Дуралайка ("Barking Mad")

Дуралайка

Я просыпаюсь, крича, туго завернутая в свое белое одеяло.”Отстаньте от меня! Отстаньте! Не трогайте меня!” – вою я. И трясусь. Нужно успокоиться, успокоиться. Мой взгляд блуждает по комнате, дабы я с опаской убедилась что они исчезли. Стальные стены серого цвета? Есть. Кафельный пол? Есть. Это просто сон? Это просто сон, слава Селестии, о, спасибо Селестия!

Вбегает моя мама, в той же шляпе что и всегда. Ненавижу когда она носит эту шляпу; не знаю почему, просто ненавижу.”Что такое?” – спрашивает она.

Я разворачиваюсь и бегу к ней. И говорю, “Это было ужасно, мам.”Соседское зверье начинает издавать ужасный шум, едва я начинаю объяснять суть. Я хочу чтобы эти собаки заткнулись! Но шавки гавкают все громче. Мама съеживается, пока я пытаюсь перекричать лай.”Эти монстры убили тебя и папу и дядю” – продолжаю я.”Мне было так страшно” – хнычу я.

Мама обнимает меня.”Все будет в порядке”, воркует она, оглядываясь. Моя чудесная мама хмурится и почти плачет. Мне стоит попридержать язык.

Собаки перестают лаять.

Сняв шляпу, мама отводит меня в душ. Ненавижу шляпу, ведь она скрывает прекрасную, пурпурно-белую гриву моей мамы. Мама отодвигает белую занавеску, которая пытается обернуться вокруг меня и мы заходим в маленькую, но чистенькую душевую. Мама моет мою грязную гриву; я никогда не смогу поддерживать ее в чистоте, как она свою. Она все еще хмурится, шикая на меня, когда я ерзаю от волнения.”Успокойся уже”, приказывает она. Я слушаюсь и замираю, ведь это моя милая мама.

Я решаю подбодрить ее, ведь она плохо себя чувствует.”Мам”, Едва я начинаю, собаки вновь берутся за свое, их голоса громче чем мой.”ЭТО ПРОСТО СОН, ПОМНИШЬ? ТЫ НЕ УМЕРЛА! МЫ ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ПРАВДА?”
Мама ненавидит этих псин также сильно как и я; у нее всегда грустное лицо когда она слышит их. Она чистит мои волосы.”Да, дорогая, я понимаю” – говорит она, успокаивая меня. Я никогда не понимала этого, но ей ни разу не приходилось повышать голос, чтобы перекричать собачьи визги.

Псы вновь замолкают. Мама с облегчением выдыхает, благодаря за тишину. Я улыбаюсь ей. Она смотрит на меня, и усталость окутывает ее глаза. Она больше не выглядит печальной. Да! Я сделала это! Я поздравляю себя. Мама говорит, что пора завтракать. Мы выходим из душа, как внезапно, эта занавеска падает на меня. Мама уже на кухне.

Увидев своего дядю, сидящего за кухонным столом, я улыбаюсь. Он поднимает голову, и я клянусь, он немного хмурится, но затем стирает этот мрачный вид, заменяя его улыбкой. Я быстро помотав головой, сажусь за стол. Дядя рассматривает меня. “Ну и как у тебя дела сегодня?” – спрашивает он, изогнув бровь.

Я открываю рот, чтобы ответить, но мама отвечает за меня, “Она в порядке, правда немного испугалась прошлой ночью. Так ведь, милая?”. Я киваю, смотря на дядю. Он хмурится; думаю он не в настроении. Мама говорит дядюшке, “У нее был ужасный кошмар, что все мы были убиты какими-то «монстрами». Скажи ей, что все в порядке.”
Дядюшка поднимает взгляд и смотрит на меня. Он выглядит усталым и раздраженным. И я знаю, почему. Он носит свой любимый галстук. Он тонкий, черный и ужасно выглядит. Когда дядя его носит, он плохо обращается со мной. Я ненавижу этот галстук. Он обращается ко мне, “Именно, все это лишь сон. Ты в безопасности.”Его улыбка будто неаккуратно наклеена. Он поворачивается к Маме, затягивает галстук и говорит, “Ну, мне пора на работу.” У Дядюшки такая работа, которая позволяет ему приходить и уходить когда он захочет. И большую часть времени он проводит здесь, дома. Я рада тому что вижу моего замечательного дядю каждое утро.

Мама подает мне завтрак. Это овсянка, как и каждое утро. Мама довольно плохо готовит, но я по прежнему съедаю все что могу.Папа говорит я могу «немного растолстеть», если я не перестану “обжираться”. Овсянка серая и забавно пахнет. Я практически зарываюсь в овсянку, стараясь не выплевывать. Замечаю что мама смотрит на меня, нахмурившись. Я чуточку притормаживаю.

К тому моменту, как дядюшка встает и подходит к двери, я заканчиваю завтрак. Я следую за ним, пока он рысит к двери. Папочка сидит в прихожей, как и каждое утро. Он наблюдает за тем, как Селестия поднимает солнце. Я думаю, он счастлив. Папа поднимает взгляд и улыбается, увидев меня.
“Ну и куда это вы собрались барышня?” – спрашивает он, хватая меня за хвост и нежно затягивая меня в дом.”Ты же знаешь, что не можешь пойти на работу с дядей”, слегка поругивает он меня. Я встаю напротив него и пытаюсь обнять его. Его улыбка немного пропадает. “В чем дело, дорогая?” – спрашивает он меня. Он выглядит взволнованным; не стоит рассказывать ему.

Мама входит в прихожую. Она поворачивается к отцу и снова отвечает за меня, “У нее был кошмар этой ночью. Она думала, какое-то существо поймало нас. Проснулась, посреди ночи, вопя как сумасшедшая. Ты разве не слышал?”
Папа пожимает плечами, “Я был слишком занят, чтобы услышать, защищал дом от монстров”, отвечает он, подмигивая мне. Он дрался с монстрами этой ночью. Монстры на самом деле были! И они все еще могут быть где-то здесь!

Я начинаю кричать на папу. “Какие монстры? Ты в порядке?! Не умирай!” Соседские псы вторят мне пронзительным воем.

Мама дарит отцу страшный взгляд, “Не пугай ее так! Ты расстраиваешь ее!”
Мой папа, мой невероятный, восхитительный папочка, подходит ко мне и кладет свое большое копыто на мою голову и грустно кривит губы. “Прости, маленькая. Я вовсе не хотел пугать тебя,” говорит он, смотря в другую сторону. “Мы никогда не оставим тебя,” тихо добавляет он. Я киваю и улыбаюсь. Собаки уже замолкли.

Мама отводит меня в спальню. “Милая, мне нужно уйти сейчас, кое-что сделать. Я вернусь ближе к ужину. Папочка снаружи, поэтому если что-то понадобится, просто позови его, ладно?” Я азартно киваю, готовая показать маме какой хорошей и послушной я могу быть. Она рысит к двери и выходит.

Я сижу посередине комнаты и оглядываюсь. Чего бы поделать? Я могла бы порисовать для папы, но мои копытца слегка подустали сейчас. Можно вздремнуть, но я боюсь, что тот сон снова настигнет меня. Мысли о тех монстрах вновь одолевают меня. Косматые тела. Заточенные когти. Острые уши. Я вновь плачу, от страха что они доберутся до меня, а псы воют со мной, разбуженные моим плачем.

Папа в панике врывается ко мне. Я смотрю на него, со слезами на глазах и говорю, “Я хочу поспать, но я боюсь что снова увижу этот сон.” Он кивает и улыбаясь говорит мне, “Думаю, я знаю что делать. Давай я посторожу твою комнату, пока ты спишь? Как тебе?” Собаки замолкают. Я киваю. Я люблю папочку. Он не носит ни шляп, ни галстуков, только рубашку. Просто рубашку, но мне она нравится. Хорошая рубашка.

Папа выходит и садится около моей двери. Я люблю его. Я закрываю глаза и засыпаю, под покровом тьмы. Но мне не страшно. Папа здесь, рядом со мной.

Даже когда я сплю, я могу сказать, рядом ли моя мама. Я просыпаюсь, когда она входит в мою спальню. “Я вернулась”, говорит она. На ней нет шляпы. Обожаю когда мама не скрывает свою гриву под ней. Я мчусь к ней. Она отходит чуть в сторону; наверное, подумала, что я врежусь в нее. “Время ужинать” – говорит она мне.

Вместе с мамой, я иду на кухню. Папочка и дядюшка уже там. Перед ними стоят большие миски с салатом. О, боже! Я люблю салат. Моя мама такая замечательная! Я люблю маму, когда не ней нет шляпы. Но дядя все еще носит галстук. Папа увидев меня, с улыбкой спрашивает. “Ну, как спалось?” Я утвердительно киваю и подсаживаюсь к нему.

Дядя смотрит на маму, “Ей хоть становится лучше?” – спрашивает он. Может быть, дядюшка добрый сегодня. Я надеюсь. Я люблю когда моя семья добра и мила.

“Да, она чувствует себя лучше сейчас” – отвечает мама.

Я принимаюсь за салат, пока мама и дядя говорят обо мне. Я погружаю мордочку в миску с салатом и вгрызаюсь в лист салата. Ням! Свежий и вкусный. Я оглядываю другие миски и замечаю что в папиной лежат помидоры. Мои любимые! Я дотягиваюсь до его миски и откусываю от одного помидора. Красный сок стекает по моему подбородку.

Я поднимаю голову и вижу папу с разинутым ртом. Я смотрю на маму и дядю. Мама прижимает копыта ко рту и вздыхает. Дядя же в бешенстве. Его глаза дергаются будто от боли и гнева. Это странно. Почему ему больно? Думаю, он в плохом настроении.

Папа берет меня и быстро относит в мою комнату. “Посиди здесь, пока мы не разберемся кое с чем, хорошо?” – говорит он. Я смотрю на него. Я не понимаю. Я натворила что-то очень плохое? Неужели я плохая кобылка? Я не хочу быть плохой.

Папа уходит на кухню.Я тихонько следую за ним и подслушиваю разговор мамы и папы с дядей, они пытаются успокоить его. “Так больше не может продолжаться! Я не хочу находиться рядом с ней ней, неважно, далеко или близко!” – кричит мой дядя.

Что?! Он не хочет находиться рядом со мной? Я всхлипываю. Прости, дядя! Я не хотела! Если моя семья не хочет чтобы я была рядом с ними, я уйду.

Я проскальзываю к выходу, от моей громкой и злой семьи.

Псы начинают рычать.

Нужно подумать, куда пойти.Может к соседям? Нет, это будет первое место, где меня будут искать. И я не хочу быть рядом с этими собаками. Знаю! Я пойду в Вечнодикий Лес. Они не найдут меня там. Я несусь в лес так быстро, как только могу. Я слегка покачиваюсь пока иду, ведь я с трудом вижу что-либо сквозь слезы. Я ненавижу этот галстук! Я так сильно ненавижу этот галстук. Я чувствую будто мое сердце разбилось, пока я неуклюже пробираюсь к границам леса. Я вздыхаю. И вхожу.

Я все еще слышу псов.

Лес прикольный и прохладный. И темный. Не видно ни зги. Мои глаза потихоньку начинают привыкать. Я смотрю на деревья и не успеваю закричать, как ветви тянутся ко мне, а на стволах, в усмешке кривятся жуткие лица. Я подпрыгиваю и развернувшись, ковыляю так быстро как только могу. “Помогите! Деревья пытаются схватить меня!” – кричу я в пустоту. Никого нет рядом. Я одна. Псы рычат все громче. Я плачу как никогда сильно. Бегу. “Мама! Папа! Кто-нибудь! Помогите, пожалуйста!”
Недалеко, я слышу шаги. Я вижу что-то белое за мной. Мама? Я навострила ушки. Мама? Папа? Мои губы разъезжаются в улыбке. “Простите пожалуйста! Я больше никогда не убегу!” – кричу я. Все громче и громче. Я слышу какие-то звуки перед собой. Они раздаются за теми зарослями. Я отодвигаю ветки.
ВСЕ ГРОМЧЕ И ГРОМЧЕ.

Собаки рычат; их пасти распахиваются, обнажая громадные заточенные зубы. Их три. Каждая в два раза больше папы, а он большой жеребец. У них длинные, мускулистые лапы, оканчивающиеся когтями. Их черный, густой мех блестит в лунном свете. У каждой длинная морда, с мокрым носом на конце Большие красные глаза сверлят меня взглядом.

Я отступаю, дрожа от страха. Мое сердце тяжело бухает. Нет. Вас не существует. Что вы делаете здесь? Зачем вы здесь? Я разворачиваюсь и мчусь во весь опор крича, “МАМА?! ПАПА?! ВЫ ЗДЕСЬ?! ПОМОГИТЕ МНЕ!” Позади меня воют псы. Они все ближе!

Впереди я слышу голос, “Я нашел ее! Вот она”. Мой папа, держит фонарик в зубах. “ПАПА!” кричу я. Я подбегаю к нему и говорю, “Пап, надо бежать. За мной бегут три гигантские собаки. Они преследуют меня.” Вопли зверей все ближе.

Моя мама выходит из-за деревьев. Она устала, но рада меня видеть. Я рада что она не надела ту шляпу. Папа кладет фонарик на землю. Мама подходит к папе и некоторое время они о чем-то тихо говорят. Затем они поворачиваются ко мне. Луч фонарика что-то выхватывает из темноты.

Папа рысит ко мне и дает мне веревку с небольшим кольцом на ней, “Вот, держи.Тогда мы не потеряемся.” Мы медленно трусим к выходу из леса. Я слышу псов что преследуют нас. Их дыхание хриплое но громкое.
ВСЕ ГРОМЧЕ И ГРОМЧЕ.

Я кричу родителям, “МЫ МОЖЕМ ИДТИ БЫСТРЕЙ?! МЫ ДОЛЖНЫ УЙТИ ОТ НИХ!” Псы все ближе; их визги становятся еще громче. Я жалобно кричу, но родители не слышат и совершенно не собираются идти быстрей. Мы достигли границы леса. Я не вижу псов, но знаю что они тут; я слышу их скулеж, пока я кричу на родителей. Мы уже почти подошли к дому. Я вижу нашу крышу. Я было побежала но папа удерживает меня. “ПАП?! ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?!” Вновь псы, из завывания вторят моим. Они вышли из леса и преследуют нас, осторожно. Они голодны.
“МАМ?! ПАП?! ОНИ ПРЯМО ЗДЕСЬ! ВЫ ВИДИТЕ ИХ?!”
Переглянувшись они смотрят на меня сверху вниз. “Все будет хорошо,” Говорит мне папа, слегка поджимая губы.
“Все будет просто чудесно.” – добавляет мама. На маме шляпа. Ненавижу шляпу. Я люблю маму, но не шляпу.
“НЕТ, НЕ БУДЕТ!” – рявкнула я на них. Псы очень близко. Я снова вижу их.

Мы дошли до дома.Мама и папа вводят меня внутрь. Дядя там. Все еще в бешенстве. На нем тот галстук. ВСЕ ГРОМЧЕ И ГРОМЧЕ. Они снаружи. Я внутри. Мы внутри. Мы в безопасности. Стены белого цвета начинают душить меня. “До завтра, милая” – произносит отец. Я поворачиваюсь. Они снаружи. Они все снаружи. Я не верю. Тело напряглось. Я ничего не вижу. “ДЯДЯ! МАМА! ПАПА! НЕ ВЫХОДИТЕ НАРУЖУ!” Соседские псы проснулись и воют вместе со мной. Не могу дышать.Мне нравится этот галстук. Нравится шляпа. Очень нравится рубашка. “ПРОСТИТЕ МЕНЯ! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ УБЕГУ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ МЕНЯ ОДНУ!” Псы издают леденящий кровь визг. Псы издают леденящий кровь вой. И все псы воют вместе.

Мордочка связанной, убитой горем, кобылки искажена в гримасе ужаса. Искромсанные тени ее семьи и псов танцуют по стенам маленькой, обитой войлоком комнаты. Реки слез текут из ее глаз, оставляя лужицы на кафельном полу. Ее неопрятная серая грива стоит дыбом. Она начинает биться в припадке. Она выкручивается из смирительной рубашки, швыряя себя по всей комнате. Она врезается в одну из стен и замирает, продолжая гавкать, но уже успокоившаяся. Она заползает в темный уголок и закрывает глаза. Припадок кончился и она закрывает глаза проваливаясь в беспокойный сон, чтобы увидеть кошмар, который повторяется каждую ночь.

Псы воют.

Я слышу как мама выкрикивает приказы папе а он отвечает ей. Я слышу псов, что воют в ночи. Это ужасно. Я кричу “МАМ! ПАП! ПОЖАЛУЙСТА, БЕГИТЕ ОТ НИХ!” Я слышу их. Но никто не слышит меня.

И тогда начинается это. Сначала кричит мама, будто бы ей ужасно больно. Громкое 'бах' напротив моей комнаты. Я могла поклясться что слышу папу, кричащего снаружи. Я начинаю кричать еще громче, но меня заглушают вопли отца и псов.
ВСЕ ГРОМЧЕ И ГРОМЧЕ.

“ПРОКЛЯТЬЕ! НЕТ! Я УБЬЮ ВАС, ШАВКИ!!” — И после этого, я больше не слышу папу. Они, наверно, дерутся. Еще несколько 'бах' раздается напротив моей комнаты и я слышу как миниум, двух псов скулящих от боли. Потом они затихают. И наконец я слышу то, что звучит как вопли боли последнего пса, убегающего прочь.

Я прекратила кричать, и все затихло, кроме моего почти неразличимого всхлипывания. Наконец, я встала и выглянула из комнаты. Когда я виду папу лежащего рядом с мамой. С души будто камень падает, и я подбегаю к нему. Но что-то не так.

Мама не дышит и не смотрит на меня. Я вижу как папа плачет. Он весь в какой-то красной жидкости. Томатный сок? Но это бессмысленно. Я подхожу к нему. Ему тяжело дышать. Он поднимает голову. Он сбит с толку. Его глаза затуманены. Будто бы он не знает что я здесь. И затем он произносит “Все в порядке милая. Мы здесь.” И потом, он замолкает.

Внезапно он делает большой вдох и его тело вздрагивает, перед тем как бессильно обмякнуть. Я подхожу к нему и несколько раз толкаю его копытцем. “Пап? Пап, пожалуйста, проснись.” Горло болит от крика. Папа не двигается. Я ложусь рядом с ним и плачу вновь.

Это все моя вина…

Соседские собаки снова воют, но в этот раз, мой вой сильнее чем их.

Я просыпаюсь, крича…

Сестра Свитхарт смотрит на стальную дверь и прислушивается к стонам, что издает пони. “Бедняжка”- проносится в голове у сестры, в то время как ее сердце обливается кровью. Она поправляет копытом свою пурпурно-белую гриву и сдвигает свою шапочку на законное место.

Виджиланс, жеребец-охранник, замечает угрюмое выражение мордочки медсестры. “Все в порядке. Она заснет через пару минут. Не волнуйся.” – говорит он, приободряя ее. И действительно, вскоре затихает и сменяется тихим посапыванием.

Доктор Стэйбл фыркает, “Я не понимаю как вы двое ладите с этой Дуралайкой. Она кошмар для психики.”
Свитхарт шепчет неслышно, “Её зовут не Дуралайка.”
Доктор затягивает свой тонкий черный стетоскоп, что он носит на шее. “C каждым днем она становится все более и более жестокой. Вы только посмотрите на мою шею!” Он показывает на светло-красную повязку, скрывающую рану на его шее. “Она укусила меня! Раньше она так не делала! А затем, сбежала! Как, гнилое сено мне в рот, сумасшедшая кобыла в смирительной рубашке смогла сбежать из охраняемой камеры?! А-а, Виджиланс?” – доктор поворачивается к жеребцу-секьюрити.

Виджиланс пригвоздил доктора к полу взглядом, “Она безвредна и мы вернули ее до того, как начался приступ. Она довольно милая кобылка, если ты познакомишься с ней поближе.”
От этих слов Стэйбл готов взорваться потоком ярости. “Милая кобылка?! Дикое животное! Я говорю, мы должны избавить ее от страданий, до того как она убьет кого-нибудь!” вскрикивает он, а цвет его морды почти сравнялся с цветом повязки.

Свитхарт и Виджиланс дарят единорогу взгляды, полные отвращения. “Прекрати кричать. Стэйбл! Ты не знаешь через что она прошла! Ты не был свидетелем убийства своей семьи, будучи жеребенком, не так ли?” – яростно зашептала Свитхарт, стараясь не потревожить спящую кобылку в соседней комнате.

И тут же прижала копыто ко рту, “Ой, это должно было быть секретом!” – вспомнила она.

Она взглянула на Виджиланса, который утвердительно кивнул. “Все в порядке. Я знаю,” – прошептал он.

Стэйбл зло усмехнулся, “Прекрасно. Вы двое позаботитесь об этом звере. А с меня хватит! Хватит, вы слышали?!” Он рванул вперед, оставляя на своем пути небольшой кровавый след, вытекающий из укуса на шее.

“Как репей с хвоста” – фыркнула белая кобылка. Свитхарт повернулась к Виджилансу, со смущенным выражением на мордочке. “Откуда ты услышал об этом случае? Я думала только Стэйбл и я были допущены к этой информации?”
Виджиланс вздохнул и скосил глаза в сторону палаты. “Иногда она говорит во сне. Всегда о семье и псах. Она никогда не высыпается.” Он порысил к стальной двери палаты. “Она такая беззащитная, понимаешь? Я просто хочу защитить ее,” грустно сказал он медсестре. Охранник сел, “И так оно и будет. Я защищу ее, пусть только какая-нибудь шавка покажется здесь,” Виджиланс встал, зорко всматриваясь в коридор больницы, готовый встретить любую опасность что рыщет в его глубинах.

Свитхарт хихикнула и покачала головой, “Кто-нибудь говорил тебе что ты совсем того? Доброй ночи!” – с улыбкой попрощалась медсестра.Она подошла к стальной двери и прижалась, так что её голова касалась холодного, прочного металла. Она нежно прошептала одинокому жителю этой камеры, “Доброй ночи дорогая.” Она осторожно прошла по коридору стараясь не наступать на красные пятна, оставленные разгневанным доктором.

Из камеры донесся приглушенный голос, “Спокойной ночи, мам.”
Собаки заснули.