будто ее нет? Станешь избегать, после всего, что она для тебя сделала?

Невольно рыкнув, пегаска стремглав промчалась мимо него:

— Проваливай, я сказала!

Она сковывала ее грудь, от чего боль в ее сердце казалась еще сильнее, еще реальней. Скуталу не озаботилась проверить, отправился ли пегас за ней. Видимо, нет. Соарин легко догнал бы ее, но по природе своей не любил надоедать. Если не считать этой небольшой вспышки злобы, то он вообще никак не проявлял себя за время всего злоключения.

«Злоключение». Подходящее слово.

В уголках глаз проступили слезы, но кобылка убеждала себя, что это от боли в крыльях и ветра, нещадно жгущего лицо.

Усталость дала о себе знать довольно быстро, и вскоре кобылка приземлилась на ближайшее облако. К тому времени она долетела до центра Понивилля, но вместо улыбки такая прыть вызвала лишь хмурую гримасу. Пнув облако, она улеглась... и опустила взгляд больницу, до которой было ногой подать.

Тысячи игл и булавок впились ей в сердце. Она отвернулась и стиснула зубы, желая, чтобы мир прекратил ей напоминать о грядущей потере. Солнце давно окрасило город в рыжие тона, и пегаска с нетерпением ждала полного заката. Может, стоило пойти домой... где ее пони-будь обязательно подкараулит.

Ну же, малая, выше нос. Это вовсе не конец света.

Скуталу поморщилась и, свернувшись клубочком, спрятала мордочку под крыло.

Да ладно тебе, хватит дуться. Мир?

— Замолчи.

На мгновение воцарилась тишина, и только будничный шум города доносился снизу. Столько пони общаются, ссорятся, размеренно проживая дни. Их блаженным умам нет до пегаски никакого дела. Все в точности как и должно быть.

Скут, это ничего не меняет.

Она напряглась и передернула крыльями:

— Замолчи, я сказала.

— Ох, но я ведь и слова не сказала... но ладно.

— А?

Подняв голову, кобылка увидела знакомую пегаску, парившую неподалеку от облака:

— Флаттершай?

В ответ пони слабо улыбнулась:

— Как ты, Скуталу?

— Нормально. Просто хочу побыть одна, — тут же нахмурилась она.

— Ох, — Флаттершай неловко похлопала копытами и опустила взгляд на вечерний город. — Ты уверена? То есть, если хочешь поговорить-
— Не хочу, — заерзав по облаку, пегаска отвернулась, но перед взором опять возникла больница. Иглы впились вновь, и пони резко зажмурилась, — Конские перья, почему этот день не кончается?

— Тебя явно что-то беспокоит, — приземлившись рядом, сказала Флаттершай.

— Я не хочу говорить о Рэйнбоу Дэш, понятно?

Розовогривая пони придвинулась ближе, стараясь заглянуть кобылке в глаза:

— Тогда о чем ты хочешь поговорить?

Застонав, Скуталу снова отвернулась:

— Ни о чем! Не хочу я слушать, что Рэйнбоу по мне скучает, не хочу знать, почему ты считаешь меня хулиганкой, и мне уж точно не интересно, как хорошо ты меня понимаешь.

Она напряглась в ожидании ответа. Была надежда, что его не последует. Была надежда, что Флаттершай как всегда отступит и оставит пегаску наедине с мыслями. Так лучше для всех.

— Ты любишь ее.

Сердце налилось свинцом и от волнения скрутило живот. Слова эхом отдались в голове, опутывая язвительные ответы и запихивая из обратно в глотку. Кобылка взглянула на Флаттершай, сидевшую напротив, свесив уши. Губы впустую шевелились, не выдавая четкого ответа.

Пони напротив улыбнулась:

— Пускай и не полностью, но я тебя понимаю.

Уставившись в небо, Скуталу прикусила губу, обдумывая ее ответ. Наконец, она повернулась обратно:

— О чем ты вообще?

Улыбка заметно погрустнела:

— Ты боишься потерять ее, верно? Ты хочешь, чтобы она всегда была рядом?

Сердце Скуталу сжалось. Она кивнула. Ее вдохи становились прерывистее и глубже, а из глаз норовили хлынуть слезы. Это неправильно. Так не должно быть. Было лучше, когда никто ее не понимал...

Флаттершай прислонилась лбом к рыжей головке:

— Все в порядке, — ворковала она. — Злиться нормально.

— Она перестанет меня замечать, — шептала пегаска, — Я хочу, чтобы она замечала меня.

— Я тоже хотела, — мягкие копыта легли ей на плечи, дополнив уют теплого лба, — И долго не могла смириться с переменами.

Скуталу отстранилась и протерла глаза, мысленно ругая себя за плаксивость:

— Т-ты ведь не взаправду понимаешь меня? А просто п-пытаешься успокоить.

— Как бы я этого хотела, — отвернулась Флаттершай, спрятав глаза за ухоженной гривой.

—Ага, конечно, — Скуталу опять отвернулась. — Не знаю что с тобой случилось, но у меня все иначе.

— Мне тоже было одиноко.

У кобылки защемило в груди от волнения:

— О ч-чем ты?

— Единственный жеребенок в семье, — призналась Флаттершай, — Мама весь день на работе, в больнице, и мы с ней общались мало. Поневоле затоскуешь, верно?

Пегаска не поверила своим ушам. Медленно повернувшись к Флаттершай, она уставилась на нее:

— Т-ты... — выдавила Скуталу через ком в горле.

Желтое копытце выводило круги на поверхности облака, и его хозяйка не спешила поднимать взгляд:

— Тебе становится неуютно спать в пустом доме. И даже папин приход помогает лишь первое время. Когда я встретила Рэйнбоу в летном лагере... ну, ты знаешь, каково это. Какие надежды просыпаются внутри.

Пони ненадолго затихла, не решаясь потревожить онемевшую пегаску. Вскоре, ее дыхание выровнялось, тело заметно расслабилось, и она кивнула:

— Лучшее событие в моей жизни. Я познакомилась с той, кто заботилась обо мне.

Флаттершай кивнула:

— Кто помогла бороться со страхами.

— Кто развеяла одиночество по ночам.

— Кто всегда могла приютить.

С пониманием посмотрев друг другу в глаза, они произнесли в унисон:

— С сестрой.

Скуталу замотала головой:

— Но ты ведь не теряла ее. Вы все еще дружите.

Флаттершай снова склонила голову, а ее плечи опали так низко, что, казалось, она увязнет в облаке:

— Дружим, в каком-то смысле. До появления Твайлайт мы проводили много времени вместе. Были не разлей вода после того, как Рэйнбоу заступилась за меня в летном лагере.

Удивленно наклонив голову, Скуталу почесала подбородок:

— Как это, «до появления Твайлайт»?

Голубые глаза взметнулись к ней:

— Ты умеешь хранить секреты?

Рыжая пони отстранилась, очумело взглянув на Флаттершай:

— Э... конечно.

— Хорошо, — пони лучезарно улыбнулась и окинула взглядом вечерний город, остановившись на больнице. — Став носительницами элементов, мы стали реже видеться. Гораздо реже. Рэйнбоу ждало знакомство с четырьмя новыми подругами.

Нахмурившись, Скуталу пнула облако:

— Я знаю, какого это. Небось, ты сильно расстроилась, а?

— Мне и вправду стало грустно, — желтое копытце легонько поправило гриву, — Конечно, девочки навещали меня, но это было не то.

— Ага, — Скуталу взглянула на больницу, вновь приютив бабочек в животе. — Эпплблум и Свити Бэлль тоже приходили. Со Спайком вместе. Они пытались поддержать меня.

— Но ты не поддержки хотела, верно?

Едкая усмешка сошла с губ рыжей пегаски:

— Я хотела быть с Рэйнбоу.

— И тебе становится только хуже, — пробормотала кобылка. — Все больше пони пытается подбодрить тебя, но никто из них не понимает в чем дело, так ведь?

Ответом был кивок. У кобылки крылья сводило от пережитого за эти несколько месяцев:

— Они не мечтали годами о той, с кем можно поговорить и спросить совета.

Что-то коснулось ее плеча. Подняв взгляд, она ожидала увидеть желтое крыло, укрывшее ее спину.

Но вместо этого, ее взору предстала Флаттершай, смотрящая вдаль. Ее поза была стойкой, а крылья полураскрыты и напряжены. Этот вид настолько отличался от всего «Флаттершаистого», что Скуталу невольно отступила, силясь понять увиденное.

— Меня это утомляло. Бесило, — сквозь зубы шипела пегаска. — Они лишь болтали без умолку, но никто не понимал. Рэйнбоу не понимала. И я копила все это в себе, готовая в любой момент сорваться.

— Ты? — глазела Скуталу на незнакомую ей пони, чья грудь грозно вздымалась, а глаза неестественно сверкали. — Ч... и что ты сделала?

— Сорвалась, — заметно остыв, пегаска снова присела на облако и медленно сложила крылья. — В прошлом году, после Гала... Я не выдержала, — ее лицо покрылось румянцем, а губы сложились в неловкую улыбку. — Полагаю, ты слышала о моей скромной размолвке с животными?

— Дааааа, — рыжая пони отвела взгляд и нервно почесала затылок. — Слышала уж.

Флаттершай кивнула и снова посмотрела на больницу:

— Все мои чувства, все, что скопилось во мне, в конце концов вырвалось наружу, однако направилось не туда. Я жаждала любви от животных, потому что искала равноценной замены. Я поняла это после Гала... и через пару дней решила поделиться с Рэйнбоу всем, что пережила за последний год.

Скуталу фыркнула и тоже взглянула на здание:

— Она, наверное, тебя отшила. Прям как меня.

— На самом деле, она отнеслась с пониманием, — с неисчерпаемой теплотой улыбнулась Флаттершай. — Поговорив с ней, я поняла что проблема все это время скрывалась во мне самой. Рэйнбоу вовсе не променяла меня на новых друзей. Мне пришлось смириться, что я не смогу больше занимать все ее свободное время.

Рыжие крылья встрепенулись:

— Я не занимаю все ее свободное время!

— Но хотела бы.

— Я...— пегаска запнулась. Ее уши встали торчком, глаза пару раз моргнули. Пони напротив смотрела на нее, не улыбаясь, не хмурясь... просто смотрела.

Резко отвернувшись, Скуталу печально склонила голову и повесила уши:

— Я всегда хотела быть с ней рядом.

Ее плеча коснулось копыто:

— И ты будешь, Скуталу. Ты навсегда останешься ее маленькой сестренкой.

— А тебе-то откуда знать, — кобылка смахнула копыто, — Она ведь не друзей новых завела. Все совершенно иначе.

— Оттуда, что ты одна из самых важных пони в ее жизни.

Рыжая пони могла поклясться, что услышала, как екнуло ее сердце. Она изо всех сил сдерживала слезы, не давая им хлынуть из уголков глаз:

— Т-ты... ты в этом уверена?

Флаттершай подошла к ней, и ободряюще потерлась о щеку:

— А почему бы тебе самой не спросить?

— Я... — Скуталу взглянула на улыбавшуюся пони, потом на больницу. Закат окрасил ее в светло-оранжевый цвет: стены и окна буквально сияли в свете солнца. Казалось, будто она зазывала пегаску к себе.

— Но мне страшно.

— И это нормально, — пони с улыбкой указала на здание. — Но пока не спросишь — не узнаешь наверняка.

Уши встали торчком, уловив шелест перьев:

— Ты куда?

— Домой, — пегаска обернулась напоследок, все так же тепло улыбаясь. — Я уже навещала Рэйнбоу сегодня... да и ты наверняка хочешь побыть одна.

Изящно и тихо взлетев, она скрылась под покровом облаков. Скуталу оставалось лишь молча смотреть ей вслед, чуточку завидуя мастерству кобылки. Рыжая пони мчалась в небе словно скорый поезд... а Флаттершай парила как перышко. Пегаска признавала свою любовь к большим скоростям, но всегда мечтала освоить эту технику.

Представить себе не могу, какого это — летать, как Флаттершай. Замечала, насколько она изящна? Этому за пять минут не научишься.

И при этом желтая пегаска всегда считала себя слабым летуном.

Она не слабая. У нее стиль такой.

Сильно тряхнув головой, Скуталу уставилась вниз, на больницу. Ей надоел этот голос в голове. Услышать его вживую было бы гораздо лучше.

Время шло. Солнце село за горизонт, и на небе показался месяц. Пони входили и выходили из больницы под печальным взглядом пегаски. Она приметила своих друзей, друзей Рэйнбоу. Они казались радостными, будто все в порядке. Для них так оно и было. Они могли поболтать с братьями и сестрами или вернуться домой к родным их сердцу пони, а, может, и пригреться под родительским крылом.

Последнюю пару лет Скуталу тоже могла. Это было так здорово...

Опять ты дуешься.

— Не дуюсь я, — склонив голову, надула губы кобылка.

Еще как дуешься. Меня не проведешь, малая, я слишком хорошо тебя знаю.

— Лучше б ты заткнулась.

Лучше б ты пришла ко мне и все рассказала.

Скуталу вздохнула, нехотя расправляя крылья:

— Ладно, ладно.

Она взлетела, медленно паря на городом. С каждым взмахом груз на ее сердце становился все тяжелей. Приземистое и неуклюжее здание больницы терпеливо ждало ее. Словно громадная жаба, готовая в любой момент схватить языком хрупкую муху, коей ощущала себя пегаска. Ничего против жаб она не имела, но сравнение было жутким.

Зависнув над зданием, она оглядела десятки окон, словно глаза, сиявшие в темноте. Некоторые гасли прямо перед ней. Должно быть, часы для посещений давно кончились.

Однако Скуталу занималась с мастером, и Рэйнбоу мастерски не только летала.

Кружа над зданием, кобылка пыталась отыскать нужную ей палату. Найти ее снаружи было нелегко, но через пару кругов пегаска нырнула к окну, которое вполне обоснованно считала верным. Прильнув копытами к стеклу, она заглянула внутрь и тут же осознала промашку. Рыжая пони спустилась на этаж вниз, и в качестве награды ей предстала радужная грива, торчащая из под одеял.

Скуталу робко толкнула окно, и оно с легкостью поддалось. Проскользнув внутрь, она вновь задалась вопросом: почему же Рэйнбоу так хорошо умела, а, главное, любила входить через окна? Она спросила ее однажды, но та уклонилась от ответа. Оставалось лишь догадываться, что это как-то связано с ее буйным детством.

Как можно осторожнее прикрыв окно, пегаска вздрогнула от тихого стука. Однако Рэйнбоу не шевельнулась, как и Соарин, дремавший на соседнем диванчике. Сердце сжалось в груди, а плечи заметно опали, когда Скуталу взглянула на свою наставницу. Теперь, когда возможность наконец представилась...

Кобылка протянула дрожащее копыто к пони в больничной койке, но не решалась дотронуться до ее плеча.

Чего же ты ждешь?

Отдернув ногу, Скуталу прижала ее к груди. Соблазн распахнуть окно и улететь был огромен. Рэйнбоу ведь нужен отдых, верно? Сейчас время неудачное, она может и потом ее навестить. Да... потом, когда пегаску выпишут. Скуталу повернулась к окну-
И тут же застыла, скользнув взглядом на небольшую прикроватную тумбочку. У края стояла фоторамка, обращенная стеклом к кровати. В голове кобылки бешено метались мысли об объекте ее неотрывного внимания. Что же так привлекало в этой рамке? Она ведь даже не знала, что там на фотографии.

Но хотела узнать.

Прикусив губу, Скуталу взяла рамку. Она зажмурилась и повернула ее картинкой к себе, не в силах объяснить бешеный ритм сердца.

Копыта тряслись. Почему они так тряслись?

Глаза открылись, и кобылка изумленно ахнула.

Она смотрела на саму себя.

На Скуталу, около года назад, в Сахарном Уголке. В свою кьюти-ринку. Праздник стал для нее сюрпризом, ведь обычно его устраивали родители жеребенка, а отец не планировал возвращаться еще примерно три месяца.

Все это заслуга Рэйнбоу. Она все устроила и оплатила. Даже готовясь к свадьбе, она нашла время. Пегаска стояла рядом, улыбаясь так широко, будто вечеринка была в ее честь. По другое копыто находился Соарин, по виду не менее гордый. Кобылка посередине выставила напоказ новенький самокат и казалась самой счастливой пони на свете.

Слезы вернулись. Они струились ручейками по рыжим щекам. Скуталу долго рассматривала фото, заново переживая запечатленную на нем радость. Оно идеально. Пинки превзошла себя в тот раз.

Вернув рамку на место, пони отвернулась, пытаясь смахнуть слезы с лица. Когда зрение прояснилось, у стены показалась кроватка с высокими стенками. Радость тут же угасла, подобно тонувшему кораблю, а живот свело. Глубоко дыша, кобылка приблизилась.

Жеребенок был совсем крошечным. Просто... неописуемо крошечным. И полностью завернутым в клубок голубой ткани.

Голубой.

Значит, все-таки жеребчик.

Пегаска взялась за поручни и уставилась на новорожденную кроху. Жеребенок мирно спал под теплым светом медицинской лампы. Разумеется, его шерстка была голубой. Ткань не давала разглядеть цвет гривы. Была ли она радужной, как у мамы? Или просто синей, как у папы?

Ей хотелось рассердиться. Ей хотелось возненавидеть это маленькое недоразумение. Ведь именно из-за него все пошло под откос.

Но она не чувствовала злобы. Даже самую малость. Лишь... жалость. Жалость к себе. Булавки с иглами никуда не делись, и казалось, несколько пробуравили ее сердце насквозь. Любопытно, как что-то настолько крошечное и невинное может причинить столько неприятностей...

Она протянула копыто к щеке жеребенка и легонько коснулась ее. Такая теплая...

— Она теперь полностью твоя. Наслаждайся, малой. Ты ведь и понятия не имеешь, насколько тебе повезло.

На глаза снова навернулись слезы, но в этот раз Скуталу их не сдерживала. Она лишь отвернулась и поплелась к окну.

— Уже уходишь?

Пегаска чуть не пискнула от неожиданности. Подняв голову, она встретилась с парой заспанных вишневых глаз.

Рэйнбоу улыбалась. Несмотря на поникший взгляд, она улыбалась.

Какое-то время Скуталу просто смотрела на нее, широко распахнув глаза. Тишина затянулась. Кобылке хотелось закричать... но бабочки в животе вновь осели свинцовым грузом, не давая легким гонять воздух. Она беззвучно шевелила губами, словно рыба. Наверняка это выглядело глупо.

Рэйнбоу указала подбородком на кровать:

— Что скажешь о моем пареньке? Он классный, а?

Классный. Такого мнения она ждала от Скуталу? Это слово сковало ей сердце, плотно, крепко и невыносимо больно. Рыжая пони обмякла, чувствуя как вновь проступают слезы

— Скут? — заметно напрягшись, приподнялась Рэйнбоу.

Всхлип соскочил с ее губ, когда она рванулась к новоиспеченной маме, укладывая ее на постель:

— Н-не надо, тебе нужен отдых, — прошептала она, поглядывая на спавшего Соарина.

В ответ пегаска слабо усмехнулась:

— Да... говорят, жеребенок — убойное испытание для пегаса. И я собственнокопытно в этом убедилась.

Скуталу поникла:

— Было тяжко?

— Мы ведь для полетов сложенные, — пожала плечами Рэйнбоу, — Такой вот компромисс. Ну, если верить Твай. А еще меня от наркоза плющит, как от бочки сидра, — она взглянула на кислое лицо пегаски,

— Я ждала тебя.

— Я знаю, — Скуталу уставилась на копыта и шмыгнула носом.

Кобылка внимательно осмотрела ее, и улыбка на голубом лице угасла:

— Ты все еще злишься на меня?

Ответом был кивок.

К рыжей ноге прикоснулись копытце:

— Мне не понять тебя, Скут. Ты ведь уже много месяцев хмурой ходишь. Что ужасного в моем материнстве?

Внезапно, крылья распахнулись, разум рыжей пони объяло пламя, и она вперилась взглядом в Рэйнбоу. Наваждение быстро прошло, а Скуталу вернулась к изучению половиц. Пегаска не проронила ни слова, думая, как лучше выразить свои мысли. Вскоре она взяла с тумбочки фотографию и села спиной, чтобы разглядывать ее вместе с наставницей.

— Классный был денек, — мягко сказала та.

— Ага, — кивнула кобылка, не сводя глаз со своей улыбавшейся мордочки. — Хотела бы , чтобы таких было побольше.

Рэйнбоу вопросительно склонила голову:

— А что нам мешает?

Она терпеливо ждала ответа.

Его не последовало.

— Погоди, малая, — пегаска присела рядом, чтобы видеть лицо Скуталу, — С чего ты взяла, что мы перестанем проводить время вместе?

В ответ она надула губы и отвернулась, указав ногой на кроватку.

— Жеребенок? — нахмурилась Рэйнбоу, протерев глаза, — А он вообще при-
— Хватит, ладно? — борясь со слезами шмыгнула Скуталу, — Этот жеребчик все угробит.

— Но почему?

Рыжая пони взглянула на наставницу, с нетерпением раскрывшую глаза в ожидании ответа. Ее непонимание печалило лишь сильнее.

— Ну же, Рэйнбоу. Ты теперь мама. Жеребенок станет смыслом твоей жизни, — она отвернулась, положив рамку фотографией на стол. — У тебя попросту времени на меня не хватит.

Рэйнбоу ответила не сразу:

— Скут... ты об этом переживала все эти месяцы? Почему мне не сказала?

— Не знаю, — призналась она. — Наверное... потому что ты была счастлива. Я боялась вмешаться и обломать тебя. Конечно, я злилась, но вовсе не хотела все испортить.

Воцарилась тишина. Скуталу молча искала по комнате, чем бы заглушить тяжесть в груди. Но ее глаза наткнулись на кроватку, и сердце сжалось еще сильнее.

Уши встали торчком, заслышав усмешку Рэйнбоу.

— Вы полюбите меня.

Пегаска подняла взгляд и нахмурилась:

— Что, прости?

— Так Флаттершай однажды... «сказала», — улыбнулась ей наставница. — У нее была та же проблема. Я так обалденна, что того и гляди на части разорвут.

Скуталу в ответ фыркнула:

— Ты была еще обалденней, когда тусовалась со мной. Я скучаю по старшей сестренке.

— Скут, мы еще успеем потусоваться. Если ты не заметила, кое-кому придется помочь мне с грузом родительства, — она кивнула в сторону Соарина, который тут же всхрапнул и перевернулся на другой бок.

Несмотря на свинец в груди, пегаска усмехнулась:

— Уж не знаю какая от него польза. Для Вандерболта он слишком тормознутый.

Улыбнувшись, Рэйнбоу заложила ноги за голову:

— Да, он тот еще балбес. Обаятельный, но все же балбес, — взгляд перешел на Скуталу. — Твоя помощь тоже пригодилась бы, знаешь ли.

Пегаска моргнула:

— Моя?

— Да, твоя, — Рэйнбоу кивнула на кроватку. — Если уж мы сестры, то он твой племянник. В семье своих не бросают.

— Нет, — отвела кобылка сердитый взгляд, — Я ненавижу его.

Рэйнбоу криво улыбнулась:

— Ага, конечно. Ты просто упрямишься.

— Можешь подслащать это как угодно, но большую часть времени ты станешь проводить с ним, — вздохнула Скуталу и уставилась на кроватку. — Как раньше уже не будет. А я хочу вернуть все как раньше. Ты отличная наставница.

Голубое копыто снова коснулось ее ноги:

— Но быть наставницей — это нечто большее, чем учить летать и отрываться на кьюти-ринках. Мы перешли на новую ступень.

Обдумав ее слова, пегаска повернулась обратно:

— Что за новая ступень?

Губы кобылки расплылись в теплой улыбке, и она жестом позвала Скуталу. Та подошла, и, тихо пискнув, тут же угодила в крепкие объятия молниеносных копыт.

— Жизнь, Скуталу, — прошептала Рэйнбоу. — Новая ступень — это жизнь. Нравится тебе или нет, но вечно оставаться маленькой кобылкой не выйдет. Я должна рассказать тебе много важного о жизни взрослых.

— Рэйнбоу, — пегаска отстранилась от голубой груди и взглянула в ясные, вишневые глаза. Ее наставница сияла, но... — П-почему ты плачешь?

— Потому что я счастлива, Скут, — не переставая улыбаться, она потерлась щекой о мордочку ученицы. — Я теперь мама, с замечательным сыном. У меня чудесный муж и заботливые друзья. Я счастлива.

Скуталу искренне хотела за нее радоваться, но не могла. Она лишь тяжко вздохнула и уткнулась лбом в мягкую грудь.

— А ещё у меня есть младшая сестренка, которая любит меня так сильно, что ревнует ко всем остальным.

— Я не... — пегаска умолкла и надула губы.

— Ага, ревнует похлеще, чем Рэрити к модельной карьере Флаттершай, — усмехнулась Рэйнбоу. — Я рада, Скут. Рада, что не одна такая.

Кобылка удивленно вытаращила глаза:

— О чем ты?

Ее наставница прижалась щекой к рыжему лбу:

— Я понятия не имела, во что влезла той ночью. Все стало ясно, когда ты выиграла право нести флаг на Эквестрийских играх. Я смотрела на тебя, и лишь одна мысль была в голове: это моя сестренка.

Скуталу сидела, разинув рот, не в силах что-либо ответить.

— А потом ты полетела, — Рэйнбоу прижалась сильнее. — И, Селестия мне свидетель, еще как полетела. Ты скользила по небу Понивилля как настоящий профессионал, и я не в силах рассказать, как сильно гордилась тобой. Буду честна, Скут, я разрыдалась.

Уже никакое изумление не могло помешать удивленному возгласу:

— Ты разрыдалась? Когда я научилась летать?

Пегаска фыркливо усмехнулась:

— Потом, конечно, одна, но да. Хныкала как маленькая кобылка от захлестнувшей меня гордости. Всем начало казаться, будто у тебя проблемы с крыльями, но я не сдалась, и когда моя вера дала плоды... Конские яблоки, Скут, это одно из лучших событий в моей жизни.

Отстранившись, рыжая пони взглянула на наставницу:

— П-правда?

Рэйнбоу при ней ни разу так много не плакала. Теплую улыбку сдавили парные ручейки слез, склоняя Скуталу последовать ее примеру.

— А потом это, — копыто потянулось за спину пегаски и возвратилось с фотографией.

Протерев глаза, кобылка перевела взгляд с рамки на Рэйнбоу:

— Моя... кьюти-ринка?

— Угу, — всхлипнув промычала она, не сводя глаз с фото. — Пинки предлагала мне скидку, но я отказалась. Я оплатила все до последней моенты. Ведь ты наконец получила кьютимарку, обалденную кьютимарку трюкачки... В твою кьюти-ринку я хотела вложиться по полной и еще чуть-чуть.

Скуталу ответила не сразу, вникая в ее слова:

— Но... н-но почему?

Фотография вернулась на место, а голубая щека вновь прижалась ко лбу:

— Потому что. Ты ведь трюкачка, Скут, как ни как. А я кто? Мне казалось, что ты идешь по моим следам. Моя младшая сестренка — немного разведя крылья, Рэйнбоу дрожала. — Я была в восторге, была... на седьмом небе от счастья. Я плакала, когда ты взлетела, и окончательно размякла, когда ты получила свою кьютимарку. Мне пришлось положиться на Рэрити, чтоб ненароком не разрыдаться посреди вечеринки, — слабая усмешка подвела черту ее откровению.

Стук сердца эхом отдавался в ушах. Незаметно для нее самой, Скуталу крепко прижалась к груди наставницы, уже давно не сдерживая слезы. Она легла на ее плечо и прошептала:

— П-почему ты раньше мне не рассказывала?

Снова добрая усмешка:

— Ты же знаешь меня, Скут. Имидж — это святое, — не разжимая объятий, пегаска перевернулась на спину и устало взглянула на потолок. Она смогла унять слезы, однако шерсть на щеках еще не высохла, а улыбка на лице погасла,

— По правде... я испугалась.

Протерев глаза, Скуталу устроилась поудобней, не спеша отстраняться от Рэйнбоу:

— Чего?

Взгляд вишневых глаз похолодел, а челюсти сжались, словно перед беспощадной дракой. В затянувшейся тишине было не ясно, ответит ли пегаска вообще.

— Я всегда была для тебя идеалом.

— Ну, — Скуталу покраснела и отвела взгляд, — ты и правда обалденная.

— Но не настолько обалденная, как ты думаешь, — ответила кобылка, не сводя глаз с потолка. — Я боялась, Скут. Ты усмотрела супергероя в моем образе, но я не хотела тебя огорчать. Мне пришлось подыграть. Как бы ты жила с мыслью, что твой идеал — большая простофиля; что в глубине души я обычная глупая пони с кучей недостатков? Тебе не стоило видеть, как рушится моя стойкость, даже от счастья. Я хотела остаться прежней в твоих глазах.

Рэйнбоу напряженно ждала, не решаясь посмотреть на Скуталу. Поведение наставницы было ей знакомо, но... она и слова вымолвить не могла. Она совершенно не ожидала услышать от пегаски такие откровения. Поначалу все прочие мысли вытеснила лишь одна: «Рэйнбоу боялась меня».

Слова в ее голове наконец сложились в предложения, и Скуталу вновь обрела дар речи:

— Н... но зачем говорить сейчас? Если тебя это так пугает, зачем вообще мне рассказывать?

Вздохнув, кобылка закрыла глаза.

— Затем, что образ уже разрушен. С того дня, как я рассказала, что жду жеребенка.

— Это... не совсем правда, — встряла Скуталу, но под осуждающим взглядом тут же сникла.

— Еще какая, — копыто непринужденно зарылось в фиолетовую гриву. — Твой мысленный образ разбился вдребезги, не так ли? Я перестала быть героем, и стала обычной, скучной кобылой, которая желает обычной, скучной жизни.

— А вот это совсем не правда, — кобылка прижалась к наставнице. — Ты в резерве Вондерболтов. Ты единственная из ныне живущих, что может сделать радужный удар. Ты совсем не скучная.

— Но иллюзия растворилась, — полным сожаления голосом сказала Рэйнбоу. — Я менялась. Ты поняла, что радуги и мертвые петли для меня далеко не главное. Я смертная, Скуталу, и вовсе не идеальна. Но я так гордилась тобой, что попросту не могла огорчить свою фанатку номер один.

Поежившись, пони прижалась чуть сильнее. Она ждала продолжения, но больше наставница ничего не сказала. Оставшись наедине со своими мыслями, Скуталу принялась обдумывать все только что услышанное.

Она завороженно смотрела на грудь Рэйнбоу, которая плавно вздымалась и опускалась. В голове пронеслось спасение у водопада, воспоминание настолько живое и четкое, что даже шерсть на мгновение показалась мокрой. Вспомнилась радуга через все небо; улыбка на шествии флагоносцев Эквестрийских игр; ободряющие голоса знакомых, когда раскрытые крылья впервые подняли свою владелицу в небо; новенький самокат, подаренный на вечеринке.

Крушение всех надежд, при виде вздутого живота Рэйнбоу; все больше одиноких ночей дома.

Скуталу задумчиво сидела на кровати, осматривая лежащего к ней спиной Соарина. Ей вспомнилось предложение ноги и сердца, что казалось уж очень поспешным. Взгляд пегаски упал на кроватку.

— Я не хотела перемен, — Скуталу посмотрела на Рэйнбоу, лишь немного приоткрывшую глаза. — Я хотела летать с тобой каждый день, чтобы ты учила меня всему, что знаешь сама. Соарин не нравился мне первое время, но я желала принять его. Но это? — она покачала головой и отвернулась. — Это полностью все меняет. Ты права, я разочаровалась.

Голос пегаски ослаб, она говорила медленно:

— Прости меня, Скут.

— Нет... ты меня прости, — кобылка вновь опустилась на кровать, прижавшись к Рэйнбоу. — Я была эгоисткой. Я не хотела тобой ни с кем делиться. Выходит, сестра из меня так себе.

Голубое копыто неспешно обхватило ее за плечи:

— О лучшей сестре и мечтать нельзя.

— Еще как можно, — ухмыльнулась пегаска, зарывшись носом в мягкую шерстку, — Я... я люблю тебя, Рэйнбоу. Ты ведь в курсе, правда? Я всегда ценила время, что мы проводили вместе.

Рэйнбоу наконец улыбнулась, и слабо потрепала кобылке волосы:

— Хватит вести себя, будто мы вообще перестанем видеться, — она вздохнула и погладила копытом живот. — Так странно чувствовать себя пустой.

Наступила тишина. Закрыв глаза, Скуталу умиротворенно расслабилась: ее устраивал такой порядок вещей. Не то, чтобы приводил в восторг… но теперь она, по крайней мере, была готова к новой ступени.

Несмотря на очевидную усталость, Рэйнбоу не готовилась засыпать:

— И еще кое-что.

— Да? — отозвалась пегаска.

Ее наставница вновь улыбнулась:

— Мы добавили пару комнат в наш дом. Одна из них попросторней, для нас с Соарином. А, значит, моя старая спальня свободна.

С громким «пуф», крылья Скуталу непроизвольно распахнулись:

— Ты… ты хочешь, чтобы я…

Улыбка на голубом лице стала еще шире:

— Если ты не против пожить с семьей стариков, конечно. Ты у нас, считай, ночуешь каждый день, так почему бы не спать в собственной комнате?

— Не такие уж вы и старые, — кобылка хихикнула и прижалась сильнее. — Я бы оставалась дома, когда приезжает отец, но… но да, ты представить себе не можешь, насколько я «за».

— Супер, — крепче сжав объятия, Рэйнбоу снова запустила копыто в фиолетовую гриву. Она молчала, и Скуталу довольно вздохнула.

— Вторая просьба важна, Скут. Очень важна. Тебе придется серьезно подумать на ней, идет?

Уткнувшись в крыло, пегаска кивнула:

— Что угодно.

Рэйнбоу нагнулась к ней, молчаливо нагнетая обстановку. Когда Скуталу подняла глаза, кобылка хитро взглянула на нее прищуренными глазами.

— Моему сыну нужно имя.

Челюсть рыжей пони отвисла. Она ненадолго впала в ступор, с немалым усилием произнеся:

— Ты хочешь, чтобы я?..

Ухмыльнувшись, пегаска сомкнула веки:

— Придумай что-нибудь классное, ладно?

Тысяча вариантов наводнили разум Скуталу, но все они утонули в море чистого восторга. Она изо всех сил стиснула Рэйнбоу и счастливо всплакнула:

— Это будет наикрутейшее имя. Н-не бойся, сестренка… о лучшем имени жеребчик и мечтать не сможет.

— Я в этом не сомневаюсь. И, Скут?

Кобылка шмыгнула носом и щекой потерлась о синие перья:

— Д-да?

Улыбка Рэйнбоу наполнилась теплотой. Лекарства наконец возымели действие, вдохи пегаски становились все медленнее, а веки тяжелели. Прежде чем провалиться в мирный сон, она успела прошептать:

— Я тоже люблю тебя.

Заметки от автора:

Я, честно, не знаю, чем это навеяно. Идею подал внезапный каприз: я попросту не нашел истории, в которой Скуталу приходилось мирится с другими воспитанниками Рэйнбоу и с ее жеребенком в частности. Смогла бы Скуталу поделиться своей возлюбленной героиней при подобном развитии событий? Этот рассказ и стал результатом моих раздумий.

Уточню: действие происходит примерно два года спустя после событий сериала. В моем представлении Скуталу стукнуло бы 15-16 лет. Возраст «сложного подростка» был очень важен для ее характера в этой истории. Схожим образом я представлял, как сильно повзрослеет Рэйнбоу за короткое время, благодаря новоявленным обязанностям. Следовательно, у нее более мудрый взгляд на жизнь.

И если кому интересно, то да, я нарочно повел историю в обманчивое русло.