Обратная сторона медали

Глава 7

Гресмит сопроводил чужака в длинный коридор на третьем этаже, предложил самостоятельно выбрать понравившуюся комнату и, забрав Кресцента, удалился, не дожидаясь, пока земной пони решится. Как только сопровождающий и напарник скрылись из виду, Крэлкин юркнул в первое попавшееся помещение и огляделся. Небольшая комнатушка с самой необходимой мебелью не пыхала изяществом и лоском, однако было уютной и чистой.

На столе лежали сумки, которые со вчерашнего дня он спрятал под кроватью, рядом стояли два стула. Небольшая кровать с чистым бельем, взбитой подушкой и синим верблюжьим одеялом, выглядела бедно, но чужак не обратил на это особого внимания. Он не желал оставаться здесь надолго и, хищно оглядевшись, подскочил к окну.

Комната располагалась в метрах десяти над землей, и жеребец недовольно скривился. Надежды о путях отступления рассеялись. «Убежать не получится, – подытожил он, уселся за стол, и подвинул к себе сумки. – Интересно, Гресмит знал, что я выберу эту комнату или наугад положил сюда вещи?» Он воровато оглянулся, открыл сумки и достал накидки, следом на стол легли листы, резная чернильница и несколько перьев. Повозившись с внутренним замком, Крэлкин извлек данный Висио и припрятанный от посторонних глаз список. Отложив сумки в сторону, он вцепился в листок взглядом, еще раз пытаясь разгадать загадку, но ничего на ум не приходило.

– Рэйнбоу Дэш, – пробормотал он, читая с каллиграфические завитушки. – Она пегаска, и мне знакома. Пинки Пай. Земная пони. Кажется, у нее не развита ветвь албидо стилла единорогов. Но она все же попала в список и поселилась на втором месте. С ней я тоже знаком. Айрон Треп, пегас. Учитель Альтуса. Экстрем Эйдж, единорог. Она – единственная из первой пятерки, с кем я еще не пересекался. Твайлайт Спаркл, единорог. – Он быстро пробежался по остальному списку и остановился на восьмом номере. – Ктопыто. Еще один земной пони, причем жеребец. И это мне не дает совершенно ничего. Тут есть представители всех рас, есть как жеребцы, так и кобылки. Да и вряд ли Висио подразумевал, что Твайлайт необходимо будет менять пол.

Чужак отбросил листок, откинулся на стуле и уставился в потолок.

– Неужели я такой глупый? – с разочарованием бросил он вопрос в пустоту. – Селестия сразу же поняла задумку, но требует от меня того же. Если не решу задачу вовремя, и Целеберриум все же заберет Твайлайт, неизвестно, что со мной сделает Кресцент. Но сможет ли он понять, что его хозяева обвели вокруг пальца не только его дочь, но и его самого? Первый попавшийся единорог, которого Твайлайт приведет домой, будет вызывать косые взгляды, но, в конечном счете, вечно подозревать кого-либо Кресцент не сможет, и тогда, возможно, план Целеберриума удастся. Впрочем, я до сих пор не могу быть уверенным, что Старсвирл и меня не проведет. Интересно, что по этому поводу скажет Гресмит?

– По какому поводу? – поинтересовался знакомый голос.

Чужак встрепенулся и судорожно оглянулся на дверь. Там стоял грифон в императорском фраке.

– Разговаривать с собой – признак сумасшествия, – заметил нарушитель спокойствия.

– Да станешь тут сумасшедшим, – отмахнулся жеребец, недовольно осматривая пришедшего. – Ты хочешь убить меня, Целеберриум. Все, кого я знаю…

– Если бы Целеберриум хотел тебя убить, – заметил тот, – он бы не цацкался с тобой, как я. Ты мой давний знакомый, с которым я еще могу повозиться по доброй памяти, но Целеберриум не такой. Он хватает любого незнакомца за горло и отпускает только тогда, когда удостоверятся, что существо не опасно. Или не отпускают. Тут уже от них все зависит.

– По случайности именно член Целеберриума и спас меня от тебя, – заметил чужак.

– По случайности? – надменно осведомился пернатый. – Ты думаешь?

Император прошел внутрь комнаты, на ходу вытянул из воздуха чайник, чашку, налил себе чай и развоплотил предмет утвари. По комнате разлился запах бергамота.

– Целеберриум слишком сильная и умная организация, чтобы так просто разбазаривать кадры. Этот рогатый не просто так с тобой приехал. У них на все найдутся хороший ответ и своя причина.

«Не просто так? Что он знает о Целеберриуме, чего не знаю я?»

– Ты проводил Кресцента? – поинтересовался Крэлкин.

– Проводил, – кивнул грифон. – Думаю, подружится с местными. Он все же из элитной организации. Возможно, пошпионит немного, но он не за этим здесь.

– Что ты знаешь о Целеберриуме, чего не знаю я? – в лоб спросил Крэлкин.

Грифон присел напротив чужака и выжидающе посмотрел на него. Повисла напряженная тишина. В окне что-то промелькнуло, и жеребец невольно скосил взгляд туда.

– Тебя сейчас гложет кобылка, правда? – поинтересовался Гресмит. – Крэлкин, ты влюбился?

– Нет, – легко парировал чужак. – Просто должен отдать долг.

– И ты не знаешь, каким образом отдать этот долг, – заявил венценосный, отпил чай и поставил горячую кружку поверх чистых листов на стол. – Дай угадаю: тебе даже дали подсказку, как решить задачку, и ее тоже подкинул член Целеберриума.

– Бывший… Но откуда ты знаешь?

– Бывших членов Целеберриума не бывает, – просто отозвался грифон. – А так, просто угадал, пальцем в небо, если можно так выразиться. – Он посмотрел наверх и лениво поднял лапу, словно тыкая в небосвод. – Итак, в чем проблема?

– У Целеберриума есть селекционная программа, целью которой является аликорн, – на одном дыхании произнес чужак.

Гресмит внезапно обратил внимание на стол, пошарил глазами и, заметив цель, подхватил листок с именами пони, который недавно рассматривал жеребец. Он внимательно посмотрел на него. Крэлкин застыл, пытаясь угадать, понял грифон задумку Висио или нет.

– Продолжай, – попросил император.

– Пони под номером пять необходимо исключить из этого списка, – нехотя произнес собеседник. – И я не знаю, как это сделать.

– Ты понимаешь, что ты – идиот? – поинтересовался крылатый.

– Чего? – возмутился чужак. – Если я не могу решить эту головоломку, то еще не…

– Ты знаешь, что я сейчас держу в лапах? – вновь вопросил венценосный.

– Селекционную программу Целеберриума, – с недоумением ответил Крэлкин.

– Именно! – воскликнул Гресмит. – Селекционную программу Целеберриума. Святыню святынь клана Изабора Проникновенного. Если я сейчас уничтожу всех пони, которые тут упоминаются, кому-то будет необходимо все начинать сначала. И этот кто-то будет в бешенстве.

– Не ты ли говорил, что тебе необходимы аликорны? – с нажимом спросил жеребец.

– Да, – кивнул собеседник. – Я просто показал, насколько безрассудно ты относишься к вверенным тебе знаниям. Особенно, если они могут стоить чьей-либо жизни. Ладно, проехали, ты все равно не поймешь.

– Давай поговорим об этом в следующий раз, – предложил чужак, и Гресмит, кивнув, положил список на стол. – Сейчас меня интересует, как можно убрать Твайлайт из списка.

– Твайлайт… – потянул император и устремил взгляд в окно, пытаясь припомнить, где он слышал это имя. – Что-то знакомое. Ученица Селестии? – предположил он.

– Да, – неуверенно потянул жеребец.

Венценосный хохотнул и посмотрел на гостя замка.

– Селестия хоть в курсе? – поинтересовался он. – А то, может, и не знает, что ее ученица доросла до такой чести?

– Во-первых, Селестия видела этот список, – осуждающе произнес жеребец. – А во-вторых, Твайлайт с рождения готовили к этому.

– Оно и понятно, – кивнул император. – Кто тебе дал этот список? Имя единорога припомни.

– Висио, – бросил Крэлкин, – если знаешь такого.

– Знаю, – снова кивнул Гресмит. – Боюсь, что у него всегда только один способ выхода из подобных ситуаций.

– И что это за выход? – с нетерпением поинтересовался чужак.

– Давай начнем с того, кого ты видишь в этом списке?

– Пони, – моментально отозвался собеседник, но пернатый скривился.

Вместо разъяснения, он поднял крылья и слегка помахал ими из стороны в сторону.

– Ну, пегасов я вижу, – недовольно отозвался жеребец.

У грифона пропали крылья, а на голове появился рог. Крэлкин подскочил от неожиданности и перевернул стул. Он оказался около кровати и заскочил на нее.

– Только не говори, что ты не предполагал, что я так могу, – кисло отозвался император и лениво отпил чай.

– Предполагать и видеть – это две большие разницы, – произнес чужак и осторожно спрыгнул на пол.

– Вернемся к делу? – поинтересовался грифон.

– Единороги и земные пони, – нетерпеливо проворчал жеребец, садясь обратно за стол. – Представители всех рас пони, что ты еще хочешь?

– Хорошо, все расы пони, – согласился император. У него на спине вновь появились крылья, но рог не исчез. – А так на кого я похож?

– Хочешь сказать, что аликорны – полноправные члены селекционной программы? – с недоверием поинтересовался Крэлкин. – Не они ли самые совершенные…

– Да, они самые совершенные, – согласился венценосный. – Они как никто другой идеально подходят для селекции. Но почему же мудрый Целеберриум не включил аликорнов в селекционную программу?

– Может быть потому, что все аликорны из королевских семей? – фыркнул чужак.

– Плевали они на титулы и связи, – вальяжно отозвался собеседник и махнул лапой, словно отгоняя назойливое насекомое. – Им важен генетический код. И они проинспектировали код всех известных аликорнов: и Селестии, и Луны, и Каденс. И поверь, они не такие идиоты, какими кажутся, если решили отказаться от использования аликорнов. Теперь нужно понимать, что существует, как показала практика, три вида аликорнов.

– Духи Гармонии, – принялся перечислять гость замка, – выращенные с использованием магии, а также нормально рожденные.

– Духов я вообще за существ не считаю, – отмахнулся грифон. – У них своя собственная судьба и в селекции им не место. Вместо них я бы поставил генетические эксперименты Аукторитаса по выведению аликорнов с помощью скрещения пони с другими животными. Многие были довольно удачные. Настолько, что они действительно смогли получить крылатых единорогов, правда, ограниченных в силе.

– В Эквестрии до сих пор есть единороги, – заметил Крэлкин, – генотип которых скрещен с генотипом других существ.

– Дело Аукторитаса не забыто природой, и оно еще долго будет приносить свои плоды, – удовлетворенно произнес грифон. – Так вот, – встрепенулся он, – Селестия и ее сестра не попали в список потому, что они Духи. Мне кажется, это очевидно. У них хоть ДНК похожа, но настолько мизерный процент зачатия, что про него и говорить смешно. Такого времени у Целеберриума нет. Каденс не была аликорном изначально, так что это аликорн, выращенный с помощью магии. Проблема таких аликорнов в довольно слабой иммунной системе и передаче по наследству целого букета проблем, которые сразу можно и не заметить. Более того, генетический код в яйцеклетках не трогается, а у нее там находится информация о пегасах, что никак не согласуется с планами клана Изабора. Надеюсь, ты еще помнишь, что у женских особей, в отличие от мужских, фиксированное количество клеток для зачатия.

– Помню, – буркнул жеребец, понимая, куда клонит собеседник.

– В итоге получаем Каденс – аликорна со всеми ветвями магической субстанции в организме, но совершенно не приспособленной к зачатию аликорна в силу генокода, и вынашивания крылатого единорога, в силу того, что плод будет снабжаться магией ровно, как и у других представителей ее первоначального вида. Да и слабее такие аликорны, нежели рожденные по всем правилам. Вообще магия преобразования простого пони в аликорна довольно проста: создаешь дополнительные магические ветви модуля подвижности материи и изменяешь два гена, для их регенерации. Обо всем остальном подумал я в свое время. Белки используются одни и те же для всех видов модуля, и в этом его прелесть. Конечно, нужно знать тонкости строения организма, чтобы правильно подключить модули к мозгу, потому далеко не каждый единорог способен на такое, но магия тривиальна.

– То есть необходимо сделать Твайлайт аликорном? – с надеждой спросил жеребец. – И тогда ее вычеркнут из селекционной программы?

– Это может сработать, – согласился грифон, и рог с его головы пропал. – Проблема решена? – поинтересовался он.

– Вопрос состоит лишь в том, как сделать из Твайлайт аликорна?

– Не бери на себя лишнее, – легко парировал Гресмит. – Этим должны заниматься кто угодно, но только не земные пони.

– Под кем угодно ты, конечно же, подразумеваешь единорогов.

– Как знать, – пожал плечами собеседник.

Крэлкин перегнулся через стол, взял листок с селекционной программой и внимательно осмотрел его. «И как я сам не подумал про аликорнов? А ведь и с Луной, и с Селестией пересекался довольно много. И даже про Каденс слышал… Но неужели преобразование в аликорна настолько тривиально, насколько его описывает Гресмит?»

Жеребец посмотрел на грифона. Тот допил чай, и кружка сама собой исчезла в пространстве. Император смотрел в окно, словно пытаясь так что-то рассмотреть, но взгляд его был пустым и безжизненным.

– У меня есть еще один вопрос, – произнес чужак, и венценосный посмотрел на него. Глаза снова стали живыми и заблестели.

– Валяй, – махнул он лапой.

– Есть другие способы вычеркнуть Твайлайт из селекционной программы?

– Есть, – кивнул собеседник, – но ты должен использовать тот, который тебе вверил рогатый. Он не просто так рассказал именно о нем.

– Почему лишь подсказку Висио? – возмутился Крэлкин. – Если есть более безопасные и менее затратные способы…

– Эй, палку не перегибай, – нахмурился Гресмит. – Я тебе вызвался помочь, а не рассказывать все секреты этого мира. Будь благодарен хотя бы за это.

– Знаешь, что самое смешное?

Грифон заинтересованно посмотрел на жеребца.

– Я тебе действительно благодарен, – усмехнулся тот.

– Да, ноги мог бы и переломать, но сдержался, – заметил император.

– Нет, серьезно, – настаивал чужак. – Ты создал замечательных существ, прошел через такое, что мне и не снилось, но не забыл, что мы с тобой когда-то были соперниками. Да, между нами пропасть, которую я не смогу преодолеть, и я, видимо, достиг своего предела, но мне нравится, что ты дорос до подобных вершин. Я, конечно, не думаю, что тебя можно исправить, да и вряд ли я бы этого хотел, хотя ты и обращался со мной, как последняя скотина… – Он замялся и осел под пристальным взглядом собеседника. – Просто я рад, что хоть кто-то из людей выжил и смог сохранить все наследие человечества. Тем более что это мой знакомый. Я тебе благодарен не только за собственную жизнь и решение проблемы Твайлайт, но и за сохранение культуры.

Грифон прищурился и недовольно потянул:

– Это все? Или еще будешь, как девочка, ныть?

– Я от всего сердца, говорю, а ты!.. – возмутился Крэлкин.

– Так, остановись! – рявкнул Гресмит. – Понячьи сопли мне не нужны. Ты меня совершенно не знаешь и никогда не узнаешь. Я может быть тебя и пощадил… пока что… но разозли меня – и я не сдержусь. Я могу встать не с той лапы, и первым, к кому я приду – это ты. Ты оказался на моей территории, и твоя жизнь целиком и полностью принадлежит мне. Я не буду скрывать, что меня воротит от тебя. На самом деле воротит, как от тухлятины. А еще и эта тирада… Для кого она? Для меня? Ты думаешь, что мне интересна благодарность? Думаешь, что мне нравится, когда вокруг все только и делают, что меня превозносят и хвалят? Тошнит от подобных кретинов. Я же помню тебя, до того, как ты пропал. Ты был не таким, не проявлял слабости, почти не улыбался. Тот Крэлкин, которого я знал, изменился, и мне очень жаль это осознавать. Не разрушай хотя бы образ, который я сложил о тебе. Мне он нравится. Мне нравятся циничные существа, думающие только о себе, мне нравятся, что они используют всех, кто стоит у них на пути, в своих планах. Мне нравятся убийства! Я не добрый и не хороший, и я лишь сдержал слово, которое дал члену Целеберриума. Я не хочу убивать или калечить их приспешника. Они вложили в него много сил и энергии. Ты же, гнойный червь, должен был сегодня подохнуть, но, какое везение, тебя спасли! Кто бы мог подумать!

Крылатый поднялся на задних лапах и передними с размаху ударил в стол. Стол треснул пополам и разлетелся в разные стороны, с ним разлетелись и вещи. Жеребец отскочил к кровати и замер, готовый отпрыгнуть от выпада противника. Грифон поднял голову и одарил чужака мутным взглядом.

– Но мне нравится, что ты смог подмять под себя Целеберриум, – кровожадно заявил он. – Никогда бы не подумал, что они будут искать в тебе союзника и друга. Я бы даже предположил, что для тебя уже имеется особое место в их рядах. И это не место какого-нибудь пони на побегушках. Может быть, будешь ходить непосредственно в паре с каким-нибудь главой клана. – Гресмит усмехнулся. – Будет забавно наблюдать эту картину. Я забуду твои понячьи сопли. Но только сегодня. Может быть, на тебя влияет так мой уловитель, все же магия там не слабая, и мозги тебе должно было конкретно покорежило. Ты можешь попросить меня отключить тебя от него, если тебе это, конечно, нужно. Я лишь запомню, что ты поякшался с Целеберриумом.

Грифон уничтожающе посмотрел на собеседника, тяжелой походкой подошел к двери и, выйдя, с размаху хлопнул ей. Дерево скрипнуло, и на порог осыпалась штукатурка. Чужак с непониманием посмотрел на реакцию Гресмита и, нахмурившись, подобрал сумки и вещи с пола. Уже сидя на кровати, он еще раз скользнул взглядом по селекционной программе Целеберриума и тяжело вздохнул, понимая, насколько он глуп.

Осмотрев учиненный разгром, жеребец решил сменить комнату и через некоторое время стоял в общем коридоре с вещами. Он, не раздумывая, открыл дверь комнаты напротив, шагнул внутрь и остановился. Внутри сидела за столом белая пегаска и с интересом смотрела на нарушителя спокойствия. Чужак попросил прощения, и уже было намеревался выйти, но кобылка моментально юркнула к нему и затащила в комнату.

– Я не хотел бы неприятностей, – неловко произнес Крэлкин.

– Да все нормально, – отмахнулась та и закрыла дверь. – Тебя император выбрал?

– Выбрал? – с недоумением поинтересовался жеребец и повернулся в незнакомке. – Для чего?

– Для его лакомства, – мечтательно отозвалась пони и вспорхнула к потолку.

– Какого еще лакомства? – с нескрываемой озабоченностью поинтересовался чужак, скосив взгляд на дверь.

– Какой ты глупенький, – хихикнула кобылка. – Император любит нас, и мы готовы для него отдать жизни.

Внезапно Крэлкин услышал звук развевающейся ткани, повернулся на него и заметил распахнутое окно.

– Что-то я не совсем понимаю, – признался он, пытаясь представить, кем может быть встретившаяся пегаска. – Грес… Император вас любит. А вы за это должны что-то делать?

– Ну как же? – возмутилась пони и спорхнула на пол прямо перед жеребцом. – За любовь необходимо что-то отдать. Нашей любви недостаточно, потому мы должны отдавать себя всех. Без остатка.

Крэлкин застыл и некоторое время невидящим взглядом смотрел в окно, пытаясь понять, о чем говорит пегаска, но никак не мог собрать воедино логическую цепочку. «Кто она вообще такая? Шпионка? Тогда зачем открылась мне? Или это новое существо Целеберриума, присланное ко мне на подмогу? Нет, это какой-то бред. Тогда кто она? Надо бы отсюда убираться, а то еще неизвестно, во что она меня втянет»

Он попятился к двери, но незнакомка моментально отреагировала и преградила путь.

– Я немного не понимаю, что тут происходит, – признался Крэлкин.

– На следующей неделе император должен был выбрать меня для утоления голода, – пояснила пегаска, – и я не позволю тебе встать у меня на пути.

– “Утоления голода”? – уточнил жеребец. – Это такая метафора?

– “Метафора”? – удивленно переспросила пони. – Что это такое? Лакомство для императора?

– Кажется, у этого замка гораздо больше секретов, чем кажется, – в задумчивости потянул чужак. – Мне надо поговорить с… императором.

– Нет, из этой комнаты ты не выйдешь, – предупредила кобылка. – Я не позволю тебе отнимать у меня такую привилегию.

– Гресмит! – рявкнул Крэлкин в пустоту. – Тащи сюда свою жирную задницу!

– Кто такой Гресмит? – поинтересовалась незнакомка.

– Слушай, я не хочу быть бестактным, – проронил жеребец и попятился, – но я действительно не понимаю, что тут творится. Мне просто нужна комната для отдыха. Меня сюда послал император…

– Можешь разделить эту комнату со мной, – моментально отозвалась пони. – Я не против.

Крэлкин осмотрелся и заметил только одну кровать.

– Пожалуй, я откажусь, – неуверенно произнес он.

– Я настаиваю, – хищно улыбнулась пегаска и толкнула чужака внутрь.

«Одни ненормальные, – посетовал про себя Крэлкин. – Мало того, что тут есть Гресмит, который двинулся мозгами чуть более, чем полностью, так еще и какие-то его поклонники объявились. Даже сектанты. И что значит ихнее: “стать лакомством”. Не жрет же их этот император. Если бы жрал, они бы так спокойно об этом не говорили. И, тем более, не ждали чего-то подобного с нетерпением. Скорее, это просто совокупление, но какого черта?!»

Пегаска и земной пони уселись за стол и смотрели друг на друга. Кобылка улыбалась, жеребец же был хмурым. Он с нескрываемым беспокойством пытался найти способы отступления, но пока что незнакомка была быстрее и просто блокировала все его передвижения. Ему оставалось только ждать.

– Я раньше тебя здесь не видела, – произнесла пегаска.

– А я и не из этих мест, – буркнул чужак. – Я из Эквестрии.

– Что такое Эквестрия?

– Это страна такая, где одни пони живут, – пояснил Крэлкин. – Ты разве не оттуда?

– Нет, – помахала головой кобылка. – Мы здесь родились и выросли.

– И что вы тут делаете?

– Живем, чтобы однажды отдаться императору, – просто ответила собеседница.

– Это какой-то культ, да?

– Культ? – с недоумением переспросила пекаска.

Крэлкин замолчал, понимая, что даже с базовыми понятиями пони не знакома. Более того, она строила мордочку, будто действительно не понимает, о чем ей хочет рассказать жеребец, и жеребец осознавал, что эта детская наивность – не ширма искусного актера, а вполне реальная недалекость.

Плавно наступил вечер, а пегаска и земной пони все также сидели друг напротив друга, не разговаривая, лишь рассматривая. Чужак пытался несколько раз вытянуть из незнакомки, кто она и что из себя представляет, но наткнулся на непонимающий взгляд и шаблонные фразы. Крэлкин ожидал, что к нему заглянет хоть кто-то, но Гресмит не приходил, и слуг не отправлял.

Как только солнце село, люстра разлила мягкий желтый свет, и кобылка расстелила постель.

– Я не собираюсь с тобой спать… – предупредил жеребец.

– А я не для себя, – отмахнулась пегаска. – Я не хочу, чтобы ночью ты убежал. Я с тебя глаз не спущу, – фыркнула она и, прищурившись, добавила: – Ты мне не помешаешь.

– Будешь сидеть и смотреть, как я сплю? – с раздражением поинтересовался чужак.

– Буду, – кивнула пони, – иначе…

Внезапно дверь скрипнула и приоткрылась. Крэлкин с облегчением вздохнул и посмотрел на перепуганную кобылку. Та моментально вспорхнула, молнией кинулась к окну, на полпути остановившись и пытаясь рассмотреть пришедшего, и, увидев императора, юркнула на улицу. Гресмит вальяжно зашел в помещение и огляделся. Он принюхался, его глаза сузились, и он моментально рванул к открытому окну. Наполовину высунувшись, он рыкнул и, вернув себе величественную осанку, повернулся к своему гостю.

Грифон был без одежды, перья взъерошены, на крупе виднелась свалявшаяся шерсть.

– Она была здесь, да? – спросил он.

– Кто? – сухо отозвался чужак.

– Пегаска, – бросил венценосный. – И не говори, что ты ее не видел.

– Пегаска была, – кивнул жеребец. – Не выпускала меня из комнаты. Кто она вообще такая?

– Она моя добыча, – беспристрастно отозвался император и сел напротив Крэлкина.

– Что значит “добыча”?

– Я – хищник, – пояснил грифон. – Она – травоядное. Что непонятного?

– Ты их ешь? – с некоторым отвращением поинтересовался Крэлкин.

– Нет, блин, сплю с ними. Конечно, ем. Прекращай ерничать.

Чужак откинулся на стуле и нахмурился.

– И ты так просто об этом говоришь… – потянул он.

– А как мне об этом говорить? – осведомился Гресмит. – Сложно?

– Можно было бы… – жеребец осекся, заметив безразличный взгляд собеседника. – Соврать что ли.

– Я перед тобой не собираюсь оправдываться, – отмахнулся венценосный.

– И часто ты их… жрешь? – спросил чужак.

– Частенько, – без энтузиазма отозвался грифон. – Я сделал их мясо самым вкусным из всех животных. И все благодаря моей лично разработанной системе пищеварения…

– Но насколько я знаю, мясо пони тут под запретом, – заметил Крэлкин.

– Конечно, иначе бы всех копытных перебили, – согласился крылатый. – Есть, правда, контрабанда, но контрабандистов я сам казню на городской площади, дабы другим неповадно было.

– Помогает?

– Я полностью искоренил убийство пони в империи, – с толикой гордости сказал Гресмит.

– Но сам их жрешь, – с обвинением бросил земной пони.

– Я не грифон, мне можно, – устало отмахнулся император. – Я тут правила устанавливаю. Захочу – и завтра все рынки будут завалены понячьим мясом, но кому необходимо уничтожение очередного разумного вида?

– Мне почему-то все больше и больше хочется узнать твое прошлое, – признался чужак.

– Проще говоря, хочешь узнать, почему я позволяю себе устанавливать правила всему живому? – усмехнулся венценосный.

– Хочу понять, по какому праву ты считаешь себя Богом, – уточнил Крэлкин.

– Я последний человек на планете, – заметил собеседник, – не считая тебя, конечно. Если знаешь, то именно отдельные ученые создали этот мир, одним из которых был именно я. Я имею полное право называть себя Богом. И меня должно боготворить местное население.

– И ты завел себе свой личный культ.

– Со времен жертвоприношений ничего в сути не изменилось. – Гресмит закинул львиные лапы на стол, откинулся на стуле еще больше и стал покачиваться на двух ножках. Щелкнув клювом, он посмотрел в потолок и без энтузиазма продолжил. – Бог – это незнание. Человек боялся молний и придумал Бога. Человек боялся смерти, и придумал рай. Человек боялся, что роботы заменят его, и придумал законы для машин. Люди всегда пытались свое незнание облачить в красивые образы. Прошли миллионы лет, и болезнь поразила этот мир. Никто не хочет ничего изобретать, не хочет ничего разведывать. Проще свесить лапки и ждать, пока тебя настигнет неминуемое или неизведанное, и… – он фыркнул, – что самое противное, всех это устраивает. Есть энтузиасты, конечно, но что они могут? В одиночку не перебороть социум. При моем правлении в школах начали преподавать атеизм, и добились войны с роботами.

– А теперь с этого момента поподробнее.

Грифон бросил настороженный взгляд на гостя, несколько секунд подождал, о чем-то раздумывая, и, решившись, поднялся. Он подошел к окну, захлопнул его и вернулся на место.

– Если уж тебе так не терпится знать историю, то мне тут лишние уши не нужны, – пояснил Гресмит. – Не собираюсь же я, в самом деле, вырезать всех грифонов. Это будет нечестно, как минимум, по отношению к их создателю. Как бы я его не любил, но он создал прекрасных созданий.

– Ты так легко говоришь об убийстве… Ты жизнь вообще ни во что не ставишь?

– А зачем ее во что-то ставить? – с недоумением поинтересовался грифон и облизнулся. – Будь проще. Одна жизнь существует только для продолжения другой жизни. И задумайся: жизнь – не более чем движение электронов в твоем мозгу. С ними ты осознаешь, что ты – это ты. Жизнь никак не относится к твоей деятельности. Во сне ты замечательно двигаешься и реагируешь на внешние раздражители, а даже не понимаешь, что ты хоть как-то напрягаешь мышцы. А сколько по миру лунатиков? Сознание – лишь побочный эффект жизни. Далеко не все живые существа имеют способности к мышлению, хотя бы самому минимальному, и осознанию самости, но прекрасно охотятся и пожирают другие виды. Чувствуешь ли ты угрызение совести, когда убиваешь комара? Вероятно, нет. Так почему я должен что-то чувствовать, когда убиваю другое живое существо? Хотя бы и тебя? Хотя бы и для удовольствия? Я должен с вами считаться только из-за того, что природа вас наградила, возможно, и незаслуженно, зачатками интеллекта? Ты судишь комара по его поступкам, я поступаю с остальными также.

– Постой, ты считаешь, что убивать вообще нормально? – с настороженностью поинтересовался Крэлкин и немного отодвинулся вместе со стулом.

– А ты меня вообще слушаешь? Я говорил, что люблю убийства. Это придает стимул жизни, как бы ни парадоксально это звучало. Страх смерти всегда заставляет тело выпускать мощнейшие защитные механизмы, если они, конечно, не атрофировались. А если подумать о мотивации к убийству, то, как ни крути, все заслуживают смерти. Если ты мешаешь кому-то жить, то тебя уже можно убить. Когда-то подобную идеологию назвали идеологией комара или москита. За приверженность к ней на всю жизнь закрывали за решеткой, а за продвижение – смертная казнь. Меня за нее сжигали четыре раза…

– Погоди, ты все время начинаешь откуда-то с середины, – запротестовал чужак.

– Самые запоминающиеся события, – пожал плечами грифон. – И какое же время тебя интересует?

– Что произошло непосредственно после моего исчезновения?

– После твоего исчезновения? – в задумчивости пробормотал Гресмит, вновь закинул лапы на стол и стал покачиваться на стуле. – Это было очень и очень давно. Думаешь, я помню?

– Я уверен, что помнишь, – твердо заявил жеребец. – Это должно быть самое значимое событие для тебя.

– И тебя не интересует, сколько цивилизаций я основал и сколько погубил? – с сожалением поинтересовался император.

– Это, конечно, интересно, – нехотя отозвался Крэлкин, – но вряд ли в твоей этой части истории есть ответы на мои сегодняшние вопросы.

– Ну, тогда давай попробуем припомнить, что тогда происходило, – согласился крылатый. – Все началось с того, что ты украл книгу, – произнес он и мутным взглядом посмотрел на собеседника. – Были брошены все элитные отряды на твои поиски, но хотя они были сильными, не уделяли твоим похождениям особого внимания. Кажется, они вообще не хотели заниматься твоей проблемой, но приказы заставляли их ходить по твоим следам. И ты думаешь, они тебя искали в очередном городе? Как бы ни так: обжирались, как свиньи, да спали. Великие вояки.

– Тогда понятно, почему я ни разу не встретил никого из них. Но ты-то зачем?

Гресмит недовольно посмотрел на жеребца и фыркнул.

– Я понял, что ты нашел запрещенную книгу, – произнес он и уставился в потолок, – и не мог просто так дать тебе уйти. У тебя были знания, которые были необходимы мне, и я кровь из носу должен был их получить. Забрать книгу и получить неограниченную власть – все, что я хотел. Не было того мага, который бы мог сравниться с магом, владеющим запрещенными знаниями. С этой мощью можно было править миром, и даже никто не сказал бы и слова поперек. Но из-за твоей узколобости и слепоты я не мог просто взять то, что мне нужно. Я с тобой сражался снова и снова, и все, что получал взамен – ссадины, ушибы и очередные поражения. И ты не видел, какое сокровище в твоих руках. Я тебя ненавидел настолько же сильно, насколько ненавижу единорогов. Ты и единороги – просто зеркальное отражение. Такие же глупые цели и такие же идиотские недостатки. У тебя была сила покорить мир, у единорогов она сейчас есть, но так же, как ты ничего с ней не делал, единороги тоже ничего не делают. Это просто меня бесит!

Гресмит с шумом вздохнул, переводя дыхание.

– Потом ты пропал, – заявил он. – А вот книга осталась. И это в какой-то мере согласовалось с моим планом.

– Планом? – с недоумением спросил Крэлкин.

– Завалить тебя, тело прикопать, а самому завладеть книгой, – просто сказал император, а по спине чужака пробежал холодок, и он невольно вздрогнул. – Но все получилось еще лучше: ты пропал, и мои руки остались чистыми. Прикольно, не правда ли?

– Замечательно просто, – пробурчал собеседник.

– Хороший план, чего ты? – усмехнулся крылатый. – Концы в воду, никто ничего не подозревает. Я заявляю магам, что ты уничтожил литературу, все возвращается на круги своя, а через три-четыре года я просто должен был разнести наш штаб и забрать оставшиеся книги. Но как только маги узнали, что книгу не могут найти, эти старые пердуны решили в целях обеспечения миропорядка и создания баланса в магическом обществе раскрыть секретную библиотеку и раздать сильным магам остальную литературу. В тот день я напал на старейшин и разорвал их на куски. Общество магов попыталось вновь собраться после такого удара, но ничего из этого не получилось. Лишь через какое-то время я понял, какую ошибку допустил: про библиотеку знали исключительно старейшины. А знаний, где ее искать не осталось даже в архивах. И я заново создал нашу старую организацию в надежде, что хоть кто-то знает о хранилище интересующих меня книг. Но все было тщетно.

– Однако ты все равно нашел, что искал, – заметил пони.

– Нашел, – кивнул венценосный. – Нашел пустые полки.

– Кто-то разграбил старый архив? – удивился жеребец. – Значит, кто-то еще нашел его?

– Нет. Таким пронырой оказался лишь ты. Можешь гордиться. Оказалось, несколько старейшин все-таки выжили и претворили в жизнь свой план. Теперь книги были розданы, молодые маги учились новому, запретному ремеслу и были готовы выступить против меня. – Гресмит оскалился. – Меня захотели уничтожить. На меня повесили всех собак, и я стал изгоем. Знаешь, в комиксах всегда рисуют, как против одного злодея сражается пачка-другая героев? Сюжет в точности повторял сложившуюся ситуацию. Мне было страшно, но что пугало больше, мне это нравилось. Наконец, появились противники, которые могли мне дать достойный отпор, а то с магией разрушения из моей книги, мне не было равных.

– Дай угадаю: ты их победил и собрал остальные книги, – предположил чужак.

– Как бы ни так, – отмахнулся грифон. – Вначале все кинулись меня искать. Они были полны энтузиазма. Самые крутые говорили, что убьют меня в одиночку. И у них были некоторые шансы. Да и мне было интересно с каждым попробовал сразиться… И я сразился.

– Но они же могли тебя убить.

– Со слепыми переходами? – с недоумением спросил император. – Да ты издеваешься?! Во всем мире я один мог так делать. А с разрушением самой основы материи, на которой, между прочим, и зиждется магия, если забыл, мне было довольно легко победить даже самого сильного мага. Однако я искал обладателя книги, где описывались методы работы с живой материей. Разрушительный дар – конечно неплохо, но мне хотелось быть уверенным, что меня не убьют раньше моего положенного срока. А потом я задумал вообще не умирать. Ведь подумай, зачем мне огромная сила, если рано или поздно все равно придется расстаться с ней? Все умирают, и это гнетет каждого человека. Как ты понимаешь, схватка с какими-то магами отошла на второй план.

Чужак нахмурился, понимая, что Гресмит говорит простую, но, в то же время, очевидную истину, которая когда-то и ему не давала покоя, и которая снедала все человечество. Неизбежность смерти.

– Наука шла семимильными шагами к бессмертию, – продолжал грифон, – но человечество было только в начале этого тернистого пути. Да и по прошествии тысяч лет ничего не поменялось. Потому в сторону научного прогресса я даже не смотрел. Но и магия была далека. И я решил собрать все книги из запрещенной литературы, чтобы попытаться самому решить задачу. Все же у магии есть несказанный плюс перед наукой: скорость развития. Но сбор всех книг был далеко не тривиальным поручением самому себе, но делать это было необходимо. Когда я без труда убил первого мага и забрал его книгу, остальные почему-то потеряли энтузиазм к моей персоне. Никто не хотел за мной охотиться. Я тоже не мог никого найти, и это раздражало. Возвращаться к обыденности я не хотел. Когда появилась возможность собрать все возможные знания, они ускользнули от меня. Но потом случись то, на что я не рассчитывал. Практически каждый маг просочился в правительство какой-либо страны, и принялся ей руководить. Некоторые даже работали в паре, что усугубляло положение.

– Работа в парах могла тебе еще как-то серьезно помешать задумке, – согласился жеребец, – но какого черта так важно было запоминать про государственные отношения? Ты же не боялся никакого оружия.

– Разведка, шпионские сети… Они были всегда впереди меня шага на два, – сообщил Гресмит. – Впрочем, был еще один нюанс. Если бы ты изучил книгу, которая была у тебя в руках, ты бы знал, что защитные заклинания гораздо сильнее атакующих. И не только в магии разрушения. В любой магии.

– Что-то не понял проблемы, – признался Крэлкин.

– Проблема заключается в том, что мне надо было уничтожить мага и забрать его книгу. А уничтожить так просто я не мог, потому что защитная магия…

– Сильнее атакующей, – закончил чужак.

– Будешь перебивать меня – я тебе перебью ноги, – как бы между прочим заметил император и вернулся к рассказу. – Я решил устроить войны магов. Посеять раздор между ними было очень трудно, но я как-то справился. В итоге все стали смотреть на старых друзей косо и с холодом. Подставлять государство было плевым делом: устроить несколько терактов, и маги сами объявляли друг другу войны. Я тогда впервые стал участником массовых убийств, пыток, голодных смертей. Было страшно, но кое-как я уничтожал одну за другой армии.

Чужак поднял переднюю ногу, желая сделать замечание, и Гресмит с недоумением посмотрел на него:

– Чего тебе? – с недовольством поинтересовался крылатый.

– Зачем ты убивал невинных?

– Невинных? – загоготал грифон. – Да эти невинные сами тысячами убивали. Хочешь сказать, что есть невинные убийцы? Святая наивность.

– Но… чего ты добивался уничтожением армий? – поинтересовался пони.

– Тогда выходили сражаться непосредственно маги, – просто пояснил собеседник. – Как-то же мне надо было их выманивать и ослаблять. Один выигрывал, второго добивал я и получал две книги за раз. Окупаемость огромная. Были довольно темные времена. Многих магов я убивал, многие пропали без вести. Что-то мне подсказывает, что они так же, как ты попали в мой новый мир: к пони, к грифонам, а самые удачливые – к драконам. В итоге ко мне в руки попала примерно половина скрытой библиотеки, и я стал ее усиленно изучать.

– И тебе удалось победить смерть? Я имею в виду в той же мере, в которой ты ее победил сейчас.

– Ну, как сказать… – хмыкнул рассказчик. – Я думал, что бессмертие скрывалось в сохранении биологической оболочки, однако оставаться в своем теле вечность было самонадеянно. Я должен был переместить сознание, то есть полностью перестроить мозг другого человека под свой собственный, чтобы перенести свою личность в новое тело.

– Стоп, сознание – это разве не определенная структура мозга? – с недоумением спросил чужак.

– Я тоже так думал, – кивнул Гресмит, – но сознание – это настолько глубокая вещь, что… – Он слегка задумался. – Скажем так: один и тот же человек не может существовать в одном временном пространстве. Потому путешествия во времени в прошлое были под строжайшим запретом. Зато ты мог всегда беспрепятственно скакать в будущее. Впрочем, непонятно, какие идиоты запретили отправлять самого себя назад по шкале времени.

– Мне кажется, это вполне логичным, – заметил Крэлкин.

– Невозможно существование одного и того же человека в одном временном пространстве, – повторил крылатый. – Проживи секунду – и будешь другим. Это правило касается только переноса сознания. Потому, как только ты придаешь какому-то мозгу структуру своего – создается временная аномалия, и сознание переносится.

– Подожди, если твой мозг сохраняет свою структуру, то сознание будет сохранено в старом теле вне зависимости, есть еще одно аналогичное тело или нет. Я прав?

– Ну, как я говорил, сознание – нечто более глубокое, чем просто структура мозга, – напомнил император. – Можно управлять его движением и даже переносить в неодушевленные структуры. Но в нашем разговоре тебе надо просто знать, что сознание можно перемещать из одного тела в другое. Можно сохранять старое сознание, а можно и разрушать его. Эта магия довольно опасна, однако дает неограниченные возможности. Овладеешь ей в совершенстве – и будешь Богом.

– Хорошо, ты смог переместить сознание в другое тело, и что тогда?

– Слишком торопишься, – ухмыльнулся Гресмит. – До того, как я впервые перенес сознание, я оповестил всех магов, что им лучше сдаться. Как ты понимаешь, они отказались, и я уничтожил всех. Создал дополнительные измерения и схлопнул их туда. Теперь использую как склад.

– Кого? – не понял жеребец. – Магов?

– Измерения, – уточнил собеседник. – Можно было там создать целый мир со своими существами, своими правилами и законами, но мне лень этим заниматься.

– А ты уверен, что маги не выжили?

Венценосный скривил морду, поднял лапу, и в ней появился серый человеческий череп. Крэлкина передернуло, и он отпрянул.

– У меня там еще десятка два таких валяется, – кисло отозвался грифон. – Тебе на светильники или чашки дать?

– Можешь оставить себе.

Гресмит сжал лапу, и череп рассыпался в пыль.

– И что ты делал потом? – поинтересовался чужак.

– Потом я боялся, – хохотнул правитель. – Я остался единственным магом во вселенной с неограниченной мощью, и боялся.

– Чего?

– Переноса сознания в другого человека, естественно. Я тогда не знал, можно было это делать на практике или нет. Теория сходилась, эксперименты на других людях были успешными, но тяжело ступать в неизведанное самому. Около двухсот или трехсот лет я поддерживал свое тело магией, чтобы оно хоть как-то жило, но силы меня покидали, и я все же решился сделать это первый раз. Потом второй, третий. Мне понравилось, и я побывал даже телах животных: собаки и кошки, морские котики и пингвины. Было довольно познавательно. Единственным минусом этой техники было невозможность возвратиться в предыдущее тело, так как ломал я мозг в частности и с помощью магии разрушения.

– Разве это была проблема? Была масса других тел.

– В общем-то, проблемы не было, – согласился грифон, – но я же уничтожал не только личность, а и воспоминания. Есть фанатики, из которых нельзя вытащить никакой информации. Они лучше землю жрать будут, но не сдадутся. Именно они натолкнули меня на идею создания мягкого переноса сознания. Мне нужны были сведения…

Чужак поднял копыто, и грифон с недовольством посмотрел на него:

– Чего опять?

– Вопрос, – пояснил жеребец свои намерения.

– Можешь так не делать? – попросил собеседник. – Не люблю, когда кто-то машет передо мной конечностями. Обычно я их отрываю.

– И как мне без этого спросить у тебя что-то без телесных повреждений? – поинтересовался Крэлкин.

– Спрашивать можешь, просто не перебивай. У тебя до этого неплохо получалось.

– Я постараюсь тебя не расстраивать, – пообещал чужак. – Ты ведь можешь читать мысли, почему с фанатиками не делал этого?

– Наверное потому, что я тогда не мог читать мысли, – произнес грифон. – Я решил научиться этому, когда надоело скакать по головам жертв. Вообще, много чего было. Возрождение магов, потом опять их закат. Империи всякие, наводнения. Человечество сотни раз стояло в шаге от гибели, но я не давал ему подохнуть. Возможно, это было зря, потому как в итоге мне и спасать их наскучило, но и без них была бы тоска смертная. Мне ничего не стоило создавать еду из воздуха, путешествовать по планетам, что я и сделал, в свое время. Но космос оказался той еще бескрайней пустыней, хоть и красочной.

– Черных дыр и квазаров не боялся?

– Я могу управлять всем, и притяжением в том числе, – скривился Гресмит. – Думаешь, было дело до каких-то черных дыр? Нет, я хотел найти другую жизнь. Но то ли я неудачник, то ли в то время вся жизнь была уничтожена, а новая не зародилась… в общем, не нашел я ничего и вернулся на эту богом забытую планету. А там назревал очередной крах цивилизации, в виде огромного астероида. И тогда я решил вывести идеальную породу.

– А что с книгами сделал? – с нетерпением спросил жеребец.

– Уничтожил по изучению, – отмахнулся император. – Зачем мне нужен был конкурент? Они справились с задачей: создали меня. Более оставлять их для истории я не был намерен.

– Но ты ведь мог что-то упустить…

– У меня была сила уничтожать целые планеты, – перебил грифон, – думаешь, я что-то мог упустить?

– Кто знает, – неуверенно потянул Крэлкин и пожал плечами. – Продолжай.

– Новая порода людей, – торжественно произнес Гресмит и вскинул лапы к потолку. – Я разрешил каменюке протаранить планету, уничтожить добрую половину населения. А после породил новые вирусы, которые улучшали работу мозга человека, и наслаждался своей работой. Все были довольны, люди стали быстро развиваться, вот только мне каждый прыжок в новое тело доставлял много проблем. Каждый перенос сознания – это борьба за тело с вирусами. И пока я привыкал к телу – не мог колдовать. Не самый хороший вариант для меня. Но, черт подери, насколько же величественной стала цивилизация людей. Они были готовы колонизировать новые планеты, разведывать бескрайние просторы космоса, добывать оттуда материал, все заводы были перенесены на орбиту, а планету стали облагораживать. Ты не поверишь, насколько все стали жить слажено, помогая друг другу.

– Но все было не так гладко, как ты хотел бы, – предположил чужак.

– Как раз наоборот, – вздохнул грифон, – мне надоели новые тела и болезненные перемещения. И я породил теорию комара. После нее общество было взбудоражено настолько, что ввело смертную казнь, а продолжительность жизни в среднем упала на пять лет. Конечно, с четырехсот лет это немного, но поколения стали быстрее сменяться. Потом пришлось несколько изменить экологию, чтобы начать мутации в зародышах еще в утробе матери. Общий интеллект начал падать, кварковые станции взрываться из-за неквалифицированного персонала… И, в конце концов, люди чуть не уничтожили себя из-за глупости. Зато я решил проблему с переносом сознания.

– И все стали жить под твоим протекторатом?

– Ты забываешь, что я назвался Богом, – напомнил император. – Я должен попробовать все, чтобы называться таким громким словом. Когда-то я руководил целой планетой, но со временем мне стало интереснее проверять на прочность сложившиеся системы. Скажем так: я стал ставить эксперименты над людьми и их творениями.

– Эксперименты? – с недоверием спросил Крэлкин. – Вплоть до убийств?

– Да ладно тебе, – отмахнулся Гресмит, – отбрось стереотипы. Эти люди должны быть стерты с лица земли уже не один десяток раз. И их спасал Всесильный Бог. Я. Каждый раз!

– Тогда зачем создавал пони? – обвиняюще бросил жеребец. – Тебе же люди были интересны.

– Не гони поней, – хохотнул император. – После очередного спасения я задумался, почему людей постоянно пытается уничтожить то новый вирус, то радиация, то глыба из космоса, и понял, что природа так устроена, что расы должны сменяться. Я не знаю, кто придумал такое дурацкое правило: главный Бог, природа или теория вероятности, но примерно с того момента я задумался, на что можно было бы поменять людей.

– Значит, когда придет время пони уходить, ты будешь решать, кто займет их место?

– Правильно, – кивнул грифон. – Только я буду решать, кто будет сопровождать меня дальше.

– Однако есть незыблемые правила…

– Которые я нарушал на протяжении миллионов лет, – бесцеремонно перебил собеседник. – В общем, не суть. Я начал совмещать магию и технику. И… сколько бы во мне не было энтузиазма, я не мог этого сделать. Лишь сотня лет ушла у меня на разработку теории, а практика съела целое тысячелетие. Но результат превзошел все ожидания!

– Ты создал первый модуль подвижности материи, я прав?

– Не только, – подмигнул Гресмит. – Я связал магию и науку, а это бесценные знания. Но вернемся к модулю. Проблемой было не просто разработать этот модуль. На него ушло лет триста всего. Остальное время я добивался на соединение его с мозгом, а также пытался заставить его нормально работать. Но, как показала практика, мою разработку не оценили по достоинству сами люди, не говоря уже про природу. Почти никто не хотел вживлять в себя неизвестное устройство, даже если это сулило власть и силу. Да и не слишком стабильным оно было, по правде говоря. Но я не сдавался, и уже через сотню-другую лет мне удалось стабилизировать разработку и подарить людям источник неиссякаемой мощи и величия. Начались эксперименты на животных, но никакого значимого эффекта это не принесло. С людьми устройство работать категорически отказывалось. Были гуру своего дела, которые обуздали немыслимую энергию, но это были единицы. Рядовому гражданину просто отрывало руки или другие части тела, куда я пытался вживить модуль, и как победить это, я не знал.

– Ты же Бог! – с издевкой воскликнул Крэлкин. – Как ты мог не знать?

– Потому что это природа магии так пагубно влияет на структуру человеческого тела. Необходимо было полностью видоизмениться, начиная с генокода, а что получилось бы в итоге – человек или какая-то неведомая хрень – никто сказать даже не брался. Этические конгрессы же постановили, что модуль подвижности материи был слишком опасен, и он остался в руках исключительно узких направлений в науке, да и то в качестве машин. О вживлении его под кожу не могло быть и речи. Зато у животных никаких проблем с ним не было. Он был прекрасно с ними совместим, только не работал ничерта, так как животины не знали, что делать с новой штукой в их теле. Мне пришлось разрабатывать новую отдельную ветку устройств, и через какое-то время я смог полностью вывести новый симбиотический орган, который самостоятельно расшифровывал все мозговые импульсы и творил магию. Опять же, на людях этот прием не прокатил. И хрен с ними. Мне они уже были неинтересны. Я их использовал в экспериментах и центрах разработки. Что ни говори, а они оттягивали на себя большой кусок муторной и скучной работы, которую необходимо было делать. Когда многим домашним животным были вживлены модули подвижности материи, была создана комиссия, целью которой было, как я понял, мешать мне.

– Но эксперименты ты продолжил, да?

– Создание новой жизни меня чрезвычайно заинтересовало, – улыбнулся грифон. – Но новая жизнь означала для меня не только новые возможности, а и новые проблемы. Хоть я и захотел сделать магию повсеместной и вообще нормой не только общества, а всего живого, я не знал, смогу ли перемещать сознание в новые создания. Я решил полностью пересмотреть ДНК и пересобрать его, а это вносило свои изменение в поведение магии. Подделывать мозг, как это сделал ты, я не хотел, потому мне необходимо было решать эту проблему.

– Ты ее решил с помощью когиторов, я прав? – поинтересовался земной пони.

– Смотри-ка, что-то да знаешь, – похвалил Гресмит. – Да, когиторы – хорошие начальные эксперименты, но финалом работы был я сам и разработка новой магии. И такая сложная магия требовала огромной силы и мастерства. Но я же Бог, – усмехнулся собеседник, – у меня было все. Так что овладеть такой силой для меня было плевым делом. В итоге мне оставалось с минимальными потерями уничтожить человечество и создать целый новый мир, а мне было лень заниматься этим в одиночку. Солнце, вышедшее в свою завершающую стадию выгорания, оказалось как нельзя кстати. Я распространил панику по планете, я отправил первых ласточек на своих кораблях в бескрайнюю небесную пустыню, и я же спровоцировал конгресс и поставил на вид вопрос перемещения планеты с передачей эстафеты следующим формам жизни. Прыгать мы должны были, конечно, только с помощью научной магии, как тогда называли мои разработку, и, конечно, все прекрасно понимали, что спасения для людей нет.

– Можно было создать большие космические корабли с твоими модулями, – предложил чужак, – и, обеспечив всех едой, безопасно добраться до перемещенной планеты.

– Лететь надо было добрый десяток тысяч лет, – сообщил император. – Ну, прилетели бы они сейчас, пони бы удивились, драконы – полакомились бы. Они бы принесли боль и страдание не только для природы, а и для аборигенов. Природа человека такова, что они не могут жить с другими существами наравне. К сожалению или к счастью, но человека не исправить. На обновленной Земле ты видишь прекрасный симбиоз разнообразных форм жизни. Да, есть войны, есть разногласия, некоторые расы считают себя лучше других, но двадцать тысяч лет все живут в природных границах.

– И поэтому единороги не смогут никогда поработить ни драконов, ни грифонов, – догадался Крэлкин.

– К сожалению, остальные создатели жизни видели меня насквозь и создали отличных созданий, – вздохнул Гресмит. – Но, вероятно, такова судьба.

– Значит, ты с самого начала знал, что единороги не смогут никого захватить, и все равно ненавидишь единорогов?

– А за что их любить? – поинтересовался грифон. Он нормально сел, положив передние лапы на стол, и посмотрел в глаза чужаку. – Почему они ничего не делают с существующими законами? Могли бы разрушить вековые традиции, и я хотя бы посмотрел в их сторону… Но ведь их даже война не исправила. Через тысячелетие они разучились использовать то, что делали их предки. Гражданские войны, породившие трех сущностей из моего уловителя, говорят об огромном потенциале, но как они этим потенциалом распоряжаются… Просто диву даюсь, что они до сих пор живы.

– Но у них есть Целеберриум, – заметил пони.

– И десятки других кланов, – отмахнулся крылатый. – Не сбрасывай со счетов и их. Есть откровенные фанатики Селестии или Луны, а есть и те, кто будет защищать Эквестрию до последней капли крови. В этом сила пони, и в этом же их проклятье. Нет организаций, которые бы могли и хотели создавать конфликтные ситуации. Ни одной нет. И все благодаря Селестии. Породила у себя Гармонию и дружбу всем пихает, будто от этого проблемы решатся разом.

– Теперь тебе Селестия не угодила, да? – с обвинением поинтересовался собеседник. – Ты уж определись.

– А ты не выбирай сторону пони! – рявкнул Гресмит. – Ты человек, а не копытное создание.

– Погоди-ка, – нахмурился жеребец. – Теперь я уже человек? Буквально вчера я был головой лошадиной, а теперь уже человек? Не слишком ли легко ты меняешь точку зрения?

– Это касается и тебя.

– Я жил достаточно времени с пони и теперь сам могу выбрать, за кого мне заступиться в нашем разговоре, – отмел обвинение императора Крэлкин. – Люди не дали мне ничего, кроме презрения, они превратили мою жизнь в ад. Я ничего не должен нашей породе. Мне пони ближе по душе.

– И ты останешься хиляком, который…

– Слушай, – бесцеремонно перебил чужак, – я всегда хотел спокойной жизни…

– И поэтому пошел в маги? – поинтересовался грифон.

– С большой силой в нашем времени мне было как-то спокойнее, – парировал Крэлкин. – Но потом откуда-то нарисовались вы. Гонялись за мной, как за зверем, устроили охоту. Никто никогда не спросил у меня, чего я хочу. Всем нужна была только моя голова. И ты, между прочим, был самым ярым охотником. И теперь ты хочешь, чтобы я принял твою сторону, сторону того, кто у меня забрал то, к чему я стремился.

– И чего же ты хотел достичь?

– Покоя я хотел, – прошипел чужак. – Иногда мне просто хотелось окунуться в океан безмятежности и бытовухи. Но мне, естественно, никто не давал. Я, мол, не заслужил.

– А ведь и правда, для такого слюнтяя, как ты, Эквестрия может стать домом, – рассудительно заметил Гресмит. – Я тебя переоценил, прости… Твое время прошло.

– Чего же ты ожидал увидеть? – поинтересовался жеребец. – Фанатика, не забывшего, что он человек и борющегося во имя не пойми чего? Мое время не прошло, оно даже не начиналось. Я только учусь спокойно жить. Селестией я тоже недоволен, но она в разы лучше тебя. Она хотя бы заботится о пони.

– И она считает тебя пони?

– На словах да…

– А в глазах пустота, – закончил император и кивнул. – Знакомо. У меня также было с первым учителем. Как видишь, я его перерос. Я перерос всех, кого знал.

– И чего добился? Бессмертия?

Гресмит кивнул.

– Что-то не вижу выражения радости на твоей морде, – недовольно закончил Крэлкин.

– А я должен плясать и прыгать?

– Ты уже не хочешь жить, – заметил Крэлкин. – Ты мучаешься, а порвать цепи не можешь. Сам себя сделал бессмертным идолом, а для чего? Чтобы потешить свои амбиции?

– Будешь таким умным на предсмертном одре – и я поверю в твои слова, – парировал грифон. – Пока что это – бесцельное сотрясание воздуха.

Император замолчал и устало повернул голову к окну. Звезд практически не было видно: свет уличных фонарей забивал свет далеких светил. Гресмит пожевал и сплюнул на пол. Жеребец видел, что тот чем-то недоволен, но даже не пытался понять, чем была вызвана такая реакция, и из какого времени выплыли воспоминания старого знакомого. Тем временем крылатый повернул глаза в сторону собеседника и легко улыбнулся.

– Мне было жалко убивать одну пони, – внезапно произнес он. – На самом деле жалко. Я сожалел об убийстве детей или беременных, но никогда не чувствовал раскаяния. А пони мало того, что была взрослая, но и… – Гресмит осекся и опустил взгляд. – Она была жизнерадостной, энергичной, заботливой. Со своими ранами и пороками в душе, но у кого их нет? Когда мы первый раз встретились, она улыбнулась мне и угостила порченым яблоком. Тогда с едой был дефицит, и многие убивали за нее… Я, не раздумывая взял и хотел о чем-то съязвить, но она просто спросила, как я себя чувствую, и нужна ли мне помощь. Она хотела пригласить меня к себе, но как только я услышал, что там будет Селестия, я наотрез отказался.

– Тебе-то какая разница? – с недоумением спросил жеребец. – Ближе познакомился бы с Селестией? Разве это плохо?

– С ребенком Селестией мне не хотелось знакомиться. Наоборот, я должен был ее закалить…

«Он говорит о временах правления Дискорда? Тогда Селестия была ребенком, и с ней ходила одна жизнерадостная пони… Неужели…»

– Ты был знаком с Фрутти? – жадно поинтересовался Крэлкин, моля судьбу, чтобы собеседник сказал “нет”.

– А тебе откуда о ней известно? – с подозрением осведомился император.

– Селестия рассказала, – признался жеребец. – А еще она сказала, что это была самая большая утрата в ее жизни после изгнания сестры. Смерть первой подруги перевернула ее жизнь.

– Я не хотел убивать ее, – словно оправдываясь, произнес Гресмит. – И самое гадкое, что когда я пришел и сказал о намерениях забрать ее жизнь, эта пони не стала убегать. Она даже не испугалась, словно была готова к этому всю жизнь. Она даже не просила сделать это быстро. Лишь хотела, чтобы я передал Селестии, что она ее любит. Было гадко делать это, но выбора не было.

– Не было выбора?! – вскричал чужак и подскочил. – Выбор всегда есть! Это нас и отличало от животных! А уж у такого всесильного существа должно быть миллионы выборов!

– Много ты понимаешь! – прикрикнул грифон и ударил кулаком по столу. – Ты вообще непонятно чем стал: не то пони, не то человек, а смеешь осуждать меня?! Почему ты не принял смерть, как только прибыл в этот мир? Гордыня взыграла? Добрый и хороший Крэлкин захотел оставить после себя потомство или просто боялся смерти?! Ради чего ты живешь?! Фрутти не знала, ради чего жила, они с Селестией тупо выживали в мире убийств и тотального безверия. Зато она точно знала, ради чего умирала. Ради будущего Эквестрии. Да, мне было больно убивать эту пони, но для того, чтобы взрастить из Селестии сильного лидера, который познал боль утраты, не было другого пути. Но тебе не понять, ты витаешь в своих мечтах!

– Ты просто мразь. Хотя и это слово для тебя слишком мягкое.

– Великий эксперт тут нашелся, – отмахнулся крылатый. – В общем, думай, как знаешь. Я чувствовал угрызения совести, потому взял ответственность за ее смерть и подарил бессмертие.

– Что?! – воскликнул чужак. Новость об еще одном бессмертном существе всколыхнула его сознание.

– Это не такое бессмертие, как у меня, – сообщил венценосный. – Ее физическая оболочка умирает, но сознание не пропадает, а попадает в уловитель. Я ее оттуда извлекаю и перекладываю в новорожденного жеребенка.

– То есть, она до сих пор жива? – уточнил Крэлкин.

– Она заслужила мое расположение, – признался Гресмит. – И это первый раз на моей истории, чтобы я проникся к кому-то теплыми чувствами. Фрутти сейчас живет в Понивиле, знакома с Селестией и ее ученицей. Такая же жизнерадостная егоза, как и тогда, во времена смуты.

– Пинки Пай?! – воскликнул Крэлкин.

– Значит, ты знаешь мою любимицу, – улыбнулся грифон. – Номер два в селекционной программе Целеберруима. Обладательница неразвитого рога и эмоциональной магии. Элемент Гармонии. Она довольно важная пони. Но это все мелочи. Меня греет мысль, что она до сих пор жива.

– В любом случае, она ничего не помнит. Каждая жизнь для нее словно новая.

– Она помнит то, что ей необходимо, – возразил император. – Но главное не знание, а ее характер. Конечно, после всех этих воскрешений у нее иногда слетает крыша, и порой она слышит голоса в голове, но ее легко привести в норму. Ей место в современной Эквестрии, а не в той империи Хаоса, которую устроил Дискорд. Интересно, узнала бы Селестия свою подругу спустя такое количество лет?

– По крайней мере, она находит общие черты между Пинки Пай и Фрутти. Даже если она не знает, то догадывается.

– Будет забавно увидеть мордочку Селестии, если к ней придет ее старая подруга, – хохотнул Гресмит.

– Ты так сильно влез даже в историю пони… – вздохнул чужак. – Аж как-то противно это осознавать. Наверное, не один раз убивал и жестоко подавлял протесты, не так ли?

– На самом деле я лишь дважды влез в историю Эквестрии. О первом разе ты знаешь. С Фрутти. Второй раз – война. И если бы я в свое время не отступил, твой новый, дом мог бы и не дожить до тебя. Я не буду ни перед кем оправдываться. У меня есть сила, чтобы говорить правду и не бояться последствий. Правда всегда была не лучшим спутником по жизни, и надо иметь железную волю, чтобы ее не прогнать. Ты в этом случае был обезбашенным.

– Меня за правду убить хотели, – заметил чужак.

– А за правду всегда убивают, – подтвердил император, – если ты еще не понял. В любом мире. Никто не любит правды. Будешь вести себя хорошо и принимать только мою точку зрения, хоть она будет ложной, – будешь жить. Этот принцип исповедовался всегда и везде. Возьми хоть Целеберриум с его жесткой системой приказов и наказания непослушных, хоть культ хранителей Элементов Гармонии, которые обязаны выполнять свою рутину. У каждого из них своя метка, каждый из них несет свою правду и точку зрения, но если ты хочешь оставаться на том месте, до которого тебе посчастливилось добраться, – молчи.

Крэлкин ничего не ответил. Только вздохнул и опустил взгляд в пол. Он понимал, что собеседник прав, но не хотел признавать эту правду.

– Надеюсь, у тебя не осталось вопросов? – учтиво поинтересовался грифон.

– Пока что есть только один, – подал голос собеседник. – Винил. Что тебя с ней связывает?

– Абсолютно ничего, – отмахнулся Гресмит. – Я ее обучаю магии.

– Это я знаю, но для чего? Не может быть, чтобы ты так легко помогал тем, кто тебе ненавистен.

– Конечно же, я помогаю не просто так, – признался император. – Но что я требую взамен – пусть останется моим маленьким секретом. Если сумеешь с ней сойтись, можем устроить свадьбу здесь, в моей империи. Сервис и грандиозность гарантирую.

– Не собираюсь я ни с кем сходиться, – отмахнулся Крэлкин.

– А вот это зря, – заметил грифон. – Это я бессмертное существо, твоя же жизнь – конечна. Оставить после себя потомство было бы неплохо. Сохранить опыт, передать знания.

– Для этого можно и книгу написать, – отмахнулся жеребец.

Гресмит фыркнул.

– Тогда я, наверное, пойду, – сообщил он. – А то завтра есть несколько важных дел, и надо хорошо выспаться.

Он поднялся и неспешно прошел к двери. Там он остановился и повернулся к гостю замка:

– Не пускай ту пегаску к себе. Она принесет лишь неприятности.

– Почему бы тебе тогда не отпустить пони, которых ты тут разводишь? – предложил Крэлкин. – Ты можешь синтезировать мясо по своей воле…

– Мне лень, – заявил собеседник. – К тому же, эти пони настолько зазомбировали мозги сами себе, что они никуда и не уходят. Им здесь комфортно, не нужно напрягаться. У них есть еда, вода, крыша над головой, безопасное место жизни. Как думаешь, могла ли пегаска прилететь к тебе, если бы я держал ее на привязи? Остаться здесь и принести себя в жертву – их решение, не мое.

– Но ты же сам промываешь им мозги, – обвиняюще бросил жеребец.

– Система самодостаточна, – заметил император. – Родители промывают мозги детям, старики добавляют масла в огонь, а мне надо только кормить их и защищать от внешних опасностей. Они сами воздвигли мой культ и поклоняются мне, как Богу. Они необразованные, глупенькие, делают только тупую физическую посильную работу, как наколоть дров, зимой прогреть свой домик, постирать белье. Им чуждо понятие прогресса, они не понимают в географии и геологии. Да и не хотят понимать. Ты не найдешь среди них интересного собеседника, если только не захочешь послушать, насколько сильно я их люблю. И все, что они делают – отдают свое мясо мне в пищу. Они не хотят быть свободными. Свобода – это бремя, когда ты должен делать что-то самостоятельно, брать ответственность за свои действия и отвечать за каждое слово. Гораздо проще ждать подачек сверху и отдавать то, что дала природа. Единственное, чем эти пони на самом деле владеют, – их жизнь, но они ее не ценят. И может показаться, что жить как они очень и очень скучно, однако, в отличие от нас, Крэлкин, они счастливы. Доброй ночи.

Император вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. Чужак, словно зачарованный, смотрел вслед старому знакомому и не мог поверить, в то, что тот сказал. Ситуация с пони была до боли знакомой и далеко не новой, но столкнуться с этим морда к морде он даже не предполагал. Если раньше он не мог даже поверить, что кто-то сам пойдет на мясокомбинат, дабы снабдить своей плотью какого-то невежду, пусть даже и воображаемого, то теперь не мог и не хотел смириться с этой правдой.

В окно кто-то настойчиво постучал. Крэлкин посмотрел туда и увидел недовольную мордочку пегаски. Его передернуло от ее настойчивости и жажды умереть. Она что-то говорила и указывала на него, но слышно не было. Улетать незваная гостья явно не намеревалась, потому жеребец занавесил штору и лег в кровать. Некоторое время кобылка продолжала настойчиво барабанить в окно, но вскоре устала от этого занятия и улетела прочь. Чужак с головой закутался в одеяло и провалился в сон.