Кто с мечом придёт

Отверженная

Луна сегодня прекрасна. Ни облачко, ни здание не заслоняло её, а небесное полотно, сотканное из звёзд, придавало сияющему диску царственное великолепие. Всё заливал чистый, ослепительно-белый свет: сухая земля казалась потресканным стеклом, ветхие дома — вершинами, одетыми в снежные шапки.

Принцесса Найтмер Мун шагала по дорожке в самую глубь «сада». Растений тут почти не осталось, а пыль на тропинках не сильно отличалась от почвы на месте мёртвых изгородей и пустых вазонов. Но какая-то смесь ностальгии и давней привычки не давала Найтмер пройти напрямик. 

Наконец она достигла сада статуй. Скульптуры сохранили былую красоту — их обошли стороной все ненастья. Белый мрамор резко выделялся на фоне голой земли и пустых горшков.

Нужная ей статуя стояла почти в самом центре. Дискорд всегда занимал видное место, даже в старом замке, и истлевшая ныне листва только подчёркивала это.

Статуя уже надтреснула. Странно, что он ещё давным-давно не вырвался на свободу — сразу после того, как она воссела на престол, ведь беспорядки не заставили себя ждать. Но даже если они ускорили процесс, что сейчас от этого толку.

Она так долго сидела, разглядывая скульптуру, что потеряла счёт времени. Луна плыла по небу, достигла горизонта, после чего повернула в обратную сторону. Наконец медленно и с великой неохотой расселина в статуе поползла дальше, расширяясь и змеясь трещинками поменьше. Камень начал отваливаться кусками, мелькнули жёлтые птичьи когти и мохнатая лапа — и перед Найтмер, театрально зевая, предстал Дискорд.

— Я думала, ты появишься хотя бы чуточку пафосней, — бросила принцесса.

— Ба, принцесса Луна! — Дискорд отвесил поклон и взмахнул цилиндром, возникшим в лапе. — А я вот всё думал, что со мной никто не захочет поздороваться.

— Я больше не Луна. Моё имя — Найтмер Мун. Хотя зная тебя, сомневаюсь, что тебе есть хоть какое-то дело до этого.

— О-о! Новое имя, новая расцветка, — Дискорд выпрямился и обвел лапой сад; цилиндр пропал с картинным хлопком, — новый декор! Я, кажется, чуть-чуть выпал из времени!

Хлопнув натужно заскрежетавшими крыльями, он оторвался от земли на пару метров, приложил ладонь к глазам и завертелся по сторонам.

— Хотя, если честно, суховато тут. Пустыри, всё заброшено — надо было консультироваться со мной, прежде чем делать перестановку! У меня, говорят, очень хороший вкус в гардинах.

Дискорд ничуть не изменился: пытается её умаслить. Всегда начинает с малого, развивает мысль. И с неожиданной для бога Хаоса систематичностью.

Принцесса не шелохнулась. Она подготовилась заранее: если не подкидывать ему повода, он быстро выгорит. И тогда можно будет перейти к самому важному.

Дискорд провёл лапой по её спине.

— Ну, а с другой стороны, мне и жаловаться не на что, — он изогнулся, телом обвил Найтмер и принялся вычёсывать ей перышки когтями, губами почти прижавшись к уху. — Используй готику почаще, тебе идёт. Чёрная шёрстка подчёркивает фигуру, а грива оттенком потемнее смотрится выразительнее. И не надо, чтобы дурацкие доспехи с коронами скрывали твои достоинства.

Как обычно. Первая тактика провалилась, поэтому переключился на следующую. Найтмер свесила голову набок, поймав взгляд Дискорда, но безучастного выражения на лице не изменила. 

— Закончил? — как можно скучающе протянула она. Скука всегда была его слабым местом.

— Ах, вот как?

Лапа Дискорда скользнула Найтмер в гриву и вынырнула, ласково сжимая клочок синей гривы с вкраплениями звёзд.

— В последний раз, когда я занимался невинными подначками, ты умилительно возмущалась… А сейчас тебе нужно что-то, — последние слова прозвучали хриплым шёпотом, едва различимым в ночной тишине.

Его хвост, взметнувшись, обвил шею Найтмер и столь же быстро соскользнул, оставив призрачный ошейник, рассеявшийся спустя миг.

— А я ждала, что ты придумаешь что-нибудь поновее за такой срок.

— Ждала? От меня? Ох, малютка Луна, всё твои шуточки! — Дискорд осклабился. — Но если ты желаешь чего-то нового...

Он прислонился к статуе, которая изображала добродетель Стойкости — земная пони, стоящая на булыжнике. И пускай он больше не вился вокруг её тела, Найтмер Мун не расслабила напряжённых мышц. Именно такого поведения ему хочется.

Дискорд провёл когтями по каменной ноге.

— Я в силах угодить тебе.

Глухой треск — мимолётный и едва уловимый, как подхваченный ветром шелест листвы. Кусочек за кусочком откалывался от статуи; нога всё тончала и тончала.

— Всегда было интересно, кто у меня соседи. В камне просто жуть как одиноко, воображение может так разыграться.

Отвалился очередной кусок и отскочил от постамента статуи.

— Тебе об одиночестве известно не меньше моего, а, Луна?

Ещё кусок — на какое-то мгновение среди серого камня мелькнуло зелёное пятно.

Принцесса прянула ухом. Что-то новое, обычно он шутит гораздо больше. Главное, не попасться в его сети.

— Ты закончил?

На постаменте возникла розовато-лиловая подушка, и Дискорд плюхнулся поверх неё.

— Когда ты успела стать такой занудой, малютка Луна? В последний раз, когда мы виделись, всё было куда бодрее, — он с улыбкой подпёр подбородок лапой. — Где Селестия?

— Мы... повздорили.

Идеально. Все его ужимки сменились любопытством. Так и надо: скормить ему кусочек правды, заинтересовать, а с остальным проблем не будет.

— Ну, расскажи: как ты это сделала? — спросил Дискорд. — Медленно и мучительно? Или одним махом? Зуб даю, она даже не сопротивлялась. Старая добрая Селестия.

Принцесса обвела сад взглядом: они беседовали в центре Кантерлотского замка, посреди внутреннего дворика, но отсюда до самых стен не было ни единой живой души. Только голые шпалеры и пустые вазоны.

— А это так заметно?

— Ну, на улице вроде не шибко солнечно. Такое не во вкусе малютки Тии, — ухмыльнулся Дискорд, накручивая свою козлиную бородку на коготь.

— Нет, она не сопротивлялась, — прошептала Найтмер.

— И как тебе? Понравилось? — Дискорд выгнулся вперёд, сжимая в лапе мешок жареной кукурузы. — Всегда было любопытно, что станет, когда вы наконец разругаетесь. Особенно Селестия. Такая непорочная, вся из себя правильная. Какое у неё было лицо? А у тебя? Она, небось, ревела?

— Да.

— Хотел бы я побывать с вами, но увы и ах! — Дискорд испустил театральный вздох, зазвеневший тихим эхом средь статуй. — Когда в камне, вечно пропускаешь всё самое интересное.

— Тогда я смаковала победу, да. Или вернее сказать, часть меня. Тебе не понять.

— О, ну ещё бы. Чтобы я — и понял внутренний конфликт? Представить не могу.

Наконец принцесса снова повернулась к Дискорду. Тот сложил пальцы домиком, но это выглядело неестественно — рядом с львиной лапой птичья казалась какой-то карликовой, цвета не сочетались. Он ухмыльнулся; неровный ряд зубов делал оскал только ехиднее.

— Прости. Тебе это, наверное, тоже знакомо, — произнесла она.

— Не хочешь поделиться? Не для этого ты разве меня разбудила? — кривая улыбка не стала ничуть ровней. — Быть запертым в камне немного раздражает, должен признать, но у нас с тобой определённо есть нечто общее, не находишь?

— Тогда всё было куда проще. В моей голове сосуществовали два голоса. Один из них... умиротворял. Нашёптывал, как всё могло бы стать лучше, уверял, как всё несправедливо. И так убедительно, что другой соглашался, — со вздохом Найтмер уставилась себе под ноги. — Но годы тянулись, и голоса перестали казаться чуждыми. Ни споров, ни ссор, вообще ничего яркого. Они просто сливались друг с другом, пока однажды я не проснулась, и уже не было никаких голосов, осталась лишь я… Наверное, я тебя только запутала.

— Я в каком-то смысле тоже не чужд бестелесных голосов. Да что там, в свои лучшие годы пустил парочку таких к себе погостить, — со смешком Дискорд отхлебнул чаю из чашки. — Хотя судя по описанию, твои умели продумывать всё наперёд.

— Я должна попросить тебя об одолжении, Дискорд, — принцесса оторвала взгляд от земли. — Кое о чём важном.

— Да неужели! Наконец-то суть! А я всё гадал, когда ты до неё доберёшься, — Дискорд откинулся на подбитую плюшем спинку кресла, сунул в рот палец и, громко швыркнув, принялся ковыряться в единственном выпирающем клыке. — Ну что ж, глаголь.

— Отправь меня назад в прошлое.

Хохот Дискорда мгновенно, как масло по воде, разлился по замковому дворику.

— О, малютка Луна, мощно! — смех его проникал даже в речь. — Дай-ка подумать, дай-ка подумать... Хочешь задавить всё в зародыше, помириться с сестрёнкой, жить долго и счастливо? Повидать любимые места в их яркой славе? А картину с битвой, которой не было, на стену повесишь? Как шаблонно! Я, право, восхищён.

От хохота задрожали стены, земля, даже замок. Найтмер, не знай она лучше, наверняка подумала бы, что заколебались сама гора. Она с трудом заставила себя не глядеть на скелеты шпалер, лавочки и развалины статуй в саду.

— Смейся, сколько хочешь, Дискорд, — тихо проговорила Найтмер, зная, что за напускной бравадой тот внимательно слушает. — Но когда закончишь, ты мне поможешь.

Смех оборвался — внезапно и безмолвно, будто последняя капля нежданной бури.

— Да? — Дискорд нос к носу прижался к принцессе. — А с какой стати?

— Я ведь тебя знаю, Дискорд, — она обвела сад копытом. — Такая песочница после тысячи лет в камне тебе не по вкусу. Слишком пустовато. Сомневаюсь, что тебе охота провести остаток вечности с одной-единственной игрушкой. А исправь я всё, нам будет только лучше.

— О, малютка Луна... думаешь, что знаешь меня? А кто сказал, что мне тут не по душе? Ты, в конце концов, уже сделала самое трудное и избавилась от Селестии, — он слегка понизил голос. — Всегда можно и самому себя развлечь, хватило бы воображения. Игрушки создать несложно. Если тебе не хватает изобретательности, то это ещё не значит, что всему миру пора на свалку.

— Непостоянным сущностям вроде тебя такое под силу, согласна. Но поверь, я только испорчу тебе все забавы.

Дискорд усмехнулся, только вместо громкой издёвки в его голосе чувствовалась скрытая угроза.

— И что же малютка Луна мне сделает? Фломастером подрисует очки с усами? — его коготь скользнул по её груди. — Я не шучу про твой новый видок, тебе в самом деле идёт. Люблю красивые игрушки.

Дискорд чуть отпрянул назад, издав едва различимый звук, будто охнул. Голову перекосило в одну сторону. Он опустил взгляд: в пыли валялось нечто отдалённо напоминавшее его рог с безупречно плоским срезом — работа острейшего ножа.

— Как ты...

— У меня была уйма времени на практику в магии, Дискорд. Твои силы, может, и более велики, но мои отточены до совершенства, уверяю тебя.

— Отчего же тогда госпожа-убивашка сама не переместит себя в прошлое? — Дискорд, с целым и невредимым рогом, развалился на подушке. — Раз ты такой магический хирург, порежь на кусочки и время.

— Я обыскала все библиотеки. У заклинаний всегда какие-то ограничения: на продолжительность, на действенность, на масштаб, на место. Авторы словно намеренно сторонятся таких случаев, как у меня.

— Гм, — он отпил кофе из кружки, теперь грязновато-белой и с надписью «Лучший папа на свете». — И я должен согласиться? Если всё исправить, мне в перспективе будет лучше? Путешествия во времени — это тебе не копытом цокнуть. История незыблема. Упорядоченный хаос, запечённый во вселенское равновесие с корочкой из шаткого постоянства. Менять её это всё равно что бороться с приливом даже для таких, как я.

— Я прекрасно знаю.

— Правда? — Дискорд сделал ещё глоток. — Когда путешествуешь в прошлое, твоё прежнее я — худший враг. Неважно, близко вы или далеко, ваши стремления расходятся в разные стороны. Оно хочет неизменности, ты хочешь перемен. И оно ни за какие коврижки не пойдёт на сделку, да-да.

— За это не переживай.

Дискорд долго буравил кружку взглядом. Луна тихонько ползла по небу, кофе остывал, а поднос с бисквитами оставался нетронут. Замирать так неподвижно было не в его духе, но принцесса не нарушала тишины. Она столько ждала за свою жизнь, что погрузившийся в свои мысли драконэкв её вовсе не напрягал.

По крайней мере, поначалу. Наблюдать за Дискодом — само по себе испытание. Хвост у него жил своей жизнью; лапа подпирала подбородок, но не двигалась; ноги то и дело меняли положение. Язык его тела, хотя и скучный, тем не менее не поддавался осмыслению.

Наконец ожидание стало невыносимым.

— Прошу, Дискорд, — взмолилась Найтмер. — Я долго ждала твоего освобождения. Ты — моя последняя надежда.

— По-моему, ещё никто не называл меня надеждой. Восхитительная ирония. Одиночество, как погляжу, толкает пони на сомнительные поступки, — прыснул Дискорд и отшвырнул кружку в сторону; та исчезла, как только покинула его лапу. — А знаешь, почему бы и нет. Я люблю вызовы.

Он приобнял принцессу за плечо.

— Поверь, я не лгу и не преувеличиваю насчёт хода истории. Ещё никто не изменял его.

— Попытка не пытка.

— Какая ретивая! Совсем не малютка Луна, какой я тебя помню.

— Я всё взвесила и обдумала. Это не ретивость.

— Так и быть, малютка Луна. Где и когда ты желаешь очутиться?

— Замок Вечнодикого, тысяча сорок два года семнадцать дней девять с половиной часов назад, — не задумываясь, ровно отчеканила принцесса.

— Твоё желание — закон. Билет в одну сторону, в прошлое, — Дискорд подался вперёд, губами коснувшись её уха. — Но когда прибудешь туда, не забывай моих слов.

Принцесса Найтмер Мун открыла было рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Сделала глубокий вдох, но воздух не ответил. Попыталась шелохнуться — ноги будто окаменели. Тело удлинялось, растягивалось, как если бы её связали верёвками и тянули в разные стороны. Ощущение нарастало. Затуманилось зрение; сад размывался и искажался. Онемел язык, не в силах шевельнуться. Всё замедлилось, налилось свинцом и болью. Она зажмурилась; дышала, кричала, разевала рот — ничего.

А затем всё оборвалось.

Она распахнула глаза и тотчас же узнала старый замок: витражные окна, сквозь которые просачиваются лучи яркого солнца; толстый пружинистый ковёр под копытами; каменные своды, знававшие время, но ещё не покинутые.

— Явилась!

Она обернулась: на неё с нездоровой улыбкой и выпученными глазами таращилась принцесса Луна.

— Доброй ночи, Луна, — Найтмер попыталась тоже выдавить улыбку, но не смогла. Она отрабатывала это тысячи раз, и всё равно дрожь не думала утихать.

— Знала, что ты придёшь. Я уже приготовила Селестию, она ждёт в тронной, — загорелась Луна. — Ты ведь поможешь, да? Ты обещала. Я всё делала, чтобы ты помогла. Ведь так?

— Луна, постой. Я не думаю, что нужно выступать против Селестии, — слова срывались с губ. Тысячи раз она повторяла их у себя в голове, но всё равно не находила, как произнести это более осторожно. А овладеть Дискордом получилось так естественно.

— Но это же ты придумала, помнишь? — заулыбалась Луна. Такая невозмутимая, такая самоуверенная. — Сказала, что она затмевает меня, что хочет всё королевство себе. Сказала, что никто не любит меня, никто не уважает и не думает обо мне. А я всё помню. До сих пор слышу твои слова — тихие, но настоящие. Уж мы им покажем. Кто у нас есть, кроме друг друга? Ты ведь так говорила. Мы остановим её, а потом будем править нашими верными подданными. Твоё обещание.

— Луна...

— Я боялась, что не сработает. Боялась, что ты солжёшь, — затараторила Луна. — Я столько дней откладывала встречу, всё не хотела: она же мне сестра. Но вот ты здесь, как обещала. Обещала — и сделала. Так что всё сработает. Сработает. Ты ведь не обманешь.

— Это бред сумасшедшей, Луна. Остынь и послушай, что говоришь.

— Нет, у меня с головой полный порядок. Так не всегда бывало, но потом я прислушалась к тебе, и всё обрело смысл. Сейчас мы остановим Селестию, и всё будет хорошо, — Луна отвернулась к двери. — Пойдём скорее, нельзя, чтобы она что-то заподозрила. Ударим кинжалом в ночи.

— Луна, я пришла, чтобы помочь, — Найтмер Мун положила копыто ей на плечо. — Но не помочь свергнуть собственную сестру. Это опасно, а ты не в себе. Давай успокоимся и просто поговорим с ней.

В воздухе повисло молчание. Найтмер Мун хотелось осмотреть свою бывшую комнату, но она сдержала порыв. Только краем глаза заметила старенький стол с резьбой в виде кругов и полумесяцев — подарок Селестии, — и боль когтями впилась ей в живот. Краем глаза заметила постель с шёлковыми простынями и голубыми балдахинами. В носу засвербел знакомый запах — старое дерево и пот. Неделями она ворочалась на кровати, погружённая в думы.

— Ты не она...

— Что? — Найтмер Мун прянула ухом.

— Ты не она! — Луна отпихнула её ногу. — Она бы так быстро не передумала. Селестия — злобная, самовлюблённая змея, вот что она твердила недели напролёт.

— Я только...

Луна распахнула крылья, и на пол упало несколько пёрышек.

— И она была права. С чего бы всем ненавидеть меня? С чего бы всем спать каждую ночь, плевать мне в лицо на каждой аудиенции? Я помогла одолеть Дискорда, разделила власть с моей... с Селестией. Змея! Презираю её!

— Неправда! Я не презираю её! Я... — в горле пересохло.

— Это она тебя подослала, да? Разузнала, что хоть кто-то понимает меня, не стерпела и послала самозванку, чтобы оболгать! — рог Луны зажёгся, глаза засверкали.

— Луна, послушай! — и снова всё повторяется. Каждый раз Луна вела себя одинаково. Новая неудача в копилке тысяч похожих.

Магия плетью стегнула Найтмер по груди; шерсть стала влажной от крови. Что-то новенькое.

— Тебе не надо никому вредить. Ни мне, ни своей сестре, — с трудом, но ровным тоном выдавила Найтмер Мун. Голос её дрогнул, когда она призвала чары, и рана затянулась в мгновение ока.

— Молчать!

Комнату прочертило новое заклинание, но отскочило от охранного оберега Найтмер и угодило в стол. 

Хруст дерева. Бурление магии.

Она опустила щит — пузырь голубоватого волшебства; тот, без единой царапинки, растворился в воздухе. 

— Принцесса Луна, ты хочешь другого. Поверь мне. Найтмер лжёт: сестра тебе не враг.

— Она с самого рождения на меня клевещет. Прислуга, подданные — все меня ненавидят. Потчует их ложью и наветами с рождения, — третий удар; кровать разлетелась в щепки. — Селестия за мной шпионит? Переодела своего стражника, чтоб на неё был похож? Вот ты кто на самом деле, а? Иллюзия! Болванка!

Рог Луны озарился светом, и с него сорвался тонкий луч голубоватого света. 

Этот звук — жужжание пчёл, гром молнии, кипение воды.

Луч поразил щит Найтмер Мун и разбился на несколько меньших сгустков, посёкших книги, стулья, окна.

Шуршание бумаги. Треск дерева. Звон стекла. Вскрик.

Свечение погасло. Когда Найтмер распахнула глаза, внутри всё болезненно скрутило.

Тяжело пыхтя, Луна скорчилась на полу в круге палёных перьев. Правое крыло стало короче левого: кончик снесло начисто. В воздухе разлилась вонь пепла и дыма.

Найтмер Мун поглядела по сторонам, однако уже знала, чего ожидать. В повисшей гробовой тишине пламя трещало оглушительно громко. Её настоящие покои давным-давно поглотил Вечнодикий, но всё равно было неприятно смотреть, как огонь пожирает комнату.

— Ещё... ещё не конец! Какой-то поддельный стражник меня не остановит! — Луна зашлась кашлем. — Я подниму луну, и она поможет. Она всегда знает, что делать. Поможет.

— Прости, принцесса Луна, — ответила Найтмер Мун, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я не хотела. Я хотела показать тебе, как сильно ты ошибаешься, а не это. Но...

— Всегда знала, что меня ненавидят. Знала, что она права. Поначалу не хотела признавать, не слушала... да, не слушала. Но... — Луна утвердила одно копыто. — Но я им ещё покажу. Иди, веди свою принцесску. Я устрою засаду, а она поможет. Должна помочь.

Принцесса Найтмер Мун нависла над ней и повалила обратно на пол.

— Так же погибла и Селестия, знаешь ли.

— А?

— Мы начали с того же. Сожгли крыло заклятьем, чтобы не улетела. А она и не отбивалась.

Она склонилась над Луной, протянула копыто.

— Затем я сломала ей ногу.

Луна завопила, но треск огня и вой ветра заглушили хруст костей.

— Она даже кричала почти так же, да. Найтмер шептала на ухо: не волнуйся, она заслужила. А я верила — просто наблюдала, слушала и верила. И упивалась. Смаковала. Смерть Селестии поднимала во мне бурю восторга.

Чистая правда срывалась с её уст шёпотом, каким она ни за что бы не заговорила с Дискордом. Срывалась смесью стыда, воспоминаний и полузабытой эйфории.

— Я хотела поговорить с тобой, убедить, что речи её — яд. Но всякий раз на очередной визит ты пренебрегала моими словами, и ничего не менялось. Лишь у меня оседали воспоминания. Мимолётные обрывки безумных наваждений. Эхо бормотаний умалишённой.

Рог Луны вновь замерцал, но магический луч далеко не улетел — отрикошетив от чародейского пузыря Найтмер, он отсёк своей хозяйке второе крыло.

— Я не хотела, чтобы всё кончилось вот так. Правда не хотела.

Луна была почти как Селестия: распростёртые крылья, угол вывернутой ноги, даже дыхание. Найтмер Мун невольно сглотнула. Так надо.

Луна обмякла, уронив голову на пол. Дыхание сделалось прерывистым, из глаз заструились слёзы.

Найтмер прижалась к ней, губами касаясь уха:

— Так надо, прости. Я перепробовала все увещевания, все угрозы и объяснения, какие только придумала. Это последняя надежда. Я откладывала её до последнего.

Луна не отвечала.

— Ты бы поступила так же, как я, если тебя это утешит, — прошептала Найтмер Мун.

Её рог вспыхнул светом. Ничего: ни помпы, ни грома, ни фейерверков. Долгими столетиями она полировала свою магию, пока не осталась одна эффективность. Простое заклинание-нож, без огней и звуков — почти как то, что обрушилось на Селестию, только сильнее и стремительнее. И тело, такое же податливое и безжизненное, как у Селестии.

Принцесса перешагнула через него и вышла из покоев. Обо всём позаботится пламя; оно колдовское, так что пожара не случится. И когда всё кончится, останется лишь ещё один штрих на портрете безумия. Уничтоженная комната на фоне остального не вызовет ни у кого нареканий.

Принцесса окинула себя взором, сосредоточила магию. Сотни заклятий опутывали её внутренние органы и жилы, проникали в каждый кровяной сосуд, каждую кость и волосок, поддерживая тело без пищи и воздуха. Но к чему они теперь? Сейчас бы пригодились чары сокрытия. Ей нужно создать убедительную маску; нужно убедить всех, включая саму себя, что она Луна. Особенно себя.

В конце концов, история незыблема. Она требует битвы — битвы, в которой одна принцесса победит, а другая проиграет.

Истинный облик сменялся фальшивкой: шерсть стала царственно-синей, грива потускнела, кьютимарка сменила цвета на чёрный и белый. А клыки пускай и давным-давно искрошились, надо было подправить черты лица и уменьшиться до убедительных размеров.

Перед тем как направиться в тронную залу, она заглянула в купальни, чтобы подправить мелочи. Маскарад, в конце концов, не терпит промашек. И как же это до головокружения неестественно — видеть в зеркале не Найтмер Мун, но Луну... Она набрала в грудь побольше воздуха, силой успокаивая себя.

Всё хорошо — было, есть и будет. Пока она сдерживает себя, всё идёт по плану.

Омерзительная

День сегодня светел. Кантерлот намеренно строили так, чтобы дома как можно меньше заслоняли небо. Безоблачными деньками, вот как этот, солнце пекло во всю силу. Даже принцесса ночи, хоть и хотела, была не в силах поспорить. Хорошая погода — дело на удивление привычное для Кантерлота; тут просто не на что жаловаться.

В дверь громко постучали.

— Ты где там?

Принцесса оторвала взгляд от таза с водой. Шёрстка, нагрудник — безупречны. Диадема чуть покосилась, но это легко поправить. Она сделала глубокий вдох и повернулась к двери.

— Иду!

В коридоре уже поджидала Селестия.

— Ты не выходила ужасно долго, Луна.

— Ничего, — коротко бросила та, — я просто съела лишнего. Тело само не своё.

— Можешь меня не обманывать, сестра, — Селестия зашагала по галерее, и Луна потрусила вслед за ней. — Ты в последнее время, по-моему, ушла в себя. Ещё с возвращения Дискорда, если память не изменяет.

— Снова ты, как всегда, права, — вздохнула Луна. — Его побег меня... встревожил. Я и предположить не могла, чего от него ждать.

— Не только ты, все мы. Из-за этого он столь опасен. Но теперь можно о нём забыть.

— Наверное.

Две принцессы шагали в безмолвии. Пара встречных аристократов им поклонилась, но прислуга даже не обращала внимания. И замок молчал вместе с ними.

— Тия, а ты размышляла когда-нибудь о сути наказания?

— Доводилось, да, — Селестия вскинула бровь, но скорости не сбавила.

— И что же думаешь?

— Я откровенно мало в него верю, — Селестия невольно покосилась на сад. — Ни разу ещё оно не отвратило кого-то от зла.

— По-моему, Дискорд — не самый обычный случай.

— Ну, не самый, — усмехнулась Селестия. — Дискорд не Дискорд, а я бы не стала верить в рок, карму или провидение.

— Да? — настал черёд Луны изогнуть бровь. — С чего же?

— Они мне всегда казались какими-то искусственными, однобокими. Скорее даже придуманными. То есть — ну не глупость ли, а? Как определить меру наказания? А где разница между случайностью и кармической расплатой? И всё в итоге вертится вокруг пони, ну правда.

— Слишком философски для тебя, Тия.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, Луна, — Селестия прятала горькие нотки в голосе, но Луна слишком близко её знала, чтобы купиться на обман. — И не устану повторять: я тебя простила.

— Если бы только прощать было так просто, сестрёнка.

— Прощение — не то, что зарабатывается наказанием, Луна, — Селестия остановилась и обернулась через плечо, дабы подчеркнуть свои слова. — Оно не складывается из кусочков, как мозаика. Оно либо есть, либо нет. Я давным-давно дала тебе прощения, так и ты дай его себе.

— Но ты не простила себя за то, что заточила меня на луне, — Луна изобразила улыбку — чуть натянутую, чуть болезненную. Селестия тоже знала её привычки, но Луне не хотелось, чтобы она истолковала жест неправильно. — Могу сказать то же самое и тебе.

Галерея пустовала. Воскресенье не обходится без работы, однако даже дворец иногда замедлял ритм. Селестия машинально заозиралась по сторонам, беспокоясь, как бы их вырванную контекста беседу не подслушали слуги или знать.

Когда никого не обнаружилось, Селестия продолжила путь.

— Луна, мы ведь как сёстры знаем друг друга...

— Ты поступила достойно, Тия.

— Да, несомненно, украсть у сестры тысячу лет жизни — достойный поступок. А что-то лучше использования Элементов придумать вообще сложно, — желчь так и сочилась из слов Селестии.

— Я не дала тебе иного выбора.

Селестия не ответила — только шагала молча. Они свернули за угол, второй, третий. Взору неспешно открылись двойные двери, ведущие в тронную залу.

— Наказание — лёгкое решение. Ты копишь страдания, как векселя, а потом обмениваешь их на прощение. Соблазнительная мысль, согласна, — Селестия обернулась. — Но где проходит граница между предлогом бесконечно карать себя и здравой мерой наказания? А чем вымученное лично прощение лучше прощения чужого? Вот почему мне претит сама идея, пускай хоть сто раз притягательная.

— Ты это так просто говоришь, — прошелестела Луна.

— Тысячи лет изгнания хватило бы любому, Луна.

— Но не Дискорду. А для меня и двух тысяч недостаточно.

— Не говори так. Ты ведь никому не причиняла боли, никого не убивала.

Луна ответила не сразу.

— А я могла... могла. И делала так.

Последнее она не намеревалась говорить, слова вырвались сами по себе. Но Селестия, похоже, приняла их за преувеличение.

— Не кори себя за то, чего не совершала, сестра.

Аликорны замерли перед дверьми, уходящими в потолок. Крепкий, толстый дуб. Луны здесь не было, когда возводился замок, но её отсутствие незаметно сказалось на бесчисленных мелочах и цветовой палитре.

Двери в тронную залу будут самым очевидным примером, когда ходишь сквозь них каждый день. Старые были разноцветными: одна створка синяя, вторая золотая; и с незатейливыми узорами небесных светил на каждой. 

А новые стали лавандового цвета, расписанные только тёмной каймой. Сравни со старыми — почти безжизненные. Ход не только эстетический, но и политический. Один их вид пробуждал в груди вину, хотя зодчие явно рассчитывали на противоположное.

— Давай обсудим позже, — произнесла Луна. — Не хочу смущать наши Элементы.

— Не самый изящный уход от темы, — слабо улыбнулась Селестия. — Но, может, ты и права. Лучше не пререкаться. Они пока ещё смотрят на тебя как на Найтмер Мун.

— Все так смотрят, — ответила Луна. — Порой мне кажется, что она никуда и не уходила.

Незыблемая

С улыбкой Дискорд поставил пару бокалов и пробежался взглядом по составленному списку. Облака — легко, дома тоже. Небо в шахматную клетку давалось уже чуть труднее.

— Она тебя гвоздями прибила, что ли? — он поглядел вверх.

Над горизонтом висела луна, то садясь, то опускаясь, и размывала весь небесный узор. Солнце упорно отказывалось возвращаться, сколько бы он его ни толкал, ни тянул и ни пихал.

— Потом разберусь. Времени всё равно много, — пожал Дискорд плечами и выкинул листок со списком. Бокалы тоже не задержались.

Он недолго покопался в карманах и, наконец нащупав искомое, с широкой ухмылкой извлёк на свет. Тонкая прядь эфирной гривы как дым развеивалась меж пальцев.

— Всё время мира — наше, в конце концов.

Он воткнул прядку в землю и сотворил карикатурно-огромную лейку. Вода, брызнувшая оттуда, разом была радужной, прозрачной и с металлическим отблеском. Земля дрогнула — и вытянувшаяся прядь преобразилась в чёрно-голубой цветок.

Дискорд отхлебнул кофе из кружки, коряво подписанной полустёртыми буквами: «Лучший папа на свете».

— Интересно, что там задумала малютка Луна? — спросил он сам себя.

И смех его зазвенел над пустошью, залитой лунным светом.