Эпизод 2: Новая надежда

My Little Pony: Friendship is Magic, вторая серия: шестёрка пони отправляется на поиски Элементов Гармонии. Но теперь в космосе!

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек

Я не брони, и я кобылка (2.33)

В лесу есть деревья, а у оных, в свою очередь, имеются корни.

Человеки

Дружба - это жизнь

Пони собирают небольшую группу для изучения иных миров. Но по волею случая они попадают в мир, где уже около десяти лет идет война. Смогут ли пони вернуться домой? И как они расстанутся с новым другом, которого они приобрели за время путешествия?

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Пинки Пай Эплджек Принцесса Селестия Зекора Другие пони

Кобальт

Небольшой рассказ, написанный за две ночи. История повествует о том, как странно иногда приходит к нам её величество Счастье.

Другие пони ОС - пони

План Икс

Во время магической дуэли с Твайлайт Спаркл авторитет Трикси был сильно подорван,и жизнь единорожки стала горькой.Но Трикси,не желая мириться со своей судьбой,решилась на отчаянный шаг...

Твайлайт Спаркл Спайк Трикси, Великая и Могучая Кризалис

Два одиноких сердца

Двое таких разных существ, что может их объединить?

Зекора Стража Дворца

The Conversion Bureau: Рекомбинант 63

Самое главное в работе каждого Бюро — это 'зелье', нанотехномагическая сыворотка, которая превращает человека в пони. Но, чтобы Бюро могли открыться, сыворотку сначала нужно было изобрести. Эта история о том, как была создана первая действующая сыворотка, о людях и пони, которые сделали это возможным.

Принцесса Луна ОС - пони Человеки

Дела семейные

Обычный день из жизни метконосцев

Эплблум Скуталу Свити Белл

Осколки

Ничего особенного. Просто герои этого фанфика не совсем такие, какими привыкли видеть мы.

Десктопные пони

Пони-разум простенькой программы внезапно осознает себя.

Флаттершай

Автор рисунка: aJVL

Солнце

Солнце

Селестия развернула перед собой длинный свиток. Исчирканный значками папирус с сухим шорохом коснулся голого камня скальной террасы.

Придерживая свиток магией, Селестия еще раз всмотрелась в торопливые абрисы чужих вычислений, и глубоко внутри ее мыслей вновь зашевелилось, словно нагреваясь, легкое раздражение.

Она тряхнула головой, прогоняя это чувство.

Свиток был передан ей вчера Ковеном Светил, единорогами, что, числом шестнадцать, объединив усилия, вытаскивали когда-то на небосвод луну и солнце. Но времена, когда смертные касались путей светил, ушли в небытие, и прошлое осталось в прошлом. Ныне далекие потомки тех, первых шестнадцати, не всегда умели поднять магией и тележку яблок. Все свои дни и ночи они отдавали не магии созидания, но магии знаков, что оставляют на папирусе тонкие кисти, и скрытым знаниям — зыбким и полным метафор.

Скромные потомки эти, разумеется, не мешали принцессам править ни пони, ни небосводом, но их погруженные в туман рассудки порой выдавали странные просьбы и опасения. Луна справедливо называла эти опасения глупыми — в те моменты, когда вообще удостаивала их слова, а не долгого страдальческого вздоха. Селестия, испытывая досаду, порой гневную, за свое потерянное время, не могла не испытывать к этим несчастным и причудливой, теплой, смешанной с жалостью заботы.

Они все еще были ее подданными. Ее пони.

И кроме того, Селестия предпочитала предупреждать любую угрозу — пусть даже самую эфемерную, и всегда и на все иметь несколько планов. Для того, чтобы хорошо править королевством, нужны не только доброта и забота, а Селестия старалась быть лучшей из правительниц.

Нежное марево ее магии, окутавшее свиток, теперь едва слышно потрескивало.

Воздух вокруг стал светлее, изменяя не только краски, но и суть; с каждым мгновением основа его, казалось, густела.

Селестия замерла, сосредотачиваясь — словно статуя, выточенная из куска молочного нефрита. Пряди ее небесной гривы застыли в воздухе, цветом схожим с розовым золотом, а длинный, изящный рог сиял остановившимся, но ослепительным пламенем.

Ей не требовалось присматриваться, прислушиваться или принюхиваться. Чувства, какими владеют пони, шагая в благословенном мире, не имели с этим ничего общего.

И еще меньше общего имели с этим пути небесной механики, расписанные на свитке — вместе с возможным отклонением, так обеспокоившим Ковен. Ибо смертные пони творили магию, первую из наук, и кропотливо постигали клочья того, что было слишком велико для постижения.

А Богине Дня в ослепительном созидании ее не требовалось ничего, кроме нее самой.

Солнце ворочалось под кромкой горизонта, не способное подняться само, и небесная линия, перемешавшая в себе леса, и скалы, и реки, выгибалась и плыла от скрытого жара.

Пора.

Селестия выдохнула, крепче упершись в скалу всеми четырьмя копытами, ощущая магию в каждой своей шерстинке, и потянула.

Если раньше ее рог сиял, то теперь он вспыхнул. Нестерпимо сверкающая магия хлестала под кожей; бока пылали, обернутые лоскутами небесного пламени меток, вскинутые крылья и грива зари, как солнечный ветер, врезались в воздух.

И там, вдали, исполинское пылающее светило неторопливо, вперевалку выкатывалось на небо, повинуясь богине.

Глаза ее — ныне белое пламя, сгустки жара, горящего от начала вселенной, — не видели ни солнца, ни его путей, но знали их, и знание это было таким же изначальным, как и все творение.

Наконец, лениво потянувшись, солнечная сфера разорвала последние нити с темнотой изнанки мира и встала над горизонтом, заняв свое место.

И, подбодренное богиней и движимое порядком вещей, медленно поплыло по небосводу.

Мгновение спустя после того, как над землей воцарился день, Селестия выдохнула и опустила голову, вновь наткнувшись взглядом на свиток и проглядев его. Ее губ коснулась легкая улыбка — жалости ли, или облегчения. Расчеты оказались ошибочными; опасения — напрасными.

Она сошла с места, ступая так же легко, как всегда. В скальном камне террасы остались выжженные отпечатки четырех копыт.

Селестия в который раз подумала о младшей сестре — Луна, в отличие от нее, никогда не поднимала свое светило с земли. Для этого она взмывала в воздух, и вся фигура ее, повисшая в тонких сумерках, пронизанная серебряным звездным светом, выглядела еще тоньше и меньше. Сияние луны, мягкое, матовое, не заставляющее смертных закрывать глаза, омывало гриву ее сестры, купало ее крылья и темную, по-королевски богатого, ночного цвета шерстку. Луна подходила тому, чему ее предназначила вселенная; нет, это само светило подходило ей, как подходило солнце Селестии.

Когда Богиня Дня была моложе, — можно ли так говорить о богах? как исчислить пусть не возраст их, но отношение разума к прошедшим векам? – она порой сомневалась в этом.

Теперь сомнения давно исчезли. Даже отбросив все иные сравнения, Селестия считала, что знает очень хорошо, насколько сложнее управляться с солнцем, насколько оно тяжелее и упрямее, и насколько опаснее раскаленный день рядом с мягкой и убаюкивающей ночью. Ее сестра хрупка, изящна и осторожна; она тенью скользит по царству снов, касаясь рассудка спящих, и парит среди тонких серебряных звезд. Раскаленное солнце и его исполинская тяжесть – неподходящая для нее ноша.

Разве снимать с других их ношу, поднимая ее на себя и позволяя не думать другим о тяжестях – не признак хорошей правительницы?

Кроме того, Селестии порой казалось, что сестра, поднимая луну, часто поглядывает вниз. Да и после того, как ее светило занимает надлежащее место, Богиня Ночи опускается на землю далеко не сразу, продолжая разглядывать не небесные пути, но землю под небом.

Селестия знала, что светило ее младшей сестры не такое тяжелое и упрямое, как у нее самой, и природа его совершенно иная; она знала это все и помнила обо всем, как и полагается правительнице, предупреждающей любую угрозу и на все имеющей несколько планов.

По-настоящему хорошей правительнице.

Быть может, поднимать луну, вися в воздухе, просто удобнее, да и Луна всегда любила летать, повисая в темном небе, словно и сама была светилом, которому никто не посмел бы диктовать путь.

Селестии порой казалось, что с таким же недоверчивым, уважительным любопытством Луна относится к ней самой и тому, как ее старшая сестра поднимает солнце — тяжело и веско, упершись всеми ногами в камень; и никогда не глядит вокруг путей дела своего, убедившись раз, что сделано оно как следует.

Но не меньше ей казалось — с тоскливой, почти солнечной тяжестью, — что с каждым рассветом и каждый закатом они с сестрой отдаляются друг от друга на расстояние, которое нельзя вычислить ни временем, ни небесными линиями.

Селестия повернулась, глядя на их замок вдали.

Возможно, раздумывала она, когда-нибудь, когда их страна и подданные, как твердо поставленные на небеса светила, смогут двигаться вперед без чужой помощи, у сестер будет время расспросить друг друга обо всем.