Пайлэнд

Маскарад Ничего

Ночь Пайлэнда казалась нескончаемым карнавалом. Я не видела солнце уже давно. Кажется, здесь оно не светит.

Сколько уже часов прошло? Или же дней?

Ресторан, в котором проходил маскарад, был оплотом элегантности в этой безумной карусели пьянства. И хоть в Пайлэнде никто никого не замечает и лишь садится на нужный ему аттракцион удовольствий, данное заведение было несколько обособлено от всего. Стены украшали холодные драгоценные камни. Привычный огонь не блистал в них, и от этого они висели сродни обычным булыжникам. Только вот в булыжнике есть его особая каменная энергия, а в этих стекляшках её не было. Мёртвые камни. Звучит слишком печально.

По тусклой, выцветшей, местами потёртой ковровой дорожке я направилась внутрь. Играла тихая музыка. Невзрачная мелодия холодным конденсатом прилипала к блёклым стенам ресторана, чтобы затем стечь к низу и испариться в попытке убежать навстречу Пайлэнду. Пони шептались о чём-то с неразборчивой интонацией, и их тихая речь сливалась с нотами, выдавливаемых музыкантами из инструментов. Мордочки посетителей, конечно же, были закрыты масками. И только мне стоило подумать об этом, в мозгу искрой вспыхнула мысль о том, что у меня маски нет. Некоторые пони на меня смотрели. Кротко. Быстро. Чтобы я не увидела. И из-за масок было трудно узнать, что же они обо мне думают.

— Здравствуй, — тихий шёпот заставил меня обернуться. Хоть маска скрывала лицо жеребца, я смогла разглядеть его белёсую шкурку. Нейроны занервничали, и лишь спустя несколько секунд смогли достать кое-что из памяти. Это был тот пегас, что пришёл вместе со мной. — Имею ли я право заговорить с тобой?

— Что? Да. Конечно.

— Ты оказала честь, дав это разрешение. Позволь мне преклониться тебе в копыта, — крылатый пони незамедлительно выполнил то, что только что попросил. Стало неловко, однако на этот раз никто не оглядывался. Лишь могу предположить, что подобное здесь приемлемо. — Как твои дела?

— Ну... Пока что моё желание не сбылось.

— Мне так жаль тебя, — сказал он сочувствующе, — могу я что-то сделать для тебя? Моё-то желание сбылось, — до этого его холодная тихая речь ни разу не дрогнула, однако сейчас раздался нервный смешок.

— Ладно, спасибо.

— Так чего ты пожелала?

— Любви.

Пегас вдруг застыл и затем едва различимым среди всплесков музыки, льющейся ледяной рекой, шёпотом произнёс:

— Тогда ты пришла в нужное место. Только для начала нужно попросить для тебя маску.

Робким аллюром он направился к единорогу, что сидел за столом. Он долго ждал, прежде чем отвлечь его, однако, когда это всё-таки произошло, единорог раскланялся с такой же услужливостью, что и пегас. Белокурый жеребец что-то попросил у него. Тихо. На ухо. Затем, когда единорог, одобрительно кивнул, пегас бросился к его ногам. Поцелуи посыпались на копыта единорога, в это время ласкавшего крылья пегаса.

Что. Здесь. Происходит?

Кажется такое не только с этим пегасом. Если вглядеться, то здесь все покорно лоснятся к кому бы то ни было. Робкие, затяжные и постыдные поцелуи. Объятия. Поклоны. Хладный мрак вуалью висел над всем этим развратом, даже не стараясь прикрыть его. Темнота в этом месте была не такая, как в Пайлэнде. Не было в ней загадки и спокойствия. На фоне этой темноты звёзды не выглядели бы так ярко, как на ночном небе.

— Ты знаком с ним? — спросила я, надевая маску.

— Не знаю. Может быть, мы виделись тут раньше. Здесь не обязательно быть знакомым, — улыбка его слегка растянулась, — поэтому это место и замечательно. Прошу тебя, соизволь пойти со мной. Найдём тебе самого нежного жеребца. Или же тебе понравился тот?

— Нет, — пегас был так робок во всём, кроме отношений. Когда он обсуждал это, на нём не было ни тени стыда. Мои же щёчки пылали, когда приходилось говорить про такое. — Я ищу себе кобылку.

— Хорошо. Прошу извинить меня, если оскорбил тебя. Тогда я знаю, кто тебе нужна.

Небольшой столик, коих тут было много, приютил двух кобылок. Клубы сигаретного дыма беспорядочно выскальзывали изо рта статной пегаски, туманом оседая около неё. Лёгкая усталая ухмылка не спадала с мордочки. Когда мы подошли ближе, стало ясно, что она в возрасте. Лиловая шкурка поблёкла, а голос грациозно скрипел, заржавев от непрерывного курения.

Пони, что сидела рядом, была её противоположностью. Свежая, как айсберг, единорожка отблёскивала своей озорной улыбкой, оглядываясь по сторонам. Бесстыже заглядываясь на других, кобылка порой подмигивала им, плавно скользя хвостом из стороны в сторону. Из всех драгоценных камней, что я увидела в ресторане, она была самым красивым.

— Премного извиняюсь, великолепные барышни, — поклонился пегас, — можно ли нам сесть за ваш стол?

— Для тебя тут всегда свободно, — пожилая пегаска странно уставилась на меня. — Кто эта интересная пони? — с едва заметной каплей раздражения спросила она.

Белокурый жеребец неожиданно припал к губам пегаски. Она мгновенно расслабилась и обхватила пегаса копытами.

— Это не то, о чём вы подумали, — тихим шёпотом ублажал он пегаску. — Как и обещал, сегодня я принадлежу только вам и никому больше. Она моя знакомая. Недавно здесь.

— Сразу заметно, — пропела молоденькая пони, — садись со мной.

— Так вот оно что, — добрым тоном начала, как выяснилось, «владелица» пегаса. — Чем же ей помочь?

— Она ищет себе кобылку.

— Такая прелесть! — свирелью зазвучала единорожка, глядя мне в глаза. Они были пустыми. Стараясь имитировать пламя рубина, её зрачки леденяще заигрывали со мной. — Чего же ты хочешь?

— Любви.

— Ох... — она положила мне на ноги своё копыто. — Ты такая тёплая... — удивлённо произнесла единорожка. Затем мельком глянула на меня и приблизилась к моей мордочке так близко, что наши гривы соприкоснулись. — Как ты хочешь любви? — её игривый смешок холодным дыханием коснулся моей шёрстки. Своим носом она касалась моей щеки, и казалось, что я замерзаю от удовольствия.

Белокурый жеребец схватился за крылья пегаски зубами. Она проскрипела от удовольствия, и дым заклубился от неё как от старой дизельной машины. Тарахтя и кряхтя, кобылка марала пегаса в своей похоти. Мрак, что нависал над этим местом, начал оседать. Океан холодной пошлости омывал сцену с музыкантами, давно окаменевшими, чтобы не замёрзнуть, как эти пони.

— Стой, — её копыто пошло вверх по моей ноге, и я остановила, прикрыв то место, к которому она направлялась.

— Милая, не волнуйся. Я вижу, как ты нервничаешь, — томно прикусив губы, она немного отдалила от меня свои копыта, — тёплая влажность пота покрывает твоё нервное тело, а сердечко бешено сгорает в порывах чувств. Тебе не нужно этого. Хочешь любви? Тогда надо застыть и раздробить свою ледышку на кусочки.

— О чём ты говоришь? Почему все начали заигрывать с остальными?

— Приближается волна... Волна удовольствия. Если ты хочешь любви, ты её получишь. Однако затем и ты должна дать то, чего хотят другие пони.

Пегас услужливо исполнял самые грязные пожелания его владелицы. Теперь стало ясно. Одна волна твоя. Ты берёшь то, чего ты хочешь и как хочешь. Следующая волна — и тебя может взять любой посетитель ресторана.

— Поэтому мы такие вежливые. Мы ничего из себя не представляем. Услужливо ласковы, чтобы затем взять всё, чего желаем. Сюда пришли те кому, было одиноко, те, чьи сердца были сломлены. И если хочешь, чтобы любовная боль утихла, тогда замёрзни и получай удовольствие.

Неожиданно посреди ресторана появился луч света. Настоящего, яркого света. Хоть и немного увязнув во мраке, он красотой пламени освещал занавес сцены. Яркими багряными парусами сказочной каравеллы засветились кулисы, и вдруг на сцену вышла она. Нежное огненно-красное платье скрывала за собой ласковую нежно-розовую шкурку Пинки Пай.

— Приветствую вас, дорогие посетители Пайлэнда, — звонким голосом заговорила она в микрофон, подождав, пока музыка в ресторане утихнет. Пони застыли ледяными скульптурами разврата, чтобы услышать её, — я хотела сказать, что эту волну удовольствий вы проведёте под звуки моей песни. Развлекайтесь и знайте: Пайлэнд исполняет желания.

— Чудесно! — воскликнула единорожка. — Эта волна будет особенной. Для тебя я буду изображать любовь так старательно, как только смогу.

— Волна приближается, мои пони! — Пинки кричала в микрофон, надрываясь. Её магический голос даже смог сбросить каменный налёт с музыкантов, и они оживлённо заиграли.

— Ты же не хочешь остаться одна! — уговаривала меня единорожка. — Расстанься с самой собой и отдай себя другим, и сама бери то, чего хочешь.

Огненная музыка опаляла своим жаром всё вокруг, испарив остатки мёртвых синтетических нот, что мелькали в воздухе ресторана. Пинки Пай пылала огоньком на сцене, и тогда я почувствовала, что хочу отражать это пламя своими глазами, не хочу, чтобы они превратились в пустые стёкла.

— Прости, — я встала из-за стола и, пошатываясь, отошла от единорожки. — Не хочу становиться ничем. Я должна быть хоть кем-то, сохранить хотя бы немного себя, чтобы дополнять мою любовь, мою половинку.

— Но это наше призвание, — раздосадовано объявила она. — Наше имя говорит о том, чтобы мы стали ничем.

— И какое твоё имя?

— Зеро. Нас всех здесь зовут так.

Волна удовольствия захлёстывала зал под звуки обезумевшего пения. Притворство и безудержная похоть, полное неуважение к другим царила в этом ресторане. Мне нужно было выбираться отсюда.

— Наивная, — фыркнула единорожка мне вслед, когда я побежала. — У тебя было всё, чего можно хотеть! — сзади к ней подходили неизвестные пони и обхватывали её копытами там, где им хотелось. Океан притворного разврата поглотил её молодое красивое тело. Мне стало жаль бедняжку. Её бедное сердце было так сильно ранено, что в глазах потух огонь. Она предпочла превратиться в лёд и проторговать себя и свою честь в обмен на лесть и покорность лжецов, скрывающих под своей маской только холод.

Становилось холодно. Волна была уже рядом, и все увязли в этой желанной слякоти. Пони предавались удовольствию и начинали тянуть ко мне копыта, думая, что я одна из них, не нашедшая себе кого-нибудь на эту волну. Кобылы и жеребцы все без разбора предлагали присоединиться и затем долго шептали мне вслед слова извинения, когда я в испуге убегала.

И когда холод стал невыносим, когда лёд одиночества начал сгущаться вокруг моего уставшего и напуганного сердца, разгорелось настоящее пламя. Посреди этих не отражающих света льдин она полыхала безумием сознания, которое Пинки не собиралась никому отдавать. Отстранённая от этого губительного, смертельно холодного океана, земнопони кричала в микрофон, дабы кто-нибудь смог загореться от её огня. И этой пони стала я.

Тепло звуков согрело меня. И с огнем, что она зажгла во мне, я поспешила к двери.

Сжатый тёплый воздух Пайлэнда встретил меня, и оставалось лишь упиваться им после этого морозного дыхания, что царило на маскараде. Пот стекал с моего лба, а липкая грива лезла в глаза, будто стараясь прикрыть мой взор от странностей, что творятся здесь.

— У меня к вам послание, — тяжёлое дыхание обрушилось на мою грудь после лёгкого испуга от неожиданного прозвучавшего голоса. Жеребец в смокинге холодным взглядом смотрел на меня протягивая конверт, — от мисс Пай, — только стоило мне взять письмо, жеребец развернулся и шагнул в дверям ресторана, из которых повеяла мглой и холодом.

Однако конверт излучал приятное тепло, согревая мои промёрзшие на маскараде копыта.

«Жаль, что ты не нашла её. Она была здесь. И тоже не застыла. Ты бы видела пламя в её сердце, так похожее на то, что горит в тебе, такое желание любить и быть любимой, такие же живые глаза, ищущие настоящую любовь. Однако она уже ушла. Так что твоя принцесса в другом замке. Только не расстраивайся, я знаю, где её можно искать. По-моему, в кино показывают замечательный фильм о любви.

Я приглашаю тебя на сеанс, Пятьдесят Четвёртая.

Твоя Пинки Пай».

Она не замёрзла. Не могла, потому что, замёрзнув и расколовшись на кусочки, превратившись ни во что, ты не сможешь любить. Превратившись в лёд, ты не сможешь согреть свою любовь.