Хранители гармонии
Несущая ночь
Мой смех причиняет тебе боль. Я вижу отчаяние, страх, недоумение в твоих глазах. О, как они прекрасны!.. О нет, это больше не моё имя. Хватит! Теперь я взойду на трон, и они будут любить меня, а не тебя!.. Мой королевский долг? О чём ты? У меня теперь только один долг… Уничтожить тебя, дорогая сестрица!
— Луна, я не стану сражаться с тобой! Ты должна опустить луну! Это твой долг!
Её голос суров, как и выражение лица, но это лишь маска, а под ней — недоумение, растерянность, страх. В ответ я запрокидываю голову и смеюсь — зло, вызывающе, желая причинить боль. Отсмеявшись, встречаюсь с ней взглядом: о, как приятно видеть эту бурю чувств в твоих глазах, дорогая сестрица!
— Луна? Я — Найтмэр Мун! И сейчас у меня только один королевский долг… Уничтожить тебя!..
…Свет, слепящий радужный свет обтекает меня, обволакивает, окутывает словно кокон. Он проходит сквозь меня, и каждая частица моего нового тела кричит. Он невесом, как и должно свету, и тяжёл, словно стальные латы. Он жжёт, леденит, парализует. Я не могу сопротивляться этой силе — она одолевает меня, ломает волю, рассеивает магию.
— Не-е-ет!
Поток света сокрушает меня, словно река — травинку. Обращённая против меня сила столь велика, что кажется, будто сам мир пытается обрушиться мне на голову, раздавить, вытолкнуть за собственные пределы. Я чувствую, как меня уносит вверх, в ночное небо, к тому, что должно было стать символом моей победы, наступления вечной ночи — луне…
…Сознание, не выдержавшее давления совокупной мощи Элементов Гармонии, медленно возвращается. Я вновь начинаю ощущать окружающее пространство: медленно, словно после обморока или кошмарного сна. Пытаюсь увидеть сразу как можно больше. Вокруг… Я… Что это? Как это возможно? Что она сделала?! Как?!
Я развоплощена. Тела нет, как и магии. Сознание сохраняет целостность, я осознаю себя, но более ничего. Моя сущность сплетена с сущностью светила, что ещё так недавно подчинялось моей воле, что должно было стать монументом моему триумфу, навсегда заслонив ненавистное мне солнце. Осознание приходит постепенно: я… заперта. Пленена. Заточена. Изгнана…
…Не знаю, сколько я беззвучно кричала в бессильном исступлении, билась в сковывающих меня цепях, что ныне составляют единое целое с моим существом. Как долго? Минуту, год, тысячу лет, вечность? Ответа нет — у меня больше нет времени. Для чистого сознания, заключённого в нематериальной тюрьме, такие понятия, как пространство и время, теряют смысл. Единственное, что мне оставлено — возможность мыслить. Размышлять. Обдумывать. Помнить…
…Я ощущаю, как в мою тюрьму проникает кто-то ещё, и спустя мгновение понимаю, кто это. Ненависть вспыхивает с такой силой, что почти прожигает условные стены моей темницы.
— Ты!
Я кричу, но у меня нет голоса. У меня нет тела, но я чувствую, как натягиваются сковывающие меня цепи. У меня нет ничего, кроме воспоминаний, возможности думать и бессильной ярости.
— Ты! Как ты посмел явиться?! После того, как обманул меня?! После того, что ты — и она — со мной сделали?!
Его ответ тих — если здесь есть такое понятие, как громкость.
— Я не обманывал тебя. Всё, что я сказал, было правдой. Той правдой, что должно было знать тебе.
Я пытаюсь найти, увидеть его, но это бесполезно: у меня нет зрения, и он пребывает в такой же нематериальной форме, что и я сама. Всё верно: иначе он не смог бы проникнуть сюда, но привычки отнятого тела, въевшиеся в само естество существа, некогда имевшего физическую форму, непросто перебороть.
— Почему? — Мне удаётся обрести контроль над существующим только в моей памяти голосом, и этот вопрос можно счесть заданным почти спокойно. Я начинаю приходить в себя, и тени чувств позволяют воспринимать окружающее в привычном плотскому существу ключе. Это позволяет держать себя в… себе, даёт возможность мыслить и осмысливать происходящее. — Почему ты сделал это? Почему позволил ей сделать это?
Он молчит. Затем я слышу нечто, напоминающее тяжкий вздох.
— Так было нужно. Я пытался придумать что-то ещё, но в тот момент это оказалось лучшим решением. Я был вынужден поступить так.
— Почему? — Я почти слышу в своём голосе усталость. Тени чувств позволяют создать иллюзию, что я — это всё ещё я, хоть мне и самой верится в это с трудом. Но лучше иметь тень себя прежней, чем не иметь ничего. Пусть мной сейчас владеет усталость: я утомилась, и мне нужно отдохнуть. Ненависть тихо тлеет где-то в глубине, но сейчас она не нужна мне. — Почему?
Он молчит. Затем, вновь вздохнув, спрашивает:
— Что последнее ты помнишь?
Что я помню? Я помню всё, от меня не осталось ничего, кроме памяти. Последнее? Последнее воспоминание, выжженное в моём сознании перед тем, как я обретаю себя в этом нигде — то, как родная сестра обрушивает на меня мощь Элементов Гармонии, изгоняя из мира и обращая едва ли не в ничто. Оно заполняет меня сейчас, словно ничего иного не осталось.
— Верно. — Его голос по-прежнему тих и спокоен, но теперь в нём ощущается отголосок печали. — Ты вынудила родную сестру обратить против тебя силу самого могущественного оружия, что было вам доступно. Против того, чем ты стала. Того, что она увидела в тебе в тот момент. Что ты помнишь до этого?
Усилием воли отстраняю картины последних мгновений, погружаюсь в себя, отыскивая обрывки воспоминаний. Почему бы и нет? Альтернативой будет бездействие, что для меня нынешней равно небытию…
…Как они могут? Как они могут восхвалять её, и только её, игнорируя меня, её родную сестру, их равноправную повелительницу? Почему только её? Солнечный свет так мил им? Несправедливо! Они столь пренебрежительно относятся к красоте моей ночи? Не желают принять меня? Так пусть же они лишатся столь дорогого им света навсегда! Они полюбят меня, когда останется только тьма! Моя ночь будет длиться вечно!
— Луна?
Голос Селестии вырывает меня из печальных и злых раздумий. Нет, я не желаю сейчас видеть её.
— Уходи.
Такой ответ, а равно и его тон — резкий, злой, полный скрытой обиды, — явно ошарашивает её. Я слышу, как она в замешательстве переступает с ноги на ногу; звон золотых накопытников по каменному полу больно отдаётся в ушах.
— Сестра… — Она вновь пытается что-то сказать, и я не выдерживаю.
— Уходи! — срываюсь на крик; в глазах стоят злые, горькие слёзы. Злость жжёт меня изнутри, и эти слёзы, рождённые ею, горячи, они причиняют боль, но я не могу сдержать их. Я с ненавистью смотрю на свою сестру, и она отшатывается в страхе, тут же сменяющимся гневом.
— Хорошо! И оставайся одна!
Я захлопываю дверь перед её лицом. Меня трясёт, гнев и обида сжимают сердце. Грудь словно сдавливает железными обручами, я почти не могу дышать от переполняющих меня, пытающихся найти выход чувств. Всё, как он и говорил. Всё так. Всё так! Я ощущаю, как что-то рвётся в душе, как нечто пытается выбраться из глубин моего естества — и принимаю это. Чем бы оно ни было, я чувствую, что это именно то, что мне сейчас необходимо, и с радостью отдаюсь ему…
…Я отстраняюсь от воспоминаний: они причиняют боль, но сейчас это всё, что есть у меня. Только прошлое. Только боль.
— Всё так, ты вспомнила верно. — Тихо, печально: можно подумать, что он сожалеет о содеянном.
— Почему? — Тихо, устало: воспоминания вытянули из меня слишком много сил.
Он молчит, кружась вокруг меня сонмом теней. Я молчу, не имея желания даже думать. Пустота вокруг меня, пустота внутри. Пустота вместо сердца.
— После победы над Королём-чародеем вера пони в свет и солнце выросла чрезмерно. Нет ничего опаснее и губительнее для правителя, чем искреннее восхищение и преклонение подданных. Селестия начала — пока не отдавая себе отчёт — принимать это как должное. Это растлевает и извращает душу. Она ступила на путь, ведущий к тому, что стало бы горем для всех и каждого. Непомерное себялюбие и самоуверенность превратили бы её в тирана, неизмеримо более могущественного и страшного, чем свергнутый Сомбра. Я не мог этого допустить. Нужно было действовать быстро.
Он молчит, создавая и стирая картины только что сказанного. Я молчу, вновь просматривая фрагменты того, что некогда было моей памятью.
— Я не мог воздействовать непосредственно на Селестию… по ряду причин. Не мог сделать ничего, что заставило бы её вернуться на путь богини, что как мать заботится о своих подданных. Любое стороннее вмешательство лишь усугубило бы начавшееся изменение. Но была ещё ты… Нет ничего страшнее и пагубнее для правителя, чем пренебрежение подданных. Это ожесточает и сводит с ума. Искажение, превратившее тебя в Найтмэр Мун, обернувшееся, по сути, предательством родной сестры, было именно тем, что могло — и только это! — вернуть её на нужный путь. Боль от потери, страх за тебя, отчаяние от осознания содеянного — лишь эти чувства могли сломать ту каменную скорлупу, которой начало обрастать её сердце.
Он молчит. Я молчу, впитывая и взвешивая каждое слово, пытаясь почувствовать ложь. Безуспешно.
— И вновь: так было нужно. Лишь таким образом я мог предотвратить её превращение в того, кто в итоге погубил бы этот мир. Прошлая моя попытка провалилась из-за вашего несвоевременного вмешательства, и Сомбра не сумел до конца исполнить своё предназначение.
Он молчит.
— Тебе не нужно помнить ничего из этого. Когда я уйду, ты забудешь наш разговор. Напоследок, хоть и этого ты не запомнишь, скажу, что ночь — и твоё заточение — не будет длиться вечно. Ты воссоединишься с сестрой, и радость, смешанная с болью воспоминаний, позволят ей избежать злой судьбы, а вместе с тем — и сохранить надежду для этого мира. Она должна оставаться собой, ибо перед тем, что грядёт, лишь богиня-мать, богиня-сестра, богиня-солнце сможет защитить свой народ. И лишь младшая сестра сумеет защитить старшую.
Он молчит. Я чувствую, как по моему существующему лишь в памяти лицу текут слёзы. Слёзы горькой радости, что то, чем я стала, рождено не только моими болью и ненавистью. Если это спасёт мою сестру от страшной судьбы, я готова отдать много большее.
— А теперь ты забудешь. И будешь помнить лишь, что твоя сестра предала тебя и заточила на тысячу лет, что будут тянуться, словно кошмарный сон…
… Я чувствую, как по моему существующему лишь в памяти лицу текут слёзы. Бессильные слёзы моей ярости. Я знаю, что моё заточение не будет длиться вечно. И если единственное, что ты оставила мне, сестра — это возможность помнить, думать и ненавидеть, пусть будет так.
Срок выйдет, и я вернусь, дорогая сестрица. Пусть через тысячу лет, но я буду свободна. И тогда ты узнаешь, каков на самом деле мой гнев. Ты сполна вкусишь того ужаса, той муки, того одиночества, на которые обрекла меня.
Я — Найтмэр Мун! Я — Несущая ночь! И эта ночь будет длиться вечно!