Fimbulvetr

9: Muninn

Мир наполняли тьма и боль. Временами боль становилась пронзительной, и ему хотелось плакать. Другие моменты приносили облегчение, и он ещё глубже проваливался в сон, ставший всем его миром. Во сне он куда-то ехал на машине по лесной дороге, уворачиваясь от прыгающих с деревьев лосей. Ему снилось, как он парит в небесах и пытается догнать волков, преследующих колесницы, везущие солнце и луну. Ему снилось, что он лежит на ветвях громадного дерева, наблюдая за большой крылатой коровой, кружащейся под ним, над пушистыми облаками. Под облаками густые леса пожирало изумрудное пламя, сотканное из лосиных рогов.

Разбудившее его всхлипывание было, пожалуй, самым жалким звуком, какой он когда-либо слышал. Оно не утихая ввинчивалось в его раскалывающуюся голову и прогоняло из неё последние остатки сна. Временами всхлипывания заглушал глубокий усталый голос, но разобрать слова не получалось. Он чувствовал, что лежит на чём-то мягком, и что-то мягко давит на него сверху. Всё его тело затекло и отвечало болезненными уколами даже на мысли о том, чтобы двинуться. Собрав всю храбрость и силу воли, Всеволод нечеловеческим усилием открыл один глаз.

Его взгляду открылась маленькая комнатка. Стены и потолок были выкрашены сероватой краской, на одной из стен виднелось окно, на противоположной – дверь. Всей обстановки в комнате было пара деревянных кроватей и небольшой столик. На одной из кроватей Всеволод лежал сам, а на другой расположился толстый свёрток серой ткани, из которого торчал жёлтый клюв. Именно свёрток был источником всхлипываний. Ещё он время от времени вздрагивал, но движение было настолько слабым, что его было нелегко заметить. К кровати со свёртком привалился сидящий на полу крупный жеребец-пони, чем-то напоминающий Тепловоза, но не коричневый, а грязно-жёлтый. Ещё одним отличием был короткий рог, торчащий из короткой синей гривы жеребца. Пони тихонько похрапывал, время от времени бормоча что-то неразборчивое. Воздух в комнате был пропитан тяжёлой лекарственной вонью.

Попытавшись разбудить пони, Всеволод открыл рот, но вместо слов ему далось из себя выдавить только тихое вяканье, вряд ли громче шёпота. Горло у него пересохло, к языку по ощущениям привязали кирпич, и та неведомая сила, которая позволяла менять форму клюва, не откликалась. Даже такое ничтожное усилие выпило из него все силы и почти заставило закрыть глаз и снова заснуть. Тем не менее, даже такого звука хватило, чтобы разбудить спящего пони.

Жеребец хрюкнул, крякнул и внезапно поднялся на ноги. Осмотрев свёрток, он вздохнул и опустил рог. У Всеволода не хватило сил даже на удивление, когда рог засветился фиолетовым. Через мгновение свёрток тоже засветился, и начал медленно разворачиваться сам по себе. Запах внезапно усилился. Жеребец чихнул, мотнул головой, и окно скрипнуло, немножко приоткрываясь. Свёрток продолжил разматываться и вскоре из него показалась Хельга, многочисленные раны которой были покрыты каким-то липким составом, и к сломанному крылу которой была примотана грубая деревянная шина. Грифонша немножко дрожала и дёрнулась, будто пытаясь отодвинуться от пони, но движение получилось настолько слабым, что больше было похоже на ещё одно содрогание. Жеребец на это вздохнул ещё раз.

— Знаешь, дорогуша, для выбравшейся на Великую Охоту в твоём возрасте, да ещё с младшим братом, ты чертовски хорошо притворяешься напуганной обычным старым единорогом, — сказал пони глубоким хриплым голосом. Русский у него был чистым, совсем без акцента, который был у Тепловоза и Копейника. – Есть я тебя не буду, хватит уже дрожать. Ты только раны растревожишь, а крови тебе больше терять нельзя. Кстати, не забудь сказать спасибо мальцу, он, может, и мелкий, но твою глупую жизнь спас, несмотря на то, что из-за тебя чуть не расстался со своей. До сих пор с трудом верю, что он притащил с собой этот рог. Это что, семейная реликвия?

Пока пони всё это говорил, он внимательно осматривал раны, добавляя вонючего состава копытом там, где его не хватало. Закончив, он снова завернул Хельгу в ткань и повернулся к Всеволоду.

— Так, теперь с тобой, Волчий Зад. Сейчас добрый доктор Подорожник проверит, что тебе этот злой волк оставил на память… ого, да ты уже проснулся! Заставил ты меня поволноваться, раны-то у тебя не такие уж серьёзные! Так, где болит?

Всеволод моргнул и ещё раз попробовал заговорить. В этот раз у него получилось каркнуть погромче, но что-то сверх было выше его сил. Тем не менее, даже этот жалкий звук обрадовал единорога.

— Услышьте могучий рык великого охотника! Сынок, не напрягайся. После всего, что ты провернул… скажу тебе, ты либо станешь величайшим охотником всех времён, и кто знает, может и королём какого-нибудь грифоньего племени, или умрёшь молодым. Очень молодым. Я бы поставил на второй вариант, но, если тебя всё-таки вдруг коронуют, я оставляю за собой право сплясать танец «я же говорил!». А теперь, будь хорошим грифоном, спи. – С этими словами его рог сверкнул, и Всеволод понял, что больше не может не спать. Впрочем, сон про пушистого розового минотавра, лихо отплясывавшего на радуге, был неплох.

Когда он в следующий раз проснулся, боль в его теле утихла, сконцентрировавшись в основном в небольшой области на задней лапе. Единорога нигде не было видно, и свёрток ткани на Хельге был уже значительно меньше, открывая её голову и здоровое крыло. Она больше не скулила, вместо этого стреляя по комнате глазами и подёргивая крылом. Когда Всеволод приподнял голову с подушки, она взглянула на него и вякнула. Он попытался встать, но навалившееся головокружение быстро отвратило его от этой мысли. Вместо этого он помахал Хельге лапой и прохрипел:

— П-привет. Рад видеть тебя в живых, подруга. Похоже…, — тут его одолел приступ кашля, после которого он продолжил, — …похоже мы вроде как победили. Я… чёрт, если один укус так болит… тебе совсем не завидую.

Услышав его голос, Хельга успокоилась и перестала пытаться сдвинуться. Она печально чирикнула, махнула крылом и расслабилась. После чего, уткнулась лицом в подушку и внезапно зарыдала. Вид плачущей гордой Хельги для Всеволода был уже слишком, и через мгновение он тоже рыдал. Когда через полчаса в комнату вернулся единорог, они синхронно всхлипывали.

— Ну прекрасно, этого мне только не хватало! – простонал жеребец, бросая на них взгляд. – Мне сегодня только и нужен был коллективный нервный срыв. Так, прекратили немедленно! Я тут поесть принёс, вам понравится! Кто тут у нас голодный грифоныш!

Всеволод постепенно справился с рыданиями и повернулся к пони. Он попытался улыбнуться и поднял дрожащую лапу. Хельга такой радости не проявила, при звуке голоса единорога она замерла и принялась сверлить в нём дыры испуганным взглядом. Пони вошёл в комнату, а за ним влетела пара чашек, судя по запаху – с каким-то бульоном. У Всеволода аж слюнки потекли от запаха, приятно увлажнив пересохший рот. Одна из чашек прилетела к нему, и прежде чем он успел распробовать содержимое, уже опустела. Голод его от такой скромной порции только усилился, поэтому он протянул чашку единорогу и, с самым страдальческим выражением, какое у него только получилось, попросил добавки.

Единорог, тем временем, пытался влить хотя бы немного еды в Хельгу. Хельга, судя по всему, решила умереть голодной, но непобеждённой. Скорость, с которой Всеволод расправился со своей порцией, его даже немножко напугала, но он быстро собрался и усмехнулся:

— Вижу, один грифон у нас уже пошёл на поправку! Подожди немножко, мне надо покормить твою сестрёнку, и я посмотрю, что ещё можно тебе предложить. Ей для выздоровления необходимо питаться, но каждый раз, когда я пытаюсь её покормить, мне приходится с ней чуть ли не драться. Я уже подумываю, что она от всего этого с ума сошла.

Всеволод взглянул на Хель, думая, чем он тут может помочь. Он не хотел, чтобы она страдала, и знал, насколько правильное питание важно для больных. И тут его озарило. Он вдохнул поглубже, посмотрел Хельге прямо в глаза, и, постаравшись придать голосу побольше убедительности, крикнул:

— Кек! Кек! Керрррк!

Хельга дважды моргнула, повернулась к единорогу, засунула клюв в чашку и одним глотком втянула в себя её содержимое. После этого она довольно вздохнула, и свалилась на подушку, немедленно заснув и начав похрапывать. Пони недоверчиво на неё уставился, после чего повернулся к Всеволоду и поднял бровь.

— Это… что было? Сынок, я с грифонами много общался, но этим языком никто из них не пользовался… это вообще язык? Ты вообще говорить… ах да, ты же только что… Аргх, сейчас слишком рано для этого… этого. Без бутылки не разберусь. – С этими словами единорог уковылял из комнаты, захватив с собой чашки. Несколько минут тишину нарушал только храп Хельги и позвякивание стекла где-то вдалеке. Затем пони вернулся, в куда более весёлом настроении, попахивая алкоголем, и неся с собой бутылку и большую миску того же бульона. Миску он вручил Всеволоду, а сам сел возле его кровати, вперившись в глаза грифона собственными, уже немножко разъезжающимися.

— А теперь малыш ты расскажешь доброму доктору Подорожнику всё, что он хочет знать, и, будем надеяться, он завтра всё это сможет вспомнить. Начнём с простого, как тебя зовут?

Всеволод отхлебнул из миски, откашлялся, горло у него всё ещё побаливало от языка Хельги, и представился.

— Меня зовут Всеволод. И, прежде чем вы спросите, это Хельга, ну, по крайней мере, я её так зову.

— Интересно, — кивнул добрый доктор, прикладываясь к бутылке. – Ты её так зовёшь, а? А сама себя она как зовёт?

— Хеел-ха! – рявкнул Всеволод, пугая пони и разбудив Хельгу. Она открыла один глаз, посмотрела на него, чирикнула и снова заснула. – Впрочем, я почти уверен, что на самом деле это означает «Лети, болван!». Она этот крик использовала каждый раз, когда пыталась заставить меня взлететь.

Услышав это, Подорожник приложился к бутылке куда основательнее. Он снова поглядел на Хельгу, и Всеволод мог поклясться, что на этот раз во взгляде у него был страх.

— Так… малыш, давай начистоту. Ты мне приволок Дикарку на лечение. Ты утверждаешь, что можешь с ней говорить, давать её команды, даже назвал её «Лети, болван!», и до сих пор жив??? – последнее добрый доктор уже практически панически проорал.

— Я всё ещё понятия не имею, кто такие эти Дикари, — отозвался Всеволод, напуганный крикливым единорогом. – Тепловоз на эту тему особенно не распространялся, да и Хельги в тот момент поблизости не было. Как я понимаю, с лосями играла. К слову как-то не пришлось. Я её… ладно, ладно, она меня нашла, когда я выходил с Красной Площади. С тех пор держится неподалёку. Спасла мне жизнь как минимум трижды. Хорошая подруга, если не считать недостатком молчаливость.

Единорог уставился на грифона с недоверием. Потом аккуратно отставил бутылку. Он потёр глаза копытом, и посмотрел на Всеволода очень внимательными и очень трезвыми глазами.

— Ты приручил дикую грифоншу прямо посреди Запретного Города, потом отправил её поиграть с лосями. Как будто тебе этого показалось мало, ты пешком добрался оттуда сюда, перебил целую стаю волков голыми когтями, а потом проскакал шесть километров, при этом неся на спине грифоншу, которая весит как минимум вдвое больше тебя, да ещё и не выпуская этот дурацкий рог? Сынок, если бы я не был тем самым пони, который отдирал от твоей задницы волчью голову, я бы тебе ни за что не поверил. Я и сейчас-то не верю. Твоя история невозможна по всем пунктам.

— А та часть, где я, тридцатипятилетний кандидат филологических наук с кафедры прикладной лингвистики, человек, разговариваю с чёртовым единорогом, страдая от боли в моей волосатой кошачьей заднице, с каких пор возможна?

— С 23 мая 2015 года, — вздохнул Подорожник. – Ты что, вообще ничего не знаешь?

— Недалеко от Москвы мне попадался пони, он мне рассказал, что произошло что-то, от чего «мир сделался праведным», — ответил, успокаиваясь, грифон. – По-русски он говорил с трудом, и понять, о чём речь, было тяжеловато.

— Вот уж мне повезло, — снова вздохнул единорог. – Получается, мне выпало с тобой о тычинках и пестиках поговорить. Люблю, знаешь ли, растаптывать людям мечты и надежды. Даже в медицину за этим пошёл. Ладно, сынок, слушай внимательно.

— Я не знаю, что произошло в 2015-м, и не думаю, что хоть кто-то знает. Да, Архивисты утверждают, что знают. У Умбралов тоже были свои идеи на этот счёт. Не забудь ещё Оленей, у них своя вера, а уж про старые человеческие религии и секты я вообще молчу, у них у всех своя версия. Что бы это ни было, оно взяло всё население мира, за исключением горстки, и заставило нас всех исчезнуть. Затем оно превратило всех оставшихся в самых разных существ. Пони вроде меня, грифонов вроде тебя, минотавры, ченжлинги, драконы, Алмазные Псы… всех и не счесть, и чуть ли не каждый год ктотопони натыкается ещё на что-нибудь неизведанное. Архивисты утверждают, что нас всех обратило в формы из иного мира, чтобы мы могли в этом жить праведной жизнью. Шизики.

— А вот теперь соберись, это будет сложно принять, но произошло это всё девятьсот двадцать два года назад. Не перебивай, я знаю, что ты хочешь спросить. То же самое, что и я на твоём месте. «Как я сюда попал», верно? Верно. Это тоже часть произошедшего. Исчезнувшие в тот день возвращаются. Редко, и нипони не нашёл способа как-то понять, как выбирается, кто и когда вернётся. Они просто появляются там, где исчезли, превращённые так же, как те, кто остался. Это случилось с тобой, это случилось со мной. Полагаю, это же случится со всеми, кто тогда исчез. Но если ты надеешься встретить свою семью или друзей… не надо на меня так смотреть, поначалу все хотят. Забудь. Они могли вернуться столетия назад. Они могут вернуться через десять тысяч лет. Никто не знает. – Жеребец взглянул на бутылку, но тряхнул головой и продолжил.

— Мир изменился. Оставшиеся построили себе новую жизнь, вырастили детей. У тех детей были свои дети. Родившиеся в изменившемся мире никогда не видели того, что был до него. Только развалины – для тех, кто родился в ранние годы, только большие кучи мусора – для нынешнего поколения.

— И тут мы подходим к твоей подруге. Её история печальна, она одна из самых страшных жертв нового мирового порядка. Твой новый вид очень независим, очень горд и, к сожалению, великолепно приспособлен к жизни в одиночестве в лесу. Во времена людей большинство естественных хищников были уничтожены. Новоявленным грифонам было легко занять их место. Самый крупный летающий хищник после драконов, конкурентов у них попросту не было. Там, где пони и прочим приходилось бороться за существование, грифоны просто жили. Конечно, у них тоже появились дети, и они научили этих детей всему, что нужно чтобы выжить в лесу… но и только. Третье поколение уже почти не умело говорить. Пятое стало животными. Умными, очень умными и очень опасными животными. Разум сохранили только те грифоны, которые остались жить с пони. Дикари же продолжают властвовать в лесах. Они неразумны, а значит, всё, что не грифон, для них еда. Они наравне охотятся и на зайцев, и на пони. В наше время твоим сородичам запрещено жить в одиночестве. Любой грифон, которого поймали в лесу и который не может говорить, уничтожается. Олени менее разборчивы, они просто убивают всех грифонов, каких удаётся поймать, даже временами пытаются нападать на живущих с пони. Многие пытались как-то вернуть Дикарям разум, но пока что твой маленький фокус, — он указал на похрапывающую Хельгу, — это самое близкое к этому, что у кого-либо получалось сделать. Если тебе удастся сохранить над ней контроль, у Дикарей может появиться надежда. Конечно, если добрые пони нашего города не прикончат её, а заодно и тебя, когда ты больше не сможешь хранить свой секрет. Не волнуйся, я никому не скажу, мне интересно, чем это закончится. Другие же в основном родились в этом времени, и они незнакомы с концепцией ручных крокодилов.

С этими словами единорог хмыкнул, подхватил миску и бутылку свечением своего рога и добавил:

— А теперь спать. Я всё ещё доктор, ты всё ещё мой пациент. Если хочешь выздороветь, тебе надо как можно больше спать. Так уж вы, котоптахи, устроены.

Всеволод хотел было уже начать спорить, но его веки отяжелели, и как только он прикрыл глаза, он немедленно уснул.