Социофобия Руне Ховарда, или Как пообедать с Принцессой
Эпизод второй, смелый
Веселье кончилось довольно быстро. Придя домой, Руне спохватился, поняв, что вошел в то самое состояние, когда хочешь наобещать самому себе о том, как изменишь ты и как изменится сама твоя жизнь, начиная «с понедельника», или субботы. Ненавистное состояние.
Дискорд бы побрал эти изменения, они страшные.
В его жизни было много таких состояний. Когда-то он впадал в него чуть ли не каждый день. Осознание того, что твои действия, как и вся твоя жизнь, неправильны – мучительно. Пегас впадал в него слишком много. Если ты ленивый ублюдок – со временем приходит понимание того, что ничегошеньки не изменишь, как ни клянись. Он искал отговорки для себя самого, понимая, что это попытка успокоиться путем оправдания собственного безволия, а иногда – все же убеждая себя, что так и есть. Самовнушению всегда помогают попытки списать все на подростковый максимализм, взбалмошность и защитные реакции организма. Он не винил мир. По крайней мере, сейчас, когда повзрослел. А как удобно и просто было говорить: «ненавижу все». Руне повторял когда-то эту мантру в моменты ярости и гнева на себя, на окружающих, на предметы и все, что у него не получалось сделать, главное из чего – победа над собой, и порой нелегко поверить, как взбрыкивает в голове эта ненависть, но это быстро проходит. Да, это проходило быстро, и тогда он впадал в прострацию. Мир. Он не понимал, как все устроено. Отвратительным было все.
И придя домой, жеребец поспешил упасть на кровать, не включая света. Успокоиться. Воздух холодный и мерзкий, как и покрывало, начавшее впитывать дождевую воду с влажной шерсти, далекий, невнятный шум голосов, повозок и звуков затихающего города бесит, но на деле есть одна из нескольких вещей, которые сдерживают от легкого безумия, напоминая разуму, что он еще здесь, в реальном мире. Впрочем, сдерживают? А было ли, что?
Руне говорит меньше, чем думает, как и все мы, хоть и пытается поспевать за своим демоном. Когда-то, еще в Клаудсдейле, одна его знакомая, уже тогда выпускница, говорила, что монологи – это нормально. Как ее там, Рейнбоу? Но не слишком ли много в последнее время? И кто границу определяет – много или мало?
Измученный пегас приказал себе и всему внутри себя заткнуться и просто лежал. Энергия медленно утекала из него, он позабыл обо всем – о необходимости плотно поесть после тяжелой тренировки, без чего она, согласно его убеждениям, пойдет скорее во вред, и о другом. Он заткнулся, но не мог заткнуть своих спутников. Все смешивается в его голове, из этого супчика внезапно выныривает жгучее желание писать. Писать и создавать произведение. Это кажется вдруг единственно верным смыслом жизни и всем, что ему нужно делать. Подорвавшись с кровати, жеребец бросился к небольшому, заваленному бумагами столу. За ночь он закончил роман.
На самом же деле писательство было еще одной вещью из тех немногих, что служили ему якорями в реальной жизни.
— Среди зеркал разбитых уже не прежний я… я ржавый от дождя… я ржавый от дождя.
Теперь стоит раннее утро, напоминающее вечер, когда бронзовое солнце так же выглядывает из-за горизонта, только с другого конца света, и качает права темно-синему рассветному небу. Руне сидит на коньке крыши своего двухэтажного коттеджа и наблюдает за малочисленными прохожими на улицах просыпающегося, Троттингема, что сбрасывал сонную одурь. По щеке катится крупная слеза. Невидимая.
Пегас пожелал счастья Дайонн и попросил Селестию лучше забрать это счастье у него самого и отдать ей.
— Я обойдусь, — он сказал это сам себе, улыбаясь, — у меня есть достаточно. В конце-концов, искусство рождается от горя. Я всегда прошу о большем, чем имею. Чем я это заслужил? Хотя… все равно ничего этого не будет. Ни изменений, ничего… потому что я подумал об этом. Значит, так не будет, — главный пункт его убеждений и суеверий. Ведь, как известно, если хочешь услышать смех Принцессы – поведай ей о своих планах. Он достал блистер с успокоительным и бросил в рот оставшиеся пять таблеток.
Пошел на работу.
Офис погодного патруля находится в десяти километрах от его дома. Это расстояние каждое утро для него сущий пустяк, хоть и не удовольствие – вместе со страстью к спорту чертой Руне была редкая лень. Но сегодня он идет пешком, и поэтому покинул дом пораньше.
Крылья болят жутко.
Ввалившись в контору, Руне, как мог, поспешил в зал совещаний. Три дня назад на сегодня был назначен общий отчет и лекция для рабочих пегасов, и он сам попросил себе речь на одну техническую тему. Дело было в том, что в одной из любимых им книг один второстепенный персонаж рассказывал о «долговременном диалектическом погодном планировании и регуляции», и хоть моменту этому он придавал не наибольшую значимость в произведении, при упоминании данного вопроса на работе глаза жеребцовы загорелись. К лекции он готовился с придыханием. Однако на месте ждал неприятный сюрприз.
— Вы опоздали, Ховард.
— Ч… что?
— Да, именно, — безэмоциональный, со стеклянными глазами на обветренном лице пятидесятилетний начальник качнул головой в сторону часов, которые, как стрелами, пронзают тиканьем тишину, что установилась с приходом Руне, в синхронизации с застучавшими в его голове молоточками. Двадцать пять минут девятого.
— Быть не может. Я никогда не ходил сюда пешком, и вышел пораньше…
Среди двух десятков пегасов послышались тихие и не очень переговоры.
— О? И что же помешало вам воспользоваться…
— У меня тренировка вчера была, — с некоторым жаром, будто только что вспомнивший что-то важное сумасшедший, сказал хмурый Руне, — крыльями взмахнуть не могу.
— Что ж, вы, Ховард, как бухгалтер и пони деловой, знаете, что личные хобби работе мешать не должны, — начальник поводит глазами по посмеивавшимся пегасам, что затыкает часть из них, затем делает Руне останавливающий жест, когда тот собирается что-то сказать, — но не печальтесь: отчет и лекции – время не рабочее, и конкретно это для вас ничем не обернется. Присаживайтесь и присоединяйтесь к прослушиванию. Бёрн, прошу, вам слово.
Несколько помятый бледно-желтый пегас с гривой цвета заслонившего солнце облака на закате в середине июля и бежевым пятном на пол-морды выходит к облепленному исписанными бумагами стенду с пачкой листов со следами от потных копыт и начинает сухо читать.
— В моем кратком выступлении я бы хотел ввести вас в «долговременное диалектическое…
— Простите! – выпалил Ховард, — Мистер Фальк, не просил ли я вас дать мне прочесть эту лекцию?
Тот и не моргнул.
— Да, но Бёрн ведь тоже готовил.
— Э… — только и крякнул сраженный Руне. Он и знать не знал, что начальник без его ведома дал эту тему еще кому-то.
— Если позволите, я продолжу, — учтиво напомнил о себе Бёрн, будто и не обидевшись на перебивание, и все пегасы согласились, косясь на сидевшего с приоткрытым ртом нарушителя монотонной речи оратора. Кто-то протянул копыто и любезно поднял его нижнюю челюсть до щелчка о верхнюю. Внезапно вернувший себе спокойный вид Руне кивнул, не поворачиваясь, и стал просто сидеть ровно, уставившись в стол.
— Итак, суть известной вам по слухам ДДППР…
Руне вызубрил эту тему, эту область логического проектирования до идеала, взяв за источники ту же книгу и несколько увесистых томов специализированной литературы из городской библиотеки, дав себе перед днем речи сутки отдыха, чтобы улеглось как следует в памяти, и на совещание шел, как взведенный курок, готовясь сыграть роль того самого персонажа. Она ему по-настоящему интересна, и все благодаря упоминанию в любимом произведении. Бёрн тупо прочел чуть расширенное определение и краткий обзор темы из учебника курсов погодного менеджмента, на которые их в свое время заставили ходить в летной школе, переписав это дело на пару бумажек. Прочел без следа энтузиазма и намека на знание дела, и Руне был уверен, что пустоголовые слушатели поняли суть дела и то получше, чем сам недооратор, пытавшийся придать себе важный вид, но мысли эти занимали его лишь в первые секунды после разочарования. Далее он мысленно плюнул и лишь продолжил улыбаться, правда, уже не той улыбкой, с которой плелся на работу. Все-таки главным было то, что теперь он знал это для себя, да и пригодится небось. Рассказывать это, однако, будет некому. Скорее всего.
Со следующего дня следует начать чтение научной литературы. Несмотря на относительную гуманитарность головного мозга, при желании он мог разобраться почти в чем угодно, разве что при кропотливой работе копытами, требующей инженерной мысли и удобных путей, он всегда выбирал наиболее невыгодный и нерациональный по законам физики способ. И лишь обезьянья лень не дает постигать новые для себя отрасли и доктрины самостоятельно, но для курсов и индивидуальных занятий по чему-либо он «был уже слишком старым». Слишком взрослым – так или иначе, выглядел бы так, «будто жеребенок у репетитора по математике».
— …таким образом, диалектическое погодное планирование является важной и перспективной частью современного осадочного управления. Все.
— Кхм, спасибо, Бёрн, вы свободны. Ну, теперь можете дополнять, что хотите, Ховард.
— Пхах, — он хохотнул вежливо, вовсе не замечая направленных на него взглядов аудитории, явно не советовавших ему затягивать мероприятие, — да что я тут буду мелочиться, рассказано уж.
— Ну, как знаете, — начальник хмыкнул, — мне казалось, вы очень хотели выступить по данной теме. В таком случае, коллеги, на этом считаю наше совещание завершенным. Все могут возвращаться к своим обязанностям, — Руне открыл было рот и спросить об отчете, но начальник опередил его, — а вы, Ховард, зайдите ко мне.
Звучит многообещающе.
— Мистер Фальк?
— Да, входите.
Руне закрыл дверь изнутри кабинета, где, помимо упершегося локтями в стол начальника, сидели на кушетках двое мелких менеджеров. Он понял, что изучающие его взглядом пегасы были не из этого филиала, но был абсолютно равнодушен к ним и всему их касающемуся.
— Смею предположить, вы догадываетесь, о чем я хочу поговорить?
Фальк сидел с видом классического морского волка, капитана, истерзанного в бурях мира, или равнодушного судьи – хотя кто-то бы сказал, что этот вид присущ ему всегда. Разве что не курил трубку, не прикладывался к кружке рома и для установления тишины использовал вместо киянки глаза.
Руне для приличия почесал затылок.
— Честно говоря, не догадываюсь.
— Очень жаль. Тогда я, может, вас бы смог понять, простить, — он медленно откинулся в офисном кресле, — но к делу. Вчера вы отдали распоряжение о дожде вне расписания.
Внутренне содрогнувшийся Руне едва смог сохранить неподвижность, не приложив ко лбу копыто, и даже каменное выражение лица. Лишь глаза невольно поползли верх и в сторону. Вообще, вся соль была в неожиданности – вины же или подобного пегас фактически не ощущал.
— О, верно, — на этом он решил остановиться. Подбор выражений – хождение по лезвию.
— Еще как верно. А вы знаете, что это значит?
— Это нарушение, безусловно, — кивнул Руне, — знаете, я подумал, что, как продолжение трехдневного «сезона», еще один небольшой дождь мало что изменит, — один из сидящих по бокам комнаты пегасов заулыбался и посмотрел в сторону, другой довольно громко фыркнул от смеха, — по крайней мере, не навредит.
«Надо бы заткнуться. Несу Дискорд знает что. Чего я такой напуганный-то?!».
Капитан несколько секунд просто смотрел ему в глаза своим тяжелым взглядом.
— Вы отдали это указание, про себя говоря «Это, безусловно, нарушение»?
— В тот момент это не показалось мне нарушением. То есть я понимал, что нарушение распорядка – неправильно, но… — пегасы на кушетках негромко смеялись, затыкая рты копытами, — в смысле, вы же поняли. Думал, все равно дож…
— Ладно, довольно. Честно говоря, искусной риторикой вы не блещете, Ховард, — собеседники не делали ни единого движения, глядя друг на друга в упор из разных концов небольшой комнаты, — Не думаю, что вы бы рассказали много лучше Бёрна. А вам интересна тема диалектического планирования?
— Да, мистер Фальк.
— Подумать только. Стало быть, что-то вы в ней понимаете. Тогда скажите, что влечет за собой внесение неоправданных изменений в погодный график, рассчитанный специалистами планирования?
— Риск нарушения погодного цикла, сэр. Что может создать чрезвычайную ситуацию, которая приведет к потере контроля и поведению погоды подобно оному в Вечнодиком лесу.
— Как красиво звучит. Как вы считаете, стоит воплотить это в жизнь?
— Никак нет, сэр.
Сам того не замечая, Руне по старой памяти, как по спящей привычке, стал говорить с начальником, как с майором в академии на докладе. Этот флегматичный троллинг Фалька начинает казаться отвратительным.
— А у вас неплохо бы получилось. Но не получилось. К счастью. Что ж, мы увлеклись, — «Ага, мы», — а что касается вас, Ховард, то у меня два предложения: или вы продолжаете работу в нашем коллективе в качестве рабочего пегаса, или вы уволены.
На две секунды звенящей тишины смолкли даже взмокшие от смеха, что продолжался весь этот разговор, пегасы на кушетках.
— Я остаюсь работать, сэр.
— Вот это другое дело. А дело в том, видите ли, что у нас нехватка хороших рабочих. Так бывает иногда. Думаю, вы понимаете, о чем я?
— Конечно.
— Можете приступать к работе. Да, ваши вещи уже удалены из кабинета и лежат в пакете у секретаря.
— Спасибо, — Руне снова удержал тон спокойным, уже разворачиваясь. Он чуть было не сказал «всего доброго».
Руне приходилось бороться с желанием просто свалить, ничего не говоря, и больше сюда не возвращаться. Все произошло более, чем неожиданно…
— Хотя кто-то поумнее меня ожидал бы этого после нарушения графика, — сквозь зубы проворчал он свою мысль, когда шел от секретаря, со стола которого молча забрал пакет.
…и пока он не имел понятия, куда податься, если уйдет. Впрочем, несколько вариантов сразу же всплыли в голове – с хорошей грамотностью без работы никогда не останешься. Переехать и в другой патруль?
— Че ты несешь-то?!
Во-первых, все учреждения, касающиеся погоды, имеют строгую организацию и связь, и своим поступком он более, чем красноречиво сообщил всем им, что нанимать его бухгалтером или кем-то в этом роде будет опрометчивым решением. А во-вторых, он достаточно не любил свою работу, чтобы не идти на нее второй раз. Жеребца устраивал сложившийся, но на данный момент поколебавшийся ход жизни, однако второй раз повторять все? Кто-то там хотел изменений.
Положив пакет в шкафчик раздевалки и закрыв на ключ (у секретаря он, может, был и в большей безопасности, но забрать его было вопросом собственного достоинства. Да и секретарь мог куда-то отойти, а сохранность пакета уволенного бухгалтера никого не волнует), он вышел на балкон, с которого начинался рабочий день всех рядовых пегасов патруля, расправил крылья и зашипел от боли. Про нее он совсем забыл.
Поэтому Руне забрал пакет из шкафа и покинул штаб-квартиру троттингемского погодного учреждения.
— И вам добрый день. Чем я могу помочь? – учтиво поинтересовался меланхоличный единорог в вестибюле центра занятости для единорогов.
— На работу бы мне устроиться.
Сидящий за стойкой регистрации прочистил горло.
— Видите ли, здесь мы подбираем работу для единорогов. И да, не могли бы вы снять ваш колпак, пожалуйста?
Руне проворчал что-то и стащил с головы картонный рог на резинке, купленный в магазине товаров для праздников.
— Да, но у меня к вам вопрос: вы подбираете работу, которую по умолчанию могут выполнять только единороги, так?
— Можно и так сказать.
— А какие негласные особенности есть у единорогов за исключением телекинеза, что сферы деятельности, которыми вы оперируете, подходят только для них?
— Как вам сказать, — после небольшой запинки задумчиво произнес рогатый пони.
— Вежливо намекнуть, — подсказал Руне.
— Хм. Вы, возможно, знаете, что единороги чаще, чем представители других видов, получают образование, ориентированное на умственную работу… так как имеют несколько меньшие физические данные в сравнении с пегасами и земными пони. И основная масса наших предложений предполагает познания именно в этой области.
— Ага. А если земной пони получил образование, ориентированное на умственную работу? Вы его примете?
— Мы никого никуда не принимаем, сэр. Мы ищем и подбираем подходящие клиенту свободные вакансии в соответствии с его резюме. А работодатели выбранного им места будут решать, принять его или нет.
Кого угодно на его месте Руне перебил бы еще до середины реплики, но сейчас нужно было установить контакт.
— Конечно, я оговорился. Мой вопрос подразумевал возможность обслуживания не являющегося единорогом клиента вашим учреждением.
— Это несколько странная… ситуация. К нам, знаете ли, никогда не приходили и не приходят не являющиеся единорогами пони, и про обслуживание таковых даже не сказано в нашем кодексе. Логичным было бы постановление, что таким мы не занимаемся. Посудите сами – фирмы и предприятия, имеющие с нами договор о предоставлении им с нашей стороны кандидатов, на то и обратились именно к нам, что мы специализируемся на единорогах. Прошу прощения за обилие местоимений.
— Бывает, — Руне махнул ногой, — Что ж, вы, как житель Троттингема, должно быть, знаете, что у нас в сравнении с другими городами достаточно стерта разница между видами. И на моем прошлом месте работы меня сразу же назначили на управляющую должность, хоть я на подобное и не рассчитывал, собираясь быть там простым работягой.
— В самом деле? А что это, позвольте поинтересоваться, было за место?
— Центральный офис погодного патруля нашего города, — для пущего эффекта пегас закатил глаза. Он приврал – ведь работал лишь в одном из отделений. В центральном же офисе сосредотачивались ученые и планировщики, но располагался и основной склад облаков. Он, к тому же, был и крупнейшим в Эквестрии после Клаудсдейла, ведь Троттингем – город вечной облачности.
— Недурно, — единорог слегка выпятил нижнюю губу и приподнял брови, изображая удивленное одобрение, — а чем конкретно вы занимались?
— А может, я буду указывать остальное в резюме? Видите ли, меня не назначали на стандартную вакансию, дав несколько смешанные обязательства. Им требовался кто-то вроде… проверяющего-контролирующего. И это нужно объяснять.
— Интересно-интересно. Не слышал о таком; непременно поинтересуюсь. Что ж, в любом случае, решать вопрос приема вас на работу будем не мы, а работодатель, так что мы вас обслужим. Чисто по-поняшески, мы же все пони, в конце-концов.
— О, вот это по мне. Такое отношение мне нравится – сам не вижу разницы, кто именно выполняет ту или иную работу.
— Безусловно. Только есть еще один вопрос. Вы, наверное, понимаете, что я занимаю далеко не управляющую должность в нашей компании, и посему обязан составлять списки и отчеты. И информация о работе с пегасом может…
Пока он говорил, Руне потянулся к седельной сумке, достав игрушечный рог и еще что-то.
— …вызвать вопросы у начальства. И ко мне, и к вам, причем если касательно вас они лишь поинтересуются историей трудовой деятельности и данными как гражданина, то для меня это обернется в лучшем случае выговором. Легким, само собой. Однако этого вполне можно…
Пегас подошел ближе и положил на стойку картонный конус с резинкой и чем-то весело звякающим внутри. Консультант опустил взгляд на лежащий под носом предмет и, как ни в чем не бывало, взял его, высыпав содержимое в выплывший из-под столешницы мешочек.
— Можно избежать, да. И думаю, с этим проблем у нас не возникнет. Вы предпочтете составить резюме или у вас есть конкретные пожелания насчет вакансий?
— Да, меня интересует сфера работы с текстом, а именно профессии редактора, корректора, писателя в каком-либо периодическом издании или где-либо еще.
— Вы говорите о журналистском ремесле?
— Не совсем, знаете ли, слово «журналист» всегда вызывает у меня неприятные ассоциации. Хочешь – не хочешь, а погрязнешь в этих сплетнях, интригах и вранье. Мне бы сидеть спокойно и писать, дают мне тему – а я хоть из кожи вон вылези, а информацию найти и текст составить должен. Книгами, справочниками пользоваться, искать материалы по теме. Куда-то ездить, если нужда есть.
Ему как-то надоел учтиво-уклончиво-заискивающий тон диалога и он пустился глаголить так, как стал бы разве что жеребенок.
— Что ж, профессиями сферы работы с текстом мы оперируем. Я составлю список адресов и лиц, заинтересованных в специалистах названных вами ремесел, не сообщая им о вас. Вы сможете зайти за ним через двое суток.
— Премного благодарен, мистер… — Руне оставил рот открытым, выжидающе взглянув на единорога.
— Дэфт. Дэфт Айд. Что касается вас, вы имеете право на анонимность. Хотя между нами говоря, при необходимости наши пони могут без труда…
— …навести обо мне справки, безусловно. Ну, я зайду через два дня. Приятно иметь с вами дело, Дэфт.
— Взаимно. До скорой встречи.
Руне покинул здание и поплелся по оживленной улице, решив посетить какое-либо заведение общественного питания. Идя медленно, глядя вниз, на серую плитку тротуара, но стараясь не оставлять без присмотра пространство перед собой, он испытывал какой-то жуткий мандраж, навязчивое ощущение, что что-то не так, что вокруг творится какое-то скрытое безумие и все происходит в некоем упорядочении.
— Вот и славненько. Теперь работа будет в удовольствие. Конечно, нельзя исключать, что заказы могут быть на нудные и не интересующие меня темы… Но писательством в классическом понимании на жизнь сейчас не заработаешь, известным автором не станешь… Попробовать, конечно, можно, но чем-то таким я и занимаюсь… А работу можно и потерпеть; так или иначе, буду узнавать новое и расширять кругозор, копаться в справочниках, а если, к примеру, в газете какой работать, то внизу будут печатать мое имя, так можно более-менее известным стать, а уж пото…
Неразборчивый со стороны монолог был прерван ударом головы о столб.
Продуктовый.
Руне минует стенд с черной водой, которую в детстве считал радиоактивной, и подходит к выпечке. Как обычно, когда нужно срочно перекусить. Бесстрастный взгляд останавливается на ценнике: «Булка ''Молния'' с брусникой». У кассы он вспоминает свою диссертацию с названием вроде «Теория относительного расположения пони в очередях», времен военной академии, где им вдалбливали комбинаторику.
Он идет по проспекту Пёрпл Дарта, жуя булку и изучая прохожих, прикидывая, с кого из них и как можно написать персонаж. Останавливается на миг перед урной, возле остановки, чтобы выкинуть упаковку – его друзья всегда недоумевали, почему он не делает этого сразу, как и с мороженым, а он просто хотел, чтобы отвалившийся вдруг его кусочек упал не на асфальт, а был сбережен оберткой. Вспомнив друзей, он помедлил, забыв, зачем остановился, и посмотрел на другую сторону проспекта, по которой тянулись ресторанчики, лавки, бутики, мастерские и все такое прочее. Не прекращается поток идущих вдоль этих заведений в противоположных направлениях пони. Параллельно их движению по проезжей части проплывают телеги, влекомые рабочими жеребцами. Наблюдение за картиной городской жизни в праздное время. Занятие, достойное… кого? Город представляет собой гигантскую машину, в которой можно видеть сотни и тысячи пони, пегасов, единорогов и повозок, снующих по ее жерновам в бесконечном потоке для того, чтобы по прошествии времени умереть и быть полностью замещенными следующим поколением, оставив общую картину неизменной. Так ради чего же неустанно гремит эта машина? Ради всех чувств и мыслей каждого отдельного ее винтика, один лишь внутренний мир которого представляет собой целую отдельную вселенную, которая для него реальнее всей этой машины и всего мира?
За стойкой какого-то заведения на той стороне улицы, на барных стульях сидели несколько друзей, подростков, и пили что-то спиртное. Как-то он, Руне, еще жеребенком так же сидел в недешевом мейнхэттенском ресторане с дядей, тетей, которые взяли его в культурный центр, и какими-то их друзьями. Взрослые говорят о чем-то своем, официанты подносят все новую посуду с чем-то условно съедобным, но все их голоса смазываются в его голове в сплошной, неразборчивый и раздражающий шум на периферии собственных мыслей, или смазались к этому времени, но он явно помнил, что не слушал их. Откуда-то доносится его имя, Руне на мгновение вновь фокусирует взгляд и замечает на столе ранее отсутствовавшую зеленую бутылку вина или шампанского, а дядя, откручивая крышку, смеется и предлагает ему разделить с компанией тост. Однажды, в седьмом или восьмом классе летной школы, когда они с одноклассниками шатались по городу на последний звонок, один из отлучившихся кольтов вернулся с похожей бутылкой, и все по какой-то неясной причине обрадовались. Пони разлили багровую жидкость по невесть откуда взявшимся картонным стаканчикам, и та, попав в горло Руне, совершенно неприятно обожгла его, после чего пегасенок долго отплевывался под раздражающий смех школьных товарищей.
Прохожие обтекают жеребца, как речной порог. Опомнившись, он вздыхает и разворачивается к урне, выкидывая, наконец, доселе зажатый в копыте пакетик. Над урной – доска объявлений. Скользнув по ней взглядом, Руне уже делает шаг в сторону, но что-то задерживает внимание, и он разворачивается на одной ноге на триста градусов, вновь принимая положение возле урны. Кто-то бы упал. Там объявление о наборе в стражу, о котором говорил Рефус. Трехмесячное обучение, конкурс на повышение до лейтенанта. Для выпускников академий. Нехватка хороших офицеров. А все-таки определенную симпатию к романтике службы он всегда испытывал.
Руне саркастически нахмурился и посмотрел вверх, будто пытаясь разглядеть муху на лбу. Он что, прямо сейчас думает, не пойти ли в стражу? Серьезно?
Но что-то не давало ему забыть и пойти дальше, давая жизни идти своим привычным чередом.
Что, если он сделает это? Академия… долгие пять лет дали ему профессиональную подготовку и базу знаний по тактике и другим военным стезям, пусть они и поблекли в какой-то степени к настоящему времени. Академия осталась в его душе красочным и интересным периодом жизни. Возможно, все дело было в отличной компании, в друзьях с общими интересами и похожими характерами. А ведь это далеко не служба. Все знали, что на настоящей службе будет куда-а-а круче. Не говоря об отсутствии лишних, «школьных» обязаловок – это ведь совсем другое. Взрослая жизнь, прелести казарм и охраны дворцов, задушевная атмосфера в части, армейский юмор и культура. Так грезили и представляли себе эквестрийскую службу юные кадеты.
Что примечательно, они были правы. Не считая того, что многие довольно скоро лишались куража и перестали находить все это сколь-нибудь интересным.
Это что же, ему сейчас нужно было принять решение? Руне и поверить не мог, что думает о военке. А писательство? Нет, конечно, он может им заниматься и в перерывы в части, и на выходных да увольнительных. А сюжетов новых сколько!
— К Дискорду кобыльи сомнения! И чего я держу свою жизнь за что-то такое важное и не терпящее перемен? Возьму и пойду в гвардию, как свободный гражданин, вольный делать все, что угодно! Раз – и изменю все без раздумий: обстановку и все остальное. Мне ничего не стоит.
Руне оглянулся по сторонам. Прохожие смотрели на него как-то странно. Он пожевал губу и запомнил адрес нужного военкомата. Но это на завтра, с утра.