Одно пропавшее письмо

Одно пропавшее письмо

Rainboom_Dashie

«ОДНО ПРОПАВШЕЕ ПИСЬМО»

«… Привет! У меня всё в порядке. Тело немножко ноет с непривычки – но я тебе этого не говорила, идёт? Всё-таки Вандерболтс – это совсем другой уровень, как ни крути. Лучшие из лучших – это про них. Походка, форма, речь – даже то, как они молчат – знаешь, у меня просто нет слов! Наверное, друг по переписке из меня никудышный – всегда было туговато со словами. Но теперь мне так много нужно сказать тебе…»

Гроза бушевала всю ночь. Стонали вековые деревья, им вторил ветер, отчаянно метавшийся среди изломанных ветвей, а крупные капли дождя, неистово барабаня по земле, траве и листьям деревьев, задавали этой дикой музыке воинственный первобытный ритм. Набрав силу над самыми тёмными уголками Вечнодикого Леса, грозовые тучи тяжёлой поступью брели на север, угрожая накрыть собой и Понивилль, и сам Кэнтерлот.

Этой ночью мало кто из Погодной Команды Клаудсдейла мог позволить себе сомкнуть глаза. Небольшие торнадо, созданные силой крыльев десятков пегасов, рвали в клочья свинцовую пелену, встречный фронт теснил грозу, заставляя её прижиматься к самым границам Вечнодикого, и к утру уже ничто не напоминало о ночной битве – лишь алмазная россыпь капель на травинках окраин тихого городка.

Не повезло лишь молодому пегасу-почтальону, волею судеб заброшенному прямо в эпицентр грозы. Уворачиваясь от серебристого росчерка молнии, он чуть не потерял свою драгоценную ношу – седельную сумку с письмами. Лишь только несколько писем выпало из сумки, да и те наутро нашли своих адресатов, стоило светилу Селестии высушить траву на полях.

Все, кроме одного.

Его подхватил тихий ручеёк и понёс по течению, прочь от Понивилля, прочь от той, что ждала письма всю ночь, не сомкнув глаз. Конверт с сургучной печатью быстро размяк, и холодные воды ручья принялись стирать послание, нёсшее кому-то самые важные слова.

«…Странно, когда я рядом с тобой, нам будто не о чем говорить. Словно всё понятно без слов – мы просто зависаем вместе, болтаем о том, о сём, или влипаем в очередную историю со спасением мира и все такое прочее. Но стоит мне проститься с тобой и взмыть в небо, оставив тебя на земле, мне хочется вновь оказаться рядом с тобой, сказать тебе что-то важное…»

« — Подожди! Ты так и не открыла посылку!

Ветер уносит слова так же легко, как и бестелесные остовы могучих кораблей-облаков. Так же легко, как подхватывает хрупкую на вид фигурку лазоревой пегасочки, оставляя лишь радужный след её гривы.

Шутка удалась. Актёры и зрители смеются. Занавес. Поклоны, букеты цветов и забвение – до следующего представления.

У вас никогда не было ощущения, что все мы – всего лишь актёры на сцене? Роли, образы, заученные слова, повороты сюжета, встречи и разлуки… Вот уже который год я не перестаю засыпать и просыпаться с этим чувством. Мне нравится моя роль. Нравится, когда я слышу ваш смех, или вижу блеск улыбок. Может, именно поэтому меня трудно принять всерьёз? Трудно понять, когда я шучу, а когда говорю от самого чистого сердца.

Значит, поэтому ты не написала мне из Академии?

Эти дни и ночи ожидания стоили мне пары не самых удачных шуток и совершенно неуместных отговорок «в-стиле-Пинки-Пай». Сработало «на ура» — теперь все думают, что я просто тихо схожу с ума от недостатка внимания к собственной персоне. Или просто скучаю по тебе, но уж никак не жду письма, в котором решится моё будущее…

Наше будущее…»

Пинки Пай ещё несколько секунд, не отрываясь, смотрит в зеркало на своё отражение. Ухоженная шкурка, пронзительно светло-голубые глаза, грива, гладкой волной ниспадающая на плечи, – и эта непослушная прядка, всё время норовившая закрыть левый глаз розовой пони. Её губы сжаты, и лишь правый уголок слегка поднят вверх – словно напоминание о её обычной улыбке.

Это – настоящая Пинки. Или, всё-таки, нет? Почти каждое утро ей приходится завивать свои роскошные волосы, порой превращая их в нечто похожее на воронье гнездо. Перед тем, как спуститься вниз, поздороваться с Кейками, перехватить пару-другую маффинов с тёплым молоком и отправиться за прилавок «Сладкого Уголка», она надевает на лицо самую искреннюю из всех улыбок – независимо от того, какая орава бродячих кошек скребёт на душе.

Это игра? Притворство?

Но разве она не радуется успехам друзей? Не смеётся вместе с ними?

Дело совсем не в причёске, и даже не в этой приторно-сладкой улыбке. Как бы плохо тебе ни было, если ты улыбнёшься кому-то, то и он улыбнётся тебе. И тогда не будет больше кошек на душе, и не надо будет притворяться, что всё хорошо. Словно сам создаёшь себе настроение, свой мир вокруг.

Но иногда…

«Почему ты не написала мне!»

…это просто не работает.

Одинокая жемчужинка слезы скатилась по щеке, исчезая в бархатистой шкурке. Пинки тяжело вздохнула.

— Дурацкая грива! – В её копытцах появился изящный гребень – подарок Рэрити, которым пони тотчас же принялась завивать свои локоны. – Почему ты всё время расплетаешься, когда мне так…

Динь-дон!

Колокольчик входной двери заполнил своими переливами весь «Сахарный Уголок». Пинки Пай парой резких движений гребня взбила гриву, словно кондитерский крем, и бросилась вниз.

«Дэши?!»

— Дэш? Есть кто дома?

Рэйнбоу подняла голову от листка бумаги, зажатого между копытами, и поспешно спрятала его в коробку из-под посылки. Листок исчез под новой книжкой про Дэрин – привет от Твайлайт Спаркл, а сама лазоревая пегасочка натянуто улыбнулась. Она вернулась в реальность – в полутьму бараков тренировочного лагеря Академии Вандерболтс. Перед ней стояла Лайтнинг Даст, чьё безудержное стремление быть первой чуть не стоило жизни лучшим друзьям Дэш, а ей самой – карьеры первоклассного лётчика.

Почему-то у Рэйнбоу не получилось долго сердиться на безрассудство новой подруги; к тому же они теперь – одна команда, не важно, кто Ведомый, а кто – Ведущий. Рэйнбоу ободряюще улыбнулась, заметив дорожки слёз на щеках Даст.

— Лайтнинг? Как всё прошло?

Даст со страдальческим вздохом опустилась на свою койку.

— Лучше, чем я ожидала, хотя могло быть и… чуточку полегче.

— Спитфайр накричала на тебя?

— Если бы! Знаешь, лучше бы она кричала. Короче, я до конца недели отстранена от полётов, буду ходить на тренировки в качестве зрителя – «учиться слаженности работы в команде».

Дэш торопливо перевернулась на живот, скрывая позолоченный значок Ведущего на своей униформе. Заметив это, Лайтнинг Даст горько улыбнулась.

— Не бери в голову. Я сама виновата – не заметила, как зарвалась… Главное, меня не выперли из Академии, а то я уж было… Эй, Ди? Ты как?

Последние слова новой подруги пролетели мимо ушей Рэйнбоу. Её взгляд вновь упал на посылку ребят. Неужели ТО САМОЕ письмо потерялось в дороге? Иначе бы Пинки Пай не стала бы…

— А? Слушай, прости. Спитфайр нагрузила меня до отвала, я сейчас немножко не в себе. Пойду, отмокну в душе. Идёшь?

Лайтнинг через голову стянула желто-синий кадетский свитер и кивнула.

— Потом добежим до столовки? Сегодня имбирный сироп…

Рэйнбоу Дэш опять не слышала свою Ведомую. Все её мысли были там, в посылке, в строчках недочитанного письма.

А вернее – далеко-далеко, на земле, в маленьком и тихом Понивилле.

«…С того самого дня, как мы познакомились, ты всегда была для меня самой надёжной и верной подругой. Когда ты рядом, мне просто невозможно удержаться от улыбки, невозможно грустить и париться по всяким пустякам. Я знаю, что и тебе бывает нелегко, но ты всегда на высоте, поддерживаешь всех нас в трудную минуту. Иногда мне кажется, что именно ты должна быть Элементом Верности, а не я…»

— Что за диво? На дне ручья письмо? К кому же так и не дошло оно?

Зекора подхватила насквозь промокший листок бумаги кончиком посоха. Мгновенно забыв про омелу на старом дубе у ручья, зебра аккуратно разложила влажный комочек бумаги на траве. Буквы, написанные нервным мелким почерком, почти расплылись, но послание всё ещё можно было прочитать. Зекору больше интересовало имя адресата, чем содержание письма, но она не могла не заметить обрывки фраз. «… Так мне нужна…Я должна была быть смелее…Мне не нужно времени, чтобы понять, что я …»

Тут щёки Зекоры залились румянцем: она стала невольным читателем любовного послания. Она перевернула листок, затем вновь вернулась к последним строчкам письма, наконец, найдя имя адресата.

— Пинки Пай? Не ожидала я, что кто-то может так любить тебя, — задумчиво произнесла Зекора. Розовая пони, что была не в состоянии и пары секунд усидеть на месте, громкая и бесшабашная… неужели за этим безумным фасадом кто-то наконец разглядел истинное лицо верного и любящего существа? Некоторое время зебра боролась с искушением посмотреть на подпись, чтобы узнать наверняка, чьё сердце покорилось розовой экстравагантной красавице, но, мысленно одёрнув себя, она аккуратно сложила промокшую бумагу между листьями подорожника в седельной сумке, поудобнее перехватила дорожный посох и пошла на север – в сторону Понивилля.

«… Я просто растерялась, когда ты предложила мне встречаться. Я сослалась на подготовку к вступительным экзаменам в Академию, на усталость и прочую ерунду. А на самом деле, я испугалась. Знаешь, проще со всей дури залепить копытом в нос какому-нибудь дракону, или пролететь через ущелье, полное ядовитых гигантских мурен, чем сказать несколько таких на первый взгляд простых слов. Признаться кому-то очень дорогому и нужному тебе в том, что он тебе так дорог и нужен. Признаться самой себе. Перестать гоняться за ветром в поле, разделить с кем-то свою бесшабашную жизнь. Остепениться, подумать о семье… Я дала себе срок до поступления в Академию, и вот – я поступила, мой первый день позади, и я пишу тебе, как и обещала. Надеюсь, письмо дойдёт вовремя…»

— Рэй… Ой, Зекора!

Пинки чуть не подскочила на месте, когда на пороге открытой двери появилась фигура зебры-колдуньи в капюшоне. Солнце клонилось к закату, над горизонтом сгущались грозовые облака – совсем, как и три дня тому назад, и на фоне багрового неба фигура Зекоры излучала загадочность и скрытую силу. Однако, весь ореол таинственности сразу же исчез под блеском ослепительно-белозубой улыбки зебры.

— Проходи, Зи! Тебе моих новых пряничков с черникой?

Зекора улыбнулась ещё белозубее, и извлекла из своей седельной сумки листья подорожника.

— Приветствовать я рада и тебя, но не черника привела меня сюда, — как всегда в своей диковинной манере ответила нежданная гостья. Не переставая улыбаться, она протянула листья Пинки Пай.

— Подорожник? Ты хочешь… М-м-м… Мусс? Сироп? Похлёбку?

— Не голодна, как я и говорю – я кое-что тебе вернуть хочу!

Пинки с удивлением переводила взгляд со свёртка листьев на загадочную улыбку Зекоры и обратно.

— Я… Вроде бы, и не теряла ничего… Что в этом свёртке может быть… эм-м-м, могло? – Незаметно для себя пони-кондитер перешла на стихотворную речь зебр.

— Нашла в ручье я для тебя письмо, что волей случая в поток обронено…

Сердце Пинки подскочило в груди и забилось с неистовой силой. Дыхание стало прерывистым, словно после долгого галопа…

— Оно… Для меня?

— В конце послания два слова: «Пинки Пай». И, если так зовут тебя, письмо твоё – не бойся, забирай!

Бам-м… Бам-м…

«Сердце, подожди! Это может быть письмо от кого угодно!»

— Ты не читала? От кого оно?

Зекора виновато опустила глаза.

— Лишь пару строк прочесть посмела я, но отправитель – тайна для меня. Мне важен был лишь тот, к кому письмо летело сквозь грозу, и потерялось, словно на беду.

Глаза Пинки Пай заблестели: благодарность, надежда, страх и желание – всё это захлестнуло разум, мешая собраться с мыслями.

— Спасибо, Зи… Зекора! Это письмо очень важно для меня! Я…

В ответ зебра заговорщически подмигнула Пинки, и, не сказав не слова, поклонилась и вышла за порог. Розовая пони ещё несколько мгновений стояла на пороге, не в силах шелохнуться. Светило Селестии скрылось за тёмно-багровую тучу, погружая Понивилль в приятный полумрак вечера.

Дверь скрипнула и захлопнулась от порыва ветра. Пинки, как по сигналу, бросилась наверх, в свою комнату. Там, запрыгнув на кровать, она, дрожа от нетерпения, развернула свёрток, и…

Слёзы счастья, одна за другой, покатились из лазурных глаз. Этот почерк она узнает из тысячи. Этого письма она ждала вот уже три дня! Целую вечность.

Всю свою жизнь.

«… Мне надоело лгать тебе, да и самой себе, повторяя раз за разом, что я настолько крута и самодостаточна, что мне никто не нужен. Так вот, с этим покончено. Мне не нужно небо, которое я ни с кем не могу разделить. Правда, ты не совсем пегас, но мы что-нибудь обязательно придумаем… Ведь ты так мне нужна…Я должна была быть смелее и сказать тебе раньше — тогда, после Гала… Теперь мне не нужно времени, чтобы понять, что я…»

— В чём дело, кадет Дэш? Что на этот раз не так?

Чёрные очки, строгая форма, огненно-золотистая грива. Вся фигура капитана Спитфайр была исполнена уверенности в себе. Рэйнбоу дрогнула, но не отвела взгляд. Она дочитала письмо Пинки Пай всего пару минут назад, и сразу бросилась в штаб, оставив недоумевающую Лайтнинг Даст и других ребят из команды строить догадки насчёт подобного поведения новой Ведущей.

— Всё в порядке, мэм! Мне нужна увольнительная, мэм!

Она сказала это так, словно просила разрешения использовать воздух для дыхания – или небо для полётов. Нечто само собой разумеющееся, очевидное. Удивлённо вскинув бровь, Спитфайр медленно сняла очки и взглянула в глаза подающей надежды Ведущей.

— Третий день в Академии, а ты уже хочешь домой? Не рановато ли?

— Никак нет, мэм! Я прошу всего один вечер! – Голос Дэш не дрогнул, и она так и не отводила глаз. «Умница,» — заметила Спитфайр про себя. «Из неё выйдет толк».

— И, позвольте узнать, мисс Дэш, что же явилось причиной вашему странному пожеланию?

— Прошу прощения, мэм, это очень личное, мэм!

«Молодец!»

— Утренний сбор завтра в восемь. Явишься хоть секундой позже – отправишься в увольнительную до конца жизни. Тебе ясно, кадет?

На секунду Спитфайр захотелось вновь надеть солнечные очки – так ярко заблестела улыбка Рэйнбоу Дэш.

— Мэм! Так точно, мэм! Спасибо, мэм!

— Вольно, Дэш, — искренне улыбнулась Спитфайр, взяв в копыта очки со стола. – Отдохни как следует – завтра будет полоса препятствий.

— Спасибо, мэм! – ответила Рэйнбоу, развернулась и вышла за дверь. За окном блеснула молния и грянул гром, словно аккомпанируя сухому стуку двери. Спитфайр мечтательно посмотрела в окно на приближающуюся грозу.

— Не подведи меня, Рэйнбоу. Будь умницей!

«…Я люблю тебя, Пинки Пай!»

Пинки прочитала последнюю строчку снова, вот уже в сотый раз, словно пробуя на вкус каждое слово, представляя, как ОНА говорит эти слова. Сердце сладко ныло в груди, отдаваясь приятной тяжестью в низу живота.

Я люблю тебя.

Как мало слов нужно, чтобы изменить всю жизнь! Всего три слова – и небо, и солнце, и трава вокруг – всё кажется другим. Каждый миг, каждый вздох – всё наполняется новым смыслом, каждый жест приобретает новое значение.

Ритм дождя, барабанящего по оконному стеклу – биение двух сердец.

Стебли полевых цветов, сплетшихся друг с другом в вазе на окне – тела влюблённых на брачном ложе.

Далёкий грохот грома – страстный шёпот, сорвавшийся с горячих губ возлюбленной.

Дрожащее пламя свечи на столе – прерывистое дыхание страсти.

Звон дверного колокольчика – как…

Стоп.

Пинки подскочила на кровати, словно ошпаренная. Это — почтальон! Рэйнбоу наверняка уже открыла посылку, нашла спрятанное в книге про Дэрин послание, прочла его – и написала ответ! Что она подумала? Не испугало ли её пылкое признание в любви безумной розовой пони? Почему она не написала раньше? А что, если она уже нашла кого-то в Академии?

Метеором Пинки слетела вниз по лестнице, едва не оставляя за собой огненный след. Благо, чета Кейков с детьми уехали к родственникам в Филлидельфию, оставив Пинки хозяином «Сладкого Уголка» до конца недели…

Последний прыжок до двери – и…

— Пинки?

Струи дождя, стекающие по промокшей насквозь радужной гриве. Пронзительная маджента бездонных глаз. Губы, шепчущие её имя…

— Как..? Ты..? – только и смогла выдавить из себя ошеломлённая пони, глядя на нежданную – и столь желанную! – ночную гостью.

— Я… Должна была… — Рэйнбоу промокла насквозь, и её зубы отчаянно стучали от холода. – Моё первое письмо, наверное, потерялось, и я не решилась во второй раз…

Копыто Пинки смахнуло влагу с радужной чёлки, затем пробежало по щеке Рэйнбоу, чуть касаясь лазоревой шёрстки. Глаза розовой пони заблестели, и в тот же миг она бросилась на шею лучшей подруги, обнимая её так сильно, словно от этого зависела её жизнь. Ливень мгновенно намочил розовую гриву, сводя на нет все её усилия по поддержанию «безумной» причёски. Всего пара секунд – и сама Пинки промокла до нитки, но ничто не имело значения. Ничто, кроме Рэйнбоу, что ответила на объятия со всей теплотой и страстью, на которую было способно её горячее сердце. Копыта пегасочки обхватили Пинки, лаская её спину, линию живота, бёдра… Не говоря ни слова, они закрыли глаза, и, омываемые струями дождя, скрепили своё немое признание в любви поцелуем. Их губы встретились, и мир Пинки словно перевернулся, когда мятная пряная свежесть дыхания Рэйнбоу наполнила всё её естество. Мчаться навстречу урагану, полной грудью вдыхая озон приближающейся грозы — розовая пони и не знала, что один поцелуй способен передать такой вихрь ощущений! Губы же Пинки таяли на губах пегасочки лёгкими нотками ванили и корицы, опьяняя и дразня ароматами и едва ощутимыми прикосновениями. Их первый поцелуй заставил забыть обо всём на свете, кружить в океане чувств, наслаждаясь столь желанной близостью. Пить дыхание друг друга большими глотками, словно странники в пустыне, обретшие живительный источник влаги…

— Нам надо войти внутрь… Иначе… Мы заболеем…- Прошептала Пинки, с трудом переводя дыхание.

— Ага, — выдохнула Дэш, теснее прижимаясь к розовой шкурке подруги.

Они почти ввалились в дверной проём, захлопнув за собой дверь. Ночная гроза осталась позади, а вместе с ней – холод и сомнения бессонных одиноких ночей.

— Душ! – Почти вскрикнула Пинки Пай, когда острые зубки Рэйнбоу озорно прихватили чувствительное ушко.

— Поторопись! Я скоро превращусь в ледышку!..

… Когда горячая вода коснулась тела, с губ Пинки сорвался протяжный стон. Волна тепла пробежала по позвоночнику, остановившись где-то в низу живота, заставляя подогнуться колени. Но было ли это тепло воды – или же необычно мягкие и нежные губы Рэйнбоу Дэш заставили тело Пинки таять, словно воск свечи?

— Я люблю… Тебя… Я люблю… — Шептала Пинки, изо всех сил пытаясь сдержать прерывистое дыхание.

— Пинки… Я… люблю… тебя… — Тело Рэйнбоу всё ещё дрожало, но уже не от холода. – Прости… Я должна была раньше… О-ох… Прости меня!

Пинки Пай не ответила. Она прикоснулась копытом к влажному меху щеки Рэйнбоу Дэш и нежно поцеловала её носик.

— Глупенькая Дэши! – проворковала она. – Тебе не стоит… малыш, я так тебя люблю!

И снова поцелуй, от которого захватывало дух, словно от падения в безбрежный небесный океан, снова ласки, дразнящие шёлк шёрстки еле ощутимым летним бризом… Ласки, что с каждым мгновением становились всё смелее…

— Постой… Д-дэши! Не здесь! – выдохнула Пинки, чувствуя, как земля уходит из-под копыт.

— Недотрога! – прошептала Рэйнбоу, заговорщически улыбаясь. Пинки хихикнула и выскочила из душевой кабинки, поспешно заворачиваясь в большое полотенце. Пегасочка последовала её примеру, недовольно морщась, когда ткань полотенца взъерошила перья на расправленных от возбуждения крыльях.

Всего пара мгновений – и с поцелуем Пинки увлекла любимую за собой, в залитую дрожащим светом свечи спальню. Прохладная ткань простыней, коснувшись разгорячённых тел, даровала новые ощущения, многократно усиливая пламя любви двух сердец. Зарницы уходящей грозы выхватывали из полумрака силуэты тел, сплетённых воедино, а раскаты далёкого грома вторили нежному шёпоту, тяжёлому дыханию и стонам, наполнявшим комнату. Тёмные тучи заволокли небо, чтобы ни луна, ни звёзды не смогли стать невольными свидетелями этих моментов любви и нежности. Весь мир замер, даруя вечность тем, кто больше всего на свете заслужил этот подарок судьбы. Заслужил эту ночь.

Их первую ночь.

— Дэ-эши!

Тихий голос, нежный, вкрадчивый… Золото рассвета, пробивающегося сквозь плотно сомкнутые веки…

«Пух и перья!»

— Пинки! Я проспала!

Дэш едва не свалилась с кровати под тихое хихикание подруги.

— Полседьмого, соня! Перед тем, как заснуть, ты что-то там бормотала про восемь часов, какую-то Спитфайр и сдирание шкуры… Знаешь, я почти ревную!

Облегчённо вздохнув, Рэйнбоу Дэш встала на копыта и потянулась. Приятная тяжесть разлилась по всему телу, маня пегасочку обратно в тёплую постель. От нахлынувших воспоминаний этой ночи сердце вновь забилось быстрее…

Пинки сидела перед зеркалом, расчёсывая роскошную золотисто-розовую волнистую гриву. Рассветное солнце играло в волнах светло-вишневых локонов.

— Селестия милосердная, — только и выдохнула Дэш. – Какая ты красивая!

Пинки кокетливо обернулась.

— Это зрелище только для тебя. С тобой я могу быть сама собой.– Она подошла к Рэйнбоу и нежно поцеловала её полуоткрытые губы. Та ответила на поцелуй, лёгкий и нежный, будто бы немного уставший после ночной бури.

— И да, ты жутко храпишь! – Добавила Пинки, хихикнув.

— А вот и нет! – Зарделась Рэйнбоу.

— А вот и да! – Озорно подмигнула розовая пони и, не дожидаясь ответа, добавила. – Внизу молоко и черничные пряники. Я скоро спущусь.

— Ты… — Голос Дэш чуть дрогнул. – Ты специально для меня…

— Привыкай! – промурлыкала Пинки Пай, лизнула Рэйнбоу в носик и повернулась к зеркалу.

Рэйнбоу Дэш чуть помедлила на пороге спальни. На прикроватной тумбочке она заметила смятый листок бумаги, исписанный неровным почерком.

— Это же…

Пинки кивнула. Её грива вторила движению головы, пышной волной ниспадая на плечи и спину самой прекрасной пони в мире.

— Знаешь, когда-нибудь я расскажу тебе историю этого пропавшего письма, — ответила Пинки Пай. — В стихах, — добавила она, смахнув со лба непослушную чёлку.