Паранойя Руне Ховарда
Эпизод первый, яблочный
Экспозиция
"Это, выходит, в Понивилль? Провинция? Да, нас отправляют на сбор яблок. Всегда мечтал. Правда, за этим в гвардию шел. Сельский колорит, природа, птицы – где еще развернуться душе пегасьей, воспарить вместе с телом, развернуться на всю ширь и вылиться, наконец, в кипящем от эмоций потоке на бумагу, чтобы стараниями мастера застынуть во что-то нерушимое, ограниться в нечто прекрасное, притягательное и в конце-концов стать произведением? Где еще? Отвечу – дома. А ты уже поверила, что я счастлив? Это так красиво звучит? Пха!
Хрен с ним, налопаюсь яблок и усну в кадке. Тогда, может, взаправду все прочувствую.
с наилучшими пожеланиями,
Ховард"
Замечательная привычка у подполковника Гэттафа – выспрашивать что-нибудь эдакое или предлагать рядовым зелененьким, от чего те искренне предпочтут по возможности отказаться, а потом обвинить их в чем попало, пустив в ход лазейку, что таилась в вопросе, и немедленно наказать, переменив предложение на приказ.
Рыжая сороконожка спешно проползала по пыльному, раскаленному полуднем плацу второй Кантерлотской гвардейской части мимо ноги подполковника, когда тот подошвой армейского сапога отправил ее на Небесные Луга.
— Ну что, бравые? Кто в Понивилль на яблоки поедет? Два шага вперед.
Пройдя указанное расстояние, строй покинули двое поджарых жеребчиков в простой кожаной броне с тонкими стальными пластинами на плечах, голенях, боках — для новобранцев.
— Молодцы, орлы! Остальные пойдут пешком.
Десять минут сборов – и стонущий от недовольства строй двинул в сторону провинциального городка, выкрикивая и показывая что-то неприличное в сторону удаляющейся крытой повозки с двумя готовыми к подвигам контрактниками. Правда, через два часа пути и этих ленивых бедолаг нагнала спасительная колонна гвардейских грузовых повозок, которую выслал суровый снаружи, но добрый внутри подполкан. На яблочную столицу Эквестрии медленно опускались сумерки, когда конвой вошел в черту городка.
— Вы-ыгру-ужайсь!
Зычный приказ, донесшийся, будто из задворков сознания, неприятно согнал чуткий полусон, с трудом удавшийся на мешках в трясущейся гвардейской колымаге, которая, между делом, стала неподвижной. Разлепляя глаза, осматриваясь, со вздохом поднимаюсь, вяло стряхивая песок и пыль и ежась от вечерней прохлады. В пересохшем рту стоит неприятный вкус после короткого дневного клевания носом.
— Не тормози, Ховард! – кто-то пихает меня, поэтому быстро выпрыгиваю из повозки, от чего в глазах по приземлению запрыгали голубые искры.
Ну что ж, первые пейзажи более чем символичны. Окраина провинциального городка, открытые пространства. По разные стороны на горизонте можно увидеть разные картины: на юго-востоке – густой лес, на юго-западе – холмистые степи с редкими деревьями, что уходят до самых гор, на севере – гора Кантер с кажущимся отсюда таким неприступным в своем гордом одиночестве дворцом на склоне. На северо-восток, собственно, в ста метрах от нас, простирается огромный массив яблонь. Да, не врали – дела промышленного масштаба. С другой стороны – домишки, собственно, городка. Где-то подальше можно еще разглядеть…
— Ховард, мать твою так, пошли уже! – увы, долг зовет, и удовлетворение чувства прекрасного придется отложить.
Наспех построенные, ребята поплелись на территорию фермы через невысокие, как и весь окружающий угодья забор, воротца с вывеской «Сладкое яблоко». Я, уже не имея возможности вклиниться в проход, просто перемахнул через ограду и тут же вляпался в кучу навоза с пеплом. Ободряющий ржач сослуживцев не заставил себя ждать. Мое сумеречное пробуждение все еще может стать более нелепым? Вот зрение, надеюсь, хуже уже не станет.
Однако в воздухе витало предчувствие нерешенных проблем. Впрочем, иногда можно ведь и проигнорировать голос нашпигованного собственнокопытно привитыми суевериями разума? Просто вечернее прибытие обычно всегда является некоей «другой стороной» поездки и, одновременно с волнующим ожиданием утра и, следовательно, начала действий, влечет некое тревожное ожидание того, что произойдет перед отходом ко сну, оставляя разбор полетов уже на утро. Возможно, я повспоминал вдруг все прочитанные детективы?
Копытотворные сооружения на ферме представлены добротным красным амбаром с надстройкой и рядом небольших сарайчиков неподалеку. Миленько, впору картину писать на рассвете. Для нашей братии в городишке должны были быть выделены места в какой-никакой гостинице или ночлежке, но оные оказались заняты достаточно, чтобы нас пришлось распихивать по разным углам города, поэтому с хозяевами фермы начальство договорилось о размещении роты в амбаре и немногочисленных сараях. Ничего нового, ничего непривычного.
Встретил нас красношкурый здоровяк с яблоком на заднице. Среди ребят разве что Шарп и Биттер подобных габаритов. На разговор, похоже, настроен не был, — может, разбудили? Вкалывают они тут, стало быть, серьезно. Вот и отвечал разве что «и-йеп» и «н-ноуп». Но провел, устроил. Перед тем, как оставить нас наедине с собой в амбаре, сообщили, что располагаемся и работаем мы у семейства Эпплов.
В амбаре сухо и тепло, пахнет лежалым сеном, деревом, смолой, сырой землей. Большего кошерного уюта испытывать еще не доводилось. Спать на застеленном покрывалом сеновале было бы до сказочной степени романтично, если бы над головой разворачивалось звездное полотно, только лучше без него, под мощными потолочными балками сводов надежного сооружения, где уже разлился приятное жеребцовое амбре сослуживцев… что-о? И вовсе не это, и любые нормальные жеребчики способны проникнуться духом мужества и единства, когда все мы сплочены одной целью и задачей, когда раздуваются в тяжелом дыхании ноздри, втягивая исходящий ото всех мускусный запах, эх. Так вот, говорю, лучше тут, чем комары искусают.
Безусловно, пока обустраивались, набрасывая тряпки на податливые стога, не обошлось без разноголосых обсуждений обстоятельств путешествия.
— Эй, народ!
— Только не щас, Джейп!
— Вы в курсе, что нас не просто так прислали?
— Конечно, с великой целью.
— Сезонная нехватка жеребцов?
— Угу, в местной матриархальной общине каждой фермерше положен табун.
— В общем, они ж тут и так спокон века справлялись, да вот в прошлом году одна кобылка местная оббила за сезон сбора все, каждую гребаную яблоню в этом саду!
— Чего-о?
— В одиночку…
— Пф, гониво.
— Вы видели…
— Внатуре? Кто она?
— … на сколько этот сад, нахрен?
— Во-во.
— Да пошел ты.
— Мало ли у них баек в селе!
— Не, нифига, ребят. Правда это.
— Нереально.
— Эх-х, дубины! Это ж героиня труда здесь, она…
— Она и стадо взбешенных коров в одиночку отвела от города.
— Да она ж одна из Элементов, епт!
— Кого?
— Элементы Гармонии, во.
— Твою налево…
— Участвовала в победе над Лунной пони, или как ее, и Дискордом.
— И она здесь?!
— Да, мать вашу! Так вот, обхреначила она тогда все яблони, но и сама не бизон, так что эффект, как от недели без сна, вполне заработала. И вот, к следующему урожаю появляемся мы!
— … спасатели Хуфибу.
— Чтоб кобылка наша так не парилась.
— Да хоть горы свернем, ты скажи, повидать ее можно?!
— А вот и самый сок, ребята: она-а-а…
— Ну?!
— … этажом выше!
Минут через десять галдеж пошел на спад, и, наконец, грянул отбой. Отрубился я, учитывая недавний сон в телеге и возню перед сном, на удивление быстро – часик размышлений, и – баю-баюшки. Обнять, правда, было нечего и ноги сложить некуда, поэтому пришлось взбить кое-как сено и завернуть эту кочку в край покрывала. Ну, в темноте ни от кого претензий или предложений не поступало, поэтому уснул, как привык, с комфортом. Впрочем, как привык, так и отвык – в казармах последнее время обнимать было совсем нечего, а скомканное покрывало не больше подушки, но при возможности вновь устроится, как пожелаешь, не откажусь.
Ночью, правда, пришлось проснуться, взбрыкнув от неожиданности, и вежливо отстранить тушку ничего не заметившего невидимого коллеги, привалившегося в сонном неведении к моей спине, который лишь недовольно захрапел, значительно усложнив мой повторный отход во власть Луны.
Да к утреннему подъему я буду убитым независимо от того, как прошла ночь.
Так дело и было. После ритуального «ротоподъема» остается подождать часов шесть, пока начнется бодрячок – так, моя энергия то ли экономилась, начиная с пробуждения, то ли накапливалась от принимаемой пищи и, так или иначе, имела привычку выплескиваться в промежутке от полудня до трех, что меня вполне устраивало, ведь на это время приходились наиболее значимые движухи как на службе, так и в моей обычной жизни.
После подъема рота, как известно, открывает рот, хоть в этот раз обстоятельства подъема несколько другие. Привычных кругов вокруг плацдарма или чего-либо еще мы сегодня не наматываем, а сразу, покончив с гигиеной, топаем за длинные столы, которые, похоже, любезно предоставили хозяева ранчо, или кто-то притащил из городишки. Ассортимент блюд представлен выпечкой с яблоками в четырех-пяти вариациях, этого следовало ожидать; что ж, углеводы перед вкалыванием не повредят, хоть я и всеми копытами за белок.
И пока рота уплетала за обе щеки штруделя да пирожки, из дома, наконец, показались сами хозяева, причем довольно странной процессией. В авангарде весело семенила сухонькая старушка с выпирающими суставами худых ног, то и дело прыгая, разворачиваясь вокруг своей оси с удивительной для своего возраста резвостью, а за ней с беспокойным видом спешили давешний молчаливый увалень и… ни дать ни взять, героиня вчерашних обсуждений. Светлогривая рыжая кобылка обладала подтянутой, спортивной фигурой с весьма аппетитными формами, что недвусмысленно говорит о ее активном образе жизни и роли на ферме, завершала же портрет колоритная ковпоньская шляпа. Более мелких деталей и черт я отсюда не разглядел, но она что-то говорила вдогонку старушенции, явно переживая, видимо, по поводу ее неосмотрительной активности, а за ней из дома уже увязалась, похоже, младшая сестренка, похожей расцветки, но с красной гривой и алым бантом на ней, на вид более оптимистично настроенная.
Однако могу сказать, что я один или один из немногих, кто позволил себе оценить картину в целом, в то время как взгляды большинства приковала поняша в шляпе, что на секунду обернулась в сторону нашей братии и, смущенно улыбнувшись, приветственно приподняла на бегу головной убор, от чего сослуживцы прямо обомлели, помахивая и выкрикивая что-то в ответ, а кто-то – и вовсе посылая воздушные поцелуи. Я и сам соврал бы, сказав, что не нашел крестьянку довольно симпатичной. Интересно, кем приходился ей красный здоровяк?
Процессия, тем временем, мало-помалу покинула территорию фермы, выйдя через знакомые воротца и свернув куда-то на юг от городка, где, как я давеча разглядел, раскинулись заманчивые для пикников или иных мероприятий на открытом воздухе поляны, а чуть далее, за редколесьем, было и озеро, а моя восхищенная коллегия вернулась к завтраку, заговорщицки обсуждая персону дня, ее подвиги и стратегию подката к ней. Вероятно, длинный, разноголосый и не слишком обремененный смыслом полилог, участники которого разбились на множество групп по соседству, а фразы можно было различить лишь из уст близсидящих, приводить здесь не стоит.
Начинало припекать, когда мы дубасили яблони второй час кряду. После набивания желудков мы дождались кобылки в шляпе, которая, верно, позабыла или просто не знала о том, что инструктировать нас предстоит именно ей, и за которой был послан один из пегасов-лейтенантов. Тогда она, по возвращению извинившись, смущенно посмеиваясь (румянец сделал ее еще более приятной глазу, как делал и весьма милый деревенский акцент в несколько низком для кобылки голосе), представилась Эпплджек и, заранее и от души нас всех поблагодарив, коротко выступила перед шеренгой, стоя рядом с подполканом и поведав о том, какие яблони колотить, а какие нет, как колотить продуктивнее, и даже дала наглядный пример, одним ударом задних ног лишив дерево всех плодов и заставив землю содрогнуться. Что примечательно, ни одно яблочко и не подумало упасть мимо пары подставленных кадок – земнопоньская ли это была магия или пегасам тоже не придется лазать за большинством по земле, пришлось выяснять опытным путем. Первый вариант, вероятно, оказался верным, или же наша ковпони просто знала некую фишку, которой позабыла либо не захотела поделиться, а мы не подумали спросить.
Как и при первых тренировках единоборств, копыта неподготовленных колотильщиков довольно быстро стали изрядно ныть, а шкура на оных, у кого она была (большинство) – сдираться, особенно если вспомнить, что и в единоборствах снарядом выступает мешок с наполнителем, а не дерево, если только речь не идет о профессионалах. Да и мои три-раза-в-недельные десятиминутные разминки с таким мешком не помогли сейчас избежать участи, что постигла большую часть сослуживцев. Тем не менее, дубасили с незатухающим энтузиазмом, кратковременные всплески какового случались всякий раз, когда во дворе появлялась Эпплджек, помахивая неожиданным, видимо, помощникам. Благо, немногочисленных наших единорогов общим решением приспособили к сбору всех плодов, что упрямо не попадали в кадки. Переговоров, хихикания и обоюдных подколок с метанием переспелыми яблоками, чего особо не запрещало начальство, если мы при этом не отвлекались от задачи, со временем поубавилось, когда народ втянулся в работу и предпочитал лишний раз экономить дыхание, пыхтя и обливаясь потом под как назло чистейшим провинциальным небом. Впрочем, когда на третьем часу кто-то умный вспомнил, что погода у нас может и нужет поддаваться контролю, и даже предложил лично заняться этим, но напоролся на решительный запрет на взлет выше крон деревьев, в городок был послан один из развалившихся в теньке лейтенантов, после чего нами был засечен летающий, оставляющий радужный инверсионный след объект, который разместил над головами роты несколько десятков средних облаков к нашей вящей радости. Подполкан на краткий доклад одного из коллег рассмеялся ему в лицо, доверительно сообщив, что объектом была мисс Дэш, еще одна видная здесь кобылка и даже еще одна из Элементов Гармонии. Интересно, пользуются ли эти две и им подобные здесь таким же успехом, как если бы жеребцовой частью городка была моя рота? Если они все еще «мисс»… впрочем, отношение к ЭйДжей красного жеребца было еще под вопросом, сама она на вид еще весьма молода, а пегаска, стало быть, тоже, хотя скорость у нас, крылатых, при регулярной практике падать начинает годам эдак к тридцати пяти, поэтому уверенно говорить я бы не решился, ведь радужногривая голубенькая молния, выполнив просьбу, лишь на мгновение зависла в воздухе метрах в ста от меня и, услышав восхищенные благодарственные крики, кривовато отдала честь и столь же стремительно ретировалась, а я так разглядеть не могу.
Что мне нравится в жителях провинции, так это удивительное их дружелюбие по сравнению с привычными мне, жителю Троттингема, уроженца Клаудсдейла, качествами пони, в чем мы получили возможность убедиться в перерыв, когда большая часть роты отправилась пошататься в этот Понивилль. В конце-концов, Клаудсдейл, в бытность мою учеником летной школы и академии которого я более чем достаточно наобщался с себе подобным, крылатым народом — это когда никого не удивишь рассказом о драке. Мы с ребятами посетили приметный общепит, где присоединились к ватаге местных работяг, уплетающих сидр под цветочные бутеры и поделившихся с нами замечательными местными историями, как-то: «И тут он говорит: "Официант! Я заказывал тушеный овес под томатным соусом, где овес?". Мы с братанами и так со смеху давимся, а официант еще и выдает: "А вы под соусом смотрели?"», а в поисках десерта закатились навеселе в заведение под говорящим названием «Сахарный уголок», задизайненное под пряничный домик. Обслужила нас гиперактивная, гипер-розовая веселая поняшка с очень аппетитными формами, похожей на сахарную вату и так же пахнущей гривой, которую один из моих коллег не постеснялся ухватить зубами, на что та даже не покраснела и – вы это понимаете? – лишь звонко рассмеялась, укусив его в ответ за нос и миленько хрюкнув при этом, после чего бросила: «Поешь наконец, глупенький, не доводи до кусания хороших пони». Это окончательно взорвало мне представления о пони и чуть ли не влюбило во всех понивилльцев.
Выкатившись из пекарни, мы приметили неподалеку средних размеров белый в красную полоску (или наоборот?) шатер, откуда приглушенно доносились какие-то праздничные звуки музыки и зазывал и куда стекались десятки пони, среди которых я разглядел почему-то немало инвалидов и всеми способами изувеченных, но, увы – перерыв на службе весьма ограничен, а за опоздание получаешь наряд, поэтому на осмотр достопримечательностей и культурных памятников времени не хватило. В принципе, осталось десять минут, поэтому все и потянулись потихоньку обратно на ферму, и лишь один, все еще прыткий после трапезы жеребчик, пообещав, что успеет, рванул ознакомиться с содержимым шатра. Остальные ребята уже удалились на сотню метров в сторону нашей работы, поэтому я, оставшись один, развернулся было, чтобы не спеша поплестись за ними, как вдруг приметил идущую от этого самого цирка нашу признанную героиню в шляпе, и остался на месте, подстегиваемый любопытством. Лишь полуминутой ее медленной ходьбы погодя я разглядел ее расстроенную мордашку. Да что ж там такого интересного происходит?
Приблизившись, она, узнав во мне бойца добровольно-принудительной помощи по сбору урожая, вскинула голову и устало улыбнулась.
— А, даровки, солдат. Развлекаешься?
— Доброго дня. Угу, перерыв у нас. Был. Налопались – пора и поработать.
— Хе-хе-х. Да, и правда здорово, что вы здесь помогаете. Летом, Селестия свидетель, нечасто выпадает такой незапланированный отпуск.
— Служим народу Эквестрии, мэм, — ты б еще лопнул от важности, Ховард, — Позвольте вопрос, мэм.
— Э, ну валяй, жеребчик, — поняша улыбнулась.
— Что происходит в том шатре и почему к нему идут так много калек?
— Ох, лучше б ты не спрашивал, сахарок, — она как-то сразу снова погрустнела, но раз что-то здесь не так, значит, я должен знать, ведь ляпнул уже, что прибыл помогать. Нет, я бы попытался помочь, если б и не ляпнул. Честно! – Здесь двое… не знаю, стоит ли их так называть, но… в общем, Флим и Флэм, известные здесь неприятной историей с сидром, опять прикатили, и на этот раз – с лечебным эликсиром, мол, все, че угодно правит. Мы с братом сразу просекли, что от них правды не жди, и доказательства получили, да вот бабуля после купила-таки у них эту жижу, и вот те на – снова плавать смогла, хотя уже который год как несмазанная телега двигалась! И как плавать – водной акробатикой занимается! Я все равно с этими двумя поговорила, да только они так хитро, мол, может, и не лечит ничего наш эликсир, да вот осмелишься ли прервать радость старушки, вновь уверенной в себе и ощущающей себя молодой? Нет, не осмелюсь. Ну, я и ляпнула, что, видать, коли она хорошо себя чувствует, то не так уж и важно, из чего он сварганен. А они с тех пор налепили плакатов со мной и своим эликсиром и используют меня, как рекламу и свидетеля пользы их варева! А я уж отказаться от слов не могу, выходит, и все уж верят и берут его. Не знаю я вот, что и думать…
Очень интересно. Логика говорит, что, вероятнее всего, зелье и есть подделка, да вот каких только чудес нет в Эквестрии, да и история интересная здесь получается.
— Неправильно как-то все это, — добавила кобылка.
— Гм. Позвольте, что за случай с сидром?
— А, дак мы здесь, тащемта, монополисты всего, связанного с яблоками, и семья наша только этим и живет. Но сидр мы делаем с максимальным упором на качество, проверяем каждое яблочко, поэтому его и знают и любят во всех уголках Эквестрии, и поэтому же его на всех не хватает, даже в Понивилле, в разгар сезона. А тут приезжают эти двое, и, значиццо, предлагают соревноваться: кто больше сидра за час выжмет – тот получает монополию на торговлю им здесь.
— А смысл вам соглашаться?
— А тогда они просто станут конкурентами, — надо возобновить тренировки думать, прежде чем спрашивать, перед зеркалом, — а сидр они и вправду делали быстрее, по крайней мере, нам так тогда показалось. И тогда бы мы разорились. Ну и вот, как бы мы ни старались, нам не удалось победить, и только собрались мы отчаливать, оказалось, что в стремлении нас обогнать они стали жать сидр не из яблок, а из целых деревьев, поэтому и вышла дрянь, которую пони отказались брать. А теперь – вот это…
Над этической дилеммой я бы, признаюсь, с удовольствием поразмыслил и о ней поговорил, да вот только заняться этим, похоже, придется во время работы – долететь-то я успею, но сделать это придется не далее, как сейчас.
— Мэм, я прошу прощения, но мне срочно нужно вернуться к окончанию перерыва, — и, опередив ее, уже приоткрывшую рот, чтоб отпустить меня, добавил: — Как вы смотрите на то, чтобы увидеться после нашего рабочего дня, в шесть?
— О, я… не против, конечно. Все равно на сегодня они заканчивают, — она махнула копытом в сторону шатра, — если те, конечно, есть дело.
— Безусловно, мэм. А теперь, прошу прощения, — я коротко поклонился и взмыл в воздух, мчась к пестреющим сочными плодами плантациям.
Думать под монотонный физический труд всегда хорошо. Думаю, так и выживают вынужденные стоять у конвейера или на подобной работе. Не скучно, да и башка варит вроде лучше, может, из-за лучшей циркуляции крови. Вот я и надумал, что, должно быть, негоже с точки зрения этики разрушать теперь надежды безнадежно больных, которым липовый эликсир дарит надежду и жизненную силу, что вроде как и бесполезно (что доказано опытами с плацебо), а вроде и так важно для выздоровления, а с моральной – не к добру скрывать правду, особенно когда мучает совесть, а она всегда права. Как говорится, когда от правды сердцу лишь больней, нам ложь тогда становится милей, поэтому решать за кобылку я не могу и выбор этот придется сделать самой Элементу Гармонии, компетентному специалисту.
За рабочий день, тем временем, ничего нового не произошло, разве что в течение часа висевшая над нами единственная тучка в какой-то момент стремительно уползла, и я, бросив взгляд ей вдогонку, разглядел исподлобья у тучки радужный хвост, подергивающийся из стороны в сторону, да проплыл за забором неподалеку, будто на спине в бассейне, Дискорд с желтой розовогривой пегаской, лежащей у него на животе. За ними по пятам прыгал, вероятно, кролик, пытаясь, очевидно, догнать парочку, но неспособный обратить на себя внимание. Мне оставалось лишь пожимать на эти дела плечами и продолжать, посвистывая, вкалывать, дивясь только, сколь удивительными и приятными были все эти новые впечатления от казалось бы, простых действий после оставленной в Троттингеме жизни.
Наконец, грянуло окончание единственной смены, и изможденные рядовые поплелись к реке, чтобы затем свежими вернуться к ужину. Плетясь в нестройной толпе, я заметил Эпплджек, стоящую у одной из кадок с плодами их садов и наших трудов и вроде как перебирающую яблочки по одному с целью осмотра. Хмыкнув, я бросил сослуживцам, что сперва отолью, и пошел за амбар вроде как мимо нее, но, поравнявшись с кобылкой, остановился.
Она вздохнула.
— Да, солдат. Устал?
— Так точно, мэм, — пусть думают, что она сама меня остановила, так что я просто прочистил горло для приличия, — проблема все еще актуальна?
— А кто ж ее отменит? Пока да. Я не то чтобы переживаю об этом весь день напролет, кроме сбора яблок и решения моральных дилемм дела всегда найдутся, но совет бы мне, конечно, не помешал. Нелегкий вопрос.
Как сказал бы один мой сослуживец, «Временами так не хватает пони, который дал бы совет. Ну, или хотя бы просто дал».
— Мэм, я думал о ситуации и, признаюсь, также не смог преодолеть барьер между моралью и этикой, но могу сказать, что зачастую нет правильного ответа или правильного выбора. Книги и другие пони учат нас одному – быть лучше, и порой даже не стоит рисковать – жизнь сама подхватит и понесет тебя своим течением, только успей прыгнуть вовремя и в правильном месте.
Я сделал паузу. Кобылка как будто думала над услышанным, потом посмотрела на меня с каким-то неуловимым выражением – со скепсисом, но в то же время сомнением и удивлением, что порождает напряжение, в конце-концов становясь похожим на понимание и как бы намекая: «Ховард, заткни свой детектор эмоций, он барахлит, и делай дело».
— А теперь прошу прощения, мэм, должен идти, — я поклонился и, развернувшись и сделав шаг, добавил через плечо: — и мэм, возможно, что уверенность в своих силах, дарованная пони эликсиром, не исчезнет у них от осознания бесполезности напитка просто потому, что они смогли сделать то, чего раньше боялись.
И, оставив ковпони наедине с выбором, я медленно полетел догонять роту, чувствуя себя героем низкопробной эпичной саги или любительского романа с псевдо-философией.
Эпизод второй, непринужденный
Одним прекрасным троттингемским утром, через полгода после обзаведения жильем, я обнаружил себя на узкой, жесткой, короче — чужой постели, с подложенной под голову коробкой из-под пиццы, в обнимку с некрупным жеребцом. Оказалось, я провел ночь на дне рождения. Но это было давно и неправда.
Сладкое потягивание последовало за принудительным пробуждением, и даже «ротоподъем» показался вдруг долгожданным и любимым от мысли: «как же хорошо в Гвардии!». Здесь я почему-то чувствовал себя живым; вероятно, любая смена обстановки поначалу вызывает сильные впечатления. Минуточку…
Секундочку…
Погодите-ка…
Я слышу не привычное сонное бормотание, звуки соскакивающих с коек и напяливающих форму рядовых, да и «ротоподъема»-то, собсна, не было. Перед протертыми в панике глазами – интерьер какого-то сенохранилища… ах да, помню! Только это не отменяет того, что нас должны были поднять. Из ребят кроме меня дрыхнут еще тушки четыре, а снаружи доносится глухо чья-то жизнерадостная речь. Это не в моей голове? Я бы не сильно удивился. Скатываюсь со стога, не заметив, что нога запуталась в покрывале, вспахиваю мордой мягкий чернозем. Признаться, если новая жизнь и столь расчудесна, то вписался я в нее как-то неловко, а ведь хорошее начало – залог успеха. И не говорите мне, что утро и так добрым не бывает, если не служите в Гвардии – что вы об этом знаете? Хотя что-то подсказывает: не знаю пока и я.
Все же удалось выбраться из амбара без тяжелых травм. Яркое оранжевое пятно на горизонте бьет не в бровь, а в глаз, и приходится зажмуриться – ясно, восход, часов пять. Из-под поднятой ноги вижу крытую телегу, запряженную одиноким бурым громилой, что удаляется от усадьбы, а выглядывающий из нее худосочный жеребец не перестает нараспев декламировать в усилитель звука об их прекрасной рыбе семейства иглобрюхих. Это что, коммивояжеры? А кому рыба? Впрочем, им ли не пофигу.
Несколько сослуживцев поздоровались, проходя мимо и пихая в плечо. Один отпустил комментарий со смешком по поводу происходящего, не сильно отличный от моих собственных догадок. Неподалеку, подле подполкана, что-то обсуждающего с парой лейтенантов, стояло ведро с чем-то бултыхающимся внутри. Рыба, наверное? Я позволил себе подойти. У подполкана морда была, как обычно, со смесью напряженной сосредоточенности и невозмутимого неудовлетворения, и под маской этой могло скрываться что угодно. Сдержанные улыбка и смех, впрочем, тоже бывали гостями на ней.
— Ховард.
— Я!
— Я вижу. Иди, спроси у мадам Эпплджек, куда деть это создание. Его впарили вроде как хозяевам фермы, но заплатить пришлось нам.
— Записать это на счет Эпплов, сэр? – подал голос один из лейтенантишек.
— Мы отдали за нее двадцать несчастных битов, Игл. Успокойся. Ховард, ты почему здесь еще?
Я торопливо отдал честь и, ухватив зубами край цинкового ведра, потрусил в усадьбу.
— Честь без головного убора не отдают, Ховард! – донеслось мне вслед.
Усадьба встретила неуютной тишиной, которую почти не могли нарушить отсекаемые дубовой дверью звуки внешнего мира. В гостиной никого не было, и я подумал было, что всезнающий подполкан забыл сказать, что искать мадам следует не в доме, но, движимый любопытством и очередным странным предчувствием, решил проверить. Все равно никакого непотребства я тут творить не собираюсь.
Поднявшись по слегка скрипучей лестнице, я медленно прошел по коридору, лучи света из окна в конце которого казались материальными из-за подсвечиваемой ими летней пыли, лениво парящей в воздухе. Одна из дверей открылась, из проема показалась ЭйДжей. Показалась?
В коридоре никого не было. Я поморгал, хотел потрясти головой, но вовремя вспомнил про ведро.
— Хэй?
Обернувшись на неуверенный оклик, я увидел ее на лестнице. Кобылка в шляпе смотрела с беспокойством.
— Все в поряде? Ты бы это… ведро взял понадежнее.
Взгляд вниз показал все еще более чем крепко зажатое в зубах ведро, из которого на пол медленно, не прекращая, лилась вода, а я стоял и ничего не мог поделать. Оно не было слишком наклонено или что-то вроде этого. Я, еще раз взглянув на кобылку, медленно поставил его на пол, когда воды едва осталось на дне, где конвульсивно билась колючая и круглая, как мяч, рыбешка. На месте, за которое я держал зубами, была округлая щель на смятом металле. Щель от зубов.
— Выглядишь нервным, — ковпони улыбнулась, правда, о выражении ее мордашки я мог бы сказать то же, что она обо мне.
— Я-а не знаю, что… извини… это ничего, что?..
— Не беспокойсь, сахарок. Этому дому приходилось вынести и пострашнее, чем пролитое ведро воды.
— Я сейчас вытру тут все, и…
— Не стоит. Маки обещал прибраться по всему дому, а здесь все равно пол вытирать. Ты скажи, чего хотел, и что там за рыбина?
— Да-а, приезжали тут какие-то, продавали, — я сделал усилие, чтобы выровнять параноидальный голос. — Вот, впарили, не знаю, правда, зачем вам рыба. Начальник просил передать.
— Эхе-хе-х, и правильно, что не знаешь, потому что я – тоже. Мож, Шай отнесу, ей понравится новенькое, потому что я таких отродясь не видала. Лады, пойду, наберу ей воды, бедняге. А тебе спасибо, сахарок. Я-таки осталась на стороне правды.
— А?
— Сказала все-таки народу, что не работает эликсир этот ихний. Хоть он и заставил их поверить в себя, нельзя, думаю, чтоб пони думали, что могут невероятное. Как моя бабуля, когда вздумала сигануть с башни в таз.
Я потер глаза, пытаясь собраться с мыслями.
— Вот как… правильно, ЭйДжей. По крайней мере, теперь те, кто рискнул, знают, что могут больше, чем думали. Все закончилось лучше, чем…
— ХОВАРД!
Знакомый громогласный крик донесся с первого этажа, и я, бегло извинившись, поспешил выполнять долг мимо улыбающейся кобылки.
— Подполковник, сэр, разрешите вопрос, — спросил я, выходя с ребятами из сада ближе к вечеру и нагнав Гэттафа.
— Разрешаю.
— Который был час, когда вы послали меня отнести ведро с рыбой?
— А подумать не суждено? Полдевятого, раз сразу после этого вы пошли работать.
— Но… я могу поклясться, что видел восход перед тем, как выйти к вам и получить распоряжение.
Видеть-то видел, но я очень понадеялся, что яркий свет существовал взаправду, и у начальства после подобного заявления не появится несколько вопросов вкупе с желанием записать меня на внеочередной прием к психиатру.
— Это у Игла спрашивай, он летал узнавать. Я другим занимаюсь.
Мне разницы особой нет, догоняю кучку лейтенантов, что плетутся впереди, столь же уставшие от сидения, сколь мы от работы.
— Лейтенант, сэр, разрешите вопрос.
Единорог и двое пегасов, одним из которых был Игл, криво ухмыльнулись, когда я встрял в их беседу. Удачно, тем не менее, подловив паузу в ней, так что замечание не получу.
— Лейтенант Игл Айд слушает, — язвительно отозвался он. Айд? Что-то знакомое…
— Что за вспышка была на горизонте незадолго перед тем, как была начата работа в саду?
— Местная мастер спорта по магии Твайлайт Спаркл пробовала потревожить солнце. Еще вопросы?
— Нет, сэр.
Вновь присоединяюсь к ребятам, идя уже к реке и привычно отшучиваясь от подколок, следующих за любым действием, что выделяют гвардейца среди остальных. К слову, до этой временной заморочки с восходом я допер, уже пиная яблони. Как и до мысли о том, что невольно перешел на «ты» с Эпплджек, когда разлил воду в ее доме, хоть она и обращалась ко мне так с самого начала, так что, видит Селестия, пусть будет так.
А день этот между делом был последним. Пусть работоспособность любого из нас не могла и претендовать на сравнение с таковой у кобылки в шляпе, сотня жеребцов – не хоть бы что. Однако и нам потребовалось бы дня четыре, если бы не та самая Твайлайт Спаркл, что, наверное, в поисках еще более прикладных тренировок обобрала телекинезом половину плантаций за раз. Поэтому, вновь отмывшись, мы поперли паковать вещички. Однако подполкан, довольный, что удивительно, нашей работой, снизошел до разрешения нам потусить в городке еще пару часов. Что ж, «милость начальника – это магия», и мы здорово провели время, пусть без особо занятных моментов, как это было вчера, зато не только нажравшись, но и познакомившись и неплохо проведя время с местными кобылками, зарубившись при них в хуфрестлинг, а еще повидав такое приметное местечко, как библиотека, вырезанная прямо в стволе не такого уж большого, но определенно толстенного дуба. Кабы я был здесь на вакации, со свободным временем, обязательно заглянул бы туда и провел время, но это не невозможно и я, пожалуй, воплощу это в жизнь позже.
Тем не менее, я предпочел уединенную прогулку торчанию в боулинг-клубе, поэтому в определенный момент покинул братию и медленно пошел по закоулкам к ферме, откуда вскоре предстояло отбывать в родную часть. В городке уже зажгли фонари, хотя огненный закат еще давал достаточно света. Проходя через небольшую площадь с уже опустевшими прилавками, что утром и днем была рынком, я вновь встретил ЭйДжей, что сгружала нераспроданные, видимо, яблоки в телегу. Я вновь намеренно попал в поле ее зрения до того, как поздороваться. Мало ли, не хочет пони разговаривать? Секундочку, я же должен помочь.
— Помочь?
Она спокойно обернулась на голос.
— Хэй, снова ты?
— Ага, я. Вечер добрый, — нет, если что, я буду на «вы». Очень уж она у меня уважение вызывает, ну а кто я такой?
— Добрый. Снова шатаетесь небось? – она усмехнулась.
— Да, кто где. Ребята в боулинг пошли, ну а я не фанат, — подойдя, я присоединился к погрузке бочонков яблок в телегу, хоть и осталось их там две штуки, и те пустые.
— А-а, ну и правильно. Неча время да деньги тратить. Спасибо, кстати. Есть тут у нас такая пегасочка, летает целыми днями да спит на облаках, да она, видать, хоть к карьере себя готовит.
— В Вандерболты небось хочет?
— Ну а то, — она впряглась в телегу, отказавшись от помощи, поэтому я просто подхватил один бочонок, единственный, что был доверху с яблоками, и медленно полетел рядом. – Эй, да ладно тебе, я и так что запряжена, что нет – это тебе не полный обоз.
Я просто улыбнулся, прикрыв глаза. Наверное, обезоруживающе.
— Ну как знаешь. Хэй, эт нелегко, поди, с бочкой да так медленно?
— Таким я на тренировках и занимаюсь.
— Во как. А на скоростях гоняешь, не?
— Нет, скорости значения не придаю. На короткие дистанции у меня и так более чем неплохие результаты.
— Угу. Я погляжу, ты не то чтобы часто в воздухе висел, а? Не всем пегасам это, видать, так уж надо.
— Не всем, конечно. Есть заядлые летуны, есть те, кто от земнопони только крыльями да и отличается. Кто-то боится, кто-то не уверен в себе и отвыкает, кому-то просто пофиг.
— Хе-хе-х, ну, этих-то я понимаю. Хоть это и кровь земнопони за меня говорит, но от высоты и мыслей о ней у меня копыта потеют просто.
— Нам, тащемта, приходилось в академии на воздушном шаре летать, они ведь разрабатывались, в принципе, для военных нужд и поражения целей с воздуха. Это, в общем-то, единорожья работа, а я там был на страховке. — на мордашке ее я увидел неподдельную заинтересованность, чем всю жизнь нечасто меня одаривали знакомые, — Так вот, отстрелялись эти двое свое, потом убавили подачу тепла из талисмана, и начали мы потихоньку снижаться. А пока время есть — до земли-то — ого-го! — мы знать себе любуемся пейзажем. Мне-то не привыкать, но я на этом шаре — приспособлении, собственно, для пони нелетающих — таким себя и представил, без крыльев, машинально так. Ребята говорят, мол, "ляпота!", а я думаю и отвечаю, типа, а знаешь, мне в открытом море как-то более романтично: здесь вроде тоже ты в бесконечном открытом пространстве, но где-то внизу все равно земля, да и статься с шаром ничего не может, если что — приземлимся плавненько, там спрыгнем на подходе к земле, да и страховка есть, а в море — куда ни глянь — вода до самого горизонта! Один ты, и ничего нет. И не смертельно вроде, если за борт вывалишься или потонет судно, да только что делать будешь? В том и злая шутка, что жить тебе недолго останется, и само осознание того, что болтаешься в этой бесконечной массе, а поглубже, под тобой, твари неведомые шныряют — мать честная... хорошо, что это только в голове у меня.
Между тем мы подошли к низкому белому заборчику фермы, полторы сотни метров не доходя до ворот, и взаимным кивком решили притормозить. Тогда Эпплджек распряглась и облокотилась о заборчик, я последовал ее примеру.
— Да-а, брат, фантазия у тебя! Впрочем, мне ли судить, мы пони простые, как грицца, приземленные, хех. Да вот о шарах воздушных ваших: тутошние умельцы давеча штуковину придумали — парашют, что ли? Говорят, и земнопони, и единорог могут сигать откуда-нить свысока спокойно, и ничего им не будет — дескать, как одуванчики приземлятся. Я-то скорей лбом буду яблоки оббивать, чем на такое соглашусь, ну а они отыскали-таки жертву, Берри Панч ее звать, алкоголичка местная. Пообещали ей ящик сидра, — весело тут у них! — Ей, видно, терять нечего, или не соображает. Ну, сиганула она с дирижабля, который аж из Сталлионграда пригоняли — видать, жуть им как хотелось посмотреть, что у нас тут в кои-то веке смастерили. Сиганула, значит, дергает там за кольцо, от которого этот парашют сработать должен — а нифига. Ребята с дирижабля видят, что долго не открывает, ну и, ясное дело, пикирует за ней пегас-подстрахуй. Так он рассказывал, что эта, Берри, когда он уже ее догонял, говорит сама себе так задумчиво: так, мол, с парашютом обманули — посмотрим, как с сидром. Ну скажи, а!
— Вот елки, как послушаешь, так и закиснешь, узнав, как где-то пони живут.
Она приятно рассмеялась своим глубоким голосом, и я не мог не вторить, ведь в добром, непринужденном разговоре и над глупостью посмеяться в радость.
— Ну и как тебе работа на "Сладком яблочке"? — она ухмыльнулась, оценивающе оглядев меня. Наверное, какой-нибудь писатель на моем месте должен был бы сказать, мол, "что-то иное, тем не менее, промелькнуло в ее глазах", но я так не умею, поэтому в ответ неопределенно почесал затылок, возвращая улыбку.
— Да-а, занятное дельце. В смысле, в качестве постоянной деятельности, а вообще я, как любитель спорта, более чем доволен подобным времяпровождением — тем более, когда полезное совмещается с полезным, то есть с возможностью помочь.
— Хе-хе, ну да, кто-то по спортзалам ходит да в зеркало смотрит, а у другого зароботок на жизнь — сплошной спортзал.
— Да, все, как можем, перебиваемся. Должен сказать, я в восторге от истории о том, как вы одна оббили все эти массивы яблонь.
— Только давай без "выканий", окей? Славно. Агась, помешалась я тогда маленько. Та история с Элементами, когда мы с девочками победили Найтмэр Мун, что было незадолго перед тем урожаем, признаться, позитивно сказалась на моей самооценке, и, как оказалось, слишком. Возомнила себя суперпони и, мол, раз я такая честная и надежная, раз пообещала — сделаю. Но видать, не все то — честность, что может делать ее Элемент.
— Брось, пустые обещания — это, конечно, не очень хорошо, но неспособность сделать невозможное — не грех, однако ты, звезды и ураганы, сделала это! А вот не свалиться после этого — и правда грех.
— Пха-ха, ну ты прям захвалил, сахарок. По крайней мере, стараюсь не врать пони, вродь получается — и то славно.
— И правильно. Я и сам в пони что завсегда ценю — доброту да честность, а остальное уладится.
Кто-нибудь, напомните мне, когда я так здорово с кем-то разговаривал?
— Так ты, значит, одна из Элементов? — браво, Ховард. Такое ощущение, что я знакомлюсь с кобылкой в школе, хотя с ЭйДжей мы, вроде, этот этап прошли.
— Ну, вродь того, — рыженькая копнула копытом землю, но не зарделась, — да и Рейнбоу, которая вам тучек тогда натаскала, собсна, тоже.
— А-а, так вот оно что. А то я смотрю, что ребята из полка с ума сходят то от тебя, то от нее — не просто так, думаю! — а вот и оно, — вот тут я заставил ее щеки стать пунцовыми. Это хорошо или плохо с моей стороны?
— Ой, да прям уж с ума сходят...
— Это слабо сказано! Хотя что ты с нас возьмешь: рядовые. Когда не вылазишь месяцами из части, не то, что на кобылу — на грифину засмотришься.
Ее снисходительный смех подтвердил, что, если я и смутил даму, то положение исправил. Молодец, Ховард, возьми с полки пирожок.
— Так, говоришь, пару дней стволы подубасить — ты с удовольствием, а как "постоянная деятельность" — уже "занятно"? — снова добродушная ухмылка, но несколько более... вялая?
— Да я, знаешь, не по рабочей специальности. Учитывая юность в сапогах, да в целой академии, потом не на фермах обычно работают, — я чувствовал себя неловко, и поэтому тупо посмеялся легонько так, чтоб обстановку разрядить, — а разве здесь, на "Яблочке", какие-то проблемы?
— Иногда я думаю об этом, — поняша махнула копытом, с безосходным выражением глядя куда-то вбок, — в основном в особо скучные дни, когда, например, не вижусь с подругами, или встречи с ними ограничиваются дежурными фразами. Тогда я думаю о том, что жизнь моя, по сути — одно бесконечное пинание яблонь, разбавленное различным их приготовлением и другой работой по ферме. Лето за летом, год за годом... всегда одно и то же. Эта рутина не выходит за рамки...
Это было неожиданно, но я как-то сразу нашелся с ответом, пусть и не очень нагруженным смыслом.
— ЭйДжей, в жизни каждого рано или поздно появляются такие мысли, особенно как только устанавливается какая-то стабильность. Многим эта стабильность не по душе, и они либо ищут приключений на свою задницу, либо что-то новое в любимых занятиях, вроде установки спортивных рекордов. Признаю, это редкость, когда мысли эти возникают по поводу занятия, что предписано тебе кьютимаркой и, вроде как, должно быть любимым.
— "В жизни каждого"... разве эта попытка утешить себя — решение проблемы? Да, у меня есть верные, хорошие друзья, классные сестренка и брат, но... Я знаю эти мудрые слова, вроде "цени, что имеешь", но ведь и в опровержение им есть известная истина, что пони хотят большего, чего бы они не получали, и все приедается. Но я никогда не мечтала о невозможном. Просто иногда думаю, что мне нужно... что-то большее.
— Понимаю. В конце-концов, знаком ли пони со всякими мудрыми мыслями или нет, если он размышляет в таком ключе – ему в жизни действительно чего-то не хватает, это не оспорить. У каждого свой потолок, чего достаточно для счастья. Ответ, однако, в общих чертах есть всегда: кто бы там ни говорил, что время лечит, ничего оно не лечит — жизнь меняют только поступки. Если, конечно, пациент не хочет спокойно дождаться момента, когда ему станет просто пофиг, и перебиваться жизнью, которая ему не нравится, до конца своих дней.
— В этом и дело. Я... не могу бросить семью и подвести друзей. Да, мы вместе спасали Эквестрию и делали другие, не менее важные вещи, на нас часто рассчитывают Принцессы, но это ток один конец палки. В то же время мои друзья развиваются, Твай недавно степень магистра защитила или типа того, Рэр становится все более известной пони, делая карьеру, Дэш рано или поздно вступит в Вандерболты, и то же, короче, с Шай и Пинки. Пока я делаю одно и то же. И рано или поздно они обзаведутся семьями, разъедутся по уголкам Эквестрии... Рэр и так, вероятно, не переберется до сих пор в Кантерлот или Мэйнхэттен, в свою среду, только из-за нас пятерых, а Твай не можт вечно быть принцессой, живущей в деревне. Пинки тоже место на реально крупных мероприятиях в этих ваших мегаполисах.
Пока она говорила, я понял, что тут мне и правда будет трудно выдать что-то толковое. Хоть самокопание было одной из наиболее сильных моих сторон, существовали единицы пони, с которыми я по-настоящему говорил на подобные темы. Но оставить кобылку в подавленном состоянии, в которое она, может, не вошла бы сегодня, не будь разговор со мной, я не собираюсь.
— Мы непохожи в этом, Эпплджек... но то, что моя ситуация, возможно, прямо противоположна, не делает меня неподходящим, чтобы дать совет, потому как все обстоит наоборот. В моей жизни нет таких друзей, как у тебя. Прекрасных друзей, я уверен. Я не живу с замечательной, как ты сказала о своей, семьей. То есть, я вообще с таковой не живу. И в моей жизни нет места подвигам, по крайней мере, не было пока, и я не знаю, что преподнесет мне служба... И в то же время у меня, возможно, никогда не возникало проблемных мыслей о том, что дни проходят в рутине, ведь, с одной стороны, жизнь, не лишенная всех моих любимых занятий, меня устраивает, но, как и у тебя, есть другая сторона, и я уже назвал основные ее... недостатки. Долгое время я и не считал их таковыми, даже более того... впрочем, это уже не столь важно. Я одиночка, хоть и не всегда, даже не большую часть жизни был им — просто в определенный момент мой характер начал формироваться в достаточно определенном русле.
Я помолчал и поймал взгляд влажных глаз ЭйДжей, взволнованно глядящей на меня, чувствуя себя героем какого-то рассказа и подумал, что бы мог сказать такой герой. Что-нибудь банальное? А не говорил ли я именно такое уже минут десять?
— Как ты понимаешь, ничья жизнь не может быть полна всего и иметь все грани. Пони, коротающий годы в клубах, шумных компаниях и на вечеринках, мало думает о себе, своей жизни и вообще о том, о чем мы с тобой говорим, в итоге расщепляясь и превращаясь лишь в сумму тех пони, что с ним общаются, а когда он один — его будто и не существует. Пони, обремененная популярностью, вовсе убегает от настоящей себя, становясь той, кого хочет видеть публика и кто публике интересен. Пони у власти рано или поздно всецело отдается ей, превращаясь, в свою очередь, в сумму своих решений и все больше отходя от личной жизни. Конечно, много кто способен совмещать эти жизни с собственными, но, в конечном итоге, любое занятие — попытка убежать от реальности, как игра в куклы. Стремление найти покой. Вот... а теперь подумай, что ли, о таких вариантах и собственной жизни. Я социофоб, всецело отданный себе и своим любимым делам, а у тебя есть чудесные близкие пони, которые никогда не откажутся от тебя, несмотря ни на что. Это большой дар, и жизнь, стоящая, чтобы ее прожить, не говоря уж о возможности делать великие дела для страны.
Рыженькая кобылка выглядела удивленной, слыша всего лишь констатацию реальности. Впрочем, я ни черта не проницательный в плане чужих чувств, так что не берусь утверждать. Я бы не обвинил ее в неспособности адекватно относиться к своей жизни и оценивать то, что дано. Мало кто из нас далеко в этом продвинулся, и ее печаль — лишь одна из многих.
— Я... лягни меня бизон, ты ведь прав, сахарок, как бы это ни было глупо. Я просто... так неловко, прост расквасилась, неспособная посмотреть по сторонам, а ты без тени сомнений открыл мне глаза, как маленькой кобылке.
— Брось. Как я говорил, я имею возможность говорить так лишь потому, что нахожусь на противоположной стороне. Если бы я заныл, мол, на кой так жить, уткнувшись в стол и минимально контактируя с пони, занимаясь хобби и размышлениями, ты точно так же могла бы поставить меня на место. А нытье, поверь, в свое время было одним из ближайших моих спутников.
— Знаешь... мне и вправду не хватало такого разговора. Как бы ни было здорово с моими подругами, я не припомню, чтобы изливала кому-то душу или это делали они. Возможно, я просто глуха к этому?..
— Возможно, что вы с ними действительно таким не занимались. Поверь, многие из года в год так и не переходят некий барьер в доверительных отношениях, даже с лучшими друзьями. К тому же... еще маленький совет: прежде чем изливать душу, убедись, что "сосуд" не протекает.
— Хех... что насчет тебя?
— А что я? Я лишь сторонний пони, который, в крайнем случае, упомянет этот разговор как пример в другом похожем, не уточняя личность собеседника... да ладно, эт я для красного словца! Однако я, видит Селестия, приводил не один пример сегодня, и позволить другим учиться на твоем опыте и ошибках — доброе дело.
— Пожалуй. Такие разговоры, как бы сказать... внатуре вносят счастливые, легкие такие моменты в рутину, заставляя будто вновь почувствовать себя живой.
— У нас в Троттингеме таким пони часто выступает таксист. Ну, который, знаешь, подвозит на специальной крытой карете на заказ, по крупному городу или между ними. Он всегда выслушает и скажет чего-то в напутствие, ведь, знаешь, дорога сплачивает пони. В ней мы раскрепощаемся, ведь пути наши со случайным собеседником зачастую уже никогда не пересекутся.
— Ага, — она шмыгнула носом, улыбнувшись. Надо отдать ей должное, ведь если кобылка не заплакала на таких речах, должно быть, не слаба духом. Я что-то понимаю в пони? — Спасибо тебе, сахарок. Эт правда важно для меня.
— Я, ам... — ну вот, надеюсь, я хоть не покраснел для полноты картины? Всегда запинаюсь, получая благодарность и пытаясь сообразить, какой ответ наиболее отвечает ситуации. — Да ладно, мне ведь тоже приятно. И не стоит, кстати, переживать по поводу места, где живешь... в конце-концов, тот же Мейнхэттен — это когда в любой момент пара жеребчиков могут зайти в твой магазинчик и избить тебя.
— Пха-ха-х, все так серьезно? Здорово, что я в детстве уехала оттуда.
Я кивнул, ловя себя на том, что гляжу на нее, будто старик на внучку, с ласковой такой снисходительностью. Ишь, чего о себе возомнил. Эта кобыла повидала на веку больше, чем тебе предстоит за всю жизнь. А ну, стушуйся, гад!
— Что ж, побежала я, наверн. Домашние наверняка уж поужинали. И... спасибо тебе еще раз, — она мягко ткнула меня в грудь. — Я запомню твои слова. Надеюсь, еще встретимся.
— И я надеюсь. Грудь колесом, хвост пистолетом, ЭйДжей. И не забывай, — сказал я, оборачиваясь, когда мы уже развернулись в разные стороны, — жизнь можно начать с чистого листа, но сам почерк изменить гораздо сложнее.
— Я не забуду... святые вольтъяблоки, — я почувствовал, что она, должно быть, остановилась, и последовал ее примеру, — я ведь так и не узнала, как тебя зовут!
Я улыбнулся, прикрывая глаза.
— Разве это важно, Эпплджек? Один день — одна встреча. Все мы — случайные попутчики, сведенные судьбою для того, чтобы доверить друг другу свои секреты и больше никогда не увидеться. Удачи тебе, — и я взлетел, хлопнув крыльями, расставшись с ней, как герой-фантазер осточертевшей сцены крутого прощания.
Мы вернулись к утру, после ночи тряски на мешках и сна — для кого-то, как всегда, крепкого, для кого-то неуютного, а ко мне пришедшего, когда уже начало светать, часам к четырем. В общем-то, он и не может прийти, если я что-то делаю, а мы играли в блэкджек на одном из нескольких бочонков яблок, подаренных нам в благодарность Эпплами. А после, когда лампадка была погашена, а полуночники, наконец, улеглись на мешки, я, уже сморенный сном, еще успел подумать, чего же теперь не хватает в моей собственной жизни.
Как думаю и теперь, медленно бредя по казарме. Не хватает… будь я пресыщенным всем, что может произойти, я просил бы у судьбы приключений и чего-то из ряда вон выходящего, но поскольку я пока не таков…
— Стой, Ховард!
Я замираю и, выждав зачем-то паузу, оборачиваюсь.
— Куда намылился? Параспрайта тебе под хвост!
Ко мне по унылому зеленому туннелю коридора, будто поезд, встреча с которым уже неминуема, стремительно приближается сержант отделения.
— Домой, — говорю.
— Третье сейчас отрабатывает наступательную тактику вместе со всем взводом, мудачина! Штурм населенного пункта! А на меня повесили твое отсутствие и отослали искаться!
— Но сейчас же…
— Хана тебе после учений!! – это жеребец на полголовы выше меня орет мне прямо в морду, как будто я его пятый раз о чем-то переспросил. Было бы его счастье, что он сержант, однако он сам пообещал веселье после учений, так что бонус, если он не передумает, будет аннулирован. Так и живем.