Порядок и спа

Фригидарий

В том мире, в котором я намеревалась жить, я успешно добыла ещё одну буханку хлеба в gradus, перед тем как он закрылся на ночь. Проявив недюжинную силу воли, я не стала есть её на улице, а дотерпела до дома министра-резидента. Там, чувствуя себя немного виноватой из-за варварского обращения с хлебом до этого, я нарезала буханку на ровные, цивилизованные ломтики, съела их все, потом устроила себе ещё более умопомрачительный душ, чем перед этим, и наконец забылась беспокойным сном.

Всё бы ровно так и произошло, если бы я не запнулась в очень неудачное время о подол моего маскировочного плаща, один фотограф не оказался бы в очень неудачном месте и результатом не стал бы снимок, в котором публика неизбежно увидит первый шаг на длинном пути к саморазрушению. Высокомерная бесполезная племянница Селестии, самое лицо Гегемонии, пала так низко, что стоит в очереди за бесплатным хлебом? Золотая находка для журналиста.

Если бы меня спросили о пегарацци всего неделю назад, я была бы полна великодушия. Немного помявшись, я бы сказала, что во всей сложившейся ситуации виноваты не только они. Ведь если бы никто из пони не желал того, что они продают, то они бы сменили профессию на какую-нибудь другую, вроде плетения корзин. Но процветающие общества всегда скучают, им не хватает сенсаций и скандалов, а всюду, где есть нехватка, найдутся пони, готовые её восполнить.

Вот что я сказала бы о пегарацци неделю назад. Прямо сейчас, в этот самый момент, они вдруг стали ужасно другими. Разница как между тем, когда изучаешь пчеловодство по книгам и когда на тебя набросится разъярённый рой.

Собственно, это точь-в-точь как с пчёлами, как если наступишь на улей. Немного промахнёшься ногой, и вдруг самый воздух вокруг тебя жив и враждебен и жаждет твоей крови. Тебя охватывает паника, и ты бросаешься прочь очертя голову, лишь бы убраться подальше. Но что бы ты ни делала, они не отстают.

Поэтому я бегу. И бегу. И бегу. Я бегу, пока моя выносливость земной пони, в норме неисчерпаемая, не начинает подходить к концу, пока я не оказываюсь среди незнакомых облаков, не имея ни малейшего понятия, где очутилась. Я заблудилась в этом городе и отчаянно хватаюсь за последние жалкие лоскуты личного пространства. Но по-прежнему бегу.

Я бегу, пока шорох крыльев не начинает стихать, а я не начинаю буквально падать с ног от усталости. Сердце у меня готово выпрыгнуть из груди, колени распухли и болят, а в боку словно копьём колет на каждом вдохе. Я с резким криком ныряю в переулок из старых, истёртых облаков и валюсь без сил к его расплывчатой стене. Я натянута, как гитарная струна, и готова сорваться. Окажись в переулке фотограф, совершенно не исключено, что в слепой животной панике я бы его укусила или лягнула. К счастью для моей репутации, я здесь одна. Я дышу и всхлипываю в равных пропорциях, пока сердце не перестаёт колотиться как бешеное, а с глаз не отступает красная пелена.

Когда ко мне возвращается способность мыслить, я поднимаюсь на ноги и выглядываю из переулка. Район, в котором я очутилась, мне незнаком. Окружающие меня здания – не чистые белые амальгамные постройки Акрополя. Эти облака – старые и плотные, вырезанные крыльями мастеров из сердцевин древних грозовых фронтов. Они настолько прочны, что могут удерживать на себе строения из дерева, кирпича и даже мрамора. Отсюда исходит чувство чего-то земляного и крепкого, но лишь местами, фрагментами. Этот район города – одеяло из словно бы ватных островков, тянущийся к горизонту. С верхушек соединяющих острова изящных мостиков поблескивают белые магические огоньки. «Новая Венейция, — думаю я. — Квартал земных пони. Вот где я». Простая способность назвать то место, где я нахожусь, зажигает во мне искру надежды, даёт мне скалу, на которой я могу начать заново отстраивать самообладание.

Когда я готовилась к назначению, то была сильно удивлена, узнав о живущих в городе пони из наземных племён. Клаудсдейл, разумеется, населён не одними пегасами. Взять, например, грифонов – обычным зрелищем здесь их не назовёшь, но их всё же набралось на свой собственный квартал. Но земные пони? Настоящее безумие – ведь среди составляющих основу города облаков лишь небольшая доля достаточно плотна, чтобы выдержать наземных жителей. И тем не менее они здесь живут и ежедневно посвящают каждую крупицу своих легендарных координации и чувства равновесия тому, чтобы не упасть и не разбиться насмерть. Кто-то из них приехал сюда строить и обслуживать воздушные корабли Корпорации погоды. Другие явились, чтобы воспользоваться возможностями для торговли: Клаудсдейл доставляет погоду во все уголки Эквестрии и закупается товарами всюду, где проходит. Здесь можно купить практически что угодно, если иметь деньги и знать, где искать. А когда я прибыла сюда, то узнала и о третьем источнике пони из наземных племён, о котором до этого даже не задумывалась:

— Они… рождаются здесь? Земные пони у родителей-пегасов?

— А почему бы и нет? — сказал Уэзер Ай, враждебно уставившись поверх крошечных очков на утренний выпуск «Акта» и потягивая из чашечки густо-чёрный кофе. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, – я уже много времени провёл вдали от Горы, – но, насколько я помню, когда время от времени у какой-нибудь пары единорогов дают знать о себе предки и рождается жеребёнок-пегас, на первые страницы газет это не попадает, правильно?

— Ну да, но…

— Никаких «но». Тот же самый механизм в действии. В Сенате вы никого из них не найдёте, но они помогают городу жить своей жизнью. Все они – часть великой гармонии Клаудсдейла. Их здесь больше, чем вы думаете.

— Просто… я их почти не вижу.

— Неудивительно, они обычно селятся вместе с себе подобными. Из соображений удобства и близости к своим. В старых, запущенных частях города. Я бы на вашем месте держался оттуда подальше. Там… всякое бывает.

До этого момента я следовала совету Уэзер Ая, но теперь, оглядывая изящную мерцающую паутину из переплетающихся дерева, камня и облака, я начинаю об этом жалеть. Возможно, дело в моих корнях: я родилась в посёлке земных пони и провела детство под опекой местного сестринства, поэтому от эстетики земных пони всегда веяло для меня домом. Или, может быть, дело в том, что, будучи аликорном, я в прямом смысле земная пони на целую треть, и Новая Венейция обращается к этой моей части, давно остававшейся без внимания. Может быть, мне стоит проводить здесь побольше времени…

…и снова шум крыльев. Проклятые крылья. Я втягиваю голову в те́ни переулка, успев заметить кружащую пару фотографов-пегасов. Они до сих пор помешаны на том, чтобы посрамить и унизить меня. Нет. Даже не так. Они помешаны на деньгах, которые заработают на том, что посрамят и унизят меня. Они уже не думают обо мне как о пони. Меня вдруг поражает, какие тусклые у них глаза – я видела более живое выражение лица даже у акул. Такова жизнь под лупой общественного внимания – как выясняется, совершенно ужасная. Тётушка Селестия защищала меня от столь многого.

Что ж. Тётушки Селестии здесь нет. Малышка Кейдэнс и сама способна прокормиться и позаботиться о себе, спасибо большое. Я пячусь от входа в переулок и продвигаюсь вглубь темноты в надежде, что там что угодно, только не тупик.

Там оказывается… нечто близкое к тупику. После нескольких извивов переулок обрывается в узкий канал открытого ночного неба. Глядя в пустоту канала, вниз, я вижу простирающуюся подо мной освещённую лунным светом Эквестрию, невообразимо огромную и невообразимо далёкую. С другой стороны бреши ещё один переулок изгибается и уходит во тьму. Воздух в канале дрожит, картинка искажается, словно от тепла, но никакого тепла я не чувствую. Скорее наоборот, воздух канала чуть холоднее окружающего.

Я озадаченно хмыкаю. Не знаю, что вызывает эти возмущения в атмосфере, но выглядят они довольно невинно. Прыг-скок на другую сторону, и между мной и рыскающими фотографами окажется целая лишняя улица. Выбор ясен. Я подбираю копыта под крупом, на всякий случай расправляю свои аликорньи крылья с причудливой окантовкой и прыгаю через канал…

…я застыла. Раз – и всё. Не просто замёрзла, как ото льда, хотя и это было бы плохо. Сто́ит моему телу коснуться странного газоподобного вещества, заполняющего канал, как меня наполняет ноющее металлическое онемение. Оно устремляется в крылья, копыта и рог, как река холодного свинца, и я теряю всю чувствительность. Короткий вскрик паники. Я отчаянно пытаюсь ухватиться за противоположный край облака, но мои онемевшие копыта не находят опоры. Ещё не успев по-настоящему понять, что происходит, я падаю прочь от города к далёкой земле, мои крылья бесполезно колотятся о воздух, и…

…появляется размазанная опускающаяся тень. Что-то твёрдое как рог и острое хватает меня за бабку и тащит обратно на облако, где я валюсь, тяжело дыша, на перистую мостовую.

«Шайнинг Армор, — невнятно сообщает мой разум. Потом добавляет: — Ой, нет, нет, только не это. Я не могу сейчас встретиться с сокрушительным неодобрением лейтенанта. Только не вдобавок ко всему…»

— Осторожно, обрыв, — произносит надо мной быстрый переливчатый тенор. — Серьёзно, будьте осторожнее. А то и с жизнью можете расстаться.

— Чта… — говорю я, моргая и всматриваясь в тени в попытке разглядеть моего спасителя. Язык у меня еле шевелится. Не знаю, что в этом канале такое, но меня будто молнией ударило.

Возвышающаяся надо мной фигура передвигается в столб лунного света. Я вижу бледно-серые перья, угольно-чёрную шерсть, поблёскивающие жёлтые глаза и сильный, массивный клюв. У меня перехватывает дыхание.

— В… — пытаюсь сказать я, но даже эта буква даётся мне с трудом.

— Да, — говорит грифон, быстро оглядывая небо и оба конца переулка на предмет, как я надеюсь, пегарацци. — Поверьте, я чувствую себя ещё более неловко, чем вы. Я рассчитывал устроить нашу встречу в более благоприятных обстоятельствах – скажем, за ужином, – но в этом городе так трудно заказать столик в приличном ресторане. Казалось бы, тысяча лет знакомств среди рестораторов должна давать какое-никакое преимущество, но вот что бывает, когда запускаешь личную жизнь: уедешь по своим делам на считанные десятилетия, а когда вернёшься, то кто умер, кто ушёл на покой или передал дела сыну или дочери, а у тех, представляете, никогда ничего не получается так же хорошо, как у предыдущего поколения, хотя они вроде бы и следуют тем же самым рецептам. Я скорблю по ушедшим рататуям, ваше высочество. Бессчётные рататуи обратились в прах, и подобных им я уже не увижу. У меня душа разрывается.

— В… — делаю ещё одну попытку я.

— Ай-ай-ай, — продолжает грифон этим своим странным рафинированным стаккато. — Похоже, что мне придётся говорить за нас обоих. Хвала Гору, что это я умею. Сейчас будет ваша реплика, — он прокашливается и переходит на режущий уши фальцет: — Да вы же тот самый красавец-грифон с дирижабля, про которого мне рассказывал мой ужасный телохранитель!

Я справляюсь с онемением хотя бы просто для того, чтобы он вернулся в свой нормальный голосовой диапазон, а то его больно слушать:

— Он говорил… говорил, что вы сказали, будто знали мою мать. Что… что вы или совсем старый, или совсем чокнутый.

— Он меня недооценивает – почему не то и другое сразу? Ну да я забегаю вперёд. Аурик Перебежчик. Я бы протянул вам лапу, но вы, похоже, слегка парализованы и не сможете её пожать. Ещё я сказал бы, что рад с вами встретиться, но абсолютно никакой радости я сейчас не испытываю. Скорее смесь панической ярости и раздражения.

Я кое-как поднимаюсь на ноги, вся дрожа, как новорождённый жеребёнок. Прокашливаюсь разок-другой.

— Х… хотела поговорить с вами. Вы исчезли после прилёта. Больше вас не видела.

— Да. Я тоже хотел с вами поговорить. Забавно, как неотвратимые обстоятельства порой не дают нам достичь желаемого – в том смысле, что было неотвратимо, что я свернусь в клубок ненависти к себе сразу по прибытии, а потом попытаюсь залить это чувство бесконечным потоком «Чёрных коров» в довольно неплохом молочном баре в Иностранном квартале. Надо нам будет там как-нибудь побывать. Я слышал, «Апельсиновую плеть» там делают попросту необычайную.

В мою челюсть и кончики крыльев постепенно возвращается тепло. Я встряхиваюсь.

— Простите, мистер Перебежчик, — говорю я, с настороженным удивлением глядя на поток непонятного вещества, из-за которого я чуть не рухнула до самой земной тверди. — Я даже не поблагодарила вас за то, что вы спасли мне жизнь. Я сейчас далеко не в лучшей форме. Что это вообще такое?

— Это, моя дорогая, архоний. Такой забавный элементик, обладающий многими интересными свойствами, и главное среди них – это то, что ему не полагается здесь существовать, строго говоря.

— Он… не существует?

— Следите за разговором внимательнее, ваше высочество, — говорит эксцентричный грифон и указывает лапой. — Разумеется, он существует. Вот же он. Ему просто не полагается быть здесь. Архоний обитает в коронах древних звёзд, очень-очень далеко. Он настолько фантастически инертен, что временно нейтрализует магическую энергию, с которой вступает в контакт. В том числе и магию, которую вы направляете через эти ваши крылья, чтобы удерживаться в воздухе. Я уже говорил, как восхищаюсь пегасьей магией ветра? Дивная штука. Не то что грубая сила крыльев, на которую полагаемся мы, грифоны. Только вот такая мелочь: хотя вы, пони, и можете своими крыльями устраивать смерчи и нарезать облака на снег, чего вы не можете – так это нырнуть сквозь реку поглощающей магию жижи и удержаться в воздухе. А теперь спросите меня, что река поглощающей магию жижи делает в Клаудсдейле.

— Что… что ре…

— Понятия не имею! — говорит он, широко раскинув лапы. — Ни малейшего. Это одна из многих загадок этого города. По большому счёту я надеюсь, что именно вы её и решите. Это похоже на задачу для аликорна, и, к тому же, если у вас получится, то ко мне вернётся малая толика давно утраченной веры в судьбу и высшее предназначение. Но, конечно, всё это нужно пока что отставить в сторону. Сначала вам нужно кое-что съесть.

Я абсолютно не поспеваю мыслью за Ауриком Перебежчиком, у меня получается лишь тупо повторять его последние слова:

— Мне нужно кое-что…

— Не беспокойтесь. Будет вкусно. Ему, правда, тысяча лет, ну да выбросьте этот тревожащий факт из головы. Нам нужно всего лишь…

Аурик обеспокоенно вскидывает голову. Он наклоняет её налево и направо, его зрачки расширяются и сужаются.

— Что такое? — шепчу я.

— Опять они, — трагическим голосом негромко отвечает он.

Шелестя крыльями, он выталкивает меня из переулка. Я настолько ошарашенная и онемевшая, что почти не оказываю сопротивления, когда он выгоняет меня на улицы Новой Венейции, практически таща на себе.

— Кто? — кричу я. — Кто там…

— Пегарацци! Серьёзно, можно подумать, что сегодня в городе больше ничего не происходит! Мне придётся подняться в воздух, чтобы проложить наилучший путь к вашему дому! А заодно научить уму-разуму эти недоразумения с куриными мозгами. Но сначала нам нужно найти, куда бы вас спрятать. По счастью, я знаю как раз подходящее местечко тут неподалёку.

— Там есть охранники?

— Ещё лучше. Заведение Пози находится под защитой самой яростной кобылки без метки, какую только можно встретить. Ну да вы её не встретите, если будете хорошо себя вести.

— Кобылка. Вы шутите.

— Никаких шуток, даю слово. Если вы обидите кого-то из её подопечных, она этак делает глазами и вы чувствуете, как воля покидает вас, — на этих словах Аурик немного кривится лицом, как будто трогает языком больной зуб, хотя, конечно, этого конкретного недомогания ему никогда не испытать.

Если задавать вопросы Аурику, то это лишь порождает новые вопросы. Я послушно и молча следую за за ним, влекомая его торопливой походкой, через один древний мост за другим, вдоль каналов с открытым небом и сквозь тени на краях широких площадей. Я задумываюсь было, так ли уж мудро настолько полно доверять этому сумасшедшему незнакомцу, но вскоре оставляю эту мысль. В этот момент я бы отправилась даже за Тиреком прямиком в Тартар, пообещай он избавить меня от фотографов.

А потом мы наконец прибываем к месту назначения – длинному приземистому зданию из дерева орехового цвета, примыкающему к узкому переулку. Со всех сторон его окружают вытянутые ввысь разукрашенные постройки из смеси облака и земли, немного облазящие по краям – они уже старые и к ним, похоже, давно не притрагивались пегасы-ремонтники. А это здание, наоборот, скромное, неброское и прочное. Следы, которые оставило на нём время, – как на вытертой древесине: гладкие, поблескивающие, тёмные. Маленькая табличка возле двери гласит попросту: «Балиней Пози». В Клаудсдейле, при всей его космополитичности, до сих пор хватает вывесок и указателей на одном пегасопольском, и это к тому же мой родной язык, поэтому слово я узнаю – оно означает купальню. Её вид наполняет моё сердце радостью. Она выглядит совсем как здания у меня дома. В Редуте. В моём первом доме.

— Аурик, — говорю я хрипловатым от облегчения голосом, — спасибо вам за…

Я поворачиваюсь, но грифон уже исчез, испарился быстро и беззвучно, как кошачья тень. Я качаю головой. Что за странное, странное создание. Пожав плечами и набравшись решимости, я толкаю дверь и захожу внутрь. Звон колокольчика возвещает о моём появлении.

— Здравствуйте? — окликаю я, оглядывая маленькую приёмную, отделанную таким же тёмным деревом, что и лицевая часть здания.

Вдоль стен выстроились скамьи, перемежающиеся группами пустых шкафчиков. Со вкусом подобранные занавески из бархата приглушённых тёмно-красных тонов придают колорит строгой в остальном обстановке. Откуда-то доносится журчание воды, словно от фонтанчика, но у меня не получается определить, откуда именно.

В комнате никого нет и, если не считать журчания, стоит глубокая тишина. Я осторожно пробираюсь вглубь приёмной, слегка пригнув голову, чтобы не задевать потолок, явно рассчитанный на пони поменьше, не таких долговязых и не аликорнов.

— Здесь есть пони-нибудь?

Еле различимый за тихим журчанием воды намек на голос доносится до меня из-за занавески, ведущей вглубь здания. Голос, судя по интонациям, сбивчиво проговаривает затверженные слова, как будто его владелица отчаянно пытается убедить себя в чём-то. Я прищуриваюсь и навостряю изящные розовые ушки в попытке разобрать словечко-другое.

— Всё хорошо, Пози, — говорит голос. — Это просто новая посетительница. Новые посетители – ровно то, что нужно твоему заведению. Сейчас ты выйдешь к ней со своей самой лучшей улыбкой и поздороваешься. Улыбки – для победителей, а ты у нас победитель, Пози. У тебя всё получится.

Слышен глубокий вдох, и ярко-жёлтое копыто отодвигает занавеску в сторону.

— Здравствуйте! — говорит стоящая в проходе земная пони. — Добро пожаловать в балиней По…

Взгляд молодой кобылицы устремляется на мой рог, потом на мои крылья, потом на моё общее телосложение. Её глаза распахиваются до размера блюдец, она издаёт негромкий звук, подозрительно похожий на «иип», и тут же прячется обратно за занавеску.

Я моргаю.

— Здравствуйте? — делаю я новую попытку. — У вас открыто?

Писк.

— Извините, — говорю я – надеюсь, что мягко и ободрительно, — я не вполне расслышала.

Писк.

— Ещё раз, пожалуйста, — я добавляю к словам свою самую яркую и фотогеничную улыбку.

— Да, — слышен тихий голосок из-за занавески.

— Отлично! — жизнерадостно говорю я. — Я прочитала на вашей вывеске, что это купальня?

— Да, — повторяет голос, на этот раз чуть более уверенно.

После, насколько я могу себе представить, немалой внутренней борьбы копыто снова отодвигает занавеску в сторону. В проходе показывается маленькая жёлтая земная пони с длинной розовой гривой – перед этим она едва высунула в комнату нос, но теперь видна целиком. На боку у пони метка в виде трёх розовых с белым цветков – судя по ним, это и есть Пози^[1].

— Здравствуйте. Я… Извините, просто… Я не привыкла принимать принцесс. Вы ведь недавно прилетевшая к нам принцесса Эквестрии? То есть, кем же ещё вы можете быть.

— Да, правильно, — говорю я, распушив крылья и продолжая дружелюбно демонстрировать зубы.

— Извините. Про вас постоянно пишут такие ужасные истории в газетах, — пони смотрит вправо и вниз, не встречаясь со мной взглядом.

«Завтра утром появится ещё одна», — думаю я про себя, но вслух не говорю.

— Боюсь, правдивых из них не наберётся и половины, — отвечаю я, стремясь звучать беззаботно и ободряюще.

— Ой, нет, — говорит Пози. — Нет, что вы, нет. Я не хотела сказать, что это вы ужасная. Это истории ужасные. Например, та, в которой они смеялись над вами из-за нестриженых щёток. Я тогда подумала, что это было совсем уж нехорошо с их стороны.

Моя идеальная принцессья улыбка становится менее уверенной.

— Должна признать, что эта история по крайней мере правдива. Я тогда действительно несколько дней не брила щётки. Думала, что в эквийских туфлях-колокольчиках это всё равно не будет заметно, но потом совершила ошибку и примерила гиппосандалии. В их оправдание…

— Этому нет оправдания, — твёрдо возражает Пози. — Они обошлись с вами нехорошо. По их словам можно было подумать, что у вас нет права появляться на публике в таком виде. Просто потому, что вы принцесса. Как будто ваша внешность принадлежит им.

— Как будто им причитается какая-то определённая версия меня, — продолжаю я, моргая.

— Да, — твёрдо говорит Пози. Потом её лицо вытягивается. — То есть… может быть. С моей стороны, наверное, очень самонадеянно так с вами разговаривать.

— Нет! — восклицаю я. — Нет, это… мне было очень приятно, Пози. Спасибо вам.

— Ладно, — говорит она, смущённо потирая пясть копытом противоположной ноги.

Какое-то время мы стоим в неловком молчании.

— Так вот! — в конце концов заговариваю я. — Аурик Перебежчик проводил меня сюда и порекомендовал ваше заведение как надёжное.

— Простите, — переспрашивает Пози, — кто?

«Да что же такое, — думаю я про себя, — этот грифон, что, призрак? Самозащитная галлюцинация?»

— Аурик Перебежчик. Большой серый грифон. С колоссальным клювом.

— А, да, — говорит Пози, просветлев лицом. — Это вы про Густава.

Я поднимаю бровь.

— Густав?

— Да. Он прилетал сюда, в Новую Венейцию, чтобы я могла попрактиковаться ухаживать за крыльями грифонов. Они совсем не такие, как у пегасов. Я его уже несколько месяцев не видела. Моей дочери он не очень нравится, но за этой пугающей внешностью он настоящий джентльпони. Джентлькочет. Не знаю, как правильно.

— Он многослойная личность, — говорю я. — Но я не думаю, что вашей дочери есть чего бояться. Если верить ему, то он сам её боится.

— Она иногда может быть грозной, — кивает Пози, не отрывая взгляда от пола. — Как её отец.

— Наверняка она замечательная кобылка. Я хотела бы с ней когда-нибудь встретиться.

— О, она здесь.

— Здесь… в этой комнате?

Я бросаю взгляд по сторонам.

— Да, — практически шёпотом отвечает Пози. — Она спряталась. Она может быть грозной, но она ещё и ужасно застенчивая.

Я снова оглядываюсь вокруг – вдруг в первый раз я что-то пропустила. Но нет, в комнате не видно ни единого местечка, где мог бы укрываться жеребёнок. Невидимая кобылка превзошла простую застенчивость. Она возвысила её до уровня настоящего искусства.

— Тогда не будем её беспокоить, — говорю я, оставаясь в глубоком недоумении. — А в целом, извините за беспокойство. Я намеревалась всего лишь отсидеться здесь за закрытыми дверями, пока Аурик, или Густав, не скажет, что путь чист.

— А, — отвечает Пози с непроницаемым выражением лица. — Хорошо.

Мы неловко смотрим друг на друга несколько секунд.

Мы обе набираем воздух в лёгкие.

— Возможно… — начинаю я.

— Не хотите ли вы… — одновременно со мной заговаривает Пози. Мы обе захлопываем рот и непроизвольно хихикаем.

— Говорите вы, — предлагаю я.

— Ну… Мы в купальне.

— Да.

— А вам сейчас купание не помешает. Вы уж не обижайтесь.

— Никаких обид.

— И у меня сейчас нет никаких других посетителей…

— Пози, — говорю я, — я с удовольствием.

— За счёт заведения, разумеется.

— Я не могу вам не заплатить, — с этими словами я немного увядаю внутренне оттого, что придётся нарушить данное себе обещание.

— И не вздумайте, — на её лице появляется умилительно суровое выражение. — Ваши деньги здесь не примут, ваше высочество, — потом она снова уходит в себя: — Если вы не против.

— Вы оказываете мне честь своей щедростью, — говорю я, склонив голову.

Пози откидывает занавеску в сторону и жестом приглашает меня проходить.

---

— Так когда вы в последний раз были в купальне? — спрашивает Пози.

Я хмурюсь. Я и не догадывалась, что вспотела настолько сильно.

— Я только недавно принимала душ, сегодня вечером.

— Нет-нет-нет. Не когда вы в последний раз мылись. Когда вы в последний раз ходили в купальню?

— А, правильно! Общественное купание. У пегасов это традиционное времяпровождение.

— О да!

— Ну, понимаете, — уклончиво начинаю я. — Я только недавно в Клаудсдейле, и… — нахмурившись, я признаюсь: — Собственно, никогда.

— Ох, надо же, — в смятении говорит Пози. — В городе есть очень хорошие купальни. Жаль, что первый опыт вы получите в таком скромном заведении.

— Я уверена, что всё будет просто идеально, Пози.

Она застенчиво улыбается в ответ, но в то же время ее улыбка полна тихой гордостью. Как чудесно распространять свет и любовь, даже таким вот пустяковым и немагическим образом.

— Ну так что, с чего начнём? — продолжаю я.

— Ну-у, — серьёзно говорит она. — Для начала вам нужно полностью раздеться.

Я рассеянно тяну за свой формальный королевский нагрудник, охваченная внезапными колебаниями. Какая нелепость! Вот вам пони, которая недавно швырнула одно из эквестрийских сокровищ короны с мыса Кумулюс в приступе анти-принцессьего настроя, а теперь она не решается снять другой символ статуса перед простой работницей купальни. Последние несколько недель были ужасными. Я теперь другая – загнанная пони, всё более и более полагающаяся на внешние символы в попытке убедить себя, что я любима, что я не пустое место.

Теперь, когда я сформулировала причину своего беспокойства, мне легче его переварить, и я избавляюсь от остальных принцессьих регалий. Это не страшно. У аликорнов есть и неотъемлемые биологические регалии – эти наши показушные гривы и лишние выступающие части тела. Вскоре я стою перед Пози голой. Я кротко улыбаюсь маленькой земной пони.

— Что теперь?

— Теперь, — говорит она. — У правильного пегасопольского купания есть строго определённый порядок. Мы занимались этим тысячи лун, и мне бы очень хотелось, чтобы вы положились на то, что я сейчас скажу. Не, эм, доверитесь ли вы мне? Пожалуйста?

— Я вам доверяю.

— Хорошо, — говорит Пози. — Потому что первым делом нам нужно вас охладить.

По мне пробегает дрожь, но потом я собираюсь с решимостью.

— Хорошо. Как я сказала, я вам доверяю. Вы эксперт, и вам не требуется ничего объяснять.

— О, но я хочу объяснить. От бега ли, от полёта, но пегасьи суставы сильно натираются и распухают от перенапряжения, и тогда короткий прыжок в ледяную воду творит чудеса. Я смотрю, ваши колени сейчас как раз побаливают?

— Что есть, то есть, — соглашаюсь я, слегка поморщившись и переступая на месте.

— Я так и думала. Но не беспокойтесь, мэм. Фригидарий вас быстро приведёт в норму. Туфли и украшения можете оставить здесь. Моя дочь проследит, чтобы с ними ничего ни случилось.

Пони цвета одуванчиков проводит меня сквозь еще одну арку в круглую комнату, по всей окружности выложенную тёмно-синим камнем. Мои копыта цокают по плитке, дыхание вырывается облачками пара. Перед нами лежит бассейн с холодной водой, выложенный такой же тёмно-синей каменной плиткой, что и остальная комната. Край бассейна украшен простой мозаикой в виде бело-синих волн, но поверхность воды в самой купели абсолютно ровная. От неё идёт пар, совсем как от меня. Вода словно бы угрожающе притаилась в тусклом освещении фригидария.

— Терапия холодным соляным раствором, — мягко говорит Пози. — Растворённая в бассейне соль позволяет поддерживать его при куда более низкой температуре, чем обычную воду.

— И это считается достоинством?

— Не беспокойтесь, мэм. Долго это не займёт. Только чтобы немного успокоить суставы. Вы почувствуете себя гораздо лучше.

— Ну хорошо, — говорю я и нерешительно тянусь копытом к воде.

— Эм, ладно, — говорит Пози. — Если вы предпочитаете так, то это, э-э, хорошо.

Я оглядываюсь. Пози не встречается со мной взглядом.

— А есть способ лучше? — спрашиваю я.

Несколько секунд она думает, явно охваченная внутренней борьбой.

— Если уж куда-то стоит прыгать, — говорит она, — то прыгать всеми четырьмя копытами.

— Пози, — отвечаю я с улыбкой, — вы совершенно правы. Это самое лучшее, что я за сегодня слышала.

Она сияет от радости.

Я делаю глубокий вдох, раскидываю крылья и прыгаю.